Они любили друг друга так, как способны любить друг друга только мужчина и женщина, которые любят впервые и знают, что это - навсегда. Любили Большой Настоящей Любовью, Которая Бывает Раз в Жизни. И жили они в маленьком уединенном домике на берегу океана. Нет, это не сказка. Он был сыном одной известной кинозвезды, которая весьма разумно считала, что ребенку не нужно идти по стопам родительского имени, если он сам того не хочет. Поэтому, когда Он встретил свою Большую Настоящую Любовь и изъявил желание жить с Ней в уединенном домике на берегу океана, звезда купила ему домик его мечты и снабжала всем необходимым для беспечного существования.
Она не была золушкой, но и принцессой тоже не была. Впрочем, это совершенно не важно. Важно то, что они оба были невероятно молоды и ослепительно красивы. Они жили вместе достаточно времени для того, чтоб познать друг друга, как самих себя, но недостаточно для появления интересов, не связанных со второй половиной. Их мир был сконцентрирован только друг на друге, и у них была возможность наслаждаться этим миром, пока он есть. Оба отдавали себе отчет в том, что так будет не всегда, и знали, что когда это изменится, они родят детей, выйдут на работу, возможно, переедут в большой город, обзаведутся кругом верных друзей. Но при этом они точно знали, что их жизнь будет связана друг с другом до самого конца, так сильно они друг друга любили. Они ходили по дому обнаженными, не закрывали двери, когда шли в туалет, целовались, когда просыпались утром, занимались любовью, не помывшись. Между ними не было никаких границ и запретов, не было стеснений, не было искуственной красоты, косметики, прихорашиваний, духов. Не было брезгливости, холода, не было даже в мыслях представлений о том, что как-то по другому могло быть лучше. Иногда они одевались, как положено одеваться, выходя в свет, и ехали в город, сидели в кафе, смотрели на закат, слушали музыкантов, улыбались прохожим - но все равно весь мир для них был только фоном картины с ними на первом плане. У них остались друзья из прошлой жизни, и они ходили к ним на свадьбы и дни рождения - но только вдвоем, и всегда держались за руки, когда были рядом. Она помогала подруге накрывать на стол, а Он вел светские беседы с присутствующими мужчинами, и если они встречались глазами, то обязательно улыбались. Вы скажете: так не бывает. Но это возможно, если ты - сын кинозвезды, если вы оба молоды и красивы, если у вас есть возможность не подчиняться законам окружающего мира, и если вы живете в уединенном домике на берегу океана и ходите по дому без одежды. Они любили друг друга, любили свою любовь друг к другу, отдавались друг другу душой и телом. Несмотря на несколько лет, которые они провели вместе, они становились единым целым в постели все с той же страстью, с тем же желанием, которое бывает только в первый, и иногда во второй, а у самых счастливых - еще и в третий раз. Не было только стеснения и рамок, не было любопытства, которое бывает в первые разы: они знали свои тела наизусть, знали каждую родинку, каждый изгиб, но от того, что все это было таким знакомым и родным, оно все равно не становилось привычным и надоевшим. Как мало надо для счастья - всего лишь два любящих человека и уединенный домик на берегу океана...
Однажды Она, как всегда, обнаженная, прекрасная и родная, пошла искупаться в океане, пока Он готовил ей изысканный ужин из морских гребешков с грибами и коктейль из ананасов и белого вина.
Ужин был готов, Ее еще не было. Гребешки начали остывать - Она не возвращалась. Он вышел на берег и не увидел никого. Ее не было нигде - ни на песчаном пляже, ни в океанских волнах, ни даже около горизонта. Он просидел на берегу весь вечер, Она так и не появилась. И закат, такой прекрасный и романтичный, когда они любовались им вместе, обнявшись, и сплетясь ногами, казался ему одному угрожающе кровавым. И когда солнце спряталось в воду, оставив его наедине с темнотой и луной, он понял, что Она не попробует его гребешков и коктейля. И он плакал и ждал, и горевал, и надеялся, и скорбил, и забыл свое имя, и повторял имя возлюбленной, и звал ее, и смотрел на ее фотографии, и зажег свечи, и позвонил в полицию, и никто не нашел ее, как ни старались и ни искали - ни на суше, ни под водой.
Прошло три дня. Или четыре, или пять, или целая вечность - Он уже перестал считать и ощущать время. Он лежал на берегу, прячась лицом в песок от закатного злого зарева и от монотонно шелестящих волн. И слезы смешивались с песком, привыкшим к соленой воде и не проявляющим ни капли сочувствия. И вдруг что-то слегка коснулось его ноги, и от этого прикосновения пошла дрожь по всему телу. Но не такая дрожь, как от Ее прикосновений в моменты страсти - жаркая, приятно возбуждающая, волнующая и распаляющая самые глубокие желания. Эта дрожь была ледяной, ужасной, одинокой, заставившей его отдернуться.
