- В пятнадцать лет, - сказала она, - я впервые целовалась с мужчиной. Он был красивый, я влюбилась с первого взгляда. Когда поцелуи начали обжигать и зажигать, он положил свою руку вот сюда, - она взяла ладонь Мастера, притянула к себе и надавила на его пальцы. Прислушавшись к своим ощущениям, утвердительно кивнула - да, именно сюда, на "лёбры". Он сказал: "Запомни, прямо под грудью у тебя эрогенная зона". С тех пор я много целовалась, но не вспоминала ни о каких зонах. Я вся сплошная эрогенная зона, когда влюблена. А на днях здесь начало болеть. Подумала, может, миазит? А потом поняла: болит, потому что я долго в тебя влюблена, а ты не... целуешь меня.
- Я старый. И не вынесу предательства. А у тебя обязательно будут другие мужчины, ты молодая.
- И я не молодая. Влюбиться в таком возрасте все равно что заболеть детской болезнью корь. И смешно, и переносится тяжелей.
Она встала, и он поднялся вслед. Посреди мастерской взял ее лицо в ладони.
- Ты думаешь, мне легко удерживаться? - Мастер задыхался от поцелуя. Сердце закололи знакомые иголочки. - Я же сразу узнал тебя: именно этот голос, эти губы, эта кожа. Какой бы мы были счастливой и красивой парой, если бы встретились лет двадцать назад!
Иголочки исчезли. В груди стало горячо, как если бы сердце наполнилось расплавленным оловом. Он понял, что будет приступ.
- Уйди, Катя, уходи, слышишь? Ты должна немедленно уйти, сию минуту!
Оглушенная его долгожданными поцелуями, внезапным "уйди", она подхватила сумку, плащ, долго не попадала в ботинки, справилась и вышла, не зашнуровывая...
Мастер осторожно присел на диван, поглаживая рукой разбушевавшуюся боль. Вот так можно и сдохнуть в один из ее визитов, подумал Мастер. Он окинул взглядом свои работы, задержался на последней. Никто не узнавал в ней его, старого Мастера. Детская по замыслу картина: на цветном поле дом, солнце над ним - желтое, мохнатое. Он начал "строить" этот дом, когда познакомился с ней. Сам удивляясь неожиданной простоте, он творил ее, радуясь и волнуясь. И ничего не объяснял никому. Только она поняла, что он делал, но спросила: и что же это б у д е т? Ничего не будет, сказал он, работа закончена.
Боль разрасталась. Это конец, подумал Мастер. Пусть... Только если б я мог! Вернуть ее на миг, сказать... Надо догнать. Сейчас... Мастер попытался приподняться, но в глазах начало темнеть постепенно, как в кинотеатре, когда гаснет свет. Я никогда не был с нею в кино, подумал Мастер. Он вспомнил строчки ее стихов: жалею, жалею, жалею, жалею, жалею, что мы никогда не пройдемся с тобой по осенней аллее, что мы никогда не войдем с тобой в теплое море, жалею, мой Мастер, и чувствую острое горе...
Я тоже жалею, сказал вслух Мастер. Ох, если бы я мог!.. Он упал на подушку. Душу бы отдал за одно свидание с ней. Только бы можно было все: и объятия, и поцелуи, и все, что было с другими, и чего не было, да и быть не могло.
Со стороны, где висела его последняя работа, послышался шорох, затем твердые мужские шаги и голос:
- Ты услышан, Мастер.
Она шла по ночному проспекту, полыхая, как факел. И чем больше ей хотелось вернуться, тем быстрее шла вперед. Дойду до площади, думала она. Надо успокоиться, остыть. А там возьму такси.
Легкими шагами Мастер сбежал с шестого этажа. Во дворе стояла машина. Он открыл дверцу. Я же никогда не водил, подумал Мастер и выжал сцепление. Машина легко тронулась.
- Девушка, вас подвезти? - услышала она.
В машине сидел молодой мужчина. Она глянула на заднее сиденье: один ли водитель? И тут же устыдилась. Парню надо подзаработать, а я с подозрениями...
Села в машину и улыбнулась.
- Хорошо, что Вы подвернулись, я хотела взять такси на площади. Но так даже лучше, быстрее окажусь дома.
- Вас ждут?
- Да, сын.
- А сколько ему?
- Скоро четыре, - ответила она и на всякий случай добавила: - но это младший, а старшему уже двадцать.
- А откуда вы так поздно?
- Работа такая. Была у одного замечательного художника. Заговорились допоздна.
- Как интересно. А я никогда не разговаривал с художниками, особенно замечательными.
- Это старый художник и дивный человек. Напоминает постаревшего Маленького Принца. То есть, если бы герой Экзюпери дожил до старости, он был бы таким. Вы ведь читали сказку о Маленьком Принце?
- Нет, - смутился парень, - я никогда не читал Экзюпери.
- Тогда я вам завидую - это у вас впереди. Сказка не только для детей. Мне сорок, но я, бывает, до сих пор над ней плачу. Принц отдает свою жизнь, чтобы встретиться еще раз с любимой.
Проехали мост, и парень резко свернул вправо, на пустынную дорогу вдоль Волги.
- А почему сюда? - забеспокоилась она, - я же говорила - по маршруту четвертого троллейбуса!
