Колониальные процессы на португальском Тиморе XIX в.
Тогда как XVII и XVIII вв. были периодом открытия и первого заселения Тимора португальцами наряду с основанием в колонии христианской миссии, только в XIX в. колониальные власти попытались основать колониальную экономику. Отчасти это было вызвано чисто прагматическими причинами, вследствие того, что содержание Тимора лежало тяжелым бременем на бюджетах Гоа и Макао, а отчасти соответствовало современной колониальной логике, согласно которой колонии должны были сами находить средства на свое содержание. Но находясь на большом расстоянии от метрополии и субметрополии (Гоа и Макао), и учитывая застойное состояние местной экономики, мятежный характер туземного населения, а также особенность местных форм даннического правления, основанного на "reinos", наряду с амбициозным колониальным соперничеством Нидерландов в восточном архипелаге, Лиссабон отчаялся получить какие-либо выгоды от своей своенравной колонии, относясь к ней как к месту ссылки для осужденных и губернаторов.
Если не считать отношений церкви и государства, которые на Тиморе всегда принимали обостренный характер, португальская либеральная революция первых десятилетий XIX в. нашла слабый отклик на Тиморе, как это определенно произошло в Гоа и Макао. Такая двойственность в отношении правительства метрополии нашла отражение во многих экспериментах в колониальной администрации, навязанных несчастливой половине острова, временами управляемой из Гоа, а временами зависевшей от Макао в отношении выплаты жалования чиновникам. В этой главе мы постараемся проследить характер колониального правления на Тиморе в XIX в., а также расцвет колониальной экономики, основанной на экспорте продуктов труда свободных землевладельцев, а затем на кофейных плантациях.
Общественная администрация и управление
Если период с 1769 г., после переноса столицы из Лифау и до 1836 г. можно описать как отдельную административную фазу, в той степени, в какой Дили служил столицей португальских владений на Тиморе, а губернатор выступал в качестве "губернатора острова", методы управления Тимором в XIX в. были более сложными, отражая как различные эксперименты, так и экономические и военные реалии, которые, так или иначе, сделали Тимор зависимым сначала от Гоа, а затем от Макао и метрополии. Затем, с 1836 по 1844 гг. Тимор вместе с Солором в административном отношении зависели от Эстадо да Индия и управлялись губернатором, которого назначал вице-король в Гоа. Судебную власть осуществлял оидор, или судья, назначаемый либо Гоа, либо губернатором Тимора. Это положение вещей изменилось после издания декрета от 20 сентября 1844 г., отделившего город Макао и зависевшие от него владения, именно, Солор и Тимор, от власти генерал-губернатора Индии (Гоа). Тимор и Солор отныне стали частью провинции Макао, Солор и Тимор. Но, как комментирует губернатор де Кастро, это важное административное нововведение едва ли изменило форму управления на Тиморе (1).
В ходе недолговечного эксперимента, санкционированного королевским декретом от 30 октября 1850 г., Тимор и Солор получили статус независимых колоний вне контроля Гоа или Макао и ответственных только перед самой Португалией. Согласно де Кастро, эта мера децентрализации привела к созданию "conselho do governo" ("совета управления" (португ.)), состоявшего из судьи, главы церковной миссии, главнокомандующего военными силами, двух туземцев и "junta da fazenda", или таможенной службы (2).
Всего лишь год спустя, в 1851 г. (королевский декрет от 15 сентября) "status quo ante" был восстановлен, и Тимор с Солором вновь были связаны с Макао. "Сonselho do governo" был распущен, а "junta da fazenda" заменил помощник губернатора. Как комментирует правительственная газета, отделение Тимора от Макао "было во многом неизбежным результатом попыток улучшить систему управления этими отдаленными владениями, которые не поддерживали прямого судоходного сообщения с метрополией" (3).
Согласно королевскому декрету от 25 сентября 1856 г., было снова решено подчинить Тимор и Солор Эстадо да Индия. Считалось, что отделение островов от Португальской Индии (Гоа) в 1844 г. и передача их Макао не принесли никаких преимуществ, но, скорее, из-за трудностей сообщения с Макао и его неспособности оказывать срочную помощь оказались помехой (4). Даже несмотря на это, согласно де Кастро, передача контроля над Тимором властям Индии привела к тем же самым результатам, как и его прежняя связь с Макао: Тимор продолжал находиться в жалком состоянии и существовал только за счет субвенций, поступавших из Португалии (5).
Эта административная ситуация продолжалась до 1863 г. (декрет от 17 сентября), когда Тимор был объявлен заморской провинцией Португалии, и в административном отношении организован по примеру других колоний, таких как Макао и Сан-Томе и Принсипи. Высшими служащими колониальной администрации, помогавшими губернатору колонии, были секретарь, судья, представитель прокурора и нотариус. В соответствии с новой системой Дили из "vila" или города получил статус "cidade" или столичного города и правительственной резиденции. В новой "комарке" или юрисдикции в Дили служил один судья, один представитель коронного прокурора, казначей и один шериф. Только в судебных вопросах Дили был подчинен апелляционному суду в Гоа. В соответствии с этим новым статусом военные силы колонии были увеличены до 400 солдат (6).
В соответствии с декретом от 18 марта 1869 г. Макао и Тимор вместе получили одно место в кортесах или португальском парламенте, что привело к блокированию местного голоса Тимора, хотя в ответ на решительный протест по этому поводу от некоторых португальских властей на Тиморе он получил все же дополнительное место в кортесах (7).
Само собой разумеется, что право избрания этого представителя было не только строго ограничено, но и зависело от кровной принадлежности избирателей. В ходе выборов, состоявшихся на Тиморе в 1871 г., из 697 поданных голосов 687 получил, и, соответственно, был назначен в кортесы доктор Томаш де Карвальо, живший на острове профессор лиссабонской медицинской школы. Хотя в избирательном округе Батугеде проживало 29 человек, обладавших правом голоса, из-за отсутствия на этом посту какого-либо грамотного человека они в действительности не были учтены! (8)
Но в 1866 г. (декрет от 26 ноября) в связи с утратой Солора Тимор вновь был возращен к зависимому положению от Макао, иначе известному как "провинция Макао и Тимор". Хотя губернатор Тимора был подчинен губернатору Макао, на период отсутствия последнего или когда не было времени для получения приказов из Макао губернатор получил полномочия управлять колонией в консультации с советом, в состав которого входили самый старший военный офицер в Дили, глава миссии, судья и казначей. В судебном отношении, однако, Тимор оставался частью округа Нова-Гоа (9).
Это административное устройство существовало до 15 октября 1896 г., когда Тимор был, наконец, объявлен "автономным округом", хотя по-прежнему зависевшим в ряде отношений от Макао или метрополии по части финансовых субвенций и даже от Гоа в отношении административного персонала. Согласно новой организации колонии, губернатор Тимора получил тот же статус, что и его коллега в Макао, именно, обладал всей полнотой гражданской и военной власти, хотя и был напрямую подчинен метрополии. Также при этой системе Тимор снова получил право посылать своего представителя на кортесы.
Колониальный бюджет.
Опустошал или пополнял Тимор колониальную казну? Согласно Пелиссье, аналогично ситуации на Таити и в новой Каледонии под французским управлением, Тимор удерживали "на плаву" только субвенции из метрополии. Изучая суммы расходов, он установил, что львиную долю, 53% в 1866 г., поглощало содержание военных сил, и примерно 1/4 направлялась на общую администрацию. Более мелкие суммы уходили на образование, причем бСльшую часть из них поглощали 4 стипендии, две из них выплачивались учащимся в Гоа, а две - в Лиссабоне (10).
