Багдерина Светлана Анатольевна. Сказки старого воробья

СКАЗКИ СТАРОГО ВОРОБЬЯ

Гроза громыхнула за Зеленой горой утробно и жутко. Блеснули вдалеке молнии, и снова покатился тяжелым булыжником по огромному медному тазу хриплый гром.

- Ох, не успеют мама с тятькой до грозы вернуться... - взволнованно шепнула Мыська, отложила на подоконник краюху хлеба и со скрипом прикрыла одну створку окна, будто от этого быстро приближающаяся со стороны города гроза могла стать вдвое слабее. - Ох, застигнет... Дороги размоет... а если еще и деревья повалит... как в прошлый раз... Ой, лихо...

Маленький Векша выронил деревянную лошадку, приложил ладошки ко рту, скроил несчастное личико и заморгал - часто-часто, вот-вот расплачется.

- Да ты не реви, не реви, Векшунька, - взрослым авторитетным голосом, сама едва сдерживая нервный всхлип, проговорила Мыська.

Ей было уже целых девять лет, не то, что брату Векше - вдвое меньше. Ее уже год как тятя с мамой за старшую оставляли, когда на работу уходили или в город, и не звали соседа деда Сомика с ребятенками посидеть, как раньше. Ох, и гордилась этим Мыська - как новым сарафанчиком! Да только в такие минуты, как сейчас, не надо было ей никакого старшинства, и сарафана нового не надо, и пряника печатного, что родители привезти из города обещали, тоже не хотелось ничуть... почти... Лишь бы тятя с матушкой дома оказались поскорее, здоровые-невредимые...

Ой, лишенько-лихо...

- Чик-чигрик, - донеслось вдруг с подоконника.

Мыська повернулась и охнула: на подоконнике сидел воробей, и ее ни капли не боялся. То краюху клюнет, то перышки клювом почистит, то на нее глазом покосит, будто сказать чего желает. Воробей []

- Смотли, Мыся, волобушек! - забыл кукситься и заулыбался Векша. - Хлебушек твой кушает! Мыся, а почему птички, если так хлебушек любят, сами его не ластят?

- Векша, глупый ты! Чтобы хлеб растить, руки нужны! А откуда у птиц руки?

- А раньше ведь были у птиц руки, были... - перестал прыгать вокруг черного ломтя и неожиданно прочирикал человеческим голосом воробей. - Не у всех, конечно. Хотите, расскажу?

- Хотим, хотим!!! - закричал Векша.

- А разве воробьи по-человечески говорить умеют? - не поверила очевидному Мыська.

- Поживи с мое на Белом Свете - и ты по-воробьиному заговоришь, - важно чирикнул гость.

- А разве ты... вы... старый? - почтительно вопросила девочка.

- Старый, - кивнул воробей. - Старый. Старше тебя. Старше собаки. Старше коня деда Сомика.

- А как вас зовут? - проговорил Векша.

- Чигрик. Меня зовут Чигрик. И давайте на "ты". А то я себя еще старше чувствую - словно сам дед Сомик... А это уже слишком!

- Давай, давай!

- Ну, тогда слушайте сказку, воробьятки мои...

- Давным-давно куры жили самостоятельно, и были у них вместо крыльев руки. Все птицы смеялись над ними, что они не похожи на них, что не умеют летать и не могут переселяться на зиму в южные края. Но зато курицы были очень работящими: они строили себе на зиму теплые удобные курятники и делали запасы: рыли червей, заготовляли семена и плоды, ловили и засушивали насекомых... Но вот однажды увидел кур мужик и подумал, что неплохо бы ему иметь у себя дома таких птиц: никуда не улетают, не уплывают, не убегают, когда надо - всегда под рукой. Пришел мужик к старосте-петуху и говорит: "Айда ко мне на двор жить. Что вам в диком лесу делать?". "Но в лесу у нас курятник", - отвечает староста-петух. "А я вам такой же на дворе построю, даже лучше!" "Но в лесу у нас запасы!" "Если ко мне пойдете, я о вас заботиться буду, еду вам приносить три раза в день, каждый день!" "Нет", - говорит петух. - "Нам и тут хорошо. От добра добра не ищут. Не пойдем мы к тебе на двор жить". Но это был очень хитрый мужик. Почти курица []

Он покачал головой и зацокал языком: "Ой-ой-ой... Как мне вас, бедных, жалко..." "Это почему?" - удивились куры. "Так ведь тут над вами все смеются, что у вас крыльев нет, и никто поэтому с вами дружить не хочет". Понурились куры: правда это. "А ты что сделать можешь?" - стали они его спрашивать. "А я вам помогу", - говорит мужик. - "У вас крыльев потому нет, что вы все время трудитесь. А вот если бы вы ничего не делали, только на насесте сидели, да по двору гуляли, то у вас бы перья выросли, руки в крылья обратились, и стали бы вы летать, как все птицы". Подумали куры, и согласились. Построил мужик курятник, как обещал. И кормить их стал три раза в день, да так щедро, что в лесу они такого и во сне не видали - тоже слова не нарушил. И куры довольны, целыми днями только и делают, что на насесте сидят, да по двору гуляют: ждут, пока у них перья расти начнут. И тут мужик не обманул - стали перья расти, и постепенно руки их превратились в крылья, как у всех птиц. Осень наступила, стаи птичьи потянулись на юг. Обрадовались куры - вот, мол, теперь и мы с ними полетим. Вышли они на двор, взмахнули новыми крыльями... Да выше забора, дальше корыта улететь и не смогли. Растолстели они от безделья да обильной еды, что не заработали, ослабели, обленились. Теперь у них и крылья есть - да лететь нет сил. Так и остались они у мужика жить-поживать, ему, хитрецу, да его родичам на радость.

