Борода святого Эммермана всё ещё была украшена ледяной бахромой, кроме того, с его носа ещё и сосулька свисала. За ночь люто похолодало. Мир засверкал холодным жёстким блеском словно бриллиант. Солнечный свет отражался от покрытых снегом полей, и от этого мерцания глазам становилось больно. Это был, как сказал Тони, отличный день для катания на лыжах.

Я закрепила свои лыжи на крыше автомобиля, в первую очередь для маскировки. У меня было предчувствие, что времени на спорт у меня практически не останется. Тони же собирался обратиться в прокат. Тони питает иллюзию, что он великий спортсмен. Уж не знаю, что ему мешает, но точно не рост, поскольку порядочное число первоклассных лыжников высокорослые. Он разглагольствовал о том, что хочет попробовать трассу в Кандагаре, где находятся чемпионские спуски. Меня так и подмывало сказать ему, чтобы от так и сделал и сломал там свою чёртову ногу, чтобы я могла избавиться от него, но потом решила, что это не очень хорошо. Кроме того, сломанная нога могла удержать его от поездки в Турин, и кто знает, что я буду делать в ситуации, когда у меня на руках окажется жалкий, прикованный к постели, страдающий от боли, помолвленный бывший возлюбленный, отчаянно нуждающийся в капельке любви и заботы?

Он и слова не сказал о своём позднем ночном визите, поэтому, естественно, и я не стала упоминать о нём. Имя Энн также не всплыло во время нашей беседы.

Тони понравилась борода Эммермана и зеленоватая гирлянда, наброшенная на его каменные плечи.

- Я рад, что додумался до этого, - сказал он, когда я втиснулась на стоянку, зарезервированную для постояльцев гостиницы. - Мне всегда нравилось это место. Приятно видеть, что оно не изменилось.

- Герр Хофман умер, - сказала я.

Тони обратил ко мне озадаченное простодушное лицо.

- Кто?

- Хофман. Хозяин гостиницы... владелец.

- Ох, тот милый старик, который угощал нас вечером перед отъездом? Очень жаль. Знаешь, а ведь это отличное место, чтобы провести Рождество. Мы можем сходить на ночную службу в храм... э...

Фредди за стойкой не было. Зато было полно нетерпеливо ожидающих людей. Консьержка, тучная дама средних лет, судорожно поправляла пряди волос, выбившиеся из пучка у шеи. Она заметила меня, и не позволив мне и слова сказать, покачала головой и быстро проговорила:

- Grьss Gott, мне очень жаль, но если у вас нет брони...

- Полагаю, фрау Хофман ожидает меня. Моё имя - Блисс.

- Ach, ja, die Dame aus Mьnchen. Entschuldigen Sie, ]Ах, да, дама из Мюнхена. Прошу прощения (нем)] у нас так много работы...

- Успокойтесь, gnдdige Frau, [Мадам (нем)] - ласково проговорил Тони. - Мы никуда не спешим, да и жизнь коротка.

У Тони по-школьному простой немецкий язык с отчётливым американским акцентом, который некоторые немцы, особенно дамы средних лет, по-видимому, находят прелестным. Консьержка перестала терзать волосы и вернула ему улыбку.

- Вы так добры, mein Herr. Понимаете, сейчас у нас напряжённый сезон и нам не хватает рук. Я экономка, а не конторский служащий, и что нам делать со всей этой толпой...

Тони слушал с сочувствием. Согретая его мальчишеской улыбкой и нежными карими глазами, женщина могла бы продолжать в том же духе до бесконечности, если бы я не прочистила горло и не напомнила ей о том, что скопились посетители. Она передала бланк для регистрации, правда не мне, а Тони. Прекрасно, этот мир принадлежит мужчинам, особенно в сельских поселениях. Я отобрала у него бланк и заполнила его. Коридорного в гостинице не было, и Тони позволил мне самостоятельно понести свой чемодан.

Если у Фридл и были планы убить меня, то она приложила все усилия, чтобы подготовить меня к убою. Номер был одним из лучших в гостинице: большая угловая комната с альковом, в котором разместились диван и кресла, и с деревянным балконом, с которого открывался захватывающий дух вид на горы. Я расстроилась, заметив, что балкон украшен пластиковой геранью.

Тони проигнорировал герань. Его гораздо больше заинтересовала кровать под огромным старинным балдахином.

- Не проси ещё один номер, - сказала я великодушно. - Ты можешь расположиться на диване в алькове.

- Он не больше пяти футов в длину!

- Всегда есть пол.

- Послушай, Вики, это нелепо, - начал Тони.

- Без сомнения. Но правила устанавливаю не я. Полагаю, мы могли бы положить обнажённый меч между нами, как это делали средневековые послы, когда брали на брачное ложе супругу своего державного господина. Возможно, Энн придётся это по вкусу.

Тони, рассердившись, подхватил свой чемодан и вышел. Проходя через вестибюль, я увидела, как он любезничает с консьержкой. Он так был поглощён этим занятием, что даже не заметил меня, что меня более чем устроило.

К тому времени, когда я добралась до дома Мюллера, я была переполнена всевозможными дурными предчувствиями. Я обнаружила тёмный дом и закрытую дверь, в которую какое-то время билась и стучала, пока не заметила табличку. Она гласила: "Закрыто на время праздников".

Я уже собиралась уйти, как изнутри донёсся грохот металла. Дверь слегка приоткрылась, показались прищуренный голубой глаз и пучок кустистых седых бровей.

- Ах, это вы, - воскликнул Мюллер и широко распахнул дверь.

- Я решила, что вы уехали.

- Я как раз собираюсь поехать... к дочери на Weihnachtszeit. [Рождественский период (нем)] Заходите, заходите, - он запер дверь за моей спиной и затем продолжил. - Я не собирался уезжать до завтрашнего утра, но ваш друг заставил меня передумать. Он сейчас ждёт, чтобы отвезти меня в Фюссен. Как любезно, хотя поверить не могу, что...

- Мой друг, - повторила я.

- Да, он здесь. Возможно, вы хотите поговорить с ним.

Я кратко ответила, что определённо хочу поговорить с ним.

Дверь в мастерскую была закрыта. Мюллер провёл меня в маленький коридор, который вёл в жилые комнаты.

Небольшая гостиная уже приобрела холодный и покинутый вид, словно её обитатели уже уехали на длительное время: она была тёмной, лишённой огня и слишком чистой. По сторонам от камина стояли два удобных кресла. В одном (очевидно, это было её любимое место) прямая как стрела сидела кошка, аккуратно обернув хвост вокруг себя, её большие голубые глаза не мигая следили за тем, кто занял другое кресло.

Джон был одет не столь элегантно, как обычно. Я решила, что джинсы, потертые ботинки и поношенная куртка были выбраны, чтобы убедить герра Мюллера, что он просто обычный парень, а потому достоин доверия. Он, в свою очередь, таращился на кошку c нервным напряжением, что напомнило мне о герое одной из книг о стране Оз, который пытался напугать Голодного тигра невероятной силой человеческого взгляда. Похоже, кошка была впечатлена не больше того Голодного тигра.

Взглянув в мою сторону, он строго сказал:

- Вы опоздали, доктор Блисс. Я вас ждал ещё час назад.

- Мне пришлось... Мы были остановлены... Прошу прощения.

- Если вы готовы, герр Мюллер, - Джон поднялся на ноги.

Кошка издала характерную для сиамцев хриплую жалобу. Джон вздрогнул.

- Да, вот только возьму свой чемодан. Но я всё ещё поверить не могу...

- Это всего лишь предосторожность, - сказал Джон. - Наше расследование находится на предварительном этапе.

Покачивая головой, старик вышел из комнаты.

- И кто они "наши"? - поинтересовалась я. - Интерпол, Британская разведка или какая-нибудь экзотическая организация, выдуманная тобой?

Джон вытащил кожаную корочку из кармана и протянул её мне, чтобы я могла с ней ознакомиться. Должна признать, когда Джон брался за какую-то работу, то выполнял её должным образом. Бляха деловито сверкала на свету, само удостоверение личности по краям было аутентично потрёпано. Даже фотография получилась отличной (с мрачным пристальным взглядом, характерным для водительских прав, фотографий в паспорте и других официальных документов).

- Международное управление по выявлению поддельных предметов искусства и древностей, - прочитала я.

- МУВППИД, - сказал Джон, возвращая корочку в задний карман брюк. - Но именно твоё имя заставило старика довериться. Ты окружной инспектор.

- И ты конечно же мой начальник?

- Областной инспектор.

- Как-то скромно для тебя. Я ожидала, что в твоём звании будет присутствовать слово "глава".

- У меня нет времени для глупых шуток, - холодно сказал Джон. - Ты должна была приехать раньше. Позволь мне кратко...

- Это-то мне и нужно.

Кошка словно в знак согласия завыла. Джон начал нервно объяснять.

