Бабинцев Сергей : другие произведения.

Маленькие истории. Поверь в чудеса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта книга является сборником рассказов - тех самых маленьких историй в жанре фэнтези. Хороши ли они, плохи ли - решать читателю, но автору кажется, что каждый найдёт в причудливом многообразии рассказов что-то для себя. Посмеётся или погрустит, быть может, о чём-то задумается, но безучастным не останется точно. А для тех, кто доберётся до финала последней истории, автор приготовил ещё и повесть. Читайте, получайте удовольствие, но не говорите потом, что вас не предупреждали. Внимание! На этом сайте представлена лишь часть книги. Полную версию можно найти на Литресе и в других электронных библиотеках.

Маленькие истории

  

Во имя Его

   Горный замок, чёрными шпилями башен пронзающий небо, спал. Крепко запертые ворота, высокие стены, а пуще того - магия, витающая вокруг цитадели древних властителей, хранили его от любых посягательств. Но вот вспыхнул вдруг на краткий миг огонь в одном из тёмных стрельчатых окон верхних этажей. 
   Высокий мужчина в кольчуге под плащом вновь накрыл свой фонарь колпаком и улыбнулся: он на верном пути. Проникнуть в логовище коварного узурпатора, полное стражи, оказалось далеко не так сложно, как верно надеялся хозяин замка. В свете фонаря мужчина успел свериться с картой и теперь знал, что до покоев проклятого тирана, подмявшего под себя всю страну, осталось немного. Время его жизни истекло и смерть уже занесла свою костлявую руку над головой очередной жертвы. 
   Двигаясь по-кошачьи бесшумно, мститель преодолел несколько коридоров, взобрался по высокой лестнице и вот он - между двумя мрачными крылатыми воинами светлого камня - вход в жилище злодея. Прислонив копьё к стене, дремлет на посту часовой. Конечно, глупец не ждёт подвоха, ведь замок слывет неприступным. Бедняга и не догадывается, сколь многого можно достичь, подкупив пару-тройку сведущих людей и применив на деле тайные знания одной из великих семей древности. Мужчина обнажил кинжал. Сегодня сталь его уже испила чёрной вражеской крови. Одним негодяем больше, велика ли печаль...
   Но едва он приблизился к стражнику на расстояние вытянутой руки, что-то рассекло вдруг воздух и лишь отменная реакция спасла лазутчику жизнь. Замок огласил бешеный рев. Сверкая изумрудами глаз, каменные стражи шагнули со своих постаментов, их стальные клинки отразили свет вспыхнувших на стенах факелов. Не прекращая реветь на всю цитадель, зачарованные статуи атаковали проникшего в дом их господина нарушителя. Очнувшийся стражник схватился за копье. Мужчина закричал от ярости и разочарования и, отшвырнув кинжал с фонарем, выхватил свой меч. И очень вовремя: громадный двуручник одного из крылатых воинов уже метил ему в голову. Отбивая сыплющиеся на него градом удары и чувствуя, как струится по ноге кровь - копейщик достал из-за спин оживших статуй - мужчина понял, что всё кончено. На зов каменных стражей вот-вот сбежится всё население замка и назавтра его головой в назидание другим украсят ворота. 
   - Сдавайся! - крикнул стражник, тыча копьем, чтобы загнать жертву в угол. - Твоя песенка спета!
   Это не лезло уже ни в какие ворота. Сдаться приспешнику врага? Жалкому мужлану, что без помощи колдовских чудовищ стал бы смазкой для его меча? Ну уж нет! Надежды на победу никакой, но живым он им точно не достанется. Быть может, удастся разрушить или повредить одного из стражей и тогда тот, кто придёт за ним...
   - Мой лорд! Я здесь! Держитесь, мой лорд! - раздался высокий голос и на площадку у двери кубарем вкатилась юная девушка с рапирой в руке. Её рыжие волосы пребывали в полном беспорядке, лицо раскраснелось.
   - Нет, Алия! - прокричал мужчина. - Не смей! Ты нарушила приказ! Беги! Беги назад в лагерь и предупреди... расскажи другим, что видела!
   - Я никуда не уйду без вас, господин! - пылко отвечала девушка, чёткими ударами отгоняя копейщика, не ожидавшего атаки с фланга. 
   - Глупая девка! Убирайся! Здесь сейчас будет целая армия!
   - Так уходим вместе! - крикнула Алия, не глядя на раненого противника, сползающего вниз по ступеням. - Я взяла грифона!
   - Иди и подготовь его к взлету, - прохрипел мужчина, отражая очередной удар крылатого воина. - Если я не приду через...
   - Вместе! - завизжала девушка и очертя голову бросилась на спину второй статуе... 

Через час или два они сидели на высоком горном уступе к западу от замка и смотрели, как над древними шпилями восходит солнце. Стены цитадели в утреннем свете были белыми с лёгкой желтизной, мраморными. На таком расстоянии деталей не рассмотреть, но беглецы знали: замок сейчас напоминает растревоженный муравейник.
   - Простите, лорд Кэрсиган, - произнесла Алия наконец, переводя взгляд с далёкой вражеской твердыни на спину своего повелителя, перечёркнутую тугими повязками. - Я... я нарушила приказ... Но... Вы не должны рисковать своей жизнью! Без вас нам не победить...
   Кэрсиган промолчал. Он держал на коленях переломленный в чудовищной руке каменного стража меч. Ныли раны в ноге, в плече и там, где когти грифона, осёдланного Алией, впились ему в бока. Боль физическая ничего не значила. Куда ужаснее было сознавать, что тиран остался жив. Теперь тот усилит охрану, быть может, сменит на время резиденцию... Затаится по трусливому своему обычаю. И уж конечно, отправит несколько отрядов прочесать частым гребнем окрестности. Придётся искать другое убежище. И пусть одного из волшебных стражей удалось-таки разбить на части, враг всё равно слишком силён и многочислен, а надеяться на эффект неожиданности в ближайшее время не стоит. Расплата снова, в который уже раз откладывается.
   Сколько верных друзей сложило головы в борьбе с треклятым захватчиком, пришедшим на земли их предков... Их имена словно выжгли на сердце мужчины калёным железом. Лорд Мальтазар, Гренд из Иэля, Крюгер и Брент, леди Лилит с дочерьми, отец Алии - благородный дон Касимов... Его, Кэрсигана, родители и младший брат... Ещё очень много мужчин и женщин. И, конечно, Он - их повелитель, чья честь требует отмщения.
   - Ничего не кончено... - невпопад прорычал Кэрсиган. Алия, всё пытавшаяся оправдаться, осеклась на полуслове, но тут же в её глазах вспыхнула решимость.
   - Конечно, нет, мой лорд! - истово воскликнула девушка, вскакивая на ноги. - Враг получит своё. Рано или поздно, но получит! Пусть нас мало, пусть повсюду предательство и шпионы узурпатора, мы не сдадимся! "Пусть говорят "это конец...""
   - "Но какой же конец, когда мы ещё живы!" - подхватил Кэрсиган девиз своего павшего господина. Он тяжело поднялся и воздел над собой обломок меча. - Мы победим! За Расколотый Трон! За Императора Тьмы!
   - За Тьму! Во имя Его! - вторила Алия, и её рапира, гордо вскинутая в небо, едва не оцарапала задние лапы возвращающегося с охоты грифона.
  

