Глава 1
Литературные проблемы и партийная литература*
Ничем не ограниченное воображение
создает мнимую действительность
М.Е.Салтыков-Щедрин,
Сон разума рождает чудовищ
Франсиско Гойя
Сидели, однажды, в трактире господина Елисеева, что на Кузнецком мосту, Лев Николаевич Толстой с Антоном Павловичем Чеховым и обедали. Лев Николаевич кушал рисовую кашу. Антон же Павлович, решив не брать ничего на десерт, а выпить еще холодненькой водочки под хорошую закуску, изучал меню в зеленом сафьяновом паспарту.
Меню "На скорую руку"
Сегодня мы предлагаем Уважаемым Господам отобедать у нас,
чем Бог послал.
Кушанья
Закуска: Балык, свежепросоленная осетрина, провесная белорыбица, свежепросоленные огурцы. Икра зернистая. Икра паюсная. Масло сливочное, редька, сыр.
Горячее: Уха стерляжья с налимьими печенками.
Пироги: Расстегаи.
Мясное: Лопатки и подкрылья цыплят с гребешками и сладким мясом.
Зелень: Цветная капуста с разными приправами.
Рыбное: Разварные окуни с кореньями.
Жареное: Поросенок с кашей. Мелкая дичь с салатом.
Сладкое горячее: Рисовая каша с орехами.
Ягоды: Клубника со сливками.
Сладкое холодное: Мороженое сливочное и ягодное.
Плоды: Персики, сливы, ананас, вишни, корольки.
Кофе, чай.
Русское угощение: Орехи волошские, каленые, кедровые, грецкие, миндаль, американские. Изюм и кишмичь. Пастила и мармелад. Пряники мятные.
Антон Павлович заказал рюмку водки с провесной белорыбицей и огляделся. Трактир был заполнен самым разным народом. Через столик от писателей сидели и пили водку с русскими девками два пьяных немца. Один из них, в мрачной ассирийской бороде, все чего-то лопотал и иногда был слышен его собачий взлай, что-то вроде "diesen schmutzigen russischen Schweinen" и "einen dicken russischen devken ist отшен карашо есть". Другой, тоже с противной сивой бородой, окаменело сидел, глубоко запустив руку под юбку своей даме и предавался экстазу.
Лев Николаевич, откушав каши, почувствовал слабые позывы к творчеству.
"Эва, - подумал Лев Николаевич, - надо, пожалуй, начать новый большой роман о разночинной интеллигенции. А то время бежит, прямо беда. Можно и не успеть".
Но, взглянув на гуляние пьяных немецких разночинцев, легко погасил в себе творческий порыв.
- Писать надо только тогда, дорогой Антон Павлович, - сказал, печально вздохнув, Лев Николаевич, - когда чувствуешь в себе совершенно новое, важное содержание, ясное для себя, но непонятное людям, и когда потребность выразить это содержание не дает покоя.
- Писатель должен много писать, но не должен спешить, - мягко согласился со Львом Николаевичем деликатный Антон Пав-лович.
Лев Николаевич воодушевился и продолжал:
- Писать надо, во-первых, только тогда, когда мысль, которую хочется выразить, так неотвязчива, что она до тех пор, пока, как умеешь, не выразишь ее, не отстанет от тебя. Всякие же другие побуждения для писательства, тщеславные и, главное, отвратительные денежные, хотя и присоединяющиеся к главному - потребности выражения, только могут мешать искренности и достоинству писания. Этого надо очень бояться. Второе, что часто встречается и чем, мне кажется, часто грешны особенно нынешние современные писатели (все декадентство на том стоит) - желание быть особенным, оригинальным, удивить, поразить читателя. Это еще вреднее тех побочных соображений, о которых я говорил в первом. Это исключает простоту. А простота - необходимое условие прекрасного. Простое и безыскусственное может быть нехорошо, но непростое и искусственное не может быть хорошо.
Прослушав речь Льва Николаевича, карликовый немецкий ассириец оставил своих девок, и, подойдя к столику писателей, навешал им на уши целую бороду громоздких немецких придаточных предложений с тяжелыми партиципами на концах, и даже пролаял небольшой стих и немного поплясал.
Как поняли Лев Николаевич и Антон Павлович из его речи, "писатель, конечно, должен хорошо зарабатывать, чтобы иметь возможность существовать и писать, но он ни в коем случае не должен существовать и писать для того, чтобы зарабатывать.
Когда Беранже поет:
Живу для того лишь, чтоб песни слагать,
Но если, о сударь, лишен буду места,
То песни я буду слагать, чтобы жить, - то в этой угрозе кроется ироническое признание, что поэт перестает быть поэтом, когда поэзия становится для него средством.
Писатель отнюдь не смотрит на свою работу как на средство. Она - самоцель; она в такой же мере не является средством ни для него, ни для других, что писатель приносит в жертву ее существованию, когда это нужно, свое личное существование".
- Кто это, - в ужасе спросил у Антона Павловича Лев Ни-колаевич.
- Это немецкий коммунист Карл Маркс, - холодно объяснил Антон Павлович, после чего он извинился и поспешно вышел из трактира, даже не допив киселя.
В это время в трактир вошел Алексей Максимович Горький. Он привел с собой двух рыжих карликов. Один из них был плешив, картав, в костюме-тройке и с кепкой в руке. Другой был в линялой офицерской фуражке без кокарды, которую он при входе в трактир не снял, и в заскорузлой шинели до пят.
В трактире запахло смазными сапогами и моргом.
Карлик с кепкой сразу забегал между столиками, засунув большие пальцы рук в проймы жилета.
- Очень хог'ошо, здг'авствуйте, Лев Николаевич! - картаво закричал карлик, - я Вас пг'иветствую, как зег'кало г'усской г'еволюции! Какой матёг'ый человечище, пг'авда, Алексей Мак-симович?
- "Но в обществе, основанном на власти денег, - продолжал карлик, - в обществе, где нищенствуют массы тг'удящихся и тунеядствуют гог'стки богачей, не может быть "свободы" г'еальной и действительной. Свободны ли Вы от Вашего буг'жуазного издателя, господин писатель? От Вашей буг'жуазной публики, которая тг'ебует от Вас пог'ногг'афии в г'амках и каг'тинах, пг'оституции в виде "дополнения" к "святому" сценическому искусству? Ведь эта абсолютная свобода есть буг'жуазная или анаг'хическая фг'аза!"
Говоря все это, плешивый карлик с кепкой продолжал бегать между столиками, подпрыгивая и заглядывая в тарелки и фу-жеры.
- Фу, ты, дурак, как напугал, - с отвращением подумал Лев Николаевич, плюнул в сердцах в недоеденную кашу и убежал тяжелой стариковской рысью в гардероб, догонять Антона Павловича.
- "Пг'олетаг'иат должен выдвинуть пг'инцип паг'тийной ли-тег'атуг'ы, - злорадно орал вслед Льву Николаевичу рыжий, - г'азвить этот пг'инцип и пг'овести его в жизнь в возможно более полной и цельной фог'ме," не пг'авда ли, Феликс Эдмундович?
Карлик в шинели сделался вдруг бледный, как полотно, и завизжал:
- Малькова ко мне!
На его крик в трактир вбежал еще один карлик в кожанке, во-лоча по полу огромный маузер в деревянной коробке. Карлик с маузером подбежал к карлику в шинели и замер в позе "чего изво-лите".
- "Расстрелять по спискам всех кадетов, жандармов, представителей старого режима и разных там князей и графов, находящихся в местах заключения Москвы, во всех тюрьмах и лагерях!"
- "Если враг не сдается, его уничтожают", - важно заметил Алексей Максимович.
- "Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за осво-бождение человечества".
Это продекламировал болезненный молодой человек, выкатившийся из-за какого-то столика в инвалидном кресле. На его челе уже лежала печать смерти и говорил он страстно и убежденно. Для потомков.
- Все это очень верно и убедительно, - ласково сказал молодому человеку в кресле неизвестно откуда взявшийся толстый пьяный господин с манерами барина, - но, к великому сожалению, ту же самую мысль высказал задолго до Вас недавно ушедший от-сюда Антон Пав-лович.
И толстяк, завывая, как настоящий поэт, пропел:
"Жизнь дается один раз, и хочется прожить ее бодро, осмысленно, красиво. Хочется играть видную, самостоятельную, благородную роль, хочется делать историю, чтобы следующие за нами поколения не имели права сказать про каждого из нас: то было ничтожество, или еще хуже того..."
- Это же просто ужас, - продолжил толстый господин, - сколько всего уже успели написать эти классики - только придет в голову свежая мысль, ан нет, какой-нибудь Спиноза уже про это все сказал.
Обиженный инвалид укатил на кресле к своему столику.
Карлик с маузером убежал распорядиться насчет расстрелов, а карлик в шинели ласково посмотрел на карлика с кепкой и сказал, вытирая грязные руки о полы шинели:
- Вообще-то, Владимир Ильич, "я люблю жизнь такой, какая она есть в ее реальности, в ее вечном движении, в ее гармонии и в ее ужасных противоречиях. Условия жизни изменятся, и зло перестанет господствовать, и человек станет человеку самым близким другом и братом".
- Пг'авильно, батенька, - обрадовался рыжий с кепкой, - "жизнь идет впег'ёд пг'отивог'ечиями. И живые пг'отивог'ечия во много г'аз богаче, г'азностог'оннее, содег'жательнее, чем эти пг'отивог'ечия уму человека спег'воначалу покажутся."
- Дались вам эти противоречия, - недовольно сказал Алексей Максимович, - дело совсем не в этих ваших противоречиях, а в том, что "цель литературы - помогать человеку понимать самого себя, поднять его веру в себя и развить в нем стремление к истине, бороться с пошлостью в людях, уметь найти хорошее в них, возбуждать в их душах стыд, гнев, мужество, делать все для того, чтоб люди стали благородно сильными и могли одухотворить свою жизнь святым духом красоты".
- Все это, конечно, аг'хипг'авильно, дог'огой Алексей Максимович, Главный Вы наш инженег' душ человеческих, - радостно закричал рыжий с кепкой, - но, "самое главное, поменьше политической тг'ескотни, побольше внимания самым пг'остым, но живым, из жизни взятым, жизнью пг'овег'енным фактам коммунистического стг'оительства - этот лозунг надо неустанно повтог'ять всем нам, нашим писателям, агитатог'ам, пг'опагандистам, ог'анизатог'ам и так далее."
Алексей Максимович обиделся.
- Именно по этому, Владимир Ильич, - сказал он, обращаясь к карлику с кепкой, - "прежде чем начать писать, я всегда задаю себе три вопроса: что я хочу написать, как написать, и для чего написать".
- Вы совершенно правы, Алексей Максимович, благодушно согласился с Буревестником Революции толстяк-барин, - "в писателе должны действовать одновременно три творца: мыслитель, художник и критик. Одной из этих ипостасей не достаточно. Мыслитель - активен, мужественен, он знает - "для чего", он видит цель и ставит вехи. Художник - эмоционален, женственен, он весь в том, - "как" сделать, он идет по вехам, ему нужны рамки, - иначе он растечется, расплывется, он глуповат, прости Господи... Критик должен быть умнее мыслителя и талантливее художника, но он не творец, он не активен, он бес-пощаден.
Разумеется, крупное произведение должно создаваться всеми тремя элементами".
Толстый господин победоносно оглядел трактир.
- Очень похоже на работу геодезической партии, - сказал кто-то из темноты, - в которой активный, мужественный начальник трахает эмоциональную, глуповатую и женственную лаборантку (ставит ей вехи), а умный секретарь партийной организации, не активно, но талантливо онанируя, подглядывает за ними в замочную скважину, а потом беспощадно критикует их на собрании и стучит на них в органы.
Толстяк открыл, было рот, но в это время из темноты выехал оплеванный им молодой инвалид и злорадно сказал:
- "Есть замечательные ораторы, они умеют замечательно фантазировать и звать к прекрасной жизни, но сами не умеют хорошо жить. С трибуны они зовут на подвиг, а сами живут, как сукины сыны... Есть и среди писателей люди, у которых слово расходится с делом. Это несовместимо со званием писателя".
С этими словами инвалид снова укатил в тень.
- "Г'асстг'ел, здесь поможет только г'асстг'ел, - сердито закричал рыжий карлик с кепкой, - г'асстг'еливать всех, никого не спг'ашивая, и не допуская идиотской волокиты."
- А пока ознакомьтесь, дорогой наш Алексей Максимович, с памяткой, которую составила для Вас супг'уга моя Наденька. Она у нас тепег' наг'одным пг'освещением заведует. И, Вы знаете, получается, чёг'т возьми! Это по поводу изъятия вг'едных буг'жуазных книг из общественных библиотек:
С этими словами он подал Алексею Максимовичу грязно-лиловую бумагу, на которой было написано мерзким машинописным шрифтом следующее:
Для всех, кого это касается. Секретно. Только для служебного пользования.
"Изымается литература следующих типов:
1. Патриотическая, черносотенная, враждебная передовым иде-ям.
2. Историческая беллетристика, идеализирующая прошлое, приукрашивающая буржуазный строй.
3. Религиозно-нравственная.
4. Проповедующая мещанскую мораль, чрезмерно сентименталь-ная.
5. Бледная, не художественная, пустая.
6. Порнография.
7. Литература надрыва и упадочного настроения, мистическая, теософская и оккультная.
8. Пошлая юмористика.
9. Романы приключений, грубые, бессмысленные по содержанию, уголовщина.
10. Воспевающая буржуазный быт, враждебная советскому строительству, утратившая интерес в настоящее время.
Таким образом, подлежат изъятию:
Аверченко, Амфитеатров, Боккаччо, Вербицкая, Гнедич, Арцыбашев, Дюма, Данилевский, Загоскин, Зайцев, Крестовский, Лесков, Лажечников, Лейкин, Мельников-Печерский, Мережковский, Потапенко, Пшибышевский, Сенкевич, Сологуб, Стерн, Фаррар, Тэффи, Терпигоров, Хаггард, Толстой ("Народные рассказы", "Отец Сергий", "Ходите в свете, пока есть свет" и все религиозные и философские сочинения), Немирович-Данченко Василий ("Плевна и Шипка", "Вперед", "Рядовой Неручев", "Скобелев", "За далеких братьев", "По воле Божьей" и др. Рассказы о русско-турецкой войне), все детские книги, все книги по истории и философии, биографии и сочинения Платона, Декарта, Ницше, Канта, Шопенгауера, Маха, Спенсера и еще на пяти страницах.
Литература, подлежащая распространению:
"Торопись в библиотеку", "Книга поможет тебе", "Всемирный Октябрь", "Уничтожайте вошь", "Без просвещения нет коммунизма", "Грамота - путь к коммунизму", "Советская репка", "Оружием добьем врага!", "Береги книгу",
А также портреты Ленина, Маркса, Зиновьева, Троцкого, Свердлова.
Нарком Наробраз Крупская Н."
- Да что же это вы творите, козлы? У вас же народ весь одичает и вымрет, идиоты, - сказал неизвестно кто из темноты.
- "Ну, умрут 35 миллионов человек, - примирительно сказал Алексей Максимович, - но это умрут неграмотные, невежественные, ленивые, тупые, грязные люди. А на смену к ним придут новые, молодые, энергичные..."
Карлик в шинели побелел лицом и закричал:
- Малькова ко мне!
Снова прибежал Мальков, волоча тяжелый маузер.
- Расстрелять именем революции всех! - карлик в шинели задыхался от с трудом сдерживаемой истерики.
Мальков снова убежал. В дверях он столкнулся с почтальоном Приходько, который, войдя в трактир, направился к гулящим немецким карликам.
Что это? - оторопело спросил карлик Маркс.
- Es Ihnen das vollziehende Blatt, der Genosse, - строго сказал почтальон Приходько, - Unterschreiben Sie hier und halten Sie die Post nicht auf. Ich verbreite die Telegramme, und nicht die Gratulationen den deutschen Genossen mit Schweinschaft doch.
- Это я, мой друг, будучи в Лондоне, послал тебе алименты на детей, - скромно сказал немецкий карлик с сивой бородой.
- О, друг мой, Фридрих, - со слезой в голосе, сказал великий карлик Маркс, - "древние, - кажется, Эсхилл, - говорили: надо стараться добывать мирские блага, чтобы помогать друзьям в нужде! Какая глубокая человеческая мудрость заключена в этих словах!"
Карлик с кепкой растрогался и сказал, обращаясь к Алексею Максимовичу и карлику в кровавой шинели:
- "Стаг'инные пг'едания г'ассказывают о г'азных тг'огательных пг'имерах дг'ужбы. Евг'опейский пг'олетаг'иат может сказать, что его наука создана двумя учеными и бог'цами, отношения котог'ых пг'евосходят все самые тг'огательные сказания дг'евних о человеческой дг'ужбе." Не пг'авда ли, дг'узья?
- Это что еще за банда, - испуганно спросил карлик Маркс у карлика Энгельса.
- Да это просто русские евреи-террористы, - шепотом объяснил другу Карлу умный Фридрих, - русско-жидовская сволочь, в общем. Валить надо отсюда, Карл. Берем девок и уходим. Немецкие карлики пошептались со своими блядями, после чего дама Фридриха встала, неторопливо натянула трусы и вся компания быстро выкатилась из трактира.
Карлик в длинной шинели побелел лицом и закричал:
- Малькова ко мне!
Вместо Малькова пришел еще один рыжий карлик в сапогах и с трубкой.
- Малков твой эще нэ всэх расстрэлял, Фэлыкс, - сказал карлик в сапогах, неторопливо раскуривая трубку.
- "В принципе, только на принципиальной основе может быть принципиальная дружба между принципиальными людьми".
Эту ахинею высказал неизвестно откуда взявшийся плешивый и толстый карлик в расшитой украинской рубахе и шароварах, заправленных в короткие сапоги.
- Это что еще за сволочь, - трясясь и стуча зубами от ярости, прокаркал карлик в шинели.
- Да это Ныкыта, - благодушно сказал карлик с трубкой, - он гопака хорошо пляшэт. А можно Паукэра моэго позвать*. Он хорошо показываэт, как Зыновьэва волокут на расстрэл. Пусть Зыновьэв посмотрыт и посмеется.
Сидящий за столикам кучерявый карлик-еврей угрюмо посмотрел на карлика с трубкой и ничего не сказал.
- Давай, Ныкыта, скажы нам эще чэго-ныбудь, - предолжил карлик с трубкой.
- "Коммунизм - это общество самое лучшее из лучших, самое благородное из благородных, какое может создать человек", - жизнерадостно сказал карлик в рубахе и шароварах.
Все карлики весело рассмеялись, а Алексей Максимович крякнул и покрутил свой прокуренный ус.
Из темного угла на великого писателя преданно смотрел еще один карлик - тихий еврей в красноармейском шлеме по име-ни Генрих Ягода.
Рядом с Ягодой сидел и весело смеялся русский карлик Коля Ежов.
Всем карликам было весело. Пока...
...Дедушка Никодим проснулся и, заглянув в окно, увидел, что перед калиткой стоит жлоб в малиновом пиджаке и с интересом читает вывеску, сработанную из прессованной мраморной крошки, которую недавно заказал Павлик на Окоемовском кладбище.
На вывеске было написано:
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ
ПАРТИИ
ЛЮБИТЕЛЕЙ ЖЕНЩИН
И ВСЕГО, ЧТО С НИМИ СВЯЗАНО
Малиновый жлоб потоптался перед вывеской еще некоторое время, затем отворил калитку и направился к дому.
Глава 2
Лицемерие глупости и лицемерие страха.
Лицемерие - лживая демонстрация публично, или перед самим собой, своего отношения к убеждениям, принципам и явлениям, которых в действительности человек не разделяет, не имеет и не по-нимает.
Словарь английского языка. Под редакцией Лоуренса Урданга.
Жлоб в малиновом пиджаке без стука вошёл в комнату Дедушки Никодима и остановился в нерешительности. Посреди комнаты, на стуле, сидел тощий и наполовину лысый мужик с большим носом, из которого торчали в разные стороны редкие и длинные волосья. Плешь у мужика неожиданно заканчивалась на середине головы. Дальше чёрная дремучая шерсть стояла стеной, как у павиана. Лицо мужика выражало терпение и решимость.
- Евлогий где? - хмуро спросил Жлоб у павианового мужика и показал ему красное удостоверение.
- Сказал, что скоро придёт. Роды пошёл принимать у соседской свиньи, - ответил мужик и тоже показал жлобу красное удостоверение. Жлоб взял удостоверение и принялся его читать. В удостоверении, рядом с фотографией павианьей головы, было написано, что Пахом Иванович Кондулайнен является членом Всемирной Ассоциации Молодых Профессиональных Изобретателей и Рационализаторов имени Архимеда (ВАМПИР им Архимеда).
- Какой же ты молодой, - усомнился Жлоб, - ты же уже старый изобретатель.
- Я не старый, а просто давно живу, - строго возразил член ВАМПИР'а. - И вообще, профессиональные изобретатели вообще не стареют. Они умирают молодыми, невзирая на победу социальной справедливости в отдельно взятой стране при посредстве введения в Великое Учение пятого пункта.
- Чухна, что ли? - добродушно спросил Жлоб, правильно поняв туманную фразу учёного и отдавая ему обратно его удосто-верение.
- Сам ты чухна, - спокойно ответил Пахом Иванович. Высморкавшись в огромный и красный, как знамя, платок, он продолжил, - Это ты не знаешь, откуда взялся и кто твои родители, потому что они, скорее всего, вообще были никто. А мы своих помним. Ингерманландцы мы, - с гордостью закончил мужик Пахом, - нас немного осталось, но в высерках мирового ка-таклизма мы никогда не ходили.
Жлоб с уважением посмотрел на сердитого члена ВАМПИР им. Архимеда.
- И чего же такого ты изобрёл? - спросил Жлоб.
- Да много чего, - уклончиво ответил изобретатель. Например, я изобрёл систему для лущения подсолнухов. Я использовал для этого обычную ворону, потому что она лучше всех других существ на земле умеет лущить подсолнухи. Идея очень проста, как и всё гениальное, - самодовольно продолжал служитель культа великого Архимеда, - перед лентой конвейера на жёрдочке привязываем за ноги некоторое количество ворон, у которых в задний проход вживлён микроэлектрод. После того, как ворона вылущивает семечко из подсолнуха, на электрод подаётся электрический импульс и ворона роняет семечко на транспортёр. Когда ворона добывает десятое по счёту зерно, импульс в задницу не подаётся и птица может его съесть. Объевшиеся и уставшие вороны автоматически заменяются свежими, чем обеспечивается непрерывность цикла и высокая производительность системы. Помимо лущения подсолнухов, система даёт ещё и большое количество вороньего дерьма, которое собирается на ещё один транспортёр и может быть внесено затем в качестве удобрения на подсолнуховое поле. Сдохших ворон можно переработать на рыбную муку, используя широко известный агрегат для переработки тухлой рыбы на рыбную муку, загружая в него дохлых ворон. Я проводил эксперименты на заводе, где делают такую муку, и результаты получились очень хорошие. В этот аппарат чего не засунь, всё перерабатывается в рыбную муку. Видимо, из-за того, что там всё провоняло рыбой. Я, в своё время, предложил городскому крематорию поставить у себя один такой агрегат и перерабатывать на нём бесхозных покойников. Это могло бы дать, в масштабах города, ощутимый экономический эффект. Но я не был должным образом понят руководством этого уважаемого предприятия.
А система моя получилась очень экологически чистой и, главное, она потребляет ничтожное количество электроэнергии. Я подсчитал, что с помощью одной батарейки КБС-Л можно налущить десять тонн семян.
- Лучше бы ты использовал куриц, - посоветовал Жлоб, - отслуживших свой срок можно было бы пустить на мясо и тебе не пришлось бы напрягать мужиков из городского крематория.
