Аннотация: Почти с натуры. Ждала как-то баба Маня взрослую внучку... и доставала этим деда.
- Ой, а если с автобусом что-либо случится? Ты же знаешь, какие сейчас автобусы старые. И по телевизору вчера показывали: ещё один водитель не справился с управлением...
- Да цыц ты! - Взорвался, не выдержав, Фёдор Степаныч. У бабы Мани и прежде проявлялась тяга к заочному переживанию всех мыслимых и немыслимых несчастий, но за последние трое суток она, что говорится, его "достала".
- Замолчи! Всё будет в порядке. И хватит об этом.
Губы старушки задрожали, а глаза наполнились слезами. Отвернувшись и закрыв лицо ладонями, она с глубокой обидой прошептала:
- Чурбан! Ты старый, неотёсанный, бесчувственный чурбан. Тебе всё на свете - всё равно. Тебе безразлична даже судьба родной внучки. Она ж, бедняжка, одна-одинёшенька поедет!
Баба Маня шморгнула носом, быстро вытерла рукавом слёзы и шагнула в сторону прихожки.
- Я лучше к Тамарке пойду. Уж она своих родственников любит, она-то меня поймёт.
Как это глупо, подумал дед Фёдор, ссориться на пустом месте. Но ещё более глупо будет, если назавтра об этой ссоре, естественно, полностью перевранной, будет судачить всё село.
Баба Маня, не оборачиваясь, застыла в дверях, давая мужу последний шанс одуматься и извиниться. Но Степаныч не был уверен, что выдержит третий вподряд вечер, полный новых "если" да "вдруг".
Выход нашёлся неожиданно.
- Маня, - ласково, но с ощутимой тревогой в голосе позвал он. - Маня, не ходи к Тамарке. Беду накличешь.
- Это ещё с чего? - Фыркнув, бросила через плечо старушка.
- Тамарка только сегодня из райцентра вернулась, в церкви ещё не была, попу не исповедалась. А сегодня как раз полнолуние. Да ещё канун тринадцатого дня до дня святого... этого, как его, м-м-м...
И дед Фёдор торопливо забегал глазами по иконкам, развешенным по всем углам. Он никак не мог вспомнить имени ни одного святого. Но вспоминать, к счастью, не пришлось.
- Ох, батюшки, и правда, нельзя, - протянула испуганно старушка, хватаясь за сердце. - Сила нечистая сегодня всё слышит, как подслушает - обязательно напакостит.
Но страха перед силой нечистой хватило ненадолго - до ужина.
- Ой, дед, боюсь я, - опять запричитала она, раскладывая еду по тарелкам. - Если б она, как Тамаркин сын, неподалёку жила - села бы на автобус да прямо перед нашим домом вышла. А то ж с двумя пересадками! С поезда на поезд, да потом на автобус ещё. Там же, на вокзалах, бандитов-жуликов всяких полным-полно! Постоянно детей воруют. Об этом даже в "Труде" писали.
Степаныч схватился за голову. Простонал:
- Насте уже двадцать. Двадцать, Маня! Она давно не ребёнок.
Голос жены на это опять приобрёл дрожащие нотки:
- Для меня она всегда - ребёнок! А что ей двадцать, я прекрасно помню. Вот только опасности от этого ещё больше! Или ты не видел репортаж про тех бедняжек, которых бандиты... - Старушка всхлипнула, едва сдерживая слёзы. - Настенька ведь такая молоденькая ещё...
Дед устало вздохнул. Он, если честно, очень сомневался, что внучка приедет именно послезавтра - дочь позвонила, когда его не было дома, а жена весьма туга на ухо, могла чего и не расслышать. Но постоянное нытьё супруги и его вывело из душевного равновесия.
Потянувшись через стол, он взял жену за руку.
- Маня, Маня, успокойся. Пойми: всё будет хорошо. - И он добавил последний, решающий аргумент: - Боженькой клянусь.
Протяжно вздохнув, она кивнула. Ужин продолжился в полном молчании, но атмосфера над столом зависла напряжённая.
Вдруг зазвонил телефон.
Степаныч, подпрыгнув на месте, разлил молоко, а баба Маня в мгновение ока оказалась у аппарата.
- Алло! Алло! Говорите громче, не слышно! Катя, это ты? Алло!
Так ничего и не расслышав, она огорчённо уступила трубку мужу.
- Алло!
- Папа, здравствуй, это я, - услышал он далёкий голос дочери, о чём сразу сообщил заламывавшей от волнения руки жене.
- Передай маме: пусть не волнуется, Настя никуда не поехала. У нас тут потоп - у соседей сверху прорвало трубу и нам затопило всю квартиру. Всю ночь с вёдрами и тряпками бегали. Теперь придётся срочно ремонт делать. Если вы сможете помочь деньга...
Речь Катерины оборвалась на полуслове. Фёдор Степаныч с сожалением посмотрел на издающую гудки трубку, положил её на рычаги.
- Так, Мань, успокойся. Настя никуда не поехала, она дома. У них там потоп приключился...
- Наводнение! - Аж взвизгнула старушка. - Как же я сразу не додумалась? По всем каналам показывают, как Новороссийск затопило, а они ж от него всего в семидесяти километрах! Господи, горе-то какое!
- Наводнение? - У деда Фёдора от удивления брови на лоб полезли. Но затем он невольно расплылся в улыбке: - Да-да, она так и сказала: целый потоп.
Старушка всплеснула руками и принялась суетливо и бестолково кружиться по комнате, бессознательно перебирая вещи.
- Ужас, ужас! Надо будет завтра же в церковь съездить, помолиться за них. Ведь после наводнений болезни всякие к людям так и липнут, больница, значит, неминуема. А вещи? Это ж все вещи заново покупать надо! Господи, за что ж такое наказанье?
Неожиданно она остановилась, о чем-то задумалась.
- Федь, а власти дадут им новое жильё?
Дед, пряча за ладонью улыбку, посмотрел в потолок.
- У Кати какой этаж? Седьмой? Ну, не знаю, не знаю. Но она сказала: всю ночь с вёдрами бегали. Пострадали, видать, сильно.
- О, святые угодники! Я так и знала, так и знала, я как чувствовала! - По новой запричитала старушка.
А Степаныч впервые за долгие годы слушал жену не перебивая, как соловья. Он давно так не веселился.