Аннотация: Данные рассказы могут содержать сцены откровенного эротического характера. Если это противоречит Вашим мировоззрениям - не читайте их. --- Не молчите, пожалуйста! Напишите хоть что-нибудь. Для меня общение - важный элемент творческой составляющей.
Единственное что ее всегда крайне угнетало в мужчинах - почти полное отстуствие фантазии у большинства их них. Если они "придумывали" ласковое обращение, то это было что-то типа пошлого и порнографичного "киса" или, что еще хуже, по ее разумению "киска", некоторые были более "оригинальны" и ограничивались столь редкими "зайками", "лапочками" и "солнышками", но подавляющее большинство, по какому-то космическому идиотизму, считало что "киска" - это самое эротичное, самое возбуждающее обращение к сексуальной и красивой даме.
А она никогда не любила кошек - они слишком свободолюбивы, независимы и чрезмерно эгоистичны. Какой смысл заводить дома животное, которое жаждет свободы, зачем запирать его в четырех стенах и превращать в "тотемное животное", которое иногда, когда у него есть на то настроение, дает к себе прикоснуться? Да и какой смысл заводить дома "мини копию себя", когда ты сам с собой в прекрасном ладу?
Она всегда знала что окружение говорит за человека больше, чем порой говорят его поступки. Окружение - раскрывает внутренний мир, не дает ускользнуть от пытливого взгляда внутренним переживаниям и комплексам, обнажает истинные причины мотивации тех или иных поступков. Собак заводят организованные в себе люди, часто совершенно независимые от всего мира, а кошки - животные неуверенных в себе зависимых от других людей. Рядом с собой люди всегда предпочитают видеть свой антипод - свою полную противоположенность, того кем на самом деле им частенько бы хотелось стать. Так устроена природа - быть вечно недовольным собой и своим миром, где-то внутри себя всегда искать лучшее, новое, неизведанное, предполагать через мифическую частицу "бы" и корить себя за то что у тебя не получается быть таким, каким бы тебе быть хотелось. Она всегда знала что это есть внутри каждого человека, просто у кого-то на почти поверхности, а у кого-то проявляется в редкие минуты слабости, выскакивая из под маски, которую они умело демонстрируют всему миру, частенько обманывая этой маской даже самих себя. Она знала и не раз получала тому подтверждение - люди проецируют свои желания и потребности на своих близких: родители на детях, жены на мужьях, а мужья, соответственно на женах, все люди в общем на своих домашних животных и только дети, в тот самый короткий период основного взросления, ни на кого ничего не проецируют - они просто живут в свое удовольствие, не терзаясь муками сравнения и частичек "бы".
Поэтому она никогда не любила кошек - для нее они были символом слабых людей, не готовых к ответственности, тех кто ищет чужого одобрения и дозволения на все свои действия. А кошки, конечно же, никогда не любили ее.
читать дальше
С Николя они познакомились на улице, когда она, проведя пол дня в салоне красоты, купила себе любимый мохито на вынос, как она обычно праздновала "завершение женского дня счастья", и отправилась на прогулку по центру города выгуливать новый сарафан и прическу.
Она заметила его еще когда входила в парк - высокий, худой мужчина с аристократичными скулами и грустным взглядом. Он был одет во все белое - брюки, рубашка с галстуком, туфли, на руке висел легкий летний такой же белоснежный плащ, на фоне чего его черные как смоль волосы смотрелись особо эффектно, красиво поблескивая на солнце. Он припарковал свой такой же белый, изумительно чистый, будто он только что выехал с мойки, автомобиль и, взяв с переднего сиденья длинную белую розу, с едва распустившимся бутоном, медленным шагом вошел в парк.
Она улыбнулась, отметив про себя, что такого мужчину конечно же трудно не заметить, но вероятней всего, как оно всегда и бывает, в общении он будет невероятным пафосным занудой с кучей комплексов - стандартный вариант сынка богатых родителей - красивая обложка и полнейшая пустота внутри. Она невольно вспомнила пару таких персонажей, некогда случайно попадавшихся ей в постель, после какого-нибудь случайного знакомства и пары бокалов коктейлей в шумных ночных клубах, - более скучного и заунывного секса у нее не было ни с кем. Но иногда, совершенно необязательно вдумываться в суть, искать тайный смысл и подтекст - на вид, уже скрывшийся в парке мужчина, был безусловно прекрасен, как картинка из женских грез о волшебных принцах с мерседесом, вместо белого коня, и вполне уже только этим заслуживал того внимания всей женской половины, которое устремилось в его сторону еще пару десятков секунд назад.
