Асфальтовое покрытие взломано, земля перекопана, и по ней весело носится кошка. Она играет сама с собой - безмятежно и счастливо!
Не часто встретишь кошку, которая на улице, посреди тротуара, ведёт себя как дома. Та подходит, уныло мяукает:
- Нет, у меня не всё так хорошо, как ты подумала. Я бездомная...
- Уже вижу.
- Ночью я так замёрзла! Единственный способ согреться - поиграть.
- Не нагоняй тоску, а? Я тоже бездомная. Но в этом положении есть свои плюсы: почти везде чувствуешь себя дома.
- А, и ты бездомная... А я-то хотела просить тебя о приюте - не часто встречаешь человека, умеющего говорить с кошками.
Разговаривать с кошками, птицами и собаками научилась, познакомившись с Ангелом. Ангел как ангел: синий, концентрированно детский взгляд, немужское бесстрашие перед женщиной и прохладные руки.
Нет, это мои были как кипяток: в вагоне всю ночь температура парилки, да и волнение сказалось - не каждый день приезжаешь в гости к Ангелу.
Среди встречающих узнала его сразу. Матрица совпадает с отцовской в главном. Но не надо о совпадениях! 'Кто ещё не сошёл от них с ума - тот настоящий псих', - писал Ангел.
Настоящий псих это я. Нормальные люди не принимают решения умереть, да ещё так рассудочно.
Всё началось осенью. Воля к жизни утратила стимулы по основным параметрам человеческого существования. Продолжать его, с моей точки зрения, не имело смысла. А душевная перегрузка от разлуки с любимым раздавила остатки сил. Он в тот момент переезжал из города в город. Мне же, как глоток воздуха, была нужна встреча - одна-единственная.
- Пойми, я ненавижу твой город! Мне там было плохо. И я не могу приехать сейчас, в разобранном состоянии. Только весной - на белом Мерседесе с шофёром и приличной суммой в кошельке. Пойми, я не могу иначе!
Мне было всё равно - с сумой он или в мерсе.
Я понимала, до весны доживёт кто-то один: я или моё чувство. Если не утолить, оно сожжёт меня. Но любимый этого не понимал. Может, плохо объясняла, - мешала гордыня. Он считал, сначала нужно решить житейские проблемы, не отвлекаясь на встречи: рая в шалаше не бывает! Но я не могла терпеливо ждать: худела, чернела и сходила с ума.
В итоге поступила как те, кто не умеет ждать. Плотина была разрушена сознательной изменой, и давление чувства уменьшилось, а потом оно ушло из меня, - существа, которое его предало.
Это повлекло за собой другие метаморфозы. Вместе с любовью пропало желание жить. Я не обнаруживала его в себе и не ощущала как пропажу. Просто качество моей личности пришло в несоответствие с существованием - и с этим ничего нельзя было поделать. Я нашла в себе мужество подавить ужас и принять эту перемену как должное. Будущее захлопнуло передо мной двери, а самоубийство теперь было единственным возможным поступком и выходом из ситуации. Жизнь не раз пыталась доказать, что я в ней лишняя и наконец предоставила серьёзный аргумент.
Но с датой ухода вышла отсрочка. Прежде необходимо выполнить список дел, с которыми управиться могла не скорее, чем за полгода. Ответственная привычка готовиться к переменам и событиям заранее не оставила меня - напротив! Я же готовила будущее для Мальчика, начиная с приведения в порядок документов на недвижимость и заканчивая вязкой шерстяных носков для него - каждые следующие больше предыдущих на сантиметр. С безумной изобретательностью готовила мероприятия, которые сделают исчезновение матери из его жизни почти безболезненным. Мои вполне трезвые расклады это обещали. Без меня место для него в этой жизни было, мне виделось - более благополучное, чем со мной.
Я всё подсчитала: умереть можно аккурат в день смерти моего отца. Его не стало седьмого июля (тоже седьмой месяц) семидесятого года, а через полгода, седьмого июля седьмого года третьего тысячелетия должен начаться тридцать седьмой год со дня ухода отца. Задействовав столько троек и семёрок - чисел, вместе с единицей определяющих формы живой жизни, я, видимо, вызвала в его лице помощь сил, находящихся за гранью нашего мира, куда уходит в своё время каждый...
Как наиболее близкое существо, обитающее в нём, отец послал Ангела. Точнее, двух. Оба они могли, высокопарно говоря, выполнить свою миссию в отношении меня. Но выбор был за мной. Оба молодца походили на моего батюшку радиально. И роста одного с отцом. Оба. Сантиметр в сантиметр. Мне оставалось не ошибиться в выборе.
Между тем я получила чудесный дар: оказалась свободной от всего, чем обуреваемы люди, не знающие даты своей смерти. Обрели важность другие вещи. Они приносили открытия, от которых жизнь теряла предсказуемость и обнаруживала мистическую глубину, связь всего сущего, способность к свободной собственной динамике, обычно сдерживаемой людьми, цепляющимися за неё мёртвой хваткой.
Ах, эта свобода на краю собственной жизни! Стук колёс, любимая музыка, золотой коньяк в крови и - встречи. Встречи-прощания.
Моё жизненное пространство расширялось по спирали, как воронка, готовая вытолкнуть в небо. Оно было близко. Мне выпало счастье жить на краю земли и неба, между жизнью и смертью, дышать свободой и без труда исполнять свои последние желания. За что?.. На долю куда более достойных людей выпадали испытания покруче, но Небо словно не видело их. Меня же в итоге отодвинуло от муки и греха самоубийства доброй отцовской ладонью.
Глава первая. ВСТРЕТИТЬ АНГЕЛА
Расставшись с бездомной кошкой, продолжаю путь. Всё равно, куда. Белый город когда-то как дитя, вырос на моих глазах: дом за домом, комплекс за комплексом. Он заметно изменился. Но, кажется, здесь не заблужусь, хотя ещё в начале зимы в мозгах произошёл сбой: перестала узнавать исхоженные вдоль и поперёк места. Поначалу это напугало, но решила: было бы хуже, если бы потеряла способность двигаться или видеть. Я же не могла всерьёз беспокоиться о себе, ведь жить-то оставалось недолго. Просто следила за процессом, но он остановился после того, как забыла всё прочитанное. Не могла наверняка вспомнить, читала ли я книгу, смотрела ли фильм. Названия не казались незнакомыми, но суть историй, имена героев не помнила. Почему-то решила, что пока не забыла дату рождения Пушкина, процесс обратим. Тем более, обрушение памяти не сказалось на творческой способности - наоборот, уровень стихосложения перешёл на качественно высшую ступень, утратив глагольные рифмы и обретя сложную строфику...