Но ясно, что в 1868-1881 гг. бюджетные поступления приобрели тенденцию к устойчивому росту. Так, в 1881 г. они составляли 43722 рейсов по сравнению с 9786 рейсов в 1868 г. Эти доходы соответствовали таможенным поступлениям от сборов на ввоз огнестрельного оружия и пороха, которые резко выросли с 3237 рупий в 1879-80 гг. до 12953 в 1881 г. Опять-таки, изучение таможенных поступлений в период 1884-89 гг. показало, что внешняя торговля существенно возросла, несмотря на контрабанду. Хотя на северном побережье Тимора в 1800-1842 гг. была учреждена целая сеть таможенных постов, впоследствии они были ликвидированы. Поэтому, чтобы предотвратить просачивание контрабанды сквозь таможенную сеть, в 1889 г. были основаны новые таможенные посты к западу от Дили в Аипело, Ликуисе, Маубаре, Батугеде и Окуси, и к востоку от Дили, в Манатуто, Баукау и Лага. На противоположном берегу не было ни таможенных постов, ни таможенной службы, достойной упоминания. Но, как бы ни выглядело дело, Пелиссье утверждал, что таможенные поступления продолжали увеличиваться. Почему же в таких обстоятельствах губернаторы Тимора в рассматриваемый период постоянно жаловались на нехватку денег, даже тогда, когда Макао продолжало посылать ежегодные субвенции? Точного ответа не существует, говорит он, и неясно даже, покрывали ли эти выплаты военные расходы. Было ли это вызвано коррупцией, растратами или плохим управлением? Пелиссье молчит об этом (11). Мелочи колониального бюджета ускользают от этого автора, особенно учитывая разнообразие валют, ходивших тогда на Тиморе, но некоторые из оставшихся без ответа вопросов Пелиссье, несомненно, можно найти на страницах обширных, но выцветших рукописных страницах отчетов "Junta da Fazenda" или "Delegacao da Fazenda de Macau em Timor", сохранившихся в архивах Макао. Как правило, заседание "Fazenda" происходило раз в две недели в 11 часов вечера во дворце губернатора, который был его резиденцией и которого сопровождали 4 чиновника: судья, казначей, секретарь и "contador", или контролер. Обычно присутствующие сначала знакомились с деталями предыдущего заседания, а затем переходили к изучению поступлений, текущих отчетов и расходов в колонии. На одном типичном заседании, состоявшемся 19 декабря 1878 г., было отмечено поступление 28500 рупий от "reino" Викеке, расходы, понесенные португальским консулом в Сингапуре для снабжения необходимыми припасами парохода "Дон Жуан", 28785 рупий расходов, понесенных на военные нужды в Батавии, и 23427 рупий, истраченных португальским консулом в Сурабае на нужды колонии (12).
По представлению колониальных властей, колония должна была сама покрывать свои затраты, хотя в случае с Тимором административный "симбиоз" с Макао всегда позволял найти извинение за небрежные отчеты и/или нехватку усилий, в защиту Португальского Тимора можно сказать, что его бюджет всегда сталкивался с непредвиденными потребностями, такие, как притязания консулов, и что поступления часто были скорее фиктивными, чем реальными, особенно в отношении "reino".
Хотя сопротивление докапиталистических общественных формаций на Тиморе блокировало классический колониальный проект накопления капитала и перехода от налоговой системы, основанной на натуральных взносах, к основанной на наличных деньгах, нет сомнений, что со времени установления доминиканского правления на архипелаге португальцы ускорили использование фиксированных денежных единиц во внешнеторговых сделках. Монеты, которые были в ходу на острове, были отчеканены из золота или серебра, включая официальное "Pataca Mexicana" (мексиканское песо). Медные монеты на Тиморе были неизвестны.
Но, как объяснял в Макао в 1883 г. один португальский чиновник, денежные единицы, находившиеся в обращении в конце XIX в., были не только разными, но имели разную стоимость. Фунт стерлингов приравнивался по стоимости к 12-15 яванским рупиям (также известным как флорины), в свою очередь, равным 320 рейсам. Но, кажется, самой предпочтительной денежной единицей в местных товарообменных сделках на Тиморе был золотой пардао, чеканившийся доминиканцами. Так, за 1 золотой пардао, равный тогда 3 рупиям (серебряный пардао не имел твердо установленной стоимости) можно было получить следующие вещи: паранг, 2 столовых ножа, 1 носовой платок, козла, 20 "катти" сандала; в то же время конь стоил 5-10 пардао, буйвол - 1-4 пардао (соответствовали 5 рупиям). Согласно обычаю, введенному губернатором Жозе да Сильва Виейра, "reinos" платили финту в размере 1 саронга или 1 отреза белой ткани за пардао или рупию (13).
К 1897 г., в соответствии с новым "автономным" статусом Тимора, тиморское казначейство, известное как "Fazenda Publica de Timor", впервые стало независимым от Макао, и вследствие этого полная ответственность за все таможенные вопросы была передана Тимору. Однако в финансовом отношении Макао по-прежнему продолжало снабжать Тимор дотацией в размере 60000 патак (14).
Колониальная рационализация.
Но многое еще оставалось сделать в отношении перестройки Дили. В своем часто цитировавшемся утверждении английский натуралист Уилкс описывал Дили в начале 1860-х г. как "самое жалкое место". Единственным зданием, достойным внимания, заключал он, был дом губернатора, простой "покрытый белой штукатуркой коттедж или бунгало" (15).
Афонсу де Кастро, который был губернатором во время Уилкса, также сухо отмечал, что, за исключением крепости и церкви в городе не было зданий, стоящих упоминания. В то время население Дили составляло всего 3000 человек, включая европейцев, индийцев, китайцев и туземцев (16). За пределами Дили колония могла похвастать только несколькими общественными зданиями, такими как в Батугеде, Манатуто и Лаутеме, где по меньшей мере с 1851 г. начались работы по постройке крепости.
Хотя до этого на Тиморе ни разу не проводилось переписи населения, и маловероятно, что какая-либо администрация острова могла бы ее провести, некоторые иностранные наблюдатели в тот период уверяют, что цифры, приведенные губернатором де Кастро, были чрезмерно раздуты. Отталкиваясь от оценок численности населения 47 "reinos" в восточной части острова, которые находились тогда под португальской администрацией, он оценивал численность населения португальской колонии в 150000 человек, а на всем острове - вдвое больше (17). Более точный подсчет пришлось отложить до умиротворения острова, когда будущие губернаторы также пришли к выводу, что сбор подушного налога требует знания точного числа налогоплательщиков.
Мы уже отмечали, что в первые десятилетия XIX в., вследствие связи с Макао, Тимор начал притягивать оседлые китайские общины свободных эмигрантов. Писавший в 1861 г. А. Маркиш Перейра, суперинтендант китайской эмиграции в Макао, утверждал: "хотя они (китайцы в Дили) немногочисленны, но составляют самую экономически активную часть населения этого города" (18).
Как будет показано ниже, китайцы не только занимали прочные позиции в коммерции, но и пользовались большим спросом в качестве каменщиков, рабочих по дереву или благодаря другим навыкам, которые, кроме них, на Тиморе отсутствовали. Позже в том же десятилетии капитан зашедшего на остров португальского корвета, который оставил также краткий отчет о колонии, восхвалял китайцев Дили как "единственную часть населения, которая ведет торговлю, строит, трудится, которая, наконец, живет" (19). Это обособление было направлено не только против тиморцев, которых на колониальном языке обычно назвали "ленивые туземцы", но и против португальцев, которых он считал некомпетентными наравне с голландцами.
