25 ноября 1999 года я проснулся пораньше. Хотел встать пол - девятого, но как всегда долго боролся со сном и встал в девять. Без трёх минут девять. Говорят человеческие сутки больше 24 часов, поэтому утром так хочется спать, а вечером хочется напиться пива и рвануть куда-нибудь: не то в гости, не то куда подальше.
Я проснулся пораньше, потому что у меня сегодня курсы. Я хожу на курсы, чтобы получить права. Я имею в виду права на вождение железной коробочки. Мне уже 32, и без железной коробочки жить дальше как-то не очень прилично. Скоро очевидно ко всей непрестанной борьбе с проклятым бытом присоединится и перманентная починка железной коробочки.
Ну вот, выхожу я, стало - быть на канал Грибоедова и иду к Невскому. И тут я увидел его. Я сразу понял кто он. Он был одет в длинный серый плащ, на руках чёрные перчатки. Я стал следить за ним. Он шёл к Невскому - и я к Невскому. Я осторожно шёл следом, не выпуская его из вида. Я вспоминал свою первую любовь. Она была толстой и молчаливой, очень молчаливой. Она почти ничего никогда не говорила. Если ей что-нибудь было надо, она всё брала сама и никого ни о чём не просила. Как-то она молчала целую неделю подряд, а потом вдруг сказала: "Поехали за грибами..." Я собрался с духом и задушил её.
Около метро он сел в маршрутку - я за ним, как раз моя маршрутка. Я старался не смотреть на него, но невольно заметил метаморфозу: теперь он был одет в толстую коричневую шубу, лицо его стало округлым, глазки маленькими. Я трясся на заднем сиденье и вспоминал свою вторую любовь. Это была худощавая дама лет тридцати пяти. Она много курила и любила говорить о современном искусстве. Её я сразу задушил.
Мы вместе вышли из маршрутки и направились в ДК "Гавань". Он был на голову выше меня, худой, сгорбленный в манерной кожаной курточке без подкладки. Он явно мёрз. Мы сидели за соседними партами и учили дорожную разметку. Я вспоминал свою третью любовь. Это была ничем не примечательная барышня. Любила смотреть телевизор, исправно мыла вечером посуду и давала коту рыбу. Иногда мы играли в шахматы. Её дед был в войну партизаном в Белоруссии, но она точно не знала, на чьей он был стороне. Я её конечно же задушил. Я даже скучал по ней после этого некоторое время.
С курсов мы отправились на работу. Я уже привык, что его пути совпадают с моими. Теперь он был обыкновенным юношей лет двадцати - двадцати-пяти в дублёнке. По дороге на работу, как вы уже наверное догадались, я вспоминал свою четвёртую любовь. О! Это была редкая стерва. Она была садомазохисткой, совершенно не занималась бытом и вечно где-то шлялась. Однажды ночью она чуть не задушила меня. Но с ней было интересно, я дольше всех с ней прожил. А потом задушил.
Работником он оказался некудышным - вечно пропадал где-то, чуть не разбил витрину и всем рассказывал какие-то глупые анекдоты. Моя пятая любовь сочиняла стихи. Стихи она сочиняла плохие, но много. Я задушил её осенью в ноябре, когда у меня была депрессия.
Стоит ли говорить, что после работы он направился ко мне домой. Всю дорогу он что-то бормотал себе под нос. Я не слушал. Я вспоминал свою шестую любовь. Вспоминал и не мог вспомнить ничего определённого. Я точно помнил, что она была. Но какая она была - я не помнил. То мне казалось, что она была загадочной блондинкой, любившей секс и женские разговоры по телефону. То вдруг она представлялась мне толстоватой с карэ на голове, тащилась от блюза и всё время пила коньяк. Нет, она носила военную форму, была бесконечно притягательна и воевала ещё в Испании. А может быть, она была иностранка - американка или англичанка, но точно не француженка. Скорее всего американка. Копила денежки на свой бизнес, но пристрастилась к порошку и сторчалась в 27 лет. Да хрен её знает - кто она была! И была ли вообще, и было ли вообще что-нибудь. Ну нет, это меня уже понесло. Она наверняка была.
Пришли домой, сели за стол. Я напротив зеркала, он сбоку. Ой нет, перепутал. Он напротив зеркала, я сбоку. Открыли по бутылке пива. А для тех, кто не любит пиво: открыли бутылку коньяку. Включили музыку. Вы какую музыку любите на вечерней пьянке? Вот мы её и включили. Стали беседовать.
Он мне всё что-то стал говорить про источник вдохновения, про то, что мы все умрём. Про законы какие-то, про гравитацию. Говорил де, дабы сооблазнить юную деву на самом деле куда важнее порой некий странный внутренний настрой, а не то чтобы одеколоном себя облить, побриться да одеться. Хотя одежда роль играет. Ещё было начал уже про религию говорить. Тут я не выдержал. Встал, пошатываясь слегка, да так прямо ему в лицо и говорю:
"Я знаю кто Вы. Вы - шпион!"
И смотрю на него в упор этак решительно.
А он отпираться не стал, сразу же почти ответил, что точно он шпион. Шпионом родился и помрёт де шпионом.
-Да ,- говорю я ему ,- шпионом ты и помрёшь...
Приблизился я к нему, взял за шею руками и начал душить. А он никак не реагирует, только смотрит на меня. И тут я понял, что это не он, а она.
И тут я влюбился. Влюбился или полюбил? Где граница между этими чувствами, есть наверное граница. Вот смотрю я ей в лицо, понимаю, что влюбился или полюбил, и не могу ослабить хватку. Так я задушил свою седьмую любовь. Она сникла, взгляд потух и всё такое соответственно.
Вот она лежит около стола посреди комнаты. Я пьяный в жопу стою и плачу тихо. Комок в горле. Смотрю на неё и вижу свою смерть. Это смерть моя была - а ведь я её любил.