Возвращается Сидор домой, а сам аж светится, аж искрится от счастья. Улыбка такая, что, не ровен час, лицо треснет. И что же, спрашивается, должно было такое случиться, чтобы это вечно недовольное, мрачное создание так подпрыгивало на ходу от радости? Народ испугался: думал и правда на их село какой мор надвигается в виде неземного счастья. Односельчане все на улицу повыскакивали, стоят, рты раскрыли, пальцами на Сидора показывают да перешептываются между собой, что, дескать, умом тронулся, сердечный. А ничего подобного! Просто Сидор поутру у заброшенного колодца нашел такие разноцветные стёклышки, что нет теперь покоя его душе, настолько ей петь от счастья хочется. А всего-то нужно было посмотреть через них на солнце, на поле, на дальний лес и понять, как всё красиво вокруг -- не уныло, не серо, не обыденно. А люди? Он всего-навсего посмотрел сквозь эти стёклышки на Трофима, старого балабола, от которого раньше сводило челюсть и что же: прекрасный старик оказался! И как Сидор этого раньше не замечал. Это же надо!
Вот так идет Сидор, на людей не смотрит, что ему люди: у него теперь есть такая отрада в жизни -- ни у кого такой нет! А как к дому своему он подошел, так путь ему преградил Семён, когда-то друг его, а теперь так, приятель. Остановил его Семён и давай расспрашивать, что случилось: народ ведь как-то успокоить нужно; не такая уж и жизнь в этом селе спокойная, чтобы вот так, без объяснений, отпускать вдруг повеселевшего брюзгу.
-- Что с тобой приключилось, Сидор? Ты что клад нашел? Чего счастливый-то такой?
А Сидор, который в былые времена и не плюнул бы в сторону Семёна, ежели бы сам этого не захотел, как на духу рассказывает, что, дескать, у колодца нашел прекрасные разноцветные осколки.
Посмотрел на эдакую находку Семён и только недовольно буркнул, мол, что с убогого возьмешь.
-- И чему ты радуешься, дурачила? Это же обычные стекляшки: такими дети любят забавляться. Они и забавлялись, а ты нашел эти безделушки и радуешься как дитя. Взрослый человек, седина уже скоро проступит, а ты всё ерундой какой-то маешься. Брось ты эту глупость, да займись делом.
С теми словами Семён и ушел. А Сидор ничуть не обиделся: какое ему дело до того, что сказал его приятель. Вот сейчас Сидор на него через цветное стёклышко посмотрит и поймет, что не такой уж и плохой он, а просто уставший да как будто выцветший. Так за то его нужно пожалеть, а не ругать, насылая на его плешивую голову все проклятья мира.
Зашел в свой дом Сидор, стёклышки достал и посмотрел сквозь них на свое скудное убранство. И до того родное жилище ему показалось приветливым да уютным, что аж прямо в ладоши захотелось захлопать от удовольствия. А надо сказать дом у Сидора был добротный, крепкий, не чета этим хлипким сараям, что понастроили здесь молодожены на скорую руку. Но если с виду на дом этот приятно было смотреть, внутрь входить не каждый бы отважился. Потому как, есть люди, у которых в доме хуже, чем в выгребной яме, честное слово. Нет, у Сидора всё было более-менее терпимо, но хуже, чем должно быть: годами не метено, не мыто, по углам заросло паутиной, а пауки такие, что еще немного и станут размером с воробья. А Сидор ничего, уживался с ними. Сидор и на них перевел стёклышко: все же красивые эти создания пауки, краше просто не найти. Ему показалось, будто они ему по-дружески улыбнулись. Хотя, ничего удивительного: за столько-то лет совместной жизни.
Вот так и потекла счастливая жизнь Сидора. На все он смотрел через свои разноцветные стёклышки. И не было даже намека на его прошлую угрюмость. Вот раньше, бывало, он козу доит, а самого аж трясет оттого, что та его вечно норовит поддеть то копытом, то рогом глаз выколоть. А теперь коза как шелковая. Прямо зажили они с этой козой душа в душу. А люди? Какими хорошими все казались. Сидор поверить не мог, что столько лет терпеть не мог своих односельчан. Прежде все они представлялись ему глупыми, шкодливыми да пустыми, а тут ну все один под один прекрасные, да только измучены непростой жизнью.