Так что теперь без разницы, в каком я городе - знакомом или чужом, находить нужное здание всё равно приходится интуитивно или расспрашивая прохожих.
Останавливаюсь возле благополучной компании. Это снегири?.. А может, щеглы? Но нет: грудки красные, а не головы!.. Да, орнитолог из меня приблизительный... Птичек много и они чрезвычайно заняты: набивают зобы прошлогодней рябиной, осыпавшейся на землю - снег вокруг рябинового куста уже растаял.
- Привет, ребята, вы кто - снегири?
- Пошла бы ты... подальше отсюда! - отвечает сразу несколько голосов, причём, нецензурно. - Не видишь, мы заняты важным делом? Не думаешь ли ты, что смысл существованья дороже самого существованья? А ведь ты именно так и считаешь, поэтому иди своей дорогой, не мешай нам!..
Понимание - не всегда хорошо, может оказаться, что говорить не о чем, если слишком хорошо понимаешь другое существо.
После грубого ответа снегирей не хочу говорить с птицами. Но голуби преградили дорогу. Они даже не сторонятся, - осторожно переступаю сизых толстяков, чтобы не наступить. Один кружится возле голубки: умру, умррру, если не ответишь на мою любовь...
Намедни, за триста километров отсюда, Ах сказал, что знал - мы обязательно когда-то встретимся, и на самом деле не расставался со мной. В доказательство преподнёс свою книгу. Понятно, переживал, как восприму то, что он использовал в своём романе мои письма.
Открыла книгу наугад: '...На то она и Поэт. Душа её доверчива, светла, впечатлительна... Но дело в том, что в женщинах мы ценим не только душу. Поэтому в первом же письме я для начала осторожно назвал наши отношения дружбой, на что она ответила со всей категоричностью, на которую способны люди, глядя на чистый лист бумаги, но не в глаза: дружбы между мужчинами и женщинами не бывает. Бывает жалкое подобие. Потому что любовь - это и есть дружба между мужчиной и женщиной. Любовь - или ничего. 'Дружи' со старыми девами, с бесполыми уже бабушками, с трусихами и лицемерками, не называющими вещи своими именами, а со мной дружить нельзя. Я не умею дружить с мужчинами'.
Оба-на... Помню-помню...
Мы не виделись двадцать лет, и на перроне я не узнала его, пока не встал передо мной с жёлтыми хризантемами в руках и не сказал: я - Ах.
А что теперь я думаю по поводу дружбы между?..
Да то же самое.
- Ошибалась ли я тогда, ошибаюсь ли теперь? - спросила голубей, остановившись посреди их автономии.
- Не задавай смешных вопросов, не задавай вопросов, ответы на которые давно знаешь, - заворковали они, - никто из мужчин не будет дружить с тобой, никто...
- Ну, это мы посмотрим! - притопнула я ногой. Голуби со смехом расступились, но ни один из них так и не взлетел.
Ногой топнула неудачно. Набойка от каблучка осталась на асфальте... Поэтому сижу в будке у сапожника по имени Актас. Помимо обувно-сапожных, в будочке витает пьянящий аромат. Пытаюсь вспомнить, что может так пахнуть? Наконец, догадываюсь: над головой Актаса, среди прочих чудес, висит пучок душистой травы по имени полынь*.
- Что это за трава, Актас, для чего она здесь?
- Это от сглаза, - серьёзно говорит черноглазое, черноволосое лохматое чудовище, не разжимая губ. Я неожиданно для себя смеюсь - весело и просто, как давно не смеялась:
- Сглазишь такого! Да на тебя, красавца, любой глазливый посмотрит, и сразу сам скиснет...
Актас не удерживается и смеётся тоже, губы разжимаются, зажатые ими гвоздики падают на пол...
Потом Актас говорит, как хорошо быть сапожником. Идёшь по улице и смотришь только на обувь, и думаешь только о ней. Остальное в людях тебя уже не интересует.
- А душа? - спрашиваю я, чтобы поддержать беседу.
- А что мне их души, - произносит Актас. - Про души пусть думают священники и ангелы.
- Ангелы? - оживляюсь я. - Разве бывают на земле Ангелы?
- А я подумал, ты умная и хорошая, - мстит он за 'красавца', - ангелов на земле не видят только глупые и грешные.
- Да-а?.. - изумляюсь не на шутку.
Моя сказка об Ангеле с синим взглядом, похоже, Актасу бы не показалась сказкой...
- А что делать, если я встречу Ангела?
- Главное, не смотри ему в глаза, и всё будет нормально. Он сам сделает, что следует. И дыши ровнее, а лучше в сторону.
* по-ханьски 'полынь' и 'любовь' пишутся одним иероглифом
- Вот ещё!.. Терпеть не могу пугливых. Если пугливый, значит, не Ангел, а мужчина, который предполагает, но не знает! А время мужчин в моей жизни прошло.
- Ничего у тебя ещё не прошло! Если бы прошло, ты бы уже умерла, - Актас зыркает на меня своими огненно-тёмными зенками и включает наждачный круг. От моих новых набоек отлетают бенгальские искорки.
Вчера, за триста километров отсюда, мы с Ангелом вошли в лифт. Ангел, наконец, не варил кашу и не держал в руках руль. Я неосторожно посмотрела ему в глаза, и напрасно! Небесный огонь заставил опустить голову. Смущение - это ощущение, которого до сих пор не знала, - заполнило до кончиков пальцев. Так и стояла с опущенной, мелированной сединой шевелюркой перед тридцатисемилетним Ангелом, и думала, что лучше бы мне сейчас умереть, чем стоять вот так.
Не знаю, что думал в это время Ангел. С Ангелами ведь так: лучше молчать, чем спрашивать или говорить, когда чувствуешь, что ничего умного сказать не можешь.
Утро мы провели вдвоём - маленькая Элли не в счёт. Она была то у него, то у меня на руках, потому что её мама ещё спала.
Ангел варил овсянку. Варил кофе. И молчал. Он молчал о том, что скоро мой отъезд. Ещё он молчал о вчерашнем: за ужином я не придумала ничего лучше, как попытаться выдержать его взгляд. У меня не получалось. Секундная встреча с простым, безмятежно-детским, и мои глаза сами опускаются долу.
Я решала задачу: мне одной понятно, что он - Ангел, или как? Смотрят же другие в его глаза без смущения!.. Почему я не могу?
