Это проще, чем могло бы показаться, но сложнее, чем есть на самом деле.
Не задумывайся. Не думай.
Мысли - ложь.
Мысли разбивают внутреннюю тишину, размалывают осколки в шуршащую пыль, и тебе не остаётся ничего, только думать, думать, думать... а так ты можешь пропустить что-то важное... что-то, что есть настоящая правда...
*
Когда Даше исполнилось девять лет, она перестала говорить. Начались всякие психологи-психиатры, больницы, обследования, коррекционная школа, специалисты... А она молчала. Рисовала короткими штрихами разные непонятные фигуры в блокнотах. Родители вздыхали, собирали рисунки в стопочки, относили психиатрам, а те с умным видом кропали научные труды по расшифровке детского психоза. И так продолжалось год, другой, третий...
Мужчина с абсолютно незапоминающейся внешностью - про таких говорят, что их сотня в сотне - подошёл к Даше на улице, когда она осторожно, короткими шажками, вымеряла асфальт по кругу в тупиковом прямоугольнике между двумя подъездами. Рядом играли в резиночки соседские девочки. Они привыкли не обращать внимания на приходящих к Дашке-дурашке разномастных врачей.
Мужчина понаблюдал за её движениями, а потом вдруг пошёл ей навстречу такими же короткими шагами. Она не отреагировала, потому что в последнее время перестала обращать внимание на что бы то ни было, но, когда он тихо сказал ей:
- А здесь надо идти против часовой стрелки, - Даша покорно развернулась и пошла назад.
Они с полчаса ходили кругами, двигаясь то в одном направлении, то навстречу друг другу. Потом несколько раз прошли из конца в конец дворовый тупик. Потом он спросил:
- Покажешь мне свои рисунки?
И Даша молча пошла в свой подъезд.
*
Дашина мама, год назад поддавшаяся на уговоры родителей и мужа завести второго ребёнка, укачивала Ваденьку, сыночка. Она почему-то не удивилась приходу незнакомца и тому, что Ваденька подозрительно быстро и крепко уснул.
Женщина собирала дочкины вещи, постепенно переставая понимать цель своего занятия. Особенно тщательно складывала в отдельный пакет рисунки, не успевшие перекочевать к докторам.
Уже закрывая дверь за странной молчаливой девочкой и мужчиной, с которым эта девочка приходила, она не помнила о тринадцати годах жизни, отданных воспитанию... кого? Какой дочери? Вы о чём?
*
Даша покорно шла за этим человеком, который был всегда в её жизни. По меньше мере, последние четыре года - это уж точно! Это он просил её не думать, не задумываться, а просто слушать себя. Чтобы не пропустить что-то важное. Что-то настоящее!
Что-то... оно снова менялось, как тогда, четыре года назад, но вот что?
- Это ты меняешься, - спокойно не оборачиваясь, сообщил мужчина. - Когда перемены закончатся, ты сама поймёшь. А пока - не думай, не надо. Не услышишь свою тишину.
И Даша перестала думать, насколько это было возможно. Дыхание не надо было контролировать, вдохи-выдохи получались сами собой. Ноги переступали тоже без участия мысли - вот идёт впереди Ведущий, и надо идти. Он остановится, и надо будет стоять. На это мысли не нужно.
Но вот этот звоночек важен. Этот слабый-слабый, как первый утренний свет, сигнал.
Надо бумагу. Есть блокнот. Карандаш. Всегда в кармане. Рисовать.
Девочка села там, где стояла, и мужчина остановился, пристально наблюдая, как быстро и чётко укладывает Даша штрихи на бумагу. По часовой стрелке. Против часовой. По кругу. По спирали. Долгой линией. Точками. Неровным, но симметричным зигзагом. И снова по кругу, по кругу... по часовой стрелке... против...
Молча встала, отряхнула юбку, перехватила поудобнее блокнот. Можно было идти за Ведущим дальше.
