Теплый майский день клонился к вечеру. В садах цвела душистая черемуха и абрикосы, под ногами шелестела молодая трава. Двое влюбленных сидели на скамейке под сенью развесистого дуба, в ветвях которого звонкой трелью разливались певчие птахи, и держались за руки.
- Лизонька, душа моя, вы будете писать мне? - темные глаза юноши с надеждой смотрели на взволнованное личико прелестной избранницы.
Застенчивая девица взмахнула густыми черными ресницами и коротко вздохнула:
- Петя, вы знаете мой ответ.
- Знаю, - юноша порывисто вскочил со скамьи и протянул руку возлюбленной. - Ваше признание сделало меня самым счастливым человеком на земле! Я готов всему белому свету кричать о любви к вам, милая Лизонька, - он преклонил перед ней колено и уже тише спросил:
- Согласны ли вы стать моей женой, Елизавета Никитична?
Смущенный румянец залил щечки юной барышни. Она более не осмелилась поднять взгляд на своего дорогого Петеньку, дабы не выказать неуемного восторга, ныне плескавшегося в ее дивных серых очах и переполнявшего счастьем ее девичье сердечко. Кабы не надлежащее воспитание, заложенное матушкой с детства, она давно бы приникла к широкому плечу статного юноши. На деле же Елизавета позволила себе лишь несмело улыбнуться и с тихим вздохом вложить маленькую ладошку в крепкую руку восемнадцатилетнего гардемарина.
- Да. Я согласна стать вашей... женой, Петр Михайлович, - сказала она с небольшой запинкой.
Счастливый юноша припал теплыми губами к дрожащей ручке своей невесты, отчего Лизавета тихонько ахнула, а уже в следующее мгновенье оказалась в пылких объятьях жениха. Впервые в жизни она ощутила сладость поцелуя. Словно нежный бутон розы она раскрывалась под лучами яркого солнца, ее голова кружилась как от хмеля, и она, трепеща от неизведанных доселе ощущений, в упоении отвечала на осторожные, ласковые поцелуи. Поначалу они были весьма легки и целомудренны. Но по мере того как страсть завладевала молодыми сердцами и мутила их разум, поцелуи эти становились все продолжительнее, дыхание влюбленных смешалось и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы вдалеке не послышался голос старой нянюшки.
- Барышня, Лизавета Никитична, маменька вас к обеду ищут. Где же вы? Отзовитесь.
Лиза в испуге отпрянула от Петеньки, ладошкой прикрывая припухшие от поцелуев губы:
- Теперь все узнают.
- Ну и пусть, - беспечно хмыкнул в ответ юноша. - Вы - моя невеста, Елизавета Никитична, потому мы можем позволить себе некоторые вольности.
- Так-то оно так, - девица зарделась как маков цвет. - Но надобно по всем правилам, просить моей руки у батюшки.
Гардемарин приосанился, поправляя пряжку на новеньком мундире.
- Никита Матвеевич вернулся из Москвы?
- Нет, - Лиза покачала белокурой головкой и устремила задумчивый взгляд на жениха. - Третьего дня уехал. Обещал скоро воротиться, но никаких весточек еще не присылал. Со дня на день ждем возвращения батюшки.
Петр вздохнул с досадой.
- Жаль, что мы с Никитой Матвеевичем не свидимся до моего отъезда. Впрочем, я обо всем извещу своего отца. Вскорости он нанесет вам визит.
- Голубушка моя, Лизавета Никитична, - нянюшка добрела до скамейки, где расположилась влюбленная парочка и хмуро воззрилась на воспитанницу, не забыв сперва отвесить поклон молодому графу Чернышеву, - мне от вашей матушки ох, как достанется. Я, пустоголовая, ненадолго зазевалась, грея на солнышке свои старые кости, а вы, барышня, тут же воспользоваться моей рассеянностью, и изволили гулять по парку наедине с барином. А меж тем Наталья Владимировна мне строго-настрого запретила отходить от вас даже на полшага. Что же это получается? Девица на выданье...