Просто то, что он Ангел, понимает, видимо, не каждый; человек не может легко смотреть в глаза Ангелу. Смотрит - значит, не видит...
У меня тоже была причина молчать: мучительно хотелось дотронуться до Ангела. Чтобы убедиться - рука пройдёт насквозь. Чья-то нет, а моя - да. Но Ангел, в общем, походил на мужчину, и даже был им - для остальных людей, и потому я не посмела обнаружить своё желание.
Расставаться с собственным Ангелом оказалось тяжело. Когда автобус выкатился с территории автовокзала, ощутила такую беспомощность и слабость, что в ту же минуту под лёгкое головокружение въехала в обморочное состояние, а быть может, в глубокий сон без сновидений. Очнулась оттого, что солидный усатый сосед осторожно потрогал за плечо: дэвушка, виходи!
- Почему? - не поняла я.
- Так всэ ж виходят, - объяснил он.
Я что-то пропустила. Половина пассажиров направлялась к другому автобусу, который припарковался рядом с нашим, стоявшим как-то косо. Я тоже вошла в другой автобус, забыв картину, которую везла в подарок сестре. Села на первое попавшееся место. Но отвлечься от действительности не дали: две дамы и телефон. Дамы хотели, чтобы я освободила их место, а голос в телефоне оказался голосом Ангела. Он спрашивал, всё ли у меня хорошо? Беспокоиться вовремя - ангельское свойство, но что внятного я могла ответить? Всё, вроде бы, нормально, только не очень, потому что тут что-то случилось (но я ведь не знала, что)... Я пересела на своё тринадцатое место рядом с любезным армянином: моя картина оказалась у него в руках.
Посмотрела на номер входящего звонка: начинался он на три последние цифры года рождения моего отца, а заканчивался тремя последними цифрами года моего рождения. Мог ли номер телефона Ангела, с которым меня свёл отец, быть иным? Я уже не удивлялась совпадениям, как вначале. Другие цифры означали день моего рождения и количество лет, которые проживу на свете. Когда-то последнюю цифру* мне назвал старый волшебник, который любил меня.
А я думала, волшебник ошибся.
В тот февральский день, когда уже не было сил ждать назначенной даты и заканчивать дела, список которых уменьшился, но не иссяк, приснился отец. 'Лелька, приезжай ко мне', - сказал он. Проснулась с комом в горле. Голос отца звучал в ушах. Всё, хватит, подумала я. Хватит мучить себя, - пусть это случится сегодня, зачем ждать какого-то июля! Даже отец считает, - пора...
Только сначала нужно зайти в одну деревеньку в Интернете, где жили поэты, и где я с успехом прошла курс современного матерного языка. Он пришёлся, что называется, в тему. Ругаться мне понравилось. Впрочем, в той деревеньке матом не ругались, им просто говорили. Но не оставлять же матерные эпистолы, уходя насовсем? Решила убрать за собой мусор...
В разделе 'Лучшее' на главной станице глаза наткнулись на стихотворную строку... Ник-нэйм автора мне не знаком. Но строка оказалась тропинкой, по которой не могла не пойти дальше, чем следовало:
* * *
Зарастёт, не кожей, так травою каждый миг мученья твоего. Если мы не встретились с тобою, ты, наверно, встретила того, кто ужасно на меня похоже оказался безраздельно твой... Всё затянет - если и не кожей, так уж обязательно травой.**
Стихи подействовали, как прикосновение к руке кого-то родного, потерянного навсегда. Он нашёл способ сказать: подожди, не спеши!
* Это число объяснимо и с точки зрения каббалистической нумерологии. Буквы еврейского алфавита, как и числа, суть фундаментальные энергии, при помощи которых Бог сотворил вселенную. Каждой букве соответствует свое число. Следовательно, и у каждого сочетания букв (в слове, фразе) есть свое число. Равенство чисел разных еврейских слов и фраз никогда не бывает случайным; оно говорит о родстве выражаемых этими словами и фразами понятий. Двузначное число между годами отцовского и моего дней рождения соответствует слову "дочь" и "отец".
* * В этой вымышленной истории использованы стихи реально существующих поэтов
'Помилуйте, не уходите, пока безмолвствуют сады, луна качается на нити, живите же! на звук беды не умирайте в эпизодах...'... В эпизодах! Убедительней не скажешь.
'Я ненавижу вирус суицида'... Его стихи знали о моём намерении. Я понимала, они написаны когда-то и для кого-то, но по мере того, как читала, зрело убеждение, что этого человека я знала, и он тоже знал моё прошлое и будущее, знал, что придут вот эти беспросветные дни, и заранее выстелил их стихами. С ними я забыла о смерти! К тому моменту, когда глаза закрывались от усталости, было всё равно, кто написал их: знакомый или нет, юный или старый, родной или чужой. Может, я сама их написала - в другой жизни и другом обличье для себя, вот этой, упавшей в постель, не раздевшись и забыв отключить Интернет...
Так что, когда проснулась, стихи Поэта сразу сказали мне: 'Доброе утро, иди сюда, продолжим знакомство' - чтобы я не вспомнила о смерти. Я не вспомнила. А когда закончила чтение, вспоминать было уже безопасно. Дата моей смерти опять встала на место: лето, июль, седьмое.
Про их автора старожилы деревеньки сказали: его уже несколько лет нет на сайте. Возможно, умер. Да, поэт был прекрасный, но не интерактивный. Все помнили наизусть один его катрен и цитировали: 'Он жил и умер где-то в Интернете, и канул в Лету, но, наверняка, в каком-то из доменов на планете горит его бессмертная строка'. Я же, как заклинание, повторяла другие строки Поэта: 'И в Азнакаевской мечети, и в церкви Спаса на крови - чем тяжелее жить на свете, тем невозможней без любви'. И не хотела верить, что его нет на свете. Взяв с собой хлеб и воду, пошла - прямиком в стихи. Они распахнулись навстречу, потому что у меня был ключ к строкам Поэта: 'Хочешь быть магом? - Соблюдай правила магов: можно всё - цена оказывается любой'. Цена меня не интересовала.
Он не умер, просто ушёл далеко от тех мест, где писал стихи. И куда ни приходила, везде ещё витали его тепло и звук голоса. Однажды мы чуть не столкнулись - в грохочущем тамбуре поезда. Я опоздала на полсекунды...
После этой горькой невстречи вернулась домой. Ибо поняла: суждено встретиться иначе. Ждать придётся недолго. И это правильно: ждать-то не умею. Когда приходится, происходят события, от которых жизнь течёт в непредсказуемом направлении.