Но тут как-то ночью постучались в дом к Сидору. Он не ожидал гостей. Может люди ему теперь и казались приветливыми, но то, что никто в его дом ногой не ступит из-за прирученных пауков, он конечно понимал. Однако могло ведь что-то случиться. Открыл он дверь и увидел на пороге мужчину в годах: седой, а лицо моложавое и такое приветливое, хотя смотрел на него Сидор без своих разлюбезных стёклышек.
-- Здравствуй, -- поздоровался ночной гость, -- впустишь меня? Мне всего лишь ночь перебиться, отдохнуть да завтра дальше по своим делам идти.
А Сидор смутился, замялся.
-- Я бы с радостью, -- говорит, -- да боюсь, что компания моих пауков тебе неприятна будет, да и не прибрано у меня.
А гость лишь усмехнулся в ответ:
-- Твой дом и ты живешь, как хочешь и с кем хочешь, а я всего лишь прошусь на ночлег: не чистотой я твоей любоваться пришел. Так впустишь?
А Сидор был и рад такому визиту. Уж не понимал он и сам, что было такого в этом незнакомце, что в коем-то веке хотелось сесть и рассказать ему обо всём, вот так от чистого сердца.
-- Поговорим, Сидор, обо всём с тобой поговорим, -- сказал незнакомец, как бы угадав его мысли.
Сидор онемел от неожиданности, но допытывать, кто пришел к нему в дом и зачем, и откуда он знает его имя, не стал. А постелил гостю чистую постель, а сам лег на полу и уснул как младенец: никогда прежде так сладко не спал он, как в эту ночь.
А на утро, сидя за столом с незнакомцем, выложил он тому всю свою судьбу.
-- Ну, что стёклышки не выбросил, то, возможно, ты и молодец, -- заключил незнакомец. -- Другой бы рассудил, как твой приятель, что безделушки это, не стоящие и ломаного гроша. А ведь драгоценные это осколки и очень дороги в цене. И пришел я, чтобы заплатить тебе за них эту цену. Дам я тебе столько денег, что хватит тебе на самую богатую и роскошную жизнь. Продашь их?
-- Продать? -- всполошился Сидор. -- А как же я буду без них обходиться? Не могу я уже на мир смотреть как прежде, не в силах.
-- С большими деньгами мир для тебя тоже может заиграть всеми красками, -- не отступал незнакомец, -- сможешь ты отправиться в кругосветное путешествие, людей посмотреть, жизнь другую узнать: не с пауками и бодливой козой. Тебе решать, я ведь не настаиваю: как решишь, так и будет. Просто пришел сделать тебе такое предложение. Ты ведь должен знать, что глядя через эти драгоценные стёклышки, мир вокруг себя ты не меняешь, а это много значит.
Задумался Сидор: деньги -- это хорошо, но смотреть на красочный и разноцветный мир куда лучше.
-- Нет, -- сказал он после долгих раздумий, -- не продам я свои стёклышки. Не могу без них.
-- Ну не можешь, так не можешь, -- засобирался незнакомец. -- Спасибо, что пустил в дом, накормил и что был честен.
-- А кто же ты? -- наконец решился спросить Сидор.
-- А важно ли, -- улыбнулся тот ответ, -- просто человек, с которым ты смог поговорить по душам, причем без стёклышек.
С теми словами незнакомец ушел.
А жизнь Сидора потекла своим чередом. Счастье его не закончилось, потому как стёклышки при нем остались. Он и не пожалел ни разу, что не продал их. Хорошо хоть об этом никто из односельчан не знал, иначе и вправду бы подумали, что Сидор совсем спятил. А ведь так и думали. Да что там думали, говорили уже об этом, во всю глотку кричали, а Сидору всё нипочем: у него, видите ли, люди добрые, просто озлобленные на жизнь. А между тем эти озлобленные сговорились и подкараулили Сидора, да навалились всей братией, избили беднягу до полусмерти, да и бросили, никто и не проверил, жив он или мертв. А Сидор непослушной рукой стёклышко из кармана достал, посмотрел сквозь него на заходящее солнце и ужаснулся: солнце показалось ему пустым и холодным, поле, в котором он лежал, серым и мертвым -- утратили волшебство его любимые стёклышки. Бросил он их без сожаления и, собрав последние силы, поковылял домой. А когда оправился, на ноги встал, был он снова тем прежним Сидором, который с ненавистью и презрением поглядывал на односельчан, не выносил свою бодливую козу и беспрестанно бурчал себе под нос проклятья. Зато и односельчане подобрели к нему, успокоились и рассудили так, что безумство можно вылечить -- была бы охота.