- Тут всё не так просто, - снисходительно пояснил изобретатель, - кур я хотел использовать с самого начала, но с ними система работает хуже. Нужно вводить ещё один транспортёр для яиц, система усложняется и становится неустойчивой. Кроме того, куры плохо соображают, скучают по петуху, и их обязательно будет воровать обслуживающий персонал. И куры ведь стоят денег, поэтому потребуется большие капиталовложения, что, конечно, приведёт к удорожанию как проекта вцелом, так и постного масла в будущем. А вороны пока что бесплатные.
- А насчет крематория, ты не прав. Я там никого не напрягал. Ребята там очень даже смекалистые. Просто они сказали, что, в принципе, идея неплохая, но, желательно, чтобы при получении рыбной муки из бесхозных и не установленных трупов, в качестве побочного продукта, агрегат автоматически собирал бы в отдельный бокс всё золото и драгоценности, которые могут оказаться на этих самых бесхозных трупах или внутри них. А я к решению подобной задаче в тот момент не был готов.
- В таком случае, - сказал Жлоб, - тебе нужно попробовать использовать в своей системе чаек. Рыбная мука из них наверняка будет лучшего качества, чем из ворон, потому что мясо этих птиц изначально уже воняет рыбой.
- По моим наблюдениям, - продолжал Жлоб, - чайки вылущивают любые предметы ещё лучше ворон. Я сам видел, как быстро они вылущивали глаза у покойников в морге города Большие Гнильники. Там персонал забыл однажды завезти обратно усопших, которых вывезли из морга на лужок проветриться, чтобы прозекторы могли спокойно пообедать.
- Здорово, мужики, - сказал появившийся в дверях Боцман. В правой руке он нёс тяжёлую сумку, а в левой держал какую-то свёрнутую в рулон большую бумагу.
- Вот, получку получил, купил кой-какой еды, да дяде Никодиму решил подарить численничек на память. С этими словами Боцман развернул рулон, который оказался огромным календарём. На календаре была изображена крупная голая девка-мулатка с овечьим лицом и большим задом.
- Дедушке должно понравиться, - убеждённо заявил Боцман, - здесь чувствуется порода. Это вам не монструозная дама из летающего сарая. А вы чего припёрлись сюда? Ну, Пахом - понятное дело. Опять придумал изобретение и пришёл доставать Дедушку с отзывом. А ты-то, родной, чего пришёл? И пистолет опять принёс, небось? Ты до сих пор не понял ещё, что к Дедушке таким, как ты, нужно приходить не с пистолетом, а с пакетом пам-персов.
Ингерманландец Пахом замкнулся в гордом и презрительном молчании, а малиновый Жлоб, подозрительно оглядев помещение, спросил:
- Как это гражданин Евлогий успел так быстро уйти? - ведь я только что видел его через окно, когда подходил к дому.
- Э, милый, - весело откликнулся Боцман, - уверяю тебя, что быстрота передвижения не самое удивительное качество, которым обладает дядя Никодим. Очень многие дураки уже поимели возможность в этом убедиться на собственном опыте. Да и не следует полагаться так уж безоглядно на свои ощущения и органы чувств. У людей они так несовершенны. У меня есть один знакомый, тоже, кстати, бывший комсомольский вожак, которому всё время казалось, что его соседи за стенкой каждый вечер занимаются групповым сексом - ну, просто всё на это указывало - всякие там стоны, вопли, ослиный рёв и другая жеребятина. Ему стало завидно, что процесс идёт самотёком без его участия, и он возьми и настучи на соседей в ментовку: мол, приезжайте, ребята, у соседей блядство идёт колесом, содомский грех и свальное совокупление. Менты приехали, и что же? Ничего особенного, просто у соседа каждый вечер собиралась группа активистов движения "Безграничная свобода и начальное образование".
- Поэтому, мой тебе совет, - продолжал Боцман, - не особенно доверяй своим органам чувств и ощущениям, которые от них поступают. Всё может оказаться не совсем так, а, за-частую, даже совсем не так, как тебе представляется.
- Кстати, как там твой корешок поживает? Тут нам Павлик рассказал про него такие страсти египетские. Я толком не понял. Он нам сказал, что от твоего друга осталась только одна голова с миндалинами, совершенно не приспособленными к сексу. Вот к чему приводит небрежное обращение с оружием. Но здесь наверняка виновато ваше начальство - приняв вас на работу, оно должно было предоставить вам возможность, потренироваться сначала с игрушечными пистолетами и посылать вас арестовывать поначалу каких-нибудь животных, не очень опасных - например, корову или барана.
- Всё это враньё, - обиделся малиновый Жлоб, - просто пуля попала сначала в булыжник, а потом, рикошетом, в задницу моему напарнику.
- Удивительные рикошеты дают иногда эти новые пули со смещённым центром тяжести, - решил поддержать Жлоба изобретатель Пахом. У меня есть знакомый вьетнамец по имени Хо, так он рассказывал, что, однажды, во время атаки, в него выстрелил из "М-16" американский снайпер с вертолёта и пуля попала ему в правое бедро. Там она развернулась и пошла вверх, в правую ягодицу. Потом, пробив задний проход, перешла в левую. Там она развернулась ещё раз и, выйдя на свободу, полетела вверх, прямо к вертолёту, в котором сидел снайпер, и, по правилу бумеранга, должна была попасть в снайпера, но, вместо этого, она почему-то решила ещё раз изменить направление своего полёта, и попала в задницу пилоту, в результате вертолёт потерял управление и гробанулся.
- По-моему, не следует особенно доверять рассказам героических революционеров из развивающихся стран, - скептически заметил Боцман. Как правило, все их сообщения - обычное фуфло, служащее прикрытием их истинного лица или другой какой-нибудь гадости. Скорее всего, твой приятель Хо получил своё уникальное ранение не от американского снайпера. Более вероятно, что его укусил за жопу какой-нибудь морской житель в то время, когда он вплавь переправлял наркотики с джонки контрабандистов на берег.
- Возможно, ты и прав, - легко согласился изобретатель, - у этого господина Хо была уже проблема с милицией и слово "опиум" уже было произнесено, но господину Хо удалось быстро перевести эту проблему из уголовной плоскости в чисто финансовую, и она закрылась как-то сама собой. После этого к господину Хо в его вонючее общежитие на проспекте Хошимина приезжал на чёрной "волге" какой-то важный чин в штатском, и господин Хо обещал ему финансовую поддержку на выборах и вьетнамских девок в группу поддержки. Эти девушки очень удобные - такие маленькие, что их можно трахать в любых условиях, даже на велосипеде, и их хорошо брать с собой в деловые поездки.
- Господин Хо хотел дать мне заказ на изобретение самой маленькой в мире подводной лодки, такой, чтобы в ней мог поместиться только трёхлетний ребёнок и десять килограммов груза. Я ему сказал, что наркотики удобнее перевозить с помощью аппаратов, управляемых по радио, а не рисковать при этом жизнью трёхлетних детей. Господин Хо улыбнулся загадочно, как Будда, и сказал, что проблемами жизни и здоровья трёхлетних детей он пока не занимается, и что он раздумал давать мне этот заказ. Он сказал, что ему нужен изобретатель, примерно, моего таланта, но, желательно, глухонемой и с парализованными ногами. А вообще-то, он занимается коммерцией и вывозит в свою Лиллипутию эмалированные чайники и кастрюли, чтобы бедному вьетнамскому народу было в чём заварить щепотку краснодарского чая и сварить свою маленькую горсточку риса.
- Мы недавно в Москве раскрыли банду наркоманов, - сказал малиновый Жлоб, видимо, решив хоть как-то поддержать престиж своего ведомства, - у них мозговым центром была столетняя старуха, венгерская баронесса, мадам Де Лурье. У неё дома мы нашли целый матрас, который был набит конопляной и маковой соломой. Она сказала, что спать на таком матрасе очень полезно для здоровья. Потому, говорит, она и прожила так долго. Она сказала сле-дователю, что набила этот матрас ещё до революции в городе Се-кеш-ва-рош, потому что такая набивка хо-рошо помогает от клопов.
- Ну, иногда силовые ведомства выходят, конечно, на отдельные группы нар-ко-пре-ступ-ни-ков, - согласился Боцман, - но это происходит не чаще, чем, к примеру, обычный человек наступает на дерьмо. Здесь всё зависит от количества. Например, если ты каждое утро бегаешь трусцой в Сосновском парке, то вероятность вляпаться в собачье дерьмо у тебя существенно выше, чем в случае, когда ты, опохмелившись, неспеша едешь на работу в метро.
- А ловить кого-нибудь, время от времени, надо, иначе будет неясно, кому и за какие бабки служат работники спецслужб. Поэтому по телевизору нам всё время говорят, что работники силовых ведомств получают мизерную зарплату и ещё реже, чем шахтёры. Ну, народ у нас жа-ло-стли-вый, посмотрит-послушает, повздыхает горько, по-некрасовски, и скажет: "Бог с ними, горемыками, жинзь у них чижолая и слонжа кастратофически, пусть делают, что хочут и можут, и то слава те, Господи". На этом и держится лицемерие политиков - лицемерие, которое использует человеческую глупость и доверчивость. Это называется лицемерие глупости.
- Врут не обязательно одни спецслужбы, - сказал изобретатель автоматического лущения семян, - все люди лгут так непрерывно и неспровоцированно, что враньё спецслужб вообще на этом фоне малозаметно, тем более, что оно секретно и это их специальность. Даже самые уважаемые и достойные люди вынуждены часто лгать и лицемерить.
- Это очень верное наблюдение, - сказал появившийся в дверях Дедушка Никодим. В руках он держал лукошко, в котором сидела курочка Ряба. - Это мой гонорар, - самодовольно сказал Дедушка и отнёс лукошко на террасу. Вернувшись, он продол-жил:
- Ты, Пахом Иванович, во многом прав, но не во всём. Дело в том, что всякая ложь имеет свою причину и именно в этой причине кроется её глубинный смысл. В своё время чудесный, очень проницательный писатель и большая умница, Юрий Николаевич Тынянов, написал такие строчки:
"Они чужие всей стране, всем людям, которые дышат её воздухом, трудятся на её земле, поют её песни, читают её сти-хи".
Другой прекрасный писатель и чудесный человек, Исаак Эммануилович Бабель, написал следующее:
"Язык судебного отчёта неопровержим и точен, как никогда очевидна теперь беспримерная правота нашего правительства, и преданность наша ему обоснованна и безгранична".
Любимый всеми нами с детства Самуил Яковлевич Маршак выразил ту же мысль так:
"Они хотели убить рулевых и встать вместо них у штурвала, чтобы повести страну, и вместе с ней всё человечество, к такой катастрофе, какой не было никогда на земле".
А автор "Котлована" и "Чевенгура" Андрей Платонович Платонов, написал:
"Социализм и злодейство - две вещи не совместимые. Самым жестоким видом злодейства является сейчас троцкизм. Этот фильтрующийся вирус фашизма пытался проникнуть до самого сердца советского народа, чтобы одним ударом умертвить его целиком".
- Все эти прекрасные люди написали эти слова, чтобы своим авторитетом поддержать и оправдать кровавые приговоры, вынесенные невинным людям. Но не будем судить их строго. Эти ужасные слова написали не они. Руками этих достойных людей водил смертельный страх за свою жизнь и за судьбу своих близких. Это, конечно, лицемерие. Но это лицемерие страха.
- И не надо стенать о том, что такие славные литераторы написали эти жалкие слова. Они действительно были великими писателями и написали много прекрасных вещей. А то, что я вам прочёл, не является литературой. Это жалкий лепет насмерть испуганного человеческого существа, которое знает, что эти его писания ничего и никого не спасут, и, всё-таки, выводит на бумаге, умирая от стыда и горя, эти ничтожные, бессмысленные и вымученные фразы, хватаясь за соломинку и надеясь на чудо. Увы. Чуда не произошло. Большинство из них, так или иначе, пострадали ни за что, а очень многие навсегда исчезли в подвалах Лубянки или неизвестно где.
- И не надо здесь никого и ни с кем сравнивать. Одно дело умереть с оружием в руках на дуэли или в бою, как Пушкин и ли Грибоедов, и совершенно иное дело быть забитым резиновыми шлангами в грязном подвале, одичавшими от собственной мерзости подонками. Чтобы умереть достойно в такой атмосфере требуется такое величие духа, на которое способны единицы. Такие люди были, несомненно, он они быстро кончились, и осталось то, что осталось.
- Вера Михайловна Инбер тоже, говорят, когда на собрании писателей клеймили Бориса Леонидовича Пастернака за его роман "Доктор Живаго", встала и предложила Бориса Леонидовича расстрелять. Этого позора, конечно же, нельзя оправдать, но понять его можно. Просто Вера Михайловна сама пережила исчезновение многих хорошо знакомых ей людей, таких, как О. Мандельштам, И. Бабель, М. Кольцов и очень многих других. Она очень хорошо чувствовала своей большевистской железой страха, что достаточно опоздать с подобной инициативой и тебе конец. На этом всё сексотство стояло и стоит. Правда, со временем, нравы несколько смягчаются, потому что люди не могут жить всё время в неизбывном ужасе. И в дальнейшем весь этот кошмар начинает смотреться сначала в трагикомическом аспекте, а потом уже и просто как дурацкий балаган.
- Поэтому наших Гнидникова и Приходько вы уже не воспринимаете достаточно серьёзно, и совершенно напрасно. Лет шестьдесят назад, по сути дела, просто вчера, они были бы чрезвычайно опасными людьми, а при неожиданном развитии событий, моментально могут стать таковыми снова.
- А вы ко мне, молодой человек? - Дедушка, наконец, обратил внимание на малинового Жлоба, который стоял в сторонке и слушал Дедушкин монолог с профессиональным вниманием.
- Я вас видел мельком, когда вы со своим напарником, если я правильно употребил это слово, доставали из нашей выгребной ямы прекрасную Мальвину Леонтия Петровича. Кажется, при этом вы уронили туда кое-что из своего дезебелья и вооружения. Надеюсь, что ничего особенно важного, а, главное, мелкого и тяжёлого вы туда не сронили? Дело в том, что вещество, которое обычно заполняет выгребные ямы, очень плохо поддаётся просеиванию и процеживанию и поиски важных вещей и докумен-тов, случайно попавших туда, могут затянуться на неоп-ределённый срок.
Малиновый Жлоб заверил Дедушку, что ничего такого важного они безвозвратно не роняли в упомянутую выгребную яму. А зашёл он до Дедушки с единственной целью испросить совета и помощи. Дело в том, что он сам и его напарник, при исполнении служебного задания, получили тяжёлые ранения. В этой связи, им было бы интересно, чтобы Дедушка Никодим, с помощью своей магии, вернул бы их здоровье в первоначальное со-стояние, но так, чтобы они могли бы комиссоваться по инвалидности. Они, конечно, наслышаны, что никодимова магия как-то связана с кометой Галлея. Если это так, то они согласны подождать эту комету в своём теперешнем болезненном состоянии. Они как-нибудь уж дождутся этой кометы, сидя на бюллетенях и околачиваясь по санаториям. А арестовывать Дедушку они больше не будут по состоянию здоровья. Они уже об этом подали рапорт и пришёл положительный ответ.
- Напрасно вы, молодой человек, так драматизируете ситуацию, - весело сказал Дедушка Никодим, - не такие уж страшные увечья вы получили, сражаясь за Родину. Я был в больнице и узнал, что у вашего приятеля ранение сквозное и неопасное, а вам лично просто не повезло, что ваши пути пересеклись с беспутными дорогами Виллиса Дубиньша. Это человек вообще невезучий. У него всё валится из рук. Не далее, как вчера, он пошёл в уборную, и когда дёрнул за цепочку сливного бачка, то сорвал его со стены. Бачок упал на унитаз, разбил его, а потом, рикошетом, отдавил Виллису обе ноги. Так что Провидение с помощью упомянутого бачка само восстановило справедливость. А комиссоваться по инвалидности можно гораздо проще, чем при посредстве кометы Галлея. Это вам объяснит любой начинающий мошенник. И совсем необязательно для этой процедуры притягивать за седую бороду старика Никодима. В общем, через месяц-другой вы уже будете отплясывать с девками где-нибудь в Лазаревской или на Форосе.
- Между прочим, за небольшие деньги, - порекомендовал практичный Боцман, - можно уговорить санитарку, которая подкладывает твоему приятелю судно, обеспечить ему и сексуальные услуги, поскольку его собственная инициатива в этом вопросе в данный момент ограничена. Ведь лёжа всё время на животе, трудно склеить женщину, даже если она сама придёт на тебя посмотреть.
Заметно повеселевший Малиновый Жлоб поблагодарил мужиков за дельные советы и, пожав всем руки, засобирался уходить. Пожимая руку изобретателю Пахому, он сказал, что постарается протолкнуть его изобретение через знакомого директора Петербургской Северной свалки. Там ворон - видимо-невидимо. А ещё больше чаек. Поэтому он ещё раз настоятельно порекомендовал Пахому рассмотреть вопрос о возможности применения чаек в его системе.
После этого Малиновый Жлоб удалился по своим делам.
Глава 3
День поминовения.
Корень лицемерия суть невежество, а по сему, быстрое и многоуспешное разрешение всех дел, с которых лицемер своё кормление имеет, к сугубому посрамлению лицемера неотвратно приводит.
Юрий Петрович Измайлов,
Измайловского полка Полковник и командир
Ну и что же, дорогой Пахом Иванович, Вы изобрели на сей раз, - спросил Дедушка, когда дверь за малиновым Жлобом закрылась.
Пахом Иванович надулся, покраснел, потом побледнел и, бро-сив яростный взгляд на Боцмана, изобразил на лице таинственность и секретность.
- Да брось ты, Пахом Иванович, - примирительно сказал Боцман, однако, ожидание приятного сюрприза и любопытство трепача-профессионала ему скрыть не удалось.
Давай, Пахом Иванович, не тяни, - продолжал инициировать изобретателя Дедушка Никодим. - А Боцмана мы попросим воздержаться от комментариев.
Боцман заверил, что он будет молчать, как рыба об лёд, что он вообще от природы очень молчаливый человек, и он очень уважает и любит слушать о великих изобретениях и открытиях. И он вообще очень благодарный слушатель, когда его используют в качестве публики всякие там певцы или просто говоруны.
- Чтобы мне затеряться среди жлобов России и никогда не увидеть больше ни одного приличного шторма, если я преждевременно тебя перебью, Пахом Иванович. Я буду молчать, как блядь на исповеди, - с этими словами, Боцман, изобразив на лице великое внимание и интерес, приготовился слушать.
Пахом Иванович ещё немного поломался для виду, но, видимо, огонь неразделённого знания неукротимо жёг его бедовую головушку. Он сделал знак Дедушке и Боцману придвинуться поближе и, когда те приблизили свои головы к его павианьей шевелюре, тихо выдохнул:
- Я открыл физические основы бессмертия.
Сказав так, бессмертный учёный откинулся на спинку стула и с победоносным снисхождением оглядел своих слушателей, которые так и остались на некоторое время в несколько согбенном состоянии.
- И что же, этих физических основ оказалось ровно пять, как и доказательств существования Бога? - деликатно нарушил молчание Дедушка.
- Да причём здесь Бог, - несколько озадаченно спросил Пахом Иванович, - просто я выдвинул строгую научную теорию, причём, безусловно атеистическую. Она, естественно, не имеет, да и не требует пока научного и математического подтверждения, - вся эта неоглядная работа ещё предстоит мне и, может быть, ещё не одному будущему поколению великих учёных. Так что Бог с его пятью доказательствами собственного существования здесь и не ночевал.
Пахом Иванович раздражённо засопел.
- Это очень правильно, Пахом Иванович, что ты от простых изобретений перешёл к фундаментальным открытиям, - поддержал изобретателя Боцман. - Сам посуди, - изобретаешь ты, к примеру, свой знаменитый вороний лущильник. И что же - какие-то вонючие бюрократы из патентного бюро выдают тебе лиловую бумагу с сургучной печатью и денег на бутылку и сырок. И всё! И великое изобретение кладётся под сукно и про него все за-бывают. И лежит оно там до тех пор, пока кто-нибудь за бугром не изобретёт нечто подобное, а наши спецслужбы у них этот секрет не украдут.
- Оно и естественно, - продолжал Боцман, - денег всё равно ни на что уже нет, потому что все свободные деньги у нас сразу же вкладываются в чьи-нибудь карманы, то бишь, разворовываются, как испокон на Руси повелось. Поэтому, конечно, платить нечем не только за какие-то там изобретения, а даже старухам, которые раньше лущили эти подсолнухи заместо ворон. А тут большая наука, фундаментальная теория, - это вам не хухры-мухры, здесь пахнет крупными бабками. Ничего ни доказать, ни опровергнуть невозможно и продолжаться это может очень долго и кормиться может много всякого народу. А если, вдруг, окажется всё по-другому, - что ж, просто теория не подтвердилась и всё. Каждый учёный имеет право на ошибку. Может быть, в этом признаваться будешь уже даже не ты, а какой-нибудь твой гениальный ученик. Так что нечего заранее брать на себя его проблемы.
- Подожди, Боцман, - строго сказал Дедушка, - ты же, вроде, обещал молчать, как рыба на исповеди. Дай же возможность человеку изложить суть своего открытия. Может быть, его можно будет подтвердить экспериментально.
- Да суть открытия достаточно проста, - высокомерно начал свою речь открыватель законов естествознания, - я исходил из того бесспорного факта, что время течёт. Это даёт нам возможность применить к данному философскому понятию законы гидродинамики. Второй наш постулат заключается в предположении, что в разных мирах время течёт с разной ско-ростью. Отсюда следует простой вывод, что для увеличения продолжительности жизни людей нужно просто переключить масштаб течения времени в нашем мире. И подтвердить это моё открытие экспериментально пока что не представляется возможным.
- Торопиться с экспериментами, на мой взгляд, особо не следует, - посоветовал прагматик Боцман. Ты, Пахом Иванович, пока что дои потихоньку свою теорию, а со всякими там переключателями повремени. Здесь торопиться не следует. Если где-нибудь такой выключатель и есть, то наверняка он там не один. И я не уверен, что они все подписаны. Включишь чего-нибудь не то, и весь народ возьмёт и вымрет в одночасье. Очень просто. И Господь не успеет нам помочь, потому что он же не в курсе, что какой-то атеист Пахом добрался самостоятельно до его пульта управления.
В это время дверь отворилась и в комнату зашли почтальон Приходько и Гаврила Романович.
- Вот, посмотрите, что творится, - с горечью произнёс почтальон, указывая на сонного Гаврилу, в голове которого застряла старая солома и сенная труха. Вечно с нашим Гавриком чего-то происходит. То понос, то золотуха, ей Богу.
Гаврила Романович, действительно, выглядел несколько странновато. На его, покрытом красивой голубизной, лице были обильно рассыпаны некрупные лиловые пятна.
- Я его вчера, как от вас ушли, - продолжал почтальон, - не стал вести домой, а уложил у дяди Никодима в сарае. Ему всё равно, где спать, а мне тащить его через весь город никакого резону не было, - ещё народ подумает, что мы пьяные и могут быть неприятности. А сегодня прихожу, заглянул в сарай, а он там лежит, а морда, как таблица для проверки зрения у дальтоников.
Гаврила Романович, в продолжение этой речи, только глупо улыбался и тихонько икал.
- Гаврик говорит, что ему приснилось ночью, как он спит в одной кровати со своей волосатой женщиной и она склоняет его к совокупному сожительству в очень неприличной форме, вроде как какие-то насекомые. А когда проснулся, то увидел, что спит в обнимку вместе с собакой дяди Никодима, правда, валетом.