Вшивый

   Дело было тихим майским утром 18** года в N-ской губернии. Солнце уже встало и бросало свои лучи на ухоженный сад и невысокое каменное ограждение, увитое тут и там плющом, отражалось в окнах большой и немного мрачноватой усадьбы, норовило заглянуть в самые тенистые и укромные уголки. Одуряюще пахло черёмухой, нахальный кот абрикосового цвета пил из вчерашней лужи. В небе лишь где-то далеко, на самой его окраине, виднелись маленькие тучки. К вечеру могла начаться гроза, да посильнее давешней, но день по всем приметам обещал быть ясным.
   Безмятежность и благолепие сей картины портило лишь одно: под ограждением с внешней стороны, сидя в густой траве, таилось трое мужчин. Один из них, смуглый и чернявый, с акцентом прошептал, обращаясь к другому:
   - Следующий, кто пойдет, твой... Али сдрейфил?
   - Сам ты сдрейфил... - пробурчал тот хмуро и покосился на собеседника без особой любви. - Пускай следующий...
   Был говоривший русоголов, жилист и заметно моложе двух других своих товарищей.
   Третий, чернобородый крепыш, хотел было вставить слово, но тут смуглый снова зашептал:
   - А вот и идет кто-то, кажись...
   А по саду действительно не шел даже, а бежал вприпрыжку малец годов пяти от роду. В новеньких лаковых башмачках, синих, до колен штанишках на помочах и белой рубашонке. И даже в шапочке с помпоном. И даже при галстухе-ленточке. Одним словом, нарядный молодой человек.
   Мальчик улыбался. Его сегодня в первый раз отпустили одного в сад и хотя прогулка была не бог весть что - шагов триста - для него она представлялась целым путешествием, полным приключений и опасностей.
   Дворник Иван, встреченный юным первопроходцем в пути, звончайше чихнул, перекрестился и пожелал барину доброго утречка. Кот Васька приветственно мявкнул, оторвавшись от водопоя. Солнце ласково пощекотало вздернутый нос с россыпью веснушек, заставив мальчика в свою очередь расчихаться, но он был на светило не в обиде. В такое чудесное утро неприятностей попросту не существовало.
   - Малец, а малец... - позвал вдруг его низкий голос.
   Путешественник, как раз представлявший, что пересекает бурную реку, обогнул очередную лужу и, подняв глаза, доверчиво поглядел на появившегося за оградой человека. На голове того был поношенный картуз, сюртучишко выглядел не ахти, а других частей туалета не позволяла рассмотреть каменная кладка.
   - Поди-ка сюда, - поманил незнакомец пальцем и мальчик приблизился на несколько шагов. - Как тебя зовут?
   - Карлуша, - звонко отвечал тот, все так же доверчиво глядя на мужчину.
   - Карлуша? Так-так... Ты хороший мальчик, я вижу... Хочешь вот леденец? - продолжал человек, доставая из кармана завернутого в бумажку петушка на палочке.
   В лучистых глазах ребенка отразилось сомнение. Его почтенная маменька строго-настрого запрещала чаду не только брать у незнакомых конфеты, но даже и разговаривать с ними. Однако какой же мальчишка откажется от сладостей, тем более когда во рту все еще стоит вкус холодной отварной рыбы, поданной на завтрак...
   - Меrсi, - сказал мальчик, принимая леденец и шаркнул ножкой. Добрый дядя какое-то время молча смотрел на него, будто не в силах решиться на что-то, а потом вдруг указал пальцем поверх головы Карлуши:
   - Смотри-ка, экое чудо! Обезьян, ей-ей!
   Мальчик мигом повернулся в ту сторону и во все глаза начал высматривать означенную обезьяну в ветвях черёмухи.
   Человек же совершил весьма странный поступок: сбросил картуз, одним движением сорвал сюртучишко, оставшись голым по пояс, ловко одолел ограду и, на ходу обрастая косматой бурой шерстью, увеличиваясь в размерах чуть не вдвое, шагнул к оголившему тылы Карлуше.

***

   Даже удивительно, сколько за какой-то миг бывает у человека мыслей разом! Хоть в книжку пиши! Вот и у давешнего русоголового, а теперь не сразу и скажешь, кого, медведя-не медведя, за краткие мгновения, необходимые, чтобы добраться до мальчика, в мозгу промелькнула целая эпопея, не меньше.
   Что сделают родители, если их ребенок вдруг станет невесть чем? Только что гукал, с щепками возился, по луже корабли пускаючи, а глядь - уже зверь зверем, рычит, клыки скалит! Уж испугаются точно, да как бы не пришибли, беса-то изгоняя. А вот родители Яшки Калинина ничего, не испугались. Потому как сами такие же были. Странные. В общем - оборотни.
   Как подрос Яшка, объяснили ему родители всё, всему научили. И как перекидываться, если надо, а не надо, так воздерживаться. И как людей сторониться, если уж зверем стал. И как лютость сдерживать. Да, по правде говоря, у нынешнего поколения той, былой лютости уж и не случается. Вот дедушка покойный, Гаврила Свиридович, однажды ревизора задрал и съел. Тот бедному чиновнику двенадцатого класса Сибирью за растраты по казённой части грозил, ну и не сдержался старик, взял грех на душу.
   Да и то, сомнительно что-то Яшке было, что в лютости дело. Верно, просто не хотел уж очень дедушка в Сибирь отправляться.
   Однако дело прошлое, а в медвежьем образе Яшка годков с четырнадцати уж никого не трогал. Да и до того не сказать, чтобы очень уж зверствовал. В десять лет из озорства напугал одну бабу в лесу, кузовок её с грибами забрал, когда убежала. Один раз монашка чуть за рясу не поймал, то уже по лютости. За монашка отец ничего худого не сказал, по себе ведал, каково это, когда ярость звериная пеленою глаза застилает. За бабу же выдрал так, что неделю на животе спал. И откуда все узнавал...
   А вообще мирно жил Яшка. Кто мирно жить не хочет, на того укорот всегда найдут. И у людей так, и у зверей водится.
   Поначалу-то страшновато было перекидываться, особливо первые разы. А ну как обратно не вернешься, так и помрешь зверем библейским, бессловесным. Да и душу бессмертную жалко, особенно как отца Никодима послушаешь. Уж очень, говорит, в раю жизнь хороша.
   Ну, а с другой стороны... Крещёный ведь, тот же отец Никодим и крестил. В церковь ходит, причащается и вроде молнией-то небесной пока не поразило за кощунство этакое... Может, и возьмёт боженька куда к себе поближе, не отринет? Ведь и то, не сам же Яшка себе судьбу выбирал...
   Ну и по большому счету, пользы от такого... дара куда как много. Мальчишками рыбу с подводы воровали, не кто-нибудь возчика шагов за полсотни учуял, а он, Яшка. Не он, так быть бы всем битыми. Быстро возчик бегал. И в лесу, опять же, как дома. Под любой корягой выспишься, из лужи напьёшься, гриба-ягоды не пропустишь. Не нюх, так слух выручит, а то и этот... инстинкт. И силушка богатырская, хоть и жилист, да и здоровье не подводит. Сплошная, одним словом, выгода.
   Вырос Яшка, уже Яковом прозвался, а того гляди и по батюшке, Михайловичем назовут. Сызмальства возле мамки крутился, лоскутки от шитья собирая, вот и стал портняжничать помаленьку. В учениках у Севостьяна Лукича, Царство ему Небесное, положенное отходил, сам мастером стал. Домишко себе выкупил (ай, цены!), дела вроде в гору пошли. Надумал жениться. Девка хорошая, из своих, тоже оборачивается, только лисицей чёрно-бурой.
   Это ничего, старики говорят, дозволено. Дети от такого союза народятся хорошие, раз в десять колен если хвостик у кого вырастет - чудо чудное будет. А им бы с Агафьей таких детей и надо. Пусть растут, да про оборотней только в сказках слушают. Оно, как ни крути, спокойнее будет.
   В общем, все бы хорошо, да подошло тут время испытания.
   Так уж заведено: как исполнится детине (ну, али девке) двадцать пять годков, положено испытать его. Не вертопрах ли какой, не гад ли подколодный и стоит ли ему доверять в дальнейшем.
   Еще со времен царя Тишайшего оборотни друг с дружкой крепко побратались. Грызться перестали, вместе жизнь проживать начали, вместе детей крестить. Новых собратьев искать, да молодым пособлять на ноги подняться. Много их теперь на Руси, раньше куда как меньше было. Почитай, в каждом городе своя Стая. Название такое придумали, чтоб корни-то молодые не забывали, да держались вместе крепче.
   И держались. Вон Демьян, из росомах, у него жена полька и до всех тайн допущена, хотя и человек... Так славно один раз уху сварил, что всей Стаей ему новый дом ставили на месте сгоревшего. Или Прокоп-волк, когда порезали его бандиты, на выручку позарившись... Он не женатый был, вот Глашка-волчица за ним и ухаживала. Осенью свадьбу сыграли... Всем от Стаи польза, да удовольствие. Ну и как, скажите на милость, беспутного в такое общество допустить?
   Вот в свое время и Якова очередь подошла. Заранее-то, ясное дело, никто ему про испытание не рассказывал. Что там, да как, узнаешь, мол, как время придет. Но намеки делали. Дескать, смотри... Чуть что не так - головы не сносишь, а если и помилуют, все равно из города погонят за милую душу. Яков, конечно, трепетал. А ну - не совладает? Агафья, его жалеючи, рассказала бы, небось, про испытание, так сама еще молода была. Сущая казнь египетская и мука смертная...
   Собрались в назначенный предрассветный час у бортника Кузьмы в его избушке. Невелик домишко, вроде, а все разместились. Женщин мало было, да не от того это, что не пускали их, а просто ведь семьи у всех, дети. А те, что пришли, были почти все люди русские, достойные, работящие. Из ремесленников больше, а то из купцов. Учитель всего один, всё из угла стеклышками блестел. Солдаты старые были, приказчик в лавке, другие разночинцы. Офицеров, или там дворян потомственных в Стае отродясь не бывало. Странно даже, отчего так? Яков часто над этим думал. Будто благородные и верно совсем другие, не как они, что лаптями шти хлебали, а ноздрями мух ловили.
   Происхождение даже и по именам видно: Кузьма и Федул, Еремей и Прокоп (тот самый), Свирид и Сысой, Трифон и Анисий, Дунька да Марья, да еще кое-кто, всех так сразу и не упомнишь. Кто городской, а кто и с выселок, не всякого и в лицо-то знаешь. И он, Яков, конечно. Один Абдул всю картину портил своею татарскою личностью, однако же и тот был ничего, терпимый. Пусть позубоскалить любит, зато и знает его Яков с детства. Соседи они с Абдулом по улице.
   Слово Кузьма взял, самый старший из них, он же и в Стае Вожак. Сначала про дела мелкие говорил, не очень-то важные, а затем и до испытания дошел.
   И испытание такое оказалось: пойти, куда велят, да первого, на кого укажут, порвать безо всякой жалости. Сумеешь, мол - достоин с нами по жизни идти.
   Яков-то еще с вечера и сюртук особый, своего покроя, приготовил. Снимать такой дело плёвое. Дёрнул как следует - застёжки и расстегнулись. Штаны опять же пошире, на случай, если перекидываться придётся.
   Есть с утра не ел, волновался очень, один только леденец и взял. В дорожке думал употребить, да и про тот забыл. Так что в животе не от одного страха урчало.
   И вот пришли они с Абдулом и Сысоем к усадьбе богатой, что на окраине города, у кромки леса стояла. Живут здесь, дескать, немцы-кровопийцы, какие-то Унгерн-Экстернбергены, что ли. Их для дела задрать полезно будет.
   Пока шли, Яков, думал, чтобы указали ему на Мойшу-портного. Тот, жид проклятый, напротив яковова дома поселился, вывеску повесил, иудино племя, в три аршина. Клиентов сманивает. Или еще жидок есть такой, Абрашка Серные Уши. Говорят, у него в ушах сера горит так, что дым видать. Хотя того-то чего трогать, он безобидный дурачок...
   Вот если бы судью Гуляева, что папаше штраф надысь выписал... Какие-то там справки, мол, не наличествуют в полном объёме... Тьфу, крапивное семя!
   А показали вот на этого малька. И хотя видать за версту, что немец-перец-колбаса, кислая капуста, и как вырастет, будет русских людей на фабриках морить, а всё ж таки дитя. Щекастенький, и глазёнки такие живые... Эвон, как петушку-то обрадовался... Должно быть, мамка-папка тиранят, посластиться не дают...
   И вот его-то и надо убить. Для пользы Стаи. Для общей пользы. Когтем сзади по тонкой шее, до которой уже всего два вершка...
   И тут Яков остановился. Понял, что не сможет убить этого немчика. И Мойшу бы небось не смог, и судью. Не так его родители воспитали. Конченый он человек, одним словом. Для Стаи не надобен.
   И грустно тут стало Якову, аж до слёз...

