Каламистр закончил свою работу и отложил в сторону нагретый металлический стержень для завивки волос. Агафокл тут же припал к узкому прямоугольному зеркалу из серебра, оправа которого представляла собой тончайшую ковку виноградных гроздьев и листьев. С мутноватой поверхности зеркала на него глядело худощавое гладко выбритое лицо с немного крупноватым носом, карими глазами и влажными губами пунцового оттенка. Причёска юноши представляла собой пышный каскад из светло-золотистых кудрей, локоны ниспадали на лоб, вились по вискам и спускались до самых плеч. Каламистр озабоченно вертелся вокруг своего клиента, подхватывал концы его волос и подкручивал их пальцами в ожидании похвалы или же, наоборот, брани. Увидев, что молодой человек улыбнулся своему отражению, парикмахер облегчённо вздохнул и отошёл на пару шагов, чтобы полюбоваться на творение своих рук.
- Прекрасно! - похвалил Агафокл.
- Надо бы сеточкой покрыть, господин Агафокл, чтобы до вечера не растрепалась причёска.
- Сеточкой? - Агафокл всё ещё рассматривал своё отражение, - подожди.
Он поднялся с табурета и направился к одной из колонн, что подпирала свод просторного помещения. Эта колонна отличалась от других тем, что была выполнена из чёрного мрамора с золотыми прожилками. Все четыре стороны колонны были отшлифованы и их гладкие поверхности служили ещё одним зеркалом, в котором можно было увидеть себя в полный рост. Края лёгкого домашнего одеяния распахнулись от быстрых движений молодого человека, но он, совершенно не смущаясь своего голого тела предстал перед каменным зеркалом, крутился так и этак, рассматривая себя со всех сторон. Каламистр всё это время с почтением ждал.
- Ну что ж, давай свою сеточку, - наконец, вымолвил он.
После того, как локоны были аккуратно уложены и подвязаны, хозяин дома напомнил парикмахеру:
- Перед симосием приди, чтоб возложить венок.
- Слушаюсь, господин Агафокл.
- Будешь уходить найди управляющего, он тебе заплатит.
- Благодарю, господин Агафокл.
- Помнишь ли, когда мне волосы снова осветлять?
- Помню, господин Агафокл, через декаду.
- Хорошо, ступай, - махнул рукой.
Агафокл повернулся к мраморной колонне и снова придирчиво осмотрел себя. Он был достаточно крупным, выше среднего роста, но тело его не получало необходимых физических нагрузок так необходимых юношам его возраста. Вялость натуры, мешавшая ему продолжать дело своих предков и здесь играла свою отрицательную роль, его не привлекали спортивные и военные состязания. Из всех необходимых, для свободного мужского населения навыков, он в должной мере овладел лишь верховой ездой и только потому, что это была ещё одна возможность покрасоваться, восседая на дорогом, редкой масти коне, ослепляя зевак сиянием драгоценной сбруи. Понимая, что ему не выдержать соперничества в играх со своими сверстниками, Агафокл решил примерить маску эстета. Он окружил себя молодыми бездельниками, которые всегда в изобилии появляются вокруг обременённых богатством, но не умом людей. За возможность проводить дни в праздности и веселье, эти пройдохи с удовольствием поддержат любую сумасбродную выходку своего товарища. Но Агафокл не замечал этого, он искренне считал всех, кто приходит к нему на пирушки своими друзьями. Ведь эти друзья неоднократно доказывали ему свою верность. Когда он в противоположность новой моде - стричься по-военному коротко, решил отращивать волосы, его товарищи поддержали его. Обычная одежда городских юношей - короткий льняной хитон с шерстяной накидкой через плечо, была по мнению Агафокла примером дурновкусия, поэтому он со своими друзьями носил длинную многослойную одежду из тончайших тканей, а зимой плащи, подбитые мехом. Редко, кто из мужчин в городе украшал себя чем-то кроме перстня-печатки, но взбалмошный Агафокл и тут отличился, не каждая знатная женщина могла похвастаться таким обилием золотых и серебряных побрякушек, что он навешивал на себя. Он пытался философствовать и сочинять поэмы, но ни к тому, ни к другому таланта у него не было, поэтому он предпочёл быть "другом" философов, покровителем молодых дарований в различных видах искусств. Но сейчас, придирчиво рассматривая себя в чёрном зеркале, Агафокл думал не о гостях, приглашённых на сегодняшний сипосий, не об обещании данном тётушке и даже не о всегда недовольном господине Идоменее. Он думал о Пирре, прекрасной золотоволосой и златоглазой гетере, которая прибыла в Прекрасную Гавань с первыми кораблями из Милета. Он увидел молодую женщину ещё в Каламайоне на празднике в честь Аполлона и Артемиды - покровителей жаркого лета. Её волосы золотыми волнами струились по спине, над высоким лбом зелёным колдовским светом переливался крупный камень, золото диадемы сливалось с золотом волос... Агафоклу удалось приблизится к прекрасной незнакомке настолько, что ему удалось заглянуть ей в лицо. Глаза женщины, по-кошачьи чуть приподнятые на висках, были цвета золотистого электрона с россыпью зелёных искорок. Молодой человек не успел налюбоваться на красавицу, как толпа разъединила их, больше он её в тот день не видел. С той встречи он много узнал о ней, женщину звали Пирра, она была скифянкой проданной много лет назад на городском невольничьем рынке. Её увезли в Милет, где она жила в доме своего господина, потом, то ли ей удалось выкупиться, то ли хозяин сам отпустил свою наложницу на свободу. Этой весной она вернулась в Прекрасную Гавань и стала вести жизнь гетеры, поклонников у Пирры было много, где бы не встретил её Агафокл она всегда была окружена толпой вздыхателей. На записки, которые влюблённый юноша посылал ей в корзинах с цветами и фруктами, она ни разу так и не ответила. Но Агафокл проявляя не свойственное ему упорство ждал своего часа, он верил, что сможет завоевать расположение золотоволосой гетеры.
