Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
10 мая 1998г.
Ночь. В зале у матери темно, а обстановка какая-то тайная, и от того зловещая. Словно в этом есть некий тайный знак, и весьма недобрый. Не побоюсь даже этого слова, но всё это навеяно каким-то злым духом. Это когда проснулся в хорроре. А чего я проснулся, я и сам не знаю?
Итак, я случайно проснулся посреди ночи. Медленно ступая заглянул в зал. В зале работает телевизор, мерцает цветной картинкой видеофильм, что крутят по телеку. Мать сидит с подругами, с моими сёстрами, которые не совсем мои сёстры, скорее молодые подруги матери и вижу их впервые. А они раскладывают на диване как пасьянсы свои колоды. Это такие гадания - погадаем-ка на удачную карту из нашей колоды? Что такое - удачная карта?
Я удивился не тому, что они гадают. Но втайне от меня, ночью, смотрят видеофильмы, крутят их по телевизору. И откуда у нас видео-приставка? Может удачная карта из какой нибудь колоды выпала таки?
Забавно, но в комнате такая тайная обстановка, словно партизанская, словно у них тут террористическая организация. И это интересный момент!
Оружия, конечно же, я не видел. Но я чувствую, что оно в чём-то здесь, где-то здесь есть. В тёмных углах прячется? В тёмных углах уже скопилось тёмное пространство а такой сгусток тьмы. Ничего не видать в тёмных углах, кроме тьмы.
Мать мне не скажет, откуда у нас эта игра появилась? Игра, которая в комплекте с игровой приставкой. Приставка дорогая весьма. Откуда у нас эта игра?
Всё разбросано. Шмотки, какие-то женские тряпки. Раньше всего этого не было, а теперь есть.
Мать сидит перед подругами и в очередной раз раскладывает карты своей колоды. И всё это в полумраке комнаты, освещённой лишь разноцветным мерцанием экрана телевизора.
Мало того что они втайне от меня смотрят видеофильмы, и не впервые, так ещё и гадают тут. Что меня так огорчает, ведь пока ничего страшного не происходит?
Я взглянул лишь мельком войдя в комнату. Я молчал, но по глазам их понял, что объяснил им всё и без слов. Реакция матери мне неизвестна. Как и отношение сестриц. Возможно ход их мыслей совсем иной, чем мой, это печально.
Я вышел в коридор. Тусклый свет горит, и пол под вешалкой уже проваливается. Трухлявый пол, его нужно менять, доски прогнили. Если долгое время не ремонтировать, то скоро всё развалится. Дыра будет в полу, вот что.
Постоял, погрустил, пошёл снова спать. Я вернулся в свою спальню, а что тут сделаешь? вот что? Я улёгся в свою койку и в скором времени уснул.
И снится мне, будто я во сне. И стою я в этом сне на входе в подвал, где был кафе-бар "Три толстяка". И ночь опустилась, и ночные фонари освещают улицу. Это даже не улица, а подворотня какая-то. И этот ночной бар, на подобии реального бара, только весь грязный, замусоренный, загаженный как туалет, где срачь и вонь. Я ведь во сне, и в этой, в иной реальности всё выглядит там, чем и является.
Если кафе-бар "Три толстяка" является парашей, то в этой реальности обычной загаженной парашей и смотрится. Такое, место для справления нужды, по маленькому и по большому. Смрад, темень, мусор, как в любом заброшенном подвале. И ходят туда-сюда привидениями тени. Эти, силуэты посетителей шатаются наподобии тех, что справляют свою нужду где не попадя, и гадят, гадят, гадят. Короче, все посетители подобных заведений, в моей реальности, о них можно много писать. Но, неописуемы они.
Я поднялся от-туда по ступенькам, вышел и стал наверху.Среди них находиться невозможно. Но странный парадокс, если я не из их среды, то автоматически моя среда обитания обрастает, превращается, трансформируется точь-в-точь, в такую же загаженную обстановку вокруг, но уже не во сне, а в реальности. Я поднялся из такого вот подвала, но долеко не удалился от него. Только поднялся и стою. Что же делать дальше? Куда идти?
