Аннотация: ...В эти моменты в нём всё-таки просыпаются мысли о мести и, сжигаемый вновь поднимающейся лихорадкой, он мечется по соломе, стискивая её в руках и представляя, как кромсает ненавистного ему человека - того, по чьей вине он стал таким.
Айно - отпрыск одного из благородных семейств, полностью вырезанного во время очередного дворцового переворота. Последний, оставшийся в роду, о чём, разумеется, никто не знает - иначе бы он не жил. Впрочем, может быть, это и не так - потому что какую опасность он может представлять, беспомощный, одинокий? Да и мыслей о мести у него толком нет; все его силы уходят на то, чтобы просто существовать. Почему он остался жив, он и сам не знает, но перед тем, как выбросить его на улицу, враг позаботился о том, чтобы, если что, узнать его из миллиона других. Стоит только приподнять край его рукава, чтобы увидеть кожу, полную отметин - шрамов, ожогов и язв, большинство из которых не зажили за двадцать лет и до сих пор воспалены.
На всём его теле не осталось ни одного живого места - правда, лицо зачем-то пощадили. То ли в насмешку, то ли в человеке, которому была поручена жестокая миссия изуродовать ребёнка, неожиданно проснулось подобие благородства. Так что Айно может бродить по городу неузнанным, что он и делает - до тех пор, пока не свалится без сил в каком-нибудь тёмном углу, зажимая себе рот ладонью, чтобы не выть от боли. В эти моменты в нём всё-таки просыпаются мысли о мести и, сжигаемый вновь поднимающейся лихорадкой, он мечется по соломе, стискивая её в руках и представляя, как кромсает ненавистного ему человека - того, по чьей вине он стал таким. Впрочем, гораздо больше, чем отомстить, ему хочется найти ещё хоть одного такого же изуродованного - того, перед кем не стыдно будет снять одежду. Днём он ищет их по всему городу, однако в бедных кварталах, где он живёт, вечно царят суета и толкотня. Тут не привыкли церемониться: Айно задевают, грубо отпихивают в сторону или, наоборот, хватают за руку или за плечо, чтобы привлечь внимание, не подозревая о том, что под грубой холщовой тканью у него не тело, а одна сплошная кровоточащая рана. Он привык в ужасе шарахаться от людей и часто думает о том, чтобы уйти из города совсем и поселиться отшельником где-нибудь в горах, но это инстинктивное желание - найти кого-то - каждый раз перевешивает.
Ночью, оставшись в одиночестве, он всё-таки раздевается и сам запускает ногти в свои вечно воспалённые раны - сдёргивает окровавленные бинты, сдирает корки с едва подживших язв. Он не знает, зачем делает это. Ему хотелось бы, чтобы кто-то другой сделал это с ним, но после такого он, возможно, совсем умрёт. Впрочем, не предпочтительнее ли смерть подобной жизни?
Иногда - чаще всего, на границе между сном и явью - Айно приходит в голову мысль о том, что где-то, быть может, существует тот, кому было бы по силам его вылечить. От этой мысли на мгновение становится невыносимо сладко - как от того, чем нормальные люди занимаются со своими возлюбленными в постели. А потом волной накатывает опустошение: уж проще создать нового человека или оживить куклу, чем починить то, что переломано во всех местах.
Айя - лекарша. Она родилась в бедных кварталах, простолюдинкой, поэтому не смогла стать жрицей, хотя, может быть, дело и не только в этом: её инстинктивно коробит от тех строго регламентированных схем, которых придерживаются служительницы Богини. Она не слушает наставниц, не читает книг, не боится переступать через правила, официальные или нет, а по ночам присматривается к звёздам и видит в меняющихся очертаниях созвездий какие-то знаки, понятные одной лишь ей. Все свои наблюдения и опыты она записывает в толстой тетради, однако, вздумай она показать их другим врачевательницам или, не приведи Богиня, жрицам, её - нет, не казнили бы, а просто осыпали градом насмешек. Иногда Айя и сама думает, что достойна их, что всё, что она делает - это один сплошной самообман, но потом, выходя из домов, наполненных заразой, на свежий воздух, она вдыхает его полной грудью и чувствует, как сама жизнь струится по её венам, и это возвращает ей утраченную уверенность в себе.
"Когда-нибудь я найду кого-то, кому пригодятся все мои знания, быть может, бесполезные для остальных, - думает она. - Я буду искать этого человека до тех пор, пока я жива".