Вот только никто не знал, что творилось всё это время в душе Сидора. Съедала его тоска. Помнил он, как это, когда красиво, когда душа от счастья поет, соловьиными трелями заливается.
Совсем он сник. Подумал уж пойти да утопиться в озере, чем вот так жить. Да тут снова под покровом ночи постучались к нему в дом. Он дверь открыл и увидел своего старого знакомого путника. Встретил его как родного. Сели они за стол, разговорились. Сидор поведал о своей беде, о том, что стёклышки для него бесполезными стали, а как теперь жить дальше, он не знает.
Незнакомец лишь покачал головой в ответ:
-- Говорил же я тебе: глядя через осколки, мир вокруг себя ты не меняешь. Но я пришел не корить тебя, а помочь: ежели пожелаешь, вернется к тебе способность видеть так, как видел ты благодаря стёклышкам, но это будет непросто.
-- Я на всё согласен, -- без раздумий ответил Сидор.
-- Ну раз так, тогда отправляйся завтра на рассвете к Драконьей Горе, а там дальше тебе подскажут, что делать.
Драконья Гора -- это еще то гиблое место: болото там топкое, а дальние горы непролазные. А там где-то спит по поверьям дракон, которого иногда даже видят в затяжные праздники. Но все равно: местечко безрадостное, что уж говорить. Сидор от этих мыслей даже ворчать перестал и ненавидеть всех и вся. Прямо даже оживился как-то и подумал, что его бодливая коза, приветливые пауки не такие уже и отвратительные, унылые создания и вполне с этим со всем можно уживаться. Но он дал слово, а, значит, нужно идти. И на рассвете Сидор отправился к Драконьей Горе.
И что сказать вот про эту самую гору? А ничего здесь уже не скажешь: на нее хоть через стёклышко смотри, хоть своими глазами рассматривай, суть будет одна -- если есть унылее место, то только в аду. Серо, сухо, мертвенно и даже птицы не поют, а только сыплются сухие иголки с черных сосен да деревья своим трухлявым нутром скрепят, наводя тоску и ужас. И в довершении всего на камне сидит себе дракон: не лежит, а сидит, будто он и не дракон вовсе, а человек. Такой не сказать, что уже огромный, не сказать, что уродливый: очень даже милый по меркам животного мира, животик так отставил совсем по-человечески; сидит себе, одной лапой покачивает, в небольшом мешочке что-то другой лапой перемешивает и незваного гостя, в виде двуногого существа, как будто не замечает.
Сидор и шел-то сюда не сказать, что бодро и с радостью, а уж увидев вот такое, вообще растерялся, онемел, оглох и стал как будто мертвым. А дракон ничего так, сидит, лапой всё покачивает, только взгляд перевел на человека и без интереса на него поглядывает, как смотрят обычно на пень. Ну а дальше совсем всё плохо стало: дракон возьми и спроси человеческим голосом:
-- Ну и что ты замер?
Ну что Сидор? Сидор прямо осел на землю от такого. Положа руку на сердце, он ко многому готовился, предполагал, что столкнется с огнедышащим чудищем или там еще с какой нечистью, но вот чтобы с говорящим человекоподобным драконом его свела судьба, это он даже представить себе не мог.
Дракон же оказался опытным зверем, а потому сам продолжил говорить, поняв, что с этого почти бездыханного существа уже ничего путного не добьешься.
-- Значит тебя направили сюда, чтобы ты разобрался с тем, что ты там и как видишь? Так вот, человек, хочу тебя сразу предупредить: я малое из того, что может ввести тебя в подобное оцепенение, если ты решишься пройти испытания.
Ну Сидор наконец подсобрался, на ноги встал, пожухлую листву с себя смахнул и дрогнувшими губами спросил:
-- А что за испытания?
А дракон только плечами пожал в ответ:
-- Не знаю, испытания как испытания, им там, в подземелье, виднее, какие тебе предлагать испытания. Пройдешь -- человеком станешь, а не тем, кто ты сейчас есть. А не пройдешь -- ну и скатертью тебе дорога, убиваться по тебе никто не станет.
Совсем растерялся Сидор.
-- Так это еще и опасно?!