- Я собираюсь остаться здесь, - быстро проговорил он. - Во всяком случае пока. Я хочу взглянуть на оставшиеся от Schrank фрагменты. Вероятно, будет неплохо, если мы не будем показываться вместе. До сих пор никто из банды не знает обо мне ...

- Тебя должен был видеть тот человек, который стрелял в нас.

- Я же был в той щегольской и удобной горнолыжной маске, помнишь? Я мог оказаться любым случайным путешественником, бросившимся на помощь. Если ты захочешь повидаться со мной, приходи к чёрному ходу и подай мне сигнал...

- Какой сигнал?

- Любой, какой тебе нравится, - великодушно сказал Джон. - Просвисти "Янки-дудл", постучи три раза...

- Три, потом пауза, потом два.

- Как неоригинально. Если что-нибудь интересное всплывёт, я позвоню или оставлю сообщение на стойке, - звук спускающихся по лестнице шагов заставил его ускориться. - Присматривайся к знакомым лицам. Будь осторожна. Не говори Тони, что я здесь. Дай мне знать...

- Я предоставлю отчёт позже, сегодня вечером, сэр, - сказала я, когда герр Мюллер вошёл.

Джон попробовал было взять у него чемодан, но получил отпор.

- Я не настолько стар, - обижено проговорил старик. - Теперь мы можем идти. Я всё ещё поверить не могу... Фройляйн, вы знаете, что это за таинственное исчезновение картины?

- Нет, - сказала я, чувствуя, что безопаснее будет не уточнять. Бог его знает, какой бред наплёл Джон.

- Мой друг не совершил бы ничего плохого, - настаивал старик.

- Об этом нет и речи, - спокойно сказал Джон. - Я не могу вдаваться в подробности, герр Мюллер, вы же понимаете, но мы уверены, что его участие было случайным и, к несчастью, роковым. Он вам ничего не говорил?

- Я же сказал вам. Поверить не могу...

Кошка спрыгнула с кресла и стала подавлено ходить вокруг чемодана, принюхиваясь и ворча себе под нос.

- Она знает, что я уезжаю, - серьёзно сказал Мюллер. - Она не любит перемены. Не забывайте, герр инспектор, у неё должен быть кусок сырой печени каждый вечер...

Судорога глубокого отвращения пробежала по лицу Джона.

- Э... Доктор Блисс, почему бы вам не взять эту киску с собой в гостиницу? Вы ей нравитесь.

Клара закончила осмотр чемодана и теперь тёрлась о мои колени. Я нагнулась, чтобы погладить её.

- Разве вы не любите кошек, сэр?

- Я обожаю животных. Эта кошка меня невзлюбила.

- Почему же, сэр, - сказала я. - вы, должно быть, вообразили невесть что. Кошки прекрасно разбираются в характерах. Я всегда говорю, никогда не доверяй человеку, который не нравится кошке... сэр.

Кошка пристально посмотрела на Джона. Хриплое мурчание, которым она встречала мои прикосновения, изменилось. Теперь оно стало похоже на рычание. Если быть точной, то это и было рычание.

- Вероятно, она бы предпочла пойти с вами, фройляйн, - сказал Мюллер. - В конце концов там её старый дом.

- Думается мне, что она пойдёт туда, куда сама захочет, - сказала я. - Не беспокойтесь о ней, герр Мюллер. Я помогу инспектору присмотреть за ней.

Джон отступил в коридор, где кошка загнала его в угол. Припав к земле и дергая хвостом, она уже была готова совершить прыжок. Как бы это зрелище ни веселило меня, я боялась, что Мюллер так никогда никуда не доедет. Я подхватила кошку и сделала ей устное внушение, а тем временем Джон осуществил побег.

Задняя дверь вела в окружённый стеной сад, который утопал в снегу. Лопатой были расчищены только дорожки, ведущие к калитке и к выполненной в сельском стиле кормушке для птиц, очевидно, созданной самим Мюллером, которая висела на сосне. На её ветвях были также развешаны нутряное сало, кусочки фруктов, ягоды и другие остатки.

Мюллер замешкался в дверях: одна нога ещё в доме, другая уже перенесена через порог.

- Я должен проверить, погасил ли я огонь под горшком с клеем.

- Он погашен, - решительно сказал Джон. - Я видел, как вы это сделали.

- Свежая вода для кошки...

- Я видел, что вы и об этом позаботились.

Взгляд старика блуждал по саду.

- Я собирался отнести Weihnachtsblumen [Рождественские цветы (нем)] на могилу сегодня, - медленно проговорил он. - А теперь никто и не вспомнит о моём бедном друге.

Джон переминался с ноги на ногу, уж не знаю, то ли от холода, то ли от того же неопределённого чувства тревоги, мучавшего и меня.

- При всём моём уважении, герр Мюллер...

Моя рука скользнула в руку старика.

- Я отнесу цветы, - сказала я. - Я в любом случае собиралась это сделать.

- Вы будете так добры? И для неё тоже... для бедняжки Амелии?

- Конечно.

- Только не цветы, они ведь замёрзнут. Зелёные ветви, такие как для Weihnachten Рождество (нем). - ягоды и венки...

- Я знаю, - мягко проговорила я. - В моём родном городе в Миннесоте до сих пор так делают. Я обо всём позабочусь, не беспокойтесь.

Это обещание выманило его из дома. Закрывая дверь, он объяснил мне, как найти кладбище.

- Церковь сейчас заброшена, туда ходят только, чтобы поухаживать за могилами, да и тех, кто заботится, немного осталось. Думаю, могила Антона будет последней. Несколько поколений членов семьи его жены хоронили там, поэтому он дал обещание, что останется подле неё. Но однажды гора раскрошится и погребёт и церковь, и могилы. Эти дураки вырубили деревья ради своего спорта, вмешавшись в работу Бога... они не знают или не беспокоятся о...

Сопровождая с двух сторон, мы довели его по дорожке до калитки, провели сквозь лишённый крыши коридор аллеи, вдоль которой до самого конца тянулся высокий забор. Эти люди ценили уединённость. Я видела, что Джон её тоже одобряет. Он отобрал чемодан у Мюллера и положил его в багажник машины.

Поддавшись порыву, я обхватила руками старика и от всего сердца чмокнула в щёку.

- Счастливого Рождества, герр Мюллер.

- Да благословит вас Господь, фройляйн.

Джона я целовать не стала. Окружные инспекторы не пристают к своим начальникам.

***

У меня словно гора с плеч свалилась. Нехотя я всё же доверилась Джону, не только потому что он видел очевидное, не требуя объяснений, но и потому, что он обеспокоился тем, чтобы вывезти старика в безопасное место. Я бы ещё больше доверяла Джону, если бы не знала, что у него имеются скрытые мотивы. Почему он решил, что сможет найти зацепку там, где просмотрели лица, увлечённые поисками, я и представить не могла. Но если кому и под силу, то только Джону. Его природная склонность к мелочности была отточена годами практики.

Дальний конец аллеи втекал в Марктплац. Добравшись до гостиницы, я обнаружила, поджидающего Тони.

- Куда ты, чёрт побери, ходила?

- На улицу, - коротко ответила я. - В чём дело? Сумел раздобыть номер?

- Всё хорошо, номер я получил, - он взял меня за руку и оттащил в сторону.

Мимо нас проходили люди, они заходили и выходили, бросая на нас любопытные взгляды, пока мы, стоя лицом к лицу и сверлили друг друга яростными взглядами.

- Почему ты мне не сказала? - рявкнул Тони.

- Сказала тебе что?

- Что-нибудь. Кое-что важное. Что Фридл стала новой хозяйкой...

- Ты знаком с Фридл?

- Ну, конечно. Мы все... - он смущённо усмехнулся. - Но не я, конечно.

- Конечно. Уверена, она бы всех вас обслужила, если бы хватало времени.

И вот снова меня, фигурально выражаясь, застали со спущенными штанами. (Вероятно, эту метафору правильнее было бы применить к некоторым моим давним коллегам). Меня не было лишь полчаса. И что симптоматично, в этот короткий промежуток времени Тони зацепился за Фридл. В этом безнадёжном положении я не теряла надежды, что она всё-таки не проговорилась, и пробормотала:

- Я не думала, что тебе будет интересно, Тони.

- Мне не интересно, что кто-то пытался тебя убить?

- Ох, Shiesse, [Дерьмо (нем)] - сказала я. - Что она тебе рассказала?

Баварский подросток, пытавшийся спрятать свои лыжи в стеллаже за дверью, едва не обезглавил Тони. Обобрав парня, Тони почувствовал, что хандра его немного отпустила. Он снова повернулся ко мне и сказал потише:

- Полагаю, нам нужно выпить пива и сердечно побеседовать. Фридл страстно хочет перекинуться с тобой парой слов, но не так страстно, как я.

