Росс Кейт : другие произведения.

Разбитый сосуд

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Разбитый сосуд
  Примечание автора
  Глава 1. Как карта ляжет
  Глава 2. Платки
  Глава 3. Лекарство от скуки
  Глава 4. Достопочтенный Чарльз
  Глава 5. Как обхитрить дракона
  Глава 6. Воздаяние за грехи
  Глава 7. Мистер Харкурт унимает бурю
  Глава 8. Буря поднимается вновь
  Глава 9. Капиталовложение мистера Дигби
  Глава 10. Терзания
  Глава 11. Салли становится хорьком
  Глава 12. Трио подозреваемых
  Глава 13. Полночная встреча
  Глава 14. Сестра, мышь и слуга
  Глава 15. Если же правый глаз твой соблазняет тебя…[39]
  Глава 16. Жених мисс Грэнтем
  Глава 17. Литера «Р»
  Глава 18. Мне отмщение[50]
  Глава 19. Мистер Фиске в осаде
  Глава 20. Между друзьями
  Глава 21. «Смит и Компания» ночью
  Глава 22. «Смит и Компания» днём
  Глава 23. Доставка чайной чашки
  Глава 24. Лучшие планы
  Глава 25. Побелка
  Глава 26. Кровь не водица
  Глава 27. Дело для Боу-стрит
  Глава 28. Шотландские законы
  Глава 29. Цена слабости
  Глава 30. Расставания
  Примечание о «ты» и «вы» для тех, кому интересно
  notes
  1
  2
  3
  4
  5
  6
  7
  8
  9
  10
  11
  12
  13
  14
  15
  16
  17
  18
  19
  20
  21
  22
  23
  24
  25
  26
  27
  28
  29
  30
  31
  32
  33
  34
  35
  36
  37
  38
  39
  40
  41
  42
  43
  44
  45
  46
  47
  48
  49
  50
  51
  52
  53
  54
  55
  56
  57
  58
  59
  60
  61
  62
  63
  64
  65
  66
  67
  68
  69
  70
  71
  72
  73
  74
  75
  76
  77
  78
  79
  
  Разбитый сосуд
  
  
  
  
  Дане Янг, что сильно преуменьшает свои способности критика
  
  
  
  Расследования Джулиана Кестреля – 2
  
  Переводчик: Широхов С. П.
  
  Версия: 1.02
  «Разбитый сосуд» – второй роман Кейт Росс о Джулиане Кестреле — детективе-любителе, столь же неотразимом как лорд Питер Уимзи и столь же исторически аутентичном как брат Кадфаэль. На сей раз в руки Кестреля и его слуги — бывшего карманника Брокера — попадает туманное свидетельство преступления, расследуя которое они будут искать улики повсюду — от роскошных лондонских гостиных до мрачного приюта для падших женщин.
  
  Примечание автора
  
  
  Главный судья с Боу-стрит, сэр Ричард Бирни – единственное историческое лицо, что встречается в романе; все остальные герои – вымышленные. Старк-стрит – также вымышленное место, но остальные поименованные улицы – настоящие.
  Я хотела бы поблагодарить Ричарда Шарпа и Кена Стоуна из Скотланд-ярдского музея столичной полиции за немалую помощь в моих изысканиях. Также я хочу принести благодарности Эдварду А. Россу, Луи А. Родригесу, Марку Дж. Поэрио, Марку Л. Левину, Кристине Уорд и Элу Силверману[1] за помощь, советы и моральную поддержку.
  
  Глава 1. Как карта ляжет
  
  
  Мужчина шагал по мостовой, сложив руки за спиной и опустив глаза к земле. Вокруг бурлил ночной Хеймаркет. Из окон кофеен подмигивал свет. Из пабов доносились смех, пение и громкая ругань. По улице колесили экипажи, перегораживая друг другу проезд, отчего между возницами начинались состязания в сквернословии. Уличные разносчики продавали фрукты, орехи, устриц и имбирные пряники, а с маленьких переносных печей торговали горячими пирогами с почками. На одном углу играл оркестр из одного человека, на другом в свете уличных фонарей выступал кукольный театр. Вокруг зрителей крутились оборвыши, высматривая, что бы такого стянуть.
  Мужчина брёл по улице, вздрагивая всякий раз, когда хриплый голос зазывалы пытался завлечь его посмотреть представление или зайти в лавку. Счастья попытали и кричаще одетые девицы, но незнакомец лишь потряс головой и заспешил дальше.
  Салли глядела на приближающегося мужчину, нисколько не смущенная неудачей, что потерпели другие девушки. Ей нравились именно такие клиенты – средних лет, респектабельные, робкие. Такие обычно чистоплотны, часто бывают благодарны и честны. Конечно, как карта ляжет – никогда нельзя быть уверенным в том, кого подцепляешь на улице. Но этот выглядит вполне добропорядочным. Салли гадала, что такой тип вообще забыл на Хеймаркете в это время суток.
  Она подождала под фонарём, пока незнакомец не подошёл поближе, а потом вышла и встала прямо перед мужчиной, вынудив его остановиться и посмотреть на неё в тусклом, желтоватом свете. Расстёгнутый плащ Салли позволял видеть её любимое платье из красного турецкого шёлка. Оно было не таким чистым как прежде, и слишком уж тонким для этого октябрьского вечера, зато подчёркивало все достоинства её фигуры – Салли была маленькой и худой, но с приятными округлостями в нужных местах.
  - Добрый вечер, милый, – она озарила незнакомца озорной чувственной улыбкой, в которой читалось явное «заплати и делай всё, что хочешь». – Наработался сегодня в своей лавке?
  - Откуда ты узнала, что я держу лавку?
  - У меня свои секреты. Эй, не пугайся, – добавила она, увидев, что клиент вздрогнул. – Я поняла по одежде. Чистенькая, как и иголочки, и вся такая правильная.
  - О… Да… Э… Добрый вечер.
  Он попытался обойти её. Салли вновь преградила ему путь.
  - Я… Я не могу задерживаться.... – Неуверенно сказал он.
  - Даже если я мило тебя попрошу? – она прикоснулась лавочнику к щеке. – Не брит, а? Я буду называть тебя Колючим. – Потому что ты, само собой, никогда не спрашиваешь у клиента имя, но ведь нужно как-то его называть.
  Он заколебался, виновато оглядываясь по сторонам.
  «Женат, должно быть, – подумала Салли. – Некоторые мужья думают, что у их жён глаза по всему Лондону».
  - Я знаю одно гнёздышко, где мы сможем устроиться, ты и я, – проворковала она. – Чуть дальше по улице. Всего боб[2] за комнату. Что скажешь?
  - Я… Я не думаю, что должен…
  - Пойдём же. Или у тебя есть дела поинтереснее?
  Он закрыл глаза. Салли показалось, что он дрожит.
  - Нет, нету.
  - Тогда идём.
  Салли повела его в «Петушка», маленький, мрачный паб на маленькой мрачной улочке. Здешний трактирщик, Тоби, прежде был боксёром – невысокий и коренастый, с мышцами, что понемногу заплывали жирком. У него была бульдожья шея, а нос ломали не меньше трёх раз. Тоби мало говорил и никогда не улыбался. Кажется, ничто, ни хорошее, ни дурное, просто не могло его достаточно впечатлить.
  Тоби жил на втором этаже своего заведения и сдавал несколько комнат на третьем уличным пташкам и их клиентам. Здесь вам не грозило попасться властям – приходской констебль был слишком ленив, а ищейки с Боу-стрит любят дичь покрупнее. Главное ставь им время от времени выпивку, и они будут смотреть сквозь пальцы. Все знали, что доходные дома такого рода были по всему Хеймаркету, а девушек, вроде Салли здесь было больше, чем камней на мостовой, на которую они выходили каждую ночь.
  Салли втащила Колючего в паб и прошла к стойке.
  - Привет, Тоби. Есть свободная комната?
  - Задняя на третьем, – буркнул он.
  Салли посмотрела на Колючего и подняла бровь. Тот выложил шиллинг, и Тоби немедленно поменял его на ключ, который вручил девушке. Салли подмигнула ему в знак благодарности.
  Взяв сальную свечу, девушка повела Колючего в тёмную, затянутую паутиной комнату за общим залом. Там была дверь в заднюю гостиную, что почти не использовали, и чёрный ход на улицу, который был всегда заперт. Проходя здесь, они ощущали вонь мусора, скопившегося в переулке за «Петушком», и слышали бегающих и ссорящихся крыс.
  Салли и Колючий прошли четыре винтовых лестничных пролёта.
  - Ступай осторожно, – предупредила девушка, зная, что ступени голые, скользкие и неровные. – И не наваливайся на перила, они давно гнилые. Раз толкнёшь – и прощай.
  В задней комнате на третьем этаже не было ничего, кроме скудно застеленной кровати, на которой с трудом могли уместиться двое, треснутого умывальника на деревянной подставке да стула, у которого не хватало ножки. Всё было покрыто густым слоем грязи, а в камине со ржавой решёткой уже давно не разводили огня.
  Салли поставила свечу на умывальник и повесила широкополый чепец на крючок. Жёлтые цветы и скачущие канарейки на нём в этой комнате выглядели лучом света. Девушка вынула шпильки из волос и сложила их на умывальник – целее будут; она вечно теряла шпильки. Каштановые волосы рассыпались по плечам – длинные и вьющиеся спереди и по бокам, как у модниц, что рисуют на витринах – таких, белокожих, с прямыми носиками и изящно поджатыми губками. У Салли было смуглое лицо, вздёрнутый нос, а когда она улыбалась, было видно, что у неё не хватает зуба. Но она была довольна своим лицом. Девушка на многое способна, если у неё найдётся немного хитрости и пара блестящих карих глаз.
  Повернувшись в Колючему, она обнаружила, что он неуверенно пятится к дверям. Салли ухватила его за руку.
  - А за что же платил, Колючий? Я не нравлюсь тебе?
  - Я…. Да, но… – Он сглотнул. – Просто я уже давно…
  - Тогда сейчас самое время, не сомневайся, – она улыбнулась и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его.
  Поначалу было непросто. Салли сделала всё, что могла, чтобы подбодрить Колючего – он явно в этом нуждался. Наконец, его тело проснулось, и он набросился на неё с жадностью. Если у него и есть жена, она явно пренебрегает своим долгом. Салли удивляло как некоторые жёны сначала обдают мужей холодом, а потом обвиняют в том, что они ходят к таким как она. Салли была невысокого мнения о «респектабельных» женщинах, но она мало их знала, так что понимала, что не ей судить.
  Когда Колючий скорее всего не заметил бы, она сунула руку в карман его сюртука. Её нравилось воровать какую-нибудь мелочь у каждого клиента, что она подцепляла. Это было нечто вроде игры – но в остальном она вела себя по-деловому. Порой, особенно если мужчина ей не нравился, она пыталась стащить что-нибудь ценное – часы или булавку для галстука. Но это было рискованно – если он заметит, то может потащить к судье, как бы это не было неловко для него самого. Так что обычно Салли ограничивалась платками, за которые на Филд-лейн можно было выручить несколько пенсов.
  Она нашла платок Колючего и вытянула из кармана. Это было не так просто – она лежала на спине, он был сверху, но у Салли хватало опыта. Она ловко свернула добычу, спрятала под себя, где и продержала, пока он не закончил.
  После всего Колючий смущенно мямлил и неловко благодарил. Пока он приводил себя в порядок, Салли украдкой попробовала монеты на зуб. Кажется, этот не из тех, кто может её надуть, но осторожность не помешает. Убедившись, что обмана нет, она спрятала деньги в потайной карман под юбкой, а пока он не смотрел, туда же отправился и платок. Наконец, девушка оправила платье, надела чепец и пошла к дверям.
  Поворачивая ключ, Салли услышала в коридоре тихие, лёгкие шаги. Она знала, что это значит – какой-то тип дал Тоби шиллинг, чтобы тот позволил подглядывать в замочную скважину. Салли выглянула в коридор, но там никого не было. Она только пожала плечами – давно уже привыкла к таким любопытным, которые были обычной опасностью в её ремесле. Колючему она ничего не сказала – он только рассердиться.
  Они попрощались в дверях «Петушка».
  - До свидания,– смущенно пробормотал он.
  Она легко поцеловала его.
  - Береги себя.
  Он вздрогнул, закрыл глаза на миг, а потом спешно зашагал прочь.
  «Странный тип», – подумала она.
  Девушка смотрела ему вслед, видя, как он отбивается от других ночных пташек.
  «Не повезло вам, девочки, – усмехнулась она, – я увидела его первой».
  Салли небрежно поправила чепец и неторопливо вышла на улицу. Дорогу перекрывала телега, доверху нагруженная театральным реквизитом, не давая экипажу с парой лошадей проехать. Молодой человек, что сидел в экипаже, открыл окошко, чтобы рассмотреть, в чём дело. Поймав взгляд Салли, он улыбнулся.
  Она беззаботно подняла голову, будто хотела понять, не идёт ли дождь. Таким парням нравилось, когда ты немного сопротивляешься – это давало им ощущение победы.
  - Иди сюда, – позвал человек в экипаже.
  - Вы говорите со мной?
  - Ты же знаешь, что с тобой.
  - А мама сказала мне не разговаривать с джентльменами, пока нас не представят.
  - Иди сюда, и представлю нас друг другу.
  Она подошла к экипажу, желая получше рассмотреть этого человека. У него был выговор джента, а у неё редко бывали дженты. В свете фонарей она разглядела мужчину лет двадцати пяти в синем вечернем сюртуке, белой рубашке, шейном платке и белом шёлковом жилете с вышитыми серебряными цветами. Кто угодно мог бы понять, что у этого парня больше денег, чем он может потратить – только на то, чтобы поддерживать все эти тряпки чистыми явно уходило столько денег, сколько Салли не тратила на жильё за целый год. А ещё он был красавчиком. Боже, да он выглядел как принц из детской сказки.
  - Залезай и прокатимся, – он открыл дверцу.
  - Куда вы меня повезёте?
  - А какая разница? Я не думаю, что ты будешь смотреть в окна.
  - О, вот как, да? – она сморщила носик. – Там мало места.
  - Больше не потребуется, – он протянул руку, чтобы помочь ей; его улыбкой можно было осветить весь театр на Друри-Лейн.
  - А вы умеете очаровывать. Вам это кто-нибудь говорил?
  Его улыбка стала чуть натужной.
  - Ты бы удивилась.
  - Скажи, а зачем тебя я? Я тебе не под стать. Разве тебе не стоило бы подцепить одну из тех дамочек, что катаются по парку в экипажах, и отвести её в какое-нибудь уютное гнёздышко на ужин и танцы?
  - Я не люблю свет, людей и глупую болтовню.
  - А что же хочешь?
  На миг всё его очарование пропало. В тёмно-синих глазах появилось серьёзность, почти отчаяние.
  - Я хочу тебя, чтобы обо всём забыть.
  Она несколько секунд смотрела на него.
  - Тогда подвинься, Красавчик.
  Он крикнул кучеру ездить вокруг района, пока не прикажут остановиться. Тот и глазом не моргнул – наёмные кучера видывали и не такое.
  Салли пришлось смириться с теснотой и неудобством. Кроме того, нещадно трясло – разве бывает такое чудо как наёмный экипаж с одинаковыми колёсами? Сиденья с порванной обивкой царапали её зад, а любимый чепец с канарейками катался по грязному полу. По крайней мере, у Красавчика была защита – чехол из овечьей кишки, перевязанный лентой на конце. Ей нравилось, когда клиенты так заботятся о себе, ведь при этом они заботились и о ней. Ни в каком законе не написано, что такой джентльменистый тип не может заразить тебя ковен-гарденской лихорадкой[3], так же как любой другой клиент.
  Но резвиться с джентами было одно удовольствие – они приятно пахли, и волосы у них был мягкие, чистые и ухоженные. Но в остальном мало отличались от остальных. Если у них были хорошие манеры, они не тратили их на таких как Салли. Этот Красавчик, пожалуй, был немного необычным. Его сердце было не здесь. Оно могло быть в сотнях миль отсюда.
  Впрочем, тем лучше – проще стащить его платок. Он был из первоклассного батиста – Салли могла определить это наощупь. Больше она ничего не взяла, хотя ей ужасно захотелось кольцо, что Красавчик носил на мизинце. Оно было квадратным, с драгоценным камнем на каждом углу, а в центре был вырезанный из слоновой кости череп.
  Закончив, Красавчик помрачнел и смотрел тяжело, как уставший ребёнок. Он не спросил, сколько должен, а просто сунул ей две кроны, будто они не стоили ничего[4]. Салли мгновенно спрятала в потайной карман под юбкой – пока он не опомнился и не потребовал сдачу. Когда Красавчик откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, девушка быстро сунула туда же платок.
  Он высадил её недалеко от того места, где подобрал. Салли решила ввернутся в «Петушка» и поглядеть, не найдётся ли там какого-нибудь парня, что угостил бы её выпивкой. Конечно, сейчас у неё полно джорджиков[5] – она прямо дрожала от удовольствия, чувствуя, как карман, полный монет и платков стучится о колено при ходьбе – но это ещё не причина самой покупать себе выпивку, если это для неё может сделать какой-нибудь мужчина.
  Салли зашла в общий зал, обмениваясь приветствиями со знакомыми. Многие из завсегдатаев Тоби были такими же бывшими боксёрами – опустившимися и пристрастившимися к выпивке. Что же до остальных посетителей, то эта была обычная хеймаркетская публика – уличные музыканты, вышибалы из борделей, воры. Были здесь и женщины – то чьи-то жёны, то проститутки, хотя некоторые из них предпочитали называть себя «актрисами» или «танцовщицами».
  Одна из женщин устраивала сцену, дергая мужчину за пальто и требуя возвращаться домой. На сгибе свободной руки она держала полугодовалого ребёнка. Салли вздрогнула, в горле встал ком – Бекки сейчас было бы примерно столько же.
  Она взяла себя в руки и подошла к стойке.
  - Налей мне чарку зелёного[6], – буркнула она Тоби и, увидев, как он на неё смотрит, добавила. – Да есть у меня джорджики, есть!
  Салли села, подперев подбородок руками. Чего она расклеилась? Почти девятнадцать лет, она в деле как никто другая – и готова рыдать, вспомнив дочку, что умерла полгода назад! Другие девушки рождают по ребёнку через год, хоронят их и больше не вспоминают!
  Тоби бухнул стаканом о стойку. Салли потянулось было за монетой, но трактирщик покачал головой.
  - Вот тот парень заплатил за тебя, – он ткнул большим пальцем в сторону молодого человека, что сидел чуть дальше в зале. Он был одет скромно – как клерк или помощник в лавке – чёрный сюртук и брюки, серый жилет, чёрный галстук. Ещё у него был прочный чёрный зонт с ручкой в виде бараньей головы.
  Салли с широкой улыбкой отсалютовала ему стаканом.
  «За дело, – сказала она себе. – Работа прогонит эту хандру. Красавчик был прав – это хороший способ не думать о чём-то».
  Мужчина подошёл ближе и опёрся локтем о стойку, глядя как она пьёт. У него было тонкое лицо, тонкое тело, тонкий нос и губы. Волосы и глаза – грязно-коричневые. Он носил круглые очки в золотой оправе, так что Салли решила называть его Круглоглазым. Казалось, в нём не было ничего живого, кроме этих очков. Они сверкали, когда от них отражался свечной свет и отбрасывали блики, будто не давая никому взглянуть своему хозяину в глаза.
  Салли заметила у него на пальцах чернильные пятна – точно клерк. А ещё он выглядел слишком респектабельно для такого паба. Она гадала, как его сюда занесло.
  - Ты ничего не хочешь? – спросила она.
  - Я хочу не выпить. – внёс ясность он.
  - Боб за комнату, если мы останется здесь.
  - Я могу себе это позволить.
  Разговор прервался.
  - Ты не больно разговорчив, а? – заметила она.
  - Только когда есть, о чём поговорить.
  Салли пожала плечами. Если он хочет всё так – совершенно по-деловому – она не возражает. Девушка прикончила стакан и спросила у Тоби комнату. Круглоглазый взял ключ и первым зашагал наверх. Он явно бывал здесь раньше.
  Это была та же комната, в которую она приводила Колючего. Круглоглазый запер дверь и убрал ключ в карман. Он повесил зонт за дверную ручку, снял очки и осторожно положил их. Потом повернулся к ней и улыбнулся. В этот миг она поняла, что сделала ужасную ошибку.
  Кричать бесполезно. Никто не услышит её – до общего зала пивной два этажа. Да и кто захочет ввязываться в скандал между шлюхой и её клиентом? Здесь она сама по себе, и она знала это.
  Она пододвинулась к двери, пытаясь обойти Круглоглазого как можно дальше. Он смотрел на неё как кот на мышь. И вдруг резко бросился вперед, схватил её за плечи и швырнул к стене. Салли ударилась головой и едва не упала. Он приближался. Девушка уклонилась и побежала к двери. Круглоглазый рассмеялся. Дверь была заперта, а ключ – у него. Но Салли искала не путь к бегству – она схватилась за висевший на ручке зонт. Взявшись за острый конец, девушка махнула этим орудием и угодила клиенту ручкой прямо в левый висок.
  - Ах ты сучка! – крикнул он.
  Салли попыталась ударить ещё раз, но он перехватил зонт и дёрнул на себя. Промасленная ткань порвалась, рёбра сломались с неприятным треском. Круглоглазый принялся бить её сломанным зонтом. Девушка бросилась на пол, и свернулась калачиком, позволяя ударам градом сыпаться на спину.
  Наконец, он отшвырнул зонт прочь и поднял её, брыкающуюся и отбивающуюся, и прижал к стене. Совершенно намеренно он ударил её в левый висок – в то же место, куда сам получил зонтиком. Боль пронзила голову, вместо огонька свечи перед глазами заплясали звёзды.
  Руки Круглоглазого потянулись к её горлу. Он толкнул Салли на кровать, хватка на шее усиливалась. Девушка колотила по его рукам кулачками и пыталась кусаться. Её глаза выкатывались, она отчаянно хватала ртом воздух и царапала его руки. Красный туман вставал перед глазами, а когда она мысленно уже начала молиться…
  Он рассмеялся и отпустил. Салли судорожно вдыхала воздух, рыдая от боли и облегчения. Круглоглазый задрал ей юбку. Сопротивляться не было сил. Лишь инстинктивно она наткнулась рукой на задний карман его пальто. Всего лишь платок – жалкая месть, но лучше, чем ничего.
  Он поднялся, бросил на кровать несколько монет и вышел. Салли села. Голова кружилась. В желудке было тяжело. Ощупью девушка добралась до умывальника, где её вырвало. В кувшине нашлось немного воды, так что она смогла плеснуть себе в лицо. Румяна стекали по щекам маленькими розовыми ручейками.
  Салли разрыдалась.
  - Ублюдок! – всхлипывала она. – Чтоб у тебя хер отсох[7], вонючий сучёныш, чёртов шлюхин сын!
  Девушка ударила по умывальнику. Она чувствовала себя такой беспомощной. Такие как она не могли пойти и пожаловаться сторожу. В такие минуты ей хотелось, чтобы за ней приглядывал сводник. Но она знала, что никогда не вынесла бы этого – отдавать кому-то часть своих денег, отчитываться перед ним за то, когда приходишь и уходишь, вести для него хозяйство днём и выходить на улицу ночью.
  Она долго плакала и сыпала проклятиями, вытирая глаза и нос рукавом. Краденые платки пачкать не нужно – они стоили денег. Салли запихнула тот, что стянула у Круглоглазого, к остальным. Он был из серого шёлка – простой и невзрачный на вид – прямо как его хозяин.
  Салли поднялась – всё тело почти одеревенело от боли – и осмотрела платье. Лиф сильно порван у шеи, но юбку ещё можно спасти. Но хотя бы чепец остался цел. Девушка надела его, закуталась в плащ и заковыляла вниз, останавливаясь на каждом повороте лестницы, чтобы дать ноющим бокам и спине отдохнуть.
  Снова войдя в общий зал, она медленно прошагала к стойке.
  - Поставь мне тёплой фланели. – Сказала она Тоби.
  Тот окинул её коротким взглядом с головы до ног и налил стакан горячего джина с пивом, приправив сахаром и мускатным орехом.
  - Оставь себе. – Односложно сказал он, когда Салли потянулась за деньгами.
  Для Тоби это был очень необычный жест.
  - Спасибо. – Хрипло выговорила она.
  Салли медленно тянула свой напиток, позволяя теплу и спокойствию разливаться по телу. Хватит с неё на этот вечер. Сейчас она ни на что не годна, кроме как пойти в свой дом в том лабиринте грязных улиц и перекрёстков, что известен как Севен-Дайлз. Там она сможет отдохнуть и зализать раны.
  «А также извести весь запас угля. – Напомнила она себе. – И сидеть одной в темноте, бросать ботинки в мышей, чтобы они не вылазили из своих нор, слушать как супруги сверху бранятся и лупцуют своих детей, а потом заваливаются в кровать, чтобы наделать ещё».
  Нет, она должно быть не в себе, раз задумалась о том, чтобы сейчас вернуться домой. Лучше искать ещё одного клиента, чем идти туда. А здесь у неё хотя бы есть компания, тепло и кто-то, к кому можно будет прижаться ненадолго.
  Салли вернулась на Хеймаркет. Она стала сильнее мёрзнуть – быть может, стало холоднее, а может из-за синяков. Она поискала среди товарок подругу, с которой можно было посплетничать, но здесь не оказалось никого знакомого. Так что девушка снова стала смотреть на мужчин. Большинство из них нормальные – напоминала она себе – таких как Круглоглазый мало. Она не должна из-за него бояться всех вокруг. Будь она проклята, если он сможет победить её и в этом.
  Тем не менее, Салли осторожно выбирала, к кому подойти. Вон тот парень, например, что шагал чуть впереди лёгким пружинистым шагом. Он был мал ростом и худощав – она смогла бы совладать с ним, окажись он таким же как Круглоглазый. Девушка собралась с духом, догнала парня и взяла его под руку.
  - Привет, милый! Не хочешь славно провести время?
  Он остановился, вздрогнул и взял её за плечи. Салли сперва отшатнулась – но потом вздрогнула не меньше. Не сговариваясь, они шагнули под свет фонаря, чтобы лучше видеть друг друга.
  - Это ты, Сэл? – Выдохнул он.
  - Да чтоб мне лопнуть! – Она обхватила его руками, смеясь и плача одновременно. – Брокер!
  
  Глава 2. Платки
  
  
  Они обнялись, отстранились друг от друга, снова обнялись. Несколько прохожих выкрикнули пару непристойностей, не зная, что видят брата и сестру.
  - Я не могу поверить, что это ты, Сэл! Сколько времени прошло? Два года?[8]
  - Не знаю. Слишком много – вот всё, что я знаю!
  Брокер пригляделся.
  - Да у тебя фонарь!
  Она подняла руку к левому глазу и попыталась улыбнутся.
  - Попался сволочной клиент, вот и разукрасил.
  - Ты в порядке?
  - Ничего страшного. От папы бывало и хуже доставалось, когда он напивался. – Она отступила чуть назад и смерила брата удивлённым взглядом. – Ты посмотри на себя, Брок! Весь такой ухоженный, в жизни бы не узнала! И откуда у тебя такой костюм?
  - Я работаю.
  - Да будет тебе заливать!
  - Это правда, Сэл, чтоб мне ослепнуть, если вру. Я камердинер у одного джента.
  - И чистишь сюртуки дженту? Ты, лучший карманник в мире?
  - Больше нет, Сэл. Я завязал.
  - Почему?
  - Потому что я этого хотел. Мне никогда не нравилась та жизнь, ты же знаешь, Сэл. Но я не мог найти обычной работы, потому что ничего не умел, и никто бы не дал мне рекомендаций.
  - А как ты получил эту?
  - Я повстречался с этим джентом. Я стянул его луковицу, но он меня догнал и притащил к клюву. Но потом передумал и отпустил, мы поговорили, а он возьми и спроси, не хочу ли я быть его слугой, а я согласился.
  - Да он просто с головой не дружит.
  - Вовсе нет. Это мистер Джулиан Кестрель, он славный.
  - Враки![9] Твой господин – Джулиан Кестрель? Господи, все знают, кто он такой. Его у портных в окошках рисуют.
  - Это точно, он такой. Сегодня оденет новую шляпу или по-другому завяжет платок на шее, а на следующий все франты в городе делают так же. Но что с тобой, Сэл? Где ты живёшь? Я всё расспрашивал про тебя, но никак не мог найти.
  - Я три месяца на пансионе просидела – наверное, потому ты и не мог меня найти. – Пояснила она как ни в чём не бывало. Все уличные девчонки рано или поздно попадают в исправительный дом. – А потом поселилась на Ратклифф-хайвей. Мне там нравилось. Моряки швыряют деньгами, а с их женщинами я подружилась. Но потом пришлось вернуться сюда. – Она оборвала себя. Рассказывать про Бекки не было сил.
  - Как здорово, что я нашёл тебя, Сэл! Пойдём, найдём какое-нибудь местечко, где можно сесть, выпить и поговорить.
  Брокер взял её под руку. Но едва они сделали несколько шагов, как молодой человек остановится.
  - Сэл, да ты едва ноги переставлять можешь, – обеспокоенно сказал он.
  - Всё я могу! Видишь? – но спина и бока кричали о совершенно обратном. Получалось лишь едва ковылять.
  - Прекрати притворятся, Сэл, Сейчас поймаем коробчонку. О тебе нужно позаботиться. Тебе лучше пойти со мной домой.
  - Куда, к мистеру Кестрелю? Ну и дела! Никогда раньше не бывала в домах у джентов.
  Брокер задумался.
  - Я думаю, всё будет в порядке. Мистер Кестрель сейчас на ужине со своими приятелями, а возвращается он обычно уже засветло.
  - Годится. Я всё смогу поглядеть.
  - Я не дам тебе ничего стянуть.
  - Кто сказал, что хочу что-то стянуть?
  - Я же знаю тебя, – резонно заметил Брокер.
  - О, ну ладно! – Пробурчала она. – Можно подумать, мы едем в чёртов Карлтон-хаус, пока там нет короля.
  - Я же не королевский слуга, а мистера Кестреля.
  - Да мне-то что за дело до мистера Кестреля!
  - Ты просто его не встречала, – ответил Брокер.
  
  
  Наёмный экипаж доставил их прямо к дому из серого кирпича на Кларджес-стрит. Прямо над полукруглым окошком над дверью красовалось белое женское лицо с волосами в виде змей, выполненное из коуда[10].
  Брокер отпер дверь и приложил палец к губам.
  - Не хочу разбудить миссис М.
  - Кто это? – Прошептала Салли.
  - Миссис Мэббитт – хозяйка. Она живёт на первом этаже, а второй сдаёт мистеру Кестрелю. Правда они редко друг друга видят – она-то встаёт засветло, когда он только ложится, а когда встаёт он, куда-нибудь уходит она. А потом мистер Кестрель идёт в какой-нибудь свой клуб, а когда возвращается, чтобы переодеться в вечернее, миссис М. уже готова ложиться спать. Очень милая дама и с головой – знает, что к чему, это точно.
  Они на цыпочках прошли мимо двери миссис Мэббитт и поднялись на второй этаж, где оказались в коридоре, что разделял парадные и задние комнаты.
  - Там гостиная. – Брокер ткнул большим пальцем в комнату слева. – А напротив спальня мистера Кестреля, а комнатушка дальше справа –это его кабинет.
  Он вытащил из белого шкафа трутницу и свечу. Пока Брокер возился с ней, Салли вошла в гостиную и с любопытством огляделась. Благодаря застеклённым дверям на балкон, в комнату падало достаточно света от газовых фонарей, и ей всё было неплохо видно.
  - Господи, да тут шикарно! – поделилась она с Брокером. – Хотя я думала, что всё будет прямо сверкать, всё будет яркое и повсюду разноцветный шёлк.
  - Мистер Кестрель не любит всё кричащее.
  - Тогда я ему точно не понравлюсь, – весело сказала она.
  Она осмотрела комнату пристальнее. Она была полна чудных вещей – перекрещённые шпаги над камином, фортепиано из полированного дерева с инкрустацией, позолоченные часы с фазами луны, каминный экран, где была нарисована женщина с львиными лапами и крыльями.
  Когда появился Брокер со свечой, Салли глазела на графин, окруженный позолоченными стаканами. Она взяла один в руку.
  - Боже мой, какая красота! Из такого и король мог бы пить!
  - Сэл, придержи руки.
  - Брок, да он и не заметит, что один пропал – ещё пять останется.
  - Да, но вы же видите, что они стоят в определённом порядке, – раздался весёлый голос. – Но возможно, вы сможете избавить меня от этих часов. Они никогда мне не нравились – на них такое разочарованное выражение.
  Салли и Брокер резко обернулись.
  - Я не думал, что вы дома, сэр, – пролепетал Брокер.
  - Очевидно, – джентльмен в дверях улыбнулся. – Мне стоило бы почаще приходить домой рано – кажется, многое пропускаю.
  - Это не то, что вы думаете, сэр, – принялся оправдываться Брокер.
  Джентльмен пристальнее присмотрелся к Салли.
  - Да, и правда. Прошу прощения.
  - За что? – насторожилась она.
  - Кажется, я стал свидетелем семейной вечеринки. Вы с Брокером как две капли воды.
  - Салли – моя сестра, сэр. Мы встретились сегодня на улице. Мы не видели друг друга уже два года. Я заметил, что какой-то малый засветил её в глаз, и она была довольно подавленной, так что я привёл её сюда.
  Лицо мистера Кестреля изменилось. Он быстро подошёл к Салли, поднял свою свечу и осмотрел синяк под глазом, что она пыталась скрыть.
  - Брокер, беги разбуди доктора МакГрегора и скажи, что он нам нужен.
  - Не нужен мне доктор! – воскликнула Салли. – Он пошлёт меня в больницу и запрёт там с теми, у кого оспа и инфуленца. Это всё равно что тюрьма!
  - Доктор МакГрегор, должно быть, последний человек, что пошлёт вас в больницу. Он деревенский врач, и не верит в пациентов, которые могут быть так плохи, чтобы лондонская больница не смогла навредить им ещё больше, – мистер Кестрель поставил свечу и подвинул мягкий плюшевый диван поближе к камину. – Прошу вас, мисс Стоукс.
  Салли расхохоталась.
  - Ты слышал, Брок? Он назвал меня «мисс»!
  Брокер неловко переминался с ноги на ногу.
  - Мне разжечь камин перед тем как идти, сэр?
  - Его нужно не разжигать, а лишь чуть подтолкнуть к возрождению – думаю, я с этим справлюсь. Иди, Бога ради! С твоей сестрой ничего не случится.
  - Он не обо мне беспокоится, – усмехнулась Салли.
  Мистер Кестрель поднял брови.
  - Брокер, ты же не хочешь сказать, что боишься оставлять меня один на один со своей сестрой? Что, черт победи, мисс Стоукс может сделать со мной?
  Брокер замахал руками, будто не мог сформулировать. Наконец, он бросил это и отправился за доктором МакГрегором.
  - Не желаете ли присесть? – повторил мистер Кестрель, указывая на диван.
  - Не возражаю, – она неторопливо прошла к дивану, не спуская с джента глаз. Она никак не могла его понять. Чего ради он устраивает этот спектакль хороших манер? От этого ей самой хотелось грубить и провоцировать его – сбить с него маску и посмотреть, что под ней.
  Салли дерзко смерила Кестреля взглядом. Он почти ровесник Красавчика – лет двадцать пять-двадцать шесть. Тёмно-каштановые волосы, глаза чуть посветлее с зеленоватым отливом. Миловидным не назовёшь. Но ему это и не нужно – он и без того привлекал внимание. У Кестреля были настороженные, проницательные глаза, выразительные брови и всегда наготове чуть ироничная улыбка. Ростом он тоже не вышел – но ему и это было не нужно. Сложением удался – худощав, но не скелет, мускулист, но изящен. Сейчас на Кестреле была вечерняя рубашка с оборками, домашний халат из зелёного шёлка и чёрные брюки, что облегали ноги как перчатка – кисть руки. Ну что ж, ноги у него для этого годились – тут сомнений нет.
  Салли присела на диван – осторожно, ведь спина и бока ощущались как один большой синяк. Кестрель наблюдал за ней и обеспокоенно нахмурил брови. Да что с ним такое? Какое ему дело? Она просто сестра его слуги.
  - Мне бы не помешало чем-нибудь промочить горло, – с нарочитой дерзостью проговорила она.
  - Конечно. Бренди с водой?
  - Без воды будет в самый раз.
  Он принёс бутылку и пару стаканов, но, повинуясь пришедшей в голову мысли, налил ей бренди в один из позолоченных стаканов, которыми девушка восхищалась. Этот маленький жест тронул Салли – она и забыла, что хотела быть дерзкой. Они чокнулись и выпили.
  - Вот это выпивка, первый сорт!
  - Рад, что вам нравится.
  Он подошёл к камину и принялся подбрасывать уголь. Салли осушила свой стакан, сняла чепец и повесила на соседний стул. Волосы, которые она так и не подколола шпильками после схватки с Круглоглазым, рассыпались по плечам. Юбка запуталась вокруг ног, так что Салли энергично встряхнула её.
  Потайной карман, перегруженный монетами, оторвался, взлетел в воздух и попал мистеру Кестрелю точно между лопаток. Он обернулся, подняв брови. Девушка с трудом сдерживала смех, зажимая руками рот, но была и немного напугана. Кто знает, что он выкинет, увидев краденые платки?
  Кестрель поднял карман.
  - Кажется, вы что-то потеряли.
  - И вы конечно, хотите знать, что.
  - Это довольно очевидно – пригоршня монет и пара-тройка платков, которые вы нашли до того, как хозяева их потеряли.
  - Откуда вам знать, что они не мои? – с вызовом спросила она.
  - Три мужских платка? Один даже с монограммой Ч. Ф. Э. – Он указал на аккуратно вышитые буквы в углу батистового платка, что она утянула у Красавчика.
  - Ну… деньги там все равно мои. Я их заработала. Думаю, вы можете догадаться, как.
  - У меня есть догадка.
  - Так что вы можете мне их вернуть.
  Кестрель отдал девушке деньги, но не платки. Она посмотрела на него с обидой.
  - Позовете сторожа?
  - Зачем? Вы этого хотите?
  - Вы понимаете, о чём я. Если вы не собираетесь накапать на меня легавым, то почему не вернёте промокашки? Хотите оставить себе?
  - Моя дорогая девочка! – Кестрель будто был потрясен таким предположением. – Это что, красный ситец? – удивлённо пробормотал он, держа в руках платок, должно быть, принадлежавший Колючему – у Круглоглазого был шёлковый.
  - Ну а что вы собираетесь с ними делать?
  Он задумался.
  - Я попрошу Брокера отдать их на какое-нибудь благотворительное дело – обществу по незваному вмешательству в жизнь африканцев или вроде того, – он собирался было убрать платки себе в карман, но что-то привлекло его внимание. – Посмотрите, – он вытащил из одного платка сложенную бумагу и протянул её. – Сперва я этого не увидел.
  - Что это?
  - Так это не ваше?
  Салли развернула бумажку и, хмурясь, принялась читать. Чтение давалось ей нелегко.
  - Никогда раньше этого не видела. Вы уверены, что это из моего кармана?
  - Да, это было среди платков.
  Она подняла глаза от бумаги, неожиданно поняв.
  - Должно быть, я стащила её у кого-то из парней вместе с платком. Интересно, у кого? – девушка протянула Кестрелю бумагу. – Что тут сказано?
  
  Глава 3. Лекарство от скуки
  
  
  Мистер Кестрель прочитал вслух.
  
  Октябрь 1824
  Вечер субботы
  Я не знаю, что сказать, как объяснить, где я сейчас или как сюда попала. Я рада, что пишу, а не говорю – как бы я смогла говорить об этом или смотреть вам в глаза, даже если бы покинула это место и вернулась домой? Я не думаю, что когда-нибудь смогу снова встретиться с вами, или любым из членов нашей семьи или тем, кого я когда-то любила. Пожалуйста, простите меня! Я столько перенесла! И переношу каждый день снова и снова – дело не в той жалкой жизни, что я веду, но в воспоминаниях, которые не могу прогнать – о былом счастье, о надеждах, о моей невинности – обо всём, чего меня лишила глупая, неблагодарная, слепая опрометчивость!
  Моя гибель – не только моя вина. Я не могу писать об этом – могу лишь сказать, что до того, как покинуть вас, я не знала, что в мире есть столько зла.
  Когда вы узнаете, где я сейчас, и что случилось со мной, вы можете не захотеть больше видеть меня. Я пойму. Вы не сможете презирать, ненавидеть и отвергать меня сильнее, чем я сама. Но если вы хотите узнать, что со мной сталось, приходите на Старк-стрит, дом 9. Вам не нужно будет входить или говорить со мной. Я не буду выходить, не буду просить защитить меня или признать ту, кем я стала.
  Я никому здесь не называла моего имени, и не напишу в этом письме ничего, что может выдать его. За мной следят – я боюсь, что письмо могут отобрать и прочесть ещё до того, как я отправлю его. Хвала небесам, есть человек, которому я могу доверить тайно передать его, так что никто не увидит адрес на внешнем листке. Если вы решите не отвечать на него, никто не узнает, что случилось со мной. Я буду забыта, как покойница, как разбитый сосуд из Псалмов[11].
  Я люблю вас. Молитесь за меня.
  
  Салли вздрогнула.
  - Жуть какая, хоть могилу мне ройте!
  - Вы что-то знаете об этом?
  - Нет, говорю вам, я, должно быть, стащила этот платок у кого-то из клиентов. Их сегодня было трое – Колючий, Красавчик и Круглоглазый.
  - Почему они все на «К»? – на миг перевёл тему Кестрель[12].
  - Не знаю. Так получилось. Я всегда даю клиентам прозвища. И вам тоже придумаю, наверное.
  - Не думаю, что это потребуется, – с улыбкой сказал он. – Я не собираюсь входить с вами в деловые отношения, – он снова пробежал глазами по письму. – Ни подписи, ни адреса. Она упоминает внешний листок – видимо, послание было завёрнуто в другой лист бумаги, как в конверт. Вечер субботы – должно быть, речь о позавчера. Предыдущая октябрьская суббота – это слишком давно. Если она послала письмо двухпенсовой почтой[13], оно могло прийти сегодня. Вы можете определить, у кого из мужчин было это письмо?
  - Не могу, да и как? Я вытягиваю промокашку у них из карманов и тут же сую под юбку. Я могла утащить письмо у любого, и сама бы ничего не заметила.
  - Интересно, не может ли тот, у кого вы украли это письмо, быть его адресатом?
  - Может и может. Откуда бы ещё оно у него взялось?
  - Не знаю, – он посмотрел на послание и нахмурился. – Как вы думаете, что это за место, где её удерживают против воли? Исправительный дом?
  - Скорее бардак.
  Он сделал гримасу.
  - Кажется, Старк-стрит – это довольно респектабельный район рядом с Рассел-сквер. Но видит бог, на «благоразумные» дома можно наткнутся по всему Лондону. Любопытно. Это письмо писала образованная женщина – это видно по одному почерку. Буквы очень женственные, повсюду завитушки – писать так могла научить гувернантка. И, конечно, грамотно и красноречиво. Она молода, как считаете? Наивна, растеряна. Как она дошла до такого – неволя, слежка, страх перед своей семьей?
  Салли пожала плечами.
  - Думаю, какой-нибудь малый подошёл к ней поболтать, а потом она очнулась уже там с шишкой на голове.
  - Скорее можно подумать, что её соблазнили. Стыд, отвращение к самое себе, сожаление за какую-то опрометчивость – всё указывает на это. «Моя гибель – не только моя вина». Это может быть указанием на соблазнителя. «Я не думаю, что когда-нибудь смогу снова встретиться с вами, или любым из членов нашей семьи» – стало быть, она писала родственнику. Быть может, даже мужу – нет-нет, явно кровному родственнику. Потому что дальше она пишет о том «кого я когда-то любила». Это может быть и муж, но скорее похоже на ухажёра. Быть может, она бросила его ради другого мужчины, что опозорил её. А после этого она могла легко покатиться вниз.
  - Разве для леди это не конец всего? – удивилась Салли. – Потеряла достоинство и так далее?
  - И если об этом станет известно, путь в общество ей будет закрыт. Бросать камень первым – это любимое развлечение в нашей христианской стране, – пояснил он и добавил. – Как вы себя чувствуете?
  - Я в порядке. Только вот в горле пересохло, будто паутину там развели.
  Кестрель наполнил её стакан. Наслаждаясь выпивкой, Салли бросила взгляд на платки, что он положил на стол и резко схватила один из них.
  - Это его. Могу поклясться!
  - Прошу прошения?
  - Видите эту промокашку? Я подрезала её у того, что называла Красавчиком. Он был джент из джентов, разряжен в пух и прах и говорил гладко. Вот, если та девчонка из письма – леди, то писала она скорее ему, чем кому-то из других.
  - А кем были два других?
  - Первым был Колючий, – он подняла красный ситцевый платок, будто представляла его владельца. – Он лавочник, это по костюму понятно. Он был очень опрятный и с белым воротничком, и голову потому держал прямо, – она поднесла к шее кончики пальцев, показывая уголки воротничка. – У него был простой коричневый сюртук, а жилет и штаны – желто-коричневые. Ему, наверное, почти пятьдесят – волосы тёмные, но уже седели, карие глаза, а подбородок колючий, будто там щетина растёт быстрее, чем он успевает сбривать.
  - Вы очень наблюдательны.
  - Приходится, когда встречаешь столько парней, сколько я. Учишься быстро понимать, что к чему, чтобы не подцепить кого неправильного. Только вот иногда ошибаешься, – её губы скривились, и она взяла третий платок – квадрат дешевого, ничего не приметного серого шёлка. – Это Круглоглазый. Я его так назвала, потому что он носил очки. Молодой – моложе вас, наверное. Он был в потёртом чёрном костюме, как клерк. Я так подумала – у него пальцы были в чернилах. Тощий, с каштановыми волосами. Глаза были карие, но их из-за очков и не разглядишь. Он, наверное, не хотел, чтобы люди знали, о чём он думает – лицо каменное, зубами не сверкал, и вообще был спокойным, пока мы не поднялись наверх. Там он набросился на меня. Есть такие парни – возбуждаются от того, что причиняют боль.
  - Я сожалею.
  Кестрель смотрел на неё с сочувствием. Этого она вынести не могла. Салли с улыбкой наклонилась в его сторону, позволяя разорванному платью слегка распахнуться. Кестрель на миг бросил туда взгляд – всё-таки человек – но потом вновь перевёл глаза на её лицо.
  - Вы сказали, что третий был джентльменом?
  - Ну, он был вторым, на самом деле. Между этими двумя. Посадил меня в коробчонку. Прокатил меня и сам прокатился, если вы понимаете.
  - Понимаю.
  - Он и правда был красавчик! Тёмно-золотые волосы, голубые глаза такие, что нырнёшь и утонешь, а тело такое, что и мёртвую разбудит. На нём был синий фрак, белые штаны и чёрные блестящие башмаки, а на рубашке нашито всяких белых оборок – ткани, наверное, целую милю извели. Ещё у него были золотая луковица, меха и кольцо, что так чесались руки стащить – с черепом и четырьмя блестяшками по краям.
  - Великий Боже, – мистер Кестрель взял в руки белый батистовый платок. – Ч. Ф. Э. Салли, я знаю, кто это был. Достопочтенный Чарльз Эвондейл, младший сын лорда Кербери.
  - Господи! Он и правда из знати! Вы знакомы с ним?
  - Не очень хорошо, он иногда мы с ним встречаемся. Кольцо, что вы описали – его фамильная ценность, он никогда его не снимает. Инициалы совпадают, и под описание тоже подходит. Ставлю что угодно, что ваш Красавчик – это Эвондейл.
  - Значит, это у него я вытащила это письмо, так? Он единственный, у кого в семье могла быть настоящая леди – та, что написала письмо.
  Он покачал головой.
  - Если Красавчик – это Эвондейл, то писала вряд ли его родственница. Отец Эвондейла – пэр, вся семья принята в обществе. Если бы одна из дам этой фамилии пропала, это привлекло бы много внимания. И, насколько я знаю, ни одна из Кербери никуда не пропадала.
  - Ну, раз вы такой умный, то угадайте, кому из этих трёх было письмо.
  - Быть может, никому. Если подумать, можно найти немало других объяснений. Тот, у кого вы украли послание, мог быть посыльным, мог получить его по ошибке, мог, наконец, найти письмо на улице. Или же…
  - Или же что?
  - Женщина писала, что за ней следят, и она боится, что письмо отберут. Это могло и случится – послание, что вы украли, уже было краденым.
  - Ну вы и выдумщик! – восхищённо сказала Салли. – Наверное, так и есть. Значит тот, кому оно писано, никогда не получит его и не узнает, где она. А она будет думать, что он не хочет её видеть, не хочет простить, и она никогда не выберется из того места, где её заперли.
  - Конечно, всё это могло быть просто странным розыгрышем. Или упражнением начинающего пылкого романиста.
  - А если нет? Если тут всё начистоту?
  Он загадочно улыбнулся.
  - Тогда мы должны что-то предпринять, верно?
  В коридоре послышался шум. Джулиан вышел и встретив Брокера, что вернулся с доктором. На улице зарядил дождь, так что волосы и борода МакГрегора были усеяны каплями.
  - Вы похожи на Нептуна с фонтана, – поприветствовал его Джулиан.
  МакГрегор передал Брокеру шляпу, сбросил пальто и повернулся к Кестрелю.
  - Решительно не понимаю, как ты можешь жить в этом городе год за годом! Улицы ни на минуту не затихают! Даже ночью экипажи грохочут как пушки, люди кричат, поют, дерутся и не хочу знать, чем ещё занимаются! По пути мы чуть не угодили под телегу с углём – Бог знает, что она делала на улице в такой час – а потом шайка каких-то пьянчуг сорвала с меня шляпу, и Брокер догнал их, только пробежав половину улицы. Да, да, можешь улыбаться, но ничего смешного в этом нет! Где мой пациент?
  - Она в гостиной. Спасибо, что смогли прийти в такой час.
  - Я к этому привык. Если ты хочешь хорошо высыпаться по ночам, не вздумай становится хирургом.
  - Как поживает доктор Грили?
  Грили был старым хирургом, у которого МакГрегор много лет назад ходил в учениках. МакГрегор приехал в Лондон, чтобы помочь старому наставнику, что сам только выздоравливал от болезни, ухаживать за его пациентами.
  - Достаточно неплохо. Пытается взвалить на себя всё, но ещё не готов к этому. Правда в том, что он очень стар, но слишком упрям, чтобы задуматься о покое, – доктор поднял свою медицинскую сумку. – Ну что ж, давай взглянем на неё.
  - Должен предупредить вас, она немного боится докторов.
  - И правильно. Некоторые из них не отличат почечный камень от персиковой косточки. Я справлюсь.
  Он исчез в гостиной, столь же спокойный и сосредоточенный, сколь гневным был мгновение назад. МакГрегор никогда не скупился на резкости, но Джулиан ни разу не видел, чтобы он давал языку волю с беседе с пациентом.
  - Думаю, доктор захочет выпить чаю, – намекнул Джулиан своему слуге. Спиртного МакГрегор почти не пил.
  - Да, сэр. Сэр?
  - Да?
  - Я должен поблагодарить вас, сэр, за Салли, и вообще.
  - Я не знаю, за что ты меня благодаришь. Ты ожидал, что я выброшу её на улицу?
  - Нет, сэр. Я потому и привёл её сейчас – думал, что вас нет дома и не хотел пользоваться вашей добротой.
  - Что за чепуха. Лучше иди поставь чайник. Доктор МакГрегор должен скоро закончить осмотр. Если она не будет сопротивляться, – добавил он с улыбкой.
  - Да, сэр, – Брокер повернулся.
  - Одну минуту. У вас с Салли есть кто-то кроме друг друга?
  - Нет, сэр, насколько я знаю.
  - Понимаю. Хорошо, иди.
  Брокер отправился готовить чай. Джулиан прошёл к себе в кабинет, размышляя на ходу. Он с легкостью позволил бы Салли остаться тут и позаботился о том, чтобы она получила медицинскую помощь. Вопрос в другом – что с ней делать потом?
  
  
  - Ничего, с кем не мог бы справится хороший отдых и питание, – объявил МакГрегор, усаживаясь в кресло возле разгоревшегося огня.
  - Рад слышать это, сэр, – Брокер подал ему чашку чая.
  - Помни, она была сильно избита, – лицо МакГрегора потемнело. – Кто бы это не сделал, он просто зверь.
  - Да, сэр, – тихо согласился Брокер.
  Джулиан понимал, что Круглоглазому не поздоровиться, доведись ему встретиться с Брокером.
  - Само собой, пока что она останется здесь. Она может занять твою комнату, если в состоянии подниматься на чердак, а ты сможешь спать на диване в гостиной.
  - Спасибо, сэр.
  Густые, седые брови МакГрегора взлетели, но он молчал, пока Брокер не вышел.
  - Ты думаешь, это мудро? Оставлять её здесь, я имею в виду.
  - А что ещё мне делать? Она не может выйти из дома в это время суток и такой избитой.
  - Нет, конечно, нет. Но мне это совсем не по душе.
  - Мой дорогой друг, к чему вы ведёте?
  МакГрегор со стуком поставил чашку и, сложив руки на коленях, наклонился вперед.
  - Ты знаешь, о чём она хотела поговорить со мной, пока я осматривал её?
  - Ни малейшего представления. Об отмене Хлебных законов?
  - Нет, о тебе! Как мы познакомились, что я о тебе знаю, что я о тебе думаю…
  - Стало быть, вам, чёрт возьми, было о чём поговорить, – глаза Джулиана смеялись. – Одно лишь перечисление моих недостатков могло занять вас примерно на час.
  - Она ещё доставит тебе неприятностей, Кестрель, попомни мои слова.
  - Каких неприятностей?
  - А ты как думаешь?
  - О, друг мой, вы намекаете на это?
  - Можешь смеяться, но поживи с ней под одной крышей, и ты можешь переменить мнение. Это красивая девушка, а ты – молодей человек, со всеми сопутствующими слабостями.
  - Я думаю, что одну-две ночи в одном доме с ней я смогу сдерживать свою страсть. И Бога ради, она же сестра Брокера. С тем же успехом я мог бы волочиться за своей почтенной домовладелицей.
  - Хмф! Ты меня не переубедил – жди от неё неприятностей, так или иначе.
  - Я бы не возражал против небольших неприятностей. Я ужасно скучаю.
  - Не понимаю, как это может быть, – едко возразил МакГрегор. – Ты переодеваешься не меньше трёх раз в день. Это должно надолго тебя занимать.
  - Я знаю, вы считаете мою жизнь немного бесцельной.
  - Я считаю, что ты попусту транжиришь её, если ты об этом.
  - Моя формулировка мне нравится больше.
  - Разговорами сыт не будешь, – отмахнулся МакГрегор и добавил уже тише. – Я видел, на что ты способен, когда у тебя есть цель. Я бы не прочь увидеть такое снова.
  - Но ведь не такая цель, как была в тот раз?
  - Если ты хочешь сказать, что я хочу увидеть ещё одно убийство – нет, я легко обойдусь без этого!
  Пару минут Джулиан молчал. Беллегардское убийство оставило в нём противоречивые чувства. Охота на убийцу захватила его – вряд ли с этим могло сравниться что-то ещё из выпадавших ему впечатлений. Но разгадка принесла столько горечи, что он чувствовал вину за свою победу. Вернувшись в Лондон, он сказал себе, что больше к этому не вернётся. Его карьера ищейки с Боу-стрит закончилась, не начавшись.
  Это оказалось не так просто – он понял это совсем недавно, три или четыре месяца спустя. Кестрель окинул кабинет унылым взглядом. Потрёпанные издания «Ньюгейтского календаря»[14] с жизнеописаниями знаменитых преступников виднелись на полках вперемешку с книгами, посвящёнными истории и музыке. Свежая «Морнинг кроникл» лежала в стороне, уступив место «Держи вора!» – полицейской газете Боу-стрит[15]. Нравилось ему это или нет, в нём проснулся интерес к преступлениям и их мотивам, а также методам и уликам, что помогали проливать на них свет. Быть может, он всегда интересовался такими вещами – не просто же так он нанял слугой бывшего карманника. А потом беллегардское убийство вживе показало ему странности современной и суетливой страны, в которой нет настоящей полиции. Конечно, англичане кичатся своими свободами и убеждены, что многочисленная и вездесущая полиция, вроде французской, подорвёт их. Но Джулиан, что жил во Франции, считал, что она из первейших свобод, которыми должен наслаждаться любой человек – это свобода ходить по улицам, не боясь за свой кошелёк или за свою жизнь.
  - У нашёл то, что вы называете «целью» только что, – наконец, сказал Кестрель, – хотя это может оказаться пустяком. Я должен узнать, кто написал это письмо, и что оно значит.
  Он вытащил загадочное послание из кармана и протянул МакГрегору, сперва объяснив, откуда Салли его взяла.
  - Складывается очень яркая картина, – закончил он. – Дама из хорошей семьи и достойным образованием, лишённая индийской резинки и перочинного ножа, тайно пишет послание ночью на дешевой бумаге в неверном грошовой свечки.
  - Тебе не кажется, что у тебя разыгралось воображение? – проворчал МакГрегор.
  - Я так не думаю. Всё это можно понять по самому письму. Мы знаем, что у неё не было индийской резинки, потому что ошибки она просто зачёркивала. Ей было нечем подточить карандаш – он всё больше тупился, и потому ей приходилось сильнее давить на него. Наконец, у неё была сальная свеча, которая стояла очень близко к самой бумаге – на ней остались пятна, вот здесь и вот здесь.
  - Похоже, ты уже много об этом думал.
  - Это ведь дьявольски беспокоит. Я не думаю, что могу просто об это забыть. По крайней мере, мне надо посмотреть, что находится в доме 9 по Старк-стрит. Это может пролить свет на то, что случилось с этой женщиной.
  - Ты сказал, что понял, кто был одним из тех мужчин. Ты можешь спросить его.
  - Могу, но сейчас есть лишь один шанс из трёх, что Салли утащила письмо именно у него. А женщина, что писала письмо, так пеклась о секретности, что я не хочу выдавать её тайну кому бы то ни было, если можно обойтись без этого. Быть может, я смогу незаметно вернуть письмо или узнаю, что ей нужно. Если её вовсе не окажется на Старк-стрит, или если я не смогу с ней встретиться, придётся поговорить с Чарльзом Эвондейлом.
  - Что это вообще за человек?
  - Благообразный и очаровательный отпрыск благообразного и очаровательного семейства. Его сестра, леди Гэйхарт – известная красавица, так же как раньше была её мать. Старший сын – наследник титула Кербери – не блещет умом. Кажется, он сейчас охотиться в Шотландии. Я удивлён, что Эвондейл ещё в городе. Возможно, он тоже жертва Брэкстона.
  - Кого?
  - Я не рассказывал вам? Именно поэтому я и сам в городе в это немодное время года. Лорд Брэкстон, у которого несколько дочерей на выданье, планировал большую загородную вечеринку для всех сливок общества. А потом одна из его дочерей сбежала во Францию с нежелательным ухажёром, отчего лорд Брэкстон пришёл в ярость, всё отменил и заперся в своём замке в Шропшире. Так что многие из нас, рассчитывавшие на весёлую жизнь в октябре, были брошены один на один со своими скудными средствами. Эвондейл может быть одним из таких пострадавших.
  - По-моему, звучит как совершеннейший вздор. Если ты и тебе подобные занимались полезным делом, вместо того, чтобы порхать с одного приёма на другой, как болотные огоньки, вы бы не скучали.
  Джулиан пристально поглядел на письмо.
  - Быть может, я сделаю что-то полезное.
  
  Глава 4. Достопочтенный Чарльз
  
  
  Следующим утром Ада Грэнтем сидела возле очага и разбирала пряжу. Счастье, что погода была не такой холодной, и огонь не нужен – мама велела беречь уголь. Ада даже открыла окно, так что до неё доносился стук экипажей со всей Грин-стрит и крики уличных торговцев. Она едва различила звук кареты, остановившейся у их дома. Но, конечно, не могла не услышать восторженный крик своего младшего брата Джеймса:
  - Это Чарльз!
  Ада бросила работу и замерла на мгновение. Потом поднялась, подошла к окну и встала сбоку, чтобы видеть, что происходит, оставаясь незамеченной. Её двоюродный брат, достопочтенный[16] Чарльз Эвондейл как раз выпрыгнул с места возницы в роскошном кабриолете. Его «тигр» – грум, что ехал на запятках – теперь держал лошадь под узцы.
  Из дома выбежал Джеймс. За ним шли мама с младшими дочерями – Эммой и Лидией, которым сейчас было пятнадцать и тринадцать. Все были одеты в парадное. Мама, страдавшая от простуды, куталась в поношенную мантилью, а поверх шапки надела огромный чепец.
  Чарльз приблизился, взял миссис Грэнтем за руки и поцеловал её в щёку.
  - Доброе утро, тетя Дот! Я рад видеть вас здесь и сейчас. Как ваша простуда?
  - О, чуть лучше, но, я боюсь, скоро она вернётся. Как поживает ваша мать? – миссис Грэнтем и леди Кербери, мать Чарльза, были сёстрами.
  Чарльз рассказал о родителях, что сейчас были в своём загородном доме. Эмма и Лидия неловко переминались позади, робея перед своим великолепным кузеном, но Чарльз говорил с ними так просто и мило, что их смущение быстро прошло.
  Джеймс подпрыгнул.
  - О, Чарльз, а ты покатаешь меня в экипаже?
  - Джеймс… – начала миссис Грэнтем.
  - Пожалуйста, мама, я так хочу покататься с Чарльзом. Может мы пойдем за штанами в другой раз?
  - Ты не должен говорить это слово при дамах, Джеймс, это вульгарно. Называй это «необходимостью».
  - Да, хорошо. Может мы пойдём за необходимостью в другой раз?
  - Лучше пойти сегодня, старина, чтобы покончить с этим быстро, – посоветовал Чарльз. – А я прокачу тебя по парку, когда приеду в следующий раз, – он замолк на мгновение, и небрежно спросил. – Ада дома?
  - Я… Я не уверена… – замялась миссис Грэнтем.
  - Почему, мама, вы же знаете, что она же в гостиной, – удивился Джеймс.
  - Прекрасно! – воскликнул Чарльз. – Я пойду и пожелаю ей доброго утра, хорошо? Не нужно меня провожать, я не хочу задерживать вас. Могу я предложить вам свою коробчонку и услуги Джейка? – Он указал на грума.
  - О нет, мы пойдем пешком, это недалеко… Хорошего дня, Чарльз.
  Мама смотрела на него с сомнением, но потом всё же повела своих детей дальше по улице. Джеймс то и дело поворачивался и тянул шею, разглядывая Чарльза и кабриолет.
  Ада поспешно отошла от окна и снова взялась за работу. На лестнице раздались оживлённые шаги. Миг спустя в дверях появился Чарльз.
  - Здравствуй, ангел мой.
  - Здравствуй, дьявол мой, – ответила она с улыбкой.
  Он вошёл, уселся на подлокотнике дивана и засунул руки в карманы брюк, отчего фалды сюртука накрыли их.
  - Что это ты делаешь?
  - Перебираю пряжу. Все цвета перепутались.
  - А её нужно перебирать? Почему бы не оставить все нитки вперемешку, как радуга?
  - Ты хочешь, чтобы мы были похожи на уличную труппу?
  - А почему нет? Я думаю, вы все были бы чудовищно привлекательны в чулках всех цветов радуги, как арлекины, – он немного покачал ногой, потом поднял глаза. – Твой поклонник вернулся в Лондон. Я сегодня видел его в клубе.
  - Ты о майоре Торндайке?
  - А что, – весело спросил Чарльз, – есть ещё один?
  Как она не старалась сдержаться, немой вопрос читался в её глазах: «Я не знаю, Чарльз – есть ли?»
  Он резко вскочил, закружил по комнате, потом остановился у окна спиной к Аде.
  - Послушай, я не собираюсь совать нос не в своё дело. Но я – самый близкий к отцу или старшему брату человек, что у тебя есть. Я не могу оставить это в покое – я хочу знать, всё ли в порядке. Я имею в виду – ты примешь его предложение?
  Она перестала возиться с пряжей и сжала руки.
  - Если майор Торндайк сделает мне предложение, – ровно сказала она, – я дам ему согласие.
  - А ты думаешь, он сделает?
  - Я почти уверена. Он писал мне всё время, пока был на службе в Ирландии. Последнее письмо очень красноречиво говорило о его намерениях. И это не тот человек, что делает что-либо, тщательно всё не обдумав. Он долго размышляет над любым решением, а потом твёрдо его принимает.
  - Настоящий Гераклов столп. Что же, уверен, что желаю тебе счастья. Мне говорили, что у него всё-таки сгибаются колени, но своими глазами я никогда этого не видел. И он улыбается не реже раза в год, на Рождество, между одиннадцатью и полуднем.
  - Я знаю, что он не очень весёлый, – Ада печально улыбнулась. – Я выйду за него не поэтому.
  - Только не говори, что это будет брак по любви – я знаю тебя с пелёнок, и знаю, что ты не могла полюбить такого старого сухаря.
  - Я не люблю его. Но уважаю. Это хороший и честный человек. Он будет отличным мужем и отцом.
  Чарльз поморщился.
  - Пожалуйста, Чарльз, попытайся понять. Я старшая из шести детей. Маминой ренты едва хватает на уголь и свечи. Сегодня ей пришлось вести детей за одеждой, и мы полночи думали о том, как сможем за неё заплатить. Мама беспокоится, что Эдварду придётся оставить университет – на него просто нет денег, я ведь остаются ещё Ричард, Джеймс и девочки. Как я могу отказать человеку, у которого есть столько денег, и который готов щедро помогать нам? Если бы майор Торндайк был порочным или отталкивающим человеком, я бы не подумала выходить за него. Но я не могу отказать ему лишь потому что он не… Потому что он – не мой идеал.
  - Но зачем тебе так спешить? В Лондоне есть полно юношей, что тебе понравятся больше, хоть и денег у них чуть меньше.
  - Я не могу отказывать ему, надеясь, что найдется кто-то получше. Майор может оказаться единственным шансом на хорошее замужество. Мне двадцать два, у меня нет приданного, и я знаю, что некрасива.
  - Ты хороша, – только и сказал он, хотя глаза говорили намного больше.
  Она почувствовала укол боли и разочарования. Зачем он проводит их обоих через это?
  - Чарльз, я слышала, твой брат охотится в Шотландии. Почему ты не поехал с ним? Это было бы проще…
  - Не говори мне о Шотландии – этом мрачном, варварском, кошмарном месте, полном туманов! Я бы лучше оказаться в аду!
  Она удивлённо моргнула.
  - Чёрт побери, прости меня, Ада! Мне не надо было врываться сюда. Я не хотел приходить, видит Бог, это бессмысленно, я просто не мог ничего с собой поделать…
  - Сядь, Чарльз, – мягко сказала она.
  Он пододвинул стул и сел рядом, сгорбившись и сложив руки на коленях. Его тёмно-золотые волосы мягкими завитками ложились на затылке. Ада очень хотелось мягко прикоснуться к ним. В горле пересохло. Сердце будто бы не помещалось в груди. Она сделала глубокий вдох.
  - Я думаю, что ты чувствуешь себя виноватым, Чарльз. Из-за моего брака с майором Торндайком. Ты же знаешь, что не должен. Пусть нас с тобой сватали ещё детьми, это не значит, что мы должны быть вместе сейчас. Я никогда не верила, что… – она попыталась снова. – Я знаю, ты младший сын. Наследство перейдёт к твоему брату. Если ты хочешь продолжать жить так, как живёшь сейчас, тебе нужно жениться на деньгах. Я всегда понимала это…
  - Нет! – он схватился за голову. – О Боже, ты совсем ничего не понимаешь!
  - Чего? – взмолилась она. – Чего я не понимаю?
  Он застыл и закрыл глаза.
  - Мне лучше пойти. Здесь я не сделаю ничего хорошего. Если я понадоблюсь тебе, просто напиши. Я сразу же приеду.
  - Я знаю. Спасибо. Но я не думаю, что тебе стоит приходить... пока… пока всё не устроится. Это беспокоит маму. Она не знает, как это воспринимать. И ты прав – из этого не выйдет ничего хорошего.
  Он стоял и смотрел на неё. На один ужасный миг. Ада подумала, что он может поцеловать её на прощание. Этого она бы не вынесла. Её самообладание было сильно, но не несокрушимо. Да и как иначе? Это же Чарльз, что учил её танцевать, ездить верхом, играть в пикет. Чарльз с его мальчишеским обаянием и уже не мальчишескими грехами, вспышками щедрости и неизменным эгоизмом. Она знала его лучше, чем себя. В конце концов, она была влюблена в него всю жизнь.
  Он не поцеловал её. Просто сказал: «Ну… до свидания», засунул руки в карманы и вышел так, будто ему было всё равно, куда идти, и что с ним станет.
  Ада была рада, что Чарльз ушёл, но всё равно подошла к окну, чтобы бросить на него последний взгляд. Он как раз выходил из дома. «Тигр», что заигрывал со служанкой с другой стороны улицы, поспешил к кабриолету. Шёл лёгкий дождь, так что Чарльз опустил складную крышу над местом возницы, потом сделал шаг назад и вздрогнул.
  На кожаной крыше зияли три разреза, складывающиеся в большую, жирную букву Р[17].
  - Откуда эта чертовщина? – воскликнул Чарльз.
  - Знать-не знаю, сэр. Хоть режьте, не знаю!
  - Ад и проклятие! – зашипел Чарльз. – Вот как ты следишь за моим имуществом? Бога ради, мне стоило бы всю душу из тебя вытрясти…
  На улице появились две почтенные пожилые леди. Чарльз унял свой гнев и буркнул что-то «тигру», который уже складывал крышу обратно. Чарльз прыгнул на место кучера, «тигр» взобрался на запятки, и кабриолет рванул с места, оставляя за собой клубы пыли.
  Ада отвернулась от окна, хмуря брови. Она не удивилась, что Чарльз так разозлился. Он ненавидел находить царапины или вмятины на своём лёгком, стремительном, щегольском экипаже. Она подумала, что над кузеном так подшутил один из его знакомых. Но это очень странно. Шутка шуткой, но к чему портить кабриолет? А почему «Р»?
  
