Аннотация: Счастливые люди смеются над Королём-Горе в свой счастливый век.
...доколе не порвалась серебряная цепочка,
и не разорвалась золотая повязка,
и не разбился кувшин у источника,
и не обрушилось колесо над колодезем.
Еккл. 12:6
Герцог Амансио д'Олоре был человеком прошлого, да что там - позапрошлого, или даже поза-позапрошлого века, одним словом, той давно канувшей в лету эпохи, когда люди были всё равно, что дети: народ совершенно искренне плакал из-за каждого пустяка, а аристократия предпочитала рядить свои страдания в возвышенные одежды, почитая чувство скорби как божественное достоинство.
Так и герцог д'Олоре. Как только где-либо случался траур или же ещё какое-нибудь печальное событие, он тут же надевал свои длинные, старомодные, чёрные одежды, заламывал руки, заливался слезами и спешил выразить сострадание членам той семьи, которую постигло несчастье (даже если те были рады-радёхоньки избавиться от какого-нибудь скупого дядюшки, наконец-то осчастливившего племянников наследством).
Он не стеснялся проливать слёзы ни там, где все смеялись, ни там, где плач считался недостойным мужчины делом.
Откуда могло взяться такое ископаемое во времена просвещённого разума, в эпоху торжества жизнелюбия, тогда, когда на смену аскетическому идеалу средневековья давным-давно пришла красота здорового, пышущего жизнью тела, когда все стремились получить от жизни всё, а страдальческие, измождённые лица мучеников больше не вдохновляли никого, кроме безымянных монахов, заточивших себя в мрачных кельях?
Никто не знал. Ходили слухи, что герцог д'Олоре родился и воспитывался при дворе какого-то несчастного короля-без-королевства, кажется, возомнившего себя вторым Людовиком Святым, который, как известно, почитал слёзы за божественный дар. Но вскоре самозваный король умер, и вместе с ним навек почила отжившая своё мода на страдания, и только Амансио, этот печальный (во всех возможных смыслах) осколок былой эпохи, продолжал существовать, более того, существовать в соответствии с идеалами и нравами своего призрачного сюзерена и его не менее призрачного двора.
Амансио и не замечал, что времена переменились, а вместе с ними совершенно переменились люди; он игнорировал современность и жил так, как будто бы всё ещё находился в прошлом и был окружён людьми, которые могли понять и разделить его образ жизни.
Его осыпали бранью, насмешками, даже побоями, но он только таращил свои большие тёмные глаза, которые были бы даже красивыми, если бы не постоянно опухшие от слёз веки, и совершенно не понимал, что над ним смеются, и не держал на своих обидчиков зла.
- Всемогущий Господь, даруй нам потоки слёз, - повторял он слова старомодной молитвы, стоя на коленях и устремив к небесам проникновенный взгляд; лицо его, омытое слезами, светилось от искренней радости, столь же комичной, как и его искренняя печаль по любому поводу.
В конце концов, к нему привыкли и начали считать его за бесплатного актёра; его даже стали приглашать на похороны намеренно, а иногда и на пиры, чтобы он повеселил своими ужимками пресыщенных едой, удовольствием и развлечениями гостей.
В ту пору в одной из самой просвещённых монархий века царствовала королева Анна-Луиза, истинная покровительница прекрасного: она и сама была не прочь вкусить земных удовольствий, и создавала все условия для того, чтобы их могли отведать её приближённые - при её дворе царила невиданная роскошь, балы и театральные представления устраивались каждый день, стены были увешаны дорогими картинами, прославлявшими красоту тела и радость жизни.
Прослышав про Короля-Горе (или же горе-короля), которым, в конце концов, стали называть герцога д'Олоре, то ли смешав его судьбу с судьбой его монарха, о котором никто не знал и не помнил, то ли ещё по какой-то причине, Анна-Луиза загорелась желанием посмотреть на это трагикомическое существо.
- Негоже вам приглашать "Горе" во дворец, - сказала королеве её суеверная старая кормилица. - Того гляди, и впрямь явится.
Но Анна-Луиза, по новой моде не верившая ни в приметы, ни в чертей, ни в самого Господа Бога, не обратила на эти слова никакого внимания, и Король-Горе явился ко двору. Был он в своём парадном одеянии чёрного цвета, волочившемся за ним по лестнице подобно ободранному хвосту, весь в слезах (то были слёзы радости, как он объяснил), и придворные буквально хватались за животы от смеха, когда он произнёс свою проникновенную, высокопарную речь, а после опустился на колени, чтобы, по обыкновению, помолиться Господу о ниспослании ему слёз.
- О, вы знаете, у нас сейчас в моде атеизм, - возразила королева, обмахиваясь веером. - Свобода, равенство, братство - и никакого Бога. Я считаю, что такая позиция более достойна просвещённого человека.
Но Амансио д'Олоре опять не понял, что над ним смеются, и продолжал искренне молиться - за короля, королеву, их детей и всех придворных, чтобы горе никогда не коснулось их, а если и коснулось, то они смогли бы найти утешение в слезах.
Придворные хохотали.
Так герцог д'Олоре остался при дворе Анны-Луизы, чтобы потешать её статс-дам и их кавалеров своим непривычным видом и смешными молитвами. Королева сначала смеялась вместе со всеми, но, так как она в глубине души была незлой и неглупой женщиной, в конце концов, ей это надоело, и она захотела просветить чудака, наставить его на путь истинный.