Есть три варианта: венуться обратно в подвал, или улучшить своё положение через кафе-бар "Три толстяка". И ещё один вариант, который и не вариант, а так себе, вариантик. На подобии: - Господи, дай мне не миллион, а миллиончик, такой, маленький миллион. Я даже согласен, пусть будет в миллиончике не шесть нолей, а пять, или даже четыре. Согласен даже на три ноля, но так, чтобы все зелёной капустой.
Это такой вариантик, которым пользуются все, а потом идут и берут кредит, со всеми вытекающими.
И вот, вдали вижу много-много народу. Это те самые - все, которые как на вечном празднике загулялись. Они стоят или гуляют вокруг фонтана как стадо. В каждом городе есть подобная площадь и подобный фонтан, где шатаются эти стада самых активных. Этот аттракцион для тех, кому не хватило мест в дорогих аттракционах зазеркалья. Так что стада везде одинаковы, да и цели тоже. Они смеются с меня. Это конечно замечательно! но стадо, тем не менее, от этой маленькой радости, не перестаёт двигаться стадно вокруг аттракциона "фонтан". Странно!
Странно и забавно, "толстяки" из кафе-бара "Три толстяка" платят за те же услуги, которые гуляющим вокруг фонтана достаются совершено бесплатно.
Ненависти я не испытываю к ним, ко всем. Хотя портят жизнь, гадят они не только себе. Можно сказать, я боюсь к ним приближаться, по многим причинам. Я возненавидел мир, но в душе воспылало пламя огня. Я горю словно факел, внутри всё горит огнём. Я ужасаюсь от того, что никто из них не желает замечать того зла, которое рядом с ними, вокруг них, которое они же и творят. Тьма разростается и градус углей в сердце резко увеличивается.
Я вышел из этого подвала, но поднялся по ступеням и отошёл от проклятого места недалеко. Но говорю во весь голос;
- Нас понесёт на этой волне. Вот уже сейчас она вырвется оттуда, где грязь и нищета, из самых низов. Вырываясь фонтаном мощных потоков для которых нет закрытых дверей. Волна эта разрушит железобетонные стены, опоры их не устоят. И подхватив меня, понесёт на самом гребне. И я вознесусь среди всех, на ней, на этой волне! На своей волне!
Потому что эту волну позвал я! Это моя волна и я её позвал!
Пламя у меня в груди, оно неистовствует, полыхает, попаляя сердце и душу. Оно рвётся наружу, то что переполняет грудь заставляет кричать, потому что в груди яростный огонь, бушует пламя.
- Ну давай, напрягись всей массой и мощью вод своих, затуши это пламя в моей груди. Давай, вырвись волна моя! Я горю в этом огне!
Подобно упругой струне, натянутой до отказа, порвись уже наконец... моё сердце. Уже готовое порваться, вот-вот, и свернуться с невероятной скоростью струна.
Давай, прорвись! Прорвись, сметая все двери и стены. Тебя я слышу, волна моя! вырвись! прорвись!
Я кричу...
Но волны нет, и не возвышает меня толща воды над собой, не подхватывает на гребне. Неужели я сгорю, не дождавшись вожделенной прохлады...
Представляя как она подхватывает меня и возносит, я потерялся в реальности. Может быть тень это я, что уподобился призраку, горящему пятну.
Я стою там, где и стоял. И полыхаю так, как и полыхал. Но начинаю понимать, что волна моя рождается у меня в душе. В принципе,я догадывался, что я где-то на своей волне, но настолько...
Ведь я здесь, среди них. Но начинаю говорить открыто, на своей волне говорить, словно обращаясь к кому-то невидимому. Как бы повернувшись в пустоту, лицом к стене, к монументальной преграде, железобетонной;
- Поднимай меня на этой волне! Пусть видят как она меня возносит. Я уже на гребне волны, своей волны, на своей волне.