В 1863 г. преемник де Кастро, губернатор Жозе Мануэл Перейра де Алмейда (1863-1864) начал в Дили большую программу общественных работ, хотя и отражавшую скорее колониальные, чем туземные приоритеты. Эти работы включали строительство стены вокруг форта, казарм и правительственных зданий, и расширение губернаторского дворца. В этот период была построена больница Кастро-Лахане (в наши дни служащая индонезийским военным складом) вместе с дорогой Лахане и мостом. Как сообщалось в отчете Палаты депутатов в Лиссабоне, была также достроена тюрьма и учебный колледж для сыновей "regulos". Для медицинского обслуживания солдат батальона был назначен врач, получивший образование в Гоа (20).
Это впечатление прогресса присутствует в официальном докладе о Тиморе, составленном в 1863 г. и предназначавшемся для ознакомления метрополии. В этом отчете колония удостоилась похвал за "стремление к выходу из летаргии, в которой она так долго пребывала". Этот переворот приписывают экономическим мерам, благодаря которым, за ежемесячную субсидию в размере 500 флоринов голландские пароходы на Молукках стали чаще заходить в Дили, тем самым обеспечивая столь необходимый канал экспорта продукции для колонии. Этот отчет также совпал с умиротворением колонии в результате подавления охватившего обширную территорию восстания Лакло в том же году, которое будет рассмотрено в следующей главе. В любом случае, как правило, именно Макао оплачивал стоимость таких военных операций (21).
В этот период была основана впечатляющая даже по стандартам других колониальных держав сеть школ, спонсируемая государством. В официальном отчете 1864 г. говорится, что начальную школу в Дили, в которой преподавал назначенный королевским указом учитель, посещали тогда около 60 учащихся. 20 учеников занимались у голландского миссионера в другой школе в Манатуто. Командир форта в Батугеде также занимался обучением 15 местных учеников. В Дили был также основан учебный колледж для сыновей "regulos", хотя ему пришлось дождаться привоза учебников и назначения инструктора, получившего образование в метрополии тиморца, отца Якоба душ Реиш-и-Кунья, хотя, как будет показано ниже, назначение заведующего впоследствии перешло в ведение миссии (22). Значение этого колледжа признавал губернатор де Кастро, который объявил его единственной силой, способной справиться с обычаями этих "варварских" людей и насадить основные принципы португальского стиля цивилизации (23). Но с этого скромного начинания из инструкций для школ первой и второй ступени ясно, что будущее развитие системы учебных заведений зависело от развития самой колонии, в котором на протяжении следующих десятилетий не видно было особого прогресса.
В октябре 1866 г. в Макао пришли новости, что Дили буквально превратился в пепелище из-за пожара 24 августа, уничтожившего все казармы, церковь, склад с амуницией, казначейство, правительственный дворец и 15 частных зданий, построенных, главным образом, из стволов кокосовых пальм. Он также уничтожил то, что осталось от архивов, восходивших к периоду Лифау. Было спасено только некоторое количество мебели из правительственного здания вместе с амуницией. К счастью, от этого пожара, который начался в китайском доме, никто не погиб. В Макао губернатор этого города обратился с патриотическим воззванием к жителям, чтобы они помогли отстроить Дили. С этой целью он собрал 2630 патак, около 1/5 из которых великодушно пожертвовала китайская община Макао (24). Вместе с лекарствами для военных госпиталей и неизбежной партией ссыльных, посетивший Тимор губернатор Макао, Жозе Мария да Понте-и-Орта привез с собой в Дили образа и украшения для новой церкви. Он также использовал свой визит в конце 1867 г., чтобы создать основанную на правительственной субсидии, хотя опирающуюся также на поддержку патриотически мыслящих португальцев и китайской общины Макао компанию по развитию Тимора (25).
Годом позже сообщалось, что восстановление города продвигается очень медленными темпами из-за нехватки таких более огнестойких материалов, как черепица, и опытных рабочих. Реконструкция церкви, однако, была несомненным приоритетом. Здание церкви имело 40 метров в длину и 10 - в ширину, и каменные стены. В нем было 8 окон с каждой стороны, два спереди и два - сзади. В день освящения церкви в Дили были устроены народные гуляния, включая импровизированные рыцарские турниры, танцы (tabedaes) и песни (batandas). Образа и украшения для восстановленной церкви были привезены из Макао (26). Хотя церковь имела очень красивый вид и при ее строительстве использовался цемент, в последующие годы она вновь пришла в запустение из-за землетрясений.
Писавший во время своего пребывания в должности, продолжавшегося один год и четыре месяца, бывший губернатор Антониу Жоаким Гарсиа (1861-69) вспоминал, что из-за состояния войны, эпидемии холеры и оспы, общей нехватки средств, включая нехватку рабочих, он был просто не в состоянии произвести какие-либо улучшения в Дили, а тем более в остальной колонии. Но, настаивал он, "я передал округ в лучшем состоянии, чем получил его". Сравнивая Дили с такими центрами коммерции, как Батавия, Сурабая, Макассар и другие города в Нидерландской Восточной Индии, он выражал сожаление по поводу нехватки общественных учреждений на Тиморе и подал прошение о работах по основанию госпиталя, достройке казарм и перестройке губернаторской резиденции. Существующий госпиталь, утверждал он, мог принимать только нескольких пациентов и во всех остальных отношениях находился в плохом гигиеническом состоянии, тогда как в казармах была затхлая атмосфера и солдаты были вынуждены спать одетыми и обутыми на глиняном полу из-за отсутствия кроватей и одеял. Многие общественные здания в Жили, отмечал он, кишели белыми муравьями и находились в запустении, - поправимая ситуация, учитывая обилие хорошего строевого леса в "reinos" (27).
Хотя сохранившаяся документация преимущественно делает упор на Дили, краткое описание состояния других главных центров приводит капитан корвета "Са де Бандейра", который, прибыв в Дили в разгар эпидемии холеры в 1869 г., почти в ужасе бежал в Купанг, остановившись в Маубаре, Батугеде и Окуси. Маубару он описывает как маленькую кучку временных построек из соломы и пальмовых листьев, одна из которых принадлежала командующему округом. "Форталеза", или блокгауз, построенный из необработанного камня и расположенный рядом с морским побережьем, защищала одна-единственная ржавая пушка. Батугеде он описывал как чуть большее селение, чем Маубара, "но столь же жалкое". "Форталеза" имела прямоугольную форму с небольшим бастионом в каждом углу, и была защищена несколькими старыми пушками, установленными на деревянных козлах. Об условиях в Окуси он писал: "Самое живое воображение не в состоянии представить то величайшее состояние убогости", в котором были вынуждены жить солдаты, именно, в казармах, построенных из стволов кокосовых пальм, в которых было бы стыдно содержать даже лошадей. Хотя его описание Дили вряд ли было более придирчивым, он был даже более удивлен, обнаружив во время якорной стоянки в Купанге, что в гавани не смогли дать ответный пушечный салют из 21 залпа из-за нехватки пушек и даже солдат, что, впрочем, не помешало ему объявить Купанг превосходным примером "экономического управления" в голландском стиле (28).