  Глава 5. Как обхитрить дракона
  
  
  На следующее утро после того как в его доме появилась Салли, Джулиан поднялся рано – то есть побрился, оделся и позавтракал его ещё до полудня. Брокер вызвал для господина экипаж с ближайшей станции, и Кестрель отправился к дому 9 по Старк-стрит, намереваясь узнать, что скрывается под адресом из письма неизвестной женщины.
  Старк-стрит была тупиковой улочкой в уныло-респектабельном районе к югу от Госпиталя найдёнышей[18] и к востоку от Рассел-сквер. Джулиан вышел из экипажа на углу, желая пройти по улице пешком и осмотреться. Он миновал несколько непримечательных домов, бакалейную и книжную лавки и силящийся выглядеть достойно пансионат, объявление в окне которого гласило, что один из жильцов преподает французский, а другой – игру на фортепиано. Дом 9 был следующим.
  На самом деле он состоял из двух соседних, кое-как соединённых домов того облика, что строили по всему Лондону уже больше сотни лет – узкий, но глубокий, в двумя или тремя комнатами на каждом этаже. Впрочем, дом 9 оказался паршивой овцой в своём племени – он был сложен из желтушного кирпича, да и тот, вероятно, лишь прикрывал более дешёвые стройматериалы. Парадным входом служила дверь в правой части дома – там была сонетка и внушительная, но маленькая медная табличка, которую было не прочесть, не подойдя ко входу. Левая же часть дома была кроткой и скромной. Дверного молотка не было, колокольчика тоже, окна заперты и забраны железными решётками.
  Джулиану это место совсем не понравилось. Дом справа прямо излучал суровость, скаредность, подозрение. Так и хотелось отделить эти дома друг от друга и отпустить левый на свободу. Кестрель подошёл к парадной двери и прочитал надпись на табличке. Она гласила: «Общество возвращения».
  «Возвращения чего? – Подумал он. – Краденого добра? Американских колоний? Потерянных пуговиц и ботинок? На самом деле, это скорее одно из обществ, что печётся об общественной морали. В наши дни в Лондоне их полно».
  Он позвонил. Дверь чуть приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянула женщина. У неё было маленькое, угловатое лицо, которое туго обтягивала кожа, будто ткань на станке. Глаза у привратницы были чёрные и круглые, волосы – цвета соли с перцем, а со рта будто бы никогда не сходила кривая ухмылка.
  - Да?
  - Доброе утро, – Джулиан приподнял шляпу. – Я просто проходил мимо и увидел табличку у вас на дверях. Не будете ли вы добры рассказать, возвращением чего занимается ваше общество?
  - Пропащих женщин. Мы помогаем им сойти с дурного пути и стать скромными, сожалеющими о своём прошлом, полезными членами общества. Быть может, вы слышали о нашем основателе, – с гордостью добавила она, – преподобном мистере Харкурте.
  Он слышал. Харкурт был священником из какого-то сельского прихода, что недавно читал в Лондоне проповеди о вреде проституции. Они принесли ему преданных сторонниц из числа респектабельных женщин, что к своим падшим сёстрам были куда суровее мужчин. Джулиан припомнил, что Харкурт, кажется, открыл приют для проституток. Должно быть, это он и есть.
  - К кому я имею честь обращаться? – спросил он.
  - Я миссис Фиске, одна из сестёр-хозяек. – Но в этом прямо ответе явно читалось «И это явно не ваше дело».
  Если на свете и существовал мистер Фиске, Джулиан сочувствовал ему ото всей души.
  - Это очень трудное дело – изменить этих женщин, сделать их скромными и полезными. Как вы этого добиваетесь?
  - Мы требуем исповедаться в грехах – это первый шаг к покаянию. Они должны упорно трудиться, молиться и каяться. У нас строжайшая дисциплина. Лишь научившись обуздывать свои порочные желания и побуждения они смогут вернуть себе частицу себя самих.
  - А если они не смогут – что тогда?
  Она выпрямилась.
  - Если они окажутся слишком испорченными, чтобы воспользоваться примером и возможностью, что мы даём, они вольны уходить. Это не тюрьма. Но та, что уйдёт, навсегда закрывает себе дорогу назад. Иначе они бы толпились у нас на порога всякий раз, когда проголодались или потеряли жилье, жили и наедались бы у нас, а потом возвращались к своему порочному ремеслу!
  - Я думал, вы занимаетесь благотворительностью.
  - Благотворительность для тела – погибель для души. Кто вы, сэр? Вы из газеты?
  В то, что Джулиан газетчик она бы нипочём не поверила – газетчики так не одеваются. Вопрос был риторическим, едко подчёркивающим его любопытство. Миссис Фиске начала закрывать дверь.
  - Одну минуту… – начал Кестрель.
  - Хорошего вам дня, сэр. У меня нет времени для любопытных бездельников. Здесь и без того околачивается слишком много молодых людей.
  Кестрель сообразил.
  - Возможно, я захочу сделать пожертвование.
  Дверь замерла в дюйме от косяка и неохотно отворилась снова.
  - Уверена, мы будем очень благодарны вам, сэр, – сухо сказала сестра-хозяйка.
  - Конечно, мне нужно узнать о вашей работе чуть больше. Каких женщин вы принимаете? Только англичанок? Какого-то определённого возраста? Из каких семей?
  - Я дам вам брошюру, где обо всё рассказано. Мистер Харкурт сам её составил. Сейчас его здесь нет, но, быть может, если вы вернётесь позже, он найдёт время встретиться с вами. – Она говорила об этом как кардинал – об аудиенции у самого папы.
  - Я обязательно прочту. Спасибо.
  - Я сейчас принесу. Мне придётся попросить вас подождать снаружи. Джентльменов мы пропускаем только для встречи с мистером Харкуртом или, если они смогут доказать, что здесь находится их дочь или сестра. Не думайте, что здесь не было сводников, что пытались выдавать себя за братьев и отцов! – Она пождала губы, а её маленькие глазки вспыхнули.
  Она скрылась в доме. Джулиан вынужден был признать, что малого достиг. Да, теперь он знал, что расположено в доме 9 по Старк-стрит. Скорее всего, та женщина и правда находится здесь – или была здесь три дня назад, когда писала письмо. В нём она выражала стыд и сожаления, достойные кающейся Магдалины. Теперь Кестрель понимал, почему писавшая скрывала, кто она – здесь требовали исповеди и публичного унижения – неудивительно, что ей не хотелось выдавать себя. Особенно, если она происходит из уважаемой семьи – а это, скорее всего, именно так – тогда она не захочет, чтобы родственники делили её позор.
  Вопрос – что делать теперь? У него не было средств ни определить, кто писал это письмо, ни поговорить с автором. Джулиан не мог и надеяться сойти за родственника – он не знал ни имени женщины, ни возраста, ни внешности. Он мог бы показать миссис Фиске письмо, но не доверял ей – а что если сестра-хозяйка запугала бы написавшую, заставила бы её рассказать, кому адресовано послание или вовсе выставила на улицу? И хотя покинуть это место – скорее благо, возможно, несчастной больше некуда идти.
  Если бы он смог поговорить с этой женщиной всего пару минут, он бы мог объяснить, откуда у него её письмо и предложить доставить его, куда требуется. Джулиан сам не знал, почему так сильно хочет помочь. Просто скука или его проклятая рыцарственность? Кроме того, миссис Фиске, с её религиозным узколобием напомнила ему семью матери, с которой он, после смерти отца, провёл несколько несчастных лет ещё мальчишкой.
  Вдруг у него родилась идея. Когда миссис Фиске вернулась с брошюрой, он спросил:
  - Много ли у вас сейчас постоялиц?
  - Две дюжины.
  - Вы принимаете ещё?
  - Мистер Харкурт считает, что мы можем устроить не меньше тридцати. Конечно, мы тщательно их отбираем. Никаких паписток, никаких преступниц. А если они больны, мы отправляем их в больницу.
  - Как вы их находите?
  - Они сами находят нас. Узнают о наших трудах и приходят. Мы проводим беседу, и если женщина искренне раскаивается, мы принимаем её. Некоторые не выдерживают и пары дней – слишком слабые и себялюбивые. Они думают, что здесь их ждёт лёгкая жизнь. Но мы быстро их переубеждаем!
  - Не сомневаюсь, – мрачновато согласился он. – А они часто уходят?
  - Что вы имеете в виду – «часто»?
  - В последние несколько дней кто-нибудь уходил?
  - Нет, – в её глазах читалась озадаченность и подозрение.
  - Спасибо, миссис Фиске. Вы были чрезвычайно добры. Доброго вам дня.
  - Доброго дня, мистер…?
  Но Джулиан уже уходил прочь.
  
  
  Он прочитал брошюру по пути домой. Поясняла она немного. Большую часть занимали выпады против проституции – «пятна на душе нации», как её называл Харкурт, и для сведений о приюте и его обитательницах оставалась совсем немного места. Впрочем, глупой или поверхностей брошюра тоже не была. Харкурт писал веско и красиво, но без лишней вычурности, что заставляла многих реформатов выглядеть смешными, а не искренними. Но было ли его красноречие искренним? Джулиан понял, что должен больше узнать о преподобном Гидеоне Харкурте.
  Кестрель вернулся домой и поднялся наверх. Когда он клал шляпу и трость на стол в прихожей из гостиной появилась Салли. Её орехово-каштановые волосы были мокрыми и растрёпанными, а босые ноги оставляли на полу отпечатки. На девушке красовался его домашний халат из зелёного шёлка (и, насколько понял Джулиан, ничего больше). Пояс был едва затянут, рукава закатаны до локтей. Подобрав подол, она подбежала к Кестрелю.
  - Вы нашли её? Что она сказала о письме? Что это за место? И правда бардак?
  - Вы не боитесь простудиться?
  - Да плевать! Кто она? Что там твориться?
  - Я пока не знаю, кто она, но похоже это обитательница приюта для падших женщин. Именно приют находится на Старк-стрит, 9.
  - О, знаю такие местечки, – Салли поморщила нос. – Вы видели её?
  - Нет. Двери охранял дракон, – он описал свою встречу с миссис Фиске. – По крайней мере, мы знаем, что женщина, писавшая письмо, всё ещё там, если принять на веру то, что она – одна из постоялиц. Миссис Фиске сказала, что никто не уходил от них последние несколько дней.
  - Что мы будем делать теперь?
  - Мы найдём для вас что-нибудь потеплее, чем мой домашний халат.
  - Мне ничего другого не нужно. Он просто шик! Я будто закуталась в облако!
  - Где вы его взяли?
  - В шкафу, – она пожала плечами, подчёркивая очевидность своего ответа. – Мне подходит, правда?
  - Правда.
  По её лицу медленно расплылась улыбка.
  - Я вам нравлюсь, мистер Джулиан Кестрель.
  - Я думаю, вы очень привлекательны, – вежливо произнёс он.
  - И только-то? Враки! Я знаю, когда у мужчин зудит. Я нравлюсь вам в вашем халате, но ещё больше понравлюсь без него. Разве нет?
  Он снял перчатки.
  - А где Брокер?
  - Он пошёл в Севен-Дайлз за моими пожитками. Но ещё до того он притащил целый ушат горячей воды, так что я вымылась. Даже волосы и даже грязь из-под ногтей! Никогда раньше так не делала.
  Джулиан был немного озадачен.
  - Выскоблила себя до чистоты. Раз Брок теперь так хорош, я должна соответствовать. А вы… Господи, я никогда раньше не встречала такого франта! Брок сказал, вы меняете бельё каждый день. Хорошо, что не я вас обстирываю!
  Внезапно Джулиан понял, что ещё не спросил, как она себя чувствует. Салли была такой живой и весёлой, что он почти забыл, что случилось той ночью. Он гадал, насколько её нахальство порождено чистой, упорной храбростью. За всё время, что Салли была здесь, он не слышал от неё ни единой жалобы, хотя девушка всё ещё покачивалась при ходьбе, а под левым глазом оставался синяк. Она перехватила его взгляд.
  - Обычный фонарь. Выглядит страшнее, чем болит.
  - Я сожалею, Салли.
  - Пустяки, – она слегка дёрнулась, будто бы отбрасывая его сочувствие. – Вы не сказали, что мы будем делать теперь. Вы хотите спросить Красавчика?
  - Думаю, нет. Возможно, его это вовсе не касается, а если касается – то он предпочёл бы, чтобы никто не совал в это нос, – после беллегардского убийства, Джулиан не горел желанием выдавливать из грешных аристократов вынужденные признания. – Я думаю, самым умным и тактичным было бы найти автора письма и узнать, что она хочет с ним сделать.
  - Но вы сказали, что не можете попасть в этот дом.
  - Верно, я не могу.
  - Тогда как… О, я поняла! Вы хотите, чтобы попыталась я!
  Джулиан ответил не сразу. Вообще-то он и правда намеревался попросить Салли об этом и чувствовал, что она согласится без колебаний – неважно, ради того, чтобы исправиться самой или просто в силу природного любопытства. Но осознание того, что он имеет на ней власть, заставило Кестреля задуматься.
  - Если вы этого хотите, – сказал он наконец. – Это неприятное место – я пойму, если вы броситесь от него как от чумы. Но миссис Фиске сказала, что они могут принять новых постоялиц. И, если вы окажетесь внутри, найти автора письма, вероятно, будет нетрудно. Там не может быть много образованных и хорошо воспитанных женщин. Вам нужно будет лишь сказать ей, что письмо у нас, и спросить, что с ним делать, а потом вы сможете оттуда уйти.
  - Вот это будет забава! Я готова! Мне уже не сидится!
  - Я не имел в виду, что нужно срываться с места прямо сейчас. Нужно подождать, пока вы не выздоровеете.
  - Да я уже хоть куда!
  - Не сомневаюсь. Но Бога ради, потерпите хотя бы до завтра. Один день ничего не изменит.
  - О, ладно-ладно, мистер Большая Шишка. Вы командуете этой девчонкой. – Он склонила голову на бок и оценивающе на него поглядела. – Я всё гадаю – есть у вас женщина? Я спрашивала Брока, но он ничего не сказал.
  - Какая затруднительная для вас сдержанность.
  - Так есть или нет?
  - Я холостяк.
  - Это я знаю, – нетерпеливо отозвалась она. – Я не говорю «жена». Я про женщину – вроде меня.
  - Это как со скаковыми лошадьми. Иногда я теряю на них деньги, но своих у меня нет.
  - Умеете же вы красиво говорить.
  - Спасибо за похвалу, но сыр изо рта не выроню[19].
  Салли усмехнулась.
  - Хорошо. Я поняла, Блеск.
  - Блеск?
  - Я так решила вас называть. Потому что вы такой… такой… блестящий. Вы знаете, что значит это слово?
  - Броский, модный… Воры тоже порой используют это слово…
  Она покачала головой.
  - Мы, уличные девчонки, имеем в виду совсем другое. У нас все парни делятся на «блестящих» и «дурачков». Дурачок – это тот, кто должен платить. «Блестящий» – тот, кому всё даёшь даром. – Их глаза встретились.
  Вдруг внизу раздались шаги и в комнату вошла миссис Мэббитт, домовладелица Джулиана. Седые волосы были убраны под большой клетчатый чепец, а рукава закатаны до локтей. Щеки этой женщины пытали от здоровья и труда. В миссис Мэббитт жизнь била ключом – порой от одного взгляда на неё Джулиану хотелось лечь в кровать и не вставать месяц. Следом вошёл Брокер, что в одной руке нёс свёрток с одеждой, а в другой – большой чепец с красным султаном.
  - Я столкнулась с Брокером внизу, сэр, и… – миссис Мэббитт замолчала, глядя на наряд Салли.
  - Я только что принимала свою первую ванну, – объявила девушка.
  - А я только что вернулся домой, – поспешно добавил Джулиан. – И уже про это наслушался.
  - Так вот, как я говорила, сэр, я столкнулась с Брокером внизу, и он сказал, что его сестра придёт с визитом. Теперь, я думаю, всё в порядке, если это его сестра, – она пронзительно посмотрела на Брокера и Салли, выискивая семейное сходство. – Но всё же это неприлично, когда молодая женщина остаётся с двумя мужчинами. Вы должны это понимать, сэр.
  - О да, конечно.
  - Вот что я скажу, сэр. У меня есть маленькая задняя комната, где спит служанка, когда она есть. – Миссис Мэббитт время от времени нанимала служанок, но ни одна не могла долго исполнять её требования к чистоте. Джулиан подозревал, что квартирная хозяйка была бы счастливее, делая всю работу сама. – Я могла бы позволить мисс Салли остаться там, пока она гостит у своего брата и… приводит дела в порядок.
  - Вы очень добры, миссис Мэббитт. Прошу вас соответственно поднять плату.
  - Это моя забота, сэр, – вставил Брокер.
  - Глупости и ерунда! – весело сказала миссис Мэббитт. – Ничего не нужно поднимать. Мисс Салли – моя гостья. Мне будет приятно, если она останется рядом.
  - Я не хочу быть обузой, – буркнула Салли, которой это предложение показалось немного подозрительным.
  - И не будешь, девочка моя. Мне нравится принимать гостей. Пойдём, я покажу тебе комнату. Это твои туфли сушатся у камина? Надень их сейчас же, я не могу допустить, чтобы ты простудилась, ходя своими бедными босыми ножками. Как только ты устроишься, мы позаботимся об подходящей одежде, – она цокнула языком, глянув на чепец с красными перьями. – И ты не умылась как следует за ушами. Теперь ещё многое предстоит узнать о купании, девочка моя.
  Она железной хваткой схватила Салли за руку и увела прочь. Девушка оглянулась, беззвучно моля о спасении. Джулиан и Брокер улыбнулась и развели руками, являя собой яркий пример мужской беспомощности. Когда дамы вышли, Джулиан сказал:
  - Кажется, Салли повстречала равного противника. Что наша Королева Мэб[20] знает о ней? – добавил он.
  - Я мало ей рассказывал, сэр, но думаю, она сама о многом догадалась. Миссис М. не так просто провести. Она поймала меня на лестнице, когда я нёс тряпки Салли, так что пришлось рассказать про неё. Это было не спрятать. – Он помахал чепцом с перьями.
  Джулиан изложил свой план – послать Салли в приют.
  - Кажется, ей очень понравилась эта мысль.
  - План первый сорт, сэр. Может быть, так она сможет ненадолго держаться подальше от неприятностей.
  - Ты беспокоишься за неё?
  - Конечно, сэр. У неё нелёгкая жизнь.
  - Ты знаешь, я могу помочь ей найти работу. Попрошу кого-нибудь из друзей составить ей рекомендацию.
  - Вы очень добры, сэр, но я не думаю, что она этого захочет. Потому что, сэр, она на улице может собрать больше джорджиков за одну ночь, чем за месяц заработает служанкой на все работы[21] или на какой-нибудь фабрике. И работа у неё не такая тяжёлая, и свободы больше. Если начистоту, то что может это перебить?
  - Самоуважение? – с сомнением предположил Джулиан.
  - Самоуважение – это хорошо, сэр, но его нельзя есть, его нельзя пить, в него нельзя воткнуть красное перо и завязать ленточками под подбородком.
  Ответить было нечего. Вот вам и задачка, мистер Харкурт. Напишите, как решить эту проблему, и мы будем славить вас как гения наших времён.
  
  
  На следующее утро Салли проснулась затемно. Она не могла больше спать – миссис Мэббитт суетилась по дому, гремела кастрюлями и сгребала золу в очаге. В полседьмого девушка уже была на пути к приюту. Она была уверена, что там никто не спит – эти реформаторы не тратят время, нежась в кроватях, когда можно трудиться во имя Господа.
  Салли взяла экипаж до Старк-стрит – от этого её распирало от важности. Она никогда прежде не нанимала себе экипаж. Но девушка всё же вылезла из него ещё на углу, понимая, что кающаяся шлюха не должна приезжать на место покаяния в карете. Возница опустил ступеньки, и Салли ступила на улицу, задрав нос, будто была леди, а это – её собственный экипаж, но через мгновение испортила всё, захихикав. Расплатившись с кучером, она отпустила его.
  Салли подошла к номеру 9. Он был точно такой же как описывал мистер Кестрель – два слепленных вместе дома с главным входом справа. Она подошла к дверям, сделала лицо, что считала скорбным и покаянным, и позвонила.
  Дверь приоткрылась. Салли подумала, что перед ней – тот самый дракон мистера Кестреля.
  - По какому вы делу?
  - Пожалуйста, мэм, я пришла, чтобы осознать ошибки и спасти свою душу.
  Дракон сурово оглядел её с головы до ног.
  - Хорошо, можешь войти. Поговорят с тобой позже. Сейчас у нас утренние молитвы и завтрак. Может, мистер Харкурт найдёт время поговорить с тобой потом, а может и нет. Сегодня он очень занят. Мы ждём попечителей.
  Она открыла дверь шире, позволяя Салли войти. Девушка оказалась в скупо обставленном коридоре. Одна лестница уходила вниз, на кухню, вторая вела на второй этаж. Стены были выкрашены в чинный свинцово-серый цвет. В левой стене коридора была проделана дверь. Салли поняла, что её пришлось прорубить, когда два дома соединили вместе.
  - Как тебя зовут? – требовательно спросил дракон.
  - Салли Стоукс, мэм.
  - Салли – это неподобающее христианке имя.
  «Если ты подобающая христианка, – подумала Салли, – то я уже хочу сбежать отсюда».
  - Это сокращение от «Сара», мэм.
  - Если тебя крестили как Сару, значит и называть тебя следует Сарой. Я миссис Фиске, дежурная сестра-хозяйка. Идём со мной. Не сюда. – Резко добавила она, когда Салли пошла в сторону элегантной гостиной. – Та комната для покровителей и попечителей.
  Миссис Фиске провела Салли в тщательно выскобленную заднюю гостиную. Здесь почти не было мебели – только четырёхугольный обеденный стол да четыре простых, жёстких стула.
  Из окна открывался вид за сад – несколько чахлых деревьев, пара-тройка теснящихся там же аккуратных клумб и дорожки из гравия. Огораживала сад высокая кирпичная стена и железными шипами наверху.
  - Подожди здесь, – велела миссис Фиске. – После завтрака я скажу, когда у мистера Харкурта будет на тебя время. Он говорит со всеми женщинами, что приходят сюда, чтобы понять, подходят ли они.
  Она вышла. Салли гадала, что делать теперь. Если сидеть тут и дальше, автора письма ей не найти. Почему вы не выйти и не осмотреться? Худшее, что с ней могут сделать, если застукают – это выгнать прочь. А ей не очень хотелось оставаться.
  Девушка приоткрыла дверь и выглянула. Никого. Кажется, кто-то живой есть этажом ниже – оттуда Салли слышала шаги, скрип стульев и стук кастрюль да сковородок.
  Она на цыпочках спустилась вниз. Передней комнатой здесь была кухня – Салли заглянула туда, но никого не увидела. Весь шум доносился из задней комнаты. Девушка прокралась к ней, спряталась за открытой дверью и заглянула в щелку между стеной и дверью.
  Обычная общая столовая – два длинных стола, за каждым около дюжины женщин разных возрастов – должно быть, от пятнадцати до тридцати. Одни были свежими и хорошенькими, другие – потасканными и растерявшими всю красоту, что у них была. Все были одеты похоже – строгие серые платья с белыми воротничками, передники и головные платки. Салли прошлась по постоялицам взглядом, прикидывая, если ли среди них автор письма. А если есть – как её отличить?
  Миссис Фиске, вытянувшись, стояла перед одним из столов. Рядом с ней была молодая женщина, которую Салли сочла ирландкой – у английских девушек не бывает такой нежной кожи и столь тонких черт лица. У незнакомки были чёрные волосы, стройная и прямая фигура; на вид ей можно было дать лет двадцать пять. Девушка носила ту же «униформу», что и остальные постоялицы. Видимо, она подавала завтрак – рядом с ней была большая супница и груда деревянных мисок, а в руках – половник.
  Во главе стола высился мужчина с внушительной книгой в руках – Салли решила, что это Библия. Он был одет просто, но с претензией на изящество. Кожа у него была очень бледной и гладкой – его будто вылепили из воска. У мужчины были соломенного цвета волосы, тонкие губы и презрительно раздувающиеся ноздри.
  Некоторые постоялицы разговаривали друг с другом. Миссис Фиске хлопнула в ладоши и мгновенно настала гробовая тишина.
  - Сегодня нам повезло – мистер Харкурт прочтёт нам утренние молитвы, – провозгласила она. – Сегодня прибудут попечители, и мистеру Харкурту пришлось провести без сна всю ночь, готовясь к встрече… – она оборвала себя, бросив взгляд через всю комнату. Салли поняла, что дракон смотрит на маленький, одинокий столик, стоящий в углу. Рядом с ним была цепь.
  - Где Мэри? – прогремела миссис Фиске.
  Постоялицы обменялись взглядами и заерзали на стульях.
  - Кто-нибудь видел её утром? – голос мистера Харкурта был мягок как бархат; казалось, священник может говорить тихо, но его услышат все.
  Воцарилась напряжённая тишина. Наконец, одна из постоялиц неуверенно поднялась на ноги. Это была пышная и хорошенькая девушка чуть за двадцать с льняными локонами, выбивающимися из-под платка. Её грудь и бедра натягивали жёсткую ткань платья.
  - Если угодно, сэр, я заглянула к ней, всего на минутку, прямо перед завтраком.
  - И что она делала?
  - Спала, сэр. Я сказала: «Эй, Мэри! Уже почти семь!», но она спала крепко и не проснулась. Потом ко мне подошла Пег… то есть Маргарет, – она кивнула в сторону ирландки, – и сказала поспешить к завтраку.
  - Лежать кровати в такой час! – воскликнула миссис Фиске.
  Ирландка присела в смиренном книксене.
  - Мне сходить к ней, мэм?
  - Сперва ты должна закончить здесь. Мистер Харкурт возложил на тебя ответственность за то, чтобы все постоялицы были накормлены и должным образом помолились.
  - Я думаю, нам не нужно слишком винить Маргарет, – вмешался мистер Харкурь. – Я боюсь, это лишь ещё одно проявление неуступчивости Мэри. Маргарет, ступай и приведи её сюда на молитвы. Раз она опоздала на завтрак, сегодня она его не получит.
  - Да, мистер Харкурт, – ирландка выскочила вон. Салли замерла на месте, боясь даже дышать, пока та не скрылась на лестнице.
  Полненькая девушка не спешила садиться. Мистер Харкут посмотрел на неё и поднял брови.
  - Тебе есть ещё что сказать, Флоренс?
  - Н-ну, сэр, разве что… – Флоренс с трудом сглотнула. – Я не думаю, что Мэри могла так проспать, сэр. Я думаю, это из-за её лекарств. Я видела склянку у неё на столе у кровати и…
  - Какую склянку? – нетерпеливо спросила миссис Фиске. – Она не принимает лекарство из склянки. Я приношу его в стакане.
  - Но я видела…
  - Ты можешь сесть, Флоренс, – сказал мистер Харкурт.
  - Да, сэр.
  - Пока мы ждём Мэри, – проговорил он, – у нас как раз хватит времени прочесть урок о мудрых и неразумных девах[22]. – Он открыл Библию.
  Внезапно в столовую ворвалась сбежавшая по ступеням сверху Маргарет. Она замерла на пороге, сживая руки в замок. Все взгляды обратились к ней.
  - О, мистер Харкурт, миссис Фиске, я видела нечто ужасное! Мы знали, что Мэри не раскаивается, но я никогда не думала, что она опуститься до такого!
  - О чём ты? – требовательно спросил Харкурт. – Она оставила нас?
  - Да, сэр! – всхлипнула Маргарет. – Я боюсь подумать, где она сейчас!
  - Что ты несёшь? – прикрикнула миссис Фиске. – Где она?
  - Там, где уже нет ни надежды, ни помощи! Она мертва, мэм – она наложила на себя руки!
  
  Глава 6. Воздаяние за грехи
  
  
  Среди постоялиц раздались вздохи, восклицания, крики.
  - Тихо все! – приказал Харкурт, чей голос легко пробился сквозь шум. Маргарет сама бросилась к подругам и принялась трясти их за плечи и раздавать тычки, пытаясь успокоить.
  Миссис Фиске стояла, сжимая и разжимая кулаки. Её лицом владели эмоции, но Салли – её горящие глаза всё так же не отрывались от щели между дверью и косяком – не могла сказать, какие именно.
  - Ты уверена? – с нажимом спросила она. – Если окажется, что вся эта суматоха была попусту…
  - Я уверена, мэм, клянусь! Чтоб мне провалиться, если я вру! Я видела её так же хорошо, как сейчас вас – она вытянулась в кровати, холодная как лёд! А рядом на столике была склянка от лауданума, почти пустая, и ещё немного лауданума оставалось в стакане, из которого она всегда его пила. Видит Бог, она напилась его, чтобы покончить со своей несчастной жизнью…
  - Не кощунствуй, Маргарет, – лаконично прервал её Харкурт. – Идёмте, нам нужно увидеть её. Миссис Фиске, будьте добры, пойдите со мной. Маргарет, ты мне тоже нужна. Остальные – завтракайте как обычно. Бесс, ты можешь подать хлеб и кашу, Нэнси ты будешь читать благодарственную молитву.
  Он вышел, миссис Фиске и Маргарет последовали за ним. Салли пряталась за дверью, пока не услышала, как эти трое поднимаются по лестнице и тихо пошла за ними. Она поднялась как раз, чтобы увидеть, как они скрываются за дверью, что соединяла этот дом с соседним. Увы, вслед за этим раздался звук ключа, поворачиваемого в замке. Салли толкнула дверь, но та не поддалась – ожидаемо.
  Что же делать теперь? Миссис Фиске явно забудет про неё. Уходить Салли не хотела – она ещё ничего не узнала, а теперь ей страсть как хотелось допытаться, что случилось с этой Мэри. Быть может, стоит спуститься и поговорить с постоялицами, пока рядом нет надзирателей?
  В замке снова повернулся ключ. Салли метнулась вниз по лестнице и прижалась к стене. Свет тут был довольно тускл, и девушка могла заглядывать в коридор с лестницы, не боясь, что её заметят.
  В дверях появилась миссис Фиске, бросила взгляд себе за спину и заспешила наверх. Салли сперва пошла за ней, но миг спустя снова бросилась в укрытие – сестра-хозяйка спускалась обратно, закутавшись в шаль и путаясь в лентах чепца, которые пыталась связать. Она вышла через дверь на улицу.
  «Куда ты же собралась, старая кошка? – задумалась Салли. – За доктором, а может, за констеблем…»
  Неожиданно кто-то врезался в неё сзади. Салли споткнулась и резко развернулась, готовясь столкнуться с врагом. Но это оказалась всего лишь девушка с льняными волосами – Флоренс – что была удивлена не меньше самой Салли.
  - Ты кто?
  - Меня Салли зовут. Я новенькая, но кажется, пришла в не самый лучший день.
  - Ну да, – Флоренс нервно хихикнула. – Прости, что толкнула. Так волновалась, что тебя не заметила. Мы все сейчас перепуганы. Рыжая Джейн пролила кашу мне прямо на передник, посмотри!
  - Я слышала, кто-то из девочек ночью наложил на себя руки.
  - Тсс! – Флоренс прижала палец к губам и с опаской посмотрела вокруг. – Мистер Харкурт будет очень зол, если узнает, что мы про это судачим.
  - Он ничего не услышит, он уже далеко, – но голос Салли всё равно понизила. – Эта Мэри – кто она была?
  - На самом деле, этого никто не знает. Она была не как мы все. Она была леди.
  - Леди? – Салли навострила уши.
  - Точно-точно. Слышала бы ты, как она разговаривала – правда, она мало говорила. Мистеру Харкурту совсем не нравилось, что она ни словечка не расскажет ни о себе, ни о семье, ни о том, откуда она. А он хотел знать всё – любой бы понял, что Мэри – не из простых, и если бы он смог отправить её домой исправившейся и здоровой, то её родственники были бы очень ему благодарны. Вернее, это так Пег говорит, но Пег всегда знает, что у него на уме.
  «Это точно она! – подумала Салли. – Леди, которая ни с кем о себе не говорит».
  - Это ужасно печально, да ведь? – сказала Флоренс. – Она напилась этого яда среди ночи, когда была одна. Если бы не сидела в Чёрной дыре, её бы кто-нибудь да остановил.
  - Что за Чёрная дыра?
  - Такая маленькая комнатушка, со шкаф размером. Мы зовём её Чёрной дырой, потому что там ни окон, ни очага, а потому всегда темно и холодно. Туда сажают за непокорность. Мистер Харкурт посадил бедняжку Мэри туда сразу же, потому что она не хотела исповедаться в своих грехах или рассказать, откуда она или хотя бы назвать своё имя. Сказала, что она Мэри – а когда её спросили про фамилию, она сказала «Магдалина». Она была храброй, так что мистер Харкурт невзлюбил её с первого дня. Он заставлял её спать одной в Чёрной дыре – а обычно мы спим по четверо или пятеро в комнате. Днём она ела за отдельным столиком и носила на шее табличку «Нераскаявшаяся». Не знаю, почему он вообще держал её тут – он кучу девочек выставил вон за куда меньшее. Наверное, тут всё как Пег говорит – он думает, что её семья – богачи и отблагодарят его, – Флоренс задумчиво покачала головой. – Только вот это не всё. Он хочет её сломать.
  - Вот ублюдок! – бросила Салли. – Так и собак не воспитывают, чего уж говорить о падшей девочке из шикарной семьи!
  Флоренс печально кивнула.
  - Она чувствовала это, Мэри-то. Очень тихой всегда была. Странно, что…
  - Что? – подбодрила Салли.
  - В последние пару дней она выглядела лучше – до этого вечно была совсем разбитой. А тут даже улыбнулась несколько раз так, будто у неё секрет какой-то есть. О, мистеру Харкурту это не понравилось! Но может это просто лекарство сработало. Она говорила, что это от сердца – «Укрепляющий эликсир Саммерсона», так его называла. И ведь не подумаешь, что она могла наложить на себя руки просто из-за переживаний, а?
  Дверь, связывающая два дома внезапно распахнулась, и в коридоре появился Харкурт, за которым спешила Маргарет.
  - Я буду у себя в кабинете, – бросил он, не останавливаясь и не оглядываясь, чтобы проверить, слушают ли его. – Когда миссис Фиске вернётся, передай ей, что я никого не принимаю – если только кто-то из попечителей не приедет раньше. И помни – ни слова ни одному газетчику ни о чём, пока я не дам разрешения.
  - Да, мистер Харкурт, – вдохновлённо ответила ирландка.
  Внезапно Харкурт остановился и посмотрел в сторону лестницы в подвал. Должно быть, у него было очень острое зрение или просто помог свет.
  - Что ты там делаешь, Флоренс?
  - Если угодно, сэр, я пошла сменить передник. На него пролили кашу.
  - Так смени его и возвращайся к завтраку. Кто это с тобой?
  Салли пришлось подняться и представить перед бледно-голубыми глазами Харкурта. Этот взгляд вызывал дрожь. Мужчины часто глазели на неё так, будто видели сквозь одежду, но Харкурт будто бы видел сквозь кожу.
  - Кто ты? – спросил он. – Что тебе нужно?
  На мгновение Салли запнулась, не в состоянии вымолвить ни слова. На выручку пришла Флоренс.
  - Она пришла к нам постоялицей, сэр.
  - Значит говорить с ней – не твоё дело. Ты забываешь, что вам запрещено говорить с посторонними.
  - Да, сэр. Но тут некому было показать ей всё, и…
  - Не оправдывайся. Я не буду обращать внимания, учитывая сегодняшнее… событие.
  «Событие? – подумала Салли. – Это так здесь говорят, когда какая-нибудь бедная девочка ноги протягивает прямо в твоём доме?» – Но она придержала язык, понимая, что Флоренс грозят неприятности, если Харкурт узнает, что они говорили о Мэри. Ясно одно – этим людям она не скажет ни звука про письмо. Харкурт – бесчувственный сухарь; она ему не верила. А местные постоялицы полностью в его власти.
  Харкурт повернулся к Маргарет.
  - Пока нет миссис Фиске, я полагаюсь на тебя. Проследи, чтобы постоялицы занимались обычной работой. Попечители прибудут через несколько часов, и я хочу, чтобы они видели, что обычный распорядок дня не нарушился. Что, конечно, не значит, что мы не огорчены произошедшим и не скорбим.
  - Это разбило мне сердце, мистер Харкурт! – Маргарет прижала руки к груди. – Уверена, если ли Мэри только слушала вас и покаялась… Это урок всем нам, горчайший урок! Воздаяние за грехи – смерть!
  - Я рад, что её пример чему-то тебя научил. Надеюсь, ты сможешь разъяснить это и остальным.
  - Ни дня не проходит, чтобы я не пыталась принести моим грешным сестрам частицу света, которой вы поделились со мной.
  - Я ценю это, Маргарет. Будь уверена, твои усилия не пропадут втуне, – он начал подниматься по лестницу, махнув рукой в сторону Салли. – Отошли эту женщину.
  - Да, мистер Харкурт.
  Ирландка глядела ему вслед, пока он не скрылся. Затем она повернулась к Салли и улыбнулась, отчего её лицо совершенно преобразилось. Большие глаза поднялись на собеседниц, подбородок и щеки заострились, и она стала похожа на лису.
  - Ну, ты же слышала, что Сам сказал. Уходи. Возвращайся потом, если будет охота снова появиться здесь после того как познакомилась с этим ослом.
  - Чтоб мне лопнуть! – изумилась Салли. – Ну ты и актриса!
  Маргарет самодовольно покачала головой.
  - Я знаю пару уловок. Зря что ли меня зовут Проныра Пег? Я не доживу до того дня, когда не смогу обдурить такого тупоголового пустомелю как наш преподобный. Твоё счастье, Флорри Эймс, – она повернулась к Флоренс. – Где бы была ты и остальные, если бы я не увивалась вокруг Самого, не лила эту чепуху ему в уши и не строила из себя величайшую кающуюся грешницу с тех времён, как Мария Магдалина поцеловала крест?
  - Это правда, – признала Флорри. – Мистер Харкурт ни к кому так не прислушивается, как к Пег, и она может ходить здесь где вздумается, даже в его кабинет. Если нам что-то нужно – поесть или лишняя свеча или что угодно – Пег может это достать.
  - Думаю, ты за это заставляешь их раскошелиться, – сказала Салли, обращаясь к Пег.
  - А почему нет? – ирландка даже не возмутилась. – Не просто же так мне рисковать? Разве я похожа на благотворительницу? Когда я оказываю услуги, я жду таких же взамен. А теперь уходи. Сам не обрадуется, когда увидит, что ты ещё здесь.
  Салли вышла из дома 9. Её было что рассказать мистеру Кестрелю и Брокеру. Увы, рассказ её будет заключаться в том, что она нашла того, кто писал письмо – нашла слишком поздно.
  
  
  - И Пег выставила меня вон, и я вернулась, – закончила Салли, – вот и всё. – Он рухнула на диван. – А теперь вы можете дать мне что-нибудь промочить горло – я много говорила.
  - Принеси Салли выпить, – распорядился стоявший у окна Джулиан, не оборачиваясь.
  - Да, сэр, – Брокер налил сестре эля.
  Кестрель невидящим взглядом смотрел на улицу. Стук экипажей и цокот копыт отдавался в его ушах, но не мог заглушить голова в голове – его собственного голоса, что повторял сказанное Салли вчера: «Бога ради, потерпите хотя бы до завтра. Один день ничего не изменит».
  Он резко обернулся.
  - Будет дознание. Брокер, узнай, где и когда.
  - Прямо сейчас, сэр?
  Джулиан поднял бровь. Брокер поспешил за шляпой и выбежал из дома.
  Салли пристально посмотрела на Джулиана.
  - Что не так? Вы разочарованы, что мы не можем расспросить Мэри о письме?
  - Немного.
  - Это бы не помогло, я думаю.
  - Не помогло.
  Он подошёл к столу, где стыл нетронутый завтрак.
  - Хотите кофе?
  - Чтобы я пила такую гадость? – она сморщила нос и сделала ещё глоток эля.
  Кестрель собирался налить кофе себе, но Салли подскочила к нему и занялась этим сама. Потом девушка посмотрела на него, чуть склонив голову.
  - Брок когда-нибудь рассказывал, почему его стали называть Брокером?
  Джулиан с удивлением поднял голову.
  - Это ещё детское прозвище. Наш папка был каменщиком, но всё время пил и работать приходил, едва стоя на ногах. Его выгнали, и честной работы ему было больше не найти. Тогда он спознался со взломщиками, и они научили его своему делу, его и Джорджа, нашего старшего брата.
  Джулиан сел напротив Салли, вытянув ноги. Он знал историю Брокера, но был не прочь послушать её раз. Это всё равно лучше, чем раз за разом слышать в своей голове «Один день ничего не изменит». О чём он вообще думал? Как он мог так чудовищно просчитаться?
  - Наша мама, она добрая душа и прямая как фунт свечей, – продолжала Салли, – но ничего не могла поделать с папашей, да ещё от чахотки страдала, так что не могла ему как следует всыпать. Брок тогда был маленький и тощий, так что папаша стал брать его с собой – пропихивал его в окно, чтобы тот мог отпереть дверь изнутри и впустить папку и его дружков. А уж потом свёл его с карманником. У Брока так славно выходило! Потому его и назвали Брокером – оглянуться не успеешь, как его посредством твоё добро уже утекло скупщику. Конечно, ему никогда не нравилось быть вором. Он знал, что это огорчает маму – хуже всего то, что ему приходилось воровать ради неё. Она была так больна, а папа ничего не делал – всё джорджики спускал на джин и баб. Потом мама умерла, а папаша попался и сплясал пеньковую джигу, – она жестом показала петлю. – А Джорджа отправили в Ботани-Бэй[23]. А что стало с Броком, я не знала, пока не столкнулась с ним на улице.
  - А что насчёт вас? Вы всегда занимались этим ремеслом?
  - О, обо мне почти нечего рассказывать. Когда я была малышкой, то обчищала карманы, как Брок, но такой мастерицей как он, я не была. Обычно работала приманкой – заигрываю с парнем, а мой напарник обирает его. Я это бросила – мне хотелось быть самой по себе, и не перед кем не отвечать. А ещё воров вечно хватают и сажают, а я не могу сидеть взаперти. Так что взялась за новое дело. Никто не будет мешать честной шлюхе, которая просто пробивается как может. Конечно, я уводила платки у клиентов, но это же мелочь. Больше для развлечения, и чтобы не забывать старые деньки.
  - Как получилось, что вы с Брокером расстались?
  - Меня и ещё одну девчонку, с которой мы промышляли вместе, отправили в исправительный дом. А после него я перебралась в Ратклифф и жила с моряком. В смысле, мы не были женаты в церкви – просто жили вместе, моряки всегда так делают, когда болтаются на берегу. Он очень мне нравился. Он был славный – посылал мне деньги ещё несколько месяцев после того как вышел в море, а ведь даже не знал, что у меня было пузо… – Она замолкла и прикусила губу.
  - У вас есть ребёнок, Салли? – мягко спросил Джулиан.
  - Был. Бекки. Она прожила всего две недели. Она была слабой – все с самого начала говорили, что она умрёт. Я не хотела в это верить. Когда она умерла, я чуть с ума не сошла. Даже сейчас я иногда вспоминаю её и… – она с трудом сглотнула, – скучаю по ней.
  Салли вытерла нос рукавом. Кестрель подал её платок. Девушка высморкалась и запихнула его в карман. Джулиан сделал вид, что не заметил.
  - Это в прошлом, – сказала Салли. – Я почти оставила это позади. Но я хочу ребёнка. Не знаю, почему. Если это будет мальчик, я ничего не смогу сделать для него, а если девочка – она кончит как я.
  - Вы можете выйти замуж.
  - Да не похоже! – рассмеялась она.
  - Конечно. Я понимаю… – он растерянно замолчал.
  - Я не из тех девушек, которые любая мать будет рада видеть невесткой, а? – усмехнулась Салли. – Но я думаю, всё равно найдутся парни, что будут готовы жениться на мне. Но я не такая глупая, какой кажусь! Одна моя подруга вышла за своего сводника, и с тех пор у неё нет ни фартинга, что она могла бы назвать своим – он забирает всё, что она зарабатывает, и пропивает. Она пошла к священнику и попросила совета, а он говорит, что тут ничего не поделаешь – раз этот ублюдок её муж, всё, что добыла она, принадлежит ему. Он сказал, что это закон. Это правда?
  - Думаю да. Закон не отделяет замужнюю женщину от её мужа.
  - Это ж какой дурой надо быть при таких законах, чтобы с кем-то покольцеваться! Я не из таких!
  Джулиан задумчиво посмотрел на неё.
  - Почему вы мне это рассказываете?
  - Потому что вы очень хандрите, а я хочу вас развеселить. Будь вы обычным парнем, я бы нашла способ получше, чем сидеть да болтать, но вы же всё время меня осаживали. Так что я подумала, что расскажу про Брока, раз уж он близок нам обоим.
  - Да, понимаю. Вы были очень добры, Салли.
  - Я бы и ещё много чего сделала, Блеск – если бы...
  - Вы сделали достаточно. Вы не сочтете грубостью, если я захочу побыть немного один?
  Салли взглянула на Кестреля и поднялась.
  - Есть люди, – мрачно пробормотала она, – которые не узнали бы что такое доброта, даже вцепись она им в яйца!
  
  
  - Дознание будет в два часа, сэр, в «Розе и шипе», на Гилфорд-стрит.
  - Что, уже сегодня? Как, черт побери, Харкурт так быстро всё устроил?
  - Я поговорил с парой соседей, сэр – из тех, что живут вокруг его приюта. Они говорят, что мистер Харкурт хочет покончить с этим делом побыстрее, пока не налетели любопытные.
  - Да, он не может допустить вмешательства газет. Это ведь как раз история в их вкусе – падшая женщина, трагическая смерть, тайна личности…
  - Не знаю, сэр. Соседи говорят, что у мистера Харкурта в покровителях большие шишки – успешные торговцы, святоши, если даже кто-то из джентов, один или два. Он рассчитывает, что они приглушат тот шум-гам, что поднимется из-за смерти Мэри.
  - Правда?
  «Впрочем, может подняться куда больший шум-гам, чем вы ожидаете, мистер Харкурт», – подумал Джулиан.
  - Брокер, я собираюсь побывать на дознании и хочу, чтобы ты и Салли пошли со мной.
  - Вы собираетесь предъявить там письмо, сэр?
  - Я не вижу другого выхода. Будет не очень ловко объяснять, где мы его взяли, но это всё равно доказательство, что может пролить свет на смерть Мэри. Мы не можем скрывать его. К тому же…
  - Сэр?
  Джулиан покачал головой.
  - Кое-что в смерти Мэри кажется мне бессмыслицей. На дознании они могут всё объяснить, но если нет… Что же, не будем сейчас об этом. Я хочу, чтобы вы с Салли пошли со мной, потому что хочу знать, нет будет ли на дознании один из тех трёх мужчин, у которого твоя сестра стащила письмо, и если это не Эвондейл, то Салли единственная, кто может узнать его. Но скажи ей надеть вуаль. Думаю, мы не хотим, чтобы он узнал её.
  
  Глава 7. Мистер Харкурт унимает бурю
  
  
  «Роза и шип» была чистым и приличным трактиром недалеко от приюта. Дознание проходило в просторной задней гостиной. Столы убрали, чтобы освободить место для коронера и присяжных. Зрители сидели на стульях, скамьях или в отдельных комнатках у стен. Джулиан, Брокер и Салли нашли себе такую и разместились там.
  Харкурт уже был здесь и вежливо ходил среди людей, всем видом выражая смесь скорби и неодобрения. «Я сожалею о смерти этой молодой женщины, но я потрясен и возмущён способом, которым она её настигла», – будто бы говорил преподобный. За ним хвостом ходили безвкусно одетые сестры-хозяйки, ловя каждое слово Харкурта. Джулиан узнал среди них миссис Фиске. Среди зрителей было немало внушительных и успешных с виду торговцев, мастеровых и священников. Должно быть, это и есть те состоятельные и влиятельные покровители, о которых слышал Брокер.
  В зале было и несколько газетчиков, лениво подпиравших стены или вычищавших грязь из-под ногтей перочинными ножами. Джулиан узнал их по выражению лиц – смеси цинизма и любопытства, а также неизменной привычке использовать собственные брюки вместо промокательной бумаги. Но их было мало, так что Харкурт похоже преуспел в своём стремлении держать это дело подальше от газет.
  - Видите кого-нибудь из тех троих? – прошептал Джулиан Салли, что разглядывала собравшихся из-под вуали.
  - Нет, никого, – прошептала та в ответ. – Если кто-то появится, я кивну.
  Появление коронера и судьи вызвало небольшой ажиотаж. Но к удивлению Джулиана, газетчики обратили внимание не на них. Они принялись толкать друг друга и глядеть в дальний конец комнаты, где появился полноватый старик на костылях. На одной ноге у него была повязка, будто он страдал подагрой. Блестящую лысину окружали клочья седых волос. Одет он был просто, но намётанный глаз Джулиана заметил, насколько хорошо подогнан и как дорог его костюм. Ещё этот человек носил громадные, старомодные золотые часы и пенсне в золотой оправе.
  Джулиан верил, что газетчики умеют чуять интересные новости. Когда коронер начал копаться в бумагах и обратился к присяжным к речью, достойной римского папы, Кестрель послал Брокера узнать у репортёров, кто этот человек на костылях. Тот быстро перекинулся с ними парой слов и вернулся.
  - Это мистер Сэмюель Дигби, сэр. Очень суровый малый, он ведь клюв. Живёт в Хайгейте.
  Джулиан слышал об этом человеке. Ушедший на покой торговец шерстью, богач, ныне известный как проницательный и суровый, но справедливый судья. Ещё за ним шла слава филантропа, пусть и очень избирательного. Джулиан гадал, что привело его сюда из Хайгейта с его-то подагрической ногой, от которой при каждом движении на лице Дигби появлялась гримаса боли. Он один из покровителей Харкурта? Если так, он явно старался держаться наособицу от остальных.
  Последовала короткая задержка – приходской констебль повёл присяжных в другое помещение, чтобы взглянуть на тело. Они вернулись довольно мрачные, и коронер вызвал первого свидетеля. Это оказалась Маргарет Малдун, она же Проныра Пег. Женщина ждала в соседней комнате – должно быть, исполняя установленное Харкуртом правило не говорить с посторонними. Пег описала, как нашла Мэри остывшей примерно в семь часов утра, с пустой склянкой лауданума на прикроватном столике. Коронеру её ирландская склонность к драматизму показалась излишней, и он как можно быстрее закончил опрашивать её.
  Свидетельство Флорри Эймс оказалось ещё короче. Она пересказала, как заглянула к Мэри и попыталась разбудить её, заметила бутылочку из-под лауданума на столике, но подумала, что это лекарство, которое принимала покойнавя. Газетчикам пришлось сделать замечание за то, что они подмигивали ей. Флорри улыбнулась им в ответ, когда её и Пег отпустили.
  Следующим выступал очень важный и надменный доктор – известный член Королевской коллегии врачей, что осматривал покойную. Он ясно дал понять, что если бы не глубокое уважение к мистеру Харкурту, он бы и не подумал связывать своё имя и знания с таким отвратительным делом. Коронер перед ним благоговел и расспрашивал с большим почтением. О да, богатые и могущественные покровители могут очень помочь.
  Итак, покойная была женщиной от шестнадцати до двадцати лет, сообщил Великий доктор. Она была довольно худой, но здоровой. Он осматривал тело примерно в десять утра, то есть примерно через три часа после смерти.
  Джулиан сразу обратил на это внимание. Почему на то, чтобы вызвать врача ушло три часа? Что они делали всё это время?
  Насколько понимал Великий доктор, с того мига, как было найдено тело, в комнате Мэри ничего не двигали. Она лежала на кровати в грубой шерстяной ночной сорочке, закутанная одеялом до плеч. На теле не было ни ран, ни признаков приступа или резкого обострения какой-то болезни. Если судить по степени rigor mortis и трупным пятнам, девушка уже была мертва от шести до двенадцати часов. Также доктор дал краткое описание комнаты – помещение площадью в десять квадратных футов, без окна или камина. Всю мебель составляли маленькая кровать и деревянный сундук да столик с умывальником – чистым и пустым. Около умывальника стоял полупустой кувшин с водой и почти пустая склянка.
  Великий доктор вынул последнюю из своей медицинской сумки и поднял повыше. Она была шести дюймов в высоту из прозрачного стекла и наклейкой на пробке. На дне виднелись следы рубиново-красной жидкости. Коронер тщательно рассмотрел склянку, затем передал её присяжным.
  - Как видите, джентльмены, – заметил он, – на бутылочке явно написано «Лауданум». Покойная не могла его ни с чем перепутать. Я уверен, что большинство из вас время от времени принимает это средство; тем не менее, доктор, не могли бы вы кратко объяснить присяжным, что оно собой представляет?
  - Лауданум – это настойка опия на спирту. Его прописывают, чтобы облегчить боль – зубную, ревматическую и иные. Обычная доза составляет двадцать пять капель, – пояснил Великий доктор.
  Затем он рассказал, что на столике Мэри рядом со склянкой стоял стакан. В нем есть следы лауданума, воды и вещества, что он считает «Укрепляющим эликсиром Саммерсона» – сердечным лекарством, что принимала девушка.
  - Что именно это за лекарство? – спросил коронер.
  Великий доктор объяснил, что «Эликсир» представляет собой смесь сахарного сиропа, трав и некоторого количества спирта, что должны придать сил слабому пациенту. Это очень известное средство, заверил Доктор, и оно продаётся по всему Лондону. У него приметая этикетка – солнце, посылающие исцеляющие лучи. Конечно, он не знал, почему его принимала Мэри, ведь он никогда не лечил её. Ему говорили, что она не страдала ни от какой болезни, но была подавлена и слаба – должно быть, то было источающее воздействие жизни, что она вела до того, как попасть в приют.
  Здесь коронер предупредил присяжных, что у них нет никаких свидетельств о прошлой жизни Мэри, так что они не могут делать заключений об этом. Великий доктор подавил зевок и посмотрел на часы.
  Коронер спросил, что свидетель может сказать о причине смерти. Великий доктор откашлялся.
  - На мой взгляд, смерть наступила от нарушения дыхания, вызванного намеренным приёмом большой дозы лауданума.
  - Как вы можете быть уверены в том, что приём был намеренным?
  - По просьбе мистера Харкурта я выпарил немного лаундаума, оставшегося в склянке, чтобы узнать, насколько велика в нём концентрация опия. У многих аптекарей свои рецепты, и количество опия может сильно различаться. Этот лауданум не был сильным. Здоровая женщина такого возраста как Мэри, должна была принять огромную дозу, чтобы исходом стала смерть. Ни одна молодая женщина, даже самого небольшого ума, не сможет выпить столько лауданума случайно.
  - Заядлые курильщики опия часто принимают опрометчиво большие дозы. – предположил коронер.
  - Но эта молодая женщина не была заядлой курильщицей. Те, кто принимают опий постоянно, а потом прекращают, испытывают серьёзные последствия – озноб, боль, рвота. Меня заверили, что за Мэри, как и за всеми постоялицами приюта, внимательно следили, а комнату часто осматривали. Нет никаких свидетельств тому, что она тайно принимала опий. Я заключаю, что она не была к нему привычна, и намерено приняла большую дозу, чтобы покончить с собой.
  Коронер поблагодарил Великого доктора за пояснения. Газетчики принялись яростно строчить в блокнотах. Присяжные обменялись мрачными взглядами.
  Следующей была миссис Фиске. Она очень чопорно сидела на месте свидетельницы. Она миссис Мэтью Фиске, а её христианское имя – Эллен. Она состоит в Обществе возвращения и служит там одной из трёх сестёр-хозяек, что отвечают за приют. Две другие – это миссис Джессоп (она указана на полную краснолицую женщину, что сидела рядом с Харкуртом) и мисс Неттлтон (ей оказалась худенькая, дрожащая женщина по другую сторону от преподобного).
  Миссис Фиске объяснила, что три сестры-хозяйки дежурят в приюте по очереди. Миссис Джессоп – по понедельникам и четвергам, мисс Неттлтон – по средам и субботам, а миссис Фиске – по вторникам и пятницам. В воскресенья они выходят по очереди. Сестра-хозяйка должна заботиться о том, чтобы приют работал как должно – встречать торговцев, отвечать на вопросы об Обществе, следить за запасами еды, угля, свечей и тому подобного. Кроме того, дежурная сестра должна приглядывать за постоялицами, чтобы те выполняли свою работу и молились. Он серьёзных нарушениях дисциплины они сообщают мистеру Харкурту. Он бывает в приюте каждый день, иногда не по разу и всегда отправляет там богослужения по воскресеньям. Вчера, как и положено, миссис Фиске сменила миссис Джессоп с утра и оставалась в приюте весь день. Вечером постоялицы поужинали как обычно, а в полдевятого поднялись в молельню, чтобы почитать Библию до десяти.
  - Была ли покойная на ужине и вечерних молитвах? – спросил коронер.
  - Да.
  - Вы уверены?
  - Я бы могла освободить её от них, если она была больна. Но это не так, – возмутилась миссис Фиске.
  - Вы заметили в каком состоянии ума она была?
  - Мне кажется, вокруг Мэри и её настроения слишком много шумихи, сэр. Она всегда была не от мира сего – мечтала и разыгрывала такую драму, будто если она умеет говорить, как образованная дама и недурна лицом, то лучше всех остальных девушек. Но это не так – они все равны в глазах Господа, все грешницы, которым нужно наказание.
  - Но как она себя вела в тот вечер, миссис Фиске?
  - Кажется, как всегда. Я не обратила внимания. Но мистер Харкурт заметил, что она была в каком-то смятении, и я уверена, что он прав. Он хорошо понимает людей.
  - Так мистер Харкурт был вчера в приюте?
  - Д-да, – она опасливо посмотрела на него.
  - Долго он там оставался?
  - Он… ну, он был там всю ночь, сэр.
  - Это было необычно?
  - Очень. Обычно мистер Харкурт строго соблюдает приличия и не остаётся под одной крышей с постоялицами, когда они ложатся спать. Но в этот раз он ждал попечителей, что должны быть прибыть на следующий день. Мистер Харкурт хотел показать им, чего мы достигли. Нужно было много всего приготовить, и мистер Харкурт попросил меня заняться этим вместе с ним. Мы работали всю ночь.
  - Когда вы в последний раз видели покойную живой?
  - Я думаю, около десяти вечера. Я дала ей лекарство после вечерних молитв.
  - Это было то самое лекарство, что называется «Укрепляющим эликсиром Саммерсона»?
  - Да. Она принимала его каждый вечер – всего около пальца, – сестра-хозяйка наглядно продемонстрировала свой указательный палец. – Она была худой и бледной. Это лекарство должно было придать ей сил. – Фиске скептически поджала губы.
  - Она сказала что-нибудь, когда вы давали ей лекарство?
  - Только «Спасибо, миссис Фиске» и сделала книксен. Она очень любила такие жесты.
  - Давно она принимала это лекарство?
  - Дней десять.
  - Кто-нибудь ещё в приюте принимал его?
  - Нет, сэр.
  После того как Мэри и все остальные отошли ко сну, миссис Фиске и мистер Харкурт работали у него в кабинете. Время от времени она спускалась на кухню, чтобы сделать чаю. Примерно в три часа утра сестра заглянула в дом к девушкам, чтобы убедиться, что все в кроватях.
  - Что значит «в дом»? – уточнил коронер.
  - Приют состоит из двух домов, они соединены коридором на первом этаже. Постоялицы спят в левом доме – мы называем его «дом постоялиц». В том, что справа расположен кабинет мистера Харкурта, комнаты для посетителей и для работы и молельня.
  - А мистер Харкурт ходит с вами проверять девушек?
  - Конечно, нет! Они никогда этого не делал.
  Коронер закашлялся.
  - Хм… Что же… Вы заметили что-нибудь необычное в доме постоялиц?
  - Нет, сэр. Несколько девушек сидели и шептались, но я пресекла это.
  - Вы видели покойную?
  - Видела, очень кратко. Она лежала в кровати – мне показалось, что она спит.
  - Она была одна?
  - Да, конечно. Она спала в одна в маленькой комнатке в знак позора.
  - Отчего же?
  - Это было решение мистера Харкурта. Мне не подобает говорить вместо него, когда дело касается вопросов дисциплины.
  - Очень хорошо. Вы заметили пустую склянку из-под лауданума на столике у её кровати?
  - Нет. Она могла быть там – я не могу сказать. Было довольно темно, а я ведь не искала намеренно. Я просто повернула голову, чтобы увидеть, что Мэри в кровати, и пошла дальше.
  Она услышала о смерти Мэри от Маргарет Малдун, вместе со всеми. Она ненадолго заходила в дом постоялиц с мистером Харкуртом, который послал за доктором и приказал ничего не трогать в комнате Мэри.
  - Я не могу сказать, что происходило после, потому что пришла мисс Неттлтон, чтобы сменить меня, а услышав, что случилось с Мэри, ужасно переволновалась. Так что я должна была позаботиться о ней, – она бросила взгляд на мисс Неттлтон, которая сжалась на стуле.
  Салли вцепилась в сюртук Джулиана.
  - Она не рассказала, куда так спешила в чепце и шали сразу после того как Мэри нашли мёртвой.
  Прежде чем Кестрель успел ответить, коронер спросил:
  - Могут ли постоялицы сами достать лауданум?
  - Определённо нет. Мы держим его в кладовой, дверь в которую всегда заперта. Там же храниться спиртное для медицинских целей, и мы не держим у себя тех, кто будет рыскать по дому в поисках выпивки.
  - Могла ли покойная как-то достать лауданум из этой кладовой?
  - Я думаю, сэр, что она могла, но она этого не делала. Я проверила запасы – лауданум не пропадал.
  - Вы можете предположить, где она могла его взять?
  - Не единой, сэр. Но эти женщины достаточно хитры. Когда я на дежурстве, то вижу их постоянно и осматриваю комнаты, чтобы убедиться, что никто не прячет ничего неподобающего. Никогда в прошлом им не удавалось тайно пронести что-то снаружи. Это не моя вина, мистер Харкурт! Мы делали всё, что могли! Мы не можем помочь, если…
  - Да-да, миссис Фиске, я уверен, что вы сделали всё, что было в ваших силах.
  - Спасибо. Вы свободны. А теперь, – коронер зловеще откашлялся, – я хочу услышать показания мистера Харкурта.
  Присяжные вытянули шеи и зашептались, когда Харкурт занял место свидетеля. Публику явно обеспокоили некоторые показания – особенно рассказ о том, как сурово в приюте обращались с Мэри. Но если Харкурт и почувствовал их настроение, то виду не подал. Он был мрачен и спокоен – с коронером присяжными преподобный говорил уважительно, но чуть отстранённо, будто от закона и фарисеев его отделяла целая духовная пропасть.
  По просьбе коронера преподобный немного рассказал о себе. Его зовут Гидеон Хакурт. Он рукоположенный священник Церкви Англии и настоятель прихода в Норфолке, который ныне поручен заботам викария (Джулиан навострил уши при упоминании Норфолка, но больше это никого не заинтересовало). Посетив Лондон несколько месяцев назад, он был потрясён количеством пропащих женщин на улицах и охватившей всё общество постыдной распущенности, благодаря которой процветало это порочное ремесло. Он читал посвящённые этому проповеди и нашёл немало мыслящих схоже людей, желавших очистить улицы от язв общества в человеческом обличие. Он решил, что должен помочь стольким заблудшим, скольким сможет – они начнут с покаяния и преображения, а потом их вернут в семьи или научат зарабатывать себе на жизнь добродетельным, уважаемым ремеслом.
  Присяжные одобрительно кивали, но их симпатий Харкурт пока не завоевал. Преподобный описал, как основал Общество возвращения и похвалил тяжёлый труд его членов, многие из которых, как он отметил, были настолько добры, что сегодня пришли выразить ему свою поддержку.
  Окружавшие его женщины лучились. Преуспевающие мужчины раздулись от гордости, будто были уверены, что их покровительство полезно каждому. Газетчики переглянулась, закатили глаза и покачали головами.
  Харкурт уточнил, что приют был открыл около трёх месяцев назад. Всё время в него приходили и уходили постоялицы. Несколько, признал он, не смогли извлечь пользы из предписанного им распорядка работ, молитв и сурового примера, что подавали сёстры-хозяйки. Этим несчастным позволяли уйти – в приюте никого не держали против воли.
  - Но куда больше было успехов – женщин, что приходили к нам закостенели в грехе, а их чувство нравственности было притуплено пороком – так же, как постоянный шум губит слух, а постоянное чревоугодие – вкус. Эти женщины учились каяться – очищать души исповедями и оплакивать грехи, как дети перед строгим, но любящим отцом. Я, конечно же, говорю не о себе, но о Господе, а сам лишь стремлюсь исполнять угодное ему дело в меру своих сил.
  Коронер был впечатлён, но кажется, чувствовал, что они отклоняются от темы.
  - Когда в приют попала покойная?
  - Около двух недель назад. Это было во вторник, ближе к вечеру. Она пришла одна, одетая так безвкусно и кричаще, как одеваются все, кто занимаются её ремеслом. Мэри была в смятении, но говорила очень мало. Я тогда был в приюте и говорил с ней сам. Чтобы соблюсти приличия, при разговоре присутствовала миссис Фиске. Моя работа такова, что я не могу позволить даже малейшего проявления непристойности.
  - Конечно, нет, – согласился коронер.
  - Сперва я был поряжен её манерами и речью. Она явно происходила из семейства, что занимает более высокое положение, чем большинство женщин, с которыми мы работали. Это делало её падение более трагичным – имея все преимущества образования и воспитания, она бы стала бы отличным примером своим невежественным сестрам. Должен признаться, я разрывался, не зная, нужно ли принимать её. Её слёзы, её раскаяние, её ясное понимание вины говорили, что она верном пути к спасению. С другой стороны, ей не хватало открытости – она не желала исповедаться в своем проступке. Это показало мне, что Мэри недостаточно смиренна и не может раскаяться от всего сердца. Она ничего не рассказала о своей семье, о прошлой жизни, ни о своем падении. Она упорно отказывалась даже сообщить свою фамилию – я боюсь, что даже имя, что она сказала, имя матери Господа нашего, не было настоящим.
  Что же мне было делать, джентльмены? – Обратился он к восхищённым его речью присяжным. – Прогнать её – значит толкнуть обратно на тот путь, что она пыталась оставить. Но упорное молчание, которому она не дала никакого объяснения, показывало, что её ум и сердце преисполнены гордыни, что не оставляет места раскаянию. Я не мог придумать лучшего решения, чем принять её в приют, но провести строгую черту между ней и другими постоялицами, что доверились нам и готовы внимать нашим словам.
  Чтобы открыть Мэри глаза на неполноту её раскаяния, я был обязан принять болезненные, но необходимые меры. Она сама обрекла себя на духовное одиночество так что я оставил в одиночестве её тело. По моему распоряжению, она должна спать одна, в комнате, где нет ничего, что могло быть отвлечь её, должна была есть за отдельным столом. Отец должен не только утешать, но и наказывать, а человек моего положения должен выразить неодобрение, когда душа отвергает единственное, что может её исцелить. То, что Мэри не покинула нас – хотя она могла сделать это, когда угодно – говорит мне, что в глубине своего сердца она понимала, что мною движет, и покаялась бы, если бы её вера была крепче, а тщеславие – слабее.
  Он замолк. Зачарованные присяжные молчали.
  - Конечно, её смерть стала ужасным потрясением. Я скорблю о ней всем сердцем. Она поспешила предстать перед Творцом со своей собственной кровью на руках, и нет судьбы, от которой я бы хотел избавить её сильнее, чем эта. Самоубийство – это грех, который я не оправдываю и не могу оправдать. Но я молюсь за неё и надеюсь, что она смогла найти покой и прощение там, где пребывает сейчас. Несмотря на её упрямство и преступное отчаяние – преступное, ибо кто смеет отчаиваться, когда все мы в руках Божьих, чей сын умер за наши грехи? – несмотря на это хочу думать, что на этот поступок её толкнуло не отсутствие благочестия, но бремя вины, столь великой, что разрушило её разум. Джентльмены, я надеюсь, что вынося свой вердикт, вы учтете душевое состояние, в котором пребывала Мэри и с добротой отнесётесь к её памяти, как если бы судили сами себя.
  Женщины в зале тяжело вздыхали. Одна закрыла лицо платком. Присяжные опустила глаза, смущённо ёрзая, будто в церкви.
  Джулиан восхищался Харкуртом. Тот смог обернуть смерть Мэри, что была под его попечением, на пользу себе и приюту. Никто и не подумал спросить, как он вообще позволил подобному случится. Никого больше не интересовали факты – все умы занимала добрая, трагичная история, что сплёл преподобный. Джулиан видел в его показаниях множество дыр, в некоторые из которых мог бы проехать экипаж, запряжённый четвёркой лошадей. Но любой голос, назвавший их, оказался бы гласом вопиющего в пустыне.
  - Ещё несколько вопросов, мистер Харкурт, – почти промурлыкал коронер. – Это просто формальность, ничего больше. Я уверен, никто из нас не хочет больше отрывать вас от вашей бесценной работы.
  Харкурт благосклонно наклонил голову. Джулиану стало интересно, не окажется ли вскорости коронер членом Общества возвращения. А как насчёт присяжных?
  - Обнаружили ли вы какие-либо следы насильственного проникновения в приют после того как была найдена покойная?
  - Нет. Ни разбитых окон, ни взломанных замков.
  - Вы можете предположить, откуда покойная могла добыть лауданум?
  - Это моя вина (зрители и присяжные качают головами и не верят). Да, я чувствую, что это в первую очередь, моя вина. Такие молодые женщины подвержены страстям и умеют обходить закон. Им не позволено покидать приют или общаться с посторонними без строгого присмотра, но Мэри всё равно как-то сумела пронести в приют лауданум без нашего ведома. Я боюсь, что слишком доверял постоялицам, верил, что их желание измениться искренне, и они хотят избавиться от дурных привычек, что въелись в них за долгие годы. Могу лишь заверить вас, что теперь удвою бдительность и сделаю всё, что в моих силах, чтобы защитить моих подопечных от них самих.
  Джулиан глядел на Харкурта почти с изумлением. Этот человек был гротескным, но удивительным, как экспонат из музея мадам Тюссо – а своей бледной кожей он и правда напоминал восковую фигуру. Джулиан был уверен, что Харкурт врёт – за его речами не было ничего, кроме тщеславия и честолюбия. Но он был красноречив – этого не отнять. И он вновь сумел совершенно увести разговор в сторону от фактов. Вместо того, чтобы размышлять над тем, откуда Мэри взяла лауданум, коронер и присяжные слушали о скорби, страдании и решимости преодолеть произошедшее и трудиться дальше.
  Джулиан понял, что пришло время предъявить письмо. Он не сделал бы этого, если бы мог придумать какое-то оправдание хранить всё в тайне. Он не верил, что кто-то здесь придаст этому посланию значение. Харкурт просто назовёт его ещё одним свидетельством упорной гордыни Мэри – ведь к чему такие тайны, если она искреннее раскаялась и смирилась? Коронер и присяжные сочувственно повздыхают, и дело с концом. Джулиан оглядел комнату, но не увидел никого, кто остался бы равнодушен к речам Харкурта, сохранил холодную голову и готовность непредвзято взглянуть на факты.
  Но тут его глаза остановились на Сэмюеле Дигби. Старик откинулся назад, уложив больную ногу на стул и сложив руки. На его лице играла циничная улыбка.
  «Слава Богу! – подумал Джулиан. – Я не безумец, я не одинок – есть кто-то ещё, кто видит, что за человек этот Харкурт».
  Кроме того, Дигби ведь судья, вспомнил Кестрель. Скорее всего, предъявить письмо – это обязанность Джулиана, но он может выбрать, к кому из властей обратиться. Теперь он знал, кого выберет.
  