Он взглянул на берег и то, что его там ожидало, было страшней, чем самые страшные документальные хроники последствий войн; страшней, чем сбитый на магистрали олень, истерзанный колесами машин; страшней, чем кошмарный сон, отнимающий голос и способность бегать. Это было отвратительней, чем самые жуткие обряды сектантов; отвратительней, чем запах морга; отвратительней, чем поеденная червями дохлая крыса. И слезы сразу высохли, и комок подступил к горлу одновременно от ужаса, страха и отвращения, и он не мог оторвать глаз от этого жуткого зрелища, и не мог поверить в то, что говорило ему увиденное. Только мокрые светлые роскошные волосы, которые он так любил мыть, говорили ему, что он видит перед собой то, что когда-то было Ею. То, что он так крепко прижимал к себе когда-то, то, что исступленно целовал ночами, то, что улыбалось и смеялось обворожительно - теперь невозможно было узнать. Наверное, ему надо было кинуться к ней, целовать ее синие губы, плакать и кричать "Нет! Не уходи!", но он оцепенел от отвращения, и не мог переступить через себя даже для того, чтоб закрыть то, что было ее глазами. И только где-то через час он взревел, завыл, заорал так громко, что волны на секунду сбились с ритма. И снова зарылся лицом в песок, и кусал его, и рыл руками, и боялся снова увидеть это, и чувствовал свою вину перед ней за то, что это так отвратительно и страшно.
Как-то это закончилось, возможно, люди прибежали на его крик, забрали ее и похоронили, а возможно, ее снова унесла к себе вода.
Его кинозвездная мать сделала все возможное, чтоб вернуть его к нормальной жизни. С ним работали лучшие психологи, ему создали лучшие условия, и один сердобольный режиссер даже пригласил его на второстепенную роль, которая ему удалась. И появились новые преложения, новая жизнь среди людей, новые женщины, а потом даже жена, и любовницы.
Но ни одна из его женщин никогда не смогла стать для него Самой. Не смогла стать для него такой же родной, такой же любимой, такой же нежной, какой была для него Она. И никогда больше не пришлось ему видеть ничего ужаснее, чем то, что видел он тогда на берегу. И каждый раз, когда вспоминал он Ее, когда тосковал по Ее любви, по Ее телу, по Ее улыбке, смеху, по интонациям Ее голоса, по Ее левой бровке, которая приподнималась слегка, если Она удивлялась, по морщинке на переносице, которая появлялась, когда Она хмурилась - каждый раз, когда он начинал улыбаться, вспоминая все это, перед глазами вставал образ ее той, какой лежала она перед ним, покачиваясь на волнах, страшная, холодная... мертвая и другая. И каждый раз он старался отогнать от себя воспоминания, и понимал, что никого он не будет любить сильнее, но старался не думать о ней, потому что боялся этого образа.
Он всегда закрывал за собой дверь ванной комнаты, бежал с утра чистить зубы прежде, чем поцеловать женщину, спавшую с ним рядом, а любая из этих женщин красилась вечером, чтоб утром проснуться не слишком откровенно помятой. И почти все его улыбки были упражнением для губ в ответ на чужие упражнения. Хотя он по-своему любил и жену, и еще кое-кого.
Однажды ему приснился сон. Он будто бы сидел в какой-то комнате, а вокруг горели свечи, и похрустывал огонь в камине, и играла Ее любимая старая Don"t Worry, Be Happy, и было спокойно, комфортно, уютно, на столе стояло два бокала красного вина, а между ними расположился сочный стейк. И как будто не было никакой жены, никакой актерской деятельности, и вообще ничего не было. И Она лежала на диване, нагая, чудесная, ароматная, с гладкой кожей, и улыбалась ему. И он ей сказал: "Я люблю тебя". А Она ответила: "Я люблю тебя тоже". И вдруг на всю эту картинку как будто наложился образ того, что видел он на песке. И Она протянула к нему руки, чтоб обнять, а вместе с ней протянула к нему руки и та, что пришла из воды. И он испугался, хотел и не мог закричать, забился в угол и закрылся руками, а Она лежала на диване, плакала и кричала: "Милый, люби меня. Прости меня, любимый. Я же ни в чем не виновата. Люби меня, родной мой. Мне так холодно и плохо, когда ты не обнимаешь меня. Мой единственный, я так хочу быть твоей..." Лежала на диване и плакала, и постепенно растворялась, а та, другая, становилась все ближе и ближе.
Он проснулся от собственного крика, пота, от ужаса и любви. Рядом приоткрыла глаза жена, похлопала его по плечу, сказала "ч-ч-ч...", отвернулась на другой бок и снова уснула, посапывая.