- Эка, как оно бывает-то... - задумчиво протянула Мыська. - А я и не знала...

- И я не знал! - довольно сообщил маленький Векша. - Зато теперь знаю!

Воробей важно чирикнул:

- Мы, птицы, много знаем, чего людям и не снилось. И про птиц, и про зверей, и про вас самих.

- И про нашу семью знаешь? - удивилась Мыська.

- И про вашу семью знаю, - подтвердил воробей. - И как зовут вас, и что отец ваш в шахте работает забойщиком, и что в Постол они на базар ушли корову покупать - всё знаю. Я ведь у вас под крышей живу. Мне сверху всё видно, всё слышно, везде бываю, всё расскажу, что видал.

- А в шахте ты тоже был? - завороженно вытаращил глазенки Векша.

- В шахте не был. Незачем, - убежденно помотал головой воробей. - Свету мало, клевать нечего, гнездо свить - ни перьев, ни веточек, ни травинок и с шахтерской лампой не сыщешь... Мыши летучие там и то не живут, а нам, воробьям, и подавно нечего под землей делать.

- А вот я заглядывал один лаз туда ... куда в большом ящике лаботников опускают... - снова озабоченно вытянулось маленькое личико малыша. - Ух, стла-а-а-ашно...

- Случись чего - откуда помощи ждать? - сурово повторила услышанную когда-то от взрослых фразу девочка, и насупилась озабоченно.

В шахте - страшно, а гроза сюда идет - еще страшнее... Молниями так и брызжет, так и сечет небо черное, так и громыхает громушком... Ой, мамочки... Ох, мама...

- Как - откуда помощи ждать? - меж тем удивился ее словам воробей так, что даже прыгать перестал. - А от трех подземных мастеров?

- Кого?.. - ошалело вытаращили глазенки ребята.

- Так вы и про это не знаете? - недоуменно мигнул черным глазом-бусинкой гость. - Ну, так значит, надо вам срочно рассказать - чтобы не беспокоились больше по пустякам!

Старые люди говорят, жили в нашей деревне два друга. Оба рудокопы были. И отцы их рудокопами был, и деды, и прадеды - все в земле-матушке ковырялись-долбились, а из нужды так и не выбились. Скопили вот как-то друзья денег, и купили у хозяина - то ли графа, то ли князя, а, может, и у самого царского управителя - разрешение в заброшенной шахте, где серебро когда-то добывали, вдвоем счастья попытать. Заплатили ему, и опять без гроша остались. Одна надежда теперь - на старую шахту. Да она не то, чтобы шахта - так, дыра глубокая в горе. Как ее рыли - вроде признаки все были, что место богатое, изобильное, да не успели толком начать, как оскудела она - всю руду как корова языком слизнула, осыпаться стала часто - вот и оставили ее. Подземные мастера на хозяев шибко гневались, старики говорили. Что-то не по-ихнему было сработано, не по правилам, вот и серчали, серебра не давали, и работать не дозволяли. А друзьям тем нечего терять было, вот они и рискнули. А поскольку шахта та не шахта, так, забой узкий, то работать там они сговорились по очереди. День один - день другой. Вот в первый день один-то друг пошел породу рубить, а его через сколько-то времени и завалило. Лежит он под обвалом, думает - последний час его пришел. И вдруг видит: откуда-то из темноты подходят к нему три старичка маленьких с кайлами. Один - с красным кайлом и с бородой цвета начищенной меди, другой - с желтым, и с бородой, будто ярое золото, а третий - с белым, а борода у него серебристая, только что в темноте не светится. Подходят к нему и спрашивают, стало быть: "Чего ты, парень, в нашей горе делаешь?" "Серебряную руду добывать пришел." "А известно ли тебе, что это наше заповедное место, и гостей незваных нам тут не надобно?" "Известно", - вздохнул рудокоп. - "Да не от хорошей жизни я сюда подался. Совсем нищета заела". Покачали головами старички и говорят: "Ладно, вставай уж. Хватит прохлаждаться. Мы тебя из завала выведем." И глядит парень - а он уж не придавленный, только кучи породы со всех сторон от него насыпаны. "А куда ж мне идти?" - только хотел он спросить, как вдруг видит - и глазам своим не верит: в стене забоя дверь открывается, а за дверью - хоромы! Вошел он - и остолбенел: под ногами вместо пола деньги навалены - золотые, серебряные, да медные, а вокруг украшения, да статуи да утварь всякая - так самоцветами, златом, серебром да медью начищенной и горит, так и блещет в свете шахтерской-то лампы. Сокровища []

Налюбовался парень на сокровища такие несказанные, и предлагают ему тут мастера взять, чего душа пожелает. Поклонился им рудокоп, поблагодарил за щедрость, и поднял с пола одну золотую монетку, одну серебряную и одну медную. "А что так мало берешь", - спрашивают его мастера, - "коли для тебя и медяк - деньга большая?" "Незаработанного богатства мне не надо", - отвечает паренек. - "А по одной монетке я взял, чтобы вас, хозяев, отказом не обидеть и каждого почтить. Да и на гостинцы матушке моей да сестричке младшенькой хватит. На золотой ботинки да кожушки им новые к зиме куплю, да козу с козушками сторгуем. На серебряную денежку - пряников, леденцов, мурмеладу да сахару к чаю. А на медную монетку - по ленте красной, да по зеркальцу. Да еще и историю мою диковинную им поведаю." Ничего не сказали на это мастера, но по лицам их было видно, что одобрили они его выбор. Открылась тут в другом конце зала другая дверь, и увидел он за ней коридор длинный. Снял парнишка со стены факел, и пошел.