-- А для тебя всё опасно, что ни предложи, что ни сделай, куда тебя ни поставь. Знаешь, что я тебе скажу: всё дело в везении. Вот есть люди: они и в коровью лепешку ступят -- убьются, а есть такие, что через топкое болото пройдут, глазом не моргнут. Короче, вход в подземелья чуть дальше в низине, ты увидишь, там других дыр нет. Вот в ту дыру ныряй, а там уже на удачу пеняй, -- довольно рассмеялся своей шутке дракон. -- Так что бери мой мешочек с хорошо знакомыми тебе стёклышками и иди. Да только, смотри, мой дар донеси, всё ж таки месяц работы.
И протянул дракон Сидору мешочек, полный разноцветных осколков. Сидор заглянул вовнутрь, ахнул: здесь тебе и красные, и желтые, и розовые стёкла -- ну просто голова кругом от такого многообразия.
И пошел Сидор искать ту самую черную дыру, что, по словам дракона, одна-одинешенька и ее никак не пропустишь. А ее и не пропустишь! Вот он этот зев пещеры, беззубый, как рот векового старика, да и зловоние из него исходит такое же. Этот зев и поглотил Сидора.
Идти было не так чтобы очень сложно: сыро, холодно, но вязкий свет, просачивающийся в пещеру, не делал путь Сидора и до того безрадостным. Только так Сидор подумал и даже как будто улыбнулся, как вдруг громогласное "Стой!", от которого содрогнулись все внутренности пещеры, сотрясли все внутренности Сидора. Он застыл, словно камень, испуганным взглядом обводя стены. От стены неожиданно отделился силуэт и это был не каменный монстр, а вполне себе человек, которого от камня отличить было, конечно, сложно, потому как цвет он имел соответствующий, да и вообще складывалось ощущение, что это создание не мылось с момента своего появления на свет. "Точно первобытный", -- промелькнуло в голове у Сидора. И вот этот самый первобытный подошел, не спеша, к Сидору, оглядел его с ног до головы и спросил:
-- Принес?
-- Что-что принес? -- спросил, запинаясь, Сидор.
-- Как что?! Воду?
-- Нет, мне никто не говорил о воде.
-- Вот жучила! -- недовольно топнул ногой первобытный. -- Ни себе ни людям! Просил же его: скажи там кому-нибудь принести мне воды, так он скажет, как же! Усядется на пень и стекла свои перебирает. А еще друг называется! Жу-чи-ла, а не друг!
-- Вы о ком?
-- О драконе, о ком еще! Кого ты мог первым повстречать на своем пути? Значит воды не принес, -- снова окинул его оценивающим взглядом первобытный. -- Воин из тебя тоже никакой. Чего тогда приперся? Что несешь в мешочке? Стёклышки?
Сидор утвердительно кивнул головой.
-- Стёклышки, -- расплылся в довольной улыбке первобытный. -- Замечательная вещь. Как же я тоскую по ним, по моим осколочкам. Ты даже представить себе не можешь, каково это сидеть в этом бесконечном сыром сумраке и таращиться на камни: день и ночь, день и ночь одни только камни. Хорошо хоть свет попадает в эту часть пещеры, а то вовсе был бы не лучше крота. Слушай, друг, а дай ты мне два стёклышка. С тебя не убудет. Поверь, там, куда ты их несешь, никто пересчитывать их не собирается. Я знаю. Не обеднеешь же ты. Ну позволь ты мне снова стать собой. А то кто я: ни человек, ни камень.
-- Нет, -- засомневался Сидор, -- не могу я. Мне дракон сказал отнести мешочек, так я его и несу. Наверно это не по правилам.
-- Чего? -- недовольно поморщился первобытный. -- Какие еще такие правила в пещере? Ты уж совсем, человек, от своей человечности разум утратил. Говорю тебе: никто ничего пересчитывать не будет. Ну что же ты не понимаешь, каково это сидеть здесь во мраке одному -- выть же хочется от такой жизни. Неужто сердце у тебя такое каменное?
Задумался Сидор: кому, как ни ему понять, каково это смотреть на замшелый мир. Так у него хоть солнце перед глазами было, небо, облака, поля, а здесь один сплошной камень.
-- Вот это дело! -- оживился первобытный и глаза его вспыхнули двумя угольками так, что Сидор от неожиданности даже попятился. -- Возьму свои любимые, красные стёклышки.
