Старшийинспектор Энни Кэббот сочла большим позором, что ей пришлось провести один из самых прекрасных дней в году на месте преступления, особенно повешения. Она ненавидела виселицы. И в пятницу днем тоже.
Энни вместе с детективом-сержантом Уинсом Джекман отправили в Хиндсуэлл-Вудс, к югу от замка Иствейл, где несколько школьников, проводивших последний день каникул в полугодии, плескаясь в реке Суэйн, позвонили и сказали, что, по их мнению, они видели тело.
Река здесь текла быстро, широкая и мелкая, цвета только что откачанного пива, пенясь у замшелых камней. Вдоль тропинки вдоль реки росли деревья, в основном ясень, ольха и вяз, их листья были бледно-, почти прозрачно-зеленого цвета, трепещущие на слабом ветерке. Воздух наполнился ароматом дикого чеснока, над водой вились стаи мошек, а на другом берегу луга были полны лютиков, шиповника и клюквенника. Тевиты щебетали и порхали взад-вперед, нервничая из-за того, что люди посягают на их наземные гнезда. По небу проплыло несколько пушистых облаков.
Четверо школьников, всем лет по десять-одиннадцать, сидели, сгорбившись, на валунах у воды, завернувшись в полотенца или влажные футболки, полоски бледной кожи, белой, как рубец, торчали то тут,то там, весь дух их радостной игры был подавлен. Они рассказали полиции, что один из них погнался за другим с тропинки в лес над рекой, и они наткнулись на тело, свисающее с одного из немногих дубов, которые все еще росли там. У них были мобильные телефоны, поэтому один из них набрал 999, и они ждали на берегу реки. Когда полицейские патрульные и бригада скорой помощи прибыли и осмотрели тело, они согласились, что ничего не могут сделать, поэтому они остались далеко позади и связались по рации с тяжелой бригадой. Теперь работа Энни заключалась в том, чтобы оценить ситуацию и решить, какие действия следует предпринять.
Энни оставила Уинсом брать показания у детей и последовала за патрульным офицером вверх по склону в лес. Сквозь деревья слева от себя она могла видеть руины замка Иствейл высоко на холме. Вскоре, прямо над холмом, она мельком увидела фигуру, висящую на длинной желтой бельевой веревке на низком суку впереди нее, ее ноги были примерно в восемнадцати дюймах от земли. Оно составляло разительный контраст со светло-зеленым цветом леса, потому что оно – Энни пока не могла сказать, была ли это фигура мужчины или женщины – было одето в оранжевую рубашку и черные брюки.
Дерево было старым дубом с корявым, толстым стволом и узловатыми ветвями, и оно стояло одиноко в небольшой рощице. Энни замечала это раньше, во время своих прогулок по лесу, где дубов было так мало, что они выделялись. Она даже сделала пару набросков этой сцены, но так и не перевела их в полноценную картину.
Полицейские в форме оцепили лентой территорию вокруг дерева, вход в которую будет строго ограничен. “Я полагаю, вы проверили наличие каких-либо признаков жизни?” - Спросила Энни молодого констебля, пробиравшегося через подлесок рядом с ней.
“Парамедик сделал, мэм”, - ответил он. “Как мог, не нарушая картину”. Он сделал паузу. “Но тебе не обязательно подходить так близко, чтобы увидеть, что он мертв”.
Значит, мужчина. Энни нырнула под полицейскую ленту и медленно двинулась вперед. Под ее ногами хрустели ветки и прошелестели листья прошлой осени. Она не хотела подходить так близко, чтобы не уничтожить или не загрязнить какие-либо важные улики, но ей нужно было более четкое представление о том, с чем она имеет дело. Когда она остановилась примерно в десяти футах от нее, то услышала, как где-то поблизости посвистывает золотистая ржанка. Дальше, в сторону вересковой пустоши, кроншнеп издал свой скорбный клич. Подойдя ближе, Энни почувствовала, как офицер тяжело дышит позади нее после их рысцой подъема на холм, и почувствовала легчайший ветерок, колышущий листья, слишком свежие и влажные, чтобы шелестеть.
Затем наступила абсолютная неподвижность тела.