Долго ли, недолго ли шел наш рудокоп, вправо ли, влево, вверх ли, вниз - про то неведомо, а только попал он в другой зал, поменьше. А посредине - кто бы мог подумать! - за ногу цепью прикованный, сидел его друг, с которым они работать вместе уговорились! Рядом с беднягой стояло создание странное, безобразное, как смертный грех. Кожа у него вроде золотом под низом отблескивает, а сверху - всё сажа да копоть, ровно головешка обгорелая из печки вылезла. Охаживает оно того, второго приятеля, плетью почем зря, и ухмыляется во всю пасть зубастую. "Отпусти его, не мучай", - попросил рудокоп. "Дай золотой - отпущу", - лыбится тварь. Парень и размысливать не стал - тут же отдал. "На дворе лето," - только и сказал, - "Без ботинок пока девчонки мои походят. И кожушки до зимы, поди, еще справим. А от коз - одни проказы." И пошли они - с товарищем теперь уже - дальше.

Долго ли, коротко - доходят они до развилки. Поглядел тут наш парнишка - и обомлел. У стены у самой чудовище огромное лежит, спит. Само вроде кошки, только ростом с медведя, в темноте серебряным светом светится, и зубы у него из пасти торчат стальные - что твои мечи. Слева от него коридор вниз идет, широкий, хоть на коне проезжай, а справа, вверх, поуже. Зверю в него не протиснуться, а человеку - самое то, хоть и на карачках. Только мимо зверя просто так не пройти. "С сухариками чай мои девчонки попьют, неча зубы сластями портить", - махнул тогда рукой рудокоп, достал серебряную монету и бросил ее в широкий коридор. Зазвенела она, запела, обратилась человеком и помчалась под укос... Вскочил зверь невиданный - и за ней бросился. А они с приятелем зря не мешкали - в узкий коридорчик нырнули, и были таковы...

Проползли они немного, потом коридор, слышь-ко, расширился, и повыше стал, так, что человеку в рост идти можно и за макушку, что она на потолке останется, не беспокоиться. И все вверх он поднимался, и вверх, и вверх... Повеселели тут наши друзья - коли ход всё кверху тянется, так уж наверняка скоро их на Белый Свет выведет! Идет Микула, по сторонам глядит: стены серые, в них прожилки золотые, серебряные да медные узорами переплетаются, а под ногами в выщербинах лужицы блестящие - ртуть самородная. Красота - как в царском дворце!.. И вот шли они дальше, шли-торопилися, и вдруг - ух ты, ах ты! В конце коридора и впрямь вдруг арка как по волшебству возникла, а из нее бьет-слепит свет дневной, настоящий, не свечной, не факельный! Обрадели приятели - слов нет! Кинулись бежать.

А как поближе подбежали, то увидели: закрыт выход медной решёткой, а у этой решётки байгур, горный человек, стоит с огненным топором.

"Пропусти нас наружу!" - просит парнишка байгура.

"Кабы ты один выйти хотел, я б тебя задаром пропустил бы. А за двоих серебряную монету заплатить нужно!" - потребовал байгур, а сам топором огненным так и поигрывает, так и помахивает - не подходи, и одолеть его даже не думай...

"Так ведь, мил человек байгур, нет у нас серебряной монеты!" - взмолился шахтер. - "Пропусти за так, а я тебе потом долг верну, ей же ей!"

"Нету деньги - убирайтесь обратно! Нечего тут ходить попрошайничать!" - оскалил байгур зубы стальные, топором взмахнул, и даже ростом выше стал.

Ох, не подходи - убьет...

"Ладно, друг. Иди один", - вздохнул тут его приятель. - "А я тут в горе поброжу, авось, другой выход сыщу. Не может быть, чтобы этот единственный был!"

"Ну уж нет," - упрямо насупился парень. - "Вместе сюда попали, вместе и выбираться будем!"

"Да как же мы вместе выберемся?!" - воскликнул его друг. - "Серебра ведь у нас и в помине нет! Если бы хоть топора у него не было, вдвоем мы его одолеть, может, смогли бы... А так..."

"А вот как," - подмигнул парнишка, да назад двинулся, за поворот, где лужицу ртутную приметил, когда бежали.

"Что это ты задумал?" - удивился спасенный.

"Секрет один горняцкий вспомнил, про который старики сказывали," - улыбается парень. - "Давно думал, правду ли бородатые бают. Теперь вот проверим."

Обмакнул он в ртуть медную денежку - и засеребрилась медь, засверкала, не хуже настоящего серебра.

"Вот, держи, в кармане завалялась!" - протянул Микула байгуру последнюю монетку. Принял тот плату, решетку поднял, и выбежали парни на Белый Свет опрометью, пока хитрость их не раскрылась.

"Так ты, выходит, без денег совсем остался?" - спрашивает его товарищ.

"А что деньги? Не жили богато - нечего и начинать."

"А как же коза, мурмелад, подарки матери с сестрой?"

"Хорошая история - тоже подарок!" - смеется парень. - "Живы остались - уже счастье!"

И только он хотел спросить у друга, как тот в неволе у горного чудища оказался, как товарищ-то его и пропал, ровно в воздухе растаял! А вместо этого из горы вышли к нему все три подземных мастера, вложили ему в руки что-то, и сгинули, точно вовсе не бывали. Рудокоп []