*
Это место с равным успехом могло быть дачей преуспевающего, но, скорее всего, стареющего писателя (милый домик в два этажа, с камином, деревянной верандой и креслом-качалкой на ней, затерявшийся в глуши сосновых лесов) и лабораторией начинающего гения от науки, правда, не ясно, какой именно (стерильные комнаты в подвальных помещениях, уставленные непонятными постороннему наблюдателю приборами, но вот не судьба оказаться тут сторонним наблюдателям).
Оно, это место, было, по сути, немножко тем, немножко другим, ещё третьим, четвёртым, пятым...
Двое мужчин, один, моложе-небрежнее, он и привёл сюда девочку, и другой, старше-официальнее, сидели на веранде. Тот, что помоложе - в кресле-качалке. Оба наблюдали за девочкой-подростком, вымеряющей короткими шажками газон. Тот, что постарше, спросил:
- Ты уверен, что надо было так резко вырывать её из привычной среды?
- А ты уверен, что у неё может быть среда привычная и непривычная? - не задумываясь, так повторяют в сто тридцать пятый раз, ответил собеседник. - Она, конечно, не единственная в мире, но сейчас и для меня - единственная.
- Вот именно! - отправляя указательный палец в путешествие к потолку, провозгласил старший. - Не единственная в мире, но в России сейчас - единственная. Подумай, что стало бы, если бы узнали там!
- Не доиграл в шпионские игры? Пересмотрел "Секретных материалов"?
- Й-язва...
- Её всё равно пришлось бы забирать.
- Но не такими варварскими методами!
- Расскажи, какими, - улыбнулся мужчина в кресле-качалке. - Что бы ты сделал с родителями, отправил в катастрофу или заразил раком?
- Дождался бы логического конца...
- ...лет через полста, когда нашу девочку уже сдали бы в какой-нибудь приют?
- Ну, вот тогда уж она точно попала бы к нам без проблем!
- Проблем нет и сейчас. Никто её не помнит. Я умею работать. Ты же знаешь!
Он начал размахивать руками в такт словам, кресло начало раскачиваться, но он оставался на одном месте, словно движения кресла-качалки шли в параллельной реальности. Мужчина постарше в который раз поразился тому, насколько странным может быть его... друг? Гость? Не ясно. Столько лет, а всё не ясно. Ну и ладно. Всё равно ведь - и гость, и друг.
- Конечно, конечно... подумаешь, две недели без сознания после работы! Зато умеешь.
- Умею!
- Ты лучше подумай - тебе-то это можно, и даже полезно! - подумай, что дальше. Ну, вычертит она круги. Сто кругов, двести кругов. А потом?
- А потом и не надо. Не будет никакого "потом".
- Ты говоришь так, словно можешь угадать, куда и как ляжет наш узор. И где его искать!
Сначала тишина показалась незаметной, но она была - и была плотной, осязаемой, давящей на уши. В ней словно генерировался ответ, пока ещё не облечённый в словесную плоть, но уже давным-давно в ней, в тишине, живущий.
- Я не собираюсь гадать. Я просто буду с ней. Там, где мы начертим узор, там всё и будет.
Старший мужчина посмотрел на безмятежно вышагивающую по траве девочку и спросил:
- А ты уверен, что она не... - резко пересохло горло, не получилось выговорить страшные слова. Те, что казались не страшными, хотя сути это не меняло, дались всё равно с трудом:
- Что ей не... не повредит твой... твой переход?
У младшего, похоже, не было таких моральных запретов, как у старшего, и он просто сказал:
- Да. Я уверен, что она не умрёт.
У старшего внезапно прорезалось что-то вроде горькой иронии в голосе:
- Только-то? Какая... - он снова поперхнулся, но продолжил с ещё большей язвительностью:
- Какая великая честь - не умереть!
Взгляд младшего хлестнул наотмашь:
- Ты и сам знаешь, что я так не думаю! И ты знаешь, что я сделаю так, что она и не вспомнит эти четыре года! И никто не вспомнит!
Старший усмехнулся:
- Но она останется неполноценной. Ты не сможешь вернуть ей эти четыре года нормальной человеческой жизни.
- У неё будет шанс наверстать упущенное.
- Но какое отставание!..