***

   Когда Карлуша повернулся наконец, у него уже были надуты губы. Незнакомый дядя, хоть и угостил леденцом, оказался обманщиком. Не было на дереве никакой обезьяны! Мальчик подумывал было даже зареветь, но не стал. Уж очень утро хорошее было. Он простил глупого дядю (тем более, что тот и сам, кажется, расстроился из-за своего вранья. Вон его двое утешают) и поскакал на одной ножке, воинственно размахивая петушком, в кусты. То есть, конечно же, в джунгли, полные ягуаров и обезьян.
   А за оградой поникшего головой Якова поддерживали с двух сторон Абдул и Сысой.
   - Эх, ты... - беззлобно проворчал татарин, помогая незадачливому соседу застегнуть сюртук и выбивая от пыли картуз. - Провалился...
   Сысой ничего не сказал, только вздохнул. А Якову и сказать-то было нечего, он и рта не открывал. Слезинку только незаметно смахнул.
   Как через забор перелетал, вспоминалось с трудом.
   Последняя шерсть всего дольше, как всегда, держалась на ушах. Но вот и она сошла.
   Яков пощупал штаны сзади, убедился, что они целы (не зря такие шаровары надевал), да и побрёл куда глаза глядят. Тем паче, что из-за угла усадьбы показался дворник и весьма подозрительно на них троих уставился. И то слава те, Господи, что раньше не вылез. Тогда бы бежать пришлось без оглядки, а то и правда рвать, что под коготь попадет. Хотя нет, Сысой в Стае самый нюхастый, батюшка говорил. Верно, чуял, что в саду творится. Упредил бы.
   Никто Якова не держал, только Абдул сказал, чтоб вечером пришёл опять на совет. Судьбу его решать будут.
   Тот только кивнул и до вечера все бродил по выселкам городским, не замечая ни ласкового солнышка, ни тёплого ветерка, ни щебета птиц. Домой не заходил. Хотел было к родителям наведаться, да стыдно стало. Что-то скажут? И всё думал, думал, думал, даже голова распухла.
   Правильно ли поступил? Ему Стая доверие оказала, поручила благое дело сделать, а он... Да вот только в чём малец-то виноват? Да и как это - ни с того ни с сего взять и задрать человека? Как пёс цепной, не размышляющий! Рви, а там хозяин разберётся!
   Нет, правильно он сделал, по совести.
   А вот что за совестливость этакую будет - это вопрос.
   Голову снять, глядишь, и не снимут, однако из города попятят, как и обещались.
   Да отчего же, собственно, не снимут? Оплошал, скажут, так получай! Что им? Вон Сысой, раз такой нюхастый, чуял ведь немчика этого, знал, кто первым на него, Якова, выйдет, и ни гу-гу. Все они одним миром мазаны... Было от мыслей таких тошно до одури, сердце билось невпопад, щеки горели. Страшно было. От неизвестности и от предчувствий дурных страшно.
   Наконец, укрепив дух поговоркой "семь бед - один ответ" (хилое утешение, но уж лучше и правда разом со всем покончить, мочи нет ждать да терзаться), Яков двинулся в лес, к избушке. Благо и вечер наступил.
   Его уже ждали. По лавкам у стен сидела вся утренняя компания, а с ними и отец "подсудимого", на которого тот не посмел поднять глаз.
   - Все в сборе, - глухо произнес Кузьма и поднялся с места, поколебав свечной огонь. - Учнём, пожалуй.
   По горнице прокатился лёгкий шепоток, тут же, впрочем, стихший.
   - Не смог, значит? - продолжал Кузьма, оглаживая полуседую бороду. - Не прошёл проверку на вшивость-то?
   - Не прошёл... - буркнул Яков. На Кузьму он смотрел бестрепетно, исполнившись вдруг светлого вдохновения. Верно люди говорят, что семи смертям не бывать, и что один ответ, да и вообще - унижаться он перед ними не желает. Всё одно не простят.
   - Отчего же? Может, сдрейфил, смалодушничал в последний момент? Такое бывает... - пытливо глядел Вожак.
   - Нет, - качнул головой Яков.
   - А коли нет, так почему же?
   - Жалко мне мальчонку стало... - ответил Яков не сразу. Его снова охватила давешняя тошнотная одурь. Недолго храбрился...
   - Жалко, стало быть... И то, детей и пожалеть иной раз можно. А будь там не сопляк, а матка его, али папка, али дед дряхлый, что, легче было бы? Смог бы рвать для пользы общей?
   "И чего мучает? Все одно теперь..." - с тоской подумал Яков, а сам открыл рот и тихо произнёс:
   - Не смог бы... Нету на них передо мною вины. И ещё... Не так меня родители учили.
   И бросил наконец взгляд на отца, а тот... улыбался. И многие улыбались, только Яков по сторонам до поры не смотрел. Абдул подмигнул ему чёрным глазом.
   - Ну, если не соврал ты, Яшка, что не из страха малого не задрал, стало быть, хорошо тебя родители учили, - совсем другим тоном сказал Кузьма и оказалось, что он тоже улыбается. - Да сам вижу, что не соврал. Молодец.
   Яков непонимающе вертел головой, а вся Стая вдруг разом потянулась к нему. Кто по плечам, да по спине хлопнуть, кто кружку пива поднесть, кто сказать чего.
   - Да если б ты, Яшка, того мальца тронул, выгнали б тебя, как пить дать, - нашёптывал горячо на ухо Сысой и щекотал усами. - Нам зачем такие живодёры в городе? Отродясь не бывало и впредь не будет. Да куда там, сам бы в глотку впился. У меня меньшая дочка, Алёнушка, его годков.
   Калинин-младший слушал, пил пиво на голодный желудок, стремительно хмелея, верил и не верил. Мир будто в одночасье кувыркнулся через голову и всё никак не мог прийти в равновесие...
   Отец уже поднимал кружку казённой за нового члена Стаи, подталкивая сына в бок, когда Яков, растягивая непослушные губы в подобие улыбки, проговорил:
   - А что, Кузьма Ипатьич, проверку ведь я не прошёл... Что мне теперь делать... вшивому-то?
   - Сходи в баню, да поскоблись, дурень! - не дал никому и рта открыть язвительный Абдул и взрыв хохота сотряс избушку до основания, вырвался сквозь приоткрытую дверь наружу и там смешался с первыми отзвуками приближающейся грозы.
  