  Глава 8. Буря поднимается вновь
  
  
  Джулиан решил, что должен обсудить всё с МакГрегором. Тем же вечером он навестил своего друга в доме доктора Грили и рассказал ему о смерти Мэри и дознании. Доктор Грили отошёл ко сну, что позволило МакГрегору поговорить с Кестрелем в уютной, отделанной тёмными панелями библиотеке.
  - Вердикт был предсказуем, – закончил рассказ Джулиан. – Коронер быстро подвёл итог и дал понять присяжным, что, по его мнению, произошло. Почти пустая склянка от лауданума у кровати Мэри, рядом стакан, в котором нашли следы лауданума, её лекарства и воды, ergo[24], она должна была налить лауданум в стакан, разбавить водой из кувшина и выпить. Показания доктора исключали случайную смерть, но из этого ещё не следовало, что Мэри была в состоянии отвечать за свои поступки. Присяжные поняли, что от них требуется и вынесли вердикт – «самоубийство, совершённое в помрачении рассудка». Дознание окончилось, Мэри могла быть погребена на освящённой земле, Харкурт вышел из воды сухим, а нимб у него над головой засиял ещё ярче.
  МакГрегор печально покачал головой.
  - Несчастная душа. Этот город должен ответить за многое – он превратил милую уважаемую девушку в самое отверженное существо в мире. Нечего удивляться, что она не смогла жить с мыслью с тем, кем она была когда-то и кем стала сейчас. Её поступок всё равно ужасен – она лишила себя всякой надежды и помощи. Я не верю, что душа не может спастись – нужно лишь правильное влияние в нужное время. Но это Общество возвращения обошлось с ней слишком сурово. Что толку ломать трость и так надломленную?[25] Конечно, она грешница, но я не стал бы наказывать душу, столь хрупкую и нежную как у неё, так же как не стал бы пускать кровь пациенту, измученному болезнями – хотя многие медики не согласились бы со мной! О, как жаль, что вы до неё не добрались! Возможно, мы могли бы что-то сделать для неё.
  - Да, очень жаль, – тихо согласился Джулиан.
  МакГрегор тяжело посмотрел на него и воскликнул.
  - Вижу, почему тебя это так беспокоит! Ты, сумасшедший, должно быть, думаешь, что сам виноват в её смерти!
  - Нет, я не думаю, что виноват. Я же не вливал лауданум её в рот. Но всё же… я не могу забыть, что Салли хотела пойти в приют ещё вчера, а я сказал ей, что не стоит спешить. «Один день ничего не изменит», сказал я…
  - Бога ради, ты не мог этого знать! Ничто не было более разумным, чем предположить, что приют, которым управляет священник, будет самым безопасным место для этой девушки. Кто мог предсказать, что она наложит на себя руки именно вэ тот день! Она только что написала письмо – оно помечено вечером прошлой субботы, разве не так? Стало быть, она послала его не раньше, чем три дня назад. Она должна была дать своему адресату достаточно времени, чтобы он имел возможность прийти и повидать её…
  Он замолк. Джулиан наклонился к доктору – его зелёные глаза зажглись.
  - Так вам это тоже не даёт покоя?
  - К чему ты клонишь? Что это, черт возьми, означает?
  - Вы попали в точку – почему она покончила с собой почти сразу после того как отправила письмо? Послание могло затеряться – вряд ли оно предназначалось кому-то из тех трёх мужчин. Но она должно быть, думала, что письмо попадёт куда нужно – Флорри Эймс говорила Салли, что Мэри была в приподнятом расположении духа в последние дни. Разве при этом накладываешь на себя руки? Если бы прошли недели, а ответа бы не пришло, она могла бы утратить надежду и решить умереть. Но не так быстро.
  - Быть может, она получила ответ, просто мы об этом не узнали. Кому бы они не писала, он мог прислать письмо в последний для неё вечер, сказав, что не хочет её знать.
  - Чтобы вести целую тайную переписку в таком приюте она должна быть очень ловка. Это место почти тюрьма. И остаётся ещё один вопрос – почему она не оставила предсмертную записку?
  - Не все самоубийцы делают это.
  - Согласен. Но не все самоубийства так явны как это. Она написала кому-то столь красноречивое письмо, – Джулиан вытащил его из кармана, – так можете ли вы поверить, что она покончила с собой, не оставив записки с объяснениями или сожалениями или иным выражением чувств?
  - Опять эта чертовщина – прямо как в Беллегарде! Здесь всё ясно как день – обычное самоубийство – а ты готов разворошить осиное гнездо!
  - А разве не так мы разгадали беллегардское убийство? – мягко спросил Джулиан.
  - Но там перед нами было очевидное убийство!
  - Ну а здесь перед нами не самое убедительное самоубийство. Откуда Мэри взяла лауданум? Харкурт и миссис Фиске в один голос и с великолепной неопределённостью говорят, что постоялицы у них были такими коварными и хитроумными, что могли как-то пронести лауданум в приют. Вот только сёстры-хозяйки следили за ними во все глаза, обыскивали их комнаты и не давали покоя даже ночью. Очень удобно сказать, что раз у Мэри был лауданум, значит она как-то его достала. Но с тем же успехом можно сказать, что если у неё не было способа добыть его, то и сделать это она не могла.
  - О чём вы? Хотите сказать, кто-то прокрался в комнату Мэри ночью и насильно напоил её этой дрянью?
  - У неё ведь и правда была своя комната. Флорри упоминала, что Мэри была единственной из всех, кто спала в одиночестве.
  - Святые угодники, ты хоть понимаешь, о чем говоришь?
  МакГрегор зашагал взад и вперёд, размахивая руками.
  - Если бы кто-то захотел убить Мэри, ему нужно было бы добыть огромную дозу лауданума, смешать с водой или спиртным – лауданум не пьют в чистом виде – а потом заставить её выпить. Это очень неуклюжий и опасный способ совершить убийство.
  - Но ведь убийства при помощи опия случаются.
  - Да, по четвергам после дождичка[26]. Но при этом опий незаметно подмешивают в еду или питьё. А пустую склянку оставили прямо у кровати. Смешно отравителю было бы поступать так.
  - Это совершенно естественно, если отравитель хотя выдать смерть за самоубийство.
  - Разве не проще предположить, что Мэри сама приняла лауданум?
  - Нет, доктор, это только всё осложняет. Во-первых, что произошло с лекарством?
  - О чём ты?
  - О той порции лекарства, что миссис Фиске дала девушке перед сном.
  - Она выпила его, думаю, а потом налила в опустевший стакан лауданум, как и сказал коронер.
  - Но дорогой мой друг, подумайте, как это нелепо! Зачем принимать укрепляющее лекарство перед тем как покончить с собой?
  - Ну… возможно, она просто не подумала об этом. Вряд ли можно требовать ясной работы мысли от отчаявшейся юной девушки, что решила покончить с собой.
  - Никто не говорил, что тем вечером она была отчаявшейся или пребывала в помутнённом сознании. Даже миссис Фиске сказала, что Мэри вела себя как обычно. Как бы то ни было, тут дело не в логике – скорее в чутье, – он прижал руку к сердцу. – Вы не будете принимать лекарство, чтобы укрепить своё тело перед тем как глотать яд, что погубит его. Никто так не делает. Естественнее было бы вылить лекарство в умывальник, что есть в комнате. Но он был чист и сух. И вряд ли лекарство вылили куда-то ещё. Я видел этот «Укрепляющий эликсир Саммерсона» – ужасный лилово-коричневый сироп. Он должен оставлять стойкие пятна.
  - Почему она должна была принять лекарство и яд одно за другим? Может быть, она выпила эликсир перед тем как лечь в кровать, а потом поддалась отчаянию и прибегла к лаудануму.
  Джулиан покачал головой.
  - Быть того не могло. Доктор засвидетельствовал, что когда он осматривал тело в десять утра, девушка была мертва не меньше шести часов. Стало быть, она умерла, не позже четырёх утра, а скорее ещё раньше. Лауданум не убивает сразу, так ведь?
  - Обычно на это нужно несколько часов.
  - Вот именно. Если Мэри приняла смертельную дозу, это было вскоре после десяти вечера, когда она отравилась спать.
  - Я не знаю, как ты это делаешь! – МакГрегор вновь принялся мерить комнату шагами. – Похоже, в этом мире ничего, из чего ты не смог бы состряпать загадку. Если бы ты нашёл трубочиста в трубе, то тут же выдумал бы дюжину остроумных теорий о том, что он там делал. Хорошо – если Мэри не была самоубийцей, как она умерла? Весьма уважаемый врач засвидетельствовал, что девушка скончалась от отравления опием. Ты же не можешь думать, что он ошибся?
  - В этом я не знаток. Но давайте предположим, что он прав. Продаётся ли опий в каком-то виде, что был бы сильнее чем лауданум?
  - Да. Кендельские чёрные капли[27], например – они почти вчетверо сильнее обычного лауданума. Опиум можно купить и в пилюлях – в аптеке, у бакалейщиков, даже в пабах порой.
  Джулиан задумался.
  - Миссис Фиске говорила, что постоялицы закончили ужин в полдевятого, потом слушали чтение Библии почти до десяти. Предположим, что Мэри приняла смертельную дозу за ужином – могло ли воздействие не проявляться до того, как она отправилась в кровать?
  - Полтора часа? Несомненно, не могло.
  - Тогда, предполагая, что она была отравлена опием – или чем-то, что оказывает схожее воздействие – единственной возможностью остаётся лекарство. Его дала девушке миссис Фиске, а миссис Фиске не любила её – даже ненавидела. Из её показаний на дознании это очевидно.
  - Если её отравила миссис Фиске, почему она не подумала о том, чтобы скрывать свою неприязнь?
  - Не думаю, что это бы у неё получалось. Она пыталась говорить спокойно и кратко, но злоба всё равно прорывалась. Это очень злая женщина. Полагаю, она ненавидит всех постоялиц.
  - Тогда почему она столько сил вкладывает в их спасение?
  - Я не верю, что она хоть сколько-то думает об их спасении. Она трудится в приюте, во-первых, потому что преклоняется перед Харкуртом, как и весь ковен, что он собрал вокруг себя. А во-вторых, ей нравится помыкать постоялицами, ломать их дух, бравировать перед ними своей добропорядочностью. Это не искренняя доброта – только ненависть, фанатизм и негодование. Настоящая инквизиторша.
  - Но это не объясняет, почему она зашла так далеко, что убила одну из девушек.
  - Не объясняет. Но я думаю, она питала особую ненависть к Мэри, потому что та была молодой, красивой и благовоспитанной. И, конечно, за то, что Харкурт оказывал ей внимание. Он ведь так хотел нарушить её молчание и узнать, кто она.
  - Вы же не предполагаете, что между Харкуртом и миссис Фиске что-то было?
  - Хотите сказать – любовная интрижка? Боже упаси, нет. Если бы вы видели её, вы бы не спрашивали. Но она всё равно могла ревновать. Женщине не обязательно иметь какие-то права на мужчину, чтобы ревновать. Если лекарство Мэри содержало яд, скорее всего, его подсыпала именно миссис Фиске. Но есть и иная возможность.
  - Я мог бы догадаться, что так и есть.
  - Я пропущу мимо ушей этот совершенно не ободряющий укол. Миссис Фиске упомянула, что Мэри была единственной, кто принимал это лекарство. По-настоящему дерзкий убийца мог бы отравить всю бутылку эликсира, а сестра-хозяйка – дать девушке яд, сама того не зная.
  - Но убийца ведь не мог точно знать, что больше никто лекарства не принимает.
  - Не мог. Именно поэтому он должен был быть дерзким и хладнокровным. Что ж, мистер Харкурт подходит под это описание.
  - Харкурт? Но зачем ему убивать Мэри?
  Джулиан сделал несчастное лицо.
  - Честно говоря, я и представить не могу. Кажется, у него были все причины заботиться о том, чтобы она оставалась живой. Флорри говорила, что он надеется вернуть Мэри в её семью, и этим снискать благодарность. Также он мог рассудить, что спасение и исправление хорошо воспитанной молодой женщины придаст блеска его имени. И всё же, его действия были чертовски странными. Зачем ждать три часа, перед тем как звать доктора на осмотр тела? Зачем так спешить с дознанием?
  - Это ожидаемо. Смерть постоялицы в таких обстоятельствах говорит не в пользу приюта.
  - Да, это правда. Но почему бы не сделать всё честно и доказать, что в её смерти не было ничего подозрительного? Он наводит на плетень такую густую тень, что это вызывает только больше подозрений. И ещё один любопытный факт – приход Харкурта находится в Норфолке. Вы, должно быть, знаете, насколько распространён опий в Болотном графстве. Семьи выращивают маки в садах и делают настойки.
  - И ты думаешь, что Харкурт – варщик опия-самоучка? Даже если так, это не объясняет, зачем ему убивать Мэри.
  - Нет. Я боюсь, у меня масса гипотез, но очень мало фактов, что подкрепили бы их.
  - Послушай, неужели ты собираешься метаться из-за этого дела как в лихорадке, влезть туда с головой и нажить себе неприятностей?
  - Примерно в этом и состоит мой план.
  - О, я уже знаю, что лучше не пытаться тебя удержать, когда ты закусил удила. Но я должен сказать – если ты хочешь докопаться до правды из любопытства, страсти к истине или чувства справедливости – это замечательно. Но не делай этого только из-за чувства вины. Что бы с ней не случилось, ты тут не при чем. Ты сделал всё, что можно было от тебя ожидать, чёрт побери, куда больше, чем сделало бы большинство.
  - Но если бы я так не беспокоился о том, чтобы сохранить всё в тайне… Если бы я ничего не скрывал и показал миссис Фиске письмо, вместо того, чтобы строить из себя умника и посылать Салли…
  - Тогда ты мог бы сделать всё хуже. Что было – то прошло, и не нам гадать, можно ли было это изменить. Это глупо, это пустая трата времени, так что хватить об этом.
  Джулиан улыбнулся и тихо сказал.
  - Друг мой, спасибо за это нравоучение. Вы доказали мне, что не все укрепляющие эликсиры бывают в бутылках.
  - Хмф… Так что ты будешь делать теперь?
  - Я нанесу визит Сэмюелю Дигби. Он судья, он выказывал интерес к этому делу, и он чуть меньше остальных считает Харкурта ангелом небесным. Если он окажется расположен поговорить, я покажу ему письмо Мэри и спрошу, что он думает.
  Джулиан поднялся и собрался уходить, но вдруг замер и провел рукой вновь полок с книгами.
  - Есть у вас под рукой Библия?
  - Библия?
  - Да. Я вспомнил кое-что, что хочу вам рассказать.
  МакГрегор нашёл Библию и протянул гостю. Джулиан прошелестел страницами.
  - Если помните, Мэри писала, что если адресат ей не ответит, она будет забыта как «покойница, как разбитый сосуд из Псалмов»? Я нашёл нужный псалом – вот он, тридцатый. Послушайте: «От всех врагов моих я сделался поношением даже у соседей моих и страшилищем для знакомых моих; видящие меня на улице бегут от меня. Я забыт в сердцах, как мёртвый; я – как сосуд разбитый. Ибо слышу злоречие многих; отовсюду ужас, когда они сговариваются против меня, умышляют исторгнуть душу мою»[28].
  МакГрегор вздрогнул.
  - Но… но это ничего не доказывает.
  - Верно. Но у меня от этого всякий раз кровь стынет в жилах.
  
  Глава 9. Капиталовложение мистера Дигби
  
  
  Сэмюель Дигби жил в величественном доме из красного кирпича на Хайгейт-Хилл. На парадной двери висел внушительный бронзовый молоток в виде головы улыбающегося довольного льва. Джулиан постучал и вручил старому сутулому слуге визитку. Тот ушёл, вернулся и сообщил, что мистер Дигби готов принять гостя.
  Слуга привёл Джулиана в уютную заднюю гостиную с вишнёвого цвета ковром и добротной старой мебелью красного дерева. Дигби устроился в мягком кресте у камина, уложив больную ногу на оттоманку. Стол перед ним был завален книгами, газетами и лекарствами. Напротив сидела румяная пожилая дама – рядом с ней стоял рабочий столик, а руки у неё были сложены на коленях в ожидании.
  - Боже мой, – у Дигби сверкнули глаза, – это же мистер Джулиан Кестрель, первый модник Лондона. Мистер Кестрель, это честь принимать вас под нашей крышей. Я слышал, вам достаточно один раз побывать у кого-то в доме, чтобы этот дом стал местом паломничества всего света. Я буду очень разочарован, если герцоги и герцогини не начнут вскоре колотить в наши ворота. Простите, что не встаю.
  - Конечно, – Джулиан повернулся к даме и склонился над её рукой. – Здравствуйте, миссис Дигби.
  - Как замечательно познакомиться с вами, мистер Кестрель. Боже, вы так похожи на ту гравюру из канцелярской лавки… о, Господи, простите, не стоило этого говорить.
  - Вы о карикатуре мистера Крукшанка?[29] – улыбнулся Джулиан. – Она хороша, не правда ли? Я поставил её в рамку и повесил на стену.
  - Она к вам совершенно несправедлива, – в её голосе слышалась теплота и облегчение о того, что гость не обиделся.
  - Спасибо, миссис Дигби. Вы очень добры, – он повернулся к судье и обменялся с ним рукопожатием. – Добрый день, сэр.
  - Конечно, добрый. Я хочу познакомиться с вами уже несколько месяцев.
  - Я польщён, – на самом деле, Джулиан был скорее удивлён.
  Дигби кивнул.
  - Я заинтересовался вами с тех пор как услышал о том, как вы раскрыли беллегардское убийство. Отличная работа. Вчера я увидел вас на дознании и подумал: «Он снова напал на след. Он думает, что здесь что-то нечисто и знает, что я тоже так думаю». В общем, ждал, что вы придёте, мистер Кестрель. Садитесь.
  - Спасибо, сэр, – ответил Джулиан, ещё больше удивлённый, а теперь ещё и впечатлённый.
  - Возьмите моё кресло, – предложила миссис Дигби. –Нет-нет, я не могу остаться. Я никогда не вмешиваюсь, когда Сэм говорит о делах.
  Она взяла корзинку с рукоделием и вышла. Джулиан открыл ей дверь, потом закрыл и сел. Дигби предложил гостю отличной мадеры, от которой тот не стал отказываться.
  - А теперь, – проговорил старик, – что же заставило вас в чем-то подозревать такого замечательного человека как мистер Харкурт?
  - Быть может, то же то, что привело вас на дознание – хотя, должно быть, это было непростым испытанием. – Он взглянул за перемотанную ногу судьи.
  - Быть может. Но мы сейчас говорим не обо мне. Будьте честны, и я отплачу тем же. Что беспокоит вас в смерти этой молодой женщины?
  Джулиан рассказал. Пока что он не упомянул письмо Мэри, но сослался на отсутствие предсмертной записки, загадку того, где жертва взяла лауданум, тот факт, что она приняла лекарство прямо перед самоубийством, а также отметил усилия Харкурта побыстрее всё замять. Кестрель указал, что Мэри была единственной, кто спала в одиночестве, что Харкурт был одержим ею, и что миссис Фиске едва скрывала неприязнь к девушке даже на дознании.
  Дигби слушал внимательно, задавал меткие вопросы тут и там.
  - Что же, – сказал он наконец, – вы поставили несколько щекотливых вопросов. Но нет ни единого доказательства того, что было совершено преступление. Вы ведь не ждете, что я или кто угодно другой будет помогать вам только из-за подозрений?
  - Расследование надо где-то начинать.
  - И это расследование не сдвинется с мёртвой точки, если вы не дадите мне что-то получше. Я не хочу быть суровым с вами, молодой человек, но вы не хуже меня знаете, как в этой стране работает правосудие. Без прямых доказательств убийства власти ничего делать не будут. Боу-стрит пальцем о палец не ударит, пока им не заплатишь, а те, кто повыше, знают, что связываясь с Харкуртом, можно нажить неприятностей. У него могущественные покровители – фанатичные священники, юристы, торговцы вроде меня. Или же его поддерживают их жёны, что одно и то же. Разве Харкурт – не отличный кандидат на то, чтобы помогать женщинам? Ничего недостойного, лишь лесть и красноречие. Вы знаете, почему он взялся за исправление проституток? Потому что за это его поддерживают женщины. В Лондоне не найти добропорядочной дамы, что не испытывала бы отвращения к тем, что встаёт между ней и её мужем или любовником. Хотя дело Харкурта привлекает не только их – мы все питаем интерес к этому пороку, признаём мы это или нет. В последнее время он бывал даже в свете. У него нашлось и несколько титулованных покровителей – скажем, лорд Кербери.
  - Лорд Кербери? – Тут же переспросил Джулиан.
  - Звучит неправдоподобно, да? Кербери был распутником в молодости. Но Харкурт и правда изменил некоторых людей. Он ведь приходил и ко мне. Я ведь немного занимаюсь благотворительностью.
  - Совсем не немного, насколько я слышал.
  - Может и так. Но Харкурт не понравился ни мне, ни миссис Дигби. Точнее, я не поверил ему. Я решил, что его ведёт честолюбие – от него несёт амбициями, как серой от дьявола. Я сказал миссис Дигби, что такому человеку неинтересно ничего, кроме него самого. Я думаю, он в полном восторге от того, что заставил Кербери раскошелиться. Этот Харкурт хоть и кажется отстранённым, но отлично умеет добывать деньги.
  - Не сомневаюсь, вы правы. Но кроме того, что лорде Кербери покровительствует Харкурту, он ещё и отец Чарльза Эвондейла.
  - Чарльз Эвондейл? При чём тут он?
  - Думаю, настало время рассказать, почему я заинтересовался Обществом возвращения и смертью Мэри.
  Кестрель пересказал, как Салли утащила письмо, и как они вышли на след Мэри. Он подчеркнул все странности в самоубийстве, совершенном так скоро после отправки письма. Наконец он протянул судье само послание – Дигби прочёл его и откинулся на спинку кресла, покачивая головой.
  - Вы определённо приберегли козырь напоследок. Это очень тревожно – очень. Но если начистоту, я не верю, что Боу-стрит захочет что-то делать, даже узнав о письме. Если Чарльз Эвондейл и правда в этом замешан, они скорее всё ещё скорее замнут. У меня есть некоторое влияние, но даже я знаю, что Кербери лучше не трогать.
  - А что если я найду твёрдые доказательства, что это не было самоубийством – что Мэри была убита?
  - Это будет уже другое дело. Какое-то правосудие у нас всё же есть. Даже Харкурт с его покровителями, не смогут задушить расследование, основанное на твёрдых фактах. Я не оставлю это дело без внимания, пока правосудие не свершится. Но как вы собираетесь получить доказательства? Харкурт не будет помогать. Как бы он не хотел узнать всё о Мэри, пока она была жива, сейчас он примется пресекать все расспросы. Не дай Бог кто-то опознает её и притащит родственников, а ему придётся отвечать за её смерть!
  - В Беллегарде мы потратили уйму времени на то, чтобы опознать жертву и найти убийцу, но у нас получилось.
  - Конечно. И вы хотите это повторить?
  - Я попытаюсь.
  - А я вам помогу. Вот что я скажу – как вы смотрите на что, что я оплачу издержки расследования?
  - Не думаю, что это будет…
  - Не вздумайте брезговать. У меня столько денег, что я уже не знаю, что с ними делать, а со своей ногой я никак не смогу сам строить из себя ищейку. У вас же, как и у всех молодых холостяков, если вы на них похожи, свободного времени куда больше, чем денег. Так что позвольте мне помочь вам. Считайте, что это моё капиталовложение в закон и порядок.
  - Вы описываете это так, сэр, что я не могу отказаться. Спасибо, – Джулиан не мог не признать, что деньги будут очень кстати. Он никогда не был богат, а порой ходил на тонкой линии между просто жизнью не по средствам и переездом в Страну Невыплаченных Долгов[30].
  Он спросил:
  - Не будете ли вы добры пока что никому не сообщать ни о письме Мэри, ни о расследовании? Если окажется, что присяжные рассудили верно, а я просто воюю с ветряными мельницами, толку от него не будет. Если же прав я, и преступление было, не стоит предупреждать Харкурта о том, что мы что-то знаем. Моё главное оружие – в том, что никто не знает, что это письмо у меня. Тот, у кого его украла Салли, мог заподозрить её, но он не знает, сохранила ли она его, прочитала ли, и ломаного гроша не даст, чтобы узнать. Он явно не ждёт, что кто-то сможет выйти на него – что я и собираюсь сделать.
  - То, что у него было письмо, ещё не значит, что он как-то причастен к смерти Мэри.
  - Согласен. Но я думаю, что он всё-таки играет какую-то роль. По крайней мере, если письмо было адресовано ему, он может сказать, кто была эта девушка. Меня очень интересуют эти три человека, мистер Дигби. Я знаю имя одного из них. Я собираюсь узнать, кем были и два других.
  - Почему бы просто не спросить Чарльза Эвондейла, не знает ли он чего-то о письме?
  - Потому что он может не знать? Мы не уверены, что письмо было у него, и не знаем, кем были два других, а потому Эвондейл может солгать, а мы не отличим правду от лжи. Я не могу не подозревать его – особенно после того, как вы рассказали о связах его отца с Харкуртом. Конечно, если у преподобного столько покровителей, это может быть просто совпадением. Я немного знаю Эвондейла, и у нас есть общие друзья. Я начну осторожные расспросы о нём, а сам будут искать тех двоих. Встретиться и поговорить с Эвондейлом напрямую – это карта, которую я всегда смогу разыграть. Но стоит мне позволить ему насторожиться, как я никогда больше не смогу застать его врасплох, как могу сейчас.
  - Ну что ж, а я помолчу о том, что вы будете делать. Видит Бог, вам понадобятся все возможные преимущества. Кажется, у вас не так много сведений о тех двоих?
  - Практически никаких, – улыбнулся Джулиан. – Интересная задача, да?
  
  
  Вернувшись домой, Джулиан застал Салли в неистовстве. Миссис Мэббитт вытащила её на рынок подержанной одежды на Монмут-стрит и заставила девушку обновить гардероб, купив что-то, в чём можно появляться в приличной компании. Теперь Салли была в простом, тёмно-зелёном мериносовом платье с белым воротником и манжетами. Картину дополнял скромный чепец с зелёным бантом, наполовину скрывающий лицо.
  - Просто взгляните на меня! – бушевала Салли. – Никто в «Петушке» и не заговорит со мной, если увидит в этом. Меня примут за старуху-жену священника!
  - Не думаю, что это так страшно, – заметил Джулиан.
  - Хорошенькое же платье для уличной девчонки! Что я буду с ним делать потом? Надевать в церковь?
  Брокер, что как раз принимал у Джулиана шляпу, перчатки и трость, бросил на сестру беспокойный взгляд.
  «Дьявол! – подумал Джулиан. – Мы так и не решили, что делать с ней. Салли думает, что просто вернётся к обычной жизни. Будь я проклят, если знаю, что предложить ей вместо этого или как её удержать».
  Он рассказал о своём визите к Дигби и решении докопаться до правды. Оба были готовы помочь. Для начала Кестрель попросил Салли рассказать ему и Брокеру всё о тех трёх клиентах.
  Погода испортилась, и зарядил дождь. Брокер приготовил пунш, и все трое собрались вокруг камина в гостиной, как заговорщики. Салли принялась ломать голову, вспоминая всё, что могла о Колючем, Красавчике и Круглоглазым. Она начала с того, что в подробностях описана, что Круглоглазый делал с ней – было сложно понять, кто пришёл в больший гнев – Брок или мистер Кестрель. Она почувствовала прилив удовольствия, видя, что двое мужчин готовы броситься на её защиту. Она надеялась, что Круглоглазого и правда удастся найти – они разорвут его кусочки.
  Когда она закончила, Джулиан откинулся на спинку кресла и задумался. Брокер и Салли глядели на него, как зрители, ждущие, что им покажут фокус.
  - Эвондейл – меньшая из наших забот, – начал он издалека. – Я могу собрать сведения о нём достаточно просто. Колючий – другое дело. Что мы знаем о нём? Средних лет, робкий, респектабельный, непривычен к таким видам развлечений, что предлагаете вы. Казался очень печальным и признал, что держит лавку. Вы не можете предположить, что это за лавка?
  Салли оперлась подбородком на кулаки.
  - Бьюсь об заклад, он не работает руками – значит, не плотник и не кузнец. От него не пахло ни куревом, ни едой. У него не было чернил на пальцах, как у Круглоглазого, – она покачала головой. – Не больно-то здорово. Я могу сказать, кем он не был, но не кем он был.
  - Для начала неплохо. Для начала и конца пока что – провалиться мне на этом месте, если я знаю, как подобраться к нему поближе.
  Повисла тишина. Они разложили три платка в ряд на столе. Эвондейлов сверкал инициалами, два других были невыносимо молчаливы.
  - Салли встретила Круглоглазого в «Петушке», сэр, – указал Брокер. – Если он туда частенько ходил, его могут там знать.
  - Хорошая мысль. Предоставляю это тебе – народ в «Петушке» будет разговорчивее с тобой. Что мы ещё знаем о Круглоглазом – кроме того, что он чудовищный мерзавец? Он молод, худощав, носит очки, одевается как клерк, у него пальцы в чернилах. И ещё кое-что – у него сломанный зонт, – он повернулся к Салли. – Зонт был сильно поломан? Я понимаю, вряд ли вы могли обратить на это внимание.
  - Дайте подумать. Я ударила его один раз, и он вырвал его у меня из рук. Эта промасленная ткань порвалась, а несколько спиц сломалось, я слышала хруст.
  - Это был хороший зонт? Его стоило бы чинить?
  - Думаю, да. Такой большой и прочный – их обычно носят, чтобы защищаться от воров, а не от дождя. И ручка у него была приметная – в виде бараньей головы.
  - Готовы держать пари, что он отнёс его куда-то в починку? Если нам по-настоящему повезёт, он сказал зонтичному мастеру свой адрес, чтобы готовый зонт доставили ему домой.
  - Да в Лондоне прорва зонтичных мастеров. – Возразила Салли.
  - Что же, мы никуда не спешим. – Джулиан поднялся и зашагал по комнате. – Мы дадим объявление, где предложим награду за сведения о чёрном зонте такого-то размера, с ручкой в виде бараньей головы, повреждённом так-то и так-то в ночь этого понедельника. Ответы пересылать на почту до востребования. Награду предложим… скажем, десять фунтов.
  - Десять фунтов? – воскликнула Салли. – Да все решат, что вы ума лишились![31]
  - Или очень люблю зонты. Неважно – зато нас примут всерьез. Мы разошлём объявление всем зонтичным мастерам, каких вспомним. Думаю, Штольц или ещё кто-то из моих портных поможет нам составить список. Бог знает, будет ли от этого толк. Круглоглазый может даже не жить в Лондоне. Быть может, он сел на йоркширский дилижанс, как только вышел из «Петушка». В самом деле, было бы нелишним навести о нём справки на ближайших постоялых дворах – и о Колючем тоже. Если кто-то из них как-то связан со смертью Мэри, они могут теперь держаться на почтительном расстоянии от Лондона.
  - Конечно, – продолжил он, – даже если мы найдём нужного мастера, он мог просто не запомнить, куда отправил этот зонт – ведь прошло уже четыре дня, вполне достаточно, чтобы починить и вернуть владельцу. Но так мы не теряем ничего, кроме времени и некоторого количества денег мистера Дигби. Стоит попытаться. Я напишу объявление, а ты сможешь отнести его в печатню с самого утра.
  - Да, сэр, – отозвался Брокер.
  Джулиан задумался.
  - Есть и другой способ подступиться к этой проблеме – узнать больше о Харкурте и Обществе возвращения. Я могу поговорить с его покровителями и, быть может, обожающими его женщинами. Но, держу пари, если кто-то и знает, что действительно случилось с Мэри, так это постоялицы. Но никто из нас не может туда проникнуть, так что забудем об этом.
  - Я могу, – сказала Салли.
  Джулиан и Брокер удивлённо воззрились на неё.
  - А что такого? Я могу пойти в приют и сказать, что хочу исправиться. Они уже знают меня – я ведь была там однажды. Если меня возьмут, я смогу везде сунуть нос и разговорить остальных девчонок и всё узнать. А потом просто уйду оттуда.
  - Это не обсуждается, – возразил Джулиан. – Слишком опасно. Что если кто-то из обитателей приюта и правда приложил руку к смерти Мэри? Вы можете стать следующей жертвой, если будете задавать вопросы. А что если человек, у которого вы украли письмо, встретит вас в приюте? Если он – друг покойной, то может присматривать за Старк-стрит. Он ведь не знает, кто вы и где вас искать, и как бы не беспокоился о письме, сделать ничего не может. А пойдя в приют вы сами отдаётесь ему в руки.
  - Я его не боюсь.
  - А стоило бы. В лучшем случае, этот человек замешан в какой-то тёмной истории, а в худшем – убийца. Неужели вы не понимаете? Как только вы окажетесь в приюте, мы с Брокером ничего не сможем сделать, чтобы вас защитить.
  - Не нужно меня защищать! – воскликнула она, забыв, как приятно ей было это ощущение. – Я могу пойти в приют, если захочу – и вы меня не остановите. Я могу хотеть измениться, как любая другая девчонка.
  - Она упёрлась, сэр, – покорно сообщил Брокер, – лучше не натягивать вожжи.
  - Разве? – спросил Джулиан. – Я могу предупредить Харкурта о тебе, Салли. И я предупрежу, если ты будешь спорить.
  - Тогда он будет знать, что вы что-то замышляете, – парировала она, – а вы этого не хотите.
  - Я могу сказать ему, что ты – сумасшедшая, что сбежала из лечебницы. Или что ты неисправимая воровка – у меня даже есть доказательства, – он указал на платки.
  - Но… Тогда он потащит меня в тюрьму.
  - Где вы будете в большей безопасности, чем в приюте.
  - Да почему, проклятый ты…
  - Придержи язык, Сэл, – сказал Брокер.
  - Не буду! Он, может быть, тебе хозяин, но не мне. Он не имеет права говорить мне, что делать! Я могу о себе позаботиться!
  - Дело не в праве, – ответил Джулиан. – Мэри погибла, хотя я мог бы спасти её, стоило только вмешаться раньше. Вы думаете, я позволю вам рисковать так же погибнуть?
  - Ну… А если я найду способ давать вам знать, что со мной всё в порядке?
  - Какой? У вас не выйдет писать.
  - Нет, выйдет, пусть и немного. Не моя вина, что я не ходила в школу.
  - Я не об этом, – смягчившись объяснил Джулиан. – Я имел в виду, что это тоже опасно. Мэри умерла в ночь после того как вы выкрали её письмо, через три ночи после того, как она его написала. Возможно, у неё был враг, что искал её, а из письма узнал, где найти. Может быть, это был даже адресат письма, а может быть, оно просто попало не в те руки. В любом случае, тайная переписка – это очень рискованно.
  - Я могу подавать знаки. Махать платком из окна, может быть – каждый день в полдень. И если я так не сделаю, вы поймёте, что я вляпалась и придёте за мной. Ну, что скажете? Вы же хотите узнать всё, что девочки в приюте знают про Мэри, а?
  - Да.
  - Так никто не сможет узнать это, кроме меня. Если вы не дадите мне вам помочь, я сбегу. Я не хочу дальше пролеживать тут бока, пока вы с Броком встаёте как жаворонки.
  Это заставило Джулиана задуматься. Он всё ещё гадал, как им с Брокером не дать Салли вернуться на улицы. Теперь она сама предлагала решение проблемы – по крайней мере, временное. Кроме того – быть может, возможность сделать что-нибудь храброе и полезное откроет ей другие пути? Её обычная жизнь была не слишком безопаснее этого приюта – встреча с Круглоглазым доказывала это. Будущее девушку ждало тоже незавидное – все знали, чем кончают такие как Салли, если их раньше срока не забирали болезни, роды или жестокие клиенты. В конце концов, она будет цеплять мужчин в ночных парках и под мостами, где испортившаяся внешность не будет видна, и делать что угодно за пару медяков…
  Он посмотрел на её живое, чуть надменное личико и пришёл к решению.
  - Очень хорошо. Я буду посылать Брокера проверять сигнал каждый полдень. Он будет ждать четверть часа. Если не увидит ваш платок в окне, мы придём и заберём вас.
  - Не знаю вот, почему вы ещё не обернули меня ватой и не спрятали в коробку, – пожаловалась она.
  Джулиан невесело улыбнулся и покачал головой.
  - Не думайте, что я этого не хотел, Салли.
  
  Глава 10. Терзания
  
  
  Тем же вечером Джулиан составил объявление о зонте, а утром Брокер понёс его печатнику. Когда камердинер вышел, Джулиан принялся наставлять Салли о том, что ей нужно узнать.
  - У меня голова лопнет! – воскликнула она, когда Кестрель закончил. – Как вы можете думать, что я могу всё это запомнить?
  - Потому что я знаю, что вы умная.
  - Вот и первый комплимент, что я услышала от вас – и лишь потому, что вы хотите разузнать, что твориться в приюте. – Она пожала плечами и сердито посмотрела на Кестреля. – Что-то я не в настроении идти.
  - Я надеюсь, вы не пойдёте. Я никогда этого не хотел.
  - Что ж, но я иду, и это точно!
  Он покачал головой. Это своенравие его поражало.
  - Что вы сказали Королеве Мэб?
  - Сказала правду, ну почти. Сказала, что иду в приют, где попытаюсь исправиться. Может и правда исправлюсь. Я правда, так не думаю.
  - Я не думаю, что методы мистера Харкурта могут исправить человека, в котором есть хоть крупица ума или независимости. Но Салли, вы же знаете – я сделаю всё, что смогу, чтобы помочь вам, если вы хотите… захотите начать новую жизнь.
  - Я очень благодарна вам, – она присела в насмешливом книксене.
  - Я не пытался оскорбить вас. Я лишь думал, что если могу быть полезным…
  - Нет, не можете! – она приблизилась. – Я не хочу больше об этом говорить. Я подожду внизу, чтобы попрощаться с Броком, если вы будете любезны сказать, когда он вернётся.
  - Постойте, Салли. Я бы не хотел расставаться вот так.
  - Да, иногда не получается получить всё, что хочешь. Узнайте, какого это.
  - Вы не скажете мне, из-за чего мы сейчас ссоримся? Просто чтобы я мог получше защищаться.
  - О, нам не из-за чего ссориться – вовсе нет! Я ведь просто всеми путями показываю вам, как вы мне приглянулись, а вы смотрите на меня как на грязь под ногами – и правда, девчонке совсем не из-за чего обидеться!
  - Это нечестно. Я думаю, что отношусь к вам хорошо.
  - Да, – она вздохнула и опустилась на стул. – Лучше всех. Любой другой джент просто вышвырнул бы меня вон, если бы пришёл домой и застал там. Но если я вам не нравлюсь, ничего не поделаешь. Я думала, что это не так, но ошиблась. У вас всё должно быть чистым, порядочным, респектабельным – а я торговала собой или воровала, стоило мне чуть подрасти. Что такой человек как вы может видеть в такой как я?
  - Вы закончили? Могу теперь высказаться я?
  Его тон заставил Салли замолчать и вздрогнуть.
  - Вы… Вы не должны ничего говорить. Я понимаю, что вы…
  - Если бы вы хоть что-то понимали в том, что я чувствую, вы бы не мололи такую чушь как полминуты назад. Салли, я отклонял ваши намёки, но причина не в вас, и не во мне. А в Брокере.
  - Брокере?
  - Да. Вы, должно быть заметили, что мы с ним не просто господин и слуга – мы почти друзья. И для меня развлекаться с его сестрой – значит ткнуть его лицом в различие между нами. Он может иметь право высказать мне свой гнев, но не возможность. Я не могу пользоваться своим положением. Он мой слуга, но это не даёт мне права делать наложниц из его родственниц.
  - Но… но Броку и дела не будет, если мы с вами покувыркаемся!
  - Я бы не был так уверен. Так что я избираю безопасный и единственный достойный путь, а именно – выказывать его сестре то же уважение, то он бы выказывал моей, будь она у меня.
  - Да вы ума лишились, это точно.
  - Стало быть, вам нечего сожалеть обо мне.
  Она медленно проговорила:
  - Так вы сказали, что я нравлюсь вам, но вы ничего не можете сделать?
  - Это не совсем то, что я хотел до вас донести.
  - Но я вам нравлюсь? – она снова встала и придвинулась к нему, не отрывая глаз от его лица.
  - Я не вижу смысла обсуждать это. Мы не можем просто остаться друзьями?
  Её губы изогнулись в широкой улыбке.
  - Если мы друзья, вы же не против поцеловать меня на прощание?
  - Нет, совсем нет, – он легко взял её за плечи и поцеловал в щёку.
  - Ну и ну.
  - Спасибо.
  - Я хотела сказать – это не настоящий поцелуй. Вот настоящий поцелуй.
  Она встала на цыпочки. Её губы, мягко дразня, соприкоснулись с его. Джулиан отстранил девушку, но недостаточно быстро – его губы, его руки, его сердцебиение сказали Салли больше, чем любые слова.
  В коридоре послышались шаги. Джулиан резко обернулся и отошёл к окну. Салли смотрела ему вслед ошеломлённая, торжествующая, опустошённая.
  Вошёл Брокер. Он бросил вокруг один взгляд, после чего непроницаемым взором уставился в противоположную стену.
  - Объявления будут готовы ещё до темноты, сэр.
  - Хорошо.
  - Вы хотите послать меня куда-то ещё, сэр?
  - Нет, – быстро отозвался Джулиан. – Если только ты не захочешь проводить Салли до приюта. На обратном пути зайти в «Петушка» и расспроси о Круглоглазом.
  - Да, сэр. Ты готова, Сэл?
  Она кивнула, всё ещё не отрывая глаз от мистера Кестреля.
  - До свидания, Блеск. Не скучай по мне слишком сильно.
  - Я постараюсь пережить ваше отсутствие.
  Она мило улыбнулась.
  - Поцелуй меня в задницу!
  Брокер бросил на неё упрекающий взгляд, и она вышли. Джулиан остался к окна. Спустя пару минут, он увидел их выходящими на улицу. Брокер нёс небольшой опрятный узелок с вещами Салли. Вдвоём брат с сестрой прошагали к ближайшей остановке наёмных экипажей. Когда они скрылись с глаз, Джулиан опёрся на окно и выдохнул. Может ли быть, чтобы всего пару дней назад он жаловался МакГрегору на скуку?
  
  
  - У твоего хозяина с головой нелады.
  - Вовсе нет, – спокойно возразил Брокер.
  - Вовсе да, – настаивала она. Отталкивать её из-за Брокера – Брокера, который и глазом не моргнёт, если его хозяин задерёт ей юбки! Или моргнёт?
  Она изучала сидевшего напротив брата. Он глядел на улицу через окошко с тем живым любопытством, что всегда у него вызывали люди и их занятия. Отчасти это была животная бдительность, оставшаяся от прошлых деньков и необходимая возможной дичи, у которой всюду могут оказаться враги. А ещё ему просто нравились люди – почти все люди, кроме настоящих сволочей.
  Салли прикусила губу. На самом деле, прыгнув к Кестрелю на колени, она бы навсегда изменила отношения между ним и Броком, даже не возражай тот против их шашней. У неё не было на это права. Брок был счастлив. Он нашёл себя, у него был дом и нечто вроде семьи – такой, чьи члены не проводят половину времени в кандалах и за игрой в кошки-мышки с ищейками с Боу-стрит. Как она может всё испортить? Мистер Кестрель был прав. Из него для Брока вышел друг лучше, чем из неё – сестра.
  Она вышли из экипажа на углу Старк-стрит.
  - Дальше мне лучше пойти одной, – сказала Салли. – Кто-нибудь может заметить тебя и будут вопросы.
  - Я приду завтра в полдень, чтобы увидеть, как ты махнёшь платком из окна. Ты уверена, что можешь идти, Сэл?
  - Конечно, уверена. Просто посмотри на меня. Разве видишь фонарь? – она указала на свой глаз, синяк под которым быстро проходил.
  - Ну тогда до встречи, – он протянул её узелок. Не сказал быть осторожней и не рисковать. Знал, что эта пустая трата времени.
  Девушка взяла свои вещи в одну руку, а другой обняла брата за шею.
  - До встречи, Том.
  Он обнял её в ответ, но ничего не сказал. Никто не называл его настоящим именем уже много лет.
  - Передашь мистеру Кестрелю кое-что от меня? Скажи, что я поняла, что он имел в виду и сожалею, что сердилась.
  - Передам, – пообещал он, не попросив объяснений.
  Салли подмигнула ему и зашагала по Старк-стрит. Брокер же повернул к Тоттенхэм-Корт-Роуд. Ни он, ни она не обернулись. Они ещё увидят друг друга в это жизни, а если нет – то встретятся потом.
  
  
  Стоял отличный, не по-октябрьски тёплый день. Сквозь обычный для Лондона смог и угольную пыль пробивался настоящий солнечный свет. Брокер, решивший сэкономить своему господину пару бобов, отказался от второй поездки в экипаже. Он прошёл по Тоттенхэм-Корт-Роуд пешком, бросая взгляды на мужчин и гадая, где они держат кошельки – от старых привычек трудно отказаться – и разглядывая всех встречных девушек. Он пересёк Оксфорд-стрит и свернул в короткие, узкие улочки Хеймаркета.
  Он нашёл «Петушка» и зашёл внутрь. В этот час было тихо. Потрёпанная жизнью старуха сидела в углу, качая руках кружку джина с мятой и что-то бормоча себе под нос. За столом развалилась замаранная шлюха, рядом с ней был пустой стакан. Три мужчины средних лет в щегольских шейных платках, грязных перчатках и остатками былой роскоши изо всех сил изображали непринуждённость и веселье. Брокер подумал, что это безработные актёры.
  Он прошёл прямо к стойке.
  - Хорошее утро, – поприветствовал он стоявшего за ней толстяка.
  - Ага.
  - Ты – Тоби?
  - А кто спрашивает?
  - Меня Брокер зовут. Салли Стоукс – моя сестрёнка.
  Тоби опёрся своими толстыми, мясистыми ладонями о стойку, его жёсткие глаза изучали гостя.
  - Да ну?
  - Я пришёл переброситься с тобой парой слов о том, что произошло, когда она в последний раз была тут.
  - Это не моё дело.
  - Я знаю. Я воевать собираюсь не с тобой. Мне нужен тот малый, что сделал это с ней. Они ведь подняли страшный шум.
  - Такое случается.
  - Если такое случилось с Сэл, значит я должен из-под земли достать того, кто в этом виноват. Но я ничего о нём не знаю. Я надеялся, ты мне поможешь.
  Тоби помотал головой.
  - Я запомнил этого парня, но я его не знаю. Он никогда тут прежде не бывал. Он немного слишком хорош для того места.
  - Больше ты мне ничего не можешь рассказать?
  - Нет, – но Брокер смотрел выжидающе, так что Тоби добавил. – Я вот что скажу – мне нравится Салли, но я не полезу в неприятности – ни ради неё, ни ради кого ещё.
  Брокер пожал плечами, вынул крону и, насвистывая принялся катать её по стойке.
  Тоби не отрывал глаз от монеты. Наконец, его рука дёрнулась и прижала крону к столу.
  - Хорошо. Я могу кое-что сказать, но если из-за этого начнётся вонь, я тут не при чём.
  - Ни при чём, видит Бог.
  - Тем вечером – в понедельник это было, кажется – Салли сперва пришла с другим парнем, рохлей таким. Добропорядочный, не привык ни к таким притонам, ни к таким девчонкам, как Салли. Я дал им заднюю комнату на третьем этаже. А потом был тот, который тебе нужен – молодой, худой, с очками на носу – он пришёл один. Он видел Салли и того парня, потому что спросил меня: «Ты дал им комнату?». Я сказал – «Может быть». Тогда он подумал немного, а потом спросил, почём я возьму за то, чтобы дать ему пойти и посмотреть на них. Такие любители у меня раньше бывали – они никому не вредят, просто глядят в замочную скважину и слушают, вот и всё. Я не должен зарабатывать, а?
  - Конечно, – поощрил Брокер.
  - Я запросил боб. Он заплатил, я объяснил, куда идти, и он поднялся наверх. Потом вернулся довольный как Панч. Вскоре спустились Салли и её клиент. Я уж думал, что этот очкастый ушел, но нет – сел за стойку, заказал пинту и сидит. Я гадал, чего он ждёт. Говорю же, он для такого места слишком богат. Я решил, что он хочет ещё посмотреть, но тут другая девчонка привела клиента и взяла комнату, а этот так и остался за столом.
  Салли вернулась через полтора, наверное, часа. Этот тип поставил ей чарку и увёл наверх. У меня была мысль, что он поджидал её и надеялся, что она вернётся. Наверное, понравилось то, что видел. Я об этом не думал. Больше я не позволю ему здесь ошиваться – не после того, что он сделал с Салли. От таких как он одни проблемы – того и гляди констебли нагрянут.
  - Ты видел его после того как он поднялся наверх с Сэл?
  - Он спустился раньше неё, это всё, что я заметил. Думаю, он ушёл один. Я не видел куда.
  Тоби сжал губы и принялся методично складывать пивные кружки за стойкой. Он заслужил свою крону и считал, что разговор окончен.
  Брокер поблагодарил его и вышел. Он шагал по Хеймаркету, глубоко погружённый в мысли. Всё это очень подозрительно. Салли говорила, что слышала шаги за дверью и поняла, что за ней и Колючим кто-то подглядывал, но они с мистером Кестрелем совсем не придали этому значения. Они не знали, кто бы этим наблюдателем, и его было никак не связать с Мэри.
  Но теперь они знают, что любопытным был Круглоглазый, который заинтересовался Салли достаточно, чтобы дожидаться в «Петушке», пока та не вернётся со своего вояжа с Эвондейлом. Но зачем? Только потому что она понравилась ему, и он выбрал её для свих проклятых развлечений? Что вообще привлекает таких людей к их жертвам? Да ещё… Брокер покачал головой. Он чувствовал, что Круглоглазый неспроста подглядывал за Салли. Ещё бы знать, почему!
  