Поковырявшись рукой в мешке, первобытный достал два красных осколка и, приложив их к глазам, довольно рассмеялся. И тут произошло то, чего Сидор меньше всего ожидал: на глазах первобытный мужичонка стал расти, всё уносясь вверх, под самые своды пещеры, а тело его принимало обтекаемые формы камня. Какие-то жалкие мгновения и перед Сидором возвышался каменный великан с горящими красными глазами, одна рука которого была разящей булавой. Он и ударил этой булавой о землю, пытаясь сразу покончить с Сидором. Сидор и сам не понял, как ему удалось увернуться от этого неожиданного удара. Удар же был настолько сильным, что со стен и сводов пещеры посыпались камни. Снова удар, за ним еще и еще. Великан не унимался, только и Сидор не сдавался: он то там увернется, то здесь уклонится, то там подпрыгнет, то здесь кувырнется. Все ж таки как-никак не столетний дед, а еще молодой и шустрый. Его в детстве всегда ругали за шустрость, дескать, не может и секунды посидеть на одном месте, а вот как этот недостаток ему пригодился. Вот так и прыгал из стороны в сторону Сидор, словно заяц, пока великан сам не сдался, и устало опустился наземь.
-- Ну ты и шустрый, -- со вздохом проговорил он. -- С виду вроде ни то ни се, а такой юркий. Все силы на тебя отдал.
-- Будешь знать, как связываться со мной! -- храбро отозвался Сидор.
-- Да ты сильно не храбрись: тебе еще возвращаться этой дорогой, если ты, конечно, вернешься. Я и подождать могу, мне, как ты понимаешь, торопиться некуда. Слушай, вроде каменный, а жарко. И этот еще, жучила... Говорил же ему пусть принесут мне воды! Пусть только сунет сюда свою драконью морду!
Что ж, у Сидора теперь не было другой дороги, как идти дальше навстречу новым испытаниям.
А сам идет и только ждет очередного подвоха: что крикнет кто, завоет, выйдет из стены. А тут шмыг перед ним и пробежала девчушка. Он и понять не успел, откуда она выбежала и куда убежала. Может привиделось ему?
-- Нет, не привиделось, -- услышал он звонкий голосок за спиной.
Обернулся Сидор и видит: стоит перед ним девушка такой красоты, которой простому человеку дано быть не может. Во всяком случае, к нему, Сидору, такие красавицы даже во снах не наведывались. А она стоит и смеется. И Сидор вместо того, чтобы лишний раз насторожиться, тоже стоит и в ответ улыбается.
-- Стёклышки несешь? -- спрашивает она, с жадностью поглядывая на мешочек в руках Сидора.
Сидор в который раз утвердительно кивнул головой.
-- Стёклышки! -- счастливо захлопала в ладоши девушка. -- Как же я по ним соскучилась. Милый, хороший, родной, -- взмолилась она, -- прошу тебя, будь человеком, подари ты мне одно стёклышко, всего одно.
Улыбка с лица Сидора вмиг сползла и он, неучтиво оттолкнув девушку, решил идти дальше.
-- Ну подожди, -- схватила она его за руку. -- Подожди, пожалуйста, -- и ласково погладила его по груди. -- Послушай меня: я тут совсем одна, мне некуда идти, никому я не нужна там, среди людей, понимаешь? Видишь мою красоту, а ведь ничего кроме страданий она мне не принесла. Не меня ведь любят -- красоту мою. Ушла я ото всех. И теперь вот здесь в одиночестве маюсь. А прежде было у меня любимое стёклышко, с которым чувствовала я себя счастливой, благодаря которому собой была. А что теперь? Теперь вот этот мрак, один сплошной мрак и ничего больше, -- заплакала она. -- Миленький, -- прижалась она к Сидору, -- помоги мне. Что тебе одно стёклышко? Всего ведь одно и ты спасешь меня.
Ну не сдюжило сердце Сидора: растопилось, поплыло, растеклось, и он без раздумий раскрыл мешочек.
-- Сиреневый дай мне, -- оживилась девушка, -- если не жалко, сиреневый. Мой это цвет.
