Аннотация: Геннадий Каневский. Как если бы. Стихотворения. Геликон Плюс Амфора, СПб, 2006. - 100 с.
Хорошо ли у вас с античностью? А знаете... в сущности, и наплевать, как у вас с ней.
В культуре, держащей паузу в корневом - нравственном - развитии, поэт, раскочегаривающийся на "сюжетах", дароносен. Прилагательное от "тропов" - "тропический".
Ведь для кого-то Протей - бог Скуки, а кому-то он - бог Театра, вызволенный Феллини для службы вселенскому кинематографу.
Читая Геннадия Каневского, дыхание близкого карнавала чувствуешь постоянно. Порой и смысловой ряд его откровенно киношно-книжен, и после сеанса долго трясешь головой - где был? Не давали ль тебе под видом просмотра немой довоенной ленты сеанс фрейдистской психоаналитики и не ехидно ль сейчас, выпроводив тебя, разбирает доктор свои записи?
Но ведь есть же пространство, которому дан
Не бессмысленной дудочки звук,
Не убитый давно символистами Пан -
А горячий, бессонный, живой океан
Наших слов, наших тел, наших рук?
Наверняка! И хмурое лукавство, природняющее мировые байки, и вольничающий со слогом сарказм сопоставлений - приглашают в свободу тайную, священную, наедине с ночью и собой.
вот - краткий свет и мрамор подкидной
и снова - перегона перегной
и с каждою минутой - всё темнее
Вольноотпущенник предпочитает вызов, куртуазное соперничество с бытием. И выигрыш предречен полемически, но (биология!) не сюжетно... Лети: ближние, как завещано маэстро Федерико, тянут за веревку вниз.
Отпустят ниточку - и небо пустоты
Бумажным голосом беседует с тобою
Затекает спеленутая петлей нога...
- Пусть не запомнят, где стоял,
Но как упал - споют
От них же, любимых, неделимых, и конспирология. В пробежках по мифологии вызрел в Каневском шутливый герой-разведчик, резидент-шифровальщик, инкогнитальный двойник-связист. Кому лучшая из наук -
свободы - давалась вне личин, за вычетом костюмированного безумия, пусть опровергнет всё наследие скопом, и все его языки с ударением на "ы".
Тупым предметом жизнь нанесена
Из-за угла. Теперь - болит затылок,
Внутри идет гражданская война,
И снится штукатурная стена,
Веревка, табуретка и обмылок.
Это - тоже герой. Кафки или Новалиса, Лондона с Манчестером, чёрта, наконец, в ступе, лишь бы подальше от изнурительного тиканья часов.
Спасительна хазарская генетика! Переезды сознания то на летние, то на зимние квартиры с чемоданами тщательно упакованных страстей, стопками томиков, перевязанными шпагатом... Если есть неизбывное, то век породивший, а не век продолживший. И даже - хваткость традиций - век примиражившийся, предпредыдущий, нашептанный у колыбельного изголовья нянюшкой-лагерной романисткой.
И мы, свидетели сего, завидуем, легкости, с какой душа имеет везде по миру, где преклонить голову и где преклониться перед приветным и надменным Градом Истины. Он повсюду. Тем паче, что
Вернуться никому не суждено.
Стучи, топор. Жужжи, веретено.
Слоняйся, время, у калитки рая
Кощунственно добавить - стреляй, винтовка, и петля, - души. Ибо принимается отныне и навечно весь багаж на хранение и этими строками, нарочито лишенными запятых. Мода? Пусть ее. Улисстическое (улиссальное?) скольжение меж сиренных гласов - тоже глас. В строках Каневского предъявлены весомые счета к Старому Свету. Не за многообразие, но, скорее, за цепи общих дыханий, веками приковывающие к веслам не то что одиночками, но целыми племенами.
Блаженно гулять океанскими берегами правд, не примиряя их, но - примеряя. Зная, что конфликты безутешны, и лишь глупцы способны годами и судьбами перетирать тяжкие звенья. С галер два пути - в море и в хозяева галер. Не оттого ли лукавится в глазах победное счастье - гулять именно берегом, пока вдали, на рейде - отбивают склянки?