В дорожной петле

   После предыдущей деревушки, Семи Осин, меня устроил бы и куда менее уютный уголок, чем это селение. Лишь бы в том уголке не хватались за топоры, узнав, что у случайного путника нет разрешения на странствие от святых жрецов.
   Они называли меня нечестивым, добрые жители Семи Осин. И в их словах была правда. Я нечасто вспоминал о душе, много грешил в пути и редко призывал на помощь богов.
  
   У всякого человека есть дом и семья. Не с дерева же упали его родители, а перед ними - их, и так до бесконечности! У моего дома были резные ставни и бревенчатые стены, возведённые вот этими руками. А еще у меня была жена, родившая в положенное время сына.
   А однажды в деревню въехали разбойники. Староста ли им не угодил, поднеся мало серебра, или довольные лица пахарей шире иной сковороды вызвали у голодранцев ненависть, не знаю. Но они начали грабить. А мой сын, как потом сказали, попал им под копыта случайно.
   Я вернулся с ярмарки, взглянул в глаза жены, взял охотничий лук и пошел за негодяями. Догнал троих, отставших в пути и пропивающих наживу в таверне. И когда кровавая муть перед глазами рассеялась, вернулся домой. Вот только как прежде ничего не стало. Жена таяла на глазах, я не мог ее утешить. А из-за каждого забора нам в спину било глухое молчание.
   Убийца оскверняет все, чего коснется. Земля бы родить не перестала, а то чего похлеще... Вот вернутся те... Ну, помер сопляк, так что же теперь, несчастья в деревню тащить?
   Так ли думали земляки, или похоже, а когда я похоронил не перенесшую зиму жену, то собрал скарб и ушел из селения. В этих местах меня уже ничего не держало. И, как оказалось, в других - тоже.
   Дорога скоро научила меня ценить радость случайной встречи, мимолётное доброе слово, тепло костра и редкое, но желанное пристанище в пути. Я приловчился улыбаться, даже когда на душе скребут лесные коты. Улыбка ободряет друга, смущает врага и не даёт увидеть, как тебе на самом деле плохо.
   Но сейчас мне кажется, что дорога обвилась вокруг шеи и давит, давит, выжимая из легких воздух... Как змея. Или как петля. Если я так и не найду места, где смогу остановиться дольше, чем на день-два, то, наверное, петля-дорога выдавит из меня и последнее.
  
   - У вас кровь.
   Я тронул лоб. Да, точно, зацепился за ветку, когда отгонял собаку, маленькой эльфийке по плечо, мне - по колено. Но говорит уже не девочка, а... мать, видимо.
   - Заходите в дом. Поешьте с дороги, отдохните...
   Желудок яростно закричал, но я помедлил. В кошельке не звенело уже дня три.
   - ...дров нам наколете, - закончила эльфийка мягко. Я снова улыбнулся и шагнул к крыльцу, чувствуя, как, пусть медленно и неохотно, но всё же разжимается на моей шее тугая петля.
   И это было самое прекрасное ощущение за последнюю седмицу.
  

Деревенская сказка

   Это очень неприятно, когда тебя называют дурой набитой. Настолько неприятно, что произнёсшего такое хочется тут же, не сходя с места уничтожить. Лучше всего морально, но если язык подвешен не тем концом, а в голове от негодования сейчас, кажется, родится пара сверхновых, подойдет и грубая физическая сила. 
   В общем, выражаясь сухим языком протоколов, "гражданка Сеницына нанесла гражданке Иващенко побои лёгкой степени тяжести", за что та же самая Сеницына, но уже в статусе студентки и была благополучно отчислена из альма-матер. 
Разбивать дочерям ректоров носы всегда считалось наиболее вопиющим нарушением устава и приравнивалось к терроризму, так что Ольга отделалась еще сравнительно легко. Вот только как объяснить не ожидавшим такого подвоха близким, что в принципе ничего не случилось и вообще все суета сует? Тем более, если сама в этом не очень-то уверена... 
   Конечно, дома случился ужасный скандал. Ольга, пока материнский гнев не начал иссякать, старалась говорить поменьше, глаз не поднимать, любые порывы оправдаться пресекать в зародыше и вздохнула с облегчением, когда долгий и выматывающий душу разговор наконец закончился.  

За открытыми балконными окнами вовсю бушевала весна, одуряюще пахло черемухой, гремели первые утренние грузовики с ДСЗ, а бывшая студентка уныло думала, что мама, наверное, права. Она точно "бессердечная эгоистка", зря тратит её, матери, деньги, думает совсем не головой и ждёт такую дрянь, конечно, карьера поломойки в привокзальной тошниловке. 
Но всё-таки... Может, лучше уж так, чем разрешать всяким драным кошкам смешивать себя с грязью? Эх, что бы сказал на это папа..? Наверное, одобрил. Он терпеть не мог таких, как эта Лерка Иващенко... 
   Ольга сердито смахнула начавшую было выползать из уголка глаза слезинку. Вот этого бы папа точно не одобрил. Не реветь надо, а дело делать. Совсем скоро новый учебный год и надо постараться поступить хотя бы в местный колледж, раз уж с университетом ничего не вышло... 
   Она долго так сидела, прислонившись спиной к холодной балконной стенке и как-то отрешенно глядя на плывущие по небу облака, пока мягкие руки не обняли ее за плечи.
    - Эх, ты, Олька... - сказала мама, усаживаясь на скамеечку рядом с дочкой.
    - А что я? Я как ты, - прошептала та, уткнувшись носом в такие знакомые кудряшки светлых волос и тяжело вздыхая.
   Молодость у ее матери действительно была, что называется, "весёлой", с ранним неудачным замужеством, уходом из дома, ночёвками по квартирам друзей и прочими милыми шалостями. Завершилось эта песня только с приходом в жизнь непутёвой девицы не по годам серьёзного студента-медика, ставшего в будущем отцом маленькой Оли. 
   - Язва. Прободная, - резюмировала мама и невесело рассмеялась.
   А потом жизнь так закрутилась, что это субботнее утро, пропитанное грустью, начало видеться Ольге островком спокойствия в океане хаоса.
   Вернулся наконец из больницы Владик, яростно опираясь на костыль и с диким воплем радости повис на шее сестры (которой был, кстати, несмотря на юные года, на голову выше), больно стукнув гипсом по лодыжке...
   Умерла какая-то троюродная тётка мамы и она, "исполняя неприятный долг", отправилась за триста километров помогать с похоронами...
  
