Она всегда была странная. Практически всю свою жизнь, по крайней мере, с того момента, когда впервые осознала - она не такая как все. Случилось это в лет шесть. Воспоминания были смутными и размытыми, никто потом так и не смог восстановить события, сколько бы не пытались взрослые выяснить, что произошло - все напрасно.
В памяти сохранился четкий след - ватага детей летит с криками к обрыву - купание в летний зной - нет занятия лучше. А зной стоит над полем, лесной тропой, даже над водой в мелкой и тихой речушке, которая тысячу лет неспешно течет вдоль своих берегов. Детские восторженные крики, плеск, радость. Потом кто-то (кто именно уже не вспомнить никогда) предлагает на "слабо" нырнуть в омут, идея подхватывается, вся орава несется вдоль реки к заводи, в чащу.
Река здесь делает неожиданную петлю и становится горделиво-страшной, здесь и есть омут - жилище старого легендарного Сома - видеть которого, конечно, никто не видел, но вся деревня знает о его существовании добрую сотню лет, а от того и поход сюда становится таинственно приятным. Какое-то время дети стоят на берегу - дальше память делает прочерк и вдруг - среди всей сутолоки - вопль, страшный неистовый, кровь останавливается, страх охватывает всех сразу, паника, небытие, а потом - свет, покой, ощущение счастья, которое навсегда так и осталось и в глазах, и в облике и во всем существе ее.
Хотя началось все конечно же много раньше, а иначе, как объяснить, что в далекой деревушке девочку родителям пришло в голову назвать странным именем - Муза, которое по известной деревенской традиции - отметать все неясное и неразгаданное - превратилось в почти кошачью кличку - Муська.
Вот только после события у омута, все поменялось к имени добавилось чувство страха перед ней. Хотя Муська ни в чем и не была виновата, ей казалось, что не была, но друзей вдруг не осталось, ее начали сторониться, вслед все больше крестились местные старухи. Родители старались не обращать на нее внимания, как будто жизнь не менялась и текла по-старому. Но Муза чувствовала - возврата не будет.
Второй случай только усилил это чувство. Суровая зима выдается раз в несколько лет. Музе было тринадцать, от дома до школы пять километров - всего ничего, а вот после метели, да еще волки не на шутку расшалились, тяжелая вязанка книг, да младший брат (ему восемь) - путь нелегкий. Вдруг острое чувство опасности - просто чувство: не страха, не ужаса, а опасности солено-горькое. Впереди только лес, позади все тот же лес, и разрывающий тишину хруст нескольких десятков лап по насту вдоль санника. Муза знает - спасения быть не может, но чувствует, что она и есть само спасение. Брат, увидев волков, буквально каменеет, затем начинает тихо выть, этот звук возвращает Музу к действительности. Вожак подходит смело, в глазах пустота и кровь. Один взгляд перед броском - дальше пустота, темнота и горячие капли на лицо - над ней склонился брат, уже тихо всхлипывающий, его тепло-соленые слезы и привели Музу в чувство.
О том, что произошло в зимнем лесу, они договорились никогда никому не говорить. Да люди и не поверили бы рассказу восьмилетнего напуганного мальчонки. Стая волков неожиданно обращенная в бегство взглядом тринадцатилетней девчонки - смех один! Сказки! Видно спугнул кто - вот и вся история.
Незаметно прокатилось детство, минула юность, привычная тяжелая работа по дому, хозяйство. Затем война, уведшая отца, затем брата старшего, последним ушел младший. Назад вернулся только глава семьи. Вернулся - громко сказано, вернулась тень его. Больной, разбитый, угрюмый сгорбленный старик - вот что осталось от заводилы и балагура. О войне в их доме не говорили никогда. Как будто и не было ее. Просто разъехались сыны, и все тут.
Жили они на отшибе, почти в лесу. Старый справный дом был отстроен еще прадедом отца. И все поколения сыновей были кем-то вроде лесников. Первый при барине, дальше уже при новой власти - все ходили в лес. Знали его как свои пять пальцев. Какие деревья к срубу, какое зверье бить нужно в этом году, а какое может сгинуть, если не поберечь. Знали местные топи и их обходы, ягодные и грибные места. Сыновей не стало. Тут отец и вспомнил о Муське. Она к новой работе прикипела сразу и навсегда. Соседи только диву давались - ведь ничего не боится. И в ночь легко тронется коли надо. Заезжих было мало, но тем, что наведывались всегда совет был - в проводники брать только Муську. Без нее не пройти, зверья не набить. А уж если речь до серьезного - разведкой называлось новое модное поветрие городских - разные камни показать, в земле что найти, то и вовсе никто из местных не возьмется кроме "странной".
