Аннотация: В своем роде продолжение повести "Ангелы", хотя позиционируется как отдельное произведение.
Благодать в доме
Делаю фрикадельки. Заправляю фарш луком, чесноком. Солю... Нужен перец. "Перррец", слово-то какое! С ребристым плавником посередине. Перца в доме может не оказаться, тогда фрикадельки будут неполноценными. Открываю шкаф, улыбаясь равно доброжелательно возможному наличию или отсутствию перца. Может быть, улыбаюсь не этому, а просто возможности думать о фрикадельках, открывать шкаф и не огорчаться, если перца нет.
Уточняю для себя в словарях значение слова 'Благодать'. Оказывается, это не совсем то, что предполагала, по крайней мере, с христианской точки зрения... Но в одном месте нахожу соответствие своему состоянию:
'В Чжуан-цзы предельное всемогущество дао проявляется в естественном детерминизме 'благодати': 'Знать, что тут ничего не поделаешь, и спокойно принимать это как предопределение есть предел благодати...'.
'Пусть каждый миг жизни приносит вам блаженство!' Эта фраза казалась пустым пожеланием, потому что невозможно, чтобы - каждый миг...
Каждый миг!
Раньше думала, счастье в чистом виде можно испытать только в постели с любимым. Другое счастье чем-нибудь да омрачено. Теперь, едва проснувшись, вижу - мир уже преподносит моё 'сегодня' в постель - как служанка кофе. И я начинаю его жить. Вокруг всё звенит от радости бытия...
На меня снизошла благодать. 'Пускай я умру под забором, как пёс' - умру с улыбкой. Но и страху смерти я сейчас улыбалась бы. Просто его не может быть, когда снизошла благодать.
Не так уж важно, отчего радуешься жизни и не боишься неблагополучия или смерти. Важно, что с людьми это, оказывается, происходит. С кем-то - на пике любви и воплощения 'мечт', с кем-то - когда страдания достигают апогея. Важно, чтобы они не превзошли душевные силы. А если превзошли, но ты всё-таки осталась жива...
Праздник в доме
Приоткрыла глаза... в щёлку тут же засунул нагловатую морду только народившийся день и, взрослея на глазах, начал вглядываться в меня. Он неприятно светлоглаз, лучи зрачков шарят как фонарики, высвечивая в моём внутреннем я то одно, то другое. Мне это не нравится. Одёрнуть бы нахала, но поздно - он уже протопал в моё сознание, и с этим следует смириться... Пришёл день с именем Первомай, - здравствуй, но я тебя не ждала. Было так покойно в одинокой ночи... а теперь ты пришёл, и с тобой надо что-то делать.
А чего ты такой серый, Первомай?
Где твои флажки и плакаты, где демонстрации? Как хорошо, что можно обойтись без них - нынче ты не тот, что раньше. Я тоже не та. В моей памяти уже полно Первомаев. Давай, топай к ним. Проходи, гуляй!
Но праздника не обещаю. Скучно тебе будет со мной. Я хочу - НЕ БЫТЬ. Меня, впрочем, итак почти нет. Для других - кого знала, знаю, помню или забыла. Это неприятно. Человек рождён, чтобы быть для других - концепция куда крепче той, что потерпела крах как в социальном, так и в личном плане: 'Человек рождён для счастья, как птица для полёта'...
Я буду читать Грина или оцифровывать свои дневники. Буду страдать от заброшенности, невостребованности и одновременно от того, что майские праздники скоро закончатся, начнутся мои галеры. Вынужденное общение с ушлыми людьми. С теми, кто интересен и дорог, я, к сожалению, разделена не только пространственно...
Мне нечем тебя порадовать, удивить, утешить. Наверное, я несчастна? - тупо догадываюсь, как сквозь плотный слой ваты. Это соображение ничего не добавляет к списку других определений о себе. Но зато приводит к мысли, что день - тупиковый. А из тупика обязательно будет выход.
Вот на небе Первомая наконец-то вспыхнуло солнце, и озарило его, меня, двор за окном и моё нескромное намерение выйти из тупика не задним ходом, а напролом, через стену.
Ветер в доме
Это правильно - уснуть в ранних сумерках и проснуться с рассветом. В собственном доме, вернее, в квартире.
У меня отпуск. Я ненадолго вернулась в прежнюю жизнь.
Вчера удалось избавиться от запаха плесени: всего-то вытащить из-под ванной тряпку, которая уже чуть не квакала в куче мусора, обросшего плесневым грибком... Счастливые люди - живут, не отвлекаясь на уборку под ванной... Только как же запах? Не мешает?..
Эвакуировала мелкий скарб квартиранток в коробку. В доме почти ничего чужого. Это начинаешь ценить, сама обретаясь в арендованном меблированном жилье...
Утро выдалось сереньким, что очевидно, несмотря на заслонившую окна зелень. За Волгой стало тесней - деревья раздались вширь и поднялись ввысь. Третий этаж им по колено...
Ближе других огромный тополь и великанша берёза. Когда-то ребятишки цепляли тарзанку за ветку, которая теперь на уровне третьего этажа - поди, дотянись...
Большие деревья обладают большой энергией. Мне покойно, хотя они неспокойны - сегодня ветер при большой жаре. От окон - океан лиственного шума. Он насквозь пронизывает дом, в волнах его сладко находиться. Как в руках матери - младенцу... Сегодня приходила женщина - собирает подписи под петицией: срубить берёзу, ибо она заслоняет солнце. Я написала категорическое 'нет', а дискуссии постаралась избежать. Но случай напомнил: в этом городке, сколько себя помню, всему, что я люблю, грозит смерть. Не расслабляться!
Вчера с вокзала приехали не сюда, а в Дом, которому прочила судьбу своего лучшего стихотворения и трудилась над этим не один год...
Ближе к вечеру стало ясно, жить там не удастся: бывший муж начал праздновать наш приезд ещё перед обедом. Через каждые четверть часа выбегал к запасу спиртного, заныканного где-то на веранде или в гараже - так соблюдал политес, не пьянствуя в открытую. Я медлила, была снисходительна к многодневному перегару, речам, становившимся всё более глупыми. Как бледный лучик сквозь мрак проглянули бывший разум и душа: робко спросил, как наш сын, не замечен ли в склонности к спиртному? Привела несколько высказываний мальчика о его твёрдом желании никогда в жизни...
- Как тебе удалось? Гены же! Тебе удалось! Ты правильно сделала, что изолировала его от меня...
Собралась и ушла в свою квартиру.
Выгрести грязь просто. Но квартира нуждается в большем: надо побелить потолки и сменить обои, починить замок и саму дверь... Не хватит меня! На помощь бывшего, судя по началу, не приходится рассчитывать. И тут я нечаянно реванула - в голос: всё равно не каюсь, что родила от тебя сына!..
Сам он родился после возвращения отца со Второй Мировой. Военные годы мой свёкор провёл в окопах, на передовой, добавляя к наркомовским ста граммам сколько нужно, чтобы выжить в аду...
Когда демобилизовался, нашёл своих детей в детдоме, куда их сдала жена, встретив новую любовь. Устроился столяром-краснодеревщиком на завод, где и до войны. Дома тоже делал прекрасную мебель, с секретами, скрытыми шкафчиками: если не знаешь, что есть такое тайное пространство, не догадаешься. Отдавал за копейки - но и они с неба не падали в руки честных людей, пусть победителей. Это сейчас без всякой победы над врагом мильон ушлых людей сделали себе баснословные состояния в процессе распада страны и в процессе собственного душевного распада.