- Это у него на нервной почве аллергия такая, - уверенно заявил изобретатель бессмертия ингерманландец Пахом. От этого хорошо помогает преднизолоновая мазь. У меня она есть. Пошли его ко мне, я его намажу и все дела.
- Всё равно при них я излагать теорию физических основ бессмертия не буду, - обратился Пахом Иванович к Дедушке, который с пониманием кивнул.
- Кстати, Пахом Иванович, ты в смысле экспериментального обоснования своей теории вполне можешь использовать опыт Гаврилы. Он же побывал в параллельном мире. Вот и спроси его, как у них там с течением времени, какой, так сказать, масштаб. Правда, Гаврила находился при этом не в самом удобном для естествоиспытателя месте, но может быть, что-нибудь и усёк. Ты поспрошай его, - предложил Боцман, - его свидетельства, конечно, не могут вызывать безусловного доверия, а тут ещё эти пятна. Это, скорее всего его параллельная баба сподобила ему такую татуировку. Мол, жди меня, и я вернусь, только очень жди. Так что ты особенно преднизолон на него не трать и всякие там мировые выключатели не трогай по гаврилиной наводке. Ну, идите, Господь с вами. А то, по-моему, у Гаврилы морда пошла в негатив - пятна становятся уже голубые на фиолетовом фоне.
С этими словами Боцман закрыл за мужиками дверь.
- Эта аллергия иногда выкидывает просто чудеса, - сказал вернувшийся в комнату Боцман. У нас на "Агасфере" одно время ходили в рейсы два Юрия. Они оба были москвичи и совершенно равнодушно сносили дурацкие намёки корабельных остряков на тему "Москва - порт Пяти Морей, а Петербург - всего лишь город Пяти Углов" Одному фамилия была Измайлов и он среди этих двух Юр был начальником. Поэтому ему было прозвище "Полковник Измайлов", а второй Юра был Дорошенко, и прозвища у него почему-то не было, но эта самая аллергия, время от времени, давала ему о себе знать. Оба Юры были большие друзья и совершенно неразлучны. Они на берегу таскали с собою целую кучу разных фотоаппаратов и всё вокруг себя фотографировали. И было у них одно общее прозвище - "Измайловский полк".
- Надо сказать, что Полковник Измайлов был большой любитель поедания всяких там национальных блюд. Поскольку в одиночку он никогда ничего не ел и не пил, Юре Дорошенко приходилось всё время делить с полковником его национальные трапезы. За время рейсов они съели, когда вдвоём, а когда и в более крупных компаниях, несметное количество всякого национального продовольствия. Они ели ядовитых японских рыб фогу, бегемотину в томате и в кляре, жареных кузнечиков и каких-то сырых и жирных червей, жаб, фаршированных головастиками и запечённых в листьях банана, шашлык из ядовитых змей и куриные яйца, которые предварительно протухли в приготовленном по специальному рецепту дерьме.
- Я думаю, что их спас от общего отравления организма только их консерватизм в смысле употреблении напитков. Как и в петровские времена, помимо водки, вина и чая в Измайловском полку не пили ничего. "Вода не утоляет жажды - я, помню, пил её однажды", - любил повторять по поводу и без повода Полковник Измайлов.
- И вот, когда мы пришли в город Геную, - продолжал Боцман, - замполит Ель Морда нам зачитал свою политинформацию и сообщил, между прочим, что помимо остатков дома, в котором родился дон Христофор Колумб, и всяких других достопримечательностей, на городском кладбище этой самой Генуи похоронен русский солдат Фёдор Полетаев. Поэтому нашему Помпе Ель Морде ещё перед выходом в рейс было велено партийным начальством подсуетиться и, при заходе в Геную, организовать экскурсию на могилу этого нашего соотечественника. Это, значит, чтобы мы все, строем, приехали на могилу героя и какой-нибудь шестерик из консульства сказал там для нас и для усопшего героя небольшую речь. Как у них там положено по партийной линии - типа "безвременно погибший", "с глубокой скорбью отозвалась в наших сердцах", "герой умер, но незримо он с нами, в делах нашей партии и всего советского народа". В общем, понятное дело. Бедный Помпа ни сном, ни духом ничего такого не знал про этого Фёдора, ни кто он такой, и с какого рожна оказался в этой самой Италии. Он, конечно, кой че-го подчитал про него, чего сумел достать, но немного. Потому что заказчиков этого поминальника совершенно не интересовали ни усопший Фёдор, ни, тем более, наш несчастный Помпа с его проблемами. Была установка свыше - значит будем поминать солдата, раньше не было такой установки, - никто его и не поминал.
- Это всегда так происходит, когда инициатива исходит от начальства, даже самые хорошие и добрые дела воспринимаются исполнителями, то есть населением, как унылая обязаловка и беснование начальства, - заметил Дедушка Никодим. Это происходит оттого, что в сознании нашего народа всякое начальство есть категория подлая и враждебная населению. Поэтому, всем скучно, но все должны изображать усердие и деловитую печаль. Это явление можно, пожалуй, отнести к лицемерию. Это есть лицемерие безысходности.
- Во-во, так оно всё и было, - охотно согласился Боцман, - это самое лицемерие так и отсвечивало в этом мероприятии с самого начала своими ослиными ушами. Помпа заказал в консульстве автобус, пластмассовые венки и ещё какую-то кладбищенскую лабуду, которую завезли из Союза наши дураки, чтобы не тратить на всё это дело валюту. Ведь судов советских в Геную заходит много, народ на них ходит от бедности жадный, не всех заставишь скинуться на венок, а мероприятие проводить надо. Что делать - нищие сраму не имут. Такие дела.
- Ну, в общем, автобус заказали, венки погрузили, речь выучили и назначили день поминовения. Разбили нас всех на тройки, чтобы мы секли друг за другом. Чтобы, так сказать, в процессе поминовения и после, кто-нибудь из нас с горя не напился, а напившись, не женился, а женившись, не остался насовсем в солнечной Италии, в непосредственной близости от мо-гилы Фёдора Полетаева.
- После разбиения на тройки, я, по взаимному соглашению, был прикомандирован в Измайловскй полк рядовым. Полковник Измайлов перед посадкой в автобус, подошёл ко мне и сказал, что садиться в автобус не надо, мы втроём пойдём на кладбище пешком, тем более погода стоит хорошая, а он дорогу знает. Он сказал, что это не дело, когда поминать человека ходят строем, как солдаты в баню. Мы лучше подождём, сказал полковник Измай-лов, когда официальная часть закончится, и помянем Фёдора, в узком кругу, как полагается по русскому обычаю, так сказать, по-семейному. Тем более, сказал полковник, что Фёдор мужик на самом деле был героический. Чего он такого совершил во время войны, полковнику толком выяснить не удалось, но итальянцы наградили Фёдора своим высшим орденом "Медале де Оро". Это ещё круче, чем у нас Герой Советского Союза. В Уставе итальян-ской армии сказано, что, если, к примеру, генерал встретит солдата, Кавалера "Медале де Оро", то он должен уступить ему дорогу, встать во фрунт и первым отдать честь.
- Ну, это можно объяснить тем, что в итальянской армии генералу получить "Медале де Оро" довольно затруднительно. Эта награда даётся за личное мужество, которое можно проявить только непосредственно в бою, - пояснил Дедушка, - а у нас, боеспособных солдат мало - сплошной стройбат - а генералов много и все они сплошь Герои Советского Союза. Так что при итальянских порядках нашим генералам пришлось бы вытягиваться во фрунт друг перед другом. Что они, правда, и делают в соответствии с субординацией.
- Это всё правильно, - согласился Боцман и продолжил свой рассказ.
- Вот так и пошли мы на кладбище, выстроив свой Измайловский полк свиньёй, как тевтоны на псковском льду: полковник Измайлов впереди, а мы с Дорошенко по бокам и чуть сзади. По дороге Полковник Измайлов сказал, что нам надо зайти в магазины и купить кой-какой реквизит для предстоящего поминовения. Мы купили длинную копчёную колбасу, метровый французский батон и здоровенную бутыль вина, литров на десять, не меньше. Полковник Измайлов сказал, что вино нам может понадобиться на тот случай, если у могилы вдруг окажется кто-нибудь из родственников покойного. При наличии вина, у нас будет чем их угостить и вместе с ними помянуть покойного.
Потом мы купили ещё целый ворох разных цветов, и полковник Измайлов их все пересчитал, чтобы было чётное число. Это для покойников оказывается очень важно. Оставшийся лишним нечётный цветок, полковник подарил проститутке у памятника Колумбу. Проститутка не совсем правильно поняла его намерения, и нам пришлось дать ей ещё пять лир, чтобы она отвязалась. У нас было не очень много времени, да и денег тоже, и мы не могли в такой спешке свалить в кучу сразу два совершенно разных мероприятия.
Придя на кладбище, мы были поражены его красотой, и немедленно заблудились. До посещения этого кладбища мы даже представить себе не могли, что такое огромное число людей может иметь такую любовь друг к другу и такие средства, чтобы эту любовь продемонстрировать и увековечить таким количеством мра-мора и бронзы.
Поболтавшись без результата по кладбищу, примерно, с час, мы подустали и решили подкрепиться. Мы остановились у могилы неизвестного нам господина Витторио Боргезе, поклонились ему и, попросив у него разрешения выпить за упокой его души, выпили и закусили. Предусмотрительный Полковник Измайлов подарил сеньору Боргезе варёное яйцо, конфетку и горсточку рису, аккуратно сложив эти скромные дары возле поминальной свечи на могиле, которая там стояла в стеклянном фонарике и, что самое поразительное, она горела!
Попрощавшись с господином Боргезе, мы двинулись дальше, и тут же нашли могилу Фёдора Полетаева. Могила русского героя находилась среди могил других погибших партизан в чистых и аккуратных рядах. Но могила Фёдора резко выделялась среди других скромных и опрятных могил. На могилу Полетаева и вокруг неё были навалены старые и новые проволочные и пластмассовые венки и грязные скрижали, сработанные бесталанными руками корабельных умельцев и административным радением помполитов. На досках, изготовленных из оргстекла, текстолита, гетинакса, ДСП и прочих подручных материалов, подобранных на помойках различных городов, были написаны слова, выражавшие глубокую скудость мысли и невообразимую пошлость творцов всего этого дерьма.
Наиболее часто встречалась надпись такого типа: "Дорогому Фёдору Полетаеву от команды, судкома и командования т/х "Шацк" 27.VII.68г."
Правда, одна мне понравилась:
"Федя, будь спок, мы всегда держали тебя за братишку! В натуре, ей бо. Китобоец с фл. "Слава".
Дощечка была небольшая, но из чистой бронзы, и сработана настоящим гравёром-мастером. Бортовой номер китобойца, видимо в целях конспи-рации, указан не был.
Нам пришлось довольно долго трудиться, пока мы стащили весь этот хлам на помойку, которую мы нашли, кстати, с большим трудом, потому что она, в нашем понимании, помойкой вовсе не была. Я хотел, правда, оставить на могиле дощечку "Федя, будь спок...", но полковник Измайлов сказал, что это будет свидетельством нашего дурного вкуса. Могилы всех партизан на этом кладбище, по замыслу архитекторов, должны быть все одина-ковы, - сказал Полковник. - И, если мы в этом деле будем проявлять всякую отсебятину и пошлость, итальянцы могут подумать, что вся Россия, которая так неожиданно и вдруг погрузилась в глубокий траур по Фёдору Полетаеву, совершенно спятила и впала в маразм вместе со своим правительством и всеми домашними животными.
Я, в принципе, был согласен с полковником, и оставил табличку "Федя, будь спок!..." себе на память о Фёдоре Полетаеве.
Когда мы разгребли всё это дерьмо, то обнаружили на могиле поминальную свечу, в небольшом стеклянном фонарике, и, что самое удивительное, свеча горела!
- Потом мы, конечно, выпили там вино на помин души всех убиенных на войне людей. Полковник Измайлов привёл к могиле Фёдора Полетаева столько народу, сколько смог уговорить, и мы с ними со всеми выпили. Потом мы шли по кладбищу к выходу и выпивали у всех могил, возле которых находились люди и эти люди тоже пили с нами. Так что, когда мы подошли к выходу, у нас в бутыли осталось совсем немного вина и мы оста-вили его вместе с бутылкой и остатками колбасы кладбищенскому служителю, который только что вылез из свежей могилы.
Глава 4
Операция "Спрут".
Саранча питается самыми нежными травами и молодыми лис-точками и потому более чиста, чем устрицы, угри, чем рыба вообще и раки, на которых саранча похожа. Для угождения нашим европейцам, необходимо приноровиться к ея приго-товлению, потому что, если отваривать её только в холодной воде, как это делается в Алжире, Палестине, Мадагаскаре и др. местах, вряд ли можно сделать её, популярною в России.
Елена Ивановна Молоховец, "Подарок молодым хозяйкам",
1911г., г.С-Петербург, издание 27
Когда мы вышли с кладбища в город, - продолжал свой рассказ
Боцман, - Полковник Измайлов заявил, что нам необходимо пообедать, и он уже знает, что мы будем есть на обед. Оказалось, что на обед мы будем есть осьминогов. Полковник Измайлов сказал, что накануне он сходил в торговый центр возле порта и видел, что там они продаются для всех любителей осьминожины во всех видах и вариантах приготовления. Он сказал, что осьминогов нам ещё не при-ходилось есть нигде и это наше упущение необходимо немедленно ликвидировать.
Мы с Дорошенко не стали особенно протестовать, хотя я и высказался в том смысле, что, для начала, было бы неплохо скушать что-нибудь не столь экстравагантное, например, бифштекс с кровью. Однако умный Полковник резонно возразил, что бифштекс от нас никуда не уйдет, и мы можем его съесть позже. "Может быть, в качестве противоядия", - подумал я про себя, но в слух ничего не сказал, чтобы не огорчать Полковника и не пугать преждевременно аллегрика Дорошенко. И мы отправились на охоту за осьминогами.
Скоро мы пришли в этот самый торговый центр города Генуи, который очень напоминал наш петербургский Гостиный Двор - такие же галеры и куча маленьких магазинчиков под ними.
Мы сначала зашли в один магазин, где продавались сырые свежие осьминоги. То, что мы увидели на противне, мне очень не понравилось. Там лежала большая такая куча полупрозрачной слизи, похожая на большую медузу, выброшенную на берег. Наверху этой кучи светлой охрой было нарисовано что-то неприличное, а из-под слизистой плёнки на нас в упор смотрели печальные карие глаза. Я сказал Полковнику, что, если это и есть осьминог, то я его есть, на-верное, не смогу. Полковник Измайлов, видимо, тоже заколебался, но, проявив завидное самообладание, сказал, что ещё не всё потеряно и сейчас мы пойдём в другой магазин. Что же касается Юры Доро-шенко, то ему при входе в это помещение стало нехорошо и ему при-шлось ожидать нас на улице под галереей.
Войдя в другой магазин, мы увидели за прилавком здоровенного мужика, низколобого, бровастого и носатого. Мы сказали мужику "Buon giorno!" и, получив адекватный ответ, принялись разглядывать его товар. Здесь на противнях лежали варёные осьминоги. Они выглядели вполне съедобными - с крупный кулак величиной и светло-сиреневого цвета. Щупальца у них были отсечены, и на срезах было видно белое мясо небольшой дырочкой посредине. Мы с Дорошенко повеселели, а Полковник принялся покупать для нас еду. Дело несколько осложнялось тем обстоятельством, что никто из нас итальянского языка не знал и разговор быстро приобрёл характер пантомимы. Полковник, размахивая длинными руками, принялся объяснять сообразительному и терпеливому итальянцу, что нам нужны ось-миноги, которых мы намереваемся тут же и съесть. Фигаро за прилавком это понял и, в свою очередь, спросил: "Quanto?" ("Сколько?").
Полковник Измайлов это тоже понял, показал три пальца и сказал "три", что было где-то близко к итальянскому "tre". Полковник решил, что по штуке на каждого будет в самый раз.
Фигаро с сомнением нас оглядел, но, видимо, решив более не напрягать себя лингвистическими проблемами, открыл небольшую дверь и исчез в какой-то своей берлоге за стенкой.
Отсутствовал он довольно долго. Во время его отсутствия пришёл мальчик в белом фартуке и накрыл для нас стол в холодке под галереей и поставил на него большой кувшин с пахнущей апельсинами водой, в которой плавал лёд. Мальчик очень понятно спросил у Полковника, каким вином мы будем запивать осьминога. Полковник Измайлов, тоже очень понятно, объяснил, что вино нам без надобности, потому что в России осьминогов всегда запивают только водкой. Мальчик объяснил, что водки у них сейчас нет, из-за отсутствия спроса по случаю очень жаркой погоды, и предложил свои услуги, изъявив желание сбегать. Полковник, поблагодарив молодого человека, дал понять, что такое важное мероприятие, как покупка водки в иностранном порту он может поручить только специалисту-профессионалу, и попросил сходить за водкой Юру Дорошенко.
Гонец убыл за питьём, а мы с Полковником, усевшись за свой столик, остались ожидать прибытия заказанных осьминогов.
Скоро появился Юра Дорошенко, который нёс в пластмассовом ведёрке со льдом литровую бутылку "Смирновской".
Наконец, в дверях магазинчика появился улыбающийся хозяин, который нёс перед собой на вытянутых коротких и толстых руках большое эмалированное корыто, в котором возвышалась огромная гора салата необыкновенной красоты. Чего там только не было, в этом салате! Там лежали по бокам огромные сочные помидоры, порезанные крупными дольками, свет-ло-зелёные пластики огурцов, чёрные, блестящие маслины величиной со сливу, несколько матово-синих слив, величиной с персик, и, конечно же, бросалось в глаза несметное количество аккуратно и красиво нашинкованного белоснежного осьминожьего мяса. Вся эта масса великолепной еды была обильно украшена кудрявыми листьями салата, что делало всё блюдо похожим на альпийскую горку весной.
Слегка напрягшись, Мастер поставил своё рукоделие нам на столик и, откинувшись назад, полюбовался на свою работу. Мы все встали и, стоя, начали аплодировать коку, как члены Политбюро, приветствующие вождя, а Полковник Измайлов, подойдя к нему, не торопливо и троекратно расцеловал смутившегося Мастера в толстые щёки, а мы троекратно прокричали "Гип-гип, ура!"
Растроганный кок собственноручно положил каждому из нас на тарелку по первой порции салата. Мы же, на глазах у изумлённых прохожих, не спеша разлили водочку по стаканчикам, выпили по первой и закусили этой пищей богов. Вокруг нас стала собираться небольшая деликатная толпа, которая интересовалась, сумеем ли мы съесть всю эту пищу и выпить всю эту водку, и, если да, то в каком виде мы будем пребывать после этого подвига.
Но мы потихоньку справились и с салатом, и с водкой, и без видимых последствий.
Перед отбытием на судно мы зашли ещё раз в магазинчик, чтобы поблагодарить хозяина, попрощаться с ним, и, в результате, купили ещё трёх осьминогов, чтобы попытаться изготовить нечто подобное дома, на судне.
По дороге на судно Полковник Измайлов говорил нам, что эти итальянские осьминоги, несомненно, настоящая богатырская еда и что под неё можно выпить целое море водки, не говоря уже о вине, и, в этом смысле, она, конечно, не совсем выгодна в денеж-ном исчислении.
Придя на судно, мы отдали приобретённый продукт нашему судовому коку и, пользуясь нашими рекомендациями, он тоже соорудил салат из осьминогов. Это, конечно, было не то, но, тем не менее, народу понравилось.
На следующее утро Полковник Измайлов разбудил нас с Дорошенко и сказал, чтобы мы не объедались за завтраком, потому что сегодня мы будем есть устриц.
Мы быстро сбегали в душ, привели себя в порядок и направились в кают-компанию на завтрак. Но там, при свете дня, так сказать, к глубокому нашему огорчению обнаружилось, что все присоски и прыщи, которые ещё вчера украшали съеденных нами осьминогов, сегодня утром почему-то решили проявиться на лице Юры Дорошенко. Мы с Полковником быстренько поволокли Юру к доку, но тот, будучи педиатром по образованию, заявил, что из медикаментозного лечения может предложить только зелёнку. И не успели мы с Полковником, как поётся в песне, даже слова сказать, как наш Айболит раскрасил Юру зелёнкой так, что тот стал похож на спецназовца в гриме, только ещё страшнее. Обругав гуманитария Фудзиямой (видимо, имелся в виду Квазимодо), Полковник, с моей помощью, поволок больного под душ, где мы попытались смыть с его ланит следы блудливых рук нашего эскулапа. В какой-то мере это нам удалось и мы побежали к третьему штурману за паспортами.
Получив паспорта, мы уже совсем, было, собрались на выход, но неожиданно натолкнулись на капитана, который сказал нам, что, вообще-то, с такими ультрафиолетовыми рожами по Италии гулять не принято. И посоветовал принять какие-нибудь дополнительные меры по обесцвечиванию Дорошенко.
Арсенал средств по обесцвечиванию жертв осьминоговой аллергии у нас был весьма небогатый, но мы, всё же, решили попытать счастья. Я сбегал в свою каптёрку и принёс коробку с тальком, которым матросы натирают, время от времени, всякие резиновые вещи для их лучшего сохранения в море.
Мы припудрили Юру этим тальком и стало, вроде, получше. Юра стал теперь напоминать волшебницу из диснеевского мультика. Только там она была злая, а у нас - добрая. Юра надел было широкополую шляпу, примерно такую, как носил Горький на Капри, но она ему пошла ещё меньше, чем Буревестнику Революции и мы решили ограничиться велосипедной кепочкой.
Управившись со всеми этими делами, мы вышли, наконец, в город и отправились на поиски устриц.
По дороге нам попался наш соотечественник, старичок-эмигрант второй или третьей волны, который, оказавшись петербуржцем, со слезами на глазах принялся расспрашивать меня, как выглядит сейчас Невский проспект. Мы успели с ним пройтись по этому проспекту только от Адмиралтейства до Большой Конюшенной, потому что Полковник Измайлов, будучи коренным москвичом, мало заинтересовался нашей прогулкой и, улучив момент, когда мой земляк набирал воздуху для озвучивания очередного вздоха умиления, строго спросил его: - "Как называются устрицы по-итальянски?".
Старый петербуржец оторопело произнёс: "Muscle", после чего Полковник Измайлов, записав это слово шариковой ручкой на ладони, быстро пожал старику руку и побежал прочь.
Я извинился перед земляком, объяснив, что такое поведение нашего друга не следует рассматривать как обычное хамство, потому что, в данном конкретном случае, это есть некоторая деловая торопливость, вызванная решительной целеустремлённостью. Старик решил, что я, почему-то, перешёл с русского на какой-то другой, неизвестный ему язык и заметно огор-чился.
Мне пришлось снова перейти на петербургский диалект и, извинившись ещё раз, пригласить старика на рюмку водки на судно сегодня вечером. Земляк вежливо и с достоинством принял предложение. Распрощавшись, мы с Дорошенко побежали дого-нять Полковника.
Через некоторое время мы пришли снова к маленькому магазинчику под галерой генуэзского Гостиного Двора. Встреча с Мастером была очень тёплой. Мастер, видимо, имея в виду нашу вчерашнюю битву со спрутом, поднял вверх оба больших пальца и сказал "Fantastico!", изобразив восторг и изумление. Полковник Измайлов и Мастер обнялись, как Брежнев с Хонеккером, но, вместо приветствия, Полковник сказал только одно слово: "Мус-куле!" и показал коку ладошку, хорошо понимая, что скоро может забыть это слово навсегда.
Мастер внимательно рассмотрел петроглиф, изображённый на полков-ни-ковой ладони, поднял вверх толстый палец и, сказав: "Benissimo. La capisco" (От-лич-но. Я понял), ушёл на камбуз.