- Но какой риск, но какой шанс из тысячи что вообще хоть что-то получится... знаешь, сколько ещё есть всяких "Но"?
Эта тишина была обычная, не гнетущая, не давящая. Обычная, лесная, с птичьими голосами, лиственными шорохами.
- Когда? - спросил тот, что постарше.
- Сейчас, - просто ответил тот, что помоложе, и шагнул из кресла-качалки.
*
Даша вслушивалась в тишину, и та была хрупкой и звенящей от ожидания того самого, ради чего она вообще возникла.
Уже знакомый мужчина, только по-другому одетый, подошёл к ней:
- Слышишь что-нибудь?
Она кивнула.
- Тогда пошли.
Они вышли на не затоптанную часть газона. Пошли по кругу - навстречу друг другу.
Вместе по часовой стрелке.
И снова навстречу. По дуге. По спирали. Оба одновременно отпрыгнули, прыгнули ещё раз, и ещё, словно расставляя точки.
Второй мужчина наблюдал за ними с веранды, и его, всякое успевшего повидать, пробирала дрожь. Он видел, как начинают светиться полосы примятой короткими шагами травы. Начинали светиться глаза девочки и её спутника. Начинали искрить их волосы - от каждого дуновения ветерка. Это было красиво, но единственный наблюдатель боялся, сам не зная, чего.
Наблюдателей оказалось гораздо больше, но обнаружилось это только тогда, когда медовая тишина вечера в сосновом лесу раскололась под натиском пулемётной очереди.
Люди в чёрном - нет, не киношные "мен-ин-блеки", а, скорее, спецназовцы какие-то - стреляли короткими очередями, не обращая внимания на то, что пули отскакивают от невидимого купола, под которым продолжают идти по кругу высокий мужчина и хрупкая девочка. Кольцо стрелков стягивалось быстрее и быстрее...
*
Мужчина сидел, не поднимая головы, делал вид, что его нет там, где есть его тело. Он знал, что, по меньшей мере, три стены из четырёх - зеркала для подглядывания за его действиями.
Не дождутся!
Жаль только, что Дашка продолжает тихо мерить короткими шагами комнату. Очень жаль. Она испугана, взвинчена и тишину - не слышит, а это плохо. И невозможно достучаться до неё. Но ведь она понимает, она должна понимать, что делает! Или, всё-таки, не понимает?
Новый поворот мысли заставил его поднять голову и встретиться взглядом - сквозь якобы оштукатуренную стену - с тем, кто руководил захватом "инопланетян", гулявших по газону частного загородного дома академика Н*. Он отчётливо вспомнил треск металлических кузнечиков-пулемётов. И как люди прошли в кокон защиты. И как в него выстрелили ещё раз, уже под защитным коконом.
Он не стал шевелить плечами, вспоминая недавнюю боль в груди. Пуля оказалась на удивление невкусной, организм отказался перерабатывать её на пользу себе.
А Дашка... А ведь и правда, девочка увидела, как её Ведущего убили! Всё, идти больше не за кем! Значит, надо идти по кругу! Что же будет...
*
Девочка шла по кругу. Против часовой стрелки. Против.
Её словно несло ветром над полом, и в голове что-то потрескивало от перенапряжения. Или над головой.
Против часовой стрелки по кругу. В том же направлении по спирали. Прыжок-точка. Ещё. И ещё.
Она шла и шла; одни круги, спирали, полосы и точки сменялись другими, ей казалось, что время летит, и она летит вместе с ним.
Не видела, что две мухи на стекле зеркала повторяют за ней фигуры "высшего пилотажа".
А потом она начала просто ходить по кругу. Против часовой стрелки. Поползли по кругу мухи. Пошли по кругу наблюдатели, сначала против собственной воли, а потом уже потеряв её, волю, и забыв самих себя. Ложилась, прижимаясь к земле, трава - по кругу, по кругу... по кругу ехали машины в городе, летели самолёты в небе, плыли корабли в море... и даже волны в морях и океанах начинали идти по кругу.