   Ее новый ухажер, Пётр Сергеевич, имел привычку задерживаться на своем авторынке дотемна, а ужинать приходить к Сеницыным, да часто под хмельком. Ольге он, хотя был лысоват и толстоват, нравился, а вот с Владиком "дядя Петя" находился в состоянии необъявленной войны. Что там между ними произошло, ни одна из враждующих сторон не признавалась, и на первый взгляд могло показаться, что долговязый рыжий пацан и солидный упитанный дядька души друг в друге не чают. Но Ольга-то видела, что еще немного - и в дело пойдёт разделочная доска, на которую с большим интересом поглядывает своими кошачьими глазами братец. Да и у Петра Сергеевича что-то уж очень вздуваются жилы на шее...
   За три года вдали от дома (не считать же приезды в краткие перерывы между сессиями) Ольга явно упустила нечто важное в жизни семьи и теперь просто растерялась.
   Сидеть как на иголках, ожидая скандала, было неправильно, но что делать, она не представляла. Папа всегда говорил, что Ольга бука и со своим мужем, если таковой у неё когда-нибудь и будет, наверное, станет разговаривать по большим праздникам, да и то о самом насущном. 
   Вернувшаяся с похорон мама немного разрядила обстановку, но тут у неё самой закончился отпуск, а работа встретила бесконечными авралами...
   Потом в один прекрасный день полыхнула розетка, державшаяся на честном слове, запылало кресло и успел, прежде чем Ольга сбила пламя, здорово обгореть шкаф с книгами. Закопчённый потолок, заметно почерневшие обои и чумазые дети, усердно пытавшиеся отскрести от пола оплавившийся нейлоновый коврик просто вынудили маму решиться-таки на много раз откладываемый большой ремонт.
За всеми этими происшествиями, перемежаемыми прогулками по родному городу и общению со старыми друзьями почти забылись прежние проблемы, институтские знакомства, не говоря уж о разных иващенках... 
   Потом стало ещё веселее.
   Не вынеся химических запахов, что источали многочисленные банки с краской и растворителем, принесённые бригадой строителей (Пётр Сергеевич помог), а также убоявшись обострения гастрита, сбежала из дому мама. Понятно, к кому.
   Владик перешёл в девятый класс, снял гипс, и немедленно умчался с друзьями в поход к морю. Спасибо хоть не на мопеде, уже стоившем хозяину перелома со смещением... 
А Ольге только и осталось, что ехать к бабушке в деревню.
   Нет, ещё были варианты освоить на практике профессию штукатура-маляра, или напроситься в гости к тётке, а то и вовсе заявиться на порог к счастливой парочке со своей дорожной сумкой. Но экономисты бывшими не бывают и руками работать не любят, у тётки усы, сварливый характер и муж - контуженный афганец, а последний вариант был бы и вовсе свинством. Так что Ольга собрала вещи, купила билет на электричку и поехала к бабушке.
   Бабушка выделялась в любой, даже самой большой толпе, благо с таким гренадерским ростом это совсем не сложно. А уж в жиденьком строю ожидающих вечерней электрички людей Ольга разглядела её ещё на подходе поезда к станции. 
Они вместе, всё ещё по инерции радуясь встрече и улыбаясь, будто не виделись лет двадцать минимум, подходили к высокому крыльцу бабушкиного дома, когда давно уже начавшее хмуриться небо прослезилось наконец дождиком.
   И плакало четыре дня подряд, без обеда и выходных.
   Ольга за эти дни успела очень многое.
   Наслушалась деревенских историй на годы вперед. Наелась вкуснейших бабушкиных блинов и щей. Заново познакомилась с дядей Костей, братом отца, который вечно мотался по стране, да и теперь заехал в родные края буквально на несколько часов, только старенькую мать проведать. Налюбовалась на дождь за окном... до зубовного скрежета. 
   Ей не было скучно. Скучно в гостях у бабушки просто не бывает. Сколько воспоминаний таит старая резная шкатулка, притаившаяся в шкафу, что за тихая радость охватывает при взгляде на милые морщинистые руки, всегда такие добрые и ласковые, какие сны навевают с детства знакомые вещи и запахи... Стоит лишь немного напрячь память и ты снова маленькая девочка, которая отказывается спать, пока папа не расскажет ей сказку о злой ведьме Анемии и добром волшебнике по фамилии Валидолис... 
   Да и новости из дома не давали скучать.
    Ремонт шёл своим ходом, зато Владик, оказывается, умудрился заболеть в своём походе сильнейшим кашлем, а так как мама была завалена работой, спасать путешественника отправился дядя Петя. Мужчины умудрились поехать домой ночью, потеряться в тумане, проколоть колесо и в конечном итоге добрались до города кашляющими, как старики, но совершенно дружными. Беспокоившаяся о семейном климате куда побольше Ольги мама хоть и получила в нагрузку двух больных, наконец вздохнула спокойно. 
   Нет, скучно Сеницыной-младшей не было. Но всё-таки в деревню ездят не затем, чтобы проводить дни напролет взаперти, лениво ворочаясь на кровати и подолгу уткнувшись в планшет. 
   Бабушка-то хоть курей покормить выходила!
   И когда дождь перестал, наконец, а на небо вылезло круглое умытое солнце, Ольга натянула резиновые сапоги и поспешила во двор. 
   Деревня была хоть и маленькой, но вполне благоустроенной. У бабушки, к примеру, дом, пусть и старый, разваливаться не собирался, имелись и электричество, и водопровод, и телевизор со спутниковой антенной, а многие местные жили и того лучше. Не богато, но вполне прилично. Так что пьяных в обнимку со свиньями и первачом не валялось, сгоревший дом был всего один, а деревенские улицы местами даже сохранили асфальт и не превратились после дождя в реки грязи. Незнакомый Ольге дядька в высоченных сапогах гнал нескольких упитанных коров, наверное на пастбище. Чья-то серая собака выглядывала из-под ворот, часто дыша. Было душно, солнце пылало как в последний раз, так что футболка Ольги моментом прилипла к телу. Воздух прорезала пара ласточек, спешащих под стреху дальнего дома, в гнездо. Бабушка открыла окно и выставила на подоконник, но так, чтобы не падало солнце, фиалку. Жизнь кипела. 
   Ольга прошла обе деревенские улицы из конца в конец, шлёпая по лужам и с наслаждением подставляя лицо вдвойне приятному в такую жарынь ветерку. Со знакомыми поздоровалась, рассказала о своих делах (конечно, без печальных подробностей), от ровесника, вечно перемазанного машинным маслом Васьки получила приглашение выпить вечером пива. Отказалась. Васька, кажется, особенно не расстроился. У него барахлило зажигание и что-то стучало в двигателе.
   За деревенской околицей начинался редкий лесок и ноги сами понесли Ольгу туда. Когда-то там, дальше за деревьями, стояли громадные корпуса цементного завода, к которым вела хорошо натоптанная тропинка. Завод уже много лет лежал в руинах, но стёжка так и не сумела зарасти. Местные ходили ей по грибы да по ягоды. 
   Лесок встретил Ольгу запахом мокрой листвы, пересвистом мелких птах и солнечными искрами в лужах под ногами. Яростно взвыли потревоженные комары, целыми полчищами взмывая из кустов. Бурундук, искавший пропитания в корнях, единым махом взлетел на дуб, только листва зашелестела. 
Ольга улыбнулась, продолжая путь. Боже, как давно она не была на природе! Городской парк с его чахлыми деревцами и целующимися на скамейках парочками не шел ни в какое сравнение с этим, пусть не самым густым, но настоящим лесом. Бабочки, еще не почувствовавшие прихода лета и оттого как-то робко перепархивающие с цветка на цветок, деловитые жуки, птичий свист, даже комары сейчас были приятны. Да что там, бодрости духа Ольги не испортили ни характерного коричневого цвета пластиковая бутыль, выглядывающая из травы, ни попадающиеся то и дело на тропе окурки. 
   Пребывая в таком солнечном настроении, она и повстречалась с котом. 
   Кот был большой, если не сказать громадный. Ольга и не подозревала, что такие - размером с овчарку, но намного толще - бывают. Его длинный белоснежный мех лоснился на солнце. Коту явно было жарко, он лежал на боку, вытянувшись поперёк поляны на добрых два метра и зевал, щурясь и демонстрируя розовый язык. Завидев Ольгу, котище неспешно поднялся на лапы и сел, обернувшись хвостом. Морда у него оказалась какая-то унылая, но голубые глаза смотрели внимательно. Изучающе.
   - Подойди-ка сюда, - сказал вдруг зверь утробным голосом.
   Как раз в этот момент Ольга всерьёз решала, сбежать ей, или нет. Встретить в знакомом с детства лесу снежного барса, или хотя бы простую рысь, конечно, вероятность небольшая, однако, как говорится, один раз и палка стреляет. Проверять не стоит. Говорящий кот же поразил её до такой степени, что Ольга судорожно вжалась спиной в дерево и вскрикнула. Колени так и норовили согнуться в другую сторону, тело пробила крупная дрожь. А кого бы не пробила!
   - Да не бойся ты, - продолжило чудо природы. И девушка действительно почему-то перестала бояться, а затем и отлипла от толстого ствола. Умом она понимала, что такого не бывает, что это неправильно и жутко, а вот не боялась больше и все тут.
   - Я же тебя не съем. 
   Судя по размерам кота, съесть он забредшую на свою поляну вполне себе мог бы, пусть и не в один присест. 
   - К-кто ты? И что т-тебе надо? - не сразу сумела произнести Ольга. Оказалось, чтобы голос дрожал, не обязательно бояться. 
   - Называй меня как хочешь, - сказал кот. Ольга при этом машинально подметила, что пасть зверь открывает не в такт словам и речь льётся будто из самых недр его тела. - А надо мне вернуть долг... 
   - Я ничего у тебя не занимала! - немного пришла в себя (если это вообще возможно в такой ситуации) и начала пятиться, обходя дерево, Ольга. Скорее с этой поляны, пока ещё что-нибудь не случилось. Домой! 
   - Не занимала, - спокойно отвечал кот. - Но ты кое-что мне подарила, а я в долгу оставаться не хочу.
   А затем их глаза встретились и девушка вдруг увидела себя как бы со стороны. 
   Вот она с бабушкой идёт вечерней дорогой от станции к деревне... 
   Вот ей под ноги выкатывается колобком маленький пёстрый котенок, прижимается к земле, а из-под покосившихся заборов привокзальных огородов с лаем вылетают в погоню за беглецом разномастные собаки...
   Вот она отступает, прямо как сейчас, бабушка говорит ей не смотреть накатывающейся волной своре в глаза, а маленький комочек жмется к кроссовкам... 
   Вот на шум выглядывают хозяева собак, каких отзывая, а каких и оттаскивая, а самая храбрая моська чуть не получает от уставшей пятиться Ольги по носу ногой... 
   И вот, наконец, только трава шевелится там, где только что пробегал котенок. Все происшествие не заняло пары минут и уже через час или два было благополучно забыто... 
   А потом Ольга увидела совсем другую картину. Среди древних замшелых деревьев, каких-то нереальных, словно бы нездешних, под вывороченными корнями толщиной в руку свито подобие гнезда. На подстилке из сухой травы лежат едва заметные в сумерках маленькие трёхцветные котята, кажущиеся еще более крошечными по сравнению с громадным белым зверем, свернувшимся клубком рядом. Ничто не нарушает их покой и только круглые глаза светятся в призрачном свете луны... 
Ольга так и приросла к месту, начиная понимать. 
   - Вот видишь? Как же за такое не отдарить? - проговорил кот. Морда его оставалась всё такой же унылой, но голос звучал бодро. - Загадывай желание, что смогу - исполню! 
   - А... - открыла было рот девушка, но тут совсем близко вдруг раздались громкие голоса и рев моторов. А через несколько мгновений на поляну один за другим выехали три мотоцикла, каждый несущий пару седоков. Кот словно в воздухе растворился, стоило отвернуться, зато в компании молодых людей, появившихся так неожиданно, обнаружилась Ленка Кузнецова, школьная подруга Ольги, приехавшая к тетке и пара знакомых ребят из местных, так что разговоров, радостных воплей и обмена впечатлениями хватило надолго. Выйти из ступора, правда, оказалось делом непростым, но Ленка растормошит даже фонарный столб, этого у неё не отнять. 
   Вернувшись домой с гудящей головой и наскоро поев, Ольга упала на кровать, чтобы моментально провалиться в сон. Денёк выдался уж очень насыщенный...
   Проснулась она в сумерках и, лениво сидя в кровати, долго не могла понять, утро сейчас или вечер. За окнами плавали обрывки какого-то колдовского тумана, стояла тишина, только часы в бабушкиной комнате тикали себе как ни в чём не бывало. На мгновение Ольге даже стало жутковато, но дом дышал уютом и теплом, со стены улыбался совсем ещё молодой папа, в кровати что-то привычно поскрипывало. Бояться было нечего. А потом вдруг раздался отчетливый крик петуха и почти тут же зашаркала тапочками бабушка. Оказалось всё же утро...
   Вчерашние похождения, а особенно фантастический кот подёрнулись за ночь дымкой сна и небыли, зато уж огненный борщ в тарелке, белоснежная сметана и, главное, сияющая как самовар Ленка, пересекающая в рассветных лучах бабушкин двор, были реальны на все сто... 
   Прошло два месяца. Ремонт, конечно, давно закончился. Занял он недели полторы, а не все лето, как мрачно прорицала мама. Владик с Петром Сергеевичем к тому времени выздоровели, Кузнецова, взбаламутившая всю деревню, уехала. Жить за счет бабушки дальше удобным не казалось, а потому Ольга собрала вещи и отправилась домой. 
   Дома же снова началась форменная катавасия, тем более, что мама не спешила возвращаться, не вынося запаха краски (а скорее желая побыть с любезным Петей наедине) и вся готовка с уборкой легли на её дочь.
   Владик приволок откуда-то потёртого хомяка, определил тому жить в банке, но хомяк каждую ночь сбегал, грыз книги, прятался под печкой и вообще вносил в жизнь Сеницыных радость и веселье. В конечном итоге брат отдал его знакомым и Ольга утёрла пот со лба. 
   Все эти дни она не вспоминала про удивительное, случившееся с ней в деревне. Не до того было. Всплывало то одно, то другое, то третье, домашние дела прочно затянули в свой водоворот. А затем начался набор в городской политех и Ольга собирала справки, а это занятие муторное и долгое. 
   Да и вообще - ничего не было и быть не могло.
   И только однажды ночью, когда ей отчего-то не спалось, загадочный кот пробрался в мысли девушки. За окнами кипело хлопотливое лето, все документы были наконец собраны и поданы, хомяк не угрожал любимым книжкам, неугомонный Владик давно спал, мама завтра всё-таки собиралась вернуться в родные пенаты и, пожалуй, не одна. Жизнь казалась простой и понятной. А всё-таки... 
   Ну кто же не хочет хоть на миг оказаться в сказке, увидеть воочию волшебство, ощутить на лице ветер других миров? Даже если всё это окажется только сном. А уж если по-настоящему... 
Как там говорил тот кот? Загадать..? 
   Ольга грустно улыбнулась.
   - Вот бы это всё вправду случилось... - произнесла она. 
   - Так себе желание, - сказал большой белый зверь с отражающими лунный свет глазами, появляясь на подоконнике, а оттуда перепрыгивая на кровать. - Давай другое. 
   Ольга широко распахнула глаза, онемев, и поверила в происходящее только тогда, когда кот, устав ждать её ответа, начал деловито вылизываться.
   А потом она, конечно, загадала новое желание, но это уже совсем другая история.
  