И тут паренек в себя пришел. Глядит - лежит он у входа в свою шахтишку, а в руках сжимает три кошелька - с золотом, серебром и медью. Удивился он тут, само знамо, обрадел, побежал домой - мать порадовать да сестру, и другу такое чудо рассказать. А его-то товарищ как про деньги услыхал, то все дела бросил, в шахту прибежал, киркой пару раз махнул, и кучку породы на себя живехонько обрушил. Засыпало, вроде. Лежит, глаза закрыл, ждет. Случилось тут всё, как друг его рассказывал. Но как попал второй приятель в зал с сокровищами, так от ума и стал. Зачем ему три жалких кошелька, подумал он, ежели тут такое богатство под ногами валяется? Схватил ведро золотое, да не какое попало, а с витой ручкой, самоцветами усыпанной, да полное тое ведро золотых монет и нагреб. Выпускайте меня, говорит. Ничего на это мастера не сказали. Открыли пред ним дверь. Пошел он, довольный. В следующем зале увидел друга своего, который ему про трех мастеров рассказал - в неволе, на цепи прикованного. И ни монетки за него не отдал, только отмахнулся, как от мухи, да дальше поспешил. Идет, думает, как бы ему чудовище серебряное, не затратив ни денежки, обмануть, в узкий лаз незаметно проскочить, пока оно десятый сон досматривает. Подходит к развилке - а зверь-то и не спит. Набросился на него, и никакие деньги не помогли - сожрал, одно ведро с золотом и осталось на полу пещеры лежать. А приятель его стал жить-поживать - радости да счастья наживать.

- Здорово как! - восхищенно всплеснула руками Мыська. - А мой тятя знает про трех подземных мастеров?

И тут же, не дожидаясь ответа, радостно выпалила:

- Ничего, вернется - я ему первым делом расскажу! Чтобы больше ничего не боялся!

- Наш тятька и так ничего не боится! - гордо заявил Векша. - И я тоже ничего не боюсь! Только козла соседского бодливого, шахту и глозу...

Вспомнив про надвигающуюся черным крылом непогоду, ребятишки притихли и опасливо глянули в окошко на лилово-фиолетовое небо в буграх туч.

- Совсем скоро над нашей деревней будет... - тихо пискнула Мыська.

- А что родители вам наказывали, вы все сделать успели? - словно спохватился вдруг Чигрик.

- Всё! - дружно отозвались дети, отвели глаза от сонмища угрюмых сизых туч, и наперебой принялись загибать пальцы, перечисляя:

- Кул поколмили!

- Кашу сварили, белье постирали...

- Талелки за собой помыли!

- Поленницу сложили...

- А ничего не перепутали? - не унимался хитрый воробей. - А то получится, как в той сказке...

- В какой? - снова загорелись любопытством детские глазенки.

- А вот в этой...

- Жили-были три брата. Двое старших умные, а третий - дурак. И пошли они как-то раз в другую деревню на заработки: на корову им чуть-чуть не хватало. А дурака хозяйничать оставили. Наказали ему сварить похлебку из картошки, капусты и морковки, а очистками покормить свинью. Насыпать зерна курам, чтобы поклевали, а гусей выгнать на речку. Прибить спинку скамейке во дворе, и дров наколоть. После подмести избу, а сор вынести во двор. Собаку, если в огород полезет, посадить на цепь, а овечку постричь. Третий брат []

Ушли братья, а дурак, недолго думая, за работу принялся. Поставил он варить очистки, а овощи вывалил в корыто хрюшке. Потом выгнал кур на берег реки и стал загонять в воду, чуть всех не перетопил, едва от него птица бедная ноги унесла. Тогда он вернулся во двор, насыпал на землю зерна гусям и стал ругать их, что они не хотят его клевать. Махнул дурак рукой на глупых птиц, и принялся подметать двор, а мусор носить в дом. Потом поленья приколачивать друг к другу взялся, а когда гвозди кончились, порубил скамейку на дрова. Но пока он возился с молотком, овечка зашла в огород. Дурак увидел, схватился за голову и быстрее посадил ее на цепь. А после принялся стричь наголо собаку.

Так проработал он до вечера, умаялся, посмотрел кругом - сесть не на что, в доме грязно, в чугунке не похлебка, а помои, всё нехорошо, все недовольны. Кроме свиньи, конечно. Запечалился дурак и ушел спать на сеновал, а дверь открытой оставил. А ночью гроза началась, звери и птицы испугались и в дом побежали. Свинья в подпол забралась, собака - на сундук, куры на печку, гуси над притолокой на полке примостились, овечка с цепи сорвалась и спряталась под лавку.

А когда совсем стемнело, на двор прокрались воры. Глядят - дверь открыта, кругом ни души, обрадовались. Думают, хозяев нет, и в дом вошли. И первым делом в печку полезли. Целый день воровать, поди, тоже умаешься да оголодаешь... Видят - чугунок. Попробовали - чуть не подавились, исплевались все, искашлялись. Потянулись на печку - сбитня поискать - а там на них петух как набросится, как почнет клевать да шпорами драть! Один-то вор на сундук рядом так и сел. А другой бежать бросился, да в курах запутался и в подпол провалился. Завизжали тут собака со свиньей, да как пошли кусаться! Куры пуще прежнего мечутся под ногами, голосят, а петух и вовсе озверел!.. Воры, сами не в себе, к дверям кинулись, руками размахивая, да полку с гусями и своротили. Как напустились на них гуси обиженные, как начали крыльями бить да щипать, что кое-как воры бедные ноги унесли, и у честных людей красть зареклись до конца жизни. Да, убегая, споткнулись еще о цепь овечки, и выронили деньги, что раньше наворовали. Братья наутро вернулись, обнаружили, что хоть в хозяйстве раскардак, но зато сбережения их целы, и даже еще прибыло. Обрадовались, и не стали дурака ругать. А на следующий день поехали на ярмарку втроем, и купили корову с теленком, да еще и на лошадь со сбруей и на телегу осталось!

- Вот здолово!.. Молодец дулак!

- И ничего не молодец - если бы мы с Векшунькой такой беспорядок устроили, да мама с тятькой увидели, так они бы так нас отругали, так выбранили...

И снова, вспомнив о родителях, может, потерявшихся где-то в лесу под ливнем и молниями, ребятки приуныли.