В 1947 году свёкор написал заявление о выходе из компартии. Не сошёлся с нею во взглядах на свободное времяпровождение. Партия настаивала, чтобы он присутствовал на партсобраниях, а он считал, что это время лучше отдать детям. А если партии это не нравится, он обойдётся без неё. И ведь обошёлся! И даже в лагерь за это не попал. Редкостный, видимо, счастливчик?
Вскоре встретил женщину с ребёнком. В начале войны её муж погиб на фронте. Со дня получения похоронки она стала прикладываться к крепкой утешительнице...
От этих двух людей и родился отец моего Мальчика - человек с золотыми руками и головой. А душа у него была реликтовой: благородство поступков было прямо-таки показательным. Это в своё время пленило, и я полюбила человека, поначалу не замечая какой-то специфической слабости, неумения держать удар: либо соглашаться и терпеть, либо уходить в запой. Поначалу я не догадывалась о степени унаследованной склонности к спиртному. Могучее здоровье позволяло ему после часового сна выглядеть как после недельного отдыха от алкоголя, сколько бы ни было накануне 'принято на грудь'.
Со своими душевными качествами он, понятно, не вписался в перестройку и запил неудержимо. Я не могу осуждать его. Самой надо соображать, кого выбираешь в отцы ребёнку. Выйти замуж за алкоголика во втором поколении - всё равно, что под поезд прыгнуть. А мне повезло - я сумела выскочить из-под колёс. Вместе с ребёнком. Другое дело, что, возможно, не туда, куда следовало - но выбирать уже не приходилось. Мы просто покинули вишневый сад и дом на берегу Волги - лучшее место на свете, и удалились от него на две тысячи вёрст. Это если на поезде. По прямой вдвое короче.
С ремонтом справлюсь сама. Где перчатки? Кружевные, тоненькие, которые купила в Москве. Как смотрятся сквозь них кольца! А возраст, который, как известно, виднее на руках, - не просматривается. Дело не только в нём. Сколько жилищ я подняла из разрухи этими руками?..
Ну вот, теперь можно сменить кружевные перчатки на латексные. Знала, нехитрый женский ритуал поможет собраться с духом для очередного мужского подвига.
Звонит телефон. Это друг, лучший местный поэт Юра. Встретимся - ближе к вечеру.
Местный-то он местный, но не провинциал и в самом лучшем смысле этого слова. Его поэтический мир разомкнут на разные культурные эпохи. 'Культурные слои - как старые обои: пером царапнешь - вспыхнет голубое'. Созданное Юрой в книге 'Золотые сны' единое культурное пространство - Эпирское царство, куда 'птицы влетают сквозь иконостас' Ильинской церкви, это та планетарная культурная среда, с которой Юра и сообщается. Поэтому его читателю родная провинция открывается как впервые увиденная:
Рыжим сирийцем сидит Гавриил
Подбоченясь
На византийском
Заволжском холму.
Да, именно на таком холме стоит Ильинская церковь, но надо иметь юрино зрение, чтобы это увидеть.
Однако думается всё ещё о свёкре. Диагноз ему объявили в тот год, когда я вышла замуж за его сына: рак лёгких. Муж уволился, бросив начавшуюся на КамАЗе карьеру, и уехал ухаживать за отцом - до кончины. Выздоровления никто не ждал. Прошёл год, и я, побывав на родине любимого, была очарована ею.
В парке, где Владимир Ильич с указующей дланью чинно-благородно стоит на постаменте, построенном к трёхсотлетию дома Романовых, смотрела, как солнце пронзает листву, как юная мать склоняется над ребёнком в коляске. В какой-то момент вдруг ярко подумалось: здесь можно жить сто лет и ничего плохого не случится! Ах, неизвестен мне был тогда Дедковский опыт: 'Писать о провинции легко - жить в ней трудно'... Кажется, тогда и решила, что перееду, здесь исполню обещание, данное мужу - родить сына...
Мы со свёкром часто оставались одни. Фронт работ у меня был необъятен и, отмывая что-то очередное от полувековой грязи, я с удовольствием вела со стариком неспешный разговор. Он мог прерваться на час-полтора, но вдруг возобновлялся - с того места, где затих.
- Вот иди-ко сюда.
Оставляю дела, вхожу в комнату свёкра. Он сидит на кровати, как всегда, с тростью меж колен, положив подбородок на руки, сложенные на набалдашнике.
- Гляди... - указывает под подоконник, где нагло и весело сияет солнце, обнаружив сквозную дырку в стене.
Ясно, дело не в ней, поэтому молчу. Таких дыр только в крыше одиннадцать. Но ведь стройматериалы купили и замахнулись на капремонт. Свёкор уже лет двадцать как обслуживал себя с трудом, а когда были силы, наверняка не было средств, чтобы дать дому вторую жизнь. Построенный в 1935 году, он, конечно, давно требовал реконструкции...
- Вот ты грамотная, скажи, почему так вышло? Я немца победил, а как живу... Немец-то побеждённый... лучше меня живёт...
- Да ты ведь и сам знаешь, почему, отец.
- Да, знаю, ты это... нормальный ход, иди.
'Нормальный ход' было его любимым выражением по любому поводу одобрения чего-то или кого-то...
Через пару месяцев победитель умер в своём доме со сквозными дырами.
Мальчик принёс объявление из подъезда: куплю однокомнатную за наличные. Позвонила, и покупатель сказал, что я продаю дорого. Понимаю. Но в Казани жильё ещё тысяч на триста дороже. Недостающую сумму для покупки в моём бюджете можно только нарисовать... А если учесть, что дальше разрыв в ценах местного и казанского жилья будет расти, мне очень невесело.
Юра сказал, Кролик 'схватил' Лихачевскую премию: 'Ты представляешь?!'
Не представляю. Тараканам скоро начнут премии раздавать - приличных людей выпололи.
Уже каялась, что некогда вытащила Кролика из сторожевой будки и поместила в редакцию, тем определив его дальнейшую судьбу. Человек вышел на информационное поле и весело, бойко побежал по лёгкой дорожке... Я, выходит, виновата, что опустили премию? Или каков город, таковы и герои?.. Не знаю, на что повёлся Дедков, посылая ему в армию книжки, а я - на то, что сам Игорь Александрович таким образом принимал участие в нём. Значит, надеялся, что из начинающего поэта может что-то получиться.
Получилось: передо мной местное СМИ, на первой полосе которого наш Кролик замирает от счастья рядом с Ксенией Собчак. Читать текст мне не надо, и так всё ясно. Вскользь подумалось: решился ли Кролик, что в его духе, спросить разрешения положить ей руку на плечо: 'Можно?.. Чтобы все подумали, какой я крутой! Ведь Вы такая...', или не решился? Думаю, решился, уж очень любит демонстрировать близость с публичными персонами. Но Ксения молодец. Не разрешила.
Большинство прежних лауреатов этой премии саму возможность фотографироваться с оной особой в страшном сне бы не увидели. Впрочем, не так - просто не сразу поняли бы, кто она такая и зачем.
Теперь же ещё и вопрос: писем Дедкова он не показывал, лишь сказал, что они были. Меня-то этим можно было купить с потрохами. Другое дело, не пришло в голову тогда: потерять письма Дедкова - кем надо быть?..
Но я никогда не ставлю крест на творческом человеке. Стихи-то его не оставили. Может быть, к старости наш поэт поумнеет... А то знавала некогда журналиста, который мрачно сообщил, что не может писать стихов - как отшибло! А писал очень хорошие. Я хорошо понимала, почему. Он, похоже, понимал тоже.
Плачет приятельница Таня: умерла подруга. Мать двух сыновей, которых воспитывала одна. Мы работали вместе в областной газете, Таня была наборщицей, Ира верстальщицей. Наборщики имели своё представление об уровне грамотности, трудолюбии и профпригодности журналистов, получая рукописи ещё до просмотра их редакторами. Другое дело, что их мнения никто не спрашивал.
