Колючий воздух врезался прямо в лёгкие. Холод его был пуст и отравлен словно внутренности разлагающихся жаб. В этом осеннем воздухе рождались и умирали первые капли надежды.
Надежда была мокрой как кошка, она умоляла бросить её прямо в открытый канализационный люк, ей там уютнее и теплее, чем в душе на этом воздухе, в этой осенней условности, диктующей свои обвинения всему существующему.
Бархат неба осыпался подгоревшими листьями. Времени было много и по этому я решил сесть на скамейку и покурить. Курить было легко, потому что дым был слаще этой осени, она горчила и отдавала трупным окоченением. Я стал рассматривать свои руки, вытягивая их перед собой и разглядывая пальцы, потом ладони. Мне всегда почему-то казалось, что если смотреть на руки, то что-то станет понятнее, как-то всё прояснится и вообще жизнь станет лучше.
Но понятнее не становилось. Только завыли где-то вдали волки и засмеялись лесники. Сегодня на улицах было полно лесников, они ходили пьяные и говорили о звёздах. Для лесников звёзды казались далёкими лесными хозяйствами, которые от своей идеальности даже светятся. Один подсел ко мне и спросил закурить.
- Да... осень сегодня какая-то... - сказал лесник затягиваясь
- Осень... - сказал я
- Что, брат, о душе думаешь? Как ей там внутри тебя?
- Да. Наверное всё же о душе.
- Нет её ни хрена души-то этой. Ты вон лучше на звёзды погляди, там ведь вся правда обо всём.
- Смотрел уже, они все мёртвые как черепа бездомных собак.
- Нет, ты не знаешь какие там леса! Дичи полно, зверья всякого, конечно и браконьеров хватает, но и там ведь лесники есть. Ладно пойду я, а то вон уже Толя заждался разговор у нас с ним важный, а я тут на всякую хуйню с тобой отвлекаюсь. Ладно. Давай.
Лесник встал и пошёл в направлении такого же лесника. Они все одинаковые как пионеры с горнами в советских парках, может быть даже это они и были просто горны у них лежали в рюкзаках за плечами. Их одели в меховые шапки в три уха, разорванные во многих местах ватники и кирзовые сапоги, отрастили бороды и вот вам лесники.
Через час начало темнеть и лесников поубавилось, при этом они падали на спину, прямо на плитку тротуара и смотрели в небо. Небо продолжало быть непроницаемым, но они видели там свои звёзды, леса и братьев лесников.
У меня закончились сигареты и нужно было идти в ларёк. Я встал и осмотрелся. Мир становился всё резче, все линии обострились и образовали такие трогательные контуры по всем направлениям. Хотелось взять пастель и размельчив её в порошок разбросать её вокруг, чтобы придать хоть немного чужого здесь цвета.
Дорога до работающего ларька заняла примерно полчаса. На улицах из асфальта выпрыгивали дорожные дельфины, делали сальто в воздухе в брызгах мелких камней и снова исчезали в асфальте. ГИБДД конечно боролось с ними, всеми доступными способами, но успехов это не приносило, и все решили с этим смириться, даже таксисты, самые агрессивные охотники на дорожных дельфинов и те стали кидать им рыбу.
Перед ларьком у меня возникла обычная проблема выбора, эта проблема была куда хуже если дело касалось выбора сигарет, особенно осенью. В это время года сигареты были важнее даже чем книги, они меняли воздух, меняли вообще весь мир. В ларьке стоял продавец, вместо горла у него было металлическое кольцо тускло блестевшее в свете фонаря. Лицо его было непроницаемо как небо, а взгляд выдавал в нём весну.
В трахейное кольцо, продавец вставил букет фиалок, видимо, это подтверждало его весеннюю природу. Я стоял и смотрел на ровные ряды пачек, пачки были все разные, но содержали в себе по сути одно и тоже.
Сзади подошёл и занял очередь какой-то мужик в круглых очках a la XIX век. Он стоял и сопел, настолько оглушительно, что я не разворачиваясь дал ему под дых локтем. Мужик согнулся и закашлялся. Потом он разогнулся и прошипел
- Ах, ты, сука!
Было видно, что последнее слово давалось ему с огромным трудом, оно как-то не укладывалось во всю его привычную, интеллигентскую картину мира. Я развернулся и дал ему в зубы, мужик упал и уже ничего не говорил. В конце концов я выбрал сигареты и ушёл. При этом продавец подарил мне такое же как и у него кольцо. На нём была выгравирована надпись "Per nicotiana ad cancer". Уходя я поддал лежащему уже без очков мужику и пошёл по направлению к нагло светящемуся, на всю вселенную улицы, бару.
2
Здесь было темно. Здесь воняло перегаром и блевотиной, а на стене была надпись: "Идите все назад в пизду". Это был бар. Самый настоящий русский пивняк, который носил гордое американское название "Бар". За деревянными столами сидели шахтёры и моряки. Это был их бар и они здесь были всю ночь и весь день, всегда.
Стойки здесь не было, была только тумбочка, стоящий на ней аппарат для наливания пива из кег, и бармен - оборванный во всех местах человек неопределённого возраста и пола. Всё освещение бара составляли керосиновые лампы стоящие на столах, и висящая под потолком лампочка, дававшая отвратительный жёлтый свет. На лампочке были заметны следы плевков, и вообще в помещении всё говорило о том, что здесь очень уютно.
Я подсел к компании моряков, они пили принесённый с собой традиционный в их кругах абсент. Откуда-то из-под тумбочки-стойки выкатилась и подбежала на четвереньках официантка. На её голове стоял поднос с блокнотом. Причём бежала она не на четвереньках, а на культях, они были такие короткие, что она не могла двигаться в вертикальном положении, лицо её было сморщенным и напоминало грецкий орех с прорезями-глазами. Всё лицо было одним сплошным шрамом от ожога.
