Аннотация: По пути к Госпоже Снегов я собирал ягоды и ранился о ветви кустарников...
Красные ягоды, покрывавшие колючие ветви кустарника, ярко пылали под стоявшим в зените солнцем.
Я стоял перед ними с холщовым мешком, заполненным наполовину, и продолжал собирать плоды горной осени. Вот и моя кровь смешалась кое-где с той кровью, которая наполняла ягоды барбариса изнутри, делая их такими алыми и блестящими... никогда я не был особенно ловок в кропотливой работе, теперь же, после стольких лет вынужденного существования вдали от красок с кистями, мои руки порой и вовсе плохо подчинялись мне.
- Ничего, - сказал я, потрепав его по ветке. - Ты, говорят, очищаешь кровь, а чтобы очистить что-то, нужно сначала выпустить это наружу...
В эти дни поздней осени мне нравилось в одиночестве бродить по горным склонам, собирая грибы, ягоды и лекарственные растения. Помимо практической пользы от этих походов, я мог привести свои мысли в порядок, что становилось всё сложнее в окружении моего стремительно увеличивавшегося семейства. К счастью, дети приучались и сами заботиться друг о друге, и я мог немного побродить в горах, забыв о хозяйственных хлопотах.
Хорошо здесь было: пахло нагретым камнем, сухой травой, еловой хвоей... В солнечный день гряды близлежащих гор казались почти такими же синими, как и опрокинутое ввысь небо, более же далёкие вершины ослепительно сверкали своими снеговыми шапками. Из звуков - одно только оглушительное стрекотание цикад.
Где нам только ни приходилось жить вместе с моим семейством - и в чистом поле, когда домом нам был стог сена, и на одиноком хуторе среди долин, и в заброшенной лесной избушке, и в городке на берегу моря... В конце концов мы оказались здесь, и я не жалел об этом, хоть и говорят, что никогда не стоит возвращаться в то место, в котором ты был однажды счастлив. Быть может, это верно в отношении всего, помимо гор, потому что горы были и будут одинаково прекрасны, хотя бы даже весь остальной мир рухнул.
...я повстречал его на обочине одной из узких тропок, что бывают столь же извилисты и прихотливы, как русло молодой речушки. Только что казалось - один только камень высится справа, необычно белый, увитый ласковыми цветами вьюнка, как вдруг я увидел темноволосого юношу, одетого в светлую одежду.
Заметив устремлённый на него взгляд, он легко поклонился... и, в свою очередь, тоже посмотрел на меня. Глаза у него были необычными - они одновременно казались и очень светлыми, как искрящаяся вода в ручье, и очень тёмными, как дно глубокого горного озера.
Всякому живущему у подножия высоких хребтов известно, что в окрестностях водятся горные духи. Иногда они бывают страшны обликом и опасны - если призваны защищать заповедные места от вторжения существ со злонамеренными целями. Иногда же - светлы, чисты и прекрасны, но редко кому из людей удаётся их увидеть, как трудно заметить весёлую игру огненных искорок в столбе солнечного света...
Я посмотрел на двурогую Госпожу Снегов, милостиво, хотя и сурово взиравшую на нас со своей недостижимой высоты из-под белоснежного, сверкавшего на солнце головного убора.
Твой ли сын, Владычица этих мест?
Пока я размышлял над этим, юноша сам обратился ко мне. Шёлковые штаны его, ханьфу и сапоги были белоснежными, и только пояс синел, как чистейший сапфир, оставленный на снегу; за пояс была заткнута флейта.
- Далеко ли держишь путь, чужеземец? - спросил меня он. - Нынешний день хорош и солнечен... Госпожа Снегов будет милостива к искателю сокровищ.
Верно, и впрямь он был горным духом... Если встреченный им чем-то приглянулся, они, порой, дают совет - бесполезный в глазах обычного человека, он может оказаться дороже золота для иного путешественника.
Но я уже слышал похожие слова прежде, и нынче у меня не было таких целей.
- Откуда ты знаешь, что я чужеземец? - улыбнулся я.
- В стране, что лежит в долине, не рождается людей с волосами цвета яркого пламени...
- Верно, ты давно уже не спускался вниз, - заметил я. - Времена нынче переменились, народности смешались, и ничего уже невозможно сказать наверняка.
- Вовсе нет, я каждую зиму спускаюсь с гор, - возразил мне юноша и погрустнел. - Но, сказать по правде, не вижу, чтобы там хоть что-то менялось, хотя бы даже ты сказал мне правду, и нынче действительно рождались люди с другим цветом волос и кожи.
Несколько мгновений мы молча стояли друг напротив друга, а потом он вдруг развязал шёлковую ленту, прикрывавшую его лоб, и протянул её мне.
- Возьми, чужеземец, и оберни ладонь - ты, верно, поранил руки о ветви кустарника...
Потом он достал свою флейту и собрался было заиграть, но я остановил его едва заметным жестом.
- Не стоит тратить на меня силу своей музыки, она пригодится в других местах, - вновь улыбнулся я. - Я же и под влиянием твоей чарующей мелодии не поверю, что встреча с тобой произошла во сне.