  Глава 11. Салли становится хорьком
  
  
  Мистер Харкурт расспрашивал Салли в пустой задней гостиной приюта. С ним была мисс Неттлтон – дежурная сестра-хозяйка, увядшая худая женщина лет сорока с мышиного цвета завитыми волосами. Салли видела её на дознании – миссис Фиске говорила, что у неё была истерика, стоило той узнать о смерти Мэри.
  Преподобный расспросил Салли о её возрасте и семье. Девушка ответила, что ей восемнадцать, и в этом мире у неё никого нет (лучше было держать Брокера подальше от этого). Харкурт принялся подробно расспрашивать её о падении. Отвечать оказалось непросто. Салли не могла вспомнить, когда это случилось. Падать-то было и не надо – она и так рождена ниже некуда. Но девушка понимала, что такой ответ священнику не понравится. Он ясно дал понять, что хочет получить исчерпывающую исповедь – этим она покажет, что и правда раскаивается. Салли затянула долгую печальную историю своих проступков, настоящих и выдуманных. Мисс Неттлтон краснела и ёрзала на стуле, но Харкурт слушал с жадностью.
  Салли чувствовала себя так, будто развлекает очередного клиента – с той разницей, что этому не нужно было ничего, кроме разговоров. И, конечно, он ничего ей не заплатит.
  «А стоило бы, – подумала она. – В конце концов, ему нравится слушать».
  Когда рассказы кончились, заговорил Харкурт. Он долго читал нравоучения, говоря какой порочной она была, и как ей повезло, что такая дама, как мисс Неттлтон готова находиться с ней в одной комнате. Похоже, так он и превратил миссис Фиске и мисс Неттлтон в своих рабынь – кормит их лестью и даёт девчонок, которыми можно помыкать.
  Харкурт сказал, что если Салли хочет остаться в приюте, она должна строго подчинятся его правилам, быть трудолюбивой, скромной и благочестивой, а также выказывать благодарность тем, кто вывел её из ада прошлой жизни. Если не справится, её прогонят. Но если она будет усердно работать и молиться, если зло будет с корнем вырвано из её сердца, она сможет покинуть приют с благословления его хозяина и начать честную жизнь служанки, швеи или чего-то в этом роде.
  - Ты поняла меня, Сара? – он не отрывал от неё своих холодных, бледно-голубых глаз.
  - Да, сэр.
  - Очень хорошо. Уверен, ты скоро привыкнешь к нашему распорядку. Если у тебя будут вопросы, обращайся к Маргарет Малдун. Она живёт здесь дольше любой из постоялиц. На самом деле, она уже очистилась, но решила остаться, чтобы помочь заблудшим сёстрам.
  Проныра Пег – вот о ком Салли хотела узнать побольше. Не каждый сумеет одурачить такого как Харкурт – что бы о нём не говорили, глупцом он не был.
  - Дежурная сестра назначает постоялицам работы каждый день и каждую неделю, – продолжал он. – Прислуги здесь нет. Постоялицы сами заботятся об уборке, стирке, еде и других вещах. Это развивает умения и подходит для того, чтобы девушки могли работать в услужении – так будет со многими из вас, когда вы нас покинете, – он встал. – Мисс Неттлтон, я должен идти. Могу я поручить Сару вашим заботам?
  - Конечно, мистер Харкурт.
  - Спасибо. Я знаю, что не мог бы показать её лучшего примера благочестия и преданности долгу. До свидания, Сара. Надеюсь, наши усилия не пропадут даром.
  Он вышел. Мисс Неттлтон показала Салли её комнату и нашла её всё, что нужно, чтобы начать здесь новую жизнь. Сестра выдала ей форменное платье, молитвенник, полотенце и две маленькие сальные свечи. Использовать их следовало экономно. Мисс Неттлтон предупредила – это на неделю, и больше ей не дадут.
  Затем сестра-хозяйка, не утруждая себя извинениями, открыла узелок Салли и разложила его содержимое на кровати.
  - Я должна посмотреть, что у тебя с собой, – объяснила она. – Мы не можем позволить тебе иметь что-нибудь неподобающее.
  - А вы обыскиваете вещи всех девчонок, что сюда приходят, мэм?
  - Слава Богу, да. Не только, когда они приходят, но и просто время от времени, чтобы убедится, что ни у кого нет ничего запретного. Никак не могу понять, как же… О Боже, не стоит думать об этом. Это сбивает меня с мысли.
  - Думать о чём, мэм? – невинно спросила Салли.
  - Нечего об этом говорить. Чем меньше разговоров, тем лучше для дела. О, Боже! – она посмотрела на старомодные часы, что носила на платье. – Уже почти два. Мы обедаем в два, так что мне лучше идти и дать тебе переодеться и прибрать вещи. В кувшине есть вода. За пять минут до обеда ты услышишь колокольчик. Кто-нибудь из девушек покажет тебе, где столовая. Не опаздывай или останешься без еды.
  Когда мисс Неттлтон ушла, Салли хмуро покачала головой. Колдбат-Филдс[32] по сравнению с этим – просто дворец. Она уложила свои вещи, что сестра-хозяйка оставила на кровати. Она была рада, что взяла с собой совсем немного одежды и не взяла цветастый чепец. Здесь его нельзя было носить, а Харкурт и хозяйки точно отобрали бы его.
  Салли осмотрела выпавшую ей комнату. Здесь было четыре кровати – очень простые, с грубыми простынями и шерстяными одеялами. Рядом с каждой – маленький столик со с шкафчиком. Кроме этого, всю меблировку комнаты составляли умывальник и несколько стульев с плетёными сиденьями. Вокруг стояла жёсткая, почти болезненная чистота и порядок.
  Девушка сложила свои вещи в шкафчик около кровати и переоделась в форменную одежду – грубое платье из серой шерсти, накрахмаленный белый передник и платок. Салли поежилась, снимая одежду – в комнате холодно и сыровато, а огня не было. Наконец, застегнувшись на все крючки и убрав волосы под платок, она подошла к окну.
  Её комната была на втором этаже того, что называли «домом постоялиц» – то есть, того здания, что стояло левее. Окно выходило в сад, окружённый высокой кирпичной стеной с острыми пиками наверху. Ни дорожек из гравия, ни клумб, как во второй части приюта. Только тропинка, что вела к небольшому приземистому строению из жёлтого кирпича в дальнем левом углу сада. Должно быть, Харкурт считал, что уборная внутри дома – это слишком хорошо для кающихся грешниц.
  Как и все окна в доме постоялиц, это было забрано толстой железной решёткой. Салли потрясла её на пробу, но та была слишком прочно закреплена, чтобы её можно было вынуть, не оставив следов, а прутья были слишком частыми чтобы через них могла пройти склянка с лауданумом.
  - Вот ты где! – раздался голос.
  Салли обернулась и узнала Флорри Эймс.
  - Привет! – воскликнула она, радуясь о того, что встретила кого-то, кто был почти как друг. – Откуда ты узнала, что я здесь?
  - Я видела, как мисс Неттлтон привела тебя сюда и подумала подняться, чтобы поздороваться. Я гадала, придёшь ли ты снова, после того, что случилось с Мэри.
  - Не моё дело, что с ней стряслось, – беспечно отозвалась Салли. – Об это ведь пошло много сплетен, да?
  - Сперва – да. Но сейчас все успокоились.
  - Это и твоя комната тоже?
  - Нет. Я живу в передней комнате на третьем этаже – ненавижу лестницы! Но лёгкой жизни тут искать нечего.
  - А как ты сюда попала? – с любопытством спросила Салли.
  - А как все девчонки попадают куда бы то ни было? – Флорри рассмеялась. – Либо ищут мужчину, либо бегут от него. Я бежала.
  - Это был твой сводник?
  - Нет-нет! Мужчины… Если не раздвинешь ноги, не оберешься проблем, а раздвинешь – так ещё хуже!
  - Он бил тебя? – спросила Салли, вспомнив Круглоглазого.
  - Я и без этого была сыта по горло. Не спрашивай больше – мне от одних мыслей о нём тошно. О! Колокольчик. Это зовут на обед.
  Она провела Салли на первый этаж.
  - Мы обедаем в том доме – мы называем его «конторой», потому что там у мистера Харкурта кабинет. И ещё там молельня, кухни и комната, где спит дежурная сестра. А в этом – только наши спальни и прачечная в подвале. Видишь дверь? Это единственный путь между обоими домами. На ночь его запирают, так что в «контору» не попасть. А если тебе нужно будет навестить сэра Гарри, то выходишь в сад через заднюю дверь.
  Вдруг Флорри замолчала и прижала палец к губам.
  - Подойди, – прошептала она. – Я покажу тебе кое-что.
  Она открыла узкую дверь напротив лестницы, между передней и задней комнатами. Салли протиснулась внутрь, пытаясь что-то разглядеть в тусклом свете. Это оказалась небольшая каморка, едва ли десяти квадратных футов площадью с маленькой кроватью без простыней и одеяла, деревянным сундуком и столиком с фарфоровым умывальником. Ни окна, на камина не было. На стенах блестела влага.
  - Чёрная дыра! – прошептала Салли.
  Флорри торжественно кивнула.
  - Это здесь спала Мэри – и здесь же её нашли утром. С тех пор комнату не использовали.
  Салли с нетерпением ждала, когда ей выпадет возможность осмотреть комнату Мэри, но сейчас и представить не могла, что искать. Комната была крошечной, чистой и выскобленной – ни дыры в стене, ни трещины в полу, где можно было бы что-то спрятать. Посадить девушку из хорошей семьи в такую тёмную сырую дыру – и не за то, что она совершила что-то дурное, а просто чтобы сломить её и заставить всё рассказать!
  «Ну ничего, сейчас роли поменялись, – подумала Салли. – Теперь шпионить будут за Харкуртом».
  Она пришла сюда как хорёк, что залезает в кроличью нору, и она охотится за тайной – быть может, за тайной убийства. Так что берегись, Восковая рожа! Я узнаю что-нибудь, отчего ты слетишь с пьедестала впереди своего визга!
  
  
  Салли быстро узнала распорядок дня в приюте. Домашние дела, шитьё, молитвы и ужин – а на следующий день всё по новой. Мисс Неттлтон порхала тут и там, заботясь о том, чтобы у каждой постоялицы была работа и давая новую, когда старая была сделана. Чистили окна, выбивали ковры, полировали дверные ручки и натирали перила воском. Кусочки ковра, прибитые к лестницы отрывали, чтобы починить и прибивали обратно. Порой полдюжины девушек выходили в сад за «конторой» и гуляли по нему четверть часа – здесь это называлось «отдыхом».
  Все две дюжины постоялиц собирались вместе только на молитвы и трапезу. За подачей еды Салли следила особенно тщательно. Мисс Неттлтон и Проныра Пег ходили по комнате с большими блюдами, раздавая чёрный хлеб, овощи и немного сыра. Похоже, добавить что-то в еду было бы непросто. Как можно быть уверенным, что именно Мэри, а не кто-то другой взял бы отравленный кусок хлеба или ломтик сыра? Если только еду подавал не тот же, кто и добавлял яд. Салли заметила, что обед всегда подают двое – Пег и дежурная сестра. Стало быть, в тот день это были Пег и миссис Фиске. Но так ли это важно? Мистер Кестрель сказал, что если бы Мэри приняла смертельную дозу опия за ужином, признаки отравления появились бы ещё до отхода ко сну. Нет, Мэри отравили как-то иначе – яд почти наверняка был в том лекарстве. Неудивительно, что в первую очередь мистер Кестрель поручил вызнать, где храниться это лекарство, и кто мог его взять.
  Соседки приглушёнными голосами жаловались на еду – одни овощи, ни кусочка говядины или хотя бы баранины. Жидковатый говяжий суп или сгущённое мукой водянистое варево с тушёным мясом было лучшим, что здесь получали. Мистер Харкурт утверждал, что овощи полезны – а сам лакомился отличными отбивными, когда обедал в приюте!
  - Почему нам дают так много этой зелени? – спросила Салли.
  - Потому что муж миссис Джессоп – зеленщик, – прошептала Флорри. – Миссис Джессоп – одна из сестёр-хозяек, и следит, чтобы мистер Харкурт получал все овощи, каких захочет, и за гроши.
  - Он так достаёт все, – проскрипела Бесс – одна из старших постоялиц, чей голос напоминал звуки экипажа, что едет по гравию. – Вытягивает из сестёр-хозяек или других женщин, что сохнут по нему.
  - Вытягивает из их мужей, ты хочешь сказать, – заметила румяная девушка, которую звали Рыжей Джейн – чтобы отличать от другой, черноволосой Джейн, – или братьев. У мисс Неттлтон брат – каменщик, и мистер Харкурт всегда обращается к нему, когда тут надо что-то починить. А миссис Фиске – жена аптекаря, так что лекарства идут от неё, а если кто из нас заболеет, то лечить тоже будет он.
  - Странно, что он не позвал его, когда та девчонка – Мэри – перекинулась.
  - Но он звал, – сказали они все хором.
  - Враки! На дознании-то его не было… – Салли оборвала себя и мысленно обругала. Как она объяснит, откуда знает, кто был на дознании, а кто не был?
  - Он болел, – пояснила Флорри. – Ещё до того, как Мэри умерла, несколько девочек лихорадили, и мистер Фиске приходил каждый день посмотреть их. Когда Мэри нашли мёртвой, за ним тут же побежали, но он сам слёг – ясно дело, подцепил лихорадку от кого-то из нас. Он был очень плох – весь трясся и выглядел паршиво, но всё равно пришёл. Посмотрел Мэри и совсем расклеился – она ему нравилась, и её смерть его чуть в гроб не загнала. Мистер Харкурт отправил его домой – сказал, что аптекарю лучше самому прилечь. Так он и лежит в бреду, а миссис Фиске не знает, жив он будет назавтра или мёртв.
  - Да ей плевать, – вставила Бесс.
  - Бедный мистер Фиске, – вздохнула Флорри. – Если кто и жил под каблуком, так это он. А ведь он славный.
  - Он – добрая душа, – возвестила Рыжая Джейн. – Так все говорят. Он сочувствует таким как мы, если спросите меня. Эта старая карга только зубами скрипела! Она бы никогда и близко его к нам не подпустила, да ведь мистер Харкурт не станет тратиться на лекарства и врачей, если может задешево получить всё от мистера Фиске.
  - Ему нравилась Мэри, говоришь? – задумчиво спросила Салли.
  - О, да, – кивнула Флорри. – Но не то, чтобы ухлёстывал за неё, он же ей в отцы годился…
  - Это его не останавливало, – припечатала Бесс.
  - Я знаю, но всё было не так. Мэри была хорошенькой и всегда очень грустной, а ему было её жаль. У него было доброе сердце. Его позвали, как только она к нам пришла – уж больно была слабой и совсем убита горем. Он прописал ей то лекарство, а потом всякий раз заглядывал к ней, когда приходил, чтобы посмотреть, как она.
  - А она к нему привязалась? – спросила Салли.
  - Да, немного. Конечно, о Мэри сложно сказать. Она мало говорила, Но если с кем-то и общалась, так это с ним. Кажется, она доверяла ему больше всех.
  - Думаете, ему она сказала, кто она такая? – с нетерпением спросила Салли.
  - Кто знает? – пожала плечами Рыжая Джейн. – Я о таком не слышала.
  И никто не говорил это коронеру, подумала Салли. Имя мистера Фиске вообще не всплыло на дознании – а ведь он лечил Мэри с самого первого дня в приюте и прописал для неё лекарство! Более того – он был первым врачом, что осматривал тело. Понятно теперь, почему Великий доктор вёл свой осмотр только через три часа. А ещё понятно, куда так спешила миссис Фиске сразу после того как обнаружилось, что Мэри мертва. Харкурт должен был послать её за мужем – но потом передумал, отослал аптекаря прочь и пригласил Великого доктора.
  Самый настоящий заговор. Харкурт, миссис Фиске и Великий доктор ни слова не сказали об аптекаре. Только ли потому мистер Фиске не появился на дознании, что бы слишком болен, и не потому ли Харкурт хотел устроить всё побыстрее? Или Фиске знал что-то, что Харкурт хотел скрыть подальше?
  Она должна увидеть Фиске, поговорить с ним и понять, что он знает. Когда он поправится, то обязательно снова будет приходить. Здесь всегда есть постоялицы, которым нужен врач. Но что если Харкурт больше не будет его звать? Или хуже – если Фиске вообще не поправится, а умрёт и унесёт все тайны в могилу?
  
  Глава 12. Трио подозреваемых
  
  
  В полдень в субботу Салли отправили мыть окна в передних комнатах. Она смогла увидеть Брокера на улице, который глазел на витрину канцелярской лавки. Выбрав минуту, когда никого рядом не было, Салли махнула куском белой ткани, которым мыла окно. Брокер будто бы и не смотрел в сторону приюта, но девушка знала, что он видел её знак, потому что сунул руки в карманы и беспечно зашагал прочь.
  Воскресение отличалось от обычных дней.
  - Сегодня работы не будет, – сказала Рыжая Джейн, что была одной из трёх соседок Салли по комнате. – Ну, кроме готовки и мытья посуды.
  - А что мы будем делать весь день? – спросила Салли.
  - В основном – случать болтовню мистера Харкурта, – ответила Веснушка – рыжеволосая конопатая девица.
  - Ну хоть погреемся в молельне, – сказала Рыжая Джейн. – Мистер Харкурт всегда требует, чтобы там было натоплено.
  - Грех так говорить, – сказала юная Нэнси, что очень серьёзно относилась к своему исправлению.
  - Во всём приюте холодно и сыро как в могиле, – возразила Джейн, – но только когда там нет мистера Харкурта.
  Все остальные закивали, поеживаясь от холода. Девушки умылись и оделить в сером утреннем свете – от холода у них дрожали пальцы и сами собой сутулились спины. Они двигались как разбитые ревматизмом старухи.
  - Похоже в Обществе возвращения не нашлось ни одной жены угольщика, – заметила Салли.
  - Соображаешь, – одобрительно кивнула Рыжая Джейн.
  Салли хотела вывести их на разговор о покровителях Харкурта.
  - Я слышала, один из попечителей – большая шишка и ещё сэр какой-то.
  - Да, лорд Кербери, – отозвалась Веснушка.
  - Точно. Я знаю, кто он такой, – сказала Салли. – Я видела однажды его сына – мистера Чарльза Эвондейла – такой красавчик! Волосы золотые, а глазищи такие синие-синие. Он здесь не бывает?
  - Нам так не повезёт! – засмеялась Джейн.
  - А лорд Кербери бывал, – ответила Веснушка. – Я видела его. Нескольких тогда позвали поблагодарить попечителей, так что я видела его так же хорошо, как тебя. Он мне улыбнулся.
  - Ещё бы – это же как смотреть на ручных обезьянок, что танцуют для тебя, – усмехнулась Рыжая Джейн.
  - Чтоб тебе удавиться! – крикнула Веснушка.
  - Иди к дьяволу и скажи, что от меня!
  Девушки рванулись друг к другу, Салли и Нэнси попытались их разнять.
  - Что за шум? – в двери появилась голова Проныры Пег. – Остыньте, проклятые шлюхи – если вы опоздаете в молельню, то спросят с меня. И если Сам поинтересуется, кто виноват, я молчать не буду. Так что живей!
  Рыжая Джейн и Веснушка бросили друг на друга недобрые взгляды, но разошлись и закончили одеваться. Салли уже не впервые видела, как Пег унимает постоялиц. Каждый знал, что она может сказать Харкурту – не говоря уже о том, что любой проступок может дойти до его ушей как-то ещё. Статус наперсницы Харкурта давал её немалую власть. Девушки, что ссорились с Пег, в приюте не задерживались. Но ещё она могла использовать своё влияние на благо постоялиц – смягчить наказание или спасти от изгнания. Именно поэтому девушки подчинялись её тирании и никогда и не думали разоблачить перед преподобным её двуличие. Она была нужна им.
  Пег по-разному делала себя полезной. Она знала, как добыть любые запретные для постоялиц вещи. Её обязанность подавать на стол, давала ход в кладовую, где она могла срезать кусочки холодного мяса, оставшегося от ужина сестёр-хозяек или вытащить дно пудинга, не потревожив верхушку.
  Ещё она крала свечи для тех, чей недельный запас вышел. Свечи держали в небольшом чулане – кладовке хозяек между кабинетом Харкурта и комнатой дежурной сестры на первом этаже «конторы». Пег часто посылали туда что-то принести, не говоря уже о том, что она каждый день убирала там пыль. Конечно, свечи считали, но Пег знала, как обхитрить любые подсчёты. Она просто отрезала от каждой свечи небольшой кусочек и слепляла их вместе.
  Салли не могла не восхититься таким талантом. Но за помощь Пег приходилось дорого платить. Понемногу она вытягивала у постоялиц то немногое, что у них было. Когда отдавать становилось нечего, девушкам приходилось делать её работу или прислуживать как камеристки. Пег умела извлекать пользу из своего положения. Поэтому ли она продолжала жить здесь или у неё были иные причины?
  Порой Салли гадала, почему та или иная постоялица пришли сюда. Впрочем, многие были уже немолоды – та же Бесс явно уже разменяла четвёртый десяток. Уличной девице, чьи лучшие годы позади, стоит пережить то, что Харкурт называет «исправлением», и найти честную работу. Некоторые девушки, стоит отдать им должное, каялись искренне. Обычно это были соблазнённые служанки или модистки – те, кто начали торговать собой от отчаяния, от безысходности.
  Нескольких оказалось непросто понять – ту же Флорри. Она сказала Салли, что хочет отделаться от мужчины, но больше не говорила ничего. Флорри были слишком ленива и не любила трудностей, но недурно держалась в этом приюте. Это была чистая душа – искренняя и добрая. Салли было трудно поверить, что она что-то скрывает.
  По пути в молельню её мысли приняли другой оборот. Девушка подошла к Флорри и резко спросила:
  - То лекарство, что принимала Мэри – где оно сейчас?
  - И тебе доброе утро! – Флорри весело ткнула её под ребро.
  Салли со смехом отскочила. Пег метнула в них предупреждающий взгляд, и обе быстро успокоились. Салли зашептала:
  - Мы тут как раз сплетничали о Мэри, и я подумала о её лекарстве. Кто захочет его теперь принимать – после того как пившая его девчонка перекинулась? Думаю, оно проклято. Я бы ни капли не проглотила – даже за золотого Георга[33] не проглотила бы. Что же они с ним сделают?
  - Не знаю, – ответила Флорри, – обычно он был в кладовке хозяек, но с тех пор как Мэри умерла, я ничего о нём не слышала.
  Они дошли до молельни и заняли места. Салли устроилась у окна, чтобы в полдень подать сигнал. Всё утро слушали проповеди, а после полудня – Библию. Что же, решила Салли, это отличная возможность привести в порядок мысли. Пока Харкурт распинается о грехе и покаянии – этот человек мог бы болтать за двоих – она обдумывала каждый факт о том, как Мэри была отравлена. Если, конечно, это правда было отравление, а склянка лауданума – просто обманка.
  Доступ к лекарству был у трёх человек. Во-первых, миссис Фиске. Она налила Мэри лекарство тем вечером. Её муж – аптекарь, так что она легко может достать опий в любом виде. Конечно, кто угодно может купить опий, и не только у аптекаря – его продают бакалейщики, зеленщики и даже уличные торговцы. Но миссис Фиске должна знать об опии больше чем обычные люди и о том, сколько его нужно, чтобы убить человека. А ещё, похоже, она ненавидела Мэри – потому что та нравилась мистеру Фиске. Постоялицы говорили, что хозяйка не больно-то любит своего мужа, но это не значило, что она потерпит, чтобы тот оказывал знаки внимания хорошенькой девушке. Кроме того, у неё была отличная возможность подсунуть склянку из-под лауданума в комнату Мэри. Миссис Фиске ведь признала, что ночью ходила проверить, все ли спят и даже заглянула к Мэри. Что может быть проще, чем тогда же и оставить бутылочку у неё на столике? Мэри в тот миг была бы уже спала беспробудным – если не вечным – сном. Чтобы создать видимость самоубийства, миссис Фиске было достаточно добавить пару капель лауданума и воды в опустевший стакан от лекарства, чтобы все подумали, что Мэри сама смешала для себя смертельное питьё.
  Но ещё была Проныра Пег. Салли не знала, нашлись ли у неё причины убить Мэри, но ирландка была достаточно умна, чтобы продумать убийство, а возможностей всё устроить у неё хватало. Мистер Кестрель предположил, что раз никто, кроме Мэри, не принимал это лекарство, преступник мог отравить всю бутыль. Её держали в кладовой хозяек, а Пег была единственной вхожей туда из постоялиц. Она могла добавить опий в любой час и быть на другом конце приюта в те минуты, когда миссис Фиске наливала лекарство для Мэри.
  Оставить склянку от лауданума в комнате Мэри Пег тоже могла. Передняя комната на первом этаже, где спала Пег, соседствовала с Чёрной дырой. Заскочить к Мэри и вернуться к себе – дело на полминуты. Если бы кто-то застукал её вне своей комнаты ночью, она могла просто сказать, что идёт в уборную – это отличный предлог, под которым можно выйти ночью. А ещё Пег могла оставить склянку в комнате Мэри уже утром, когда пошла за ней. Но тогда получилось бы, что Флорри солгала, когда сказала, что видела эту склянку, когда сама шла завтракать.
  Был и ещё одна трудность с Пег. Мистер Кестрель указал на это, когда наставлял Салли. Он сказал: «Конечно, если Мэри убила одна из постоялиц, значит она действовала не одна. Как запертая в приюте, могла достать лауданум – и тот, которым отравила её и тот, который оставила в комнате? У такой убийцы должен быть сообщник – кто-то снаружи, кто-то, кто передал ей всё необходимое…»
  Салли ощутила тычок. Флорри толкнула её и указала на молитвенник. Все остальные уже открыли их и читали вслух вместе с Харкуртом. Салли редко бывала в церкви и не понимала, о чём сейчас идёт речь. Звучало величественно и безрадостно. Не стоило и пытаться найти нужную страницу – всё равно она едва умеет читать. Так что Салли просто открыла книгу, где пришлось, и принялась шевелить губами вместе со всеми, продолжая думать.
  Третьим подозреваемым был Харкурт. Он легко мог подмешать опий в лекарство – его кабинет рядом с кладовой. Мог он и оставить склянку в комнате Мэри и добавить лауданума в стакан. Он оставался в приюте в ту ночь, когда умерла Мэри. С ним была миссис Фиске, но она выходила на кухню заварить чаю. Он мог прокрасться в дом постоялиц. Да, он всегда говорил, что не может бывать там, после того как девушки отошли ко сну, но если бы его поймали, преподобный выдумал бы какой-нибудь предлог.
  Но зачем ему убивать Мэри, если у него были все причины оберегать её? Все говорили, что Харкурт хочет найти её семью, чтобы вернуть им девушку и собрать лавры. Салли вспомнила, что сказал об этом мистер Кестрель: «Постоялицы запомнили, что Харкурт наказывал Мэри за молчание. Но что если это только предлог, чтобы отделить её от остальных и получить возможность убить? Её не получилось бы отравить и оставить склянку на столике, если бы она жила в комнате с тремя или четырьмя другими девушками. А если бы это получилось, кто-то из соседок мог бы заметить, что Мэри спит слишком уж глубоко, позвала бы на помощь, и девушку бы привели в чувство, пока не стало слишком поздно. Нет, очень важно, чтобы она спала в одиночестве, а решать это мог только Харкурт».
  Салли не знала, как она сможет пролить свет на эти загадки. Она могла попытаться узнать больше о Проныре Пег – откуда она, почему остаётся здесь и как сблизилась с Харкуртом. Она могла исследовать способы проникнуть к дом постоялиц, чтобы понять, как общались убийца и сообщник. Наконец, она могла осмотреть сам «Укрепляющий эликсир Саммерсона». Для этого придётся пролезть в кладовую, а за это её могут и выгнать. Но риск того стоил.
  
  
  Доктора МакГрегора пригласили на Кларджес-стрит в воскресенье вечером. Войдя, он увидел Джулиана, разлёгшегося на диване в гостиной.
  - Не вставай. – Проворчал доктор. – Не хочу, чтобы бы перетруждался. Хороший же способ провести воскресенье – валяться тут как болонка!
  - Я должен сказать вам, что последние несколько часов провёл в фехтовальном зале, так что моя усталость понятна.
  - Вот уж не думал, что денди занимаются чем-то насколько деятельным как фехтование.
  - Обычно нет, но я ненавижу быть предсказуем, – он продолжил более серьёзно. – Я занимаюсь с тех пор, как жил на континенте, и не хочу терять форму.
  - Лучше бы ты сходил в церковь. Впрочем, я всё равно рад, что ты занял чем-то тело или разум.
  - Вообще-то сегодня у меня получилось и то, и другое. Я пошёл фехтовать, надеясь повстречать Чарльза Эвондейла или хотя бы узнать о нём побольше. Он из тех кругов, где всё время либо фехтуют, либо боксируют, так что я бы обязательно встретился бы, если не с ним, так с его друзьями.
  - И?
  - Я пожал скудный урожай и осознал, как мало друзья-мужчины знают друг о друге. За три часа я услышал, что Эвондейл – славный парень, у него первоклассный экипаж, он платит свои проигрыши как джентльмен и чертовски удачлив, когда дело доходит до женщин – всё это я уже знал, и больше ни из кого не выудил ничего нового. Какой восхитительный, мгновенный интерес к мужчине проявляет женщина! Она всё может узнать о его здоровье, сердце и кошельке за полчаса знакомства.
  - Так что же, ты принялся расспрашивать его подруг?
  - Это было бы просто, будь сейчас сезон. Я был просто побродил по гостиным и бальным залам, упоминая Эвондейла и позволяя сплетням запустить в него когти. Но в это время года в Лондоне не остаётся почти никого из высшего света. С одним исключением – сегодня я узнал, что леди Гэйхарт, сестра Эвондейла, всё ещё в городе. Не думаю, что они с братом близки – она не их тех женщин, что будет тратить время на всего лишь брата – но она всё равно может много о нём знать.
  - Ты собираешься нанести ей визит?
  Джулиан скорчил гримасу.
  - Нет, если смогу придумать, как обойтись без этого. Я едва её знаю, а такой внезапный визит она может принять за то, что я решил присоединится к сонму её обожателей – а от такой славы трудно отделаться. Леди Гэйхарт славиться красотой и требует постоянной дани в виде лести и флирта. В прошлом году один герцог едва не вызвал скандал, поцеловав её в Брайтоне, но подозреваю, что бедняга не любил много болтать и хотел поберечь голос.
  - Не очень-то она тебе полезна, если с ней нельзя встречаться.
  - Это правда. Быть может, я смогу поговорить с ней где-то на нейтральной территории – а если нет, то поеду к ней сам и встречу последствия.
  - А как ты найдёшь тех двоих – Колючего и Круглоглазого?
  - С Колючим ничего не добились. Мы с Брокером наводили справки на стоянках дилижансов, на тот случай, если он сбежал из Лондона, но это как искать иголку в стоге сена – слишком много стоянок, а на них бывает слишком много людей в обезличивающих пальто и шляпах. Вот Круглоглазый – другое дело. Мы напечатали описание его зонтика и разослали во все мастерские. Этим занимается Брокер, и он с этого следа не собьётся – у него есть веские причины добраться до Круглоглазого. Даже если забыть о расследовании, мы оба с удовольствием пустим ему кровь.
  - Дело стало личным, а?
  - Я не одобряю людей, что колотят молодых женщин как кегли, если вы об этом.
  - Особенно одну определённую молодую женщину.
  - Особенно сестру Брокера.
  - Хмф! И только-то?
  Джулиан внезапно перестал бороться. Он просто откинулся назад, уложив голову на руки.
  - Не злорадствуйте, мой дорогой друг.
  МакГрегор бросил на него короткий пронзительный взгляд и тактично сменил тему.
  
  Глава 13. Полночная встреча
  
  
  Салли казалось, что воскресенье не закончится никогда. Даже обычный день, полный работы, был лучше дня проповедей. К вечеру её разум был иссушён, но тело – полно нерастраченных сил. Девушке хотелось вытянуть руки и ноги, бегать, кричать и выпрыгнуть из окна.
  Она послушно отправилась в кровать, но спокойно лежать не могла. Когда Рыжая Джейн, Веснушка и Нэнси заснули, Салли выскользнула из-под одеяла. В доме было сыро и холодно как никогда. Девушка сжала зубы, чтобы не стучать ими, обулась и накинула широкую коричневую шерстяную шаль. Эта была одна из тех скучных, но полезных вещей, что заставила её купить миссис Мэббитт. Сейчас, кутаясь в эти толстые, тяжёлые складки, Салли была ей благодарна.
  Девушка зажгла одну их своих немногочисленных свечей и на цыпочках вышла из комнаты, прикрывая огонёк рукой. В коридоре было темно – лишь со стороны лестницы падал тусклый лунный свет, приглушённый облаками. Салли двинулась вперёд как можно тише, но здесь, в отличие от другой половины дома, на полу не было ковра, и каждый шаг отдавался сухим треском голых, неровных досок.
  К счастью, если кто-то поймает её в коридоре, ничего страшного не случится. Она просто скажет, что шла в уборную. Когда стояла не настолько гадкая погода, постоялицы часто использовали такой предлог, чтобы выйти ночью на воздух. Конечно, в такие промозглые вечера как этот, лишь самая отважная девушка решится по своей воле вылезти из кровати. Стало быть, Салли могла рассчитывать, что её никто не потревожит. Кроме того, дежурной сестрой-хозяйкой сегодня была миссис Джессоп. Салли слышала, что та всегда крепко спит и вряд ли пойдёт проверять, в кроватях ли её подопечные.
  Надо было понять, как сообщник убийцы пробрался ночью в дом постоялиц. Она помнила, что Харкурт говорил на дознании – ни окна, ни двери не были взломаны. Скорее всего, это правда – такую ложь легко опровергнуть, а преподобный был слишком умён. Возня с окнами и дверьми неминуемо оставляет следы. Салли была дочерью взломщика – ей ли не знать? Стало быть, если дом постоялиц не пробивались силой, у преступника был ключ. У самих постоялиц ключей не было – замки здесь должны были сдерживать не только непрошенных гостей, но и вздумавших выбраться наружу девушек.
  У кого есть ключи? Насколько знала Салли – только у Харкурта и сестёр-хозяек. Муж миссис Фиске часто приходил лечить постоялиц – у него тоже мог быть ключ. Впрочем, даже если нет, он мог брать ключ жены. Салли не давало покоя то, что Фиске – аптекарь. Он должен был знать о ядах больше всех, кто был как-то связан с приютом. Но все говорили, что он привязался к Мэри. Зачем ему убивать её? Салли покачала головой. Нет смысла гадать о Фиске – она слишком мало о нём знала. Девушка заставила себя вернуться к насущным проблемам.
  Как можно тихо пробраться в дом постоялиц? Передняя дверь исключена – она всегда заперта, ведь главный вход в приют – через контору. Но никто в своём уме через неё не пойдёт, ведь сначала ему будет нужно попасть в саму контору. Днём при этом заметят кого угодно. Даже ночью можно попасться дежурной сестре. А ещё такому преступнику будет нужен второй ключ, ведь на ночь дверь между домами запирают. Слишком сложно и слишком рискованно. Нет – убийца явно сумел миновать контору – или прошёл через переднюю дверь, что ведёт в подвал[34] или попал в дом постоялиц через сад.
  Салли прокралась в подвал. Там было ещё более сыро и мрачно. Стены и грубый каменный пол покрывала плёнка холодной влаги. Салли заглянула в переднюю часть подвала, где была прачечная. Там стояли большие и маленькие лохани, стиральные доски и медный котёл. В прачечной было забранное решёткой окно, выходившее на улицу, и запертая дверь, через которую доставляли уголь или носили воду.
  Недурной способ пролезть внутрь. Можно было прийти ночью, когда на улице тихо, перелезть через ограду и спуститься по узким ступеням к двери в подвал. Человека, что стоит у двери, не видно с улицы, и преступник мог легко войти незамеченным – если у него был ключ. А если бы он действовал очень осторожно и тихо, то легко бы прошёл по подвалу до лестницы на первый этаж.
  И оказался бы совсем рядом с Чёрной дырой. Зная, что Мэри уже будет опоена или даже мертва, нет ничего проще, чем проскользнуть к ней в комнате и оставить склянку лауданума и накапать его же в стакан. Так преступник мог обставить её смерть как самоубийство, но как же было совершено само убийство? Чтобы отравить лекарство – или любую другую еду или питьё Мэри – нужно иметь сообщника в приюте. А если уже есть сообщник – зачем лезть внутрь самому? Почему не оставить всю работу тому, кто знает это место и уже находится внутри?
  Салли решила, что всё переусложняет. Куда проще будет, если виновной окажется миссис Фиске – ей проще всего было подмешать отраву в лекарство, и она мерзкая старая кошка, так что Салли не станет грустить, глядя как её хватают за убийство. Вот только против неё не было ни единого твёрдого доказательства. Салли решила идти дальше хотя бы потому, что стоять без движения было холодно. Она прошла в заднюю комнату подвала, где стояли гладильные доски, а у окошка – сушилки для белья. Оно тоже было зарешёчено, как и все в доме постоялиц. Через него не пролезть.
  На обратном пути Салли ушибла большой палец об отжимной валик, и пока девушка подпрыгивала от боли, ругаясь себе под нос, порыв ветра задул свечу.
  - Проклятье! – прошептала она. – Нет уж! Я не пойду спать, пока хоть что-то могу видеть!
  Девушка наощупь двинулась в почти кромешную тьму. Никого не было слышно, и Салли прокралась к двери в сад и нащупала щеколду. Перед там как выйти на свежий воздух, девушка поплотнее закуталась в шаль и подняла подол ночной рубашки, чтобы не испачкать его в грязи. Дождь прошёл, но теперь висел густой туман, слегка разбавленный лунным светом. Она едва могла различить, где кирпичная стена, что ограждала сад, встречалась с небом.
  Преступник мог попасть в дом к девушкам через дверь в сад, но это сложнее, чем через подвал. Эта дверь не запиралась, но чтобы проникнуть в сам сад, нужно миновать дверь, запертую на дюжий висячий замок, который пришлось бы ломать. Кирпичная ограда высока, хотя ловкий верхолаз мог бы преодолеть её, даже не смотря на жутковатые шипы наверху. Попав в сад, злоумышленник мог выждать, чтобы убедиться, что никто не идёт в уборную или из неё, а потом прокрасться к задней двери. Или оставить прямо здесь что-нибудь для своего сообщника – записку, быть может, или лауданум.
  Салли начала осматривать сад – она сама едва знала зачем, ведь без свечи в этом тумане ничего не видно уже за несколько шагов. Впрочем, можно было ориентироваться по уборной, что стояла в дальнем левом углу сада. Исходящее от неё зловоние растекалось в густом, влажном воздухе сада.
  Внезапно она замерла и недоверчиво принюхалась. Кроме вони от уборной в воздухе был и ещё один запах – невозможный, но спутать его было с чем нельзя. Запах табака. Он шёл именно со стороны уборной. Салли зашагала к приземистому кирпичному строение, скользя по грязи. Там, где уборная соприкасалась со стеной сада, табаком пахло крепче всего. Сквозь туман проступала фигура и красноватый огонёк.
  - Добрый вечер! – мягко поприветствовала её Проныра Пег.
  Салли подскочила.
  Пег рассмеялась и присела на пенёк, опершись спиной на ограду и продолжая покуривать короткую трубку. Горящий в ней неверный красноватый огонёк, освещал её миндалевидные глаза и высокие, острые скулы, отчего ирландка походила на лису ещё больше обычного.
  - Почему ты бродишь тут в такую ночь?
  - Может я просто пошла в уборную?
  - Тогда почему ты ещё не там? – усмехнулась Пег.
  У Салли с губ едва не сорвался острый ответ, но она сдержалась. Лучше использовать эту случайную встречу, а не устраивать сцену.
  - Мне не спиться, – беспечно сказала она, – вот я и вышла побродить. Не привыкла быть взаперти. А потом учуяла твоё курево и пошла посмотреть, кто это тут дымит. Где ты его взяла и как спрятала от хозяек?
  Пег не спеша выдохнула дым, но ничего не ответила.
  - Меня прямо смешит, как тебе всё сходит в рук! – восхищённо отметила Салли. – Никто другой не умеет так водить за нос Восковую рожу и этих куриц.
  - Боже, это же проще некуда. Стена вокруг сада тут новая, но нетолстая, кирпичи и раствор держаться не очень крепко. Сам цепляется за каждый фартинг, что может сэкономить. Тут полно дыр и щелей, где я могу оставить что-нибудь в уплату, а мои приятели снаружи – взять это и принести мне табак – или что ещё моя душа пожелает.
  - Ну ты и проныра!
  - Я знаю пару хитростей. Как думаешь, где я прячу табак?
  - Не знаю. Где?
  - В греческой вазе в кабинете Самого!
  - У Восковой рожи? А если он найдёт?
  - А как? Зачем ему заглядывать внутрь – ваза у него просто для украшения. Нет, там моему табачку ничего не грозит, а я могу брать его, когда захочу. Разве не я убираюсь в том кабинете каждый день? – она самодовольно улыбнулась. – Поверь, даже в таком месте можно хорошо жить. Я могу добыть тебе что угодно, если сможешь заплатить мне.
  - А если бы я хотела лауданума? Смогла бы ты его достать?
  Глаза Пег сузились.
  - О чём это ты?
  - Не знаю. Я просто подумала, что никто не знает, откуда у Мэри появился лауданум и… – Она позволила своим словам многозначительно повиснуть в воздухе.
  - Это была не я, – глаза у Пег были весёлые и в них ничего не читалось. – А если бы это была я, ты же не ждешь признания, а? Наверняка это преступление – помогать кому-то покончить с собой.
  - Ну и что, ты все равно должна знать о смерти Мэри больше всех. Мимо тебя тут ничего не проскочит.
  - Может я и знаю.
  - Так расскажи! Я умираю от любопытства!
  - Боже, и почему я должна рассказывать?
  - Ну, не будь занудой! Я никому не раззвоню.
  Пег задумчиво выдохнула дым.
  - Я подумаю.
  - О, ну я же не собираюсь допытываться до тебя с ножом у горла, – мило сказала Салли. – Не твоя вина, что ты знаешь не больше остальных.
  - Мне твоё сочувствие не нужно! Я много чего знаю – но не настолько глупа, чтобы трубить об этом, когда Мэри умерла. Мы перебросились с ней парой слов, а пару дней спустя она в ящик сыграла[35]. Она просила об услуге и дала за это пару шёлковых чулок.
  - А что она хотела?
  - Передать письмо так, чтобы никто про это не знал. Так что в следующий раз, когда я прибиралась у Самого, то стащила пару листов бумаги и карандаш.
  - Когда это было?
  - В субботу, перед тем как она умерла.
  На там письме стояла дата – вечер субботы. Все сходилось. Письмо было написано на одном листе бумаги, но Мэри упоминала «внешний листок», на котором был адрес. Только сейчас Салли подумала, что это довольно странно. Она никогда не писала много писем, но знала, что обычно люди пишут на одной стороне листка, складывают его, надписывают адрес и запечатывают. А больше листов – больше плата. Конечно, Мэри нечем было запечатывать письмо, так что ей понадобился второй лист. Как досадно, что к ним в руки попал только первый! Если бы они с мистером Кестрелем знали, кому это письмо, они могли бы думать о том, кем была сама Мэри.
  - А что случилось потом? – спросила Салли.
  - На следующее утро Мэри вернула мне карандаш, а я подкинула его обратно в кабинет Самого. Письмо она мне не дала, – беспечно добавила ирландка. – Наверное, так и не написала.
  - А почему она должна была отдать его тебе?
  - Чтобы я отправила его, конечно.
  - Как?
  - Боже, у тебя что, мозги как у голубя? Сумка для почты – в кабинете Самого. Я могла подсунуть туба лишнее письмецо, и никто бы не заметил. Мы с Мэри договорились, что я помогу ей с письмом, но она так и не отдала мне его. Я же не могу отправить послание, которого и в глаза не видела, а?
  Салли снова задумалась над этим письмом. Его читали ей столько раз, что она запомнила всё почти наизусть. «Хвала небесам, есть человек, которому я могу доверить тайно передать его…» Она говорила о Пег? Стоит отдать Проныре должное – она была умелым и полезным союзником, если есть, чем заплатить ей. Но Салли сомневалась, что такая как Пег могла завоевать доверие Мэри.
  - Больше она ничего об этом не говорила?
  - Только не мне, – Пег встала, выбила трубку о стену и спрятала её в складках шали. – Нам лучше пойти.
  Салли не смогла удержаться от вопроса:
  - А ты не боишься, что Восковая рожа однажды тебя раскусит?
  - Сам раскусит меня, когда рак на горе свиснет! Разве не я – его образцовая постоялица, его главный успех? Я постараюсь выжать из этого всё. Раздвигать ноги – это для тех, у кого не хватает ума заработать на хлеб по-другому. Я с этим завязала. В распутстве меньше джорджиков и больше проблем. Я рождена и воспитана как папистка, но там женщина может добиться разве что святости – и то после смерти, когда уже ни жарко, ни холодно. А теперь, в англиканской церкви я могу жить припеваючи, болтая о преобразованиях. Знаешь, кто такая Ханна Мор?[36] Сам навел меня на эту мысль, хотя вряд ли понимает это. Каждый раз, когда он показывает меня своим покровителям, он прославляет меня. Магдалина, вот кто я такая – пришедшая сестёр своих вести к свету!
  - Так может Восковая рожа это понимает? Вдруг он использует тебя так же, как ты – его?
  - Да чёрта с два! Он у меня в кармане. О том, что я с ним лицемерю, он знает столько, сколько о той стороне луны. Я питаю его тщеславие – и, пресвятая Мария, какой же у него аппетит! Я говорю Самому, что он святой, а он слушает и принимает за чистую монету, как и всё, что я скажу. Вот тебе небольшой совет – и никому не говори, что узнала это от меня. Если хочешь врать людям, говори им то, что они хотят услышать, и они сами приплывут в твои сети.
  
  
  У себя в комнате Салли долго лежала без сна, размышляя о Мэри и её письме. Рассказ Пег открыл много новых возможностей. Не соврала ли она, когда говорила, что Мэри не отдала ей послание? Может быть, девушка доверилась Проныре, а та показала её письмо Харкурту или миссис Фиске или какому-то врагу Мэри вне приюта? А может она всё-таки сунула письмо в сумку, но Харкурт или кто-то из сестёр-хозяек нашёл? Если же Пег выполнила свою часть уговора, почему говорит, что Мэри не отдавала ей письма? Правда, если она и правда обманула Мэри, то зачем вообще рассказывала что-то Салли?
  Салли уткнулась головой в подушку, чтобы заглушить храп Рыжей Джейн. Отлично… допустим, Пег не врала и действительно не получала письмо от Мэри. Но куда сама Мэри его дела? Как оно в итоге попало к человеку, у которого его вытащила Салли? Кто мог его отправить? Или его выкрали у Мэри до того, как ей выпала возможность отдать его Пег?
  Девушка составила своё послание вечером в субботу. Наверное, было не так просто поговорить с Пег с глазу на глаз в воскресение – тогда все постоялицы на весь день собираются в молельне. Возможно, она оставила письмо в комнате ирландки, но его кто-то нашёл. Тогда дежурной сестрой-хозяйкой была миссис Фиске, что с особым рвением обыскивала комнаты постоялиц. Салли посильнее сжала подушку и покрепче прижала её в ушам. Теперь она пыталась заглушить собственные мысли. Будь проклят мистер Кестрель и его головоломки! Один раз задумаешься – и уже не уснёшь!
  Если есть на свете справедливость, то он тоже лежит без сна, так же раздумывая над этим делом. Салли представила его в кровати, без идеально сидящего костюма, с разлохмаченными тёмно-каштановыми волосами. Она вздохнула, с удовольствием потянулась и заснула с улыбкой.
  
  Глава 14. Сестра, мышь и слуга
  
  
  Джулиан искал возможность повстречаться с леди Гэйхарт. Днём в понедельник ему посчастливилось заметить её экипаж, подъезжающий к лавке шляпника на Бонд-стрит. Кестрель сумел подойти как раз вовремя, чтобы подать даме руку и, узнав, что она собирается выбирать чепцы, убедить, что ей не помешает мужской взгляд, а он – к её услугам.
  Её тёмно-голубые глаза – прямо как у её брата Чарльза – очаровательно распахнулись.
  - Но, мистер Кестрель, неужели вас интересуют дамские чепцы?
  - Сами по себе – нет. Но на женских головках они приобретают особое очарование.
  - Я уверена, вы найдете это ужасно скучным.
  - Единственное ужасное чувство, что вы мне внушаете – это зависть к Гэйхарту.
  Она игриво стукнула его парасолью.
  - Вы ужасно дерзкий и ни коем случае не должны идти со мной, – и заскользила к лавке. Её невозмутимый лакей придержал дверь и для Джулиана. Кестрель вошёл. Подобострастная француженка поприветствовала леди Гэйхарт и усадила её перед зеркалом. Вокруг засуетились помощники, поднося чепцы, отделанные лентами и кружевом, украшенные цветами и страусовыми перьями. Леди Гэйхарт примеряла каждый, мило хмурилась в зеркало, поворачивала голову так и этак. Джулиан придвинул стул поближе – чтобы лучше рассмотреть чепцы как он объяснил – и пустился в тот род флирта, которого она и ожидала, и который Кестрель мог продолжать даже во сне.
  Вскоре они дошли до сожалений о том, как пуст Лондон в это время года. Выяснилось, что Гэйхарты, как и Джулиан, были приглашены в октябре в Брэкстон-Кастл, но праздники были отменены.
  - Я думаю, со стороны лорда Брэкстона было просто ужасно сперва обещать веселье, – заявила леди Гэйхарт, – а потом отменить всё в последнюю минуту лишь потому что его дочь захотела сбежать и выйти за капитана с бакенбардами и половинным жалованьем. А Гэйхарт теперь взялся в одно утомительное и скучное дело – одну из тех южноамериканских шахт, на которых теперь все так помешаны – и не хочет уезжать из Лондона и – вы не поверите – не хочет отпускать и меня! Смех! Если нам придётся и дальше всё время быть вместе, то мы начнём так ссориться, что лучше бы и не женились!
  - Вы не можете ждать, что я буду сочувствовать тому, что вы остались в Лондоне, лишившись других поклонников, – он добавил будто бы между прочим. – Город почти пуст. Хотя ваш брат здесь.
  - О, Чарльз, – она потеряла интерес. – Думаю, он просто боится, что стоит ему попытаться уехать, как на него набросятся кредиторы.
  - Так он в долгах? Я об этом не знал.
  - Я не знаю, насколько плохи его дела. Но он всё время просил у отца денег – которые получал, потому что отец не думает о нём ничего, кроме хорошего. Вы даже не представляете, какие верёвки Чарльз из него вьет. Это дурно, правда дурно! Но он всегда был любимчиком отца.
  - Я не думал, что ваш брат живёт на широкую ногу.
  - Я тоже об этом не задумывалась, но, конечно, у джентльмена хватает расходов, о которых он не станет рассказывать сестре. Одному Богу известно, как он будет жить, если окажется таким болваном, чтобы жениться на кузине Аде.
  - А это возможно?
  - Не могу сказать. Он и Ада всегда были вместе – не думаю, что ему приятно видеть, как с ней теперь танцует этот чопорный майор. Но не думаю, что Чарльз пойдёт на такую глупость, как брак с Адой. Она очень милая, но у неё за душой ни фартинга и никакого вкуса. С ней Чарльз заскучает через месяц. Не хочу сказать, что Гэйхарт обладает неповторимым обаянием, но это искупает его огромное состояние, – она очаровательно улыбнулась и повернулась к зеркалу. – Этот немного слишком кричащий, вы не думаете?
  - Я думаю, это очень задорный маленький чепец, который все равно никто не заметит, любуясь лицом, что он обрамляет.
  - Какой вы удивительный поклонник. Почему вы не приезжали с визитами?
  Кестрель понял, что сунулся в глубокую воду, и решил плыть к берегу. Он поднялся, взял шляпу и трость.
  - Мне стоило геракловых трудов удержать себя – видите ли, я слышал, что у вас есть шпиц.
  - Но вы же не боитесь этой маленькой собачки?
  - Нет, но следую совету моего портного, который говорит, что у меня аллергия на всё, что линяет.
  Отпустив ещё пару острот, Кестрель вышел из лавки и направился в один из своих клубов. Слуга подал газету – ещё теплую от утюга, который её проглаживали. Спрятавшись за этой бумажной ширмой, Джулиан принялся обдумывать всё, что узнал от леди Гэйхарт. Его заинтересовало, что Эвондейл – любимчик своего отца. Это могло давать ему власть на честолюбивым мистером Харкуртом – ведь отец Эвондейла, лорд Кербери, был одним из самых рьяных покровителей Харкурта. Что если Чарльз предложит ещё больше поддерживать дело Харкурта или напротив – перестать ему помогать? Как далеко готов зайти преподобный, чтобы сохранить расположение Кербери?
  Денежные проблемы Эвондейла – это тоже интересно, но менее ясно. Он не был мотом – в частности не проигрывал за карточным столом целых состояний, что погубило немало молодых людей. Куда же девались его деньги?
  Наконец, его привязанность к «кузине Аде». Может ли это быть как-то связано с убийством Мэри, Джулиан и представить не мог. Определённо, Эвондейлу, что был в долгах как в шелках, не повезло влюбиться в бесприданницу. Если он действительно собирался жениться на мисс Грэнтем, это не может не поднять шум. И нет ничего лучше острой нужды в деньгах, чтобы толкнуть человека на отчаянные поступки.
  
  
  Салли, отскабливавшая пол, выпрямилась и прислушалась. Ничего не услышав, девушка прокралась на площадку и посмотрела через перила. Никого – ни сверху, ни снизу.
  Лучше не придумать. Большинство постоялиц сейчас на дневной прогулке по заднему саду. Харкурт засел у себя в кабинете. На дежурстве миссис Джессоп – наименее бдительная из сестёр-хозяек. Эта высокая и назойливая женщина с толстыми щеками и красными руками больше любила читать нотации, чем бродить по приюту и хватать нарушительниц.
  Салли прошла через к кладовой хозяек. Это была комнатка всего шести футов шириной, втиснутая между кабинетом Харкурта и комнатой, где ночует дежурная сестра. Девушка открыла дверь и заглянула внутрь. Наверное, лучше зайти внутрь и закрыть дверь за собой, но так она окажется в кромешной тьме.
  Салли осмотрела полки, заставленные фарфором, бельём, свечами, мылом и лаком. На верхней полке стояло несколько бутылок. Салли достала одну и прочитала название вслух: «Ипекакуана». Скорчив гримасу, она вернула бутыль на место. Нужная нашлась совсем рядом – этикетка гласила «Укрепляющий эликсир Саммерсона», а в её правом верхнем углу виднелась знакомая эмблема c лучистым солнцем. Она часто видела это солнце – оно сияло из окон лавочников, со страниц брошюр и картонных вывесок.
  Бутыль всё ещё была наполовину полной. Вытащив пробку, Салли вынула из кармана кусочек чёрного хлеба, что остался от завтрака и быстро макнула его в густой, пурпурный сироп, а потом вернула пробку и бутылку на место. Завернув хлеб в носовой платок, Салли закрыла кладовку и рванула к своей щётке и мыльной пене.
  Девушка была довольна. Ей не только удалось получить образец лекарства, но и сделать важное открытие. Оказывается, из кладовой можно было слышать всё, что происходит у Харкурта в кабинете. Сейчас ей не удалось расслышать ничего стоящего – Восковая рожа просто ходил туда-сюда да пару раз кашлянул. Но если когда-нибудь у её появятся причины подслушивать, они будет знать, как.
  Прозвонили к обеду. Салли закончила с работой и поспешила в столовую. После обеда она выскользнула в сад за конторой. Там, почти скрывшись за кустарником, её ждала перевёрнутое и придавленное камнями сито.
  - Как ты там, Барни? – прошептала она.
  Из-под решета донёсся жалобный писк.
  - Я понимаю, каково тебе. Мне и самой не нравится сидеть взаперти, – Салли огляделась, чтобы убедиться, что никто за ней не следит, развернула платок и вытащила хлеб. – Принесла тебе пожевать. Твой живот, наверное, думает, что тебе уже перерезали горло.
  Она просунула хлеб под решето так, чтобы мышь не выбралась, и наклонилась, печально глядя через сетку. Барни нюхал хлеб, его усы подрагивали.
  - Это не моя вина, – попыталась объяснить Салли. – Мне нужно узнать, был ли в лекарстве яд, а ты единственный, кто может помочь. Так что если ты перекинешься, то ради доброго дела.
  Она не видела своего узника до самого ужина, когда сумела пробраться в сад со свечой. Хлеб почти весь исчез, а Барни скакал внутри своей темницы весёлый, как сверчок.
  - Значит с лекарством всё в порядке, – прошептала она. – Спасибо, Барни, ты молодец. Иди гуляй, – она подняла решето, и мышь выскользнула в сад.
  Сперва сделанное открытие показалось Салли очень важным. Если бутыль не была отравлена, значит яд был в стакане Мэри. Его наливала миссис Фиске, значит и отравительница – она. Но немного подумав, Салли поняла, что не всё так просто. «Укрепляющий эликсир Саммерсона» продавался на каждом углу, а все бутылки похожи. Что мешало убийце отравить одну во вторник, а на следующий день, когда Мэри найдут мёртвой, заменить её на другую – точно такую же, но безвредную?
  Тем больше Салли узнавала, чем больше вопросов появлялось. Как садиться на карточный стол с шулером – у него не выиграешь. К тому же, девушка поняла, что если она смогла пробраться в кладовую, то это же могла сделать и любая из постоялиц, готовая к наказанию или изгнанию, если её поймают. Она знала, что никто из постоялиц не покинул приют после смерти Мэри. Значит ли это, что теперь у неё две дюжины подозреваемых? Она слишком много думала о том, что мог убить Мэри. Надо думать о том, кто хотел. У кого могли быть веские причины? Не просто неприязнь, а настоящий мотив?
  Завтра вторник. Миссис Фиске будет на дежурстве в первый раз после того как в приюте появилась Салли. Девушка решила зорко следить за сестрой-хозяйкой. Миссис Фиске казалась ей лучшей подозреваемой – отчасти потому что она не нравилась Салли, отчасти потому что у неё была хорошая возможность отравить лекарство и оставить склянку от лауданума. Нужна была всего-то одна хорошая улика! И если эта улика вообще есть, Салли её отыщет.
  
  
  Немногие джентльмены знают, что у их камердинеров есть свои клубы и встречи, отражающие те, на которые собираются господа. Место слуги на таких вечерах зависит от места его господина. Быть камердинером мистера Джулиана Кестреля, образцового денди, было почётно. Лоуренс Биркетт, слуга Чарльза Эвондейла был немало польщён, когда Брокер позвал его опрокинуть по кружке тёплой фланели вечером в понедельник.
  После нескольких стаканов Биркетт разговорился. Служить у мистера Эвондейла сейчас – сущий ад. Он всегда был недурным господином – хорошо платил и часто отдавал одежду. Но в последнее время он будто места себе не находил. Он бывал то на одном званом вечере, то на другом, но будто бы не получал удовольствия ни от чего. По вечерам он выглядывал из окна, будто боялся врага, что может бродить вокруг дома.
  - И это ещё не самое странное, – многозначительно добавил Биркетт.
  Брокер налил ему ещё стакан.
  - Чего же страннее?
  - Я как раз собирался рассказать, – Биркетт осушил стакан. Брокер же незаметно долил в свой воды – ему нужна ясная голова.
  - Так о чём я? – пробормотал Биркетт. – О, да! Самая странная штука была на той неделе. Кто-то вырезал здоровенную букву «Р» на складной крыше его кабриолета. Он здорово разозлился. Это что-то значит, попомните мои слова.
  - Так может это просто какой-то мальчишка дурачился?
  - Это что-то значит, – настаивал Биркетт, – потому что день или два после того, мистер Эвондейл вернулся домой и нашёл такую же «Р» на парадной двери, написанную мелом.
  - И правда странно, – признал Брокер. – А что значит эта «Р», как думаете?
  - Я не знаю, но готов побиться об заклад, что он знает. Он весь затрясся, когда увидел её. Конечно, ничего мне не сказал. Не доверяет он мне, мистер Брокер, вот оно как.
  - Вам только кажется, – успокаивающим тоном проговорил Брокер. – Почему бы ему вам не доверять?
  - Да не знаю! – Биркетт добрался до плаксиво-сентиментального этапа опьянения. – Но знаю, что не доверяет. Иногда уезжает куда-то на неделю или больше, а меня с собой не берёт и даже не говорит, куда поехал.
  - И давно такое было в последний раз?
  - Это было… О, дайте вспомнить… Думаю в июле. Тогда он пропадал больше обычного – почти две недели. Он-то думал, что я не знаю, где он бывает. Но я у меня ведь есть глаза, мистер Брокер. И я знаю кое-что.
  - Вы хитры, это верно.
  - Аб-со-лют-но. И я же собираю ему вещи. Он потребовал шерстяную одежду – и это в июле! Я так скажу – он ездит на север, далеко на север.
  - А вы умны. Ваш господин и в половину вас не ценит.
  - Истинная правда! Я не держусь за это место, мистер Брокер, я найду другое, вот что я сделаю. А если он не заплатит мне к Рождеству[37]? – он понизил голос. – Мистер Эвондейл ведь по уши в долгах, знаете ли.
  - Изучал царствование четырёх королей, а?
  - Нет, он никогда много не играл, ни в карты, ни в какие другие игры. Думаю, у него где-то есть юбка, потому он и делает из этого такую тайну.
  - Дела у него сильно плохи?
  - Я не знаю. Но он собирался продавать Далилу – это его лучший гунтер[38] – и он бы не стал этого делать, если бы не припекло.
  Биркетт говорил все медленнее, а его глаза тяжелели. Брокер успел вытянуть ещё один ответ до того, как его коллега слёг.
  - Давно ваш господин боится, что за ним шпионят, глядит к окно и так далее?
  - Не знаю, – пробормотал Биркетт. – Я заметил это только в две последние недели. – Его голова упала на стол, стакан покатился к краю стола. Брокер вовремя его подхватил.
  Он усадил Биркетта в экипаж и дал вознице адрес Эвондейла на Бери-стрит. Потом он отправился домой и передал весь разговор мистеру Кестрелю.
  - Как думаешь, можем мы полагаться на эти сведения? – спросил Джулиан.
  - О да, сэр. Он честный парень, хотя и выглядит так, будто вы купили его на рыбном рынке.
  - Полагаю, лучше быть полезным, чем красивым. Хотя леди Гэйхарт смогла сочетать эти качества, но не могу сказать, что разговор с ней на эту тему доставил мне большое удовольствие. Есть что-то отталкивающее в такой красоте как у неё – холодной, блестящей, как отражение в зеркале, – Джулиан задумался. – Стало быть, Биркетт сказал, что Эвондейл места себе не находит уже пару недель? Это как раз перед смертью Мэри и сразу после неё. Но что за чертовщина с этой буквой «Р»? Напоминание о распутстве? Или какой-нибудь долговой расписке?
  - Это может быть и что-то другое, сэр. Расплата или расправа…
  - Или это может быть вообще никак не связано с Мэри. Вот что самое гадкое в таких расследованиях – приходится перебрать тысячи фактов перед тем как начнёшь понимать, какие из них важные.
  - Мне и дальше водить дружбу с Биркеттом, сэр?
  - Это может пригодится. Но сейчас я хочу, чтобы ты проверил ответы на наше объявление о зонтике.
  - Да, сэр, – Брокер вздохнул. Он уже убил несколько дней, обходя зонтичных дел мастеров и торговцев. Больше дюжины сказали, что на прошлой неделе чинили чёрный зонтик с ручкой в виде бараньей головы, но стоило задать несколько вопросов о том, как зонтик выглядел и какие повреждения получил, как вся точность из рассказов уходила. Брокер даже отследил пару зонтов до их хозяев, но ни один из них не походил на Круглоглазого.
  - А мне, – сказал Джулиан, – думаю, пришло время теснее познакомиться с Эвондейлом. Биркетт дал предлог, что был так нужен. Завтра у меня проснётся внезапный интерес к охотничьей лошади по кличке Далила.
  
