Астафьев Игорь Владимирович : другие произведения.

Жизнь, переломленная пополам

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.77*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это повесть. На первый взгляд про меня самого. Но на самом деле про многих из нас. Про тех, кто в 1991-м был ещё достаточно молод, но уже недостаточно юн.

ЖИЗНЬ, ПЕРЕЛОМЛЕННАЯ ПОПОЛАМ

  
  
   Будь верен долгу своему
   И, гордый званием поэта,
   Преследуй песнью ложь и тьму
   Во имя истины и света.
  
   Его Императорское Высочество
   Великий Князь
   Константин Константинович

Предисловие

   Отчего возникла потребность в написании этого текста? Причин несколько. Во-первых, моя жизнь так расположилась хронологически, что её середина (ну или примерная, хочется надеяться) выпала как раз на 1991 год. Мне как раз было тогда 31. И вторая, вытекающая из первой, причина, это то, что слишком много небылиц, а то и откровенной лжи приходится всё чаще и чаще слышать о том времени. А я там родился и жил, в Советском Союзе непосредственно. Был отнюдь не в восторге от тогдашних порядков, никаких преференций не имел (скорее, наоборот) коммунистом и "партейным" никогда не был, но когда озвучиваются вещи, явно не совпадающие с тем, что лично ты пережил, и с чем сталкивался лично, то это побуждает к тому, чтобы написать о своей жизни. Так, какая она действительно была.
   Имею ли я право писать о таких вещах, не будучи ни бывшим президентом, ни видным конструктором, ни известным вором? Думается, не только "имею право", но и просто должен это сделать. Ибо "мемуарят", как правило, люди известные, те, кого называют "начальство". Учёные вещают "об общем и целом", пишут "с горы", обобщая. А те, кто просто жил, как правило, не пишут. Не умеют, не любят, иногда опасаются или стесняются. А ведь взгляда сверху явно недостаточно. Мало ли что напишет учёный, начальник, руководитель? Но ведь главное-то как раз состоит в том, как ситуация видится простому человеку! А этого мы зачастую и не знаем.
   Итак, кто я такой? Никто. Так говорят про себя практически все, кого не узнают на улицах незнакомые им люди. Но это, понятно, ответ неправильный. Никем быть невозможно. Даже самый неприметный, даже самый рядовой, даже самый ординарный человек для чего-то предначертан судьбой, занимает только ему отведённое место и неизбежно оставляет свой, только свой след в жизни. Если присмотреться, то не такой уж и малый. А если он оставил после себя потомство, то этот след в истории умножает свою значимость сообразно количеству детей.
   Переступив определённый возрастной барьер, я вдруг ощутил наряду с близостью окончания жизни (что не очень радует) наличие определённого её понимания (что несколько скрашивает возраст). Не каждому Всевышним уготован такой подарок. А потому, имея одновременно способность к довольно внятному изложению своих мыслей, неиспользование такого рода возможности можно расценивать как своего рода прегрешение. Многие вещи, о существовании которых в молодости, а уж тем более в детстве и юности просто не подозревал, вдруг открываются, некоторые предстают в совершенно ином свете, некоторые становятся видны совсем с другой стороны.
   Всё это, разумеется, необходимые, но отнюдь не достаточные условия для того, чтобы схватиться за ручку и клавиатуру одновременно, и пытаться отнять время у людей на чтение твоего опуса. Как будто у них нет других гораздо более важных и нужных дел.
   Но что же является достаточным условием, той главной причиной, побуждающей отложить иные задачи и писать, писать, писать?.. Память. Точнее - память очевидца. Ещё точнее - желание помочь разобраться в жизни тем, кто родился позже и по понятным причинам не может проверить на собственном опыте то, о чём ему говорят. А говорят ему об одном и том же событии десятками различных вариантов. Как же разобраться во всём этом?
   Задача усложняется тем, что каждый думающий человек может иметь об одном и том же диаметрально противоположные мнения. И это нормально. Значит, навязывать свои оценки нельзя. Как же быть? Выход есть. Надо просто честно рассказывать о том, как ты жил, что видел, как жили люди вокруг тебя. И многие вопросы отпадут сами собой. На некоторые из них могут найтись ответы.
   Как человеку, которого удалось научить некоторым основным системным принципам, мне необходимо установить самому себе определённые правила, одним из которых будет следование этим правилам.
   Правило первое: искренность. Это правило позволит объективно говорить в том числе хорошо о тех, кто тебе глубоко неприятен, и даже ненавистен. Как, впрочем, равным образом и наоборот.
   Правило второе: честность. Это правило позволит говорить о себе в том числе и нелицеприятные вещи. Но если этого не будет, тебе просто не поверят. И правильно сделают.
   Правило третье: выражая своё мнение и/или просто отражая действительность, соблюдать действующее законодательство. То есть не всегда называть конкретные имена.
   Правило четвёртое: но когда возможно - это делать.
   Важное замечание. Когда я иногда буду называть национальность некоторых людей, с которыми приходилось сталкиваться в жизни, то прошу (да просто требую!) воспринимать это не более, чем как есть. То есть как национальность, не более, и не менее. Говорю об этом потому, что отчего-то представители некоторых народов ошибочно полагают, что если человек русский, чукча или грузин (помните интермедию Жванецкого про тупого доцента-грузина?), то это нормально. А вот ежели даже просто назовут их нацию, то это никак нельзя. Я же уверен - можно! Чем они хуже?
   А теперь о самых главных поводах, побудивших автора "взяться за перо". Их было несколько, но все они сводились к одному - несоответствию, а часто явному или вопиющему несоответствию между тем, что реально происходило на моих глазах, и тем, что преподносится тем, кто тогда не жил. Я отнюдь не собираюсь опровергать кого-либо и что-либо, разоблачать, ниспровергать. Я просто намерен честно рассказать, что было на самом деле. Почему "на самом деле"? Да по одной самой простой причине: потому что это всё было лично со мной. Не с кем-то другим, а со мной лично. Можно спорить с оценками, но не с фактами.
  
   "Объективка"
   Время и место рождения: 1960 год, май, город Березники Пермской области (ныне Пермский край);
   Национальность: Это не имеет никакого значения. Но похоже, что чисто русский. Как по материнской, так и по отцовской линии. Попытки обнаружить в своих корнях любые иные этносы абсолютно не увенчалась успехом.
   Партийность: никогда. Не состоял ни в какой партии. До 1991-го года слова "ни в какой" можно опустить.
   Родители: простые, самые рядовые рабоче-служащие, беспартийные.
   Эти данные привожу для того чтобы сразу исключить некоторые негативные шаблоны типа "Ну-у-у, как же!.. Сынок функционера!", или "Номенклатурщик!", или "Понятно, из бывших графьёв!". Не так, и не сяк. Самый типичный, самый рядовой. Не из рода зубных врачей, не юристов, таксистов, ювелиров, завстоловыми, ни с какой стороны не придраться.
   Самый обыкновенный среднестатистический человек. Тем и ценен.

БАБУШКА

   Бабушка, моя костромская бабушка Мария Сергеевна Малафеева (урождённая Волкова). Это "особая песня". С одной стороны - самая что ни на есть рядовая работница. Но с другой!.. Во-первых, сами годы её жизни: 1904 - 1994. Представляете?! Родилась ещё при царе, хорошо помнила то время, затем "транзитом" через весь период существования СССР и закончила свои дни уже в постсоветской России. Каково?!
   Во-вторых, она нигде и никогда не училась. Тогда для крестьянских детей этого просто не было. Но умела читать, писать и считать. Откуда?- сама! Просто взяла, и сама научилась. (Так называемые "ликбезы", что называется, "прошли мимо".) Что-то спрашивала у дочери, что-то у отца, о чём-то догадалась сама, вот и всё. Достойно уважения, не правда ли? И вела со мной, маленьким внуком, весьма трогательную переписку. (И конверт надписывала сама!) И у кого поднимется рука упрекать её за то, что она писала мне в письмах "тиливизер" или "щикатурка"?!
   Однажды баушка (или просто "буся"), будучи уже в преклонных летах, попросила моих родителей достать ей новомодное тогда лекарство "от давлення". (Кстати филологических оборотов у неё было - не счесть! К примеру "Ничего, да вот что!", "Обман зрення!" и т.п.) Так вот, "лекарство от давлення", "Оленюмы," - пишет. Долго в аптеке не могли понять, о чём идёт речь, что это за оленье лекарство. Думали, бабушка-эскимос. Пока кто-то из фармацевтов, видимо, обладатель абсолютного музыкального слуха и фонетического чутья не воскликнул: "Да это же "Элениум"!
   В-третьих, бабушка была родом из мест Костромских староверов. А это, как утверждают, были люди особенные. Так и есть, бабушка была явно особым человеком. Абсолютная доброта и даже кротость непостижимым образом сочетались в ней с алмазной твёрдостью. Никогда (никогда!) и ни у кого не просила помощи, и принципиально ни у кого не брала взаймы. Голодать будет - не возьмёт. Отчасти по этой причине и взаймы давать не любила (а ну как не отдадут, жить-то как?!), да и, честно говоря, улучить момент, когда у неё найдутся "свободные деньги" было практически нереально. Про таких говорят "бедна как церковная мышь". Крестик не носила никогда (впрочем, тогда это было почти императивной нормой). Но сколько себя помню, в её "фатере" всегда висел на стенке "добрый дедушка". Никогда она со мной о нём не говорила, на мои вопросы, кто это, отвечала уклончиво "Да так, память..." Много позже, уже после её кончины, я "идентифицировал" этого "доброго дедушку". Это был Николай Чудотворец ("Никола-Угодник"). Она не расставалась с ним никогда и, видимо, его икона исчезла вместе с ней. Наверное, так и должно быть.
   Очень изредка (и явно неохотно) бабушка рассказывала мне о том, как в ранней юности "жила в людях", то есть в домработницах у более благополучных, "зажиточных" соседей (её мама умерла, когда она была младенцем). Как нянчилась с их детьми. На мои, советского школьника, вопросы об "эксплуатации человека человеком" ничего "такого" не рассказывала. Но, думается, всё-таки кое о чём умалчивала. На её шее всю жизнь "красовался" большой то ли шрам, то ли ожог. Его происхождение она объясняла тем, что девчонкой опрокинула на себя чан с кипятком. Однако в мою "реконструкцию событий" такая версия вписывалась не очень, и полагаю, что причины этого "памятного знака" могли быть несколько сложнее.
   Её отец (мой прадед) устроился позже сельским почтальоном. Это, конечно, не сельский врач или доктор, но статус был примерно как нынче в Москве у ваковского доцента. Бабушка говорила, что он очень любил "почитывать" всякую "прессу". Наверное, в этом и таились корни будущей частичной грамотности моей "бабушки-крестьянки".
   Выйдя замуж "в Кострому" уже в первые годы Советской власти (а надо сказать, что Кострома в силу своей обособленности переходила как из царизма в социализм, так и обратно в капитализм по принципу автомобильного амортизатора,- плавно, "без истерик") она перестала быть деревенской. И никогда после этого в своей деревне не бывала, хотя она находилась совсем недалеко. В то время "выйти замуж в Кострому" для неё звучало абсолютно буквально - шли пешком по льду Волги около тридцати километров. Она поселилась со своим мужем Николаем (моим дедом, которого я никогда не видел) не где-нибудь, а в самом Ипатьевском монастыре. Том самом знаменитом Ипатьевском монастыре - "колыбели дома Романовых", царей российских. В кельях тогда устроили нечто вроде общежития "коридорной системы". Там ей пришлось прожить около 50 лет своей жизни, там родились и выросли двое её детей. Мама мне даже один раз, когда мы, местные, смешавшись с вечной толпой туристов, проходили мимо этих толстенных древних стен, показывала мне на маленькое окно высоко над землёй, сказав: "А там мы жили".
   Дед Николай был речником, работал на пристани, "чалку подавал", как говорила баушка. Хотя, какой "дед"?! Ему ещё тогда и тридцати не было. Он так и остался молодым. Погиб на фронте летом 41-го, в первые же дни войны. Не знаю, от кого и как узнала подробности бабушка, но она уверенно рассказывала мне, что их даже не успели ни вооружить, ни обучить. Одели в форму, выдали винтовки без патронов и - на немецкие танки. "Их даже не застрелили, а просто раздавили танками",- говорила она.
   Было тогда "баушке" 36 лет. Одна с двумя детьми. Замуж она больше не вышла, и никаких мужчин в её доме не было. (Несмотря на то, что, как она вскользь упоминала, "охотники были".) Но "никого до себя не допускала!"- говорила твёрдо. Она работала прядильщицей, ткачихой, швеёй. "Фабричная". Вся её жизнь. Жила честно. А потому, когда стали "расселять монастырь", ей в самую последнюю очередь предоставили на самом отшибе Костромы с красивым названием "посёлок Первомайский" однокомнатную "квартиру" на втором этаже восьмиквартирного бревенчатого полубарака. Печное отопление, колонка с водой примерно в 70 метрах от крыльца, туалет типа "очко" (характерный "аромат" запомнился мне основательно) и помойка на другом конце двора вместо канализации. "Сколько ведер внесёшь - столько и вынесешь"- говорила баушка. Но самой большой трудностью была наикрутейшая деревянная внутриквартирная лестница, втащить на которую полные вёдра было равноценно метрам ста по равнине. У бабушки была поистине "олимпийская подготовка" советского быта.
   У всех обитателей дома по улице Линейной (пролегала вдоль ЛЭП) возле дома был огород. Бабушке, как последней переселенке, досталась территория сточной канавы. Что она сделала? Она вручную, за три километра от дома, в Посадском лесу накопала торфа и засыпала её, таская оттуда по три ведра грунта, два на коромысле и одно в руке. Даже ещё я "зацепил" окончание этого процесса (во второй половине 60-х), как мы с бабушкой идём "гулять за землёй". Она с тремя здоровыми вёдрами и коромыслом, и я с детским зелёным трёхлитровым ведёрком. Так и прёмся по жаре, баушка и я. Слепни гудят, солнце палит, идём... Рекорд был - две "ходки" в день.
   Зато метрах в пятидесяти от крыльца слева от "дороги за землёй" начинается молодой искусственный соснячок ("полянка"), переходивший через два километра в лесок естественный. Там были грибы. Много грибов, главным образом маслята. Сто метров от крыльца - маслята! Это была радость. Бабушка показывала мне грибы, ягоды, травки, говорила, какие можно есть, а какие нет.
   Этот домик в Первомайском прошёл через всю мою жизнь. Собственно, можно сказать, что меня воспитала бабушка. С пяти месяцев до двух лет непрерывно, а затем у меня было две родины, "зимняя" и "летняя". Урал и Кострома.
   Примечательно, что я до 17 лет не представлял Кострому зимней, а Березники наоборот, летними. В самом начале июня каждого года (а бывало, что и в мае) меня увозили на поезде "с пересадкой" в Кострому, а к сентябрю - обратно на Урал. Родители за это время "отдыхали от меня". Курорты Чёрного моря (Евпатория, Адлер, Анапа, Лазаревское, Лоо, и другие названия, которые я слышал от них) были к их услугам.
   Я научился пилить, а немного позже и колоть дрова, формировать поленницы, поливал собственноручно натасканной с колонки и отстоянной в бочках водой грядки и ждал "Четырёх танкистов с собакою" и капитана Клоса из "Ставки больше чем жизнь". А вечерами "Международная панорама" (любил страшно!), "Клуб кинопутешествий" ещё со Шнейдеровым, и так далее. Но особенно млел от КВНов и "Кабачка 13 стульев". Телевидение было чёрно-белым, но мысли цветными. Сейчас как раз наоборот.
   Бабушка топила печку, мастерски готовила на ней "супы и всевозможные каши", стирала в тазу бельё и ходила полоскать его на речку за два километра. При этом сама могла не только "гвоздь вбить", и не только "шуруп завернуть", но и палисадник подновить. Сейчас я понимаю, что её обычная жизнь была настоящим подвигом.
   Нет, мы, конечно, не "шикуя", абсолютно не голодали. Но единицей моего лакомства были не торты, "бизе" там всякие с "карменами", а "булочка с масельком и песочком". Зато в огороде было всё. И скамейка под топольком, и крыжовник двух видов, и малина (лесная и садовая), и клубника, и всё остальное.
   Бабушка была с юмором. Ей без него было нельзя. Характерный пример этого был продемонстрирован на моих глазах. Собственно, это был гэг, но бабушка об этом подозревать не могла.
   Как уже упоминалось, бабушка опасалась давать взаймы. Но не всегда. Душа у неё была твёрдая, но добрая. И когда сосед - один из местных "выпивающих в быту" - истово попросил у неё рубль взаймы (деньги немалые!), она не смогла ему отказать. Тем более, что просил он так: "Марья Сергевна! Ну дай ты мне рупь-то! Я те в зубах его лично завтре приташшу!"
   С тех пор созрела клубника. Я сижу в огороде, баушка на крылечке. А мимо идёт сосед.
   - Здравствуйте,- кричит,- Марья Сергевна!
   - Здравствуй, Коля,- приветствует его баушка,- А чего это у тебя в зубах-то ничего нет?!
   - А что у меня должно там быть?!- пугается сосед.
   - А рубль-от мой!..
   Рубль был принесён, помню. Но эффект я оценил и запомнил. Он манил меня, я понимал его, а он меня. К сожалению, чувством юмора вкупе со здравым смыслом не были так щедро одарены тогдашние руководители "партии и правительства", потому что как "Кабачок", так и КВН были прикрыты. Один временно, другой, как оказалось, навсегда.
  

КОСТРОМА - УРАЛ И ОБРАТНО

БЕРЕЗНИКИ - КОСТРОМА

  
   Праздник начинался примерно за неделю до поезда. Когда на мой очередной вопрос "Когда к бабушке?" я слышал таинственное: "Уже на четверг куплены билеты." С этого момента я был в ином измерении. Всё было внешне обычно, но за всем этим уже мысленно ехал поезд. А мне надо было успеть накататься на велосипеде.
   Дело в том, что велосипед, лыжи и бадминтон занимают в моей жизни особое место. К ним меня приучили с детства. Отец никогда не был спортсменом, но всё это всегда было рядом. Первый трёхколёсный велосипед появился у меня именно в три года. В нашей двухкомнатной "сталинке" на четвёртом, последнем, этаже был такой длинный коридор "конём" (буквой "Г"), что вплоть до велосипеда "Школьник" вполне себе заменял велотрек. С тех пор понятия "коридор" и "велосипед" практически неразрывны. Но лето-то у меня было в одном измерении, а велосипед-то в другом!
   Снег на Урале, во всяком случае тогда, сходил окончательно лишь к майским праздникам, иногда даже к 9 Мая, в октябре, бывало, уже ложился вновь, а лето находилось в Костроме. А там ни о каком велосипеде не могло быть и речи. Зачем лишние хлопоты? А хлопоты и я - есть вещи несовместные: я очень "удобный ребёнок".
   Вообще, это был, пожалуй, самый главный девиз, под которым меня содержали родители. "А чтоб хлопот не было!" И это им удалось.
   Так вот, две недели по вечерам я исступлённо, но аккуратно "гоняю" по нашему большому двору. Сто метров "туда",- шавка! - двадцать с поворотом от шавки,- и назад. Затем каждый раз "протираю велосипед" особливой тряпочкой (это приказ!) до последнего винтика - и затаскиваю его обратно в коридор на четвёртый этаж. Наконец мне говорят: "Завтра в поезд!"
   Утром, как всегда, вызывается такси. До вокзала километра полтора. Но всегда был собран большой чемодан "на курорт", да и отец всегда говорил: "Что я, хуже инженера?!" Утром мы выходили из подъезда и ждали. Все на нас смотрели. Наконец приезжала обычно голубая "Волга" (ГАЗ-21) с шашечками, мы торжественно грузили на неё чемодан, меня, невзирая на протесты, усаживали назад и мы широким проспектом ехали на вокзал.
   Вокзал - культовое место. Туда ходили и гулять, и прикупить московских конфет в вагоне-ресторане (свои были, но это же "ма-асковские"!), да и просто так, подумать о вечном.
   Поезд "Соликамск-Москва" практически никогда не опаздывал. Потому что от Соликамска до Березников ему всего час пути. И вот из-за поворота показывается, как я его называл, "горный электровоз", на фоне громадного завода выглядевший жучком. Такие "жучки" я видел только на Урале. Чёрная платформа, а на ней синенькая или зелёненькая коробочка с ромбиками токоприёмников на крыше. Как игрушка. А уж после Перми - там исключительно чешские электровозы, "Чезет", "Шкода Пльзень", "все из себя"!..
   Поплыл мимо уральский пейзаж. Леса, скалы, снова тайга, заводы, леса, шахты. Губаха, жёлтая речка. Натурально густо жёлтого цвета! Если вам скажут про Жёлтую реку в Китае - не верьте, с вами шутят. Вот настоящая жёлтая река, как баночка с жёлтой акварелью.
   Хоп! Локомотивчики кланяются друг другу, меняются местами и пожалуйте в обратную сторону. Лет примерно до семи я громко возмущался: "Нас обратно повезли!". А потом заметил хитрую вещь: состав делал большую дугу, поворачивался на сто восемьдесят, и мы продолжали ехать в Кострому.
   Вечером мы проезжали Пермь. Поезд шёл прямо сквозь город. Р-раз!- и ты плывёшь над улицей с настоящими пешеходами, под тобой позвякивают и побрякивают трамваи; Бац!- и туннель (жуть!); Ж-жик!- и уже над тобой что-то типа университета, какой-то парадный подъезд, курсанты, студенты снуют; Хоп!- знаменитая Мотовилиха. Мощнейшие заводы, и ты едешь чуть ли не сквозь них (хотя, скорее, среди них). Дух вон! Откуда-то кто-то обязательно скажет: "Мотовилиха-лиха, задавила петуха!"
   Это неповторимое ощущение великой мощи страны неизгладимо осело в моём чувственном архиве среди самых памятных впечатлений. После Перми двери купе с характерным "Ж-ж-ж-чпок!" обычно закрывались. На очереди самый вкусный в мире железнодорожный чай с позвякиванием и - спать. На всю Удмуртию до самого Кирова.
   Я очень удобный ребёнок. Не знаю как. Но для меня обычное дело - не какать три дня. Есть - ем. Сплю. Но не какаю. Очень удобно. Хожу только писать. Утром, при умывании (опять же, очень удобно) и вечером.
   Утром Киров, его наизусть знакомая вокзальная площадь. Мне предстоит самый нудный день. Проторчать до вечера в "Комнате матери и ребёнка" до поезда "Киров-Кострома". Ничего, я удобный ребёнок. Я буду весь день с перерывом на обед смотреть в окно, выходящее на грандиозное и непрерывное железнодорожное шоу. Перед нами было никак не меньше десяти, а то и пятнадцати путей. Поезда приходят и уходят то вправо, то влево. Те, которые возят людей, бывают зелёные, реже синие, и совсем редко красные. Товарные бывают теплушками, коробочками, цистернами, платформами и белыми рефрижераторами. Но больше всего меня злит тепловоз. И имечко-то у него соответствующее: "ЧМЭЗ"! Он никак не может никуда окончательно уехать, а так и слоняется по вокзалу, таща то один, то два, то пять разных вагонов. Что за бестолковый?! Тыкается то вправо, то влево. "Не можешь ехать - уйди на пенсию!" - досадую я.
   Господи, наконец-то вечереет! Зовут на посадку. Мы тащимся на наш родной "паровозик из Ромашкова". Вагончики чистые, полупустые. Трогаемся. Поезд ночной. Предстоит традиционно полюбоваться аллеями деревьев вдоль дороги на фоне заходящего солнца (почему-то облачной погоды я в это время не припомню).
   Я прижался носом к коридорному окну, пересидев на всех откидных стульях. Рядом оказалась добрая тётя. Она радушно расспрашивала меня, куда я еду (к бабушке!), нравится ли мне у неё (разумеется!), в какой класс я ходил, и сколько мне лет. Я охотно сообщил доброй, приветливой женщине, что перешел в четвёртый класс, что я в классе самый младший, потому что мне вот только что, 20 мая, исполнилось десять лет.
   Добрая тётя почему-то сразу потеряла к продолжению интересной беседы всякий интерес и куда-то отошла. Вернулась она с проводницей и они зашли в наше купе. Когда они вышли, проводница обняла меня за плечи и ласково сказала: "Подвёл маму..." Я ничего не понял, куда подвёл, к чему?!
   "Милая тётя" была контролёром-ревизором и профессионально разыгрывала "детскую карту". Ведь кассиры продали на меня детский билет за полцены, я ведь "майский" (20 мая), я же "ну вот только что, почти вчера!.." В купе меня ждал холодный приём. Я узнал, что я "глупая скотина", "пустое место", "идиот" и много других хороших слов. Я искренне не мог понять, за что меня так прессуют? Что я такого сделал? Просто сказал как есть.
   Это был первый урок жизни, когда мне преподали, что не во всех случаях тебя похвалят за правду. Хотя преподали не вполне корректно. Во-первых, не предупредили, во-вторых, оставили надолго одного...
   Сходный урок, правда, случился примерно в ту же пору на Урале. В нашей пацанской компании, как обычно, была бойкая девчонка Любка. Такие всегда есть в больших дворах. При нашей ватаге был полный комплект. Одна типа "принцесса-секси", а вторая "свой парень". Любка была и тем, и другим. И водилась с нашим более старшим лидером Андрюхой по кличке Сидор. Однажды мне родители сказали, чтобы я не смел подходить в Любке. На вопрос "Почему?" мне ответили, что "У неё туберкулёз". Никакого "туберкулёза" у Любки, разумеется, не было, позже я нашёл интересную зависимость, что если мои родители не хотели, чтобы я с кем-то "водился", у него сразу же почему-то оказывался "туберкулёз". Но это был последний случай, потому что я честно сказал Любке причину моего странного поведения. При Любке во дворе всегда находилась её бабушка, она сидела на скамеечке на строго оптимальном расстоянии от места нашего общения. Это расстояние было вполне деликатным, чтобы не слышать наши разговоры, но вполне достаточным для того чтобы осуществлять скрытое наблюдение. Бабушка, естественно поговорила на своём взрослом языке с моими родителями, и результат был вдвойне полезным:
   - я усвоил, что надо сначала по-возможности думать, а потом говорить правду;
   - родители поняли, что "туберкулёзную карту" пора уже списать в архив.
   В эту "ревизорскую ночь" мне спалось немного хуже, чем обычно. Но утром, как всегда, меня разбудил знакомый звук "Чух-пух-чух!" Это пыхтит паровоз, доставляющий нас в практически родную Кострому. Перегон Галич-Кострома-Нерехта тогда обслуживали только паровозы, и я их застал! Вот он, виден на повороте. Маленький чёрный муравей-куряка усердно строчит очередями дымного пара, увлекая нас к берегам Волги. Калинки, Дровинки и - Кострома. Родители находят машину и через двадцать минут (сердце замирает...) вот она тропка, колонка, огородик, крылечко, бабушка. "Милоё моё родноё"- слышу я её голос и здравствуй, мой летний мир!
   Вид из этого бабушкиного окна тоже мой друг. Из окна виден дом, который строит отец Сашки, моего детского приятеля. В одиночку строит. После работы на заводе. Он построил его. И умер.
   Все частные дома вокруг как мини-крепости. За каждым забором злобно урчит шавка самых непредсказуемых размеров. У них, шавок, всё как у людей. То громким басом лает мелкая вошка, то писклявый лай может принадлежать вполне внушительной дворняге.
   Ряд наших восьмиквартирных домов особый. Они все "очкастые" и окружены разнокалиберными огородами и непременными дощатыми сараями. У каждого есть "дровяной" и "вещевой" сарай. Почти в каждом, где есть мужики, стоит непременный мопед-трещалка и велосипеды. Неформальный престиж владельца определяется громкостью трещания мопеда-"перделки". Они пускали клубы масляных выхлопов, снижая яйценоскость местных кур.
   Утро любого дня начиналось с неистового треска и бензино-масляного аромата. Либо папаши ехали на работу, либо они же (или их пацаны) по выходным на рыбалку. Любой нормальный пацан был в состоянии разобрать, отрегулировать и снова собрать моторчик. Куры в панике рассыпались по двору, истошно хлопая крыльями. Три разноцветных петуха (белый, чёрный и пёстрый) взлетали на заборы, делая вид, что это они просто упражняются в лётном деле, и уже оттуда чинно какали вниз.
   Если в наше время во дворах можно наступить на собачьи какашки, то в тех наших дворах территорию обильно "минировали" куры. Бабушка живность не держала. Это и понятно: одна, в таких условиях, да ещё вторая живность в дополнение ко мне - это было бы уже слишком.
   В этом уютном бабушкином мире жили: настоящий кованый сундук "с платьем"; настоящий комод; настоящая этажерка; трёхногий массивный круглый стол "по центру"; швейная машина (не "Зингер", но безотказная) и уважаемый фикус в кадке. Вот такая была у меня хорошая компания. Там и сям были лоскутные одеяла, коврики, кружевные накидушки, занавески и просто дверные висюльки.
   А ещё на летней "веранде" рядом с "уборной" под музейного вида железной кроватью было сложено множество книг и журналов. "Вокруг света", "Москва", "Новый мир". Наверное, они происходили от моего дядьки - начальника автобазы. Любимая книга была "История Древнего Рима" с иллюстрациями и картами. Прямо "Болдинская осень" какая-то. Если бы не туалетное "очко" по соседству. Но это было не совсем простое "очко", а модернизированное. К нему снизу была прикреплена металлическая труба. На втором этаже (как у нас) длинная, на первом, соответственно, короткая. Это изобретение советских инженеров от ЖКХ служило относительным ограничителем воздухообмена между "верхним" и "нижним" мирами. Когда на улице был сильный ветер, эти трубы иногда тихонько звучали как маленькие однотонные органы.
   В "нижнем мире" обитали опарыши. Их при желании можно было увидеть сверху через трубу. Опарыши - это личинки мух. Белые, жирные червячки. Местные пацаны добывали их через уличную ассенизационную дверку и с успехом ловили на них рыбу. Я так и не смог приобщиться к этой "мужской забаве" после того как, поймав рыбу, вынужден был вытащить проглоченный ею крючок вместе с внутренностями.
   Интересная деталь. При всех трудностях почти первобытного быта, бабушка была крайне чистоплотна. Я никогда не припомню у неё ни одного таракана, ни одного клопа, ни одной мышки. Вся утварь была абсолютно чиста, всё бельё - абсолютно белым.
   Во дворах и на улицах как обычно властвовал "детский мир". В нём царствовал Лёха и его заместитель Саха. В этом мире было не так уютно, но более динамично. Там нужно было уметь ругаться, цыкать слюной сквозь зубы или, "на крайняк", через губу и считать, что ты умеешь драться. Ничего из этого я а) не умел; б) не любил.
   Как-то Саха решил "играть в разведку". Разведывать предстояло соседский огород с клубникой. Мне была отведена особая роль "скрытого наблюдателя" и вменена обязанность свистнуть если кто-то появится вблизи "объекта". Кто-то даже уточнил "на шухере", но Саха его резко поправил: "В дозоре!" Что такое "шухер", я, домашний мальчик, разумеется, не знал. Так же, как и много других непонятных слов. Они склонялись и спрягались как обычные слова, но несли неизвестный мне смысл.
   Итак, Саха обирает чужую клубнику (я как-то даже не подумал об этом тогда), а я в коротких штанишках стою у забора и смотрю по сторонам. Никого нет, только в окне соседка почему-то грозит мне пальцем. Почему - непонятно. После "разведки" Саха деловито скормил клубнику своему маленькому брату, приговаривая: "Йек всё скушает!" Потом определённо была соседская "разборка", о которой мне умница бабушка ничего не сказала, но руководство "партизанского отряда" приговорило меня к "захвату в плен".
   Это значило, что я должен залезть в мешок под страхом немедленной расправы. Оказавшись в мешке, я почувствовал, что меня куда-то несут. Слышу голос соседского дядьки: "Кого это вы тащите?" "Поросёнка!"- был ответ. Странно, но такой ответ, видимо, полностью удовлетворил спрашивающего, хотя поросят в наших дворах в семидесятых уже практически не держали. Дальше я почувствовал, что лечу в мешке куда-то вниз, падаю в воду и она начинает заливать мне одежду. Это была наша местная "канава", полуречка-полуболотце. Как и кто меня освободил, я не помню. Помню только, что "командиру партизанского отряда" неплохо досталось тогда от родителей, бандитство тогда ещё не было в явном почёте.
   Лёха всё твердил, что это я сам залез в мешок, сам себя завязал, сам допрыгал до канавы и с радостью свалился туда. Совсем как наша нынешняя страна. Но это, как вы понимаете, было не совсем так. Как в отношении первого, так и в отношении второго.
   Правда, это был самый экстремальный эпизод из всего моего костромского детства. Потому что наряду с "центром зла" был и "центр добра" - сосед Серёга. Он был в равном с Лёхой авторитете и старался не давать меня в обиду.
   Сейчас это, возможно, многим покажется странным, но в то время абсолютно не было безработных. Совсем. Более того, люди даже не подозревали, что таковыми могут стать они и их дети. И я никогда не слышал, чтобы кому-то фатально не хватало денег на еду, одежду или на проезд куда-нибудь. Если у тебя нет денег, значит ты алкоголик. Других вариантов не было, потому что наркоманов тогда тоже не было. Даже слово это знали не все.
   По вечерам, когда опускались ласковые летние сумерки, соседи выходили на улицу, угощали друг друга плодами своих огородов, мирно беседовали, пили чай на улице. Мягко светились голубоватым светом окна.
   Многие искренне не понимали, зачем на телевизорах есть "трещотка" - ПТК, блок переключения телевизионных каналов? Ведь канал-то один. Потом, когда появился второй, существование этой части телевизора стало более оправданным.
   Впрочем, тот один-разъединственный телеканал был таким, что объединял в себе и нынешний канал "Культура" (это прежде всего), и кино, и новости, и науку, и даже музыку. То есть все нынешние сорок каналов. Сейчас такое впечатление, что снова возник вопрос, зачем на пультах предусмотрены сотни каналов, так как все они как будто замкнуты на один единственный канал. На котором жрут, пьют, ржут, дерутся, убивают, выводят прыщи, борются с перхотью и критическими днями, после чего непременно и постоянно трахаются. Это к нам пришёл долгожданный прогресс. А тогда можно было не опасаться, что дети включат телевизор в любое время, там не было ничего стыдного. "Жалость" какая!..
   Важнейшим искусством для нас в то время, в полном соответствии с Лениным, были кино и цирк. Но не только. Были и другие, не менее важные искусства. К примеру, как попасть в туалетное "очко". Штука в том, что ежели слегка не попадёшь, то возникнут довольно непростые бытовые проблемы, связанные с тем, как удалить эти "промахи". Ведь ёршиков в пластмассовых ёмкостях тогда у нас в обиходе не было. А "насест" был деревянным и отнюдь не лакированным. "Фу, мелочь какая!" - думали, наверное, про это "руководители тогдашней партии и правительства", если они вообще о чём-то думали, кроме себя любимых. А эта "мелочь" (в космос летаем, а пос**ать нормально не можем) сыграет в числе других, подобных ей, не последнюю роль в причинах последующих трагических событий.
   Было и другое "туалетное искусство". Я бы даже вполне серьёзно назвал это туалетным образованием. Имеются в виду газеты. Дело в том, что туалетная бумага, не говоря уж о том, что она сама по себе была жутким дефицитом, сочеталась "по жизни" исключительно с ватер-клозетами. А он лично для меня был исключительно на Урале. Поэтому навык обычного жителя "баракко" состоял в том, чтобы намётанным глазом выбрать наименее испачканный информацией фрагмент печатного средства массовой информации. В этом контексте фотографии явно проигрывали передовицам, набранным обычно более крупным, следовательно, менее плотным шрифтом.
   Не знаю чем это объяснить, но в матерчатом, собственного бабушкиного производства мешке с такого рода "умной туалетной бумагой", висящем для этих специфических "просветительских целей" на стенке, никогда не встречалось мне торжественных изображений наших луноликих руководителей. Только в крайнем случае в составе делегаций на общем виде. Бабушка была мудра и политкорректна. Такие изображения шли исключительно на растопку печки.
   Так вот, после выбора газетного фрагмента надобно было его искусно смять в горсти, затем расправить и "пожомкать", затем этот цикл повторить для лучшей адгезии. От количества этих циклов напрямую зависел ожидаемый результат. Но сколько не мни, стопроцентного успеха эти изделия всё равно не гарантировали. И это слегка раздражало.
   Но данный моральный ущерб отчасти компенсировался образованием (в смысле просвещения). Кто знает, возможно это была одна из компонент самой лучше тогда в мире (честно и вполне серьёзно!) нашей советской системы образования. Как бы то ни было, но я знаю наверняка, что о французском миме, неподражаемом Марселе Марсо, советском режиссёре Григории Чухрае и французском Жан-Люке Годаре, не говоря уж об успехах наших спорта и балета, лично я, советский подросток, основательно знал именно после посещений бабушкиного туалета.
   Но вот все ягоды в огороде "отошли", варенья сварены, сначала "Пётр и Павел час убавил", а затем и "Илья-пророк три уволок". Вот и пришёл час моего телепортирования в иной, зимний мир. Летнего и зимнего времени тогда ещё в стране не было, а у меня уже было. Вот уж и родители приехали за мной с курорта, захватив с собой из Москвы неспешно желтеющие бананы. Когда они пожелтеют, и мы их съедим (дня два-три), мы уедем. Дожди смыли куриные "мины" с тропки, настала последняя ночь каникул. Поскольку всё, что было в Костроме, было для меня так или иначе связано с бабушкой, то и она сама невольно отождествлялась с нею. Нежное, прохладное утро отъезда - это бабушка. Наша улочка - это бабушка. Даже такси - бабушка. А уж о двух вечных "хрущёвках" на вокзальной площади и говорить нечего. Ими начиналась, ими же заканчивалась для меня Кострома. Как и само лето.
  

