Мой папа - Мюнхгаузен. Само по себе это заявление суть парадокс: вы ведь мне, как сыну Мюнхгаузена, можете и не поверить. Но он и вправду умеет рассказать всяких занимательных жанров. Собственно, мой короткий рассказ почти целиком и будет не вполне литературным пересказом некоторых из них. На всякий случай, я постарался расположить их в порядке невозрастания энтропии:
Жанр первый: политический триллер:
- Как думаешь, сынок, почему японцы так хотят обратно свои острова? Там же камни. (И через паузу, с удвоенным энергичным недоумением) Камни!?!
Но!...
Раз в году со всех концов земли на остров Шикотан приплывают ...крабы! Миллионы крабов со всей планеты приползают на остров Шикотан. Представляешь, на этих камнях миллионы крабов, вповалку, в несколько слоев. Ужас!
- А зачем?
- А там, сынок, они сношаются. Грубо говоря, ебутся.
- Им что негде больше...?
- Нет! Только в одном месте в мире могут спариваться крабы.
- А почему они не могут спариваться в других местах?
- Понимаешь, в других местах у них не стоИт. Собственно, на этом построена вся японская экономика.
Жанр второй: приключенческая повесть.
Мой дядька купил дачу в Сухуми, еще до войны. Отец поехал к нему в гости, а после делился впечатлениями:
- Дача двухэтажная. Участок - 25 соток. Или больше. Я пока его обошел весь, даже устал!
Мы сидим на кухне, тихонечко выпиваем. После разговоров на разные темы, батя вновь возвращается к дачному участку.
- Участок - огромный. Сосны растут, как в лесу. Я вышел погулять - чуть не заблудился!
В течение вечера он еще несколько раз вспоминает об этом участке, причем последняя версия звучит примерно так:
- Я таких участков еще не видел: огромный, как не знаю где. Пошел прогуляться после ужина и заблудился. Стал кричать - ничего не слышно. На дерево залез - ничего не видно. Веришь, сутки блуждал?! Меня искали всем поселком. Вертолет вызвали. Я уж думал, что с голоду помру. Ну, участок такой большой - двадцать пять гектаров!".
Жанр третий: полотно.
Мюнхгаузен, как известно, славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врет.
В Саратове на Соколовой горе стоит мемориальный комплекс в поддержку павших. Венчает все это благородство эдакая стела в виде столпа, вокруг которого летают железные журавли.
- Сидим мы в ... году в парке на площади Революции (тоже в Саратове) вместе с Бернесом и Френкелем. Слышал про таких? Пьяные, конечно. Я им говорю: "Вот вы, поэты-песенники, взяли бы и сочинили нам песню хорошую. "Жора, не вопрос, - Френкель говорит, - ты тему дай!" А я говорю, что, мол, есть такие стихи хорошие у Гамзатова, про журавлей.
Они послушали, и тут же достали листочек, карандаш и стали чего-то писать. Прямо на глазах сочинили - до чего талантливые люди!
А на следующий день эту песню уже по радио передавали. Я тогда пошел к первому секретарю обкома на прием и предложил построить мемориальный комплекс. А под ним спрятать магнитофон, чтобы он играл песню про журавлей. Представляешь: как будто из-под земли?! "Только, - говорю, - чтобы все было видно из моего окна!"
Отец глядит в окно, где в ночном небе подсвеченные снизу прожекторами улетают журавли. И добавляет с грустью:
- А магнитофон сперли...
Жанр четвертый: детектив.
-Сынок! Ты знаешь, что твой отец присутствовал при том, как делили Саратовский Пирог!
-В каком смысле?
-В прямом. Я захожу, а ОНИ его делят! Непростые люди, о-о!
Жанр пятый: боевик.
У отца привычка говорить о себе в третьем лице:
- Твой отец - чемпион по боксу!
Это правда: он был чемпионом в Сухуми среди юношей в наилегчайшей весовой категории.
- У меня удар полторы тонны, ты знаешь! Я, бывало, выйду вечером из дома - мне навстречу Гамсахурдиа идет. Увидит меня - и бежать! Боялся меня страшно! Ему уже все говорили: "Жорик гулять вышел, ты уж лучше домой иди".
Жанр шестой: историческая драма.
- Всегда помни, сынок, что ты - наследник Эчмиадзина!
В Эчмиадзине находится резиденция католикоса всех армян. В нашей семье живет легенда, что наш пра...прадед - основатель рода, украл и взял в жены дочку католикоса.
- Вот помру, - обещает батя, - все тебе достанется.
- А много там всего?
- Да немного уже осталось - всего семь сундуков золота. Остальное враги украли.
- Какие враги?
- Враги нашего рода. Меня в ... году, было, нашли люди, специально из Парижа приехали. Говорят: дядя Жора, мы твое наследство привезли - семь сундуков.
- А ты?
- А я не взял!
- ?!!
- А я сказал им: заберите эти сундуки. Принесете обратно, только тогда, когда наполните их КРОВЬЮ НАШИХ ВРАГОВ!..
Из этих вот коротких историй в меру одаренный читатель, вероятно, уже составил вполне внятный портрет моего отца. И мне к этому портрету почти нечего добавить, кроме, быть может, нескольких внешних штрихов:
Мой папа вздорно-стремителен, как могут быть вздорны и стремительны только маленькие холерики. В церковь он не ходит, а бегает: пулей влетает в храм божий со свечками наперевес, рассовывает их как попало и крестится, будто крадет.
При встрече он пожимает руку в надежде сломать ее с первого раза. При ходьбе втягивает голову в плечи, а изуродованные псориазом руки засовывает глубоко в карманы своей старенькой куртки. В любое время года он носит темные очки в оправе, модной в семьдесят пятом году: у него воспаляются и постоянно слезяться глаза. Он курит Приму и пьет Балтику девятый номер, и я знаю почему: потому что больше градусов за те же деньги. Когда я смотрю на его ботинки, мне хочется плакать.
Положение его, как и у почти любого пенсионера (то есть несколько хуже губернаторского), вдобавок, усугубляется тем, что (во втором браке) у него больная жена, котрая почти не встает с постели и сын - идиот. Он выносит за ними горшки и называет их инвалидской командой. Его версия по этому поводу выглядит так: "Это не мой сын. Мне его подбросили при рождении. Его хотели убить, но потом решили подбросить. Это бог его спас. Потому, что - божий человек!"
Да, и вот еще что: перейдя Реку, примерно в полувечности ходьбы от переправы, каждый из нас встретит у обочины седую и косматую старуху. Она сидит там всегда и молча вращает срипучее колесо своей прялки. Пригядитесь: ее пряжа состоит из маленьких волосков, каждый из которых - чья нибудь суровая доля.
Лично я не собираюсь проходить мимо: на минуту я сойду с дороги, чтобы посмотреть ей в глаза и сказать строго и спокойно: "Ты не права, старуха! Совсем не права!".