  Глава 15. Если же правый глаз твой соблазняет тебя…[39]
  
  
  Ранним утром во вторник миссис Фиске пришла сменить миссис Джессоп. С её приходом на приют будто опустилась пелена. Если вчера обстановка казалась Салли мрачной и гнетущей, то с приходом миссис Фиске она ухудшились вдесятеро. Эта женщина была повсюду – за всеми следила, всем давала нагоняй, всем была недовольна. Салли утешало лишь то, что она наконец могла изучить сестру-хозяйку поближе. Ей было приятно думать, что пока миссис Фиске следила за постоялицами, одна из них следит за ней.
  Было ясно, что хозяйка о чём-то тревожится. Она не могла сидеть на месте, постоянно вскакивала, ходила туда-сюда и растирала свои костлявые пальцы. Не раз миссис Фиске спрашивала кого-то из постоялиц, не приехал ли мистер Харкурт. Салли решила узнать, почему он так срочно ей понадобился.
  Восковая рожа приехал в четыре часа пополудни. Когда с ним заговорила миссис Фиске, Салли пряталась под лестницей, делая вид, что подметает.
  - Я ждала, когда вы приедете, сэр, потому что мне очень нужен вас совет. Я хотела поговорить с вами как можно скорее, но знаю, как вы заняты после… после всего, что случилось.
  - Вы не должны винить себя за то, что вам нужен мой совет. Вы знаете, я готов помочь своей пастве в любой час дня и ночи.
  - Тогда у вас найдётся пара минут, сэр? Я очень растеряна.
  - Конечно. Не хотите ли выпить чаю со мной у меня в кабинете… скажем, через час?
  Час спустя, Салли уже была в кладовой, что примыкала к кабинету Харкурта, и стояла, приложив ухо к стене. Девушка знала, что ей влетит за несделанную работу, но сейчас это было неважно. Она не могла упустить такой шанс.
  - Я надеюсь, мистеру Фиске не стало хуже? – говорил Восковая рожа.
  - О, нет, ему стало намного лучше. Он встанет на ноги через несколько дней. Я хотела поговорить не об этом.
  - А о чём же?
  - Это началось в ту среду как раз перед тем как мы пошли на дознание. Вы встречались с попечителями, а я отправила мисс Неттлтон в кровать, чтобы она успокоилась. Тогда я вышла на Старк-стрит подышать воздухом и увидела… Калеба.
  - Калеба? – кажется, Харкурт был поражен. – Вы уверены?
  - Сейчас – да. Тогда – нет. Я едва заметила его, как он отвернулся и растворился в толпе. Там было много людей – новости о Мэри уже разошлись, и люди, конечно, решили, что им нужно сунуть свой нос туда, где пахнет скандалом.
  - А что он делал, когда вы заметили его?
  - Вынюхивал. Стоят наособицу и глазел на приют. Я сперва подумала, что он узнал меня – он один так смотрел. Я тогда сказала себе, что это не может быть Калеб. В одном он был похож на Калеба, в другом – нет. Да и что он мог делать, крутясь у приюта? Я не видела и не слышала его уже два года, вот и подумала, что глаза обманывают меня. А когда я вернулась домой вечером, мистер Фиске лежал в лихорадке, и я была занята уходом за ним, так что выбросила Калеба из головы.
  - Но теперь вы уверены, что это был Калеб?
  - Я уверена, потому что видела его ещё раз. Утром в субботу мистер Фиске впервые пришёл в себя. До этого он всё время лишь бредил. «Бедняжка, – сказал он, – её руки были холодны, холодны как камень». А потом его глаза наполнились слезами, и он застонал: «Прости меня, прости». Смерть Мэри так сильно подействовала на него. У него была позорная слабость к этой девочке. Просто потому что она была миловидной и говорила не хуже леди, он считал её героиней, а не той, кем она была.
  - Мы должны быть терпеливы с нашими слабыми братьями, миссис Фиске, – Харкурт говорил чуть устало. Салли задумалась, часто ли ему приходится выслушать от сестры-хозяйки подобное.
  - Я пытаюсь, мистер Харкурт, но вы не понимаете, какой крест мне приходится нести. Я просто не могу предсказать, что за выходку устроит мистер Фиске в следующий раз. В бреду он вскрикивал «О Господи, мои ботинки!» Я потом спрашивала его, и что бы вы думали, он ответил? Он сказал, что отдал пару отличных ботинок какому-то бродяге на улице! Вот до чего он додумался своим птичьим умишком! Уверена, он потом пожалел. Они стоили десять с половиной шиллингов![40]
  - Не собирайте себе сокровищ на земле, но собирайте себе сокровища на небе[41], – машинально ответил Харкурт. – Но я отвлёк вас. Вы хотели рассказать о том, когда вновь увидели Калеба.
  - Да. Как я говорила, у мистера Фиске было просветление утром в субботу, и он захотел посмотреть почту, что пришла в его аптеку. Меня это не удивило – он так предан своему делу, что никогда не мог подолгу обходиться без его. На самом деле, он проводил в аптеке больше времени, чем дома. Так вот, он так хотел просмотреть письма, что я пообещала, что принесу их, если он перестанет шуметь. Я пошла по Истчип к аптеке и там увидела Калеба. Он шёл от аптеки, завернул за угол и пропал до того, как я успела хорошенько его рассмотреть. Но я уверена, что это Калеб. Я поспешила в аптеку и спросила помощника мистера Фиске, не заходил ли только что молодой человек, но он сказал, что такого не было. Я думаю, Калеб приходил к мистеру Фиске и поджал хвост, когда понял, что его нет.
  - А он заметил вас – в этот раз или в предыдущий?
  - Я уверена, что нет. Он бы выдал себя. Должен же он знать страх Божий! Он знает, чего ему стоит ждать от меня, попади он в мои руки. Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, как учит Библия! Я пошла домой и рассказала мистеру Фиске, что видела Калеба уже второй раз за неделю. Он ещё попытался убедить меня, что я ошиблась. Ошиблась! «Ты думаешь, я дура? – сказала я. – Думаешь, я не узнаю своего сына?» Но он и дальше настаивал, что мне показалось. Говорит, что сам не видел Калеба с тех пор, как мы приехали в Лондон и не знает, где он. Я уверена, что он лгал. Он просто защищает мальчишку, также как два года назад, когда он морочил констеблям голову, пока Калеба след не простыл. Он всегда отрицал это, но я-то знаю. И в деревне все знают – потому нам и пришлось перебраться в Лондон, где у нас нет знакомых. Даже если бы никто не подозревал, что мистер Фиске помог Калебу сбежать, как он мог бы жить, когда все знают, какой у него сын?
  - Я думал, против него не было никаких доказательств, – сказал Харкурт.
  - Доказательств! Это всё вздор! Пусть судейские тешатся этими играми! Такая молодая, сильная девушка, как та не могла утонуть в мелкой речушке! Даже такая дурочка как она, сумела бы выбраться. Кто-то удерживал её под водой – хирург, что осматривал тело, так и сказал. А Калеб был последним, кто её видел. Какие ещё нужны доказательства? Конечно, мистер Фиске никогда не мог думать о нём дурно. Он всегда говорил о том, каким кротким и достойно воспитанным мальчиком тот был. Что ж, он может и был достаточно кротким, но в нём жил дьявол, которого мне так и не удалось изгнать. Не проходило ни дня без того, чтобы я не давала ему пощёчины или затрещины или не сажала в угольный подвал, но из него так и не вышло доброго, богобоязненного христианина. Особенно, когда вмешивался мистер Фиске, начинал махать руками, терзаться жалостью и защищать его. Я не знаю, что делать, мистер Харкурт. Мне стоит пойти к властям и рассказать, что я видела Калеба в Лондоне? Он подозреваемый в убийстве и… и в другом ужасном преступлении в нашей деревне. Ведь лондонские судьи захотят, чтобы он был схвачен и понёс наказание?
  - Вам не нужно спешить, миссис Фиске. Не забывайте – в первый раз вы увидели его едва ли краем глаза, а второй раз – со спины.
  - Да, но я знаю, что это был Калеб!
  - Конечно, я верю вам. – В голосе Харкурта звучала прекрасная, отработанная искренность. – Но власти могут не поверить, особенно, если ваш муж скажет, что ничего не знает о пребывании Калеба в Лондоне.
  - Да, конечно, он может и солгать ради Калеба… Он уже так делал.
  - И это было дурно с его стороны, но ваш муж не так крепко придерживается принципов, как вы. Слабые слишком часто принимают снисхождение за сострадание.
  - О, вы правы, мистер Харкурт! Так вы говорите, что мне стоит молчать про Калеба?
  - Я думаю, вам не стоит бессмысленно ставить свою репутацию под удар. Я знаю, вы бы с радостью принесли в жертву своё положение и спокойную жизнь, не говоря уже о единственном ребёнке, ради торжества справедливости, но уверен, что не стоит рисковать своим добрым именем и делом вашего мужа ради призрачной надежды. Вы в ответе за многих людей, что трудятся вместе с вами, что смотрят нас вас в поисках примера.
  - Я никогда не думала об этом так, сэр. Осмелюсь сказать, вы правы – я никому ничего не скажу про Калеба. Но буду держать глаза открытыми. Если мистер Фиске вздумает сговариваться с Калебом у меня за спиной, я об этом узнаю – и закон тоже узнает! Я не хочу уничтожать свою репутацию, но Калеб – неисправимый грешник. Он презирает всё, чему я пыталась научить его. Его должны поймать и наказать!
  Харкурт пробормотал что-то сочувственное. Салли поняла – он пытается положить беседе конец, и решила, что пора выбираться со своего поста и возвращаться к работе. Она приоткрыла дверь кладовой и, убедившись, что на горизонте чисто, выскользнула оттуда и поспешила наверх – в рабочую комнату напротив молельни, где вообще-то должна была подшивать простыни вместе с другими постоялицами.
  - Как мило с твоей стороны присоединиться к нам, – бросила Проныра Пег.
  Салли отвесила ей насмешливый книксен.
  - Смотрю, ты в приподнятом настроении, – заметила Пег, – но мигом перестанешь улыбаться, когда Сам с тебя шкуру спустит, когда узнает, что ты больше получаса отлынивала от работы.
  Салли захотелось схватить Пег за её чёрные волосы и оттаскать как следует, но пока что она смирилась. Те два дня, что прошли с их разговора рядом с уборной, она следила за ирландкой, выходила в сад при каждой возможности, надеясь узнать больше о том, как Пег протаскивает вещи в приют. Увы, без толку – Проныра была слишком умна, что оставлять следы.
  Салли сдержала гнев. Сейчас не время нарываться на изгнание из приюта.
  - Ладно, – проворчала она. – Что хочешь за то, чтобы не накапать на меня?
  - Шиллинг. Довольно дешево, я думаю.
  - Я пришла сюда, чтобы не быть больше шлюхой, а меня и тут раздевают до нитки[42].
  - Как знаешь, – пожала плечами Пег.
  - О, подумаешь! – Салли уселась на стул и взяла иголку с ниткой. – Она настоящий разбойник с большой дороги, – шепнула девушка Флорри, – хотя разбойники повежливее.
  Флорри хихикнула.
  - Так где ты была всё это время?
  - У Восковой рожей в его кабинете – зарабатывала три пенса стоя, кровати-то там нет[43].
  - Не смеши меня! Пег смотрит. А правда, где ты была?
  «Да тебе-то что за дело?» – гадала Салли.
  - Да просто вздремнула. Рыжая Джейн храпит так, что весь дом трясётся, ночью не уснёшь.
  Она склонилась над шитьём, не желая продолжать разговор. Салли нужно было подумать. До сегодняшнего дня она и не задумывалась о том, что у четы Фиске мог быть сын, не говоря уже о сыне, подозреваемом в убийстве. Неужели он и правда утопил деревенскую девушку? А что было за второе преступление, в котором его обвиняли – то, что миссис Фиске и назвать не пожелала? Салли надеялась, что юноша невиновен. Воспитательные методы миссис Фиске сами собой заставляли девушку принять сторону Калеба. Её папаша бывало распускал руки, особенно напившись, но хладнокровные, каждодневные побои, призванные спасти душу, казались ей большим злом. Впрочем, подозрения могут оказаться и справедливыми. И если так – чего он крутится у аптеки Фиске и приюта? Уж не приложил ли он руку к смерти Мэри?
  Если кто и знает правду о Калебе, то это мистер Фиске. Сестра-хозяйка сказала, что её муж поправляется – быть может, скоро придёт в приют. Если он окажется здесь, Салли должна будет ухватить его за бороду и поговорить. Аптекарь ведь любил Мэри – он захочет, чтобы правосудие восторжествовало. А ещё он будет ценным союзником, если на него можно положиться. Но это слишком большое «если». Что если Калеб виновен в смерти Мэри? Если верить миссис Фиске, её муж готов на всё, чтобы защитить сына. Тогда как можно быть уверенной, что Фиске сам не убил Мэри? Его привязанность могла быть безрассудной – или просто служить маской, скрывающей тайную похоть, что закончилась насилием. Аптекарь был в приюте в день смерти Мэри, и мог отравить бутыль с лекарством. А на следующее утро он же приходил осматривать тело и мог принести точно такую же бутыль и подменить отравленную безвредной. А ведь о бредил и стонал: «Прости меня, прости». Что если это признание вины?
  Салли не знала, как подступиться к этой загадке, не поговорив с Фиске. А пока она поджидает удачной возможности, нужно заняться ещё одним делом – следить, не появится ли поблизости Калеб. Он уже крутился вокруг приюта – разве не может появиться ещё раз? Конечно, заметить его будет нелегко. Молодые люди часто околачиваются здесь, выискивая возможность поглядеть на постоялиц. Как узнать, кто из них Калеб? Кроме того, каждый день занят работой, и времени глазеть в окна остаётся немного. Бывало трудно даже оказаться у окна, выходящего на Старк-стрит, чтобы подать Брокеру сигнал. Хотя ночью она может нести вахту – час или два. Вряд ли ей повезёт что-то увидеть. Но что она теряет?
  
  
  На следующее утро после разговора Брокера с Биркеттом, Джулиан послал Эвондейлу записку, в которой интересовался выставленной на продажу Далилой. Быть может, Эвондейл будет любезен показать её?
  Ответ пришёл быстро – Кестреля приглашали завтра.
  В среду молодые люди отправились в конюшни, где стояла Далила. Эта была прекрасная гнедая. Джулиана она восхитила, но купить её Кестрель не мог – у него уже была лошадь, содержание которой обходилось недешево. Тем не менее, он осматривал гунтера как настоящий покупатель и задавал подобающие вопросы.
  - Это отличная лошадь, – говорил Эвондейл. – Я знаю, что каждый, кто продаёт гунтера, говорит это, но вы можете убедиться в этом.
  - Кажется, вы сомневаетесь, стоит ли расставаться с ней?
  - Вовсе нет! Я чертовски твёрдо это решил.
  - В самом деле? – Джулиан поднял брови. Выражать сочувствие было нельзя – молодые светские люди не обсуждают такое расхожее и неинтересное злосчастие как долги. – Это настоящее достижение. Каждый может оказаться без гроша в разгар сезона, но требуется исключительное воображение, чтобы найти то, ради чего стоит разориться в это время года.
  Эвондейл рассмеялся, но немного поморщился, будто Кестрель надавил на больное место.
  - Боюсь, воображение тут не при чём. Обычное дело – карточные долги, портные, виноторговцы. Так что вы скажете о Далиле?
  - Мне нужно подумать.
  - У вас есть день ли два, но потом я буду пытаться продать её кому-то другому. Вы понимаете.
  - Разумеется.
  Они вышли из конюшен, щурясь от солнечного света и глубоко вдохнули свежий воздух.
  - Недавно я слышал весьма любопытные слухи, – небрежно обронил Джулиан.
  - Что? – Эвондейл метнул на него быстрый взгляд.
  - Кто-то говорил мне, что ваш отец водит дружбу со священником, что взялся перевоспитать весталок с Друри-лейн.
  - А, вы про Общество Как-его-там. Да, довольно забавно. Не думайте, что мой отец выжил из ума под старость лет. Он просто так развлекается. Говорит, что в юности много сделал, чтобы поддержать этих девушек на избранном пути, а теперь хочет выручить хоть нескольких, чтобы влить в их ряды свежую кровь.
  Джулиан задумчиво посмотрел на собеседника. Эвондейл опирался рукой о столб, его тёмно-синие глаза смеялись. В нём была лёгкая грация и уверенность человека, знающего, что он красив, и использующего это, чтобы получить преимущество, подобно тому как звери пускают в ход свою силу или скорость. Подозрения отскакивали от его обаяния как стрелы – от доспеха. Если упоминание Общества возвращения и обеспокоило Чарльза, вида он не подал.
  - Я думал зайти в кофейню, – сказал Джулиан. – Вы не пойдёте со мной?
  - Боюсь, я не могу. Я ужинаю у Кэролайн, так что мне нужно привести себя в порядок. Вы не поймёте – это вы можете выйти из конюшен, но выглядеть так будто весь день просидели в эркере «Уайтс»[44], но простые смертные должны прилагать усилия для того, чтобы выглядеть прилично. К слову, о Кэролайн – что вы такое с ней сотворили? Она второй день не переставая говорит о вас.
  - Я польщён.
  - Вам лучше бежать из страны.
  - Леди Гэйхарт – очаровательная женщина. Впрочем, её брат, должно быть, не может оценить это.
  - Подождите, пока не узнаете её поближе. Она тщеславна и вдобавок эгоистична. Не будь она такой красавицей, никто бы к ней на пушечный выстрел не подошёл. Сообщите мне, когда решите насчёт Далилы. Если у вас будут вопросы, я с радостью отвечу.
  У Джулиана были вопросы. Но он оставил их на потом, чтобы иметь предлог нанести Эвондейлу вечерний визит. У себя дома он не сможет так легко оборвать разговор, дойдя до самого интересного. Кроме того, всегда можно многое узнать о человеке, осмотрев его дом. И самое важное – Биркетт говорит, что Эвондейл становится очень нервным по вечерам, будто думает, что за его домом следят. Если это так, Джулиан собирался выяснить, кто это делает и зачем.
  
  Глава 16. Жених мисс Грэнтем
  
  
  Вечером в среду Ада Грэнтем сидела за туалетным столиком и приводила в порядок волосы. Она вздохнула, отложила расчёску и опустила подбородок на руки.
  Утром всё и, наконец, случилось. Майор Торндайк приехал с визитом и попросил у матери позволения сделать Аде предложение. Миссис Грэнтем благословила его и пригласила Аду поговорить с майором в гостиной. Ада пришла в полной готовности принять предложение – и в последний миг храбрость оставила её. Она поняла, как нелегко отдавать себя человеку, которого не любишь.
  Она не дала ответа, а сказала, что для неё это большая часть и попросила день на раздумья. Майор похвалил её благоразумие и сказал, что приедет завтра. Если бы на месте майора был Чарльз, он был пылко настаивал на ответе – но он не Чарльз. Он никогда не будет Чарльзом.
  Остаток дня был ужасным. Мама не находила себе места – она хотела выдать дочь за хорошего жениха, но боялась давить на неё. Младшие чувствовали, что с Адой что-то происходит и задавали вопросы. Потом нанесла визит кузина Кэролайн, а мама рассказала ей о предложении майора. Кэролайн восторженно отозвалась о благоразумии Ады. Как хитро она с ним обошлась! А ведь у него пять тысяч фунтов годового дохода, и двоюродный брат-баронет – бездетный, да говорят, ещё и больной!
  Похвала Кэролайн задела Аду сильнее любых упрёков. Она видела себя в самом дурном свете. Она ведь просто выходила замуж за деньги. Так чем она тогда отличается от тех женщин, что продают себя на улицах?
  Ада призвала всю свою решимость. Колебаниям больше не место. Завтра она даст майору Торндайку ответ, и это будет «да». Как только её свяжет с ним слово чести, и пути назад не будет, всё станет легче. По крайней мере, она будет в мире с…
  Яростно зазвенел дверной звонок. Он явно не собирался умолкать. Ада накинула шаль поверх ночной сорочки, взяла свечу и вышла в коридор. Сверху уже спускалась мать. Они услышали, как Сьюки[45], их служанка на все работы, открывает дверь двумя этажами ниже.
  - Господи! – воскликнула она, – мистер Чарльз!
  Миссис Грэнтем, кутаясь в необъятную шаль, зашагала вниз. Ада последовала за ней. Младшие Грэнтемы уже сбегали по лестнице или выглядывали из-за перил. Чарльз вошёл, снял перчатки и затолкал их в шляпу. Его безумный взгляд остановился на миссис Грэнтем.
  - Прошу прощения за видит в такой час, но мне нужно увидеть Аду.
  - Я не думаю, что в такое время… – Начала миссис Грэнтем.
  - Пожалуйста, тетя Дот! Это всего на несколько минут.
  Ада спустилась к нему, бледная, но спокойная.
  - Всё в порядке, мама. Чарльз не задержится.
  Она привела гостя в маленькую заднюю гостиную на первом этаже. Камин не был разожжён. Чарльз снял пальто и укутал девушку, а потом положил руки ей на плечи.
  - Я только что от Кэролайн. Она сказала, что Торндайк сделал тебе предложение.
  - Да.
  - Ада, скажи, что ты ему отказала! Скажи, что ещё не слишком поздно!
  - Я сказала ему, что мне нужно подумать.
  - Это то, чего ты делать не будешь. Я подумал за тебя – твой ответ «нет!» Ада, дорогая, чудесная Ада, неужели ты думала, что я дам тебе выйти замуж за кого-то кроме меня?
  Она почувствовала, что краснеет.
  - Чарльз, я… Я не знаю, что сказать. Это так неожиданно…
  - Неожиданно? Ты не можешь не понимать, как меня грызет мысль о том, что ты можешь выйти за Торндайка.
  - Я знаю, что тебе это не нравилось. Но это не значило, что ты хочешь… хочешь жениться на мне сам.
  - Знаю, я долго шёл к этому…
  - Быть может, ты просто понимал себя. Это просто внезапный порыв, завтра ты можешь думать…
  - В этом нет ничего внезапного. Я неделями не думал ни о чём, кроме того, чтобы сделать тебя своей женой.
  - Тогда… Прости меня, Чарльз… Почему ты ничего не говорил раньше?
  - Потому что я понимал, что и вполовину не так хорош, как ты заслуживаешь. Молил Бога, чтобы ты никогда не узнала, какой я недостойный! Но никто не любит тебя так, как я – никто не может так любить и не будет! Жениться на тебе – единственное достойное стремление, что у меня было. Ты пробудишь во мне лучшее, если оно вообще во мне есть.
  - Я не святая, – замялась Ада. – Я не могу спасти тебя.
  - Можешь ты любить меня?
  Что на такой можно ответить? «Да» значит принять его предложение. «Нет» будет вопиющей ложью.
  - Можешь ты посмотреть мне в глаза и сказать, что не любишь меня?
  - Не могу, – прошептала она.
  - Тогда ты должна выйти за меня, Ада! Мы были созданы друг для друга. Скажи «да» и ты получишь меня. Всю жизнь я будут делать тебя счастливой. Ты не будешь знать ни боли, ни грусти, клянусь, что…
  - Да, Чарльз, – услышала она свой ответ, – я выйду за тебя. Да.
  Он прижал её в груди. Девушка прильнула к нему. Все мосты сожжены, а будущее преобразилось от одного-единственного слова. Ада чуть отстранилась и посмотрела на Чарльза – хотела убедиться, правда ли всё это. Она поймала его взгляд, когда он этого не ожидал, и почувствовала холод, что пробрал её до самого сердца. В глазах Чарльза не было ни любви, ни торжества. Там была скорбь, жалость, отчаяние.
  
  
  К четвергу у Брокера уже голова шла кругом от зонтиков. За несколько дней он выслушал штук двадцать описаний зонтов и их владельцев, но ни на шаг не приблизился к Круглоглазому. По крайней мере, теперь задача упростилась – ответов на их объявление стало меньше. Сегодня отозвалось всего три зонтичных мастера, и два не подходили по времени встречи Круглоглазого с Салли. Третий держал маленькую мастерскую на южной стороне реки у Хай-стрит. Брокер побывал там и поговорил с владельцем – округлым, ясноглазым стариком по имени мистер Туттл. Он рассказал, как молодой человек принёс ему чёрный зонт с ручкой в виде головы барана на ремонт в прошлый вторник. Это был хороший зонт, крепкий и надёжный. Туттл был уверен, что зонтик побывал в бою – никакой дождь не мог так его повредить.
  - Я немного могу рассказать о его владельце, – сказал он, почёсывая голову, – совсем обычный он был – на такого второй раз и не посмотришь. Но мой рассыльный, Нед, относил ему отремонтированный зонт, говорит, что запомнил его. Нед! Эй, Нед! Где же этот парень?
  В мастерскую важно зашёл мальчишка лет четырнадцати. Он явно стремился выглядеть джентльменом – даже носил слишком длинный для него фрак, грязные белые перчатки и бобровую шапку, которая выглядела так, будто её пинками гоняли по всей округе.
  - Ты звал меня, старый плут?
  - Повежливее, парень. Вот человек, что размещал то объявление – то самое с десятью фунтами награды за рассказ про зонтик.
  Рассыльный сдвинул свой роскошный головой убор и смерил Брокера взглядом с ног до головы.
  - Да, это странное объявление. Кому надо предлагать десятку квидов[46] за то, чтобы ему рассказали о сломанном зонте?
  - Моему господину, – невозмутимо ответил Брокер.
  Нед попытался выражением лица показать ему, что ждёт объяснений. Брокер ответил интересующимся взглядом. Наконец, Нед сдался и рассказал. Он принёс отремонтированный зонт в прошлую среду по адресу, что оставил его владелец. Это контора над табачной лавкой в маленьком дворике в паре улиц отсюда. Там дверь со стеклом и табличкой «Смит и Компания, посредники и поставщики».
  - Я хорошо запомнил этого парня, потому что этот скряга ни гроша не дал мне за беспокойство! Просто раскрыл зонт и осмотрел его так дотошно, будто рад бы увидеть, что с ним что-то не так, а потом заплатил и отослал меня. Тихий такой, а гонору, будто он – капитан Гранд, а все вокруг – собачье дерьмо.
  - А как он выглядел? – спросил Брокер.
  - Тощий такой, не выше шести футов и в золочёных очках. Имени не знаю. Я не видел там никого другого, так что это, наверное, и есть Смит.
  - А у него был фонарь под глазом?
  - Точно был, я сразу вспомнил, как вы сказали! Вот здесь, – Нед указал пальцем себе чуть выше левого глаза. – Жаль, что парень, который ему эту плюху отвесил, целил так высоко и не расквасил нос.
  Брокер поблагодарил Неда и мистера Туттла, выплатил награду и узнал, где точно расположена «Смит и Компания». Небольшая прогулка привела его в пыльный, узкий дворик с табачной лавкой в одном конце. Брокер приблизился и заглянул внутрь. Мужчина средних лет раскладывал курительные трубки на полках, а девушка лет двадцати за прилавком отмеривала табак покупателю.
  Брокер открыл дверь и вошёл. Слева была дверь, что вела в лавку, а лестница уходила наверх. По ней как раз спускался молодой человек. Он был худощав и совершенно неприметен, но носил очки в золотой оправе. Едва коснувшись Брокера, он проскользнул мимо и вышел на улицу.
  Круглоглазый! Брокер был уверен, что это он. Этот тип отлично подходил под описание. Брокер видел, как тот пересёк дворик и пропал за углом. Тогда молодой человек поднялся наверх. Там и правда была дверь с тусклом стеклом и намалёванной надписью «Смит и Компания, посредники и поставщики». Брокер подёргал дверь – заперто. Он вновь спустился и на сей раз зашёл к табачнику. Здесь было уютно, как дома, и Брокер принялся разглядывать разные сорта табака и читать театральные афиши на стенах. Лавка явно была семейным предприятием – из обрывков разговора он понял, что девушка была дочерью табачника. Брокер следил за ней краешком глаза. Она была худенькой и изящной, бледной от нехватки солнца, с большими светло-серыми глазами, что придавали особенное очарование в остальном непримечательному лицу. Отец называл её Энни. Брокер улыбнулся ей несколько раз. Она отводила глаза и делала вид, что чем-то занята, но он видел, что девушка смотрит на него сквозь ресницы, когда ей кажется, что он не заметит.
  Когда отец девушки вышел, оставив лавку на попечение дочери, Брокер, дав табачнику скрыться из виду, подошёл к прилавку. Энни попыталась сделать вид, что не понимает, чего ради он захотел поговорить с ней, но по её бледные щёчки покраснели, а глаза мягко засияли.
  - Доброе утро! – начал Брокер.
  - Доброе утро, сэр.
  - Хороший сегодня денёк.
  - Да.
  - Я бы сказал, что пришёл купить курева, но это было бы враньём.
  - Тогда… тогда я не могу помочь вам.
  - Этого и не нужно.
  Она отвела взгляд, покраснев ещё сильнее.
  - Я… я думаю, папа бы не хотел, чтобы я разговаривала с незнакомцами.
  - Так это легко исправить во мгновение ока. Меня зовут Брокер, я камердинер одного джента. Рад познакомиться.
  - И я рада… Меня зовут Энн Прайс.
  - Это ведь лавка вашего отца? – он обвёл помещение рукой.
  - Да. То есть мы арендаторы. Мы держим лавку в этом комнате, а живём в задней и подвале.
  - А кто тогда на втором этаже?
  - Его снимают уже у нас. Там контора – называется «Смит и Компания».
  - А что они делают?
  Девушка забеспокоилась.
  - Мы точно не знаем. Мистер Роудон, мистер Джозеф Роудон, джентльмен, что работает в этой конторе – он не говорит о работе.
  - Если он Роудон, то кто Смит?
  - Я не знаю. Я не видела никого, кроме мистера Роудона. – В приступе откровенности она добавила. – Это странно, знаете ли – на вывеске сказано, что они посредники и поставщики, но они не привозили никакого товара и ни с кем не заключали сделок. Я была у них в конторе один раз – там только бумаги. Люди, правда, приходят. Несколько мужчин бывают там часто и женщин тоже – все похожие на леди, лет тридцати, не меньше. Я не знаю, о чём они говорят с мистером Роудоном.
  - А какой он – мистер Роудон?
  - Очень тихий. Если мы не видели, как он приходил или уходил, то нипочём не узнаем, в конторе он или нет. Он приходит каждый день около десяти, а уходит в пять. С нами он совсем не говорит, только платит аренду в начале квартала и когда выходит купить газету. Он снимает контору тут почти два года, и никогда не доставлял проблем. Папа говорит, нам с ним очень повезло.
  - Но он вам не нравится?
  - Нет, – признала она, – он очень тихий и так внимательно за всем наблюдает, что кажется, будто он всё время ухмыляется, даже когда не видишь его лица. А на меня он сморит… Не насмешливо, нет, но мне страшно оставаться с ним наедине. Он… будто ненастоящий.
  - Что вы имеете в виду?
  - Ну, он никогда не смеется, никогда не выказывает никаких чувств, всегда держится наособицу. Мы даже не знаем, где он живёт. Он не дал адреса, но платит аренду так аккуратно, то папа даже не стал спрашивать. И ещё. Однажды, когда он покупал газету, ему в глаз попала соринка, и он снял очки. Он тогда положил их на газету, и я видела, что буквы на ней не поменялись. Это не настоящие очки – в них простые стёкла.
  - Звучит жутковато. Я бы не хотел иметь с ним дела.
  - Вы не думаете, что он делает что-то противозаконное?
  Брокер пожал плечами.
  - Когда человек так себя ведёт, скорее всего, ему есть, что скрывать. Вдруг он мешок или гробокопатель, а может вовсе рисует королей.
  - Рисует… Вы хотите сказать – фальшивомонетчик? О Господи, какой ужас! Если констебли узнают, они подумают, что папа – его сообщник! Мы можем потерять лавку и…
  - Ну же, не преувеличивайте, – успокаивающе сказал Брокер. – Этот Роудон может быть и честным малым. Я просто говорю, что это может быть и не так.
  - Хотела бы я знать точно.
  Брокер наклонил голову, размышляя.
  - А вы никогда не думали осмотреть его контору и поискать следы того, чем он занимается?
  - Но он всегда запирает её, когда уходит.
  - Разве у вашего отца нет ключа?
  - Е-есть, – неуверенно сказала она. – Но он не хочет, чтобы я поднималась туда, когда мистера Роудона нет. Он говорит, неважно, чем он зарабатывает, пока исправно платит. Я думаю, если мистер Роудон ведёт какие-то тёмные дела, то папа ничего об этом не знает. Но я хочу узнать даже худшее.
  - А бывает, что мистер Роудон работает допоздна или приходит сюда уже в потёмках?
  - Нет, я никогда такого не видела.
  - Значит, если вы возьмёте ключ и проникнете туда как-нибудь ночью, то сможете всё осмотреть, и никто не заметит.
  - Но папа может увидеть, что ключ пропал, пойдёт искать меня, а если найдёт там, то голову мне оторвёт…
  Она оборвала себя.
  - Но идея вам ясна, – подытожил Брокер.
  - Ну… Папа уезжает в понедельник в моей тёте в Кент. Его не будет весь день и всю ночь. Я остаюсь тут и присматриваю за лавкой.
  - Вот и отлично. Вы сможете осмотреть контору, после того как Роудон уйдёт.
  - Я боюсь. Да, мистер Роудон никогда не приходит ночью… Но что если этой ночью он придёт и застукает меня?
  - Если вы хотите, я могу пойти с вами.
  Она покраснела.
  - Вы очень добры, но я... я не могу. Это неприлично… И я даже не знаю вас.
  - Это правда, – признал Брокер, – я ведь могу быть грабителем. Но я не грабитель. И хотел бы, чтобы вы избавились от этого Роудона. Для вас небезопасно оставаться с ним наедине так надолго.
  В её глазах засветилось понимание.
  - Вы специально пришли сюда, чтобы расспросить меня о мистере Роудоне. Вы знаете о нём что-то дурное.
  Он честно кивнул.
  - Что вы знаете?
  - Не так много, как хотел бы. Но скажу вам вот что: он повздорил с моей сестрой и зажег ей пару фонарей.
  - О Боже! Как жаль.
  - Так что, как видите, я бы хотел расквитаться с ним. И если я буду знать, что за делишки он обделывает, я смогу засадить его.
  - Я понимаю, – медленно сказала она. – Мы могли бы помочь друг другу.
  - Вот это дело! Ты мне доверяешь?
  - Я не знаю, должна ли… Но доверяю. Приходите в понедельник, к полуночи. Вы… вы не возражаете, если я попрошу вас влезть в окошко подвала? Люди здесь любят посплетничать, и никогда не знаешь, кто что увидит.
  - Я залезу.
  - Вы знаете, – она понизила голос, – я бы сразу согласилась, если бы вы сказали мне, что задумали.
  - Но ведь я знаю тебя не больше, чем ты меня. Мне пришлось постараться, чтобы ты доверилась мне.
  - Да, я понимаю. Только… Вы такой… дружелюбный, и я подумала, что нравлюсь вам.
  Он склонил голову, чтобы посмотреть в её опущенные глаза.
  - Ты нравишься мне.
  - Не нужно говорить этого из вежливости.
  - Разве я похож на кого-то вежливого?
  - Вы… ты выглядишь так, что я не пустила бы тебя на порог, если бы не было отца!
  - У тебя ещё есть время изменить мнение.
  - Почему бы мне его менять?
  - Я останусь здесь, пока ты этого не сделаешь.
  - Это могло бы быть мило, – смущённо сказала она, – но тебе лучше идти. Папа может вернутся прямо сейчас. Ой, подожди, я совсем забыла! Папа же заберёт ключ от конторы Роудона с собой, когда уедет!
  - Откуда ты знаешь?
  - Он всегда берёт с собой ключи, когда едет куда-то. Держит их на кольце в левом переднем кармане пальто.
  - О, – на лице Брокера появилась ухмылка. – Когда он уезжает в Кент?
  - Дилижанс отъезжает в полшестого утра в понедельник, от Джордж.
  - Вот и славно.
  - Что ты собираешься делать?
  - Говоришь, левый передний карман?
  - Да.
  - Лучше не бывает. Я приду с понедельник с ключами.
  
  Глава 17. Литера «Р»
  
  
  Вечером в четверг Джулиан поужинал рано и в одиночестве. Брокер рассказал ему всё, что узнал о Джозефе Роудоне. Когда они поговорили об этом, Кестрель провёл час или два за фортепиано, пытаясь играть композиции Шуберта, что прислал ему один венецианский друг. Но разум Джулиана блуждал где-то далеко; в его голове крутилась старая баллада, а пальцы, взметнувшись над клавишами, начинали мелодию:
  
  Из всех девчонок на земле
  Не сыщешь Салли краше.
  В неё влюблён я столько лет…[47]
  
  Он закрыл фортепиано, надел шляпу и перчатки и отправился к Чарльзу Эвондейлу. До дома Эвондейла на Бери-стрит было всего несколько минут пешком, но вечер был дождливый, а камни мостовой – забрызганы грязью. Джулиану пришлось окликнуть экипаж – денди, пекущийся о своей репутации, не мог появится в доме своего друга в перепачканных грязью брюках. Так что Кестрель сел в холодный, старый экипаж и ехал, то и дело отлепляя от ботинок солому, который был накрыт пол, пока кучер дюйм за дюймом прокладывал путь по Пикадилли. Улицу окутывал изжелта-серый туман, который временами разгонял свет газовых фонарей и окон лавочников.
  В экипаже Джулиан добрался до угла Бери-стрит. Он никогда не был у Эвондейла, но знал номер дома и был уверен, что легко его найдёт. Дом оказался узким, но изящным жилищем холостяка. Джулиан едва поставил ногу на первую ступень, как распахнулась дверь и на пороге появилась женщина в потёртом чёрном плаще и шали из шотландки, укутывающей голову и плечи.
  Она резко замерла и тяжела дыша, уставилась на него. Шаль сползла с голову, и теперь Кестрель отчётливо мог разглядеть незнакомку в свете фонарей. Это была бледная и худая женщина, не больше тридцати лет, с тощими щеками и тенями под глазами. Её ржаво-рыжие волосы в беспорядке разметались по спине. Пряди, что могли бы быть модными локонами, неаккуратно обрамляли её лицо.
  - Вы друг его… Чарльза Эвондейла? – прошептала она.
  - Да, мы знакомы.
  Женщина подошла ближе, её огромные зелёные глаза впились в Джулиана. От её грязной одежды и кожи исходил дурной запах. Её рука сцепилась в запястье Кестреля подобно клешне.
  - Спросите вашего друга Чарльза, что он сотворил с Розмари.
  - Кто такая Розмари?
  - Он знает, – она отпустила его руку и пошла прочь.
  Кестрель поспешил за ней.
  - Подождите! Я не понимаю ваших слов. Задержитесь на минуту, дайте мне поговорить с вами…
  - Нет уж! – она ускорила шаг, то поскальзываясь, то шаркая по мостовой.
  - Как же я помогу вам, если вы не объясните, в чём дело?
  - Вас не просят помогать! Отстаньте и дайте уйти!
  - Но…
  - Нет! Это опять его штучки! Второй раз меня не обдурят! – она заметила сторожа и поспешила в нему, почти выскользнув из рук Кестреля. – Скажите этому человеку отстать от меня!
  Сторож поднял фонарь. Женщина, не задерживаясь ни на мгновение, нырнула в туман. Джулиан бросился было за ней, но сторож преградил ему дорогу.
  - Нет, сэр, – сказал он, многозначительно похлопывая дубинкой по ладони. – Вы же не хотите нарушать мир и покой.
  Джулиан проклял свою фортуну. Кажется, он столкнулся с единственным на весь Лондон сторожем, который не спал, был силён, крепок и готов исполнять свой долг.
  - Вы не понимаете. Эта женщина попала в беду…
  - Я вижу, – хмыкнул сторож, – и моё дело – её от этого уберечь. Так что будьте разумным молодым человеком и не заставляйте тащить вас к судье. Это дело неприятное, причём для всех. И вообще, сэр, не сочтите за грубость, но вы могли найти себе кого-то получше этой костлявой.
  - Спасибо, офицер. Сожалею, что побеспокоил вас. Доброго вечера.
  Джулиан развернулся и безмятежно зашагал по Бери-стрит прочь от сторожа. Дойдя до первого перекрёстка, он повернул снова и слился с массой зонтов, тележек уличных торговцев и молодых людей, спешащих в игорные притоны и модные бордели. Добравшись до угла Бери-стрит и Джермин-стрит, Кестрель оглянулся в поисках той женщины и спросил прохожих, не видели ли они похожую. Впрочем, Джулиан уже понимал, что толку не будет. У неё было достаточно времени, чтобы исчезнуть без следа, особенно таким туманным вечером, в таком оживлённом районе.
  Кестрель бросил поиски и зашёл в паб, выпить горячего бренди с водой.
  Кто же это была? У неё был шотландский акцент, а судя по одежде, она переживала не лучшие времена. Что у неё было за дело с Эвондейлом? Что они имела в виду, когда говорила, что её «не обдурят во второй раз»? И, наконец, кто такая Розмари?
  Он не помнил, чтобы хоть раз слышал это имя в связи с Эвондейлом или его семьёй. Розмари. Розмарин – для памяти[48]. Розмари – начинается на «Р». Может ли эта шотландка и была той, кто вырезала «Р» на складной крыше экипажа и намалевала её же на парадной двери? Тогда почему она сегодня была у него? Имеет ли всё это отношение к Мэри и приюту? Возможно, нет. Но возможно, девушка, что в приюте называла себя «Мэри», лишь отбросила первую часть полного имени. Если так, то вопрос «Что Чарльз сотворил с Розмари?» может иметь довольно мрачный ответ.
  Джулиан вышел из паба и отправился к Эвондейлу. Брюки были перепачканы грязью и нечистотами, но сейчас этому не поможешь. Он вытер обувь о коврик у парадной двери и позвонил.
  Ему открыл Биркетт – Джулиан узнал его, вспомнив как Брокер сравнивал того с рыбой. Круглые, пустые глаза и слегка приоткрытый рот, слабый подбородок.
  - Я хочу увидеть твоего господина, – сообщил Джулиан. – Это очень важно.
  - Его нет дома, сэр.
  Джулиан поднял брови. Биркетт кашлянул и уставился в пол. Кестрель вынул футляр с визитками.
  - Я всё же оставлю карточку. У меня есть сообщение для твоего господина, и я не могу уйти, пока он его не получит. Так что я предполагаю, ты сможешь поискать и быть может, найдёшь его.
  Он написал на обороте карточки «Нужно поговорить о Розмари». Биркетт проводил гостя внутрь, взял карточку и поднялся наверх.
  Прошла минута или две. Джулиан неспешно прохаживался по холлу, заложив руки за спину. Вдруг на лестнице раздался топот. Это вниз бегом спускался Эвондейл, в сорочке, брюках и халате.
  - Что вы хотите сказать? Что вы знаете о… о… о том, что написали на карточке?
  - Что вы сотворили с Розмари? – невозмутимо произнёс Джулиан.
  Эвондейл вцепился в перила и побледнел как бумага.
  - Не здесь. Пойдёмте ко мне.
  Он провёл Джулиана в переднюю комнату рядом с коридором. Это была неофициальная гостиная, усеянная боксёрскими перчатками, хлыстами для верховой езды, битами для крикета и рапирами. На стенах висели календари будущих скачек и картины со сценами охоты.
  Эвондейл запер дверь и пару раз ткнул кочергой в камин, чтобы пламя разгорелось, после чего повернулся к Джулиану.
  - Хорошо. Во имя всего святого, что вы знаете о Розмари?
  - Что вы сотворили с ней? – повторил Джулиан.
  - Я должно быть схожу с ума, – Эвондейл обхватил голову руками. – Как, чёрт возьми, Меган умудрилась заставить вас встать на её сторону?
  Джулиан не собирался выдавать того, насколько мало о знает о происходящем.
  - Я пришёл, чтобы поговорить с вами о лошади и встретился с ней в дверях. Мы… обменялись парой слов.
  - Что… что вы собираетесь делать?
  - Я пока не знаю. Розмари мертва?
  Эвондейл вздрогнул.
  - Нет, конечно, нет! Меган вам это сказала? Если так, значит она лгала – пыталась вызвать ваше сочувствие. Проклятие! Будь она проклята!
  Он распахнул буфет и достал графин с бренди. Трясущимися руками Эвондейл налил себе стакан и выпил залпом. Только после этого к нему начало возвращаться обычное обаяние.
  - Прошу прощения. Как чудовищно грубо с моей стороны. Не желаете выпить?
  - Нет, благодарю. Если Розмари жива, то где она?
  - Если я не сказал этого Меган, то Бога ради, почему я должен сказать вам?
  - Чтобы я не подумал дурного? Исчезновение молодой женщины – дьявольски неприятное дело. Начинаются очень затруднительные вопросы. Если вы не объясните мне, я буду спрашивать кого-то другого. Я должен разобраться в этом.
  Эвондейл посмотрел на гостя так, будто его хватили по голове. Потом он медленно отвёл взгляд и поднял графин, чтобы налить себе второй стакан, но передумал и поставил его обратно.
  - Вы всё не так поняли, Кестрель, – резко сказал он. – Я не устраивал никаких исчезновений. Вы уверены, что Меган вообще была в своем уме?
  - Вы хотите сказать, что Розмари – это игра её воображения? Но это имя имело какой-то смысл и для вас всего пару мгновений назад.
  - Розмари настоящая. А мысль о том, что я… что-то сотворил с ней… ошибочная, – он подошёл ближе, будто школьник, готовый поделиться тайной. – Послушайте, что Меган сказала вам? Что за мысль проползла ей в голову на этот раз?[49]
  - Она сказала достаточно, чтобы пробудить моё любопытство. Я знаю, что это не первый раз, когда она бывала в вашем доме так поздно. Я подозреваю, что она напоминает вам о Розмари.
  - Она… Да чёрт с ней! Послушайте, Кестрель, мы оба светские люди. Я скажу вам правду, но вы дадите мне слово джентльмена, что не будете болтать об этом. С недавних пор я обручён. Моя кузина Ада приняла моё предложение.
  Он замолчал, давая Джулиану возможность поздравить его. Но Кестрель продолжал хладнокровно смотреть на собеседника, лишь подняв выжидающе брови.
  - Что ж… – Продолжил Эвондейл. – Вы можете понять. Мне не нужно вмешиваться в скандал сразу после того как Ада пообещала выйти за меня. Розмари… Она родственница Меган. Я… Это обычная история. У меня была интрижка с ней, Меган это узнала и проследила за нами до Лондона. Но Розмари со мной больше нет, я не могу сказать Меган, где её искать, потому что я и сам того не знаю. Быть может, она нашла себе другого. Такие девушки обычно находят.
  Джулиан не был уверен, сколько в рассказанном правды, но последняя фраза точно была ложью. Эвондейл должен знать, что случилось с Розмари – Джулиан спрашивал его где она, и получил в ответ «Если я не сказал этого Меган, то Бога ради, почему я должен сказать вам?» Звучало очень похоже на то, будто он решил спрятать любовницу где-то или распрощаться с ней перед женитьбой. Конечно, это не дело Джулиана. Но что если он решил спрятать её в приют, которому покровительствует его отец? И что если он не может раскрыть, где Розмари сейчас именно потому что знает, что она уже мертва?
  Джулиан вспомнил письмо Мэри, винящей себя за безрассудство и лелеющей надежду на то, что какой-то родственник может простить её и забрать к себе. Может ли это письмо быть адресовано Меган, но перехвачено и доставлено Эвондейлу? Мэри была убита в ночь после того как Салли стащила письмо у самого Эвондейла. Быть может, Чарльз решил действовать быстро и не дать Розмари возможности написать второе.
  В голове Джулиана продолжали роиться вопросы. Если Эвондейл убил Мэри – или Розмари? – это явно было не для того, чтобы скрыть старую интрижку от невесты. Мисс Грэнтем наверняка понимает, что у Эвондейла были любовницы. Даже самая невинная и респектабельная девушка понимает, что молодые светские люди не живут как монахи. Нет, у Эвондейла должна быть более убедительная причина избавиться от Розмари. Джулиан не мог придумать никакого мотива, что согласовывался бы с письмом Мэри и её поведением в приюте.
  - Эта женщина, что я встретил вечером, – начал Джуиан, – мисс..?
  - МакГоуэн, – неохотно подсказал Эвондейл.
  - Она явная шотландка. Розмари тоже была шотландкой?
  - Не знаю, почему вы говорите «была». Разве я не твержу вам, что Розмари жива! А если нет, – поспешно добавил он, – то я ничего об этом не знаю.
  - Но она шотландка? – это было важно. Ни из письма Мэри, ни из сказанного на дознании нельзя было понять, шотландка ли она.
  - Наполовину шотландка, наполовину англичанка. Какое это имеет значение? Послушайте, я бы предпочёл больше не говорить о ней. Это болезненная тема. Вы ведь никому об этом не будете говорить? Я не хочу причинять Аде боль.
  - Я не думаю, что вам это понравится, но я нахожусь в затруднительном положении. Я не хочу влезать в ваши дела, но женщина просила меня о помощи. В конце концов, именно так я понял её просьбе передать вам это сообщение. Она была объята гневом и отчаянием. Она явно верила, что вы сделали с Розмари нечто дур…
  - Вздор! Повторяю, Меган просто сумасшедшая. Вы не можете верить тому, что она говорит.
  - Она не выглядела сумасшедшей. Мне она показалась весьма рассудительной.
  - Что ж, она хитрая. Безумцы все такие, я думаю. Им что-то приходит в голову, и они могут действовать довольно разумно, но сама идея подтачивает их – как моего двоюродного деда, что воображал себя Генрихом VIII.
  - Мой дорогой друг, вы можете быть правы, а мисс МакГоуэн – безумной как мартовский заяц, но этого недостаточно, чтобы я признал её страхи за Розмари беспочвенными. Другим словами, хоть это и будет крайне утомительно, мне придётся сообщить на Боу-стрит или иным властям, об исчезновении молодой женщины.
  - Нет, вы не должны… Проклятие, чего вы хотите? Как мне переубедить вас?
  - Можете вы ответить на несколько вопросов?
  Эвондейл заметался по комнате, лихорадочно размышляя. Джулиан был уверен, что тот пытается решить, как много он может рассказать.
  - Хорошо, увёртки прочь. Но вы дали мне слово, что всё останется между нами.
  - Если я буду убеждён, что Розмари не грозит опасность, я буду счастлив забыть всё, что узнаю.
  - Видимо, мне придётся с этим смириться. Так что вы хотите знать?
  - Когда вы в последний раз видел Розмари?
  - В июле.
  - Где?
  Эвондейл замялся на мгновение.
  - В Брайтоне.
  Интересно. Биркетт рассказывал Брокеру, что его господин куда-то уезжал в июле. Но он говорил, что Эвондейл поехал на север, а не на юг, судя по багажу. Кроме того, на такой модный курорт как Брайтон джентльмен не мог не взять с собой камердинера.
  - Как вы с Розмари расстались?
  - Она ушла от меня. Это продолжалось недолго – несколько недель. Мы повстречались в Брайтоне. Она была там с Меган.
  - Где именно?
  - В коттедже недалеко от города. Я не могу точно описать место.
  Джулиан не стал допытываться. Он был уверен, что всё, связанное с Брайтоном – ложь. Но он хотел, чтобы Эвондейл продолжал говорить. Чем больше он скажет, тем выше шансы, что в полотне лжи окажется несколько нитей правды.
  - Кажется, ваше знакомство с Розмари началось и оборвалось довольно внезапно.
  - Иногда такое бывает. Вы знаете – ты уезжаешь ненадолго, думаешь, что хочешь побыть один, но начинаешь скучать и глядеть по сторонам. И тут рядом оказывается какая-то особенная женщина, вы сближаетесь, но это все равно ничего не значит. Розмари просто ушла – я не знаю куда – а я вернулся в Лондон. Дьявольщина в том, что Меган вбила себе в голову, что я это знаю, и пришла за мной. Когда я сказал, что ни сном, ни духом, она совсем потеряла голову и обвинила меня в том, что я прячу её или что… Не знаю.
  - Как давно мисс МакГоуэн преследует вас, рисует на ваших дверях и тому подобное?
  - Несколько недель.
  - Стало быть, с конца сентября? Что же она делала с июля до сентября?
  - Откуда мне, чёрт возьми, знать? Искала Розмари, наверное?
  - Если она думала, что Розмари с вами, почему не пришла к вам сразу?
  - Я не знаю! – он лихорадочно зашагал по комнате. – Быть может, не смогла меня сразу найти. Кроме того, я ей не нравлюсь – на самом деле, она меня ненавидит.
  - Кажется это взаимное чувство.
  - А вы бы не ненавидели женщину, что повсюду вас преследует, запускает в вас свои когти и не отпускает? Мне не нужны никакие проблемы с Меган. Я был бы счастлив ни разу больше её не видеть, но она вцепилась в меня как пиявка.
  - Почему вы это позволяете? По меньшей мере, она повредила ваше имущество – складную крышу экипажа. Вы могли бы обратиться к мировому судье. Если она и правда сумасшедшая, вы могли бы добиться её заключения в Бедлам.
  - Как вы не понимаете! Это же создаст скандал, которого я и хочу избежать!
  - Зато не даст ей продолжать свои выходки. Мисс Грэнтем рано или поздно всё равно об этом узнает.
  - Тогда я просто расскажу ей правду. Но я надеюсь, что Меган раньше устанет от своих игр.
  - Часто она что-то предпринимает?
  - Бог знает. Я никогда не уверен, где сейчас Меган, и что она может делать.
  - Где она живёт?
  - Не знаю. Мне она не говорила.
  Это звучало правдоподобно. Досаду в голосе Эвондейла было ни с чем не спутать.
  - Вы были знакомы с Меган до того, как встретили Розмари?
  Эвондейл посмотрел на него как зверёк смотрит на мучающего его мальчишку через прутья клетки.
  - Нет.
  - Вы называете её просто по имени. Это предполагает некую близость.
  - С врагом можно быть ближе чем с другом. Не всегда можно показывать себя, какой есть, другу – ему может и не понравится, что он увидит! Но враг всё и так знает.
  - Так Меган знает о вас больше чем мисс Грэнтем?
  - Она знает… разное.
  - А Розмари – как много знает она?
  - Немного, – безрадостно улыбнулся Эвондейл.
  - В каком она родстве с мисс МакГоуэн?
  - О, я не знаю. В Шотландии все друг другу родственники.
  - Но её фамилия также МакГоуэн?
  - Да, – сказал Эвондейл с лёгкой запинкой.
  Джулиан очень хотел услышать от него про Мэри и приют. Если Мэри – это и есть Розмари, а Эвондейл приложил руку к её смерти, одно упоминание о приюте напугает его так, что он выдаст себя. Но Чарльз был умён, и вопросы Джулиана его насторожат. Он может суметь скрыть потрясение, и Джулиан добьётся только того, что лишь предупредит врага и заставит его замести следы.
  Лучше начинать противостояние с письмом Мэри и теми сведениями, что Салли сможет вызнать о её жизни и смерти. Эвондейла, кажется, беспокоило молчание Джулиана.
  - Я рассказал вам всё, что мог о Меган и Розмари. Могу я рассчитывать, что ради Ады, вы будете об этом молчать?
  - Конечно, я не вижу необходимости расстраивать мисс Грэнтем или выставлять вас в дурном свете перед ней.
  - Именно! Это личное дело – просто интрижка, которыми балуется любой молодой человек. Просто окончилась не так как все.
  - Очевидно. Поскольку я, кажется, ничем не могу помочь мисс МакГоуэн…
  - Совершенно ничем!
  - …а также поскольку это совершенно не моё дело, я не вижу больше причин упоминать об этом. Прошу простить меня за этот перекрёстный допрос.
  - О, не берите в голову. Мне самому стало немного легче от того, что я доверился вам.
  Его улыбка был подкупающей, мальчишеской, искренней – и Джулиан не поверил ей ни на миг. Эвондейл не доверился ему. Он испытывал облегчение от того, что ему сошло с рук… убийство ли? Пока об этом рано говорить.
  Кестрель наскоро обсудил с Эвондейлом гунтера и ушёл с Бери-стрит. По пути домой он размышлял о Меган. Если принять на веру, что она в своём уме, зачем она разыскивает Розмари? Чего ради она мучит Эвондейла и почему так мучится сама? Была ли Розмари так дорога для неё или Эвондейл столь ненавистен, что она была готова портить его экипаж и парадную дверь, поджидать его у дверей, приставать к его друзьям – невыспавшейся, растрёпанной, представляя собой живое воплощение навязчивой любви или ненависти?
  «Я что-то упускаю, – сказал себе Джулиан. – Я не знаю, пытался ли Эвондейл сбить меня со следа или я запутался сам. Я знаю, что тут есть связь, которую я пока не понял. Но что это за связь, черт возьми?»
  
  Глава 18. Мне отмщение[50]
  
  
  План Салли по слежке за Калебом Фиске столкнулся с практическими проблемами. Она была одна и не нагружена работой лишь по ночам, а окна её спальни выходили в сад за домом постоялиц, а не на Старк-стрит. Она рассудила, что если Калеб достаточно ловок, он смог бы перелезть через стену сада, это был бы слишком трудный и рискованный ход. Когда миссис Фиске заметила Калеба, он смотрел на приют со Старк-стрит – самого простого и неподозрительного способа приблизиться к зданию. Так что Салли решила, что ночью она должна наблюдать за улицей.
  В доме постоялиц было лишь одно место, откуда можно было следить за Старк-стрит, не вызывая вопросов или подозрений – окно в прачечной. Из него открывался довольно неплохой вид наружу, пусть и обзор был не очень хорош. Ночью во вторник, девушка прокралась в подвал, где была прачечная. Шаги жутковато звучали на голых ступенях. Салли подтащила к окну стол и забралась на него, укутавшись в широкую коричневую шаль. На улице было тихо. Прошёл случайный выпивоха, проходили своим обычным маршрутом сторож и продавец горячей картошки, попрошайка шмыгал по мостовой, выискивая слетевшие гвозди от подков, но не было никого, кто бродил бы вокруг приюта или следил за ним издалека. Прошёл час или два, когда Салли пришлось признать поражение и вернуться наверх, чтобы немного поспать.
  В среду и четверг повторилось то же самое. В пятницу решимость Салли совсем ослабла. Не было никаких причин думать, что именно сегодня Калеб появится. Девушка подхватила простуду, её суставы ныли, а соседки по комнате начали спрашивать, где она пропадет по ночам. В общем, эта затея приносила больше тумаков, чем пятаков.
  Но Салли ненавидела сдаваться. «Ещё одну ночь», – сказала она себе. На дежурстве сейчас миссис Фиске. Подтолкнёт это Калеба к действию или отпугнёт? В любом случае, сегодня Салли должна быть особенно осторожна. У миссис Фиске самые острые глаза и чуткие уши во всём приюте.
  Когда Рыжая Джейн, Веснушка и Нэнси уже спали, Салли выскользнула из кровати и отправилась вниз. Она уже достаточно хорошо знала приют, чтобы обходиться без света, да не могла тратить на ночные походы свои свечи. Девушка вошла в прачечную и пробралась к окну, ориентируясь по желтоватому свечу уличных фонарей, что падал на стену.
  Сегодня будто бы было темнее. Лишь добравшись по середины комнаты она поняла почему. Окно что-то загораживало. Едва она успела разглядеть мужской силуэт, как он пропал.
  Салли бросилась к окну, открыла его и прижала лицо к прутьям решётки. Сюда падало достаточно света со Старк-стрит, так что если бы он решил не затаиться, а бежать прочь, она бы точно его увидела, а если у него не было бы ключа, он бы долго провозился, перелезая через ограду, что отделяла дом от Старк-стрит. Нет, он точно прятался тут – скорчившись за большим свинцовым баком. Она видела край его шапки. Это было даже немного жалко – он не мог не понимать, что его легко заметят.
  - Эй, выходи оттуда, – мягко позвала она.
  Единственным ответом было подёргивание шапки.
  - Нечего играть в прятки. Я отлично тебя вижу. Так что ты всё равно можешь выйти, и мы познакомимся.
  Из-за бака медленно показалась голова. Это был человек лет двадцати двух с худым лицом и круглыми глазами немного навыкате. Одежда у него была ношеная и заплатанная. Длинные каштановые волосы взъерошены, а шапка сползла на ухо. Он смотрел на девушку с испугом.
  - Поправь шапку, она сбилась, – посоветовала Салли.
  Он поднял руку и поправил головной убор.
  - Так-то лучше. А теперь выходи, – уговаривала она. – И мы поговорим. Я тут одна. Мне больше не с чем поговорить.
  Он неловко поднялся, всё так же оставаясь за баком, хотя он скрывал его едва ли по колено. Салли заметила, как он бросил взгляд в сторону улицы.
  - Хочешь бросить всё и бежать? – спросила она. – Вот что, если ты побежишь, я так закричу, что перебужу весь район.
  Он вздрогнул, в его глазах появился страх.
  - Ну же, успокойся, – продолжала умасливать она. – Я тоже не хочу, чтобы кто-то пришёл. Я просто хочу поговорить с собой. Меня Салли зовут, – она сделала небольшую паузу, и наконец спросила. – Можно называть тебя Калебом?
  Парень вздрогнул.
  - Если ты хочешь, – с запинкой ответил он.
  Салли подумала, что очень рада разделяющей их решётке. Калеб явно был слегка не в себе. Возможно, этот человек убил девушку в своей родной деревне. Хотя было сложно поверить, что он может причинить кому-то вред. Парень выглядел совершенно безобидным и робким, как мышка – это и неудивительно после нескольких лет побоев и придирок этой старой кошки Фиске.
  - Я живу здесь, – беззаботно сообщила Салли, – но мне не очень нравится. А тебе, наверное, нравится – ты ведь был здесь раньше, так?
  - Я… я не делал ничего дурного. Ты думаешь, я пытался вломиться внутрь, но я не… Я знаю, что здесь живут порочные женщины. Молюсь, чтобы не впасть в искушение. Похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть[51].
  Салли была ошеломлена.
  - Я знаю, что ты не пытался пролезть внутрь. Ты не мог – двери заперты, а на окнах решётки. Ты не можешь войти, а я – выйти. Так что всё в порядке – мы можем поговорить, но вреда от этого никому не будет.
  Но Калеб был не настроен на разговор. Он закрыл глаза, сложил руки и быстро зашевелил губами. Салли поняла, что он молился – нервно, судорожно, так как другой на его месте метался бы туда-сюда и заламывал руки.
  - Калеб! – резко обратилась она, чтобы привлечь его внимание. – Почему ты бродишь вокруг этого дома?
  - Потому что я очень грешен.
  - Но ты не сделал ничего дурного.
  - Не пожелай красоты её в сердце твоём, и да не увлечёт она тебя ресницами своими. Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы.[52]
  - Эй, нет ничего грешного в том, что тебе нравится какая-то женщина. Всем парням они нравятся – так и должно быть, иначе уже и людей бы не было.
  Он категорично затряс головой.
  - Хорошо человеку не касаться женщины. Тело же не для блуда, но для Господа[53].
  Салли попыталась зайти с другой стороны.
  - Калеб, ты недавно видел своего папу? Хотел попросить его о помощи?
  - Я всегда обращаюсь в Отцу моему за помощью, – его глаза выкатились ещё больше, – и порой он помогает мне, но странными путями.
  - Нет, я про твоего земного папу. Ты приходил в его аптеку. Ты искал его?
  На это он не ответил, а снова скорчился за баком, поджав ноги и вновь принялся молиться.
  «Это она сделала его таким, – подумала Салли. – Я не верю, что ты мог кого-то убить – ни в своей деревне, ни здесь». – Но ей нужно было услышать, что он знает про Мэри.
  - Калеб, ты приходил сюда, потому что знаешь кого-то, кто живёт здесь? Девчон… Одну из девушек?
  Он уставился на неё в изумлении.
  - Блондинку? – не отступала она. – И очень хорошенькую?
  - Боже, смилуйся над моей душой, – прошептал он, пряча лицо.
  - Эй, в этом нет ничего стыдного.
  Он почти плакал.
  - Да не уклоняется сердце твоём на пути её, не блуждай по стезям её. Дом её – пути в преисподнюю, нисходящие во внутренние жилища смерти.[54]
  Она попыталась поставить себя на его место – думать, как религиозный фанатик. После недели в приюте Харкурта, это было не так сложно.
  - Калеб, грешников нужно наказывать, так ведь?
  Он кивнул, всё ещё не глядя на неё.
  - Может быть, бить или запирать в подвале?
  Он снова кивнул, не то всхлипнув, не то икнув.
  - А беззаконные будут истреблены с земли, и вероломные искоренены с неё[55].
  - Значит порочную девчонку нужно убить, чтобы спасти её душу и не дать больше грешить?
  - Нет! – его лицо вытянулось. – Ну, может быть.
  - Ты сделал это, Калеб? Ты убил её своими руками?
  Он поднял голову, вперившись в неё своими большими, чистыми глазами.
  - Мне отмщение, – мягко сказал он. – Я воздам.
  Внезапно на лестнице, что вела в подвал, раздались шаги.
  - Спрячь свою бестолковку! – шикнула она. – Кто-то идёт!
  Девушка пригнулась, скрылась в темноте под окном и осторожно обернулась, чтобы увидеть нежданного пришельца. В дверях стояла миссис Фиске со свечой в руках – должно быть, совершала свой обычный ночной обход. Сестра-хозяйка вошла, освещая себе путь, и принялась заглядывать в каждый угол. Салли затаила дыхание.
  Как никогда вовремя откуда-то сверху донеслись голоса и звуки драки – похоже Рыжая Джейн и Веснушка опять что-то не поделили. Маленькие глазки миссис Фиске загорелись рвением, и она бросилась наверх, чтобы поймать драчуний с поличным. Салли вздохнула с облегчением, вскочила и выглянула в окно.
  Парень пропал. Должно быть, перелез через перила и сбежал. Салли досадовала сама на себя. Она не узнала о нём ничего толкового – ни где он живёт, ни на что живёт, ни где был, с тех пор как сбежал из деревни. Хуже всего – она так и не спросила о преступлении, в котором его обвиняли.
  Ну и ладно. Меньше говорить, меньше согрешить. Повезло, что она вообще с ним встретилась. Зачем он вообще приходил? Был ли смысл это спрашивать? У него явно с чердаком непорядок. У него могло и вовсе не быть причины – по крайней мере, понятной разумному человеку.
  Салли задумчиво посмотрела на прутья решётки. Между ними вполне можно просунуть два пальца. Мэри могла отправить письмо и так – свернуть его и просунуть через прутья тому, кто ждал с другой стороны. Калебу? Могла Мэри встретиться с ним и попросить передать письмо? Он выглядел очень ненадёжным посланником – но у Мэри не было выбора. А он всё равно что признался, что знаком с хорошенькой блондинкой, что жила здесь. Но если Мэри отдала ему письмо, как оно оказалось у того, у кого Салли его стащила?
  Она почти уверилась, что этот парень не убивал Мэри. Убийство, если это и правда убийство, было очень аккуратным и хитрым. Как мог этот юродивый его совершить? Кроме того, Салли не верила, что Калеб был опасен или злонамерен, что бы там не говорили про него в его же деревне. Похоже, деревенские думали, что если парень слегка не в себе, то он точно убийца.
  Правда, были ещё и эти зловещие последние слова: «Мне отмщение». О ком они были сказаны и зачем? Если он правда думал, что Мэри была злом, мог ли он убить её просто из извращённого чувства долга? Калеб выглядел человеком с благими намерениями, что не сделает ничего дурного по своей воле. Но вдруг с его ненормальной точки зрения расправа над Мэри была благим делом?
  
  
  Ада улыбалась, глядя на все приглашения, что внезапно начала получать. Едва объявили о её помолвке с Чарльзом, как свет страстно захотел принять её. Хозяйки, что вчера не знали о существовании Ады Грэнтем, наперебой приглашали на праздники в загородные дома. Каждый считал, что она, само собой, будет принята при дворе. Ей даже намекали, что стоит только пожелать, и она попадёт в «Олмакс»[56], этот храм beau monde[57], где мужчины всё ещё должны были носить бриджи до колен, а бесчисленные дочери богатых и власть имущих тщетно искали женихов.
  Чарльз был куда больше чем просто «хороший улов», как его назвала Кэролайн. Все любили его и восхищались им; каждый хотел улучить возможность превозносить и восхвалять его невесту – или завидовать ей и придираться. Ада смотрела на него глазами, лучащимися любовью. Он не замечал; его голова всё время была опущена, как нос у игрушечного кораблика, что как-то они как-то смастерили с Джеймсом. Он был так добр – Ада чувствовала, что не ценит его и вполовину так, как он заслуживает. Она старалась держать свои чувства в рамках приличий, отчего преувеличивала его недостатки и обходила вниманием добрый нрав и щедрость.
  Она умом понимала, что любит его, но не знала, как выразить эти чувства. Счастье пело внутри неё. Сдержанность, которую она почувствовала, когда Чарльз делал предложение, не могла расти в таком солнечном свете – она отступила и спряталась, как ночной зверь.
  - Вот ещё одно, – сказала миссис Грэнтем. Они с Адой сидели за маленьким столиком в гостиной и разбирали почту. – Надушено чем-то сладким.
  Чарльз закатил глаза в притворном негодовании.
  - Не думаю, что мне нравится, когда моя невеста получает записочки, пахнущие одеколоном.
  - Это совсем не одеколон, – Ада смотрела на письмо в замешательстве.
  Паутина букв складывалась в её имя и адрес, но почерк она не узнавала. Ада сломала печать. Внутри не было письма – только горсть засохших листьев. Она поднесла их к носу.
  - Как странно. Это розмарин.
  - Мама, Чарльз такой смешной, – вставил Джеймс. – Весь побелел.
  - Ничуть! – Чарльз вскочил, заулыбался и подошёл взглянуть на конвент. – Что бы это значило? Какой-то новый способ пожелать невесте счастья?
  Солнце счастья Ады затмила туча.
  «Не лги мне сейчас! – умоляли её глаза. – Ты можешь сделать мне больно, больнее чем, когда бы то ни было раньше».
  Он не смотрел ей в глаза. Пока что Ада отложила конверт, но позже, когда они гуляли в парке вместе с сёстрами и братом, она снова подняла эту тему. Джеймс как раз запускал кораблик в Серпентайне[58], а Эмма и Лидия отошли в сторону, чтобы дать Чарльзу и Аде побыть наедине.
  - Чарльз, – она положила руку на его предплечье, – ты знаешь что-то о том конверте с розмарином, что пришёл сегодня?
  - Нет. Откуда мне знать?
  - Джеймс сказал, что ты переменился в лице, когда я открыла его.
  - Я часто меняюсь в лице рядом с тобой, – легко ответил он.
  - Будь серьёзным хоть на миг, – она остановилась и прямо посмотрела на него. – Есть ли что-то, о чём ты должен мне рассказать? Пожалуйста, не бойся, что я рассержусь или расстроюсь. Меня не так легко потрясти, как ты думаешь. Я могу понять больше, чем ты, наверное, предполагаешь – и простить больше, если это нужно.
  - Мне нечего тебе рассказать, Ада.
  - Я доверяю тебе, ты же знаешь. Я должна доверять тебе или быть совершенно несчастной. Когда я была маленькой, а ты учил меня ездить верхом, я знала, что со мной не случиться ничего плохого, потому что ты никогда не посадил бы меня на лошадь, с которой я бы не справилась или не подверг бы меня другой опасности. Я была уверена в тебе, как ни в ком другом. Могу ли я так же доверять тебе сейчас? Больше я тебя об этом не спрошу, но если ты сейчас скажешь «да», я буду верить в тебя, что бы не случилось.
  Он долго смотрел не неё, а в его глазах невозможно было что-то прочесть. Наконец он спокойно сказал:
  - Ты можешь мне доверять, Ада.
  Она сделала глубокий вдох. Рубикон перейдён. Она взмолилась, чтобы он оказался прав и честен, но если это не так, она могла справиться и с этим. К добру ли, к худу, но её сердце и честь были в его руках.
  