Помню, Илонка, - об то время ответственный секретарь, пыталась запретить Ире верстать мою первую поэтическую рукопись, несмотря на разрешение главного редактора... Но та сверстала... А ныне сообщили, Илонку сняли с должности начальника департамента. Почему, спросила я. Ответ был коротким: 'Проворовалась'. Как бы там ни было, а потеря должности, к которой Илона шла по головам у нас на глазах, надо полагать, ничего не изменила в её манере идти напролом к светлой цели повышения своего уровня жизни. 'Подвиги' её на этой ниве не считались с потерей друзей и близких. Более того, для неё, похоже, обязательно сделать плохо тем, кого не могла использовать в той мере, в какой хотелось. А хотелось всегда немало. 'Я дёшево ещё никому не обходилась' - смеялась Илона... С такими качествами она того и гляди вынырнет где-то в более рыбном месте, чем областной департамент СМИ. Ибо для людей, самая мягкая характеристика которым - прагматики, время на дворе подходящее. В общем, не сомневаюсь, несмотря на неудачу, эта дама пойдёт далеко.
Нездешняя жизнь, уменьшаясь по спирали, ушла в тело раковины, та опустилась на дно океана. Оттуда звонят. А я живу в кронах деревьях, птицы в них поют. В телефон говорить не хочется...
Таня предлагает помочь клеить обои... Юра - раздобыть стремянку... Бывший муж, придя с дежурства навеселе, по телефону сказал, что 'праздновать' наш приезд уже не может - деньги кончились. Однако вскоре был пьян.
Зато сегодня тверёз. Мне удалось быть лёгкой для него. Ему для меня - не очень. Но 'всё просто изумительно', как любил он говаривать в иные времена. Ездили за обоями, обедали в ресторане на веранде. Интересно, что холеные мужчины внешне проигрывали ему, небритому, в пред-а-порте. Женщины, заметила, с интересом поглядывали на объект. И ведь не красавчик, но... эко, пёс какой громадный и стройный, и седина ему к лицу.
Окна пришлось закрыть - обои сохнут. Поэтому спать пошла в Дом.
Чудесный вечер на капитанском мостике. Мальчик, внук, мама... Бывший муж собирал малину, вишню, чтобы мы между делом 'клевали'. Семья. Блаженство ощущать себя не отщепенкой... С каждым днём мне здесь всё лучше. О другой жизни и вспоминать не хочу. Только отец там. Но железнодорожная ветка, куда хожу его поминать, словно бы рядом. На земле всё рядом...
С утра приготовила багаж в прачечную... Семья - непреходящее; оказались вместе, и снова душа болит за них не только по крупному, но и по мелочам... Снимаю шторы и скатерти - важно успеть перестирать. С бывшим мужем, как в былые времена, возвращаемся из квартиры в Дом за ручку - словно не расставался и не ссорился никто.
Читала ему свои стихи. Сказал, что восхищён и подавлен: 'Более - подавлен'. У него всегда был хороший вкус. Во всём.
О другой жизни думаю с неприязнью. На смс оттуда реагирую как на звонки с того света. Жизнь в своём Доме, рядом с родными, заполняет мой день, мысли... да и сердце.
Вру... Это не жизнь, а возвращение в жизнь на побывку. Оттого мне так хорошо в этой порушенной, поломанной бывшей жизни, что в Казани её вообще нет, не сложилась. Хотя есть работа и какое-то вымороченное общение. Там я всем чужая, а если приятель сейчас не оставляет в покое, так ведь не за нас с Мальчиком волнуется, а за себя без нас. Однако же провисла я меж двумя городами... Так можно пытать. Как привязать человека за руки к разным деревьям, и он висит, не чуя под собой опоры, лишь ломоту в суставах.
Живу с окнами, распахнутыми настежь - практически в кронах деревьев. Солнце причудливо освещает их в разное время. Они пошевеливают листочками, внутри с ветки на ветку шмыгают птицы... Чудесно. Но жить здесь постоянно - всё равно, что лечь в гроб. Так я Юре и сказала, когда спросил, не хочу ли вернуться... В квартире можно навести уют, но не избыть тоску - ею пропитано пространство. Когда вошла сюда, она словно кулаком в грудь толкнула. Тяжесть прожитых здесь лет не выветрилась...
Звонил Юра. Договаривал вчерашние разговоры, возмущался: зачем тебе стирать для них, зачем делаешь ремонт для квартирантов, почему дёшево сдаёшь квартиру? Зачем в Казани делаешь ремонт не своей квартиры?
Затем, отвечаю, что в детстве в книжке прочла: содержи в порядке свою планету. Затем, что сама дёшево снимаю жильё, и мне никак поднимать цену здесь, не по-божески это. Не подниму и после ремонта... Вообще-то звонил, чтобы выбрала время сходить к общему другу. Есть ещё три-четыре человека, с которыми бы следовало увидеться за рюмкой чая, но боюсь, не успею.
Сегодня в комнату залетела крупная бабочка - на ослепительно чёрных крыльях яркие узоры. Так хороша, что совестно было её мучить, чтобы сфотографировать. Сразу отпустила на волю. Это самое красивое событие дня, полного болью за грудиной и вины за то, что не могла работать.
Купила лекарство для ублажения сердечной мышцы, которое прописали в Казани. Раньше надо было, авось и сдюжила бы ремонт...
Прачечная оказалась давно упразднённой. Поэтому принялась стирать руками и добила здоровье.... Видимо, не зря поставили диагноз - неспецифические нарушения сердечной проводимости... Поэтично, да с такой поэзией в больницу надо, а не в Кологрив к Леоновичу... Сегодня пришлось принять горизонтальное положение.
Вчера красила чугунные радиаторы отопления. Самый большой радиатор осел. Бывший муж сделал подставку и приподнял его - в полтора метра длиной, а весом? Этого усилия хватило бы поднять автомобиль! Ничего он не потерял - ни силы, ни умений. Только ответственность. Но трудится ежедневно - не за обед же и пиво?
Умер Савва Ямщиков, сообщает центральное телевидение. Всколыхнулось прошлое. Скорблю. Храню его комплимент в тёмной полупрозрачной бумаге с блёстками: 'Вы штучное изделие Господа'. Так и следует поступать со словами знатоков настоящих ценностей. Мы сидели в ресторанчике... как, чёрт возьми, он назывался? Савва тогда сказал: мне с Вами разговаривать - опасно. Этот комплимент не храню, но как ненужная безделушка, он иногда попадается на глаза. Я не кокетничала с Саввой. Он казался мне старым и толстым. Да и он не ухаживал. Мы просто разговаривали, как, увы, не умеет разговаривать большинство людей - с безоглядной искренностью, которая естественно, безусильно присуща людям определённого склада.
Но этот воздух свободы вокруг людей, масштаб личности которых необъятен!.. Слова, за которыми столько простора и воли. Поступки, обеспеченные золотым личностным запасом. Впрочем, Савву-то я как раз почти не знала. Речь о созвездии костромских шестидесятников... Вклад их в российскую культуру пока как должно не оценен и не востребован. Наше мутное время утопило в себе верхние интересы современников...
Но костромские шестидесятники были друг у друга, и у них было их Время надежд.
Я предоставлена себе. Причём, с детства - ни толчка в нужном направлении, ни заботы о моём будущем со стороны взрослых... Самообразование - на ощупь, бессистемно, без нужных книг и наставников. А если жизнь начата так, в бедности и темноте железнодорожного посёлка - разве можно ждать результата? Добро, не посудомойка в общепите или санитарка в больнице, обременённая пьющим мужем и кучей детей. Но... даже если так, всё равно была бы поэтом, вот в чём штука... А другого мне и не светило. Для других поприщ нужна подходящая среда, внимание и поддержка родных, вуз - непременно...