Кричу ли я на самом деле? или кричит полыхающее сердце, или может душа кричит, на своей волне кричит........
И вот, мои мысли как и устремления прервались странным обстоятельством. Кто-то тут кого-то убил у входа в подвал, но толпа продолжала праздновать. Подбежали некие блюстители закона и давай хлестать кого-то без разбора, на том месте где я стоял. Толпа дальше празднует, всем безразлично. А я им говорю, что они не того лупят, ибо тот убийца в подвал спустился, где он постоянный посетитель. А может это я, и тот которого убили, и тот которого лупили, и тот которого ловили? И вот один из них рассекретил меня, я это уразумел и давай мотать отсюда. И я сбежал от них, а они пустились в погоню, как в детективе.
И вот, некий друг, как парень из толпы, он решил мне помочь. Но он какой-то не русский, в прямом и в переносном смысле слова. Такой вот друг... Весь смуглый как нечисть, и уж больно кудрявый. У него вид преступника, человека крайне ненадёжного, и опасного весьма. На его хмуром лице отпечаток злобы. Я вообще его не знаю как мне кажется, он из какой-то другой, чуждой мне компании. А что, раньше знал? Похоже что не знал. Он вызвался помочь убежать. Куда? Когда гонят, я не знаю куда мне бежать. Мне бежать некуда. А он за собой стал звать, и я побежал за ним до вокзала. Но на железнодорожных путях, прямо на перроне он остановился, потому что я остановился. Не нравится мне этот парень, я почувствовал опасность, такое ощущение, что тянет он меня в ловушку. Я точно не знал, но развернулся и пустился в совершенно другую сторону. А он побежал и скрылся в толпе, там, где здание со стеклянными витринами, как в аэропорту, или на крупных вокзалах.
Иду я дорогой вниз, минуя дворы мне с детства знакомые, но ныне чужие. Зашёл я в подъезд где был военторг, там ныне как офис. Собака в дверях стоит, охраняет, служебная псина. Сторожит вход в коридор и в офис. Двери настежь открылись. И несмотря на усиленный лай, отчаянный даже, кто-то вошёл не обращая на этот лай внимания. Как тень вошёл. В прихожей эти двери, туда-сюда, покачались, закрылись. И снова, заходили как тени, как призраки-люди, а двери качались. Затем выходили, не обращая на лай собаки никакого внимания. Собака стояла в дверях и лаяла громко. Лаяла уже и на двери, которые вновь распахнулись настежь, качаясь из стороны в сторону и стали на место. Затем в другую сторону, и так постоянно. И призраки входили беспрепятственно, и так же выходили как силуэты.
Я обогнул дом с другой стороны, там чёрный ход когда-то был, о том я помнил. Там арка во дворы и со двора служебный вход. Там проходной дом. Не стал я проходить там, где собака лает так отчаянно и громко. И вот, к моему удивлению та собака, рыжая, там у дверей стоит, и снова кто-то вошёл. А двери на петлях покачались и остановились почти. Собака на меня, затем на двери - удручённым, каким-то грустным взглядом. Ей уже не хотелось охранять те двери, и лаять на каждого, кто ходит мимо. Впустую гавкать разрывая глотку, какой в том прок? Глаза у собаки были добрыми, несмотря на то, что она так злобно и отчаянно лаяла совсем недавно. Я даже прослезился, и защемило где-то в сердце. Ведь я и сам вошёл через служебный вход и очутился здесь, если можно так сказать, как вор. Собака с грустью наблюдала, что все труды её напрасны. И этот вход, что потайной, он тоже открыт. Она села удручённая в углу и уже не реагировала на входящих и выходящих невидимок. Я понял, что ловить мне тут нечего, развернулся и ушёл, спасаясь от преследователей, меня гонящих.