  
  Салли была в ярости. Мистер Фиске наконец побывал в приюте, а она ничего не смогла узнать. Он приходил днём в субботу, чтобы пополнить запасы лекарств и проведать постоялицу, подхватившую простуду. Салли услышала о его визите только вечером – об этом за ужином упомянула Флорри. Она сказала, что рада снова видеть его на ногах, хотя он всё ещё нездоров.
  Это никуда не годится. Конечно, Салли была рада узнать, что Харкурт не отказался от услуг Фиске, несмотря что всеми силами пытался замять упоминание о нём на дознании. Но она всё равно могла не столкнутся с ним, даже приходи он в приют десять раз в неделю. Как тут вообще поговоришь с ним с глазу на глаз?
  Был только один способ, но он её пугал. Всё воскресенье Салли пыталась придумать другой путь, но ничего не выходило. Вечером в воскресенье, когда все были в молельне, девушка проскользнула в кладовую хозяек с маленькой склянкой, что она украла на кухне. В кладовке Салли нашла бутылку с этикеткой «Ипекакуана», наполнила из неё склянку и забрала с собой в постель.
  Ночью Рыжую Джейн, Веснушку и Нэнси разбудил громкий стон. Проснувшись, они увидели Салли, согнувшуюся в три погибели и пытающуюся нашарить тазик. Нэнси пододвинула ей один, и девушка распрощалась с ужином – и, как ей показалось, с большей частью своих внутренностей.
  Салли распрямилась – бледная, тяжело дышащая, с испариной на лбу. Нэнси бросилась за Пег, а за позвонила в колокольчик, вызывая сестру-хозяйку. На дежурстве была мисс Неттлтон. Она ворвалась в комнату в сдвинутом набекрень ночном чепце и с жёлтыми папильотками в волосах. Сестра крутилась вокруг Салли и сжимала её руки, пока Пег поправляла постельное бельё и готовила успокаивающий поссет[59]. Салли бессильно лежала на кровати, пытаясь говорить и умоляя мисс Неттлтон не слишком отчаиваться, если она умрёт. Мисс Неттлтон издала слабый вскрик и послала за аптекарем.
  Фиске пришёл, когда Пег уже собрала всех постоялиц к утренней молитве и завтраку. Салли осталась одна. Она уже чувствовала себя намного лучше, но оставалась в кровати, готовая играть роль умирающей, если кто-то заглянет. Наконец, раздались мужские шаги. Девушка откинулась на подушку, пытаясь принять жалкий и вялый вид и надеясь, что Фиске не заметит пустую склянку под матрасами.
  В комнату вошёл мужчина средних лет с кожаной сумкой в руках. Он остановился на порог и выдохнул:
  - Ты!
  Салли подскочила как ужаленная. Затем в изумлении откинулась на локоть.
  - Ну привет, Колючий! – мягко сказала она. – Я должна была догадаться.
  
  Глава 19. Мистер Фиске в осаде
  
  
  - Что ты здесь делаешь? – пролепетал Фиске. – Что ты хочешь?
  - Я пришла узнать, не хочешь ли ты получить письмо назад.
  - Что?
  - Твоё письмо! Которое я украла.
  Кажется, он был совершенно сбит с толку.
  - Я не понимаю, о чём ты говоришь.
  - Враки! Я стащила его, когда мы кувыркались – стянула твою промокашку и письмо вместе с ней.
  - Я знаю, что ты украла мой платок, я хватился его. Но больше у меня ничего не пропадало.
  - Не юли, Колючий, – она ласково улыбнулась. – Я знаю, что было письмо. Его написала та девчонка, Мэри, что протянула ноги в приюте. Ты же лечил её. И вы были с ней друзья-приятели. Она дала тебе письмо, а я украла его, вот как.
  - Я говорю, что ты не крала у меня никакого письма. Не знаю, почему ты думаешь, что обокрала меня. У меня не было никакого письма от Мэри и ни от кого другого, когда я… когда мы повстречались… тем вечером.
  Он лгал. Конечно, лгал. Должен лгать. Не может быть такого, чтобы обладатель письма и мистер Фиске – муж миссис Фиске, друг Мэри, врач приюта! – оказались двумя разными людьми, которых она подцепила на Хеймаркете в один вечер – это было бы слишком невероятным совпадением. Конечно, он будто не враг – его изумление было совершенно искренним. Но он просто пытается её обдурить. Она должна поймать его на слове. В одном можно быть уверенной – она не должна говорить ему о двух других клиентах. Узнай он про них – сможет умыть руки, сказав, что письмо было у кого-то из них.
  Салли смерила аптекаря взглядом. Следы перенесённой болезни были очень чёткими. Он здорово похудел, и одежда теперь висела на нём мешком. Казалось, что даже кожа стала ему велика. Лицо Фиске было бледным как мел, глаза запали. Щетина на подбородке и щеках выглядела и вовсе жутко – волосы будто росли прямо из черепа.
  - Я слышала, ты болел, – сказала Салли, – и всё ещё не жив-здоров.
  - Мне уже лучше. А что с тобой? Мне сказали, что ты больна. Мисс Неттлтон послала меня осмотреть тебя.
  - О, это чепуха. Мисс Неттлтон не знает, но я нарочно выпила этой ипекаки ночью, чтобы пришёл ты. Вот так сильно я хотела тебя увидеть.
  - Почему?
  - Потому что хочу кое-что у тебя спросить. Конечно, я не знала, что ты – это ты. В смысле, что мистер Фиске – это Колючий. Но я знаю, что Мэри была к тебе привязана, что ты первый осматривал её тело, когда она сыграла в ящик. Так что никто кроме тебя не знает больше о том, почему она пришла в приют и как умерла.
  - Она умерла от передозировки лауданумом, – Фиске понизил голос, – в этом нет сомнений.
  - Но где она его взяла? Ты его дал?
  - Нет! Конечно, нет! Почему… почему ты подумала, что это я?
  - А разве нет, а? У тебя есть лауданум в аптеке.
  - Есть.
  - Так может быть Мэри сказала, что очень устала от этой жизни и хочет преставиться, ты пожалел её и помог.
  - Я этого не делал.
  - Ну, а может лауданум нужен был ей, чтобы засыпать, ты давал его ей тайком, а она приняла сразу много, чтобы отдать концы. Тогда это уже не твоя вина.
  - Я не давал ей лауданум. Я не знаю, где она его взяла. Почему ты спрашиваешь? Почему ты сюда пришла? Чего тебе нужно?
  - А я-то думала, что ты будешь рад меня видеть, Колючий. Я думала, что тогда я тебе понравилась.
  На бледных щеках Фиске появились багровые пятна.
  - Я и не говорил, что это не так. Но почему ты здесь сейчас? Я не думал, что когда-то снова тебя увижу.
  - Неожиданно, правда? – она кивнула и усмехнулась. – Вот как всё было – я прочитала то письмо, что украла у кого-то, и мне стало любопытно. Я захотела узнать, кто его написал. Потому пришла сюда и узнала, что Мэри уже спрыгнула с жёрдочки. Так что я, бедная заблудшая овечка, осталась здесь, чтобы разузнать, кто её пристукнул.
  - Пристукнул… то есть убил?
  - Ага, именно так.
  - Почему… почему ты говоришь… что это было убийство?
  - Я не говорю, что это было убийство, но я и не говорю, что его не было. Это нам и надо выяснить.
  - Но почему? Ты что, ищейка с Боу-стрит или тайный агент?
  - Конечно, нет! Я ни на клюва, ни на легавого и не посмотрю!
  - Тогда зачем ты это делаешь?
  Вот теперь нужно было ступать осторожно. Она не хотела предупреждать Фиске о всём, что делают Джулиан и Брокер и не собиралась сообщать о своих соратниках. Но сказать, что больше никто про письмо Мэри не знает – значит напрашиваться на неприятности.
  Она рискнула.
  - Я не рассказывала всем, что буду здесь. Но отдала письмо одному парню на хранение – он знает, где я.
  - Это письмо, – медленно проговорил аптекарь, – что в нём говориться?
  - Оно написано кому-то из родственников Мэри. Она пишет, что очень сожалеет о том, что сделала что-то глупое и просит забрать её. Говорит, что заперта тут, что за ней следят, но есть человек, которому она может доверить это послание.
  - Ты не… не показывала это письмо кому-то ещё? Я не знаю… судье? Ты сказала, что не хочешь путаться с законом, но вдруг… – Его голос затух.
  - Да что мне закон. Разве что если предложат награду за поимку того, кто пристукнул Мэри, я бы совсем против неё не возражала.
  - О боже! – Фиске зашагал туда-сюда, заламывая руки.
  - Что с тобой, Колючий? Ты весь трясёшься.
  - Тебя здесь быть не должно. Это… это ужасная ошибка…
  - Почему? – тут же спросила она.
  - Просто поверь мне, поверь, пожалуйста, и не задавай вопросов. Тебе нужно уйти – сейчас, быстро, пока никто не начал гадать, что там с тобой случилось!
  - Ты что-то знаешь!
  - Нет. Я знаю, что не смог защитить Мэри и не смогу защитить тебя. Поэтому ты должна уйти. Время упущено, но шанс ещё есть. О, дай мне спасти тебя. Уходи, пока не стало слишком поздно!
  Она не пошевелилась.
  - Я могу позаботиться о себе, Колючий. Тебе не нужно за меня волноваться. Но я хочу знать из-за чего ты так встал на дыбы. Что ты знаешь про Мэри?
  - Я не знаю ничего.
  - Ага, верю тебе как постояльцу Бедлама[60]. Хочешь, скажу, что я думаю? Я думаю, Мэри доверила тебе письмо. Она попросила отправить его, но раз я его стянула, ты не смог этого сделать. А потом она загнулась, вот ты и винишь себя, думая, что она умерла из-за тебя.
  - Ты не крала у меня никакого письма. Клянусь, у меня его не было.
  Салли была поражена. Она знала, что эти слова должны быть ложью, но чувствовала, что Фиске говорит правду.
  - Но Мэри привязалась к тебе – это-то правда?
  - Я думаю, я ей немного нравился, – печально подтвердил аптекарь.
  - А она тебе?
  - Да.
  - Значит ставлю свою голову против репки, она говорила тебе то, чего не сказала никому другому. Кто она и, может быть, почему пришла в приют.
  - Нет, она ничего такого не говорила.
  - Враки!
  - Это правда.
  - Тебе не стыдно так скучно врать?
  - Я не могу заставить тебя поверить, – он устало сел на кровать рядом с ней. По бледному лицу стекали капельки пота.
  Она сочувствовала, но не могла дать ему соскочить с этого допроса. Салли была уверена, что теперь-то он точно врёт. Он мог и не быть тем, у кого она стащила письмо – хотя иначе всё теряет смысл – но он точно знал о Мэри больше, чем говорил.
  - Давай, Колючий. Если ты расскажешь, что знаешь, мы сможем доискаться того, что случилось с Мэри. Разве ты не хочешь прищучить того, что её пристукнул?
  - Я не хочу в это впутываться.
  - Эй, где твоя отвага? Мы можем искать вместе, ты и я. Твоя женушка ничего об этом не узнает, если ты этого боишься.
  - О Боже мой! Ты… ты ничего не скажешь ей обо мне, да?
  - Как получится. Так ты собираешься помочь мне или нет?
  - Я не могу! – прохныкал он. – Я ничего не знаю… Или… или, если знаю… я не могу сказать тебе. Тебе придётся исполнить свою угрозу.
  - Ты самый дерзейший парень из тех, что у меня бывали, а! Я не хочу вредить тебе или стравливать с женой. Я просто хочу знать, что ты знаешь, и не могу оставить тебя в покое, – она решила попробовать другой путь. – Ты знаешь, я видела Калеба.
  - Что?
  - Ты заинтересовался, да? Мы с ним мило поболтали ночью в пятницу у окна в подвал.
  - Этого не может быть. Он бы… Это невозможно.
  - Он бы что? Сказал тебе? Может быть, просто забыл. С чердаком у него не все в порядке, в конце концов.
  - Я говорю тебе, этого не могло быть. Ты не могла видеть Калеба. Его нет в Лондоне. Я не знаю, где он. Он точно не приходил сюда. Ты пытаешься меня обхитрить.
  - Один из нас и правда пытается обхитрить другого, Колючий, и это не я. Я видела его в пятницу ночь и говорила с ним, очень ласково. Он не осмелился соскочить с крючка, потому я пригрозила, что подниму такой шум, что и мёртвого поднимет. Так что он остался, и мы поболтали. Правда, особого толку из этого не вышло, потому что он говорил так, будто сбежал из Бедлама. Просто повторял строчки из Писания и молитв. Но его уже видели на Старк-стрит, и я думаю, он знал Мэри. Может быть, она даже дала своё письмо ему, а он передал тебе.
  - Нет. Я не видел никакого письма. Ты не крала его у меня.
  - Как скажешь, Колючий. Ничего переливать из пустого в порожнее. Но ведь ты больше не будешь обманывать меня насчёт Калеба? Ты признаёшь, что он в Лондоне, и ты виделся с ним.
  - Так значит ты… ты говорила с ним через окно в подвале?
  - Ага.
  - И он бывал около приюта раньше?
  Она кивнула.
  Мистер Фиске сделал глубокий вдох.
  - Если ты говоришь, что видела его, то, наверное, и правда видела. Но я не встречал его уже два года.
  - Враки! Если ты не видел его всё это время, ты должен был вцепиться в меня как клещ, чтобы узнать, как его найти! Ты же обожаешь своего сына, если твоя жена не врёт.
  - Ты говорила с Эллен об этом? – Спросил он в изумлении.
  - Чтобы что-то узнать, надо не говорить, а слушать, – она притронулась к своему уху. – Я знаю всё о тебе и Калебе – что его разыскивали за убийство в деревне, где вы жили, и что тебя подозревали в том, что ты ему помогаешь.
  - Я всем рассказывал, что произошло. – Бесцветным голосом отозвался Фиске. – Я послал Калеба принести кое-какие лекарства с городского рынка. Он был моим подмастерьем – я часто давал ему такие поручения. Я не знал, что констебли придут арестовать его. Я сказал им, куда он пошёл, но они его не нашли. Должно быть, Калеб узнал, что за ним погоня и скрылся.
  - Он работал у тебя?
  Фиске кивнул.
  - Я учил его своему ремеслу.
  - Наверное, тогда у него с головой было получше, – задумалась Салли.
  - Он был очень умным. Он был славным парнем, когда с ним были терпеливы. Его мать… – Он замялся.
  - Я всё знаю. Она все время его лупцевала, чтобы защитить его душу.
  - Она была с ним слишком строга. Она сломала его дух. Потому деревенские так и настроились против нас. Калеб порой делал разные… странности, но то была не его вина. Он был хорошим. Мы с ним всегда понимали друг друга.
  - Мне не доказывай. Я не спорю с тобой. Мне он тоже понравился, хоть и тронутый. А та девчонка, которую он будто пристукнул – она была кто?
  - Она была бедным слабоумным созданием и работала у дровосека и его жены, что жили рядом с деревней. Из неё получилась не очень хорошая прислуга, но они были слишком прижимистые, чтобы платить кому-то получше.
  - И она утонула? Почему все говорили, что это было убийство?
  Он не ответил, и Салли добавила:
  - Ну же, Колючий, ты, конечно, можешь помолчать, но я не отцеплюсь от тебя, пока всё не узнаю.
  - Однажды она пропала, – поколебавшись, начал он. – Её нашли лежащей с головой в ручье. Сперва подумали, что она просто упала и ударилась головой, но потом её осмотрел хирург и нашёл синяки на шее и плечах. Он сказал, что кто-то утопил девушку. А ещё он сказал… он сказал, что тот, кто утопил её… Он воспользовался ей перед убийством.
  «Чтоб мне лопнуть. Так вот что за «ужасное преступление», о котором упоминала миссис Фиске», – Салли попыталась представить себе Калеба-насильника, но это ещё меньше походило на правду, чем Калеб-убийца. Хотя он сам говорил, что очень грешен и что-то бормотал про похоть и искушения. Может быть его страх перед Богом – или скорее перед своей матерью – был так велик, что он решился убить девушку, с которой согрешил, чтобы никто ничего не узнал?
  - Кто-то вспомнил, что слышал женские крики в окрестностях ручья, когда её нашли, – продолжил Фиске, – и кто-то видел Калеба с ней день назад. Вскоре все были уверены, что виновник – Калеб. Я никого не смог разубедить. Он всегда казался всем подозрительным, просто потому что… необычный. А ещё его мать сполна поверила в его виновность.
  - Тяжело тебе пришлось.
  - Да. Кроме меня, в него никто не верил. Он был для меня всем. Когда он ушёл, когда пропал… в моей жизни появилась такая пустота! У меня не осталось ничего, кроме работы.
  «Но ты нашёл его», – подумала Салли. Она была уверена, что Фиске знает о том, что Калеб сейчас в Лондоне. Быть может, сам аптекарь потому и переехал с женой именно сюда, когда им пришлось покинуть деревню. Здесь он мог часто видеться с сыном, утаивая это от жены. Миссис Фиске говорила, что муж вечно в своей аптеке – быть может, там он и Калеб и встречались. Калеб точно знал, где лавка его отца – миссис Фиске видела его совсем рядом, когда ходила туда забирать почту для заболевшего мужа.
  Это кое о чём ей напомнило.
  - Когда тебя лихорадило, ты в бреду говорил странные вещи.
  - Какие? Откуда ты знаешь?
  - Я не объясняла, просто держу уши на макушке. Ты сказал «Бедняжка, её руки были холодны, как камень». Это ведь о Мэри, правда?
  - Я не помню. Может быть. Я осматривал её вскоре после того как она умерла. Это было… тяжело.
  - Ты ещё и просил прощения. У кого?
  - Я не знаю.
  - Враки.
  - Я не знаю, – тупо повторил он.
  Салли решила пока это оставить.
  - Ну и самое странное – это когда ты крикнул «О Господи, мои ботинки!» Почему ты так пёкся о своих башмаках?
  Он медленно поднялся. Бледность, едва покинувшая его лицо, вернулась вновь. Он смотрел на неё остекленевшими от ужаса глазами.
  - Что не так? – воскликнула она. – Ты будто привидение увидел!
  Фиске отвёл взгляд. Его рот открылся, но оттуда вырвался только бессвязный хрип.
  - Что такое? – Салли вскочила и схватила его за руку. – Ты должен сказать мне!
  - Я… – Он с усилием сглотнул. – Я не могу говорить здесь.
  - Почему? Никто не подслушивает.
  - Это слишком рискованно, – едва слышно выпалил он. – Нам надо встретиться где-то ещё.
  - Я не могу. Ты знаешь правила. Если я уйду, назад меня не пустят.
  - Я не буду говорить с тобой здесь. Кто угодно может подслушивать. Это опасно.
  У него на лице было написано, что он не врёт. Что ж, ради такой добычи стоило сбежать из приюта.
  - Отлично. Встретимся снаружи. Сегодня же!
  - Да. Давай в четыре часа, – он подумал секунду, – у Темпл-Бар[61].
  - Почему так далеко? – недовольно спросила девушка. – Если бы поближе, я бы смогла вернуться, и никто бы не застукал, что я уходила.
  - Я хочу быть подальше отсюда. Я тебе говорил.
  Салли задумала. У Темпл-Бар всегда полно людей. Если он собирается причинить ей вред, он бы выбрал какое-нибудь глухое место.
  - Идёт. Темпл-Бар в четыре.
  Он кивнул, взял свой саквояж и собрался выходить.
  - О… как ты себя чувствуешь? Я так ничего и не сделал.
  - Да уж, не как в тот раз, – шаловливо отозвалась Салли.
  Он отвёл взгляд.
  - Мне лучше пойти.
  - До встречи, Колючий. Не струсишь?
  - Нет. Я решился. До свидания…. Э… мисс Неттлтон говорила, что тебя зовут Сара?
  - Друзья называют меня Салли.
  - Тогда до свидания, Салли, – и он впервые улыбнулся.
  
  
  Салли стояла на стыке Стрэнда и Флит-стрит под широкой аркой Темпл-Бар. Весёлый, нестройный хор церковных колоколов Сити уже отбил пять. Где же Фиске?
  Хорошо, что она забрала с собой узелок с вещами. Обратно её нипочём не примут. Она сбежала на полтора часа – её не могли не хватиться. Это было бы достойной жертвой, если бы Фиске сдержал своё слово. Но его не было уже столько, что Салли уверилась – аптекарь струсил. Ничего, скоро он поймёт, что от Салли Стоукс так легко не отделаешься!
  Кто-то дёрнул её за юбку. Как оказалось – мальчишка-оборванец, из тех, что бегают за экипажами, надеясь подержать лошадей, чем заработать несколько пенсов.
  - Ты Салли?
  - А что? – с любопытством спросила она. – Кто-то послал тебя за мной?
  - Передали для тебя, – он сунул грязную руку в карман. – Вот.
  Он сунул ей свёрнутый лист бумаги. Салли дала беспризорнику пенни, не подумав, что гонца стоило бы сперва расспросить. Но мальчишка уже пропал в одном из узких переулков возле Темпл-Бар.
  Девушка не стала за ним гнаться – ей слишком хотелось прочесть записку. Щурясь в неверном свете фонарей и шевеля губами, она прочитала вслух:
  
  Прости меня. Ты не хотела уходить из приюта, но я должен был тебя выманить. Умоляю, ради своего же блага держись подальше и не задавай мне вопросов. Ты не можешь помочь мёртвой. Дай ей упокоиться с миром, иначе можешь упокоиться рядом с ней.
  
  Салли скомкала записку, сгорая от досады.
  «Думаешь, ты самый умный, Колючий? – подумала она. – Но игра ещё не окончена!»
  Она расправила записку и прочла ещё раз. Последние слова заставили её задуматься. «Дай ей упокоиться с миром, иначе можешь упокоиться рядом с ней». Это предупреждение… или угроза?
  
  Глава 20. Между друзьями
  
  
  Доктор МакГрегор уезжал в домой, в графство Кембридж утром во вторник, и Джулиан пригласил друга на ужин в его последний вечер в городе. На людях они не обсуждали расследование. МакГрегор гневно клеймил грубость лондонских официантов, вредность и дурной вкус местной еды и осуждал одежду, манеру речи и привычки окружающих. Кестрель слушал, улыбался и порой вставлял приятное слово.
  После ужина друзья устроилась у потрескивающего камина в библиотеке доктора Грили. Экономика оставила им полный горячий кофейник. МакГрегор пил кофе с добрыми английскими сливками, Джулиан же предпочитал сдабривать французскими – то есть, коньяком.
  Кестрель описал доктору свой разговор с Эвондейлом, что состоялся пару вечеров назад.
  - Кажется, ты был с ним слишком уж мягок, – заявил МакГрегор. – Если ты был уверен, что он лжёт или что-то скрывает, то почему не надавил?
  - Я решил подождать вестей от Салли. Что бы она не узнала в приюте, это может как помочь делу против Эвондейла, так и испортить его. Кроме того, если бы я прямо назвал его лжецом, то получил бы вызов, а это никак не входило в мои планы.
  - Хочешь сказать, вы бы стали стреляться из-за пустых слов?
  - Нет, если бы нашёлся честный пусть избежать этого. Но обвинить джентльмена во лжи – тягчайшее из оскорблений. Если бы он потребовал удовлетворения, у меня не было бы выбора.
  - Но это же абсурд! Это преступление! Я совершенно тебя не понимаю. Сейчас ты расследуешь то, что может оказаться убийством, со всей серьёзностью, которой оно заслуживает – а теперь говоришь, что готов застрелить человека, потому что он принял твои слова за оскорбление!
  - Дуэль – это не убийство, что бы не писали газеты и не говорили с амвона. Когда один джентльмен оскорбляет другого, он знает, что может его ждать – ему придётся сражаться по законам чести, так же как государства сражаются по законам войны. Убить безоружного или – Боже упаси! – женщину – совершенно другое дело.
  - Ладно, я понял, что ты готов защищать эти дурные представления. Ты, должно быть, усвоил их, ещё сидя за коленях отца, когда сам не понимал, что такое хорошо, и что такое плохо.
  - Как ни странно, мой отец думал о дуэлях примерно так же, как вы. Впрочем, мой отец был слишком хорош, чтобы жить в этом мире, – тихо добавил он. – Он и не жил.
  МакГрегор пристально посмотрел на Джулиана. Уже не в первый раз доктор гадал о том, как прошло детство и юность Кестреля. Он знал, что его отец был джентльменом, что женился на актрисе и потому лишился расположения семьи. Это было уже больше, чем знало большинство знакомых Кестреля, но всё равно очень немного. Он не рассказывал, где научился так одеваться, как стал таким замечательным музыкантом, почему прожил несколько лет во Франции и Италии или откуда у него брались деньги.
  Кестрель же, как обычно, сменил тему, не дав МакГрегору возможности в неё углубиться.
  - Итак, расследование в сторону Эвондейла зашло в тупик. Я следил за его домом на следующий день после нашего разговора, надеясь, что мисс МакГоуэн вернётся, но добился только подозрительных взглядов сторожей, стал жертвой грязи, летящей из-под колёс всех видов экипажей, что только можно вообразить, и получить несколько интригующих и неприличных предложений от женщин, что Брокер называет «библиотечными книгами».
  - Библиотечными книгами?
  - Предполагаю, потому что они не против того, чтобы ими пользовался кто угодно.
  - Вам и Брокеру стоило бы стыдиться самих себя.
  - Я обязательно ему это передам. Сейчас я плачу одному предприимчивому мальчишке-фонарщику, чтобы он караулил у дома по вечерам и проследил за мисс МакГоуэн, если она появится. Пока её не было. Я же собрал всю свою решимость и нанёс визит леди Гэйхарт. Пришлось должным образом восхищаться её глазами, платьем и отвратительной собачонкой, но потом мне удалось перевести разговор на Шотландию. Она сказала, что её брат Джон сейчас там охотится, и Чарльз тоже любил там бывать, но несколько лет назад у него появилась стойкая неприязнь к тем краям. Это интересно, потому что с Розмари и Меган он познакомился только в этом июле. Потом я попытался узнать что-нибудь скандальное об Эвондейле и его женщинах, но леди Гэйхарт ничего не смогла мне рассказать.
  - А что насчёт той молодой женщины, с которой он помолвлен? Она может что-нибудь знать?
  - Нет. Я думаю, Эвондейл говорил искренне, когда убеждал меня, что хочет держать её в неведении. Это к лучшему, потому что я не могу придумать даже самого натянутого предлога для того, чтобы с ней поговорить. Но у меня была ещё одна мысль – не шантажируют ли Эвондейла? Это бы объяснило, куда уходят его деньги и почему он так спешит достать ещё.
  - Кто по-твоему может его шантажировать? Не Меган – если бы у неё был способ навредить ему, почему бы ей на использовать его, чтобы узнать, где Розмари?
  - Необязательно. Она могла бояться, что стоит ей надавить на Эвондейла, как он сам навредит Розмари. С другой стороны, если он сам может давить на Меган, ему не нужно от неё откупаться. Да, вы правы – в шантаж не верится.
  - Шантажисткой может быть Розмари.
  Джулиан кивнул.
  - Или кто-то, кто знает, что случилось с Розмари. Неважно – хватит с нас достопочтенного Чарльза. Перейдем с непочтенному мистеру Роудону.
  Он пересказал, как Брокер выследил Роудона, и что узнал от Энни Прайс.
  - Полжизни бы отдал, чтобы узнать, что за дела ведут «Смит и Компания» – если ведут. К счастью, делить жизнь надвое мне не придётся. Брокер и мисс Прайс договорились проникнуть в контору Роудона и осмотреть её. Я бы хотел пойти с ними, но не хочу мешать Брокеру сойтись с ней получше – а это важно, если судить по тому факту, что он так и не смог описать мне, какая она. А когда Брокер не хочет говорить о женщине, это значит только, что мой камердинер, самый бесхитростный и безгрешный из всех повес, нашёл себе очередную жертву.
  - Хмф. Я бы предпочёл не слышать о таких подробностях.
  - Я избавлю вас от перечисления его побед – это продлилось бы всю ночь. Конечно, это странно, учитывая, что я – хозяин, а он слуга, но дон Жуан – именно Брокер, а я – лишь его Лепорелло. В любом случае, Брокер встречается с мисс Прайс сегодня в полночь. Сегодня утром он ухитрился стащить ключ у её отца прямо перед тем как его дилижанс отошёл. Так что Брокер и мисс Прайс смогут без проблем осмотреть контору Роудона.
  - Что же, я не могу ободрить его методов, хотя знаю, что сердце у этого парня на месте.
  - Он делает зло во имя добра – одно из самых изысканных удовольствий жизни. Оно позволяет нарушать правила и не чувствовать никакой вины.
  - Ты сегодня говоришь так много, гладко и остроумно. Что не так?
  Джулиан резко подобрался – но тут же успокоился.
  - Я беспокоюсь о Салли. Она уже больше недели в этом приюте. Бог знает, когда она собирается его покинуть, а чем больше я узнаю об Эвондейле и Роудоне, тем больше волнуюсь за неё, – сказал Джулиан и добавил. – Не нужно этих понимающих взглядов. Конечно, эти чувства личные. Я думаю, теперь это очевидно.
  - Здесь нечего стыдиться.
  - Я не стыжусь. Я в недоумении. Я не понимаю, что вижу в ней. В Салли нет ничего от женщин, которые мне нравятся. Она маленькая и смуглая, нос у неё как у мопса, а голос – будто ржавый гвоздь скребёт по куску шифера. Он едва умеет читать, не знает мира за пределами Лондона, думает, что Моцарт – это лакомство из кондитерской. И ещё… – Он покачал головой.
  - Я начинаю думать, что был неправ насчёт этой девушки. Я думал, она навлечёт на тебя неприятности, но, кажется, она оказывает благое влияние. Она будто немного сглаживает в тебе острые углы.
  - Скорее стирает в кровь.
  - Тебе это не повредит.
  - Я обожаю вашу философскую сдержанность. Должно быть, это очень успокаивает пациентов.
  МакГрегор рассмеялся.
  - Хорошо, я закончил. Так ты узнал что-то ещё об этом Роудоне? Где он живёт?
  - В Шордиче. Брокер проследил за ним ещё в пятницу.
  - Живёт в Шордиче и держит контору в Саутуарке?
  - Интригующе, правда? Он явно предпочитает держать дом подальше от работы. Он переехал в Шордич около полугода назад – Брокер узнал от слуг и лавочников. Роудон купил дом – значит, у него было немало денег. Это очень респектабельный район, да и дом недурной, хоть и не очень большой. Женщина, что убирается там, говорит, что и обставлен славно – хорошая мебель, посуда, дорогие безделушки. Он живёт один, у него нет даже слуги, и не принимает гостей. Он не женат, нет ни детей, ни каких-нибудь родственников. Никто не знает, чем он зарабатывает. Местные подозревают, что у него малопочтенное, но прибыльное дело – ростовщичество или сбор налогов.
  - А что думает мистер Дигби?
  Джулиан улыбнулся.
  - Он сказал, что это расследование будто большой урожай, в котором лишь предстоит отделить зёрна от плевел. И он прав – пока мы собираем все сведения, какие только можем, но не представляем, какие из них пригодятся.
  - Что же, я жалею, что приходится уезжать домой, когда дело в самом разгаре. Хотел бы я увидеть, чем оно кончится. Но я не могу надолго оставлять своих пациентов, и доктор Грили теперь может обойтись без меня – хотя, между нами говоря, скоро ему придётся оставить практику. Он слишком стар и хрупок, чтобы работать дальше. Я пообещал, что найду какого-нибудь молодого парня, что сможет перенять его дела.
  Джулиан изогнул бровь.
  - Вы не думали о том, чтобы взять практику доктора Грили себе?
  - Что?
  - Доктор Грили на нашёл бы себе лучшей замены и более доверенного преемника, чем вы.
  - Ты хочешь сказать, что я бы мог переехать в Лондон? В этот грязный, зловонный, прокопчённый муравейник? Нет, спасибо! На торфяных болотах воздух чище, а у каторжников на корабле я встречал манеры лучше, чем здесь!
  - И правда, вы не перестаете поносить Лондон всё время, что здесь находитесь. Я никогда не видел, чтобы вы так развлекались.
  МакГрегор метнул на Кестреля взгляд.
  - У тебя в голове полно глупостей, но эта превзошла все. Быть может, лет через десять я уйду на покой…. Или через пятнадцать… Хотя, если здоровье позволит… Да чёрт с этим, я хочу сказать, что не собираюсь выкорчёвывать себя из дома, где провёл всю жизнь!
  - Я понимаю ваши чувства. Но не могу перестать думать, что живя в Олдертоне, вы будто живёте в прошлом – там жива память о вашей жене и сыне, которых вы потеряли много лет назад, вы выписываете одни и те же лекарства и проводите одни и те же операции год за годом. В этом нет ничего плохого, если это вам по душе. Я просто думаю, что вы могли бы жаждать приключений, начать новую жизнь, пока достаточно молоды и сильны, чтобы наслаждаться ей.
  - Приключений! Легко он них говорить, когда тебе двадцать пять.
  - Я понимаю, что веду себя очень эгоистично. Я очень бы хотел, чтобы вы остались.
  - Вздор! Я знаю, как это будет. Полгода ты пропадаешь на охоте или плаваешь по Венеции в гондолах, а когда наступает сезон – слоняешься по клубам и бальным залам. Я бы видел тебя раз в год.
  - Тогда вам точно нужно остаться, чтобы отвадить меня от такой бессмысленной жизни. Но если говорить серьёзно, то если бы вы жили в Лондоне, мы бы могли видеться часто. Большинство моих друзей – люди пустые и одинаковые. Не буду скрывать – я бы променял сотню таких на одного вас.
  - Хмф! Ну… Я подумаю над этим. Это всё, на что я готов – не отметать эту мысль сразу. Помни, я ничего не обещал.
  - О большем я просить не могу.
  Они прошагали по коридору. Джулиан надел цилиндр и чёрный вечерний плащ с небесно-голубой шёлковой подкладкой.
  - До свидания, дорогой друг. Передайте мои наилучшие пожелания Фонтклерам – хотя в таких обстоятельствах это звучит совершенно бестактно. Рискну предположить, что в их умах я навсегда связан с насильственной смертью. О, и мой сердечный привет мисс Крэддок. Передайте это ей при Хью, если окажется, что он недостаточно внимателен к свой невесте.
  - Не стоит волноваться, что Хью пренебрегает девушкой. С тех пор, как они обручились, я ни разу не видел эту пару по одиночке.
  - И ещё одно, – Джулиан вынул из кармана плаща нечто, завёрнутое в коричневую бумагу. – Это для мисс Филиппы. «Книга чудес света» про путешествия Марко Поло с картинками. Я думаю, ей понравится, ведь она – юный историк.
  - Она проглотит её целиком.
  - Вы думаете, её семья не будет возражать против этого подарка?
  - Если ты знаешь Пиппу, то понимаешь, что она никому не позволит стать между ней и новой книгой. А ещё ты слишком боишься Фонтклеров. Не нужно так думать о них. Они о тебе очень высокого мнения.
  Джулиан криво улыбнулся.
  - Семья повешенного тоже может быть очень высокого мнения о судье. Но почему-то я думаю, что они его всё же не любят.
  
  
  Входя в дом, Джулиан вовремя вспомнил, что на миссис Мэббитт как раз напал приступ чистоплотности. Не меньше двух раз в год она устраивала побелку прихожей и покраску лестницы, подвергая опасности каждого, кто поднимался или спускался по узким ступеням. По пути наверх Кестрель поплотнее завернулся в плащ, будто летучая мышь, складывающая крылья. Побелка миссис Мэббитт была единственной напастью, от которой Брокер не умел избавлять его одежду.
  Джулиан удивился, услышав шаги в гостиной. Камердинеру сейчас полагалось уже быть на рандеву с Энни Прайс. Звуки резко стихли, потом раздался лёгкий перестук шагов к двери, и она распахнулась.
  - Салли! – он обнял её. – Салли, вот так чудо!
  Она засмеялась, вся сияя от удовольствия.
  - Я бы осталась там подольше, если бы знала, что ты так скучаешь!
  - Как ты сюда попала? Давно ты вернулась?
  - Я пришла вчера вечером, когда тебя уже не было. Брок пошёл копаться в конторе Круглоглазого и сказал, что я должна остаться тут, пока его нет, и присмотреть за тобой. Я приготовила твой халат и выгладила его, будто я твоя рабыня.
  - Не стоило этого делать. Обычно я знаю, как найти свой халат, а в чрезвычайных случаях даже могу сам надеть его.
  - Ты в хорошем настроении, а? – хихикнула она – Ты боишься, что я сейчас, пока Брока нет и не будет до утра, я снова начну заигрывать с тобой? Нет, больше я этого делать не буду, – она чопорно отодвинулась от Кестреля, разглаживая своё платье. – Ты был прав – не стоит этого затевать. Меньше говорить – меньше согрешить. Я просто хотела поговорить с тобой, по-дружески. У меня есть много чего рассказать.
  Салли отобрала у Джулиана цилиндр, плащ и перчатки. Он пошёл в спальню за халатом. Девушка последовала за ним и помогла снять сюртук.
  Кестрель поднял брови.
  - Ты собираешься раздевать меня?
  - Почему нет? Брок же так делает.
  - Брокер – мой слуга-мужчина, что значит, что он, во-первых, слуга, а во-вторых – мужчина. Ты не попадаешь под оба требования.
  - Я видела, как парни раздеваются, ты же знаешь. Я не упаду в обморок, если увижу твои подтяжки, – добавила она шаловливо. – Хочешь, я закрою глаза?
  Кестрель бросил на Салли мрачный взгляд и повернулся спиной, позволяя ей снять с него сюртук. Убрав его в гардероб, девушка принялась расстёгивать на Джулиане жилет. Её распущенные волосы были слегка влажными и пахли мылом. Отдельные прядки щекотали ему нос.
  Салли распустила его шейный платок, чуть более энергично, чем стоило бы и аккуратно сложила его вместе с жилетом.
  - Ну вот, теперь хорошо и уютно? – проворковала она, помогая Джулиану облачиться в халат.
  - Да, превосходно, – едко отозвался он.
  - Некоторым не угодишь. Вот я только выбралась из приюта и помчалась сюда, чтобы позаботиться о тебе, а ты ворчишь на меня и зубоскалишь. Никогда не встречала такого неблагодарного типа, – она схватила его за руку. – А теперь пошли в гостиную. Я разгорячила ромовый пунш.
  - Я точно знаю, каково это.
  Её глаза засмеялись.
  - Я знаю, что ты просто шутишь. Пойдём.
  Они вернулись в гостиную. Салли разлила пунш в стаканы, и они сели у огня. Девушка устроилась на коврике, поджав ноги по себя. Она рассказала Кестрелю всё о своём пребывании в приюте – о ночных походах по дому, о том, как подозревала то одного, то другого, про то, как проверяла, не было ли в лекарстве яда, как подслушала разговор миссис Фиске и Харкурта и как встречала Калеба у окна. Завершила она своё повествованием триумфальным объявлением о том, что мистер Фиске и Колючий – это один и тот же человек, и пересказом услышанного от него.
  - Салли, ты просто чудо!
  - Продолжай! – довольная собой ответила она. – Но мне просто везло.
  - К чёрту везение. Ты дьявольски умна. Ты открыла целую золотую жилу – теперь лишь вопрос времени, когда мы сложим воедино всё, что знаем. Брокер рассказывал тебе, что мы с ним узнали, пока тебя не было?
  - Кое-что.
  Джулиан поделился подробностями.
  - Теперь давай посмотрим, не можем ли мы найти порядок в этом хаосе. Начнём с этой троицы – Фиске, Эвондейла и Роудона. Каждый из них оказался по-своему зловещим. Но когда дело походит до подозрений, Фиске опережает всех на корпус. Он аптекарь, значит у него есть опиаты и знания, как их применять. Он прописывал лекарство, значит, вероятно, знал, где его хранят, и он был в приюте в тот день, когда умерла Мэри – лечил кого-то слёгшего с лихорадкой. Он мог добавить опий в бутыль с лекарством, а на следующий день, когда его вызвали осмотреть тело, мог подменить отравленную бутылку на другую, такую же. Ты сказала, у него был с собой медицинский саквояж – он мог спрятать бутыль там.
  - А как же та склянка с лауданумом в комнате Мэри?
  - Как ты сказала, у жены Фиске были ключи от всех дверей в приюте. Он мог украсть или просто взять у неё один, сделать дубликат и прокрасться в приют ночью.
  Салли нахмурилась.
  - Это на него не похоже. Это как-то… Не знаю, очень уж хладнокровно.
  - Но он сумел обхитрить тебя, когда вынудил покинуть приют.
  - Да, но это было для моего же блага.
  - Это он так сказал.
  - Он так и думал, – настаивала девушка. – Ты его не видел, а я видела.
  Джулиан пожал плечами.
  - Больше всего настораживает то, что он всячески открещивается от письма Мэри, хотя почти наверняка был тем, у кого ты его украла. Он связан с приютом теснее, чем Эвондейл или Роудон, насколько мы знаем. Мэри могла доверить письмо ему, а быть может миссис Фиске нашла послание в комнате Мэри, а аптекарь уже получил его от жены. Так или иначе он точно лгал, когда говорил, что ничего о нём не знает.
  - Вот это и странно. Он клялся, что я не крала у него никакого письма, и это звучало как святая истина.
  - А могло письмо попасть к тему так, чтобы он сам об этом не узнал?
  - Хочешь сказать – ему его подкинули? Но зачем?
  - Чтобы быстро от него избавиться, может быть? Но это все равно не объясняет, почему его так перепугали твои вопросы о Мэри. Он явно знает о её смерти больше, чем может знать невиновный.
  Она покачала головой.
  - Я не могу представить, чтобы он провернул такое дело – с ядом, ключами, и чтобы всё было шито-крыто – и только, чтобы отправить на тот свет бедную девчонку, что доверяла ему. Это на него не похоже. Кроме…
  - Кроме?
  - Он мог бы сделать это ради Калеба. Для своего сына он пойдёт на что угодно.
  - А тебе не нравится Калеб в роли подозреваемого? Ты описала его так, что сложно вообразить его планирующим хитрое преступление – если, конечно, его манеры не были маской.
  - Он был довольно убедителен. Хотя с ребятами из Бедлама так всегда. Но Колючий говорил, что Калеб был его подмастерьем.
  - Значит, он мог разбираться в ядах. И его уже обвиняли в убийстве молодой женщины прежде.
  - Я вот не верю, что это было Калеб. Он – бедный агнец, который и гуся не напугает. Хотя от его последних слов у меня мурашки пошли. Я спросила, мог бы он убить порочную девушку, чтобы спасти её душу, так он ответил: «Мне отмщение, я воздам».
  - В Библии эти слова говорит Господ. Калеб мог иметь в виду, что покарать её – дело Бога.
  - Я так не думаю. Какой же ты дошлый! А что скажешь о том, как Колючий бормотал «О Господи, мои ботинки!», когда слёг с лихорадкой и почему так испугался, когда я спросила об этом?
  - Не знаю, что и думать. Ты говорила, что Калеб прятался за баком, когда говорил с тобой, значит ты не видела его ног ниже коленей. Быть может, это не так глупо с его стороны, как кажется. Быть может, тот «бродяга», которому Фиске отдал свои ботинки и есть Калеб, который не хотел, чтобы ты видела его обновку.
  - Чтоб мне лопнуть! И правда, Калеб был одет во всякое рваньё, вот и не хотел показывать ботинки. Но почему Колючему бы не отдать ботинки сыну, если он хочет того?
  - Его сын в розыске за изнасилование и убийство. Если у какого-то бродяги найдут ботинки Фиске, это может выдать в бродяге Калеба, и его схватят.
  - Но я ведь уже знала, что это Калеб, и ему не нужно было прятать ботинки от меня. И если он так боялся, что они его выдадут – зачем вообще стал носить их?
  - Это трудный вопрос, – Кестрель поднялся и поворошил угли в камине. Они вспыхнули, рассыпали ворох искр и вернулись к ровному красноватому свету.
  Салли уселась поудобнее, обхватил руками колени.
  - Я не представляю, как Калеб может быть убийцей Мэри. Ему нужно было пробраться в приют, найти комнату Мэри, отравить её лекарство…
  - Уверен, если он был вовлечён в убийство, то действовал не один. Дьявольщина в том, что даже если преступников двое, это могли быть любые двое. У нас много вариантов – Фиске и Калеб, Эвондейл и Харкурт… Проныра Пег и любой, кто достаточно ей заплатит.
  - Она хитрая, – кивнула Салли, – острая на язык и решительная. Она могла убить Мэри – она знает приют лучше всех девочек, а с Восковой рожей они два сапога пара. Она говорила, что у неё есть дружки снаружи, у которых она может достать что угодно – может быть, и яд тоже. И она знала, что Мэри пишет письмо – она ведь сама дала ей бумагу и карандаш и предложила сунуть послание в сумку с почтой. Может быть, Мэри отдала письмо Пег, а ты передала кому-то из этих трёх.
  - Но всё это – сильный довод в пользу её невиновности. Если она сама приложила руку к смерти Мэри, ей нужно было замести следы. Вместо этого, она сама рассказала, как достала Мэри карандаш и бумаги, – Джулиан задумался. – А как насчёт других постоялиц? Ты кого-то из них подозреваешь?
  - Нет. Только всё гадаю насчёт Флорри. Она сказала, что пришла в приют, чтобы скрыться от одного парня, но больше не рассказала ничего.
  - И мы никак не может узнать, важно это для нашего дела или нет.
  - Ну, я надеюсь, что это миссис Фиске пристукнула Мэри. Я бы не возражала поглядеть как она спляшет у шерифа на балу.
  - Я тоже не очень её люблю. Увы, нельзя исходить из того, что убийца – это обязательно неприятный нам человек. Хотя обстоятельства говорят против неё сильнее, чем против кого бы то ни было. Она могла добавить яд прямо в стакан Мэри, не возясь в бутылью. И она могла поставить пустую склянку от лауданума в комнате Мэри, когда была там ночью с проверкой.
  - Не знаю, как тебе, а мне нужно ещё раз промочить горло, – она встала и наполнила их стаканы из котелка, висевшего над камином.
  - Спасибо. Теперь черёд Эвондейла. Есть ли причины думать, что Мэри – шотландка?
  - Никто не знал, откуда она. Но, если бы у неё был акцент, кто-нибудь бы заметил.
  - Эвондейл сказал, что Розмари – лишь наполовину шотландка. Но я не думаю, что на его слова можно полагаться. Это дело явно складывается против него, пусть и пока бездоказательно. Мэри была его загадочной Розмари. Он убрал с её с дороги, отправив в приют – пока неясно почему, а потом сговорился с кем-то и убрал с дороги уже навсегда.
  - Если Мэри – это Розмари, почему она про это молчала?
  - В письме она говорила, что не хочет раскрывать, кто она, чтобы не позорить семью. Возможно, Эвондейл угрожал или просто убедил придержать язык. Я думаю, он отлично умеет добиваться от женщин того, чего хочет.
  - О, он такой! – она улыбнулась самой себе.
  - Если ты закончила с воспоминаниями, мы могли бы вернутся к разговору.
  Она поднялась на колени и опёрлась о подлокотник его кресла.
  - Ты же не ревнуешь, верно?
  - Нет, просто тренируюсь скрежетать зубами. Ты не могла бы немного отодвинуться, пока я совершенно не потерял ход своих мыслей?
  - Мы не можем такого допустить, верно? – она усмехнулась и снова опустилась на коврик. – Ты говорил, что Красавчик мог заставить Мэри молчать о том, кто она. Но что если он даже не знал, что она в этом приюте? Может быть, она пряталась там, а он искал её и не мог найти, пока кто-то не принёс ему её письмо?
  Джулиан покачал головой.
  - Такой номер не пройдёт. Если Мэри – это Розмари, Эвондейл должен был знать, где она была и иметь своего шпиона – иначе как бы он получил письмо? Оно ведь явно было адресовано не ему. Скорее послание написано для Меган, но она, очевидно, так и не получила его, иначе бы знала, где искать Розмари. Кто-то в приюте перехватил его и отдал Эвондейлу. А поскольку из письма никак не понять связь Мэри и Эвондейла, укравший письмо должен был знать о ней откуда-то ещё.
  - Так кто по-твоему это мог быть? Восковая рожа?
  - Очень вероятно. Впрочем, знаешь ли, тщеславие и честолюбие мистера Харкурта отчасти говорят в его пользу. Мне трудно представить, чтобы он запятнал репутацию – и собственную, и своего приюта – подозрительной смертью – не говоря уже об убийстве. С другой стороны, он так успешно сумел замять смерть Мэри, что можно предположить, будто он заранее о ней знал. Покровительство лорда Кербери очень много значит для него. Быть может, он решил, что скандал, вызванный смертью в приюте менее опасен чем ссора с сыном Кербери и решил сохранить связи с покровителем. Теперь мистер Роудон – самый загадочный подозреваемый. С одной стороны, он никак не связан с приютом, и у него нет никакого мотива убивать Мэри. С другой стороны, он злобный и способный на жестокость к женщине человек.
  - Нет, это чепуха. Я знаю таких парней как Круглоглазый. Любая уличная девчонка с такими сталкивалась. Им просто нравиться причинять боль, они любят, когда девушка плачет и умоляет или даже отбивается. Такие как Круглоглазый не получат никакого удовольствия от того, что прикончат кого-то так, как умерла Мэри. Они убивают только если есть причина.
  - И мы понятия не имеем, какая причина может быть. Брокер может пролить на это свет, когда вернётся из конторы «Смита и Компании». Если Роудон – убийца Мэри, ставлю что угодно, что мотив связан с его тёмными делами. И ещё мы не поговорили про алиби – обычно это важнейшая часть расследования. Впрочем, я не думаю, что в случае с этими тремя, в этом есть смысл. Если Эвондейл или Роудон причастны к смерти Мэри, у них почти наверняка был сообщник и не было нужды самим появляться в приюте в день убийства. Другое дело Фиске – он мог провернуть всё в одиночку. Интересно будет узнать, где он был в ночь, когда умерла Мэри и что сам об этом скажет.
  - Я с Колючим ещё не закончила. Завтра я собираюсь пойти в его аптеку и спросить его про все эти фокусы.
  - Ты говорила, что он будто бы пытался тебя защитить.
  - Да к чёрту его защиту! Я могу…
  - …сама о себе позаботиться. Да, ты говорила об этом раз или два.
  Она прямо посмотрела на него, а потом вкрадчиво улыбнулась.
  - А у тебя хорошая память, Блеск. Ты ведь не против, что я буду называть тебя Блеском, как в старые времена?
  - У нас не было «старых времён». Мы познакомились ровно две недели назад.
  - Не знала, что ты считаешь дни. Ого, видел бы ты себя сейчас – у тебя такая морщина на лбу, вот тут, – она подняла руку, чтобы указать, но он перехватил её ладонь и прижал её в губам.
  Она в молчании смотрела на склонившего голову Джулиана. Затем провела другой рукой по ему по волосам.
  - Это было слишком. Прости. Ты был таким отстранённым, что мне хотелось отплатить за это. Ты не позволял себе думать, что я тебе нравлюсь – только всё время отталкивал. Но я увидела, как ты рад, что я вернулась, и подумала, что это искренняя радость. Но я ничего такого не имела в виду.
  - Думаю, я заслужил это. Я и правда хотел держать тебя на расстоянии ради блага Брокера. Но привязался к тебе сильнее, чем сам понимал – когда ты ушла в приют, я не мог перестать думать о тебе. И самое странное – я не мог перестать спрашивать себя, что же увидел в тебе. Сейчас не возьму в толк, почему я этого не понимал. Ты умна, отважна и совершенно очаровательна. Я вижу в тебе то, что увидел бы любой мужчина, у которого есть глазам и уши, а в жилах течёт кровь.
  Её глаза просияли. Но потом она печально посмотрела на Джулиана.
  - Мы оба были неправы.
  - Что ты имеешь в виду?
  - Я всё крутилась перед тобой и задирала юбку не потому что ты мне понравился, а чтобы доказать себе, что ты такой же как все и хочешь только переспать со мной. Но потом, уже в приюте, я поняла, что ты не такой. Там на меня смотрели как на грязь – и Восковая рожа и сёстры-хозяйки – но мне было плевать, я ведь привыкла. Потому что уличная девка – последнее существо в мире, и все это знают. Ты был единственным парнем, кто был со мной… не, знаю, вежлив и уважителен. Как будто я леди. Я бы никогда не узнала, как это, если бы не ты. Я скажу ещё кое-что. Я привыкла думать, что джентльмен – это такой разодетый тип в экипаже и с довеском к имени. Теперь я знаю, что это не так. Джентльмен – это тот, кто ведёт себя по-джентльменски. Кто относится ко всем с добротой, с уважением… особенно к тем, кто слабее его.
  Кестрель резко встал и сделал несколько шагов в сторону.
  - Я не знаю, как ты можешь так говорить. Я язвлю весь вечер.
  - Но я ведь сама напрашиваюсь на это, разве нет? Когда собаку дразнишь, она кусает, неважно добрая она или нет, – Салли поднялась, встала с Джулианом лицом к лицу и взяла его руки в свои. – Сегодня ночью я хочу быть с тобой. Но если бы думаешь, что это неправильно, просто скажи, и я больше не буду тебя этим донимать.
  Итак, всё кончено – вся связывающая их борьба и напряжённость. Это был не тот конец, которого он ожидал и не того, которого он хотел. Потому что сейчас он посмотрел на всё с другой стороны. Он часто спрашивал себя, что она значит для него – и никогда не задумывался, что сам значит для неё. Он посмотрел на её лицо и впервые увидел не соблазнительницу, а девушку, предлагающую единственное, что могла дать. И вдруг ему показалось, что принимать это не так уж неправильно, а отвергать – грубо.
  Он обнял её, Салли от неожиданности заморгала. Только сейчас он понял, как мало она надеялась на положительный ответ.
  - Ты серьёзно? – прошептала она. – Ты не обманываешь меня?
  Вместо ответа от прижал Салли к себе ещё сильнее и провёл рукой по голове, пропуская пряди волос через пальцы. Его губы прикоснулись к её губам, заставляя их раскрыть. Поцелуй был глубоким и опьяняющим.
  - В тот раз, – сказал он, едва оторвавшись от её губ, – ты сказала, что это был не настоящий поцелуй. Надеюсь, это было немного ближе к нему!
  - Я ещё не решила, – выдохнула она. Её широкая улыбка была дразнящей, но вместе с тем, нежной. – Тебе придётся повторить ещё разок.
  
  Глава 21. «Смит и Компания» ночью
  
  
  В полночь Брокер осторожно постучал в заднее окошко лавки Прайсов. В окне поспешно появилась Энни со свечой и отперла его. Брокер во мгновение ока проскользнул внутрь – он с детства учился пролезать в дома какими угодно путями, кроме дверей. Девушка поспешно провела его из задней комнаты в переднюю. На ходу окинув помещение взглядом, Брокер понял, почему – задняя комната была её спальней.
  Передняя же оказалась кухней. Энни стояла, сплетая и расплетая пальцы.
  - Хочешь… хочешь, я сделаю чая или нам стоит сразу пойти… наверх?
  - Сперва дело, удовольствия потом, – бодро ответил Брокер.
  Энни дала ему вторую свечу. Вдвоём они прошли через закрытую лавку на первом этаже и поднялись к дверям конторы.
  - У тебя есть ключ? – спросила она.
  - Вот он, – Брокер продемонстрировал медное кольцо с нескольким ключами. – Который из них от двери?
  Энни сжала его руку.
  - Ты… ты ведь не причинил вреда моему папе?
  - Благослови Господь твои яркие глаза, нет! – Брокер поставил свечу и успокаивающе положил руки девушке на плечи. – Я сделал всё очень аккуратно, вот так, – он легко приподнял карман её передника и скользнул туда указательным и средним пальцами правой руки.
  - Я даже ничего не почувствовала.
  - И не должна была. Так что не волнуйся о своём па. Я и волоска на его голове не тронул.
  - Прости. Я доверяю тебе, почти. Но иногда немного боюсь. Я никогда раньше не встречала воров.
  - Я больше не вор. Вот, возвращаю тебе ключи, чтобы ты могла сказать папе, что он, должно быть, оставил их дома.
  Он положил свою недавнюю добычу в её руку и сжал пальцы вокруг её кисти. Девушка не отняла руку. Брокеру пришлось напомнить себе, что у него есть дело, и отпустить Энни. Она повернула ключ в замке, и они вошли.
  Контора оказалась неопрятной и безликой. Из всей мебели тут нашёлся только письменный стол и стул, ещё пара стульев с жёсткими спинками для посетителей, да вешалка у дверей, на которой висело чёрное пальто.
  Энни вздрогнула, увидев пальто, и вцепилась Брокеру в руку.
  - Это не значит, что он здесь, – успокаивающе прошептал тот, – может быть, это его запасное пальто, которое он носил здесь вместо лучшего, которое одевает на улицу. – Хотя странно, что Роудон, который мог купить дом в Шордиче и обставить его дорогой мебелью, так экономит.
  На всякий случай, Брокер заглянул в заднюю комнату и осмотрел её в свете свечи. Никого. Это помещение было ещё более пустым, чем первое. Всего лишь умывальник, шкаф да большой дубовый сундук.
  Он вернулся в переднюю комнату.
  - Что ж, начнём отсюда.
  Обыскивать оказалось почти нечего. В комнате было мало вещей и ничего, что могло бы сказать о вкусах или характере Роудона. На стенах не было ни одной картины. У камина были грязная решётка и пустая полка, а рядом стояли лишь кочерга и ведёрко для угля.
  На столе нашлись промокательная бумага, чернила, несколько перьев и карандашей, огниво и гроссбух в кожаном переплёте. Брокера заинтересовал именно последний. Они с Энни принялись изучать его вместе, устроившись рядом на стульях для посетителей. Первая половина состояла из бухгалтерских заметок, сделанным сжатым, но разборчивым почерком. Вторая половина была пуста. Во всём гроссбухе встречалось только шесть видов товара: чайники, чайницы, чайные чашки, кофейники, кофейницы и кофейные чашки.
  - Так он этим занимается? – удивилась Энни.
  - Выглядит довольно странно, – нахмурился Брокер.
  Многие предметы дополняло краткое описание – фарфоровый или японской работы, позолоченный или раскрашенный, простой или красивый. Несколько штук был помечены как «с трещинами». У многих в отдельной графе стояла буква или две, за которой следовало число от пяти до тридцати. Некоторые предметы были взяты в карандашные скобки, пара-тройка – в чернильные. Кое-какие были вычеркнуты жирной чёрной линией.
  - Странный гроссбух, – сказала Энии. – Здесь не указано, ни откуда пришли товары, ни у кого куплены. Нет даже дат или цен.
  - Давай осмотрим и вторую комнату, – предложил Брокер, – может быть, там будут ещё какие-нибудь записи.
  В шкафу, что стоял в задней комнате, нашлись обычные канцелярские запасы – свечи, писчая бумага, несколько конвертов, стопка промокашек да бутылка чернил. В сундуке же оказалось ещё два гроссбуха с такими же странными записями – но эти книги были исписаны до последней страницы и явно были старыми. Большинство перечисленных там предметов были взяты в скобки или вычеркнуты.
  Также в сундуке обнаружилось несколько учётных книг, посвящённым текущим издержкам – арендной плате, закупке угля, бумаги и чернил.
  - У мистера Роудона более значимое дело, чем кажется, – сказала Энни. – Посмотри на счета за обеды, почтовые кареты, дилижансы. Мистер Роудон не может ездить повсюду сам – он почти каждый день в своей конторе.
  - И уходит домой в пять – так ведь ты говорила?
  - Да.
  - Тогда зачем ему столько свечей?
  Они озадаченно посмотрели друг на друга. Брокер тщательно осмотрел обе комнаты, простукивая стенные панели и пол, проводя руками по мебели. Никаких тайников. Вся контора была похожа на самого Роудона – ничего примечательного на первый взгляд, но приглядись получше, как увидишь нечто загадочное и зловещее.
  Они не рискнули зажигать камин, боясь оставить следы, потому в конторе было очень холодно. Брокер видел, как Энни дрожит, кутаясь в шаль.
  - Мы можем улизнуть, – сказал он. – Больше тут ничего не выловишь.
  Брокер проследил, чтобы в конторе не осталось никаких следов их пребывания. Заметив на полу несколько свежих капель воска, он тщательно их отскрёб. Спустившись вниз они заперли дверь за собой.
  На кухне Энни поставила чайник на огонь и принесла фляжку джина, сахарницу и пару лимонов. Встав за стол, девушка принялась резать лимоны и сливать сок в большую миску. Брокер предложил ей помочь, но Энни заверила, что справится сама. Тогда он опустился за стол, положив подбородок на руки и стал просто смотреть на неё.
  - Не так много мы узнали, да? – вздохнула она. – Так и не поняли, чем занимается там мистер Роудон.
  - Что бы это не было, это какие-то тёмные дела, – уверенно заявил Брокер. – Может быть, он скупает краденое. Тогда понятно, почему у него записях не говориться, откуда взялся товар. Хотя разве может быть мешок, что берёт только чашки да кофейники? И зачем записывать в книги и хранить их, если всё добро – чей-то улов? Ему стоило бы избавиться от них побыстрее, чтобы они никому не попались на глаза. Знаешь что? Я думаю, это всё такая-то уловка. Думаю, все эти чашки и чайники в его книгах значат что-то другое.
  - Что?
  - Не знаю. Может быть, мой хозяин поймёт. Он умеет шевелить мозгами, – Брокер постучал себя по голове.
  Энни сделала грог и слегка пригубила, чтобы удостовериться, что у неё получилось.
  - А твой хозяин знает, что ты пытаешься вызнать что-то про мистера Роудона?
  - Знает. Я рассказал ему всё, а он пообещал помочь, если придётся, – Брокер решил, что лучше не распространяться о смерти Мэри и расследовании, что ведёт мистер Кестрель. Если Энни узнает, что Роудона подозревают ещё и в убийстве, она ещё больше испугается.
  Девушка налила в стаканы горячий грог из джина, и они вместе сели у огня. Брокер ненавязчиво пододвинул свой стул ближе к ней.
  - Есть у тебя молодой человек? – спросил он.
  - Был. Мы собирались жениться, но потом владелец «Медведя и цепи» умер, и Джон женится на его вдове. Она ему в матери годится, – в её глазах зажглось негодование, но быстро превратилось в задумчивость. – Он всегда хотел держать паб.
  - Я сочувствую.
  - Такое случается, – она помешала угли. – Я думаю, что мне делать теперь – с мистером Роудоном то есть. Я не могу сказать папе о том, что мы нашли. Мы не можем выгнать мистера Роудона – у нас ведь нет никаких доказательств, что он делает что-то незаконное. Он будет очень зол, если узнает, что мы за ним шпионили.
  - На твоём месте я бы немного повременил. Мы можем узнать кое-что ещё.
  - То есть… ты ещё вернёшься?
  - О, буду возвращаться ужасно часто, – он улыбнулся Энни.
  Она улыбнулась в ответ, её огромные серые глаза сияли в свете камина. Брокер склонил голову набок, рассуждая:
  - Но если я поцелую тебя, а тебе не понравится, возвращаться будет незачем.
  Она покраснела и замерла в робком ожидании. Он поцеловал её очень нежно и осторожно. Кажется, всё было хорошо, так что он поцеловал её ещё раз. Они встали, чтобы быть ближе друг к другу, а потом опустились на ковёр перед камином, чтобы быть ещё ближе.
  - Ты не думаешь, что я сильно тороплюсь? – спросила она, пряча лицо в его пальто.
  - Я думаю, что ты лучшая девушка на свете.
  - Просто мне так одиноко.
  - Из-за какого-то парня, что предпочитает держать паб вместо того, чтобы глядеть вот сюда? – он поцеловал её закрытые глаза. – Значит, у него мозгов как у трески, и он не узнает чистого золота, даже если укусит его. Он больше ни о чём не думает.
  - А я больше не думаю о нём, – прошептала она.
  - А о чём думаешь?
  Она теснее прижалась к его плечу.
  - Я думаю… я думаю, нам будет удобнее в моей постели.
  