- А вот нехорошо ругаться! - сердито подпрыгнул и строго глянул сперва на Мыську, потом на Векшу Чигрик. - А особенно детей бранить нельзя!

- А почему? - заинтересованно уставилась на воробья Мыська. - Дети ведь часто чего-нибудь нашкодят, разбросают, поломают... Вот я, например, давеча крынку с молоком нечаянно уронила - мячиком попала... Так мама руга-а-алась...

- Конечно, она же полная была... клынка-то... - печально протянул Векша. - Жалко молока... Всё кошке досталось...

- Пусть лучше молоко ест, - уверенно заявил воробей, спохватился, подскочил, и настороженно глянул вглубь комнаты: не видать ли полосатой.

Кошки видно не было, он успокоился и продолжил неспешно и строго:

- ...Но крынки с молоком мячиками детям разбивать всё равно не следует.

- Так значит, надо было Мысю лугать? Или не надо? - потерянно заморгал Векша.

- Наверное, надо, - вздохнула Мыська. - Я же с мячиком дома играла, а мама говорила мне во двор идти...

- За дело ругать можно, - поразмыслив и покрутив головой, пришел, наконец, к выводу Чигрик. - Но несильно и недолго. Только чтобы понятно стало и стыдно - и можно заканчивать. Вот, как я своих внуков-правнуков. Но Толпери при этом поминать, как ваш сосед дед Сомик, ни в коем случае нельзя!

- Почему? - недоуменно переглянулись дети.

- А вот послушайте...

Жили-были в одной деревне муж с женой. И была у них дочка Ластонька лет двенадцати, да сынок Снегирча - помоложе вчетверо. Однажды поехали мать с отцом в город на ярмарку, а Ластоньку домовничать оставили, да за братиком приглядывать. Наказали печь истопить, ужин приготовить, скотину обиходить, белье постирать, одежонку братишке починить... Ничего сложного, да всё мешкотное.

А Ластонька всем хороша была девочка - и добра, и неглупа, и лицом красива, и петь-плясать мастерица, и с подружками хороводы водить первая завсегда - да только неряха была, копуша, лентяйка, да слов необдуманных не сдерживала. Ты ей одно слово - она тебе десять в ответ...

Ну, родители за порог - и Ластонька за порог: с девочками на речку, да за ягодами, да венки плести... А как солнце за полдень перевалило, спохватилась хозяйка, что у нее дома работы непочатый край, да назад побежала. И то надо сделать, и это, и пятое, и десятое... И так не знает, за что схватиться, с чего начать - всё из рук валится, да еще Снегирча под ногами крутится, играть зовет... Осерчала тут Ластонька, да как крикнет на него: "Ах, чтобы Толпери тебя забрал, мешалку, никчемуху приставучую!.."

Потемнело вдруг в избе мигом, смрадом фукнуло, чадом фыркнуло, но, не успела Ластонька испугаться, как темь рассеялась, и стало всё, как было.

Всё, да не всё.

Глядь-поглядь наша Ластонька - а Снегирчи-то и нету, как отродясь не бывало!..

Всё тут девочка поняла: как пожелала - так и унес черт ее братца.

Заплакала слезами горючими сестра непутевая, о словах недобрых жалеючи, да глупость свою проклинаючи, голову повесила, и пошла в лес: пусть ее саму теперь волки да медведи съедят - без Снегирчи ей не жизнь...

Долго ли, коротко она шла, а вдруг видит перед собой поляну, а на поляне - избушку, частоколом огороженную. Венцы у ей косые, ставни кривые, соломой крыта, повиликой перевита. А на крылечке сидит убыр, спина горбатая, голова косматая, лапоть рваный, зипун драный. Сидит, и ее оком черным сверлит. Убыр []

- Ну, что, девица-красавица, - скрипучим-прескрипучим голосом промолвила убыр, - Отдала братца Толпери, теперь радуешься?

- Да как же мне радоваться, бабка ты бестолковая, старуха злословная, когда братец мой единственный пропал, а без него мне и жизнь не мила!

- А кто проклял его, уж не ты ли?

- За эту вину я сама себя поедом ем, всякой казнью казню... Да что теперь делать? Только плакать мне и осталось, пока зверь дикий меня, пропащую, не задерет...

- Слезами горю не поможешь, - фыркнула тут убыр. - А если будешь меня слушаться во всем, то так и быть, научу, как братца твоего у Толпери забрать.

- Научи, старая, научи! - обрадовалась Ластонька.

- Изволь, коли хочешь, - кивнула убыр. - Но для этого ты у меня в услужении месяц должна прожить. Да при одном условии: что бы я ни делала, что бы ни говорила тебе, ты мне слова поперек молвить не должна, взгляда не поднимать, голоса не повышать, "бабушкой" величать, все мои капризы сполнять. А если хоть один уговор нарушишь, выгоню тебя прочь, и братца своего тогда уж ни в жисть не отыщешь, как цветы на мухоморах! Согласная?

Хотела Ластонька вспылить, слово дерзкое молвить, да вспомнила Снегирчу, безвинно нечистому своими словами неумными отданного, и очи долу опустила.

- Согласная я... бабушка...

И пошел для Ластоньки месяц службы.

Что бы она ни делала - слова доброго от старухи не слыхала, куска сладкого не видала. Убыр иногда днем или ночью по своим делам в ступе улетала, за хозяйством девочке следить поручала. Но только Ластонька порядок наведет, как налетят со всего леса птицы, солому из крыши повыдергают, паклю из щелей повытискают, всё в избушке вверх дном перевернут, поленницу раскидают, а как хозяйке появиться - обратно пропадут. Говорит девочка, что нет ее вины, да убыр не слушает, пуще прежнего бранит работницу. К концу срока Ластонька уж и противится перестала. Что старуха ни слово сердитое - та ей в ответ: "Виновата, бабушка. Извини меня, бабушка. Сейчас всё исправлю, бабушка".

