Кострома времён краткосрочной оттепели и последовавших заморозков представляла из себя шедевр в плане характеристики поколения. Здесь жили люди, украсившие его и внесшие ценный вклад в ту сферу деятельности, в которой подвизались. Под сенью Костромы случился редкостный, как парад планет, парад личностей, который кто-то назвал созвездием. Созвездием костромских шестидесятников... В маленьком губернском городе жили и творили люди, чьё правосознание было шире разрешённых в 60-е годы представлений. Некоторые из них просто не вмещаются в видовое определение "шестидесятники" в силу необъятного масштаба личности и широты интеллектуальных горизонтов. Не претендуя на полноту картины, назову некоторые имена.
Выдающийся российский литературный критик Игорь Дедков, создавший качественно новую литературную критику, прожил в Костроме 30 лет. Игорь Александрович знал, что критика должна "договаривать" за писателя и добывать из "распахнутых им недр" долговременные, необходимые обществу идеи. Что касается собственно критики - неприкасаемых для него не было. Он чувствовал необходимость настоящей критикующей критики для настоящей литературы. Дважды отказавшийся от поста министра культуры, он был Гражданином. Несомненно, что слово "провинция" литераторы в столицах начали писать с большой буквы, благодаря ему... Уже в конце 90-х годов уроженец Костромы поэт Владимир Леонович выразился в том смысле, что "если родина сегодня ещё думает, то думает словами и образами десятка людей, которым так сегодня не хватает Дедкова".
Краевед-архивист Виктор Бочков, продолжатель корневых линий отечественной исторической мысли никогда не путал историческую истину с конъюнктурой. 'Инакомыслие' потомка двух дворянских родов, сына репрессированного военного инженера помешало ему реализоваться в более крупных масштабах. Но полтора десятка его книг (каждая - на вес золота) и огромное количество работ в периодике убеждают в том, что факты истории и культуры Костромы суть факты истории Отечества. В Костроме оказался человек, владевший не только методами советской исторической науки, но и опытом отечественной и зарубежной историографии, не прошедшим идеологические фильтры. Человек невероятной работоспособности, он возвращал из небытия имена краеведов и сотни других деятелей в самых разных сферах в то время, когда в Костроме боялись даже говорить о разгроме краеведения в 1929 году. Его абсолютная внутренняя и нескрываемая внешняя свобода приводила в ярость гонителей, неспособных жить и мыслить честно. В должности зама по научной работе, а по сути руководителя музея-заповедника А.Н. Островского 'Щелыково' близ Костромы, за пять лет не только возродил музей, но создал островок вольности, резко контрастировавший с атмосферой в стране. Там он дал кров и заработок нескольким вольнодумцам, самым известным из которых был опальный учёный лингвист К.И. Бабицкий - участник акции против ввода советских войск в Чехословакию. После нескольких неудачных попыток найти реальный повод к увольнению В.Н. Бочкова устроили провокацию: на экспозицию подбросили крамольный журнал 'Континент'. В музее, как в библиотеке и в архиве, Бочков служил, сколько дозволяло всесильное ведомство...
Действительный член Нью-Йоркской Академии наук, непререкаемый авторитет в вопросах теории золотого сечения архитектор и ученый Иосиф Шевелев математически доказал существование Высшего разума. Да, признать правомерность шевелёвской Формулы Начала Бытия - значит признать, что Бог существует, а у фундаментальной науки могут быть альтернативы. Шевелёв участвовал в создании Музея деревянного зодчества под открытым небом, с переносом бесценных памятников с затопленных земель Волжского водораздела. По его проекту перенесли церковь Всемилостливого Спаса из Костромского села Фоминское. При этом учёный планомерно работал над исследованием архитектурных пропорций, открыл теорию парных мер древнерусского зодчества и закономерность "взаимопроникающих подобий".
Художник-философ Николай Шувалов, чьё творчество вобрало в себя весь спектр художественных исканий ХХ века, считал, что никакая власть несовместима с искусством, кроме власти самого искусства. Теоретически и практически в 70-х годах он доказал мертворожденность соцреализма и указал путь развития русской живописи, успев немало пройти по этому пути... Шли своим, непроторённым путём в живописи Владимир Муравьев и Алексей Козлов... эти двое, "приверженцы антинародного искусства" (по мнению партийных боссов и послушных им собратьев-художников) в пятидесятых годах уехали в Москву, где выполнили свою уникальную миссию в искусстве. Так же, как историк литературы Николай Скатов, известный в мире как директор Пушкинского дома - он подался в северную столицу... Отъезды эти были вынужденные. Продолжать жить и творить в Костроме им просто не дали.
Исход из Костромы творческих людей - явление достаточно массовое, во всяком случае, заметное, получило свою оценку в конце 90-х годов. В первую очередь на выставке творчества костромских шестидесятников, которую тогда организовал искусствовед Виктор Игнатьев, создатель Костромского художественного музея, героический собиратель его бесценной коллекции. Он знал, что случившийся в Костроме 60-х "парад" личностей - явление российского масштаба, которое необходимо не просто вспомнить, но осмыслить, представить, преподнести... Что он и сделал со свойственным ему изяществом.