  Глава 22. «Смит и Компания» днём
  
  
  - Я больше не могу называть тебя Блеском, – сказала Салли, прижимаясь к плечу Джулиана.
  - Значит я больше не такой блестящий? – спросил он с улыбкой.
  - Да нет же, – она опёрлась на локоть, длинные каштановые волосы рассыпались по груди. – Но блеск легко пропадает. Стирается. А ты не такой, – она неспешно его поцеловала. Кестрель прижал её к себе, его руки блуждали по её спине и перебирали волосы. Салли замурлыкала как довольная кошка и снова прижалась к его плечу.
  - Ты не жалеешь?
  - А похоже, что я жалею?
  - Нет. Но теперь ты можешь начать думать о Броке. Ты знаешь, ему необязательно об этом знать. Я могу притвориться, что спала в его постели, и он ничего не заподозрит.
  - Я не хочу, чтобы ты врала ему.
  - Это не враньё. Просто его это не касается, и мы не будем ему об этом говорить. Ему лучше не знать. Ты и Брок – самые дорогие мне люди во всем мире. Я не хочу рассорить вас.
  - Очень хорошо. Всё равно сейчас я ни в чём не могут тебе отказать.
  - Будь осторожен, вдруг я захочу бриллиантов.
  - Тогда я попаду в суд по делам несостоятельных должников, но с улыбкой на лице.
  - Ты сумасшедший! – засмеялась на.
  - А кто в этом виноват?
  Он перевернул её на спину и поцеловал сперва в губы, а потом – в шею. Салли обняла его, чувствуя руками мышцы его плеч и спины. Джулиан проводил по её телу длинными сильными и умелыми пальцами. Кажется, игра на фортепиано идёт мужчинам на пользу. Внезапно Кестрель сел.
  - Знаешь, в чём наша проблема?
  - Не знала, что она у нас есть, – прошептала она, покусывая его ухо.
  - Серьёзно. Остановись на минутку. И не кусай меня! – он со смехом поймал её руку. – Послушай. Наша проблема в том, что мы знаем слишком много.
  Она уставилась на него. Он что, собирался говорить об убийстве в такой момент?
  Он определённого собирался.
  - Когда мы начали разбираться с этими тремя, мы ожидали найти доказательства, что свяжут кого-то из них с убийством или хотя бы приютом. Вместо этого мы накопали целую гору улик и узнали много подозрительного. Фиске оказался теснее всего связан с приютом, и у него есть сын, обвиняемый в убийстве женщины. Отец Эвондейла – покровитель Харкурта, а сам Эвондейл не то похитил, не то просто потерял девушку по имени Розмари. Роудон ведёт какие-то очень тёмные дела, и нам нужно больше доказательств против него. Но письмо Мэри было только у одного из этой троицы. Пока мы не поймём, у кого, мы не узнаем, какие факты нам важнее. Мы так и будем вести три расследования вместо того, чтобы сосредоточиться на одном.
  - Это правда, – Салли села в кровати, искренне заинтересованная его словами.
  Джулиан укутал её покрывалом. В комнате похолодало за ночь, но ни Кестрель, ни Салли не хотели покидать своё гнёздышко, чтобы подбросить угля в очаг. Они даже не открыли полог кровати, хотя слабый свет, пробивающийся через неплотно задвинутые занавеси, говорил, что рассвет едва-едва начался.
  Салли обхватила руками колени и задумалась.
  - А что если мы напишем всем трём и скажем, что у нас есть письмо? Скажем, мол, приходи-ка туда-то и туда-то на встречу и может быть, получишь его обратно, если раскошелишься. А сами сможем увидеть, кто из трёх на это отзовётся.
  - Я думаю, это может сработать. Кто бы его не потерял, он очень хочет вернуть его назад. Фиске, конечно говорил, что ничего не знает, но он бы ничего не выиграл, признавшись, ведь у тебя не было при себе этого письма. Если бы он увидел шанс вернуть его, то мог бы запеть по-другому. Конечно, если нам нужен Эвондейл или Роудон, они очень удивятся, когда получат такое послание от нас – удивятся тому, как ты узнала, кто они. Но всё же нужный нам человек, вероятно, не поймёт, что ты и сама не знаешь, у кого украла это письмо и решит, что он – единственный, кто получил такое предложение и не поймёт, какие сведения даёт нам в руки, признавая краденое послание своим. И всё же, – предупредил Кестрель, – мы должны быть очень осторожны. Человек, у которого было письмо, может оказаться убийцей Мэри, а такой не моргнув глазом убьёт снова.
  - Если я правильно разыграю все карты, он и не подумает, что меня стоит убивать. Я же не дам ему понять, что знаю, кто написал это письмо, или о чём оно. Просто скажу, что оно подозрительное, но за квид или два я его отдам. Он, наверняка согласится и решит, что теперь в безопасности.
  - Но так тебе придётся отдать письмо, а мы не можем с ним расставаться. И что ты имеешь в виду, когда говоришь «я»? Ты правда думаешь, что я позволю тебе встречаться с этим человеком одной?
  - Почему нет?
  - Если ты ещё раз скажешь, что можешь позаботиться о себе, я запру тебя в шкаф, и расследование закончится.
  - Вот так всегда, – пожаловалась Салли. – Раздвинешь ноги, и мужчина сразу думает, что ты отдалась ему с потрохами.
  - Тут не о чем спорить. Ты не пойдёшь к этому человеку без меня. Точка, – он притянул её к себе. – Неужели ты думаешь, что я позволю чему-нибудь с тобой случиться после этой ночи?
  Она смягчилась, но не могла отказать себе в маленькой мести.
  - Господи, уже совсем светло. Пора вставать.
  - Ещё нет.
  - Брок может вернуться в любую минуту.
  - Значит там лучше насладиться каждой минутой, что у нас есть.
  Салли попыталась выскользнуть из кровати, но Кестрель удержал её. Недолгая борьба закончилась радостной капитуляцией.
  Они встали с кровати только через полтора часа. Салли послужила Джулиану камердинером, убрав его кровать, приготовив ванну и разложив одежду. Она даже настояла, что побреет его. Джулиан подозрительно глядел на порхающую вокруг него девушку с бритвой.
  - Ты точно знаешь, что делать?
  - Конечно, знаю! Мой моряк научил меня, – она укоризненно поправила Джулиану волосы. – Ночью ты говорил, что мои руки вос-хи-ти-тель-но искусны.
  - Я говорил не про бритьё.
  - Прекрати болтать, а то останешься без носа.
  Оказалось, что Салли очень ловко управляется с бритвой. Джулиан позволил себе получить удовольствие от бритья. Но когда девушка взялась помогать ему одеться, он прогнал её, сказав, что её присутствие не позволит ему одеться вовсе. Салли вышла в гостиную, где поставила кофе и насадила ломти хлеба на вилки для тостов. Заметив в окно разносчика яблок, она выбежала и купила полдюжины.
  Как раз тогда вернулся Брокер, и они скромно позавтракали в гостиной. Камердинер отчитался о том, что они с Энни обнаружили у «Смита и Компании».
  - Чайники и чайницы? – переспросил Джулиан. – Ты прав – это должен быть какой-то код.
  - Но для чего? – спросила Салли.
  - Того, что мы должны узнать, – Кестрель задумался. – «Смит и Компания» делают вид, что они предприниматели – не зря же у них есть вывеска «Посредники и поставщики». Я думаю, самое время пойти к мистеру Роудону за покупками.
  Салли вытаращила глаза.
  - Что, просто прийти и спросить чайницу?
  - Это может быть очень просто.
  - Но ведь ты даже не знаешь, что это значит.
  - А Роудон не будет знать, что я не знаю. Он может решить, что раз я говорю этим кодом, то понимаю его. Если же он разозлиться или что-то заподозрит, то не сможет сделать ничего хуже, кроме как выставить меня за дверь.
  - Это может сработать, сэр, – отметил Брокер, – но разве он не удивиться, что такой джент как вы спрашивает посуду?
  - Раз мы не знаем, какой товар он предлагает, то не можем и предположить, каких покупателей ждёт. А поиски развлечений – хороший предлог для скучающего молодого хлыща. В худшем случае я могу сказать, что пришёл к нему, проиграв пари. Джентльмен может оправдать этим любую глупость.
  - А что насчёт моей идеи устроить ловушку тому, у кого я утащила письмо? – вклинилась Салли.
  - Она хороша, – кивнул Джулиан, – но над ней нужно подумать. Сейчас предлагаю сосредоточиться на мистере Роудоне.
  Салли сердито сгорбилась на стуле.
  - Я подумал, сэр, – начал Брокер, – если миссис М. увидит, что Салли вернулась…
  - Боже правый, я совсем забыл про Королеву Мэб. Мы должны попросить её снова дать Салли ту комнату.
  - Я не хочу в ту комнату. Но миссис М. неплохая, а мне нравится здесь.
  - Мне чертовски дорого обойдётся, если она узнает, что ты была здесь этой ночью, после того как она говорила, что не одобряет этого. Я не могу ей пренебречь. Она первоклассная квартирная хозяйка – во всём Лондоне не наберётся и полдюжины таких. Боюсь, ты должна уйти.
  - Пошли, Сэл, – Брокер взял её за руку, – соберем твои пожитки.
  - Я сама, – она вырвалась и убежала. Салли нужно было навести небольшой бардак в комнате брата, чтобы он подумал, что она спала там.
  Брокер озадаченно посмотрел вслед сестре. Потом пожал плечами и принялся мыть оставшуюся после завтрака посуду. Закончив, камердинер вошёл в комнату мистера Кестреля и с благодарностью отметил, что Салли пыталась прибрать там. Даже заправила кровать, хотя и неуклюже – он перестелит.
  Стоило Брокеру откинуть одеяло, как из-под него что-то вылетело и покатилось по полу. Он подобрал упавшую вещицу – это оказалась пуговица, обтянутая зелёной тканью с оборванной нитью. Он знал, что на костюмах мистера Кестреля таких пуговиц нет. Она от платья Салли.
  Осмотрев кровать чуть внимательнее, Брокер обнаружил на подушке длинный каштановый волос – определённо не принадлежащий мистеру Кестрелю. Камердинер улыбнулся, бросил находку в мусорное ведро, а пуговицу сунул в карман, насвистывая что-то себе под нос. Значит, Салли всё же затащила его хозяина в постель. Брокер был этому только раз. Это сделало его ближе с мистером Кестрелем – они стали будто шурин и зять[62], пусть и ненастоящие. Конечно, он ничего не скажет самому мистеру Кестрелю. Это было дело именно того свойства, что он считал очень деликатными. Мистер Кестрель мог быть пуглив как породистая лошадь, к которой нужно подходить со всей осторожностью.
  
  
  Вскоре после полудня Джулиан уже был у «Смит и Компании», где осматривал контору и самого мистера Роудоне через монокль. Ни помещение, ни его хозяин его не впечатлили. Взглянув на стул и убедившись, что он чист, Кестрель сел.
  Роудон смотрел на посетителя оценивающе и немного насторожено.
  - Доброе утро, сэр.
  - Доброе утро, мистер Роудон, – Джулиан улыбнулся и откинулся на спинку стула, вытягивая ноги.
  - Вы знаете моё имя.
  - О, вы хорошо известны в определённых кругах.
  Это казалось достаточно безопасным обобщением. Роудону оно даже намного польстило – насколько можно было понять по лицу.
  - Что я смогу сделать для вас?
  - Я думаю, что мог бы купить кое-что.
  - Что вы желаете?
  - А что вы посоветуете?
  - Мы не даём рекомендаций. Мы поставляем то, что закажут посетители. Их вкусы – их дело.
  - Тогда что вы посоветуете из числа… – Джулиан выбрал наобум, – …чайных чашек?
  Роудон неприятно улыбнулся.
  «Должно быть, такой выбор что-то сказал обо мне, – подумал Джулиан, – что-то бесчестное или мерзкое – а он рад быть посвящённым в тайну».
  - У нас широкий выбор, – сказал Роудон. – Есть с трещинами, но есть и совсем новые. Что вы предпочитаете?
  - О, новую, я полагаю.
  - Такие совсем недешевы.
  - Мой дорогой сэр, я умоляю вас не надоедать мне цифрами. Я их не выношу.
  - Вам нужно знать цену. Пятьдесят фунтов. Наличными, когда получите товар на руки. Один из наших работников удостовериться, что выплата произведена. Я советую вам не спорить с ним. Он знает, как испортить джентльмену лицо.
  - У вас очаровательные манеры, мистер Роудон. Я не удивлён, что ваши дела процветают, – Джулиан окинул взглядом пустую, убогую контору.
  - У нас всё хорошо, – чуть напряженно проговорил Роудон, – и нет нужды украшать контору – у нас не так много клиентов, что бывают здесь лично. Большинство покровителей пишут или отправляют посыльных.
  - Мне было… любопытно.
  Роудон пожал плечами.
  - Расскажите мне больше о том, что вы ищете. Вам нужна раскрашенная чашка? Или позолоченная?
  Джулиан обдумал это вопрос с видом настоящего эпикурейца.
  - Позолоченная.
  - Хм… – Роудон сверился с книгой в кожаном переплёте, что лежала у него на столе, – мы можем доставить вам чашку простой работы, фарфоровую и позолоченную. Прибыла одиннадцать дней назад. Что скажете?
  - Звучит удовлетворительно.
  - Хорошо, – Роудон захлопнул книгу. – Вы сможете забрать заказ вечером в десять, на Виндмилл-стрит. Вот номер дома, – он написал его, – и помните, оплата наличными.
  Джулиан встал и взял трость.
  - И ещё одно, – сказал Роудон, – мне нужно имя, которым можно вас называть. Неважно, каким оно будет, пока вы будете пользоваться им постоянно.
  Джулиан улыбнулся.
  - Почему бы вам не звать меня «мистер Кетч»?
  - Как палача?[63] Я не одобряю ваше чувство юмора, сэр!
  - Не одобряете? Я в отчаянии, мистер Роудон. Доброго дня.
  Он покинул контору, спустился по лестницы и оказался в узком дворике с табачной лавкой. Лишь здесь он позволил чувствам проявиться на своём лице. У него почти не осталось сомнений, чем промышляет Роудон. Вечером он будет знать точно.
  
  Глава 23. Доставка чайной чашки
  
  
  Джулиан прибыл на Виндмилл-стрит в четверть одиннадцатого. Не стоило заботиться о пунктуальности, когда имеешь дело с людьми того пошиба, что он предполагал. Кестрель вышел из наёмного экипажа по тому адресу, что назвал ему Роудон. Это был серый кирпичный дом с закрытыми окнами, через которые не пробивалось ни лучика света. Место было тёмным и безмолвным, и Джулиан начал гадать, где те люди, что должны его встретить.
  Он позвонил у парадного входа. Должно быть, кто-то ждал прямо в прихожей, потому что дверь открыли сразу, но на всего на пару дюймов, в которых показалась пара жёлтых глаз, изучающих гостя. Потом дверь распахнулась, и перед Кестрелем предстала обладательница этих глаз.
  - Добрый вечер, месье, – это была женщина лет сорока, темноволосая, с острым носом и подбородком. Она была одета как подобает почтенной даме, но в соответствии с модой. Французский акцент звучал как настоящий.
  Рядом с дамой стоял мужчина на голову выше Джулиана, с широкими плечами и руками, толщиной с древесный ствол. У него были густые чёрные брови и бакенбарды. От него пахло потом и табаком. Жёлтый шёлковый платок-кингсман наполовину скрывал грязный воротник рубаки. Перчатки и голенища сапог тоже были жёлтыми, а жилет – белым и расшит красным стеклярусом.
  - Добрый вечер, – Джулиан вошёл, передавая женщине свой шёлковый цилиндр, вечерний плащ и трость чёрного дерева. Пока она убирала их на вешалку, Кестрель быстро осмотрелся. Холл был обшит деревянными панелями, раскрашенными так, чтобы походить на красное дерево. На верхние этажи вела лестница. В дальнем конце холла виднелась запертая задняя дверь.
  Француженка проводила Джулиана в маленькую парадную гостиную, убранную изящно, но безлико. Могучий спутник следовал за ними по пятам.
  - Вы припозднились, месье, – сказала женщина. – Мы с Бартом начали беспокоиться.
  - Я бы занят. Где же… мой заказ?
  - Наверху, месье. Мы подождём, пока мы не закончите. Надеюсь, вы принесли деньги?
  - Да, мадам, но вы же не ожидаете, что я заплачу за то, чего ещё не видел?
  - Вы заплатите потом, – проговорил гигант. – Я прослежу за этим.
  Джулиан смерил громилу взглядом через монокль.
  - Мой дорогой друг, это на вас жилет или у вас сыпь?
  Глаза великана сузились до щёлочек.
  - Я уже не возражаю против того, чтобы поправить вам портрет[64], – пророкотал он.
  «И ты явно сможешь сделать это, даже с рукой, привязанной к спине, – печально подумал Джулиан. – Если дело дойдёт до драки, шансов у меня, как у кота без когтей».
  Француженка поспешно вмешалась.
  - Не желаете ли выпить, месье – быть может, коньяку? Или хотите сразу пойти наверх?
  - Я думаю, мне стоит пойти наверх.
  - Осталась одна небольшая формальность. Некоторые из наших клиентов имели при себе оружие, и вы должны понимать, что это неприемлемо. Боюсь, я должна попросить вас позволить Барту обыскать вас.
  Джулиан поднял бровь в той манере, что заставляла трепетать самых отъявленных денди. Но понимая, что ему не позволят подняться без обыска, он замер, поднеся к носу платок и сохраняя страдальческое выражение на лице, пока гигант обыскивал его.
  - Tres bien[65], спасибо, месье. Вот ключ. Задняя комната на втором этаже.
  - Я надеюсь, вы понимаете, что я не хочу, чтобы меня беспокоили. Я могу на это рассчитывать?
  - О, конечно, месье! Мы гордимся своей сдержанностью. Нет нужды вас тревожить. Мы вас не пропустим. Выход есть только один – через парадную дверь, – улыбнувшись, она села на диван, с которого можно было видеть весь холл. Она явно собиралась проследить, чтобы он не смог покинуть дом незамеченным. Там француженка взяла пяльцы и принялась спокойно вышивать. Гигант же присел у огня с коробочкой игральных костей.
  Джулиан оставил их и, взяв со столика зажжённую свечу, отправился наверх по лестнице. У задней комнаты на втором этаже оказалась толстая дубовая дверь. Кестрель повернул ключ в замке и вошёл. Внутри царила почти полная темнота, которую нарушало лишь красноватое свечение угля в камине. Он поднял свечу и осмотрелся.
  К противоположной стене прижималась маленькая девочка, не старше двенадцати лет, взиравшая на незнакомца с неподдельным ужасом. На ней было нарядное платье из белого муслина с розовыми лентами и кружевные панталоны. Личико обрамляли белые локоны. На мгновение Кестрель лишился дара речи, но секунду спустя, пришёл в себя.
  - Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Я к тебе даже не прикоснусь.
  Её большие испуганные глаза неотрывно глядели на него. Она дрожала.
  - Что бы они тебе не сказали, – уверенно продолжил Кестрель, – это неправда. Я не причиню тебе вреда. Я собираюсь помочь тебе. Смотри, я закрою дверь, чтобы нас никто не побеспокоил, а потом подойду чуть ближе, чтобы мы могли поговорить очень тихо. Я буду двигаться очень медленно и не стану подходить слишком близко.
  Он по широкой дуге обошёл кровать и сел на стул у стены.
  - Здравствуй. Меня зовут Джулиан Кестрель. Как твоё имя?
  - Эмили, – прошептала она, – Эмили Уикхем.
  - Откуда ты, Эмили?
  - Из У-уилтшира.
  - Как ты оказалась так далеко от дома?
  Она икнула. Кестрель вытащил платок и положил на стол между ними. Девочка прижала его к лицу и заплакала. Джулиан вынудил себя сидеть и не подходить ближе. Он не должен рисковать доверием, что начал завоёвывать. Кестрелю подумать, что не стоило отказываться от коньяка, что предлагала француженка – несколько капель могли бы успокоить и согреть Эмили. Но он не рискнул оставить девочку и сходить за коньяком. Кроме того, он не был уверен, что удержится от того, чтобы хватить бутылкой француженке по голове.
  Наконец, всхлипы Эмили прекратились. Она осторожно протянула платок Джулиану, будто предлагала лакомство собаке, что может оказаться кусачей.
  - Оставь пока себе, – посоветовал он, – он может ещё понадобиться. Если тебе стало лучше, ты расскажешь мне немного о себе?
  - Д-да, сэр.
  - Сколько тебе лет?
  - Одиннадцать, сэр.
  Джулиан вспомнил как Роудон говорил, что «чашка» прибыла одиннадцать дней назад. Должно быть, это часть кода. «Позолоченная» могло относиться к цвету волос, «фарфоровая» – к белой коже. Противопоставляемые характеристики «новая» и «с трещиной» тоже были довольно ясны.
  Он продолжил задавать вопросы, и постепенно девочка разговорилась. Она родилась в маленькой деревне рядом с Солсбери. Отец был фермером-арендатором, а мать – прачкой. Кроме Эмили в семье ещё шесть детей. Однажды в деревне появилась мадам Леклерк с ещё двумя девочками – ровесницами Эмили. Она назвалась лондонской модисткой и сказала, что ищет себе подмастерьев. Мадам Леклерк восхитилась аккуратным шитьём Эмили и убедила родителей, что у их дочери есть вкус и талант, что редко встретишь у столь юной девочки. Если бы они позволили её поехать в Лондон и научиться портновскому делу, она могла бы хорошо зарабатывать и даже посылать деньги домой. Мадам Леклерк обещала, что даёт подмастерьям приличную одежду и крышу над головой и будет за ними присматривать. Город – опасное место для детей, сказала тогда мадам, если они остаются без пригляда.
  Родители Эмили решили, что это удачная возможность. Мадам даже заплатила им небольшой аванс в счёт её будущего жалованья – в благодарность за то, что они оказались готовы отпустить дочь так быстро. Так Эмили попрощалась с родными и поехала в Лондон. Мадам была очень добра к трём девушкам, что ехали с ней. В гостинице, где они остановились, она заказала хороший ужин и попросила каждую подписать одну бумагу, которую назвала договором о поступлении в подмастерья. Девочки плохо знали грамоту, но мадам заверила, что в бумаге всё в порядке, не хватает лишь подписи.
  В Лондоне они остановились в каких-то меблированных комнатах. Эмили могла сказать только, что это было где-то по ту сторону реки. Там жили почти только девочки и женщины, но Эмили видела лишь некоторых. Её и тех двух девочек, что прибыли вместе с ней, заперли в убогой, пустой комнате. Вся доброта мадам Леклерк пропала. Она сказала, что пока из них не будут делать модисток. У них есть другая работа. Каждую из них представят джентльмену, и каждая должна делать всё, что он скажет, иначе мадам сурово накажет их. Она будет бить их до синевы и не давать еды. Они должны будут подчиняться её приказам, потому что подписали договор о поступлении в подмастерья, и если они будут вести себя скверно или попытаются сбежать, их ждёт тюрьма.
  - Это ложь, – сказал Джулиан. – Никакой договор не может заставить делать такую «работу».
  - Вы уверены?
  - Совершенно уверен.
  - Мы этого не знали. Мадам сказала, что нас пошлют в исправительный дом, где будут пороть на глазах у всех. Мы очень испугались.
  - Конечно.
  Через день или два после пришёл какой-то мужчина, посмотрел на девочек и сказал, что они подойдут. Он был очень тощим, с каштановыми волосами и носил пенсне в золотой оправе.
  - Потом меня посадили в отдельную комнату. Мадам однажды пришла и… осмотрела меня… совсем… совсем…
  - Я понимаю.
  - Потом она ушла. Ничего не происходило несколько дней. Только сегодня мадам снова пришла, разбудила меня и велела вымыться и одеть это платье. А потом она и очень высокий мужчина с бакенбардами посадили меня в экипаж и привезли сюда. Она с-сказала, что ко мне придёт джентльмен, которому я… я должна доставить удовольствие. И ещё раз сказала мне, что со мной будет, если он останется недовольным, – её голос задрожал от страха. – А вы..?
  - Моя дорогая девочка, – Джулиан не находил слов, – тебе не нужно больше об этом беспокоиться. Я собираюсь забрать тебя отсюда. Я собираюсь вернуть тебя домой к семье.
  - Домой?
  - Да. Но нам нужен план, а ты должна следовать ему в точности. Ты сможешь?
  - Да, сэр.
  Кестрель немного подумал.
  - Мы выйдем из комнаты вместе. Ты должна будешь подождать наверху лестницы, пока я не спущусь и не поговорю с мадам Леклерк и её дружком. Когда ты услышишь, как я крикну тебе «Беги!», беги так быстро, как сможешь – вниз по лестнице и к парадной двери. Не жди меня. Потом поверни направо и беги до конца улицы. Там дождись меня. Если я не приду… скажем, через десять минут, не вздумай возвращаться сюда. Поймай экипаж – тут много таких развалюх с номерами – и скажи кучеру, чтобы вёз тебя вот сюда, – он написал адрес и дал ей несколько монет. – Когда тебя привезут, спроси Брокера и расскажи ему, что случилось? Ты поняла?
  Она сосредоточилась так, как только могла.
  - Да, сэр.
  - Хорошо. Не бойся. Мы отлично справимся. А теперь… – Он приложил палец к губам, подошёл к двери и осторожно выглянул, после чего повернулся к Эмили. – Иди за мной, – прошептал он и зашагал к лестнице. Эмили следовала за ним.
  Джулиан оставил её наверху. По пути вниз он приостановился, борясь с отвращением к той роли, что предстоит играть. Что за мужчина будет платить полсотни фунтов за возможность развратить ребёнка? Если торговля «Смита и Компании» процветает, значит в Лондоне десятки таких. В конторе было столько гроссбухов… Нет, сейчас не время думать об этом. Собравшись с силами, Кестрель спустился в холл, пытаясь выглядеть непринуждённо. Он остановился, чтобы взять цилиндр, плащ и трость, потом прошёл в гостиную. Мадам Леклерк изящно поднялась с дивана, откладывая своё рукоделие. Громила, что грелся у камина, зашагал к Джулиану.
  - Я полагаю, вы удовлетворены, месье, – промурлыкала француженка.
  - В достаточной мере, – Джулиан пожал плечами. – Полагаю, вы не принимаете долговые расписки?
  - Боюсь, мы не работаем в долг. Мы должны настаивать на немедленной оплате.
  Громила поднял внушительный кулак.
  - Если не расплатишься, как положено, заплатишь по-другому.
  - Будет тебе, Барт, я уверен, что месье будет разумен. Верно, месье?
  Джулиан бросил взгляд на нависшего над ним исполина.
  - Вы не оставляете мне выбора.
  Он вытащил кошелёк, раскрыл его и дунул. Облако табака полетело прямо в лицо громиле. Тот закрыл глазами руками и начал неудержимо чихать. В тот же миг Джулиан ударил его тростью – первый раз по коленям, чтобы свалить на пол, второй раз – по голове, чтобы оглушить.
  - Беги, Эмили! – закричал он.
  Кестрель услышал со стороны лестницы неистовый топот детских ног. Мадам Леклерк бросилась к двери, что Джулиан схватил её и заломил руки за спину. Француженка боролась, пиналась и пыталась кусаться. Кестрель швырнул её на диван лицом вниз и сунул её под нос свою трость.
  - Если вы шевельнётесь прежде, чем я отпущу, я обойдусь с вами так же как с вашим дружком.
  - Salaud! – выплюнула она. – Merdeux![66]
  - Послушайте меня, мадам. Я сейчас вас отпущу, потому что я должен позаботиться об этой девочке и убедиться, что не попадёт в руки других благодетелей вроде вас. Не будь этого, я бы с превеликим удовольствием отдал вас в руки закона… или сбросил в реку. Я советую вам лежать смирно и не пытаться идти за мной. У меня нет привычки бить женщин, но для вас, мадам, я готов сделать исключение. Vous comprenez?[67]
  Она всё ещё тряслась от гнева, но кивнула.
  - Au revoir[68], мадам, – он поклонился и вышел.
  Кестрель нашёл Эмили на углу Виндмилл-стрит. Она дрожала с ног до головы в лёгком муслиновом платье, так что Джулиан поспешил закутать её в свой сюртук.
  - Они придут за нами? – спросила она, со страхом глядя на Виндмилл-стрит.
  - Нет. Но нам всё равно лучше побыстрее убраться из этого района.
  Он поймал экипаж и велел ехать на Кларджес-стрит.
  - Я везу тебя туда, где живу сам. Я попрошу мою квартирную хозяйку принять и тебя. Она очень добрая и любит детей.
  - Я могу пойти домой?
  - Сможешь, очень скоро. Но тебе ведь нужно где-то переночевать. Завтра мы начнём приготовления к тому, чтобы вернуть тебя родителям.
  - О, – на её глаза навернулась слёзы. У мадам Леклерк уже были «приготовления».
  - Ты можешь поверить мне сегодня, Эмили? Может поверить, что я – не злодей и не причиню тебе вреда – ни сегодня, ни когда-либо ещё?
  Она подняла умоляющие глаза.
  - Я хочу к маме.
  «Проклятие, – подумал он, – это просто нелепо. Не могу же я посадить её в дилижанс до Уилтшира как посылку, после всего, что она натерпелась. Я не могу просто бросить расследование и поехать в западные графства. Кроме того, Эмили может понадобиться в Лондоне, чтобы дать показания. Быть может, её родные смогут приехать и забрать её…»
  Девочка продолжала смотреть на него.
  «О, дьявол».
  Кестрель остановил экипаж и велел кучеру ехать в «Золотой крест».
  Эмили непонимающе посмотрела на Джулиана.
  - Это большой постоялый двор около Чаринг-Кросс.
  - Почему мы едем туда?
  Он вздохнул.
  - Потому что мы очень устанем, если пойдём в Уилтшир пешком.
  
  
  В «Золотом кресте Джулиан задумался, что лучше – поехать на дилижансе или взять частный экипаж. Возможно, Эмили будет чувствовать себя спокойнее среди других людей. Но видя, как она зевает и трёт глаза, Кестрель понял, что сон ей сейчас нужнее всего, а выспаться в дилижансе, даже когда едешь внутри – задачка не из простых.
  Кроме того, они с Эмили представляли собой странную пару и могли привлечь ненужное внимание. Даже скучающие клерки и те пялились на Джулиана в чёрном плаще с атласной подкладкой, и Эмили, кутающуюся в его волочащийся по полу сюртук.
  Кестрель приказал подать экипаж через час. У счастью, у него было достаточно денег – он захватил с собой пятьдесят фунтов, что требовали «Смит и Компания» на тот случай, если правда придётся платить. Но девочка не могла проехать семьдесят или восемьдесят миль без тёплой одежды. Джулиан написал Брокеру, кратко объяснив, что произошло и потребовав принести какую-нибудь шерстяную одежду для Эмили, дорожный несессер и перемену одежды для него самого. Хотя дорога до Уилтшира и обратно не заняла бы больше одного дня и одной ночи, Кестрель не собирался путешествовать в вечернем костюме.
  Даже в этот час вокруг постоялого двора крутились бродяги, готовые исполнять поручения пассажиров. Джулиан вручил одному из них записку и велел доставить. Затем они с Эмили прошли внутрь, где он заказал ей ростбиф и поссет из горячего молока и патоки. Девочка набросилась на еду как волк. То ли у неё не было аппетита со времени прибытия в Лондон, то ли мадам Леклерк морила её голодом, чтобы сделать более послушной. Себе же он заказал бренди[69] в бутылке с оплёткой, чтобы взять в дорогу – это поможет немного согреться на неблизком пути.
  Брокер прибыл как раз, когда Эмили расправилась с ростбифом. Он принёс всё, что нужно, как и всегда: шерстяной плащ и чулки для Эмили (одолженные у Салли, как он объяснил), а также плед, пальто с капюшоном и дорожную сумку для Джулиана, а также саквояж со своими вещами.
  - Ты собираешься ехать с нами? – спросил Джулиан.
  - А как же, сэр. Вам без меня не обойтись.
  Джулиан весело поднял брови.
  - Правда?
  - Да, сэр. В тех притонах, что будут по дороге, вы должны показывать всем, что вы – джент, иначе не получите хорошей еды и места для ночлега. А для этого вам нужен слуга.
  - Разумеется. Сам не знаю, о чём я думал. А что с Салли?
  - С ней всё в порядке, сэр. Она может остаться у миссис М., пока мы не вернёмся. Она не очень рада, что мы оба куда-то пропали без неё, но я сказал, что ехать всем без толку.
  - Да, пожалуй. Не стоит врываться в деревню Эмили целой процессией. Кстати, тот трюк, которому ты научил меня – ты называл его «табачный чих» – оказался очень полезным.
  - Приём первый сорт, сэр, – согласился Брокер.
  Экипаж уже ждал во дворе. Как и следовало ожидать, внутри могло поместиться всего двое, но было заднее открытое место для слуг. Брокер был рад сидеть там, потому что это позволяло ему следить за «несунами», что норовили утащить багаж из дилижансов. Джулиан уже не в первый раз задумался над тем, как другие джентльмены живут, не держа камердинерами бывших воров.
  Эмили почти заснула, ещё не сев в экипаж. Джулиан внёс её туда на руках, и забрался следом. Форейтор вскочил на левую лошадь, кучер крикнул «Ну, поехали!», и они тронулись в путь.
  Эмили тут же задремала, и Джулиан укутал её пледом. Затем его мысли вернулись к Салли. Он чувствовал, что не стоило оставлять её одну. Трудно было представить, как она сможет угодить в неприятности за тот короткий срок, что их с Брокером не будет. Но если какой-то способ есть, Кестрель не сомневался, что она воспользуется им.
  
  Глава 24. Лучшие планы
  
  
  Салли в сердцах ударила подушку и села. Нечего было и думать сейчас уснуть. Как они могли уехать и бросить её тут? Они знали, как много она сделала для расследования, как была им заинтригована. А теперь они просто сдали её миссис Мэббитт как ненужный балласт и отправились искать приключений за город. Как удачно для мистера Кестреля! Повеселился с девчонкой и бросил.
  Она сложила руки и попыталась рассердиться, но у неё не получалось. Она очень хотела обидеться, но это было слишком глупо. Потому Салли хихикнула и почувствовала себя намного лучше.
  Она села в кровати и обхватила руками колени. Хватит жалеть себя и злиться на всех подряд. Мистер Кестрель (она не могла называть его просто по имени – в конце концов, он джентльмен) написал, что вернётся завтра вечером. Или, быть может, сегодня после полуночи. Салли задумалась, что она могла сделать сама в его отсутствие.
  У неё была идея устроить встречу с каждым из трёх мужчин, у которых могло быть письмо Мэри. Стоит обдумать её получше. Надо написать каждому, сказать, что письмо у неё и предложить вернуть за вознаграждение – чего проще? Но где назначить встречу? В каком-нибудь уединённом месте, вроде парка или ночного переулка? Нет, слишком опасно. Не угадаешь, что может сделать такой приглашённый, когда поймёт, что они с мистером Кестрелем не собираются отдавать письмо. Должен быть способ уменьшить риск – иначе мистер Кестрель не позволит бы ей за это взяться, а этого она не вынесет. И вообще – чья была идея?
  Тёмное, безлюдное место отпадает. Нужно, чтобы вокруг было много народу. Что этот мужчина сделает ей там, где куча людей? Они смогут поговорить о письме и узнать что-то о жизни и смерти Мэри. А потом, вытянув из него всё, что можно – просто уйдут. Как он их остановит?
  Конечно, Эвондейл знает, кто такой мистер Кестрель и где он живёт, и может доставить неприятности. Если придёт Роудон, он узнаёт в мистере Кестреле человека, что спас девочку, и сразу придёт в бешенство. Да, мистеру Кестрелю лучше держаться подальше от всего этого дела. Но она точно знала, что он тоже не захочет её пропустить.
  Где она может устроить встречу? Да конечно в «Петушке»! Фиске и Роудон там бывали, а Эвондейл сможет найти. Вечером там всегда полно людей. Приглашённым придётся вести себя прилично.
  Она с радостью обхватила руками колени. Наконец-то они выяснят, у кого было письмо Мэри в ту ночь. Как только мистер Кестрель и Брокер вернутся, они приведут план в действие.
  Но зачем ждать? Почему бы ей на назначить встречу, пока их нет, и удивить обоих такой новостью? Утром она может послать каждому записку и предложить встречу вечером. Если назначить достаточно позднее время, мистер Кестрель и Брокер успеют вернуться.
  Она вскочила, набросила шаль поверх ночной сорочки и зажгла свечу.
  Рядом с её комнатой была кухонька, где миссис Мэббитт работала со счетами за хозяйство. Поискав на столе, Салли нашла три листа бумаги и карандаш. Стоявшая задача заставила её скорчить гримаску. От одной мысли о том, что придётся столько писать, болела голова. Девушка села и, немного покусав карандаш, старательно вывела на первом листе:
  
  Дорагой мистер Фиск
  Если вы хатите узнать кое-что про одно письмо, прихадите в «Петушка» в десять вечера
  Ваш друк
  
  Она откинулась на спинку стула и перечитала. Должно сработать. По крайней мере, она была уверена, что написала название трактира правильно – часто видела вывеску. Салли сделала две копии записки – для Эвондейла и для Роудона. Утомившись от таких трудов, она вернулась в кровать и снова уснула.
  
  
  Салли поднялась уже на рассвете, вознамерившись отнести записки по адресам сама и как можно раньше. Двухпенсовая почта никогда не работала быстро. Конечно, она могла кликнуть какого-нибудь мальчишку и велеть ему за пару монет разнести записки, но тот мог промешкать или вовсе выбросить бумажки, едва получив от неё деньги, ведь она не могла обещать, что получатель тоже даст пенни. Единственный способ точно убедиться, что почта дойдёт – доставить самой.
  Она вышла из дома сразу после завтрака. В прихожей она почти столкнулась с побельщиком, которого наняла миссис Мэббитт. Он должен был уже закончить, но миссис Мэббитт всегда находила места, которые нужно переделать.
  Сперва Салли отправилась на Бери-стрит, где нагло позвонила в дверь и вручила записку слуге Эвондейла. Потом отправилась в Истчип, вспомнив, что аптека Фиске расположена где-то там. У неё почти не было денег, так что она не стала брать экипаж. Платить по шиллингу за милю, когда у неё есть крепкие ноги? Вот ещё!
  Аптека Фиске нашлась легко. Пока что там было закрыто. Мальчишка лет пятнадцати – явно помощник Фиске – как раз открывал окна.
  - А где твой хозяин? – спросила Салли вполголоса.
  - В задней комнате.
  - Передай ему, – девушка протянула подмастерью записку, сопроводив это жест самой обаятельной улыбкой. Он уставился на неё, явно готовый влюбиться по первому знаку. Но у Салли не было лишнего времени, и она мгновенно скрылась в утренней толпе.
  Осталась одна записка. Стоило задуматься, как Салли сковал ужас. А что если она столкнутся с Круглоглазым? Ну, теперь-то она идёт к нему. Если он попытается её хоть пальцем коснуться, она будет готова.
  Девушка перешла Лондонский мост и направилась в Саутуарк. Найти лавку Прайсов оказалось просто – Брокер рассказывал про неё. Салли посмотрела в окна конторы на втором этаже. Ставни закрыты. Она нахмурилась. Значит ли это, что Роудона там нет? Заглянув в окно лавки, Салли увидела мужчину, что стоя за прилавком, говорил с клиентом, и девушку, что сидела в углу, сортируя сигары. Салли встретилась с ней глазами и энергично поманила рукой. Девушка бросила взгляд на мужчину за прилавком, а потом вышла.
  Салли отошла от окна.
  - Ты должно быть Энни Прайс.
  - Да.
  - Я Салли Стоукс. Брокер мой брат.
  Лицо Энни запылало.
  «Ну ты и ходок, Брок! – с обожанием подумала Салли. – Хотела бы я остаться и познакомиться с ней, но не могу. Он может увидеть меня». – Она бросила взгляд на окна второго этажа. – Он там?
  - Да. С ним ещё один человек.
  - Кто?
  - Я не знаю. Он шёл очень быстро, я едва его разглядела. Кажется, он был в бешенстве из-за чего-то.
  Салли ничего не могла понять.
  - У меня записка для него. Я думаю оставить под дверью, постучать и убежать, чтобы он меня не увидел. Рада была познакомиться! – Она тепло пожала руку Энни.
  - О, мисс Стоукс… ваш брат… Как он?
  Глаза Салли улыбались.
  - Ему внезапно пришлось уехать из нашего милого городка вместе с хозяином. Он вернётся к вечеру. Я передам, что ты спрашивала о нём.
  - О… Спасибо, – Энни снова покраснела и вернулась в лавку.
  Салли поднялась к двери «Смита и Компании» и воткнула записку в щель между двумя половицами, где Роудон точно заметит. Собравшись с духом, девушка громко постучала и тут же бросилась вниз, и не останавливалась, пока не добежала до Хай-стрит.
  Салли была рада. Все прошло без сучка без задоринки. Остаётся только ждать, кто откликнется на её приглашение.
  
  
  Под ботинками Джулиана хлюпала грязь, когда они с Брокером шагали по дороге. Маленькая лужа дождевой воды, что скопилась на полях шляпы, расплескалась и потекла по спине. Кестрель уже был вымокшим до нитки, так что почти не заметил этого. Джулиан поднял край капюшона, что был прикреплён к пальто, чтобы спасти голову от воды, и посмотрел вдаль. Не было видно ничего, кроме проливного дождя, вымокших живых изгородей и пустой дороги, тянущейся до самого горизонта, где серая земля встречалась с серым небом.
  Первая половина пути – от Лондона до деревни Эмили – прошла хорошо. В экипаже они оказались в Солсбери ещё утром. На постоялом дворе они позавтракали, Джулиан побрился и сменил костюм, а Брокер устроил для Эмили ванну, дабы привести девочку в порядок. Они взяли двуколку, чтобы добраться до деревни. Эмили сияющими глазами глядела на каждую изгородь и каждое деревце, как потерпевший кораблекрушение, наконец, увидевший землю.
  Миссис Уикхем встретила дочь с радостью и удивлением, что сменилось ужасом, когда Джулиан отвёл её в сторону и объяснил, что чуть не произошло с Эмили. Женщина послала за мужем, что трудился в поле, и следующий час эти двое на все лады осыпали Джулиана благодарностями, а мадам Леклерк и её подельников – проклятиями. Уикхемы проводили гостей с благословлением и обещанием привезти Эмили в город, если ей потребуется свидетельствовать у судьи. Последнее что видел уезжающий Джулиан из двуколки – дочь стоит у порога рядом с матерью, смущенно сжимая в руках платок.
  В Солсбери они наняли фаэтон, и тут начались проблемы. На них обрушился ливень, и дорога в Лондон превратилась в кашу. Фаэтон двигался не быстрее пешехода. Более того, грохотавший прямо перед ними дилижанс, так несправедливо названный «Устойчивым», заскользил и перевернулся в канаву, отчего пассажиры с крыши полетели в кусты, а сидящих внутри окатило градом битого стекла. Джулиан остановил фаэтон, и вместе с Брокером принялся освобождать лошадей и помогать пострадавшим. Двое, ехавших на империале, сломали руки и разбили лица. Из-под козел вытащили кучера, твердящего, что они ни в чём не виноват и садясь за вожжи ни капли не выпил. Лошади были перепуганы – одна навсегда охромела, и дорога ей теперь была только на живодёрню.
  Охранники дилижанса поспешили в ближайший городок за хирургом и помощью. Тем временем, Джулиан, Брокер и наименее пострадавшие из пассажиров как могли заботились о раненых. Многие были потрясены, набили синяков, одна молодая женщина билась в истерике. Её муж, похожий на молодого солиситора или секретаря, бессильно кружил вокруг супруги. Наконец, он подошёл к Джулиану, снимая шляпу, несмотря на дождь. Его жена в интересном положении, признался он. Они проделали долгий путь из Девона, она совершенно без сил, он в полном отчаянии…
  Джентльмен мог ответить на это только одно. Джулиан почти умолял их взять его фаэтон и поехать, а потом послать за ним другой со следующей почтовой станции. Молодой человек долго благодарил его, после чего внёс супругу в фаэтон, за чем с завистью наблюдали остальные пассажиры дилижанса.
  Джулиан повернулся к Брокеру.
  - Форейтор сказал, что следующая станция в шести милях. Я не думаю, что мы можем ещё чем-то помочь здесь, так что почему бы нам не пойти вперед и не встретить наш новый фаэтон по пути?
  Они отправились в пути. Брокер размахивал дорожной сумкой хозяина в одной руке и своим саквояжем в другой.
  - Я мог бы взять одну сумку, – заметил Джулиан.
  - Я справлюсь, сэр.
  - Совершенно очевидно, что Природа не создала тебя вьючной лошадью. Любая вьючная лошадь могла бы проглотить тебя целиком. Дай мне мою сумку.
  - Это будет неправильно, сэр. А что если кто-то знакомый увидит вас?
  - Что же, если нам навстречу попадётся одна из дам-покровительниц «Олмакса» в фаэтоне, запряжённом пони, я вымажу лицо грязью и замаскируюсь под стадо свиней, – он твёрдо настроился завладеть своей сумкой. – Ты становишься чертовских непокорным. Напомни мне поколотить тебя, когда мы будем дома.
  Они шли плечом к плечу, склонив головы, пытаясь защитить их от ветра и дождя.
  - Слава Богу, что у нас нет срочных дел в Лондоне, – сказал Джулиан. – Нам повезет, если доберемся до Чаринг-Кросса к полуночи. Зато мы можем поговорить. В перерывах между знакомством с Эмили и попытками урвать немного сна, у нас почти не было на это времени. Теперь мы знаем, чем занимается «Смит и Компания», а это открывает немало новых возможностей. Мы гадали, как такая девушка как Мэри – образованная и из хорошей семьи, могла снедаемая стыдом и раскаянием прийти в приют для проституток. Я помню, что она писала: «Моя гибель – не только моя вина… я не знала, что в мире есть столько зла».
  - Так думаете, её похитили, сэр?
  - Похитили?
  - Так это называется, сэр. Такие похитители крадут девчонок из деревень или прямо с городских улиц. Потом продают в бардаки или везут за море. Имеют с этого хороший барыш, сэр. Роудон такой не один.
  - Трудно поверить, что кому-то не хватает проституток в Лондоне. Чертовски высокая цена за то, чтобы наши жёны и сёстры оставались добродетельными. Проклятие. Постой, кажется я чуть не наступил на гвоздь. Где наша бутылка?
  - Вот, сэр.
  - Там ещё остался бренди?
  - Немного, сэр, – Брокер протянул ему бутылку.
  - Разделим поровну. И не делай опять такое лицо. Нет смысла строить из себя святого мученика – в такую погоду не найти сухих дров, чтобы сжечь тебя на них, – он сделал несколько согревающих глотков, а потом вернул бутылку Брокеру, который последовал его примеру. – Во всяком случае, – продолжил Джулиан, – нам стоит разорить это крысиное гнездо, даже если на смену ему придёт стая других крыс. Одному Богу известно, сколько девочек, вроде Эмили, погубила эта «Смит и Компания», и сколько родителей гадали, что стало с их дочерями и теряли надежду, когда за долгие месяцы не получали ни весточки. Мэри могла быть одной из таких, пусть она и постарше Эмили. Те записи в книгах Роудона – чайницы, чайники, чашки – вероятно, всё это разные виды людей. Маленькие девочки, молодые женщины….
  - Мальчики, – деловито добавил Брокер.
  Джулиан вздрогнул.
  - Дело в том, сэр, что таких похитителей не так легко прищучить. Закона они не боятся, потому что легавых почти всегда подмазывают, – он сделал жест, изображавший взятку, – а если кто-то всё же обвиняет их, то обычно не может собрать доказательств, поэтому их оправдывают, и они возвращаются на улицы. Раз в сто лет такие попадают в тюрьму, но не больше чем на месяц.
  - На месяц? За похищение, порабощение и развращение одиннадцатилетней девочки? Одиннадцатилетней – как Филиппа Фонтклер!
  Брокер кивнул, вспомнив не по годам умную девочку, с которой мистер Кестрель познакомился и подружился, когда расследовал беллегардское убийство.
  - Но только такого не случается с такими как мисс Фонтклер, сэр – дочками джентов с кучей джорджиков и отцом, у которого довесок к имени. Похищают обычно сирот или девочек из таких семей как Уикхемы, у которых нет ни денег, ни власти, чтобы самим купить правосудие.
  - Это самое веское обвинение против наших так называемых «английских свобод», что я когда-либо слышал, – Джулиан задумался. – Предположим, Мэри так же похитили, но она сбежала и спряталась в приюте. Роудон узнал, где она и нашёл себе подельника в самом приюте, чтобы убить её, но ничего ему не рассказал про «Смита и Компанию». Проныра Пег – идеальный кандидат. Умная, корыстная и в фаворе у Харкурта. Она знала, что Мэри писала письмо, она могла перехватить его или отдать Роудону. Но я всё же думаю, что она была честна с Салли, и ей нечего скрывать.
  - Но, сэр, должно быть немало людей, что знают о делишках мистера Роудона. Если Мэри была его жертвой, а потом сбежала в приют… Она же не может быть первой девахой, на которой Роудон сделал денег, и которая сбежала.
  «Это правда, – подумал Джулиан, – у «Смита и Компании» и раньше должны были сбегать жертвы. Что происходит в девочкой вроде Эмили, после того как кто-то заплатит полсотни фунтов за то, чтобы погубить её? Скорее всего, их отправляют в какой-нибудь бордель. Наверняка, по всему Ковент-Гардену и Хеймаркету есть женщины, что начинали свою «карьеру» у «Смита и Компании». Некоторые из них, конечно, могут выйти замуж или найти приличную работу; другие будут падать всё ниже и продавать себя за шестипенсовик в парках и притонах Ист-Энда. Вряд ли Роудон убивал каждую, что сумела ускользнуть от него».
  - Возможно, Мэри что-то знала о своих похитителях, – предположил Кестрель. – Узнала кого-то из клиентов, например. Кого-нибудь знаменитого и респектабельного. Или у Роудона есть покровитель в высших кругах, что хочет оставаться в тени. Тогда сам Роудон может быть лишь пешкой, а за убийством стоит кто-то более могущественный. С другой стороны – помнишь, что ты сказал минуту назад? Ты сказал, что девочки, вроде Филиппы Фонтклер никогда не становятся жертвами таких как Роудон, потому что женщин с деньгами и связями не похищают. Но что если произошла ошибка? Предположим, они схватили женщину, у семьи которой хватило бы богатства и влияния, чтобы выследить преступников и обрушить на них всю мощь закона? В таком случае, главным вопросом становится не «Что Мэри знала?», а «Кем была Мэри»?
  - Если она была большой шишкой, сэр, то почему не сказала этого?
  - Быть может, именно потому что была большой шишкой. У неё могла быть гордость и стыд. В письме она говорит, что скрывает свою личность во благо своей же семьи, и чем выше было положение её родных, тем сильнее она могла желать избавить их от скандала. Она не из простонародья – это точно, вопрос лишь в том, была ли она дочкой обедневшего сельского священника или членом влиятельной семьи? Если бы мы узнали, кому адресовано её письмо, мы бы всё поняли. Меня сводит с ума, что сохранилось только само письмо, но не второй листок с адресом… Боже правый! – он остановился. – Как я мог пропустить очевидное?
  - Сэр?
  Джулиан обернулся к Брокеру, его глаза горели.
  - В доме всё ещё работает тот побельщик?
  - Я думаю, да, сэр.
  - Хорошо. У меня есть идея.
  
  
  Салли едва прикоснулась к ужину. Миссис Мэббитт объявила, что у неё кружится голова, от того как квартирантка каждую секунду бросается к окну.
  - Кто над чайником стоит, у того он не кипит, – предупредила хозяйка.
  - Они ведь вернутся прямо сейчас, да? – горячо спросила Салли. – Уже почти семь часов.
  - О, ты ведь знаешь, как ездят эти дилижансы. В дороге всё, что угодно, может пойти не так – лошадь потеряет подкову, ось сломается, отвалиться колесо. Меня не удивит, если они окажутся дома глубокой ночью.
  Салли посмотрела на неё с испугом.
  Миссис Мэббитт улыбнулась.
  - Кажется, ты никогда не ездила далеко в дилижансе.
  - Нет, – грустно ответила Салли, падая на стул.
  - Тут не о чем беспокоиться. Они вернутся в целости и сохранности. Просто чуть позже, вот и всё.
  «Но у нас нет времени!» – подумала Салли. Весь вечер она, услышав стук колёс, бросалась к кухонному окну и прижималась лицом к стеклу. Пробило восемь вечера, потом девять, а путешественники так и не вернулись.
  Миссис Мэббитт отложила шитьё, сказала, что дурно себя чувствует и хочет пойти спать. Часы показывали половину десятого. Салли решительно отправилась в свою комнату и принялась переодеваться. Мистер Кестрель и Брокер не вернулись – да будет так. Встреча уже назначена. Она не может пренебречь шансом узнать, кто был владельцем письма. Она пойдёт одна.
  
  Глава 25. Побелка
  
  
  Салли достала одно из своих старых платьев – из розового шёлка, с зелёными бантами на шее и большими зелёными оборками на юбке. Она не могла пойти в «Петушка» в приличной одежде, что заставляла носить её миссис Мэббитт. Её старые друзья едва смогут узнать Салли, а тот, кто придёт на встречу, может что-то заподозрить. Она потуже затянула волосы на затылке и, поплевав на пальцы, пригладила чёлку. Дополнив наряд чепцом с широкими полями и красным султаном, она улыбнулась своему отражению. Теперь она выглядит как надо!
  Она с трудом составила ещё одну записку, объясняющую, где она и почему. Взбежав наверх, девушка оставила бумажку на каминной полке в гостиной мистера Кестреля и, взглянув на часы, поняла, что уже без четверти десять. Салли быстро накинула плащ из выбежала из дома.
  Пикадилли, как всегда, была забита экипажами. Быстрее добраться пешком. Она петляла, скользила и шагала, пока не добралась, наконец, до Хеймаркета. Оставив позади залитую газовым светом улицу, девушка свернула в узкий, тёмный переулок, где стоял «Петушок».
  Сегодня здесь было людно. Этому Салли обрадовалась – чем больше людей вокруг, чем безопаснее. Она окинула общую комнату взглядом, и её сердце забилось чаще. Здесь были обычные завсегдатаи – бывшие боксёры, актёры-неудачники, сводники и их шлюхи. Но она безошибочно определила того, кто пришёл к ней. Он выделялся здесь как павлин в курятнике. Чарльз Эвондейл.
  Красавчик без конца ходил туда-сюда, насколько это было возможно в таком маленьком и забитом людьми помещении. Стоило ему заметить Салли, как он нахмурился, будто пытаясь вспомнить её. Девушка ухмыльнулась и сделала книксен.
  В глазах Эвондейла зажглось понимание. Он направился к ней, удивлённо глядя на неё.
  - Ты!
  - Конечно, я! А кого ты ожидал?
  - Я, чёрт возьми, не знал, кого или чего ожидать!
  - Ну ведь должен был понять, что твоё письмо у меня.
  В его глазах появился лихорадочный блеск. Он схватил её за руку.
  - Оно у тебя с собой?
  - Нет, – она впервые немного испугалась. Она убедила себя, что ни один человек в здравом уме не нападёт на неё в таком людном месте. Но был ли Эвондейл в здравом уме? – Мне больно, – пожаловалась она.
  Эвондейл отпустил её и несколько раз судорожно выдохнул.
  - Тебе нужны деньги. Конечно. Пойдем, сядем и поговорим, – он указал на столик в углу.
  - Ты должен заказать нам выпить, а то Тоби нас выгонит.
  - Хорошо. Что ты хочешь?
  - Белого атласа.
  Она заняла столик в углу, пока Эвондейл ходил к трактирщику. Он вернулся со стаканом джина для неё и пинтой эля для себя. Она по-свойски подняла стакан, но он будто не заметил, беспокойно оглядывая зал.
  - Что ты высматриваешь? – спросила Салли.
  - Мне казалось, что за мной следят. Но это, наверное, только воображение, – он безрадостно рассмеялся. – Оно часто шалит в последнее время.
  Он сделал несколько глотков эля.
  «Итак, я утянула письмо у него, – думала Салли, глядя на Эвондейла, – значит Мэри должна была быть той Розмари, а пристукнул её он. Но почему? И кто та Меган МакГоуэн?»
  - Хорошо, – сказал Эвондейд, – давай о деле. Сколько ты хочешь за это письмо?
  - Я ещё не решила, – принялась тянуть время та. – Я хочу узнать о нём побольше. Иначе, как я пойму, сколько за него просить?
  - А ты думаешь, я тебе всё расскажу? Чем меньше ты о нём знаешь, тем лучше мне.
  - О, ну если так, – она пожала плечами и поднялась.
  Эвондейл мгновенно схватил её за запястье левой рукой.
  - Сядь! – прошипел он.
  - Зачем это?
  - Потому что у меня есть пистолет, и я пристрелю тебя, если ты не сядешь.
  Она опустила глаза и увидела, что его правая рука сейчас была в кармане пальто. Он вытащил её на мгновение, демонстрируя маленький карманный пистолет. У него было два ствола, так что Эвондейл мог позволить себе промахнуться разок.
  - Ты блефуешь, – дрожащим голосом сказала она. – Ты не будешь кончать меня, когда вокруг столько людей.
  - Не буду? – его рука ещё сильнее сжала запястье девушки. Кольцо с черепом, что он носил на мизинце, переливать в огне свечей. – Это письмо превратило мою жизнь в ад. И то что отчасти в этом виноват я сам, не делает этот ад приятнее! Несколько лет назад я дал одной женщине опрометчивое обещание, которое никогда не собирался выполнять. Бог ведает, это было ошибкой, но сотни мужчин делают то же, и на них не обрушиваются все кары небесные, как на меня. Я ничего не хочу сильнее, чем вернуть это письмо. Я сам вырыл себе такую глубокую яму, что мне плевать, что придётся сделать ещё, как далеко зайти или кого утянуть на дно вместе с собой. Так что, в последний раз – сядь и назови свою цену!
  Она медленно опустилась на стул. Сомнений нет, Эвондейл говорил искренне. Что ей делать? Отдавать письмо – исключено. Она и мистер Кестрель договорились, что это невозможно. Кроме того, даже если бы она решила его отдать, ей пришлось бы идти за ним на Кларджес-стрит – а значит, выдать Эвондейлу, что в этом деле замешаны мистер Кестрель и Брокер. Она не может выдать своих друзей. Нет, она должна найти выход сама.
  Девушка бросила вокруг отчаянный взгляд, ища кого-нибудь, кто мог бы её помочь. Она не поверила своим глазам, когда поняла, что к их столику идёт Мэтью Фиске, мнущий в руках собственную шляпу. Что он здесь делает? Он что-то знает о письме? Или опять будет пытаться отговорить от расследования?
  - Что тебе? – резко спросил аптекаря Эвондейл, не отпуская руку Салли.
  Фиске перевёл взгляд на девушку.
  - Я пришёл по твоему приглашению.
  - Какому приглашению? – Эвондейл повернулся к девушку. – Этот парень в сговоре с тобой? Я и ему должен платить?
  - Платить мне? – удивился Фиске. – Я не понимаю, о чём вы. Я пришёл сюда, чтобы увидеть в этой девушкой… по личному делу.
  - Ну что ж, сейчас она занята. У неё личное дело со мной. Так что будь добр – исчезни.
  - Тебе лучше сделать, как он сказал, Колючий, – Салли вздохнула. – Он не принимает отказов.
  - Но… но как насчёт письма? – пролепетал Фиске.
  - Какого черта он знает про моё письмо? – взъярился Эвондейл.
  - Ничего он не знает, – сказала Салли. Почему вообще бедняга Колючий в это влез? – Я думала, что он знает, но теперь-то поняла, что украла письмо у тебя.
  Эвондейл уставился на неё.
  - Что, Бога ради, ты такое несёшь?
  - Письмо! – нетерпеливо повторила она. – То, что я вытащила из твоего кармана, когда мы катались в экипаже той ночью.
  - Из моего кармана! Боже мой, ты думаешь, если бы письмо было у меня, я бы таскал его с собой, чтобы его мог кто угодно украсть? Ты думаешь, я бы не сжег его при первой возможности?
  - Но… – Она осеклась. Впереди забрезжил свет. – То письмо, которое нужно тебе – его писала девчонка, что потеряла честь и просила кого-то из родственников прийти за ней?
  - О, дьявол, нет! Это было моё письмо! Я его писал! Ты пытаешься сбить меня с толку, но это не пройдёт! В этом танце будут вести я! – ствол пистолета предупреждающе поднялся.
  - Ты не понял? – быстро спросила она. – Мы говорим про разные письма! То, что есть у меня – не твоё. Той ночью до того, как залезть в карман к тебе, я обокрала и его, – она кивнула в сторону Фиске, – и ещё одного парня потом. Я утащила письмо у кого-то из вас, не знаю у кого, вот и написала всем трём и назначила встречу здесь, чтобы посмотреть, кто придёт. А пришли сразу двое, но оказалось, что ты пришёл не за тем. У меня не твоё письмо. Теперь понятно?
  
  
  Джулиан и Брокер добрались домой почти к полуночи. Кестрель послал камердинера вниз за побелкой и кистью, что хранились внизу. Сам же сел на фортепиано и нажал на секретную пружину. Панель распахнулась, давая доступ в небольшой тайник, где он хранил письмо Мэри. Расстелив на столе старую «Морнинг кроникл», Джулиан положил на неё письмо текстом вниз. Затем зажёг аргандову горелку[70] и подкрутил фитиль, чтобы она давала как можно больше света.
  Вернулся Брокер с побелкой. Джулиан открыл коробку и опустил туда кисть.
  - Не знаю, почему я не подумал об этом раньше. Мы знали, что вместо конверта у Мэри был второй листок с адресом. Мы знали, что у неё был тупой карандаш, на который приходилось сильно давить при письме. Если адрес был последним, что она писала – а это логично, ведь ей нужно было закончить письмо, прежде чем завернуть его во второй лист – то быть может, на самом письме остался призрачный след адреса.
  Он нанёс на оборотную сторону письма тонкий, как паутинка слой побелки, затем поднёс бумагу к свету, чтобы получше разглядеть. В середине листа нашлись едва заметные углубления, теперь забитые побелкой: «Лорду Брэкстону, Брэкстон-Кастл, Шропшир».
  Джулиан медленно отложил письмо.
  - Подумать только, мы шутили про «жертв Брэкстона». Мы ничего не знали.
  - Лорд Брэкстон – это не тот ли парень, что приглашал весь свет в гости, а потом дал от ворот поворот, потому что его дочь сбежала во Францию с капитаном на половинном жаловании?
  - Не с ним, а к нему. Капитан Хартуэлл уже во Франции – сбежал туда от долгов. Леди Люсинда отправилась к нему – и теперь мы знаем, что она так до него и не добралась. Она похоронена на кладбище для бедняков, как проститутка и самоубийца.
  - Так вы думаете, что её похитили, сэр?
  - Это многое объясняет, не так ли? Она путешествовала одна и почти наверняка под выдуманным именем. Воспитанная, но бедная с виду и лишённая всяких связей девушка. Она ещё не выезжала в свет, а потому никто не знал её, а она не знала никого. Она легко могла попасться в ловушку к такой, как мадам Леклерк. Никто её не искал, потому что все считали, что она счастливо живёт со своим возлюбленным на континенте, а её отец был слишком взбешён, чтобы написать дочери или пытаться искать её. Капитан Хартуэлл мог и вовсе не знать, что леди Люсинда едет к нему, а если бы знал – не смог бы вернутся в Англию, чтобы искать её, не попав тут же в руки кредиторов.
  Джулиан перевернул письмо и пробежал его глазами.
  - Теперь все предстаёт в ином свете. «Я не думаю, что когда-нибудь смогу снова встретиться с вами, или любым из членов нашей семьи или тем, кого я когда-то любила». Она писала отцу, а под тем «кого когда-то любила» подразумевала капитана Хартуэлла. Говоря о «глупой, неблагодарной, слепой опрометчивости» она раскаивалась за то, что решила сбежать и выйти замуж против желания отца. И, конечно, «Моя гибель – не только моя вина» относится к «Смиту и Компании».
  Бог знает, как она оказалась в приюте. Быть может, просто сбежала от похитителей и попросила там убежища. Представляю, как ужаснулся Роудон, когда понял кем оказалась его жертва. Он виновен в похищении – и, скорее всего, изнасиловании – леди Люсинды Брэкстон, дочери одного из самых богатых пэров Англии, который вертит половиной парламента и известен гневливым нравом. Если бы она рассказала отцу, что с ней случилось, он бы достал Роудона и его подельников даже из-под земли. Но она ничего не сказала – пока. Она была потрясена и так стыдилась, что спряталась в приюте и никому не сказала, кто она. Так Роудон получил передышку, а он достаточно умён и жесток, чтобы ей воспользоваться.
  Но как он узнал, что она в приюте? Из её письма? Предположим кто-нибудь – скажем, Проныра Пег – перехватила письмо Мэри и передала Роудону. Время совпадает – леди Люсинда писала его вечером в субботу, она было в кармане у кого-то из трёх мужчин в понедельник, а леди Люсинда была убита следующей же ночью. Это значит, что мистер Роудон действовал со своей обычной эффективностью.
  Думаю, мы можем избавить Эвондейла от подозрений в соучастии. Кем бы не была – или есть – его Розмари, это не та девушка, которую убили в приюте. Куда больше меня беспокоит Фиске. Если он невиновен, то это просто удивительное совпадение, что изо всех мест, которое леди Люсинда могла счесть подходящим убежищем – церкви, работные дома, благотворительные общества – она попала в тот самый приют, где работает жена Фиске, и где он сам лечит постоялиц. И это именно он прописал ей лекарство. Он был одним из тех немногих, кому она доверяла и могла сказать ему про письмо. Но Салли уверена, что он не лжёт, когда говорит, что никакого письма у него она не крала. Это всё так бессмысленно…. Если… Боже правый! Может ли быть, что..?
  - Сэр?
  - Брокер, что ты знаешь о игре в напёрстки? – медленно спросил Джулиан.
  - В неё играют на ярмарках, сэр. Берут три чашки и горошину. Игрок пытается угадать, под какой чашкой напёрсточник спрятал горошину.
  - И никогда не выигрывает, верно?
  - Да, сэр. Потому что напёрсточник прячет горошину в руке и суёт её под ту чашку, на которую игрок не показывает.
  - Точно! И я подумал… А это что?
  Брокер проследил за взглядом хозяина и тоже увидел оставленную на каминной полке записку. Джулиан подошёл к полке, схватил бумажку, пробежал её глазами и резко изменился в лице. Он протянул послание Брокеру, что прочитал его и поднял на Кестреля глаза, полные ужаса.
  Джулиан уже хватал шляпу и перчатки.
  - Возьми мои пистолеты. Зарядим по пути.
  