Снова появился мальчик в белом фартуке и накрыл для нас стол. Увидев, что мы скидываемся по доллару и поняв зачем, мальчик очень понятно показал на пальцах, что ходить за водкой никуда не надо. Она у них теперь есть и дешевле, чем там, где мы покупали её вчера. Ничего больше не спрашивая у нас, мальчик ушёл и, быстро вернувшись, принёс литровую бутылку "Смирнов-ской" в пластмассовом ведёрке со льдом.
Вскоре появился наш кормилец, держа за уши на вытянутых руках большую оцинкованную квадратную шайку, примерно такую же, как те, в которых в наших банях моют ноги. В шайке возвышалась гора дымящихся раскрытых раковин, очень похожих на наших перловиц. Поверх этой кучи лежали разрезанные пополам три лимона. Кок поставил свою ношу на ма-ленькую табуреточку рядом со столом и с интересом посмотрел на нас, видимо, ожидая нашей реакции. Полковник Измайлов осторожно взял из шайки одну из раковин, повертел её в руках и, изобразив на лице вопрос, поднял глаза на кока. Итальянец принял из рук Полковника раковину, раскрыл её створки пошире, выколупнул из неё кусочек жёлтого мяса величиной с жёлудь, выжал на него немного соку из половинки лимона, съел его и показал нам большой палец.
Мы быстро разлили водку, предложив, естественно, хозяину присоединиться к нам, на что получили вежливый отказ, - Мастер развёл руками, сказав со вздохом: "Lavoro" (Работа), и принялись поедать этих устриц по предложенной нам методе.
Мы почему-то очень быстро съели всю шайку и выпили всю водку, причём аллегрик Дорошенко съел больше всех, сказав, что, на его вкус, эта еда гораздо вкуснее вчерашней. А когда мы с Полковником стали обсуждать вопрос о том, не следует ли нам съесть ещё одного осьминога на троих, заявил, что он пас, и, пожалуй, сходит в это время в фотомагазин.
Мы не стали огорчать нашего друга кулинарным сепаратизмом и пошил все вместе посмотреть на стену, оставшуюся от дома, в котором родился Христофор Колумб, рассуждая о том, что, всё-таки, и за границей попадаются иногда неплохие закуски.
- А хлеб у них дерьмовый, - сказал в заключение Полковник Измайлов, чёрного нет, а батоны - чистый поролон. И колбаса стеариновая.
Мы спорить не стали.
Когда вечером перед ужином Дорошенко смыл со своего лица грязь, образовавшуюся в результате применённого нами медикаментозного лечения аллергии, оказалось, что аллергия у него вся прошла и лицо у него стало чистым, как у фраера с рекламы "Жиллет".
- Это устрицы дали такой эффект, - убеждённо заявил Полковник Измайлов, - если бы не устрицы - Юре пришлось бы всю оставшуюся жизнь ходить с пятнистой, как у гиены рожей. Так что, если обожрался осьминогами, ешь устриц - и никакой аллергии.
Но я думаю, что здесь всё было несколько сложнее. Ведь Дорошенко употреблял в тот день не одних только устриц. Там были и водка, и пиво, и другие питательные вещества и витамины. А может и медицина помогла. Так что эксперимент нельзя считать чистым.
Я впоследствии несколько раз в научных целях скармливал разным аллегрикам эти продукты в различных дозах и последовательностях, но такого эффекта, увы, больше достичь не удалось. Аллегрики всё это дело жрали без всяких последствий, если не считать некоторой моей печали чисто финансового плана. Наверное, во всей этой истории мы упустили из виду какой-то важный момент.
А может это просто Италия такая.
Глава 5
Переключатель времени.
28 Апрель 1998 г.
Когда с человеком перестают происходить различные интересные
события, жизнь его немедленно устремляется к концу. Если с че-ловеком вообще ничего интересного не происходит, значит, он не живёт, а просто потребляет продовольствие и потихоньку гадит на планету. Поэтому Интерес и его Удовлетворение есть Смысл и Цель человеческой жизни и человеческой цивилизации вообще. Неинтересный и не интересующийся человек Провидению не нужен и оно проигрывает его жизнь наспех.
Пахом Иванович Кондулайнен, "Основы, причины и смысл миро-здания".
Пахом Иванович Кондулайнен сидел на диване и сосредото-ченно
разглядывал висящую на стене огромную карту Центральной Атлантики. Его тренированное и яркое воображение изобретателя-профессионала послушно унесло своего хозяина на несколько тысяч километров в космос и представило ему грандиозную и потрясающую по красоте картину.
Через нежно-лиловую дымку перистых облаков Пахом Иванович увидел, как Северо-Экваториальное течение неторопливо гонит в огромный Мексиканский залив массы нагретой в Атлантике океанской воды. Не спеша растекаясь по поверхности замкнутого залива, эти воды нагреваются ещё больше, и, наконец, найдя выход, устремляются колоссальным по мощи потоком в узкий Флоридский пролив, образуя могучую океанскую реку - Гольфстрим.*
Этот район привлёк особое внимание Пахома Ивановича. Мысленно он привычно соединил прямыми линиями флоридский мыс Канаверал, остров Пуэрто-Рико и небольшой Бермудский архипелаг, затерянный в ультрамариновых просторах Атлантики. Получился почти равносторонний треугольник. Бермудский.*
Воображение Пахома Ивановича приблизило к нему район Треугольника и стали различимы некоторые детали. Пахом Иванович увидел, как через Флоридский пролив в левый угол Треугольника, со скоростью десять километров в час и массою в 25 миллионов кубометров в секунду, врываются воды Гольфстрима. Вдоль большей части юго-западной стороны Тре-угольника тянутся барьерные рифы Багамских островов. Вдоль них, на северо-запад, в сторону Гольфстрима, бегут более светлые воды северной ветви Экваториального течения. Далее на север, до самых Бермуд, простираются тёмно-синие воды больших глубин.
С востока в район Треугольника неслись вдоль экватора несколько зародившихся в зоне экваториальной конвергенции ураганов. Набрав скорость и мощь, ураганы, под воздействием кориолисовой силы, начинали выходить на параболические траектории, отклоняясь от своего первоначального направления сначала на северо-запад, затем на север, и, наконец, на северо-восток, уходя в безбрежные просторы океана. Очень многие из них проходили при этом че-рез район Треугольника. Выйдя на сушу или в более прохладные широты, ураганы, дети тёплого океана, начинали терять свою силу и форму, раздаваясь вширь, растекаясь дождями и превращаясь в обыкновенные циклоны.
Пахом Иванович интуитивно чувствовал, что прохождение через такой сравнительно небольшой район циклопических масс воды, несущих колоссальную энергию, да ещё с такой большой скоростью, а также выделение в этом районе огромной энергии ураганов и взаимодействие этих энергий не может остаться без последствий.
В этом районе погиб целый легион судов, как морских, так и воздушных. Суда погибали в одиночку и группами и, как правило, внезапно и бесследно. И не обязательно в плохую погоду. Иногда в океане находили вывалившиеся из этого района вполне исправные корабли и суда, некоторые из них даже самостоятельно передвигались. Всех их объединяло одно ин-тересное свойство - полное отсутствие экипажей и мотивов, по которым эти экипажи могли бы покинуть свои суда. Пахом Иванович был почти уверен, что люди сталкиваются в этом районе с какими-то неизвестными и грозными явлениями, которые не оставляют им никаких шансов на возвращение. Пахом Иванович считал, что о смерти говорить в данном случае некорректно, потому что этих исчезнувших людей мёртвыми никто и никогда не находил и не видел.
Конечно, Пахом Иванович боялся впасть в обычную для людей ошибку, Он понимал, что можно поддаться искушению и упростить причинно-следственную связь событий и явлений. И это естественно - ведь человек, в силу ограниченности своего сознания и органов чувств, не способен постичь всех тонкостей, даже самого простого, на первый взгляд процесса. Он старается ухватить главное, чтобы понять общий смысл происходящего. А что в происходящем главное, что определяет конечный результат, определить удаётся далеко не всем и не всегда. Можно упустить из виду важные, но, на первый взгляд не очевидные процессы и, в результате, исказить общую картину и смысл явления.
Пахом Иванович считал, что для правильного понимания физического процесса важно выбрать точку зрения, с которой рассматриваемый процесс или явление видны наиболее правильно и без сильных искажений. Поэтому он решил попытаться осмотреть район Треугольника, в некотором смысле, из прошлого. Исследователь основ мироздания ранее бывал в этом районе и решил посетить его ещё раз, уже с помощью собственного вообра-жения.
Воображение послушно переместило Пахома Ивановича несколько южнее Треугольника и, с помощью некоего магического трансфокатора, увеличило масштаб картинки. Пахом Иванович увидел гряду Багамских островов и, южнее неё, глубокий жёлоб Старого Багамского канала, отделяющий Багамские острова от северного побережья Кубы. С высоты своей точки зрения Пахом Иванович увидел яркую зелень тропических островов, окаймлённую белоснежными коралловыми пляжами, переходящими в лазоревые отмели и, далее, через нежный пурпур, в густой ультрамарин открытого океана. Пахом Иванович спустился ниже и увидел, как из гаванского порта, мимо старой крепости и маяка Моро, в быстро сгущающихся сумерках, вы-ходит в океан маленький голубой кораблик.
Это был гидропромерный бот постройки Николаевского судостроительного завода. В своё время несколько таких судов советские сухогрузы перетащили на буксире на Кубу. В российских портах эти судёнышки используются обычно в качестве рейдовых катеров для доставки людей и грузов с берега на суда, стоящие на якоре. Голубой кораблик имел на борту номер Н-29 - "Аче Бьентинуеве" по-испански. Он собирался поработать по своей специальности и вышел в океан для проведения магнитной съёмки в Старом Багамском канале.
В рубке "Аче Бьентинуеве" Пахом Иванович увидел самого себя, молодого и загорелого, своего коллегу - штурмана и магнитолога Сергеича и Капитана Рамиреса - молодого кубинца в хаки, перепоясанного широким армейским ремнём, на котором болтался тяжёлый ржавый "Магнум" в потёртой кобуре. На руле стоял Педро - негритёнок лет пятнадцати - матрос Военно-Морского Флота Республики Куба. На пилорусе магнитного компа-са висел его автомат.
Воображаемый трансфокатор придвинул Пахома Ивановича вплотную к "Аче Бьентинуеве" и он воссоединился со своим двойником в рубке.
- Было бы здорово, конечно, на каждом галсе пересекать Канал и выходить прямо к Багамам, - сказал Сергеич, разглядывая прекрасную английскую карту, но для этого будет необходимо поточнее определяться на каждой вахте.
- Что-то я не вижу у них, - Сергеич осторожно стрельнул глазами в сторону Капитана Рамиреса, - Морского ежегодника*.
- А зачем им твой ежегодник, - отозвался Пахом, - у них наверняка и секстана-то нет на судне за ненадобностью. Им всё равно никто не умеет пользоваться. Я не могу поручиться, что они и арифметику-то все знают. На хрена им эти проблемы с опреде-лением высоты светил.
- Да как же они по морю-то ходят, - ужаснулся Сергеич, - ведь эдак и заблудиться недолго.
- А они не уходят далеко от берега, - пояснил Пахом, - всё в пределах видимости. К тому же они всё время воюют со своими контрреволюционерами, "гусанос"1, кажется, они их называют. А здесь для такой войны раздолье. Вон, посмотри, - Пахом ткнул карандашом в карту. - Всё северное побережье Кубы от Нуэвитеса до Антигуа - сплошь низкие острова - Кайос Романо - с мангровыми зарослями и москитами. Здесь нас утопят так, что ни-кто и никогда нас не найдёт. Но, я надеюсь, что прибрежные районы Кубы они всё-таки должны знать хорошо.
- Если бы не их боевые действия, мы, в принципе, вполне могли бы обойтись и без секстана с ежегодником, - продолжал Пахом, - Канал всего-то в самом широком месте, самое большее, миль сто пятьдесят. Десятиузловым ходом топать часов пятнадцать. Карты у них хорошие. У берегов определяемся по ориентирам и по локатору, потом прокладываем гирокомпасный курс, учитывая течение, и - вперёд, на Багамы. Всего и делов.
В это время судёнышко вышло из береговой тени и на него обрушились крепкий вечерний бриз и двухметровые волны. "Аче Бьентинуеве" ухнул под волну, зацепил её носом, и, дрожа от напряжения, залился водой по самую рубку. Пахом дёрнулся к двери рубки - посмотреть, задраены ли люки машинного отделения, и убедившись, что это так, успокоился.
- Право на борт, ложимся на боевой курс, - добродушно улыбаясь, сказал Пахом Капитану Рамиресу и показал карандашом на карту. Рамирес понял, тоже улыбнулся, и, скомандовав рулевому "Curso ochenta y dos" (курс восемьдесят два), покрепче угнездился в своём углу.
И очень вовремя. После перемены курса волна пошла с правого борта и началась чудовищная качка. Рулевой негритёнок Педро замычал и сделал страшные глаза. Пахом его понял, перехватил у него штурвал и, пихнув мальчугана к двери, сказал - "Иди, поблюй, сынок, только смотри, за борт не сыграй - не найдём в потёмках, да ты и плавать-то, наверное, не умеешь".
- Вот, Сергеич, когда дома, за рюмкой, будешь рассказывать про этот эпизод, можешь начать, примерно, так: "Третьего июля 1973 года мы вышли в океан на работу. Шторм был такой, что блевали все, кроме меня и Капитана". Иди, поспи. Через пару часов сменишь меня у приборов.
Сергеич ушёл в каюту, Рамирес сменил Пахома у штурвала и Пахом занялся своей аппаратурой. Через пару часов бриз поутих, взошла луна и работа пошла веселее. "Аче Бьентинуеве" бежал вдоль берега в пяти милях от него и огни Гаваны медленно тонули в кормовой струе. Потом пришёл Сергеич, сменив Пахома у приборов и Пахом отправился спать.
Проснулся он ранним утром. Светило солнышко и стояла тишина. Судно слегка покачивалось на лёгкой волне. В каюту заглянул кок, Фабрицио Монтекон, сказал: "Pss, pss! Almuerso!" (Завтрак) и исчез.
Пахом вышел на палубу и увидел, что на море полный штиль, до берега миль пять и на нём виден высокий, полосатый, красно-белый маяк. Весь народ - двенадцать кубинцев и Сергеич собрались на палубе и швыряют за борт горелые электрические лампочки, собираясь пострелять по ним из пистолетов.
На севере, милях в шестидесяти, в пурпурной лёгкой дымке, простиралась акватория энергетического монстра - Бермудского Треугольника.
Пахом спросил, почему стоим, и получил ответ, что у "Аче Бьентинуеве" отвалился левый киль. Заглянув за борт, он убедился, что это действительно так. Левый киль оторвался от днища почти по всей длине и держался только в носовой части. Он загнулся наружу, видимо, когда судно дало задний ход.
Пахом, надев маску и ласты, прыгнул за борт в прозрачную, как аптечная жидкость, воду, чтобы помочь двум кубинцам, которые пытались застропить злополучный киль капроновым концом. С по-мощью Пахома им это, в конце концов, удалось. Использовав лебёдку, они оторвали окончательно эту корабельную деталь, и, втащив её на судно, закрепили вдоль бор-та.
После этого, все желающие немного постреляли из личного оружия экипажа по выброшенным за борт лампочкам (никто, кстати, не попал ни разу, так что лампочки можно было и не выбрасывать). Потом запустили двигатель, и "Аче Бьентинуеве", слегка кренясь на правый борт, резво побежал в сторону Бермудского Треугольника.
Время тянулось не спеша. Стояла изнуряющая жара при полном штиле. В корме на ржавом кнехте сидел кубинский магнитолог Марио и ловил на дорожку рыбу. Время от времени, наживка в виде беленькой капроновой кисточки привлекала внимание одной из кишевших вокруг барракуд, Марио орал "Socorro!" (На помощь!), человека три бросались на корму и с воплями вытаскивали на палубу очередную метровую рыбину, отливавшую тусклым серебром.
Собирался консилиум из кока Монтекона, Капитана Рамиреса и какого-то негра преклонных годов, должность которого на судне навсегда осталась загадкой для Пахома.
Предусмотрительно оглушив рыбину ударом кранца по голове, чтобы не попасть ненароком под её собачьи челюсти, члены консилиума принимались решать её дальнейшую судьбу. Правда, один раз под удар кранца угодил вышеупомянутый преклонновозрастный негр, когда ему захотелось получше рассмотреть какую-то важную деталь на барракудином теле, но его удалось довольно быстро отлить водой из пожарного гидранта.
Негр осторожно колупал крупную рыбью чешую чёрным ко-рявым пальцем, затем, разрезав рыбий живот, засовывал в печень медную монетку в пять сентаво и терпеливо ждал результата. Остальные члены консилиума сосредоточенно наблюдали за действиями прозектора, изредка обмениваясь короткими фразами, как врачи у постели умирающего.
Если рыбья чешуя отваливалась от барракуды достаточно легко, или монетка в её печени быстро темнела, останки барракуды выбрасывались за борт - "bestia venenosa" (ядовитая тварь) - огорчённо бормотал эксперт и консилиум расходился.
Если же предпринятые действия, по мнению консилиума, давали положительный результат, торжествующий Монтекон волок добычу на камбуз для расчленения и помещения в холодильник. Бар-ракуда приготовлялась на обед или на ужин и, как всегда, оказывалась очень вкусной. Правда, Пахом заметил, что едят её не все. Среди барракудных пренебрежителей оказался и единственный говоривший по-русски второй штурман, учившийся, в своё время в Калининградской мореходке. Когда Пахом спросил его, почему он не ест такую вкусную рыбу, штурман немного помолчал, а затем ответил: "Кто-нибудь должен будет рассказать, что здесь произошло".
По мере того, как кубинский берег медленно растворялся в океанской дали, Капитан Рамирес начинал проявлять признаки беспокойства и тревоги. Эта тревога передавалась и экипажу. Капитан и его команда явно не хотели идти к Багамам.
Пахом с надеждой вглядывался в мглистый горизонт по курсу, надеясь увидеть берег, но напрасно - Багамские острова очень низкие и увидеть их с такого расстояния было невозможно. Старенький локатор "Донец" работал плохо и тоже не "видел" островов. Приходилось, скрепя сердце, поворачивать обратно.
К вечеру "Аче Бьентинуеве" снова оказался у кубинского побережья в районе Нуэвитеса. Снова задул вечерний бриз и быстро нагнал крупную зыбь. На подвороте к входному маяку Нуэвитеса "Аче Бьентинуеве" накрыло крупной волной и вода залила дизель-генератор. Судно обесточилось, погасли ходовые огни, остановился гирокомпас и всё остальное, что потребляет электроэнергию.
"Аче Бьентинуеве" в быстро сгустившемся мраке медленно подходил к проливу, соединяющему лагуну Нуэвитеса с океаном. На баке стоял матрос и светил вперёд электрическим фонарём.
Когда "Аче Бьентинуеве" вошёл в пролив, слева по борту замигал семафор поста СНИС (Служба наблюдения и связи). Матрос на баке тоже помигал своим фонариком в сторону поста. Ответ пришёл очень быстро. На берегу засверкал пульсирующий огонь и в сторону "Аче Бьентинуеве" полетели разноцветные трассы. Они с визгом пролетели над судном и в тот же момент раздался грохот крупнокалиберного пулемёта. На берегу вспыхнул прожектор и "Аче Бьентинуеве" озарился кладбищенским голубым сиянием.
- Смотри, как красиво стреляют ракетами, - пребывая в счастливом неведении, сказал Сергеич, - прямо, как в ЦПКО.
- Давай-ка, Сергеич, приляжем, на всякий случай, - пихнув коллегу на палубу и укладываясь на ней сам, сказал Пахом.
- Зачем? - оторопело спросил невежественный в тактике морских сражений Сергеич.
- Нужно же будет кому-то рассказать о том, что здесь случилось, - ответил Пахом.
В это время на мостик, прямо под огонь пулемёта, выскочил Капитан Рамирес с мегафоном в руках. Развернув хавальник мегафона в сторону пулемёта, Рамирес, стараясь перекричать его грохот, начал выкрикивать редко употребляемые испанские слова. Некоторые из них показались Пахому очень похожими на русские, обычно употребляемые в подобных ситуациях. Это сходство почему-то Пахома не удивило.
Огонь неожиданно прекратился и с берега просемафорили команду "Подойти".
- Прямо Трафальгар* какой-то. Кстати, ты знаешь, что адмирал Нельсон был убит там примерно в такой же ситуации, - сказал Пахом Капитану Рамиресу, поднимаясь с палубы.
Капитан Рамирес понял не всё, но правильно, улыбнулся и снова заорал в мегафон.
Когда "Аче Бьентинуеве" подошёл к берегу, Пахом увидел на берегу за большой кучей камней пулемёт ШКАС на турели и стоящих у самой воды Тиниенте (лейтенанта) и двух солдат в хаки и в касках с натянутыми на них маскировочными сетками.
Тиниенте, сделав знак продолжавшему орать Рамиресу, чтобы тот замолчал, поднялся на борт. Солдаты, соблюдая субординацию, остались на берегу.
Тиниенте, взяв под козырёк, вежливо извинился за, как он выразился, доставленное беспокойство. Всё дело в том, сказал Тиниенте, что вчера вечером судно очень похожее на "Аче Бьентинуеве" и тоже без огней, пыталось пройти в лагуну. После предупредительных выстрелов они, понятное дело, обстреляли его на поражение. Судно загорелось и ушло обратно в океан, где, по их соображениям, благополучно затонуло. И вот сегодня снова - то же самое судно и опять без огней. Просто мистика какая-то. Бермудский Треугольник да и только. Ещё хорошо, что у пулемёта перекосило ленту и его заклинило. Это позволило в наступившей тишине услышать голос компаньеро Рамиреса. Иначе "Аче Бьентинуеве" обязательно был бы утоплен. Дело в том, что за каждое утопленное контрреволюционное судно все уча-стники утопления получают десятидневный отпуск домой, в соответствии с приказом самого команданте Фиделя. И "Аче Бьентинуеве" подвернулся здесь весьма кстати. Ведь на носу карнавал и всем хочется отпраздновать его дома, в кругу семьи. Ну, да ничего, в следующую ночь им, возможно, повезёт больше.
Кок Монтекон принёс кофе в алюминиевом кофейнике, обстановка разрядилась и инцидент был исчерпан.
Перед возвращением к месту несения боевой службы, сеньор Тиниенте по-дружески со всеми распрощался и настоятельно посоветовал не выходить из пролива в лагуну. Там ночью дежурит эсминец и он вас обязательно утопит, сказал Тиниенте, и убыл вместе со своими солдатами.
Убоявшись утопления в лагуне, Капитан Рамирес решил ночевать возле гостеприимного поста СНИС и вся команда принялась ловить рыбу.
Сначала Монтекон принёс с камбуза засохший плавленый сырок и честно разделил его на микроскопические части в соответствии с количеством песка-до-ров1. Все наживили крючки и забросили их в быстротекущие, вследствие отлива, воды. Через несколько секунд палуба покрылась бьющимися рыбами разного размера и окраса. Всё это уловом не считалось и быстро было использовано для наживки. Остатки рыбьих тел были сброшены в пролив в качестве приманки.
Через несколько секунд палуба покрылась уже полуметровыми рыбинами. Но и они тоже были изрезаны на наживку.
Поняв, что товарного продукта от такой рыбалки, скорее всего, не будет, Пахом и Сергеич стали выхватывать из-под рук озверевших от азарта пескадоров разнообразных рыб, стараясь не брать очень уж ярких, похожих на попугаев, и ориентируясь на экземпляры окунёво-карасёвого типа.