В баре было полно людей. С кружками в руках мы втиснулись в тихий уголок. Закат окрасил в красный цвет склоны Цугшпитце и облачил небо в яркие одежды алого и пурпурного цветов, но красота пейзажа не трогала Тони. Я позволила ему говорить. Я хотела выяснить, что он уже узнал, прежде чем внести свой вклад в его хранилище информации. Тони был не против, ведь ему нечасто выпадал шанс прочитать монолог, когда я поблизости. Как я помню, выступление звучало примерно так:

- Я не возражаю против того, чтобы принять участие в твоей безумной буффонаде. Вовсе нет. Я всегда рад принести пользу другу своей исключительной эрудицией. Какой-нибудь человечишка мог бы возмутиться, обнаружив, что его втянули в неприятности вроде тех, в которых ты, очевидно, оказалась, никого не предупредив. Я хочу сказать, что на ум приходят слова "лёгкая добыча". Или, может быть, "приманка". Что действительно меня обижает, так это то, что моим умственным способностям нанесено оскорбление. Я знал, что что-то происходит. Ты и Шмидт и этот... женоподобный персонаж беседуете вместе... кто этот парень? Неважно, не говори, я ещё не закончил. Ты могла бы по крайней мере предупредить человека, что он засовывает голову в петлю вместо того, чтобы делать вид, что просто совершаешь светский визит...

- А теперь подожди минутку, - возмущённо сказала я. - Я тебя не приглашала. Это была твоя идея.

- Ты могла бы меня предостеречь.

- Могла бы, - призналась я. - Но в то время я не знала...

- Правда? - Тони бросал на меня сердитые взгляды поверх кружки. - Никто не пытался схватить тебя за горло, убить тебя или вломиться к тебе ради кражи до позавчерашнего дня?

Я была рада, что он именно так сформулировал вопрос, поскольку я могла посмотреть ему прямо в глаза и твёрдо сказать: "Нет. Никто". Не то, чтобы бы я не могла, смотря ему прямо в глаза, отрицать всё, в чём он меня обвинял.

- Ох. Всё равно. Ты могла бы упомянуть об этом.

- Скорее всего, это был несчастный случай. Какой-то пьяный охотник.

- Да, но похоже, что Фридл так не думает. Ты уверена, что никогда не получала письма или посылки или ещё чего-нибудь от её мужа?

Я посмотрела Тони прямо в глаза и твердо сказала:

- Нет. То есть да. А ты?

- Я? Почему я... - Тони задумался над вопросом. - Нет оснований для того, чтобы это был я, если подумать. Если верить Фридл, речь идёт о каком-то предмете искусства... похоже, она больше ничего не знает. Я встретил Хофмана в прошлом году, болтал с ним... Эй, а как насчет остальных - Дитера, Элис, Розы...

- Уверена, что ты ему больше всех понравился, - сказала я.

- Я мог даже не обратить внимания на письмо, - пробормотал Тони. - Мы же получаем множество писем от разных чудаков.

- Знаю.

- Всего за неделю до поездки было с полдюжины или около того. По-видимому, люди становятся более странными в праздничное время... Призыв профинансировать группу Парапсихологической археологии в Вирджинии, резюме от какого-то сумасшедшего, решившего, что его должны принять в штат, так он является реинкарнация Геродота, копия той фотографии с Софией Шлиман... Эй, осторожно!

Я пролила своё пиво.

- Прости. Ты сказал, с Софией Шлиман?

Тони схватил целую горсть салфеток с соседнего столика и стал вытирать свой свитер.

- Проклятье, Энн связала его мне... Да, знаешь, той, на которой она носит украшения из Трои. Я понятия не имею к чему, чёрт побери, всё это было. С ней даже письма не было.

А вот и ответ на один из вопросов, если Тони не был более подлым, чем я его знала.

- Что ещё Фридл рассказала тебе?

- Ничего толкового, - признался Тони. - а вот, что она рассказала тебе?

- Она мне ещё ничего не рассказала, - сказала я абсолютно честно.

- Ну, тогда пойдём к ней. Может быть, вдвоём мы сможем выжать немного информации. Пока что история выглядит чертовски неправдоподобно.

Я уже была готова поддержать это суждение, как рот Тони приобрёл мечтательный изгиб, который мог любую сильную женщину заставить потворствовать ему.

- Это было бы слишком хорошо, если бы оказалось правдой, - с тоской проговорил он.

***

Фридл не поднялась, чтобы поприветствовать нас. Она протянула Тони свою руку под таким углом, что ему не оставалось ничего иного, как поцеловать её.

Обычно я могу определить, когда люди врут. Фридл нанесла мне поражение. Она так привыкла ломать комедию, что, что бы она ни сказала, всё звучало фальшиво. Суть её долгого и витиеватого рассказа была такова: а) у её супруга было какое-то спрятанное сокровище; б) она не знает, что это было; и в) она не знает, где оно находилось.

И хотя Тони явно был тронут её дрожащими губами и трогательной историей, он не обошел вопроса чрезмерной доверчивости. Он тактично указал на то, что временами старики страдают от маний.

- Он не был старым, - возразила Фридл.

- Семьдесят пять? - предположила я.

- Но не в душе... не в любви... - Фридл спрятала лицо в руках.

Тони неуклюже похлопал её по плечу и бросил на меня укоризненный взгляд. Как и все мужчины, он действительно желает верить, что юная и прекрасная девушка будет страстно любить его, когда ему исполнится восемьдесят.

Фридл обуздала своё горе, которое не оставило и пятнышка на её накрашенном лице, и продолжила рассказ. Она не знала о сокровище до прошлой весны. Это что-то, что спас её муж в конце войны и бережно хранил, припрятав, на протяжении сорока лет. Однако недавно он стал опасаться, что враги всё же выследили его.

- Враги? - проговорил Тони. - Какие враги?

Она так широко раскрыла глаза, что у неё даже тушь посыпалась хлопьями.

- Русские. Коммунисты.

- Ох, - сказал Тони.

Я же сказала: "Пусть будут благословенны их красные сердца, они взращивают таких удобных преступников".

Замечание пролетело над или сквозь голову Фридл. Она продолжила. Её супруг не стал ей ничего больше рассказывать, поскольку боялся впутать её, и когда она предложила, чтобы он передал сокровище специалистам (она не уточнила каким специалистам, а мы не стали давить на неё), он сердито отказался. Сокровище принадлежало ему. Оно побывало в стольких руках, что можно только спорить о том, кто является настоящим владельцем, а теперь оно принадлежало ему по праву владения. У него было столько же прав, как и любого другого. Он спас его.

В этой части рассказа был намёк на правду.

Позже, уже в конце осени, Хофман передумал. Его враги были всё ближе. Он опасался за свою жизнь... и за неё. Он заговорил о том, чтобы выйти на связь со мной... уверена ли я, абсолютно точно, что он не рассказал мне...

- Я понятия не имею, где оно находится, - сказала я. - Правда, фрау Хофман. А вы уверены, что вы...

- Нет. Я хочу сказать... да. Могу я рассчитывать на вашу помощь, если узнаю?

Ответ был столь очевиден, что все понимали, что нет необходимости озвучивать его. Тони прочистил горло:

- Прошу прощения, Фридл!.. фрау Хофман...

Бросая взгляды снизу вверх из-под ресниц, она прервала его, коснувшись руки.

- Пожалуйста, тебе не следует быть таким церемонным. Мы ведь старые друзья.

- Спасибо вам.

Разрумянившейся Тони всё же не последовал её примеру и не стал использовать неформальное du.

- Я хотел сказать... Я не знаю, как мы можем вам помочь. Я должен быть честен. Я всё еще не верю, что ваш муж был... э... в здравом уме. Все эти истории о коммунистах...

- Тогда кто же стрелял в фройляйн Блисс?

- Хммм... - сказал Тони.

- И, - продолжила Фридл, - вскоре после смерти моего обожаемого Антона, кто-то ворвался в его комнату и обыскал её. Несколько предметов мебели были разбиты в дребезги. Тогда я подумала, что это был обычный вор... но после этого ужасного происшествия со стрельбой... Вы же не бросите меня? Вы поможете мне его найти?

- Мы попробуем, - с сомнением сказал Тони. - Хотя информации маловато... У полиции нет идей, кто мог открыть огонь?

Фридл пожала плечами. Рассматривая её, я проговорила: "Сегодня Фредди нет на рабочем месте. Он уехал из города?"

Она была не такой слабой, как казалась (либо у неё была причина ожидать возможного обвинения).

- Вы думаете, что это был Фредди? Быть того не может. Мой собственный кузен...

- Я бы хотела поговорить с ним, - мягко сказала я.

Она опустила глаза.

- Я... у вас не получится. Он уехал. Там... у него... кто-то предложил ему работу получше. Он мне лишь временно помогал.

- Куда он уехал?

- В Цюрих.

Последовавший ответ был таким твёрдым, что и только что снесённое яйцо бы поверило.

- Кто такой Фредди? - поинтересовался Тони.

- Я введу тебя в курс дела позже, - пообещала я.

- Фредди не имеет к этому никакого отношения, - настаивала Фридл. - Это были коммунисты.