Работы по сооружению казарм и тюрьмы в Дили все еще продолжались в 1871 г., рабочую силу и материалы поставляли "reinos", а государство понесло расходы только на тюремные засовы, которые были доставлены из Макао (29). "Plano do Porto e Cidade de Dilly", карта порта и города Дили, размером 90 х 40 см, составленная Т. Андреа и Т. Мачадо в 1870 г., показывает, что внешний облик города к этому времени несколько улучшился, главным образом, было закончено гидрографическое картирование гавани, а якорная стоянка защищена "форталезой" под названием Каркето с одной стороны, и маяком - с другой. Сетка основных улиц также показана на этой карте, как и чертеж перестроенного форта, Носса-Сеньора-де-Консессао, постройки классического португальского типа, раскинувшейся до самой реки на западе. Кроме того, на этой карте показана другая крепость, известная как "Росарио", маяк, военный госпиталь и "ponte", или пристань, названная в честь короля Луиша I.
К 1879 г., по описанию посетителей из Макао, Дили был "pequena cidade florescente" ("небольшим процветающим городом") с населением в 4114 человек, 2498 из которых были католиками. Единственную главную дорогу, связывавшую восточное "bairro" или предместье Бидау с Сикой на востоке, в свою очередь, пересекали несколько других грубо проложенных улиц, по обеим сторонам которых стояли частные дома довольно скромного вида. Сика, в свою очередь, была связана дорогой с Мотаэлем. В центре города находилась тюрьма, построенная из глинобитных кирпичей, хотя и находившаяся почти в полуразрушенном состоянии. Другими общественными зданиями в Дили был "palacio", или дворец губернатора, неудачно расположенный рядом с болотом, хотя и отмеченный на карте 1870 г. как "руины", церковь, казармы, больница, таможня, арсенал и неплохая на вид школа, также построенная в большой спешке. Бидау описывается как главный центр китайской торговли, где было сосредоточено большинство коммерческих зданий города. В то время в Бидау также находился дом ополченцев-"moradores" и маленькая часовня убогого вида. Зона Лахане была хороша заселена (30).
Как показывает карта порта Дили, составленная в 1892 г. А. Эйтором, к этому времени в Дили появились дома с черепичными и даже цинковыми или оловянными крышами, наряду с традиционными постройками из кокосовых пальм. К 1893 г. португальские гражданские инженеры составили первый чертеж квартала Лахане по современному образцу, представлявший собой подлинно колониальный анклав, повторяющий контуры подножия холмов у Дили, но отделенный от низменности у старого колониального портового города и базара, служившей источником распространения малярии и "миазмов". Но хотя в центре внимания правительства теперь находился Лахане, Дили оставался коммерческим центром. Уличные карты Дили, начиная с этого года хранившиеся в архивах Макао, указывают на наличие крупных китайских торговых домов на пересечении, соответственно, Рио-ду-Комерцио и Эстрада-де-Лахане и Травесса-дас-Фигейраш, именно, тех, которые принадлежали Лай Аджуку и Лай-Лан-Чу. Точно также торговый дом Баба Фонг Сенга был удачно расположен на Рио-ду-Хосе-Мария-Маркес, которая шла параллельно поросшему растительностью морскому берегу Рио-де-Прайя-Гранде. На Рио-де-Сан-Домингуш, связывающей эти два проезда, был также расположен "Collegio Irmas de Caridade Canossians" ("благотворительное общество братьев-каноссианцев" (португ.)).
В ставшем библиографической редкостью очерке общественной жизни и социальных отношений в Дили в 1880-е гг. Гомиш да Сильва рисует картину изолированной европейской общины, в которой отсутствовали - если не считать церкви - даже основы гражданского общества, по крайней мере сопоставимые с колониальным Макао. В отсутствие таких социальных институтов, как театры, библиотеки, оркестры, бильярдные, клубы или кружки, или даже центральной городской площади, единственное доступное для приезжих развлечение заключалось в том, чтобы "заниматься политикой", т.е. дискутировать между собой за или против местных властей, которые в любом случае, за двумя или тремя исключениями, назначались в колонию на короткий срок. Другим главным развлечением, по всем описаниям, была выпивка. Португальские вина были редкостью; вместо них большой популярностью пользовались местный алкогольный напиток "канипа" из сахарного тростника вместе с напитком из местной сахарной пальмы "туака" ("туак"). К этому времени в Дили выпекали "хороший" белый хлеб, тогда как чай завозили из Макао. У нас есть несколько изображений местных нарядов того периода, но, судя по описанию Гомиша да Сильвы, чиновники облачались в костюмы в стиле Макао и носили шляпы из пальмовых листьев. Европейские дамы любили наряжаться на голландский манер, тогда как китайцы предпочитали кебайю. У себя дома каста чиновников одевалась по яванской моде (31).
Общественное здравоохранение.
Снискавший репутацию кладбища как для постоянных жителей, так и для путешественников, Португальский Тимор навлек на себя различные негативные эпитеты со стороны европейских посетителей. Как отмечал Уоллес в Дили в 1861 г., "Дили, окруженный на некотором расстоянии болотами и топкими участками почвы, обладает очень нездоровым климатом, и новоприбывшим часто достаточно бывает провести здесь всего одну ночь, чтобы подхватить лихорадку, которая нередко оказывалась для них роковой" (32).
Как отмечалось, только после визита Уоллеса в 1864 г. в Лахане была построена общественная больница. По официальным источникам, лихорадка и дизентерия, распространившиеся во внутренних частях острова в начале 1868 г. с сезонными дождями, сильно ухудшили общее состояние колонии (33).
Дили был снова охвачен эпидемией холеры около 1869 г. Прибывший в Дили в начале 1870 г. капитан португальского фрегата отмечал: "Холера прекратилась, но ущерб, нанесенный ею, был усугублен, по неизвестной причине, губительной лихорадкой, которая, по свой смертности, не имела себе равных среди прежних эпидемий" (34).
Трудность внедрения программы массовой вакцинации от оспы подчеркивается в отчете от 1874 г., в котором отмечалось, между прочим, что было сложно убедить туземное население позволить сделать прививку. Более того, так как большинство людей в Дили уже переболели оспой, вакцинация была в любом случае не очень эффективной (35).
Шесть лет спустя болезнь (холера?) унесла жизни двух моряков зашедшей на Тимор австралийской шхуны "Виктория", поразив бСльшую часть команды и пассажиров. Мак-Минн, англо-австралийский наблюдатель, писал о дилийском госпитале, в который был положен заболевший штурман, что это было одно из самых лучших учреждений в городе, большое, хорошо проветриваемое, чистое и снабженное множеством удобств. Госпиталь был разделен на три отделения, одно для чиновников, второе для китайцев и третье - для туземцев, пребывание в которых обходилось, соответственно, в 4, 3 и 2 рупии в день (36). Как сообщалось в прессе Макао в октябре 1887 г., многочисленные больные дизентерией и бери-бери получали надлежащий уход в колледже Лахане и в "Casa de Beneficencia" миссии. Многие африканские солдаты стали жертвами бери-бери (37).
Несомненно, что именно в ответ на эту удручающую ситуацию в сфере общественного здравоохранения в 1883 г. в Дили был назначен чиновник медицинской службы в качестве главы тиморского филиала службы здравоохранения Макао-Тимора. Им был Ж. Гомиш да Сильва, человек больших интеллектуальных способностей и энергии. К сожалению, большая часть его отчетов была оставлена без внимания. Несмотря на значительно улучшившуюся городскую планировку, которую он описал, Гомиш да Сильва столкнулся в своей деятельности по охране общественного здоровья с большим количеством недостатков. Например, в госпитале отсутствовал лазарет для матерей. Из всех обследованных им кладбищ только китайское отвечало основным санитарным требованиям. Одна печальная истина, обнаруженная им, заключалась в том, что в отличие от голландских солдат, которые мылись через день, и в отличие от некогда нецивилизованных тиморских и африканских солдат, которые купались в реке Лахане, европейские солдаты в Дили просто не принимали ванн. Поэтому не было ничего удивительного, что процент смертности в военных госпиталях на Тиморе в три раза превышал уровень смертности в Макао и равнялся уровню Мозамбика. Даже соблюдение гигиены, отмечал он, не всегда устраняло угрозу лихорадки (38).
