Аннотация: Ариергард: Альманах. - Москва: Воймега, 2005, 208 с.
Бойтесь разночинцев, сборники издающих. Вон они, вон они поскакали, длинноволосые, ухающие, в свитерах и кедах! И поэзия их такая же - свитерно-кедная, мохнато-каучуковая. Одно слово - Арьергард.
А другое?
Любой альманах, харьковский ли, московский, не способен созвать "одинаких", если они, конечно, не секта картузных семинаристов. Под худой крышей экзистенции, укрытые морфемной дерюгой, мокнут и чихают авторы, исподволь намекающие на некое старое знакомство, и отсюда непомерно вырастает роль предисловия (предуведомления), впрочем, настолько ослепляющего безукоризненной "энэлошной" лексикой, что читается стихотворением в прозе и... ничего не объясняет. Совершенно самостоятельная величина.
Однако после него, вразрез с нормативным воляпюком из юзерского лексикона и структуралистских взвизгиваний, в противофазе с умственно отсталыми романсами "под символистов" виднеется третий вариант русского поэтического языка - затертая медь, привлекающая луч. Пока не вчитаешься, не блеснет. Природно не ярка, но при сходной оптике... Боязнь солгать заставляет открещиваться от всякой патетики.
Сергея Салтыкова уж нет, сам дух его маргинально соллогубен, метрика классична, стихи длинны. Будут ли еще публикации, неизвестно. Нужно ли это автору, неизвестно вдвойне.
Георгий Недгар: последняя датировка - 1972, заумь, классическая метрика, на арене - всклокоченные автопортреты разверстого трансреала. Где такое живет, знают художники, стреляющие по холсту тюбиками из гранатомета. Если и нескладно, то уж точно от души.
Леонид Иванов: "Я - Иванов". Классика. Кратко. Эзотерика. Спасибо.
Несколько серьезнее выглядит явление Юрия Литвинова. Путь пишущего интеллигента: от Мандельштама к православию и обратно. Если угодно - совмещая и накладывая одно на другое. Взболтать, но не смешивать. 80-е гг.
Влад Колчигин: больше, чем эзотерика, лучше, чем заумь. Поэт Алексей Тиматков, хваля Влада, помянул о небывалой начитанности и вытекающей из нее невероятной контекстности. У меня иное впечатление: лексика чуть не языческая, самопрорастающая, а не от инкубационной книжности, вольная, искаженно чудаковатая. Поэзия бессонная, вровень с бредом. Местами ярко, как лампочка без абажура.
Ольга Нечаева: сказительно, горько, навылет. Словно и колыбельная, а вдумаешься, чем баюкают, до утра зубами проклацаешь. Ай-люли, се тре жоли, пел Левша, отправляясь в первую и последнюю заграничную командировку.
Кстати, Лесков свойствен почти всем. Как же - русские люди и без Лескова? Не бывает. Юродивость арьергарда без душка именно потому, что с достоинством. Арьергард ни у кого и ничего не клянчит: свое имеется.
Виталина Тхоржевская: мастер. Не мастерица, а уже нечто превзошедшее изначальный предел. Броский язык, отчаяние изгнанницы, бормотание отверженной. Притом - выраженность эмоции, а не смысла. Хотя в послевкусии пока скорее смысл.
Всеволод Константинов: поэзия насмешливого вздоха. Вроде мистического попутчика с печальной улыбкой, из тех, что сожалеют о твоей усталости в лямках, пробуют приободрить, а посмотришь - и уж обгоняют, обгоняют... и сворачивают на узкую болотистую тропу, не ожидая, что ты пойдешь следом.
Наконец (о других прочитанных, простите, по малости подборок не могу ничего сказать, не сложилось мнения), покойный Сергей Казнов. Браво... Разночинная начинка видна сразу, с первых строк, ловящих не впечатление, но мысль, постановку вопроса. Некогда об оттенках, настичь суть - вот цель. Настигает. Заставляет вздрогнуть, но оторопеть - нет. Здесь корень разногласий между сладкозвучными "дворянами" письма и его "вольноотпущенниками". Жесткие метафорические моралите не дают развернуться слуху... но что ему теперь до того? Все написанное Сергеем должно быть издано отдельно. Его голос заслужил и не такое, но - что возможно...
Последними - иностранцы. Арьергард из арьергардов. Оба трагики, португалец Пессоа и немка фон Грубе. На их фоне (а переводы следует счесть блестящими) все упомянутые и нет калики перехожие предстают правонаследниками тоски и печали, туманов Уна Муно и соколино-пингвиньих скал Максима Горького, сыновьями земных узилищ, босяками бесприютных портов, деловитыми гномами, идущими с кирками, мешками и ледорубами по бесконечной равнине дождей.