Поэзия в своём аристократизме она самодостаточна. Она неконъюнктурна и просто ищёт живое сердце. Ей всё равно, в чьей оно груди - босоногой девчонки или принцессы.
Когда сделала Костроме прощальный подарок - рукопись книги Николая Шувалова, архивы которого пролежали без движения более двадцати лет, его вдова на презентации объяснила, что два десятилетия не могла доверить их литературную обработку никому. А познакомившись со мной, сделала это, не раздумывая: потому что я 'похожа на них'...
В общем, она сказала то, о чём я тоже догадывалась. Стали же их жизни и судьбы почему-то моей личной жизнью - на годы... Другое дело, по результату деятельности я перед ними - девчонка, речь лишь о совпадении вектора душевного развития. Но сравнение вряд ли уместно. Просто если бы моя жизнь совпала по времени с их активной жизнью, я не была бы одинока. Как легко складывались отношения с теми из них, кого ещё застала в живых. Но самые захватывающие истории всё же связаны с теми, кого в живых не застала - Игорем Дедковым, Николаем Шуваловым...
Леонович в трубку: 'Верушка, приезжай скорее и дай нам заряд бодрости!'. Володя решил, я на пике бодрости, раз у меня пишется роман и публикации в газете два-три раза в неделю... Я ещё и ремонт делаю... но это не значит, что у меня есть Дом. Не значит, что есть точка приложения моим устремлениям... Дар - лишь ненужное приложение к служебной нуде, так ведь, Игорь Александрович? И платишь за него по полной... Дедков с Небес согласно кивает.
Ночь. За окном океан шума листьев и океан темноты, какая бывает только в уездных городках России...
...А сегодня чудный день. Мальчик весел и счастлив между матерью и отцом. Попала под великолепный летний ливень. Ремонт закончен. В квартире чисто и гуляет ветер - окна настежь, и нынче ему особенно привольно!.. Тоска и тяжесть покинули это пространство через моё сердце, которое стало намного взрослей. Раньше оно с ними не справлялось.
Родина в доме
Ещё учась в школе, я писала поэму о Доме. Там были такие строки: Переступив порог, войду в наш дом. О, здесь меня судить не будут строго! Но всё, что Родиною мы зовём, лежит по обе стороны порога...
У меня нет привязанности к моей башкирской 'Малой Родине' - такой термин в брежневские времена был популярен. Меня рано увезли из бедного железнодорожного посёлка в унылый татарский городишко, который запомнился только как место юной и острой тоски - времени взросления и осознания трагического одиночества человека в мире людей. Там окончила школу, а потом училась на фельдшера в ещё одном городке, уже удмуртском. Впрочем, национального окраса не было ни у одного из трёх упомянутых поселений, это были уездные советские 'населённые пункты', вполне безликие. Потом участвовала в строительстве камского автогиганта, и полюбила юный город, поднявшийся на моих глазах в татарской степи.
Так и шло - города менялись, и чувство Родины не было привязано к определённому месту. Столица сугубо российской глубинки тоже стала частичкой моей большой малой родины - здесь родился Мальчик, здесь обрела себя не только в личной, камерной ипостаси... И тем более, чувствую родиной Казань, где похоронен отец.
Могу сказать, я родом из России, в нескольких городах которой у меня был дом, а Родину чувствую именно так: по обе стороны порога дома, где бы он ни находился. Родиной становятся города, где живут люди, с которыми сроднилась - в реальной жизни или виртуальной, да и вся прежде наша Средняя Азия, которую довелось однажды объехать по Каракумской пустыне от Ашхабада до Каспия... С удовольствием добавляю к списку и полузаброшенную людьми, властями Кологривскую деревеньку Илешево, где поселились мои друзья...
Нашлось время покопаться в Володиной библиотеке, кое-что выписать... Имена для меня не новые. Но книги, от одного вида которых начинает биться сердце! В таком подборе их можно встретить только в доме духовного учителя, с волнением вспоминая, когда он впервые назвал то или иное имя, прочёл стихи, рассказал о судьбе... А уж после шла по становой жиле вглубь одна, помня об учителе и благословляя его...
Друзей находим мы не там, Где ищем или ждём. Они приходят в сердце к нам, Как в свой по праву дом. Откуда? Сложен их маршрут. И правил не найти, Каким путём они идут, Чтоб в сердце к нам войти.
Это стихи Елены Владимировой. В 1937-м году арестована как жена врага народа. В лагере вошла в подпольную группу (борьба со сталинщиной, за что приговорена к расстрелу, заменённому каторгой). Она же:
Мы шли этапом. И не раз, колонне крикнув: 'Стой!' - садиться наземь, в снег и грязь, приказывал конвой. И равнодушны и немы, как бессловесный скот, на корточках сидели мы до окрика: 'Вперёд!'. Что пересылок нам пройти пришлось за этот срок! И люди новые в пути вливались в наш поток...И раз случился среди нас, пригнувшихся опять, один, кто выслушал приказ и продолжал стоять. И хоть он тоже знал устав, в пути зачтённый нам, стоял он, будто не слыхав, всё так же прост и прям.
Спокоен, прям и очень прост, среди склонённых всех, стоял мужчина в полный рост,
над нами глядя вверх. Минуя нижние ряды, конвойный взял прицел.'Садись!' Но тот не сел. Так было тихо, что слыхать могли мы сердца ход. И вдруг конвойный крикнул: 'Встать! Колонна, марш вперёд!'. И мы опять месили грязь, не ведая куда, кто, с облегчением смеясь, кто бледный от стыда.
По лагерям - куда кого нас растолкали врозь, и даже имени его узнать мне не пришлось.
Но мне, высокий и прямой, запомнился навек - над нашей согнутой толпой стоящий человек.
Это самое известное её стихотворение. Мне оно тоже нравится больше других, а ближе других вот это:
Я всего лишь тюремный поэт, я пишу о неволе. О черте, разделяющей свет на неравные доли. Ограничена тема моя обстановкой и местом. Только тюрьмы, этап, лагеря
мне сегодня известны. И в двойном оцепленье штыков и тюремных затворов вижу только сословье рабов и сословье надзора.
Елена Ильзен-Грин. Мать (бывшая бестужевка) входила в коктебельский круг Волошина. В 1937-м арестовали родителей: отца расстреляли, мать - в лагерь. На руках Елены осталась десятилетняя сестра. В 1947-м году и сестру арестовали. Елена приехала с Чукотки в Москву и сама получила десять лет воркутинских лагерей.
Врач
К врачу двоих ввели, раздели, одели и увели. Врач под картиной 'Утро нашей Родины' сел заполнять форму: 'лёгкие - норма, сердце - норма, к расстрелу годен'. Вымыл руки, подкололся морфием прямо сквозь брюки. Поспать бы успеть, пока к тем двоим позовут констатировать смерть.
Шмон
Чужие пальцы касаются домашних вещей, равнодушные глаза пялятся на фотографии твоих детей. Не дрожи, непослушное тело. Господи, пронеси мимо! В штанах спрятаны неумело письма твоей любимой. Это первые годы. Потом ты уже можешь думать, хитрить, смеяться, твои драгоценности - чернильный карандаш и ножик - спрятаны надёжно, нипочём не догадаться. А в последние годы тебе всё равно, ты привык давно к мордам ищеек, чёрт с ними, пусть... Нет у тебя ни любимых вещей, ни сильных чувств.
Почему всегда до слёз горюю над этими судьбами? Зачем?! Если человеку выпадает доля не тирана, а узника, не члена актива администрации, а поэта - не радоваться ли надо за него? К вопросу о Родине: боль и муки этих людей - тоже моя Родина, как бы пафосно оно ни звучало.