Только не надо путать магов с колдунами! Магические способности просто умение ходить дальше границ материального мира: у кого-то это всего пара шагов, как у меня, а иные путешествуют далеко... В остальном маги люди как люди. И, встречаясь, даже не всегда или не сразу узнают друг друга, как мы с сапожником Актасом. Но уж если узнают - обязательно помогают друг другу, хотя бы советом. Маг сознательно никому не причиняет вреда, даже своему врагу. И каждый знает: сдвинуть взглядом рюмку, конечно, можно. Но цена... может оказаться любой. Да и зачем двигать предметы? Уж если только нечаянно.
Оказалось, Поэт живёт в городе, где похоронен мой отец. Так вот что заключалось в приснившейся фразе: 'Лелька, приезжай ко мне'. Очевидно, по каким-то причинам он не мог назвать город, куда нужно переехать, чтобы выжить и закончить жизнь в положенное время. И сделал это через Поэта. Для начала Поэт написал: жизнь полна лёгкости и свободы. Разумеется, фраза была магической, её благотворное облучение делало меня на миг счастливой - до головокружения! Я принимала её с утра, в хрустальном стакане, и пила свежей. Ах, как она переливалась! Любование фразой входило в рецептуру приёма, я всё делала правильно. Фраза уничтожала вирусы суицида, и желание смерти постепенно сменялось желанием увидеть Поэта-Ангела. Разве можно упустить такое - увидеть Ангела во плоти? Многие ли видят своего? Обычно чувствуют - за спиной, и то не все и не всегда.
Я не уверена, что сам Поэт видит в себе Ангела, когда смотрит в зеркало. Но для меня открыт небесный огонь его глаз. Ни на одной фотографии он не виден. Убедилась в этом, попросив на автовокзале встать так, чтобы солнце освещало лицо вполне, и в объектив фотоаппарата видела этот огонь. Думала, увезу изображение с собой, как доказательство, что ангелы существуют...
На снимке получился обыкновенный человек. И взгляд обыкновенный. Собственно, взгляда вообще нет: узкие тёмные полоски! Иначе и быть не могло: аппарат не отразил ангельской сути, потому что людям нельзя смотреть в глаза Ангелам. А мне необходимо. Ибо я не выжила, уже не выжила в нечудесном мире, в городе по имени Чучело*.
Но, видимо, моя жизнь не должна закончиться так плохо... Или кое-что в ней необходимо доделать. Иначе с чего бы к моей скромной персоне такое внимание. Не потому же только, что отец решил позаботиться о продолжении моего бренного существования на земле...
Но если это ему удастся, мне не удастся забыть вопрос: какие у него на это причины?
Я потребовала, как умела, оставить в покое Поэта. Зачем отцу нужен посредник? Я так не хочу. Человек не может быть средством. Тем более, такой редкостный Поэт, стихи которого могут выполнить прямое назначение поэзии - спасти жизнь человеку. Другому, или самому себе - это не суть. Но вышло наоборот. Присутствие отца в моей жизни, в моей комнате тревожило меня, и поэт, узнав, что я не хожу в церковь, заказал поминальную службу. Отец ушёл.
А когда фотографировала Ангела в его городе, напомнил о себе ещё раз. За автовокзалом, поодаль, виднелась какая-то насыпь, и когда я нажала кнопку 'мыльницы', из-за головы Ангела успел влететь в кадр тепловоз, - оказывается, это была железнодорожная насыпь. Мой отец водил тепловозы. Он всегда и всё успевал сделать вовремя: научил меня стрелять, попадая в цель сразу, часами плавать, доверяя воде, легко разжигать огонь на ветру, петь, лихо водить мотоцикл и правильно пить водку. Научил любую боль усмирять работой, которая, как губка, впитывает в себя всё: и стыд, и тоску, и тревогу. И это - до моих шестнадцати лет! Но в дальнейшем он бы уже не мог этого сделать, так ведь?
Глава вторая. НЕМНОГО РЕАЛЬНОСТИ В РЕКЕ ВРЕМЕНИ ПЕРЕМЕН
Наверное, теперь будет уместно объяснить, почему любимая работа не спасла от малодушной попытки побега из жизни.
'Копая' богатую историю культурной жизни города с начала двадцатого века, обнаружила горчайший феномен: он упорно выталкивал из своей среды каждого, кто мог улучшить её, очеловечить. Изгнав очередного, пытался нарочно забыть о нём. А когда изгнанник доказывал свою состоятельность на российском уровне, начинал лицемерно гордиться им и делать вид, что всё было хорошо...
Своими публикациями я напоминала, что люди, чей вклад в культуру Отечества невоспроизводим, изгнаны или убиты именно им, Чучелом... Раздражала я многих ужасно, подчёркивая масштаб личностей и результат работы 'гонимых и изгнанных' (так моих героев назвали в газете 'Известия')... Тем, кто бессильно завидовал и плодотворно вредил им, оставалось подумать, кто есть они сами в данном контексте... Упорствовала бы я, если знала бы заранее, чем это кончится для меня лично?.. Да, конечно. Противостоять пошлости во всех её видах, разделить судьбу гонимых предпочтительней, чем остаться в благополучном сером стаде двуногих. А чтобы Имя проросло сквозь асфальт, порой нужно, чтобы кто-то расшиб об этот асфальт лоб - вот что понято за десяток лет работы в отделе культуры областной газеты.
Несколько лет - упорно, преодолевая сопротивление редатората и иже с ними, публиковала статьи, пока, как части целого, они не слились в некий нравственный свод, гармоничный и ориентированный ввысь. Я увидела храм, построенный из материала особого качества. Одни помогали его строить, другие препятствовали. За это время произошло немало войн. Успех был переменный. Но пришло время, когда наступление не ограничилось ликвидацией отдела культуры в газете. В первый раз удалось его восстановить, а когда это случилось во второй, уже было некому это делать - я ушла из редакции в знак протеста против исчезновения слова 'культура' в структуре газеты...
'Бейтесь до конца, - сказал мне один из изгнанников этого города, директор Пушкинского Дома Николай Николаевич Скатов, - исчезнет слово - исчезнет дело'. Он оказался прав. На моих глазах почти вся городская инфраструктура культуры ушла в небытие, как Атлантида под воду. Когда закрывали Литературный музей, удалось опубликовать небольшую заметку в газете 'Городские ведомости', которая ещё сохраняла своё лицо.
Ломать не строить
А помните, однажды в сентябре сгорела церковь Спаса-Преображения в Ипатьевском монастыре? Не по злому, говорят, умыслу, а всё равно преступление. 400-летний уникальный памятник вошёл в историю русского зодчества и, спасённый в своё время от затопления усилиями одержимых, в хорошем смысле, людей, погиб в одночасье.
