Один из самых главных кошмаров моей жизни - лицо незнакомой сорокалетней женщины, которое я вижу так близко от себя, что могу разглядеть во всех подробностях. Со всеми деталями, совсем не нужными мне. Как будто я подошел вплотную к написанной маслом картине, так, что она распалась на отдельные грубые мазки, потеряв всякий смысл. Мне приходится наблюдать следы макияжа на чешуйках кожи, подсохшую тушь на ресницах и мелкие трещинки там, где косметика легла слишком густо. Маленькие кратеры лопнувших прыщей, каньоны и овражки морщин, воронки пор, неаккуратные пятна родинок, рытвины складок. Я легко ориентируюсь в этой странной местности, чувствуя себя археологом, угадывающим следы прошедших когда-то событий.

Эти лучики вокруг глаз от привычки щуриться, ей почему-то кажется, что очки старят. Когда ей буднично хамит начальник, ее лицо каменеет и только подбородок подергивается, намечая еще две складки. Вместе с морщинами растерянной гримаски и линией неулыбки идущей вниз от губ они завершают иероглиф 'неуверенность' и начинают рисовать 'разочарование'. Места хватит, и время продолжает ставить штампики, терпеливо регистрируя неудачи, возраст и недомогания. И скоро все, что она чувствует, глядя на чужих детей, на молодую пару в метро, на полированый бок окатившей ее иномарки так же проявится на на ее лице.

Царапинки на лаке ее ногтей выглядят как следы отчаянной попытки удержаться на самом склоне Гауссовой кривой, подальше от сползших вниз постаревших и располневших женщин.

Из всех ее чувств самым извращенным оказывается чувство обращенное к мужу. Это ошибшийся целью материнский инстинкт, но без материнской любви. К человеку который старше ее, но слабее. За годы, проведенные вместе он стал ей родным, как нерожденный когда-то ребенок, близким как часть тела. Как та складка на животе, которую выдавливают свободно сидевшие раньше джинсы. И так же как эта складка, муж не делает ее менее одинокой, а скорее лишает ее одного из немногих шансов найти кого-нибудь, кто мог бы оставить сладкое послевкусие последней половине ее жизни.

Обычно она приходит ко мне в предрассветной полудреме, когда на моей холостяцкой кухне вдруг звякнет, потеряв равновесие, небрежно оставленная бутылка из под пива или сквозняк нечаянно зашуршит пустым пакетом. Или это она шумит там, запивая лекарство от разбудившей ее изжоги? Кажется, сейчас я услышу шаги, в мягких войлочных тапочках, почуствую запах стареющей женщины, услышу шепот у моего уха. И начнется самое страшное: я узнаю в ней свою жену.

И проснусь. К счастью, дорогие товарищи, до сих пор мне это удавалось.