Кострома-Урал

  
   Дальневосточный "Абаканский" поезд - единственный из поездов дальнего следования, пущенный через Кострому. Вероятно, за какое-нибудь прегрешение. Он пах сероватыми влажными простынями, угольком из титана, туалетно-табачным тамбуром и нёс на себе отпечаток размеров нашей страны. Снова в то же самое время проплывал мимо Киров, только в обратном направлении. Ночь после него - это "двухпутка" на участке Киров-Пермь с бетонными шпалами, обеспечивавшая максимальную для того времени скорость на железной дороге.
   Чешский локомотив, хищно и зло посвистывая, затевал для нас настоящий рок-концерт. "Ту-ту, ту-ту, тра-ту-ту-ту-ту.... М-м-я-я-у-у-у! - встречный,- Та-та-та-та-та-у-у-у-у!"- и снова лихорадочное "Ту-ту, ту-ту..."
   В Пермь поезд прибывает очень рано, когда только начинает проклёвываться рассвет. Густой туман на полях, холодно. Вокзал, электричка до речного вокзала Лёвшино. Из Перми в Березники мы плыли (вернее, как "плыли", летели!) всегда на "Ракете" или "Метеоре". Это отдельная тема. Для тех, кто "не в теме": ведь это не Кама впадает в Волгу, а совсем наоборот! Из электрички платформы ведут прямо к пристани. Там, покачиваясь, нас ждут речные НЛО, подставив нам свои спины. Дальше начиналось волшебство.
   Мы летим над Камой. Берега часто просто не видать. А когда его видно, чувствуешь себя букашкой на соломинке. Девственная тайга, сопки, скалы и изредка признаки жизни. Добрянка это ещё город. Затем через каждый час слышишь пронзительное, как сквозь зажатый пальцами нос: "Пожва! Пристань Пожва!" А на берегу видишь нечто вроде домика на воде и тропку, ведущую к небесам на сопку. И всё. И снова рёв дизеля и полёт над водой. Полёт до Березников продолжался 5-6 часов.
   Главное для "пилота" не попасть на "топляк", длинное притопленное бревно, отделившееся от плота, воткнувшееся в дно и иногда даже не видное с поверхности. Их на сплавной Каме было великое множество, и они представляли основную опасность для моторных лодок и скоростных судов.
   Один раз, помню, было. "Бу-х-х!"- страшный удар в днище - и мотор заглох. Мы постояли несколько минут, речники побегали, и мы снова поехали. Сначала медленно, потом как обычно. Пронесло.
   И вот вдали напротив Орла (Орёл-городок) из сумрака дали проявляются Березники. Вернее, это не они сами, сам город километрах в пяти-семи от берега. Перед нами один сплошной многокилометровый завод. Азотно-туковый. Над трубами ядовитые "лисьи хвосты". Но, видимо, природа Урала настолько могуча, что эти монстры индустрии пока не в состоянии были её перебороть.
   Речной вокзал Березников (могучего города) - это до смешного маленькое голубоватое двухэтажное зданьице с палисадником. На фоне завода смотрится как стаканчик лесных ягод на фоне супермаркета.
   И вот я снова в школах. Только повзрослевшим на год. Почему в школах? Потому что у меня их две - "основная" и музыкальная. Скрипочка, "общее фано", и так далее. Свободного времени у меня нет абсолютно. По выходным оркестр, хор или "отчётный концерт". Я очень удобный ребёнок.
   Начинается другой метод познания. На Урале всё другое. Туалет там не для знаний, а просто так. Дворец Пионеров там размером примерно как Дворец культуры обычного областного города. Модерновое с башенкой и скруглёнными углами здание из стекла и бетона с бассейном и концертным залом (напоминаю: 70-е годы 20 века!). Кроме него два других Дворца Культуры (энергетиков и калийщиков - последний недавно снесли, как сообщил Интернет, его, говорят, ещё пленные немцы строили), Дворец спорта "Титан" (название соответствует сути) и стадион "Химик".
   В какую-нибудь пятницу нас, учеников музыкалки (струнников, "народников", баянистов, пианистов, хоровиков и прочий "цвет нации") извещают о том, что "в это воскресенье хора и оркестра не будет". Радуются только "салаги". Прочие же знают, что всё это "хоросьво" не просто так, это непременно лишь присказка. Ну конечно, как же! "...Хора не будет. Мы все в обязательном порядке идём слушать скрипача Ойстраха (Когана)" Помню, что Ойстрахов и Коганов было несколько (Игорь, Давид). И все они были у нас. "...Явка строго обязательна! А кто не придёт, получит двойку по музлитературе и специальности!"
   Прёмся. Белая рубашка, НЕпионерский, а абсолютно взрослый галстук с пиджаком. Помню всё. Мастера (да что там Мастера - Маэстро!) играли для нас, соплецов, "с полной выкладкой". Пот застилал лицо Когана, белый платок поверх скрипичного подбородника Ойстраха был мокрый. Да, я понимал, что перед нами великие музыканты, я понимал это точно. Но больше я, каюсь, мало что понимал. Хотелось лишь одного: чтобы все эти "часть первая, часть пятая, скерцо, вариации, си-бемоль-мажор, C-dur, андантино и модерато" поскорее закончились. Флажолеты, триоли и прочие пиччикато (советские педагоги, не знающие итальянского, говорили "пиццикато") сливались в один сплошной, непосильный для русского пацана, поток Высокой Культуры. Но я помню всё. Наверное, всё же "через подкорку" это всё легло грунтовкой на душу.
   "Музыкалка" началась для меня в третьем классе обычной школы. А до того я успел пописать в первом классе пером и чернилами! Настоящими, как ещё примерно лет 15 на почте. Помню промокашки, чернильницы-"непроливашки" (кто-то ведь придумал!- интересно, защитил ли диссертацию?) и вечно чёрные пальцы. Но уже во втором классе "нажим - волосяная" сменились на стержни и ушли в прошлое. Вместе с каллиграфическим почерком.
   Учителя были очень разные, как сейчас йогурты. Которые, как теперь известно "далеко не все одинаково полезны". Но было намного больше хороших, добрых, мудрых женщин. В начальных классах у нас была любимая песня, которую все пели не "из-под палки", а почти так же, как ели советский пломбир.
   "...На-авострили уши ли-исы,
   Смотрят вверх из-под куста-а,
   Заяц вылез белобры-ысый
   От макушки до хвоста,
   Раз, два, три (и припев):
   Солнышко, солнышко ясное,
   Свети-и в пу-ути-и!
   Звёздочка, звёздочка кра-асная
   На-а гру-у-уди!"
   И, кроме звёздочки, которая больше ассоциировалась у нас с макушкой новогодней елки, нежели чем с политикой, никаких признаков "мудрой партии", Политбюро. Когда говорят о тех годах (шестидесятых), думается, что это было сильно преувеличено. И так это у нас хорошо и ладно выходила эта песня, и так у всех радостно блестели глаза, включая учительницу, и такая была светлая мелодия, даже отдалённо не напоминающая "Ле-е-е-енин всегда живо-о-о-о-й!", а, скорее, польку, что это было настоящее детское счастье.
   И военрук у нас был вовсе не "коммунистический Держиморда", а очень красивый, подтянутый и человечный, даже добрый совсем молодой лейтенант. Под элегантным гражданским пальто которого (нарушение Устава!) скрывалась безукоризненно сидевшая на его великолепной фигуре форма. Он так стремительно мог разобрать и собрать любое оружие, что глаза не успевали за этим процессом. Много злонамеренных мифов о том времени уже появилось и взросло как бледных поганок в старом лесу.
   Н-да... К слову, ещё об одном таком мифе. К вопросу, как говорил с причавкиванием мой отец, о "снапшении". Только один раз он упомянул о том, что, когда я был совсем маленьким, они ездили в соседний Соликамск, чтобы купить для меня яйца и манку. Это было самое начало 60-х.
   Поскольку я помню себя с 1965 года, говорю "за этот период". Еды было "навалом". Любой. Абсолютно у всех. Свободно. И никто не убедит меня в обратном, никто. Потому что я это видел. Потому что с восьми-девяти лет я сам был часто посылаем как в Березниках, так и в Костроме в магазины сначала за хлебом, потом и за молоком, а потом и "вообще". Я был удобный ребёнок.
   Сначала заучивал наизусть (!) "полтора литра молока", после чего протягивал продавцам зажатые и запотевшие в ладошке монетки - и домой. Помню лично (а я обещал писать только о том, что видел лично сам) не менее трёх сортов сыра ("Пошехонский", "Российский" и "Костромской" - не считая плавленых, кстати, очень вкусных тогда), это минимум, не менее пяти-шести сортов варёной и копчёной колбасы ("Докторская", "Сервелат", "Русская", "Молодёжная", "Студенческая", "Ливерная")... Это только те, что помню "навскид". На рынке торговали немцы из близлежащих деревень. Там были такие вещи!.. В общем, как в Германии и есть.
   Иногда хотелось ростбифа, буженины и балыка. Это было очень вкусно. Но в магазине они были не всегда. То правда. Были (мать чесна!), но вот не всегда! На этот случай существовал так называемый "Стол заказов". Доплатишь совсем немного (уверяю, совсем немного) - и через пару дней - извольте. А уж эти пару дней, уж извините, поживите на "Докторской" колбаске. Но как же пресловутые "синие куры" и одинокие трёхлитровые банки с огурцами на прилавках? Тоже было. После 85-го. Но отнюдь не везде. В Америке тоже рай отнюдь не везде, не слыхали?
   Особо стоит остановиться на вкусе той, абсолютно натуральной еды. В первую очередь хлеба, молока, масла и сметаны. Особенно молока. Вкус того магазинного (я настаиваю: магазинного) молока можно сейчас испытать исключительно на ферме, причём до всякой обработки. Этот вкус "полутора литров бидонного молока" у меня вычеканен навсегда. Как память о живых концертах Когана и Ойстраха. Прошу прощения у нынешних фирменных "тетрапаков", но им до той фляги как до Марса. Про сгущёнку я не стану говорить, поскольку потребуется много места. В наши дни её вкус можно вспомнить на примере белорусской продукции.
   А сейчас внимание! Скажу чистую правду (клянусь всем, что может быть!) Летом мы идём с отцом в магазин "Океан". Абсолютно легальный и общедоступный магазин. В Костроме, а вовсе не на Урале. Он берёт: два килограмма свежей осетрины (под Волгореченском был рыбозавод), несколько банок дальневосточного краба "Снатка", чёрной и красной икры. Для тех, кто притворился глухим, повторяю: натуральной чёрной икры. Всё это на зарплату квалифицированного советского рабочего. Каждый день? Нет!.. Врать не буду, отнюдь не каждый. Но каждый месяц это спокойно можно было "повторить". (А как часто вы кушаете сейчас чёрную икру?) Её вкус я тоже помню. Для тех, кто не сможет заставить себя поверить, могу продемонстрировать две металлические банки из-под неё. Одна килограммовая, а другая - двухкилограммовая. (Немного трудно представить?) В одной храню радиодетали, во второй - специальные автолампочки. Поскольку сейчас в бывшем магазине "Океан" расположен банк, ломбард и салон сотовой связи, прикупить вышеперечисленного сподручно, вероятно, только руководству оного банка. Где-нибудь на заграничных курортах, задорого. Стоит им посочувствовать.
   Я, конечно, очень понимаю, что для кого-то эти абзацы покажутся обидными, кто-то может истово обвинить меня в "коммунистической лжи". Но вынужден огорчить, что это никакая не коммунистическая ложь, а самая что ни на есть обыкновенная правда. Несколько дней спустя, после того как было написано это место, по телевидению показывали интервью с 'Царицей советской оперы' Галиной Вишневской. К сожалению, в связи с её кончиной. И она, как и всякая царица (которую очень трудно заподозрить в симпатии к коммунистам и Советскому Союзу) абсолютно облегчила мне бремя обеспечения 'доказательной базы' по данному эпизоду. Типичный 'русский интеллигент', судя по озабоченности тона, отсидевший в советских тюрьмах 60 лет из пятидесяти своей жизни, сочувственно и с надрывом вопросил Галину Вишневскую: - Скажите, пожалуйста, вот Вам часто приходилось принимать иностранцев у себя дома. Как Вы выходили из положения? Способ задавания вопроса почти явно подразумевал ответ типа 'Готовили торты из картофельных очисток' или 'Заваривали чай из лебеды'. Но, видимо, 'страдалец' не учёл одной 'малости', а именно то, что он имел дело с Царицей. Практически настоящей. А царицы отличаются тем, что позволяют себе не выбирать выражения или образ мыслей, а говорить то, что считают нужным. Ответ Вишневской был царский: - Вы знаете, проблем не было. Потому что тогда была дешёвая икра! Накупишь икры, сделаешь блины с икрой - и иностранцы в полном восторге!.. Правда, потом, как бы извиняясь, Царица добавила что-то типа того, что икра выполняла роль отвлекающего манёвра от 'чая с лебедой'... Но было уже 'поздно'. Как говорится, 'первой причины достаточно'. Дальнейшие 'муки' достойны разве что терзаний таможенника Верещагина из 'Белого солнца пустыни', которому насмерть надоело есть чёрную икру ложками и который ставил на вид жене: 'Хоть бы хлеба достала!'. Хлеб же, мягко говоря, был! Вот такая гастрономия. Более того, должен в связи с едой добавить в эту "бочку" ещё пару половников. Вся еда хранилась, разумеется, в холодильнике. Сначала это был "ЗиЛ", а затем "Ока". Этот "ЗиЛ" был ещё без магнитного уплотнителя, а с дверкой как у автомобиля. Так вот, эти холодильники прослужили без единой поломки один 25 лет (только реле прогоревшее сменили), а второй 32 года. Это только при мне. Но это ещё не всё. Оба были отданы в связи с переездом (продавать такой технический антиквариат как-то неудобно...) в полностью исправном состоянии. Один - точно знаю - работает до сих пор. (!!!) То есть четвёртый десяток лет. Что ж поделать, если это так и есть на самом деле? Кстати, бритва "Бердск-4", которую мне подарил отец на 16-летие, проработала безотказно знаете сколько? Когда мне стукнуло 51, я отдал её играть младшему сынишке. Она ещё работала (!), но пластмассовый корпус от времени развалился. Износила она две пары "щёток" и несколько наборов ножей.
   Да нет, спокойно, будут потом и "колбасные поезда" в Москву, будут, и многое другое, "успокойтесь". Но это отдельная "песня".
   Опять к слову, уже после того, как я стал "заниматься наукой", я проделал нехитрый эксперимент. Совсем не научный, но крайне наглядный. Я сделал "срез общества" на примере моих родственников, чтобы проверить выражение "полстраны сидело, полстраны охраняло". Насчитал примерно около сорока человек в трёх поколениях. Нашлись два дальних родственника. Один отсидел срок за "хулиганку". И только один, ещё более дальний, пострадал "от политики". За анекдот. Но не "сидел", а был отстранён с руководящей должности. Выводы делать не буду, пусть каждый сам проверит эту политическую "арифметику". Не спорю, были и иные "расклады", Урал не был обделён колониями...
   Никак не избежать разговора о так называемой "партийности". Начиная примерно лет с десяти я начал понимать смысл обрывков так называемых "кухонных" разговоров, доносившихся до меня. И про какого-то моего сибирского прадеда - то ли владельца прииска, то ли золотопромышленника (то ли было, то ли не было...), про ненавистные "парткомы-месткомы" и так далее. Уже тогда я понял, что таинственная "взрослая" компартия - это какая-то очень неоднозначная, но большая сила.
   Много позже я понял, что формирование нашего мировоззрения, оценки того или иного явления, объекта, происходит вокруг так называемых "опорных точек", наиболее ярких и глубоких впечатлений, характерных для чего-либо. Вокруг этих "точек" и образуется постепенно всё более плотная паутина сначала наших впечатлений, затем оценок, затем мнений и, наконец, представлений.
   Первой такой опорной точкой лично для меня послужил ...утренник. Обычный школьный утренник в первом классе. Вместе со мной учился сын первого секретаря горкома партии. И вот в классе собрали детей и их родителей. Вполне себе традиционная и банальная вещь: публичное (и демонстративное) чтение стихов. К этой процедуре у меня ещё с пресловутой "табуретки" выработался устойчивый рвотный рефлекс. До такой степени, что я почти всю жизнь говорил так: "Рисую, пишу, сочиняю... Всё кроме стихов". (До тех пор, пока в 43 года из меня неожиданно вылетели строки, и я, к своему ужасу, понял, что их можно идентифицировать как стихи.)
   Так вот, я сижу на утреннике. От чтения стихов отказался категорически, несмотря на объявленный приз. Выходит девочка, а они, как известно, "зреют" много раньше, и для её возраста безупречно выдаёт искомый продукт со всеми положенными атрибутами, как-то: придыхания, пафос и "выражение".
   "Тя-тя-тя ма тя-тя-тя ма!
   У-тя-тя-тя му-тя-тя!
   У си-си-ми си-ка-ка-ка,
   Пре-вос-ход-но-е ди-тя!"
   В общем, всё "согласно прейскуранту". Завуч нацепляет дежурную, резиновую улыбку и регламентно говорит: "Молодец, Светочка (Танечка, Машенька - неважно)! А теперь!.."
   Теперь выходит ОН. Сын "первого". Человеку семь лет Он "натурально" устало (даже не снисходительно, а именно как бы утомлённо), разглядывая выключатель на стенке, выдаёт нечто вроде:
   "М-м-м... Ти-ти-та-та си-си-па-та,
   Э-э-э... Ку-ми-то-па кузея..."
   Долгая пауза. Слышен шёпот подсказок.
   "...В общем, та-та и ло-па-та...
   ...и отстаньте от меня!"
   Реакция училки-завуча поразила детей до самых корней бантов. Она вскочила, как ужаленная оголённым проводом, навозной мухой завертелась вокруг утомлённого жизнью пацанчика, истово причитая:
   - Божественно! Замечательно! Ге-ни-аль-но!!! Алёшенька (Петенька, Васенька - неважно), солнышко ты наше неподражаемое!!!
   Если бы ей позволяли каблучки и правила тогдашнего поведения, она бы бухнулась на колени и облобызала бы доски возле его "второй обуви".
   Пораженные дети молча взирали на это действо. Осмысленно выразить суть происходящего они, конечно, ещё не могли. Но ощущение чего-то глубоко неправильного, ненормального и омерзительного было у подавляющего большинства. Это был 1967 год. Первый комплексный урок. Двойных стандартов, притворства, лицемерия и лизоблюдства.
   Позднее более чётко стали прорисовываться черты нашего общества. Через типы учителей, их поступки, манеры преподавания и принципы оценивания.
   Эпизод первый. Четвёртый класс. Новый учитель русского языка и литературы. Имя-отчество почти стёрлись из памяти (кажется, Людмила Георгиевна), фамилию помню точно - Кукина. Почему-то она поначалу меня (удобного ребёнка!) невзлюбила. Дело обычное. Мы написали какой-то диктант. Я получил за него "1-", то есть единицу с минусом. То есть даже не двойку, и даже не двойку с минусом, а "кол с минусом"! Не помню, как я остался жив после такой "отметки" в дневнике.
   Прошло две "четверти". Дальше было вот что. На сдвоенном уроке литературы Людмила Георгиевна дала нам необычное задание. До перемены мы должны были придумать собственную сказку, а в течение второго урока её рассказать. Чего только не было на втором уроке! Тут и про колобка с парадоксальными продолжениями, и "новые" классические сказки ("наивные чукотские дети" надеялись, что профессиональный филолог не знает "Сказку о рыбаке и рыбке!").
   Мой сосед сзади "выдал" триллер: "...В одном городе жила снежинка. Которая ...убивала людей!.." (Всеобщий хохот прервал волнующий рассказ.)
   А я вот впервые в жизни пошёл другим, перпендикулярным путём. Решил опробовать "полёт мысли" и частично скомпилировал, частично додумал сказ про то, как посредством кругооборота металла в обществе (посредством сбора и сдачи металлолома), один старый водопроводный кран побывал сначала трубой, затем автомобилем, потом пистолетом, а потом самим самолётом!
   Лариса Георгиевна задумчиво на меня посмотрела, сдержанно сказала, что это ей понравилось больше всего, взяла у меня дневник и вывела в нём красной ручкой "5++". Потом подумала и ещё дописала прописью "Пять с плюсами".
   А потом она ...уехала в другой город. Добрянку. Так я у одного и того же учителя единственный раз в жизни получил две предельно полярные оценки. "Кол с минусом" и "Пять с двумя плюсами"! Это был 1972 год...
   Эпизод второй. В очередной раз "забюллетенила" наша "русская". Сидим в кабинете литературы, урок-то не последний. Слышим, идёт кто-то, цокает. Переглядываемся друг с другом: "Рэволюция" что ли?" Точно, она. Почему "Рэволюция"? Сейчас узнаете.
   Каждый раз, когда она подменяла урок русского или литературы (а если сразу два или два сдвоенных - то никакой разницы), разыгрывался один и тот же сценарий с точностью до мелочей. Как в "Дне сурка":
   - Дети! Достаём ручки, тетради. Будет диктант. Готовы? Итак:
   Рэ-э-э-во-лю-ци-я-я-я!!!
   Ле-е-е-нин!!!
   Пар-р-р-ти-и-я-я-я!
   Ком-м-м-со-мо-о-ол!!!
   Её чёрные, громадные навыкате глаза буравили всё перед собой. Она не просто произносила, диктовала одни и те же слова, а буквально "прогавкивала" их, вбивая как тупые, ржавые гвозди прямо нам в головы. Причём, в её устах смысл этими словами приобретался совсем иной. Это звучало буквально так:
   - Гни-и-ида-а-а!!!
   - Рас-стре-ля-а-ать!!!
   - У-ро-ю-ю-ю!!!
   - Су-у-у-ка-а-а!!!
   До сих пор я не могу понять глубинный смысл (а был ли он?) этого "процесса". С равным успехом это могло быть:
      -- Желание превратить нас в политических зомби;
      -- Попытка посеять ненависть к самим этим словам;
      -- Банальный карьеризм и тривиальная тупость.
   Впрочем, последний вариант мало соответствовал её нерусской внешности...
   А болела наша "русичка", между прочим, раза четыре-пять в год. А русский и литература были у нас почти весь период обучения...
   Эпизод третий. 1976 год. Кабинет физики. Здесь властвует молодой учитель Сергей Александрович Малышев, третий мужик в школе после учителей труда и физры. Но это если считать порядковый номер. На самом деле он - первый, однозначно. Ему около 25 лет, а нам по 16-17. У него удлинённая (но аккуратная) причёска (под Джона Леннона), моднейший клетчатый пиджак и удивительно добрые глаза. Он очень интересно преподавал нам физику, периодически включая кассетный магнитофон (то ли "Весна", то ли "Романтик"). "Последний писк" тогда. Меньших размеров магнитофоны были в то время только у разведчиков, даже "Шарпы" и то были такими же.
   Правда, отечественные кассеты немилосердно скрипели. Этим кассетам, наряду с туалетными "очками" следовало бы дать посмертный орден за заслуги в развале СССР. Против этого скрипа не помогало ничего, попытки исследовать его "с пристрастием" привели к выводу, что скрипела сама лента при соприкосновении её с магнитной головкой. А импортная лента - не скрипела.
   Эх, если бы тупое руководство КПСС знало, какой жирный "минус" оно приплюсовывает этим к мощи собственного государства!.. В Космос летаем, а кассет сделать не можем!
   Так вот, физик. Ничего "такого" антигосударственного он не делал. Отнюдь. Но это было бы неправдой и правдой одновременно. Да, он был обыкновенным хорошим учителем физики, но не таким как большинство! Он не был таким как "Рэволюция", не был таким как "Химизация", и не таким как "Партийная история-партийная литература". Он просто был не таким. Но это много, очень много значило.
   Эпизод главный. Я искренне и радостно был октябрёнком. Был командиром "Звёздочки". Я был хорошим пионером. И не просто пионером, а барабанщиком - это значило немало. А я был лихим барабанщиком. Имея отличный музыкальный слух и чувство ритма, я выдавал не просто стандартное "Трам-та-ра-там, трам-та-ра-там!..", а "Р-р-р-ратата, р-р-р-ратата-там!" А вот в комсомол в 14 лет, как это было принято по умолчанию, тем более у хороших учеников, вступать не стал...
   Почему? ... Трудно сказать. Скорее, это был уже комплекс причин. Какого-то конкретного "диссидентства", политического, религиозного ли, во мне не было. С одной стороны, убеждённая беспартийность моих родителей. Обрывки "кухонных" разговоров. Немного "туалетного образования" у бабушки. Но не это оказало решающее влияние.
   Главное, думается, было в ином. Из уст секретаря школьного комитета ВЛКСМ тогда прозвучало слово "может". Слово верное, корректное. Но это не императивный глагол. Если "может вступить", то, значит, "может и НЕ вступить"? "Ну, как бы да..."- рассеянно, и не вникая в суть, ответил мне тогда типичный "комсомольский вожак". "Да?"- пронеслось в моей голове. А я вот, именно я тогда и погожу со вступлением! И не стал писать заявление.
   Дальше больше. Я был одним из лучших учеников по успеваемости, а потому "по определению" должен был быть комсомольцем. Но чем больше на меня "давили", тем упорнее я не вступал.
   Я был очень удобным ребёнком. Но начинал становиться "неудобным" взрослым человеком. Думающим (это в нашей стране большой недостаток, если не порок). Впоследствии мне пришлось с изумлением слышать такую оценку всё чаще и чаще.
   И вот выпускной "бал". У меня нет серебряной медали только из-за "трояка" по физкультуре. Толстоватый мальчик со скрипочкой, ревматизмом и подготовительной группой. Тем не менее, льготный балл для приоритетного поступления в вуз у меня есть. Торжественная линейка. Парадно выступает "историчка". С макияжем, причёской и цветами. "Подпольная кличка": "Партийная история - партийная литература!" И говорит она, в частности, буквально следующее:
   - Дорогие наши выпускники! Сегодня вы вступаете в самостоятельную жизнь! [... Ля-ля-тополя...] Среди вас немало отличников, все вы уже комсомольцы! Правда... есть среди вас и такие, кто не вступил в стройные ряды Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза молодёжи... Но мы не будем обращать внимания на этих людей на пути к Светлому Завтра!..
   "Такой" я в нашей школе был один. И это знали практически все. Ну, был ещё один парень с отставанием в развитии, которого просто не могли принять "туда"... Понятно, кто конкретно имелся в виду. Цвет моего лица стал цвета тогдашнего знамени, в виски шарахнуло. Как я тогда устоял на ногах, честное слово, не помню.
   Психологи знают, насколько опасно раздвоение личности. Собственно, двойные стандарты и двойная мораль существовали в том числе в нашем обществе всегда, но когда они начинают обильно сочиться сверху, это действительно разрушает сознание, следовательно - всё вокруг. Впрочем, до этого было ещё лет пятнадцать.
   А тогда, в середине 70-х, хулиганы подразделялись на два основных типа: просто хулиганы (в первую очередь отбиравшие у более малолетних и малочисленных карманные деньги для покупки курева, дешёвого портвейна и "бормотухи" - кстати сказать, по сравнению с нынешними химическими адскими смесями просто нектарами здоровья) и радиохулиганы. Представить сейчас трудно, особенно в эпоху всепроникшей сотовой связи, но пацаны, которые сами, как правило в одиночку в домашних условиях, могли собрать коротковолновые и средневолновые приёмопередатчики из отдельных деталей (микросхемы были чуть позже), считались хулиганами. Зря... Таких как они надо было зачислять в радиоинституты вне конкурса!!!
   С чем в наши дни можно сравнить это явление? Ну пожалуй, вот с чем. Представьте, что ваш ребёнок - восьмиклассник взял, и из подручных деталей собрал реально работающий сотовый телефон. Трудно представить? А тогда таких "хулиганов" был в городе не один десяток. И, в отличие от нынешних банковских жуликов кардеров с их скриммерами, они никого не грабили. А в отличие от хакеров, никому не приносили зла. Тупость тогдашнего "руководства" выражалась, в частности, и в сказочках (сказочники были как сейчас, так и тогда) о том, что вот из-за мифическо-гипотетического радиохулигана Пети скорая не успела к больному. Смех да и только. Во-первых, "радиохулиган" никогда не торчал постоянно в эфире, во-вторых, с лёгкостью мог менять частоту, а, в-третьих, они были наоборот склонны не мешать, а помогать. Но тогда любые проявления индивидуальных возможностей с тупым упорством, достойным лучшего, намного лучшего применения, гасились кардинально.
   Как это просто человек может выйти в радиоэфир?! Сам?! Без поклона "органам КПСС"?! А ксерокс?! Это же немыслимо! Запретить! И это в то время, когда "на Западе" множительная техника была такой же обыденной вещью как кофеварка. Впрочем, пример явно (и намеренно) неудачный. Как гранёный стакан, как батарея центрального отопления.
   Сейчас, по прошествии времени и после фатальных событий следует спросить: ну и что, "помогло"?! "Самиздат" с успехом перепечатывался на пишущих машинках через пять копирок, а любой очередной глупый запрет, на радость нашим не вполне друзьям, порождал десятикратный запас протестных настроений. Тем более опасных, что не открытых, а латентных. То же самое с "глушилками" "вражеских голосов". Ну никак не понять было тупым номенклатурным головам, что "глушилки" десятикратно усиливают интерес, абсолютно независимо от содержания передач! Надо было просто взять и разрешить свободный диалог, свободную дискуссию, точно так же, как это было в конце 80-х в виде знаменитых телемостов "Москва-Вашингтон". Уже слишком поздно было. Когда протесты сознания уже давно достигли критической массы.
   Меня, к счастью, не миновала "чаша сия". Нет, радиохулиганом я не стал, не дорос умением (да и желанием). Но в безусловный актив могу занести пару детекторных приёмников (кстати, тогда молодые люди увлекались не пошлыми эротическими детективами, а великолепными научно-популярными журналами по очень доступным ценам подписки), а также весьма неплохую тиристорную цветомузыку. При этом всё было сделано самостоятельно: экран из пластмассовой салатницы, корпус, печатные платы (сам "травил" хлорным железом), корпус, покраска лампочек негорючим лаком собственного изобретения и приготовления (из стержней). Невероятно? Сейчас, к сожалению, практически да.
   Кроме того, через посредство отца - слесаря-универсала, я великолепно знал токарное дело, мог разобрать, прочистить и собрать довольно небольшие ручные часы, и много-много чего ещё.
   Самое интересное в том, что в то время в пацанской среде в качестве "валюты" имели хождение не порноролики, а радиодетали. Один фотодиод был примерно равен двум кремниевым транзисторам и не менее чем пяти электролитическим "банкам", а транзисторы и тиристоры были примерно "в равной цене".
   О сексе. Действительно, в то время его "не было". Кстати, я в самом что ни на есть прямом эфире, лично наблюдал рождение этой знаменитой культовой фразы на телемосте "СССР-США": "А у нас секса нет!" Смех смехом, а дело-то серьёзное. Официально отношение к сексу в то время можно с успехом сравнить с лечением сифилиса туберкулёзом.
   Да, проституция практически отсутствовала. Разврат практиковался в основном лишь в среде начальства. Собственно, в связи с этим и возник неологизм "секретутка". Официальная торговля, связанная с эксплуатацией интересов "ниже пояса" существовала только много западнее.
   Но у нас была большая проблема пятилетнего возрастного интервала. С 10-12 лет у девочек, примерно с 14-15 лет у мальчиков и до 18. Тупые "меховые дедушки" с мавзолея (в пыжиковых шапках "пирожками" и ондатровых ушанках), забыв о собственной юности, решили полностью игнорировать законы природы и отношения полов. Они, по всей видимости, искренне полагали, что, законодательно установив возраст зрелости в 18 лет, процесс перехода советских людей из детского во взрослое состояние будет напоминать смену дат в новогоднюю ночь. Или нет, скорее, как у насекомых. Вот была гусеница, которая ела и взрослела. И никакого секса в её жизни не было. А потом - бац!- окуклилась и полетела размножаться! Несмотря на то, что для руководства КПСС это было откровением, население страны не смогло освоить такой насекомоподобный сценарий биологического развития.
   Пресловутые "пестики и тычинки" на уроках биологии были вершиной сексуального образования. На этом фоне резкими диссонансами были публичные развратные действия уличных собачонок, абсолютно индифферентных к Моральному Кодексу Строителя Коммунизма.
   Нельзя не вспомнить конфузный эпизод, когда врач (!), будучи вынужденным в какой-то связи завести в школьном классе речь о мужском отличительном признаке, ужасно мучаясь, изобразил его в стиле Пикассо в виде слегка загнутого книзу острого угла. Это был случай, когда смешнее была не сама тема, а то, как изобразили объект лекции.
   Процесс перехода подростков во взрослое состояние - это не просто сложный, а сложнейший период, который является предметом изучения сразу нескольких наук. Во-первых, физиологические процессы у мальчиков и девочек как теперь (!) нам известно, протекают совершенно по-разному и очень неодновременно. И это порождало весьма заметные проблемы. Многое лично мне сейчас кажется забавным, но тогда, страшно подумать, возможно, мы похаживали "по лезвию бритвы".
   Впервые данный вопрос возник для меня в 12 лет в связи с одной нашей одноклассницей (такая есть в любом классе в любую эпоху). Просто всем "вдруг" стало ясно, что она абсолютно не похожа на остальных девочек. Её грудь абсолютно не умещалась в школьную форму, а всё, что располагалось ниже пояса, резко обращало на себя всеобщее внимание. Особенно забавно это выглядело на уроках физкультуры. Всё "это" колыхалось и перекатывалось абсолютно откровенным образом на фоне абсолютно плоских сверстниц.
   Среди пацанчиков-одноклассников стали циркулировать слухи о каких-то её загадочных связях непонятной природы со взрослыми парнями, каких-то их тайных сарайках и подвалах. Собственно, и так было видно, что её беспокоят совсем иные проблемы, интересуют совсем иные вещи, да и смотрела она совсем не так, как другие. Наблюдательные соседи по парте даже подсмотрели и "поведали миру" довольно странные манипуляции, которые эта особа проделывала на уроках "там" под фартуком. При этом природу данных явлений не могли объяснить даже относительно уличные пацаны.
   Ясность внёс мой дворовый друг Витька "Бобон", самый "продвинутый" среди нас. Тот самый, который научил меня основам радиодела. Для того чтобы быть "продвинутым" у него были все основания. Дело в том, что его отец был начальником, а мама - судмедэкспертом, и добраться ему до соответствующей литературы было лишь вопросом не столь долгого времени. То, что он нам поведал из соответствующего раздела пособия по судебной медицине, было для нас почти шоком. Оказывается, вопрос о происхождении видов может стоять не только в наиболее общем виде (в сфере научных интересов Чарльза Дарвина), а и в его частных, локальных и сугубо конкретных проявлениях, и связан этот вопрос с таким количеством нюансов и проблем, что образует вполне себе самостоятельный мир.
   На постепенное накопление и усвоение соответствующих материалов по системе заочно-дворового обучения ушло ещё не менее полутора лет. Что примечательно, уровень базовой нравственности в Советском Союзе был таким, что системно минимизировал (почти исключал) всякие эксцессы.
   Наша дворовая "разведгруппа", то есть стайка дворовых пацанов, состояла из четверых: я ("Кабан", он же "Певчий дрозд"), "Моська", "Бобон" и "Сидор". Последний был на год старше и был, собственно, "за старшего". И вот, решив проверить на практике Витькины знания, он как-то продемонстрировал на себе механизм действия "мужского прибора". Возможность для этого была самая благоприятная, его мать и отчим были постоянно на работе, и его квартира была в полном нашем распоряжении.
   И вот теперь самое характерное. Когда нам, пацанам, всё стало ясно, стали раздаваться предложения пригласить в наш "познавательный кружок" и "пацана противоположного пола" с той же лестничной площадки. Нет, её отнюдь не пришлось бы затаскивать силой, теперь уж это совершенно ясно. Однако этот дворовый "Сидор" вдруг "неожиданно" проявил даже не сознательность, а какую-то пацанскую мудрость, твёрдо, резонно и вполне убедительно отказавшись от такого развития событий. Причём, это было обосновано так естественно, логично и не обидно, что вопрос просто был "снят с повестки". Это был стихийный пример правильного сочетания педалей газа и тормоза.
   Я так подробно остановился на данном вопросе, так как убеждён, что "политика партии" (а скорее, её полное отсутствие) сыграла отнюдь не последнюю роль в трагическом распаде страны. Любая потенциальная энергия, не имеющая выхода (Зигмунд Фрейд отнюдь не был полным идиотом), таит в себе большую опасность.
   Нездоровый, неестественный, порождённый тупой политикой, повышенный интерес к сексу послужил очередным источником громадных, внесистемных теневых и нетрудовых доходов от плакатов, открыток, видеофильмов, телепрограмм "про ЭТО". И, конечно же, откровенной проституции.
   Позже я отметил для себя, как вредно и опасно игнорирование многовекового опыта, народной мудрости и слепая подмена её "действующим законодательством" и/или актуальной идеологией. Как говорится, человек - Царь Природы. Вот только Природа об этом не знает... "Жена родится - муж на коня садится" - этой народной мудрости много веков и родилась она отнюдь не на пустом месте. А попытка полного социалистического "равенства полов", а скорее, приравнивания мужчин к женщинам и наоборот (всемерное поощрение "ровесных браков"), привела не к одной личной трагедии. Впрочем, ещё одним мудрым народным правилом в этой сфере является наличие многочисленных исключений.
   В ответ на довод, что древние люди (а на самом деле отнюдь не столь уж и древние, не более "древние" чем мы) рассматривали варианты свадеб начиная с 10-летнего возраста, обычно приводился ответ, что они и жили-то всего до 25-30 лет. Но это же "от лукавого", ибо генетически-то программа взросления ничуть не изменилась, и у них, и у нас она одинакова, как вынашивался ребёнок девять месяцев, так и вынашивается. Тем более, что условия жизни и "питание" тогда, мягко говоря, были не лучше, а, строго говоря, "кормили их" на порядок хуже.
   Я вовсе не склонен призывать ни к чему, кроме здравого смысла. Безусловно, следует учитывать и т.н. "социальный момент", и современное образование, которые справедливо отождествляют полную дееспособность с возрастом 18 лет. Но не следует забывать, что социология и физиология, тем не менее, разные вещи. А в СССР об этом забыли.
   Количество запретов никогда не приближает к прогрессу, а количество невынужденных, глупых, слабо обоснованных запретов - неизбежно отдаляет нас от него. Эту очень простую истину руководство Советского Союза так и не смогло понять. Оно никак не могло понять гендерные различия в потребностях. Проще говоря, ту естественную вещь, что для большинства молодых людей вопросы одежды, украшений и музыки действительно не менее, а в действительности намного важнее, чем ввод в строй очередной доменной печи. Что творчество певицы Людмилы Зыкиной, уважаемое само по себе, никак не сочетается, и не может априори сочетаться с молодёжной субкультурой. Что на вечеринках песни Ольги Воронец явно диссонируют с юными фигурками в фарцовых джинсах, и что для восполнения этого диссонанса явно недостаточно "ВИА" с их "Не надо печалиться, вся жизнь впереди" или "Идёт солдат по улице", и особенно "...а короче БАМ!", на самом деле лишь представляющих собою стилизации того же лейтмотива "Родина! Партия! Комсомол!" Что в этих, именно в этих условиях творчество, да к тому же гениальное, "The Beatles" неизбежно становится не просто желанным, но светочем. И не надо было быть американским агентам влияния "семи пядей во лбу" чтобы понять эти очевидности. Это было не доступно лишь "меховым дедушкам".
   У них "рок"? У нас должен был быть лучший рок! У них джинсы? У нас должны были быть лучшие джинсы, или, как минимум, не хуже! И надо было не гнобить такие группы как "Машина времени", "Аквариум", "Пикник", "Кино", а культивировать их! В общем, делать всё с точностью "до наоборот". Результат известен. Он за окном.
   А Родина, народ, промышленность, космос, наконец? Неужели всем и всё было безразлично, "по фигу" так сказать? Как очевидец, могу сказать, что нет, не так. Но... Мы, те, кому всё это было небезразлично, относились к этому примерно как курильщик к своему здоровью. Ведь нельзя сказать, что он себя не любит, верно? Но вот оно есть, здоровье-то, и ладно. А он покамест покурит. Так и тогдашние молодые люди. Сильная Родина - она как здоровье, есть, и слава богу. Как воздух, вода - вечно есть и будет. А вот джинсиков бы!.. Без Родины-то оно конечно нельзя. Да куда ж она денется?! А вот без кроссовочек жизнь тускла и безнадёжна. К сожалению, как позже выяснилось, денется, да ещё как. Но человеческую природу изменить нам не дано.
   Очень тесно с "сексуальным вопросом" связан и вопрос "возраста власти". И снова полярные примеры фатально порочной политики всему миру, к сожалению, демонстрирует наша страна. Одна крайность, когда в плановом порядке вершин власти люди достигали чуть ли не одновременно с наступлением старческого маразма. И другая, не менее, а системно ещё более опасная крайность в виде "беби-боссов" современной России. Не случайно вопросы свойств возрастных категорий были тщательно описаны великими мудрецами древности, "с востока" Конфуцием, а "с запада" Аристотелем.
   Но нам-то всё нипочём...
   Эпоха дворового сексуального "просвещения", радиолюбительства и рисования совпала у меня ещё и с периодом собирания марок. То есть филателией. Как человек рисующий, я в первую очередь собирал марки с изобразительным искусством, или на тогдашнем сленге "картины". И вот, когда "дворовые университеты" были мною номинально уже пройдены, как-то однажды отец с крайне таинственным выражением лица издали показал мне две почтовые марки. Он сказал мне, что, несмотря на то, что "они у него есть", он сможет мне их показать ближе не ранее чем когда мне исполнится 18. Через много лет я их случайно обнаружил тщательно замаскированными в томике "Декамерона", который также был убран как можно дальше. Я бы и не вспоминал об этом, если бы не сочетание этого "ритуала" с контентом.
   Это были ...две румынских марки, на одной из которых была репродукция картины с обнажённой натурой, а на другой - с полуобнажённой. Причём, учитывая размер почтовой марки и стиль картин, степень их невинности была, если в процентах, то близка к ста. Если проводить аналогию, то по сравнению с этими марками верхом разврата являлось бы созерцание на улице голой собаки или, пуще того, неодетой лошади, не говоря уж о всем известных скульптурах, которых показывают в школе. Памятуя о том, чем было обставлено в моей семье существование этих марок, я должен был гомерически смеяться. Но мне почему-то стало очень грустно. Я машинально сунул их в альбом с марками и снова надолго забыл.
   Поскольку и велосипед, и лыжи, и скрипка, да и мой "рабочий стол" с кисточками и красками, всё это было на Урале, то и рисовать я начал зимой. Сначала "срисовки" (особенно обожаемого солдата Швейка), затем портреты, а потом отчего-то карикатуры. Вернее, иронические рисунки. Первые представляли собой серию про спички, и были настолько примитивны по исполнению, что не сохранились. Но ход мыслей был верным. Ведь спички и "сгорают на работе", и ломаются, и "живут в общежитии" - всё как у людей.
   В эти же годы в мою жизнь вошёл бадминтон. Не футбол, не хоккей, не волейбол и даже не шахматы, а именно бадминтон. Ему я обязан очень многим, включая знакомство с будущей женой.
   Бадминтон вообще "странная игра", особенно в нашей стране. (Как и КВН, несмотря на всё "различие в судьбах".) По-существу, бадминтон прародитель большого и малого теннисов, то есть "пинг-понга". Но, в отличие от своих "детей" он гораздо менее известен, а в Советском Союзе был неизвестен в народе вообще. Все видели деревянные ракетки в магазине, почти у каждого они валялись дома (даже в самой отдалённой деревне можно было их встретить), а о существовании такого спорта никто не знал вообще.
   Тому есть несколько объективных причин. Во-первых, с "политической" точки зрения бадминтон "ни то ни сё". Ни социализм, ни капитализм. А так не бывает. Если теннис - это "спорт миллионеров", "мистеров Твистеров", "пинг-понг" - народно-пионерская спортивная забава, то бадминтон - ни то, ни другое. Трудности были с его "политической ориентацией" (которые, впрочем, не исчезли и сейчас, лишь "поменяв знак").
   Во-вторых, размер площадки - тоже ни то ни сё, средний между тем и другим, снаряд тоже непонятный: полушарик с оперением. А бегать по площадке надо не просто сильно, а очень сильно, "с животиком" там делать нечего, стало быть, "не покрасуешься" как магнаты друг перед другом. В общем - "непонятный спорт".
   Но промышленный и научный. А промышленный Урал как раз и соответствовал этой "непонятке". А потому в моих родных Березниках спортивный бадминтон культивировался постоянно. Но, поскольку "трубить" о нём в средствах массовой информации как тогда, так и теперь, было не принято, то даже я, местный житель, до поры о нём не знал.
   Когда я случайно поведал своему соседу по парте (!) о том, что я уже много лет играю во дворе в бадминтон, неожиданно выяснилось, что он не кто иной как ...кандидат в мастера по этому виду спорта, не более и не менее! Более того, оказалось, что и ещё четверо из нашего класса ходят в эту секцию, у двоих уже третий разряд. Но никто об этом и не подозревал. Типичная для бадминтона и страны ситуация.
   Да ведь и то сказать, вот футбол, например. Он везде, по кочканам, в любой одежде-обуви, в любом виде и возрасте, с воротами из любых видимых предметов. А тут девушки и белых юбочках (шорты появились несколько позже), мальчики в белых "теннисках". "Ненародно".
   В общем, раз такое дело, притащил меня Сашка осенним вечером в Дворец спорта "Титан". Я увидел чудо чудное, диво дивное. Огромный зал, манеж, был размечен на девять (кажется) площадок, со специальными стойками и натяжными сетками. Все площадки были заняты. Свистели воланы.
   Между площадками ходил очень немолодой, добрый и приветливый человек, тренер. Как мне рассказал Сашка, ему уж "почти за 80...", он раньше долго жил в Китае и хотя ноги у него уже не бегают, "в паре он король - берёт всё".
   Меня "выпустили" на площадку. Правил я не знал, сетку видел впервые. После первых же обменов ударами тренер с любопытством посмотрел на меня, подошёл и спросил, как долго я играю. Я ответствовал, что на площадке первый раз в жизни. Тренер говорит Сашке: "Да у него же практически готовый третий разряд! Пусть играет "в зачёт", пять побед одержит, и мы ему его выпишем". (Это мне-то, с "тройкой" по "физре"!)
   Я был очень обрадован, и встал играть "на счёт". Немедленно выяснилось, что бадминтон игра комплексная, очень энергозатратная и физически тяжёлая. Руки у меня работали прекрасно. А вот ноги!.. Я отыграл две партии, и мы засобирались домой. Было уже за девять часов вечера. А надо сказать, что тогда на Урале это не имело никакого значения. Все улицы были ярко освещены, не говоря уж о проспекте Ленина, на котором я находился. Там в любое время можно было книгу читать. А народная (тогда) милиция и дружина работали так чётко, что ходить по улицам можно было абсолютно спокойно хоть днём, хоть ночью. Ночью даже иногда было многолюднее если смена на каком-нибудь заводе заканчивалась.
   От Дворца спорта до моего дома было ровно две троллейбусные остановки, но я, как всегда, решил, что быстрее дойду сам. И вот тут я понял, что такое спортивный бадминтон. У меня просто "не пошли ноги"! В буквальном смысле, я просто не мог идти. Ватные ноги подгибались в коленях. И даже был вынужден присесть на корточки. До дома я добрался, частенько украдкой держась за стены домов. Однако через три месяца я уже сносно официально играл "по третьему разряду".
   Впоследствии мне много раз пришлось опровергать один и тот же, как поганка, миф о том, что бадминтон - игра толстых, пузатых тётей на пляже, перекидывающих воланчик с камушком. "Тюк, тюк!" Эти опровержения были забавными и лестными для меня. Когда я в очередной раз слышал фразу о толстых тётках, я просто предлагал собеседнику пари. Что я не просто выиграю у него "всухую", а он через десять минут уползёт с площадки на карачках.
   Пари принималось с лёгкостью. С одной стороны полноватый и малоспортивный юноша, а с другой - атлет (бегун, боксёр, борец и т.п.) Устраивалось подобие площадки, натягивалась верёвка или приопускалась волейбольная сетка. И начиналась экзекуция. Толстенький пацанчик принимался играючи "возить по полю" очередную "гору мускулов". Она ругалась, потела, а я даже не уставал. Справедливости ради я каждый раз предупреждал соперника о таком исходе, но никто не верил, пока сам не убеждался. Много позже, уже в конце 80-х, знакомые тренеры иногда посылали в мою секцию легкоатлетов и особенно боксёров и "бойцов" сгонять вес.
   А тогда был только 1975 год. Первый и последний в моей юности год спортивного бадминтона. После этого все три последних класса были выпускными. Восьмой и десятый в "основной", а девятый в музыкальной школе. После десятого класса на семейном совете было принято, как я думаю, правильное решение: поступать мне не в костромское музучилище, а в костромской технологический институт на экономический факультет. Это был "факультет медалистов", но у меня были шансы.
   Куда же, как не в Кострому?! Ведь там же жила бабушка!
   Летом 1977 года я поступил на инженерно-экономический факультет, а через год сюда с Урала неожиданно переехали и мои родители. Когда я уезжал, я даже не подозревал, что вижу свой родной город, может быть, последний раз. Во всяком случае, "в той жизни".
  