Набрав килограммов десять рыбы, Пахом и Сергеич быстро отшкерили её и сварили настоящую уху. Сергеич развёл литр "ши-ла"* и поставил напиток охлаждаться в холодильник.
Затем Пахом вернулся на скользкую от рыбьих кишок палубу и пригласил пескадоров выпить и закусить, чем Бог послал. Начавшийся ливень разогнал рыбаков и смыл с палубы следы их нечестивой деятельности. Уловом никто из них не заинтересовался. Из этого Пахом заключил, что, либо главную рыбу никто из них не поймал, либо при таком способе рыбалки участников интересует только сам процесс, а не улов и его утилизация.
Зато, отведав русской ухи (sopa de russo1 - так бесхитростно перевёл Пахом для интересующихся слово "уха") и выпив шильца, кубинцы восхитились, воодушевились, запели и заплясали. Затем, свободные от вахты, под водительством самого Рамиреса, отправились в недалёкую деревню к девкам. Пахом и Сергеич тоже получили приглашение пройтись к девушкам, но они вежливо отказались, сославшись на занятость. Они были опытные экспедиционники и хорошо знали, что социализм и институт сексотства неразделимы. И то, что естественно и допустимо для кубинцев на Кубе, недопустимо, с точки зрения "Правил поведения советских моряков за границей". Куба и СССР прошли различное расстояние на пути к коммунизму, поэтому коммунистическое лицемерие у них было на разном уровне.
Матросы "Аче Бьентинуеве" засунули пилотки под погоны, запели "Гуантанамеру" и отправились на танцы. Их силуэты быстро растворились во мраке.
...Пахом Иванович сидел на диване напротив карты Центральной Атлантики и улыбался им вслед...
...Путешествие в прошлое, в район непосредственно примыкающий к Бермудскому Треугольнику, ничего не прояснило в представлениях Пахома Ивановича об этом феномене. Но он не унывал. Он решил, что следующую мозговую атаку проведёт в направлении загадочного и малоизученного явления, свойственного району Бермудского Треугольника - турбулентности ясного неба (ТЯН). Было бы неплохо заняться также исследованием Саргассова моря и происходящих в нём процессов, подумал Пахом Иванович и решил переключиться пока на какую-нибудь другую проблему...
Он подошёл к столу и раскрыл лежащую на нём общую тетрадь.
На первой странице тетради каллиграфическим почерком было написано стихотворение:
Воспоминания о Кубе* в стиле Бориса Владимировича
Заходера.
Есть на свете остров Куба,
Расчудесный остров-сад,
В синем море флибустьерском,
Берега его лежат.
Далеко тот остров, дети,
Ведь на Кубу, говорят,
Ни один Макар на свете
Не гонял своих телят.
Там весёлые пираты
Ловко ставят паруса,
Тем роскошные закаты
Украшают небеса.
Не пойду я на работу
И по Невскому гулять,
Буду я с кубинским флотом
Флибустьерствовать!
Там коровы, сбившись в стаи,
Улетели за моря,
Говорят, там попугаи
По-испански говорят.
Там в лесах растёт резина,
И, слышал я, в сухой сезон,
Там гонят ром из апельсинов,
Жёлтый, как одеколон.
Рыбы там живут на суше.
Но, быть может, люди врут.
А одну плохую грушу
Гуайявою зовут.
Не даёт там совершенно
Урожая виноград.
От того, что там, наверно,
Очень жарко, говорят.
Плохо там растёт картошка,
Там её почти что нет,
Там банановую крошку
Заправляют в винегрет.
Но зато растёт папайя,
И бананы, и грейпфрут.
Говорят, что есть мамайя,
Но, по-видимому, врут.
Там на острове Пиносе
Спрятан был пиратский клад,
Но его разворовали
По музеям, говорят.
А когда свирепый ветер
Там взволнует океан,
То по-русски называют
Это словом "ураган".
И погаснут в чёрных тучах
Солнца жёлтые лучи,
Полетят, как птицы с кручи,
Рельсы, камни, кирпичи.
И тогда ребята в школу
Могут вовсе не ходить -
Их дорогою свободно
Может камнем зашибить.
Если с вами будут грубы
Родители,
Убегайте-ка на Кубу
Побродите там.
Туда добраться очень просто,
Самолётом - ясно всем.
А к самолёту вас доставит
Автобус 37...
Глава 6
Физические основы бессмертия, как точная наука.
Партия - бессмертие нашего дела.
В.В.Маяковский, "В.И.Ленин", поэма.
Когда с трибуны кто-то говорит о "бессмертии нашего де-ла", мне очень жаль оратора и ужасно за него стыдно, пото-му что всем прекрасно видно, что у него на самом деле нет никакого бессмертия, как, впрочем, и никакого дела.
П.И.Кондулайнен,"Химеры лицемерия", автореферат.
Вечером следующего дня Боцман, механик Альберт и Дедушка Никодим сидели в маленькой каютке "Агасфера" и ужинали. Буфетчик Валентин принёс им ужин в каюту в знак глубокого уважения, как он сказал, "к гостям в частности и к Боцману вообще". Ужин был оформлен в виде половины курицы на каждого, огромного количества жареной картошки и густого подлива красного цвета. Водка была своя.
- Я вот о чём хочу тебя спросить, дядя Никодим, - сказал Боцман, выбрасывая куриные кости в специально приготовленную для этого кандейку. Вчера Пахом Иванович говорил нам про какие-то там переключатели бессмертия. Всё это было похоже на навязчивый бред. Если бы я не знал Пахома, как человека достаточно разумного, можно было бы подумать, что он слегка не в себе. И, если он, конечно, не спятил, совершенствуя свой воро-ний лущильник, объясни мне, Христа ради, чего он там имел в виду.
- Напрасно, дорогой Боцман, ты так быстро записал Пахома Ивановича в городские сумасшедшие, - ответил Дедушка Никодим, - Этот человек - большая умница и очень себе на уме. И его лущильник - очень грамотный проект, единственный недостаток которого в том, что он полностью лишён недостатков. По этой причине практическое значение этого проекта невелико, потому что он не выполним, но это уже другой вопрос. Термоядерную реакцию в пробирке тоже ведь провести не удаётся, но идея от этого хуже не становится.
- Пахом Иванович прекрасно образован, много чего знает и много чего успел. Он обладает очень ироничным и парадоксальным мышлением, хорошей технической интуицией и прекрасным воображением. Для совкового изобретателя это даже слишком много. Если такому человеку дать возможность развернуться, он вполне может наизобретать даже больше, чем Эдисон. Ведь Эдисона, в своё время, выгнали из школы за тупость, как было написано в сопроводительной бумаге, которую ему выдали вместо аттестата. И это естественно - ведь для обычного обывателя такие люди, как Эдисон и Пахом представляются идиотами и сумасшедшими. Правда, только до тех пор, пока у них мало денег. Как только они добиваются успеха, обыватели тут же возводят их в ранг гениев из страха прослыть дураками и невеждами в глазах общественного мнения.
- До настоящей гениальности наш Пахом Иванович не дотягивает из-за недостатка духов-ности - ему здорово мешают привитые с детства пещерный материализм и примитивная диалек-тика марксизма-ленинизма. Однако, прекрасные свойства его ума, о которых я уже сказал, позво-лили ему не изобрести, а угадать некоторые очень важные и неоднозначные свойства и процессы человеческого бытия. Он грамотно поставил задачу и очень близ-ко подошёл к пониманию сути проблемы. Дело в том, что переключатели масштаба времени, о которых говорил нам вчера Пахом Иванович, существуют на самом деле.
- Но в это трудно поверить, дядя Никодим, - с сомнением возразил Боцман, - конечно, наш Пахом мужик неглупый, но до него на земле жило очень много разного народа не глупее его. Поэтому, если такие переключатели существуют, то о них узнали бы уже давно, и народ только бы и занимался переключением их туда-сюда. Особенно всякие там политические деятели, которым страсть как хочется продлить своё ущербное и халявное существо-вание.
- Такие переключатели существуют и люди успешно ими пользуются уже много веков, переключая их по твоему образному выражению туда-сюда, - сказал Дедушка. - При этом большинство людей даже не догадывается о их существовании. В этом и заключается парадокс этого явления. Несомненная заслуга нашего Пахома Ивановича и состоит в том, что он, взглянув на проблему с парадоксальной точки зрения, сумел дать ей, с точки зрения человеческой логики, наиболее понятное определение - переключатели.
- Ведь согласись, что в момент смерти человека происходит полное отключение его телесной оболочки от всех источников энергии, поддерживающих в ней жизненные процессы и немедленно начинается разложение этой оболочки. Куда девается в этот момент его разум или душа - этот вопрос мы сейчас обсуждать не будем, существенно упростив этим задачу. В момент оплодотворения яйцеклетки включается некий механизм, запускающий эти жизненные процессы в теле зародыша. Откуда там появляется душа - этот вопрос тоже опустим пока, хотя он, как и наше первое упрощение, является ключевым в процессе познания. Вот тебе два главных индивидуальных переключателя человека и животных - переключатели жизни и смерти.
- Существует помимо этих двух главных ещё множество других переключателей, срабатывание которых приводит к резкому изменению образа жизни человека. При таком переключении происходит очень серьёзные изменения в человеческом организме, как в физиологической, так и в психиче-ской сфере. При этом меняется ритм и скорость протекания физико-химических процессов в организме - вот тебе и переключатель времени, причём индивидуальный для каждого человека. В принципе, каждый человек имеет возможность изменить, в определённых пределах, масштаб своего времени. Для этого необходимо изменить стиль и образ своей жизни и суметь удержаться в рамках этого нового стиля. Но, к сожалению, на такие действия способны только люди с сильным характером и готовые к авантюре и самоограничению. Таких людей сравнительно немного. У основной массы людей их личными переключателями либо манипулирует всякая сволочь, либо на них воздействуют стихия и случай, то, что обычно называют судьбой или ещё как-нибудь.
- Поэтому, к примеру, если ты собрался похудеть, - продолжал Дедушка, - тебе не надо придерживаться никаких диет, тебе нужно просто изменить определённым образом стиль жизни и достаточно строго стараться его придерживаться, пока организм не адаптируется к новым условиям.
- Но ведь Пахом говорил о физических основах бессмертия, - возразил Боцман, - это ведь не то же самое, о чем ты мне только что рассказал.
- Здесь всё зависит от того, что понимать под термином "бессмертие", - заметил Дедушка. - Конечно, Пахом Иванович, как всякий изобретатель несколько эмоционален, и насчёт физических основ бессмертия он немного погорячился. Хотя, по-моему, внутренне от прекрасно понимает, что полного бессмертия, как и вечного двигателя не бывает. Но о серьёзном продлении человеческой жизни с помощью его переключателей можно го-ворить довольно уверенно. Также уверенно можно говорить и о серьёзном сокращении жизни при соответствующем переключении образа жизни. Так, какая-нибудь политическая банда, организовав в стране голод, может очень сократить жизнь очень многим людям. Исторические примеры тому, к сожалению, имеются.
- Для повышения уровня жизни в стране, необходимо создать условия, при которых массы людей добровольно переключат свой образ жизни с иждивенчества на созидание, а это очень непросто.
- То есть, - сказал Боцман, - для продления своей жизни лупи по рукам тех, кто намерен тобой манипулировать, своевременно проводи профилактику своих личных переключателей и вовремя и со смыслом их переключай. В принципе, что жизнь должна иметь рваный ритм, я знал и до Пахо-ма. В общем, нельзя закисать и всё тут.
- Это очень правильное определение, - согласился Дедушка, - можешь подарить его Пахому Ивановичу для развития его теории. Не всё же ему формулировать в интегральной или в дифференциальной форме.
В это время появился Валентин и сказал, что пришёл Павлик и просит Дедушку принять его, как официальное лицо.
- Это что ещё за новости? - изумился Дедушка, - что это ещё за лицо такое?
- Он теперь, действительно, официальное лицо, - пояснил Боцман, - мы его избрали Генеральным Секретарём Партии Любителей Женщин Девушек и вдов - ПЛЖД(в). В духе компании по омоложению руководящих кадров. У нас, правда, в партии кроме руководящих кадров и демократического централизма больше никого и ничего нет, но это и не важно. Существуют же партии вообще без дела и без членов, извините за выражение, ко-торые состоят из одних важных чиновников, и ничего, живут. Сами себя, так сказать, идейно оплодотворяют. Вот Павлик и пришёл к тебе, видимо, в качестве Генсека ПЛЖД(в) с официальным визитом. Сам знаешь, в партии протокол очень много значит.
- Ты говоришь, что у вас в партии есть даже демократический централизм. Я вот очень давно живу и всё никак не усеку, что это такое и зачем оно. Не можешь ли ты мне это объяснить? - с любопытством спросил Дедушка у Боцмана.
- А этого никто толком не знает, - ответил Боцман, - эту хреновину придумала банда русских политических эмигрантов, которая одурела от безделья в цюрихских кабаках. Это что-то такое, что делает что-то неприличное сначала сверху вниз, а потом снизу вверх. Но во всех солидных партиях, особенно нового типа, считается модным завести у себя этот самый демократический централизм. И мы тоже завели его у себя. Пусть будет пока. От него особого вреда не наблюдается, правда, как и пользы. Вроде как от сверчка в избе. Но в дамском обществе я бы это выражение употреблять воздержался.
- Когда я слышу о демократическом централизме, мне сразу вспоминается сокурсник по институту Фима Махлис, - это сказал заглянувший в каюту Штурман "Агасфера", - этого Фиму на зачёте по физике доцент Герман Алексеевич Рындин спросил, не знает ли он случайно, что такое лошадиная сила. Фима ответил, что, по его мнению, это такая лошадь, ростом в один метр и весом в семьдесят пять килограммов, которая бежит с грузом в сто килограммов со скоростью один метр в секунду. Восхищённый Герман Алексеевич спросил у Фимы, где но мог увидеть такое интересное животное. На это Фима сказал, что эту лошадь никто не может увидеть, потому что она хранится в Палате мер и весов в городе Париже глубоко под землёй.
- Ты, Штурман, безусловно прав, аналогия здесь прослеживается чёткая, - согласился Боцман, - тому, у кого имеется этот самый демократический централизм, лучше всего сохранять его глубоко под землёй, от греха подальше, где нибудь возле этой лошадиной силы.
- С вашим Павликом приперся ещё какой-то жлоб в малиновом пиджаке, - сообщил Штурман, - он стоит у Павлика за спиной и всё озирается по сторонам, как будто потерял в толпе только что снятую блядь.
- А он и есть Жлоб, - охотно пояснил Альберт, - мы дали ему партийную кличку "Малиновый Жлоб". Это потому, что он носит, в целях конспирации, малиновый пиджак и серьгу в левом ухе. В городе Гонконге так одеваются обычно вышибалы в борделях и активные педерасты. Он заведует у Павлика службой безопасности. А озирается он на предмет террористов. Если вдруг какой-нибудь дурак-киллер начнёт стрелять в нашего Генсека, Жлоб должен прикрыть его своим телом. Телоподставитель, одним словом. Ему за это обещан пост министра внутренних дел в теневом кабинете и государственные похороны в случае убиения. Естественно, после прихода нашей партии к власти. А до этого времени он согласен полежать где-нибудь на обычном кладбище.
- Наших жлобов обычно здорово подводит их глубокое невежество и отсутствие собственного вкуса к жизни, - заметил Штурман, - они всё пытаются как-то выделиться для ублажения своего комплекса неполноценности и всё время попадают не в масть. Они и по-русски-то плохо понимают, не говоря уже об иностранных языках, поэтому при выборе вещей для покупок ориентируются, в основном, на картинки. Так, однажды жлоб по имени Ваня Порушин, который работал береговым сторожем на "Кодоре", увидел у кого-то из моряков в каюте большую красивую бутылку в картонной коробке и, естественно, спёр её. На коробке был нарисован огромный голый волосатый мужик. Ваня решил почему-то, что это должно быть средство для ращения волос и начал каждый день мазать содержимым этой бутылки свою плешь. Волосы почему-то у него лучше расти не стали, зато совсем пропала перхоть. Он принёс эту бутылку к нашему доку Яблокову, чтобы тот перевёл ему с английского хотя бы название этого препарата. Оказалось, что это патентованная крысиная отрава для дератизации судов, и голый мужик был нарисован там просто так, для понта.
- Павлика надо провести на судно, - забеспокоился Дедушка, - он же ещё мальчик, нечего ему болтаться на стенке, ещё простудится.
Валентин ушёл за Павликом, а Штурман заметил, что дети пошли теперь какие-то не такие - нюхают всякую дрянь в полиэтиленовых пакетах, пить начинают, как только смогут самостоятельно поднести стакан ко рту, а трахаются ещё в детском саду, прямо в песочнице. В общем, разврат.
- Это всё из-за того, что люди сейчас как-то меньше стали любить детей, - заметил Боцман, - да и вообще человеколюбие и милосердие как-то сильно поменьшело в современную эпоху.
- Это и не удивительно, - поддержал Боцмана Штурман, - ведь у истоков современного чадолюбия и милосердия стояли такие великие гуманисты, как Ленин, Сталин и Гитлер. Когда я был совсем молодой, мне рассказывал один старый большевик о человеколюбии товарища Ленина. Ленин однажды скрывался от каких-то там преследований у него на конспиративной квартире, в "малине" то есть. И, вот, как-то утром, бреется он на кухне у зеркала, а маленький сынишка этого старого большевика возьми да и подойди к нашему Ильичу. Дёрнул его за штанину и говорит: "Товарищ Константин, а товарищ Константин!". Ильич ему на это ничего не сказал, только склонил немного головку на бок, да глянул на ребёнка строго. А тот опять - дёрг за штанину - "Товарищ Константин, ну, товарищ же Константин!" - понятное дело - ребёнок, он и есть ребёнок. А Ильич наш, смахнул пену с бородёнки и говорит: "Мальчик, иди в жопу". А другой-то на его месте мог ведь и бритвой полоснуть.
В дверях каюты появился Павлик. За его спиной маячили малиновый Жлоб и Валентин. На Павлике были надеты по верх майки серый партийный пиджак, длинные шорты в полоску, а на ногах пляжные шлёпки. На голове Павлика красовалась, подаренная Боцманом английская капитанка с крабом, напоминающим спелый кочан капусты. На животе у него висел на цепочке от ходиков круглый эмалированный партийный значок, величиной с небольшое блюдце. На значке эмальером Окоёмовского кладбища были изображены очень натурально пять небольших голых женских фигурок ножками к центру - две беленьких, - одна блондинка, другая брюнетка, одна жёлтенькая, одна смуглая и одна чёрная. Моделью для художника служила, видимо, кукла Барби. По окружности значка шла хорошо читаемая надпись: "Мы любим вас всех! Это не лозунг, а руководство к действию!"
- Ну, чего встали, - сказал Боцман, - проходите и рассаживайтесь, если найдёте где.
Жлоб с Валентином осторожно протиснулись в каюту и уселись на койку Боцмана. Павлик, из уважения к старшим, снял капитанку и остался стоять.
- Салют, партайгеноссе, - приветствовал Боцман Генерального секретаря ПЛЖД(в), - что, есть проблемы?
На это умный Генсек ответил, что проблемы всегда найдутся у тех, кто ищет приключений, но это сейчас не главное. Сейчас но пришел, чтобы официально пригласить Дедушку Никодима-Евлогия де Альба и Браво на торжественный пленум, посвящённый вручению Дедушке, Большого партийного значка и удостоверения ветерана партии ПЛЖД(в). Значок будет по форме и содержанию, как у меня, только величиной вот с эту крышку от питьевого бачка, пояснил Генсек Павлик. Кроме того, у нас планируется мероприятие с родителями малолетних женщин под лозунгом: "Родители за безопасный секс в детских учреждениях города Окоёмова".
- Пленум это по латыни значит "полный", - перевёл Дедушка, - на звук очень противное слово, напоминает старую жвачку. После произнесения этого слова во рту остаётся послевкусье, как утром с тяжёлого бодуна. У нас на "Санта Марии" в 1592 году был корабельный плотник из беглых русских каторжников Томасито Мокосо По-русски это значит Фомка Сопливый. Так этот Томасито, чтобы не оскорблять слух Господа матерщиной, ругался обычно фразой "пленум твою мать". Это было очень действенное ругательство, потому что из-за него он частенько получал по морде, хотя никогда не переводил его на испанский язык. Томасито иногда начинали бить, сразу, как только он произносил слово "пленум", потому что в ругательстве главное не смысл, а звучание и интонация. Это большевики, которым по недостатку образования не хватало русских слов, наводнили русский язык всяким иностранным дерьмом, тюремной феней, идиотскими сокращениями и своими погаными кликухами.
- В 1965 году механик с "Агасфера" Слава Ельчанинов, по прозвищу "Гомулка", любил ругаться загадочным выражением "блядский в рот", - сказал Штурман, - у этого ругательства тоже очень неплохое звучание, оно даже, пожалуй, будет помягче, чем "пленум твою мать" и его можно даже применять при работах в присутствии женщин и детей из деревни.
- За приглашение спасибо, - обратился Дедушка к Павлику, - я обязательно приду. Проблемы безопасного секса, особенно в детских учреждениях, интересовали меня ещё до новой эры, когда я в 65 году до новой эры наблюдал за художествами господина Тиберия. Он трахал мальчиков прямо на помосте, устроенном на площади в городе Риме, а потом кидал их в толпу*. А сейчас давай-ка, Павлик, вытри сопли и иди исправлять двойки. Марк Моисеевич Цвифель, ваш математик, говорит, что ты не знаешь совершенно теорему Виета. И то, что её не знает никто из других современных политических деятелей, не является для тебя оправданием. Генсек ПЛЖД(в) должен быть энциклопедически образованным человеком. Про всех других мы и так прекрасно знаем, что они недоросли и невежды. Это хорошо видно по их поведению в Думе, когда их показывают по телевидению, а они об этом не догадываются. Один, к примеру, во время заседания, ковыряет в носу, другой в ухе, третий роется у себя в штанах, а четвёртый вообще спит себе с бодуна, послав всех куда подальше.
- А ты проследи, пожалуйста, - обратился Дедушка к малиновому Жлобу, - чтобы Павлик не разодрался во дворе со своим приятелем. Они теперь стоят на разных политических платформах и что-то не ладят друг с другом последнее время.
Когда Павлик, прикрываемый могучей малиновой спиной, ушёл постигать тайны теоремы Виета, Боцман, посмотрев им вслед, сказал:
- Павлик, в общем, будет очень неплохим Генеральным секретарём ПЛЖД(в). У него достаточно скептическое отношение ко всему этому партийному навозу. Он хорошо видит всю мерзкую сущность так называемого партийного строительства. Поэтому, как мне кажется, нам удастся вырастить из него политического деятеля нового типа. А теорема Виета... Так её же можно выучить, в конце концов. Это не самая главная проблема в современном мире, но знать её для энциклопедиста, безусловно, полезно.
В это время в дверях появился пекарь "Агасфера" Гаврила Романович Гнидников. Он принёс буханку горячего, только что испечённого хлеба и остался стоять в дверях, в ожидании, не скажет ли кто-нибудь чего интересного.
- Вечно вы, профессиональные сексоты, появляетесь тогда, когда все уже выговорились, либо напились и спят, - недовольно сказал Боцман, - и за что вам только платят денежки налогоплательщиков. Здесь столько все уже всего наговорили, что даже я уже забыл большую часть. Помню только про теорему Виета. Но ты, Гаврила, этого не записывай. Всё равно никто в ор-ганах этой теоремы не знает, последуют всякие вопросы, а на хрена тебе это надо. Ты лучше запиши то, что я сейчас расскажу. Если грамотно всё изложишь, тебе стольник новыми отстегнут, как не фиг петь. Просто ради того, что они смогут сравнить это твоё донесение с тем, которое ты написал для них, так сказать, по горячим следам. Они будут неприятно удивлены, поскольку ты тогда так ничего толком и не понял, что произошло.