Виктор Игнатьев в общем потоке древнерусского искусства спас Костромскую икону в экспедициях по непроезжим закрайнам области. Доказательно преодолевал в партийном сознании чиновников отношение к иконе как к культовому предмету, в результате в музее появился отдел древнерусского искусства. Игнатьев со товарищи открыл миру Ефима Честнякова ("русского Леонардо", как сказано в публикации французского журнала "Фигаро"). А в запасниках Солигаличского музея открыл не просто портретиста Григория Островского, но недостающее звено в развитии русской живописи, явленное в его работах. Сенсацией русского искусства назвал эту находку итальянский журнал "Леонардо". Виктор Игнатьев сохранил картины великих авангардистов 20-х годов, вопреки приказу министра культуры СССР сжечь их. Всё это происходило на фоне нерядовых выставок в музее: первой ретроспективной выставки 14-ти репрессированных художников, чьи имена были нарочно забыты и ряда других "нерядовых" выставок.
К созвездию костромских шестидесятников, без сомнения, принадлежит гобеленщик и потомственный ткач Евгений Радченко, поднявший текстильную промышленность на небывалую высоту, а также большой русский поэт, публицист и переводчик (в первую очередь грузинской поэзии) Владимир Леонович, поэзия которого принадлежит к поэзии духовного опыта. Многие её представители при жизни не опубликовали ни строчки. С ним, к счастью, этого не произошло. Хотя сам поэт никогда не хлопотал об издании своих книг - это сделали за него другие. Но все его статьи пока не изданы отдельным томом, оставаясь публикациями в "толстых" журналах и в личных архивах. (Исключение составляют избранные статьи об искусстве, связанные с Грузией, изданные в 2021г.). У меня, например, хранится толстенная папка с его публицистическими работами, в том числе черновыми, с его правкой и вставками.
Ряд имён, составивших славу Костромы, можно продолжать долго... Реставраторы во главе с Калерией Тороп в те годы составили знаменитую костромскую реставрационную школу. В областной научной библиотеке - солиднейшем на то время книгохранилище, усилиями Рогнеды Апатовой открылся первый в СССР отдел искусств...
Важно, что невоспроизводимый вклад в культуру создавался шестидесятниками в условиях, максимально приближенных к боевым. Указы и директивы следовали один за другим: как надо понимать искусство и каким оно должно быть. Местные заградотряды тоже не дремали. Скандально закрывались выставки, изгонялись из города те, кто мог улучшить и очеловечить систему. Шестидесятники работали в условиях, которые творчеству явно не благоприятствовали. Но они показали, что жить в условиях несвободы достойно - трудно, но возможно...
В середине-конце 90-х годов я с восхищением и горечью начала узнавать о невоспроизводимом вкладе в культуру, науку и о судьбах творцов. Тогда ещё живы были Николай Скатов, довольно часто наезжавший в Кострому, Владимир Муравьёв (в Москве), Виктор Игнатьев, Иосиф Шевелёв, Владимир Леонович, Евгений Радченко. С этими людьми (кроме Муравьёва) я имела счастье быть знакомой лично и сотрудничать в рамках своей профессиональной деятельности; в отдельных случаях отношения переходили в близкое знакомство и даже дружбу... Что касается ушедших раньше - с изумлением открывала, как костромичи, наследники их творчества чтут своих подвижников, что делают для увековечивания памяти о них, приходя к неутешительному выводу, что с культурой памяти у костромичей, знавших вышеперечисленных творцов лично, дело обстоит из ряда вон... Не у всех, конечно, не у всех. Например, в городской администрации ещё в мою бытность в Костроме в начале века был открыт зал Николая Шувалова усилиями того же Игнатьева и мэра города Бориса Коробова... А в 2015-м году - скверу в центре города дали имя Виктора Бочкова - по инициативе группы горожан.
Но были и примеры другого рода. Формируя политику отдела культуры главной газеты костромской области, я, что называется, в лоб столкнулась с тем, что память, например, о Дедкове, нуждается в защите. Даже пришлось "обезвреживать" попытку группы писателей устранить литературную премию его имени. И моё повествование в первых главах романа "Провинция" о том, почему и как это происходило. Мне кажется важным сконцентрировать внимание на отношении общества к творцам при жизни и после их ухода.
Кстати тут будет цитата из письма Владимира Леоновича Василю Быкову (1998г.): "...Посмертная жизнь Дедкова в Костроме не слаще той, что была в течение тридцати лет до этого события. Вышла наружу зависть людей малоодарённых, которым досталось от Игоря в своё время: "Все творческие силы Базанкова ушли на проталкивание в печать его творений". Примерно так. Михаил Базанков и ныне первый секретарь костромских писателей. В их Союзе, в газете "Северная правда" не могут спокойно слышать имени Дедкова - оно производит мгновенный раскол... Вам лучше многих известно, что в провинции их две, провинции, и одна как болото верховое, жизнетворное, а другая - болото гнилое. В "Северной правде" горой стоит за Дедкова Вера Арямнова, зав. отделом культуры. На моих глазах эту женщину съедают. Подавятся, но съедят...".
Съели. Но главное, в мою бытность завотделом культуры на страницах газеты со скрипом, а всё же были опубликованы статьи о жизни, судьбах и творчестве шестидесятников, что само по себе было официальным признанием их вклада в культуру в городе, где иных изгоняли, замалчивали, не давали работать. В общем, укорачивали жизнь, как могли. Костромичи узнали, как велик и важен был труд, в большинстве случаях не снискавший одобрения при жизни творцов. Какой непомерно дорогой порой была плата за противостояние идеологическим установкам и требованию им соответствовать. Но так или иначе, а самоопределение их талантов произошло в Костроме.