КОСТРОМА

  
   Первое, что бросилось в глаза при поступлении в институт (на инженерно-экономический факультет), была смесь "здорового" с "нездоровым". Как в алкогольном коктейле "Кровавая Мэри". Томатный сок внизу - водка наверху. Они в одном стакане, но не смешиваются. Так и в вузе. Эти "фракции" были легко различимы.
   С одной стороны добросовестные, зубрящие материал обычные дети обычных родителей. Таких тогда было большинство. С другой - спокойные, вальяжные, сверкающие золотыми перстнями и зубами "покровители" тех, "кого нужно". Но таких было явное меньшинство, и это правда.
   Добросовестно отпосещав бесплатные подготовительные курсы, я, трясясь, сдаю экзамены. Физика, химия, математика, как для настоящих инженеров. Оценки: 5, 5, 5. Последним "шло" сочинение. Типично "экономический" предмет. После первых трёх экзаменов я был полностью спокоен. Уж в литературном-то изложении слабым меня назвать было очень сложно. Прочтены горы книг, написаны "в стол" первые эссе. Но, как выяснилось, это было очень опрометчиво.
   Я же находился в Костроме... В городе "белых шуб и белых шапок" на деревьях. А такие учителя как Кукина обычно водились (или обитали) "на северах". Сочинения были зашифрованы номерами и отданы на проверку обычным местным школьным учителям.
   Вот этого-то я и не учёл! Чтобы подобное знать, надо быть лет на двадцать постарше. Увидев "тройку", я впал в лёгкое оцепенение. И хотя баллов для прохождения мне с учётом аттестата хватало и так, сам факт "трояка" по сочинению (у меня, который всю последующую жизнь плотно был связан с журналистикой и литературной деятельностью) говорил о многом. Взятками дело было не объяснить - в этом месте их практически не было. Чем же?
   Тем же, чем отчасти и объясняется трагический распад страны. Много позже я понял, что для "пятака" следовало выдать не оригинальное художественное эссе, как сделал я по юношескому недомыслию и из лучших побуждений, а штампы. Добротные, кондовые, "совковые" в худшем смысле этого слова. Надобны были политические "деревья надели белые шубы и белые шапки" в виде Печорина - "лишнего человека", Раскольникова как предтечи революции и тому подобное. А я (идиот!) написал искренние философические размышления о личности бравого солдата Швейка, моего любимого персонажа (до прочтения булгаковских "Мастера и Маргариты").
   Поэтому, по мнению "русичек", это чистый "трояк". Но это была тройка не только, и не столько мне. Это был трояк самостоятельности мышления. Это была "удочка" уровню интеллекта школьных "училок словесности" (не путать с учителями!). Это было, наконец, сомнительное "отлично" косности советского мышления.
   Результаты за окном.
   Так я стал студентом. В моём распоряжении были остатки последнего лета детства. Тридцать первого августа 1977 года наступила очередь первого знакомства с сельской действительностью, а именно так называемый и пресловутый "колхоз". Пресловутый и нарицательный. Первый раз в жизни мне предстояло самому вести свой личный быт в экстремальных условиях советского головотяпства. Это был, конечно же, "экстрим", хотя бы и до появления в обиходе этого слова.
   Уже в пути наглядно проявился контраст между городом и деревней. С судна на воздушной подушке (!) "Восход" нас пересадили в ...телеги! После чего "разбросали по хатам". Обстановка в которых напоминала гражданскую войну начала века после набега татаро-монголов. Собственно, и обстановка вся была с тех времён. Такое впечатление, что с той поры в эту берлогу так никто и не заходил (налоговых инспекторов тогда ещё не было). Тусклая "лампочка Ильича" без обрамления, вместо туалета - ничего, воды нет. Осень.
   В общем, даже я, скажем так, не самый избалованный партийными дачами, но привыкший к здравому смыслу юноша, был, как сейчас бы сказали, "в шоке". Умыться - на реке, вымыться - во сне. Ни посуды, ничего. Впоследствии мне, конечно же, пришлось отнюдь не раз пройти через это воплощение советской глупости - колхозные осени, - в том числе и через т.н. "милицейский колхоз казарменного типа", но честно скажу, что такого экстрима больше видеть не доводилось.
   При этом наш руководитель (милейший преподаватель истории КПСС), удобненько устроенный в одном из самых добротных и "упакованных" местных хозяйских домов, оказавшись практически на курорте, слабо воспринимал условия, в которых оказалась студенческая пока ещё не братия. Понятно, что действительно следует многое в жизни пройти (чтоб понималось!), но есть невзгоды вынужденные и, так сказать, искусственно организованные.
   Так вот, "колхоз" сей относился именно к последним. Чем он помог лично мне? Первое: осознанием необходимости "качать мускулы". Второе: пониманием того, что абсурд вполне может быть "модусом операнди", сиречь образом действия.
   Никто ничего не знал. Что делать? Там... Где жрать? Там... Что жрать? Там... Где мыться? Там... Лучшим ответом было: "Там скажут..." А вечно пьяный водитель (то ли Боря, то ли Вася!)... Как можно забыть картину: кузовной "Газик" (Газ-53), набитый студентами и несущийся мелкими зигзагами на третьей скорости, справа овраг, слева река. В общем, те, кто не подозревал о существовании советского головотяпства и скотства, получали нагляднейший урок его наличия.
   Первую неделю мне помог продержаться ... "Кабачок 13 стульев"! В то время все телепередачи по единственному каналу выпускались в записи в строго отведённое стабильное время. А потому программа телепередач была практически не нужна. Уже тогда я был "заточен" как юморист (неверно), сатирик (тоже неверно)... Скорее, как представитель ироничного мультижанра. А потому КВН, "Кабачок", Ираклий Андроников и другие менее значительные, на мой взгляд, интеллектуально-иронические передачи были для меня лучшими транквилизаторами.
   И вот в субботу темным дождливым вечером я стою у палисадника, ухватив через открытое окошко край маленького экрана лампового телевизора и едва пробивающиеся голоса знакомых персонажей. Люди с достаточно тонкой душевной организацией поверят, что этот эпизод реально помог мне перемочь первую неделю.
   Запомнились раки в чистейшей речке Андобе - притоке Костромы. И лошадиный зад перед телегой. Первый раз в жизни мне довелось управлять запряжённой в телегу лошадью. Запрягал, разумеется, не я. Ехать получилось, как ни странно. И вот "картина маслом": вдоль раскисшего картофельного поля переваливается телега, нагруженная пустыми картофельными мешками. В ней сижу я с вожжами в руках и уныло, но в такт помахиваниям лошадиного хвоста высвистываю губами культовую мелодию Джо Дассена, французского шансонье, которую все знали лучше гимна.
   "Salut, s'est encore moi!
   Salut, comment tu vas?"...
   Под припев лошадь деликатно какала на ходу, не переставая отбивать такт хвостом, и всё повторялось по циклу.
   На второй неделе концлагеря я просто сбежал. Хотя нет, этим своим вторым самостоятельным гражданским поступком я укрепил свою сознательность. Я задал себе простые вопросы:
   Я осуждён? Нет.
   Мне организовали условия труда? Нет
   Мне платят? Нет.
   Я сослан? Нет.
   Я нанимался? Нет.
   Ну так и какого *** (рожна) я должен всё это терпеть?! К тому же я и в комсомоле-то не состоял!.. И эвакуировался на моторной лодке знакомого костромича. И спокойно пришёл в деканат. И проработал там до начала занятий лаборантом профильной кафедры экономики, да так и остался там лаборантом до конца 4 курса.
   На четвёртом курсе я ещё раз проверил на себе способность к "резким решениям". Приехал по направлению на практику в подмосковное Щёлково. Иду в отдел кадров с направлением - так, мол, и так, на практику приехал. А мне говорят: "Так Вы же парень!"
   "Верно,- говорю,- подмечено! А что, это запрещено законом?"
   "Да нет, не совсем,- отвечают,- только у нас нет мужского общежития, все только женские! Разве что только в котельной ночевать".
   Разворачиваюсь на месте - и в тот же день обратно в институт. Ну а что - не умеете организовывать - не мои проблемы, а я-то тут при чём?!
   Впоследствии эта способность резко менять направление пригодилась мне не раз, сослужив где хорошую, где спорную службу.
  