Описывая состояние здравоохранения в колонии в 1880-х гг., Анна Форбс, чьи наблюдения о Тиморе зачастую были более проницательными, чем наблюдения ее мужа-натуралиста, комментировала:
"Ни один путешественник по доброй воле не согласится побывать в Дили, ибо его репутация самого нездорового города во все Архипелаге не преувеличена, и говорят, что любому человеку, который в силу необходимости вынужден отправиться туда, достаточно провести одну ночь в его насыщенной миазмами атмосфере, чтобы подхватить смертельную болезнь. Те, кто назначен туда, понимают, вскоре после своего приезда, что должны как можно быстрее покинуть город. Больных лихорадкой людей легко можно узнать по румянцу бледных лиц, и о нездоровье жителей свидетельствует безжизненный город и заброшенные здания" (39).
Опять-таки, между декабрем 1893 г. и февралем 1894 г. по меньшей мере 1000 человек умерли от прямых или косвенных последствий вспышки холеры. В Маубаре смертность припаивалась разложению трупов, валяющихся вокруг после кровавого подавления восстания, но в Дили, Манатуто и других центрах также свирепствовала болезнь (40). Холера, малярия, туберкулез, дизентерия, по-прежнему не стихавшие в XIX в., несомненно, были главным бедствием и препятствием для демографического роста в прошлом.
Положение миссий.
Ни одно рассмотрение колониальных процессов не может считаться полным без изучения развития отношений общества и государства, в частности - в случае Тимора - статуса миссий и их попечительской и образовательной деятельности. Хотя мы упоминали о "пионерской" роли доминиканской мисси в зоне Солора и на острове Тимор, после переноса столицы колонии из Лифау в Дили количество миссионеров на острове заметно уменьшилось и никогда не составляло более 11 человек, а к 1812 г. сократилось до двух, включая епископа, который жил в Манатуто. В 1831 г. группа миссионеров из Португалии, направлявшаяся в Португалию и сделавшая остановку на Тиморе, отмечала, что на острове оставалось всего пять или шесть священников (41).
В течение двадцати лет, начиная с 1834 г., все оставшиеся миссионеры были в принудительном порядке изгнаны с Тимора, после чего единственным посредником в отношениях между администрацией и народом остался назначенный Короной губернатор. Эта мера, предписанная декретом короля Педро IV и возвещенная либеральной революцией в Португалии, которая сама по себе произошла на основе идей французской революции - еще больше уменьшила и без того ограниченное наследие доминиканцев на Тиморе, в любом случае, по большей части гоанцев, чья репутация с течением времени стала сильно запятнана. Хотя церковь была единственным институтом, наложившим неизгладимый отпечаток на будущую тиморскую идентичность, церковное наследие в те времена стало чем-то смешанным, особенно учитывая готовность церкви мириться с местными традициями и предрассудками, - недостаток, который вызывал возмущение у религиозных ортодоксальных кругов, находившихся у власти в Макао. В этот период португальская миссия на Солоре и Флоресе, основанная одной из первых, была фактически заброшена (42).
Антиклерикальное движение было, во всяком случае, на бумаге, остановлено королевским декретом от 26 декабря 1854 г., разрешившим отправлять священников из Португалии и Индии на Тимор и в Мозамбик из-за "ущерба для цивилизации и неудовольствия туземцев, лишенных религиозного утешения и богослужений" (43).
Даже несмотря на это, как писал губернатор де Кастро в 1861 г., миссия на Тиморе сама по себе почти прекратила существование. Остались только два миссионера, и они редко покидали сравнительно комфортную среду Дили, будь то по болезни или по другим причинам, тогда как подавляющее большинство населения жило в "язычестве" и "суевериях" (44).
Такая ситуация в целом сохранялась до 1874 г., когда, в соответствии с апостольской буллой "Universis Orbis" от 15 июня, Тимор был выведен из церковной юрисдикции Гоа и включен в состав диоцеза Макао, и в том же году викарием (visador) был назначен отец Антониу Жоаким де Медейруш, ректор семинарии Сан-Хосе в Макао, с заданием отправиться на Тимор и оценить существующее положением миссий с точки зрения их реабилитации. Тем не менее, из архивных данных, относящихся к марту 1877 и 1881 г., видно, что гражданские и церковные власти на Тиморе не ладили друг с другом. В 1882 г. епископ жаловался на отсутствие правительственной поддержки для миссий.
В любом случае, только благодаря правительственной хартии, выданной "знаменитому" голландскому шкиперу 2 июля 1877 г., на Тимор сумела прибыть группа отборных миссионеров (все европейцы) после изнурительного 53-днвеного плавания через моря, где бушевали тайфуны. Два других миссионера, включая отца Медейруша, прибыли на другом судне. После некоторой акклиматизации новоприбывшие миссионеры были распределены в Батугеде, Окуси, Манатуто и Лаилуто, каждый с собственной юрисдикцией над конкретными "reinos". В качестве генерального викария и главы церкви отце Медейруш избрал своим местопребыванием Дили. Кроме того, в Дили остались четыре других миссионера, одному из которых было поручено осуществлять верховное попечение над католическими общинами Бидау и Херы, а другому - основать школу первой ступени (в Мотаэле), тогда как китайский миссионер, уроженец Кантона, получил задание обучать катехизису китайских детей и окормлять китайскую общину в Дили. Миссионер-уроженец Тимора, отец Якоб душ Реиш-и-Кунья, сын "regulo", который посещал семинарию в Макао, был назначен странствующим миссионером с юрисдикцией над южным побережьем между Лукой и Аласом (45).
Должным образом назначенный генеральным викарием миссии на Тиморе, епископ Медейруш приступил к свой задаче с вдохновением и энергией. Но у него было и своя работа. По его оценке, христиан на Тиморе насчитывалось около 40000 человек. За десять лет служения на Тиморе епископ наблюдал за основанием экспериментальной сельскохозяйственной станции в холмах к югу от Дили, основанием колледжа иезуитов в Сонбаде, который один тиморский студент, обучавшийся в нем, назвал "Коимброй в миниатюре", сравнив со знаменитым университетом в Португалии, и основанием еще одного колледжа в Лахане, который также служил аналогичным целям для подготовки сыновей "regulos" в качестве будущих учителей катехизиса и священнослужителей (46).
Епископ также реконструировал построенное ранее из "гниющих" стволов кокосовой пальмы здание мисси в Лахане, что обошлось ему в 16000 рупий. Открытый в 1879 г., комплекс зданий включал жилой квартал, школу, библиотеку - первую на Тиморе, - и служил архивом тиморской миссии. Торжественно освященная в 1879 г., церковь в Дили, построенная за 15000 рупий, воплощала, по словам епископа, "элегантность классической архитектуры". В видах распространения базы работы миссии епископ Медейруш открыл два колледжа в Дили в 1879 г., один для обучения мальчиков, управляемый миссионерами, а другой - для девочек, персонал для которого предоставил "Instituto Canossiano" в Макао.