Планета Земля сходила с ума, покрываясь узором кругов, спиралей, полос и точек. Планета готовилась умереть, превратившись... во что? Какая ей теперь разница! Назад дороги - нет.
*
Мужчина тоже шёл по кругу в своей камере - но по часовой стрелке. Шёл, вбивая себя между этим миром и той, что решила его изменить... ради него. И поэтому он был должен... и он шёл, и понимал, что, наверное, уже слишком поздно... что не успеет, что слишком долго бездействовал, пытался достучаться... и всё равно шёл. В его камере не было мух. И даже микробов было слишком уж мало, всё "стерильно", ведь, мало ли, что может повредить "главному пришельцу"...
*
Люди приходили в себя, продолжая куда-то идти, что-то говорить, о чём-то думать, совершенно не замечая, что вода в водоёмах закручивается воронками - по часовой стрелке, - что ветер бродит мелкими вихрями, таская с места на место пыль, что птицы в небе летят всё ещё по кругу, продолжая... заканчивая возвращение мира в этот мир.
Дашка сидела в кресле-качалке с чашкой в руках. Не беда, что чай в ней кончился полтора часа назад. Главное, не кончалась тупая, тянущая боль где-то внутри. Раньше, ещё когда её не просили перестать думать, она не думала, что так бывает. Всегда, если чувствовала боль, могла сказать: болит рука, нога, голова, живот... А здесь - боль до обморочной слабости, кажется, что ничего, кроме неё, не осталось, но что болит? Не ясно. Что-то внутри. Глубоко.
Она спросила Академика:
- Он умер?
Мужчина вздохнул. Не знал академик, что отвечать маленьким девочкам, которые спрашивают, проснётся ли завтра попугайчик, уснувший кверху лапками в углу клетки.
Решил ответить правду:
- Я не знаю. Если он выжил - это настоящее чудо.
- Но, может, есть хоть один шанс, что он попал туда, куда хотел?
- Может. Но мы этого не узнаем.
На газоне, где снова выросла густая шёлковая трава, не было ни следа коротких шагов, что укладывали один к другому Даша и грустный пришелец... с другой планеты? Из другого времени? Из другого мира? Сам-то он знал, откуда именно, не мог только объяснить. Говорил, что не находит верных слов ни в одном здешнем языке. Говорил, что знает, как попасть... на свою планету? В своё время? В свой мир? Но нужен был проводник. Тот, кто сможет встать рядом и пойти навстречу.
Академик в свои девять лет не смог услышать тишину. Его природное любопытство не давало умолкнуть мыслям, и пришелец грустил, но не отчаивался. Говорил, что всегда кому-то на этой планете будет исполняться девять лет. Кто-то, да захочет услышать тишину. Кто-то - да нарисует круги, уложит штрихи по часовой стрелке и против, так, как подскажет тишина. Стал бы академик академиком, не будь у него такого друга - кто знает, но вот - стал. Вот - сидит напротив маленькая девочка, и её глазами смотрит на Академика большая боль.
И Академик стал ей рассказывать то, что рассказывал ему этот пришелец.
Что, когда круги появляются на полях планеты Земля, они появляются где-то ещё, и, если они правильные - они передают послания. Пришелец мечтал передать просьбу о помощи, но шли годы, кругов становилось всё больше, появлялись они всё чаще, а помощи всё не было и не было. А потом появилась Даша, которая сумела не на минуту "замолчать в мыслях" - а на несколько лет.
Она стала идеальным проводником.
Но даже Академик не знал, что проводником она стала настолько идеальным, что, когда на её глазах стреляли в пришельца, там, где бы оно ни находилось, решили: Земле не стоит продолжать существование.
Вернулся пришелец в свой мир, погиб ли, защищая чужой для него...
Даша смотрела на зелёный газон, и думала, что, наверное, долго, может, до конца своей жизни, будет срываться в тишину, в надежде услышать важное, звенящее, такое привычное - и не будет слышать, потому что в этом мире больше нет её Ведущего.
*
...травинки пригибались к земле, укладывались кольцом. Просто кольцом. По часовой стрелке.