Каждый раз, когда она упоминала коммунистов, скепсис Тони возрастал.

- Мы попробуем, - повторил он. - Если у вас есть ещё какие-нибудь мысли, всё что угодно...

Обменявшись ещё немного лицемерными обещаниями и торжественными заявлениями, мы удалились. Я рассказала Тони о Фредди, что немного взбодрило его.

- Похоже, этот парень головорез, - с надеждой сказал он. - И его внезапный отъезд подозрителен. Фридл такая доверчивая. Любой может воспользоваться ею.

- Угу, - сказала я.

Была возможность... но не того, что Фридл была доверчивой невинностью, а того, что кто-то мог надуть её. Её объяснения того, как Schrank был сломан, вполне допустимы. Я в них не верила, но они были допустимы. Я не видела причин, чтобы разрушать иллюзии Тони. Он сможет меня обвинить лишь в том, что я была резкой, ревнивой и ещё кое-какой.

Отъезд Фредди был подозрительным. Он мог испугаться из-за того, что его нападенье провалилось, и сбежать от возможного полицейского следствия. Или, если теория Джона была верна, он мог сбежать от кого-то ещё.

Освободившись от надоедливого присутствия Фридл, Тони ощутил духовный подъём.

- Предадим забвению коммунистов, - заметил он, - её история не такая уж и неправдоподобная, как кажется. Нацисты были крупнейшими расхитителями предметов искусства, которых когда-либо видел мир. Гитлер собирал коллекцию для Музея фюрера, Геринг собирал коллекцию для Геринга, а все остальные подбирали то, что осталось. Многое награбленное добро осело в Баварии. Даже Геринг переправил свои сокровища в Берхтесгаден, когда русские стали наступать на Берлин. Помнишь соляные шахты в Альтаусзее? Более десяти тысяч полотен, дюжины скульптур (включая и Мадонну с младенцем Микеланджело) и тысячи мелких произведений. Если верить одному из подсчётов, то в Южной Германии было по меньшей мере две сотни официальных тайников и Бог знает сколько неофициальных. Некоторые так и не обнаружили. Трофей Хофмана не обязательно будет многочисленным. Может быть, это какой-то один предмет, что-то, что имело особое значение для него.

Мне стало тревожно от того, что он слишком приблизился к правде. Я надеялась, что он не додумается поискать имя Хофмана в профессиональной литературе, ведь это уведёт его от теории "картин в соляных шахтах", а я бы хотела, чтобы он остановился именно на ней. Главная беда с моими друзьями, да и с врагами, заключается в том, что они слишком умны.

- Это безнадёжный случай, Тони, - сказала я. - Горы здесь всё равно, что швейцарский сыр, в них полно лазов, пещер и заброшенных шахт. Оно может быть где угодно... если вообще существует.

Тони не желал, чтобы его отговаривали. Перспектива новой охоты за сокровищем и игры в детективов была слишком волнующей.

- Не будь такой пессимисткой. Хофман должен был оставить какой-нибудь ключ. Он был старым человеком, он бы не допустил, чтобы оно было утеряно навсегда.

Мы дошли до моего номера, я отперла дверь.

- Интересно, какого оно размера, - задумался Тони.

- Побольше хлебницы, - предложила я. - Зайдёшь?

- Спасибо, у меня есть свой номер. Фридл была более, чем счастлива помочь мне.

Он был раздражающе спокоен из-за того, что его отлучили от моего соблазнительного соседства. В действительности же в его походке было что-то самодовольное, да и плечи его отчётливо дёрнулись, когда он зашагал прочь...

- Тони, - сказала я тихо.

- Что?

- У меня такое чувство, что Энн решила бы, что Фридл тоже суккуб.

Улыбка Тони была впечатляющим воплощением самодовольства.

- Почему бы мне её не спросить? Я обещал ей, что позвоню сегодня. Поэтому, если ты освободишь меня, скажем, на полчаса - может быть на час...

Он исчез в своём номере, оставив меня созерцать закрытую дверь и позор моего дурного воображения.

***

Мы решили поужинать в Гармише. Фактически решение приняла я. Тони был за то, чтобы держаться поближе к гостинице в надежде Бог знает на что (на другое покушение на меня, может быть). Я же хотела уехать. Городок действовал мне на нервы - не то, чтобы он не был милым, но он был слишком маленьким. Маленьким для нас троих... особенно, когда Джон был одним из трёх.

Поскольку час был ранним, мы потолкались по магазинам какое-то время, и Тони, который всё ещё страдал из-за того, что он считал моим вероломным поведением, получил своё, совершив акт жестокости, от которого я его прежде уже несколько раз отговаривала. Он купил ледерхозе.

Ледерхозе - те самые короткие кожаные штаны. Позвольте мне повторить это слово - "короткие". Они не доходят и до колен, заканчиваясь прямо над коленом или на середине бедра. Они, не сочтите меня занудой, короткие. На Тони они смотрелись как что-то среднее между визуальным непотребством и дурной шуткой. Ему пришлось купить самую большую пару в магазине, чтобы прикрыть самое главное, и они были так широки в талии, что могли вместить ещё таких двоих, как он. Он сказал, что это не имеет значения, их удержат подтяжки.

Подтяжки, ярко расшитые, например, эдельвейсами, были частью костюма, который так же включал гольфы и одну из тех нелепых маленьких шляпок с пером или со страусовым плюмажем, или с Gamsbart (волос серны), которые втыкают в тесьму. Шляпа Тони была с белым страусиным пером. Нарядившись в полный комплект, он стал невероятно похож на Питера, Питера, тыкв любителя, из немецкого издания книги "Матушки Гусыни", которую я купила для одной из своих племянниц.

Он хотел, чтобы я примерила дирндль (чтобы мы гармонировали, я думаю). Проницательный читатель, наверное, уже догадался, что мои недобрые замечания были вызваны исключительно завистью. Дирндль на мне смотрится столь же абсурдно, как ледерхозе на Тони, если не ещё более непристойно. Я примерила несколько, чтобы он заткнулся. Заметив, как он перешёптывается с владельцем магазина, я поняла, что он собирается купить один из них в качестве рождественского подарка. Кроме того, я поняла, что у меня-то для него ничего нет, поэтому мы обошли ещё несколько магазинов и я присмотрелась к тому, что привлекало внимание Тони.

Мы сложили его пакеты в машине. К этому времени уже стемнело, и город засверкал тысячами рождественских лампочек, которые протянулись от фасадов магазинов и фонарных столбов. Под ногами хрустел снег, воздух был наполнен ароматами сосновых ветвей и костров. Разноцветные горнолыжные куртки и шапки светились словно неон (малинового, бирюзового, ярко-розового цветов) и из каждой двери доносились рождественские песни. Было весьма мило и празднично, но я только и могла думать, что о совете Джона: "Высматривай знакомые лица". Среди всех этих горнолыжных масок, шарфов и низко натянутых на уши шапок совсем непросто будет узнать даже собственную мать. Время года и окружающая обстановка были на стороне того, кто предпочёл бы остаться незамеченным.

Мы не успели и на квартал отойти от машины, как я заметила знакомое лицо. Как и все остальные он был закутан в шарф. Я узнала его по шаровидному красному носу, который мелькал время от времени.

Он меня заметил в тот же самый миг. Отбросив руку сопровождавшей его дамы, он бросился ко мне, раскинув руки и сверкая носом.

- Вики! Обожаемая и наирастянутейшая среди миловидных женщин! - всё это он сложил в одно слово, что позволяет сделать немецкий язык, если вас не особенно беспокоит синтаксис. - Ты передумала! Ты приехала!

Он резко обхватил меня руками и зарылся лицом у меня в груди.

Жест этот был исключительно символическим, поскольку на мне было три слоя одежды, а молния моей парки стягивала не хуже пояса невинности, но Тони решил обидеться. Изогнув руку и схватив Дитера сзади за воротник, он отодвинул его.

- Она приехала, а я приехал с ней, - сказал он, отгрызая слова так, что его дыхание на холодном воздухе превращалось в раздражённые белые облачка, словно у дракона начался приступ икоты. - Прекрати, Дитер.

- Я увидел тебя, - признался Дитер, - но я понадеялся, что ты всего лишь плод моего воображения, и, если я проигнорирую тебя, ты растворишься в воздухе. Где мой нос?

Он ощупал своё лицо.

- Вот, - сказала я, предавая его обратно. - Без этого никак, Дитер?

- Да. Да-да, без этого никак, иначе я сойду с ума из-за страстного желания... - он стал бить себя в грудь.

Я указала на женщину, которая стояла чуть поодаль, сложив руки, и постукивала ногой:

- Это же Элис?

- Это была Элис, - признал Дитер. - Без сомнения это всё ещё Элис. Видишь ли, Вики, когда ты дала мне от ворот поворот, мне пришлось подыскать другую компанию. Не говори Элис, что сначала я предложил тебе. Ей не понравится то, что она запасной вариант.