Энни могла сама убедиться, что теперь он мужчина. Его голова была тщательно выбрита, а те волосы, что остались, были выкрашены в светлый цвет. Он не извивался на конце веревки, как это делают трупы в фильмах, а висел тяжело и безмолвно, как скала, на натянутой желтой бельевой веревке, которая почти врезалась в мертвенно-бледную кожу его шеи, теперь на дюйм или два длиннее, чем была изначально. Его губы и уши посинели от цианоза. Лопнувшие капилляры усеивали его выпученные глаза, из-за чего они казались красными с того места, где стояла Энни. Она предположила, что его возраст где-то между сорока и сорока пятью, но это была лишь приблизительная оценка. Его ногти были обкусаны или коротко подстрижены, и там она тоже заметила синюшность. Также казалось, что на нем было много крови для повешенной жертвы.
Энни знала, что большинство повешений были самоубийствами, а не убийствами, по той очевидной причине, что очень трудно повесить человека, пока он еще жив и брыкается. Если, конечно, это не было делом рук толпы линчевателей или его предварительно не накачали наркотиками.
Если это было самоубийство, почему жертва выбрала именно это место, чтобы покончить с собой? Энни задумалась. Это дерево? Вызывало ли оно у него сильные личные ассоциации или это просто было удобно? Осознавал ли он когда-нибудь, что дети могут найти его, и какой эффект может оказать на них вид его тела? Скорее всего, нет, предположила она. Когда ты так близок ко всему этому, ты мало думаешь о других. Самоубийство - это высший акт эгоизма.
Энни знала, что ей нужно, чтобы полицейские с места преступления прибыли сюда как можно скорее. Это была подозрительная смерть, и ей было бы гораздо лучше принять все меры предосторожности, чем прийти к поспешному выводу, что ничего особенного предпринимать не нужно. Она достала свой мобильный и позвонила Стефану Новаку, менеджеру с места преступления, который попросил ее подождать и сказал, что соберет свою команду. Затем она оставила сообщение детективу-суперинтенданту Кэтрин Жервез, которая была на совещании в окружном управлении в Норталлертоне. Было еще слишком рано определять уровень расследования, но супермену нужно было знать, что происходит.
Затем был Бэнкс – старший детектив-инспектор Алан Бэнкс, ее непосредственный начальник, – который обычно был старшим офицером по расследованию чего-то столь серьезного, как это. Должна ли она позвонить ему? Он рано уехал на выходные, отправившись тем утром в Лондон, чтобы погостить у своей девушки. Энни не могла жаловаться. Из-за него у Бэнкс было много свободного времени, а сама она недавно вернулась из двухнедельного пребывания у своего отца в Сент-Айвсе, где в основном рисовала и бездельничала на пляже, восстанавливая силы после травмирующего периода в своей жизни.
В конце концов она решила, что Бэнкс может подождать. Пришло время вернуться к реке и посмотреть, что Уинсом узнала от детей. Бедняги, подумала Энни, спускаясь по склону вслед за патрульным офицером, раскинув руки, чтобы сохранить равновесие. С другой стороны, дети были стойкими, и когда они возвращались в школу в понедельник утром, им было что рассказать своим товарищам. Она задавалась вопросом, раздают ли учителя английского языка по-прежнему задания на тему “чем я занималась на каникулах”. Если бы они это сделали, их ждал бы большой сюрприз.
После того, как школьников отправили домой к родителям, а полицейских в форме отправили на автостоянку за рекой посмотреть, не оставила ли жертва там свою машину, Энни прислонилась к дереву в дружеской тишине с Уинсом и наблюдала, как криминалисты вместе с полицейским хирургом доктором Бернсом и фотографом места преступления Питером Дарби работают на месте преступления в своих одноразовых белых комбинезонах. Когда они закончили фотографировать и осматривать тело на месте, они разрезали его, стараясь сохранить узел, и уложили на носилки, которые предоставил офицер коронера.
Было что-то неестественное во всей этой нездоровой активности в такой прекрасный день, подумала Энни, как будто это было просто какое-то упражнение или тренировочная пробежка. Но человек был мертв ; это все, что она знала. Мысленно благословляя себя, она поняла, что им удалось зайти так далеко без репортеров или телекамер.
Дети многого не знали. Пожалуй, единственной интересной информацией, которую Уинсом почерпнула от них, было то, что, когда они впервые приблизились к отмелям вдоль прибрежной тропинки из Иствейла примерно в час дня, сразу после обеда, один из них преследовал другого вверх по склону, и не было никаких признаков повешенного человека. Было 3:17, когда был зарегистрирован звонок 999, что давало интервал чуть более двух часов. Если повезет, криминалисты и доктор Гленденнинг, патологоанатом из Министерства внутренних дел, довольно быстро установит причину смерти, и ей не придется смотреть, как ее выходные идут насмарку, как это было много раз в прошлом.