Взяв стёклышко, девушка от счастья подпрыгнула на месте и, бросившись в объятья к Сидору, принялась жарко целовать его в губы. Сидор, конечно, мог и отстраниться, да разве в трезвом уме кто-то на такое способен. Да только чует он, что горят его губы, словно обожгло их пламенем. В ужасе попытался отстраниться он от девушки, да силы недюжинной та была и крепко держала в своих объятьях. И видит Сидор, что губы ее стали как будто срастаться с губами его. Снова попытался вырваться он из ее объятий, да только ведь без толку. Ударил тогда ногой ее -- девушка и глазом не моргнула. В отчаянии схватил он тогда ее за косу, да вырвал прядь волос, а девушка в ответ только вздрогнула. Только видит Сидор, что с вырванными волосками лицо красавицы как будто старше стало. Он снова рванул несколько волосков, еще и еще, и вправду: лицо ее опутывается сетью морщин. Из последних сил потянул Сидор ее за косу, как в тот же миг девушка в ужасе отстранилась от него, да только крепка была рука Сидора: так просто от него не уйдешь. Взмолилась тогда девушка:
-- Не губи меня, пожалуйста. Иди на все четыре стороны. Не трону я тебя больше.
Только, видно, устал Сидор от этаких обманов: пожалеешь, а потом тебя же еще и пытаются погубить. А потому без сожаления оторвал он косу у хитрой обольстительницы, и в тот же миг девушка в дряхлую старуху превратилась и прахом рассыпалась.
Идет Сидор и ругает себя на чем свет стоит, дескать, если уж нет ума -- считай, калека. Два раза на такие уловки попасться. И ничему же не учится! Жалеет он кого ни попадя. "Никто моей жалости больше не увидит!" -- решил Сидор.
А между тем мрак пещеры сгущался. Пробираться уже приходилось наощупь. Над головой нависали глыбы камня, а туннель, по которому приходилось идти, все больше сжимался. И видит Сидор, что преградил ему путь чей-то силуэт. Снова испытание! Однако хорошо приглядевшись, увидел он сидящего в проходе низкорослого старика с книгой в руках. Сидит тот себе и даже не шевелится.
-- Эй! -- окликнул его Сидор. -- Ты живой?
-- Живой, -- не поворачивая головы, отозвался старик.
-- Можно мне как-то мимо тебя пройти?
-- Да иди, кто тебе мешает?
-- Но ты собой весь проход закрываешь, как же я пройду: не через голову же мне твою переступать, честное слово. Может, уступишь дорогу?
-- Уступлю, -- все так же, не шевелясь, бесцветно отвечал старик. -- Ты только скажи, в какую сторону мне отодвинуться.
-- А ты сам не видишь? -- удивился Сидор.
-- В этой темноте без драгоценных стёклышек ничего не увидишь.
-- А как ты тогда читаешь?
-- А я и не читаю, я просто сижу и по памяти вспоминаю, что здесь написано: всё какое-никакое развлечение. А так, что тут можно видеть, когда здесь так темно?
-- Что правда, то правда: темень такая, что хоть глаз выколи. Но стёклышек я не дам, -- не забывал о своем зароке Сидор. -- И не проси.
-- А я и не собирался. Так ты мне скажи, в какую сторону отойти? У тебя глаза посильнее моих: ты хоть что-то различаешь.
-- Да вот в левую сторону немного отодвинься, а я уж протиснусь.
Старичок безмолвно повиновался. И Сидор, довольный, что всё вот так просто разрешилось, отправился дальше, но сомнения остановили его: как же он оставит старика в темноте?
-- Слушай, -- обратился к нему Сидор, -- я бы с радостью тебе помог, да вот в чем беда: два раза меня уже обманули, теперь мне никому веры нет.
-- А ты, небось, камнеголовому стеклышки дал? Да с этой распутницей повстречался? Нашел кого слушать! У одного в голове пустота, а у другой -- одно распутство. Вот потому так и вышло. Да я же и не прошу у тебя ничего: иди куда шел.
-- Ну нет, не могу я так, -- возразил Сидор. -- Что же я, на молоке обжегшись, на воду дуть буду. Так и быть: говори, какие тебе стёклышки дать.
-- Ну, коли так, добрый человек, желтые давай. Мои это стёклышки, желтые.