- Не серчай, Авдотья Еремеевна, - вступился за невесту Чернышев, сверкая белозубой улыбкой в косых лучах заходящего солнца. - Это я увел Елизавету Никитичну подальше от любопытных глаз, дабы открыть ей свои чувства.
- Матерь Божья, Петр Михайлович, да что вы говорите? - Авдотья охнув, едва не рухнула графу в ноги, но вовремя сообразив, что не в силах будет подняться, конечности уж не гнулись как прежде, благоразумно осталась стоять на месте, только морщинистые пальцы переплела на необъятной груди. - Какая добрая весть! Вот матушка обрадуется. Идемте со мной. Наталья Владимировна поди заждалась вас к обеду.
Вечером следующего дня семейство Аничковых в полном составе расположилось в обеденной зале большого подмосковного имения Подберезье. Огни от множества свечей, расставленных в тяжелых серебряных канделябрах, отбрасывали мягкие золотистые отблески на белоснежную скатерть и сверкающие серебром столовые приборы. От тарелок поднимался густой ароматный пар. В центр стола слуги водрузили большое блюдо с нарезанными ломтями баранины, запеченной в собственном соку с зеленью, тушеного в сметанном соусе карпа, румяный окорок и пироги с дичью и морковью.
Все давно приступили к трапезе, как у Лизы неожиданно пропал аппетит.
- Батюшка, я что-то не понимаю, - она отложила приборы в сторону и вопрошающе уставилась на родителя.
- А что тут понимать? По мне итак все предельно ясно, - Никита Матвеевич, импозантный мужчина с медно-рыжими волосами и усами, лихо закрученными вверх как у гусар, поднял фужер выдержанного французского вина, по случаю раскупоренного сим же днем, и вторично провозгласил тост: - За будущую баронессу Ламздорф!
- Но...
- Никаких но, - неодобрительно нахмурил рыжеватые брови Никита Матвеевич. - Коли нынче не выйдешь замуж, в будущем сезоне вряд ли сыщется более выгодная партия, чем эта.
- Матушка, что же вы молчите? - Лиза с мольбой обратилась к женщине, за весь вечер не промолвившей ни слова и украдкой вытирающей кончиком платка повлажневшие веки.
- Отец выбрал для тебя достойного жениха, Лизавета. Будь благодарна за его старания.
- У меня есть жених! - не сдержавшись, Лиза вскочила из-за стола. - И вы все его прекрасно знаете! Это Петр Чернышев! Петр Михайлович сделал мне предложение...
Четыре пары глаз удивленно воззрились на своенравную девицу, благо Никита Матвеевич кивком головы успел выдворить слуг из столовой, дабы избежать досужих сплетен и кривотолков. Ничего не поделать. Он затеял чересчур щепетильный разговор. Знал же наперед, что старшая дочь заупрямится и не согласится идти под венец с человеком, которого она и в глаза-то никогда не видела. А тут еще некстати вспомнила про этого заносчивого мальчишку, графского сынка. Но он-то сам, Аничков Никита Матвеевич, никакого согласия на брак Лизаветы и Петра Чернышева не давал, а значит, и не было между ними никакого сговора. А впрочем, речь не о том! Никто в доме не смел перечить главе семейства! Обычно бледное лицо его тотчас пошло багровыми пятнами. Отцу не пристало извиняться за свои решения и оправдываться перед собственной дочерью.
Никита Матвеевич поставил пустой фужер на стол и тихо повторил:
- Твоего жениха зовут Карл Борисович, барон Ламздорф. Он служит в Канцелярии статс-секретаря Ея Императорского Величества, самого графа Александра Андреевича Безбородко! Это большой и очень важный человек в государстве!
- Намедни я согласилась стать женою графа, - не отступала от своего упрямая девица, глядя в помрачневшее лицо отца.