Хотя тиморцы сильно сопротивлялись отдаче своих дочерей в такие заведения, со временем сыновья "regulos" и других традиционных тиморских вождей вошли в этот круг. В этой работе правительство оказывало церковным властям содействие, особенно в оказании миссионерам определенных основных услуг, таких как финансирование, предоставление жилья и транспорта для миссионеров. С 1877 г. (декрет от 12 ноября) миссионерская деятельность во внутренних районах острова требовала открытия школ. Несколько позже "каноссианцы" открыли школы в Бидау и Мотаэле наряду с "Casa de Beneficencia". В Манатуто в этой школе занималось 180 учеников. Также в августе 1879 г. было освящено новое церковное здание (47).
Хотя мы уже говорили о появлении спонсируемого государством образования при губернаторе де Кастро, епископ Медейруш придерживался невысокого мнения о его качестве. В 1881 г. он отмечал, что учителя не знают даже рудиментарных принципов педагогики, тогда как ученикам постоянно не хватает письменных принадлежностей, чернил и бумаги (48). Эта проблема была довольно обстоятельно освещена в газете Макао, "A Voz do Crente", в феврале 1891 г., где говорилось, что "Дили продолжает оставаться беднейшим городом в наших колониальных владениях, и рассадником невежества". В этой статье приводился список из восьми школ в Дили, в которых обучалось в общей сложности 320 учеников: именно, правительственная школа в Дили с 50 учениками (включая 10 учениц), колледж в Лахане, "Casa de Beneficencia", "Escola de Bidau" и "Escola de Motael" (49). Кроме того, в 1890 г. были открыты начальные школы в Бакау и Манатуто.
Употребление кофе и экономический бум.
Типичный цикличный образец экономического бума и спада, переживаемого тиморской экономикой в середине XIX в., представляют изменения в экономическом положении Тимора, связанные с конъюнктурой мирового рынка. К 1858 г. кофе уже занимал заметную долю в структуре экспорта как весьма ценная статья вывоза, наряду с такими более традиционными предметами экспорта, как воск, мед, кожа, пшеница, сандаловое дерево, черепаховые панцири и кони. Хотя путешественники, побывавшие на Тиморе в первых десятилетиях XIX в., были поражены, увидев торговлю рабами, к 1854 г. рабство было окончательно запрещено указами метрополии, хотя такие меры были плохо применимы к "reinos", как говорилось в первой главе, практика использования принудительного труда или домашнего рабства существовала вплоть до современности.
В 1867 г. начался бум тиморской экономики кофе, который один официальный отчет описывает как "экстраординарную манеру". В августе и сентябре этого года доход, полученный от дилийской таможни - точный индикатор экономического состоянии колонии - намного превышал тот, что был получен за весь 1866 г. В одном только сентябре пять голландских кораблей, один английский корабль (в общей сложности тоннажем в 64 тонну) прибыли в Дили из Купанга, Мельбурна, Амбоины и Макассара, чтобы взять на борт кофе и сандаловое дерево (50). В том же году правительство решило упорядочить кофейную индустрию. Семена кофе собирались на принадлежавших государству плантациях для увеличения питомника, тогда как в различных частях острова были разбиты новые питомники (51).
Представляет интерес наблюдение за этими плантациями, сделанное в начале 1877 г. австралийским посетителем, Дж. Р. Мак-Минном. Плантации были расположены на северо-западных склонах холмов и тщательно орошались из источников, расположенных выше их. Вода стекала вниз по бамбуковым желобам, опиравшимся на вилообразные жерди. Саженцы кофейных деревьев высаживали на расстоянии 18 футов один от другого, и они вырастали от 12 до 16 футов в высоту. Между двумя деревьям обычно высаживали бананы с целью защиты молодых растений и полива их росой, которую они собирали.
Отмечая, что кофейная индустрия ежегодно производит на экспорт около 1300 тонн, Мак-Минн, несмотря на это, предупреждал сомневающегося читателя, что "если бы земля находилась в руках более предприимчивых людей, этот объем по сравнению с тем, что она производила до этого, можно было бы увеличить в десять раз" (52).
Современный историк Португальской Африки У. Дж. Кларенс-Смит писал в исследовании о Тиморе, что хотя культуру кофе, по-видимому, впервые интродуцировали в колонии еще голландцы в анклаве Маубара в середине XVIII в., понадобился еще век, прежде чем оно стало главной статьей экспорта Тимора, заняв преобладающие позиции в экспортной экономике только с начала 1860-х гг. Он подводит итог, что вначале выращивание кофе было ограничено прибрежными территориями к западу от Дили, особенно Маубарой и Ликуисой, и только постепенно распространилось во внутренней части острова. Мелкотоварное производство кофе, продолжает он, доминировало до конца столетия, получив определенный стимул при губернаторе Афонсу де Кастро в 1860-х гг., обязавшего тиморцев поставлять кофе вместо традиционных видов дани, а также, как упоминалось, в результате нескольких попыток раздачи саженцев. Однако в большей степени он приписывал стремительный рост плантаций кофе в 1860-х гг. росту мировых цен на этот продукт (см. таблицу 6.1.) (53).
Таблица 6.1.
Экспорт кофе в метрических тоннах (1858-65)
1858-59
19461
1859-60
24461
1860-61
46058
1861 - октябрь 1862
91976
1865
145000
Источник: (de Castro 1867)
Кларенс-Смит отмечает, что хотя в 1858-60 гг. кофе составляло всего 7% официально зарегистрированного экспорта, в 1863-65 гг. этот показатель составлял 53% (54).
Напротив, объем вывоза сандалового дерева, исторически главного продукта экспорта Тимора, к 1860-м гг. сократился до незначительной величины. На мировые цены так повлияло открытие сандалового дерева в других странах, что оно больше не считалось экономически целесообразным для экспорта. Объемы других традиционных статей экспорта, таких, как меда (в Австралию) и коней, также резко сократились в этот период. Экспорт коней упал с 942 в 1859 г. до трех в 1865 г., что приписывалось конкуренции со стороны экспортеров коней на Сумбе и Роти в голландской колонии, хотя некоторой компенсацией за это стал вывоз буйволов (55).
Экономический упадок.
Но хотя таможенных доходов было достаточно для выплаты жалования постоянно служащим солдатам, колония Тимора еще не была настолько самодостаточной, чтобы обойтись без получения периодических субсидий из Макао. Как меланхолически отмечал в письме в Макао в начале 1871 г. губернатор Жуан Климако де Карвальо (1870-71), тиморская экономика улучшилась до такой степени, что она получает субсидии из Макао в размере 5000 патак. Позже в том же году в письме губернатору Макао он просил о регулярной ежемесячной субсидии в 1500 патак для выплаты ежемесячного жалования служащим на Тиморе, которым уже задолжали за шесть месяцев (56). Как писал капитан корвета "Са де Бандейра", который вернулся в Дили 20 апреля 1870 г., "положение округа мало или почти совсем не улучшилось за время нашего недолгого отсутствия". Капитан, которому раньше в Сурабае пришлось унизительно просить финансовой помощи у голландского генерал-губернатора, писал, что "в сундуках тиморского казначейства нет ни одного реала, и доходы от таможни были и обещают быть весьма скудными". Из-за различных восстаний и ужасающего состояния военных сил и их жалких союзников он обнаружил португальскую власть в крайнем упадке, чему способствовала и болезнь губернатора Франсишку Тейшейра да Сильва (1866-69), которая привела к его недееспособности (57).