И в тот самый миг, как старик посмотрел в стёклышки, кинулся он читать свою книгу, да так быстро, наскоро, что у Сидора от такой скороговорки голова пошла кругом. Выронил он мешочек, за голову руками схватился и чувствует: теряет сознание, а в ушах страшно гудит, голосом старичка этот гул перебивается, словами с ума сводит -- еще немного и не сдюжит Сидор. И хочет крикнуть, чтобы старик умолк, да не может. Непослушными руками он тогда наскоро уши закрыл, и тот час отпустило его. Смотрит, а старичок книгу свою растрепал, страницы вырвал, дунул на них, и обрушились те рассвирепевшими стаями на Сидора, рассекая руки, лицо его. И не спрячешься от них, не отобьешься: руками нужно уши закрывать, чтобы пакостный старик голосом своим не погубил. Что делать, как быть? Здесь увернешься, там уклонишься, да только это тебе не с великаном сражаться, а с легкими страницами, что острыми краями тело в два счета рассекают. Ничего не оставалось Сидору, как наполнить легкие воздухом и дунуть со всей мочи на страницы обратно. И так знатно у него это вышло, -- всё же молодость есть молодость, сколько в старике того духу, -- что страницы прямиком налетели на своего владельца, погубив его.
Выдохнул устало Сидор, кровь с лица стер, поднял мешочек и побрел дальше. Идет и проклинает себя пуще прежнего, потому как дураком и один раз быть не хочется, а здесь целых три раза ему выпала такая честь.
До того рассердился он на себя, что сел на землю и идти никуда не хочет. "Бог с ним с этими испытаниями, -- рассуждал он так, -- кому они надо? Ведь была же у него жизнь не хуже и не лучше, чем у других. Ну и что, что коза попалась с норовом и бодливая, ну и что, что лень в доме пыль смахнуть. Разве стоило из-за этого отправляться в эту кромешную тьму, в проклятую эту пещеру? Да и с какой целью: чтобы лишний раз понять, что уродился дураком?".
И слышит Сидор чьи-то острожные шаги, и свет от лампы впереди замаячил: снова какое-нибудь испытание, снова кто-то будет на жизнь жалиться, а потом со свету сживать. Подошел к нему коренастый мужичок: сам хоть и невелик ростом, а руки большие, натруженные, крепкие -- такой одним ударом уложит. Позвал он жестом за собой Сидора, ну тот и пошел, другого выхода у него все равно не было. И привел мужичок его в место, где огонь клокотал в глубине узких расселин, багровым светом заливая пещеру и наполняя ее монотонным гулом, а палящий жар при каждом вздохе опалял легкие.
-- Стёклышки принес? Тут все? -- строго спросил он Сидора.
-- Нет. Пяти не хватает, -- честно признался тот.
-- Раздал, значит?
Сидор виновато опустил глаза.
-- Раздал. Не прошел я испытание, да?
Мужичок лишь усмехнулся в ответ:
-- Да это еще не ясно: прошел или не прошел. А вот, что честен был приятно, не скрою. Ты мог и не признаваться в том, что все стёклышки не донес: я ведь не знаю, сколько их было.
-- А что это за стёклышки такие?
-- О, -- заговорщически отвечал мужичок, -- то осколки зеркала. В древние времена само солнце создало это зеркало, чтобы видеть себя в отражении: огромно оно или мало, ярко ли светит или что-то заслоняет его свет. Но как только в этом мире появилось зеркало, так и жизни не стало: солнце все норовило рассмотреть себя поближе, а потому жар от него стоял невыносимый. Устали люди так жить. И нашелся один силач, кто разбил это зеркало. Разноцветные осколки разлетелись в разные концы, в разные стороны. Да ведь не простые это осколки, а драгоценные стёклышки, глянув через которые можно разглядеть в себе всё потаенное, чем богата душа твоя; а уж плохое этот или хорошее, понятное дело, зависит от самого человека. Помогают эти стёклышки понять, каким в действительности хочет быть человек. Так что это дар бесценный.
-- Ничего себе дар! -- возразил Сидор. -- Видел я как на некоторых этот дар действует: костей потом не соберешь от таких даровитых.
-- А ты об этих троих, -- рассмеялся мужичок. -- Так то твоя оплошность. Они ведь просили у тебя те стеклышки, которые помогут им одолеть тебя. А иначе, зачем им здесь сидеть в этой глухой пещере? Это ведь испытания. Не думаешь ты, Сидор, а повинуешься тому, что видишь да о чем тебе говорят. Потому такая беда и с твоими стёклышками приключилась: не знаешь ты себя, и всё это время не желал себя узнавать.
-- А тебе зачем эти стёклышки? -- полюбопытствовал Сидор. -- Зеркало хочешь восстановить?
-- Вот, -- довольно проговорил мужичок, -- ты уже думать начинаешь, интересоваться, а не одним желанием жить, дескать, смотри себе в стёклышко и хоть трава не расти. А собираю я эти осколки затем, чтобы не зеркало восстановить, а кое-что другое. Сам смотри.