В общем, всё началось с того, что...
***
Буонапарте, император французов,
Он многие земли ходил воевать.
Взвалив на коня генеральское пузо,
Аж ных до Москвы доводил свою рать.
Сослали его на Святую Елену,
Он скрещивал руки на гордой груди,
Он взором горел, но от горького плена
Скончался, бедняга, совсем молодым.
По кактусам прыгали красные птицы
И солнце палило во всю свою мощь.
Без шпиков ни даже тебе помочиться,
И не над кем княжить - известно, помрёшь.
Лежит над могилой плита без скрижалей,
Такое, мол, горе, аж слов не нашли.
Туристы с решётки два зуба украл,
На выставку труп в Пантеон увезли.
Святая Елена, огромные скалы,
В ущелье игрушечный город зажат,
Церквушка, чтоб люди святых почитали,
Да "Белая Лошадь" похмелье сшибать.
На острове этом гордятся в народе,
Что там император прославленный сгнил.
Я мёд там не пил - там пчелу не разводят,
А пиво в таверне указанной пил.
Клименко Г.П. 1965г.
Глава 7
Святая Елена*
Есть остров на том океане,
Пустынный и мрачный гранит.
На острове том есть могила,
А в ней император зарыт.
М.Ю.Лермонтов, "Воздушный ко-рабль".
Так вот, в общем, всё началось с того, - продолжил Боцман свой рассказ, - что в воскресенье 23 мая 1966г. наш "Агасфер", обойдя с юга отвесные пятисотметровые скалы острова Святой Елены, вышел к небольшой бухточке на его северной стороне и бросил якорь на рейде города Джеймстауна, в виду его церкви да, пожалуй, и всех его домов. Но, если быть совсем точным, то всё началось гораздо раньше, когда в субботу 5 мая 1821 года на этом острове, в усадьбе Лонгвуд, в 5 часов 49 минут пополудни, умер Наполеон Бонапарт.
- Прости, пожалуйста, дорогой Боцман, - деликатно прервал рассказ Боцмана дедушка Никодим, - но если ты будешь вести рассказ в таком ключе мы быстро углубимся в дебри прошедших веков. Ведь причинно-следственная связь явлений и событий тянется бесконечно в обе стороны оси времени. Поэтому, при такой манере повествования можно так удалиться в прошлое, что у нас просто не хватит времени, чтобы вернуться назад и рассказать о том, что же произошло 23 мая 1966 года. Ведь, следуя логике, ты мог бы начать свой рассказ и так, к примеру: "Всё началось с того, что в среду 21 мая 1502 года, испанский навигатор и капитан португальской службы, Хуго де Нуэво Кастелло обнаружил в Атлантическом океане под шестнадцатым градусом южной широты и шестым градусом западной долготы одинокий скалистый остров"...
- Нет, дядя Никодим, - запротестовал Штурман, - здесь ты не прав. Боцман начал свой рассказ правильно. Это я могу подтвердить, потому что 23 мая 1966 года сам стоял на шлюпочной палубе "Агасфера" и глазел в бинокль на город Джеймстаун, совершенно не зная, что он назван так в честь этого самого Хуго де Нуэво Кастелло, потому что по-английски его имя произносится как Джеймс Ньюкастл. И ни в какие такие дебри прошлых веков мы не углубимся просто по причине своего невежества. Ведь это ты бессмертный и всё знаешь и помнишь, а мы все смертны и ленивы, и времени у нас мало. А, кроме того, к тому, о чём собирается рассказать Боцман, император Наполеон имеет прямое отношение, а сеньор Хуго - никакого.
Дедушка Никодим согласился, что не учёл этих важных обстоятельств, извинился и попросил Боцмана продолжать.
- Так, вот я и говорю, - продолжил Боцман, - что всё началось с того, что 5 мая 1821 года на этом острове, в усадьбе Лонгвуд, что в пяти милях от Джеймстауна, в 5 часов 49 минут пополудни, умер Наполеон Бонапарт. Он прожил там совсем немного, всего пять с половиной лет, несмотря на то, что мужик он был крепкий, хотя и немного пузатый. Это и естественно, ведь пока он сам ездил верхом, ему удавалось сохранять фигуру, ну а как стал императором, так пересел в карету и мигом наел живот. Ведь сидя верхом на лошади много не сожрёшь - неудобно и трясёт всё время, а в карете - жри, не хочу, да попярдывай на ухабах. Но не это главное. Главное в том, что англичане, которые привезли его на этот остров, начали кормить его там на убой, как каплуна к Рождеству, да подсыпали, говорят, ему в еду крысид. Понемногу, так чтоб помер не сразу, а постепенно.
Император, понятное дело, от всего этого заскучал по своей бабе, заболел и, в конце концов, помер. И то, что он прожил на этом острове пять с небольшим лет и помер, сделало остров Святой Елены знаменитым на весь мир. И очень многие люди интересовались, конечно, там побывать, да уж больно далеко этот остров от всех мест, где есть хоть какой-нибудь транспорт. И аэропорт там не построишь - островок такой маленький, что для по-стройки на нём хоть какого-то более или менее приличного аэродрома пришлось бы, наверное, его весь забетонировать вместе с городом Джеймстауном, усадьбой Лонгвуд и наполеоновой мо-гилой.
Ну, а мы зашли на этот остров по пути из Монтевидео в Дакар, чтобы пополнить запасы пресной воды, топлива и продовольствия. Путь у нас был неблизкий, почти четыре с половиной тысячи миль, это по сухопутному будет больше семи тысяч вёрст, что при нашем ходе в девять узлов чуть не сорок суток хода. А автономность у "Агасфера" по пресной воде где-то дней двадцать, так что зайти пришлось.
И мы, конечно, на "Агасфере" все с большим интересом разглядывали в бинокли и пеленгаторы город Джеймстаун, горы вокруг него, самую высокую точку острова гору Акшен и народ на набережной. Народ там всё больше был смуглый, даже темнокожий, но бегали и несколько беленьких светловолосых ребятишек. У нас на "Агасфере" был один моряк, Вадик Комаров, который уже был на Святой Елене лет десять назад, и мы решили, что это, скорее всего, его дети.
Вскоре на большой шлюпке под подвесным мотором прибыл Губернатор острова, здоровенный рыжий мужик в белой рубашке с золотым шитьём, заправленной в белые же шорты с золотыми лампасами и в высоких лёгких ботинках. Его встретил наш Капитан, повёл его к себе в каюту выпить-закусить по русскому обычаю, чем Бог послал. В шлюпке остались двое крепких чернокожих ребят-матросов. На них были надеты только плавки и больше ничего. Они ошвартовались к борту "Агасфера", уселись на банки и закурили. Мы предложили им тоже подняться на борт, чтобы пообедать с нами, но они сказали, что это не положено по уставу. Тогда наш кок Мишель Попов принёс им кандейку пельменей ручной работы, хлеб, литровую бутылку "Кьянти", две ложки и пару стаканов.
Мужики всё это быстро съели и выпили за зародившуюся дружбу между народами острова Святой Елены и Советского Союза. В завязавшимся разговоре мы выяснили, что свои шлюпки для поездок на берег, нам спускать не разрешат. С океана круглые сутки идёт мощный пассатный накат и для того, чтобы высадиться на остров, требуется хорошая сноровка, знание местных условий и специальная лодка. Такая, например, как та, в которой они сидят. Мы уважительно оглядели их плавучее средство и вполне призна-ли и оценили его мореходные качества.
Это была большая шаланда метров десять длиной и шириной метра два с половиной. Нос и корма были высокие, одинаковые и острые. В океане шаланда шла под подвесным мотором "Меркьюри", а при швартовке мотор убирался, матросы становились в корме и в носу и, работая длинными вёслами, удерживали шлюпку лагом к волне, выбирая момент, чтобы бы-стро подойти к стенке или к судну и выгрузить или принять груз и пассажиров.
И, в заключение, матросы сказали, что перевозить нас на берег и обратно будут именно они. И начнут они это делать прямо сегодня. Только вот отвезут Губернатора на берег и начнут. Хотя, по их мнению, делать сейчас в городе нечего - сегодня воскресенье и всё, кроме церкви, закрыто. Мы на это ответили, что, в таком случае, всё, что надо, мы возьмём с собой, а в церковь обязательно зайдём, потому что в ней мы не были чёрт те сколько времени.
В это время на палубе появились наш Капитан с Губернатором, слегка поддатые и в отличном настроении. Мы поняли, что Капитан уже в курсе, каким образом мы будем попадать на остров и обратно, потому что он подошёл к борту и обратился к матросам с небольшой речью. Он говорил по-русски, а Жорж Клименко переводил. Капитан сказал матросам, что мо-ряки с "Агасфера" (то есть мы) могут иногда возвращаться с берега, так сказать, не совсем в себе, и он хотел бы, чтобы никто из них (то есть из нас) не свалился случаем со стенки в океан при посадке в их шлюпку, или не разбил себе морду при высадке из шлюпки на борт "Агасфера". Для этих целей он выдаёт им (то есть матросам-аборигенам) по два фунта и надеется на их профессионализм. Матросы заухмылялись, деньги взяли и обещали приложить усилия.
Жорж Клименко заметил Капитану, что он, наверное, очень щедрый человек и даже, можно сказать, большой транжир. За такие деньги, например, он, Жора Клименко, согласился бы переносить на руках всю команду "Агасфера" в шлюпку и из шлюпки, как, видимо, переносили Наполеона 15 октября 1815 года, когда англичане привезли его на остров. Капитан обозвал Жоржа болтуном, махнул ручкой, взял под руку Губернатора и они пошли обратно в каюту допивать свой "мартини".
Ещё где-то через полчаса, Губернатор погрузился в шлюпку и убыл на остров, а мы пошли готовиться к первой высадке на остров Святой Елены. По случаю жаркой погоды мы не стали брать с собой на берег водку, а ограничились сухим красным вином и бутербродами. Мы сложили продовольствие в мешок и принялись ждать шлюпку.
Примерно через час шлюпка подошла, и все свободные от вахты быстро и благополучно попрыгали в неё. Набралось нас человек двадцать. Мы расселись на банках, а те, кому не хватило на них места, уселись на корточки, как бомжи у ларька.
Матрос дёрнул за шкертик, "меркьюри" завёлся, замурлыкал и шлюпка резво побежала к острову. Мы смотрели в прозрачную воду и видели, как под нами, на небольшой глубине, медленно и лениво расходятся в стороны огромные акулы, сопровождаемые маленькими рыбками-лоцманами в жёлто-чёрных тельняшках.
На наш вопрос, не опасно ли здесь купаться матросы ответили, что, если умеешь хорошо плавать, то большой опасности нет, важно, находясь в воде, чувствовать себя уверенно и стараться, чтобы с тебя ничего такого не свисало, за что бы акула могла бы тебя ухватить. Ноги, например. Они, скорее всего, набросятся на тебя, если ты, вдруг, надумаешь тонуть. Акулы это хорошо чувствуют и не дадут тебе утопнуть просто так. Не пропадать же добру. В этом они, где-то, может быть, были и правы.
Мы задумались и решили пока воздержаться от купания.
...У берега, несмотря на полный штиль, ревел прибой. По поверхности океана неторопливо двигались на северо-запад длинные и широкие светло-пурпурные холмы мёртвой зыби. Когда такой холм натыкался на береговую отмель, на гладкой поверхности воды неожиданно образовывалась резкая складка, которая, сначала неторопливо, а затем всё быстрее, устремлялась к берегу. По пути она быстро трансформировалась и приобретала очертания мощной и крутой волны. Подходя к берегу, волна стремительно утягивала под себя воду от берега, обнажая скалистое дно. Теперь по окатанным валунам дна бухты к берегу стремительно неслась трёхметровая стена воды. Образовавшийся гребень волны закручивался в спираль и с ревом обрушивался вниз. Волна наискосок подлетала к набережной и, вышибая из себя мощные и высокие гейзеры, стремительно неслась вдоль неё. Через набережную в долину летела водяная пыль, образуя ненадолго лёгкую призрачную радугу. Воздух был насыщен влагой и ни с чем не сравнимым запахом, который может существовать только на берегу тропического океана...
Маленький причал находился в западном уголке бухты, закрытом от прямого удара океанской волны. Матросы подвели шлюпку берегу, работая вёслами, и, выбрав момент, быстро подошли к причалу. Вода мягко приподняла шлюпку и её борт на какое-то время оказался вровень с кромкой причальной стенки и мы посыпались на берег. Как только последний из нас выпрыгнул на бетон причала, лодка плавно ушла вниз метра на два, матросы налегли на вёсла и шлюпка быстро ушла из зоны прибоя в океан. Мы благодарно помахали коллегам и огляделись.
...Перед нами, в узкой долине, зажатой высокими скалистыми горами, лежал маленький городок. Между набережной, на которой мы стояли, и городом, поперёк долины размещалась узкая, длинная лагуна с перекинутым через неё каменным мостиком.
- Я смотрю, что мы очень даже удачно зашли на эту самую Святую Елену, - с удовлетворением заметил механик Альберт, показывая мне и Штурману на пирамиду шелловских двухсотлитровых бочек, аккуратно сложенных на набережной.
- Здесь нет топливного терминала, - пояснил он, - и топливо для нас приготовлено в этих самых бочках. А это, в свою очередь, говорит о том, что, если мы не будем жевать сопли и проявим необходимую инициативу, то пустые бочки можно будет выгодно продать в Дакаре. Здесь важно, чтобы про эту нашу инициативу не проведал кто-нибудь из сексотов.
Альберт показал нам глазами на Гаврика Гнидникова, который, сидя на небольшом пляже, вытряхивал из ботинок набравшийся туда песок. Справившись с этой работой, Гаврик встал, набрав при этом через прореху сзади полные штаны песку, который с дюнным шелестом высыпался у него из штанин.
Мы с Альбертом и Штурманом перешли мост через лагуну и через пару минут оказались на центральной площади города Джеймстауна. Прямо перед нами стояла небольшая церковь с часами на колокольне, слева от неё располагался маленький сквер за железной оградой. В сквере ползала среди лопухов здоровенная черепаха в камуфляжном панцире, похожая на небольшой броне-транспортёр.
Справа от церкви находились несколько небольших одноэтажных домиков за которыми отвесно уходила вверх каменная стена ущелья. По этой стене, до самого верха, был проложен прямой, как стрела, циклопический длины трап.
Альберт сказал, что в прошлый заход он уже лазил по этому трапу и посоветовал нам с Штурманом проделать то же самое, а он пока что сходит посмотреть, работает ли кабак. С тем он и убыл, забрав у нас мешок с продовольствием, а мы с Штурманом отправились посмотреть на этот трап поближе. Подойдя к подножию трапа, мы увидели что он железный и на пе-рилах имеет небольшую табличку, на которой было написано, что трап этот имеет 699 ступеней и что наверху имеется смотровая площадка. Ступеньки оказались очень высокими, сантиметров, наверное, двадцать, если не больше. Мы быстро прикинули, что смотровая площадка должна находиться на высоте где-то метров двухсот, не менее.
Посовещавшись, мы решили, что выбленки1 на вантах "Агасфера" будут, пожалуй, покруче, чем эта лестница, и, поплевав на руки, полезли вверх.
Ступенек через сто мы обнаружили небольшую площадку для отдыха, которая оказалась очень кстати. Здесь мы немного передохнули и Штурман сказал, что, прежде, чем лезть по этому трапу, нам следовало, пожалуй, пойти вместе с Альбертом и навестить кабак. А то с похмелья совершенно невозможно смотреть вниз - глаза выпадают и их приходится заправлять об-ратно руками. Я на это ответил, что вниз нам смотреть совсем необязательно, потому что там мы уже были.
В это время нас обогнала небольшая девочка, лет десяти, которая забравшись ступенек на пять выше нас, повернулась к нам и, раскачиваясь с пяток на носки, принялась нас разглядывать.
Потом она достала из носа большую козулю, внимательно её осмотрела и, вздохнув, вытерла о платьице. Штурман сказал, что сейчас его стошнит, прямо на центральную площадь Джеймстауна. Я посоветовал ему крепиться, он обещал, и мы полезли дальше. Девочка, как муха, кружила возле нас, то немного отставая, то снова обгоняя нас.
Наконец, трап кончился и мы, вместе с девочкой, вышли на небольшую площадочку. Здесь девочка с помощью небольшой пантомимы показала нам, что это ещё не всё и предложила свои услуги в качестве проводника. Мы не возражали, девочка в припрыжку побежала по узкой тропке в гору, а мы за ней.
Поднявшись ещё метров на пятьдесят, мы оказались на старой артиллерийской батарее. В открытых капонирах, вырубленных в скале, лежали на огромных лафетах стволы трёх шестидюймовых орудий. Позади них в скале были вырублены казематы для боезапаса и укрытия для артиллеристов. С артиллерийских площадок открывался потрясающий по красоте вид на безбрежный пурпурный океан, бухту Сент Джеймс, посредине которой стоял на якоре маленький парусник - наш "Агасфер". Обернувшись, мы увидели за своей спиной тёмный конус потухшего вулкана - горы Акшен, главной горы острова Святой Елены.
Спустившись из любопытства в казематы, мы не нашли там ничего особенно интересного, за исключением, того, что все их стены были сплошь исписаны разными словами на английском и других непонятных языках и покрыты примитивными рисунка-ми, которые были понятны.
Я сказал, что меня всегда удивляло, что люди каменного века никогда не изображали на стенах никакой порнухи. Они рисовали красивых животных, людей, занятых охотой или другим каким-либо делом. Наши же современные настенные художники и писатели изображают либо свои примитивные кликухи, либо процесс или органы совокупления и больше ничего.
Штурман на это заметил, что, скорее всего, люди каменного века рисовали или, по крайней мере, пытались рисовать, также, как и мы, всё что угодно. Но возможности у них были как и сейчас, разные. Чтобы рисовать на скалах в то время, нужно было быть мастером и художником-профессионалом, это было очень непросто. Нужно было иметь хорошие каменные инструменты, а это было доступно не всем. То есть, на стенах ри-совали люди, обладавшие большим мастерством и изысканным вкусом. А быдло, типа того, которое сегодня рисует на стенках вокзальных гальюнов, тогда такой возможности не имело. В лучшем случае, такой самородок мог взять кусок дерьма и нарисовать им на стене что-нибудь неприличное, чтобы порадовать свою подружку. Но такой рисунок не мог сохраниться на века, тем более, на тысячелетия. Как и сейчас, кстати. Разве кто-нибудь сейчас помнит, что, к примеру, было нарисовано на стенах уборной Николаевского вокзала в 1887 году? И то, что здесь изображено, тоже сотрётся со временем и даже быстрее, чем мы можем предположить. Природа следит за тем, чтобы всякое дерьмо, по возможности, поскорее уходило в землю и не мешало прогрессу цивилизации.
Поболтавшись ещё немного по капонирам, мы отправились в обратный путь. Спуск по этому чёртову трапу был незабываем. Только теперь я вполне оценил фразу штурмана о выпадающих глазах. Мы медленно корячились вниз по трапу, девочке надоело нас всё время ждать и она быстро поскакала вниз.
Я заметил, что у нас в Североморске тоже есть высокие сопки и трапов в городе много. Но даже нашим дуракам не пришло в голову лазать на сопки по приставным лестницам, как пьяные маляры.
Штурман сказал, что если мы благополучно слезем с этой стремянки, нужно будет немедленно найти Альберта с нашими запасами, чтобы снять напряжение.
Соскочив, наконец с последней ступеньки трапа, мы увидели, что возле него, в холодке, под кустом ежевики, сидел Альберт. Он сообщил нам, что кабак "Белая лошадь", в который он зашёл, сегодня не работает по случаю воскресенья. Но ему удалось уговорить хозяина и после обеда заведение будет работать. Альберт сказал, что он посоветовал хозяину запасти, при-мерно, с полтонны пива, исходя из простого расчёта на тридцать семь человек по десять литров на рыло. Ну и плюс на тех, кто выпьет больше, да и местные ребята тоже, наверное, что-нибудь выпьют. А вообще, в кабаке, кроме пива, есть ещё виски "Белая лошадь" и джин "Бифитер". Это пойло, конечно, отменное, но, по нашим потребностям, очень дорогое. Есть, правда, ещё какой-то загадочный напиток под названием "Лукзано", который продают по цене дизельного топлива, но его, наверное, лучше не пить. В прошлый приход моторист Серёга Иванов его попробовал и сказал, что пить можно. Он сказал, что похоже на наш пролетарский напиток "Борис Фёдорович", то есть клей "БФ". Серёга так налукзанился этим местным "Борисом", что чего-то там нахулиганил и его снесли на шинелке на пароход, а по приходе домой ему закрыли визу. Как оказалось, он в пьяном виде оскорбил каким-то непотребным образом сразу весь британский королевский дом и почему-то ещё в придачу и главу княжества Андорра. Но здесь произошло явное недоразумение. Серёга никогда про это княжество ничего такого не знал и даже не слышал, потому что оно не имеет выходов к морю. И андоррский князь чего-то здесь недопонял и напрасно обиделся на Серёгу.
- В общем, мужики, - заключил Альберт, - сегодня в Лонгвуд нам не успеть - пять миль туда и всё в гору, да обратно столько же под гору. Засветло никак не успеть, только все копыта собьём. А до могилы Наполеона здесь недалеко, час ходьбы не больше. Сходим, помянем человека и назад. В кабаке попьём пивка и на "Агасфер", баиньки.
Мы со Штурманом нашли план Альберта вполне разумным и отправились на могилу Наполеона.
Минут через сорок мы пришли в место, которое называлось Рупперт Валлей. Для этого нам пришлось сойти с главной дороги, ведущей в Лонгвуд, и спуститься в небольшую тенистую долину. Здесь, возле прозрачного ручья, под большими ивами, лежала каменная плита, ограждённая железной решёткой. Под этой плитой с 1821 по 1824 год лежало то, что осталось от Императора Французов Наполеона Бонапарта. Мы поклонились бывшей могиле и помянули императора, выпив за упокой его души. Он хоть и воевал с Россией, но мужик был неплохой и вполне соответствовал своей должности императора. Он был настоящий император, не то что какой-нибудь новоиспечённый казачий полковник, который сам себя назначил на эту должность и нацепил Георгиевские кресты, купленные у нищих стариков-ветеранов Первой мировой войны.
Попив родниковой водички, мы отправились в обратный путь, решив, что резиденцию Наполеона мы посетим завтра, отправившись туда с самого утра.
Легенда Наполеона.
Гуляли, однажды, император Наполеон и его генеральный секретарь, гофмейстер и генерал Егор Мануйлович Ласкассов по острову Святой Елены в местности, которая называется Рупперт Валлей. Местность эта была безлюдная и тихая, очень хорошая местность для всяких секретных переговоров и для возлелеивания тайных умыслов.
Император сказал генеральному Егору, что надумал на острове Святой Елены поднять восстание рабов, набрать из них войско, как Спартак в 71 году до новой эры в городе Капуе. С этим войском нужно будет высадиться в Африке и вернуться во Францию через Сахару по маршруту будущего ралли Париж - Дакар, но в обратном направлении.
- Бросьте Вы, Ваше величество, этих тайных умыслов, - с горечью сказал генерал Егор Ласкассов своему императору. - Для того, чтобы взбунтовать рабов, нужно, чтобы они знали такие слова, как "свобода", "равенство", "братство", "отнять" и "разделить". А местные рабы знают только по сто слов на обезьяньем языке и упомянутые слова не входят в их число. И войско из них не получится, потому что из оружия и них сеть только палки и камни. И нам не поможет даже Бог. Ведь Вы, помнится, сами говаривали, что Бог выступает обычно на стороне тех, кто лучше умеет организовать артиллерийский огонь из тяжёлых орудий.