"Она должна увидеть это", - подумал Агафокл проведя кончиками пальцев по гладкой поверхности чёрного мрамора, такая зеркальная колонна стоила баснословных денег, он один во всём городе владел таким сокровищем. Вторая колонна находилась в Тритейлионе, в покоях его тётушки. Не зная, как привлечь к себе внимание красавицы, юноша решил идти проторённым путём, он отправил своего управляющего к гетере с чистым листом пергамента, чтобы она сама вписала сумму, за которую согласна прийти к нему на симпосий. В волнении прошли несколько дней и Агафокл уже начал сомневаться, что получит ответ. Пирра, наконец, вернула пергамент, сумма была огромной, но истомлённому Агафоклу уже было всё равно.
- Господин...
Агафокл вздрогнул от неожиданности и обернулся, в двух шагах от него склонив голову стоял раб, исполняющий в его доме обязанности агонотета.
- Всё готово, господин.
- Идём, - сказал Агафокл.
Когда они вошли в пиршественную залу, Агафокл на мгновение потерял дар речи. Он просил, чтобы зал был украшен на подобие скифского шатра, хотел сделать приятное для самой дорогой, во всех смыслах, гостье. Агонотет призвал на помощь всю свою фантазии и теперь помещение невозможно было узнать - тонкие деревянные колья, согнутые дугами, образовывали полусферу поверх которой был натянут не войлок, а тонкая ткань, расписанная сценами из быта кочевников. Внутри шатра вместо пиршественных лож расстелены шкуры поверх них разбросано множество подушек с пёстрым рисунком, низкая жаровня со звериным орнаментом имитирует очаг, широкий, почти вровень с полом, стол, ещё не заставлен яствами, напротив входа в шатёр - сцена для выступления артистов, границы её обозначены медными лампионами, их зажгут, как только появятся первые гости. Взгляд Агафокла остановился на полосатой тигриной шкуре, и он усмехнулся про себя, вряд ли в скифском шатре можно найти такую редкость. Агонотет понял усмешку хозяина дома по-своему и быстро заговорил:
- Ещё будут музыканты с инструментом: арфой, костяной флейтой, бубном и барабанами.
- Не плохо, - кивнул Агафокл, - мне нравится.
- Стараюсь, чтобы угодить вам, господин...
- Если праздник пройдёт как надо, я щедро вознагражу тебя, - сказал Агафокл, а про себя подумал: "Всё пройдёт хорошо, если только она согласится прийти на ложе, всё только для неё..."
- Господин, - снова тихий голос раба вывел Агафокла из задумчивости.
- Что ещё?
- Боюсь, что симпосий будет шумным не нажалуются ли соседи, как в прошлый раз?
Агафокл не потрудился ответить - махнул вяло рукой, мол, не твоё дело. Не впервой ему выслушивать жалобы городских стражников, то шумные пирушки, то нескромные. Та сумма, что вносил он в казну общины, заставляла умолкнуть все недовольные голоса. Так было много раз, так будет и впредь. Перед выходом из пиршественного зала он оглянулся: "Нет не на ложе, здесь, на тигриной шкуре он овладеет золотоволосой красавицей".