Так месяц прошел. Позвала убыр Ластоньку, и говорит:

- Хорошо ты мне служила, девочка. Уговор не нарушила. В награду тебе дам я клубочек да дудочку бузиновую. Подуешь в один ее конец - все птицы слетятся к тебе. В другой - разлетятся. Да только помни: использовать ее лишь раз можно. А теперь ступай за клубочком, придешь к соседу моему - деду Октябрю. Скажешь, что я послала. Будешь у него месяц в услужении жить. Угодишь - не пожалеешь. Оплошаешь - не видать тебе больше Снегирчи.

Вздохнула Ластонька, спасибо сказала за науку, поклонилась старухе в ноги, бросила клубочек наземь, да за ним и пошла.

Долго ли, коротко ли шла - вышла она к реке широкой. Докатился клубочек до бережка крутого, в воду булькнулся - и нет его. Стоит Ластонька, думает - эта ли река, или на тот берег ей переправляться, чтобы дальше идти, другую речку искать - но тут вода словно вскипела, и вынырнул прямо перед девочкой старик дородный. Волосы у него словно водоросли - зеленые да блестящие, борода лилиями водяными перевита, кожа бледная, будто век солнца не видала, одежда из рыбьей чешуи радужной - горит-переливается, в руке - клубочек убыр.

- Здравствуйте, Октябрь-батюшка, - поклонилась Ластонька. - Меня к вам соседушка ваша, убыр, прислала. Батюшка-Октябрь []

- Здравствуй, девица. Знаю, знаю я про твою беду. И помочь тебе готов. Пробудешь у меня месяц в услужении - подскажу тебе, как братца твоего выручить. Только уговор такой: всё, что я велю тебе, ты справно выполнять должна. А не выдержишь - не видать тебе Снегирчи, как рыбьих ушей.

Согласилась на это девочка - брата уж шибко вызволить хотелось.

Дал тут ей Октябрь посох свой волшебный, из речного песка сплетенный, да за собой по дну речному повел.

Нашли они заводь глухую, что рогозом заросла да ряской затянулась, коряжинами топлыми завалилась да илом заболотилась, и велит речной хозяин девочке расчистить всё так, чтобы с берега на дне самый малый камушек было видать. А сам к вечеру прийти проверить обещался, да и был таков.

Принялась за работу Ластонька - весь день трудилась с посохом чудесным, рук не покладая. Коряжины на берег повыбрасывала, рогоз аккуратно пересадила, ряску скатала и на камушки уложила, а на ил уж ни силенок, ни желания не хватило. "И так сойдет, пусть лежит, как лежал", - решила, рукой махнула.

Приплыл перед закатом старик, оглядел заводь, ничего не сказал. Взял девочку за руку, и поплыли они к речному хозяину в дом - ужинать, да почивать. А наутро Октябрь снова Ластоньку в ту же заводь привел. Глянула девочка - и обомлела: рогозу в два раза за ночь больше стало, коряжин - в три, а ряска наросла толще, чем ил!..

- Это потому, что ты вчера нечисто работу сделала, - покачал головой Октябрь, вздохнул и уплыл по своим делам.

А Ластоньке снова пришлось то же самое делать, только в три раза больше. Но зато она на этот раз так аккуратно всё прибрала, что хозяин речной, когда вечером за девочкой вернулся, заводь не признал сперва - чуть мимо не проскочил.

Похвалил она девочку, а назавтра неопрятней прежнего бочажок ей нашел - на, красавица, прибирайся, да огрехов не оставляй - лучше сразу хорошо сработать, чем потом всё переделывать.

Так прожила Ластонька в учении у батюшки-Октября ровно месяц. Опрятная стала, да аккуратная, где и не скажут, приберется, если видит, что грязно.

Похвалил ее на прощанье Октябрь, по головке погладил, и молвит:

- Хорошо ты у меня поработала, девочка. Вот тебе в награду дудочка камышовая. В один конец ее подуешь - сплывутся к тебе все рыбы. В другой - рассеются в разные стороны. Но помни: только раз ты ее использовать можешь, потому для самого трудного случая береги. А теперь вот тебе камушек круглый: приведет он тебя к куму моему - гондыру. Пробудешь у него месяц в работниках - научит он тебя, как к Толпери попасть. Ну, удачи тебе, девчонушка.

Поклонилась ей в ноги Ластонька, бросила на землю камушек, и куда он катится - туда и она за ним бежит-поспешает.

Долго ли, коротко ли бежала - привел ее камушек в глушь лесную непролазную, об пень стукнулся, и в песок рассыпался.

Испугалась Ластонька - куда теперь идти, где гондыра искать? - ан, искать его не надо, тут он - как тут.

Ожил пень, и перед девочкой сам лесной хозяин, человек-медведь, предстал - шерсть густая, взгляд пронзительный, клыки да когти - что твои гвозди, а на плече сойка примостилась, то на девочку поглянет, то гондыру на ухо свистнет что-то.

- Знаю, знаю я про твоё горе, деваха, - прогудел гондыр, будто бор в грозу. - Помочь берусь. Проживешь у меня в работниках месяц - укажу, как к Толпери попасть. Ну, а не стерпишь - уволь, не видать тебе братца твоего, как солнца ночью.

- Что делать прикажете, дедушка гондыр?

- А вот будешь у меня зайчат пасти, деваха. Углядишь - молодец. Не углядишь... Вечером приду - пересчитаю! Гондыр []

Показал тут ей лесной хозяин поляну, ивовыми прутьями огороженную: вот здесь зайчатам гулять можно, а дальше - ни-ни.