Не то чтобы у нее были какие-то грандиозные планы, просто уборка дома, стирка, обед со старым коллегой со станции Харксайд в субботу. Но за последние пару месяцев Энни начала лучше контролировать свою жизнь и ценила часы, проведенные в одиночестве. Она перестала пить и начала больше заниматься спортом, даже зашла так далеко, что записалась в фитнес-центр Eastvale. Она также проводила больше времени дома, занимаясь йогой и медитацией, и благодаря всему этому чувствовала себя намного лучше.
Инспектор Стефан Новак снял маску и защитные очки, нырнул под ленту и направился к Энни и Уинсом по ступенчатым плитам, которые теперь обозначали общий путь подхода к месту происшествия и обратно. Его походка была неторопливой, но так было всегда. Энни была рада, что он наконец получил повышение до детектива-инспектора и был назначен управляющим на месте преступления. Иногда вторжение в полицейскую работу бизнес-терминологии делало ее циничной – казалось, в наши дни это все менеджеры, исполнительные директора и заявления о видении, – но она должна была признать, что место преступления в некотором смысле немного похоже на бизнес, и им действительно нужно было тщательно управлять.
Уинсом присвистнула: “Кто ты?”
Новак закатил глаза и проигнорировал ее. “Тебе повезло”, - сказал он.
“Самоубийство?”
“Вскрытие должно подтвердить наши выводы, но из того, что мы с доктором Бернсом видели, единственная рана на его горле была нанесена веревкой, и она была именно в том месте, где вы ожидаете ее найти. Конечно, нельзя сказать, что он не был отравлен первым, и мы, конечно, запросим полное токсикологическое заключение, но на теле нет видимых признаков серьезной физической травмы, кроме тех, которые могут быть связаны с повешением. Я так понимаю, доктор Гленденнинг вернулся к работе?”
“Да”, - сказала Энни. “Он вернулся. Что насчет всей этой крови, если это было именно так?”
“Так и было. Мы, конечно, взяли образцы. Единственное, что...” Новак нахмурился.
“Да?”
“Это могло произойти из-за поверхностных царапин, которые он получил, когда взбирался на дерево – кстати, у нас есть множество свидетельств на земле и коре, что он сделал это в одиночку, без помощи толпы линчевателей, – но крови гораздо больше, чем я ожидал от нескольких царапин. Мы можем печатать довольно быстро, даже в эти выходные, но, как вы знаете, анализ ДНК и токсикологии занимает гораздо больше времени ”.
“Как только сможешь”, - сказала Энни. “Веревка?”
“Дешевая нейлоновая веревка для стирки, такую можно купить практически где угодно”.
“А узел?”
“Идеально соответствует типу узла, который может завязать потенциальный самоубийца. Вряд ли это узел палача. Тебе даже не обязательно быть бойскаутом. Кстати, они были на левой стороне, что указывает на левшу, и учитывая, что он носил наручные часы на правой руке…Я бы сказал, что все имеющиеся у нас здесь признаки указывают на самоубийство через повешение ”.
“Есть какие-нибудь идеи, кто это был, имя, адрес?”
“Нет”, - сказал Новак. “У него не было с собой бумажника”.
“Ключи?”
“Нет. Я предполагаю, что он поехал сюда и оставил их в своей машине, возможно, в своей куртке. Они бы ему больше не понадобились, не так ли?”
“Полагаю, что нет”, - сказала Энни. “Нам придется выяснить, кто его ближайшие родственники. Есть какие-нибудь признаки предсмертной записки?”
“Не на нем и не рядом с ним, нет. Опять же, возможно, он что-то забыл в машине”.
“Мы проверим, когда найдем это. Я также хотел бы знать, каковы были его передвижения сегодня днем. Насколько нам известно, он покончил с собой где-то между часом и тремя. Самоубийство или нет, есть несколько пробелов, которые мы должны попытаться заполнить, прежде чем отправимся домой. Больше всего нам нужно знать, кем он был ”.
“Это просто”, - сказал один из криминалистов, гражданский эксперт по почвам по имени Тим Мэллори.
Энни не заметила, как он подошел к ним сзади. “Это?” - спросила она.