До осени

   Тучи не до конца еще затянули небо, но в комнате было темно и мрачно. Смотрели из рамок на стене лица, принявшие в полумгле свинцовый оттенок. Удивительную отчётливость обрела посуда за стеклом шкафа, хотя угол, им занимаемый, скрадывали глубокие тени. Близость грозы заставила стихнуть все посторонние звуки. Мир замер в ожидании. 

***

   Тяжёлые шаги в подъезде разорвали безмолвие квартиры, а тонкие стены и не пытались им помешать. Рыжеволосая девушка подняла глаза от книги и прислушалась. Шаги некоторое время приближались, а затем постепенно начали затихать. Особенно ясно в эти мгновения разносилось по квартире тиканье будильника. 
   Девушка собиралась вернуться к чтению, когда вновь услышала шумную поступь и почти сразу - стук в дверь. 
   Оставив книгу на подоконнике, хозяйка квартиры пошла открывать. 
   - Посылка! - ответил на просьбу представиться из сумрака, клубящегося за линзой глазка, низкий голос. 
   Когда же дверь открылась, взору предстало серо-зелёное существо нечеловеческого роста. Одежда его была увешана шнурами и эмблемами, кожистая голова, бугрящаяся шишками, разевала широкую крокодилью пасть, усаженную треугольными зубами. Алел высокий гребень, венчающий голову чудовища.
   - Ааа! - закричала девушка. Вторя ей, ударил гром.

