Аннотация: Противопоставляется ли красота природы существованию смерти? Какова взаимосвязь этих двух категорий?
Оля смотрела и смотрела на белоснежные башни-облака, подсвеченные снизу восходящим солнцем и не могла оторваться. Их кудри столь замысловато и прихотливо вились и перетекали оттуда туда, что можно было разглядеть любой сюжет, любой узор на этом спокойном, затаившемся полотне. Вот голова лошади - грива безудержно развевается, из открытой пасти течет пена, глаза навыкате - скачет в неведомую даль. А ниже неё мудрое лицо, "с бородой из ваты" - вспомнились Оле строчки из полузабытого детского стишка. Барельефы самым неожиданным соединялись один с другим, так, что пальцы руконога оказывались глазами паука. Какая-то невыразимая сложность была запечатлена в этой картине - лошадь вроде бы и была лошадью, но уже стремилась стать чем-то другим, всем своим обликом она выражала силу к изменению, и совершенно непонятно, к какому. Лицо станет слоном, а тот плющом, который вскарабкается на самый верх, где ветер снесёт его и разметает окрест тонкими лоскутами. Оля впервые в своей жизни разглядела эту, словно бы разумную, волю к изменению. Эта воля была скрыта в каждом бугорке облачных мышц, она вроде бы дремала, но Оля чувствовала, так остро чувствовала это грядущее, это стремление к движению. Свет и цвет только подчеркивали непривычные чувства Оли. Ах, какой это был цвет! Она только сейчас увидела, что нет никакого "жёлтого", что восходящее солнце не "жёлтое". Сотни, тысячи - Оля не могла сосчитать количество оттенков, расцвечивающих нижнюю кромку облаков. Этот цвет давал направление и форму силе изменения, по нему можно было пытаться угадать, чем станет этот неприметный завиток, или, вернее, какой формой из возможных для него форм он станет. Будет дождь. Оля отчетливо и остро почувствовала как эта незримая воля толкнёт облака, расплющит, заставит низвергнутся их нутро. Ветер будет подгонять и торопить капли, будет трепать деревья за макушки, покрывать рябью лужи. Оля совершенно отчетливо увидела этот дождь, ещё не произошедший, но такой явственный! Как бы она хотела побыть под ним, в поле! Оля вдруг поняла, что никогда не была в поле. Не то что в дождь, а просто - в поле. Она вспомнила что-то смутное из ранней школы, какие-то рассказы про рожь и хлеб, вспомнила картины на форзацах учебников. Как же... Левитан, точно -Левитан! Ей всегда это было... Чуждым? Да нет, не чуждым, скорее никаким. Этого просто не было - цвета, света, стремления, воли, сложности, формы. А сейчас всё навалилось, открылось, будто она только что научилась читать, будучи оставленной с рождения среди бесконечной ввысь библиотеки. Оля смотрела, впивалась в узоры, пыталась как можно больше прочитать в их стремлениях, пыталась объять эту волю.
Автомобильный гудок заставил её вздрогнуть и потерять строчку. Она посмотрела на большой рекламный баннер на обочине. Жёлтый фон - противный, плоский, "жёлтый", на котором было что-то написано, но Оля не смогла этого прочитать. Она только видела безвкусный шрифт, грубые формы, в которых не было никакого стремления, никакой внутренней сложности. Угрюмые фасады нелепых пятиэтажек хранили в себе остатки ночной темноты, тут и там развешанная реклама как пьяный бомж бормотала пошлые анекдоты, от которых появлялся кислый привкус во рту. Этот привкус стал реальным, липким и Оля сплюнула. Она посмотрела вниз и увидела много крови. Асфальт вокруг был залит ей вперемешку с грязью и ещё чем-то. Левая нога почти целиком лежала рядом, а из того, что от неё осталось буднично, упругим ключом била кровь. Из правой ноги, перемолотой и раздавленной, торчали кости. Оля удивилась, какие они были белые, как облака. Поодаль, на боку лежал грузовик, его глупые круглые фары безучастно смотрели куда-то сквозь Олю. Её сердце заколотилось, поскорее доставляя страх к самым потаённым уголкам. Оля задрожала, лоб вмиг покрылся потом, на губах пересохло. В поле, как же хочется в поле! Чтобы дождь бил по лицу, чтобы чувствовать запах мокрой пшеницы, чтобы читать эту сложность, угадывать волю и стремление!
Оля посмотрела на облака. Лошадь стала змеёй, а лицо - дирижаблем. Цвет разместился в каждом уголке, не оставив без внимания ни одной завитушечки, не повторяясь и не ленясь. Воля прогремела колокольным звоном и всё погасло.