Он подошел к ней через час после той их встречи. Она сидела на скамейке, сбросив босоножки и поставив обнаженные ступни на свежую зеленую травку, как она любила это делать, допивала свой мохито и читала книжку, изредка поглядывая на проходящих мимо людей из под стекла своих солнцезащитных очков. Он просто сел рядом и положил ей розу на колени, как-то виновато улыбнувшись, когда она перевела на него взгляд. Когда он сказал ей "Вы читаете прекрасную книгу. Я прочел ее несколько раз", и ей стало понятно насколько она заблуждалась в своих размышлениях там на входе - капризный ребенок из богатой семьи никогда не стал бы читать "одиночество в сети" более одного раза. ...впрочем, так же как и любую другую книгу, за исключением сборника анекдотов, а те кто стал бы - выглядели бы иначе. Он представился Николаем и рассказал ей что должен был встретиться со своей девушкой, но та отменила свидание - он не был слишком огорчен и, на удивление самой себе, она тогда даже обрадовалась этому факту.
Они посидели еще немного на той скамейке, потом выпили кофе в ближайшем кафе и, обменявшись телефонами, разошлись по домам - она даже не дала себя подвезти до метро, сказав что хочет прогуляться. Уже вечером она получила лишь лаконичное "у вас очень красивые щиколотки, мне было очень трудно не смотреть на них все время, пока мы были вместе. именно такие и должны быть у такой женщины как вы".
Ее всегда привлекали два типа мужчин - легкодоступные брутальные накаченные красавцы, распространяющие вокруг себя феромоны настоящего самца и сложно доступные, мало заинтересованные в ней мужчины, в случае которых, внешность не играла для нее порой никакого значения. Еще одна "травма" из детства, как потом назвал этот феномен Николя, которого она не смогла называть Николаем, как только узнала что его отец настоящий француз, а сам он проводит по пол года в России и по пол года стажируется в Париже по специальности психоаналитика - "комплекс идеальности", "комплекс совершенства". Однажды, когда они сидели на балконе его квартиры и он расчесывал ее мокрые после ванной волосы, а она рассказывала ему о своем детстве и родителях, с самого сознательного возраста лишь повторявших ей что она взрослая и все может, он сказал, что она станет лучше всех в этом мире, как только начнет жить в свое удовольствие, не оглядываясь на толпу, превратившись, наконец, в тот самый редкий сорт людей, которые действительно живут, а не тратят все свое время на доказывание абсолютно неважных ни для кого вещей таким же не важным для него самого людям.
Он мог разговаривать с ней часами, а иногда и днями напролет, не прикасаясь к ее телу и пальцем. Они запирались в его квартире, сводившей ее с ума своей лаконичностью и минимализмом, и сутками напролет беседовали о жизни - он рассказывал ей о своей практике, а она, часто совершенно неожиданно для самой себя, исповедовалась ему о самых тайных своих страхах, комплексах и, иногда, сексуальных фантазиях, которыми до него не готова была ни с кем делиться вслух. Он набирал ей ванны с пеной, с нежностью укладывал ее внутрь и, просто аккуратно омывая ее тело нежной губкой, слушал все что она готова была ему рассказать, сидя на бортике. Он говорил ей какое у нее прекрасное тело, как ему нравятся слегка темноватые ореолы ее сосков, как прекрасна ложбинка между ее грудями, насколько эротичны её ключицы и как сводят его с ума ее тонкие кисти рук, он гладил ее плечи, разминал ей ступни и каждый раз, с какой-то неописуемой нежностью, покрывал легкими совершенно нетребовательными поцелуями ее щиколотки, не переставая повторять что они самые прекрасные из всех, что ему доводилось видеть. Ежесекундно, он воспитывал в ней нового человека, напрочь лишенного детских комплексов и страхов, от которых она так усиленно, но безуспешно, пыталась избавиться все это время "до него".