Меньше часа оставалось до начала праздника, на небе зажглись первые звёзды. Бесшумными тенями скользили рабы неся посуду с угощеньем и сосуды с вином. Агафокл приказал не разбавлять вино водой, пусть всё будет согласно скифским обычаям. Хихикнул, для многих это будет сюрпризом. Всё вроде бы готово, но какая-то мысль, назойливой мухой крутилась у него голове. Он направился в свои покои, чтобы переодеться. Раб бережно держал тонкого полотна красную рубаху, расшитую золотыми стрелками и широкий блестящий персидский халат, Агафокл решил, что в такой одежде ему будет удобнее, возлежать на подушках, чем в штанах и узком скифском кафтане. Вошёл управляющий, чтобы узнать не будет ли каких поручений. Агафокл хотел было отослать его, но неожиданно вспомнил о последнем разговоре с тётушкой, прошло уже несколько дней, а он так и не взялся за выполнение своего обещания.
- Послушай, - сказал он рабу, что управлял его домом, - нужно срочно найти ребёнка, девочку. Не моложе пяти лет, но не старше девяти. Она должна быть сообразительной, послушной, с приятной внешностью. Будет очень хорошо, если она говорит на нашем языке. Заплачу щедро... Что ты так смотришь на меня? - спросил Агафокл, перехватив непонимающий взгляд мужчины.
- Простите господин, - закашлялся раб, - что значит срочно?
- Срочно - это как можно быстрее!
- Но где найти такого ребёнка?
- Не знаю, - Агафокл пожал плечами, - на рынке... или может быть, какая-нибудь нищенка пожелает получить деньги в обмен на дитя.
- Детей на рынке очень мало, господин, нет спроса, что касается продажи ребёнка родителями, то городской совет запрещает...
- Найди! Остальное я улажу.
- Слушаюсь, господин, только боюсь, что срочно не получится. Ещё осмелюсь спросить, господин, для чего нужен ребёнок?
- Моя тётушка, госпожа Федра, желает взять себе в дом воспитанницу, а я хочу сделать ей подарок, - проговорил молодой человек и тут же возмутился, - ты смеешь меня допрашивать, раб?
- Простите, господин, я хочу лишь уяснить... Будут ли ещё какие-нибудь пожелания? Например, цвет кожи, волос?
- Хм, пожалуй, лучше если дитя будет светловолосым, или, скажем, рыжеволосым.
- Понимаю, господин, - раб опустил глаза, чтобы не выдать насмешки.
В доме все слуги знали о страсти господина Агафокла к рыжей скифянке. После того, как гетера согласилась принять ухаживания хозяина, управляющему пришлось бежать к ростовщику готовому ссудить необходимую сумму. Красавица поставила условие, что все деньги должны быть выплачены золотом, пришлось обещать заимодавцу тройную цену - золотые статеры были редкостью в Таврике.
Монеты золотым дождём текли с серебряного блюда, золотоволосая гетера даже не взглянула на звенящие у её ног статеры. Серебристо-голубой наряд с тончайшей драпировкой выгодно оттенял золото волос красавицы. В кудрях словно светлячки мелькали дымчатые топазы, длинные серьги подчёркивали стройность шеи и изящность плеч. Она неотрывно смотрела на Агафокла своим колдовскими глазами, в которых плясали зелёные искорки, а он не мог пошевелиться, обессилев от её красоты и близости.
- Всё ли так? - едва дыша произнёс он.
- Да, мой господин, - ответила гетера, опустив длинные ресницы.
Ни начала, ни середины симпосия Агафокл почти не помнил, боялся отвести взгляд от своей драгоценной гостьи - вдруг исчезнет. Неразбавленное вино оказало на него странное действие, тело отяжелело, но голова оставалась светлой и ясной, несмотря на это он упустил момент, когда Пирра скинула своё одеяние и осталась в тонкой прозрачной рубашке. Он с жадностью разглядывал её, отметил высокую грудь с тёмно-розовыми подкрашенными сосками, плавный изгиб талии, тонкую складочку кожи у живота. Рывком поднялся с подушек, положил руку ей на бедро. В ответ на ласку, Пирра приблизила своё лицо к лицу юноши, легко коснулась губами его виска потом щеки. Агафокл задохнулся от восторга и желания, всё что он хотел в этот момент, это остаться с Пиррой наедине. О, боги! Сделайте так, чтобы умолкла эта заунывная музыка! Чтобы все исчезли и я, наконец смог насладиться любовью этой женщины! Сжигаемый страстью, Агафокл не заметил, что говорит вслух. Словно по волшебству шатёр опустел, с тихим шелестом упала ткань полога, мелодия резко прервалась. Стук двух сердец и прерывистое дыхание, треск разрываемой ткани, по тигровой шкуре разметались пряди золотых волос, кожа у гетеры молочно-белая с золотистым отблеском. Последняя мысль Агафокла: "Кто дал ей это дурацкое имя Пирра? Она не рыжая, она золотая!"