Подвел он Сидора к каменной стене, со всей мочи навалился на нее, она в сторону и отъехала. И увидел Сидор, что стоит перед ним сложенный до половины человекоподобный гигант: одна рука у него есть, часть головы, половина туловища, и всё это мастерски сложено из разноцветных стёклышек.
Сидор онемел от того, что увидел: было это завораживающе красиво и вместе с тем наводило страх.
-- Человека такого хотите создать? -- не верил он своим глазам. -- Но зачем?! Это же будет чудище какое-то!
-- А вот и нет, -- закрывая стену, отозвался мужичок. -- Сотворю я такого человека, в каждом осколке которого будет храниться знание о его истинных предназначениях, и путь его станет множеством путей. Человек, если разберется в себе, выбирает в жизни что-то одно и следует по своему выбранному пути. А мое творение будет таить в себе все возможные пути человека.
-- Что-то не сильно верится в это, -- засомневался Сидор.
-- Тебе не верится, так это твое право: наконец ты стал не верить тому, что говорят. Время покажет. А пока дракону есть работа, он людей не ест, -- заулыбался мужичок -- драконы ведь прожорливые. Они лучше всех собирают осколки, чувствуют их. Но мы здесь, чтобы разобраться с тобой. Доставай стёклышки, которые нес всю дорогу и посмотри в каждое из них. И если повезет, отыщешь ты среди всех этих драгоценных осколков, свой. А не повезет, -- развел руками мужичок, -- ну придется тебе еще раз к дракону сходить и весь путь от конца до начала пройти, но уже с другими испытаниями, если, конечно, захочешь.
-- Да уж вряд ли, -- поежился от такой мысли Сидор.
Уселся он на землю и принялся вытаскивать по одному стёклышку из мешочка. Посмотрел он в красный осколок и в жилах его закипела воинственная кровь, да так что скрутило от боли всё тело: наскоро отложил он его в сторону. Посмотрел в зеленое и ощутил тягу к приключениям, да только в плечах и коленях неприятно заныло: отложил Сидор и это стёклышко. Недовольно плюнул он: это же надо, снова не думает он! Ведь было у него любимое стёклышко: белое как молоко. Другие что: они его делали то просто веселым, а то просто добрым да податливым. А вот белое стёклышко всегда привносило в его сердце восторженную радость, потому как видел Сидор тогда свет везде и во всем. Даже в кромешной тьме видел он этот луч света, что тянул его за собой и всё унылое да пустое делал таким притягательным и желанным. "Только бы оно здесь было", -- взволнованно облизнул он пересохшие губы. И, о чудо, оно нашлось! Дракон оказался прав: удача Сидору не помешала и она была с ним. Посмотрел Сидор в белое стёклышко и увидел свет, да такой что лучами своими рассыпался сотнями звезд. И радовался Сидор, что отыскал свой путь, потому как именно этого всегда он хотел: видеть свет даже там, где его как будто и нет. И отложив это стёклышко в сторону, понял он, что не нужно оно ему вовсе, потому как свет виден ему и так, без помощи осколка: свет этот в нем знанием остался. Что для него были те, прежние осколки -- одна забава, а всё с умом нужно делать, ко всему со знанием подходить. Вон ему сколько пришлось пройти, чтобы понять это и открыть свое предназначение.
Поблагодарил он за все мужичка, поклонился ему и пошел обратно. А как до выхода дошел и каменного великана издали приметил, так увидел луч света, указывающий ему на выход с другой стороны.
Вот таким человеком и вернулся Сидор в родное село. Люди снова провожали его недоумевающими взглядами, потому как не был этот Сидор похож на прежнего: этот был как будто выше, может потому что не сутулился больше, да и шире в плечах и как будто старше. И не угрюмый затворник, но и не радующийся всему дурачок.
Дом он свой отчистил, так что он у него засиял. Пауков, правда, оставил, но на то его право. А коза присмирела после первой же дойки.
Так и жил Сидор в ладу с собой. А люди к нему сами потянулись. Пришли и те, кто когда-то бил его: он не простил, но и таить обиду не стал -- забыл о них и всё тут. А вот многим все же помогал. Люди поражались его способности из самых тяжелых неурядиц находить выход.
-- И как ты это делаешь? -- допытывались они.
-- Я вижу, откуда струится свет, -- отвечал на это Сидор, зная, что его не поймут.