Такое же впечатление безвозвратной утраты производят в местной культуре события, с дурным постоянством возникающие в течение последнего десятилетия.
Уменьшается количество библиотек в городе и области.
Выкинут из своего дома историко-архитектурный музей-заповедник с его 500-тысячным фондом единиц хранения.
Сгинул областной фонд культуры.
Прекратила деятельность городская писательская организация.
Нет ни одного периодического литературного издания.
Ни в одной из городских газет нет отдела культуры.
В главной, областной, его ликвидировали дважды, в последний раз - окончательно.
СМИ гордятся тем, что не публикуют стихов, зато не стыдятся кормить читателя дешёвой мелодрамой.
Изгнаны профессиональные коллективы из областной филармонии, здесь перманентно торгуют одеждой. В Литературном музее - 'ювелиркой'... Да и музея нет, теперь это всего-навсего отдел Художественного музея, кстати, утратившего значение культурного центра вместе с принудительным уходом оттуда его создателя. И это ещё не все утраты...'
Всё это произошло в некогда настолько культурообильном краю, что город, бывший его столицей, вполне мог бы стать культурной столицей России. Мы с другом попытались создать газету культурной тематики, авторами которой стала бы вся пишущая Россия. История о том, с каким хрустом нас съе... нет, - сожрали, и что сделали с газетой по выходе первого номера - отдельная песня.
А местная культура в моё бытование в старинном русском городе, попала под колесницу, на которой было начертано: 'Культура должна зарабатывать'... Она зарабатывать не умела и потому лишалась своей инфраструктуры, сдавая позиции одну за другой.
В главной областной газете, которая могла бы стать её защитницей, культура в лучшем случае находилась на периферии сознания редактората. И то потому, что я не оставляла попыток достучаться до этого сознания. Но оно упорно стремились к такой же славной цели: ликвидировать отдел культуры - орган дыхания газеты, её лёгкие... Уповать на поддержку коллег не могла: двигаясь в следующий век, новое время принесло иным новые возможности использовать газету в своих целях. Они щеголяли схваченным на лету похабным выражением 'пипл схавает' и умением 'делать газету', используя 'новые технологии'. Пришло их время!
У мэра столицы области и губернатора не было общего языка, не говоря уж об общей стратегии. Если раньше надо было сохранять журналистскую объективность в отношении обоих, то 'новые технологии' отбрасывали заморочки вроде совести. 'Продвинутые' журналисты публиковали материал, порочащий одну из сторон, не заботясь, что в нём правда, а что ложь - выслушивать другую сторону больше не считалось обязательным. Главное - выслужиться перед хозяином, а его противника забросать грязью, и дальше пусть отмывается, как знает - его проблемы! Сами авторы получали в итоге должность в областной администрации...
Разборки на редакционных планёрках ничего не меняли - возвращаться к честной журналисткой практике никто не собирался. Приносить извинения читателю за непрофессиональное поведение авторов таких статей и редактората пришлось на страницах другой газеты. А в нашей редакции начальница департамента СМИ, приведя с собой на планёрку губернатора, распекала меня, не умолкая, сорок семь минут в назидание коллегам. Часть их тоже не хотела глотать то дерьмо, в котором мы оказывались с утра, открыв свежий номер родной газеты - бесстыдное пятно вранья ложилось на всех. А многие ещё не отвыкли дорожить читательским мнением. Было стыдно, но молчали.
Удивительно, а уволить завотделом только потому, что ей отказал глотательный рефлекс в такой ситуации, тогда не решились. Зато подготовить реструктуризацию и ликвидировать отдел культуры 'в целях оптимизации' - да.
Нет, я не одарена 'инстинктом борьбы'. Конфликт был осмыслен и неизбежен. Дурной ход событий заставлял им противиться и стоять при том насмерть. Думалось: иначе эти события вскоре покажутся невинными на фоне глобальных преступлений против каждого в отдельности и страны в целом. А здесь, как-никак, мне стареть, детям и внукам жить... Я просто пыталась защитить то, что не могла не защищать...
Последней моей войной в том городе стал суд с местным олигархом, который, не расплатившись с людьми, в одночасье выбросил на улицу редакцию своей газеты в полном составе. Мне удалось устроиться туда вскоре после ликвидации отдела культуры в областной - занять другую должность я не согласилась... Парень стал постоянным источником дохода суда и прокуратуры, но ничего не пожалел ради победы... Жаль, больше никто не решился заставить его соблюсти закон. Коллеги утёрлись и разбрелись, пугая друг друга: он страшный человек, он может живьём закатать под асфальт!
А я в ходе суда уже не могла найти работы в своей сфере, - олигарх местного розлива стал крупным рекламодателем городских изданий. Не угодить ему означало потерять рекламные деньги.
Прекрасный человек, но потомственный алкоголик, бывший моим мужем, к тому времени уже перестал быть прекрасным, и жить рядом с ним нам с младшим сыночком стало невозможно. Брак старших детей, самодостаточной балетной пары, распался. Распалась и наша дружба втроём, которая была моей опорой и гордостью.
Потеря любви, работы, семьи, суд с олигархом - всё происходило практически одновременно и превзошло мои психические силы... Но приснился отец, появился Ангел, что на тот момент ещё не отменяло моего решения. Однако посмотреть на город, где один живёт, а другой похоронен, мне не мешало ничто. Всё равно одним из пунктов обязательных дел была встреча с сестрой в Белом городе, который мы строили в юности. Заехать к Ангелу было по пути...
Глава третья. ОЛОВЯННЫЙ, ДЕРЕВЯННЫЙ, СТЕКЛЯННЫЙ
Нет, мой Ангел, свидания на обратной дороге не будет.
Я проеду сквозь город, где похоронен отец, светлым днём, но буду спать. Поезд двадцать минут простоит у вокзала. Потом тронется, а я не проснусь. Во сне увижу всё это сверху: могилу моего отца, Ангела за рулём его серебристого джипа, проезжающего где-то недалеко от укачивающего меня поезда. Впрочем, во сне можно увидеть всё, что угодно... Но я не буду видеть, что угодно, я увижу это. Заказать сон? Легко.