Элис не подбежала, чтобы поздороваться с нами.

- Посмотри, кого я нашёл, - закричал Дитер, преподнося нас в качестве трофеев.

- Да, - сказала Элис. - Какое совпадение, что мы снова все здесь.

- Так и есть, - сказал Тони.

- Так почему же мы стоим, присматриваясь друг к другу словно незнакомые псы? - с любопытством спросил Дитер. - Старые друзья так себя не ведут. Давайте же поцелуемся.

После чего он резко обхватил Тони руками и привстал на цыпочки, надув губы. Разрываясь между весёлостью и отвращением, Тони в конце концов не смог удержаться от смеха. Он оттолкнул Дитера и подошёл к Элис: "Хорошая мысль, старина".

Он приподнял Элис, оторвав её от земли, чтобы поцеловать. Когда он поставил её, она выглядела гораздо дружелюбнее:

- Мы собирались поужинать. Вы же присоединитесь к нам, да?

Даже если бы мы захотели избежать этого, то нам пришлось бы прибегнуть к грубости, но такого желания ни у кого не было. Совпадения сыпались столь же обильно как листья в Валломброзе. [Аббатство в Апеннинских горах, в Фиезольской епархии. Иоанн Гуальберт в 1038 году основал здесь монашеский орден, по правилам Бенедикта. В районе Валломброза находится одноименный заповедник, а также одноимённый дендрарий]

Пока продолжался ужин и все размягчались под действием еды и вина, я задавалась вопросом, можно ли именно это конкретное совпадение признавать законным. Дитер был сильным лыжником, а Гармиш был одним из самых популярных курортов Германии среди любителей зимних видов спорта. Присутствие Элис меня слегка удивило, но объяснения Дитера всё прояснили. Они без сомнения были в дружеских отношениях в прошлом году. Теперь же, когда её брак потерпел крах, она могла подыскивать развлечения.

Мне было любопытно, одобрил бы Шмидт её новую причёску. Теперь волосы были чёрными как смоль, а не розовыми, и оформлены лёгкой стрижкой "ветерок", которая вошла в моду в этом году. Она похудела, что совсем ей не шло. Ямочки под скулами были глубокими как шрамы, а её запястья выглядели хрупкими как высохшие веточки. Она много смеялась.

Тони не купился на совпадение, но его коварные попытки извлечь информацию не увенчались успехом. Одна из проблем заключалась в том, что он не знал, что именно мы предположительно ищем. Это могла быть картина или фрагмент скульптуры, редкая монета или целый потолок, украшенный фресками. Он дёрнулся, когда упомянули Тинторетто, и вздрогнул из-за короны Святого Стефана. Это были самые забавные моменты того вечера, гораздо смешнее ужасных шуток Дитера.

Когда мы завели традиционный разговор на профессиональные темы и стали обмениваться научными сплетнями, мне удалось задать вопрос о Яне и Розе. Замечания Элис о Розе были удивительно колкими, даже для нее. Из того, что она рассказала, у меня сложилось впечатление, что профессиональная вражда заваривалась, вероятно, вокруг нескольких наиважнейших вопросов вроде того, была ли картина написана Рембрандтом или одним из его учеников. Дитер честно признался, что ничего о ней не знает. Их сферы интересов были столь далеки, что они едва ли могли вот так просто столкнуться на профессиональном поле, и (как Дитер честно и грубо признался) Роза больше ничем не могла привлечь мужчину с такими вкусами, как у него.

Чуть больше он мог рассказать о Яне Перлмуттере. Они жили в одном городе, пусть и отделённые друг от друга стеной, которая была более чем материальной, и связи между музеями были нередкими. Если верить Дитеру, Яна недавно обошли с продвижением по службе из-за каких-то мелких политических вопросов, и он был весьма зол из-за этого.

Еще одна занятная тема возникла, когда Элис спросила, где мы собираемся остановиться.

- Ах, Хексенут, - сказал Дитер, припоминая. - Да, это было очаровательное местечко... особенно та официантка... ты знаешь, о ком я говорю Тони...

Он нарочито вытаращил глаза и причмокнул, отчего Тони было трудно признаться, что он тоже знает. Я сказала:

- Ты отвратителен Дитер. Полагаю, ты говоришь о Фридл.

- Да, её так и звали. Дорогая крошка Фридл. Как она, Тони?

Я взяла на себя заботу ответить. Новости о свадьбе Фридл и тяжёлой потере не вызвали большого интереса. Элис выглядела скучающей, Дитер хихикал и отпускал скабрезные замечания.

Пообедав, мы устроили турне по барам, а потом мы с Тони откланялись. Мы оставили Дитера, когда он танцевал Schuhplattler [Шуплатлер - народный танец альпийских областей Баварии. Первоначально танец сопровождал обряд сватовства, каждой парой исполнялся индивидуально. Танцевальные фигуры выполнялись молодым человеком, он кружился вокруг девушки, хлопая себя по бёдрам, икрам и подошвам] вместе с группой костюмированных артистов, в то время как Элис смотрела на всё это с кислой улыбкой.

Как только мы отъехали в сторону Бад-Штейнбаха, Тони проговорил задумчиво:

- Это не может быть Дитер.

- Что не может? Почему не может?

- Ты знаешь, что я имею в виду.

- Я не уверена.

- Фридл сказала, что её муж собирался связаться с кем-то по поводу сокровища. Она думала, что это была ты, но она могла ошибиться. Элис и Дитер, они оба были в гостинице в прошлом году, и они оба музейные сотрудники. Так вот я говорю о том, что это не может быть Дитер.

- Почему нет?

Мы оставили огни города позади и направились наверх в сторону холмов. Звезды рассыпались по небу словно горсть брошенных драгоценных камней.

- Он такой осёл, - сказал Тони с глубоким отвращением.

- Он такой.

- Хофман бы не доверился такому идиоту как Дитер.

- Думаешь, Элис более вероятна?

- Нет, действительно нет. Вот если бы Перлмуттер объявился в Бад-Штейнбахе...

- Ну нет, - сказала я насмешливо. - Не говори мне, что ты запал на грязный коммунистический режим.

- В отличие от нас на учёных из восточного блока давят, - аргументировал Тони. - А что, если искомый объект первоначально пришёл из-за Железного занавеса. Его возвращение обещает Перлмуттеру престиж и, возможно, продвижение по партийной лестнице.

И снова он слишком близко приблизился к истине. Я переменила тему.

Я планировала нанести визит Джону сразу, как только пристрою Тони на ночь. Он имел право узнать, что я обнаружила. Присутствие ещё двоих из банды шести убедит Джона не рассматривать Тони в качестве подозреваемого номер один. (Во всяком случае это давало убедительный повод навестить Джона, если были и другие, то я предпочитаю умолчать о них).

Но то был вечер возобновления старых знакомств. Когда мы вошли в вестибюль, первое, что я увидела были слишком-хорошо-знакомые лицо и фигура. Красный как роза, круглый как ягодка - Шмидт и никто иной.

Джон пообещал позаботиться о Шмидте. Я не спрашивала, как он собирался справиться с этой задачей. Теперь же мне хотелось узнать. Очевидно, что план привёл к обратным результатам.

Шмидт был так рад видеть нас. Он неистово размахивал руками.

- Сюда, - закричал он. - Я здесь.

Мы присоединились к нему.

- Что вы здесь делаете? - спросила я.

- Я приехал, чтобы помочь вам, конечно же, - сказал Шмидт.

- Но я думала...

- Что он здесь делает? - Шмидт бросил сердитый взгляд на Тони.

- Ну, - начала я.

- Вы рассказали ему!

- Нет. Нет, Шмидт... послушайте, Шмидт...

- Это было наше личное дело. Вы и я...

- Проехали!

- Ты рассказала об этом деле этому жирному старому идиоту и не рассказала мне? - поинтересовался Тони.

- Жирный и старый? Кто тут жирный и старый? - Шмидт сделал усилие, чтобы выбраться из кресла, но оно столь плотно облегало его обширный зад, что он мог только качаться взад и вперёд. Его голос стал громче. - Жирный и старый, да? Я вам покажу. Вы получите бумажную полоску, как меру длины моей шпаги. Выбирайте себе секунданта!

Я знала, что такое случалось со Шмидтом, когда он был пьян (действительно перебравшим, пьяным в стельку, а не просто в лёгком опьянении). Он никогда не вызывает людей на дуэль, когда просто немного выпивает. По моему настоянию Тони извинился. Мы сели. Шмидт перестал трястись и расслабился. Выражение лёгкого недоумения пришло на смену возмущённому и недовольному виду, он пробормотал:

- Так о чём я вам говорил? Столько всего случилось, но сэр Джон должен знать...

- Сколько вы уже ждёте? - спросила я, стараясь отвлечь его разум, поглощённый мыслью о сэре Джоне.

- Часы, - проворчал Шмидт. - Часы и часы и... Никто не знал, куда вы ушли. А так как я не знал, куда вы ушли, я не мог последовать за вами.