   Возможно, кому-то из читателей захочется выразить недоумение по поводу несоответствия тональности различных частей текста по отношению к Советскому Союзу. То, дескать, про общедоступную чёрную икру, то про беспросветное колхозное скотство. Для тех, а также тех, кто, возможно, начал читать с этого места, напомню ещё раз: я пишу только и исключительно то, что видел собственными глазами, и через что прошёл сам. А правда, во-первых, всегда многолика, а во-вторых, не бывает только чёрная (как икра) или только белая (как биография партийного функционера). На то она и правда.
  
   И вот я впервые открываю для себя зимнюю Кострому. Всё, как ни странно, практически так же, только похолодней, да чуть погрустней, чем летом. Чтобы, живя в бараке у бабушки, привести себя в порядок, необходимо было идти (или ехать на автобусе за то же время, включая его ожидание и "топанье" до остановки) за два километра в "молотовскую баню". Так все её называли. (Сейчас там, знамо дело, очередной коттедж.)
   Это действо, которое занимает в квартире максимум полчаса, отнимало добрые полдня от единственного воскресенья. Поскольку воскресенье всего один раз в семь дней (редко у кого больше), могу только догадываться, какой "аромат" исходил от меня к концу недели...
   Когда к началу второго курса в Кострому (на родину матери) перебрались и мои родители, проблемы с санобработкой, разумеется, ушли в прошлое. Обмен квартиры "с придачей" в три тысячи рублей - сумасшедшие по тому времени деньги из Урала в Кострому был возведён в статус семейного предания и культа. Впрочем, не без определённых оснований. Квартирный вопрос, в Союзе (как, впрочем, и в постсоветской России) - это святое. С той лишь разницей, что в СССР квартиры получали, а сейчас надо покупать.
   Конечно, элементы торговли квартирами были и тогда. Как и сейчас есть элементы "получения" (в виде преференций - взяток, по сути). Но было принято смотреть на это "сквозь пальцы". Двойные стандарты разъедали страну как ржа.
   И вот тогда родителями мне было впервые открыто озвучено (до того это просто подразумевалось), что то, где ты находишься - это только их. Святое. Оплот. Гнездо. Жить - живи. Но чтоб "никаких жён и духу здесь не было!" Ребёнком я был по-прежнему удобным. Что ж, ваше так ваше. Разумеется.
   От Урала у меня осталась только скрипка в футляре, да радиолюбительство. Попытка с бадминтоном потерпела закономерное и отчасти забавное фиаско. Когда я, робко заглянув на кафедру физвоспитания, спросил, где тут есть отделение бадминтона, или хотя бы секция, в ответ раздался громоподобный, не обременённый интеллектом хохот: "На пляже, возле толстых тёток! Гы-ы-ы!" Моя реплика о том, что у меня третий взрослый разряд, вызвала такой приступ бурного деревенского веселья ("Во! Мастер спорта по толстым **пам!"), что смысл продолжать диалог просто бесславно потонул в этом "море ума". Особенно заливался хохотом один футболист, повторяя сквозь ржание: "Что?! Через сетку?! В бадминтон?! А ты в шахматы через сетку не пробовал?!"
   Подобный "профессионализм" - бич нашей страны. Впоследствии мне пришлось много раз столкнуться с тем, что в местах, где по всем основаниям я должен был чему-то научиться, учить приходилось ...мне.
   Последствия за окном.
   Потому спорт в вузе "прошёл" мимо меня, и я так и остался до поры полноватым "недоноском".
   С учёбой же вышел интересный кульбит. Первый курс я, занятый в первую очередь бытовыми житейскими проблемами, закончил весьма и весьма посредственно. Две пятёрки, три четвёрки и трояк.
   А вот на втором курсе состоялся первый судьбоносный разговор с куратором нашей группы. Немкой. Вовсе не только потому, что она преподавала немецкий язык, а самой настоящей, чистокровной этнической немкой. Её звали Эрика Юлиусовна. Это была типичная миловидная блондинка шведского типа средних, совсем ещё небольших лет, которая, без труда разглядев мою "нестандартность", завела со мною как-то такой разговор.
   "Вот я вижу,- говорит,- что ты единственный не комсомолец. Может, это и объяснимо, может, даже и правильно, только что, а главное - кому ты хочешь этим доказать? Ведь кроме проблем у тебя самого это ничего не принесёт. Посмотри вокруг, и ты поймёшь, что, по сути, ты уже и есть самый настоящий комсомолец, только без значка. Подумай над этим".
   И продолжила:
   "По поводу успеваемости. Разве тебе совсем не нужен "красный" диплом?"
   Я изумился: "Я?! Мне?! Но у меня же даже "тройка" есть!"
   Эрика улыбнулась и объяснила мне, неразумному, что есть не просто сессионные оценки, а "в диплом" и "не в диплом". Оказалось, что как раз именно те две пятёрки шли "в диплом", а все прочие оценки пока никуда не шли, так как были промежуточными.
   Я хорошо подумал над обоими вопросами. Первый - вступил в Комсомол. Вернее, просто оформил сей факт. (И буквально через полгода стал комсоргом.) "Правильно!"- одобрила Эрика.
   И - "пошёл" на красный диплом. Оценки в то время ставились не просто честно, за знания, а с пристрастием. Сейчас я легко могу объяснить почему. "Средненормальная" зарплата в стране была 120 рублей в месяц при прожиточном минимуме одного человека около 35-40 рублей. Доцент получал от 280 до 350, а профессор - около 500. (Кто там что-то про советскую "уравниловку" лепечет?) На 40 рублей можно было, не голодая, прожить (проверено на себе), 70 рублей - минимальная зарплата (медсестра, пресловутая уборщица). А шахтёр или крановщик - до 2000 рублей ("на Северах" и того больше). Как вам "уравниловка"-то?!
   Так вот, имея тройную среднюю зарплату, средний типичный преподаватель вуза был озабочен только одним: дать максимум знаний и честно их оценить. И никакие подачки-"фантики" погоды ему не делали. Были ли протекционизм и блат? Разумеется, конечно же были! Но в таких относительно мизерных количествах, что по сравнению с нынешними временами это не более статистической погрешности.
   За презент можно было:
   а) не вылететь из вуза;
   б) получить хорошее распределение.
   Получить (в смысле "купить") "красный диплом" - никогда!!! Для этого потребовалась бы всего лишь такая "мелочь" как подкупить и/или заставить как минимум пятьдесят советских (это важно!) преподавателей. Это просто нереально. Из того времени мне не известен ни один случай "халявного" диплома с отличием. Сейчас - десятки. Да к тому же "по Интернету"!
   А ту первую "удочку" я "схлопотал" по высшей математике. Она мне как-то не давалась. Это спустя двадцать лет после окончания вуза я как-то на досуге и очень неожиданно для себя взял - да и сам вывел интеграл. А тогда не давалась она мне. И вот третий курс, последний семестр "вышки". Весь из себя отличник, учу до посинения. Иду сдавать. Делаю небольшую ошибку.
   Тройка!
   - Как?! За что?!
   - Свободны!
   Заявление на пересдачу. Тотальная "вышка" с перерывом только на естественные надобности. Отчеканиваю билет.
   Четвёрка.
   - Помилуйте! Почему не пятёрка?!
   - Неуверенно отвечали!
   Третье заявление на пересдачу. Ответил и смотрю в упор.
   Долгая, очень долгая пауза.
   - Ладно..., - вынуждена сдаться "препод".
   Это был переломный момент. Если до этого я "работал на репутацию", то после этого репутация начала работать на меня. Впоследствии я не раз ловил себя в сходной ситуации на том, что это помогает мне в судах по налоговым и информационным спорам.
   Вторая судьбоносная встреча с Эрикой Юлиусовной. Иностранный язык. Немецкий, разумеется. "В диплом". Эрика берёт зачётку и говорит: "Ты, Игорь, "идёшь на красный". И я тебя хорошо знаю. Я безусловно поставлю тебе "отлично". Но честно скажу: на твёрдую четвёрку ты отвечаешь. Но на пятёрку..."
   Я закончил институт с отличием. Спустя три года я купил в книжном магазине три тома самого большого немецко-русского словаря и с тех пор всю жизнь "отрабатываю" этот аванс. Эрика была хорошим психологом. Сразу после развала СССР она вместе со всею своей семьёй (а муж чисто русский, отставной офицер) уехала в Германию. Насовсем. И далеко не одна она.
   Отметим, что тогда не было не только поголовной сотовой, но зачастую и обычной телефонной связи. Вернее, с ней была типичная советская "напряжёнка". Те, кому удалось "пробить" домашний телефон, автоматически считались удачниками "по жизни". Примерно как сейчас чиновники. Директора ГТС по значимости приближались к депутатам Госдумы. Там процветали и взятки, и поборы. Это была одна из "кузниц" будущего рыночного цинизма и беспредела, наряду с зубопротезированием, торговлей мясом и фарцовкой. Руководство КПСС, обслуживаясь в спецраспределителях, естественно, "прощёлкало" этот опасный фактор.
   Учили в вузах не просто хорошо, а очень хорошо. Добротно. Многие удивляются широте знаний и компетенций, в частности, автора этих строк. Но что же в этом удивительного, если учебный план подготовки инженера-экономиста (сейчас такой специальности - 1714 - к сожалению, нет) предусматривал наряду с собственно экономикой, экономической теорией и бухгалтерским учётом:
   - углублённую высшую математику;
   - теорию вероятностей;
   - техническую механику (сопромат - "сопромуть");
   - теоретическую механику;
   - инженерную графику;
   - программирование на ЭВМ;
   - материаловедение;
   - философию...
   И это, естественно, далеко не полный перечень.
   Теперь представим, что хорошо успевающий студент всё это, хотя бы поверхностно, усвоил! Что ж, не удивительно, что...
   Впрочем, забегая далеко вперёд, расскажу быль:
  
   Наши дни (2012 год). Я принимаю зачёт по экономической дисциплине у экономистов. Передо мною типичная "платница". Сидит и ждёт, пока ей поставят зачёт. Ну а как же может быть иначе?! (О каких взятках речь?! Ведь платное обучение - это и есть узаконенная взятка, как всердцах сказал по местному телевидению один из ректоров.)
   И вот сидит она, сердешная, передо мною и хлопает глазами. Заведомо скачанный из Интернета её реферат смотреть - себя не уважать. Потому я просто задаю ей по теме её реферата наипростейшие вопросы.
   - Так, тема "Инновации и инвестиции"...
   - Да. Кажется...
   - И что же это такое - инновации?
   - М-м-м... Это что-то новое...
   (Поверьте, такой ответ для современного студента вовсе не самый плохой. По сравнению с молчанием или дефинированием инноваций как приобретение новой шубки.)
   - Ладно. Ну а инвестиции?
   - Это... вложения...
   - Великолепно! Осталось сказать, чего!
   Молчание.
   - Ну, чего вложения? Начинки? Труб большого диаметра? Повидла?
   - Нет...
   - А чего?
   - Денег?.. - очень неуверенно.
   - Супер! Осталось сказать куда. Так куда?
   Глухое молчание.
   - Перебираем варианты. В стол?
   - Нет.
   - В карман?
   - Нет.
   Поскольку видно, что это перечисление может длиться очень долго, я решил помочь. На свою голову.
   - Маркс что написал?
   Молчание.
   - Ну как называется его основной труд?!
   Ответ превзошёл все мои самые смелые и невероятные ожидания. Она тихонько, почти шёпотом, спрашивает:
   - А кто такой Маркс?
   - !!! ... !!!
  
   Наивные идеалисты могут мне возмущённо сказать: "Так чего же вы не поставили её неуд?!"
   На самом деле это будет крайне некорректный вопрос. Мог. Но в таком случае нужно будет поставить неуды 90% всех студентов, в том числе "платникам". И "благополучно" закрыть вузы. И перевести всю профессуру на биржу труда или улицы мести. А ведь "уплОчено"!
   Можно привести аналогию. Представьте себе магазин. Обычный такой магазин, на входе которого стоит "фэйс-контроль" и даёт каждому подошедшему потенциальному покупателю "в морду". Вот с таким же успехом можно поставить и "неуд". Какая связь с магазином?! Так, к сожалению, мягко говоря, самая наипрямая...
   Справедливости ради скажу, что первые признаки такой, с позволения сказать, "системы" обозначились ещё при Советском Союзе, и совпали как раз с началом "перестройки" и началом коммерциализации всего и вся. Но тогда это ещё воспринималось просто как побочное явление.
   Вспоминаю "тех", советских "вечерников", у которых, будучи аспирантом, преподавал. Пытливые ещё глаза, искреннее желание понять суть. Практически любой тогдашний "троешник" по сравнению с нынешним типичным средним студентом, к моему ужасу, выглядит гением. До сих пор некоторые из "тех" выпускников узнают меня на улице. Особенно мне запомнился один азербайджанец, Эльчин. Он очень старался и был самым усердным студентом, многое усвоил. И вот уже более 20 лет он содержит семью, торгуя на рынке.
   А тогда... тогда я шёл на каждый экзамен, зачёт как на войну, с ватными ногами, чтобы "не расплескать" знания. О том чтобы списать реферат, курсовую, не могло быть и речи. Кстати, некоторые мудрые современные преподаватели требуют рефераты и курсовые ...в рукописном виде! Над ними смеются как над ретроградами, издеваются, жалуются на них. А ведь они ...правы! "Скопипастить" на компьютере, оставив голову девственно чистой - это мгновения, а при переписке волей-неволей кое-что, да усвоишь... Хотя стоит признать, что это, конечно, эрзац-выход.
   Но списать тогда реферат и курсовую нельзя было не только из-за недостаточных технических возможностей. Каждый преподаватель на калькуляторе (а до начала восьмидесятых и на логарифмической линейке! - я её ещё застал) самолично проверит все расчёты до последней запятой.
   Вот локальная иллюстрация качества обучения. Философию я "проходил" 31 год назад. Но до сих пор я могу "из любого положения" без запинки отчеканить: "Закон - это существенная, устойчивая, повторяющаяся, внутренне присущая явлениям связь и взаимная обусловленность". И это далеко не единственное определение, которое я помню.
   Второй легендарной для меня личностью в вузе был Моисей Исаакович Глинер. И ездил он, как ему и "было положено" на "Запорожце"! Ох, и вредный был! Язва! Непонимания чего-либо просто не переносил, уничтожал морально саркастическими колкостями. Мне программирование, да и техника вообще нравились, поэтому я пытался понять. И это мне удалось. И даже не просто удалось, а я был причислен к лику любимчиков МоисейИсакыча. А если учесть, что я был экономистом, а не "электроником", то, наверное, есть чем гордиться.
   С тех пор я не только изучил не один язык программирования, и даже написал на одном из них материал к кандидатской, но и практически не нуждаюсь в инструкции к большинству многочисленных гаджетов, с которыми охотно взаимодействую.
   В 1991-м Глинер уехал в Израиль. Вот такие "германско-израильские" грустные тенденции...
   И ещё пара значимых моментов из периода 1975-1985. В те годы я, как выпускник музыкальной школы, увлекался коллекционированием западной и всякой рок-музыки. Да-да, именно "той самой". И знавал многих таких, в том числе намного масштабней меня. На моих магнитофонных бобинах были практически полные коллекции "The Beatles" (разумеется!), "Queen" (а как же!), "Nazareth", "Uriah Heep", "Pink Floyd", "Deep Purple", "Abba", "Kiss", "Rolling Stones" и мн. др. Напомню: время именно то, про которое говорят, что коварное КГБ отлавливало и сажало всех, у кого обнаружит что-либо подобное. Так вот, это не просто неправда, а ложь. Даже наглая. У нас в институте проходило не только великое множество абсолютно легальных дискотек на этой основе, но и проводились открытые, весьма компетентные лекции о творчестве того же "Pink Floyd". Где лектором выступал не кто иной, как главный фарцовщик города.
   Почему я увлёкся этим? Во-первых, потому что радио прямо корреспондировало с "магнитофонным делом". Но главное, пожалуй, состояло в том, что я как человек, которого учили музыке, остро воспринимал системное совершенство этих групп по сравнению с нашей искусственно примитивной эстрадой. Я мог не просто на эмоциях, а вполне профессионально оценить и полифонию, и количество музыкальных тем, и звучание. И всё это было отнюдь не в нашу пользу. Не в пользу нашей, намеренно кастрированной "меховыми дедушками" эстрады. Разве что "Песняры", "Ариэль", да ещё несколько доперестроечных творческих самоубийц пыжились из последних сил демонстрировать то, что "могли бы, кабы дали бы". Но!..
   Дебелые поросёночные, матрёшечно-натужные персонажи с оперными голосами никак не могли "закрыть" нишу молодёжной потребности, и уж тем более конкурировать с сэром Полом Маккартни, не сэром Джоном Ленноном, ни даже с Элтоном Джоном. И даже вопли "Пэплов" (к которым у меня до сих пор аллергия) не могли заглушить системного совершенства их творчества.
   Трудновато, конечно, было таскать через весь город на перезапись катушечные "Маяк-203", "Орбиту-303", а впоследствии и кассетную "Тонику"... Но, чего в молодости не сделаешь?
   Об одежде. И об очередном расхожем злонамеренном мифе (который молодые слушают, раскрыв рты), что все мы тогда ходили в серых мешках, маоистских френчах и кирзовых сапогах с портянками. Это всё равно как американцы говорят про нас, что у нас по городам ходят медведи с гармошками и трескают с мужиками и оными же матрёшками водку. Конечно же, всё было совсем не так.
   В то время основным средством передвижения был общественный транспорт, а удельный вес т.н. "офисного планктона" и чиновников из-за того, что работали десятки крупных предприятий, был ничтожен. А оттого было просто непрактично ходить в костюмах и накрахмаленных сорочках с галстуками.
   Но это совсем-совсем не означает, что ничего "из одежды" у людей не было. Лично в нашей семье (рабочего и лаборантки) у меня и моего отца наличествовали десятки рубашек самых разных оттенков и фасонов, не меньшее количество самых изысканных галстуков (один из них и сейчас может блеснуть стилем), несколько великолепных костюмов "двоек" и "троек", набор шапок из ондатры, песца, бобра и пыжика (не считая кроликов), а также около десятка модельных туфель. Костюмы были и "наши" (ивановские и московские), и чешские, и польские. До сих пор помню название: "Одевне заводы Тренчин, награждённое Орденом Труда".
   Обувь тоже и "наша" (костромская), и питерского "Скорохода", и финская, и знаменитый "Salamander", свободно и не шибко дорого в Москве купленный мною самолично. Были и лакированные (сейчас такие стоят бешеных денег). Что интересно, наши, и скороходовские, и костромские совсем не сильно, и отнюдь не фатально отставали по качеству от мировых грандов. По сроку же службы... (!) Обувь била все рекорды. При условии наклеек "профилактики" и/или коррекции каблуков туфли свободное дело могли "проходить" и 10, и 20 лет. Уж мода сто раз прошла, а они могли дожить до следующего "цикла" (были у меня одни такие тупоносые с хищной отделкой). Сейчас - один - два сезона это нормально, а три-четыре - предел мечтаний.
   Если надо было показаться на публичном мероприятии (что ресторан, что театр, что кино), людей, выглядевших как настоящие денди (и безо всяких кавычек!) было весьма и весьма немало.
   А если ещё "включить" стиль!.. Лично у меня был такой. Самый простой. Но эффектный. Я предпочитал чёрно-белую гамму. Чёрный плащ, белое кашне, остроносые зеркальные туфельки, шляпа... Не хуже Боярского! И это был обычный парадный вид. Вообще, если бы я тогдашний, пусть даже и в "орбитовских" джинсах предстал рядом с современным молодым человеком, то никто не заметил бы никакой разницы. И только тогда, когда современный достал бы из кармана смартфон, а я бы чемодан с магнитофоном - только тогда сказали бы: "Парень-то из прошлого!.."
   Не подумайте в очередной раз, что я восхваляю Советский Союз! Просто не надо лгать. Действительных пороков советского общества и без того хватит.
   Что касаемо поголовного чтения, то тут советское общество и безо всякого преувеличения реально давало фору всем странам мира по ...количеству книг на личных полках. По реальному чтению, правда, была несколько иная картина, но тоже неслабая. "Хрусталь, ковры и книги" - вот богатство советского человека. (Ну и золотишка в меру.) В нашей семье четыре книжных шкафа были забиты классикой в два ряда. В роскошных переплётах. И многое из этого (не стану врать - далеко не всё) я действительно прочёл. К счастью, добрая часть и сейчас сохранилась.
   Ещё одна важная деталь. Как это ни странно прозвучит, в 70-е - 80-е годы между нами и Америкой технического отставания ...практически не было. Не надо путать реальное конечное потребление (тут да, конечно) и возможности с наличием. Поясню.
   Если в восьмидесятые годы зайти, к примеру, в облстатуправление, то там можно было увидеть и первые отечественные "персоналки" (с "Тетрисами" между прочим!), и наши принтеры. Удивлены? А это так. А вот в "обиходе"... там да. Старый бабушкин утюг всё ещё был в строю.
   Благодаря "мудрой", а лучше прямо сказать - откровенно тупой и недальновидной политике "меховых дедушек", мы, советские молодые люди, чувствовали себя на задворках человечества. У них-то в молодости из всех гаджетов в ходу была одна гармонь, да и то не всегда. Так они полагали, что и поколение 80-х этим удовольствуется. Глупо.
   Последствия за окном.
   К тому же, отставание конечного потребления от технических возможностей (в Космос летаем!) породило, или нет, усилило такое традиционное российское уродливое явление как самоуничижение. Из-за которого "в упор не видели" даже того, в чём мы не только не уступали, а даже преуспевали.
   То и дело с разных сторон слышалось: "Ведь вот какие мы, сирые, убогие!" А как насчёт речных и морских красавцев на подводных крыльях?! "Ракеты", "Метеоры", "Восходы", "Кометы"? Или они так естественно вошли в жизнь и к ним так привыкли, что они стали частью природного ландшафта?
  
   Кстати будет привести знаковый фрагмент из моего разговора с одним "советским" профессором. Приведу его без комментариев, поскольку он говорит сам за себя, и его разные люди могут оценить диаметрально противоположно.
   "А что тебе важнее,- спросил он,- чтобы "Метеоры" на наших реках или чтоб в Египет можно свободно вылететь?"
   "Метеоры..."
   "А мне - Египет!"
  
   А как насчёт всемирно известных часовых марок, некоторые модели которых не уступали швейцарским? Не советую возмущённо трещать тем, кто "не в теме". Я "в теме" по одной простой причине: как я уже упоминал, мой отец, слесарь высшей квалификации, в свое время профессионально занимался часами. И я навсегда запомнил, как он мне показывал:
   - Вот, смотри. Швейцарские часы толщиной всего в два миллиметра! А вот наши часы - два с половиной миллиметра.
   Про знаменитые "Командирские", "Полёты" и "Славы" говорить не буду - "общее место".
   А как насчёт речных моторных лодок "широкого потребления"? "Прогресс", "Днепр", "Крым"? И особенно пластиковый красавец "Нептун" с одноимённым мотором. В наши дни он бы смотрелся, во-первых, полностью аутентично (то есть современно), а во-вторых, современный американец сел бы в него абсолютно без позора. Как сейчас помню его, ослепительно красного цвета, стоящего в середине 70-х годов посредине зала городского универмага на Урале. Абсолютно свободно. 650 рублей.
   Спорт и балет оставим как трюизм (банальность по-русски).
   А как насчёт бесплатных санаториев и домов отдыха? Очень хороших, приходилось бывать.
   А как насчёт доступности стоимости поездов и авиарейсов чуть ли не в любую точку страны? В любой таёжный райцентр летал или вертолёт или "Аннушка". Тоже приходилось летать - я уже обещал писать только о том, с чем сталкивался лично.
   А как насчёт буквально копеечных, практически дармовых цен на бензин? Даже лодку "Прогресс-4" с мотором "Нептун-23", который "жрал бензин" в расчёте на расстояние как грузовик (специфика водных моторов) "Заправить" на сто километров стоило около трёшки.
   А как насчёт полной натуральности нашей косметики?
   Но всё это сочеталось с такими уродливыми ляпами, пороками и головотяпством, что просто тонуло, терялось в нём. Это тоже правда. "Ущербными на ровном месте" нас делало отсутствие абсолютно банальных и нехитрых в исполнении вещей. Джинсов, кроссовок, красивых очков (какой дурак придумал универсально стариковские роговые оправы, которые, особенно на детях, смотрелись как валенки и шапки-треухи?!).
   Последствия за окном.
   Помню как я, унаследовавший от отца универсальность рук (в сочетании с богатым набором инструментов), специально освоил обточку и вставку стёкол в очки (астигматизм), чтобы "децентрировать" их, и не носить детско-стариковские роговые уродцы на носу! Техническая операция, абсолютно тривиальная и обычная в наши дни. Что мешало? Ответ уже дан давно: система. Ну, пусть так. Но я бы, тем не менее, назвал эту причину по-иному. Не столько система, сколько полное отсутствие мозгов на форе эгоизма "руководителей и направителей". Которые сами, между прочим, щеголяли в импорте.
  
   Итак, подходил к концу четвёртый курс моего института. И я понял, что подходит время, когда необходимо делать в жизни крутой поворот. Итак, я, толстоватый домашний юноша, воспитанный в пуританской строгости (кстати, забыл упомянуть, что я был в семье единственным ребёнком, но тем не менее):
   - очень много умел делать (но прикладного толку от этих умений не просматривалось);
   - отличник (ну и что?);
   - не имеющий никаких шансов на собственную отдельную жилплощадь (на получение своего жилья могли претендовать исключительно "женатики", лучше с детьми. А у меня "Чтоб никаких жён!" Получался замкнутый круг. Чтобы была семья, где-то надо начинать, а чтобы где-то начинать жить - потребна семья!).
   Я хорошо поразмышлял, и ...сам, безо всяких связей, знакомств и наследственного опыта явился в отдел кадров Костромского УВД. Это было тем более нетрудно, что было в пяти минутах ходьбы от родительской квартиры, и ровно на полпути дороги в институт.
   Меня встретил капитан Зленко - никогда его не забуду. Он уже давно полковник в отставке. Пал Саныч принял меня просто и приветливо. Весь страх и смущение как рукой сняло. Поговорил со мной об учёбе, о жизни и сказал: "Давай-ка, пока пишешь диплом, проходи медкомиссию, оставь заявление и готовься".
   И когда после отличной защиты диплома все с трепетом пошли на распределение, мне туда идти было уже незачем. Потому что ещё за месяц до этого в институт пришло строгое официальное письмо, в котором говорилось, что после получения диплома студент Астафьев И.В (то есть я) поступает в распоряжение Управления внутренних дел Костромского облисполкома. Все сокурсники были, мягко говоря, удивлены. Да что там удивлены - ошарашены! Да что там ошарашены - потеряли дар речи. Ты??!!!
   "Я", - говорю. Жизнь, вернее, я сам, делала крутой вираж. Началась моя служба.

СЛУЖБА

  
   Отгулять положенный мне по закону месяц после вуза не удалось. Служба. Сам выбрал. Тридцатого июня у нас был выпускной, а уже третьего июля я был на своей первой ревизии.
   Первый вопрос, который я услышал в отделе кадров (из-за стенки), был такой: "А кто за ним стоит?" В полный голос, между прочим. И так же в полный голос я услышал ответ: "Никто. Этот из простых." "Ну тогда пусть идёт в ревизоры ФПО (финансово-планового отдела)! Там не могут найти...",- был ответ.
   Поясню. Когда я зимой обсуждал место моей будущей службы, то речь, безусловно, шла об экономической работе. Такие участки были в милицейском ОБХСС, ОИТУ (тогда так называлось "тюремное ведомство") и ФПО. В ОБХСС я не проходил по здоровью. По мозгам проходил, а по нормативу - нет. Оставалось ОИТУ, плановый отдел. Но перед самым зачислением возникла "закавыка". У профсоюзного босса области (всесильного председателя Облсовпрофа) был племянник. То ли "механик", то ли "технолог" по специальности. И решил он "надеть ему погоны". А куда ж его "пристроить", как не в плановый отдел?! Спросу нет, ответственности нет. Деньги и льготы наоборот - есть. Вопросы есть?- вопросов нет.
   Потому судьба его племянника Стаса была определена. А моя, стало быть, нет.
   Так я и стал ревизором. Впоследствии стало ясно, что это тот самый случай, когда "Не было бы счастья, да несчастье помогло!"
   Что такое "ревизор ФПО УВД"? Это сплошные постоянные командировки на ревизии всех подведомственных подразделений, хоть как-то связанных либо с деньгами, либо с ценностями, либо с бланками строгой отчётности. То есть из 12 месяцев в году на командировки выпадало около восьми.
   Оформляя меня, инспектор отдела кадров, капитан, снисходительно спросил:
   - Да ты знаешь ли, сколько получать-то будешь, олух?
   - Нет,- честно ответил я.
   - Двести! Восемьдесят! Два! Рубля!- отчеканил он, как прописью написал.
   У меня захватило дух. Если прибавить сюда командировочные, форму, то это была зарплата вузовского профессора! Это у молодого специалиста то!
   Насладившись произведённым эффектом, капитан коротко приказал: "Завтра к 9-00! Свободен!"
  
   А суть обязанностей ревизора заключалась в абсолютно совершенном знании всех типов бухгалтерского учёта, федерального, местного, гражданского и милицейских законодательств и экономики любой отрасли.
   "Всего лишь".
   Сегодня ты проверяешь "лесную" колонию (две организации в одном: собственно колония и производственное предприятие), завтра "швейку". Затем РОВД с бюджетным учётом, потом машиностроительную колонию, торговую базу, ГАИ, контрагентскую колонию, "пожарки" (профессиональную или военизированную), вневедомственную охрану...
   В общем, не было только банка, деятельность которого, правда, также отчасти приходилось знать, но поверхностно. Вот такая мне выпала практика!
   Итак, третьего июля, разгар лета 1982 года я уже был со своим шеф-наставником, старшим лейтенантом Фунтовым (всего-то на три года меня постарше) на своей первой ревизии в женской "швейной" колонии. Володя Фунтов, как и все ревизоры, был профессионал. Во всём, как и подобает ревизору. Бухгалтерию знал в совершенстве - факт.
  
   Фунтов был страшно юморной. А я это ужас как ценю. Не могу не привести два эпизода "от Фунтика", которые даже в пересказе сохраняют колорит.
   1. Возле УВД была площадь Конституции, где в большом сером здании располагался райком (и КПСС и ВЛКСМ). А посреди площади тогда, огороженная кокетливой изгородью, находилась КНС-ка (канализационно-насосная станция).
   Выходим мы с ним как-то на остановке из троллейбуса и ощущаем характерный "аромат" КНС. Фунтов весьма громко и вполне серьёзно, зажимая нос, говорит:
   - Опять в райкоме насрали!..
   2. Вова извещает дальний район о том, что приедет с проверкой. По междугороднему телефону. В трубке характерные для тогдашней связи скрип, шум, ничего не слышно. Он, сделав из ладони мини-рупор, ведёт такой разговор:
   - Вы меня слышите?!
   - Да...
   - Это с вами говорит начальник ревизионного отделения Управления внутренних дел Костромского областного исполнительного комитета старший лейтенант внутренней службы Фунтов Владимир Иванович!
   С другого конца доносится:
   - Кто, кто?
   - С вами говорит начальник ревизионного отделения Управления внутренних дел Костромского облисполкома старший лейтенант внутренней службы Фунтов Владимир Иванович!
   - Кто, кто?
   (Все уже лежат под столами!)
   - *****! Да Фунтов, Фунтов!!!
   - А-а-а! Фунтов...
  