Николя был тем самым "идеальным" мужчиной, который, возможно, останется в ее памяти навсегда, тот о котором вспоминают перед внуками, говоря "ах если бы молодость знала, а старость могла", тем кто приносит завтрак в постель, независимо от дня недели, собственного настроения и погоды на улице, тем чьи ежедневные подарки в виде свежих цветов, не смотрятся наскучившим "клише" из книжки о том как ухаживать за женщиной - всегда безупречно одетый, с аккуратной прической, которая, как ей иногда казалось, не покидает его головы даже ранним утром. Настолько правильный что иногда, когда она просыпалась раньше него и нежилась в кровати, ожидая когда он проснется, чтобы принести ей как обычно тост с вишневым джемом и крепкий черный чай, она часто думала что возможно все же пока продолжает спать... ведь у нее раньше так часто случались такие многоуровневые сны.
Они много говорили о ее сексуальной жизни. Она делилась с ним ощущениями от своих предыдущих связей, рассказывала о новых приключениях, которые случались с ней, когда он уже появился в ее жизни. Он сидел напротив кровати в единственном в комнате низком кресле и внимательно наблюдал за ней, когда она, абсолютно обнаженная, показывала кончиками пальцев те самые точки на своем теле, при прикосновении к которым у нее кругом шла голова. Иногда, он завязывал ей глаза и просто аккуратно водил перышком по ее телу, заставляя ее испытывать небывалое сексуальное возбуждение от столь малозначительных прикосновений, он учил ее брать от своего тела все что то только могло ей дать. Но он никогда не прикасался к ней сам - самым сексуально близким их соприкосновением были его руки, омывающие ее каждый вечер в ванной и поцелуи, когда он по дружески, но в то же время так невероятно интимно, касался губами ее висков. Она ни разу не видела в его глазах и искорки сексуального возбуждения или тени похоти во взгляде, которыми он одаривал ее тело ... и чем дольше это длилось, тем больше ей хотелось проснуться с ним в обнимку как-нибудь ранним утром и, глядя на него спящего, просто провести от переизбытка нежности и признательности рукой по его волосам. "Ты приручил меня", лишь как-то с улыбкой сказала она в один из вечеров, когда он делал ей массаж, "Так много отдавать не беря ничего взамен. Ты приручил меня".
Она никогда не пыталась его соблазнить - настолько беспомощно смешными казались ей все классические приемы, которые могли прийти ей в голову. Какой смысл в этих играх, когда у вас друг от друга уже нет никаких тайн? Почему нельзя сказать все прямо, так же как и со всеми остальными вещами? Но почему-то было нельзя. Каждый раз, когда она уже решалась произнести это вслух, все разбивалось о его взгляд, устремленный ей прямо в глаза, с таким пониманием, что разговор о столь низменных вещах казался ей полным кощунством.
Она не выдержала в одну из ночей - встала с кровати и пошла к нему. Николя сидел в гостиной, просто откинувшись в кресле и наблюдал за хаотичным передвижением рыбок по его огромному узкому аквариуму, который простирался вдоль стены от пола до потолка - приятная "мелочь" подаренная его отцом ему на двадцатипятилетие и получение какого-то крайне важного для его деятельности, по французским меркам, сертификата. Она любила сидеть в этом же кресле днем, частенько представляя его в одиночестве наблюдающего за этой красотой, погруженного в свои мысли и мечтающего, как ей бы очень всегда хотелось, о ней. Она плакала. Тихо, как плачут женщины, когда не устраивают показательных истерик, плакала теми самыми честными слезами, которые всегда так хочется скрыть, чтобы не ранить близкого человека своей болью. Она никогда не умела плакать иначе - показательные истерики на публику казались ей пошлым фарсом, а громкие слезы в подушку - бесполезным занятием беспомощной дурочки, театром одного актера, от которого нет никакого результата, кроме опухших глаз и звенящей головы на утро. Она плакала только так - еле слышно, глотая слезы где-то внутри, пряча глаза и только с двумя людьми - бабушкой, которая всегда готова была ей помочь и не требовать ничего взамен и теперь с ним.