Больше всего её интересуют неизлечимо больные - не те, которым осталось совсем немного, а другие, которые вынуждены жить, годами мучаясь от своей болезни, часто труднообъяснимой. Таких довольно много, и всё же Айя до сих пор не может ничего сделать ни для одного из них, кроме, разве что, слов утешения.
- Я знаю, что очень больно, - говорит она, ласково поглаживая руку больного.
В ответ она получает дежурные, вежливые слова благодарности и раздражение во взгляде: как это она знает, она-то, сама здоровая! Это раздражение тоже понятно Айе, поэтому она не злится и только с тоской перечитывает свои записи: столько разных наблюдений, однако до сих пор ни одного готового рецепта, который бы мог кому-то пригодиться. Ей приходится тратить много сил на то, чтобы не озлобиться после постоянных неудач и не прекратить свои попытки, а также не обращать внимания на тех, кому кажется, что она получает свои деньги даром, и кто с радостью готов позлословить за её спиной. "Когда-нибудь я буду вознаграждена", - думает она.
И вот однажды её приглашают в богатый дом.
Ещё только пройдя через ворота, Айя внезапно замирает, поражённая предчувствием. Она глядит через весь двор на человека, примостившегося у ступеней крыльца - может быть, слугу, а, может быть, нищего, пришедшего за подаянием - в нынешнем году среди богатых людей в моде благотворительность, и некоторые из них доходят до того, чтобы устраивать пиршественные столы для бедняков прямо в своих владениях.
Человек, закутанный в тёмную одежду по самое горло, как житель пустыни во время песчаной бури, с трудом поднимает голову, и Айя видит взгляд, наполненный самой смертельной тоской и самой обжигающей болью, какие она когда-либо видела.
"Великая Богиня!.. - проносится в её голове. - Я его нашла".
Побледнев и пошатнувшись, она опирается дрожащей рукой об опору ворот. Однако потом, пересилив себя, продолжает путь - приближается к этому человеку, стоящему у входа в дом. Губы Айи жалко кривятся. Она знает, чего он хочет больше всего на свете - чтобы кто-то разодрал на нём одежду, невзирая на крики, которые он будет издавать, и прикоснулся к его воспалённым ранам. И она, потратившая столько лет на то, чтобы наблюдать именно за такими - измучившимися от своих странных болезней - именно она может сделать это.
Она протягивает руку, чтобы дотронуться до его волос, и, как и следовало ожидать, призрак развеивается от её прикосновения.
"Айно..." - думает она, опустив голову и закрыв глаза, чтобы не позволить слезам, жгущим веки изнутри, скатиться по щёкам.
И вслед за этим продолжает первоначальную мысль:
"Да, я его нашла. Это тот самый дом".
- Это ты - женщина, которая ищет лекарство от неизлечимых болезней? - хрипит человек, фигуру которого Айя смутно видит под балдахином из оранжевого и алого газа. - Не удивляйся, что я пригласил тебя. Болезнь, поразившая тело, часто освобождает разум - во всяком случае, от большинства условностей. Мне нет дела до того, что ты простолюдинка. Если ты сумеешь хотя бы немного облегчить мою боль, то будешь щедро вознаграждена.
- Да, - отвечает Айя невыразительным голосом и приближается к постели.
За это время она успевает оглянуться по сторонам и подметить зорким взглядом множество деталей - стол из красного дерева, фарфоровая ваза с рисунком, изображающим танцующих журавлей, малахитовая шкатулка... даже занавеска из бирюзовых бусин, звенящих от порыва ветра, осталась той же самой. Всё точно так, как она столько раз видела в своих снах - точнее, в полузабытых воспоминаниях.
Она садится на постель и смотрит в сморщенное, иссохшее лицо человека с седыми волосами, разметавшимися по подушкам.
Ничего она не ощущает, кроме равнодушия и пустоты.
- Выпейте. - Она наливает лекарство в чашку и протягивает её больному.
Лекарство горькое, и тот, поперхнувшись, отталкивает её - Айе приходится бороться с ним, как с капризным ребёнком. Она хватает его за руки, он, в свою очередь, пытается вывернуться, и вдруг весь замирает.
- Ты!.. - вырывается у ошеломлённого мужчины.
Айя смотрит туда, куда прикован взгляд его широко раскрытых глаз: на собственное запястье. Да, так и есть, в пылу борьбы этот немощный больной оторвал ей часть рукава, обнажив кожу, покрытую шрамами и застарелыми отметинами.