   И вот я с Володей приезжаю на простом рейсовом автобусе "на задание". Он в форме, я ещё "неаттестованный", "по гражданке". "Фунтик" (так его кто ласково, кто как звали все) скептически посмотрел на мои собственноручно подогнанные по ляжкам отечественные джинсы, хмыкнул и многозначительно сказал: "Ну-ну..." Я, естественно, не понял.
   Начальник женской колонии и директор предприятия, посмотрели на меня, как на непонятного происхождения щенка, потом друг на друга и повторили то же самое: "Ну-ну..." Я снова не понял, но уже насторожился.
   - Щас поймёшь!- успокоил Фунтов.
   Начальник колонии, "хозяйка", вызвала ДПНК (для тех, кто не читал Довлатова - дежурный помощник начальника колонии) и, показав на меня (тот прыснул), спросила: "Ясно?"
   - Понятно. Сделаем, всё будет в порядке!"- был мгновенный ответ.
   Через минуту в комнату заходят две прапорщицы. Как бы это сказать... Росточком метра под два и чуть поменьше в диаметре.
   Боксёра Валуева видел кто-нибудь? Майка Тайсона? Примерно то же, только другого пола.
   - Вот!- сказали им, указывая на меня.
   - Уга,- ровно ответили они.
   ("Фунтик" в углу загибается от смеха.)
   Пошли в "зону". Лязгнули автоматическими замками третьи двери и почти сразу же я услышал свист. Откуда ни возьмись, с разных сторон как муравьи на гусеницу, возник рой разнокалиберных женщин в серых одеяниях и одинаковых платьицах "в горошек". "Мини" представляете? А "микро"? Ну, в общем, этот фасон сейчас назвали бы "нано".
   И вот "картина маслом":
   Впереди спокойно идёт "Фунтик" и деловито обсуждает с директором производственные вопросы. Позади их иду я, а с обоих моих боков на расстоянии полсантиметра мои охранницы. Чего только я не услышал!.. И про то, как... надо бы..., и что и куда вставить... да зафиксировать... много чего!
   В конце рабочего дня Вова, весело смеясь, осведомился, что я планирую "надеть" завтра. Я сказал, что если не подыщу монашеского балахона с капюшоном и верёвочкой, то хорошо бы облачиться в большой жестяной бак с дырой для головы. Причём, остальные дырки были бы вторичны.
   Так состоялось моё "боевое крещение".
   Впрочем, в помещениях (что производственных, что жилых) эмоциональный фон был другим. Там можно было видеть, что тоскливые глаза могут быть и грустными, и весёлыми, и задумчивыми, и дерзкими.
   Ревизорский период очень многому меня научил. И формальному, и неформальному. Но главным впечатлением от "органов" 80-х был железный порядок и дисциплина. Даже в отклонениях от правил. Система работала безотказно и очень чётко. В самом лучшем смысле этого слова.
   Поскольку в то время милиция и внутренняя служба не была раскидана по разным министерствам, то все служили вместе. И милиция, и "пожарка", и "костыльные войска" (вневедомственная охрана), и "следаки", и "тюремщики", и гаишники. Вместе патрулировали улицы, вместе ездили в колхоз, вместе шагали на смотрах по улицам.
   К большому сожалению, сравнение "тех" "ментов" с нынешними (да простят мне моё мнение!) будет отнюдь и отнюдь не в пользу наших дней. Специфика нашей работы предусматривала деятельность как в форме, так и "по гражданке" с соответствующим набором документов. Так вот, оказавшись "по гражданке" в любом незнакомом месте, с любой проблемой можно было смело обратиться к любому милиционеру, что офицеру, что сержанту, и всегда получить всемерную помощь, при этом даже не всегда представляясь. Удостоверение практически не требовалось. Достаточно было сказать: "Мужики, не поможете... (не подскажете, не подбросите)"
   Вмиг - и чаем напоят, и дорогу не просто покажут-расскажут, но и (если есть на чём) и подвезут. Особенно не селе.
   Как-то я в наши дни по привычке и наивности попробовал в Москве спросить у полицейского дорогу. Больше я такого делать, пожалуй, не буду... Во-первых, бесполезно, во-вторых - боязно как-то...
   Но тогда было "проклятое советское прошлое" - как с нажимом повторяют многие из некоторых. Когда ходить по улицам в любое время дня и ночи можно было куда спокойнее, чем при доброй частной инициативе. Впрочем, кому как. Ведь на джипах с персональной охраной везде хорошо.
  
   Начались мои самостоятельные ревизии, служебная подготовка, и меня не быстро, но верно (за чем я, собственно, и пришёл в "органы") стали превращать из юноши-инфанта в мужчину-офицера. Но это превращение было сопряжено не только и не столько с приобретением многих полезных навыков (кроме вышеприведённого это и умение планировать свои действия, сочетать руководство и подчинение, умение выживать в малоприспособленных для этого условиях, шить, готовить, согреваться и т.д.), сколько с пониманием наличия некоторых весьма непрезентабельных сторон жизни. Здесь нельзя не вспомнить ещё одну "опорную точку".
   Зима, глухой крайне восточный максимально удалённый райцентр нашей области, "лесная" колония. Я, как и всякий ревизор, размещён в половине гостевого щитового домика, оборудованном под подобие гостиницы. В другой половине, опять же традиционно, проживали не местные партхозработники.
   Вечер, вьюжит. Темень несусветная. Хрипло лают собаки. Я после дня корпения над документами бреду в домик. Мне предстоит долгое растапливание печки сырыми осиновыми дровами, "любезно" предоставленными хозобслугой из спецконтингента, слушания приёмника "на ночь" и умывание ледяной водой, если её в очередной раз не "прихватит" морозом). Ни телевизора (он появился много позже), ни радио в домике нет. Хорошо, что у меня есть маленький приёмник.
   Но этот вечер выдался хлопотным. Зайдя в домик, я с удивлением обнаружил, что печка уже натоплена (это плюс!), но в соседней комнатке раздаётся сопение, хрюканье и бормотание. Не успел я снять шинельку, как там зажёгся свет и я услышал полуматерную словесную белиберду. Она была изрыгаема полковником из отдела кадров области, прибывшим "инспектировать" колонию. Фамилию его я запомнил, конечно, навсегда, но приводить не стану. Тем более, что полковников с такой фамилией было два. Два брата. И второй не шибко походил на первого. Но передо мной был первый.
   Видок у него был до предела и сверх всякой меры "переинспектировавшийся". Собравшись с остатками мыслей, это мурло попыталось приказать мне: "Ну... слышь ты... лейтенант. Я вот тут немного перепачкался,- и показывает на облёванные и обделанные штаны,- так ты мне... тут... давай-ка подстирай к утру!"
   Я говорю: "Вы уж извините, товарищ полковник, но я этого делать не стану".
   Ответ был предсказуем. Он был длинен, долог, полон мата, угроз и хамства с последующей блевотиной. Очень хорошо, что он ещё не располагал оружием, порядок обращения с ним, хвала Всевышнему, соблюдался относительно строго. Эту ночь, разумеется, спать мне не пришлось. Об этом "позаботилась" великозвёздочная офицерская скотина. Наутро его увезли, слава богу. С тех пор я, наряду с традиционными критериями, решительно делю людей не на тех, кто "пьёт" или "не пьёт", а на тех, кто умеет или не умеет пить.
   И "на полном серьёзе" советовал бы подвергать кандидатов на ответственные посты соответствующему испытанию. Кстати, я такие неформальные испытания прошёл. Раза четыре. С неизменным успехом.
   В этой связи позволю себе сделать лирическое отступление. Спустя годы я убедился, что чтобы узнать человека есть три достоверных способа.
   Первый самый надёжный, но долгий. Прожить и проработать с человеком изрядное количество лет.
   Второй короче, но почти такой же надёжный. Дать человеку власть, хоть и на время. И вся гадость полезет как повидло из пирожка.
   Но это долго и не всегда возможно. Есть самый малозатратный и быстрый "экспресс"-способ. Хорошо выпить с человеком. Мне ещё не приходилось встречаться со случаем, когда сущность человека не становилась видна после первой бутылки водки.
  
   Что было за годы службы самым трудным для меня? Нет, не разъезды, не работа и не служба. А вынужденное "взаимодействие" с такими вот "начальничками", которые чем меньше "умели пить", тем более рьяно это проделывали.
   И ещё я сделал для себя важное наблюдение. Поделюсь. Оно состоит в том, что пресловутая фраза "Пьяный был - ничего не помню!" чистейшей воды ложь и "отмаз". Всё он (она) прекрасно помнят! И никак иначе.
  
   Вернусь к первому году службы. Он был, как, впрочем, и многое в моей жизни, нестандартным. Обычно первое звание присваивали в течение трёх месяцев. А тут три, четыре, пятый пошёл!.. (А зарплата-то моя всё не "наступает"! Довольствуюсь крохами от старшинского оклада!) На все вопросы один ответ: "Ждите". Сколько? Сколько надо, столько и ждите.
   Причина выяснилась с первыми заморозками. Оказывается, Леонид Ильич Брежнев об эту пору был очень плох. Какая связь? Оказывается - прямая. Все присвоения званий были приостановлены. И так вышло, что время присвоения таки мне первого звания совпало со смертью Леонида Ильича.
   В пионеры я был принят в год 100-летия со дня рождения Ленина, в комсомольцы - в год Московской Олимпиады, а первое звание получил вот так.
   Каждый новоиспечённый офицер должен был пройти месячные курсы "молодого бойца" по специальности, то есть переподготовку. Наше подразделение было прикреплено к Горьковской (ныне Нижний Новгород) высшей школе МВД СССР. Я попал в декабрьский "заезд", предновогодний. Но вот уже прошли "ноябрьские праздники", уже ноябрь клонится к закату, а приказа о присвоении всё нет. И вот (28 ноября!) он поступает. Взял, да и пришёл! А первого декабря согласно предписанию я должен был быть уже в "Нижнем". При полной форме и спецзвании. Весело! Вот незадача. Ни удостоверения, ни формы - нет как нет. "Зараньше"-то не положено!
   Ни как "шиться", ни как носить форму - ни малейшего представления ("боевые штаны" военной кафедры не в счёт!) Кстати (вот интересно!), за время обучения на военной кафедре мне пришлось "в закрытом режиме" поносить во время дежурства гимнастёрки образца 40-х годов (кафедра была "укомплектована" исключительно ими)! Этот набор "пиджака" мы и называли "боевыми штанами".
   В общем, на подготовку к десантированию в роли офицера у меня есть ...целых два дня! Напомню: Интернета тогда ещё не было. Ситуация комичнейшая. На складе мне с грехом пополам подобрали форму (в "первом приближении"). При этом половина "предметов" либо отсутствует, либо решительно не вписывается в мои габариты. Либо я в них никак не вписываюсь.
   Я, проявив навыки журналиста-стрингера и мошенника одновременно, ухищрённым способом попал в закрытый армейский гарнизон, и добыл там в "Военторге" зимние форменные башмаки. А как я два дня дома "шился" - то отдельная песня. Ни плакатов, ни указаний (кстати, подобные сведения, между прочим, составляли тайну! - вы не поверите!) Это сейчас в Интернете можно найти секретные коды военных баз. А тогда расстояние эмблемки от края петлицы было в гражданском обиходе такой же тайной, как полётные карты. Нет, плакаты в хозчасти и ателье, конечно же, были. Но цифровых фотоаппаратов тогда,- вот беда!- тоже не было, как и камер на мобильных. Да и мобильных-то, собственно, не было. Вот такие трудности были! Как жили - непонятно!
   С такой силой сутки напролёт я никогда не шил. Все пальцы, несмотря на два напёрстка, представляли собой, как у каратиста, сплошную кровавую мозоль. Никто не может представить, сколько всяких бирюлек надо нашить только на один китель. Посчитаем для любопытства.
   На каждый погон крепится по две звёздочки. На петлицы - по эмблеме. И затем всё это - сквозным (лучше скрытым) швом - на "пиджак". Причём, если ты пришьёшь "по инструкции", то есть чтоб шов проходил сквозь середину погона, то погоны будут ...на спине! Это надо знать! Чтоб это понять, мне пришлось иногда "шить" одно и то же два раза. А всего таких предметов... Считаем: шинель повседневная, шинель парадная, китель повседневный, китель парадный, плащ-пальто. Пять пар "сквозных" погон! За день. Не считая рубашечных.
   Рубашечные же погончики - это вообще инженерная конструкция. Те же металлические звёздочки, но к ним эмблемка, пуговка и (если не хочешь посмешища со спичками) ухищрённая пуговка к пуговке с обратной стороны. А мы всё гадаем, почему мы были первые в Космосе! "Амеры" такое не проходят!..
   А как насчёт "пробития" иголкой насквозь погона и зимней шинели?! А сколько раз надо это дело пробить, чтоб (да ещё ровно) пришить два погона из плотнейшего картона?! Вот-вот... А кокарды на две фуражки? А на шапку? А у меня "на всё про всё" два дня!
   Всё пришил. Почти всё узнал. И всё же (было бы очень странно, если бы это было не так) один казус всё же пропустил. Со звёздочками. Из-за которых всё же попал в историю.
   Про расстояние их до края погона - 35 мм - я знал. Но в спешке и крайнем утомлении ухитрился отложить на линейке на сантиметр меньше! А все другие прицеплял по образцу. Мелочь? О, нет! Это особая эстетика формы: всё должно быть именно так, как в Уставе. Помню, я тогда, как художник, ещё поскрёб затылок (что-то не очень эстетично!), вроде, близковато как-то... Но проверять, а тем паче перешивать (всё!) никакой возможности, ни времени уже не было. К тому же, дырки-то не алебастром же замазывать!
   Я летел в Горький самолётом. Чешским Л-410. Слякотным крайним ноябрьским утром (а зима 1982-83 годов выдалась "суперсиротской", со сплошными дождями), я, путаясь в полах длиннополой шинели, прибыл к месту повышения моей квалификации.
   Слякотный декабрь совместно в добросовестно рассыпанной по тротуарам солью превратил за четыре недели мои с таким трудом добытые зимние форменные башмаки в просящие каши развалины. Все местные и "опытные" приехали в шинелях и фуражках (это офицерам разрешалось, но это надо было дополнительно знать!), а я, как и подобные мне, замачивали зимние овечьи шапки под струями зимнего дождя, сдабривая их изнутри потом.
   Столовая "Серая лошадь", большой, красивый, но режимный город, серая, вспученная от непогоды Волга... Вечерами те, кто не проводил время за битвами самцов за двух группных красоток (был в Союзе секс, был!), слонялись по городу. Слонялся и я. Навстречу военный патруль режимного города. Для тех, кто не знает: военный патруль режимного города - это как сумасшедший профессор на экзамене, одержимый маниакальной идеей, что никто кроме него предмет знать не может.
   Искусству "козыряния", сиречь "отдавания воинской чести" (смешной оборот) меня научили ещё в "боевых штанах". А вот звёздочки... Они выдавали во мне вероятного хитроумного американского диверсанта, браво, но плохо говорящего по-русски, типа "Какие фаши докасательства?!"
   Отважно шлёпая строевым шагом по солёным лужам, сердечно приветствую образцовую патрульную "тройку" и... слышу уже сзади:
   - Товарищ лейтенант, ко мне!
   Разбрызгиваю лужи в обратном направлении. Образцовый капитан, внимательно изучив моё новое (точно диверсант!) удостоверение зорко смотрит на мои погоны и спрашивает:
   - Товарищ лейтенант, на каком расстоянии от края погон должны располагаться две малые звёздочки?!
   - Тридцать пять миллиметров! - как из однокалиберной пушки выстреливаю я на чистом русском. Бравый солдат Швейк был бы в восхищении.
   Капитан явно озадачен. Он внимательнейше ещё раз смотрит на мои погоны, для верности прищурившись, и говорит:
   - Мне кажется, тут явно меньше... Похоже на 25.
   - Никак нет! - прогавкиваю,- Ровно тридцать пять миллиметров!
   Если бы патрули кроме табельного оружия снабжались ещё и штангенциркулями, несдобровать бы мне, и быть бы доставленному в гарнизонную кутузку. Но линейки у капитана не было, а вид у лейтенанта исключительно бравый. И глаз честный.
   Наконец со словами "А всё-таки меньше!.." он решает отпустить меня восвояси. В школе я, памятуя собственные эстетические страдания, первым делом хватаю линейку и меряю. Мать чесна!- ровно 25 миллиметров! Все ржут до посинения. Но не обидно, а с пониманием: так патруль "развести"!
   Наша учебная группа была представлена, пожалуй, всеми национальностями и местностями кроме, разве что, прибалтов. Украинец был. Белорус был. Казах, кыргыз, туркмен, татарин, башкир, дагестанец (аварец) - были. Ну и несколько русских. И все были настолько дружны, что не то что признаков, запаха национальной розни не было. Киргиз по вечерам читал нам на своём языке кыргызские книги (мы все поражались специальным знакам, обозначавшим их специфические звуки). Татарин вполголоса молился, а башкир - нет. Он отрабатывал каты из запретного каратэ. Мы с архангелогородцем Сашей поднимались на пустынный последний этаж и ...распевали там песни. Неплохо у нас, кстати, выходило! Таджик с туркменом спорили у кого лучше фрукты, при этом зазывая друг друга в гости.
   Не знаю кому как (кому помешала?!), но мне тогдашняя реальная дружба народов очень нравилась. Это было очень хорошее, доброе, тёплое ощущение.
   Быть в то время в Горьком и не пройти мимо места домашнего ареста академика Сахарова было непростительно. Тем более, что все знали, что до особняка местного КГБ и стоящего рядом с ним "дома Сахарова" было от нас пять, от силы десять минут ходу. Мы, как истинные бойцы невидимого, но чётко различимого фронта разбились на группы не более трёх-четырёх персон и пошли "гулять". До самого дома мы "догуляли" свободно. Убедились, что таких "гуляющих", как из праздности, так и по службе, кроме нас там завсегда хватает. И, посмотрев на плотно занавешенные светящиеся окна на первом этаже, пошли назад. Ну не стучаться же в квартиру! Дескать, мы вот тут посмотреть на Вас пришли!
   Но внутренний смысл в этом, на первый взгляд, бессмысленном променаде, думается, был. Хотя бы потому, что практически у каждого это возбудило размышления и мысли, и пусть у каждого свои. Ибо самое страшное - это полное отсутствие мыслей. Как у посетителя "пати".
  
   В частности, лично у меня уже тогда возникали подспудные, ни на чём пока не основывавшиеся следующие домыслы: вот академик Сахаров - великий гуманист. Из гуманных побуждений отказавшийся работать над атомным щитом своей страны. В то время как "у противной стороны" он имеется, и отказываться от него никто не собирается. Это как? Какое-то несоответствие в этом есть.
   Спустя немало лет эти противоречия разрешились сами собой. Ибо в действительности так и оказалось, что великий Андрей Сахаров был не столько против ядерного оружия, сколько, собственно, против самого Советского Союза. То есть за гуманизм с капиталистическим лицом. Насколько это "совместимо" показала жизнь. Которая, как ей и положено, не укладывается, да и не должна укладываться ни в одну чёткую схему.
  
   И вообще, чем старше я становился, тем меньше у меня оставалось стремления и желания развешивать ярлыки. Поскольку оценка одного и того же явления очень сильно зависят от времени, контекста и окружающих событий. В конце концов лично у меня сформировано уже как минимум три совершенно различных и диаметрально противоположных отношения к одному и тому же безусловно великому человеку - академику Сахарову. В этом-то, наверное, и состоит смысл таких "приближений".
   Вернулся я из Горького под Новый 1983 год уже совсем не тем, каким я улетал туда из Костромы.
  
   Хотел бы особо ещё раз отметить вот что. Во многих источниках я читал и слышал про то, как цинично и безжалостно сатрапы из КГБ поголовно вербовали осведомителей "стукачей", какие ужасные последствия наступали за отказы сотрудничества. Не буду спорить. Наверное, это правда. Но я обещал, что буду писать только то, что видел сам. Так вот, за все годы моей службы (а я прослужил в общей сложности восемь календарных лет), мне неоднократно приходилось взаимодействовать с представителями данного ведомства по многим вопросам. ...Кроме вышеуказанного! Были и беседы "штатных кураторов", разумеется, много раз ко мне обращались за профессиональными консультациями. Однако ни разу, никогда не поступало известных "предложений", и не делалось даже таких попыток! Не буду гадать о причинах, это просто факт.
   Зато лично у меня осталось самое благоприятное впечатление об "этих людях" как о специалистах, как о профессионалах. Возможно, моё мнение будет не очень совпадать с общепринятым (а, может, общенасаждаемым?), но я могу лишь попросить за это прощения, но никак его не изменить.
  
   У областного УВД, как это сейчас ни покажется странным, тоже был свой "подшефный" колхоз. Это было особое явление, не упомянуть которое тоже никак нельзя.
   Он носил название "Имени XX Партсъезда". И находился в 30 километрах от областного центра. Водители очень тогда не любили ездить по этой трассе, особенно под осень. Потому что в этот период на дорогу в стороны Костромы выходили "попутчики". Сценарий был один. Каждый гаишник был "прикреплён" к группе "негаишников" из трёх-пяти человек (оперов, экспертов, пожарных и пр.). Его облачали в "родную спецодежду", которая всегда была при нём в особливой сумке, он брал свою родную "палку" и вежливо тормозил попутки, пока в город не уезжала вся "его" группа.
   Председатель Пономарёв, шибко "партейный", которого все называли не иначе как "пономарь", относился к бесплатной рабочей силе по-армейски и по-хозяйски одновременно. "Здесь для меня нет ни майоров, ни сержантов,- вещал он,- В семь утра вы должны быть уже на работе, а в семь вечера - ещё на работе! Кто нарушит - получит дисциплинарное взыскание и будет лишён звания!" (Паразит. Все знали, что это незаконно, но, как это часто бывает в России, "освящено" тем, кем надо.) "Партия, только Партия может мне указывать!"- подчёркивал "Пономарь", давая тем самым понять, что он выше любого подполковника (полковники по негласному правилу от работ освобождались).
   В шесть приходилось встать, ухитриться привести себя в порядок, из чего главной трудностью было, опять же, сходить "до ветру" "по-большому", ибо все официальные "места" были загажены до самой невозможности. И пожрать. Чтобы к семи утра быть уже "на объекте".
   Еды, правда, хватало. Довольно вкусно, добротно и сколько угодно. Собственно, это была единственная статья затрат колхоза на нашу армию, потому на этом не экономили.
   Каждый из нас, безусловно, в это время числился на рабочем месте, только, разумеется, без командировочных. Новички мучались страшно. Потом привыкали, крепли и учились маленьким хитростям. Как ухитриться незаметно вздремнуть на сене, как, обманув бдительность "Пономаря" и его колхозной "службы безопасности" (была такая!), уехать домой чуть раньше семи на попутке. "Служба колхозной безопасности" не дремала.
   Порой утром слышно: "Такие-то! Явиться к старшему для выговора!"
   Неопытные недоумевали: "Как же так! Ведь никто не мог видеть!"
   А опытные, усмехаясь, спрашивали: "А не заметили ли вы часом грибничка рядом? Старушечку? Или пацанчика местного?"
   "Да, вроде был такой..."
   "Ну так получите "пилюлю"!"
   Какой, к лешему, оперативной работе можно было научиться в школе милиции?! А вот у "Пономаря" - вот это была и высшая школа конспирации, и высшая школа маскировки.
   Те, у кого были личные авто, на месяц, конечно же, становились всеобщими любимцами, ибо до города на легковушке было всего минут пятнадцать езды и каждый день посредством этого можно было выкроить лишних полчаса утреннего сна.
   "Мелкая деталь": выходных в этот месяц ни у кого не было. Кодекс законов о труде "отдыхал в сторонке". "Страда", понимашь.
   Я прошёл все ступени и должности "сельхозмента". И рядового силосокидателя, и скотника ("кормил скотов" - так это на нашем языке называлось не без подтекста), и через ночного сторожа зернотока (соответствовало званию колхозного полковника) в элиту - косцы. Сначала рядовым, а затем доработался и до "бугра" - бригадира косцов. Это всё равно что "колхозный спецназ".
   Быть "полковником" мне решительно не понравилось. Казалось, что это рай земной - вместо каторжных работ от рассвета до заката просто провести ночь в кабине старой пожарной машины, стоящей возле тока! При этом потом весь день быть свободным! Хочешь спи, хочешь жри!.. Красота!
   Наконец, "дослужился" до сей "должности". Но зря радовался. Старый, опытный ревизор Женька Кошкин, "полковничавший" на току уже не один год, учил меня, что без бушлата или, на худой конец, полушубка там делать нечего. Это в конце лета-то! Я, молодой "козлик", не придал этому должного значения. Это в ту пору, когда днём ещё можно было загорать?! Захватив с собой лишь лёгкий свитер и термосок с чаем, я отправился на вожделенную заслуженную "халяву".
   До часу ночи я слушал приёмник и попивал чаёк. Потом, наконец, решил предаться тому, о чём мечталось - дрыхнуть или спать. Но не тут-то было! Кабина старенького "Газика" оказалась не только неудобной, но и вмиг приняла температуру окружающего колхоза, а именно чуть выше нуля.
   Как только я не пытался бороться с холодом! И зарядку-то в кабине пытался делать (не для слабонервных!), и скукоживался до формы абсолютного овала - всё равно к утру промёрз до костей и не только не выспался, но, мягко говоря, утомился хуже, чем мешки таскал.
   Утром на меня было жалко и забавно смотреть. В следующую ночь я взял с собой всё, во что можно укутаться, сохраняя видимость ночного стража. Бесполезно! Через три дня я добровольно уступил должность "колхозного полковника" вместе со званием другому служивому. И поступил в косцы.
   Вершиной моего колхозничества был покос. Этому элитному подразделению, разделённому на три бригады (всё как полагается!), вменялась задача окосить так называемые "неудобья" (там, где не сможет пройти автокосилка), а также просушить и отскирдовать всё, что будет оттуда извлечено на будущий корм скоту.
   Майор милиции из ОБХСС (так в то время называлась экономическая полиция, практически мой коллега) был профессиональным косцом, он был родом из деревни. Он научил меня не только профессионально косить (полным полукругом, женщины бы сказали "от бедра"), но и сушить, ворошить, метать стог, насаживать, замачивать, править и отбивать косу. Один сезон я даже смог заменить его на этой "должности".
   У майора был личный автомобиль. "Горбатый "Запорожец" классического голубого цвета. Можете не верить (хотя это чистая правда!), но утром он вёз на нём на работу практически всю бригаду, включая, естественно, меня. Восемь отнюдь не субтильных мужиков. Никто кроме владельца не мог в это поверить.
   "Я вам говорю: поедет! Не впервой!"- уверял бугор. И "рассаживал" нас так:
   Сначала "по комплекции". Ты и ты - на пол. Вы - вполоборота на сиденья. А ты - лёжа им на колени. Выполнять! И ...вы не поверите!- "Запорожец" не только поехал, но и довозил нас туда и обратно тридцать километров!
   Но это была вершина моей колхозной ипостаси. А был сезон, когда я с тем самым племянником того самого профсоюзного босса Стасом оказался в бригаде скотников. Что примерно соответствовало капитану колхозных войск. Там было два самых интересных момента, не считая того, как мы со Стасом, откомандированные на день из коровника на свинарник, чуть не отдали Богу душу в аммиачных парах.
   В коровнике Стас открыл (или, что вероятнее, ему "открыли") единственную тамошнюю забаву, которую он охотно и безвозмездно демонстрировал всем желающим. Он набирал в пригоршню воды, подходил сзади к гигантскому быку, стоявшему в "строгой" клетке и выплёскивал воду ему на яйца. Бык в то же мгновение начинал ссать. То-то радость!
   Но самое интересное было в другой раз. Как-то мы со Стасом проспали с обеда лишние 10 минут. Что соответствовало "выговору с занесением". Животноводческий комплекс стоял почти на трассе и входил в перечень объектов, лично инспектируемых самим "Пономарём".
   Мы решили тайно подобраться к зданию с противоположной от входа стороны, сделав вид, что "мы тут так и были". Бежим по лесной тропке и уже видим, как по трассе, немного обгоняя нас, мчится председательский "Уазик". (Кстати, у "Пономаря", этого колхозного олигарха позднего СССР, было четыре авто. Две "Нивы" - белая и красная,- белая "Волга" и "Уазик".) Между прочим, в городе я никогда не бегал. Ибо мой первый наставник, Володя Фунтов, не уставал повторять присловье: "Нет ничего смешнее бегущего офицера!"
   И вот мы со Стасом несёмся в хлев, и нам уже кажется, что все проблемы позади, потому как до здания осталось немногим более пятидесяти метров, и "на крайняк" уже можно выдвинуть смелую гипотезу о том, что мы просто отошли в лесок, так сказать, "по маленькому". И тут мы останавливаемся как вкопанные. Потому что оказалось, что с двух обратных сторон здание фермы окружено, как замок рвом, навозной речкой, живописно огибающей строение и стекающей в специальную канаву.
   Этой "подставы" мы не учли! Глубина неизвестна. Ширина небольшая - метров пять-семь. Сверху подсохшая корка неизвестной прочности. С той стороны уже слышен фальцет "Пономаря" с явным интересом к нам.
   Мы посмотрели друг на друга и сказали: "Вперёд! Только вперёд!", разбежались и... Подо мной корка провалилась метра через три, под ним - на полметра позже. Оказалось, что глубина небольшая. Не больше метра. Жаль, что наше появление в соответствующем виде видело недостаточно большое количество народу, а то можно было бы продавать билеты. Выговоров мы, разумеется, не получили, ибо весь инцидент был с лихвой компенсирован качеством шоу.
   Председатель очень выгодно продавал заготовленное нашей "армией спасения" сено, поражая покупателей его низкой себестоимостью. Так что китайцы у нас в стране появились задолго до их непосредственного "генетического" появления.
  
   Через год я в совершенстве освоил промышленный бухгалтерский учёт, и стал не просто ревизором, а старшим ревизором. Совсем как в моём самом любимом анекдоте:
   "- Мамочка, а Карл Маркс был экономист?
   - Да Изенька, да солнышко.
   - Как тётя Сара?
   - Нет, Изенька, тётя Сара - старший экономист!"
   Ещё через год я стал старшим лейтенантом и мог уже не просто проверить, а восстановить по документам бухучёт любой сложности, отрасли и типа учёта. А ещё через год я начал подумывать о том, что будет дальше. Заслужив, благодаря "завету Эрики", "красный диплом", и получив такой неслыханный набор практики, было бы, наверное, не совсем правильно всю жизнь провести за этим благородным, но рутинным занятием.
   Не скрою, ещё больше надоело постоянно отказываться от стандартных традиционных ревизорских утех, постоянно слыша: "Опять "этого" прислали!.." И ответ тому, кто ещё не понял, на вопрос "Ну и что?":
   - "Этот" не пьёт и не ***тся!
   Сколько можно мучить бедных бухгалтеров?!
   Я робко спросил у начальника отдела, нельзя ли мне поступить в адъюнктуру. На что тот ответил: "Ишь, чего захотел! Сиди и не рыпайся!"
   В отделе кадров мне был ещё более интересный ответ: "Так ведь туда умных посылают! А ты что, умный что ли?"
   Продолжать подобный разговор было беспредметно. Я пошел в свой родной вуз и поведал обстановку. Профессор, мой будущий научный руководитель, выслушала, примерно с минуту, и сказала: "Через месяц ты будешь в аспирантуре".
   Я оформил очередной отпуск, написав в пункте бесплатной поездки (было положено каждому, хоть во Владивосток и обратно)...Рязань. Почему Рязань? Потому что там была Высшая школа МВД. Я съездил туда, на кафедру бухучёта, к абсолютно незнакомым людям, и попросился в адъюнктуру. Это такая военная аспирантура, для тех, кто не знает. Тогдашний начальник кафедры, добрейший полковник Кочеровец, сказал, что адъюнктура у них только юридическая. "Знаешь что,- говорит,- давай-ка, защищайся "на гражданке", да и приезжай к нам. А мы тебя подождём".
   Во время того же очередного отпуска я ...сдал вступительные экзамены в аспирантуру. Выхожу из отпуска, а вслед за мною в отдел кадров приходит бумага с гербовой печатью, в которой говорится: "Товарищ Астафьев И.В. зачислен в очную аспирантуру Костромского технологического института". В то время наука была в не меньшем почёте, чем служба, и непредставление учебных отпусков и игнорирование требований вузов строго каралось.
   Таких высокохудожественных выражений начальства мне нечасто приходилось слышать. Кадровики поведали, что за последние, как минимум, десять лет, я единственный офицер, увольняемый из "органов" не по "списанию", не за "дискредитацию" или "аморалку", а с правом восстановления по пункту "е" - "Перевод в другие министерства, ведомства, организации".