Она вызвала Амансио к нему и строго, серьёзно сказала ему:
- Вы понимаете, что тот век, в котором вы до сих пор живёте, давно прошёл? Идите в ногу с современностью, даже если это означает отказаться от некоторых милых сердцу привычек. Так должен поступать просвещённый человек.
- О, вы ошибаетесь, Ваше Величество, - отвечал Король-Горе, потупив взгляд. - Я живу вовсе не в прошлом.
- Тогда где же? - насмешливо улыбнулась королева. - Где ваше призрачное царство, в котором текут реки слёз? Где ваши подданные, которые носят траур по каждому скончавшемуся в королевстве человеку?
- Однажды каждый увидит его, - пообещал Король-Горе, но Анна-Луиза не прислушалась к его словам.
Ей пришлось с неудовольствием признаться себе, что её попытка вразумить сумасшедшего ни к чему не привела, но вскоре она забыла об этом досадном инциденте, поглощённая вихрем очередных празднований, балов, торжественных выездов...
А потом грянула Революция и последовавшая за ней гражданская война, и тут уже мысли всех бывших представителей знати были поглощены тем, как спасти своё имущество или хотя бы жизнь, так что про прежнего чудака, скомороха, Короля-Горе при дворе Королевы-Счастье, никто и не вспомнил - а он как будто растворился в воздухе, провалился сквозь землю. Впрочем, никого не волновало, что с ним сталось.
Анне-Луизе пришлось пережить тяжелейшие времена. Её мужа, короля, и всех сыновей обезглавили, а её саму с единственной оставшейся в живых дочерью бросили в темницу. Десять лет ей, привыкшей к балам и роскошным нарядам, пришлось провести в сыром подземелье, одетой в рубище и закованной в кандалы, в ежедневном ожидании пыток и смерти.
Ни пыток, ни казни не последовало, но страх превратил её прежде красивое лицо в лицо старухи и иссушил её сердце.
Когда, в конце концов, республиканское правительство решило освободить её, предварительно лишив всех званий и повелев поселиться в безвестности в беднейшей провинции страны, Анна-Луиза уже не способна была испытать радость, и солнечный свет, чуть было не ослепивший её после мрака подземелья, тяготил её.
И слёз она тоже не пролила, когда её дочь, освобождённая вместе с нею, однако измученная годами заточения, не вынесла тягот долгого путешествия, заболела, слегла и умерла.
У бывшей королевы не было денег ни на похороны, ни даже на траурное платье, и заплакать в знак своей скорби она также не могла. Так она сидела в крохотной комнатушке на втором этаже таверны, и снизу до неё доносились смех и музыка - там крестьяне весело справляли чью-то свадьбу.
Кто-то постучался к ней, но Анна-Луиза долго не хотела открывать - кому могло быть до неё какое-то дело?
Когда же она, пересилив себя, всё-таки встала и отворила дверь, то увидела перед собой герцога Амансио д'Олоре - ничуть не изменившегося со времени их последней встречи, которая случилась больше пятнадцати лет назад.
Слёзы катились по его красивому, бледному лицу.
- Ваше Величество, я пришёл разделить с вами скорбь, - сказал он, опускаясь перед ней на колени.
- Не называйте меня Величеством, если это услышат и донесут на вас, то вас казнят! - потрясённо воскликнула Анна-Луиза, отпрянув.
- Земной суд для меня не страшен, - ответил он, печально качая головой.
И тогда она всё поняла и сама рухнула перед ним на колени.
- О, как страшно я заблуждалась! - закричала она. - Это не ты жил в прошлом, а мы, одурманенные прекрасными картинами, жившие ради призрачных наслаждений и не подозревавшие о том. Но вот ты пришёл, Король-Горе, и обратил все наши иллюзии в дым, и не осталось ничего, ничего, ничего, кроме тебя! Обладая славой, деньгами и властью, мы потешались над тобой, мы презирали тебя, мы считали, что твои слова для нас пусты, а ты не обращал на нас внимания, потому что знал, что твоё время придёт, и торжество твоё будет окончательным. Ты вечен и бессмертен. Нет ничего в этом мире, кроме тебя, а тот, кто думает по-другому, тот окружает себя пустыми призраками.
Но Печальный Король поднял её с колен.
- Нет, не вечен, не бессмертен и не король, а лишь слуга, - возразил он. - И рад бы не жить на вашей земле, не приносить вам страданий, но приходится. Я вырос при дворе другого короля, там, где скорбят по каждому, кто ошибается, но радуется каждому, кто находит свой путь. То королевство прекрасно и сладостно, там есть и слёзы, и улыбки, но все они от чистого сердца - вот то, что в нём неизменно...
Бывшая королева давно уже ничего не ждала от жизни, но эти слова как будто бы встрепенули что-то в её усталой, испепелённой душе.
- Есть ли туда какой-то путь? - спросила Анна-Луиза, глядя на Короля-Горе сухими, воспалёнными глазами.
Вместо ответа он снова опустился на колени и помолился, как обычно, о даровании ей слёз.
И тогда она вдруг подумала, что его имя - Амансио - означает "любящий".