Квязанные с конкъюнктруой мировог7о рынка.жении тимора,аемого тимосркйо экономикой в середине 19 в., был ак отмечал губернатор Гарсиа в 1870 г., доходы колонии были почти полностью связаны с поступлениями от "ненадежной таможни", и с получением "незначительной" суммы налога (2000 флоринов), который выплачивало уменьшившееся (до 23) количество лояльных "reinos". Но он был непоколебимо убежден, что Тимор наделен обильными сельскохозяйственными и минеральными богатствами, включая медь в Вермассе, серу в Викеке, золото, соль и уголь в Лаге и т.д., достаточными для поддержания жизнеспособных торговли и экономики. Но он рекомендовал, что необходимо было предотвратить утечку средств из дилийской таможни, которая тогда, очевидно, была обширной, а также перевозить кофейные зерна из Маубары в Дили на военном пароходе, или, если это не удастся, на двухмачтовой шхуне (58).
Хотя непрерывные внутренние войны всегда были препятствием для решительных инициатив государства по преобразованию плантационного хозяйства по современным образцам, Кларенс-Смит писал, что качество кофе, выращиваемого на Португальском Тиморе, было высоким, и он всегда продавался по высокой цене. Хотя экспорт кофе с 1879 по 1892 гг. обычно достигал 10000 тонн и иногда вдвое превышал это значение, к 1892 г. началась длительная стагнация, продолжавшаяся до 1930-х гг. Экспорт кофе на несколько лет упал ниже 5000 тонн, несмотря на то, что этот товар продолжал преобладать в колониальной экономике (за счет сандалового дерева и копры). Этот упадок был вызван в такой же степени "порчей" посадок кофе из-за болезни "hemileia vastatrix" (Hemileia vastatrix - грибок, вызывающий "ржавчину" кофе - болезнь, губительную для этого растения и присутствующую в некоторой степени на всех кофепроизводящих территориях. - Aspar) с середины 1880-х гг., как и последствием переизбытка на мировом рынке кофе бразильской продукции (59).
Когда государству не удалось рационализировать кофейную отрасль либо путем увеличения экспортных доходов, либо улучшения условий жизни тиморских землевладельцев, вмешалась Церковь. Как показали научные исследования о выращивании кофе на Тиморе, опубликованные римско-католической семинарией в Макао в 1891 г., португальская миссия воспользовалась опытом голландцев с их большими плантациями на Яве, которые также признавали превосходство кофе, выращенного на Тиморе. В результате научных испытаний, проведенных в Гонконге, был сделан вывод, что самый лучший ароматный кофе, производившийся на Тиморе, произрастает на склонах над Фатумассе, Маубарой и Ликуисой. В это время Маубара и Ликуиса наряду с Мотаэлем у Дили были главными центрами производства кофе, тогда как основным складом служил Вакенос. В 1888 г. миссия завезла на Тимор через сады Буйтенсбурга в Богаре на Яве либерийский сорт кофе. Он был опробован на маленькой плантации, разбитой в Вематуа, на высоте всего лишь 1200 м над уровнем моря.
Автор настоящего труда убежден, что распространение этого сорта, в качестве дополнения к давно уже привычному сорту "монтанья" в Батугеде, Хера и Манатуто обогатило уровень жизни населения прибрежных районов. Однако на пути развития кофейной отрасли стояли три препятствия: амбиции торговцев кофе, невежество земледельцев и чрезмерное правительственное регулирование. Чтобы преодолеть эти препятствия, миссионеры проводили начальный инструктаж по сельскому хозяйству для земледельцев, правительственную инспекцию плантаций и торговли кофе, и ввели систему классификации сортов кофе. Они также выступали за привлечение в кофейную отрасль на Тиморе частного капитала из Макао (60).
Двадцатью годами ранее губернатор де Кастро, на которого произвело большое впечатление исследование Дж. У. Б. Мани о голландских методах на Яве ("Ява, или Как управлять колонией"), и восхищенный системой принудительных культур, введенной на Яве по инициативе голландского губернатора Ван ден Босха, ухватился за идею, что рост производительности сельского хозяйства должен был привлечь на Яву больше европейских торговых компаний и судов, что, в свою очередь, повлечет за собой "проникновение цивилизации и конец варварства" в колонии. Развитие сельского хозяйства должно было стать первым шагом на этом пути (61).
Фактически, однако, основы функционирования системы кофейных плантаций в колонии заложил во время своего пятнадцатилетнего срока пребывания на посту губернатора Тимора Жозе Селестино да Сильва (1894-1908). Он также основал плантации марены в Хатолии, Уато Лари и Луке. Но если исследования служителей Церкви подчеркивали роль частного капитала в развитии отрасли, новый губернатор придерживался мнения о доминирующей роли государства во всех сферах деятельности, - земли, труда и капитала. Если церковные исследования убеждали в необходимости тщательной научной подготовки и эксперимента, Селестино да Сильва двигался напролом; если церковники также рассматривали уровень жизни крестьян, занимавшихся выращиванием кофе, то Селестино да Сильва думал только о крупном.
По мнению Кларенс-Смита, Селестино да Силвьа верил в превосходство плантаций над небольшими домашними хозяйствами, и он признавал, что Эрмера, к юго-западу от Дили, обладает большим потенциалом для развития плантаций. С самого начала своего длительного губернаторского срока Селестино да Сильва следовал практике голландской системы принудительных культур, предусматривавшей государственное вмешательство в условия жизни крестьян. Этот вариант принудительного выращивания культур предусматривал определенные колониальные капиталистические приемы, войны умиротворения, отчуждение земли для европейских поселений, принудительную поставку продукции, использование организованных по военной системе принудительных работ и введение более научных технологий. Несмотря на элементы принуждения, как отмечал Кларенс-Смит, экспорт кофе в этот период скорее упал, чем вырос. Португальской администрации не хватало опытных кадров и средств, чтобы повернуть ситуацию вспять (62).
Писавший в последнем десятилетии века португальский автор Бенто да Франка, описывая промышленность и сельское хозяйство на Тиморе как "primitive estado" (находившиеся в зачаточном состоянии). В отсутствие местной португальской торговой буржуазии, вся торговля была сосредоточена в руках голландцев или метисов-авантюристов, большого количества китайцев и нескольких арабов. Из-за крайней изоляции Тимора, дополненной отсутствием судоходных линий, рынок для сбыта кофе и сандалового дерева был ограничен и находился в полном распоряжении макассарцев (63).
В любом случае, только в 1930-е гг. болезнь кофейных плантаций, известная как "hemileia vastatrix", была засвидетельствована на Тиморе. Это был важный прорыв, даже если, как мы увидим, выращивание кофе по научному методу, позволившее справиться с болезнью, возобновилось только в послевоенные годы. Тем не менее, как установил Фельгас, кофе продолжало оставаться продуктом N1, не только из-за подходящего климата Тимора, но и потому, что его можно было выращивать только в лесистой местности, - он имел в виду практику выращивания кофе под сенью более высоких деревьев, как правило, гигантских казуаринов (Albizzia Moluccans) - "мать-дерево", - кроны которых могли укрыть кофейные деревья от засухи и проливных дождей. Не вызывает сомнений, как отмечал де Фельгас, что за пределами плантационных хозяйств кофе, выращиваемое местным населением, "не зависело от капиталистической организации" (64).
Заключение.