Во сны можно ходить, как в стихи. Даже проще! Не ко всем стихам есть ключ, да и пространство внутри есть не у всех стихов. У многих всё снаружи - некуда войти. А сон всегда пространство. Если знаю расположение стен, дверей, окон, мебели, места, где спит человек, присниться просто. Однако не стоит этого делать. Я не люблю ходить в чужие сны. А в стихи - да, и это многое объясняет. Вот и сейчас нужно понять, насколько в мир, а он, как известно, - Текст, - вписываются мои новые стихи.
Я взяла с собой только фонарь. Уж он-то точно пригодится - в стихотворении ночь.
* * *
Под порог целомудренно-нежных стихов и в поток золотого их света положу сиротливую, злую любовь, - пусть дождётся тепла и привета. Скрипнет дверь, солнце вспыхнет в прохладной ночи, выйдет ангел с лицом, мне знакомым. Тс-с, любовь!.. затаись, уберись, промолчи! Он устал, он разнежен, он - дома. Дверь откроется шире, в проёме её - молодая мадонна с младенцем. Если будешь, подкидыш, стонать про своё, я тебя придушу - полотенцем!.. Да я знаю, что больно. Что сердце - в разлом. Но смотри, вон темнеет дорога. Вот по ней мы с тобою вдвоём и пойдём - под холодной звездой и под Богом.
Вернулась довольно скоро. Отряхивая капли дождя с капюшона, поставила фонарь на место. Он не пригодился: кислорода там, где побывала, не оказалось, и фонарь потух. Но я и в темноте видела, наощупь. Пространство внутри стихотворения было, в общем, небольшим. Дорога, о которой упоминалось - кольцевая, замыкалась сама на себе. Три звезды, семь бед, ни одного ответа. Какой-то дом, ставни прикрыты, в окнах темно. И тишина. Неживая. Ну, дождь, конечно, слегка шелестел. Тоска, в общем. Гиблое местечко. Так что это стихотворение не для мира сего.
Но интересно, что я видела чужие следы - возле болотца. Кто-то побывал здесь до меня.
* * *
На ландшафтах моих депрессивных стихов происходят какие-то сдвиги. Кто-то был без меня, не оставил следов, лишь вино и пол чёрствой ковриги. Вот круги на воде и засохший цветок, и встревоженной посвист синицы. Отхлебну из бутылки отравы глоток за боязнь увидать - и влюбиться. Он здесь был, он исчез, он растаял за миг, он узнал про меня слишком много. Он спешит восвояси, подняв воротник, он рукой мою душу потрогал. Я сама незакрытой оставила дверь после дней с грабежом и пожаром. Я поверила - больше не будет потерь, я уже навсегда... уезжала. Он здесь был, и забрал мою смерть у меня - это всё, что в запасе имела. Я сижу в темноте. Мне не надо огня. Я иного чего-то хотела?!..
По возвращении из города моей юности сплю третьи сутки. У меня температура. Явь отступила, живу снами, просыпаясь часто, но не вполне. Первый раз Ангел пришёл в сон не один. Мы должны идти. Но мне необходимо надеть на голову платок и повязать его так, чтобы два других под ним были не видны. Не получалось! Я стояла у зеркала и раз за разом терпела неудачу. Не ношу платки и не умею с ними справляться. А тут сразу три. Дело осложнялось тем, что время истекало! И вот, кажется, почти получилось. Осталось повязать третий. Но в последние секунды увидела: на нём такие крепкие узлы, что не развяжу и за полчаса. Поворачиваюсь к Ангелу и его спутнице, в глазах гаснет свет. Прислоняюсь спиной к стене и медленно съезжаю по ней на пол. Последняя мысль: я не успела справиться и потому умерла.
Думала, он больше не приснится. Но Ангел сидит на большом камне, улыбаясь, поднимается навстречу, как только выхожу в сон. И мы куда-то идём. Вот уже несколько дней. Я впереди, он на полшага сзади, но не слева, как положено мужчине, а справа, как положено правильному Ангелу. Выходит, из двоих я выбрала, кого следовало. Предоставляя выбор (ну а как без этого в нашей Вселенной!), отец просто соблюдал формальность. Он-то знал о моём методе отличать подлинное от муляжа.
В раннем детстве я разбивала куклам головы. Молотком. Хотела убедиться, что глаза у неё не настоящие, хотя хлопают ресницами... Внутри оказывался несложный механизм, и я безутешно рыдала - от разочарования. Не могла смириться с тем, что копия человека - неживая, ненастоящая. Занося молоток, знала: настоящая - увернётся, откатится, просто скажет: не смей! Но не даст разбить себя.
Теперь достаётся мужчинам. Один говорил: я сделаю для Вас всё, что хотите. Я отвечала: кто ж Вам даст сделать, что мы хотим? Ведь нам же надо наоборот. И по сказанному всё выходило как по писанному. А что поделать: из трёх эрогенных для женщины зон в мужчине - лоб, член и кошелёк ни одна сама по себе уже не представляет для меня ценности, да и в комплексе тоже, - без четвёртого: души. Пугливость - первый признак, что она бракованная. Мне достаточно фразы: 'Ты пугаешь меня своей откровенностью' - бац! - куклы больше нет.
- Я могу любой женщине обеспечить идеальный оргазм, - рекламирует другой. Куклы нет: жажду близости в идеальном оргазме не утолить.
Настоящее время в моей жизни - время, когда всё обретает свою настоящую цену. Если было бы иначе, я бы выбрала второго Ангела - и меня бы уже не было в живых.
В одно мгновение снова и ярко пережила то, как мы с Ангелом проехали мимо тюрьмы. Я не вполне узнала здание, возможно, это не оно... Но суть не в том. А в том, какой на могиле зэка ставят колышек. Деревянный - не оловянный, стеклянный... Он сгнивает лет эдак за... а далее в той же могиле хоронят другого. Я не найду могилы отца, то это место или нет.
Чьи это всхлипы - неужели мои?!..
Смотрела на колючую проволоку, на ворота и двери, на это небо - отец обязательно посмотрел на него!.. И не смерть в тот момент обнимала моё живое сердце, а боль. Если любишь человека, не можешь без него обойтись, ты плачешь о нём одинаково жарко, жив он или уже нет.
Речь о безразличии к смерти, которое вырастает во мне. Ах эти качели - меж миром живых и мёртвых... Мы, вообще-то, едем на встречу с Ахом. Эта встреча реальна. Мы, в отличие от отца, живы - и Ах, и Ангел, и я.
Как бьётся сердце! Я с трудом удерживаюсь, чтобы не обхватить грудную клетку руками, опасаясь за её целостность. Кажется, меня начало относить от пропасти. Но 'костлявая рука смерти' - не фигуральное выражение. Так запросто она не отпустит.
