В жизнь Семена Петровича Кочетова, обыденную и пресную до оскомины бытия, ворвалась нечаянная свежесть существования. Человек занятой и образованный пустой формальностью университетского диплома, Кочетов ничего кроме биржевых сводок не читал. Кинематограф и музыка обошли его с тыла, окопались, и ждали благоприятного случая для одухотворяющего нападения. Жена его вполне довольствовалась мехами, побрякушками и прочей чепухой, годившейся только на редкие выезды-показы в оперу, где собирались покрасоваться друг перед другом алчность, скаредность да страсть бессмысленного и чрезмерного накопительства. Смешно, ей-богу, ведь человек как ископаемый факт ценен для потомков лишь степенью сохранности своего скелета.
Однажды засидевшись допоздна в своей конторе, он, выходя домой, заметил на столе секретарши томик Шекспира. Забрал, решив сделать ей утром приятное: вот, дескать, опасался, чтоб уборщица не слямзила. Безделица, разумеется, но как демократично, какой широкий жест сытого комара.
Жены не оказалось. "Порхает на атласных простынях!" Они жили свободно, используя супружество как необходимое условие общественной благопристойности. В кармане напомнила о себе небольшая книжечка. Взял полистать, уверенный, что от скучного чтения скорее заснет. С первой же страницы его заполонил "Макбет". Вдруг удивился: чтение увлекло! Когда собственная жизнь проложена ломовой дорогой по судьбам попадающихся на пути людей и озабочена увеличением площади треугольника со сторонами Я-Я-Я - не мудрено испытать откровение. "Гамлета" Семен Петрович перечитал дважды и до утра уже не сомкнул глаз.
Вернулась жена. От нее разило виски, сигаретами, мужским одеколоном и другими запахами супружеской неверности. Кочетов только улыбнулся. Ему было не до этого. Какое-то неизведанное до сегодня тепло согревало его душу. Слов описать перемену он не находил, но ясно осознавал, что прошлый С.П. Кочетов умер в нем безвозвратно - будто ему наконец достался счастливый билет на поезд, следующий к самым сокровенным истокам человека.
Супруга, насколько позволял ей ветреный, прореженный ум, смекнула перемены, забеспокоилась. Раньше ей приходилось всячески ублажать, заискивать перед мужем, чтобы заполучить очередную шубку. Теперь благоверный давал деньги слишком уж охотно, лишь бы его оставили в покое. Быстро давал. Как-то не по-хозяйски. Это пугало...
Через неделю ошарашил с бухты-барахты: "Еду в Данию!" Точка! Зачем, почему, на сколько - молчок. Хлопнул дверью и скоро от земли его отделяли десять тысяч метров. Казалось, у него выросли крылья, на которые опирался поглотивший его самолет...
В Копенгагене он торопливо заскочил в первую попавшуюся клинику. До вылета обратного рейса три часа! Надо успеть убедить врачей, что он не сумасшедший и объяснить причину своего сумасшедшего желания...
Весь полет на родину С.П. сиял улыбкой приветливой, лучезарной; в душе стройно пел хор внезапно нагрянувших ангелов. Кочетов вез домой бесценное приобретение, о котором благоразумно умалчивалось в таможенной декларации. Неощутимой, но такой дорогой и сладкой сердцу, в его жилах текла струйка настоящей датской крови.