Отец от дел давно отошел, занемог, следом мать. Муза за ними ходила долго, народ удивлялся - как держатся они. Фельдшер поначалу смотревший отца, сказал, что и года не протянет. Но шли годы и каждую весну в местную лавчонку приходил сгорбленный старик - делать заказ на несколько месяцев вперед. Долго сидел после со стариками на завалинке у лавки и молчал. Сидел, молчал, чем немало смущал собеседников, которые наперебой оглашали незамысловатые деревенские новости: кто с кем, куда. В последние годы молодежь вся разбежалась в город, навещают редко, телефон провели в Совет, еще у председателя появился диковинный ящик с людьми - телевизор называется и прочее достойное внимания местных жителей.
О Муське шепот прошел, когда нового лесничего настоящего по должности из города прислали. Парень очень пришелся по вкусу женской половине деревни. Все гадали, как сложится оно там? И ведь никому в голову не пришло уже тогда просто посчитать, что, невзирая на стать, нежность кожи и просто женскую красоту, Муське давно за тридцать должно перевалить. Да кто и в голову такое брал? Только не сложилось и не срослось. Молодец сбежал через полгода, молча не попрощавшись. Так место, а с ним и должность Музе достались. Народ посудачил чуток да и успокоился.
Одна Муза и знала, причину бегства горе-лесника. По осени в лесу много чего увидеть можно, но то, что привиделось ему, иначе как чудом не назовешь. Испугался он сильно. А страх плохой советчик. Они делали обход по делянкам, помечали деревья под сруб. Рано, кто так делает, да "лесник" решил грамотность свою показать, вот и забрели на самый край, дальше чащоба и непроходимое болото в центре. Муза сразу советовала не оставаться здесь - знала, к ночи гости будут. Не поверил - вот и результат, наверняка даже в парк в городе больше не сунется. Задремали они у костерка, намаялись за день-то. Муза еще во сне почувствовала опасность, стряхнула остатки сна, вглядываясь в темень чащобы, различила не одну пару золотых и зеленоватых огоньков, дальше вновь темнота, провал. А под утро, очнувшись, попыталась разыскать спутника своего.
Ушел он не далеко, ориентир потерял вовсе, пер вперед напролом, не разбирая пути, потому и нашла его быстро, могло быть и хуже. Он сильно заикался, плохо пах, говорил невпопад, стучал зубами - нет мужика и точка. День, пока добирались до дома, она ему внушала мысль, что все привиделось, он послушно кивал, как ручной, а на следующий день, после возвращение сбежал.
Время взяло свое. Родители ушли как-то вдруг - точно и впрямь время пришло. Да и не мудрено лет по сто уже было, а то и больше. Метрики не нашлось даже у отца, а про мать и говорить нечего - работать по должности не пришлось, документы и не выправляли, что время терять-то.
Деревня почти сгинула. Соседей рядом давно не было - кто умер, кто уехал счастья искать на стороне, потому и приезд странного мужика с сундуком (кейс называется) очень удивил стариков. Да еще и причину приезда объяснить не мог вразумительно. Лес да лес, нужно исследовать, а что исследовать-то? Вроде отец записки какие-то оставил, да какие записки, отродясь никто из местных не писательствовал, инженеры были, врачи, даже летчик-испытатель присутствовал в длинном списке, кем гордились сторожилы, а вот тех, кто записки оставляет не было. Может, напутал что? Спрашивали, нет, говорит, знает точно, проводником была у отца Муська. Тогда только все успокоились, отвели его к Муське. Ясное дело теперь - геолог, наверное, какой или биолог или еще кто по образованию. Теперь в лес подадутся, намазано там что ли. Зверье не переводится - это факт, а вот нефть, золото, редкие всякие растения и диковинные звери - это не по части жителей. Нет их в округе. На том и остыл интерес деревни к гостю.
А гость задержался. Поселился он в соседней с Муськиной избе. Хозяева давно уехали, изба пустовала. Гостя звали Иван Петрович. По деревенской традиции Петровичем и стал. Завез технику разную, обновил побелку не без помощи местных баб. Мужики баньку подправили. Вопросов никто не задавал. Пусть живет себе, кому он мешает?
Муза отнеслась к гостю спокойно. Петрович говорил вежливо, никогда не перечил в дальних ходках, как будто полностью на нее полагался и доверял. Вот только одно тревожило Музу - вопросов он много задавал. Когда родилась, как звали предков, сколько лет живет в этом доме и прочее. Спасу нет. И еще пытался с помощью разных штук в глаза ей залезть. Это уж совсем смешно, на здоровье никогда Муза не жаловалась. Никогда. Почему? Странный вопрос, если не болит ничего, чего жаловаться-то?
