Иван Купала - праздник, брачная песнь цветов. Каждая травинка распускается во всей своей красе и, благоухая на много вёрст, громко заявляет о своём желании любить и быть любимой.
Самая короткая ночь, самый долгий день, самое начало конца.
Босоногое дитя на краю бездонной могилы. Медленно опускает седой старик добротный гроб. Сколотил его для себя ещё до войны и бережно хранил на чердаке под старым зипуном. Не думал он, что придётся его отдать одной из дочерей.
Гримаса боли не искорёжит его лицо. Всё уже позади. Много дней он просил о помощи доктора из немецкого полевого госпиталя. Потом на коленях молил офицера о пощаде, пытаясь на ломаном немецком объяснить, что это не тиф, а последствия тяжелых родов. И офицер смилостивился, у него тоже на далёкой родине осталась молодая жена с ребёнком. Он дал ещё два дня на самостоятельную ликвидацию больной. Иначе, в целях безопасности армии, они сожгут всю усадьбу. И ещё четырнадцать душ будут искать покой в затерянных смоленских торфянниках.
А она ещё так молода. Так весела и беззаботна была в девичестве, так рано была выдана замуж, так мало оставалось времени на устройство своего хозяйства под кровом мужа. Война оборвала всё. Вторые роды без старой повитухи резко подвели черту её жизни. Осталась только трёхлетняя дочка. Родные говорили, что она очень похожа на мать.
Последние несколько дней стали мучительными для всей семьи. Страх, жалость, отчаяние и никакой надежды на исцеление. Женщина умирала медленно и мучительно на глазах у всех. Молитвы и отвары не помогали, а только, казалось, продляли агонию и страдания.
Изредка приходя в сознание, мать подзывала к себе дочку и просила воды. Огромный ковш с водой выпадал из детских ручонок, вода выплёскивалась на пол и, раскалённые мамины губы могли поймать только несколько глотков. Воспалённые глаза матери неласково смотрели на ребёнка. В них был упрёк, потом задумчивость и горькая досада. Слёзы наворачивались, да так и оставались непролитыми.
Вот она - расплата за любовь. Грешную, запретную. Ты умрёшь в бредовом огне. На исходе вторых суток, тебя, ещё живую, положат в гроб и отец заколотит крышку. И, придя в сознание уже в гробу, на громыхающей телеге, ты не проронишь ни слова, ни стона. Ты нечеловечески устала от этой боли и горячки последних дней, от безудержного крика новорождённого младенца. Одна из твоих сестёр через несколько недель придушит твою малышку подушкой. Может быть, она вспомнит, как лукаво подмигивал ей твой муж, когда засылал сватов, но решили выдать замуж тебя. Или забота о своей грудной дочке толкнёт её на этот поступок. Ведь, идёт война, корову могут забрать немцы, сможет ли она выкормить своего ребёнка? А тут ещё и твоих двое.
Маленький гробик из свежевыструганных досок, дед поставит потом на крышку твоего гроба и вы навсегда уже будете неразлучны. Твоя трёхлетняя девочка останется сиротой. Муж вернётся с войны инвалидом без ног, всю жизнь он будет скитаться по поездам, госпиталям и интернатам. И найдёт свою дочь только через пятьдесят лет, находясь уже на самом пороге жизни.
...Усадьбу обещали не сжигать...
Что ты сейчас чувствуешь? Сухие доски плотно обступили со всех сторон, удушье, выводящее из сознания, и облегчение? Тебе не придётся смотреть ему в глаза, он не спросит у тебя, чей это был ребёнок. Осуждающие взгляды матери и сестёр никогда больше не кольнут болью твою душу. И тот, кого полюбила всем сердцем, первый и последний раз в жизни, с кем забыла про войну и мужа, он - единственная отрада души твоей, о ком мечтала в девичьих грёзах, давно ждёт тебя, сражённый автоматной очередью. Вот его крепкие и нежные руки. Он укутывает твоё измождённое тело в прохладную шинель, пропахшую порохом и землёй. Его объятья всё крепче сжимают тебя... Раздаются глухие раскаты где-то далеко. Но уже ничто не разлучит вас. Ты останешься с ним...
Босоногая девочка стоит на краю бездонной могилы. Яркая бабочка легко и свободно опустилась на скромный кладбищенский цветок. Угрюмый старик медленно черпает лопатой комья земли и высыпает их на крышку гроба. Короткая передышка и взгляд его падает на беззаботное дитя, которое с интересом наблюдает за бабочкой. Утерев рукавом глаза, он продолжает закапывать могилу. Дом не сожгут. Горькая слеза застряла в глубоких морщинах его лица. Он крепко сжал черенок лопаты и с яростным лязгом вонзил её во влажную землю.