“Конечно. Я не знаю его второго имени, но все звали его Марк”.
“Все?”
“В театре Иствейл. Именно там он работал. Вы знаете, отреставрированный георгианский театр на Маркет-стрит”.
“Я знаю, что ты имеешь в виду”, - сказала Энни. В течение многих лет местные любительские драматические и оперные общества ставили своих Теренсов Раттиганов или Гилбертов и Салливанов в Общественном центре и в различных церковных залах по всему Дейлу, но городской совет, которому помог лотерейный грант Совета искусств и частное финансирование местных предприятий, недавно отреставрировал старый театр в георгианском стиле, который использовался как склад ковров, а затем долгие годы находился в аварийном состоянии. Последние полтора года это место было центром всех театральных начинаний в городе, наряду со случайными концертами народной или камерной музыки. “Ты уверен, что это он?” - спросила она.
“Несомненно”, - сказал Мэллори.
“Что он там делал?”
“Он имел какое-то отношение к реквизиту и декорациям, что-то в этом роде. Закулисные штучки. Жена - член любительского оперного общества”, - добавил Мэллори. “Вот откуда я знаю”.
“Знаешь что-нибудь еще о нем?”
“Нет, не совсем”. Мэллори взмахнул запястьем. “За исключением того, что он, можно сказать, немного броский”.
“Он гей?”
“Он не скрывал этого. Это довольно общеизвестно в этом месте”.
“Знаешь, где он жил?”
“Нет, но кто-нибудь из театральной публики захотел бы”.
“Есть семья?”
“Понятия не имею”.
“Я не думаю, что ты знаешь, на какой машине он ездит, не так ли?”
“Прости”.
“Хорошо. Спасибо”. То, что сказали ей Мэллори и Новак, безусловно, должно значительно облегчить ее работу. Теперь она начинала верить, что они с Уинсом смогут вернуться домой до наступления темноты. Она толкнула Уинсом локтем. “Пойдем, пойдем в театр”, - сказала она. “Мы больше ничего не можем здесь сделать”.
Как раз в этот момент по дорожке, запыхавшись, пробежал молодой констебль. “Извините, мэм, но мы думаем, что нашли машину. Хотите взглянуть на нее сейчас?”
Машина была темно-зеленой Toyota, еще более ранней модели, чем старая фиолетовая Astra Энни, и она определенно знавала лучшие дни. Он стоял на покрытой гудроном парковке рядом со стоянкой для караванов, между рекой и главной дорогой Суэйнсдейл. На автостоянке было всего три других автомобиля, поэтому полицейские так быстро их нашли. Конечно, они еще не могли быть уверены, что это принадлежало жертве, но как только Энни увидела "Джека в коробке" с облупившейся краской и подставку для зонта в виде слоновьей ноги на заднем сиденье, она сразу подумала о театральном реквизите.
И водительская дверь была не заперта, ключ в замке зажигания, что и привлекло внимание полицейских в форме. Внутри царил беспорядок, но это был всего лишь тот беспорядок, который человек устраивает в своей машине, что Энни вполне могла засвидетельствовать. Карты, квитанции на бензин, обертки от конфет и футляры для компакт-дисков были разбросаны по пассажирскому сиденью. Энни заметила, что компакт-диски в основном были оперными, что Бэнкс оценил бы по достоинству. На заднем сиденье, вместе с реквизитом, лежали сломанный стеклоочиститель, нераспечатанный пакет свиных обрезков и рулон пищевой пленки. Там же была черная ветровка на молнии.
Энни нашла бумажник жертвы в боковом кармане ветровки вместе со связкой ключей. У него было сорок пять фунтов банкнотами, кредитные и дебетовые карточки на имя Марка Г. Хардкасла, пара визитных карточек местных краснодеревщиков и театральных поставщиков, водительские права с фотографией и адресом недалеко от центра города, а также дата рождения, по которой ему было сорок шесть. Насколько Энни могла видеть, предсмертной записки не было. Она снова порылась в бумажнике, затем просмотрела кучу вещей на пассажирском сиденье и на полу, под сиденьями. Ничего. Затем она проверила багажник и нашла только большую картонную коробку, полную старых журналов и газет для вторичной переработки, спущенное запасное колесо и несколько пластиковых контейнеров с антифриз и жидкостью для мытья окон.
Энни глубоко вдохнула свежий воздух.