- Верно, о Шмидт, - сказала я.

- Я немного выпил и поел, - сказал Шмидт, словно подозреваемый во время полицейского допроса, старающийся вспомнить все действия за прошедший долгий день. - Я поговорил с очаровательной дамой за стойкой... знаете, она экономка... Но она собирается уволиться сразу, как только фрау Хофман найдёт ей замену. Боюсь, бедненькая юная леди не популярна среди работников. Предполагалось, что гостиницей будет управлять племянник первой фрау Хофман, так как она принадлежала её семье на протяжении двух сотен лет. Все сильно обижены, я думаю, так как фрау Хофман...

- Шмидт, - сказала я. - О чём вы говорите?

Шмидт моргнул.

- О племяннике... или, может быть, внучатом племяннике...

- Почему вы о нём говорите?

- А вот теперь, - сказал Шмидт. - вопрос, относящийся к делу. Почему я говорю о нём? Я не знаю. Мне не следовало бы говорить о нём. Тут есть более важный вопрос... всепоглощающей важности... важности, требующей немедленного действия... Ach, ja, теперь вспомнил! Идёмте, идёмте быстрее, я покажу вам. Он там - я видел, как он вошёл. Он ещё не выходил. Я остался здесь, чтобы следить.

Он качнулся, чтобы встать на ноги, следом качнулось и кресло. Тони отодрал его от зада и поставил. Шмидт это проигнорировал с высокомерным равнодушием человека, у которого на уме более важные вещи.

- Там, - зашипел он. - Он там. Я видел, как он вошёл. Он ещё не выходил.

Он указал на дверь бара.

- Но Шмидт, - начала я. - Там же другая дверь...

- Кто? - тупо спросил Тони.

- Я покажу вам, - просиял Шмидт.

Его лицо было похоже на полнолуние, низко висящее над холмами Миннесоты. Внезапно меня охватила сильная тоска по дому. Ох, оказаться бы сейчас в Миннесоте - подальше от пьяных немецких профессоров и лживых английских проходимцев, и разнообразных людей, пытающихся убить меня...

Мы последовали за Шмидтом в бар. Я на полном серьёзе ожидала, что его подозреваемый (какой-нибудь невинный домовладелец, у которого глазки-бусинки или нос как у Петера Лорре) [Петер Лорре(1904-1964)-австрийский и американский актёр театра и кино, режиссёр, сценарист] выпил пива и ушёл домой через вход с улицы. Я ошибалась.

- Там, - сказал Шмидт шипящим визгом, который в его представлении был шёпотом. - Посмотрите... он там!

Отлично, он был там. Не стоило и сомневаться, кого Шмидт имел в виду. Его дрожащий указательный палец и пристальный взгляд пронзили мужчину, сидящего в одиночестве за столиком в углу.

На него стоило взглянуть - высокий и широкоплечий, с профилем, напоминающим задумчивого орла. Усы как у Уаетта Эрпа [Уайетт Берри Стэпп Эрп (1848-1929)-американский страж закона и картёжник времён освоения американского Запада. Получил широкую известность благодаря книгам и кинофильмам в жанре вестерн] обрамляли печальный, задумчивый рот. Каштановые волосы завивались над ушами и высоким, интеллектуальный лбом.

- В жизни его не видел, - тупо сказал Тони.

Я же ничего не сказала.

- Эй, - взвизгнул Шмидт. - Я же говорил вам, что никогда не забываю лица. Я встретил его один-единственный раз. Один-единственный, но я помню, а вы, близко знавшие его, не узнаёте. Вам же повезло, что я приехал сюда, nicht?

- Если вы не перейдёте к сути, я убью вас, Шмидт, - сказала я.

- Это Перлмуттер, - торжествующе сказал Шмидт. - Помощник хранителя, из Восточного Берлина.

- Вы сошли с ума, - запинаясь проговорил Тони. - Перлмуттер блондин, а этот парень брюнет. У Перлмуттера нет усов, а этот парень...

Это был Перлмуттер. Линии этого великолепного профиля были выжжены в моём мозгу.

Говорят, что если достаточно долго и пристально смотреть на кого-нибудь, то что-то вроде невидимых волн протянется и привлечёт внимание. В данном случае, должно быть, произошло нечто похожее. Перлмуттер поднял глаза и встретился со мной взглядом. Мгновенное узнавание, которое изменило его лицо, отмело бы все мучительные сомнения, которые у меня могли бы быть, но их и не было.

Прежде чем я среагировала, он уже был на ногах и выскочил через дверь на улицу. Случайно или намерено он выбрал удобный для отступления столик в углу.

Я потратила пару существенных секунд, пытаясь определить, каким путём пойти- через переполненную комнату к двери, которой он воспользовался, или вернуться назад и пройти через вестибюль. Тони потратил пару существенных секунд на то, чтобы отскочить от Шмидта, который двинулся в одном направлении, в то время как Тони попытался пройти другим путём. Затем Шмидт усугубил проблему тем, что неожиданно упал, на его лице застыла глупая ухмылка триумфа.

Со Шмидтом такое порой случается. Это неизбежное завершение его приступов действительно сильного алкогольного опьянения. Случаются они нечасто и только тогда, когда что-то вдруг расстроит его. Хотела бы я знать, что расстроило его на этот раз, но с вопросами придётся пока подождать. Он не сможет связно говорить ещё несколько часов. Однажды я уже видела нечто подобное, тогда он узнал о гибели любимого племянника в автомобильной катастрофе.

Вот так он и стоял, безвольно повиснув между мной и Тони. Каждый из нас схватил его за руку, когда его круглая красная фигура осела на пол. Мы беспомощно посмотрели друг на друга поверх поникшей головы Шмидта.

- Каковы теперь наши действия? - спросил Тони.

- Уже поздно преследовать Перлмуттера... Ох, чёрт. Нам следует дотащить его до постели.

- Чьей постели? - осторожно спросил Тони.

Разумный вопрос. Как мы вскоре выяснили, у Шмидта не было забронированного номера, а гостиница была забита до отказа. У него могло быть что-то забронировано в Гармише, но это не имело никакого значения, поскольку Шмидт был неспособен отвечать на вопросы (или услышать их). Он пришёл в себя настолько, чтобы его можно было волочить, а не нести. Закинув пухлые ручки на свои шеи, мы затолкали его по лестнице наверх на второй этаж. Тони хотел разместить его на диване в моём номере.

- У тебя же сдвоенные кровати, так?

- Да. Но...

- Тогда он твой. Весь твой. Каждый... восхитительный... полный... пуд.

Шмидт сразу же отключился, как только упал на матрас. Я сняла с него обувь и укрыла покрывалом. Блаженно улыбаясь, Шмидт издал глубокий вздох и начал храпеть.

На лице Тони появилось выражение глубочайшей скорби.

- И он это делает каждую ночь?

Тони разложил вещи в присущей ему хаотичной манере. Среди прочих разбросанных вещей на комоде мне мило улыбалось обрамлённое в серебро хорошенькое, напоминающее сердечко, личико Энн Белфорт.

Я столь же мило улыбнулась ей в ответ.

- Ты о храпе говоришь? Только когда он пьян. Баиньки, Энни... Я хотела сказать, Тони.

Фридл сохранила в Хексенут одну из очаровательных старомодных традиций. Горничная откинула одеяло на кровати и изящно разложила на ней мою ночную сорочку. В случае с горничной я была рада, что захватила свою новую причудливую ночнушку вместо старой фланелевой пижамы. В моём же собственном случае я сожалела, что не привезла пижаму. Огонь в печи затушили на ночь, и я уже знала по своему прошлому опыту, что к утру номер будет таким же холодным как говяжья отбивная, хотя стоит только вновь развести огонь и она вновь нагреется. Прежде я вынуждала Тони доказывать свою мужскую состоятельность, пока сама уютно нежилась под мягким теплом Dauendecke. Пуховое одеяло (нем). Завтра мне придётся всё сделать самой или подождать пока придёт горничная. Таковы уж неудобства целибата.

Мне нужно было повидаться с Джоном. В данном случае целибат не играл никакого значения. События начали выходить из-под контроля: объявились подозреваемые, Тони сконцентрировался на золоте и на Джоне (его обвинения были нервирующее меткими), а ещё Шмидт... Бессвязный лепет старика навёл на мысль о целой уйме новых и зловещих возможностей. На одну в особенности, которая вытекает из случайного замечания, на которое я ранее не обратила внимания, поскольку была слишком поглощена своими мыслями, и которое теперь всплыло в моей памяти и вызвало ещё большее желание противостоять этому подлому, хитрому, ненадежному дьявольскому отродью... Я заставила свои руки, сжавшие кулаки, расслабиться. Быть может, я слишком многое вкладываю в одно-единственное замечание. Быть может, лучше не касаться этого вопроса. В любом случае он никогда ни в чём не сознается. Были и другие, не менее важные вопросы, которые следовало обсудить. Так что там случилось с планом Джона убрать Шмидта с глаз долой? А ведь маленький негодник был отнюдь не бесполезен. Без помощи Шмидта я бы никогда не вычислила Перлмуттера. Итого - пять из шести.