Первый день работа Ластоньке простой показалась: зайчатки маленькие, с пол-ладошки, никуда не бегают, под кустиком сидят, ушки прижавши, травинки жуют.

На второй день ушастые повзрослели и осмелели: то туда отскочат, то сюда - но ловила их девочка вовремя.

Потом же косые еще подросли, а уж смелости стало в них - не меньше, чем у волка: то туда, то сюда шмыгнут - успевай только пастушка их лови да в загончик ивовый относи. А не успела - по лесу сама не хуже зайца шмыгуй, длинноухого лови, пока хищный зверь или птица вперед нее не успели.

Когда месяц прошел - бегать стала Ластонька почище любого зайца. Никто бы в ней прежнюю копушу не признал теперь.

Позвал ее гондыр в последний день вечером, и говорит:

- Хорошо ты у меня потрудилась - ни одного зайчишку я не потерял. Вот тебе в награду дудочка ореховая. Подуешь в один конец - прибегут к тебе зайцы со всего леса. В другой - разбегутся во все стороны. Да только в нее раз единственный дудеть можно, так что по пустякам волшебство не трать. А теперь покажу, как в земли Толпери попасть. Дам я тебе репьев комок. Куда он покатится, туда и ты ступай. Да не отставай - он ждать не станет! Ну, удачи тебе желаю, деваха. Понравилась ты мне. Если в деревне работать расхочешь - приходи сюда, зайцев пасти: у меня их еще много стад!

Поклонилась гондыру в ноги Ластонька, за помощь поблагодарила, бросила не мешкая наземь комок колючек, да за ним и побежала во всю прыть.

Долго ли, коротко ли бежала, через лес, поляны и реки, но докатился комок до горелого ствола огромного дуба, запрыгнул в дупло, и пропал.

Ластонька, недолго думая, за ним заскочила, и оказалась вроде как в том же лесу, да не в том: деревья вокруг сохлые, листья черные, трава бурая, пожухлая, а небо - как портянка старая - серое, в пятнах туч чумазых.

Боязно тут стало девочке, назад оглянулась - через дупло нормальное небо, вечернее, закатом светится. Шагнула шаг назад Ластонька, да про братца вспомнила - и вперед пошла.

Прошла она лес, и открылся перед ней берег реки. А на берегу - терем высокий, из костей сложенный, домовинами огороженный. Обошла она заплот кругом - нет входа. Только постучать хотела, как в заборе дыра появилась, а навстречу ей сам нечистый выходит. Рога на башке коровьи, клыки изо рта торчат кабаньи, ноги птичьи, а сам не пойми чем покрыт: то ли перьями линялыми, то ли шерстью свалявшейся, то ли плесенью. Толпери []

- Кто такая, зачем пожаловала? - вопрошает.

Испугалась Ластонька, да знает: нельзя молчать, разорвет, не помилует Толпери, если на вопросы его в его же землях отвечать не будешь.

Так и так, объясняет она. За братцем, мол, пришла.

Засмеялся Толпери, будто болото зачавкало: "Выполнишь мои три задания - отпущу вас с братом. А не выполнишь - на себя пеняй. До скончания веков тут останешься. А пока ступай на двор, помогать по хозяйству моей женке будешь. Да смотри: не угодишь - она тебя съест!"

"А братец-то мой где? Повидать его можно?" - спрашивает. "Брат твой у жены моей в светелке сидит, черепами играет. А повидать его никак нельзя, пока мне не послужишь."

Делать нечего, согласилась Ластонька, пошла на двор - мести, скрести да мыть, супружнице нечистого угождать. А ей работница понравилась - рукастая, быстрая, опрятная, да вежливая. Стала она ей вопросы задавать - про Белый Свет, да как да что там устроено... А попробовала Ластонька про Снегирчу у ней спросить - та сразу замолчала: "Не велено тебе говорить"...

Через неделю зовет Ластоньку Толпери, и изрекает: "Вот тебе первая задача. Есть у меня гороху десять мешков, да перемешался он с чечевицей и кукурузой. Когда вечером вернусь, чтобы готово всё было. А если не успеешь - на меня не жалуйся."

Заплакала Ластонька, и пошла в амбар - горох перебирать. Рассыпала на полу - такая куча получилась... Невозможно это человеку за день осилить! Начала работать - два мешка перебрала, глядит - день к полудню уж близится... Вспомнила она тут про бузинную дудочку. Если птиц позвать - быстро помогут! Но коли другая беда придет, а у ней дудочкиной силы не останется?.. Задумалась тут Ластонька, и вдруг слышит - шаги сзади. Испугалась она, дудочку спрятала, оглянулась, и видит - женка Толпери к ней идет.

- Давай, я помогу тебе, а ты мне до прихода мужа про Белый Свет еще рассказывать станешь, - говорит. Нечистица []

Заколебалась девочка, подвоха опасаясь - да делать нечего. Согласилась. Нечистица в ладоши три раза хлопнула, ногой три раза топнула, дунула, плюнула - и всё зерно по мешкам разложилось - как так и было.

Поблагодарила Ластонька нечистицу, и давай - как обещала - про Белый Свет сказывать. Про деревню свою, про лес, про речку, про ягоды-грибы, про птиц-зверушек...

Незаметно вечер настал, стук-грохот раздался - Толпери вернулся. И сразу в амбар: успела ли девчонка? Увидал, что всё сделано, удивился, но ничего не сказал.

На следующий день с утра снова зовет Ластоньку: "Иди, горох помой и в бадьи собери. Вечером вернусь - пересчитаю, все ли!".

Пошла девочка в амбар - ан, гороху-то нет! Куда девался? А Толпери его ночью в реку высыпал. Вылавливай из воды, девчонка, коли сумеешь.