***

   - А ты, Олька, совсем не изменилась. Вот ни капельки. Хотя бы загорела, что ли, - говорил рептилоид, устроившись в большом кресле за столом. Уютно горел светильник в жёлтом абажуре. - Дверь зачем-то поменяла, а сама всё та же. 
   - Загоришь тут. Двадцать солнечных дней в году и все зимой, - вздохнула сидящая напротив него девушка. - Да и не липнет ко мне загар, Морис. Одни веснушки... Ты пей чай, пей. Устал, наверное, с дороги. 
   - Я и пью, - отвечал Морис. Он запрокинул голову, открыл пасть и вылил содержимое чашки себе прямо в пищевод. - Вкуса не чувствую, но верю на слово, что хороший чай. Цейлонский? 
   - Индийский, - улыбнулась Ольга. - Ну, рассказывай. Как добрался? 
   - Сначала машиной, потом на поезде. Не люблю поезда... Остальные дембеля поехали дальше. Их Касимов в гости зазвал: барашка кушать, вино пить. А я сразу к тебе. Что мне их барашек... На один зуб и то мало будет. Вот твое печеньице - это вещь! 
   - А ты изменился, Морис, - сказала вдруг Ольга, внимательно глядя на гостя. - Шутишь, как всегда, а сам уже другой. 
   Рептилоид в расстёгнутой парадке пожал широкими плечами. 
   - Как... там? Очень страшно? - тихо спросила девушка. 
   - По-разному, - отвечал Морис серьёзно. - Бывало страшно. А по большей части - как везде. Только колючка намотана, да дети сломанным оружием играют. Ты не верь "ящику", Олька. Не взрывают там ничего. Уже не взрывают. Там народ совсем другой, понимаешь? Ему время нужно, чтобы успокоиться. Ну и крикунов этих, конечно, выгнать. От них вся злоба. 
   Ольга поднялась на ноги и отвернулась к окну, чтобы прижаться лбом к холодной поверхности стекла. Дождь так и не начался. Гроза уползала на юг. 
   - А Дима? - спросила девушка наконец. Голос ее звучал глухо. - Как он там? 
   - Да всё у него нормально, - сказал Морис. Его огромная четырёхпалая рука бережно коснулась плеча Ольги. - Недолго уже осталось. Вернётся твой сержант Кузнецов с медалью, сыграете свадьбу... Чего головой мотаешь? Я тебя, соплюшку вот такую, на санках катал, а ты мне ещё не веришь. 
   - Я верю, - вздохнула Ольга. - Но от этого проще не становится. 
   - Да знаю я, - сказал Морис. - Но ты терпи. Пиши чаще письма. Жди. Когда ждут - легче. Осенью обниметесь. 
   Девушка кивнула и вместе с другом они стали смотреть, как уходят тучи. 
   А до осени оставалось ровно девяносто семь дней.
  