Она против воли усмехается.
Этот момент продолжается ещё с полмгновения, а потом старик хватает колокольчик и изо всех сил звенит, созывая слуг.
- Снимите с неё одежду! - приказывает он ворвавшейся охране. - У меня есть подозрение, что это мужчина, переодетый женщиной!
Айя сбрасывает с себя чужие руки и поднимается с постели.
- Не надо, я сама, - говорит она спокойно.
Раздеваясь, она не отрывает взгляда от человека, вновь скрытого от неё полупрозрачной тканью балдахина и слушает его хриплое, прерывистое дыхание. Тот не смотрит в её сторону - не желая удостовериться лично, ожидает вердикта слуг.
- Это не женщина, - подтверждает один из них, внимательно разглядев Айю. - Но и не мужчина. Это... чёрт знает что такое. У неё... у него там ничего нет. Евнух.
Получив свою одежду обратно, Айя усаживается в кресло и смотрит в раскрытое окно, подперев голову локтём. Да, и таким образом её изуродовали тоже... но ничего внутри уже больше не откликается, и от растерянных лиц охранников ей откровенно смешно. Подавив насмешливую улыбку, она наслаждается дуновением весеннего ветра, врывающегося в комнату, наполненную запахом лекарств. Там, в саду, расцветают персики, и нежно-розовые лепестки, срываясь с ветвей, покрывают траву узорчатым ковром.
- Оставьте нас, - хозяин движением руки отпускает слуг.
Тишина. Ветер на какое-то время перестаёт дуть, и лёгкий звон, с которым бирюзовые бусины занавески ударяются друг о друга, прекращается.
Айно растирает в фарфоровой чашке травы, предназначенные для нового лекарства, и ждёт, пока закипит вода в чайнике, подвешенном над небольшой жаровней. Толстую тетрадь, в которую он записывал все свои наблюдения, у него отобрали вместе с остальными вещами, в которых он, по мнению хозяина дома, мог спрятать кинжал или ещё какое-то оружие. Однако он помнит всё наизусть, и долгожданная формула рецепта появляется в его голове как будто сама собой.
- Чего ты хочешь? - шепчет старик. - Ты пришёл, чтобы отомстить?
- Я и знать не знал о том, что вы - это вы, - пожимает плечами Айно. - Я не запомнил ни вашего лица, ни имени - только комнату, в которой всё происходило. Вот её-то я и узнал.
Он заваривает травы кипятком, выжидает положенное время и вновь подходит к больному с чашкой.
- Пейте.
- Это яд.
У Айно нет ни малейшего желания разубеждать мужчину. Однако внезапная догадка молнией вспыхивает в его сознании, и, на этот раз с лёгкостью перехватив тщедушные руки старика, он принимается развязывать пояс его халата.
Тот орёт так, как будто его режут - странно, что слуги не врываются в комнату на эти истошные вопли - но Айно делает то, что должен: срывает чужую одежду, несмотря на крики. И видит именно то, что ожидал увидеть: женское тело под мужским халатом.
- Вот оно, значит, как, - отмечает он с некоторым удивлением. Удивление вызвано тем, что он неожиданно понимает, почему его оставили жить.
Больная глядит на него с ужасом, ненавистью и изумлением одновременно.
- Да пейте же, - раздражённо повторяет он, почти насильно вливая отвар в рот старухи. - Что вы как маленькая! Или как маленький, если вам так больше нравится.
Поставив на стол - тот самый стол - пустую чашку, Айно поправляет одежду и направляется к дверям. Больше ему нечего здесь делать.
Однако у самого порога вдруг останавливается. Сердце его смягчается.
- Я знаю, что очень больно, - говорит он тихо.
И думает: "Уж этот-то хотя бы не скажет мне, что я не понимаю, потому что никогда не испытывал ничего подобного".
Он проходит по тёмному, мрачному коридору богато обставленного дома - никто из слуг не задерживает его - и оказывается в саду, наполненном запахами и звуками весны. Деревья протягивают к Айно шелестящие ветви, осыпая его бело-розовыми лепестками, птицы поют ему песни, ярко-алые ворота, увитые цветами, вспыхивают от ярких лучей восходящего солнца и кажутся сияющей аркой, ведущей в новый мир.
Айно обхватывает ствол дерева рукой, прислоняется к нему, ощутив шершавую кору щекой, и плачет, плачет, плачет.