- Чернышева можешь забыть, - жестко отрезал Никита Матвеевич. - Он гол, как соко́л. За ним нет ни гроша, кроме захудалого имения в полсотни душ. Старый граф все распродал за долги. Теперь вон опять в новые влез, дабы единственного сына устроить в Кронштадт.
- Моего приданого хватит расплатиться с долгами и устроить нашу жизнь...
- Ну, уж нет! - Никита Матвеевич в сердцах стукнул кулаком по столу так, что зазвенели тарелки. - Не бывать этому. Пусть ищут богатую невесту в другой стороне.
- Батюшка, сжальтесь, - из серых глаз брызнули слезы. Дочь молитвенно сложила ручки как перед образами, все еще уповая на то, что отец переменит свое решение.
Но все оказалось тщетно.
- Я дал согласие и подписал необходимые бумаги, - глухо сказал он и от этих слов внутри у Лизы будто что-то оборвалось.
Она закрыла лицо руками. Никогда еще она не чувствовала себя столь одинокой и несчастной. В горле застрял ком, девушка судорожно вздохнула, глотая не прошеные слезы, и через силу произнесла, словно и не своим голосом, в последней попытке вразумить родителя:
- Несомненно, барон слишком стар для меня. Я его не знаю и никогда не смогу полюбить.
- Барон Ламздорф моложе меня лет на десять, не меньше. Он совсем не старый. Ну, будет тебе печалиться, - отец вышел из-за стола и обнял дочь за плечи. - Стерпится - слюбится, дочка. Ты еще узнаешь супружеское счастье.
Терпеть общество чужого, незнакомого человека? Видеть его изо дня в день, думая, что все могло случиться иначе? Лизонька не хотела обрекать себя на жизнь с нелюбимым и терзаться муками ненавистного замужества! Однако другого выхода у нее не было. Отец был непреклонен, и она расплакалась горше прежнего. Перед взором снова встало гордое, чуть надменное лицо Петруши, загорелое от частого пребывания на солнце, с темными проницательными глазами и широкими дугами бровей, неустанно твердившего ей о своей любви. Как же часто он повторял ей ласкающее слух "моя Лизонька"! Сердце изнывало от горя и тоски. Она не вынесет этого более. Лиза отшатнулась от отца и бросилась вон из столовой.
Когда за дочерью со стуком захлопнулись двери, Наталья Владимировна укоризненно посмотрела на мужа:
- Никита Матвеевич, вы грех берете на душу, скрывая от Лизаветы истинную суть вещей.
- Ей не обязательно все знать, Наташенька. Ничего уже не изменишь, - отец семейства устало опустился на стул и, поморщившись, поднес руку к сердцу. Снова кольнуло, как и в прошлый раз, когда пришло известие о крупном проигрыше сына, едва не разорившим семью. Вот ведь остолоп! Чуть по миру всех их не пустил! Хорошо еще, в Канцелярии нашлись добрые люди, которые в два счета помогли расторгнуть бесчестную сделку. В деньгах семья ничего не потеряла. Это так. Однако цена услуги оказалась непомерно высокой.
- Батюшка, вам плохо? - старший сын Павел, все это время сидевший низко опустив светлую головушку, и стыдливо избегая взгляда с сестрой, обеспокоенно протянул руку к отцу.
- Павлуша, принеси сердечные капли, я оставил их в кабинете на столе.
Павел кинулся за склянкой с бесцветной жидкостью, выписанной на днях отцу местным эскулапом.
Тем временем Наталья Владимировна поспешно наполнила стакан водой из графина и поднесла к побледневшим губам супруга.
- Вот, выпей, Никита. Потерпи, сейчас полегчает.
А рядом с матерью сидела девочка с голубыми, как чистое небо глазами и, слушая внимательно взрослых, молча, наблюдала за разворачивающейся суматохой.