Император вздохнул, и признал, что генерал Егор, к сожалению, прав.
В это время навстречу им попался губернатор острова сэр Хадсон Лоу, бывый денщик дука Веллингтонского*. Император и сэр Лоу изобразили на лицах кислятину и подумали: "Какая сволочь!"
Император подумал ещё, что очень жалко, что у сэра Лоу хватило ума не участвовать в наполеоновских войнах, иначе он, Император Французов, имел бы возможность в одной из битв послать против сэра Лоу свою Старую Гвардию, чтобы она забила этого мерзкого холуя английских олигархов железными копытами своих коней.
А сэр Лоу подумал ещё, что надо не забыть приказать повару императора изобрести пирожное "Наполеон", которое очень удобно послойно смазывать небольшим количеством крысида.
После этого все господа приподняли свои треуголки и разошлись восвояси.
Напоследок император Наполеон и губернатор сэр Лоу ещё раз оглядели местность Рупперт Валлей и каждый из них подумал: "Какое хорошее место! Для могилы".
...Когда император Наполеон умер, на его могильном камне англичане написали два слова: "Ci-Git". Это означает - "Здесь ложь"*...
Они написали это по-французски, вроде как от имени всего французского народа. Но французы не поверили им...
Глава 8
Святая Елена. Лонгвудский анабазис* и исход.
Находящимся в иностранном порту советским морякам, запрещается вступать в какие бы то ни было контакты с иностранными гражда-нами. Если же таковые контакты по какой-либо причине произошли, каждый советский моряк обязан немедленно донести об этом Первому Помощнику капитана. "Правила поведения советских моряков за гра-ницей",
Неизвестный автор.
Двадцать пятого мая был последний день нашей стоянки у ост-ро
ва Святой Елены, и мы с утра отправились навестить резиденцию Наполеона, - продолжил Боцман свой рассказ. - Альберта в этот день Капитан не отпустил на берег, приказав ему принимать на борт топливо, и мы отправились в эту самую резиденцию без Альберта. Всего нас туда пошло четыре человека - это, значит, Лёня-Штурман, Жорж, Витя Александров и я. Витя Александров был ещё совсем молодой, да ещё и родом из Порта Пяти Морей, но мы его брали обычно с собой в воспитательных целях, чтобы матерел понемногу.
Дело в том, что к москвичам настоящие марсофлоты относились всегда достаточно скептически. В этом виноваты были, в основном, дураки, которые, гремя бубенчиками, раздудели в свои дудки по всему миру, что Москва, после прорытия зеками вокруг неё нескольких неглубоких канав, стала главным морским портом земного шара.
Над этой глупостью настоящие моряки даже не смеялись. А Боцман с "Кодора" Коля Медовник просто стал писать слово "москва" с маленькой буквы.
Мы быстро прошли весь город Джеймстаун и вышли на дорогу, ведущую в глубь острова. Дорога шла всё время в гору и всё круче и круче. Скоро пошли крутые повороты, и дорога серпантином полезла из ущелья, выбираясь на плато. Местность кругом была каменистая и бесплодная, поскольку на этих каменных осыпях могли расти только одни кактусы*. Но зато эти кактусы выросли там до совершенно невозможных размеров. Самы-ми большими были экземпляры, которые напоминали поставленные друг на друга лыжи, на которых катаются по воде. На самой верхней лыже, немного сбоку, был приделан красивый жёлтый цветок. По форме и величине он был похож на старую граммофонную трубу, которую изобрёл в своё время господин Томас Альва Эдисон.
Витя Александров сказал, что он обязательно должен привести такую красоту в Москву, чтобы совершенно свести с ума тамошних девок. С этими словами он слез с дороги, чтобы срезать какую-нибудь ближайшую лыжу на память. Он, правда, не учёл одного серьёзного обстоятельства. Дело в том, что на этих каменных кручах сохранять вертикальное положение можно было, только превратившись в один из этих кактусов. В общем, Витя сел на жопу, быстро поехал по склону вниз и скоро оказался на нижней петле серпантина. Вместе с Витей вниз съехало, примерно, два самосвала гравия и штук пять трёхметровых кактусов. Все эти вещи, под Витиным руководством, засыпали половину проезжей части дороги.
Когда мы по дороге спустились к Вите, чтобы оказать ему первую помощь, он сидел на своей куче гравия и с помощью матросского ножа отчленял от одного из кактусов верхнюю лыжу с цветком. Растение, как могло, сопротивлялось этой операции, и Витя выглядел несколько усталым. Наконец, операция успешно завершилась, Витя встал, и, спустившись со своей кучи, забросил лыжу на плечо и сказал, что он готов продолжать путь. В это время подул ветерок, и штанины Витиных кримпленовых брюк затрепетали у него на поясе, как флюгарки* на шлюпочном парусе. Как оказалось, Витины штаны были аккуратно распороты сзади от пояса и до самых ступней.
Матерясь в полголоса, мы с помощью носовых платков и вина из фляг обработали Витины ссадины и царапины. Потом мы нарезали с гербария, собранного Витей таким нетривиальным образом, острых колючек, длиной сантиметров по семь, и, используя их в качестве булавок, как сумели, сметали Витины штаны.
Жора предложил оставить Витю вместе с кактусом возле его кучи в качестве дорожного знака "Опасный участок дороги", который и был создан, собственно, его гением. Но большинство отклонило это предложение на том основании, что, поскольку Витя москвич, то совершенно неизвестно, что он сможет ещё отмочить, оставшись наедине с самим собой и своим рукоделием.
Закончив все эти дела, мы продолжили движение в Лонгвуд. Солнце пекло уже совсем невозможно. Раскалённый асфальт жёг наши подошвы через подмётки кроссовок так, что мы поневоле убыстряли шаг. Мы постоянно смачивали свои кепочки водой, но она испарялась почти мгновенно.
...Мы шли по дороге и с одной стороны от нас уходила вниз крутая каменистая осыпь, с другой стороны стояла высокая стена из красного вулканического туфа. На этом красном мягком камне старательно были выцарапаны метровыми русскими буквами нетленные слова: "ТАНКЕР АКТАЙ. ПРИВЕТ ОТ КЕШИ ИЗ ЛЮБЕРЕЦ".
- Чем это Кеша нацарапал? И зачем? - спросил Витя, подойдя к люберецкому петроглифу и пытаясь колупнуть красный туф матросским ножом.
- Да это просто публика такая, - равнодушно ответил Штурман. Люберцы - это, по-моему, где-то недалеко от вашей Красной площади. На танкерах плавает много разного народа. Я был, однажды, в гостях на танкере "Амбарчик". Там жил такой дикий народ, что они рисовали и писали всякую дрянь даже на стенках своего собственного гальюна, бросали окурки в свои собственные писсуары, хотя им же самим приходилось их оттуда доставать. Они даже забывали спустить после себя воду и оставляли в унитазах огромные "манилы". Вот и здесь, видимо, побывал один из этих ваших неандертальцев. Что с них взять. Дикий народ. Набрали дубьё на флот, вот они и плавают в своих железных коробках за шмотками.
- Ты же сам говорил, что по морям не плавают, а ходят, - заметил ехидный москвич Витя.
- Правильно, говорил, - согласился Штурман, - но я имел в виду настоящих моряков, а не дерьмо собачье. По морю ходят только настоящие моряки, а дерьмо плывёт туда, куда его везут.
...Наконец мы вышли на небольшое плато холмистое плато. Здесь стояла небольшая церковь. В ней никого не было, двери были открыты, на столах лежали молитвенники и библии. Сняв шапки, мы зашли в храм и немного там постояли в тишине и прохладе.
Выйдя из церкви, мы увидели потрясающую по красоте картину - перед нами уходила далеко вниз тёмная узкая долина, справа и слева от которой стояли высокие горы. Между горами был виден безбрежный океан и на его фоне тонко прорисованный, изысканно-изящный силуэт маленького парусника, стоящего на якоре в полутора милях от берега.
Дальше дорога была полегче. Вдоль дороги простирались заросли ежевики с громадными фиолетовыми ягодами. По кустам прыгали, сопровождая нас, крупные красные воробьи. Жора, который всегда знал много разных и бесполезных, на первый взгляд, вещей, сказал, что эти птицы называются по латыни Piranga rubra, или по-английски Summer Tanager, что по-нашему означает, приблизительно, "опалённый солнцем". Мы ему повери-ли, но не особенно, потому что Жора мог, конечно, и наврать.
За кустами ежевики, на невысоких холмах, стояли стога, смётанные из убранного сизаля. Появились самые разнообразные деревья и высокие травы.
Вскоре мы увидели указатель с надписью "Longwood 3ml". Мы повеселели, хлебнули вина из фляг и, построившись в колонну по два, пошли строем.
Правофланговым в первой шеренге, как самый высокий, шёл москвич Витя, неся на плече свой кактус. Жора заметил, что совершенно не представляет себе, каким образом Витя намерен ходить по резиденции Наполеона с этой алебардой. Возможно, конечно, что в резиденции есть корзина для тростей и шпаг, но это ужасное растение вряд ли удастся в неё засунуть.
Оптимист Витя на это ничего не ответил и запел песню, а мы подхватили:
Ночь тиха шумит тайга тревожно,
Нет ни шороха кругом.
По тропинке очень осторожно
Мы все четверо идём.
Мы идём тропинкой очень узкой
КГБ вовек нас не поймать,
Сэр Антонио, как это по-русски:
Бедный мой мать!
Песня была длинная и мы под неё довольно быстро дошли до долгожданного Лонгвуда. По дороге Витя всё-таки выкинул свой кактус в канаву. Дело в том, что эта проклятая лыжа, помимо здоровенных деревянных колючек, имела ещё множество микроскопических колючек-волосиков, вроде стекловаты. Эта кактусовая стекловата уже здорово впилась в Витины плечи и спину. Эти органы у него уже так здорово распухли, что создавалось впечатление, что под рубашкой Витя несёт небольшой ранец.
Освободившись от своей ноши, Витя облегчённо вздохнул и сказал: "Чёрт с ним. Всё равно уже завял. На обратном пути срежу новый. Ещё больше".
Штурман, обеспокоенный этим Витиным заявлением, предложил на обратном пути поставить Витю замыкающим и примерно в километре от основной группы. В этом случае, - объяснил он, - если Витя снова надумает завалить дорогу, то это произойдёт уже у нас за спиной и мы сможем вернуться на судно.
Мы не успели обсудить это предложение, потому что прошли последний поворот и увидели усадьбу Лонгвуд.
...Усадьба Лонгвуд представляла собой обширное низкое здание с флигелями. Издали оно немного напоминало конюшню или небольшой скотный двор. Видимо, и сами строители понимали, что в архитектурном отношении здание не очень удалось. Поэтому они покрасили это сооружение в бледно-розовый цвет, чтобы несколько сгладить скотно-конюшенное впечатление.
Перед главным входом в резиденцию был сооружён флагшток с французским флагом и стояла небольшая мортира наполеоновских времён. Эти атрибуты давали посетителю понять, что теперь в этом доме находится резиденция французского консула.
Когда мы подошли к дому, из него вышел чернявый носатый мужик, который нас поприветствовал и сказал, что может провести для нас небольшую экскурсию. Мы ему ответили, что это было бы очень здорово, потому, что мы, собственно, за этим и пришли.
Мужик с большим интересом оглядел Витю Александрова и сказал, что у него впечатление, что на этого месье недавно напал леопард. Он бы в этом вообще не сомневался, если бы точно не знал, что на Святой Елене отсутствует это красивое и опасное жи-вотное.
На это Жора ответил, что на Витю никакой леопард, конечно, не нападал. Просто Витя является внебрачным сыном известного французского вулканолога Гаруна Альрашидова. В прошлом году они с папой с тяжёлого бодуна упали в кратер Этны. В результате оба они сильно поцарапались и пережили нервный шок. После того, как их опохмелили спасатели, оказа-лось, что Витя полностью забыл свой родной французский язык и вместо него стал знать только русский. Поэтому ему пришлось переселиться в Россию. А вот папа его никаких языков не забыл, а выучил ещё, зачем то, язык народа зимбабве. Папа решил посетить Африку, чтобы немного попрактиковаться в этом новом для себя языке, но, к сожалению, оказалось, что пока он плыл туда на исследовательском судне "Калипсо", которое принадлежало его другу Жаку Иву Кусто, он снова забыл приобретённый с таким риском для жизни язык зимбабве. Папа сначала очень огорчился. Но его очень утешил его друг Жак. Он сказал: "Да брось ты переживать, мон ами, на хрена он тебе сдался, этот зимбабве. Пойдём лучше выпьем". И они так и сделали.
А у Вити к перемене погоды, от огорчения или с похмелья иногда болят старые раны, как сегодня, например. Но всё это быстро проходит, если ему налить стопочку коньяка. Что, в общем-то, легко проверить, если, конечно, у месье есть коньяк.
Носатый месье сказал, что после всего, что ему довелось услышать, он проведёт для нас экскурсию бесплатно и коньяк у него, конечно, есть. Он только сомневается, когда лучше провести курс лечения - до или после экскурсии. И ещё он сказал, что если ему дадут возможность записать на магнитофон всё, что он только что услышал, он готов заплатить господам два фунта.
Жора ответил, что время проведения курса лечения принципиального значения не имеет. Но, по его мнению, для надёжности, следует принять медикамент и до, и после экскурсии. Потому что это как раз тот самый случай, когда на следует бояться некоторой передозировки.
Что же касается магнитофонной записи, то он, Жора, считает, что большого смысла в ней нет. Просто всё, что он только что рассказал, он дарит уважаемому месье бесплатно, просто месье пусть сам всё это запишет прямо сейчас, если боится забыть. А экскурсия пока подождёт здесь, в холодке.
Носатый месье заулыбался, сбегал в дом и принёс початую литровую бутылку "Камю" и пять стопок. Мы быстренько провели курс лечения и, захватив с собой бутылку и стопки, отправились на экскурсию.
...В доме всё было, как при Наполеоне. Наш новый друг показал нам все помещения, в которых обретался Император Французов последние пять с половиной лет своей жизни. Мы осмотрели столовую, гостиную, спальню императора и даже его гальюн. Во всех помещениях в разных местах были наверчены небольшие дырочки для сексотов, чтобы они имели возможность для непрерывного наблюдения за узником. Везде на стенах висели гравюры, которые изображали Наполеона в разные периоды его жизни. Были картинки, на которых Наполеон был изображён во время своего пребывания на Святой Елене. Например, на одной картинке был нарисован маленький толстый Наполеон, который стоит на своём личном огороде, опираясь на лопату. На другой картинке Буонапарте был уже без лопаты, но с большой лейкой, из которой он поливал какой-то большой и неизвестный нам овощ.
Потом мы осмотрели кровать, на которой император спал, а 5 мая 1821 года уснул и не проснулся. Кровать была низкая, широкая и под балдахином. Жора заметил, что на такой кровати просто грех спать одному, и поинтересовался у нашего экскурсовода разрешалось ли Наполеону приводить сюда девок, после танцев, например. Носатый месье сказал, что в этом не может быть никаких сомнений, английская олигархия, конечно. была большая сволочь, но не до такой же степени. На это Штурман заметил, что, в таком случае, у англичан не было выхода и им просто пришлось травить императора крысидом, потому что при таком заключении и в таком здоровом климате Наполеон наверняка пережил бы всех своих врагов и вполне мог бы в последствии стать начальником артиллерии в армии генерала Де Голля.*
...После экскурсии мы все вышли из дома и, устроившись под большой канадской сосной, продолжили медикаментозное лечение старых ран Вити Александрова. После чего наш экскурсовод сказал нам, что через некоторое время из Лонгвуда в Джеймстаун пойдёт машина и нас туда подвезут. Это нас очень обрадовало, особенно Витю, который сказал, что шлёпая пешком в этот Лонгвуд, он совершенно отбил себе все мослы на ногах. И он даже стал уже сомневаться, что Наполеона отравили англичане и подумал, что, скорее всего, император умер здесь от плоскостопия.
...Скоро подошла машина, которая оказалась небольшим грузовичком-фордиком. Мы сердечно распрощались с нашим носатым месье, который просил нас не забывать Лонгвуд и в следующий приход на остров Святой Елены заходить прямо к нему, без церемоний. Мы ему это твёрдо обещали, попрыгали в кузов грузовичка и тронулись в обратный путь.
...Мы стояли в кузове и смотрели как удаляется от нас усадьба Лонгвуд. На фоне розового флигеля, в котором умер император, мы видели маленькую фигурку носатого месье, который кричал, что будет нас ждать и махал нам на прощанье бутылкой с остатками "Камю"...
...Когда мы подъехали к рукотворной куче имени Вити Александрова, Витя постучал по крыше кабины и фордик остановился. "Только не это! - в отчаянии закричал Штурман, но Витя уже спрыгнул с грузовичка, и крича, что он быстро, что он в эти камни больше не полезет, принялся выбирать из валявшихся на обочине растений кактус побольше. Выбрав лыжу покрупнее и с цветком, Витя погрузил её к нам в кузов и влез сам. Помня про стекловатные свойства своего сувенира, Витя теперь боялся его брать в руки и старался как-то прислонить его к кому-нибудь из нас, чтобы он не повредился на поворотах и ухабах. Поэтому оставшаяся часть дороги прошла у нас незаметно в непрерывной борьбе с кактусом и с его хозяином.
Грузовичок довёз нас прямо до кабака "Белая лошадь". Здесь мы повыпрыгивали из кузова и подарили водиле на память полфунта денег. Витя Александров выпросил у водителя большой кусок не очень грязной ветоши и, завернув в него свой ужасный сувенир, сказал, что отправляется на судно. Он правильно рассудил, что в пивную с таким агрессивным растением его, скорее всего, не пустят. И Витя осторожно понёс свой кактус к причалу, как подброшенное дитя в Дом Ребёнка.
...А мы втроём зашли в "Белую Лошадь" и застали там весь свободный от вахты народ с "Агасфера", нескольких разноцветных местных мужиков и здоровенную кучу пустых банок из-под пива в красном углу. Мы быстро вошли в коллектив и принялись пить пиво, которое называлось "White Lager".
К нам подсел Альберт, который сказал, что "Агасфер" уже готов к выходу, остались какие-то формальности таможенного свойства, и в 22 часа мы уйдём в Дакар. Последняя шлюпка в 21 час, предупредил он нас и пошёл к своим маслопупам пить пиво.
Мы прекрасно провели время, которое пролетело незаметно, да его и было-то не так и много. Около 20 часов к нам подошли третий штурман Валера Шиповских и моторист Толя Кривошлык. Оба они были на хорошей кочерге, но держались вполне нормально. Валера спросил, есть ли у нас фунт. Я сказал, что, конечно, есть и выдал Валере интересующую его сумму. Мужики отошли в сторонку и, выворачивая карманы, принялись считать имевшуюся у них наличность. Они, видимо, были не удовлетворены результатами проведённой ревизии, потому что Валера снова подошёл к нам и попросил ещё фунт.
Передавая Валере деньги, я спросил, что это они собираются приобрести на эти деньги, на ночь, так сказать, глядя. Если не секрет, конечно. Валера с воодушевлением сообщил нам, что никакого секрета тут нет. Просто они с Толей договорились с местными девушками зайти к ним на прощание. Время ещё есть, почти целый час.
Штурман заметил на это, на прощание подобного рода времени у них вряд ли хватит, как, впрочем, и денег. Народу на острове живёт очень мало и девки, наверняка, здесь очень дорогие. Такие дела надо делать своевременно и используя всю свою финансовую мощь. Либо вообще не лезть к девкам. Иначе, кроме срама, ничего не получится.
Но Валера сказал нам, что у них уже всё схвачено, даже полиция, и чтобы мы, на всякий случай, немного подождали их в последней шлюпке, если они задержатся. Надо сказать, что при упоминании полиции, наш скепсис по отношению к их предприятию очень усилился. Но мы видели, что сделать мы уже ничего не можем и остаётся только надеяться на Господа Бога, чтобы он ниспослал Валере и Толе немного здравого смысла и удачи.
...Мы посидели ещё немного в "Белой Лошади" и пошли к причалу. Было уже темно. Во мраке ревел прибой, над Джеймстауном висела мрачная громада горы Акшен, подсвеченная сзади взошедшей луной. Над причалом висела одна-единственная лампочка на длинном шнуре. Лампочка болталась под ветром и по прибрежным утёсам метались резкие тени. За полосой прибоя мы увидели длинную шлюпку с гребцами на носу и корме. Заметив нас, матросы быстро подошли к причалу и мы, выбрав момент, попрыгали в шлюпку.
Наши старые знакомые, поблёскивая в темноте белыми зубами, приветствовали нас и спросили, как мы провели время. Мы вполне искренне похвалили их прекрасный остров и попросили не уходить к судну до девяти часов, потому что на острове остались ещё двое наших товарищей. Моряки сказали, что нет проблем. Мы отошли от пирса в океан и легли в дрейф.
...В девять часов моряки сказали, что пора идти к "Агасферу", потому что ветер крепчает. Мы дали морякам полфунта и они согласились подождать ещё пятнадцать минут. Пятнадцать минут прошли незаметно. Сидевший у мотора моряк, видимо, старший, озабоченно показал нам на ручные часы и сказал "Tempo, tempo". Ещё полфунта отсрочили наш отход к судну ещё на пятнадцать минут. Больше у нас денег не было и через указанное время "меркьюри" был запущен и шлюпка, взлетая на разгулявшихся волнах, побежала к освещённому огнями "Агасферу"...
...На судне нас встречал весь экипаж, как третьего дня Губернатора. Когда народ увидел, что мы прибыли не все, изумлению не было предела. На "Агасфере" опоздание не считалось хорошей морской практикой. Мы молча проследовали в кают-компанию на ужин. К нам подсел Помпа Ель Морда и начал задавать наводящие вопросы, дескать, где Шиповских и Кри-вошлык. Мы отвечали индифферентно, дескать знать не знаем и ведать не ведаем. Помпа говорил "Врёте", а мы отвечали "Клевета и навет". Но на душе у каждого из нас лежала большая лягушка и мы мечтали, чтобы эти казановы поскорее уж прибыли и не томили душу. И мы обещали Господу, что, если он доставит их на судно в ближайшее время и в целости и сохранности, мы даже не набьём им морды...
...В десять часов загремели авральные звонки и раздалась команда "По местам стоять! С якоря сниматься!". И мы поняли, что Капитан отдал эту команду для того, чтобы команда занялась делом, а не чесала языками, как старухи у подъезда. Я сделал всё, что требовалось от Боцмана по этой команде и присел на юте перекурить. Ко мне подошёл Альберт и мы с ним , обсудив создавшееся положение, решили, что никуда мы сегодня не уйдём, а завтра, когда объявятся наши казановы, будет совершенно потрясающий разбор полётов и раздача слонов. В такой ситуации было бы самое лучшее притвориться мёртвым, чтобы как-то перетерпеть это время. Рассуждая так, мы подошли к планширю и услышали снизу, из воды знакомый голос Кривошлыка: "Вахтенный, брось кранец!" Перегнувшись через планширь, мы увидели в тяжёлой набегающей волне две головы, рядом с которыми болтались под ветром два полиэтиленовых пузыря. Мы быстро всё смекнули, выкинули за борт два плетёных кранца и через несколько мгновений на палубе перед нами предстали Толя и Валера в плавках и с полиэтиленовыми мешками в руках. В мешки у них предусмотрительно были уложены их шмотки и документы.
- Это вы сами сообразили с мешками, или девки подсказали, - поинтересовался Альберт.