И снова не успела Ластонька про рыб подумать да камышовую дудочку достать, как нечистица тут как тут: за рассказ про зиму снежную, про лето жаркое, весну ручейную, да осень колосистую помогла. И опять муж ее удивился, да ничего не сказал.

На третий день Толпери снова Ластоньку позвал.

"Ты горох перебрала, помыла - теперь его сеять можно. Засей мне поле. Да как к концу подойдешь, в начале он созревать начнет. Так ты убери его до вечера, вылущи, и по ларям рассыпь. А потом и про Снегирчу твоего поговорим."

А сам - за ворота, и пропал.

Пошла Ластонька горох сеять, а нечистица уж тут как тут, со Снегирчей на руках - бает, погулять вывела, жалко парнишечку-то, четвертый месяц в доме сидит, зачах уж весь... Ластонька к нему, он в слезы, и она не отстает, а нечистица ее теребит, торопит: вместе быстрее управимся, скорее охота про Белый Свет еще послушать.

Да только принялись они на пару работать, как раздался шум, да гром - и Толпери появился. "Ага!" - рычит на Ластоньку, - "Вот эта дурища тебе помогает, так я и знал! И ребенка еще за забор вытащила, человеческое отродье! Вот я вас обеих сейчас!.."

Не стала нечистица ждать, пока муж ее до дела дойдет. Хлопнула в ладоши скорей, и превратила их с Ластонькой да Снегирчей в зайцев.

"Убегаем!" - кричит, да разве от Толпери на ровном месте скроешься?..

Как по волшебству оказалась вдруг ореховая дудочка в заячьей лапе Ластоньки. Дунула она в один конец ее - и в тот же миг откуда ни возьмись зайцев набежало видимо-невидимо. И все мечутся, мельтешат, с ног Толпери сбивают, по нему прыгают... В той суматохе беглецы до леса добраться успели. Дунула Ластонька в обратный конец дудочки - и пропали зайцы, пока Толпери злой до них не добрался.

Бегут они дальше - торопятся, а и нечистый не дремлет: вот-вот догонит, уж топот его за спиной слышно. Обратила тогда их нечистица в горлиц. Да разве трем птичкам в голом лесу укрыться от самого Толпери?..

И тут словно волшебством в птичьей лапке Ластоньки оказалась бузиновая дудочка. Дунула она в один конец - и птиц налетело в тот же миг полным-полно. И все на Толпери набросились, клюют его что есть силы, когтями дерут, крыльями бьют... Толпери ревет, рычит, руками машет, а толку - чуть.

Так, пока нечистый от неприятелей своих отбивался, вылетели три горлицы в дупло дуба горелого на Белый Свет, и мигом в людей обратились: пропала волшба нечистицы на нашем свете, и сама она в обычную девушку превратилась. Встала Ластонька на ноги, Снегирчу подняла, отряхнула, обняла, поцеловала, да в обратный конец дудочки тут же дунула - птиц отозвала: зачем друзей опасности подвергать, когда они уже и так спаслись?

Да только рано беглецы порадовались: не успели они до берега реки дойти, как из дупла выскочил Толпери, и за ними в погоню припустил пуще прежнего.

Испугалась тут Ластонька, заплакал Снегирча, побледнела девушка - бывшая нечистого жена: на нашем свете-то волшебство ее не работало больше, потому что по своей воле она проклятые земли покинула...

И вспомнила тут Ластонька про последнюю дудочку: подула - и в тот же миг вода в реке забурлила, и вырос перед ними целый мост из рыбы. Ступили они на тот мостик, да побежали на другой берег. Ластонька и Снегирча []

А Толпери - за ними.

Домчались беглецы до травки, обернулась Ластонька, да в обратный конец дудочки скорехонько дунула. Мост и пропал под ногами нечистого.

Плюхнулся тут Толпери в реку, да утонул.

А Ластонька, Снегирча и девушка - Лошадой прозывалась она - в деревню пришли, да всё рассказали. Вот праздник-то был великий у Ластонькиных да Снегирчиных родителей! А еще пуще праздник был у соседей: девушка-то спасенная оказалась их дочерью, во младенчестве бабкой неумной так же под горячую руку проклятой...

И был у них пир на весь мир. И я прилетал, булки клевал, да Снегирча мне больше десятка не дал.

- Да ты же маленький, ты же и двух не съешь! - рассмеялся звонко Векша. - А вот я могу хоть две, хоть тли, хоть целых пять скушать, особливо если с маком и валеньем!

- А я больше пряники люблю! - облизнулась Мыська.

- Нет, я больше! - ревниво подскочил Векша. - Я их больше чем ты люблю! И мне тятька обещал большой купить, медовый, с калтинкой пло мужика и медведя!

- А мне - тоже большой, только розовый, сердечком!

- А если они под ливень попали, пляники лазмокнут... - присмирел вдруг и вздохнул мальчик.

- Не попали, поди... - жалко пожала плечами девочка.

В дворовую пыль резко упали первые крупные капли дождя.

Грохнул гром.

- Глоза... - задрожала нижняя губа Векши.

- Это не гроза!!! - соскочила с лавочки Мыська. - Это дверь хлопнула! Тятька с мамой вернулись! Успели! Айда встречать, Векшунька!

- Айда!!!

Но, перед тем как выбежать в сени, дети оглянулись на воробья, довольно прихорашивающегося перед быстро образующейся на подоконнике дождевой лужей, и крикнули наперебой:

- Спасибо тебе, Чигрик! Прилетай еще! Мы тебе хоть десять булок дадим! Ты хороший!

- Обязательно прилечу! Готовьте булки, а уж я вам сказки припасу! - весело чирикнул воробей, взмахнул крылышками, и был таков.

- До свиданья!..

- До скорого свиданья, ребята!

Багдерина Светлана Анатольевна : другие произведения.

Сказки старого воробья