НАУКА, ГАЗЕТА И БАДМИНТОН

  

ВНЕШТАТНЫЙ КОМАНДИР ПОЛОСЫ

  
   Четыре линии идут параллельно через всю мою жизнь. Экономика, журналистика, наука и спорт. Ни одна не прерывалась, но пересекались они в очень интересных сочетаниях.
   Газета вошла в мою жизнь через институт. На нашей военной кафедре был один необычный преподаватель. Подполковник Штаубер. Звали его Гаврил Петрович. У него была, как впоследствии и у меня, параллельная жизнь. Он был художник-карикатурист. Настоящий. Политическая сатира и юмор. Как-то я, сильно смущаясь, показал ему мои каракули. Гаврил Петрович посмотрел их и предложил: "А давай-ка, я отведу тебя в газету!"
   И вот в назначенное время я, трепеща, подошёл ко входу нашего костромского "Дома печати". Много лет там были редакции наших главных областных газет - "Северной правды" и "Молодого ленинца". Гаврил Петрович привёл меня на последний этаж (а где ж ещё быть "молодёжке"?!) в комнату ответсека, которую он делил с редакционным художником Васей Чистовым, и просто сказал: "Ребят, я вам нового карикатуриста привёл".
   Так началась моя литературно-журналистская параллельная жизнь. Было это на втором курсе института. Мои рисунки, тогда ещё посредством линотипов - свинцовых плашек - стали публиковаться на традиционной для юмора последней странице любого издания. В рубрике "Дебют".
   Если бы я знал, какие последствия будет иметь для меня эта "забава"...
   В то безинтернетное время газета была центром всего. Буквально. И научной, и образовательной, и культурной, и промышленной, и спортивной жизни. Да и цирка тоже. Редакции разделялись только мысленно, многие журналисты-газетчики работали и там, и там.
   Тогда заместителем главного редактора "Северной правды" работал маститый литературный критик Игорь Александрович Дедков. Москвич, много лет проживший в Костроме в своего рода то ли ссылке, то ли изгнании, то ли и в том, и в другом. Это была фигура общесоюзного масштаба. Много лет он вёл литературную студию, которая периодически выпускала коллективные сборники. Конечно же, став "газетчиком", я никак не мог миновать этой студии.
   Сначала я только рисовал. Потом, начал писать афоризмы. Затем юмористические рассказы. Позже, как всегда бывает, то ли заболел журналистикой, то ли она мною, но заразили меня ею тогда, когда попросили сходить в воскресенье на интервью к известному в то время московскому артисту-кукольнику Левинсону вместо не горящего таким желанием в выходной день штатного журналиста (кому охота переться в воскресенье к московским артистам и навязываться им?).
   "Ничего, не умеешь - научишься! В крайнем случае, это не материал о визите генсека в Кострому!.." Сходил. И навязался, И сделал фото. И опубликовали. Потом наступила очередь репортажей, аналитики, обзоров, корреспонденций и всего остального.
   В общем, к моменту окончания вуза я уже был "прочным" внештатным корреспондентом и автором, и в редакции меня, собственно, не отличали от штатного сотрудника. Даже спецпайки иногда "перепадали" и на "летучках" присутствовал.
   Обстановка в то время в редакциях была самая замечательная. И отнюдь не только потому, что я был тогда молодой. Конечно, были там и интриги, и свары, и трения, как же!.. но всё это с лихвой компенсировалось творческим, открытым общением. Если кто-то против тебя что-то имеет (в плане творчества разумеется), то всегда можно было попросить обоснования, в том числе публичного. А уж объективного или нет - это всегда можно было вынести на суд редакционной демократии. А она таки была, ещё как была! Тупость и партийные шоры - разумеется, тоже были. Но и журналистская демократия, что ж поделать, была. Я её видел.
   Интересная деталь. Пресловутая цензура. Или, как она официально называлась - "Обллит". Туда носили на согласование черновые полосы (и мне иногда приходилось). Но это была вовсе не та цензура, о какой рассказывают наивному молодому поколению. Что, дескать, сидел тупорылый партийный функционер и считал количество славословий в адрес партийного руководства. Не было этого!
   На самом деле инспекторы Обллита выполняли совсем иные задачи. Выглядело это примерно так, привожу реальный пример.
   Прихожу я с черновыми полосами к инспектору. Он внимательно их просматривает и говорит мне, показывая на фотографию:
   - Вот, молодой человек, смотрите сами. Видите, на фотографии офицер? При этом чётко видны все его знаки различия и род войск. При этом в заметке говорится о том, что на этом конкретном мероприятии прошла встреча с офицерами местной воинской части, назван завод и его продукция. К тому же, на заднем плане отчётливо видна продукция этого завода! А теперь скажите мне, зачем трудиться в поте лица резидентам иностранных разведок? (Смеётся) Достаточно прочесть номер вашей газеты! Так что... Фотографию придётся заменить, а в текст внести коррективы.
   Вот какая цензура была на самом деле! И что же в этом "неправильного?! К слову, уже в 2010-е годы я смотрел репортаж по "Вестям-24" о том, как работает надзор за СМИ в Америке. И услышал... абсолютно такой же подход. Только "слегка" строже! Там развязный и самоуверенный американский чиновник, по сравнению с которым наш "цензор" смотрелся бы "лапушкой", применял такие выражения, что Никита Хрущёв смущённо начал бы конспектировать. Самой невинной была сентенция, что "надо разогнать к определённой матери всех этих болтунов-журналистов!"
   А сейчас - полная свобода! Публикуй что хочешь! Немного напоминает детский анекдот: "Выбрось свои часы! (А я подберу!)"
   Может быть, скажут, что Обллит отслеживал также нападки на "руководящую и направляющую"? Верно. Было. И снова приведу анекдот.
   "Американец и русский спорят о том, у кого свободы больше. Американец говорит:
   - Вот я могу свободно сказать, что Рейган дурак! И ничего мне за это не будет.
   - Подумаешь!..,- отвечает русский,- Дак и я могу свободно сказать, что Рейган дурак!.."
   Поменяйте местами стороны - и ничего не изменится. Какое правительство допустит, чтобы открыто его поносили? Никакое. Ну и всё. И вовсе не дураком был Рональд Рейган. Совсем не дураком.... В отличие от некоторых.
   Зато если уж, хоть с определённым скрипом, но всё-таки проходил критический материал, имеющий фактологическую основу, то реакция была стопроцентной, мгновенной и действенной. Госпартконтроля реально боялись как огня, больше чем милиции и КГБ. А сейчас чаще наоборот. Ори, не ори, а ничего не меняется. Вы уж сами определяйте, что лучше... Или что наименее худо.
  
   К разгару моей первой офицерской службы я уже был внештатным редактором тематической полосы сатиры и юмора, постоянным участником и автором литературных семинаров И.А.Дедкова. В УВД делали "круглые глаза", когда я приносил письменные ходатайства, чтобы меня отпустили на несколько часов, но не препятствовали. Авторитет прессы, как и науки, был непререкаем. Впрочем, УВД, редакция и вуз находились от места моего жительства на расстоянии десяти минут ходьбы. Это тоже был "знак".
   Годы "перестройки" (вторая половина 80-х) были для журналистики как добрая порция удобрений для огорода. Появились интересные материалы, язык стал раскованным, более ироничным, а юмористические полосы стали намного большим, чем просто развлекаловка. Мы ездили по районам с выступлениями, больше походившими на концерты звёзд, и собирали полные залы. (Бесплатно в отношении нас, разумеется.)
   Так моя параллельная журналистская жизнь и прошла по нарастающей все восьмидесятые, мирно сосуществуя в ревизорством, а позже с аспирантством и спортом.
  
   Нельзя не посвятить отдельное место тогдашней жизни в позднем СССР с точки зрения обычного человека. Хотя бы и в самом общем виде. Необходимость этого вызвана вот чем. Как известно, сейчас актуальным, популярным и весьма эффективным местом общения стало участие в так называемых Интернет-форумах. Однако как преимуществом, так и недостатком их является анонимность собеседников. В первую очередь, естественно, от их самих (тем, кому надо узнать, сделают это без проблем). Анонимность хороша тем, что исключает мордобой и может внести интригу. А плоха она ...примерно тем же. То есть участник анонимно может выдавать себя за другого, врать и хамить, не боясь возмездия.
   Как в Интернете, так и на форумах я давно. Как успешный ученик Моисея Исааковича. И меня чрезвычайно огорчает явление, когда о жизни в Советском Союзе лгут и судят те, кто никак не может судить об этом!
   Приведу конкретный пример. Как-то в очередной раз я обратил внимание на нескольких местных форумлян, которые рьяно, пафосно, с надрывом и хамством "поливали грязью" жизнь в СССР. Причём, несли при этом страшную чушь. О голодающих очередях на улицах, о повальной нищете, о том, что не во что было одеться и тому подобную чепуху.
   Мне, человеку, который сам весьма критически, но при этом адекватно, относится к этому периоду, захотелось объективности. И я вступил в "разговор". Тут же посыпались ярлыки "коммуняка проклятый", "красный выродок" и тому подобные сентенции.
   Проявляя большую выдержку, я аргументированно возразил, что вот как раз термин "коммуняка" ко мне никак не подходит по очень объективным причинам. И очень постепенно, то провоцируя, то льстя, то хитря, стал выяснять, с кем я в действительности имею дело. Мне это удалось. Привожу читателю результаты.
   Одному в 1991 году было ...три года! Второй ...родился после 1991 года!! Дольше всех продержался третий, утверждая, что уж он-то "аксакал" и уж "он-то реально пожил" в Советском Союзе. Пришлось опуститься до самых мелких деталей. Наконец, собеседник "раскрылся" И назвал дату своего рождения - 1977 год.
   То есть "аксакалу", который "недоедал" и вообще прошёл все "ужасы коммунистического рая" к моменту краха СССР только-только исполнилось ...14 лет!!! То есть он даже не достиг минимального трудоспособного возраста, и о таких понятиях как "социальная ответственность", отсутствие безработицы, общественные фонды потребления и т.д., знать не мог априори. Максимум, что мог пережить такой "страдалец", так это первые любовные томления.
   Но убеждённость, а главное - остервенелость, с которой многочисленные подобные персонажи с "промытыми мозгами" судят о том времени внушает большие опасения. А ведь это то же самое, что пресловутое советское "...я книги не читал, но скажу!" Вот запомнилась юному человеку очередь, наложил на это впечатление пропаганду - и готовый зомби.
   Опасность такого явления очевидна. Люди явно дают понять, что удачное устройство в торговой лавочке и возможность выпить "Мартини"для них явно предпочтительнее силы государства, в котором они же живут. Более того, страна для них как бы и вообще не существует. Торгует (или даже спекулирует) человечек импортными товарами и при этом искренне убеждён в том, что "у него в стране всё в порядке".
   То же самое можно сказать и про наивность, граничащую с откровенной глупостью, убаюканных социальной стабильностью советских людей. Когда многие из них искренне полагали, что квалифицированный рабочий будет жить после Союза во много крат лучше, чем в нём. Полностью игнорируя стратификацию общества. Иными словами, из неопытности или по глупости мысленно видя себя - квалифицированного рабочего - непременно в кожаном роскошном кресле босса. Абсолютно не принимая во внимание то, что боссы объективно могут составлять не более 7-10 процентов населения. То есть каждый первый почему-то считал, что вот именно он-то и является каждым десятым!
   И те немногие, кто на форуме был "с открытыми глазами" с изумлением узнавали от меня, что и пожрать тогда было чего, мало того - вкусностей было не меньше, и одеваться мы весьма умели и могли, и в музыке разбирались не хуже, а иногда получше. Вот только, в частности, стоматология тогда была хуже некуда!
   Объективность необходима хотя бы для того, чтобы не дать себя обмануть. А это разве мало?
  
   После того как был получен диплом кандидата экономических наук, я в соответствии с планом и договорённостями должен быть вернуться на службу в Рязанскую высшую школу МВД. Удивительно, но когда я, спустя всего каких-то четыре года, позвонил в Рязань и приготовился долго и трудно напоминать о том, кто им звонит, на том конце провода буднично сказали так, как будто мы виделись позавчера: "Ну что, защитился? Тогда давай, приезжай, мы тебя ждём".
   Но не тут-то было! Без препятствий у меня не бывает. "Защитившись", я автоматически перешёл в разряд молодых специалистов, второй раз в жизни и приобрёл обязанность отработать в вузе три года. Это был 1990 год.
   Решение подсказала сама жизнь и остальные мои "линии жизни". На улице меня неожиданно (но закономерно) повстречал редактор костромской "молодёжки", под началом которого я десять лет отработал внештатным редактором полосы и "внешкором". Он сделал мне интересное предложение.
   - Мы решили учредить новую городскую газету,- сказал он.
   - Так ведь уже есть и "молодёжка", и "Северная правда",- не понял я.
   - Да нет, совершенно новую во всех смыслах газету, и по формату, и по стилю, и по редакционной политике, это будет новая, совсем иная пресса.
   - А при чём тут я?
   - Ну, хотя бы при том, что новой газете и люди нужны новые. Ты бы подошёл.
   - И сколько нас? И где редакция?
   - Нас трое. С тобой четверо. Пятый будет внештатно макет верстать, а редакции, собственно, пока нет. Есть комнатка, а в ней разбитый телефон-"вертушка" и стул. И всё. Согласен?
   Предложение было лестным и заманчивым. Но крайне невыгодным. Ибо "из денег" предложить вообще ничего не могли, поскольку не было ни счёта, ни финансирования. Я честно рассказал о текущем моменте, и про то, где и зачем меня ждут.
   Редактор и говорит: "Прекрасно. Я предлагаю тебе такой вариант. Я перевожу тебя в редакцию переводом - и не возражай, это моя забота, пресса у нас священна - а ты работаешь у нас ровно год. Ну, или столько, сколько получится. Ну а потом мы устроим тебе торжественные проводы в Рязань! Идёт?"
   От этого предложения я не смог отказаться. Так на моих глазах и при моём непосредственном участии родилась городская (а фактически областная) еженедельная газета "Костромские ведомости". Первая демократическая печатная пресса в области. Практически первый "толстый" массовый еженедельник. Так начались мои одни из самых счастливых шести месяцев в моей жизни.
   Началась не просто профессиональная журналистика, а принципиально тогда новая, объективная, настоящая. Требования к материалам были на порядок выше. Никаких штампов, не менее чем две полярные точки зрения на одну и ту же проблему, а язык должен быть не просто интересным, а изощрённым, тонким, ироничным, но при этом без обид и оскорблений. Что ж, я могу гордиться тем, что я был причислен к тем немногим, кто мог отвечать (но ещё не вполне отвечал) этим требованиям.
   "База" у меня была. И ирония (как-никак из юмора пришёл), и изощрённости хватало, оставалось научиться "сжимать мысли". Это произошло довольно быстро, но весьма мучительно. Процесс выглядел примерно так.
   Я приношу "полосный материал". Редактор, неистово дымя сигаретой и прищурившись, сначала убирает очевидные длинноты. Я морщусь, ворчу, но терплю. Потом он ещё раз проходится по материалу и убирает целые абзацы. Я воплю, что он "режет по живому" и ничего не оставляет от материала. Дождавшись, пока я закончу бегать с криками вокруг стола, редактор снова берёт материал и ...убирает почти всё.
   "Хорошая информаха получилась!"- слышу я от него. Помню, что и стульями кидался, и заявления писал, и вопил. Но это было только два раза. На второй месяц я уже сам мог выдать весьма шедевральную "информаху", скроённую из того, из чего в традиционной советской прессе была бы написана не одна полоса. Эта "школа" мне потом очень пригодилась, и я за неё очень благодарен.
   А тогда, я - ни много, ни мало! - должен был написать самый первый материал в самый первый номер на первую полосу. "Гвоздь"! Мне была доверена такая честь!
   И я отправился в "мятежный" город-спутник Костромы Волгореченск писать про то, как он хочет быть де-факто самостоятельным городом, а не посёлком в составе одного из районов областного центра. Статья называлась, "Разъединённые штаты Костромы", предварялась рисунком и выглядела весьма революционно.
   Тогда мы, три человека, должны были "расписать" целый восьмиполосник. Да ещё в самых разных жанрах - и информации, и аналитики, и репортажа, и обзора. Для этого требовалось, как минимум, четыре псевдонима. И они у меня были. Под ними, а также под моей родной фамилией и родились такие перлы как "Вьетнамский супчик "Фо", аналитический материал про птицефабрики "Куда делись яйца?" или информация про то, "Как налить глаза" одной талонной бутылкой ста мужикам.
   Мой статус - экономический обозреватель. Мои обязанности - писать про всё. В те чуть более полугода меня научили быть настоящим газетчиком, работать по-настоящему, а не понарошку.
   Процесс моего журналистского становления был полностью синхронизирован с количеством и громкостью моих же воплей при правке (сокращении, а, лучше сказать, - купировании) моих материалов. Однако очень скоро, буквально через месяц, я научился править и сокращать сам себя. А потом и других. Ну а уж иронии, специфическому стилю, характерному для новой свободной прессы, меня учить было не надо, я с ней, наверное, родился. Этому учить меня - бывшего редактора полосы сатиры и юмора - только портить.
   Так в моей трудовой биографии появились первые полгода официальной профессиональной журналистской деятельности. А, поскольку в советском вузе меня неплохо научили программированию и "обращению" с компьютером, то мне доверили кустарное изготовление первых удостоверений первых костромских работников свободной прессы. Удостоверение за номером "один" я изготовил на матричном принтере для главного редактора. Который, к слову, стал таковым в результате демократической процедуры, но на безальтернативной основе. Почему? Очень просто. Потому что второй из нас был на тот момент действующим заместителем главного редактора официальной "главной газеты области", третий - женщина, четвёртый - я.
   Но не воспользоваться служебным положением я не мог и на моём удостоверении экономического обозревателя ("оборзевателя" на неофициальном языке) горделиво выведен номер "2". Теперь это уже история.
   Прошло полгода, популярность газеты была бешеной, но мне пробил час "призыва". В коллективе было уже шесть человек, с бухгалтером, секретарём и верстальщиком. Мне устроили чаепитие, торжественные проводы, подарили книгу с автографами и, как мы и договаривались, благословили на дальнейшую службу "без отрыва от журналистики". Последнее мы оговорили особо.
  

КАПИТАН, КТО ВЫ?