Заманчиво заключить, что колониальные процессы были "sui generis" (носили особенный, беспрецедентный характер. - Aspar); именно, на Тиморе не могло быть никакого развития без умиротворения. Но даже там, где между колониальными властями и местными данниками существовали мирные отношения, не могло быть развития без увеличения налогового давления со стороны администрации. Тогда как в прошлом, когда тиморская экономика зависела от экспорта сандала, и для содержания гарнизона было достаточно дополнительной финты, к XIX в. выживание колонии требовало сбора налогов в денежном выражении и таможенных податей с экспорта. Но, в примитивной экономике, где денежное обращение в торговой системе так и не смогло полностью вытеснить товарообмен, введение наемного труда было частью колониальной логики. Но введение формальной зарплаты также требовало создания инфраструктуры и экспортной экономики, основанной на плантационном труде. Гений ранних губернаторов Тимора предвидел упадок экспортной торговли сандалом, и, последовав примеру голландцев, ввел новую экспортную культуру, кофе, в то же время положив начало изучению перспектив добычи полезных ископаемых. Эта формула была бы спасением для Тимора, но только при условии инвестиций капитала.
Как мы видели в этой главе, Тимор оставался экономически убыточным на протяжении XIX в., несмотря на запоздалые успехи экспорта кофе. Хотя мы проследили возвышение Дили в качестве типичной колониальной столицы Юго-Восточной Азии, пусть и с характерной португальской спецификой, развитие оставалось крайне ограниченным - будь то спонсируемое государством образование, деятельность миссий, способность государства привлечь частные инвестиции посредством создания "Компании развития Тимора", или даже способность военных сил добиться решительной победы на половине острова. На самом деле, как будет показано в следующей главе, еще одной причиной ограниченного развития на Тиморе в XIX в. было вооруженное сопротивление тиморцев, "фуну", которая не раз была близка к тому, чтобы сбросить португальцев обратно в море.
Примечания к главе 6.
1. Affonso de Castro, Aspossessoes portuguesas na oceania, Imprensa Nacional, Lisboa, 1867, p. 370.
2. Ibid, p. 365.
3. BMPT, 22 November 1851.
4. BPMT, 18 February 1867.
5. Castro, Aspossessoes, p. 367.
6. Ibid., p. 367.
7. BPMT, Vol.XVI, No. 17, 25 April 1870.
8. BMPT, Vol.XVII. No.21, 22 May 1871, p. 83.
9. BMPT, 18 February 1867.
10. Rene Pelissie, Timor en Guerre: le Crocodile et les Portugais (1847-1913), Pelissier, Orgeval, France, 1996, pp. 66-69.
11.Ibid.,pp.97, pp. 113-114.
12. AHM Finances No.417, Cxl 10, CotaAHnF/318.
13. J. dos Santos Vaquinhas, "Estudos Sobre Timor", 0 Macaense, Vol.11,152, 25 de Outubro de 1883.
14. See J. Fen'aro Vaz, Moeda de Timor, Banco Nacional Ultramarine, Lisboa, 1964. В этой полезной публикации перечислены в хронологическом порядке различные субвенции, поступавшие на Тимор, соответственно, из Гоа, Макао и метрополии.
15. AIB:ed Russel Wallace, prhe Malay Archipelago: The Land of the Orang-utan and the Bird of Paradise (1869), Dover, i.ondon, 1964, chap.XII.
16. de Castro, As possessoes.
17. Affonso de Castro, "Resume Historique de 1 'Etablissement Portugais a plhor, des Us et Coutumes de ses flabitants", TLdschrlft voor Indische Tal-Land-en Volkenkunde, Vol. 11,1 862, pp. 465-70.
18. BPMT, 18 July 1864.
19. BGM, Vol.IX, No.52, 30 November 1863, p. 210.
20. BGM, Vol XII, No.41, 8 October 1866, p. 167.
21. BPMT, VoLXVII, No.25, 9 June 1871, p. loo.
22. BPMT, Vol.X,No.29, 18 July 1864, pp. 115-118
23. deCastro, As possessoes.
24. BGM, Vo 1 .II, No.41, 8 October 1866. p. 167.
25. BMPT Vol.XIII, No.4.0 and BMPT, 11 July, Vol.XIV, No.28, 11 July 1868.
26. BPMT, 21 October 1867.
27. BMPT, Vol.XVI, No.45, 31 October 1870.
28. BMPT, Vol .XVI, No.26/27, 1870.
29. BMPT, Vol.XVIII. No.25, 9 June 1871, p. loo.
30. J. Gomes da Silva, Relat6rio do Sewico de Sa2ide da Pnovl'nCia de Macau e Timor; em tle!aGa?O aO annO de 1886, Typographia Mercantil, 1 887, p. 37; более приукрашенный и, возможно, взятый из вторых рук отчет, смотри Raphael das Dores, Apontamentos para um Diccionario ChotlOgraPhico de Тimor, Imprensa Nacional, Lisboa, 1 903.
31.Ibid.
32. Wallace, The Malay Archipelago, chap.XII.
33. BMPT, Vol.XIX, No.25, 20 June 1861.
34. BPMT, No.49 of 1870.
35. BPMT, Vol.XVII, No.24, 12 June 171, p. 95.
36. McMinn, G.R., "Reminiscences of a Voyager: From Port Darwin to Kisser and Timor in 1877", Northern li?rritoTy Times and Gazette, Palmerston, Vol.IV, No. 1O6, p. 3, 13 October 1877 as annotated by Kevin Sheriock (Darwin Public Library).
37. A Voz do Crente (Macau), 1 October 1887.
38. da Silva, Relat6rio.
39. jhna Forbes, Insulinde, William Blackwood and Sons, 1887.
40. P61issie, Timor en Guerre, P. 128.
41. Jose Pereira da Costa, "Communicacao sobre a relacao da viagem", Stvdia, Lisboa, No.48.
42. uMem6ria sobre as llhas de Solor e Timer".
43.BGPMTS, 28 April 1855.
44. de Castro, "Resume Historique", p. 476.
45. Jaime Goulart, "Reorganizagao das Miss6es de Timor", Boletim Eclesidstico da Diocese de Macau, No.423, 1939, pp. 854-864.
46. Francisco Ferllandes, "Das Miss6es de Timor", Luso-Asidticos (Macau), No. 1, September 1992.
47. D. Joao Paulino d'Azevedo e Castro, Os bens das Misso?es Portuguesas na China, Redaccao do ' Boletim do Governo Eclesiastico de Macau, Macau, 1917, pp. 162-83.
48. Goulart, "Reorganizacao das Miss6es de Timor", p. 858.
49. A Voz do Crlente (Macau), 7 Fevereiro 1887.
50. BPMT, 18 November 1867.
51. BPMT, 30 September 1867.
52. McMinn, "Reminiscences". I
53. Clarence-Smith, "Planters and Smallholders", p. 17.
54. Clarence-Smith, "Planters and Smallholders", p. 15.
55. de Castro, Aspossesso?es, pp. 355-356.
56. BPMT, Vol.11, No.21; 24, 22 May, 12 June 1871.
57. BPMT, No.49 of 1870.
58. BPMT Vol.XVI, No.45, 31 October 1870.
59. Clarenee-Smith, "Planters and Smallholders", p. 15.
60. anon, OCafZfem Timorporum Missiondrio, Impresso na Typographia do Semanario, Macau, 1991.
61. de Castro, Aspossesso?es, pp. 362-363 and chap. IX.
62. Clarenee-Smith, "Planters and Smallholders", p. 20.
63. Bento da Franea, Macau e os seus llabitantes, p. 251.
64. Helio A. Esteves Felgas, Timor Portugue's, Agencia Geral do Ultramar, Lisboa, 1956, p. 39.