“Что-нибудь?” Спросила Уинсом.
“Ты думаешь, у него просто случайно оказалась с собой веревка для белья?”
“Маловероятно”, - ответила Уинсом. Она мотнула головой в сторону машины. “Но просто посмотри на некоторые другие вещи, которые у него там были. Кто знает? Может быть, это был театральный реквизит”.
“Совершенно верно. В любом случае, я подумал, что там может быть квитанция. Очевидно, что если бы он планировал повеситься, и у него не было бы веревки, удобно припрятанной в машине, ему пришлось бы купить какую-нибудь, не так ли? Мы попросим Гарри Поттера проверить местные магазины. Это не должно быть слишком сложно отследить ”. Энни показала Уинсом горсть чеков из бумажника Хардкасла. “Три из них из Лондона – Waterstone's, HMV и ресторан Zizzi's. Все датированы прошлой средой. Есть также квитанция на бензин со станции техобслуживания M1 в Уотфорд Гэп, датированная утром четверга ”.
Энни оглянулась на машину, затем через реку на лес. “Я думаю, нам лучше навести справки в театре, есть ли там кто-нибудь в это время дня”, - сказала она. “Но теперь, когда у нас есть его адрес, мы должны сначала позвонить ему домой. Не дай Бог, там его кто-нибудь ждет”.
Бранвелл-Корт ответвляется от Маркет-стрит всего в сотне ярдов или около того к югу от площади. Широкая, мощеная улица, обсаженная платанами с обеих сторон, главными достопримечательностями которой являются паб под названием "Петух и бык" и римско-католическая церковь. Дома, одни из старейших в Иствейле, построены из выветрившегося известняка с крышами из плитняка, они расположены вплотную друг к другу, но сильно различаются по ширине и высоте, часто между ними проложены канавы. Многие из них были отремонтированы и разделены на квартиры.
У двадцать шестого номера была фиолетовая дверь с именем МАРК Г. ХАРДКАСЛ, выгравированным на латунной табличке рядом с дверным звонком на верхний этаж. На всякий случай, если кто-то был дома, Энни позвонила. Она могла слышать эхо звука внутри здания, но ничего больше. Никто не спускался по лестнице.
Энни попробовала ключи, которые достала из кармана ветровки Марка Хардкасла. Третий подошел, позволив им пройти в побеленный холл, ведущий к неровной деревянной лестнице. На одном из крючков за дверью висел плащ. На полу было разбросано несколько писем. Энни подобрала их, чтобы рассмотреть позже, затем поднялась по узкой скрипучей лестнице, Уинсом следовала за ней.
Квартира, когда-то занимавшая верхний этаж небольшого коттеджа, была крошечной. В гостиной едва хватало места для телевизора и дивана, а обеденная зона представляла собой узкий проход со столом и четырьмя стульями между гостиной и кухней, которая представляла собой всего лишь несколько футов покрытого линолеумом пола, окруженного столешницей, высоким шкафом для хранения вещей, духовкой и холодильником. Туалет находился за кухней, своего рода капсула, прикрепленная к задней стене здания. Лестница вела из обеденной зоны на переоборудованный чердак с двуспальной кроватью в центре вызывающей клаустрофобию перевернутой буквы V из деревянных балок. Энни взобралась наверх. Там едва хватало места для прикроватной тумбочки и комода. Очень причудливо, подумала она, но почти непригодно для жилья. По сравнению с этим ее маленький коттедж в Харксайде казался Хэрвуд-хаусом.
“Странное место для жизни, не правда ли?” - сказала Уинсом, догнав ее на чердаке, где она стояла, склонив голову и плечи, не из почтения, а потому, что ее рост превышал шесть футов, и она никак не могла стоять прямо там.
“Определенно бижу”.
“По крайней мере, дома его никто не ждет”.
“Сомневаюсь, что там нашлось бы место”, - сказала Энни.
На кровати кто-то спал, пуховое одеяло с цветочным рисунком сдвинуто набок, подушки использованы, но невозможно было сказать, один или два человека лежали там. Уинсом проверила ящики комода и нашла только носки, нижнее белье и несколько сложенных футболок. На прикроватном столике рядом с настольной лампой лежал потрепанный томик Теннесси Уильямса "Пингвин играет".