Глава четвёртая. ЖЕНЩИНА И АНГЕЛ
Привет, мой Ангел. Ты опять сидишь на этом большом, прогретом солнцем камне. Давно? Давно ты ждёшь меня? Заметь, не спрашиваю, знаешь ли ты, плотский, реальный о том, что находишься в моём сне. Все ответы получаю без вопросов. Если не задавать вопросы - ответы слышнее.
Надо дождаться безмолвного вопроса в его глазах: ну, чего ты стоишь, пора. Синий огонь опять обожжёт меня, но так надо. До спасения добирается тот, кто смотрит в глаза. В карете скорой помощи до операционного стола живым довозят того, кто смотрит в глаза другому человеку. Взгляд - протянутая нить между умирающим и жизнью. Пока она есть, ничего не потеряно.
Но смотреть в глаза Ангелу мне безумно трудно.
Он видит мои задние мысли. Хочу, чтобы Ангел обнял меня. Тот миг, когда проваливаешься в другое существо - разве можно испытать его с обыкновенным мужчиной? Разве станут две грудные клетки одной?.. А именно такого объятия я хочу.
Но с Ангелом нельзя никакого. Даже во сне. И я не хочу, чтобы Ангел знал об этом желании. Он невыносимо светел, он одновременно рядом и далеко.
Я привыкла потакать своим желаниям. Теперь осваиваю практику их умерщвления.
Опускаю глаза, и Ангел уже за моей спиной. Справа.
В какую сторону пойдём - важно не ошибиться. Если сделаю первый шаг не туда, он не пойдёт за мной. А я часто ошибаюсь. Приходится делать шаг назад - к себе, от которой необходимо уйти как можно быстрее и дальше.
Делаю шаг и ошибаюсь. Лучше бы я умерла! Но здесь нет моей смерти. Ангел пришёл в сон не для того, чтобы я умирала.
- Пожалей, пожалей меня!.. Ангел ты, или болван?..
Ангел подходит, и его небритая щека касается моей.
Короткий миг беспамятства на плече у Ангела.
Нужно думать только о том, куда идти. Но я думаю о разном. Более всего об Ангеле: он себе не принадлежит. И он Ангел. Если бы он не был Ангел, мы бы взялись за руки и сбежали! Но ему некуда бежать. И незачем. Он знает - Бог везде. И от него не сбежать. А потому надо идти. Просто идти, смотреть в затылок этому спотыкающемуся существу и думать о выходном. О выходном на даче у реки, с яблонями и лодкой.
Глава пятая. ПРОЩАНИЕ С АНГЕЛОМ
Я одна и вокруг пустыня.
Ещё недавно у меня был Ангел. Это он помог выйти из депрессии и суицидальных намерений - из безумия. Безумие отдельной строкой.
Сегодня Ангела нет. Его нет уже неделю. Камень, на котором он ждал меня каждую ночь во сне, пуст. Прикасаюсь рукой - он холоден.
Спасибо, Ангел. Я жива, готова действовать и уже не хочу умереть. Всё это сделал ты. Но, очевидно, не по своей воле - у тебя было такое задание. Иначе ты не покинул бы меня сейчас.
Это не упрёк. Если упрекать кого-то, то отца. Он вернулся, но ненадолго. Два дня маялся возле, его вздохи раздавались то из стены, то из середины стола, на котором стоит мой компьютер, и я понимала, - не находит способа действовать мне в помощь. Одно то, что отец больше не обходил предметы, как раньше, а останавливался, где придётся, говорило о многом. Но он был рядом, и я на что-то надеялась.
И вот тишина, да холодность камня, на котором меня обычно ждал Ангел.
Что делать?..
Честно говоря, знаю. Задание-заданием, а мы с Ангелом поладили. Но не позвоню: где ты, почему больше не приходишь в мои сны? Я жду у камня посреди пустыни...
Ответ был раньше моего вопроса: я перестаю быть Ангелом и превращаюсь в живое человеческое существо.
Это в корне меняет дело. Иметь дело с Ангелом и даже быть в него влюблённой - одно, и совсем другое дело, если он превращается в 'живое человеческое существо'.
Живое мужское существо боится Женщины. То есть, женщины-курицы, глуповатой и бессодержательной, не боится, но осознавшей себя - да. А я являюсь такой и потому знаю: нормальный мужчина сбежит при первом моём мыследвижении. Почему? Не знаю. Я безопасней курицы, потому что у меня есть чувство собственного достоинства, не позволяющее врать, хитрить, лазать по карманам. Но мужчины не боятся вранья, хитрости, возможных предательств. Они боятся женских мозгов. Вернее - не приемлют. Им комфортней с курицами.
То, что в итоге они начинают считать, что 'все бабы стервы', их ни в чём не убеждает.
Одним словом, если я имею дело с мужчиной, меня ждёт крах. Но если с Ангелом, - шанс перейти пустыню. Потому что Ангел не сбежит, снисходительно прощая моё состояние - ангелам по службе положено знать: любовь - фундамент всего, без неё рушится всё. И ничего не строится. Ну, - никак без неё! Особенно при переходе пустыни. Только даёт жизни непобедимость. Она укроет от повседневности. Она не отступит ни перед каким страхом.
'Этот текст - Действующий Источник', - написал Ангел прежде, чем исчезнуть...
Первая строка моего 'текста' приснилась в начале ночи. Боясь забыть, пронесла сквозь все сны, хотя это было сложно - строка нехорошо полыхала. Просыпалась, как всегда, раз по десять-двадцать с одной беспокойной мыслью: не забыть. Помнилось: строка как-то связана с Ангелом. Смутно догадывалась, текст сделает тайное явным, а дальше всё будет зависеть от умения развязывать узлы.
Я не знала, какой будет каждая следующая строка. Просто разбирала сухой почерневший валежник, завал за завалом. Работа, как любая работа руками, оставляла голову свободной для посторонних мыслей.
Иногда казалось: не справлюсь, не получится, но глаза боялись, а руки делали. Закончила. Симпатии написанное не внушало. Но, когда за сутки в стихах ничего не изменилось, и вокруг - тоже, - отправила Ангелу.