Он не задал ей ни одного глупого вопроса, не интересовался что случилось, не спрашивал как он может помочь. Уже потом, анализируя все произошедшее, она поняла что он ждал именно этого момента - он сломал ее, именно в тот момент он окончательно сломал ее, заставив переступить свой последний порог стеснения, неумения признавать собственные поражения, невозможность спрашивать прямо "почему". Он просто обнял ее за трясущиеся плечи и стал гладить по спине, целуя ее растрепавшиеся волосы и шепча ей в затылок что все хорошо, что теперь все хорошо, что он ее любит и что она - самое прекрасное что случилось с его миром за последние несколько долгих лет. А потом он стал целовать ее - касаться губами ее мокрых глаз, слизывать с щек слезинки, гладить ладонями скулы и в конце концов сделал то что она так давно ждала - накрыл ее губы своими, даря ей настоящий и столько необходимо успокаивающий поцелуй.
Она обнимала его как, по ее мнению, истощенный от жажды путник должен обнимать кувшин с водой, попав в приветливый оазис. Она продолжала плакать, но теперь уже от совсем другой беспомощности, той что случается когда вдруг получаешь то на что действительно уже перестал надеяться, то что ты признал для себя недостижимым. Слезы текли у нее из глаз и совершенно не желали останавливаться, а Николя лишь улыбался, стирая их пальцем с уголков ее глаз и продолжал целовать ее. И лишь когда она более менее успокоилась, он стал опускать руки ниже, расстегнул пуговицы на его рубашке, которую она всегда использовала вместо халата, и обнажил ее тело перед своими глазами.
Когда его мягкие губы впервые коснулись ее соска, она подумала что сойдет с ума - настолько острыми были ощущения от этого прикосновения, пронизывающими все тело, расползающимися тонкими струйками по венам. Когда он опустился перед ней на колени, скользнул теплыми ладонями по талии и поцеловал ее живот, она только лишь всхлипнула, даже на секунду не представляя что могла бы сделать для него, чтобы он хоть на миг ощутил хоть часть того, что творилось с ней в тот момент.
Она не помнила как он уложил ее на диван, она лишь часто потом вспоминала как он, лаская ее тело, говорил ей насколько оно прекрасно. Она не помнила как он разделся и не помнила что говорила ему, когда прижимая к себе его голову, целовала его без разбору то в лоб, то в щеки, то в нос, то иногда наконец касалась губами губ. Она не помнила момента, когда он наконец раздвинул ее ноги и оказался между них, она не помнила как выглядел его член в тот момент... единственное что она помнила было ощущение исключительной правильности всего происходящего, ощущение спокойствия и долгожданности этого мига. Ей часто казалось, что именно в тот момент она на самом деле потеряла девственность, именно в тот миг все было по тому самому настоящему первому разу, который должен быть в жизни любой девочки, решившей стать женщиной. Впрочем, вполне вероятно, что первый раз и вправду не обязательно должен быть тем самым первым, когда кровь, боль и какая-то там плева. Она всегда была уверена что если оргазм женщины спрятан где-то у нее в голове, то отчего девственность не может быть спрятана там же, зачем отождествлять ее лишь с физиологическими изменениями тела?
Первая волна оргазма, того самого, который она еще ни разу не испытывала до него, накрыла ее тело и сознание, когда Николя двинулся в ней буквально пару раз - она разлилась тягучим ощущением чего-то обжигающе горячего сначала от кончиков пальцев рук и ног к животу, а потом взорвалась внутри нее на маленькие капельки, устремившиеся обратно по крови по всему телу. Вторая волна пошла по ее телу от паха до груди, когда его рука проскользила по линии груди через талию и легла ей на бедро. А ее дыхание остановилось на несколько секунд, когда она почувствовала, что он замер, горячо дыша ей прямо в шею, целуя ее вдруг пересохшими губами.
Утром, когда она проснулась в его кровати, он лежал рядом, просто рассматривая ее тело, небрежно обернутое в неизменно белоснежную простынь, а на тумбочке ее уже ждал тост с вишневым джемом и горячий черный чай.
Николя исчез из ее жизни спустя три месяца, вернувшись на практику в Париж. Он оставил ей на память о себе белую музыкальную открытку, коробочку с красивым кольцом и обещание что будет ее ждать, если она решится изменить все в своей жизни. А потом он остался в Париже навсегда. Они так и не встретились вновь, лишь изредка, когда ей становилось особо грустно, она звонила ему и они говорили часами по телефону, так будто и не расставались ни на секунду, но никогда не касались темы "о них".