Ходили в мёртвую деревню Мичурино. Страшное зрелище: ярко светит солнце, стоят полуразрушенные дома, вокруг безмятежный праздник жизни - травы, цветов, деревьев... Ни души. Здесь рождались и умирали, праздновали свадьбы, работали и отсюда шли на войну. Возвращались... А вот теперь никто не вернётся. Хотя войны, где рвутся снаряды, льётся кровь, нет. Идёт война технологий, когда люди вдруг замечают, что их стало меньше, но списывают это на естественный ход вещей...
Ви сказала, таких деревень в округе несколько.
Из Дедкова: 'Наверняка есть люди, которые считают, что величина государственных преступлений свидетельствует о величине людей, их совершивших'.
Прорвало на собственные вирши, когда читала переводы Леоновича грузинских поэтов. 'Тбилиси' Галактиона Табидзе (Разлад, погибель и сиротство ... Не надо! Боже, ослепи! Прости... Дай видеть и бороться, благослови и укрепи...) Галактиона Господь услышал. 17 марта 1959 года у Поэта хватило сил перевалить своё грузное тело за перила балкона больницы, куда к нему уже не впервые пришли люди известного ведомства, принуждая подписать осуждение Пастернака...
* * *
О как меня Галактион обжёг! И лишь твои слова лежат воздушно. Опять преступила твой порог, где можно говорить, но лучше слушать. В твоей обители и воздух, и любовь, и стол сколочен крепкою рукою, и в мире комаров - без комаров лишь этот дом над Унжею-рекою. И крест разлада в мире поделён, он плечи равных поровну прессует. И берег правый - вправду правый он, он есть, он здесь, о нём не надо всуе. Так нет сиротства на большой земле! Мы все галактионы, все поэты!.. И наши корни в подземельной мгле давно и тихо ведают об этом.
* * *
Я в зоне, где нет водки, и нет сети мобильной, где день из счастья соткан, и воздух молодильный. И где дожди слепые искрятся над лугами. Ни грохота, ни пыли; ни боли между нами. И облака зависли на дне зеркальной Унжи, а поиск смысла жизни бесцелен и не нужен. Как крепко держат сосны корнями берег правый!.. Так вот что будет после любви, войны и славы...
Сначала не верилось: в заброшенном селе Илешево, вкусившем все прелести отечественной истории, на краю цивилизации, обнаружены образцы рафинированного европейского классицизма в виде фресок?.. Но они перед глазами: классическая интегральная европейская живопись в храме, построенном в 1796 году в стиле ничем не примечательного традиционного провинциального барокко.
Год назад инок Леонид открыл окна, приводя помещение в богоугодный вид. Внутрь ворвался влажный воздух и... советская штукатурка, отсырев, начала осыпаться, открывая фрески. Они в достаточно хорошем состоянии. Красочный слой выпал лишь местами...
В 1918-м большевики доказывали народу, что Бога нет - стреляли в изображённые на стенах лики. Одна из пуль угодила в лоб Иисусу, след от неё хорошо виден...
Потом фрески заштукатурили.
Мы пришли в храм не вовремя: Леонид встретил не то чтобы неприветливо, но был чем-то явно озабочен. Оказывается, мы прервали ежедневную молитву: 'Я могу вам всё показать сейчас, но мне ещё четыре часа надо молиться, а если я не буду это делать, может вспыхнуть пожар или ещё что хуже стрясётся'. Мы переглянулись. Он кротко заметил: 'Вы можете счесть меня за сумасшедшего, но я ведь с Оптинскими старцами общаюсь...'.
Без малейшего недовольства мы отложили осмотр до окончания молитв инока за всех нас. А пока сходили на могилу 'русского Леонардо' Ефима Честнякова.
А крещён он был в Илешевском храме... 'Вот всё и связалось, - говорит Ви. - Ефим возник не на пустом месте, он с детства видел эти великолепные фрески. Да и судьбу их автора повторил: Сила Иванов, крепостной, по окончании Академии в Питере расписывал тамошние храмы, а потом вернулся на родину и расписал храм в Илешево. Возможно, Иванов не фамилия, а отчество - о художнике мало что известно'...
Краевед Александр Хробостов в записях Честнякова встретил упоминание о том, что Сила родился в Шаблово крепостным. Вернувшись после учёбы в деревню, поставил колоритный дом с золотым репеем на шпиле. Получил нагоняй от старосты: как можно крепостному жить в доме краше, чем у барина?! Вот и всё, что известно о Силе.
А фрески его не просто высокопрофессиональная работа живописца столичного уровня, но духовное откровение. Оказывается, в глухой российской провинции жили живописцы, творящие на уровне самых высоких образцов Ренессанса... Сила Иванов выше простого мастерства.
В этом убедились, вернувшись в храм и застав Леонида уже в другом настроении: приветливый, стройный и лёгкий как юноша 76-летний инок в алтарь меня, конечно, не пустил - 'Тайную вечерю' снял на мой аппарат сам.
Искусствоведу есть чему подивиться... Для художника нет проблем с отображением света и тени на лицах, а профили расписаны мастером психоанализа. Во лбу Спасителя След от большевистской пули. Под ним Его сияющий взор. Иуда - слева, почти спиной к зрителю. Тяжёлое недоумение угадывается и со спины... Что-то здесь происходит, помимо библейского сказания о предательстве... В этом разбираться пристало настоящему искусствоведу...
Снизу фреску съела соль... был тут в советские годы соляной склад (на берегу судоходной Унжи стоит церковь, и её определили перевалочной базой соляных перевозок). Но сама мощная кирпичная кладка выдержала удары времени. Обвалилась в одном месте, под куполом. Так обидно, - на изображении Иисуса, которого снимают с креста...
В советское время помещение храма сделали двухэтажным, элементарно построив потолок посередине вертикали. Снизу видно только нижнюю часть фресок. Взобравшись на 'второй этаж', можно лицезреть верхнюю.
Туда, а потом под купол мы поднялись по нескольким приставным лестницам. Руки-ноги дрожали от таких упражнений, но довольны были необычайно. С первого взгляда на фреску 'Нагорная проповедь', верхняя часть которой видна отсюда, подумалось: она уникальна! Чистейший, вдохновенный образ Христа. Иисус словно парит над землёй, благословляя и вдохновенно принимая мир людей. На лице - сочетание беззащитности и мужественности. Потрясающей силы контрапункт.
Здесь же можно видеть, что процесс освобождения фресок продолжается. Появляются новые фигуры! Одна пока угадывается смутно. Она расположена симметрично большому изображению Богородицы в полупрофиль, что несвойственно русским храмовым росписям... Я ахнула, когда упал из окна сноп солнечного света, и фигура засияла, заискрилась... Ах, сюда бы Виктора Игнатьева, Савву Ямщикова!... Костромским властям это дивное явление - лишние хлопоты. Впрочем, о чём это я?! Благо бы не знала, кто и зачем у власти в Костроме. Не будет никаких хлопот. Погибнет всё. Если Москва не возьмёт на себя расходы... Но на московские власти нынче такая же 'надёжа', как и на костромские.
Снова - ветер в доме! Мы вернулись. Позади дни и вечера пронзительного душевного тепла и непрерывных событий. И укроп Ви уже не укроп, а реликвия... Помню, ранним утром фотографировала его - стоял густо, богато, в бриллиантовой росе...
Ви безумно трогательна и ангельски добра.
О Володе. 'Леонович торжественный', - сказал Мальчик. Да, Володя внушителен, несмотря на то, что сдал за этот год - но дух его торжествен и твёрд, что сквозит в манерах и речах.