И вот я вышел из дверей едва, как вижу странную картину. Уж лето почти, вся зелень пышна, в цвету и солнце яркое сияет и день чудесный, а в душе как будто ком. Не весело мне от чего-то. И вижу у крыльца стоит карета и свадебный кортеж. Всё в цветах, в гирляндах. Богатая карета с полуоткрытым верхом. И как пажи приклеились к ней парни, что прицепились и на подножки стали, как эскорт почётных слуг. И в чёрных фраках, с иголочки одеты. Костюмы их блистают новизной. В карманах пиджаков бутоны женихов. Но пиджачки их, уж больно с клоунскими схожи. Прямо телохранители. И кого же они там охраняют, что там за невеста?
А внутри на шёлковых подушечках, да на сидениях мягких, там как принцесса, вся в свадебных нарядах. Мне так сказали, что она принцесса, а эти видимо что принцы? Я некоторым образом удивился, странный вкус у неё, у принцессы этой. Ибо эти парни невежды чем-то, и чем-то как павлины, прикинутые по карнавальному смешно, нелепо даже. И вроде всё это напоминает мужской костюм, но клоунский скорее. Стоят они по стойке смирно за поручни кареты схватившись, как за своё место, что весьма почётно, как на их взгляд. Их было человек шесть и в мнении они едины. Собрались сопроводить пассию свою, некую красавицу, "любимую" во всём, которую за их статными и нарядными туловищами я никак не могу рассмотреть. Покрой кареты блестит чёрной кожей, покрой весьма он свадебный, что очень странно. Может мне заскочить на ступеньку и взглянуть одним глазком на это чудо?
Она сидела внутри под навесом, укрытая от солнца, да в окружении клоунов, похожих чем-то на мужчин. И вот я понял, что можно мне воспользоваться услугами её кареты, и часть пути чтоб не идти, а прокатиться. За мной погоня, и я лишь прицеплюсь на время. И встал я на подножку и заглянул через плечо одного из первых, во внутрь. Там всё сияет блеском. И на широком, мягком сидении, обшитом шёлком в розовых оттенках, блистающих так чисто - светлым, убранством пышным, она и восседает. Блистает всё там, и в этом всём, она там как в перине, как в гнездышке, прекрасная невеста. Цветы вплетённые в красивую причёску, фатой уложенную словно. Поистине, она принцесса. Её затейлива - причёска, шикарная бесспорно. А напомаженные губки, любезно сомкнуты, как у инфанты, блестели маслом сладким, в малиновой помаде. И гордый, да своенравный посыл, во всех её движениях угадывался. Красивая осанка, высокомерна, как то высочество - надменность! Она даже не взглянула в мою сторону. Ей даже всё равно, какой я был, и что там за поклонник?
Но по одному только молчаливому взгляду её, один из них тут же понял, что её высочество желают мне сказать. Я только хотел было заикнуться об услуге, которую она могла бы мне оказать... Но то высокомерие, лишь окинув своим взглядом мой неприглядный вид, ограничилось тем, что отвернулось в сторону.
Может она и впрямь решила, что я один из тех, которые набиваются к ней в фавориты, в поклонники, иль в женихи, как эти шесть альфонсов? И вот, один из них уразумев её требование, тот, что на Тимура очень схожий, который свежий, из новоиспечённых... альфонс, который ещё не совсем утратил черты первого парня на деревне, едва успевший присоединиться к этому карнавалу альфонсов, он - озвучил её ответ. Вероятно этот свежеиспечённый жених - салага, среди них, ибо остальные даже не пожелали со мной общаться, все по её примеру. На их взгляд я имею не тот уровень альфонса, который им приличествует. А этот переводчик её мимики мне и говорит;
- Ты можешь присоединиться, только тебе надо помыться и переодеться, а то от тебя воняет;
И дальше поясняет:
- Вот видишь, я помылся и теперь могу ездить с краешку.