* * *
Пространство воспалённое и злое. Но я-то не внутри уже, - вовне: в стихах, в любви, в дороге и во сне. Не говорю сегодня: будь со мною, и даже справа, за моей спиною... Ты есть во мне, ты просто есть во мне. Мне не раба выдавливать по капле, а лишь гордыню дикую унять. Но если время повернулось вспять, пусть не умею ждать и догонять, пусть не могу не наступать на грабли, - любовь и жизнь - они мои опять: не в дар, не в долг - отцовский жест дающий. Я и взяла, как хлеб берут из рук. А кто ты мне: отец, любимый, друг?.. Ах, лишь одно я знаю о грядущем: поэт рождается не ради райской кущи, и столько горя в сердце и вокруг!.. И суть не в том, мы рядом иль не рядом, какая боль в мою ворвётся грудь, какая радость обернётся адом... Глядишь на мир небесной силы взглядом, и дай мне, Боже, глаз не отвернуть... пусть не сейчас, потом, когда-нибудь!..
Есть ли у существа, каким являюсь на настоящий момент, право на счастье? Стихи говорят о том, что даже право на взгляд я должна отрабатывать. Чёртова сила внутри, которую сдерживаю семью печатями от самой себя, - от себя - в первую очередь... внушает опасение.
Однажды двинула рюмку с водкой без прикосновения - не понимаю, как. Двое моих молодых приятелей и я сидели за столом. Они беседовали, а я крепко задумалась, уставившись в рюмку. Все три, налитые, стояли рядом на середине стола. И когда моя поползла от меня, удивилась; но не сильно почему-то. Через некоторое время сказала: посмотрите, детки... Я продолжала 'тяжело' смотреть на рюмку я не отрывала, и она продолжала медленно ползти...
Они смотрели округлившимися глазами: увидела, оторвав взгляд от рюмки. Тут же она и остановилась. Любопытно: об удивительном факте они не сказали ни слова... Помолчали и... продолжили свой разговор. Представителям нечитающего поколения 'Пепси' было просто нечего сказать об этом чуде... Мне тоже почему-то не хотелось заострять их внимание на произошедшем.
Знаю о таких вещах немного и не хочу знать больше. С чистой совестью разрешаю себе путешествовать в пространстве стихов. Лишь когда окна или двери в них нарисованные, это невозможно. А меня часто спрашивали, как я отличаю поэзию от пусть блестящей версификации. Да шкуркой, прежде всего. Доказательства приходят позже.
Я путешествую в нематериальном осторожно. После случая с рюмкой такое посыпалось, что избегаю концентрировать взгляд со всей тяжестью больших и грустных дум... Тогда и Ангел покинул меня. Без объяснений.
* * *
Надежда исчезла бесследно. А жизни оставшейся треть со мною... И я не уеду. Я буду на Волгу смотреть, деревья секатором править, костёр разжигая в саду, и сумерки ждать, и звезду... А ты не приснишься мне, да ведь? И я к тебе в снах не приду. А чем мои мысли заполнить, как сердца унять ломоту, мне небо подскажет и Волга. Я больше с ума не сойду.
.
У стихотворения есть ещё девять строк, но их нельзя материализовать. Иначе - сбудутся. Поэты про это знают.
А теперь сделаю тебе, читатель, подарок. В день, который сочтёшь важным, с утра, не произнеся ни звука: ни 'с добрым утром', ни 'как голова болит со вчерашнего', скажи вслух: 'Семь, семь, я хозяин всем'. Или '...я хозяйка всем'. И сбудется твоё желание. Только помни - произнести это можно раз в жизни. Произнесёшь второй - ничего не исполнится, а ты будешь наказан. Я знаю это заклинание уже четверть века, знакомая колдунья сделала мне такой подарок, когда я ещё не умела желать, как сейчас.
Сегодня утром я произнесла заклинание. Хотела, чтобы Ангел вернулся.
И Ангел вернулся. Он сказал: 'Знаешь, я и в человеческом обличье кое-что могу'. И улыбнулся.
За спиной у него уже не было крыльев.
Прощай, Ангел!
Глава шестая. ТЕПЕРЬ ЗА ВОЗДУХ ДЕРЖИСЬ
Прокуратура пахнет свежей краской. Следователь, получивший моё заявление, слишком молод: 'Как, как мы всё это докажем?!' - восклицает он.
- А мы не будем доказывать ВСЁ и СРАЗУ, - успокаиваю, - будем действовать поэтапно: сначала нужно провести экспертизу и доказать, что подписи поддельные, а ведомость фальшивая. Этого достаточно для возбуждения уголовного дела. К 303-й статье, за представление в суд фальшивых финансовых документов, со временем добавится 159-я: групповое мошенничество. Пока надо делать лишь то, что в наших силах, - добавляю, вспомнив слова Ангела. - А в остальном положимся на Всевышнего.
- Голову тебе теперь точно свернут, - сказал муж. - А хуже, если украдут ребёнка. Эти же слова он говорил почти год назад, когда подала заявление в суд.
Что делать, если дуэли в наше время... я бы, конечно, предпочла дуэль. Но у парня охранное предприятие 'О-ба!', а у меня даже берданки нет. И уж если 'свернут голову', так тому и быть. Тем более что самоубийством это не сочтут. Да, передо мной сейчас уже две дороги, но первую я всё ещё вижу ясно, и она мне желанна. А другая дорога... словно будят тебя поутру, а ты не хочешь, не хочешь просыпаться ни телом, ни душой, только головой знаешь, что надо.
Банк, в отличие от прокуратуры, благоухает отменным кофе. Но, может быть, деньги на судебную экспертизу, которые выслал старший сын, не понадобятся: в уголовном судопроизводстве её проводят за счёт государства... Новенькие баксы тоже пахнут, остро и резко - свежей краской, что снова напомнило прокуратуру. Однако уже иногда получается абстрагироваться...
Испытываю удовольствие от стука высоких каблучков над сухим асфальтом, от бабочек, порхающих над головой и думаю всякие благоглупости: бабочкам нравится запах моих духов - у этих дурочек хороший вкус. Бабочки порхают, смеются - они прекрасны! Они шепчут разное, но более всего это: 'Живи одним днём, живи одним днём, живи!'...
- А завтра, завтра? - спрашиваю я. Ах, они ничего не знают о завтра!
А я знаю: завтра буду перетряхивать комоды и шкафы, чистить мельхиор, мыть окна или потолки... 'Живите в доме, и не рухнет дом', а я покидаю его часто и надолго. По возвращении приходится прилагать усилия для восстановления разрушенного. Но поэтика Дома примиряет меня с его запущенностью, старая добрая поговорка 'в гостях хорошо, а дома лучше', работает, работаю и я, стараясь, как всегда, превратить Дом в своё лучшее стихотворение...
Я привожу его в порядок, чтобы снова оставить. В нём нет любви, а значит, нет свободы. Обрету ли я то и другое в дальней дороге?
Свобода дорожного платья одна только мне и знакома.