Прочитав готовые главы романа 'Провинция', Владимир Николаевич коротко благословил: 'Дуй дальше в том же духе'. Слава Богу. Боялась, он будет против той степени искренности изложения, которая задевает и личную жизнь - его, мою, других...
Послезавтра в Казань. Там прошли три года - как один день. А три дня, проведённые в Илешево, словно целая жизнь - разнообразная, полная, живая и настоящая...
Но моё место пока в Казани. Я усталая, даже угнетённая - впереди финишная прямая в одиночество и вынужденное общение с людьми, произошедшими от другой обезьяны. Они не противники - просто другая популяция. Надо быть осторожной, чтобы инакость моя не била в глаза. Никто не виноват, что люди разные. Мне необязательно страдать из-за этого. Всего-то и нужно: шапку-невидимку для поэта во мне. И всё - ситуация более-менее под контролем. В Казани я выживаю, и только.
А сюда могу лишь иногда приезжать. Сюда, где моё сердце живо, где оно разбито, где при участии учителей, друзей и врагов я проявилась как личность и в итоге разделила судьбу своих учителей - замолчанных, убитых, изгнанных. Возвращаться нет повода. Эта жизнь - прошла... и не факт, что она меня не убила.
Мужчины в доме
За окном двор, тихий, пустой, сугубо горизонтальный - геометрия асфальтовых дорожек и весенней травы. Но у окна цветущая вишня. Её когда-то посадил человек, который сейчас далеко, на другой земле. Он вызывает умеренное любопытство, которое не хочется утолять. Непритязательность, почти примитивность наших отношений мила мне загадкой: как две сложные натуры сошлись на такой простоте, как необязательный секс... Кстати, Секс - отличная кличка для собаки. В пору моей молодости этого слова стеснялись. Употребляли другое, 'близость'. Впрочем, и по сути это вещи разные.
Близость была у меня с Игорем. В итоге и через тридцать лет ощущаю его родным человеком, изредка посылая в пространство: 'Храни тебя Бог'...
Пожив в Париже год в советское время, он мечтал оказаться там снова. Когда рухнул железный занавес, препятствий к этому, думается, у него быть не могло. Не знаю, жив он или нет, но французская поговорка 'Уезжать - это всегда немножко умирать' не работает - для меня Игорь будет жив, пока живу я.
Вот он идёт по Монмартру в направлении Мулен Руж - как всегда элегантный, увенчанный густой шапкой волос цвета старого золота. Ах, нет - столько лет прошло!.. Если шевелюра не поредела, то наверняка превратилась в серебряную. Рядом, скорее всего, женщина. Интересно, о чём они говорят? О чём с ним вообще можно говорить?.. Я так и не узнала этого за семь лет тайных встреч - на разговоры у нас не было времени.
Присаживаюсь с чашкой кофе возле компьютера. Для начала раскидываю пасьянс: а с моей последней любовью увижусь ли - хоть однажды?.. Нет, отвечают карты. Я не огорчаюсь. А когда отвечают 'да', не радуюсь. Мне достаточно, что эта любовь случилась, и я могу загадывать, увидимся ли мы. Пассионарная личность зрелище светоносное. Свет остался во мне, он обнаруживает себя всякий раз, как подумаю об этом мужчине. Нет дара прекрасней и полней. Естественно, что дружба наша через пару лет знакомства перешла в иное качество. Впрочем, дружба и любовь в моей жизни всегда только разные названия одних и тех же чувств к человеку.
* * *
Случайно оказавшийся в паттерне, как камень, воробей летит на свет... Куда лететь - в нём и сомненья нет. И вот уже над Невской дрожью нервной, преодолев значенье равелина, влетает в пушкинскую яркость дня! Мудрец, легко наставивший меня лететь на свет чела любимого мужчины... На пике жизни, но на склоне лет так просто сбылся венценосный бред... А мне казалось, что не хватит силы... Меня обняв, ты очень чутко спишь... И это утро... И такая тишь... И, Господи, какой же ты красивый...Глаза не терпят - ты меня слепишь...
Думать о нём хорошо - как помнить о солнце в лютую ночь. Сердце согревается, улыбка трогает губы, как бы непроходима ни была жизнь...
Накануне его появления в редакции уже видела перед собой унылую финишную прямую до пенсии. Но, как дерево трогается в рост благодаря солнцу, так и я ощутила в себе движение, когда он приехал москвич и сломал конторский дух редакции.
На столах появились компьютеры с выходом в Интернет. Другое дело - трудности, связанные с ростом, для иных неприятны... Коллеги ворчали: 'Хороший журналист и на коленке напишет (то есть, положив на колено блокнот). Зачем нам изучать эти компьютеры?' - 'А в Интернет вы тоже вползёте на коленках?' - спрашивала я.
Через месяц после его появления в редакции меж нами состоялся разговор:
- Каждый сотрудник выходил на меня с 'серьёзным и откровенным' разговором, некоторые уже неоднократно. Кроме Вас. Но, как я заметил, их волнует не состояние, в котором находится старейшая областная газета, а личное положение в редакции... А Вы могли бы помочь мне расшевелить этот медвежий угол. Неужели нам это не удастся?! Поможете?
- Конечно. Чем смогу. Но... посмотрю, с чем здесь съедят столичного мальчика за такую попытку.
Он работал на перспективу. Субботний номер стал цветным, будничный изменился в лучшую сторону в плане вёрстки. Делал всё азартно и легко - с жаждою творчества, деятельности, свежего ветра. Читать успевал в объёме невероятном, пытаясь заставить других: у каждого журналиста накопился том ксерокопий статей, адресованных для прочтения лично ему. Ворчали - не успевали читать... Ворчала секретарша - не успевала ксерить. Он смотрел на это весело и легко. Учредил в редакции художественные выставки, литературный салон, придумывал праздники, чтобы о газете, покрытой пылью и плесенью старухе, заговорили новыми словами. Он фонтанировал идеями, мне приходилось соответствовать: вела литературные вечера и круглые столы, устраивала выставки работ художников. Областная редакция стала тем, чем положено ей быть: присутственным местом...
Прогноз насчёт того, что Кострома его съест, сбылся через год. Она умеет избавляться от тех, кто в состоянии её встряхнуть... Мотивировки и методы для таких развязок в городке стары, привычны и опробованы не однажды. Его уволили посреди учебного года. В университете, где преподавал основы творческой деятельности, попросили найти себе замену. Он обратился ко мне. Отказалась: я же не училась в вузе! Не справившись с уговорами один, пришёл в Литературный музей с руководством журфака. Там я вела последний редакционный 'Литсалон'... Последний, потому что со сменой редактора эту 'лавочку' без сомнения, прикроют... По окончании действа три добрых молодца, умных и прекрасных собой, взяли в кольцо, убеждая, что справлюсь - 'смотрины' их удовлетворили, а я просто должна им поверить, что у меня получится...
На первую лекцию пришли девять студентов. На вторую восемнадцать. На третью - все. Один студент спросил: 'А Вы не каетесь, что стали журналистом? Мы знаем кое-что про жизнь в редакции областной газеты' - 'Нет. Я люблю свою профессию'. Реакция группы напомнила эпизод из сказки Шварца. Король спрашивает: 'Солдаты, знаете ли вы, что такое любовь?', - и солдаты отвечают: 'Ах...'. Вздох облегчения наполнил аудиторию, и она заговорила наперебой. Оказывается, за недолгих полтора года учёбы каждый из них слышал, что выбрал нестоящую профессию: говорят, для журналиста главное быть чисто выбритым, слегка пьяным, уметь пользоваться связями и 'брать от жизни всё', не отказываясь от заказных материалов. Писать правду всё равно не дадут...
Вот и поговорили мы о самостоянии в профессии, о том, ради чего человек должен идти в журналистику. В том числе, чтобы не отдавать информационное поле отморозкам... Далее лекций никто не пропускал.