- Да нет, ответил Валера, - на причале попался какой-то мужик в хаки. Он нам сказал по-русски, что вы нас ждали и не дождались. И предложил нам добираться вплавь. И мешки дал. И сказал, что бояться акул нам нечего, потому что от нас так разит винищем, что как только мы прыгнем в воду, все акулы разбегутся. Когда мы спросили, кто он такой, он ответил, что нам этого знать необязательно, потому что мы всё равно ничего не пой-мём и ничему не поверим.
- Я предположил, что он, наверное, белоэмигрант, - сказал Толя, с трудом вытягивая рубаху из тесного мешка, - он на это ответил, что, в общем, да, эмигрант, только не белый.
Альберт сказал, что им про этого небелого эмигранта лучше никому не рассказывать. Всё это настолько невероятно, что уж лучше признаться, что были у девок. Меньше будет мороки.
Я сказал, что ни в чём признаваться никогда нельзя, а лучше всего будет, если они сейчас же отдадут мне свои паспорта и я быстренько снесу их в штурманскую каюту и подсуну ко всем остальным в общую стопку. Они же, чтоб даже и не думали одеваться здесь на палубе, а немедленно испарялись куда-нибудь. Впоследствии надо будет говорить, что они уже давно прибыли на судно и спали где-нибудь пьяные.
Торопя этих дураков, я рвал у них из рук паспорта и молил Бога, чтобы он придержал хотя бы на несколько минут корабельных сексотов где-нибудь в сторонке.
Наконец, паспорта оказались у меня в руках и в этот момент мы услышали спокойный голос: "Ну, как, ребята, вода тёп-лая?"
Сзади нас, расставив ноги в коротких сапогах, стоял Капитан. Помолчав, он сказал: "Все четверо ко мне в каюту, - и повернувшись, пошёл к себе. Мы побрели за ним.
Зайдя в капитанскую каюту, мы остались стоять возле двери, а Капитан сел на диван. Внимательно оглядев нашу компанию, Капитан сказал: "А ты, Боцман, чего-то собирался делать? Или мне послышалось?".
Я мигом вылетел из каюты и побежал в каюту штурманов. Там я торопясь и чертыхаясь засунул эти злосчастные паспорта в общую стопку, для конспирации даже в разные места, и побежал обратно к капитанской каюте послушать, что он им там скажет интересного.
Я пришёл как раз во время. Капитан был в ударе. Он орал, что таких мудаков, как Шиповских и Кривошлык в мире раз-два и обчёлся, потому что они являются ошибкой Господа, а Господь не фраер и редко наступает второй раз на одни и те же грабли. Потом Капитан подробно перечислил все их физические и моральные недостатки и проследил их развитие на примере нескольких поколений Кривошлыков и Шиповских. Он выразил глубочайшее сомнение в том, что им хоть что-то удалось из того, что они сегодня замышляли. Только деньги зря потратили, сказал он со злорадным сожалением.
Валера с Толей молчали и, когда Капитан набирал воздух, было слышно, как с их плавок на палубу капает вода.
Потом Капитан запечалился и сказал, что нынешний моряк очень заметно измельчал. И что, когда он во время войны служил в городе Кронштадте командиром торпедного катера, то его моряки за получасовое увольнение успевали найти себе бабу, хотя в Кронштадте их вообще было очень мало. Да и сам Кронштадт ещё меньше, чем эта Святая Елена.
Потом Капитан устал и сказал, что, вообще-то, они молодцы и вышли из создавшегося положения достаточно грамотно. Они поступили, как хорошие моряки, которые, как солдаты во время атаки, получив пулю в грудь, свой последний шаг делают в сторону дома. Что-то в этом роде. После этого он спросил, что они будут пить, вод-ку или коньяк. Тут я постучал в дверь и зайдя в каюту, сообщил: "Борис Васильевич, я отнёс".
Капитан меня похвалил и сказал, что я молодец, и, вообще, прихожу всегда во время. Мы выпили с Капитаном и он сказал нам, что если ещё кто-нибудь, кроме нас четверых узнает, что здесь произошло, он не сможет нас защитить.
Мы это поняли. И никто ничего не узнал.
Потом Капитан обратился ко мне, сказав: "Давай, Боцман, беги к брашпилю. У тебя в распоряжении одна минута. Через минуту выбираем якорь и уходим".
...Через минуту, стоя у брашпиля, я услышал весёлый голос Капитана: "Поднять якорь! Малый назад!". Мы выбрали якорь, обдали его водой из пожарного гидранта и привели всё якорное хозяйство в положение "по походному". Вахтенный штурман взял пеленги на церковь Джеймстауна и входной маячок, определил наше место, проложил курс на карте и, сказав рулевому "курс 12 градусов", пошёл на бак к вперёдсмотрящему. "Агасфер" полным ходом пошёл на север и огни Джеймстауна стали быстро тонуть в светящейся холодным зеленоватым светом кильватерной струе. Из-за горы Акшен взошла луна и на поверхности океана пролегла широкая лунная дорога. С запада её пересекала узенькая прямая тропка, над которой висела яркая горошина Венеры. Гора Акшен медленно ушла за горизонт и "Агасфер" остался один в океане. Через весь небосвод перекинулся сияющий мост Млечного Пути и мачты "Агасфера" плавно чертили на нём невидимые знаки. Светила приблизились к нам и мы ясно услышали великую музыку космических сфер...
... "Агасфер" быстро бежал на север. Там, далеко за горизонтом, под африканскими небесами, лежали бескрайние саванны Сенегала...
На этом месте Боцман прервал свой рассказ, потому что в каюту вернулись Павлик со своим малиновым телохранителем. Павлик постоял в дверях и, выдержав паузу, сказал:
- Гаврилин сарай с бабами прилетел.
- Да ну? - восхитились хором Боцман и Альберт. - Так-таки и прилетел?
- Ну, не совсем ещё, - уточнил Генсек ПЛЖДиВ, - на посадку заходят. Видно уже хорошо.
- Пошли, что ли, - деловито сказал Боцман Альберту, - надо встретить девушек. - А ты чего стоишь? - обратился он к остолбеневшему Гавриле, - иди собери закуску, да получше. А выпивку мы обеспечим.
С этими словами Боцман запустил руку за койку и вытащил две бутылки "Мартини".
- Пойдешь с нами, - сказал он оробевшему Гавриле, - покажешь место, где они тебя в прошлый раз употребили. И бросай ты это сексотство. Ещё пара таких донесений про летающий сарай - и тебя надолго пропишут дурдоме.
Забрав бутылки, Боцман и Альберт ушли. Дедушка Никодим, посмотрев им вслед, сказал:
- Контакты между представителями разных миров возможны лишь в том случае, когда они обеспечиваются лучшими представителями контактирующих цивилизаций.
- Ты имеешь в виду Персея? - лукаво спросил Штурман.
- И Персея тоже, - согласился Дедушка.
***
Тронуты росою тропы, вьются по саванне тропы,
Тысячами лет всё те же, быстры и бесшумны тропы.
Мили так длинны, саванна, свежести своей саванна,
В плечи мне налей, саванна, о, саванна.
Тени по земле, саванна, это облака, саванна,
Быстрые, как змеи, ноги, капли по лицу, саванна, о, саванна.
Толсты баобабов торсы, кроны тяжелы и хмуры,
Пятнами эмали синей надписи кругом "мартини".
Круты плечи хижин круглых, круглых, как холмы термитов,
Красные холмы термитов, красные, как пыль самумов.
Бархатная кожа женщин, чёрная, как блеск эбена,
Чёрная, как ночь саванны, лунные глаза, саванна, о, саванна.
Капли по лицу, саванна, быстрые, как змеи, ноги,
Свежести своей саванна, в плечи мне налей, саванна, о, саванна.
Клименко Г.П., "Саванна", 1966г.
Глава 9
Вторжение внеземных информационных зондов.
Над селом х...я летала
Серебристого металла.
Много стало в наши дни
Неопознанной х...и.
Частушка
На расстоянии тридцати семи тысяч километров от Земли, в космическом пространстве, висел на геостационарной орбите неопознанный летающий объект - UFO, одним словом.
На Земле несколько сотен яйцеголовых (этим изящным термином американские военные называют своих и иностранных учёных), припав к своим телескопам с изумлением разглядывали яркий диск, который легко перемещался в пространстве, постоянно меняя скорость и направление своего движения, яркость свечения и собственные размеры. Создавалось впе-чатление, что предмет этот вообще не имеет массы и является плодом массовой галлюцинации.
В принципе, так оно и было - этот диск не был материальным телом в земном понимании. Это был сгусток информационного поля настолько плотный, что он светился и, таким образом, был видим в оптическом диапазоне.
Это был информационный зонд, который поглощал информацию из окружающего пространства, перерабатывал её и излучал обратно в пространство. Вблизи структура информационного зонда представлялась человеческому глазу похожей на мочалку люфу - тысячи тонких информационных каналов пронизывали его во всех направлениях, они непрерывно пульсировали, перекачивая мириады битов информации. Внутри зонда угадывались две зоны ещё более плотной информационной плазмы. С земной точки зрения эти области можно было, с некоторым приближением, считать экипажем. Эти два информационных сгустка и управляли движением и всеми манипуляциями объекта.
Эти два информационных пилота имели, конечно, свои имена, но имена эти заключали в себе столько информации, что для человеческого восприятия были совершенно не доступны. Поэтому мы в дальнейшем будем называть их для простоты "Вася" и "Коля".
Вася и Коля болтались в околоземном пространстве уже давно. Дело в том, что они случайно залетели в этот отдалённый район Галактики. Район был чрезвычайно беден информацией, а для возвращения обратно требовалось всё время подзаряжаться ею. Вращающиеся вокруг небольшой жёлтой звезды планеты являлись астральными телами, но кой какой информацией обладали. Вася и Коля уже подзарядились от самой большой планеты, на газовой поверхности которой расплывалось большое красно-коричневое пятно, ко-торое при ближайшем рассмотрении оказалось постоянным чудовищным вихрем.
Теперь они подлетели к небольшой голубой планетке, поверхность которой была покрыта тонким слоем воды, льда и парогазовой слизи. Вася и Коля выбирали себе местечко на поверхности планетки для наиболее эффективной подзарядки и, естественно, зависли над районом Бермудского треугольника в точке с координатами 27N и 70W.
Пришельцы внимательно изучали выбранный район, поглощая поступающую оттуда разнообразную информацию. Вася был, в общем, начальником, первым пилотом, так сказать. А Коля был у него в подчинении, поэтому он задавал вопросы, напрягая начальника, а Вася отвечал.
- Что это за водяной пузырь? - спросил Коля, имея, видимо, в виду Землю.
- Да просто какая-то старая планета, - ответил Вася, примериваясь к Бермудскому треугольнику. Здесь для хранения и переработки информации используются астральные тела органического происхождения. Это изначально ошибочный путь. Местным жителям приходится заниматься утомительными процессами по поддержанию жизнеспособности своих бренных астральных тел. Большая часть отпущенного им времени уходит у них на то, чтобы принимать пищу, выделять и утилизировать экскременты, заниматься самовоспроизведением и спать. На деятельность в области ноосферы, то есть в области духа, у большинства из них вообще не остаётся времени. Кроме того, большинство из них даже вообще не успевают узнать, что это такое. Да ещё планета, в своё время, попала под удар астероида и это нарушило информационный код эволюции и она пошла по порочному пути. Здесь эволюция развивается по формуле "выживает сильнейший". Это привело к тому, что информационными процессами занимается ничтожная часть населения планеты. Остальные непрерывно уничтожают друг друга, соревнуясь в том, кто быстрее и эффективнее нажрёт силу и вес. Поэтому информационно планета довольно бедна и не обра-ботана.
- Надо бы как-то исправить этот порочный код, - огорчился за земные астральные тела органического происхождения второй пилот Коля. Это ведь, по моему, не очень сложно.
- Да кто с этим будет возиться, - ответил прагматик Вася. Проще запустить новую эволюцию в каком-нибудь более перспективном районе. Всё равно их звезда, которую они называют Солнцем, уже старая и скоро погаснет.
- Они совсем почти ничего не знают об информационных полях и законах, которые определяют взаимодействие этих полей с окружающим пространством, - продолжал командир Вася. - Наверное, им это не интересно, поскольку они заняты ублажением своих ничтожных астральных тел, которые, как всем известно, являются лишь мусором Вселенной. Поэтому они не могут проследить причинно-следственную связь явлений и событий даже на такой ничтожный срок, как, к примеру, на десять тысяч здешних лет вперёд. Поэтому они ничего не знают о том, что их ждёт в дальнейшем и просто плывут по течению Времени.
Их порочный эволюционный код "выживает сильнейший" постоянно и закономерно выдвигает на руководящие должности в их общественных образованиях всякую сволочь, которая вообще не имеет никакого понятия ни о чём и не может отвечать за свои поступки, потому что ей не доступна никакая информация.
- И что же их ждёт в ближайшем будущем? - с любопытством спросил любознательный второй пилот и сияние его нематериального тельца несколько усилилось.
- Да вот, завершим свои дела здесь и можно будет запустить Информационный Анализатор Будущего, настроив его на информационное излучение этой несчастной планетки. И узнаем всё, что тебя интересует, - сказал первый пилот Вася, внимательно разглядывая ещё один неопознанный объект, неизвестно откуда появившийся и пристроившийся на геостационарную орбиту по соседству с Васей и Колей.
- Это что ещё за ящик? - изумлённо спросил второй пилот Коля, разглядывая в оптический прицел чемоданоподобный светящийся предмет, так неожиданно появившийся справа от них.
- Да это информационный зонд с Альфы Центавра. Там планетка есть, вроде этой, чуть поменьше. Отсюда недалеко, года четыре световых лёту, не более, - Первый пилот тоже с интересом разглядывал появившийся объект в радиодиапазоне. - Там тоже живёт жлобьё, вроде здешнего. Поумнее, конечно, здешних дураков, но не на много. Они сюда давно летают. Всё пытаются наладить контакты, но опять же на чисто астральном уровне. А это, как известно мало перспективно. Только пугают друг друга. Но, в общем, чего-то, вроде, у них там получилось. Надо будет на досуге почитать их последние отчёты.
В это время летающий чемодан начал заметно смещаться к северо-востоку, понемногу снижаясь.
- Ладно, Коля, давай работать, - сказал командир Вася, - итак мы болтаемся здесь уже больше, чем надо.
Экипаж развернул информационный зонд и прицелился в центр Бермудского Треугольника.
- Здешняя атмосфера совершенно непереносима для сгустков информации, каковыми мы с тобой сейчас являемся, - озабоченно сказал Вася, - поэтому нам придётся несколько трансформироваться.
Зонд начал перемещаться в сторону Треугольника, постепенно набирая скорость. При этом в его люфообразной начинке начали происходить чудесные изменения и превращения. Информационные каналы стали невидимы и внутреннее пространство очистилось. Внутренние стенки диска обрели псевдореальные очертания: на них появились какие-то, скорее всего, бутафорские приборы, похожие на земные, возле стен появились столы, кресла, пульты и даже, кажется, груды каких-то бумаг.
Но самые чудесные превращения произошли с пилотами Васей и Колей. Их информационные сгустки исчезли и вместо них посредине диска появились большие наклонные кресла, похожие на земные гробы. В этих гробах лежали маленькие и пузатые человекоподобные существа. Одно существо было покрупнее и было одето в зелёный китель, оно было лысое и имело жиденькую бородку клинышком. Другое существо было поменьше и было одето в серый старушечий салоп. На голове у существа был надет кружевной чепец.
Когда превращения закончились, к центру Бермудского Треугольника летел сверкающий диск серебристого металла. По окружности диска ярко светились бутафорские иллюминаторы.
...Внутри диска в стеклянных креслах лежали существа, напоминающие В.И.Ленина и Н.К.Крупскую в гробах, по определению наблюдательного русскоязычного землянина ефрейтора Цибули...
...Скорость стремительно нарастала и диск быстро приближался к Земле. Вот он вошёл в атмосферу и газовая смесь земной атмосферы засияла вокруг диска адским холодным огнём...
В это время на недалёком мысе Канаверал, штат Florida, US, в подземном бункере операторы ПВО Соединённых Штатов внимательно следили за всеми манипуляциями UFO, фаршированного информационными сгустками Васей и Колей. Эти операторы совсем не выглядели такими астральными идиотами, какими они представлялись информационному монстру Васе. Они аккуратненько взяли диск на автоматическое сопровождение своими локаторами, и, когда параметры движения диска были выработаны боевыми компьютерами, и когда эти компьютеры решили "задачу встречи", была дана команда "Пуск!".
На мысе Канаверал сверкнул огонь и огромная ракета, мягко оторвавшись от стартового стола и вываливая из себя клубы рыжего пламени, быстро набирая скорость, устремилась на перехват сияющего диска. Скоро пути их сошлись и над океаном прокатился грохот чудовищной силы взрыва.
Естественно, что такой вариант развития событий был предусмотрен программой информационного зонда, поэтому в момент взрыва всё его мощные информационные поля, включая информационные сгустки по имени Вася и Коля, немедленно испарились в космическое пространство, чтобы вскоре снова собраться в единое целое в бесконечных просторах Вселенной.
Астральному бутафорскому диску взрыв видимых повреждений не нанёс и он, кувыркаясь и планируя, сошёл со своей траектории и полетел в глубь Соединённых Штатов. Он улетел далеко на северо-запад и упал в пустыне Грейт Солт Лейк, штат Nevada, US. Шлёпнувшись на каменистую землю, диск покатился по пустыне, как слетевшее с телеги колесо, сшибая пяти-метровые кактусы. Внутри него гремели о его стенки, как козьи говешки в банке из-под леденцов, бутафорские кресла-гробы с астральными останками человекоподобных существ, напоминающих трупы Дедушки Ленина и Бабушки Крупской.
Потеряв скорость, диск покрутился на месте, как серебряный доллар на стойке бара, и лёг на землю. На его верхней стороне были изображены непонятные землянам знаки. Но, если бы люди сумели их расшифровать, они смогли бы прочитать те же самые два слова, которые самонадеянные англичане написали на могильном камне императора Наполеона, не исполнив тем самым его последней воли. Этими словами были: "Ci-Git" ("Here Lies") - "Здесь ложь".
Видимо, этими словами вежливые пришельцы хотели предупредить землян, чтобы они не придавали слишком большого значения всей этой астральной туфте в форме диска серебристого металла, да и всему эпизоду в целом...
...Чемоданоподобный информационный зонд не спеша смещался в околоземном пространстве в сторону города Окоёмова, Краснодарский край, РФ. Его свечение было не такое яркое, как у только что исчезнувшего информационного диска по имени Василий Николаевна. Внутри чемодана располагались два небольших информационных сгустка. Они внимательно изучали место предполагаемой посадки. Выбрав точку с координатами 45N и 37E, летающий чемодан начал быстро снижаться. Подлетая к Земле, чемодан стал быстро трансформироваться. Снаружи он принял очертания старого гнилого сарая с разъехавшейся крышей. Но самые интересные превращения произошли внутри информационного зонда с Альфы Центавра.
Вдоль стены сарая появился гладко оструганный стол, за которым на деревянной лавке сидели две симпатичные женщины в омоновском камуфляже с глубоким вырезом сзади. Женщины сидели за столом и каким-то непонятным образом управляли движением своего аппарата. Сарай вошёл в плотные слои атмосферы и скрылся в адском сиянии холодного пламени...
...В это время на Таманском полуострове, Краснодарский край, РФ, в подземном бункере операторы ПВО Российской Армии внимательно следили за всеми манипуляциями UFO с двумя прекрасными дамами внутри. Эти операторы совсем не выглядели такими астральными идиотами, какими они представлялись информационному монстру Васе. Они аккуратненько взяли диск на автоматическое сопровождение своими локаторами, и, когда параметры движения диска были выработаны их боевыми компьютерами, и когда эти компьютеры решили "задачу встречи", была дана команда "Пуск!".
- Нас засекли, - сказала одна из дам, видимо, главная, - и скомандовала: "Отстрел электронных ловушек!" Вторая дама произвела какое-то действие и отметка летающего сарая немедленно исчезла с экранов радиолокаторов ПВО. Летающий сарай заложил крутой вираж и пошёл на самой малой высоте к месту посадки.
...В подземном бункере ПВО Российской Армии прозвучала команда "Пуск!". Но ничего особенного не произошло. В наступившей напряжённой тишине было слышно, как где-то за стеной течёт вода из неисправного сливного бачка. Потом негромко, но очень натурально пукнул какой-то агрегат. Потом стало слышно, как в гальюне за стенкой кто-то спустил воду. Потом раздался исполненный отчаянной ярости и неудовлетворённой воли к победе вопль какого-то начальника: "Отбой всему, вашу мать!" И в тот же момент на Таманском полуострове сверкнул огонь и огромная ракета, мягко оторвавшись от стартового стола и вываливая из себя клубы рыжего пламени, быстро набирая скорость устремилась вверх. Она быстро вышла на околоземную орбиту, отстреливая по дороге отработанные ступени...
...На другой день было объявлено, что Российская наука добилась ещё одной победы, запустив метеорологический спутник, с которого уже поступает неоценимая научная информация.
...В далёком космосе это сообщение перехватили жадные до всякого рода информации реанимированные информационные сгустки под общим именем Василий Николаевна. Они быстро обработали поступившее сообщение и поместили его в огромный каталог под именем "Ci-Git", что означает, как уже известно - "Здесь ложь"...
...Летающий сарай плавно приземлился на лесной поляне. Открылась дверь, болтавшаяся на одной петле, и по хлипкому трапу на землю сошли две хорошенькие женщины в камуфляже. На краю поляны стояли и с интересом разглядывали сарай и его экипаж Боцман и механик Альберт. За их спинами маячили покрытые мертвенным ужасом лица Гаврилы Романовича и Сидора Приходько.
- Что-то, Гаврила, ты совсем мозги пропил, недовольно заметил Боцман, - вечно тебе мерещится всякая мразь. Таких красавиц принял, дурак, за каких-то монстров. И, давайте-ка, чешите отсюда. Эти женщины не про вас. Не по себе собрались деревья рубить. Давай, Гаврила, мешок с харчами и валите отсюда. Мы с Альбертом разберёмся без вас. С этими словами Боцман отобрал у Гаврилы Романовича рюкзачок из искусственной кожи и вытолкал секретных сотрудников на тропинку, ведущую в глубь леса.
Избавившись от работников слова и дела, Боцман и Альберт не спеша направились к дамам.
- Привет, зайчики, с прибытием, - дружелюбно обратился Боцман к пришелицам. После этого приветствия мужчины расцеловали дам в щёчки и Альберт сказал: - "Ну, пошли, что ли, посмотрим, что у вас там и как вообще живёте. Стол там у вас, на-деюсь, найдётся.
Смущённые девушки сказали, что у них там есть всё.
- Ну вот, и прекрасно, - с удовлетворением сказал Боцман, - и у нас с Альбертом тоже есть всё. Так пошли, что ли?
С этими словами мужики приобняли дам за талии и направились вместе с ними к сараю.
- Теперь я понимаю, почему этот Персей совсем потерял разум от своих чемоданных дам - было с чего.
- Ты это о чём? - удивлённо спросил Альберт.
- Да так, вспомнил один Дедушкин рассказ, - ответил Боцман, - не будем отвлекаться, я тебе потом расскажу.
...С опушки леса, из-за кустов малины, вслед уходящим со страхом и любопытством глядели Гаврила Романович и Сидор Приходько.
- Пойдём, посмотрим, что они там делают? - неуверенно предложил Сидор.
Гаврила Романович только в ужасе замахал руками. Сидор немного поколебавшись, осторожно направился к сараю. Но он успел пройти только несколько шагов. Под крышей сарая сверкнула молния, и он исчез.
Конец третьей части