Посвящается колли по имени Сендли, которая, за, без малого, 14 лет жизни стала членом семьи...
Она была колли, черно-белого окраса, испанских кровей. Ее звали Сендли. И она была старая. Очень старая. По человеческим меркам ей было за девяносто. Ее грызла неизлечимая болезнь. Она это знала. И ей было жаль. Очень жаль своих хозяев. Свою семью.
Иногда, застывая в задумчивости, или во сне, она вспоминала. Вспоминала, как ее, ничего не понимающую, оторвали от теплой шерсти матери, сосков, питающих жизненными соками, и большие руки унесли в неизвестность. Огромный мир открылся перед ней. Безграничный, холодный и жестокий. Но ночью, когда она плакала в голос, свернувшись на холодном полу, пришел человек, взял ее на руки, а потом положил во что-то теплое и мягкое. Она забралась в уютную пещеру и сладко заснула. Так началась их дружба, перешедшая в любовь.
Больше всех она любила хозяина. Большой человек ее тоже любил. Она это знала. И хотя, иногда, когда по молодости лет пакостила, разгрызая растущими, нестерпимо зудящими зубами обувь, или дверцы шкафов, хозяин кричал на нее, но никогда не бил. Он не причинял ей боли. Но, несмотря на это, было стыдно и страшно слышать громкий, недовольный голос. Однако гроза проносилась быстро. Большие теплые руки гладили голову, и она, прижимаясь к нему, переполнялась любовью. Ей было хорошо.
С маленькой хозяйкой любовь переплеталась с дружбой. Они вместе росли. Вместе хулиганили. Иногда ссорились, и тогда маленькая хозяйка причиняла ей боль, а она пускала в ход зубы. Но боль была терпимой, а зубы никогда не смыкались полностью. Мир восстанавливался быстро, и они в обнимку засыпали на мягком ковре.
Большая хозяйка была строга. Но она тоже любила ее. Это был ее мир. Ее семья. А сейчас она умирала. Жизнь по капле покидала когда-то сильное, гибкое тело. И пришло время, когда раковая опухоль победила. Она еще пыталась бороться, но силы были не равны. Хозяин с маленькой хозяйкой боролись за ее жизнь. Возили в пахнущий страданием дом, где ее ощупывали жесткие, равнодушные руки. А она хотела домой. В покой. Просто лечь и ждать. Ждать неизбежного конца.
Она хорошо помнила, как болезненная судорога свела ее тело. Потом сверху видела, как хозяин пытается вдохнуть воздух в отказавшие легкие. Сердце еще работало, тело жило, но душа уже покинула его. Если бы она могла лизнуть и успокоить хозяина, в голос вывшего над ее остывающей оболочкой. Объяснить ему, что ей хорошо. Что, просто пришло ее время. Но она не могла.
Потом был вечер. Ее семья сидела на кухне. Хозяин с большой хозяйкой наливали из большой бутылки и пили. Он молча тер кулаками глаза, а она громко звала ее, заливаясь слезами.
Следующим, снежным и морозным днем, хозяин долбил мерзлую землю большой железной палкой, а маленькая хозяйка выгребала ее из ямы. Она смотрела, не понимая, зачем они это делают, пока не увидела, как ее тело заворачивают в цветную тряпку, опускают в яму, забрасывая землей.
... Она только начла осваивать мир, ограниченный теплым телом матери и мохнатыми шариками братьев и сестер. Недавно открывшиеся глаза питали маленький мозг огромным количеством впечатлений. Ей было все интересно, и на неверно ступающих лапках, покачиваясь и спотыкаясь, она отправлялась исследовать окружающее пространство. Но все походы заканчивались ласковыми толчками морды матери, возвращавшей ее обратно. И вот в один из дней, когда в уютный мирок вторгся шум чужих шагов, громкие незнакомые голоса, в нее что-то вселилось. На секунду месячный щенок стал взрослой, прожившей долгую жизнь собакой. Все понимающей, и все знающей. Так же внезапно все прошло. Но ее, почему-то, вопреки всем инстинктам, нестерпимо потянуло к раскрытым навстречу человеческим ладоням...