  
   Офицеры МВД имели и паспорт, и удостоверение одновременно. Это было крайне удобно как для меня, так и для Высшей школы МВД. Потому что снимало все вопросы про прописку (для меня) и хлопоты по обеспечению меня жильём (для школы). Так что, судя по моему паспорту и прописке, я никуда и не уезжал.
   Началось скитание "по углам". Обещанной отдельной комнаты в общежитии я не получил. Не говоря уж о квартире. Это преимущество социализма прошло мимо меня целых четыре раза, так и не раскланявшись. Как назло, почти одновременно с моим приходом на кафедре поменялась власть. Новый начальник кафедры был жеманен, надменен и обожал всё западное. Признаки совершенствования "ндравов" нарастали. Ходили небеспочвенные слухи, что некий капитан с кафедры физподготовки прошёл путь до полковника за полтора года. За выдающиеся заслуги в деле обеспечения высочайшего досуга. Можно было не верить, но появление вскорости пресловутых "генералов Дим" стало делом обычным. Мне же, "безродному", звание восстановили с такой же скупостью, с какой бабушка торгует семечками (как бы не "передать").
   Переведён я был в аспирантуру старшим лейтенантом, которому до капитана оставался всего год. Учитывая, что время аспирантуры могло быть тогда засчитано в службу, мне вполне могли, учитывая степень, присвоить майора. Но, как, усмехаясь, говорили кадровики, "блатом не вышел". Ну что ж, так, значит, так...
   Полгода удалось прожить в "стороннем" общежитии. Протекция туда - это всё, чем мне смогла помочь рязанская "милиция". Общага мне запомнилась двумя вещами: песенкой из моего портативного телевизора "Электроника-403" "Нэй-на-на-на!.." (1990 год!- эта песенка часто звучит и сейчас, спустя четверть века) и холодильником на первом этаже, из которого постоянно "тырили" мою колбасу.
   Через полгода нашёл съёмную убогую "малосемейку", в которой на пятнадцати "квадратах" причудливо помещались подобие прихожей, подобие спальни, подобие кухни с ледяной водой и туалет. Одна радость - персональный. Как современные компьютеры.
   К несомненным достижениям сей поры можно причислить то, что в таких, мягко сказать, не барских, условиях, я научился соответствовать самым строгим требованиям к внешнему виду советского офицера. Пропитанные воском зеркальные сапоги, вставленные в рубашечные погоны целлулоидные полоски, делавшие их подобием нано-взлётной полосы и стрелки. Не только на брюках. Но и на рубашке. Мои рубашки были не просто отглажены, а имели стрелочки как на рукавах, так и на ...нагрудных карманах. Что требовало виртуозного владения древним утюгом.
   Уже вовсю действовали двойные стандарты. Напомню в этой связи, что талоны были введены не только, и не столько из-за недостатка продовольствия, сколько в целях неуклюжего предотвращения массовой скупки кооператорами продуктов по госценам с последующим их превращением в коммерческий писк. Добавленная стоимость получалась путём соединения обыкновенного молока с химическими добавками, превращающими его во "фруктовый" молочный напиток по фруктовым же ценам; путём превращения простых кукурузных палочек и ирисок в подобие восточных сладостей по западным ценам, и тому подобным творческим коммерческим операциям.
   Цены на съёмное жильё, понятно, были "из кооперативных", а зарплата офицера "из советских". На фоне кооперативизации она на глазах переставала быть "большой". Из 650 рублей 250 уходило на оплату хибарки. Это стимулировало мои занятия спортом. Ничего странного - после тренировок в моём распоряжении был горячий душ, чем в иное время и в ином месте я не располагал. Одновременно я приятельствовал с тренерами по рукопашному бою, который был явно удачным дополнением к бадминтону, да и к личной гигиене.
   Параллельно я совершенствовал знания бухучёта и навыки в программировании. Я стал писать как учебные, так и прикладные программы. Вершиной моего успеха было рисование и даже нехитрое анимирование в среде ДОС буквами и спецсимволами. Приходили смотреть, как у меня "буквы пляшут". В учебных тестах при правильных ответах у меня плыл кораблик с именем отвечающего, при неправильных - стилизованный бравый солдат Швейк показывал язык. И чем дальше он его высовывал, тем неправильнее был ответ. Когда у компьютерного Швейка заканчивалось терпение, он крякал и выставлял "неуд".
   С той поры мне запомнилось, как делили на кафедре компьютерную технику. Импортные мониторы были побольше размером и лучше передавали цвет. Тут, конечно, все хотели "не наши". А вот с принтерами ситуация была обратная. Никто не хотел брать "Эпсоны", а сначала расхватывали "Искры" и "Электроники". Дико, непривычно звучит?! А это так! Тому были причины. Тексты наши принтеры распечатывали в разы быстрее. Пока "Эпсон" тщательно, в одну сторону, мягко протрещит страницу ("З-з-з-з, клац-клац-клац..."), можно было спокойно, с оттяжкой выпить стаканчик чая. С сахаром. Зато с "нашими" завтрак не пройдёт, только успевай листы подавать. Истошно треща в обе стороны, как трактор, наш матричный принтер за минуту выдавал до трёх листов.
   Импортные "писи" чаще использовались приближёнными особами для игр. В "экшнах" безусловное лидерство держал "принц из Персии". А вот среди "кубиков" не было равных нашему отечественному "Тетрису". Странно, но "отставания в сотни лет", почему-то, не было. Наверное, те, кто о нём говорит, не играли тогда в "Тетрис", они ещё, наверное, не родились.
   Запомнилось также, как меня коллеги за один приём, раз и навсегда научили сохранять наработанное. Я набиваю большую методичку. Сижу уже больше часа. В дверь периодически просовывается голова препода с "вычтеха" и уточняет: "Что, набираешь?" "Ага",- отвечаю. "Долго?"- уточняет голова. "Больше часа",- не скрываю я.
   Голова удовлетворённо хмыкает и исчезает за дверью. Через пару минут - Щёлк! - вырубается электричество. Всё гаснет. "А-а-а!"- воплю я, выскакивая в коридор,- "Полтора часа набивал!" (А надо сказать, что печатаю я с юности всеми пальцами, как пианист Святослав Рихтер. Только не звуки, а буквы.) На меня смотрят как-то хитро-хитро, морды светятся затаённым счастьем, и спрашивают невинно так: "А ты что, разве из оперативной памяти в долговременную не сохранил? Сочувствуем. А мы тут починяем проводку..."
   С тех пор такой проблемы как "потеря несохранённых данных" для меня не существует, точно так же как проблема инвестирования миллионов долларов в бывшие страны социалистического лагеря. Более того, как хитрый компьютерный чукча, все данные дублирую в несколько мест.
   Раз уж разговор пошёл о технике, сделаю очередное фактологическое отступление. Вообще, вопреки привитому либеральными Мичуриными массовому сознанию мнению о том, что вне солдатской формы мы имели "бледный вид и кривые ноги", опишу лично свой тогдашний штатский вид.
   Чёрная кожаная куртка из натуральной кожи, такие же кожаные брюки, привезённые из Чехословакии, белые кроссовки и кашне.
   На руке - часы "Электроника" с двумя мелодиями, секундомером, отклонявшиеся от эталонного времени плюс-минус одна секунда ...в год! В кармане - отечественный микрокалькулятор, полный тёзка скрипучей кассеты - марки МК-60. На "солнечных батареях". Оба "гаджета" выпуска 1986 года. Когда я их демонстрирую (в полностью рабочем состоянии) студентам 2010-х годов и хитро прошу угадать, где и когда я их купил, слышу много вариантов типа "вчера", "на днях". Когда я торжествующе показываю год выпуска, происходит "немая сцена". Против фактов никак.
   Более популярна в пропаганде советской убогости (вот уж тут без кавычек) тёзка микрокалькулятора - кассета "МК-60". Вообще, названия марок в Союзе можно было бы легко вычислить. К примеру, утюг на 220 вольт непременно был бы марки "У-220", а водка в поллитре, если бы у неё была бы марка, точно была бы "В-0,5". Вот скрип этих кассет точно был аутентичен скрипу системы госуправления. Он был так же тошнотворен, неустраняем и постыден, как туалет типа "очко" в космический век. Этому скрипу "на Западе" следовало бы поставить отдельный памятник "За вклад в дело крушения СССР". Вставишь импортную кассету - не скрипит. Нашу - скрипит. Уж и головку-то одеколоном протрёшь (на минуту хватит), и фетровый прижим-то изогнёшь - иногда помогает. А когда допечёт - потрёшь жирным пальцем головку, и не скрипит. Но и звук, как из того "очка". В общем, Советскому Союзу не удалось решить три культовые проблемы:
   - построить коммунизм;
   - решить жилищную проблему;
   - убрать скрип из отечественных магнитофонных кассет.
   А вот микрокалькулятор - не скрипел! Более того, содержал в себе токопроводящую резину, световой элемент питания, жидкокристаллический дисплей и чип. И всё это - ...отечественного происхождения! Вот ведь какая неувязочка. Даже обидно. Медведи на улицах, но с микрокалькуляторами...
   Итак, я был тогда одновременно преподавателем бухучёта и аудита, спортсменом, офицером и корреспондентом самой передовой в стране (и это не преувеличение! - издание признавалось таковым дважды) региональной газеты. На почве журналистики я, конечно же, познакомился с коллегами из "Вечерней Рязани" и местным телеканалом. А через них - с председателем Горсовета (кажется, так) Валерием Рюминым. Валерий Васильевич был пламенным демократом и, наверное, ему можно было приписать девиз "За всё новое против всего старого!"
   В отношении же печатной прессы маленькая Кострома даже на первый взгляд опережала большую Рязань. Поэтому коллеги, просмотрев несколько номеров нашей газеты, были, мягко говоря, ошарашены параметрами этого еженедельника. Поскольку в Рязани я был кем-то вроде полубомжа, мне приходилось частенько ездить в Кострому за пожитками (благо проезд был вовсе недорогим, а иногда и просто бесплатным). И меня сделали "связным" между костромской и рязанской журналистикой. Каждый раз я обязался привозить в Рязань все номера "Костромских ведомостей" с момента моего последнего вояжа домой. Их буквально выхватывали у меня из рук и жадно читали, несмотря на то, что наши новости были для них, мягко говоря, неактуальны как по времени, так и по месту. Покоряли стиль и форма подачи.
   Как-то в середине лета 91-го мне сказали, что Рюмин поедет по районам с выступлениями на митингах. Меня спросили, не хотел бы я присоединиться к ним? Как журналист, которому в выходные, к тому же, было нечем заняться, я, конечно, согласился.
   Как и было условлено, к пяти утра я добрался до оговорённого места, мы забрались в неприметные "Жигули" и понеслись по просторам неведомой мне Рязанской области. Спустя годы, на многие обстоятельства этого я смотрю уже несколько иначе. Главное отличие сегодняшних ощущений от тогдашних - это осознание серьёзности и подготовленности тех событий.
   А в то время мне казалось, что я нахожусь если не на увеселительной поездке, то принимаю участие в своеобразной "ролевой игре". Но, сопоставляя факты, я отмечаю очень важные детали.
   Во-первых, мы на наших "Жигулях" как будто ехали одни. Но это было отнюдь не так. В каждом райцентре на главной площади нас уже ждали толпы народа, довольно немаленькие для этих населённых пунктов. Следовательно, их кто-то оповещал и организовывал.
   Во-вторых, съёмочная группа "наших" телевизионщиков аккуратно появлялась в нужное время и в нужном месте.
   В-третьих, мне запомнилось непонятное тогда мне петляние вокруг одного из райцентров с резкими ускорениями и замедлениями и репликой водителя: "Оторвались, кажется!" При этом все въезды в этот райцентр были перекрыты скрытыми милицейскими (и не только) патрулями.
   Теперь мне, конечно, понятно всё. И, тем не менее, отдаю должное Валерию Васильевичу, бывшему офицеру-десантнику, ныне весьма состоятельному предпринимателю: трибуном он был великолепным. Речь держала толпу (какие там "бумажки"!) а напряжении не менее часа, а то и полутора. В то время так говорить с народом вообще мало кто умел, а среди официальных коммунистов таких давно не было вообще. Это правда.
   Мы перекусывали на ходу чуть ли не из одной тарелки, вели беседы об экономике, политике и стране, и это были не пустые прогулочные разговоры.
   Как правда и то, что, спустя годы, Валерий Васильевич, владелец, в частности, строительной фирмы и той самой газеты "Вечерняя Рязань", так и не вспомнил меня. И не ответил ни на одно моё письмо. Это, думаю, симптоматично.
   Наступил август 91-го. Меня в очередной раз отпустили на выходные домой, за зимним комплектом обмундирования, да и просто одеждой. А это вам не просто "пальтецо взять". Три шинели, сапоги, обувь, шапки и прочее еле-еле помещались в два больших "баула". Да ещё непременная пачка газет.
   Выходные, 17 и 18 августа, я с удовольствием провёл дома. А рано утром, как всегда, на автобусе "Кострома-Рязань" выехал на работу. Начальство, понимая моё положение, и, видимо, в молчаливую компенсацию за мою "бездомность", закрывало глаза на то, что я периодически исчезал с утра в пятницу, а появлялся во второй половине дня в понедельник. (Зато все первые пары были "мои", я охотно чуть ли не сутками сидел за компьютерами, разрабатывая учебные планы, а также охотно дежурил по школе на КПП.)
   С виду это был обычный понедельник. Сухой, тёплый, ещё летний день 19 августа. Маршрут у автобуса был, мягко говоря, живописный. Иваново, Суздаль, Владимир, Гусь-Хрустальный, мимо Мурома, знаменитая Мещора и Рязань. Я забрался со своими баулами в автобус и заснул. Проснувшись примерно уже возле Суздаля, я заметил какую-то необычность. Причём, очень долго никто не мог понять, что же именно необычного. Внешне всё как всегда. Работают магазины, ездят машины, автобусы. Только как-то... тихо что ли (хотя отчего - непонятно), и люди тоже... какие-то... притихшие чуть больше чем обычно что ли. А может, это только кажется спросонья.
   Да, ещё водитель автобуса, пытаясь, как обычно, найти какую-нибудь музыку по радио, почему-то постоянно натыкался на классическую музыку, при этом одну и ту же (то самое "Лебединое озеро"), и снова выключал. Помер что ли опять кто из Политбюро? Воображаю, как всё было бы по-иному, если бы тогда уже были Интернет и сотовая связь.
   Уже на подъезде к Рязани между пассажирами начало то и дело проскакивать непривычное уху слово "путч". В то время для нас, советских людей, слово "путч" отождествлялось исключительно с далёким зарубежьем - Чили, Грецией. Но у нас?! Тревога стала нарастать. В голове появились мысли о том, что вдруг у меня на службе идёт мобилизация, а я вот тут... В автобусе.
   Добравшись, наконец, до Рязани, бросив баулы, я поспешно облачился в форму и опрометью бросился на работу, Забегаю на кафедру - и ...ничего! Все преподаватели сидят на своих местах. Только глаза у всех чуть более неподвижны, чем всегда. Фу ты!.. Как выяснилось, знают они все ничуть не больше, чем я в автобусе.
   Собственно, непосредственно к слову "путч" никто ничего не мог добавить. А кого "путчит", кто "путчит", куда, что, как - ничего непонятно. Меня больше всего беспокоило одно: не подвёл ли я начальство. Нет? Ну и слава богу! (Совсем как в анекдоте, когда бабушка облегчённо вздыхает: "Сифилис? Ну, слава богу, а то уж я думала, насморк!")
   Около шести вечера всем поступил очень интересный приказ от министра внутренних дел СССР. "Всем оставаться на своих местах!" В школе добавили одно слово - "рабочих местах"! Сидим. Вечереет. Долго ещё сидеть-то?- спрашиваем. "Пока не отпустят" - был ответ. Сидеть! Сидим...
   От нечего делать сходил в соседний спортзал на тренировочку. Снова сидим. Около восьми вечера, спустя примерно час-полтора после первого приказа поступил второй приказ. От министра внутренних дел РСФСР (России, проще говоря). Всех собирают в актовом зале. Этот приказ "веселей", прямо противоположного содержания и полностью объясняющий содержание первого ("Стоять!"). Он гласит: всему личному составу учебных заведений МВД, дислоцирующимся в радиусе 200 км. от Москвы (к нам относится), срочно прибыть в столицу в полной боевой готовности с боекомплектом.
   Начальник школы, в то время полковник Пономарёв (совпадение!), рассудительный и внешне спокойный, сказал всем примерно так:
   Поскольку мы имеем два взаимоисключающих приказа, и обоим из них должны подчиняться, то он предоставляет право каждому офицеру принять то решение, какое ему подскажет его личная позиция.
   Во внутреннем дворе появились три или четыре "львовских", внешне гражданских автобуса. И было сказано, кто считает нужным - получить боевое снаряжение, оружие и сесть в них, выполняя приказ МВД России. Остальные могут остаться в школе, выполняя приказ МВД СССР. Таким образом, школа одновременно выполнила и ...не выполнила оба приказа!
   Мне тогда только-только исполнился 31 год. Холост. Вот что значит молодость! Не то что человек совсем уж глуп (хотя и это есть - подтверждено Аристотелем и Конфуцием!), но просто воспринимает всё не так глубоко, как люди пожившие больше. Вот почему во все периоды любых потрясений, везде и всюду ставка делается именно на молодёжь.
   "Дорогу молодым!" И чем истошнее этот клич, тем большие должны быть ожидания того, что чего-то точно "наворотят"! Универсальный принцип. Но тогда, кстати, возрастной принцип работал не как обычно, ибо в автобусах были и молодые, и офицеры предпенсионного возраста. Выбор тогда стоял примерно такой.
   - Ты за то, чтобы и дальше за тебя определяли всё, и как жить, и с кем, и как думать? За то, чтобы и дальше тупые партноменклатурщики глушили всякие инициативы, чтобы им было спокойнее жить в сытости и импортных шмотках?
   - Или ты за то, чтобы вместо пустого балабольства и говорильни "птицы Говоруна", вконец развалившего всё вокруг себя, наконец появились какие-то реальные дела и инициативы?
   И, в конце концов
   - Ты за прогресс или за "болото"?
   Я, понятно, был "за прогресс". В моей голове в единое побуждение слились пазлы из моей прошлой жизни "Рэ-э-э-во-о-лю-юци-Я!", "Дорогой товарищ!..", "Мы не будем упоминать некоторых некомсомольцев!..", и из самого последнего времени - могильную фразеологию "...расширить... и углУбить..."
   В голове всплыл обделанный полковник, хамский парторг - начальник отдела кадров и действующий подполковник-парторг с его 'нетленкой'. Как-то на каком-то мероприятии на рубеже 90-х сей 'мудрец' выдал следующее:
   - Вот не пойму я, никак не пойму этих 'демократов'!.. Ну чего им не хватает?! Ну вот я, простой советский парторг УВД. Приедешь на птицефабрику, достанешь из багажника холщовый мешок, тебе его накидают бесплатно полный куриц - красота! И чего не жить?!..
   Он даже не понял что сказал.
   Последствия за окном.
   Кроме того, я уже испытал на себе, что означает действительно свободная пресса, как в условиях свободы слова приятно работать, Вспомнились тупые завотделами "партейной прЭссы", после общения с которыми редакционный художник Вася вывел и подарил мне принцип: "Никогда не объясняй смысл непонятых ими карикатур!" (а не понимали они практически всё!). В то время ещё никто не знал, что эта свобода слова будет и относительной и временной (типа "ори-то ори, да руками не трожь!")
   Я встал, и пошёл к автобусам. Хорошо помню обречённые глаза пожилого подполковника с кафедры вычислительной техники, коммуниста (впрочем, кто только тогда ими не был!). Это был честный, нормальный человек. "А Вы?"- спросил я его. "Да нет уж...,- отстранённо сказал он,- Это уж вы давайте без меня..." Сказал, безнадёжно и бессильно махнул рукой и побрёл домой.
   Мы, те, "которые из автобусов", построились во дворе. От лейтенантов до полковников в одном строю. По росту (в смысле "по длине"). Нас вооружили "по полной программе", выдали каски и бронежилеты (тяжеленные, не меньше двадцать килограммов и, думается, лишь условно полезные). И пистолеты, и автоматы с патронами, и даже с запасными рожками. И автобусы с нашим "воинством" пошли "на Москву".
   Светлым путём, как нам тогда представлялось. Вернее, в чём мы были тогда практически уверены. Мелкая деталь: впоследствии мы узнали, что список всех "автобусных" офицеров, был передан "куда надо" и в случае иного исхода событий... В общем, нам бы, мягко говоря, не поздоровилось. Как минимум - увольнение со службы нам было обеспечено. А, опять же, зря. Ибо это просто была группа честных нормальных людей, которым надоел бардак в стране. А уж упрёк в том, что мы (уж извините!) не могли знать о том, о чём только сейчас нам начинают рассказывать учёные, анализирующие архивы, представляется явно неуместным.
   А тогда судить о будущем мы могли исключительно по гениальному фильму Земекиса "Назад в будущее", которым щедро угощали благодарных зрителей новые кабельные каналы. Конечно, если бы мы могли реально, хоть глазком, хоть на мгновение заглянуть "вперёд в будущее"... Впрочем, как известно, если бабушка располагала бы неким дополнительным телесным атрибутом, то она была бы дедушкой.
   Вообще, надо отметить особо, что существуют огромные различия между тем, как события выглядят "задним числом", спустя время, и непосредственно изнутри. Это сейчас можно пренебрежительно сказать, что, мол, и переворота-то не было, и путч-то был ненастоящий, и так далее и далее. Минуточку! Это мы сейчас, сегодня знаем! А тогда?!.. Или вот те три парня, погибшие под танками. Не выношу, когда говорят, что погибли, дескать, "по глупости", что не надо было лезть под танки... И даже если это правда (а это правда!), то всё равно мы не имеем никакого права преуменьшать их подвиг! Достаточно сказать, что парни погибли. И погибли за новую жизнь. И абсолютно неважно, что из этого всего получилось, ведь их-то намерения так и останутся навечно неизменными! А шутить можно с чем угодно, как и где угодно, только не со смертью. Это так и только так!
   Но вернёмся в наш автобус. Со стороны обитатели нашей колонны выглядели достаточно ...двояко, скажем так. На обычный неискушённый взгляд - обычная коллективная экскурсия военных. В музей, к примеру. Но мало-мальски специалист, мисс Марпл или просто человек с развитым мозгом, сразу нашёл бы в этой версии много странного и целый ряд уязвимых мест.
   Начать с того, что на всех офицерах были сапоги, а не туфли. В музей, как правило, в сапогах не ходят. Опять же, почему далеко не все были одинаково хорошо выбриты, и ни у кого нет фотоаппарата? Нет, всё не просто так!- заключил бы старый, опытный боец (вместе с мисс Марпл). И они были бы очень правы!- не в музей, ох, не в музей направляется эта странная колонна офицеров внутренней службы!
   В Москву мы приехали уже с рассветом 20 августа. Раций нет, сотовых нет. И информации нет. Москва как Москва: люди бегают, машины ездят, а тут люди в бронежилетах, касках и автоматами. Остановились на обочине. Старший бросился искать уличный телефон. Его не было около часа. Иногда к автобусам осторожно подходили москвичи. После того как они, пошептавшись через окна с водителями и кое с кем из воинства, вокруг автобусов постоянно слышалось: "Наши приехали! Это наши, наши!"
   Вернулся старший. Ситуация и смех и грех, причём второго кратно больше. Ибо никто ничего не знал, а если и знал, то ему ничего не сказал.
   Судя по его лицу и фактам, диалоги у него были примерно такими:
   - Здравствуйте, мы тут приехали из Рязани воевать согласно приказу министра МВД России.
   А в ответ примерно следующее:
   - Вы с ума сошли? Никто никакого приказа не отдавал!
   - Так куда ехать и что делать?
   - Неизвестно, не велено, непонятно, и вообще досвидания.
   Уверен, что таких диалогов наш старший провёл далеко не один. Но тот же старший подтвердил нам всем, что, как явствует из уличной обстановки, вся Москва приветствует наше прибытие. Но молча.
   Наконец после непонятных манёвров по Москве, смысл которых был явно известен кому-то высоко наверху, наши автобусы аккуратно припарковались в обширном дворе обычных жилых домов по улице Алабяна.
   Наше воинство провели в офис фирмы, торговавшей компьютерной техникой и велели размещаться там. Из сообщений по радио мы отрывочно узнавали, что Президент наш приболел (ох, приболел!), но его отчего-то аккуратно видят, якобы, на пляже в Форосе. Что как-то странно он приболел, что именно в это время его заместитель организовал путч. Что Президент, якобы, блокирован в Форосе, но болеет. Что никак он не может ни с кем связаться, несмотря на то, что радиосвязь изобрели несколько раньше. Что уплыть ему водой в Кремль мешают элитные "морские котики", боевые дельфины и 38 снайперов на крышах... (Впрочем, означенные снайперы появились несколько позже и в устах уже другого знакового персонажа...) В общем, новости напоминали тексты Евгения Шварца, которые кто-то коварный нашпиговал именами реальных современных политиков.
   Тем временем комнаты офиса постепенно заполнялись неизвестно откуда добытыми кроватями. Нас разложили на них и велели просто ждать.
   К вечеру 20 августа пришло, наконец, известие о том, что Герой России Александр Руцкой (правая рука Ельцина) таки проник к Президенту СССР, героически и дружески его "освободил" и летит с ним к нам. То есть в Москву. "То есть путч-то закончен?"- стали раздаваться первые робкие вопросы. "А дальше что? Нам-то что делать?"
   В ответ только одно, как в автоответчике: "Ждите... ждите..."
   И мы ждали. Несколько дней (около трёх) мы провели вот в таком "интересном положении" в самой что ни на есть столице. У кого и чего только нет! У кого нет бритвы, у кого мыла, у кого белья... Зато у кого-то есть приёмник, ручка или ещё что.
   Пришлось мне бриться вместе с парторгом школы одной электробритвой. Это раньше братались посредством трубки мира, кровью, или поручительством за кредит... А мы вот тогда братались бритвами. Поскольку мою щетину не брал ни один станок. На меня даже пари заключали. "Не верим,- говорили,- что его даже "Bic" не возьмёт! Что говоришь, не только старый, но даже новый не возьмёт?! Невероятно! Предлагаем пари на будущую банку "Пепси"!"
   Маловеры проиграли. Им хватило половины моей одной щеки, чтобы обескуражено признать: "Да это же не волосы, а проволока какая-то!.."
   Правила нашего поведения предусматривали запрет массового выхода на улицы Москвы. Чтобы не распугать местных жителей. Всё оружие у нас изъяли и поместили в грамотно оборудованную "оружейную комнату", то есть в мирской жизни - кассу.
   Утречком меня ожидала пикантнейшая в своей умилительности картина. Намереваясь умыться, а если повезёт, то робко рассчитывая и на нечто большее, я заскакиваю в офисный туалет на три посадочных места и вижу трогательно сидящих орлами рядышком на унитазах трёх самых больших полковников с немалыми же учёными степенями. Которые самым любезнейшим образом сидя приветствовали меня, предлагая присоединиться (чуть не сказал "к трапезе"). Ну где ещё, кроме военной кампании и доблестного похода, можно встретить более неформальную обстановку?
   Действительно, отношение нас друг к другу практически ничем не отличалось от аналогичного на поле боя. Впрочем, оно, думается, так и было.
   Тогда, примерно в интервале с 1986 по примерно 1996 личные качества человека, в общем и целом, определялись только одним критерием: "Где ты был 19 августа? С "нами" или "с ними"". Это сейчас всё видится, мягко говоря, несколько в ином свете. А тогда не считалось позорным лихо декламировать расхожую "суперостроту", автор которой мне до сих пор неизвестен: "Забил снаряд я в тушку Пуго!.." Не знаю почему, но уже тогда у меня было к этому юмору какое-то не совсем одобрительное отношение. И я не смеялся в ответ.
   Жизнь впоследствии подтвердила правоту моих ощущений. Когда я много позже узнал между прочим, что когда производили обыск у Пуго, этого мужественного человека, пошедшего скорее на смерть, чем на бесчестие, то в обычной квартире всесильного министра внутренних дел СССР кроме типовой, хотя и добротной, советской обстановки не нашли ничего. Ни бриллиантов, ни денег.
   То ли на третий, то ли на четвёртый день я со своей группой "соофисников" направился на очередной обед в близлежащую самую обыкновенную столовую. Там была очередь. Отстояв её, мы только-только расположились за столиком, как, топоча сапогами, вбегает посыльный и шёпотом орёт: "Тревога! Всем срочно по автобусам!"
   Не евши, прибегаем. На всех снова вешают бронежилеты, облачают в каски, выдают оружие с патронами - и автобусы, взревев, помчались вперёд.
   Куда? Зачем? На сколько? Никто не знает. Только знатоки столицы озвучивают отрицания. "Не... не на Кремль... Это надо было бы влево... И не на Петровку... И не в Рязань..." Куда же?
   Впереди едет "мигалка", только она, похоже, и знает.
   Выезжаем за Москву. Начинает вечереть. По небу устанавливаем, что куда-то на север. Едем час. Следуем второй. Третий. Никто не узнаёт дороги. Может, нас уже в тюрьму везут? Или к награде? В то время всё было рядом.
   Спустя годы, уже будучи во главе моей родной газеты, я проехал по этой дороге туда и обратно, специально попросив нашего водителя сделать крюк. Это было "Тверское шоссе". Но тогда мы этого не знали.
   Едем четыре часа, пять... Полностью стемнело и становится совсем жутковато. А колонна даже не думает останавливаться. А надо сказать, что тверская область отличается в тех местах малонаселённостью и дремучестью лесов, крайне богатых черникой. От одного населённого пункта с редкими огоньками до появления следующих признаков жизни могло пройти до получаса.
   Наконец, мы куда-то въезжаем. Какой-то городок, что ли... Обстановка живо напоминает фильм "Город Зеро". Впрочем, хотел бы я знать, какой город в такой обстановке произведёт иное впечатление, будь это хоть Монте-Карло. Нас подвозят то ли к монастырю, то ли к тюрьме, в общем, к зданию явно казематного типа. Строят и заводят внутрь. Мы видим, что это похоже на пенитенциарное учреждение, но не знаем, какое именно. Нас заводят внутрь. Оказалось - ...кормить.
   Поскольку я был просто капитан среди равных себе подполковников и полковников, то они, разумеется, пошли первыми. А поскольку я был ещё и вежливый капитан, то я пропустил вперёд и майоров, и лейтенантов, гордо зайдя последним. Оказалось, что все охотно питаются рыбой с картошкой. И всем весьма нравится вкус. Слышу, на раздаче говорят, что, дескать, "этому не достанется". "Этот" - это я. Вот, думаю, какой недостаток вежливость!
   Но!.. Выяснилось, что мне на самом деле не хватило ...картошки! И мне вместо её, в компенсацию за некоторый моральный ущерб, ...щедро наваливают полную миску (не тарелку!) отборной и очень вкусной жареной рыбы. Такого пира, честно, мне больше не доводилось. Оказалось, что вежливость имеет таки порой и свои приятные стороны.
   После пира нас снова погрузили на автобусы и отвезли уже недалеко. В близлежащую ...туристическую гостиницу! В ней-то мы наконец узнали где мы. Это был город Кашин Тверской области. На моей же Волге, только много выше по течению. Очень красивый, уютный и живописный городок. Получив строгий наказ никуда не отлучаться из номеров, нам приказали долго спать.
   Поутру нас снова привозят туда, где мы уже были, снова вооружают и рассредоточивают по коридорам учреждения. Надо сказать, что по роду службы мне приходилось бывать в очень многих местах лишения свободы, но такого чистого и аккуратного учреждения видеть до сих пор не доводилось (разве что спустя три года в Кирово-Чепецке). Я хожу вдоль камер. Никогда я не пользовался "глазками" - не испытывал интереса. Коридор туда, коридор обратно. И зачем мы здесь?
   Вдруг напарник смотрит на меня совершенно дикими глазами и лихорадочно машет мне, чтобы я подошёл. Неохотно подхожу. "Чего звал?"
   "Гляди!"- только и смог он выдавить. Заглядываю. Мать чесна! Он! Один из членов ГКЧП! Сидит за столом по ту сторону двери метрах в трёх от нас. Нам потом сказали, что в камерах других коридоров находились практически все участники "путча".
   Так вот, стало быть, для чего был весь этот спектакль! Так вот кого, значит, мы охраняем! А именно, охраняем, понятно, не от того, чтоб сбежали, а непосредственно ИХ. Чтобы их не нашли. В таком режиме, сменяя друг друга, мы и "прослужили" неделю. Был день, когда нас никого не повезли в гостиницу. А построили вечером во дворе, "обрядили", приехал дополнительный ОМОН для усиления, и нам сказали "преприятную" новость. Что по некоторым сведениям на нас идёт то ли рижский, то ли питерский ОМОН. То ли освобождать наших "подопечных", то ли несколько наоборот.
   Это сейчас, может быть, забавно. Как древнеримские сражения для россиян 21 века. А тогда было как-то не до шуток. Многие из наших проходили уже Нагорный Карабах и Афган. Потому настроение у них стало "не очень". За нашим "взводом" закрепили чердак главного корпуса. У каждого слухового окна расположилось по два автоматчика, был отдан приказ в случае нападения открывать огонь на поражение.
   Ночь. Чердак. Ничего не видать. Я спрашиваю более опытных коллег: "Мужики, если что-нибудь начнётся, куда лучше стрелять-то?"
   "А ты стрелять умеешь?"
   "Умею. Третий разряд."
   Мужики устало ржут.
   "Слышь-ка, Афанасьич, он ещё и стрелять умеет! Забери-ка у него от греха автомат с патронами... А то ведь, ежели что, стрелять может вздумать! Да ещё, не дай бог, попасть сможет".
   Мужики опытные были, правильные. И умные.
   Ночь, хвала Всевышнему, прошла тихо. Пахло мышами, деревом, сеном и старыми матрацами. Спустя годы, я могу на примере своих ощущений сказать о том, как зыбка и неуловима на самом деле грань между войной и миром, между жизнью и смертью.
   Через пару дней после этого нам сказали, что наши объекты постепенно стали покидать место расположения. А, попросту говоря, их начали без оркестра потихоньку вывозить. А ещё через день нас погрузили в наши же автобусы и повезли обратно в Рязань. Но уже с песнями. Оказалось, что многие из нас совсем неплохо поют, и даже без водки. И мой тренер по "рукопашке" Гена знает немало казачьих песен.
   И мы пели. Потому что никому не пришлось стрелять. Потому что никого не убили. Потому что никто не пострадал. Правда, впоследствии выяснилось, что умерла собственно страна. Наша страна.
   Но мы тогда об этом знать не могли. И не знали. Вернулись мы почти как герои. Каждому вручили от мэра Рязани Валерия Рюмина по радиоприёмнику "ВЭФ" с именной надписью и дали по неделе отпуска. За которую я не преминул посетить свою Кострому и написать полосный материал в свою газету об этих событиях.
   Но никто по-настоящему так и не понимал суть происходящего. Или очень мало кто. Я с удивлением узнал, что в Костроме то поддержали ГКЧП, то наоборот, то снова, то обратно. В зависимости от выпусков новостей. При этом как с одной, так и с другой стороны, как сейчас понятно, были люди самых полярных убеждений. Что говорило о том, что население блуждало в потёмках и руководствовалось чувствами, а не разумом. Впрочем, Советский Союз был населён сплошь политическими младенцами и экономическими агнцами, аки дети. А потому практически никто не ведал, что творилось, и что творил.
   Так настала новая эпоха, до жизненного перелома оставалось всего несколько месяцев. А тогда все думали, что просто наступила осень.
  
   Через пару месяцев дождливым осенним днём я впервые ощутил первую процедуру гайдаровской "шоковой терапии". Я захожу в привычный продмаг, в котором ещё вчера видел талонную колбасу по семь рублей, и вижу ...обилие еды. Только по десятикратным ценам. "Русская" (колбаса) - 75 рублей за кило, "Докторская" - 80. А моя месячная зарплата как была, так и осталась около семисот, из которых за хибару запросили уже триста. Я на слегка обмякших ногах иду проводить занятия по бухучёту и вдруг явственно осознаю, что мой личный баланс - не сходится! То есть, попросту говоря, прожить мне месяц будет просто физически весьма затруднительно.
   Я мужественно продержался до Нового 1992 года. Звоню родителям и сообщаю им "расклад". Есть только два варианта. Либо они мне смогут помочь с собственным жильём, либо придётся оставить преподавание в Рязани и переводиться обратно. При этом я, как экономист, осознаю, что те громадные деньги, которые отец честно заработал за всю жизнь, неизбежно пропадут. Я умоляю его купить если не мне, то хоть "что-нибудь".
   Но отец, который всю жизнь повторял как заклинание "фашисты-коммунисты" так и не смог понять происходящего, а именно, правил "посткоммунистической игры". Деньги в банке. На две трёхкомнатные кооперативные квартиры хватило бы. Пока. Ещё.
   Но от семьи приходит решительный ответ, что это им "на старость", что "яйца курицу не учат", и что я должен решать свои вопросы сам. Я отчаянно пытался объяснить, что надо срочно спасать накопления, что меня не зря учили, что как раз "на старость"-то они как раз и не пойдут, а пойдут прахом. Бесполезно. "Ваше право..."- горько сказал я. Эти деньги за два последующих года обратились в ноль. Все. А тогда, весной 1992 года, я, почти буквально с воем, написал собственноручный рапорт о моём переводе с любимой работы, к которой я шёл около десяти лет, и пришёл. На полтора года. У меня были прекрасные отношения в вузе. Но негде, и не на что жить в чужом пока городе.
   Начальник школы пока ещё полковник Пономарёв, грустно посмотрел на мой рапорт о переводе, сказал "Понимаю..." и подписал. Так закончилась моя рязанская жизнь, которой, судя по паспорту, и не было вовсе.
   К великому сожалению, подобную сцену, как дежа-вю, спустя всего три года, и по сходной же причине мне придётся пройти ещё раз.

БАДМИНТОН

  
   Чтобы рассказать ещё об одной моей параллельной жизни по имени "бадминтон", придётся перескочить ровно на десять лет назад, в 1982 год. Как я уже писал, в Костроме его просто не было. Свой первый отпуск в качестве офицера УВД я проводил в санатории под Костромой. Там я познакомился с уже весьма пожилым (по отношению к тогдашнему мне) художником на почве, собственно, моего рисования карикатур. И он, Олег Дмитриевич, желая меня удивить, упомянул, что они с приятелем в соседнем школьном зале играют в настоящий бадминтон. Я встрепенулся и сказал, что эта игра мне известна.
   - Да ну! - скептически вскричал почтеннейший Олег Дмитриевич,- настоящий спортивный бадминтон, не пляжный, заметь, тебе известен?! Быть того не может! Вот тебе сколько лет?
   - Двадцать три.
   - А мне ровно в два раза больше! Так вот я говорю тебе, что я тебя легко обыграю, несмотря на твою молодость!
   От такого предложения я, разумеется, никак не мог отказаться, и в назначенное время в воскресенье аккуратно стоял у дверей школьного зала, который располагался в отдельном от школы здании. "Бадминтонисты" выглядели великолепно: пузырящиеся на коленках трико и характерные для "диких" игроков "колхозные" движения. Однако при всём при том площадка была на удивление правильно оборудована, а "мастера" действительно, хоть и неуклюже, изображали нечто вроде подобия настоящей игры.
   "А, "мазила Бабашкин"!- приветствовал меня Олег Дмитриевич,- Ну вставай, покажи-ка нам, что ты можешь!.."
   Я встал "на счёт" и ...не смог взять у него ни одного очка! Сказался многолетний перерыв, незнакомая площадка, которая наоборот, была родной для моего визави, низкий потолок школьного зала, ну и, наверное, излишний азарт. Мои удары приходились то в потолок, то хоть чуть-чуть, но в аут, то в сетку. Милейший Олег Дмитриевич ликовал (кстати, делать это он умел отменно). Он плясал, пел, издавал победные кличи. В общем, сиял и радовался как ребёнок. Даже не обидно было, глядя на такую неподдельную радость.
   Правда, на радостях мои новые знакомые просмотрели то, что специалист отметил бы сразу: моя игра была профессиональной, но сумбурной, а у них наоборот - хоть и результативной, но дилетантской. Но этот случай сыграл очень положительную роль. Ибо кто знает, продолжилось ли бы наше знакомство, если бы я не доставил моим коллегам такую бездну радости? Неизвестно!
   "А-а-а! - раздавалось в зале,- Каково?! Берусь утверждать, молодой человек, что тебе потребуется примерно годик-полтора для того, чтобы забить мне хотя бы десяток очков!"
   Однако для проверки этого тезиса, как минимум, надо было меня пригласить на дальнейшие игры. Так мы и подружились. Когда с непривычки отболели руки и ноги, буквально на следующий же раз случился фурор и конфуз, неожиданный даже для меня. Всё было точно так же, как и в прошлый раз. Но ...с точностью до наоборот.
   Те же движения, те же люди, тот же зал. Всё то же, только результат прямо противоположный.
   "А-а-а-а! - голосил Олег Дмитриевич голосом Луи де-Фюнеса, бегая как комиссар Жюв по залу и всплёскивая руками,- Не может быть!!! Так не бывает! Он притворялся! Он нас разыграл! Он другой! Ты нас будешь учить!"
   Так в 1983 году родилась первая секция бадминтона (мы так провозгласили) в Костроме. Если точнее, то она была, строго говоря, второй, но первой в истории, которая не только не канула в лету, но с которой началась федерация этого вида спорта в нашей области, существующая по сию пору.
   Началась "вербовка адептов". Она заключалась в том, что наших знакомых по очереди, где обманом, где любопытством затаскивали на наши игрища и пытались "приобщить". Люди постепенно не все, но действительно "приобщались". А милейшие мои основатели, кроме того, получили дополнительную возможность "попетушиться" перед девушками.
   Всё изменилось кардинально, когда через наш зальчик прошли несколько знакомых мне преподавателей физвоспитания. Уж их-то не обманешь, они воочию убедились в том, что перед ними действительно новый спорт, весьма красивый, эффективный и недорогой (в смысле инвентаря). Кстати, современным людям это, возможно, будет в диковинку, но платного спорта тогда не было вообще! Находишь свободный зал, пишешь заявку - и "в проклятом СССР" не было ни одного случая отказа!
   Федерация официально возникла через год. Летом 1984-го "нарезая круги" по областному стадиону, я обратил внимание на странную "парочку". Очень крепкий мужчина с элегантной, но абсолютно неспортивной девушкой играли на асфальтовой площадке через верёвочку. Мимо таких явлений я пройти не мог, вступил в контакт и предложил показать "как оно есть на самом деле". Мужчина оказался не просто "спортивным человеком", а многократным чемпионом по многоборью и крупным партийным и хозяйственным руководителем одновременно. Его звали Юрий Иваныч.
   Вдоволь убедившись в серьёзности соперника, Юрий Иванович стал расспрашивать меня про мой спорт. Выслушав подробности и слегка подумав, он неожиданно предложил:
   - А давай организуем областную федерацию бадминтона! Слабо?
   - Так ведь у меня самого официально только лишь третий разряд...
   - Ну и что? Всегда все с чего-то начинали. Я познакомлю тебя с руководством облспорткомитета, покажу как оформлять документы, я стану председателем федерации, а ты заместителем. Организуем уже официальные секции, получим финансирование, инвентарь какой-никакой, проведём официальные соревнования! А?
   Я насчитал три места, где мы с моим отцом могли бы открыть секции, не забыв, разумеется, дражайшего Олега Дмитриевича Шелкова (который, правда, так и не стал "официальным"), и согласился. Вообще, должен заметить, что инициатива бывает далеко не только в пресловутом "бизнесе". В Советском Союзе косных, инертных, да и просто ленивых "партноменклатурщиков", к глубокому сожалению, было большинство. Но наряду с ними было немало и истинных энтузиастов и вожаков, со многими из которых меня свела судьба. И одним из типичных ярких представителей таких людей и был Юрий Иванович Будылин.
   Он привёл меня в Облспорткомитет (практически точно так же, как подполковник Штаубер в редакцию) к его председателю. В котором я с изумлением узнал ...моего приятеля по сцене и литературному объединению поэта-пародиста Юрия Семёнова. Оформление официальной областной федерации длилось ровно ...день. Я профессионально отстучал на пишущей машинке заявку (как-никак акты ревизий сам печатал), составил план-график соревнований на год, список секций и участников, протокол избрания руководства федерацией, это утвердили - и всё! (Попробуйте сейчас проделать нечто подобное! Не выйдет, думаю. Да что там "думаю" - уверен!)
   Итак, помимо должностей в своих параллельных жизнях, я стал с этого момента заместителем председателя областной федерации бадминтона (он же делопроизводитель-машинистка, он же тренер, он же игрок, он же главный судья). С третьим-то разрядом!
   Впрочем, это дело было очень скоро "поправлено". То был тот самый случай, когда, уча других, ты, вольно или невольно, учишься сам. Я воспитал двух самых настоящих кандидатов в мастера спорта, несколько перворазрядников, а "спортсменов массовых разрядов" даже и не считал. Их было далеко за сотню. Но и сам незаметно дорос до первого разряда, и даже полгода успел побывать кандидатом в мастера спорта.
   Наша молодая федерация в довольно маленьком областном городке умудрилась организовать двенадцать секций (в школах их вели те самые профессиональные тренеры), провести областные и городские соревнования, объездить десятки городов Союза (разумеется, за счёт бюджета) и даже в 1987 году стать организатором и успешно провести ...официальное первенство РСФСР по бадминтону среди юниоров!
   По этой причине я могу вполне компетентно сравнить состояние т.н. "массового спорта" в Союзе и в нынешней России. Но делать этого не стану. Слишком грустной и удручающей получится картина.
   Да, наша федерация жива. Но из-за сплошной коммерциализации сократилась до двух центров. Нас лишили трёх залов, на базе которых за 15 лет были подготовлены сотни любителей. Впрочем, новые приоритеты...
   Я помню и талоны на бесплатное питание членам городской и областной команд, их снабжение (хоть и не без "скрипа") инвентарём, оплату залов и поездок на соревнования, в общем, ту социальную политику. И она, не стану скрывать, мне нравится гораздо больше, чем новые подходы. Впрочем, тогда кроме бюджета были ещё очень сильны многочисленные промышленные предприятия, каждое из которых имело свои спортзалы, инструкторов и базы отдыха. Бесплатные и для всех.
   Мой уезд в Рязань, фактически совпавший с крушением СССР, вновь перевёл бадминтон в Костроме на полулегальное положение, и если бы не приезд следующего энтузиаста в область, сменившего меня на посту областной федерации уже российского образца, история костромского бадминтона могла быть уже закончена к середине 90-х.
  