Я погасила свет и подошла к окну. Почти все жители города уже были в своих постелях. Ночь была ясной и морозной. Вдали покрытые снегом вершины Штубена излучали жутковатое бледное свечение во мраке. Высоко наверху на темных вершинах Хексенут единственная рождественская ёлка горела голубыми, красными и белыми огнями. Казалось, что она была создана для миниатюрного кукольного домика.

До меня дошло, что я совершила незначительную стратегическую ошибку (или всё же тактическую?). Я не могла выйти из гостиницы так, чтобы меня никто не увидел и не узнал. В Бад-Штейнбахе практически нечем заняться в полночное время. Даже случайный наблюдатель мог задаться вопросом, куда это я направляюсь в такой час. И, как я теперь убедилась, некоторые наблюдатели были не столь уж случайными. И как же я собиралась добраться до магазинчика герра Мюллера незамеченной?

Ответ был более чем очевидным. Вздохнув и содрогнувшись, я открыла окно и вышла на балкон. Расследование показало, что прямо под балконом находится весьма подходящий сугроб. Единственная лампа у бокового входа давала больше света, чем мне того хотелось, зато поблизости не было ни единой живой души. Это не означало, что поблизости не было соглядатая, но я должна была рискнуть.

Я уже была готова спуститься с балкона, как осознала, что у меня будут небольшие проблемы с возвращением тем же путём. Я вернулась в номер, включила свет и исследовала рюкзак, который ношу в подобных случаях вместо сумочки. В рюкзаке было полно специфических вещей, но вот верёвки там не нашлось. По правде говоря, я и не рассчитывала её найти. Похоже в качестве альтернативы оставалось только использовать полотенца или постельное бельё. Я отвергла эту мысль, уж больно она напоминала те идеи, до которых мог додуматься Шмидт, да и связанные простыни, болтающиеся в окне, только привлекут внимание. Мне просто придётся вернуться через парадный вход и вестибюль. Какая разница, если кто-нибудь заметит, как я возвращаюсь, ведь никто же не знает, откуда я возвращаюсь.

Сугроб оказался холодным. Уж не знаю, почему это меня так удивило.

Избегая освещённого входа в гостиницу, я обошла Марктплац. Крытые аркады над фасадами некоторых магазинов отбрасывали желанную тень. На улице было несколько людей, но, когда я добралась до входа в узкую, чёрную как смоль аллею, никого, похоже, не заинтересовали мои действия, и потому я продолжила свой путь. Лишь слабое сияние, исходившее от снега под ногами, указывало дорогу. Несмотря на толстые перчатки, мои пальцы задубели от холода ещё до того, как я добралась до калитки, открыла её и вновь закрыла на щеколду. Из дома не исходило даже проблеска света. Я отыскала на ощупь дверь и постучала.

Холодный порыв ветра ударил мне в лицо, вздохнула листва. Что-то упало на землю с тихим стуком. Я знала, что это должен быть снег, упавший с тяжёлых ветвей деревьев, но мой пульс пропустил пару ударов. Я уже решила вернуться обратно, когда дверь бесшумно распахнулась и открылся проход в абсолютный мрак.

Знакомый теплый аромат стружки и дымок от сожжённого дерева, исходившие из дома, не побудили меня войти. Я так и стояла, вглядываясь в безмолвный мрак, пока чья-то рука не обвила мою руку и не затащила меня рывком во внутрь. Мои нервы были в таком состоянии, что я начала бешено размахивать руками в темноте. И конечно же, я упустила его из вида. Дверь закрылась, руки обвились вокруг меня, прижав мои руки к бокам, и губы крепко прижались к моим губам. Я всегда подозревала, что он может видеть в темноте.

- Это ты, - сказал Джон спустя довольно продолжительное время.

- А кто, как ты думаешь, это ещё мог быть?

- Никогда не знаешь.

Он так и продолжал удерживать меня. Я знала, что бесполезно оказывать сопротивление человеку, который знает больше грязных, хитрых борцовских захватов, чем Брюс Ли. К тому же я ничего не видела. К тому же я у меня не было особого желания оказывать сопротивление.

- Больше никаких драк? - с надеждой поинтересовался он.

- Прости меня за это. Меня всё это немного нервирует.

- И не тебя одну.

Он отпустил меня. Затем стало светлее. Свет шёл от двери справа (Джон открыл ведущую в мастерскую дверь). Он показал жестом: "Сюда".

Обустроился он с комфортом. Теперь в комнате рядом с верстаком появились мягкое кресло и настольная лампа, там же стояла и высокая тонкая бутылка, нелепо соседствующая с инструментами Мюллера.

Я уже собиралась спросить, что случилось с кошкой, как приглушённый вой и звуки скрежета по дереву подсказали мне ответ. Клара находилась в гостиной в конце коридора. И Кларе совсем не нравилось находиться в гостиной в конце коридора.

- Очаровательная, теплая, мурчащая кошечка добавит уюта, - предложила я.

Джон затолкал меня в мастерскую и закрыл дверь. Я всё ещё слышала Клару. Жалобы сиамской кошки мучительны для ушей (а спустя какое-то время и для нервов). Джон сказал коротко:

- Это не очаровательная, теплая, мурчащая кошечка.

- Ты не можешь держать её там всё время.

Джон повернулся, чтобы посмотреть на меня, демонстрируя аккуратный ряд параллельных царапин на щеке.

- О да, могу, - сказал он.

- Но бедняжка...

- Да забудь ты об этой чёртовой кошке, - сказал Джон. - Она не останется без внимания. Разве ты когда-нибудь видела, чтобы я проявлял жестокость хоть к одному живому существу? Только не отвечай, что...

- Полное перечисление займёт слишком много времени, - согласилась я.

Лицо Джона помрачнело. Его чувство юмора было решительно неважным в тот вечер.

- У меня нет времени на то, чтобы обмениваться с тобой жалкими остротами. У тебя есть новости?

- И достаточно много, - я села в кресло и подняла стакан, из которого он пил. - Тонкое, с фруктовыми нотками и свежим букетом, - сказала я благодарно, попробовав содержимое. - "Piesporter Goldtrцpfchen"? [Тонкое полусухое вино производится из винограда сорта Рислинг, собранного на знаменитом винограднике Goldtropfchen, название которого означает "капли золота"] Или ты его называешь "рейнвейн"?

- Я его никак не называю, я его просто пью.

Он налил вина в другой стакан и присел на стол, подтянув ногу.

- Угадай, с кем я сегодня столкнулась сегодня вечером? - сказала я с напускной скромностью.

- Мне и угадывать не нужно. Я видел, как ты любезничала со своими коллегами в Гармише.

- О, эти удобные лыжные маски, - пробормотала я.

- Как скажешь. Один был тем парнем из Берлина - я узнал его по твоим фотографиям. А кто была та женщина?

- Элис. Она перекрасила волосы.

- Ага. И того у нас уже двое. Трое, если мы считаем твоего долговязого почитателя.

- Четверо. Ян Перлмуттер тоже в Бад- Штейнбахе.

Это его тоже не удивило.

- Я, по правде говоря, думал, что он может быть здесь.

- А ты, по правде говоря, думал, что Шмидт может быть здесь? - поинтересовалась я в надежде пробить этот самодовольный, всезнающий фасад.

И мне это удалось. Он перестал раскачивать ногу и со стуком опустил её на пол.

- Шмидт здесь? Я же велел ему оставаться в Мюнхене!

- Знаю, это должно быть удар по твоей репутации всемирного чемпиона по составлению фантастических историй, но, очевидно, тебе не удалось убедить Шмидта, - я протянула свой пустой стакан и великодушно добавила. - Его не так-то просто убедить. Даже такой мастерский лжец как ты...

Нахмурив брови, он плеснул вина мне в стакан.

- Я же сказал ему, что хочу, чтобы он держал под надзором твой дом - пообещал ему вооружённых головорезов, нападение, вторжение и другие виды развлечений. Я всецело рассчитывал на то, что маленький эльф вооружит себя до зубов и затаится там на неопределённое время. Ты не думаешь...

- Быть того не может. На нём и лица не было.

Я прикусила нижнюю губу. Затем я сказала с неохотой:

- Он был вдрызг пьян к тому времени, когда мы обнаружили его. Чтобы с ним случилось подобное, требуется достаточно веская причина.

- Что он сказал?

- Он упомянул тебя. Правда, без пояснений. Он вычислил Перлмуттера и пришёл в неописуемый восторг из-за него. Затем он... ну, он вырубился.

- Разбуди его.

- Бесполезно. Он будет в отключке следующие часов шесть. Я такое уже видела. Я поговорю с ним утром.

- Проклятье, - проворчал Джон. - Мне всё это не нравится.

- Мне не нравится и часть этого. А как ты? Есть успехи?