Снова спустившись вниз, они проверили кухонные шкафы, в которых стояло несколько кастрюль и сковородок, банки с грибным супом, лососем и тунцом, а также различные приправы. В холодильнике было несколько увядших листьев салата, почти пустая баночка "Флоры", немного нарезанной в вафлях ветчины с датой продажи 21 мая и наполовину полная упаковка полуобезжиренного молока. В морозилке лежали два котлеты из курицы по-киевски с маслом и чесноком и пицца "Маргарита", запеченная в косточках. На крошечном буфете в обеденной зоне стояли ножи, вилки и ложки, а также набор простых белых тарелок и мисок. На нем стояли три бутылки вина по выгодной цене и подборка кулинарных книг. Полбуханки черствых хови почти заполнили хлебницу.
В гостиной не было семейных фотографий на каминной полке, и уж точно не было удобной предсмертной записки, прислоненной к латунным часам. В книжном шкафу рядом с телевизором стояли несколько популярных книг в мягкой обложке, французско–английский словарь, несколько исторических книг о костюмах и дешевое полное собрание сочинений Шекспира. Несколько DVD–дисков, принадлежавших Марку Хардкаслу, были посвящены телевизионным комедиям и драмам - шоу Кэтрин Тейт, что смотрят Митчелл и Уэбб, Доктор Кто и Жизнь на Марсе. Было также несколько фильмов “Carry On” и несколько старых вестернов Джона Уэйна. На компакт-дисках были в основном оперы и музыкальные шоу: в Южной части Тихого океана, Чикаго, Оклахоме. Поиск за диванными подушками дал двадцатипенсовую монету и белую пуговицу. Над камином висел старый плакат репертуарной постановки "Оглянись в гневе" в Сток-он-Тренте, с именем Марка Хардкасла, указанным в титрах на сцене.
Энни просмотрела письма, которые оставила на кофейном столике. Самое старое было отправлено на прошлой неделе, и в нем были либо счета за коммунальные услуги, либо специальные предложения. И все же, подумала Энни, это неудивительно. Со времен электронной почты написание писем стало умирающим искусством. Люди просто больше не писали друг другу. Она вспомнила подругу по переписке, которая когда-то была у нее в Австралии, когда она была совсем маленькой, и как это было волнующе - получать авиапочтой письма со штемпелем СИДНЕЯ и экзотическими марками и читать все о пляже Бонди и Скале. Она задавалась вопросом, есть ли у людей в наши дни друзья по переписке. Ей было интересно, чем сейчас занимается ее друг.
“Что ты думаешь?” Спросила Уинсом.
“Здесь нет ничего действительно личного, ты заметил?” Сказала Энни. “Ни адресной книги, ни дневника. Даже компьютера или телефона нет. Как будто он жил здесь неполный рабочий день, или он прожил здесь только часть своей жизни ”.
“Может быть, он так и сделал”, - предположила Уинсом.
“Тогда давай посмотрим, сможем ли мы выяснить, где он жил до конца”, - сказала Энни. “Не хочешь сходить в театр?”
Театр Иствейла был шедевром реставрации, подумала Энни, и ему удалось вместить многое в двухэтажное здание шириной не более сорока футов. Очевидно, что его первоначальные посетители не особо заботились о винных барах и кафе, поэтому их пристроили сбоку от первоначального здания из того же камня и с тем же дизайном. Только большие, длинные окна из зеркального стекла на пристройке изогнулись в сторону более современного стиля. У входа висели плакаты к главной постановке, которая сейчас идет, - версии Отелло, поставленной Иствейлским любительским драматическим обществом.
Фойе было гораздо оживленнее, чем она могла себе представить в это время дня, главным образом потому, что только что закончился детский утренник "Каламити Джейн", поставленный Любительским оперным обществом. Энни и Уинсом сначала зашли в кассу, где сидела чрезмерно накрашенная женщина и разговаривала по мобильному телефону.
Они показали свои удостоверения. “Извините”, - сказала Энни. “Управляющий здесь?”
Женщина прижала телефон к своей пышной груди и спросила: “Менеджер? Ты имеешь в виду менеджера сцены, дорогуша?”
“Я имею в виду ответственного человека”, - сказала Энни.
Банда детей промчалась мимо, распевая “The Deadwood Stage” и притворяясь, что стреляют друг в друга. Они чуть не сбили Энни с ног. Один из них извинился, отступая, но остальные просто побежали дальше, как будто даже не заметили ее. Один из них свистнул Уинсом.