Я взглянул на него, а он вцепившись в эту карету с гордым видом, даже с неким достоинством, дорожа почётным местом - альфонса, не так что бы совсем доволен, но не спорит. Видимо далеко пойдёт этот Тимур, да со своей командой. Действительно, он теперь высокого мнения о себе, очень высокого. И фрак малиновый на нём, с иголочки костюмчик, бутон в кармашке пиджака; ну, прям - жених, бесспорно. Я взглянул на него, короче - чучело. Что тут ещё скажешь - битюг типичный, альфонс колхозного пошиба! (Колхозное хозяйство - Альфонс, предметом обожания которых, барышня в телеге, их КПД по жизни)
Я слез, ничего не ответил. То что он так сказал обо мне, что мол от меня воняет и прочее, для меня большого значения не имеет, но задело как-то. Но кто ему сказал что я набиваюсь в альфонсы к этой кукле, к этой смазливой дурочке, возомнившей из себя невесть что? Раз гонят, я бегу! Я убегаю, и прокатиться было бы как раз кстати, вроде бы и по пути. Самое забавное, что они нисколько не боялись конкурента в моём лице, очень странно. Для них я - нечто, дополняющее благородный образ альфонса.
Я слез и подумал;
- Да нахрена вы мне впали, с вашей драгоценной прынцессой? Ну блин, клоуны не реальные в реалистичном мире, который - сон!
Карета укатила и увезла невесту, туда, куда-то в никуда. Да с этими пажами-женихами, очень похожими на скоморохов, почётным караулом пажей.
Я двинулся вниз, по каменистой и пыльной дороге ведущей от супермаркета "Вознесеновский" собственно, к самой Вознесеновке. Тот район давно уж не жилой. Дома давненько обветшали и разрушились, люди съехали, всё заросло и одичало, там свалка в балке ныне.
В душе не то что боль, так прорезается. Не то там крик, и не могу сдержать я это чувство, когда слова трансформируются в рифмованный текст, текст в песню, а песня, в крик! Скорбь откуда-то взялась в моём сердце. Да дорога с ухабами, пыльная и каменистая, всё время вниз. Всё время вниз, всё время... Жара стоит, летняя. Невыносимо жарко, до духоты.
Я иду, пою пою себе. И что это за песня? Не знаю, сочиняю на ходу, а ноги, уже едва касаются земли, уже едва лечу я... вот это чудеса! я стал вдруг медленно, но верно возноситься, шествуя убитой "Вознесеновкой". Мои ноги не чувствуют почвы, которая уходит из под ног, но я взлетаю. Я пою, и слышу свой голос, он громкий, звонкий и хорошо поставленный. Вот это, уже, невероятно.
Я пою торжественно и в то же время величественно, как тогда, когда рождается музыка. Эта боль в душе, откуда-то из глубины сердца она взялась... Мелодия пытается вырваться дребезжащим рёвом звонких металлических струн преодолевая эту боль. И в одно мгновение звук металлических гитар сорвался со струн в такт песне, стройно, мощно и красиво. Я знаю, я слышу, я вижу всё происходящее, и вот, взлетаю...
Я пел так, как никто не пел. Да, что удивительно, и это так! Не открывая рта, да стиснув зубы я пел. И сразу взял высокие ноты, настолько, насколько это возможно, да так, что бы они звучали высоко, но по мужски. Я пел, не иначе английским языком! Лишь догадываясь о чём мой текст. Но все слова на русском. Я чувствую как напрягаются мышцы в горле, как они натянуты, мои слабые связки, а губы плотно сжаты. И возношусь я, всё выше, с каждым шагом, с каждой строчкой, всё выше, выше...
И вдруг, большая рыжая собака, распахнув свои огромные белоснежные крылья, подобно ангелу подхватила меня и понесла на себе как Пегас. И лечу я! лечу на её спине в след стаи больших белых птиц. Сбивающихся в эти самые стаи и клином уносящихся куда-то, туда, за горизонт, где встаёт солнце.
Я пою, а музыка звучит такая, какую я никогда не слышал. В душе она звучит. Но так, словно в самом деле я её слышу. Насколько это была необычная мелодия и песня, настолько я необычно её и исполнял. Я этой песней жил.
Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.