- Я хорошо знаю эти места, - спокойно ответил парень, - здесь ближе.
Она опять успокоилась. Действительно ближе.
- Здесь я училась водить машину...
За разговорами к дому подъехали незаметно.
- Спасибо вам. Сколько с меня?
- Да что вы, нисколько. Мы так хорошо разговаривали. Не часто такие попутчицы попадаются. Я получил большое удовольствие.
- Это странно. Но так нельзя, я должна заплатить, - она открыла сумку.
- Не обижайте меня, - попросил парень, мне правда было приятно подвезти вас. А деньги все испортят. Я буду помнить об этой встрече.
- Вот как... Ну что ж! - Она засмеялась, - наверное, вы правы. Я тоже буду помнить. До свидания.
- А можно я на прощанье поцелую вас в щеку?
Она снова засмеялась и разрешила:
- На прощанье в щеку? Можно.
Едва он коснулся щеки, как она поняла, что разрешила это напрасно. Парень целовал висок, волосы - так невероятно нежно, что она хотела пошевелиться и не могла, сказать что-то - а голос пропал. Она словно оцепенела, и от всей этой нелепой ситуации почувствовала физическую дурноту. Тогда, наконец, остранила его и пробормотала: вот так поцелуй... в щеку. На прощанье... Мне плохо...
Выжимая сцепление, он сказал:
- Отъеду немного. Не бойтесь. Поставлю машину у реки, покурим. Вы придете в себя, и я отвезу вас. Только не бойтесь, я не сделаю ничего, чего бы вы сами не захотели. Здесь, у дома, вас, наверное, если увидят, узнают?
Он кто угодно, только не насильник, хоть и не читал Экзюпери, подумала она. Все зависит от меня. Раз уж так получилось - покурю и домой. Главное, больше никаких поцелуев.
Но, едва машина остановилась, он снова начал целовать, и она с ужасом поняла, что не сопротивляется. Губы нашли ее губы. Поцелуй был таким чудесным, таким необычно нежным, таким последним в жизни, что остатки ее рассудительности растворились в нем. Пальцы коснулись крепкой шеи и потонули в светлой шевелюре.
Всегда считала, что женщины, имеющие дело с мальчишками, ненормальные. У них с чувством материнства не все в порядке. А иметь близость в машине - пошло, как в дешевом кино... Но уж, до этого-то я не докачусь.
Она попыталась отстраниться.
- Только не бойся, не бойся меня, - шепнул парень. - Я не сделаю ничего, чего бы ты не хотела сама. Остановлюсь сразу, как только скажешь.
Он протянул руку за спинку ее кресла, и оно плавно опустилось.
Боже, как здесь все продумано, и сколько раз, и с кем отработано! И теперь на этом месте - я?! Возмущение заставило ее подняться, но его рука, будто наизусть зная все ее пуговички и крючки, с удивительной быстротой оказалась на голой груди. Она ахнула, а рука отпустила грудь, тесно, нежно прижалась к ребрам ниже груди, лаская так бережно и умело, что ноги ее сами собой раздвинулись. Но он не спешил, доведя ее ласками почти до беспамятства, и потому она не сразу поняла, что случилось, когда он вошел в нее, и только ужаснулась, когда поняла:
- Что ты делаешь?! Со мной этого никогда не было!
- Со мной тоже. Прости, но я хочу тебя всю, хочу, чтобы у нас было все, что с другими было, и все, чего никогда не было... Тебе ведь не больно?
Она закрыла глаза. Там, в темноте, вспыхивали звездочки. Через минуту она поняла, что теряет сознание - от наслаждения и стыда.
Он вовремя почувствовал это, оставил ее, и начал ласкать нежно и тихо: подул в висок, в глаза, поцеловал волосы.
- Больше не делай так, - попросила она.
Он обнял ее пониже спины и вошел так резко и сильно, что застонали оба, потеряв счет времени и ощущение места...
Когда ее тело расслабилось, он, переждав немного, снова овладел ею, расслабленной, уже ничего не желающей, но не отвергающей его. Он безумствовал над ее телом, покрывая поцелуями, переходя от нежности к бешеным погружениям, сильно и нежно терзая соски, пока и она не зажглась его безумством. На сей раз это продолжалось каких-нибудь четверть часа и кончилось одновременно и с ним, и с ней.
Он сел на свое кресло, а она начала дрожащими пальцами застегиваться.
- Не торопись. Делай все аккуратно, - попросил он, - дай, я помогу тебе. Не стыдись. Ведь все же было прекрасно, мы с тобой это знаем, - говорил он, одевая и одновременно целуя ее.
Они молча курили.
- Как тебя зовут? - спросила она.
- Олег. А тебя?
- Катя.
- Катя, я позвоню тебе, мы встретимся еще?
- Нет, не звони. Все равно я скажу нет. Такого со мной никогда не было и больше не будет.
- Когда я позвоню, не говори нет, ладно? Скажи: позвони в другой раз.
Она обернулась к нему, стараясь разглядеть его глаза.
- Ты такой умный или... такой опытный? Но откуда? Ведь ты так молод!
- Не спрашивай. Смотри внимательней, узнай меня.
- Я знаю только то, что ты большой мастер. Но я вижу тебя впервые.