- Не смотри на неё, это она дома лет пять назад напалм делала, что бы мужа сгубить, так вон что получилось. - сказал один из моряков.
Официантка попыталась улыбнуться и создалось впечатление, что она разрывает кожу своего лица для того, чтобы вначале появился рот, потом он открылся и показал зубы. Зубы у неё были ровные и белые, они чем-то напоминали акульи.
- Её Дусей зовут. - сказал тот же моряк.
Дуся согласно закивала, при этом поднос всё же каким-то чудом удерживался на её голове. Я взял блокнот с подноса и сделал заказ, Дуся побежала к бармену, тот прочитал и громко свистнул. Через минуту на пороге служебного помещения вышел здоровенный тигр. На шее у тигра висела советского образца авоська, бармен сунул туда записку и тигр рванул к выходу.
- А это Васька, посыльный, неплохой малый, если бы не любил английское пиво. - продолжал объяснять тот же моряк.
В это время за другим столом шахтёры уже хорошо подпив "Хэнесси", затянули свою шахтёрскую песню, наверное её пели ещё самые древние гномы. Песня была о подгорном народе и о рудах, чудеса которых не сравнимы ни с чем. В баре становилось всё уютнее.
Вскоре Васька притащил в авоське мой заказ - свиную голову и пятилитровый бутыль водки.
Я поставил на стол свиную голову, на неё поставил стакан и стал наливать туда водку.
- Это тебе зачем, братишка? - спросил моряк.
- Чтобы определить степень охуения от водки и мира. - ответил я ему беря стакан.
- А как? - теперь уже все сидящие за столом моряки смотрели на меня и на мои действия.
- Вот когда, я стану отождествлять свою голову с этой - я кивнул на отрубленную голову свиньи - тогда окончательно охуею.
- И чё, бывало такое?
- Бывало...
- От ёб...
Через двадцать минут Васька принёс ещё четыре головы для моряков и все мы стали проверять степени.
3
Утро было болезненным как гвозди. В баре мне не удалось приблизится даже на треть к тому состоянию про которое я говорил морякам, но им это удалось на славу. Они дружно начали говорить через свиные головы и в конце концов попросив у бармена топор отрубили свои, так они и ушли со свиными головами подмышкой, говоря об Африке и прочих странах в которым им удалось побывать.
Моё утро началось у меня в квартире. Здесь всё было как вчера и как месяц назад, и вообще я очень мало здесь бывал, и тем более, что-то менял. Я пошёл на кухню и выпил воды из-под крана. Вода была ржавая и не очень приятная. Я умылся и вышел в подъезд. В подъезде воняло мочой и бомжами, которых ночевало здесь так много, что они приспособились спать даже на потолке. Для этого они вкрутили в потолок большие крючья и вечером висли на них за воротники становясь похожими на виноградные гроздья после первых заморозков.
Сосед Дядя Вова постоянно выходил в подъезд с обрезом и стрелял по бомжам и те с диким лаем и мяуканьем разбегались кто куда.
Вскоре я уже шёл по улице где продолжалась осень. Сигарет у меня снова не было, и пришлось зайти в магазин, где продавщица в кокошнике со свастикой продала мне сигареты нагло улыбаясь обточенными зубами.
Я решил пойти в театр. Прямо с утра, там было тепло и были даже декорации, а они мне всегда нравились.
Подойдя к театру я посмотрел на афишу, сегодня шёл только один спектакль называвшийся "Все сигареты мира", автором этого драматического опуса был некто Н.П. Локтевский и мне почему-то сразу захотелось купить билет в партер.
Подойдя к кассе я увидел кассира, который был очень пьян и одет гусаром, в узкой кассе стояла так де его, гусарская лошадь, которая не умещалась в помещение, её зад был снаружи и двигал хвостом.
Купив билеты я отправился в буфет за водкой, когда всё было готово и зрители заняли свои места, залатанный занавес раскрылся и появился человек весь одетый в кожу на плече у него висела огромная челночная сумка он стал проходить по рядам и раздавать зрителям наборы метательных ножей и брошюры с названием : "Экспресс курс метания ножей для зрителя в условиях современного театра". Прочитав брошюру до конца я воззрился на сцену, а там происходила странная сцена. Два человека одетые в костюмы сигарет били друг друга раскладными стульями. Затем занавес ещё приоткрылся и появилось ещё пять таких дерущихся пар, при этом били они друг друга натурально с криками и матом.
Через сорок минут мне это надоело и я метнул свой первый нож прямо в глаз сигарете с названием "LD", я не любил этой марки и не мог позволить ей победить благородный британский "Rothmans", который даже вышел в котелке. "LD" с визгом стала валяться по полу, заливая всю сцену кровью.
Вскоре многие зрители последовали моему примеру и ножи полетели со свистом врезаясь в головы сигарет. В конце концов на сцене остался только "Winston", но и его свалил человек из зала одетый в "Приму" без фильтра, хотя и он сам стал жертвой очередного ножа.
В конце спектакля на сцену вышел сам Локтевский и мне он не понравился больше чем весь спектакль, я взял раскладной стул стоявший рядом со мной и начал бить его по голове, голова с хрустом меняла форму и брызгалась кровью. Я полил её водкой и зажёг. От этого стало теплее и как-то веселее.
После спектакля я снова сел покурить на лавочку и начал смотреть себе на руки, ничего не становилось понятнее, всё было как обычно. Осень...