Женщина в кассе улыбнулась. “Дети”, - сказала она. “Вы бы видели, какую работу приходится выполнять нашему персоналу по уборке после этих показов. Жевательная резинка, липкие обертки от конфет, разлитая кока-кола. Ты называешь это ”.
Это звучало как местная забегаловка, в которую Энни обычно ходила со своим парнем в Сент-Айвсе. “Менеджер?” Спросила Энни.
Женщина извинилась, несколько мгновений говорила по мобильному телефону, затем закончила разговор. “На самом деле его нет”, - сказала она. “Я имею в виду, я полагаю, что есть режиссер-постановщик, но он не совсем –”
“Как насчет кого-нибудь, кто работает с реквизитом, декорациями?”
“А, это, должно быть, Вернон Росс. Он отвечает за все технические вопросы”. Женщина покосилась на Энни. “В чем дело?”
“Пожалуйста?” - спросила Энни. “Мы спешим”.
“А остальные из нас нет? Я здесь с тех пор, как–”
“Если ты просто укажешь нам правильное направление, ты можешь идти домой”, - сказала Уинсом, улыбаясь.
“Да, хорошо...” Женщина нахмурилась, глядя на Уинсом, и кивнула в сторону входа в театр. “Если вы пройдете через эти двери по проходу к сцене, вы должны найти Вернона. Если его там нет, пройдите в одну из дверей рядом с ней. Они будут убираться, готовясь к сегодняшнему вечеру ”.
“Хорошо. Спасибо”, - сказала Энни.
Они прошли через двойные двери. Оба партера и круг были оборудованы отреставрированными деревянными скамейками, тесными, как скамьи. Рядом со сценой также было несколько лож для высокопоставленных лиц. Возможно, было бы лучше, если бы реставраторы модернизировали интерьер, подумала Энни, хотя она понимала, почему они хотели сохранить аутентичный грузинский стиль. Но сиденья были жесткими и неудобными. Однажды она смотрела там представление Микадо, это был ее единственный визит, вскоре после торжественного открытия. Мэр большую часть вечера выглядел несчастным в своей ложе, постоянно ерзал на стуле, его жена сердито смотрела на него, а у Энни целую неделю болели зад и спина. Она знала, что Бэнкс водил Софию туда на концерты Кэтрин Тикелл, Кейт Расби и Элизы Карти, хотя Энни поняла, что Софии на самом деле не нравится народная музыка, но он не жаловался. Без сомнения, его задница парила в футе над твердой поверхностью на подушке блаженства. Любовь.
В доме горел свет, и группа людей в джинсах и старых футболках таскала предметы мебели и меняла декорации. Молодая женщина оглянулась, когда подошли Энни и Уинсом.
“Представление окончено”, - сказала она. “Извините. Мы закрыты”.
“Я знаю”, - сказала Энни. “Я бы хотела поговорить с Верноном Россом”.
Мужчина спустился со сцены и направился к ней. У него были вьющиеся седые волосы старше остальных и красный цвет лица, как будто он перенапрягся. На нем был комбинезон цвета хаки и клетчатая рабочая рубашка с закатанными рукавами. На его волосатых предплечьях виднелись порезы. “Я Вернон Росс”, - сказал он, протягивая руку им обоим по очереди. “Чем я могу вам помочь?”
Молодая женщина вернулась к своим обязанностям, время от времени оглядываясь назад. Энни могла сказать, что ее уши были хорошо настроены на происходящее. Она пожала руку Вернону Россу. “Детектив-инспектор Энни Кэббот и сержант Уинсом Джекман, отдел особо тяжких преступлений Западного округа”.
Росс нахмурился. “Что ж, это довольно многословно”, - сказал он. “Но, насколько мне известно, у нас здесь не было никаких серьезных преступлений”.
“Нет”, - сказала Энни с улыбкой. “По крайней мере, мы надеемся, что нет”.
“Тогда в чем же дело?”
“Вы были другом Марка Хардкасла?”
“Был я? Мы все такие. ДА. Почему?” Его лоб нахмурился. “В чем дело? Что-то случилось с Марком?" Произошел несчастный случай?”
Энни осознала, что работа на сцене и вокруг нее прекратилась. Люди ставили стулья, тарелки, столы или что там у них было, садились на край и смотрели на нее и Росса. Уинсом достала свой блокнот. “Ты случайно не знаешь, есть ли у него ближайшие родственники?” Спросила Энни.