- Только в отрицательном смысле. Посмотри.

Он поставил стакан. Дальняя часть мастерской утопала во мраке. Когда он потянул за цепочку подвесной лампы, я увидела, что фрагменты Schrank были аккуратно поставлены примерно так, как им было положено располагаться: спинка была прислонена к стене, рядом две боковые стенки и посередине куча досок, которые, очевидно, были полками. Джон поднял самую верхнюю из них. Это была цельная доска из твёрдой неокрашенной и необработанной древесины, толщиной три четверти дюйма. Он повернул её к свету. Отметины были чётко видны - слегка вдавленные и чуть окрашенные.

- Что-то стояло на этой полке годами, может быть десятилетиями, - сказал он. - Что-то тяжёлое и прямоугольное.

- Сундук сокровищ? - сказала я с сомнением. - Мальчик мой, как насчёт того, чтобы перескочить к заключению...

- Я знаю, что это был сундук, - Джон опустил полку и указал на меньшую по размерам кучу щепок, чуть в стороне от одной из боковых стенок. - Вот его фрагменты. Размер соответствует отметинам на полке. А теперь посмотри - в рукавах у меня ничего нет... - Он отнёс щепки на верстак и разложил их. - Основание, боковые части, крышка. Это затвердевший с годами дуб. Даже у Фредди должны были возникнуть небольшие сложности при попытке разбить его. Нити, застрявшие в щепках, указывают на то, что он когда-то был обит шерстяной тканью, возможно куском одеяла.

Я открыла рот, чтобы возразить. Джон поднанял указательный палец.

- Подожди. Самое интересное ещё впереди.

Из нагрудного кармана он достал небольшой пластиковый конвертик, которыми обычно пользуются ювелиры, и помахал им. Искорки загорелись и затанцевали. Я выхватила конвертик у него.

- Золото!

Джон вновь вернулся к прежней позе на краю верстака и стал раскачивать ногой.

- Золото. В общей сложности пять мизерных грана, собранных с обломков и шерстяных нитей. Нет, не открывай его, они такие лёгкие, что их просто унесёт. Для экспертизы недостаточно, но судя по цвету и текстуре, похоже, что фактически без примесей - двадцать четыре карата.

- Не удивительно, что они разнесли Schrank, - пробормотала я. - Бог мой, оно было там всё то время, что я слушала Брамса с Хофманом. Меньше чем в пяти футах от меня...

Маленький конвертик качнулся в моих руках. Золото сверкнуло словно крохотная звёздочка. Джон забрал его у меня и снова поместил в свой карман.

- Как представляется, дело обстояло таким образом, - спокойно сказал он. - Фридл знала, где оно хранилось. Когда она пришла взглянуть на него после произошедшего - давай сделаем исключение и скажем "несчастного случая" - с Хофманом, она обнаружила, что его унесли. Фурия в аду ничто и так далее. ["Фурия в аду ничто в сравнении с брошенной женщиной". Цитата из пьесы "Невеста в трауре" (1697) английского драматурга У. Конгрива (1670-1729)] Она могла прийти в ярость до такой степени, что разбила сундук своей собственной изящной ножкой.

- Я поверить не могу, что он столь обывательски относился к нему! Прямо там, в его гостиной...

- О, это-то понятно. Он хотел иметь его всегда под рукой, чтобы можно было присматривать и чахнуть над ним.

- Хорошо, это очень интересно, но я не понимаю, что это нам в любом случае даёт. Фридл, должно быть, не знает, где он спрятал его...

- Фридл не знает. Насмехайся сколько угодно, но только моя теория соответствует фактам.

- Мы тоже не знаем, где оно находится.

- А как насчёт твоего долговязого приятеля-джентльмена из Чикаго?

Я попробовала приподнять бровь. И хотя я часами тренировалась перед зеркалом, мне ещё далеко до мастерства. Обе брови поползли наверх.

- Если бы я тебя не знала, то предположила бы, что твоё брюзжание по поводу роста Тони вызвано завистью к более высокому и достойному человеку. Я убеждена, что Тони невиновен, правда он больше не пребывает в неведении. Фридл добралась до него и выболтала кое-что. Я собираюсь рассказать ему остальное.

Вместо того, чтобы возразить, Джон согласно кивнул.

- Поступай как знаешь. Я не разделяю твою слепую веру в этого парня, но если я прав, а ты ошибаешься, то он в любом случае уже всё знает. А если права ты, а ошибаюсь я, то уже поздно уводить его с линии огня. Плохие мальчики уже видели его в твоей компании, и они решат, что он соучастник.

- Прошу, не говори так. Я думала, что мы уже решили, что нападение на меня со Шмидтом было случайным недоразумением.

Джон поднял бровь без видимых усилий.

- Будем надеяться, что так оно и было. Если же они ожидают, что мы появимся и разрешим проблему, нас ждёт перспектива умереть от старости здесь в Бад-Штейнбахе. У меня нет ни единой вдохновляющей идеи.

- У меня тоже.

Последовавшее угрюмое молчание было прервано ещё одной вспышкой в гостиной. Даже несмотря на две разделяющие нас двери, это было похоже на истерику большого ребёнка. Джон вздрогнул.

- Я больше этого не выдержу.

- Может быть, она хочет на улицу, - предположила я.

- Я знаю, что она хочет на улицу. Но как только я её выпускаю, она просится обратно. Я провёл весь день, впуская и выпуская её, - голос Джона зазвучал с надломом. - Я не могу позволить этому созданию завывать под дверью, поскольку боюсь, что соседи услышать её и придут узнать, в чём дело.

- Никогда не думала, что доживу до того дня, когда великий Джон Смит будет запуган кошкой.

- Это не чёртова кошка, а сплошное недоразумение. У нас сейчас нет никаких подвижек, и я не вижу никакой надежды, что мы когда-нибудь сдвинемся с мёртвой точки. На этом этапе мы всё и отменим?

- Мы? - повторила я. - Ты свободный агент, Джон. Ты можешь... и сможешь... уйти, когда пожелаешь. Меня только ставит в тупик вопрос, почему ты подписался на это одним из первых.

Он чуть развернулся, чтобы поставить стакан на верстак. Светлые волосы, оттенявшие его подбородок и щёку, засверкали словно сияющие фрагменты золота Елены. Он потянулся ко мне. Я подождала, когда он наклонится вперёд, прежде чем неграциозно выскользнуть из кресла и пределов его досягаемости. Он потерял равновесие и неуклюже растянулся поперёк кресла.

- Не делай так, - сказала я.

- И не собирался, - он выпрямился, но ошибку повторять не стал - не стал пытаться вновь добраться до меня. - Что на тебя нашло?

- Здравый смысл, вероятно, - предположила я. - Джон, ты просто чудесно занимаешься любовью. И я не знаю никого, кто бы делал это лучше...

- А опыт, полагаю, у тебя обширный.

- О-о-о, как грубо, - сказала я. - Это было недостойно вас, сэр. Я готова играть в эти игры с тобой, чего бы это мне не стоило, но не оскорбляй мой интеллект заверениями, что наши отношения значат для тебя больше, чем... чем это. Если бы ты действительно беспокоился обо мне, то не растворился бы в воздухе вот так и не оставил бы меня беспокоится... я хочу сказать...

Жёсткая, сердитая линия его губ расслабилась, и я осознала, как всегда, чертовски поздно, что мой рот остался широко открытым. Эта омерзительная героиня, неотъемлемая часть меня, оказывала пагубное воздействие не только на мои речевые навыки, но и на мои умственные способности.

Джон поднялся.

- Дорогая, - проблеял он. - Я же не знал, что ты беспокоишься.

Я уже занесла руку, чтобы огреть его по усмехающемуся лицу, как заметила, что он галантно подставляет щёку, ожидая как раз такого реакции.

- Упс, - сказал он своим нормальным голосом. - Секундочку... не эта.

Он повернулся другой щекой, той, которую не оцарапала кошка.

Я резко опустила руку.

- Забудь, - сказала я, сохраняя достоинство насколько позволяла ситуация.

- Не уходи, - умолял Джон, когда я, держась подальше от него, направилась к двери. - Сегодня был ужасно унылый день, а эта маленькая пикировка так бодрит. Мы можем ещё немного пооскорблять друг друга, а потом примириться...

- Как-нибудь в другой раз. Шмидт будет у моей двери примерно в шесть часов утра, и, если меня не будет на месте, он поднимет на уши всю полицию Бад-Штейнбаха, чтобы разыскать меня, - затем я вспомнила об остывающей печи. - Если ты, конечно, не хочешь вернуться со мной.

- Хмм, - сказал Джон, скребя свой подбородок и задумчиво взирая на меня.

- О, хорошо, забудь об этом. В любом случае ты, вероятно, заставишь меня сделать это.

- Что сделать?

- Забудь.

Я открыла дверь в гостиную. Клара выскочила и направилась прямиком к Джону.

- Он твой, убийца, - сказала я.