Долина перемен

   Никто в Долине тысячи ручьёв не заметил, как пришла осень. Когда дня не хватает, чтобы переделать все дела, а стоит коснуться головой подушки и тебя обнимает вечно молодой, смеющийся бог сновидений, просто нет времени следить за увяданием мира. Шум воды, блеск чешуйчатых тел на перекате, новые, вчера только найденные тропы в горах - всё это куда интереснее, чем считать дни и готовиться к переменам. Пока ты юн, перемены просто происходят и всё.
   Потому Кенси очень удивился, заметив однажды, что старый клён на вершине холма стал весь красный. Прыгая вверх по камням, он отметил между делом, что его вышитая курточка почти не греет, а валуны холодят ноги сквозь тонкие подошвы тряпичных туфель. Ни разу не встретил он по дороге стрекоз и бабочек, не услышал привычных трелей птиц... Словом, юноша осознал вдруг, что мир вокруг изменился и произошло это словно бы в его, Кенси отсутствие. А может быть... может быть, он и сам теперь другой?
Кенси даже остановился, ошарашенный такой мыслью. Посмотрел на свои руки, потом на ноги, придирчиво оглядел живот. Всё как будто бы оставалось прежним, но точно сказать всё-таки было нельзя. Вот бы посмотреть на себя со стороны!
В конце концов Кенси продолжил путь. Ему хотелось убедиться собственными глазами, что клён и правда стал красным, как кровь. 
Склон не был особенно крутым и всё-таки восхождение отняло у юноши немало сил. Если как следует подумать, в последние дни он чувствовал себя каким-то вялым и ослабевшим. Не в этом ли заключалась причина чересчур скорой усталости молодого и крепкого тела?
Кенси долго не мог отдышаться, упёршись лбом в кору дерева на вершине, а ладонями - в колени. А когда перестал сопеть и отдуваться и разогнулся, стряхивая с головы несколько багряных листьев, то понял, что на холме не один.
   Старый, седой как лунь мужчина восседал, скрестив ноги, у корней дерева. Кожа его была тёмной, будто камень, а глаза скрывали тяжёлые набрякшие веки.
Кенси удивился старцу. В долине он его не видел до сих пор ни разу. Как древний дед вообще сумел вскарабкаться на такую высоту, да и зачем?
   - Присядь со мной, - сказал вдруг старик. - Ты устал, а дело к вечеру.
   И действительно: солнце, совсем недавно всходившее над домами селения, хоть и стояло пока ещё высоко, уже явно катилось на закат.
   - Кто ты такой? - спросил Кенси и уселся рядом со стариком, приняв ту же позу, что и он.
   - Меня зовут Пернатым, - отвечал на это загадочный старец, почти не разжимая губ, так что понимать его было нелегко. - Я сижу здесь уже несколько дней и очень проголодался.
   Кенси решил, что сумасшедший дед не знает, как слезть вниз. Ну и поделом: нечего было взбираться на такую кручу! И всё-таки юноша достал из кармана горсть орехов и мелких яблок и разделил трапезу с Пернатым. Он и сам был голоден.
   - Скажи мне, уважаемый, отчего листья больше не зелёные? - спросил Кенси наконец. - Что-то происходит в мире, только я не могу понять, что.
   - Осень пришла в долину, - отвечал старик просто. - Она всегда приходит в это время. Ты ведь не удивляешься тому, что слива давно уж отцвела и сбросила плоды, а карпов в ручьях сменили налимы. 
   Кенси прикусил губу. До произнесенных старцем слов он и не задумывался обо всех этих изменениях, воспринимая их как должное. А ведь и правда, всё теперь совсем не так, как было раньше, до этого. А до этого всё было не так, как тогда, совсем давно. Что было раньше этого "давно", юноша, как ни старался, вызвать из памяти уже не мог. Он хорошо помнил, как набивал карманы вишней и земляникой, как ловил плотвичек и гольянов на стремнине, как взбирался на деревья и прятался в кустах, желая подшутить над товарищами. Как следил за блеском солнца на спинах форели и с хохотом бегал от пчёл, не желавших делиться медом. А вот раньше... Что же было раньше? Голова Кенси заболела от усилий, но вспомнить всё равно ничего не удалось.
   Так они и сидели вдвоём на вершине холма, молчали, а кленовые красные листья падали им на головы и колени. 
   Кенси не заметил, как вокруг стемнело и только всё усиливающийся холод вывел наконец юношу из раздумий. Он с трудом разогнул затёкшие ноги и удивленно огляделся кругом. Темень стояла непроглядная, даже луна зашла за облако и только звезды дарили прозрачный холодный свет, почти не достигающий земли. Кенси с тревогой представил, как он в такой темноте будет спускаться вниз, да ещё и старика за собой волочь. Не оставлять же его здесь, убогого. Промается вот так на вершине ещё пару дней и замерзнет до смерти. Кенси хотел уже было спросить у продолжавшего сидеть без движения деда, нет ли у того хоть огня высечь, когда и так скудный свет звезд закрыла черная тень. С мягким шелестом с небес спускались большие, много больше Кенси существа. Основная часть их, плавно скользя по воздуху, разлетелась над Долиной, а трое небесных посланников снизились прямо перед юношей и стариком и опустились на ковёр из палых листьев и упорно не желающей сохнуть упругой травы.
   Кенси глядел на пришельцев во все глаза, но почему-то совсем не боялся. А ведь испугаться было, от чего. Крепкие, покрытые чешуйчатой бронёй тела держали могучие лапы - у кого четыре, а у кого и шесть. Головы венчали рога и шипы, тяжеловесные хвосты и тускло блестевшие в пастях клыки выглядели устрашающе. И всё-таки Кенси не боялся.
   - Больше никто не пришёл, Пернатый? - гулко проговорило одно из чудищ.
   Юноша даже не удивился, когда, повернув голову, увидел на месте старца почти такое же существо, что и спустившееся с неба. Разве что вместо чешуек оно было покрыто белыми гладкими перьями, да хвост больше напоминал фазаний.
   - Никто, - сказал Пернатый таким глубоким голосом, что у Кенси на мгновение замерло сердце.
   - Ну что ж, - протянуло первое чудовище. - Да будет так.
   Потом оно повернуло светящиеся лесными гнилушками глаза к Кенси и стало рассказывать.
   Юноша во время этого повествования несколько раз отвлекался, то вдруг вспоминая что-то очень важное, о чём до этой ночи и думать не думал, то начиная понимать доселе непонятное. И всё же голос невероятного зверя не просто звучал в ушах Кенси, он проникал, казалось, в каждую пору на теле юноши, заставлял дрожать каждый нерв его тела. А главное - этот голос вызывал в голове необычайно яркие, подробные картины, которые невозможно забыть. Даже думая о своем, Кенси запомнил каждое произнесённое слово.
   Когда рождается новый дракон, он долго остаётся слепым и слабым, а многие, даже окрепнув, так и не доживают до пробуждения разума и остаются дикими тварями всю свою краткую жизнь, пока не погибают в очередной схватке за пищу и охотничьи угодья. Редкий новорождённый переживает десятую зиму. Так записано в древних легендах, так было от начала времен.
   Могло бы так продолжаться и впредь, если бы мудрейшие из мудрых драконов, истинные повелители небес не обнаружили некогда способ обращать юных неразумных детенышей в человеческих детей, а самим принимать облик взрослых. Людям для жизни незачем большая территория, люди меньше едят и, в силу своей короткой жизни, быстрее взрослеют.
   Но даже и с этими новыми умениями тяжело было растить молодое поколение, ведь род человеческий еще и так подвержен болезням и увечьям. Лишь спустя долгие годы трудов и вычислений было найдено новое решение.
   Отныне немного подросших и набравшихся сил дракончиков обращали в людей и отправляли в эту чудесную долину. Здесь нет места болезням и злу. Само время идёт здесь не так, как в мире вокруг. Один день может обернуться неделями, а способен уместиться между двумя взмахами крыла бабочки. В долине для маленьких обращённых приготовлены дома, растут щедро ягоды и фрукты, в ручьях не переводится рыба, а в лесах птица и мелкие звери. Здесь юные драконы растут, учатся добывать пищу, познают мир, как и завещано предками. Родители не должны слишком долго опекать взрослеющих драконят, а в человеческом обличье они растут так быстро...
   Лишь раз в году, осенью границы двух миров истончаются на несколько дней. Приходит время тем драконам, что уже выросли и осознали себя, возвращаться к своим. 
   Он, Кенси - дракон. И только он из всех, живущих в селении ощутил грядущие перемены, услышал безмолвный зов Пернатого, пусть даже в последний день перед восстановлением границ.
   - Эта долина названа в честь множества ручьев, но есть у нее и другое имя, - сказал дракон напоследок. - Она зовется Долиной перемен. Не каждый, имея еду, свободу и тёплый кров, не зная забот и болезней захочет что-то менять в своей жизни. Для тех, кто еще не готов покинуть это место, мы приносим вдоволь припасов на зиму и теплую одежду, и до весны те редко покидают жилища. Хоть они и не в драконьей шкуре, но всё равно понемногу, один за другим впадают в спячку. А проснувшись весной - забывают всё, что было в прошлом году и история повторяется сначала. Тем, кто так ничему и не научится, не пожелает чего-то нового, не устремится к переменам, оставаться здесь вечно. Лучше уж так, чем драки за самку и воровство коров с людских пастбищ. А тебе здесь больше не место, дитя.
   - Значит, кроме меня сегодня никто не... не повзрослеет? - с трудом подбирал слова Кенси. - И я могу не увидеть их больше?
   - Это так, - сказал Пернатый. - Ничего не поделаешь, таков порядок вещей. 
   - А еще мы принесли новых драконят, - добавил молчавший до этого дракон с витым рогом во лбу. - Для них всё только начинается.
   Тем временем одна за другой возвращались крылатые тени, разлетевшиеся по селению еще до начала разговора. Никто из юных жителей долины за ними не следовал. Могучие драконы не смогли бы в таком количестве уместиться на вершине и описывали круги над головой Кенси. 
   - Ночь на исходе. Нам пора покидать это место, - сказал Пернатый. - Ты полетишь со мной, мальчик мой.
   - Там мои друзья... - нерешительно протянул Кенси.
   - Они еще не готовы. Гляди, все спят, ни в одном окне нет света, - отвечал на это старый дракон, поведя лапой. - Мой зов услышал ты один. Но не отчаивайся. Может быть, в следующем году ты их увидишь.
   - А может... - начал Кенси тихо, сбился, а потом заговорил уже громче, увереннее. - Может быть, я поговорю с ними? Сейчас? Ведь есть же ещё немного времени, да? Вдруг они поймут.
   Пернатый взглянул на Кенси сверху вниз, а потом ухватил одной лапой поперёк тела, оттолкнулся другими и взмыл вверх. Но не утащил вздорного мальчишку к таинственной границе миров, как успел уже подумать и испугаться Кенси, а мигом преодолел путь до окраины селения, где опустил юношу на землю.
   - Говори быстрее, наше время здесь на исходе! - напутствовал он уже бегущего во все лопатки Кенси вслед. Юноша исчез во тьме, ничего не ответив.
   Некоторое время Пернатый ходил туда и сюда в ожидании, потом немного посидел, вглядываясь в ночь. Затем он поднялся в воздух и облетел селение кругом. В одном приземистом длинном доме неярко светились окна, но во дворе никого не было. 
   - Старейший, пора в дорогу! - крикнул ему один из драконов, прилетевший от холма.
   - Знаю. Но подождём еще немного. Иначе мы рискуем вернуться в племя ни с чем.
   Сказав так, Пернатый сделал еще несколько кругов над жилищами, но из дома со светом так никто и не вышел.
   - Старейший... - на этот раз к нему приближался тот самый дракон, что рассказывал Кенси о Долине перемен.
   - Оставь титулы, Сказитель. Ненамного-то я тебя старше. Иначе мне придётся звать тебя Хранителем древних знаний, Велеречивым и Многомудрым.
   - Хорошо, хорошо, Пернатый... уговорил. Чего ты медлишь? Парень испугался и убежал! А если и нет, у нас всё равно не осталось времени его ждать. Скоро рассвет.
   - Ты прав, друг, - произнёс Пернатый грустно. - Он уже не вернётся. Улетаем.
   Два дракона быстро присоединились к остальным, уже начинающим забирать вверх, к тускло мерцающей выше облаков небесной двери. В этом году посещение Долины для них закончилось ничем.
   - А все-таки жаль, что... - начал было Сказитель, но тут прямо перед ним из облачной толщи взвился свечой молодой дракон с длинным, как у воздушного змея хвостом. На его спине, отчаянно цепляясь за что придется, лежали юноша и девушка.
   - А я правда тоже так смогу? Ну, как ты, Кенси? - верещала девчонка, захлёбываясь от восторга. Её спутник вопил без слов и хохотал. Какой же настоящий дракон испугается полета!
   - За мной, молодежь! - крикнул что есть мочи Пернатый, заметивший, как начинают дрожать и блекнуть края портала и метнул свое тело в проход. Всё ещё не оправившийся от изумления - вот это да! Без помощи старших научиться оборачиваться! - Сказитель ринулся за ним.
   Кенси успел проскользнуть за стариками в последнюю минуту, да и то с третьего раза. Всё-таки это был его первый полет. Юного дракона мотало в воздухе из стороны в сторону и всё же он смеялся, как безумный, вторя друзьям. Для них троих наступало время перемен.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"