Я шла от практики, а от чего ещё исходить - меня журналистике учила жизнь. Но приятно было обнаружить, что практический опыт не расходился с теорией основ творческой деятельности в учебниках по журналистике. Студенты подготовили курсовые и успешно сдали экзамены - за исключением, увы, двух профневменяемых...
А через год, когда я в будний день пришла на выставку работ костромского шестидесятника Алексея Козлова, чьи картины привезли из Москвы в Кострому (где его в своё время изгоняли из Союза художников), увидела в художественной галерее группы экскурсантов. Поначалу не обратила на них внимания, вглядываясь в великолепную живопись Алексея Никифоровича... И вдруг услышала: 'Здравствуйте!' И ещё, и ещё, и: 'Здравствуйте, Вера Николаевна'... Оглянулась: искусствовед прервала свой рассказ, потому что одна группа обернулась лицом ко мне, и я узнала своих студентов. Эпизод следовало сделать максимально коротким, и я жестами вернула их внимание к искусствоведу. Но этого хватило, чтобы ещё раз убедиться: есть разница между вежливостью и истинным вниманием. Надо ли говорить, что тот будний день стал одним из праздников, которые всегда со мной. А кому я этим обязана?
Об остальных мужчинах постепенно забываю. Словно их не было в реальности, просто видела кино, кадры которого представляются всё более смутными... А это не всегда справедливо: кто-то безответно, но беззаветно любил меня, кто-то покинул только потому, что умер.
Блохи в доме
В моей жизни блошиный период. В подвале живёт много кошек. Блохи перенаселили кошачью шерсть и теперь мигрируют в квартиры первого этажа... Они, кстати, неприятны не только как агрессивное нашествие на бытовой покой, но и сами по себе. Ученые полагают, блохи произошли от летучих насекомых, которые со временем решили, что летать в поисках пропитания пустая трата сил. К тому же крылья мешали прокладывать путь среди меха или перьев...
Лишиться крыльев ради того, чтобы сытней жилось - какая проза! Какая скука.
Никогда не удавалось найти общего языка с прагматиками, поэтому блохи мне вдвойне неинтересны. Я же не владелица блошиного цирка. Таких цирков, кстати, в мире остались единицы... Кстати случай, связанный с именем блошиного дрессировщика Обичини. Во время обеда при дворе короля Луи-Филиппа, куда он был приглашён, исчезла дрессированная неаполитанская блоха Лючия. Позднее один из присутствующих на обеде герцогов обнаружил её на себе и вернул хозяину с записочкой 'Сегодня она уже пообедала'.
Эти исторические анекдоты теперь в тему...
Блохи олицетворяют напасти, которым мне нечего противопоставить. Им наплевать на силу духа. Они грызут любую плоть, хотя большинство привередливы. Примерно двадцать видов блох предпочитают нам меньших братьев. Даже Pulex irritans, которую называют человеческой, сформировалась как вид, паразитирующий на свиньях. Хеnopsylla cheopis, разносчик бубонной чумы - на крысах. А вот Ctenocephalides felis, кошачья блоха, может жить на собаках, ежах и даже на ящерицах.
Блошиный период это время, которое надо перетерпеть. Потому что было уже сезонное нашествие в позапрошлом году и прошло. Правда, блох было меньше, чем в прошлом. А в прошлом меньше, чем в нынешнем. И тогда у меня не было постели из шкур мериносов, в которых блохи чувствуют себя отменно хорошо. Одновременно с ними чувствовать себя там хорошо я, понятно, не могу. Поэтому шкуры мериноса достались им, а я вернула из шкафа летнюю постель... Не представляю, как люди всех сословий кормили собой блошиное племя на протяжении веков. В женском белье устанавливали ловушки, а собак во дворцах и замках держали ещё и для того, чтобы они служили прибежищем блох, которых гнали с себя хозяева. В Древнем Египте прибегали к более отвратительному способу: натирали раба молоком ослицы, и ставили в уголку. В качестве приманки.
При этом, как ни странно, людям блохи всегда были симпатичны. При любом королевском дворе кавалеры посвящали своим дамам целые 'блошиные поэмы'. Вот что написал, например, английский поэт Джон Донн: 'Сначала присосётся ко мне, потом к тебе: в блохе сольётся наша кровь'. Эти паразиты умудрились стать в XVI веке объектом эротического культа: кавалеры, найдя насекомое в белье возлюбленной, прятали его в медальон и носили с собой... Но меня это не умиляет, я не забуду обстоятельства, что они по доброй воле лишились крыльев!
Недавно приходил юноша, предупредил: будет травить блох в подвале. Блохи пропали - аж на день. Очевидно, валялись в обмороке. Или со смеху не могли подняться на ноги до вечера. Потом опять - и на полу, и в постели. А мне ведь и без них несладко. Блохи гадкие, но маленькие, а ещё есть шизики, также по осени энергичные как голодные блохи, только значительно крупней.
Какой спрос с шизиков? Спрашивать надо с меня: почему позволяю заедать себя?.. Каждую осень сюрпризы от соседей с осенними обострениями - такой уж это дом, жёлтый не только снаружи... В позапрошлую осень сосед со второго этажа перебил камнями наши окна и укатил в дурку на подоспевшей оттуда карете.
А прошлой осенью в мою дверь колотили с воплями: открывай! Посмотри, что ты натворила! Поскольку твёрдо знала, что ничего, открыла. Передо мной стоял форменный ублюдок, дико сверкал глазами и орал: пойдём, посмотри, что наделала! - указывая на раскрытую дверь квартиры рядом. Сосед, выходит? Войдя, увидела, что пол рядом с раковиной забрызган водой. Потолок сухой... Глядь, а кухонные краны отвинчены.
- У тебя краны не в порядке, при чём тут я? Как сквозь стену я могла забрызгать здесь пол, объясни.
- Я тебя убью!.. Ты думаешь, я сумасшедший?! - он приблизил лицо и, глядя в зрачки, расширенные на всю радужную оболочку, я ничего другого подумать уж точно не могла.
Осень прошла, и до наступления нынешней он вёл себя цивильно. Зато едва начался сентябрь, уже молотил в окно, требуя кого-то выкинуть из моей квартиры. И делал неприличные жесты. Поскольку в квартире не было никого, с кем я могла заниматься тем, на что намекала жестикуляция, для наезда не было никаких реальных (не говоря о моральных) оснований. Кстати, парень годится мне в сыновья. О чём, скорее, не подозревает. Или настолько зациклен на сексе, что любое существо женского рода вызывает у него такие ассоциации. Блохи, кстати, в этом смысле тоже - ого-го! Их сексуальное поведение необычно, а половой акт продолжается около десяти часов! Я сплетничаю о них не из любви к злословию, а потому что у кого что болит, тот о том и говорит. Ведь почти все блохи начинают размножаться лишь после того, как насосутся крови...
Нет, сейчас строго с меня спрашивать за что-то бы то ни было несправедливо. Блохи всё крупней, а неприятности вшивей. Не удивительно, что заболела. Дорога до Казани, ожидание поезда в Москве - как в чёрном тумане. Там я понимала, что происходит что-то неприятно-серьёзное, но укатить на скорой, оставив сына-подросткка на московском вокзале с чемоданами - да ни за что. Надежда вместе добраться до дома, где он будет в безопасности, всё же не покидала. По приезде пыталась отлежаться, но в предынфарктном состоянии попала-таки в кардиоцентр. Впрочем, завотделением ещё не решила: может, это уже постинфарктное, а инфаркт я пережила на ногах...