НОВАЯ ЖИЗНЬ

  
   Непосредственно "новая жизнь" отнюдь не началась ни в августе 91-го, ни в 1993-м. Фактически она наступила лишь ближе ко второй половине 90-х. К тому же, социальные процессы имеют причудливое свойство при одном и том же обозначении иметь абсолютно различное содержание и наполнение. Вот, к примеру, я сам. Если судить по моему голосованию в мартовском референдуме по поводу отношения к СССР, то я относился к врагам СССР, поскольку я был в числе того самого меньшинства, проголосовавшего за то, что считать существование СССР нецелесообразным. А вот если уточнить, например, у меня, мотивы такого голосования, то картина получится, мягко говоря, иной.
   Лично я проголосовал против СССР, имея в виду "всесоюзную партократию" и в первую очередь - Прибалтику. Я и сейчас убеждён в том, что, как говорилось в культовом фильме Козакова "Покровские ворота", "сделать счастливым против желания - невозможно!" Эти абсолютно неславянские, и, к тому же, малые страны с компактно проживающими этносами, никогда не были близки по духу и менталитету России. Как, впрочем, и финны. Они всегда были чем-то вроде инородных (простите за каламбур) тел в евразийском социуме, именуемом или СССР, или Россия. А потому если было у них такое жгучее желание "выйти из состава", то надо признать за ними такое право. Но это совсем не значит, что в остальном лично я был "против СССР", скорее наоборот. Однако выразить такую позицию в выборе одного из предложенных вариантов ответа было попросту невозможно.
   Хотя и следует признать, что с точки зрения реальной геополитики такая позиция является крайне неграмотной.
   Более того, если бы не только нам, но, думаю, и многим жителям самой Прибалтики показать на экране волшебного блюдечка будущее, то многие бы существенно поменяли своё мнение. Но главной целью этого текста, как известно, не является неуклюжий пересказ многих серьёзных книг на подобную тему. Его цель - показать события через призму восприятия и факты жизни одного конкретного человека. Поэтому продолжим.
   Безусловно, если бы мне в августе 91-го эзотерическим путём стали бы известно содержание понятий "новый русский олигарх", "залоговый аукцион", "ваучерная приватизация" и многие, многие другие, то излишне говорить о том, что я бежал бы не к автобусам, а наоборот - от них. Но история, в отличие от литературы, не имеет сослагательного наклонения.
   Скажу больше: как человек науки, я довольно внятно сформулировал своё крайне сложное отношение к трагическим событиям 91-го. Звучит он так. Если бы у меня была возможность вернуться в август 91-го
   1) зная будущее, то я был бы на другой стороне;
   2) а не зная будущее - сделал бы то же самое.
   Я продолжил службу в Костромском УВД в службе по исполнению наказаний, параллельно преподавая в своём родном вузе. Заместитель главного бухгалтера, затем стал кем-то вроде, в переводе на бизнес-язык, главного экономиста. Всё, вроде, в порядке, всё, вроде бы ещё по-старому. Но уже чувствовалась большая напряжённость во всём. Начались невиданные и неслыханные задержки и без того невеликой зарплаты.
   Среди населения стали "ходить" первые "массовые" наличные доллары. И это при том, что законодательно это было ещё запрещено. Но надо было как-то спасаться от инфляции, а покупка "зелёных" была одним из эффективных лекарств против обесценения "деревянного". И в ящике моего письменного стола появилась небольшая стопочка американских денег. Я узнал несколько "деревенских" уличных способов проверки долларов на подлинность, главным из которых, конечно же, являлся "глаз Франклина". Практически все ходившие купюры имели многократный подтёртый перегиб посредине, по которому сразу было видно, что он поражает изображение американского президента прямо как сибирский охотник белку - точно в глаз".
   Впоследствии мы узнали много интересных вещей. В частности то, что практически все наличные доллары, ходившие в то время по России (возможно и сейчас "ходют"), имели отнюдь не американское, а несколько иное происхождение. То есть были высококачественными подделками. Перед тем, как окончательно отказаться от наличной американской валюты - когда это было уже и ни к чему, да и банки запросто меняли валюту - я столкнулся с комичным эпизодом. Имея знакомых в самом основательном банке (а не иметь их, работая в экономическом секторе, невозможно), я как-то неформально попросил их специалистов проверить "мои доллары" на подлинность. Каково же было моё изумление, когда их самый "крутой" специалист начала при мне проделывать те же, абсолютно стандартные "уличные" операции ("Это-то и я умею!"). Потирать, сгибать, просвечивать. Когда я ошарашенно спросил о том, есть ли более верный и более научный способ поверки сих платёжных средств, мне ответствовали, что ...нет.
   "Новая жизнь" проявлялась, как опасная болезнь, очень исподволь. Медленно, но неуклонно. Честно служить становилось не только всё менее престижно и похвально, не только всё менее и менее выгодно, но и всё более и более проблематично.
   Появились "малиновые пиджаки" и прочие атрибуты. Примерно в 1993-м впервые в общем употреблении появились газовые пистолеты. Вначале они появились как игрушки. Это сходство усиливалось наличием насадки для фейерверков. В основном это были немецкие изделия по вполне приемлемой цене. Как и большинство наших, купил и я маленький "Рек". Собак распугивать в райцентрах, да для собственной уверенности. Помню, как нас, спустя примерно год, попросили добровольно поставить их на учёт, клятвенно заверяя, что кроме записи это ничего за собой не повлечёт. Знать бы, опять же, наперёд, - выбросил бы эту игрушку.
   Моя майорская служба середины 90-х запомнилась мне, кроме пайков, задержек зарплат и абсолютно бесполезного газового пистолетика, тихо ржавеющего в сейфе (этому сувениру ещё и сейф положен!), поездками в Москву по поводу новых бизнес-связей колонийских предприятий.
   Были и русско-германские аферисты, "заныкавшие" по вполне официальному договору партию гамаков, и многочисленные "авторитетные" бизнесмены. Помню, как мы с напарником, подполковником, приезжали в московский офис с оформленными договорами по "совместным предприятиям". В основном тогда "в ходу" было создание в "лесных" колониях ТОО-шек по производству т.н. "карандашей" - оцилиндрованного бруса, незаменимого в деле возведения коттеджей и банных комплексов.
   Мы вытаскиваем договор с подписью недельной давности и хотим передать его обладателю той подписи. А в ответ слышим: "А... его убили". Вначале это воспринималось как то ли игра, то ли недоразумение. Но когда, спустя месяц, новая попытка, только теперь уже с его замом, повторилась в точности, стало совсем не по себе.
   Москва была и та, и не та. В воздухе витало что-то необычное, непонятное и опасное. В тот вечер я снова проходил тест "на адекватность".
   Мы с моим напарником размещались в ведомственной гостинице на юго-западе Москвы. А наш вокзал смотрел ровно в противоположном направлении. Пришли мы в номер, он и говорит: "Давай-ка мы выпьем с тобой". И достаёт поллитровочку. Мы выпили её, заели бутербродом, а он и говорит: "А теперь пойдём-ка мы за билетами домой". Я удивился: "Так мы ведь это... выпили!" Он говорит: "А ты что, неважно себя чувствуешь?" "Да нет,- отвечаю, - нормально". "Ну так вперёд!"
   Поехали мы на метро через всю столицу. Он совершенно нормальный, я - абсолютно нормальный (только, думаю, "аромат" был, и только), спокойно купили билеты, так же спокойно приехали назад и мирно легли спать.
   "Молодец!"- похвалил меня напарник.
   Не знаю как кому, но мне очень запомнились ощущения этой "пьяной поездки". Они были намного шире и глубже. Мы спокойно ехали по знакомой Москве, но всё смотрелось и воспринималось как по телевизору, как со стороны. Как будто ты проходишь сквозь некий рубеж, как в фантастическом фильме, в какое-то иное измерение. Опять же, много позже я понял, насколько верным было попадание такой оценки в цель, насколько точным было это ощущение и насколько правильным является это определение.
   Внешне жизнь как замерла. Я осваивал новое законодательство, внедрял компьютерный учёт, продолжал писать в "мою" газету, преподавал, поигрывал в бадминтон. Но когда мне стукнуло 35, я подвёл первые итоги.
   Они снова были спорными. Да, я майор, почти начальник, кандидат наук, кандидат в мастера спорта, журналист... И одновременно - никто! Ни семьи, ни детей, ни денег, ни ясных перспектив. Спасибо, старая бабушкина квартира в переделанном бараке "на краю земли", в котором заводить семью - верх легкомыслия.
   "Жениться на банкирше" я не умел. Да и, честно говоря, не было это мне присуще, скажем так. Зарплата - "только-только". Перспективы на квартиру - нулевые. И вдруг я ясно увидел развилку: либо я остаюсь там, где я есть, жду пенсии, получаю "звёзды", но остаюсь бобылём, либо... Надо снова что-то менять. Тяжелейший и грустнейший выбор.
   И я решил пойти по второму варианту. Повторилась рязанская сцена. Я, хоть и с виртуальным, но натуральным воем ушёл со службы, приняв предложение стать финансовым директором моей родной газеты. Никаких обещаний и мотивов не было. Просто все перспективы, в отличие от первого варианта, переходили в моё собственное распоряжение. "Увольнение считаю нецелесообразным. В приказ", - эта виза моего начальника поставила точку на моей службе, в одной из моих параллельных жизней.
   Я стал семейным человеком. Эта жизнь заместила одну из навсегда утраченных параллельных..
  

СВОБОДНОЕ СМИ

  
   Второй раз в жизни я штатный сотрудник средства массовой информации. Только уже не журналист, не экономический обозреватель, а финансовый директор. Первый раз в жизни я взял на себя такую ответственность - возглавлять финансы предприятия. То есть быть в ответе за финансовое благополучие не только собственное, не только своей семьи, но и всего коллектива. Страшно.
   Впервые такой вариант развития событий возник перед моим уходом со службы, во время моего очередного визита в свою родную газету. Редактор и его заместитель тогда посетовали мне на то, что создалась странная ситуация: газета не просто популярна, а очень популярна, суперпопулярна среди читателей. Она уже насколько лет с большущим отрывом по тиражу является единоличным лидером в области (несмотря на статус городской). Но в то же время денег в редакции - нет как нет, и зарплаты более чем скромные.
   До этого момента я никогда не интересовался этой стороной редакционной жизни и спросил, сколько же обычно получает популярный журналист популярной областной газеты. Мне ответили: в районе семисот рублей. Я поразился: так это же примерно (в то время) зарплата сержанта милиции... Как же так?
   Скорее всего,- говорю,- всё дело в отсутствии грамотного управления финансами. Есть ли у вас на предприятии финансовый план, план по доходам, анализ себестоимости... и сказал ещё ряд умных специальных слов.
   В ответ на меня посмотрели и как-то даже с неким упрёком сказали, что вот как раз и было бы неплохо, чтобы такой, мягко говоря, не совсем чужой газете специалист и взялся бы за "это дело".
   Однако, будучи на службе, такая деятельность была практически исключена. Разрешена только научная и преподавательская параллельная работа, и не более. Мы вернулись к этому разговору, когда я подал рапорт на увольнение. "Вариант главбуха" был мною отвергнут с ходу. Поскольку обязанность хорошего бухгалтера - это вести эффективный учёт, осуществлять расчёты и, собственно, обеспечивать принятую финансовую политику. Которой-то и нет. Поэтому,- говорю,- если вы введёте должность финансового директора, то я попробую изменить положение дел.
   Собственно, альтернативы не было, и это предложение было принято. И я стал называться финдиректором.
   Когда я не со стороны, а воочию увидел состояние дел с редакционным учётом и экономической работой, у меня волосы встали дыбом, и я только спросил: "Ребят, а как вы вообще жили-то?!" В бумажном, безо всякой автоматизации учёте "чёрт ногу сломит", ну и так далее. Ну так давай, как в бадминтоне сказали мне, покажи, на что ты способен.
   Принимая решение стать финансовым директором (а не перейти, к примеру, в таможенную или налоговую службу), я делал тяжкий выбор. Фактически я отсекал возможность дослужиться до нормальной пенсии. Ибо если успеха не будет, то время будет просто потеряно. К сожалению (как я сейчас полагаю) успех, забегая чуть вперёд, был.
   И снова я на своём примере ощутил несоответствие советского образа мысли, советского, "правильного" воспитания и его абсолютной несовместимости с правилами "капитализма". Я "на полном серьёзе", наивно считая всех окружающих подобными мне, полагал, что
   - если будешь больше и лучше работать, то и жить будешь лучше;
   - что если "п.1" и будешь честным, то и будут тебе слава и почёт;
   - что если ты поможешь людям, то помогут и тебе.
   Это страшное заблуждение отразилось на мне самым пагубным образом. Думаю, убеждён, что и далеко не только на мне. Но это будет потом.
   А пока я, просиживая все дни напролёт, мягко говоря, больше восьми часов, полностью преобразовал и реорганизовал бухгалтерию, не увеличив при этом её численности. Поставил компьютерный учёт, самостоятельно написав программы (тогда это было, очень мягко говоря, примерно как дома построить космический корабль). Генерировал свой, авторский алгоритм финансового анализа, и ещё очень много всего другого.
   Результат не замедлил сказаться. Да и "результатом" это назвать было трудно". Как сказал тот же самый корреспондент с бывшей зарплатой старшины, это было "экономическое чудо". Редакционные заработки за первый год возросли ...в восемь раз! Предприятие не просто вышло на самоокупаемость, а стало прибыльным. И не просто прибыльным, а настолько прибыльным, что стало выдавать ...беспроцентные ссуды своим работникам на приобретение жилья! При этом уровень зарплат был таким, что максимум за два года все они - возвращались! И всё было не просто по закону, а безупречно с точки зрения права.
   Если оценивать мой выбор с идеалистических позиций, то никаких ошибок я не делал. А вот если с практических... То совсем-совсем наоборот.
   Я, как, наверное, многие специалисты, самозабвенно делающие своё дело, абсолютно не замечал явных и очень неприятных "сигналов". Вернее, как "не замечал"? Замечал, конечно (если помню их по сию пору, и сейчас с точностью описываю), но не придавал им ровно никакого значения.
   Я полностью забыл, как меня совершенно неприкрыто "кинули" с заработанной мною же премией; не защитили в конфликте по газетной статье; как мне не возместили потерю по моей же финансовой помощи газете; как мне не дали ту же ссуду по разработанному мною же механизму... И многое другое.
   Но, может быть, и хорошо, что я этого не замечал. Я работал, росли дети.
   Позже я окончательно понял, что и вожделенная и пресловутая же "свобода СМИ" была (и есть) иллюзией и обладала весьма специфичными свойствами. Есть такое расхожее выражение, что все люди равны, но некоторые "равнее". Моё понимание этого явления, конкретно наступило тогда, когда при внедрении моей авторской системы материального стимулирования (системного премирования - полное "ноу-хау", актуальное до сих пор), я услышал от главреда великолепнейшую фразу, достойную анналов: "Сделай так, чтобы у всех было поровну, но у меня в два раза больше!"
   Газета действительно была замечательной. Получала заслуженные призы, да и вообще, "гремела" далеко за пределами области.
   Действительно, писать можно было практически про всё, кроме, разумеется, оскорблений и клеветы. Ключ, однако, - в словах "практически" и "писать". (В смысле - пиши, Емеля - твоя неделя; или "бумага всё стерпит!") Но и журналисты были в эйфории после душных лет. Они не замечали ни "мягких шор", ни отсутствия последствий по ключевым материалам. "Жареных" и "клубничных" тем было настолько много, что не до "пустяков".
   Я продолжал "глупить". Работал уже как мини-банк, принимал участие в разработке и применении городских казначейских обязательств, заключал немыслимые пятисторонние договоры, без юристов "бодался" в судах с налоговой инспекцией, выигрывая суд за судом (не получая за это ровно ничего)... Предприятие среди прочих особенностей, славилось тем, что не имело ни кредиторской, ни дебиторской задолженности. "По нулям". Это в девяностых-то! Сторонний опытный аудитор, когда увидела всё это моё "непотребство", выпучила глаза и только повторяла и повторяла: "Так не бывает! Нет, так не может быть! Ведь это же муниципальное предприятие, а не алмазный прииск..."
   Меж тем, тиражи уже давно шли на спад, в регионе один за другим появились конкуренты... А "деньги" шли вверх! И всё тут. Пикники, корпоративные преференции для сотрудников, льготы...
   Меня, как эксперта, постоянно приглашали в Союз журналистов России, я "делился опытом"... В общем, проявлял худшие качества профессионала. Сейчас мне очень стыдно и досадно за себя. За других - пусть другие скажут. Если смогут или захотят. Скажу за себя. Стыдно и досадно. За наив. Представить только: "сидит" мужик на голой зарплате в общем кабинете, тащит несколько участков, ничего не просит...
   А в ответ всё более холодное и неприязненное: "Ну-ну... Ну-ну..."
   Первый громкий звонок прозвенел для меня на десятилетнем юбилее моей родной газеты. Руководство процветающего предприятия приглашено на сцену. Мэр, дума, поздравления... "Главному редактору!" Ура-а-а! "Его заместителю!" Ура-а-а!
   И?.. И?.. И?.. И ...всё. Но даже этот эпизод не смог бы заставить меня измениться, если бы не совсем уж откровенное. Вскоре после юбилея меня буднично вызывают в высокий кабинет. Там двое тех, кому "ура". Они спрашивают меня:
   - А ты... это... Вообще, что делаешь в редакции?
   - ???!!!
   - Ну да. Вот ты. Что конкретно делаешь? Чем занят?
   Я начал было лепетать что-то про расчёты, анализ, суды, договора... Но вдруг до меня дошло сразу всё. Разом. И я, остолбенев, негромко спросил:
   - Так вы меня что, ...уволить хотите?
   Ответ не оставлял никаких сомнений. "Да. Увольняйся сам!"
   "Скрипач больше не нужен!" - как в фильме "Кин-дза-дза".
   Зима 2001 года. Я в шоковом состоянии бреду по центральной улице в сторону дома, ничего не видя, ничего не слыша. Навстречу заместитель мэра, с которой я решал все финансовые и хозяйственные вопросы. Она меня окликает и спрашивает: "Что такой грустный?" Рассказываю.
   Глаза у неё становятся примерно как у того аудитора, она изумляется:
   - Вас?!
   - Меня.
   - Так на вас же... Не будет этого! Так не должно быть!
   Видимо, на небесах кто-то что-то порешал, и эта встреча случайной не была. Так в течение следующих пары месяцев в результате событий, на описании которых вполне может быть написан роман, я не только не был уволен, но стал директором. А затем и главным редактором.
   Победа? Как сказать. С одной стороны это, конечно и безусловно была личная победа и победа здравого смысла. Но, как показали последние десять лет - победа временная и пиррова.
   Вообще, я ловлю себя на мысли о том, что текст повествования подобен течению времени при различном возрасте. Чем благополучнее и "правильнее" время, тем больше хочется описывать нюансы, поскольку они этого достойны. И я с удивлением вдруг понимаю, что последние десять лет могут уместиться ...на паре страниц! И вовсе не из-за отсутствия событий. Наоборот, их было больше, чем хотелось бы! Но... стоит ли дублировать то, что и так можно каждый день прочитать в Интернете, услышать по телеканалам?
   Смена мэра. Увольнение без объяснения причин. Это по закону. Второе предприятие - областная газета. Снова "поднимаю". И снова увольнение "по собственному желанию начальницы". И вновь без объяснения причин. И вновь "по закону".
   Иногда мне становится смешно. Ну в самом деле, представим руководителя государственного средства массовой информации, который, являясь по вызову в высочайший кабинет в ответ на указание "осветить" или "не публиковать", смиренно отвечает: "Конечно, Босс Боссович, разумеется, Богиня Боссовна, сделаем. Учтём вот только все точки зрения, пригласим пару оппонентов, как написано в законе о СМИ..." В ответ что-то типа "Что?! Ты это про что?! Фишку не рубишь что ли, болезный?! Рамсы попутал?! Денег не получишь!" А тот в ответ: "Да нам и не надо, Имярек Имярекович, деньги-то мы сами заработаем..." Вы ещё не зашлись от смеха при мыслях о том, насколько "надобен" такой, с позволения сказать, руководитель?! Правильный ответ был бы, когда, подтанцовывая на пузе, редактор вползал бы в кабинет с уже тремя вариантами исполнения желаний, причём, один из них - непременно в стихах. А такого, как я, рази можно держать?! Вон! Вон! Заметим, речь вовсе не идёт о бунтарстве, о некой "оппозиционности", вовсе нет. Отсутствия покорности уже вполне достаточно!
   Да и средства массовой информации, мягко говоря, приобрели несколько иные свойства. Собственно, "новой жизни" должна соответствовать и "новая журналистика". И она ей истово соответствует!
   Абсолютно свободные (вопрос, правда, от чего?) средства массовой информации полны самых горячих и животрепещущих материалов, без знания которых вряд ли возможна жизнь на Земле.
   Как увести и одновременно вернуть жену, мужа, любовника, собачку?
   Что пристало есть при растущей Луне осенней дождливой пятницей.
   Как не ошибиться в приготовлении гавайской манной каши с листьями каркадэ и в выборе иномарки.
   Как наесться на миллион долларов и после этого сразу похудеть.
   С кем спят, на ком женятся, разводятся "звёзды", известные дальше чем за пределами собственного подъезда.
   Если к этому добавить разного рода "умелые ручки", "народную медицину" и историю Древнего Рима, щедро сдобренную неисчерпаемой темой Великой Отечественной войны, победу в которой одержало государство, над которым одержали победу потомки тех, кто тогда воевал, то получим практически полный ассортимент нынешней "свободной прессы".
   Впрочем, он был бы неполон без описаний по свидетельствам очевидцев первобытных ужасов прошлой жизни, по сравнению с которой, разумеется, всё, что нас окружает, только сумасшедший не посчитает, как минимум, Раем Земным.
   Что ж, после газет успел я полгода поработать не городском телевидении и ведущим, и замом по экономике, в типографии. Успешно. Надеюсь, под словом "успешно" результат уже становится понятен? Позднее я понял главную причину всего происходящего. Она заключается в том, что "зачем в петрогосударстве специалисты?" Есть такой термин в макроэкономике и макрополитике. От слова "Petroleum" - нефть. Нет, специалисты, конечно же, нужны. Просто, как уже отмечалось ранее, в это слово стали вкладывать совершенно иной смысл, нежели чем ранее.
   Современный специалист - это непременно юный англоговорящий профессионал в финансовых спекуляциях, ас в личном потреблении. Всего. И боюсь, что этим почти всё исчерпано. Если, разумеется, не причислять к спецам родственников, подельников и прочие категории приближенных "особ".
   Знаковый эпизод произошёл у меня на одном из крупных предприятий энергетической отрасли, на которое я случайно вышел по журналистской линии. Уже понимая всю наивность, я, тем не менее, решил показать своё резюме заместителю руководителя по кадрам. Её реакция была для меня, в общем, повидавшего немало, почти ошеломляющей. Она читает резюме, её глаза становятся всё шире, шире... Наконец она возвращает мне листы со словами: "Вы никогда у нас не будете работать!" "Почему же?- заранее представляя ответ, тем не менее, спрашиваю я,- Может, не хватает чего?"
   Ответ не оставляет никаких сомнений: "Потому что Вы слишком много знаете и умеете!"
   Финиш.
  

ЭПИЛОГ

  
   Итак, последняя из множества моих параллельных жизней, которая ещё пока остаётся - это наука. Зыбкая такая, как дощечка. К счастью, весь накопленный опыт и прожитое способствуют обобщениям.
   Что же больше всего поражает меня на фоне всей этой действительности? Люди. Наши люди. Их странности, граничашие с самоедством. С ними, как оказалось, можно делать практически что угодно. И знаете, что самое странное?- С ними нужно делать всё, что угодно. Они это ...любят и ...понимают! И напротив, когда с ними пытаются обойтись "по-человечески", они как-то странно реагируют на это. Нет, странно даже не то, что не благодарят - это дело обычное - они ... пытаются изжить, причём, со странным ожесточением, носителя этого нормального отношения!
   По мере формирования моих теоретических построений росло и понимание тех самых процессов, свидетелем трагического проявления которых мне пришлось (и приходится) быть.
  
   Любая теория лишь тогда становится реальной общественной силой, когда она овладевает массами. Так, или примерно так, писал в своё время Ленин. Очень правильно писал. Только вот в чём вопрос: а до того, как та или иная идея "овладевает массами", ими уже что-то владело? И если нет, то выходит, что отсутствие идей тоже может "владеть массами"?! Да, может. Да ещё как!
   Более того, отсутствие идей владеет массами зачастую сильнее, чем те или иные идеи. Этим и воспользовались наши недруги. И воспользовались крайне квалифицированно и профессионально. Овладеть идеей а) способен далеко не каждый; б) не всякий имеет "по жизни" такую возможность, осиливать тысячи страниц сложных научных текстов, да ещё в свободное от работы и семьи время.
   А "овладеть отсутствием идей"? Легко! И это не только очень просто, а крайне просто и чрезвычайно быстро. Надо всего лишь вложить в голову вместо идеи - потребность! Желательно простую, а ещё лучше низменную. И всё, перед нами вместо человека хлебный мякиш или солёное тесто. Лепи что угодно!
   И когда я это понял, мне стало не по себе, и даже страшно.
   Как этому противостоять? Очень сложно. Всё равно что заставить человека тяжело работать в то время как он свободно может ничего не делать. Слыша с разных сторон несчётное число раз проклятия в адрес "мерзких коммунистов" в лице персоналий Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина и пр., я, вступая даже не в диалог (это громко сказано!), а просто в контакт с кричащими это, я задаю простейший вопрос: "Хорошо. Я не коммунист. Я тоже далеко не во всём могу согласиться с Карлом Марксом. А с чем именно Вы не согласны?" Результаты этого примитивнейшего хода поражают. Даже далеко не все научные работники могут внятно сформулировать причины своего отношения к имярекам, и либо несут откровенную чушь, либо просто уходят. А бывало, что и убегали.
   И мы вновь имеет классическую ...советскую ситуацию! Под названием "Я книги не читал, но скажу!.."
   На типичном примере моего отца ситуация выглядит совсем печально. Он так до конца своих дней ничего и не понял. Процветавший и благополучный в советское время малограмотный, но искуснейший слесарь-универсал высшего разряда потерял всё. И накопления, и работу, и востребованность - всё. И продолжал тупо твердить "фашисты-коммунисты". Ну ладно, может, репрессировали кого, или отняли? Нет, никого, никто и ничего. Но всё равно!..
   И он гордился тем, что за всю свою жизнь не прочёл ни одной художественной или научной книги! Не понимая того, что душевная слепота ничуть не менее опасна, чем физическая.
   Он так и не смог понять, почему пропали его сбережения; почему он системно не мог процветать в нынешнее время "дикого капитализма" ("Я ведь всё умею!"- твердил он как заклинание). Он так и не смог понять, что "это "не те" умения". Что надо уметь не работать, а извлекать выгоду.
   Помножив эту "социальную единицу" на общее количество подобных ей наших людей, я окончательно понял, что Советский Союз был обречён. И вовсе не из-за его многочисленных и всем уже известных несовершенств. А из-за состояния массового сознания. Оно было и есть не просто несовершенно, оно не соответствовало обществу! Как если бы какой-нибудь НИИ был бы полностью укомплектован двоешниками и неграмотными.
   Да что там неграмотный рабочий! После примерно 1995 года я с неприятным удивлением вдруг обнаруживаю повсюду "несчастных докторов наук", профессоров, "изнемогавших до 91-го от голода и лишений". Юноши и девушки, раскрыв рты, заворожено смотрят и слушают этих "страдальцев". А я, виноватый уж тем, что жил в те годы вполне сознательною жизнью, лично видел их, лоснящихся в замше и сытых "членов КПСС", их, получивших бесплатно порой не одну отборную квартиру, ныне благополучно приватизированные на детей, за рулём их личных авто ("Волг" и "Жигулей", правда), уставленных коньяками и икрой с шампанским и вернувшихся из очередного зарубежного круиза "вокруг Средиземноморья".
   И мне снова становится ясно, что такая страна была обречена.
   Это страна, где "трудовые коллективы" будут писать петиции в защиту проворовавшихся директоров, подающих им, как милостыню, крошечную зарплату, и где те же коллективы будут безжалостно и хладнокровно наблюдать за изгнанием "неудобных" для власти, но человечных для них же директоров, выражая всяческое недовольство. А когда закономерный новый босс сотрёт их в порошок, будут, пряча лица в воротники, прошмыгивать мимо друг друга по улицам и бормотать: "Всё нормально..."
   Это страна? Формально да. Но, думается, что это, скорее, не страна, а суверенная территория. Населённая населением. Которое, скорее всего, будет не согласно с этим. Но, вероятно, согласится с более уничижительной оценкой, если она будет сдобрена увесистым тумаком. Как-то на телевидении, к сожалению, не помню уже кто, высказал замечательную мысль. О том, что страну могут населять как граждане, так и подданные. Так вот мы имеем, думается, к большому сожалению, последний вариант.
   Я хожу по улицам уже не моего города. Здесь таким как я нет места. Я прохожу мимо старых домов, которые помнят совсем другие времена.
   Я иду в центральном парке возле гигантского памятника Ленину. Возле него очередной экскурсии что-то с выражением вещает молодящаяся пожилая дама с макияжем. Прислушиваюсь. "...семьдесят чёрных лет!.. коммунистическая чума... На этом месте должен был бы быть памятник нашему обожаемому монарху!.." Жена говорит: "Боже! Да это же бывшая учительница истории из нашей школы! Бывшая коммунистка! Из "ярых"!"
   Да, думается, с такими "друзьями" и врагов не надо...
   Вот проехал преуспевающий бизнесменчик - сынок бывшего партократа. А вот пробегает, втянув голову в плечи и не глядя по сторонам, бывший активист Народного Фронта конца 80-х, которого всегда представляли не иначе как "Рабочий *****ов!" Он стоял под трёхцветным флагом как символ обновлённого сознания рабочего класса. Что-то весь его облик говорит о том, что жизнь у него лучше не стала...
   Всё по закону. Сталинские репрессии тоже были "по закону".
   А если всё по закону, то почему мне так тревожно за остатки страны, в которой я, мои родители и моя бабушка, в общем-то, счастливо, хотя и не роскошно жили? "Пересмотр взглядов!" - могут сказать,- "Дело не только обычное, но и полезное!" Всё так. Только вот отчего-то у нас в России этот самый "пересмотр взглядов" носит массовый характер и происходит синхронно со сменой власти...
   Страна кардинального и массового пересмотра взглядов и убеждений.
   Помним об этом!
Оценка: 4.77*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"