Чуть вздрогнув, он отнял свирель от губ, и я протянул руку к ней. Он позволил мне беспрепятственно взять её и самому сыграть мелодию - я думал, что позабыл её, как и навыки рисования, но, оказалось, нет. Я сочинял её в те времена, когда был счастлив и беззаботен... нынче в её звучании проскальзывала доля грусти, но, возможно, что эти нотки шли ей так же, как идут кусту барбариса его алые, чуть горьковатые ягоды - не такие солнечно-радостные, как цветы, покрывающие его ветви весной, однако полезные и ценные.
Тогда юноша просветлел лицом и вновь мне поклонился.
- Вы, верно, мой отец, раз моя флейта не отвергла вас, - сказал он радостно. - Мать говорила мне, что когда-нибудь в эти места вернётся тот человек, которого она однажды повстречала.
***
Ленту, которую подарил мне мой сын, я повязал, так же, как он, на лоб... Не потому, что мне было жаль её испачкать, но потому что я знал: открыть какие-то из своих сокровищ Госпожа Снегов может всякому человеку, но разговаривать станет лишь с тем, кто не побоится по пути к ней израниться о колючие кусты.
Когда-то она рассказывала мне историю о хане степных народов, который отправился в поход через её владения, заросшие колючими кустами, вместе со своими воинами, наряженными в шелка и парчу... К концу пути их халаты оказалась изодранными во всех местах, и когда им пришлось, не успев переодеться, явиться на церемониальный пир, выглядели они нелепо. Таким образом хан отучил их от привычки роскошествовать.
Этот человек нравился Госпоже Снегов, и, верно, от него она тоже имела детей - хотя я не знаю, прославились ли они, подобно своему отцу, в исторических хрониках...
Улыбаясь, я помахал ей своей израненной рукой.
Когда Госпоже Снегов хотелось спуститься, она могла принять обличье любого из своих подопечных - быстрой реки, с грохотом несущей воды по дну ущелья, пугливой ламы, щиплющей нежно-зелёную траву, или даже этой самой травы, мерно дышащей, мирно шелестящей под порывами ветра. Иногда, рассерженная на охотников, убивавших её животных, она становилась рокочущей лавиной, иногда ластилась под ноги доброго собирателя трав самым красивым цветком в ущелье.
Но со мной она чаще всего предпочитала разговаривать в облике горной сосны, причудливо изогнувшейся на самом краю пропасти.
Я прильнул к её шершавому стволу и поведал ей о том, как повстречал нашего сына.
Конечно же, она и сама всё видела и слышала, но в давние времена мне нравилось веселить её, с юмором пересказывая уже известные ей события. Смех её отражался в ущельях глухим рокотом, эхом летел по горным склонам...
"Ну и что же? - спросила меня она. - Хочешь забрать его с собой?"
- Нет, что ты, - возразил я. - Я забирал с собой только тех, кто откровенно и нестерпимо мучился в прежних условиях, мечтая поскорее их покинуть... Он же выглядит довольным своей жизнью, какой бы она ни была. Но я подумал, что, возможно, ему будет интересно повстречаться со своими единокровными братьями и сёстрами. Он ведь и без того спускается в долины, верно?
"Похож на тебя, - прошелестела она. - Он говорит мне, что люди там, внизу, не меняются, и мало в них хорошего. Ты что скажешь?"
- Раз говорит, значит, верно, так и есть. А я не могу судить... Слишком уж много времени там пробыл, и взор мой замутился.
"Однако как играть на флейте ты всё-таки вспомнил. Скажи мне, как догадался, что он твой сын?"
Я узнал её тон, в котором были и насмешка, и любопытство, и строгость, и едва заметная искринка в испытывающем взгляде. Конечно же, я не рискнул бы протянуть руку к флейте горного духа, если бы не понял, кто он таков, ещё раньше, чем он мне сказал...
Я развязал ленту сына и весело помахал ею перед веткой сосны.
- Он дал мне это, чтобы перевязать раненую руку. Кто из других твоих детей сделал бы так? Горные духи могут испытать симпатию к человеку, восхититься его смелостью и мужеством... Однако понять чужую боль и почувствовать сострадание к ней может лишь тот, в ком есть хоть капля человеческой крови.
"Да, он таков", - ответила она.
Были ли такими её дети от степного хана? Но, верно, кровь их свободолюбивого отца в них была сильнее, чем любовь к дому матери... Мне слышалось в её шелесте, что они предпочли остаться в человеческом мире и основать свои собственные рода, смирившись с вечной тоской по горным вершинам, которые звали их так же, как звал моего сына мир людей. Он нашёл свой способ справиться с этой тоской...
Когда я возвращался обратно той же тропой, что пришёл сюда, он стоял возле кустов барбариса, задумчиво глядя на его яркие ягоды, алевшие среди шипов.
Госпожа Снегов уже рассказала мне, что пришло то время, когда он спускался с гор, торопясь поспеть до того дня, когда первый снег укроет низины.
- Пойдём, - я обхватил его за плечи. - Я познакомлю тебя с твоими братьями и сёстрами.