Дальше - хуже. В городском архиве Петрович метрики родительские откопал. Действительно, умерли они по метрикам отец в 105 лет, мать - в 102 года. Ну и что такого? Ранение у него тяжелое было, так и побаливало кой когда. Травы лесные на что? И мать болела изредка. Метрики Музы не было в помине. Да и не пригодилась же до сих пор. Почему люди говорят, что сколько охотников она не водит, а зверья сама не бьет? Так не нужно это, грибы, ягоды, картошка, куры есть в хозяйстве. Почему выглядит на сорок, ну может, сорок пять, когда самой уже давно под восемьдесят? Этого она не знала, да и не думалось об этом.
Наконец и про омут откуда-то вызнал. Повела его к омуту. Все там, как много лет назад было - тихо, благостно, только сам глаз омута смотрел сурово. Точно грозил кому. Петрович бродил вокруг долго, пробы воды и земли брал, спрашивал названия трав, почему земля вокруг красновато-бурая, ну это ему должно лучше знать. Удивлялся, что птичьих гнезд нет, а вот гадов всяких больше, чем везде. Лягушки, змеи, ящерки - действительно сновали тут и там.
Сегодня все было иначе, чем всегда. Муза почувствовала опасность. Но откуда? И прежде, чем накроет липкая вязкая темень, она вдруг увидела иной мир, поняла этот человек и есть опасность. Сквозь туман был виден разоренный лес, пустая река, вместо изб чудные высокие скворечники с громадными стеклянными окнами, вместо троп и просек серые ленты асфальта. Дым, смрад, суета и конечно, омут, обнесенный стеной, кругом снуют странные существа в белых и желтых нарядах, вместо голов аквариумы - страсть. Все так и случится, если она не сделает это...
...Петрович ощутил радость открытия, так приходит счастливое решение задачи, над которой просидел ночь или трудное решение проблемы, о которой грезилось годами изнурительного труда. Истина была на поверхности, он потратил больше года на поиски того, что было под боком. Какие перспективы - страшно подумать! Вечная молодость, отсутствие болезней и аномалий, экология в чистом виде. Нет, все охватить невозможно. Конечно, надо еще разгадать механизмы, узнать, как это работает, чем "питается". Вопросов пока больше, чем ответов...
...Она знала, внутри, в голове всегда жила память об этом... Она сквозь зыбкий туман памяти видела и густоту омута и чувствовала прикосновение кого-то теплого и скользкого в мутном водовороте, который засасывал и манил вниз. Помнилось и легкое покачивание на волне, прибившей ее к берегу, и ужас на лицах товарищей по игре, и перекошенное лицо молоденького милиционера, пытавшего ее - что она видела, Муза совсем не помнила, кто тогда ушел в омут. Это не было главным, это было жертвой. Люди так заплатили за долгие годы ее царствования в этом лесу, свое спокойствие.
Вспомнился и волчий вожак - крупный, сильный, ничуть не страшный, в глазах, в которые она взглянула вопрос - ты кто? И полученный ответ - шанс на спасение брата. И чащоба с горе-лесником. Это тоже был знак. Нельзя было тогда дорогу ту проложить, никак нельзя. И когда на поляну вышли первые деревья, покачивая кронами и слегка переваливаясь (деревья не ходят, не привычны), а за ними другие, она испытала освобождение - знала, мужчина испуган, он не борец, и ей не придется ему помогать осознать ошибку, он все понял сам. Понял и сбежал.
Много их было разных и ни разу не пришлось ей "смотреть". Но этот, этот не все прочие. Тут ни угрозами, ни тем более, уговорами не поможешь. Один выход. Она сделал шаг навстречу...
...Боковым зрением он успел заметить легкое движение стройного гибкого тела восьмидесятилетней женщины. Именно так и подумалось. Потом ее фигура выросла прямо перед глазами. Мгновение он еще противился, упрямо думая о своем: у кого искать денег на разработку, как доложить на ученом совете, кого взять к команду... Потом сник, поднял глаза и наступила темнота, мрак, тишина...
...Люди в белых и желтых одеждах топтались на окраине деревни. Этого не может быть, это не постижимо. Как могло случиться, кругом руины, нет городов, чертов взрыв убил все живое на тысячи километров, какие тысячи - миллионы километров вокруг и дальше. Когда поступил первый сигнал с последнего работающего на орбите спутника, дежурный подумал, что это розыгрыш, но экспедицию все же снарядили. И теперь люди жалко топтались на окраине деревни: настоящей заброшенной деревни. Резкий скрипучий звук открываемой двери заставил всех вздрогнуть - здесь еще и люди есть! На пороге стояла стройная загорелая женщина лет пятидесяти с веселыми глазами...