Когда за тебя молится Церковь бывших зеков, наркоманов и бомжей главе со своим епископом - это такая страшенная силища!.. Они хотят, чтобы я была здорова и дальше писала статьи о них, а также о стариках, сиротах, алкоголиках, психах и прочих изгоях нашего времени... Состояние моё кардинально изменилось буквально за несколько часов после молитвы. Я не знала о происходившем в церкви вечером и утром и даже не предполагала, что такое может произойти, но именно в это время мне необъяснимо и резко полегчало. А уж думала: кранты... После две молитвенницы пришли в кардиоцентр - надо было прочесть молитву над моей головой. Они сказали: всё будет хорошо. Я покинула отделение на следующий день, не скрыв от заведующей причины своего выздоровления. Она раздумчиво сказала: что ж, такое бывает...
Темно на душе. Хотя кое-что удаётся публиковать. Но с каким трудом. С каким томительным ожиданием публикаций, которые отодвигаются, потому что о чиновниках и для чиновников - важнее. А есть планы и замыслы! И так мало сил для их продвижения... Я понимаю, правительственная газета не место, которое благоволило бы моим устремлениям... Но иногда кое-что удаётся.
Да, про болезни не всё. Климакс болезнью не считается, но теперь думаю, блошиные периоды в мою жизнь пришли с ним. То есть, если нападают супермелкие существа, о которых ты раньше понятия не имела и не знаешь, как им противостоять, это и есть он, - климакс. Длится несколько лет, а ты об этом не подозреваешь. Кажется, всё ещё в порядке, ан нет, - процесс перестройки, не задевая до времени физиологии, давно идёт в психике. Ты убываешь, слабеешь, при том тебе сносит крышу, а блохи и психи это чувствуют прекрасно. Ты обнаруживаешь, что они есть на свете, их много, потому что они сгущаются вокруг тебя, теперь ты им по зубам...
Мало чего боялась и стыдилась больше, чем климакса. Словно это какое-то позорное увечье. Какая-то лично моя непоправимая ошибка.
А разве не так?.. Ну-ну, убедите меня в том, что жизнь после климакса есть... 'и она может быть полноценной'.
Сумасшедший может выбить чьё угодно окно. И блохи не станут испытывать почтения к тому, что ты человек - для них ты еда. А от климакса не страдают лишь женщины, которые состарились раньше времени или никогда не были достаточно женственны. А те, кто страдают, считают неприличным говорить о нём. Я тоже так считаю. Но я же не говорю - пишу. Художником руководит инстинкт запечатления бытия, а не приличия. Пишу для таких же не готовых к коварству этого непобедимого женского врага. Который разделается с вами, какой бы сильной и прекрасной вы ни были. Лазутчик старости проберётся к вам в душу и откроет ворота изнутри. Для любого блохастого сброда. И это произойдёт в то время, когда самой сносить головы проходимцев уже не с руки. Поэтому хорошо бы иметь защитников ваших ворот.
Короче, Господь посылает скорби, где сопротивление бессмысленно, важно терпение. От терпения до смирения - один шаг. А именно его, думаю, от меня добиваются? Судьба не без юмора - уламывает блохами и сумасшедшими. Сдаться, что ли? Я же не могу прыгнуть выше себя. Это могут блохи. Чтобы вспрыгнуть на собаку или кошку, они должны двигаться с ускорением в сто сорок раз превышающим ускорение земного тяготения. У человека уже при двадцатикратном начинают ломаться кости... А как они изобретательны! Блохи, паразитирующие на южно-азиатской летучей мыши, не только не умеют летать, но уже и прыгать. Передвигаются, оседлав уховёрток - насекомых с плоским длинным тельцем. На одной исследователи однажды обнаружили более сорока блох. Тесно прижавшись друг к другу, они ехали обедать на безволосое тело летучей мыши...
Сообразительность, достойная восхищения. Но я не в силах восхищаться - они меня кусают! Когда придёт зима, надеюсь, исчезнут. Перемёрзнут. Одежды у них нет. И это моё преимущество над ними. Однако... антарктические их виды могут целых девять месяцев находиться под снегом и льдом, ожидая, когда буревестник снова возвратится в гнездо. Было бы чего ждать, как говорится...
Ждать старости вариант незавидный. Ждать любви - безнадежный. Ждать благоприятных перемен в мире блох - бесперспективный. А вот ждать новых стихов, новых тем для статей - это для меня. И тут блохи бессильны. Те, которые в доме, те, что за стеной, и те, что на работе. А главное, можно ждать, что прорастут крылья. Рано или поздно и обязательно. Если эволюция идёт навстречу тому, кому они не нужны, разве не логично, что она будет благосклонна и в противоположном случае? Ну, хотя бы через несколько поколений.
Холод в доме
Я бы не хотела вернуться в прошлое. Из зимнего дня, где терзает холод в доме, а на улице мороз, я не хочу оказаться ни в одном из чудесных летних дней, проведённых, например, в Коктебеле или Ялте. Где была молода и безмятежна.
Соврала, не заметив. Безмятежной не была никогда. Другое дело, поводы для непокоя были не столь безнадёжными.
Обшариваю прошлое, как дом с огромным количеством комнат - о существовании некоторых забыла, что, впрочем, немудрено. С годами багаж под названием прошлое слёживается, и видны только целокупные, яркие пласты его.
Например, со словом 'любовь' связана, прежде всего, комната на восьмом этаже, где двое полуодетых, охваченных страстным чувством людей пытаются расстаться, а это выше их сил. Как заворожённые, они смотрят в глаза друг друга, хорошея от взаимного восхищения до лёгкого свечения черт... Наконец, она, уже проводившая любимого до передней, постоявшая там 'в золотой пыли' его последнего присутствия, кидается к окну - и вовремя. Он уже вышел из лифта и сразу поднял лицо к её окну.
Оглядываясь через каждые несколько шагов, останавливается и долго глядит на застывший в окне силуэт в сиреневом пеньюаре, и они снова забываются. Она - припав к стеклу, он - не замечая мороза, проникающего под ещё не застегнутую дублёнку... Так и уходит, обернувшись лицом к ней, пока не скрывается из виду за соседней шестнадцатиэтажкой...
Она не в силах оторвать взгляд от ночного городского пейзажа, потому что частью его только что был Он. Наконец, опомнившись, кидается к зеркалу и смотрит на себя - потому что его глаза только что смотрели. Отражение всё ещё светится от счастья, окутанное его обожающим взглядом... Постепенно волшебство истончается, гаснет, и она начинает беззвучно рыдать - от переполняющих чувств, от полноты пережитого, покинувшего её счастья.
Были и другие прекрасные истории. Каждая единственная и неповторимая в своём роде. Почему же не хочется вернуться ни в одну из сегодняшнего одиночества?..
Страна Любовь исхожена вдоль и поперёк, в ней было всё, что может произойти с возлюбленными. Я не хочу вернуться, потому что эта страна - прошлое, а у меня ещё есть настоящее и будущее, которые меньше оборудованы для возникновения любовных историй, но пока сердце помнит и ждёт любовь - возможно всё.
Это как испытанная когда-то радость творчества. Зачем возвращать? Есть её итог - стихи или проза, всё случилось, исполнилось. Прошлое - как завершённое стихотворение. Его можно перечесть, волнуясь, можно любоваться им, но нельзя ещё раз сотворить то, что уже сотворено. И если солнце склонилось к закату и впереди грустный вечер, который надо скоротать, и холодная ночь - что ж!.. Здравствуй, Холод! Колкими льдинками метишь в сердце. Снегом летишь в лицо.
Я кутаюсь в старую песцовую полушубку, наливаю рюмку коньяка, а вот ещё чашка кофе для озябших ладоней. И что там ещё? Ожидание не весны, но тепла, которое покинет последним.
Кошки в доме
Некоторыми событиями управлять нельзя. Всё произошло само собой.