  Глава 26. Кровь не водица
  
  
  К облегчению Салли, Эвондейл вытащил руку из кармана пальто уже без пистолета.
  - Значит, я вернулся к тому, с чего начинал, – в отчаянии проговорил он. – Ты была моей последней надеждой. Когда я прочитал записку от тебя, я не знал, кто ты и ничего не знал про тебя, но поверил, что письмо, о котором была речь – то самое, которое ускользает от меня уже несколько лет.
  - Тогда понятно, что ты удивился, увидев меня, – она усмехнулась. – Ты не мог подумать, что я что-то знаю о том письме.
  Фиске осторожно похлопал её по плечу.
  - Теперь мы можем поговорить. Я думал, мы могли бы подняться наверх… поговорить, – поспешно добавил он.
  - О, нет. Я и с места не сдвинусь. Мы поговорим здесь.
  - Здесь кругом люди. Мне нужно поговорить с тобой наедине.
  - Поцелуй меня в зад! Когда мы в последний раз говорили наедине, ты наврал мне с три короба.
  - Прости за это. Это показалось мне лучшим, что я мог тогда сделать, – он перешёл на шёпот. – Я заплачу за письмо, хорошо заплачу, но нам нужно подняться наверх и поговорить без лишних свидетелей. Пожалуйста, поверь мне! Зачем мне было вообще приходить, кроме как поговорить с тобой о письме?
  - Так оно было у тебя?
  Фиске замялся.
  - Я скажу тебе наверху. Пожалуйста, пойдём со мной.
  Салли задумалась. Потом встала и повернулась к Эвондейлу.
  - Ты можешь идти, Красавчик. У меня дела с этим джентльменом.
  Эвондейл тяжело поднялся на ноги. Салли обняла его за шею.
  - Гляди веселее. Такой принц как ты не должен вешать нос, – она игриво провела пальцем по его лбу. – Все будет в порядке, вот увидишь.
  - Послушай, – порывисто сказал он, – мне очень жаль, что я напугал тебя. Я не знал, с какими людьми столкнусь в таком месте как это, и кто может быть заодно с тобой…
  - Просто забудь, – успокоила его девушка. – Все закончилось, никто не пострадал, – она поднялась на цыпочки и легко поцеловала его в губы. – А теперь уходи.
  Он взял шляпу с вешалки, слегка поклонился Фиске и вышел. Салли с улыбкой посмотрела ему вслед, а потом повернулась к аптекарю.
  - Вот и все. Пойдём наверх.
  Они подошли к Тоби. Фиске немного смущенно спросил трактирщика, если ли свободная комната.
  - Задняя, на третьем, – пробурчал тот.
  Фиске отдал шиллинг, и Тоби толкнул в его сторону ключ. Аптекарь было потянулся за ним, но Салли оказалась проворнее. Схватив его, она также взяла сальную свечу и первой вошла к лестнице.
  Они вошли в тёмный коридор, украшенный отслаивающейся краской и гобеленами из паутины. Задняя дверь, ведущая в переулок за «Петушком», как всегда была заперта. Когда он взбирались по лестницы, Салли напомнила Фиске не опираться на гнилые перила. Когда они вошли в комнату – ту же тусклую и тесную спальню, которой воспользовались несколько недель назад – Салли поставила свечу на умывальник и повернулась к аптекарю.
  - Ну? Что ты хочешь мне сказать?
  - Ещё рано. Я должен ненадолго выйти. Я сейчас вернусь.
  - Эй, что за шутки? Куда ты собрался?
  - Здесь ещё кое-кто хочет тебя видеть. Мы хорошо заплатим за письмо, но ты должна подождать, пока я его не приведу. Не уходи никуда, хорошо?
  - Не уйду, – она оперлась на стену напротив двери и засунула руки в карманы плаща. – Я буду ждать здесь, Колючий. Хочу поглядеть на твоих друзей.
  Он выскользнул из комнаты и прикрыл за собой дверь. Салли ждала в напряжении, не отрывая глаз от двери.
  Наконец, она открылась. Первым вошёл Фиске, нервно потирая руки. За ним шагал, как всегда спокойный и молчаливый, Джозеф Роудон. Он закрыл дверь сразу за собой и посмотрел на Салли. Его губы скривились в хищной улыбке, которую она помнила слишком хорошо. Круглоглазый поднял руку, и в пламени свечи блеснул длинный острый нож
  - Нет! – крикнул Фиске. – Ты обещал, что не тронешь её!
  Роудон бросился к Салли, но в следующий миг замер и отпрыгнул назад, задыхаясь от ярости. Салли твердо держала маленький двуствольный пистолет, что вытащила из кармана Эводейла, когда поцеловала его на прощание. Роудон попятился к двери.
  - Куда спешишь, Круглоглазый? – спросила она. – Никуда ты не пойдешь. Брось это. – Она кивнула на нож.
  Скрипя зубами, он начал разжимать пальцы, но тут дверь у него за спиной распахнулась, и в комнату влетела женщина в потрёпанном чёрном плаще и клетчатой шали. У неё были тощие щёки и длинные, неухоженные рыжие волосы.
  Роудон схватил её с триумфальным криком и приставил нож к горлу.
  - Я ухожу, – рыкнул он Салли, – и увожу эту женщину с собой. Если попытаешься остановить меня или пошлёшь кого-нибудь за мной, я полосну её по горлу от уха до уха.
  У женщины перехватило дыхание. Он не отрывала глаз от Салли.
  - Я видела тебя с ним, – задыхаясь, выпалила она, – с Эвондейлом! Я проследила за ним. Скажи мне, скажи! Ты должна! Где Розмари?
  - Ты Меган МакГоуэн? – Салли сделала шаг к незнакомке.
  - Стой на месте! – рявкнул Роудон.
  - Скажи мне! – Меган перешла на хриплый крик. – Где Роз…
  - Да заткнись ты! – Роудон надавил на прижатый к горлу Меган нож. На её воротник потекла струйка крови.
  - Я не знаю, где она, – сказала Салли, торопясь успокоить Меган для её же блага. – Клянусь, я не знаю об этом совсем ничего. Отпусти её, ублюдок! Она тебе ничего не сделала!
  Фиске стоял в углу, заламывая руки.
  - Ты обещал, что никому не причинишь вреда! – стонал он.
  - И ты тему поверил? – презрительно выкрикнула Салли. – Ты бедный старый дуралей, да по нему виселица плачет![71] – она повернулась к Роудону. – Это ты пристукнул Мэри!
  - Нет, на самом деле, не я, – вкрадчиво отозвался он. – Честь отправить эту сучку в последний путь выпала мистеру Мэтью Фиске.
  - Тебе? – Салли ошеломлённо уставилась на аптекаря. Он спрятал лицо в ладонях.
  - Посмотрите на него! – воскликнул Роудон. – Знала бы ты, сколько помех он доставлял своими страхами, унынием, проклятыми угрызениями совести. Ты даже не представляешь, какими усилиями мне приходилось его уговаривать. Но теперь мы закончили, старик. Так или иначе – это ты убийца этой… Давайте и дальше будем называть её «Мэри», а?
  - Как ты можешь? – взмолился Фиске. – Всё, что я сделал – каждый грех, что я совершил, Боже, смилуйся над моей душой! – был для тебя, только для тебя! А теперь ты отворачиваешься от меня! Я этого не вынесу! Ты был единственным, кого я любил в этом мире!
  - Правда? – усмехнулся Роудон. – Какая жалость. Потому что я тебя лишь презирал, мой дорогой, дорогой отец!
  Фиске застонал и поддался рыданиями.
  - Твой отец? – воскликнула Салли. – Но… Но ты не Калеб…
  - Больше нет. Я сбросил эту змеиную шкуру ещё в деревне, где меня воспитывала эта старая развалина и моя ведьма-мать.
  «Но я видела Калеба! – изумлённо подумала Салли. – Тот сумасшедший, с которыми я говорила, сказал мне, что он Калеб… Сказал ли?» – она принялась лихорадочно вспоминать. Нет, он ни разу не сказал ей кто он. Она просто спросила «Можно называть тебя Калебом?» и перепуганный мальчишка сказал «Если ты хочешь». И был очень удивлён!
  - Так, даже если твой папа был убийцей, – проговорила она, – то устроил всё ты.
  - Конечно, я, – ответил Роудон. – Ты думала, у него хватит духа провернуть всё самому? Да он не может даже сказать слово поперёк моей суке-матери – никогда не мог. Я оставлял меня на её милость до тех пор, пока я не подрос. Но сейчас я заказываю музыку!
  - Ты заказываешь музыку, а платить ему! – бросила в ответ Салли. – Ты захотел заставить Мэри молчать, а он взял на себя весь риск. Это ведь он отравил лекарство и поставил лауданум в комнату…
  - Ты чертовски много знаешь, а? Откуда?
  - У меня свои способы.
  «Пусть он болтает, это как раз то, что нужно! – думала она. – Он думает, что такой умный-разумный. Быть может, он забудет, что надо покрепче держать Меган, и та сможет вырваться».
  - Это был хороший план, – продолжал Роудон. – Всё бы прошло как по маслу, если бы не ты. Хотя мне долго пришлось убеждать папу набраться уже духа. Я никогда не говорил ему, почему ту маленькую сучку надо убрать. Даже он мог бы сдать назад, если бы узнал.
  - Так почему? – спросила Салли.
  - Скажем так, она могла помешать моим делам. Я никогда не говорил своему обожаемому отцу, чем именно занимаюсь. «Поставки» – вот и всё, что я сказал.
  - Я знаю. Ты похититель, ты и твои дружки, – она знала это из записки, что мистер Кестрель послал Брокеру после того как спас Эмили.
  - Ты всё знаешь, а? Проклятие! Да, моё дело пошло бы к чёрту, если бы девчонка, которую мы зовём Мэри, разболтала бы всё своему большому и важному папе, а от начал бы задавать вопросы и требовать мести.
  - А кто он? – мгновенно спросила Салли.
  - О нет! Этого ты из меня не вытянешь! Мы сохраним этот секрет, правда, папочка?
  Фиске не ответил. Он просто сидел, спиной к стене, закрыв глаза. Его лицо опухло и было покрыто слезами.
  - Мне нужно было скормить папочке другую причину убить девчонку. Так что я придумал целую историю. Сочинил, что она не такой невинный ангелочек, каким кажется, а порочная девка, что сбежала от своей милой семьи в город из чистой жажды разврата. Я сказал, что сам поддался её чарам, согрешил с ней и рассказал ей, кто я на самом деле, и как меня обвиняли в убийстве прежде.
  - Я думаю, обвиняли не зря – ты ведь убил ты девчонку?
  - Конечно. Довольно неуклюже. Я был младше её. Я думал, что смогу обставить всё так, будто она утонула, но на теле нашли синяки, что я оставил, а кто-то сказал, что видел, как я иду к тому ручью. Больше я не был так беспечен. Это захватывающе, как ничто другое – отнимать жизнь, будто задувая свечу, но обычно риск слишком велик. Есть и другие способы получать удовольствие, не убивая.
  Салли была сыта по горло, но ей нужно было знать всю историю, так что Роудон-Калеб должен говорить дальше. Меган была слишком бледна и едва сохраняла сознание, так что не сможет вырваться, но ещё может собраться с силами. Кроме того, нельзя дать Роудону сбежать.
  - А он знал, что ты убил ту слабоумную девочку в вашей деревне? – она кивнула в сторону Фиске.
  - Я сказал ему, но не всё. Я сказал, что взял её там, у ручья – это была правда, а она была слишком глупа, чтобы сопротивляться. Я сказал, что потом у неё началась истерика, я пытался успокоить её и убил по неосторожности. Почти чистая правда – кроме того, что я с самого начала знал, что убью её. А что мне можно было сделать – позволить ей рассказывать всем, что я сделал с ней? В том числе моей матери? – его лицо болезненно вспыхнуло.
  - И он поверил тебе?
  - Разве я не говорил – я могу убедить его в чём угодно! Он помог мне сбежать. Конечно, после этого в деревне его невзлюбили. Потому он и моя мать перебрались в Лондон вскоре после меня. Он нашёл меня через объявления в газетах. «М. Ф будет рад получить известия от К. Ф.» и тому подобные. Я встречался с ним время от времени. Не видел причин разрывать эту связь. Кто знает, когда ещё он мог мне пригодиться? Конечно, он ничего не говорил матери. Меня ведь всё ещё искали за убийство, а она бы сочла святым долгом сдать меня властям, если бы узнала, что я где-то рядом.
  Папочка боялся этого больше всего – что меня найдут и арестуют. Я сыграл на его страхах, убедив прикончить Мэри. Я сказал, что доверил ей свою историю, а она непременно выдаст меня, раскроет, что я – Калеб Фиске и обвинит в изнасиловании и убийстве. Я кормил его этим враньём день за днём, я заставил его поверить, что я в смертельной опасности, что мне придётся бежать из Лондона, бросить своё дело и навсегда расстаться с ним или отправится на виселицу. Он поверил мне – как всегда. Он хотел защитить меня. Он всегда был готов перевернуть весь мир вверх дном, чтобы защитить меня от всего угодно – кроме моей матери! Он так боялся её, что позволял ей делать со мной всё, что угодно – бить меня, обдавать кипятком, морить голодом – наказывать за всё, что угодно и ни за что! Она говорила, что хочет изгнать из меня дьявола. Но всё, чего она добилась – это дала мне причину самому позвать дьявола в себя!
  Салли покачала головой.
  - Я должна была понять, что ты её сын. Вы похожи – такие же бессердечные и любите мучить людей и смотреть, как они страдают.
  - Птенцы её пьют кровь, и где труп, там и она[72]. Видишь, как хорошо я помню Библию? – внезапно он нахмурился. – Лучше быть бессердечным, чем бесхребетным, как тот слизняк, что породил меня! И который рыдает, когда слышит, что я говорю, как презираю его! А чего ещё он ожидал?
  Салли взглянула на Фиске. Тот всё ещё сидел на полу, опустив голову и закрыв глаза. Казалось, все его силы уходят на то, чтобы не сойти с ума от слов, что говорит его сын.
  - Но из него получилась недурная марионетка, – подвёл итог Роудон. – Он согласился взяться за Мэри. Я составил план, а он исполнил. У него был доступ в приют – а у меня нет. И если бы его поймали, я тут же бы испарился, оставив его выпутываться самого.
  - Вам повезло, что Мэри оказалась в приюте, где вы смогли до неё добраться.
  - Это не везение – это просто её дурость!
  Салли осознала, что у Роудона явно развязался язык. Он большую часть жизни провёл, обманывая или скрываясь. А теперь ему выпала возможность говорить открыто, похваляться своими триумфами, излучать недовольство, и он не смог устоять.
  - Я поймал Мэри в наши сети обычным способом. Один из моих людей встретил её на постоялом дворе рядом в окрестностях Лондона. Бедняжке было некуда идти. Хозяева не позволили ей остаться – она ведь путешествовала одна, без компаньонки или слуги, а это выглядело подозрительно. Мэри могла бы переубедить их, скажи, кто она такая, но она как раз бежала от своей семьи – или что-то в таком роде – а потому скрывала своё настоящее имя. Мой человек – точнее, весьма почтенная дама – пригласила её переночевать у себя. У нас есть дом в Лондоне специально для новичков.
  Короче говоря, агнец пошёл на заклание – её опоили и отдали клиенту, что любит рвать такие невинные цветочки. На следующий день, пока она была ещё слишком слаба, чтобы говорить или сопротивляться, её продали настоятельнице обители на Ковент-Гарден. Вот тогда и начались проблемы. Она проснулась у старой сводни и принялась бредить. Она выболтала своё настоящее имя, и эта глупая баба запаниковала. Теперь она захотела, как можно быстрее сбыть девчонку с рук, вот и отдала её в тот приют. И ведь она узнала о том проклятом месте от меня! – мрачно добавил он. – Папа рассказывал, что моя мать преклоняется перед святошей, что им заправляет, а я в шутку сказал той сводне, что в Общество возвращения можно ссылать шлюх со всей Рассел-Сквер. Сказал, что Харкурт должен быть благодарен ей на то, что поставляет ему свежее мясо для «возвращения».
  Ну а когда я сам узнал, кто такая Мэри и что с ней стало, я написал отцу, что хочу встретиться с ним. Я рассказал ему о Мэри. Он знал о ней – его вызывали в приют, и он прописал ей лекарство. Я едва мог поверить в свою удачу, когда узнал, что она ничего никому не разболтала. Но не будет же она молчать вечно! Она захочет вернутся в свою богатенькую семьи, и это станет концом для меня, моих людей и всего моего дела. Вот тогда я и настроил своего отца заткнуть ей рот навсегда.
  - А то письмо, что я украла – откуда взялось оно?
  - Папаша должен был приготовить лекарство в понедельник, а Мэри – принять его в ту ночь. Он сделал всё как надо – сильный опиат и болиголов. Я договорится встретиться с ним на Хеймаркете – милое место, где всегда полно людей, не протолкнутся от пьяниц и ищущих развлечений, так что нас бы никто не заметил. Я хотел убедиться, что он не передумал. Я знал, что папаша не смог бы соврать мне – я его насквозь вижу. Всегда видел. Но оказалось, что в этот же день, эта мелкая шлюшка дала ему письмо. Сказала ему, что он добрый человек, что ему одному она может доверять и прочую жалобную чепуху.
  Конечно, его сердце было тронуто. Он просил меня не трогать её. Предлагал просто уничтожить письмо. Говорил, что Мэри тогда подумает будто отец решил отвергнуть её и больше не доставит нам неприятностей. Она ведь так и писала. Но я знал лучше! Она бы нипочём не сдалась, пока не вернула бы себе благосклонность папеньки! Так что я заставил его отдать мне письмо и снова десять раз повторил ему свою сказку о том, что я в опасности и убедил его исполнить план. Он пообещал, что доставит в приют свою отраву на следующий день.
  Я не сжег письмо сразу, а только разорвал листок с адресом и именем её отца – моя ошибка, но я хотел потом спокойно перечитать его – меня бы это позабавило. Так что я просто сунул его в карман. Мы с отцом разошлись, но мне не понравилось, как он себя ведёт. Я решил последить за ним с расстояния, и увидел, как ты пристаёшь к нему. Бедняга, одному дьяволу известно, сколько у него не было женщины. Я пошёл за вами. Я ещё беспокоился, что согревшись в постели, он о чём-нибудь проболтается. Так что когда ты увела его наверх, я сунул монету трактирщику, и он позволил мне подняться наверх и поглядеть в замочную скважину. Думаю, такой похотливой штучке, как ты не очень-то понравилось кувыркаться с ним, а?
  Салли потеряла дар речи. Она просто плюнула в Круглоглазого.
  - Плюй и царапайся сколько хочешь! Мне это нравится, но ведь ты тоже это знаешь и помнишь, а? Я решил снять тебя после отца. Кажется, такое вы называете «пикантным», верно? Я подождал в трактире, пока вы не спуститесь, и мой папаша не исчезнет, но ты уже успела подцепить какого-то хлыща. Я ещё немного посидел, надеясь, что ты вернёшься. Ты вернулась.
  - И письмо было у тебя! Я украла его у тебя!
  - Да, это была высокая цена за то, чтобы развлечься со шлюхой. Ты была недурна, но не стоила всех проблем, что доставила.
  Неожиданно Меган дёрнулась в его руках, пытаясь вывернуться.
  - О, нет! – рыкнул он и сжал её ещё сильнее и ткнул остриём в подбородок. Ей пришлось откинуть голову назад, глаза вылезали у неё из орбита. – Я вижу, как ты заставляешь меня болтать! – прошипел он Салли. – Довольно! С меня хватит, будьте вы все прокляты!
  Он попятился к двери, держа Меган перед собой. Салли поспешила за ним. Перед самой лестницей Роудон остановился, услышав шаги – снизу кто-то поднимался.
  Роудон чертыхнулся, поняв, что оказался между двух огней – с одной стороны к нему приближалась Салли с пистолетом, с другой – поднимались двое мужчин. Он лихорадочно бросал взгляды то в одну сторону, то в другую. Наконец, издав яростный вой, Роудон отшвырнул Меган в сторону и бросился вниз, поднимая нож. Меган ударилась о перила, и гнилое дерево не выдержало. Раздался треск, и она полетела вниз. Салли бросилась к тому, что осталось от перил и посмотрела вниз. Роудон замер на ступенях лицом к лицу с Джулианом Кестрелем, что направлял ему в грудь изящный дуэльный пистолет. Позади хозяина стоял Брокер, а этажом ниже она разглядела Тоби. В самом низу лестничного колодца лежало изломанное и неподвижное тело Меган.
  
  Глава 27. Дело для Боу-стрит
  
  
  Сцена недолго оставалась неподвижной. Салли бросилась вниз, чтобы посмотреть, может ли она как-то помочь Меган. Джулиан отнял нож у Роудона и увёл изрыгающего проклятия убийцу наверх. Тоби запер Круглоглазого в передней комнате третьего этажа, после того как Джулиан проверил, нельзя ли сбежать оттуда через окно. После того как Брокер нашёл в соседней комнате Фиске, Тоби запер и его. Лучше всего было держать этих двоих порознь – у Роудона был свирепый нрав, и никто не поручился бы за то, что он может сделать.
  Тем временем, Салли хлопотала у Меган.
  - Принеси одеял, – скомандовала она трактирному мальчишке, что глазел на происходящее. – И бренди, самого крепкого, что есть. Потом пошли за хирургом. Быстро, давай, подними свою задницу! – мальчишка бросился исполнять.
  Меган была жива, но не более. Лицо женщины побелело, она едва дышала, а глаза затуманились. Салли взяла её за руку, но Меган будто не почувствовала этого и не смогла проглотить ни капли бренди, когда его принесли. Салли могла лишь укутать её одеялами и ждать.
  Сверху спустились Джулиан, Брокер и Тоби. Трактирщик бросил на Меган взгляд. Он десять лет был боксёром и недурно разбирался в ранах.
  - Она ничего не чувствует, – тихо сказала Салли.
  - У неё сломан хребет. – Пробормотал Тоби, качая головой. – Она умрёт через минуту или две.
  Меган, пустыми глазами смотревшая на Салли и трактирщика, перевела взгляд на Джулиана.
  - Друг Чарльза, – прошептала она.
  - Могу я что-то сделать для вас? – спросил Кестрель.
  - Скажите Чарльзу… – Её голос стих. Когда она заговорила снова, Джулиану пришлось наклониться ниже, чтобы расслышать. – Скажите ему, что он победил. То письмо… у меня в кармане плаща. Отдайте ему. Я хотела отдать его сегодня вечером, но увидела, как он выходит из дома один, как будто таясь… и я пошла за ним. Я думала… он мог собираться… к Розмари… Скажите ему… – Голос угас. На лице Меган отражались попытки заставить губы шевелиться. – Скажите ему сжалиться над ней. То, что я сделала… не её вина. Пусть он сжалиться над ней, если не может полюбить. Скажите ему… – Её лицо исказилось в последнем усилии, а потом напряжение прошло, и Меган затихла – белая и неподвижная как статуя. Хирург ей больше не нужен.
  Джулиан и Тоби унесли тело в маленькую, закопчённую гостиную позади общей залы. Салли выпроводила немногих посетителей, что ещё были в «Петушке». Они уложили Меган на длинный сосновый стол и поставили в изголовье свечу.
  Джулиан повернулся к Брокеру.
  - Беги в магистратский суд на Боу-стрит и скажи им прислать своего человека с помощниками, чтобы забрать Роудона и Фиске. Не пытайся им ничего объяснять – просто скажи, что произошло убийство, в котором замешаны богатые и влиятельные люди. Они должны поспешить.
  Брокер повиновался. Тоби очень мрачно воспринял мысль об ищейках, что наводят его заведение. Ему нужно было предупредить своих покровителей, что появление гостей с Боу-стрит никак не касается их.
  - Теперь посмотрим, что там за письмо, – сказала Салли, ощупывая плащ Меган. В одном кармане обнаружились пара монет и грязный ключ, другой была намертво зашит. Разорвав нитки, Салли вытащила на свет свернутый лист пожелтевшей бумаги со сломанной печатью.
  Девушка развернула письмо. Бумага потемнела, чернила выцвели, но буквы ещё читались. Она с нетерпением протянула его Джулиану.
  - Что тут сказано?
  - Она просила отдать его Эвондейлу, – напомнил Джулиан, – а не читать самим.
  - Я чуть не отдала концы из-за этого письма, и чтоб мне лопнуть, если я не узнаю, о чем оно! – Салли быстро объяснила, как Эвондейл приходил в трактир и угрожал ей пистолетом лишь для того, чтобы узнать, что письмо, о которого говорила она – не то, что было ему нужно.
  Джулиан согласился, что у неё есть право знать. Поднеся лист поближе к свече, он прочёл вслух:
  
  Ноябрь 1821
  Суббота
  Дражайшая Меган
  Бога ради, будь разумна и не приходи сегодня. Лодеры устраивают званый ужин для важных людей, и мне дорого обойдётся, если ты устроишь там скандал. Ты знаешь, что я люблю тебя и, да, я обещал жениться на тебе, но, пожалуйста, не приходи и не устраивай сцен перед моими друзьями. Встретимся завтра в обычном месте. Ни о чём не беспокойся. Верь мне.
  Всегда твой
  Чарльз
  
  - Чтоб мне лопнуть! – Воскликнула Салли. – Что это значит? Меган была его подружкой? Он бросил её ради Розмари? Тогда почему Меган так отчаянно искала Розмари? Можно подумать, она ненавидела её.
  Джулиан слушал её вполуха.
  - Какой же я глупец! – тихо сказал он. – Я так хотел связать Эвондейла, Мэри и приют, что просмотрел правильный путь. Неудивительно, что он так хотел вернуть это письмо…
  В дверях показалась голова Тоби, сообщившего, что прибыл хирург. Он наскоро осмотрел тело Меган, подтвердил, что она скончалась от падения с лестницы и согласился свидетельствовать на дознании, если это потребуется.
  Вскоре вернулся Брокер с двумя людьми. Первый был крупным, разговорчивым мужчиной за сорок с красным носом-картошкой. Второму было около двадцати пяти, и он носил форму патрульного Боу-стрит – синий мундир с позолоченными пуговицами, синие же штаны и малиновый жилет. У него была при себе сабля, пистолет и ярко покрашенная дубинка, а на поясе висела пара наручников.
  Красноносый пожал всем руки.
  - Добрый вечер. Я Питер Вэнс.
  В дальнейших объяснениях не было нужды. Все знали имена лучших служащих с Боу-стрит – ищеек. О них печатали в газетах, уличных балладах, криминальных романах; они охраняли банки, театры, даже самого короля. Ищейки не носили униформы – единственным знаком их полномочий был деревянный жезл девяти дюймов в длину с набалдашником в виде позолоченной короны. Вэнс достал свой жезл из кожаного чехла на поясе.
  Джулиан представил себя и Салли.
  - Боюсь, произошедшее здесь потребует долгих объяснений.
  - Объясняйте, – сказал Вэнс, – у меня есть время. Я с самого начала понял, что дело серьёзное. Должен был разверзнуться ад, чтобы такой малый по своей воле пришёл на Боу-стрит, – он хлопнул Брокера по плечу.
  - Вы знакомы?
  - Знаком ли я с Брокером? Должен сказать – ещё как! По пути сюда мы только и говорили, что о старых временах. Я привык встречать его в дурной компании. Один раз даже поймал. Это было почти достижение. Он был ловким щипачём, и его было чертовски трудно поймать.
  - Спасибо, сэр, – отозвался Брокер.
  - Не за что, парень, не за что. Да и перед судом ты тогда не предстал – решили, что один платок того не стоит. Так что вражды у меня с ним нет.
  Джулиан понял, о чём говорит Вэнс – поймав Брокера на такой мелкой краже, ищейки получили бы ничтожную награду. На Боу-стрит служили отважные и решительные люди, но никто не строит иллюзий насчёт их мотивов. Они работали за награду, и все это знали – сама Боу-стрит платила им жалованье, но жить только на него было невозможно.
  - Это жертва? – спросил Вэнс, подходя к Меган.
  - Одна из жертв, – Джулиан кратко объяснил, как погибла Меган.
  - Кто она? – спросил Вэнс.
  - Я слышал, что её зовут Меган МакГоуэн, но я не верю, что это настоящее имя. Один человек может знать точно – Чарльз Эвондейл, младший сын лорда Кербери.
  Вэнс присвистнул.
  - Так в этом замешаны и правда большие шишки.
  - Это только начало. Я предлагаю послать Брокера за Эвондейлом, а мы с Салли пока что расскажем вам всё, что знаем.
  Вэнс кивнул. Брокер отправился на Бери-стрит, а Джулиан и Салли поведали ищейке все о приюте, похитителях и убийстве. Салли повторила всё, что Роудон рассказал ей о своих преступлениях, а Джулиан – что убитая была леди Люсиндой Брэкстон. Слуги закона были ошеломлены этим парадом заговоров, ошибок и доверия не тем людям.
  Наконец Вэнс встал и заказал большую кружку эля, что Тоби всегда ставил констеблям бесплатно.
  - Кажется, мы знаем более чем достаточно, чтобы обвинить этих двух – Роудона и Фиске. Или скорее Фиске и Фиске, но младшего проще и дальше называть его выдуманным именем. Мы заберём их к себе, а завтра утром они предстанут перед судом. Вам всем нужно прийти и дать показания против ни под присягой. И тебе тоже, красотка, – он подмигнул Салли, но она лишь задрала нос. Заигрывать с парнем с Боу-стрит? Нет уж!
  Тоби проводил Вэнса и его помощника наверх за Роудоном и Фиске. Салли повернулась к Джулиану и подняла бровь.
  - Я всё ещё кое-чего не понимаю. Кто был тот чудак, которого я встретила ночью у приюта, если не Калеб? – и она с оттенком обиды добавила. – А ты будто не очень удивился, когда узнал, что Круглоглазый – это Калеб, и что убийство он совершил вместе со своим папкой.
  - Я уже подозревал это. Я не знал, что Роудон – это Калеб, но понимал, что они должны были действовать вместе. Всё это расследование было похоже на игру в напёрстки – у нас три человека и одно письмо, и мы поступаем так же как игрок – предполагаем, что горошина лежит под одной из трёх чашек и думаем, что нам нужно лишь определить – под какой. Но эта горошина не стоит на месте – напёрсточник показывает, как кладёт её под одну чашку, но потом суёт под другую. Так случилось и здесь – письмо было у Фиске, но потом он отдал его Роудону.
  Заводилой был, конечно, Роудон. Я был уверен, что и его работники похитили леди Люсинду и едва узнав, кто она, захотели немедленно убить, но не понимал, как это связано с приютом. Связь с леди Люсиндой была у Фиске – он мог легко взять у неё письмо, мог отравить лекарство, мог оставить склянку лауданума у неё в спальне. И вспомни – он ведь так горячо отрицал не то, что у него было письмо, а то, что ты его украла у него. Если Фиске получил письмо от леди Люсинды и передал Роудону, это бы объяснило, почему они оба были на Хеймаркете в ту ночь. Ты говорила, что сама не понимала, что Фиске делал там в такой час – он явно не искал тех удовольствий, которыми знаменит этот район. И это Роудон подглядывал за тобой и Фиске в «Петушке». Мы гадали, чем ты его привлекла. Мы никогда не задумывалась, что дело не в тебе, а в том, что твоим клиентом был Фиске.
  - Поглядывал за своим папой! – Сказала она с отвращением. – Ну и подонок! Ты знаешь, я не думала, что он такой – что Калеб такой. Когда я подслушивала, как его мама говорит о нём с Восковой рожей, я пожалела Калеба. Я думала, она обращалась с ним как с грязью. А тот мальчишка, с которым я говорила у приюта, был почти сумасшедшим и боялся собственной тени – конечно, я и подумала, что это Калеб.
  Джулиан кивнул.
  - У тебя был образ Калеба, а тот парень отлично вписывался в него. Я сделал точно такую же ошибку с Розмари и это погубило немало моих построений. Я думал, что Розмари – это и есть Мэри, и потому подстраивал её под то, какой считал саму Мэри – красивой и беззащитной юной девушкой. Жертвой. Настоящая Розмари была совсем не такой… – Он оборвал себя, снова схватил письмо Эвондейла и вперился в него глазами. – Боже правый. Наполовину англичанка, наполовину шотландка. Как я мог быть так слеп? Эвондейл всё равно что сказал мне, кто эта Розмари, а я ничего не понял!
  Салли изумлённо уставилась на него, но ещё до того, как она успела задать вопрос, сверху вернулись Вэнс с помощником, ведя с собой арестованных. Фиске и Роудону пришлось связать руки и заткнуть рты платками.
  - Слышали бы вы его выражения, – усмехнулся Вэнс. – Хотя ничего совершенно нового, а потом мы и сами устали это слушать. Что ж, тут мы закончили. Если вы приедете в суд завтра к десяти, сэр, я думаю, судьи займутся этим делом.
  - Мы приедем, – пообещал Джулиан. – Спасибо за вашу работу.
  - Спасибо вам, сэр. Вы настоящий мастер. Если бы вы родились среди таких как я, то сделали бы отличную карьеру. Конечно, для джентльмена с Сент-Джеймс-стрит, вроде вас это скорее развлечение. Забава, вроде охоты на лис.
  - Нечто вроде этого, – насмешливо улыбнулся Джулиан. Он знал, что Вэнс имеет в виду. Джентльмен не может служить ищейкой на Боу-стрит – и уж точно не может и помыслить получать за это деньги.
  Тоби поймал экипаж, чтобы отвезти Вэнса с помощником и арестованных на Боу-стрит. Джулиан и Салли проводили их и вернулись в заднюю гостиную к телу Меган, намереваясь дождаться Эвондейла. Через несколько минут появился Брокер и сообщил, что Эвондейл ждёт в общей зале.
  - Я оставил его там, сэр, потому что не знал, закончили ли вы тут с Пьянчугой Питом.
  - Пьянчугой Питом?
  - То есть, мистером Вэнсом, сэр. Такое мы дали ему прозвище, – Он постучал себя по носу.
  - Ему подходит, – Джулиан бросил взгляд на дверь в общую залу[73]. – Что ты ему сказал?
  - Только что вы хотите прямо сейчас его видеть, потому что что-то случилось с мисс МакГоуэн.
  - Хорошо. Я пойду и поговорю с ним.
  Он вернулся в общую залу. Клиентов здесь уже не было – никому была не по душе компания ищеек с Боу-стрит. Эвондейл бросился к Кестрелю, едва завидев его.
  - Что тут происходит? Сперва вы получаете какие-то сообщения от Меган на улице, теперь посылаете за мной слугу, говоря, что хотите поговорить со мной. Я ничего не понимаю. Почему вы следите за мной?
  - Потому что вы попали в самую гущу событий, в которой я пытался разобраться – как оказалось, вы не имеете к ним отношения, но поначалу это было неочевидно. Это очень долгая история. Но сейчас мне нужно кое-что вам рассказать. Боюсь, это будет для вас потрясением. Та молодая женщина, которую вы называли мисс МакГоуэн, была здесь сегодня вечером. Она следила за вами и вашей встречей с Салли.
  - Салли? А, эта ковент-гарденская монашка, что прислала мне записку, – он перевёл дух. – Подождите, что вы имеете в виду, когда говорите «женщина, которую я называл мисс МакГоуэн»?
  - Она вмешалась в схватку, – тихо сказал Джулиан. – Произошёл… несчастный случай. Она убита.
  - Убита?
  - Мои соболезнования.
  Эвондейл вслепую нащупал спинку стула и вцепился в неё, чтобы не упасть.
  - Мертва. Меган мертва.
  - Она просила меня передать вам сообщение. Опять, – с сожалением добавил Кестрель. – Просили сказать, что вы победили. Просила передать вам письмо, что было у неё с собой. Ещё она умоляла вас сжалиться над Розмари. «Пусть он сжалиться над ней, если не может полюбить» – вот что она сказала.
  - О, нет… – Эвондейл взмахнул рукой, будто отгонял злого духа. – Вы должны поверить мне. Я не хотел «победить» вот так. Я ненавидел Меган. Я на многое бы пошёл, чтобы избавить свою жизнь от неё. Но это… Это не то, чего я хотел.
  - Вы хотите увидеть её?
  - Да. Да, думаю, я должен это сделать.
  Они вошли в гостиную. Эвондейл приблизился к столу, на котором лежала Меган и встал, глядя на женщину. Брокер глядел на него с задумчивостью, Салли – с нескрываемым любопытством.
  - Это всё моя вина, – проговорил Эвондейл. – Я ведь чувствовал, что за мной кто-то следит. Она всегда следовала за мной, следила за мной. Она думала, я смогу привести её к Розмари или кому-то, кто знает, где Розмари.
  - А где она? – Не утерпела Салли. – И кто она?
  Эвондейл не ответил – лишь продолжил мрачно смотреть на неподвижное и суровое лицо Меган.
  Джулиан протянул ему письмо.
  - Я должен передать его вам, потому что она хотела того. Что вы с ним сделаете – останется между вами и вашей совестью.
  - Полагаю, вы его прочитали?
  - Признаюсь – да.
  - Да что всё это значит? – настаивала Салли. – Она пристально посмотрела на Джулиана. – И почему ты сказал, что не веришь, будто её правда зовут Меган МакГоуэн?
  Эвондейл слабо улыбнулся
  - Значит, вы догадались.
  - Да, – подтвердил Джулиан. – У меня есть друг-шотландец, и мы с ним как-то обсуждали странности шотландских законов.
  - К чёрту шотландские законы! – Салли топнула ножкой. – Если её, черт побери, зовут не Меган МакГоэун, то как?
  - Её, черт побери, – тихо ответил Эвондейл, – зовут миссис Чарльз Эвондейл.
  
  Глава 28. Шотландские законы
  
  
  Салли уставилась на него во все глаза.
  - Она твоя жена?
  - Я думаю, вы заслужили знать всю историю, – вздохнул Эвондейл. – Раз уже знаете так много. Но взамен я тоже хочу знать все – как вы познакомились, – он перевёл взгляд с Салли на Джулиана, – и как она умерла.
  Кестрель ещё раз повторил всю историю, но кратко, и не назвав имени леди Люсинды – хотя нечего и гадать, скоро о её судьбе будут знать все. Казалось, что Эвондейл вовсе ничего толком не воспринимает, но возможность просто посидеть и послушать явно действовала на него успокаивающе. Кроме того, всегда практичный Брокер заказал большой, исходящий паром, котелок бренди с водой, который всем пришёлся очень кстати.
  Настал черед Эвондейла. Он встал и принялся нервно ходить по комнате, пытаясь взять себя в руки.
  - Хорошо. Вот как всё началось. Почти три года назад я ездил на охоту в Шотландию, а потом задержался в Эдинбурге со своими друзьями, Лодерами. Там я повстречал молодую женщину – она была гувернанткой по соседству. Это была Меган.
  Тогда она была очень красивой. По той Меган, что видели вы, этого не скажешь, но тогда в ней ключом била жизнь – настоящий огонь, звериный дух, не знаю. Она была чуть старше меня, но это не было заметно. Мы начали тайно встречаться и… ну, вы можете догадаться об остальном.
  Но она начала требовать, чтобы я женился на ней. Это было нечестно – я никогда не давал ей понять, что собираюсь это сделать, а она не и не заикалась об этом, пока не стала моей любовницей. Когда мне пришло время покидать Шотландию, я был рад сбежать, но Меган не собиралась отпускать меня без боя. Как-то утром в день отъезда, я получил от неё письмо. Она метала громы и молнии. Говорила, что она моя жена во всём, кроме имени, целыми страницами напоминала, кем мы были друг для друга и угрожала приехать к Лодерам этим же вечером и устроить настоящий ад, если я немедленно не отвечу ей и не пообещаю жениться. И я подумал – черт возьми, почему нет? Если она вздумает потом подать иск о нарушении обещания, я смогу откупиться. У Лодеров тогда был званый ужин для кучи английских и шотландских важных людей, и меня бросало в дрожь, когда я думал о том, что Меган может явится на этот праздник. Я написал ей ответ.
  Он помахал письмом и на его губах появилась горькая улыбка.
  – И вот он я – связанная по рукам и ногам жертва. Никогда не думал, что такое произойдёт со мной. Все знают, как легко жениться в Шотландии – парочки всегда убегают в Гретна-Грин. Но большинство людей не осознают – и я этого не понимал! – что Шотландия – это единственная во всём цивилизованном мире страна, что человек может жениться по ошибке! На следующий день после того как я послал Меган ответ, она вцепилась в меня как клещ и не переставала извиняться за то, как себя вела. Она убедила меня провести с ней ночь на постоялом дворе – а на следующее утро сказала, что теперь мы женаты! Я дал ей письменное обещание жениться и… вёл себя с ней как с женой, и тем самым стал ей законным мужем по шотландским законам. У них это называется «иррегулярный брак», но он так же законен, как если бы мы взялись за руки у святого Георгия на Ганновер-Сквер. Закон трактует, что раз это должно быть сделано, это сделано – так мне потом объяснил один адвокат из Эдинбурга. Отец Меган сам был адвокатом – «писарем», как там говорят – и она всё об этом знала.
  И только тогда – когда я понял, что это правда, что мы с Меган женаты, пока смерть не разлучит нас – только тогда я заглянул в своё сердце. Я понял, что люблю кузину Аду – всегда любил, но как идиот, как испорченное, глупое дитя, думал, что у меня полно времени предаваться грехам юности и увлекаться каждой женщиной, что мне понравится. Я просто не ждал, что она выйдет за кого-то другого. Она не такова, чтобы в свете её называли красавицей – но это лишь показывает, как мало знает свет – и у неё нет приданого, о чём все так пекутся на рынке невест. Я думал, что она будет ждать – и она ждала, а я теперь ничего не мог сделать. Она честная душа и не согласилась бы ни на что иное, как брак – это самая добродетельная девушка, что видел мир! А я не мог предложить ей замужество, потому что сам был уже женат! Мельницы шотландских законов мелют неотвратимо!
  Бледный и хватающий ртом воздух Эвондейл замолчал. Брокер наполнил его стакан. Тот сделал глоток и продолжил уже спокойнее:
  - Всё, что я придумал – держать свой брак в тайне столько, сколько смогу. Если бы об этом узнала Ада, всё было бы кончено. Но если бы я смог добраться до письма – единственного доказательства, что Меган могла предъявить – я стал бы всё равно что холостяком. Если письменного свидетельства не будет, закон не признает женитьбы. Но Меган хорошо его прятала, и ничто в этом мире не заставило бы её отдать эту бумагу мне. Я знал, что нет смысла умолять или спорить с ней. Моей единственной надеждой было сохранять тайну.
  Я объяснил Меган, что моей семье не понравится такой брак – а в этом не было сомнений. Я пообещал, что расскажу им всё, но сейчас не лучшее время. У меня есть тетка – старая дева, что очень любит меня, очень больная, и она немало отпишет мне в завещании. Я сказал Меган, что останусь без гроша, если она узнает, что я женился на шотландской гувернантке. Меган знала, что деньги будут очень кстати – она ведь шотландка – и потому согласилась молчать, пока тётя Шарлотта не закроет свои счета навсегда.
  Я знал, что это лишь временная мера. Рано или поздно, тетя умрёт или Меган устанет ждать. Я устроил свою «жену» в доме на севере Англии, подальше от Сомерсета, где жила моя семья. Снял там cottage ornée[74] и чертовски дорогой. Я даже навестил её там один раз, чтобы порадовать её и поискать письмо. Конечно, я ничего не нашёл. Поначалу мы даже неплохо ладили. Меган не осознавала, как твёрдо я решил избавиться от неё. Она думала о другом. – Он криво улыбнулся. – Думаю, вы уже поняли, кто такая Розмари.
  - Я долгое время ошибался, – признал Джулиан. – Я думал, что Розмари – это та молодая женщина, что была убита в приюте. Я как мог намекал вам в тот вечер, когда впервые столкнулся с Меган, что исчезновение молодой женщины – неприятное дело. Вы увидели возможность запутать меня и позволили мне думать, что Розмари – это девушка, которую вы соблазнили. Теперь же я понимаю, что была слишком мала для такого – даже если считать, что вы не были её отцом.
  - Ей два года. Я узнал, что Меган беременна уже после того как она меня окрутила. Это и была причина, по которой он так отчаянно хотела выйти за меня. Отдаю ей должное, она была очень предана своей дочери, ещё до того, как та родилась. Она могла сама быть моей любовницей, но не хотела, чтобы её ребёнок был незаконнорождённым.
  После того как родилась Розмари, всё полетело к чёрту. Меган говорила соседям, что я служу в армии и потому приезжаю так редко, но они чувствовали, что тут что-то не так. Поползли слухи, что она мне не жена, а только chére amie[75], и респектабельные люди больше не хотели знать её. Меган была в ярости. Она принялась писать мне гневные письма, требовать, чтобы я объявил о нашем браке и угрожать, что сделает это сама, если я не решусь. Я в ответ писал про тётю Шарлотту, здоровье матери, свадьбу сестры – покупал себе короткие отсрочки, с каждым разом это становилось всё трудней.
  А прошлой весной удар пришёл с другой стороны. Появился майор Торндайк и принялся волочиться за Адой. Я кипел от желания убрать его с дороги, но что я мог сделать? Я пытался играть перед Адой роль друга и наставника, дразнил её этим майором, давал советы – но это было жестоко. Это просто рвало меня на части. Я знал, что если он сделает предложение, она его примет. Её семья слишком бедна, чтобы отказываться от такого шанса. Но видит Бог, я ни на что не мог решиться! Ночами я лежал без сна и думал о нём и о ней – о моей Аде, моей единственной любви! Это пожирало меня! Вы должны понять, я был едва в своём уме, когда я сделал… то, что я сделал.
  В июне Торндайка вызвали в Ирландию подавлять восстание. Я всем сердцем надеялся, что какой-нибудь бунтовщик сделает всё за меня, но не мог рассчитывать на это. Я знал, что майор писал Аде – он мог сделать ей предложение даже в письме. У меня не было времени. В июле Меган написала, что её няня решила уйти. Это была моя возможность. Я отправился к Меган и сказал, что собираюсь объявить о нашем браке. Но сперва нужно позаботиться о нашем доме и образе жизни. Я накупил ей и Розмари новой одежды и мебели. Мы справили второй день рождения дочери. Давно у нас всё не было так хорошо. Меган дрожала – ведь она добилась, чего хотела. Один раз ей ведь удалось меня обставить, верно? Теперь её черёд.
  Я нашёл для Меган новую няню – лондонскую девицу, привычную к городу. Я сказал, что она поможет Меган привыкнуть к новой жизни. Эта девушка, Селина, на самом деле была куртизанкой, которую я раньше хорошо знал – умная девица и прекрасная интриганка. Она отыграла свою роль как по ногам. Я сделал вид, что вернулся в Лондон, а сам оставался неподалёку, выжидая, когда Селина изучит жизнь Меган и завоюет её доверие. Наконец, вечером она опоила Меган снотворным за ужином и украла Розмари.
  Я сделал всё так, чтобы их не нашли. Они тайно поменяли лошадей, и Меган не смогла выследить, куда она направились. Когда я убедился, что мой план сработал, то вернулся в Лондон. Селина оставила Меган записку от меня – я требовал никому не рассказывать, что Розмари у меня, если она хочет её увидеть. Я написал, что её достаточно вернуть мне то письмо, и я отдам ей дочь и буду содержать до конца жизни их обеих. Я бы сделал это. Я знаю, это не делает мои поступки менее чудовищными. Я был в отчаянии.
  Но из-за этого обстановка зашла в тупик. Меган написала мне и поклялась, что нипочём не отдаст мне письмо. Она сказала, что не будет выкупать своё дитя, чтобы оно было объявлено незаконнорождённым. Но она не осмелилась никому рассказать о нашей женитьбе, боясь за Розмари. Теперь вы понимаете, чего она боялась. Она дочь адвоката и понимала своё положение. Я тоже его понимал – я ведь тоже изучал законы. Если Розмари была рождена в законном браке, все права на неё были у меня, а не у Меган. И Меган будет чертовски трудно законным образом отнять у меня законную дочь, тогда как я назвавшись законным отцом Розмари, не теряю ничего. Если Меган будет моей женой, не составит труда объявить её сумасшедшей, больной или какой угодно ещё. И родитель[76] поддержит меня, а что Меган может сделать против него? Иногда очень удобно быть сыном графа.
  Так или иначе, я отказался отдавать Розмари. Я прекратил отсылать Меган деньги, так что она не смогла больше жить в том домике и была вынуждена распродать всё, чтобы заплатить долги. Что я могу сказать? Я думал это заставит её согласиться на мои условия. Не заставило. Она обыскивала всю округу в поисках Розмари. Я же приехал в тот домик, что она оставила, и перевернул там всё вверх дном, разыскивая письмо. Ни она, ни я ничего не нашли. Тупик.
  Где-то месяц назад Меган приехала в Лондон. Вечером она появилась у меня на пороге, и я был потрясён тем, как она переменилась. Грязная, измученная, в засаленной одежде… Я говорил вам, что она была сумасшедшей, и думаю она и правда слегка обезумела. Думаю, мы оба обезумели.
  Она молила меня вернуть её Розмари, но быстро впала в ярость. Она сказала, что я погубил её, оставил без гроша, отнял дочь. Когда-то она была респектабельной женщиной, а я превратил её жизнь в кошмар. Я ответил, что в нашем положении виновна только она, и если бы она не пыталась окрутить меня в Шотландии, ничего бы этого не было и… О, Боже, не хочу и вспоминать об остальном! Никто не может терзать друг друга сильнее, чем супруги.
  Меган просила меня хотя бы сказать ей, всё ли в порядке с Розмари. Она боялась, что дочь больна или в небрежении… или даже мертва. Я не был настолько жесток, чтобы давать ей так думать. Я сказал, что Розмари в безопасности, и что женщина, у которой она живёт, хорошо заботиться о ней. Меган хотела узнать, что это за женщина. И, Боже помоги мне, я ответил: та, что никогда не выйдет замуж.
  - А это была правда? – спросил Джулиан.
  - О да, это была правда. Розмари в женском монастыре во Франции. Но Меган поняла всё по-другому. Я имел в виду не это, но она решила, что Розмари в каком-нибудь борделе, и пришла в ярость. Она не собиралась сдаваться. Всё кончилось тем, что она вылетела из моего дома в ночь, оставив меня в ужасе сознавать, что этот кошмар никогда не кончится.
  Я не знаю, что она делала следующие несколько недель, кроме того, что следила за мной. Несколько раз я видел её на улице, когда вечером подходил к окнам. Она написала мелом букву «Р» на моей двери и вырезала её же на складной крыше моего экипажа. Это меня убивало. Кроме того, я был по уши в долгах. Мне пришлось заплатить монастырю и рассчитаться с Селиной. Тогда-то я подцепил тебя, – он кивнул Салли. – Тогда я хотел немного отвлечься от всего и забыть обо всём.
  А на следующее утро я столкнулся с Торндайком в клубе. Я не знал, что он вернулся из Ирландии. Я бросился к Аде, и она подтвердила, что выйдет за него, если он сделает предложение. Он сделал, уже на следующей неделе. Я подумал – письмо всё ещё у Меган, но Торндайк не должен получить Аду – и не получит, если я что-нибудь сделаю. Я сам сделал ей предложение, и моя бедная любовь приняла его. Незадолго до этого я бы скорее сам отрубил себе правую руку, чем предложил это ей, зная, что уже женат и что правда может выплыть в любой миг. Забавно, что сделав одну низость, легко пойти на другую. Как будто совесть привыкает. Я собирался жениться на Аде, чтобы уберечь её от Торндайка. Я любил её и готов был сыграть эту фальшивую свадьбу, сделать её своей любовницей – Аду, чистейшего ангела, самую милую, самую доверчивую… – Он с силой сглотнул. – Я сожалею. Это было безумие и огромный риск. Меган в любой миг могла всё разрушить тем самым письмом.
  Я думал, она собиралась сделать именно это. Она пришла ко мне, едва услышав про помолвку, и мы опять рассорились. Меган сказала, что пока она жива, я не женюсь на другой. Я сказал, что ей бы лучше отдать мне письмо или я запру её в сумасшедший дом. А если она попытается навредить Аде или напугать её, я убью её. Меган уходила в бешенстве – и столкнулась на улице с вами. Я думаю, именно поэтому она сказала вам про Розмари – хотела ещё раз напугать меня, но на большее не решалась.
  Несколько дней спустя она сыграла ещё одну шутку – прислала Аде конверт, в которого не было ничего, кроме сушёного розмарина. Меган такая… была такой умной. Она знала, как вывести меня из равновесия, не провоцируя. Вот и вся история. – Он повернулся к Салли. – Теперь ты понимаешь, что когда я получил записку от тебя, я подумал о письме к Меган. Я не знал, кто ты, и откуда узнала о моих делах, но приготовился заплатить тебе с лихвой, чтобы вернуть письмо. Но я не знал, что меня здесь ждёт, так что взял с собой пистолет. Которого не оказалось у меня, когда я пришёл домой, – Он многозначительно посмотрел на Салли, но она ответила совершенно невинным взглядом. – Оставь себе, – сказал Эвондейл со слабой улыбкой, – вдруг пригодится – ты, кажется, любишь попадать в опасные передряги.
  - Спасибо, – ухмыльнулась она. – Так значит, тебе свезло, а? Ты получил всё, что хотел. У тебя есть письмо, Меган уже ничего не скажет, а твоей Аде необязательно знать, что ту произошло.
  - Ты не понимаешь, – грустно улыбнулся Эвондейл. – И Меган не понимала, когда говорила, что я победил. Я проиграл. Я не могу сделать для мёртвой Меган то, что мог бы сделать для живой. Я всегда хотел заботиться о ней и Розмари, но не хотел, чтобы она продолжала считать меня своей женой. Теперь она умерла, а значит Розмари осталась без матери – этого я никогда не хотел. А Меган больше всего хотела… – Он оборвал себя и невидяще посмотрел на её тело. – Хотела, чтобы её дочь была законнорожденной. Она погибла, борясь за это – проследив за мной досюда, вломившись прямо в время твоей ссоры с тем человеком – в этом я не могу ей отказать. Завтра утром… точнее сегодня, ведь уже глубоко за полночь, я пойду к Аде и всё ей расскажу. Я могу потерять её. Когда она узнает, что я обманывал её, что хотел с ней сделать… Это будет конец, – он замолчал, но потом твёрдо закончил. – Тогда я пойду к семейным адвокатам и расскажу всё им и добьюсь того, чтобы наш с Меган брак был признан законным. Это понадобиться, чтобы привести все колёса в движение, – он поднял письмо. Внезапно в его глаза отразился ужас. – Кестрель, вы можете оказать мне большую услугу.
  - Какую же?
  - Возьмите это письмо и сберегите у себя, хотя бы сегодня. Я хочу поступить с Меган и Розмари правильно, но… я знаю себя. Я не могу доверять себе в этом, пока не поговорю с Адой. Будет так легко швырнуть его в камин, и к дьяволу Меган и её права. Я поговорю с Адой – перейду этот Рубикон – и тогда попрошу вас вернуть его.
  - Очень хорошо, – Джулиан забрал письмо.
  - Спасибо.
  Эвондейл ушёл – измученный, но до странного спокойный в своей решимости. Брокер вышел вслед за ним, чтобы поймать экипаж, который увёз бы всех на Кларджес-стрит.
  Салли достала изящный эвондейлов пистолет и поднесла его к свету.
  - Красивая штучка, да? Он ничего и не почувствовал, когда я тиснула его. Может я не такая мастерица как Брок, но тоже умею шевелить пальцами. И очень везучая, иначе нипочём бы не ушли живой от Круглоглазого.
  - Если бы ты не «умела шевелить пальцами», то вообще не влипла бы в эту историю, – напомнил Джулиан. – Она началась с того, что ты украла письмо.
  - И это хорошо, – парировала она. – Если бы не я, Колючего и Кругологлазого никогда бы не сцапали за убийство, а Круглоглазый бы так и делал игрушки для развлечений из детей вроде Эмили. Много чего бы не произошло, – мягко добавила она, пододвигаясь к Кестрелю. – Ты беспокоился обо мне немного?
  - Я почувствовал укол беспокойства или два.
  - Я бы хотела, чтобы ты почувствовал один или два чего-то другого, – она встала на цыпочки, и поцеловала его, но быстро отстранилась, вспомнив, что совсем рядом лежит непокрытое тело Меган.
  Она подошла в покойнице и закрыла её лицо своим плащом. Её охватила слабость. Ноги Салли дрожали, будто она только что сошла с корабля.
  - Салли, – он оказался совсем рядом, обнял её и погладил во волосам. – Не думай ни о чём, милая. Это кончилось.
  
  Глава 29. Цена слабости
  
  
  Конечно, ничего не кончилось. Следующим утром Джулиан, Брокер и Салли должны были явится в магистратский суд на Боу-стрит, чтобы свидетельствовать против Роудона и Фиске. Джулиан представлял, как проходит дознание – он бывал на нескольких после того как беллегардское убийство пробудило в нём интерес к преступлениям. Обычные слушания и заседания проходили в грязной, закопчённой комнате, тесной и затхлой, несмотря на размеры, где в одном углу располагались судьи, в другом – скамья подсудимых, а между ними было отведено место для свидетелей. На скамье в кандалах было несколько подсудимых, ожидающих своей участи – среди них были и Роудон с Фиске. В зале толпилась обычная публика – патрульные в ярких жилетах, за которые их прозывали «малиновками», сломленные или охваченные гневом жертвы, родственники и друзья обвиняемых и обвинителей, молодые джентльмены, ищущие развлечений и бродяги, которым просто нужна крыша над головой. Но сегодня кое-что указывало на то, что слушание будет из ряда вон. В зале было много газетчиков, уже что-то строчивших и бросающих вокруг взгляды. Председательствовал сегодня сам главный судья сэр Ричард Бирни.
  Суд начался с Роудона и Фиске. Джулиан, Салли и Брокер были вызваны свидетельствовать против них. Наблюдатели ловили каждое слово; газетчики яростно черкали в блокнотах. Питер Вэнс и Тоби описали последний акт всей трагедии. Чтобы распутать эту паутину преступлений и обмана потребовалось немало времени, и кажется, сэр Ричард начинал склоняться к тому, что Джулиан – просто скучающий франт, решивший развлечься изощрённой мистификацией. Но Сэмюель Дигби, которому Кестрель заранее написал, тоже присутствовал на заседании и подтвердил, что расследование проводилось с его ведома. Сэр Ричард перестал сомневаться, что имеет дело в убийством, похищением и изнасилованием, в которое вовлечены две знатные английские семьи.
  Судьи взялись за Роудона и Фиске. Первый лишь огрызался и проклинал отца, Джулиана, Салли, судей и всех, кто был рядом. Сэр Ричард постановил, что им займётся суд Олд-Бейли и приказал вывести. Вэнс вытащил Роудона со скамьи подсудимых и повёз в Ньюгейтскую тюрьму.
  Фиске явно полегчало, когда его сына увели. Как только Роудон исчез, почти молчавший до этого аптекарь поднял опухшее, усталое лицо и сказал, что готов признаться. Он подтвердил большую часть того, что прошлой ночью рассказывал Роудон – как сын заставил его поверить, что леди Люсинда опасна, как составил план отравления, что сделает её смерть похожей на самоубийство.
  - Я взял у жены ключ от дверей дома постоялиц и сделал копию. И я приготовил сильный яд из опия и болиголова. Выпив его, она бы заснула и никогда не узнала… – Его голос затих.
  Фиске объяснил, что должен был добавить яд в бутыль с лекарством в понедельник, когда приходил в приют проведать больных лихорадкой. Но тогда леди Люсинда призналась ему, то кто она и доверила письмо.
  - Я надеялся, что этого удастся избежать. Я встретил Калеба вечером в закусочной на Хеймаркете, и я рассказал ему про письмо. Я сказал «Если мы его не отправим, её отец ничего не узнает, а она будет думать, что он бросил её и, быть может уйдёт оттуда и ничего никому не расскажет». Калеб всё время твердил, что она знает, что его разыскивают за убийство в деревне. Вся эта история казалась такой правдоподобной.
  Салли покачала головой. Ей история Роудона казалась просто нелепой. Вывернуть всё шиворот-навыворот, выставить себя жертвой бедной девушки! Тут она вспомнила слова Проныры Пег: «Если хочешь врать людям, говори им то, что они хотят услышать». Фиске мог бы отвергнуть историю Роудона, только поверив, что его сын – хладнокровный лживый манипулятор. А поверить в такое он не мог.
  - Думаю, я был глупцом, – вздохнул Фиске, – но это был мой сын, мой единственный ребёнок. А мы всегда были заодно – или это я так думал. Сперва против Эллен, конечно. Она дурно с ним обращалась. Я должен был остановить её. Я пытался – но недостаточно. Я боялся её, понимаете. Я был так слаб, и с ней, и с ним. Быть слабым – это ещё хуже, чем быть злым, думаю.
  Очень неохотно он согласился участвовать в убийстве. Они с Роудоном разделились, Роудон забрал письмо, но сжёг внешний листок, где был адрес. Вскоре после этого Фиске столкнулся с Салли. Он не знал, что Роудон следит за ним, желая убедиться, что отец не сделает какой-нибудь глупости в припадке страха или сожаления.
  - До того, как… как леди Люсинда умерла… он не говорил мне, что видел меня с Салли в «Петушке». Он должен был объяснить, как получилось, что она украла письмо. Он не говорил, что… что наблюдал за нами или… что сам был с ней. Он сказал только, что говорил, чтобы понять, не выболтал ли я что-то лишнего.
  Я добавил яд в бутылку с лекарством утром. Я хотел всё отложить до вечера, когда Эллен не будет в приюте. Я знал, как ревностно она относится к своим обязанностям. Но я также знал, что она и мистер Харкурт собираются работать всю ночь, так что она будет занята. И я не хотел больше откладывать. Я хотел со всем покончить. Глубокой ночью я пришёл на Старк-стрит и выждал пока на улице не будет никого. Тогда я спустился по лестнице, что вела в подвал. Я оставил ботинки снаружи, потому что в доме не было ковров, и шаги бы услышали. Кроме того, я не хотел оставлять следов. Я вошёл в прачечную и выждал, чтобы убедиться, что в подвале и на лестнице никого нет. Тогда я поднялся наверх. Было темно, но я знал, куда идти – я часто бывал в приюте, когда лечил постоялиц. Я прошёл в комнату Мэри… то есть, леди Люсинды.
  - Она была мертва? – резко спросил сэр Ричард.
  - Я не знаю, сэр. Я не хотел смотреть на неё. Но это маленькая комната, и я видел, что она лежит и совсем не шевелиться. Если бы она дышала, это было бы заметно. Я сделал, что собирался так быстро, как мог. У меня была склянка с лауданумом, почти пуста – такая, что можно купить в какой-нибудь лавке или пабе. Я добавил несколько капель в стакан, из которого она пила, долил туда воды и оставил стакан и склянку на столике. Потом подошёл к двери и прислушался, но было тихо. Я прокрался обратно в подвал и вышел так же как вошёл. А потом было кое-что странное. Я собрался надеть мои ботинки, но понял, что она не мои. Эти были куда старше, потрескавшиеся и изношенные. Я пришёл в ужас. Как будто дьявол решил подшутить надо мной.
  - Так вот почему ты говорил «О Господи, мои ботинки!», когда бредил в лихорадке! – воскликнула Салли.
  - Не перебивать! – отрывисто потребовал сэр Ричард.
  - Я не помню, что говорил это, – признался Фиске, – но, должно быть, я о них думал. Но тогда у меня не было времени ломать голову. Я надел те, что были, и поспешил домой. Там я спрятал эти ботинки и выбросил в реку на следующий день. Но перестать думать о них я не мог. Кто-то забрал мои ботинки и оставил свои, а значит кто-то знал, что я буду в приюте в ту ночь. Даже если это просто какой-то бродяга, он мог кому-нибудь рассказать, и всё бы выплыло. Но, должен сказать, я не был удивлён. Я знал, что поступаю ужасно, а ужасные поступки становятся известны. Библия учит так нас, и я в это верю.
  Утром я чувствовал себя кошмарно. Моя голова раскалывалась и кружилась. Я знал, что подхватил лихорадку в приюте. Но когда мистер Харкурт послал за мной, я должен был пойти. Я должен был знать, что они думают, обнаружив… её тело. И я должен был подменить отравленную бутыль с лекарством на обычную, чтобы не погиб кто-нибудь ещё. Я… осмотрел её. Не знаю, как я это вынес, но я осмотрел её. Я думал, что выгляжу виновным как Каин, но никто будто не замечал этого. Все были слишком подавлены. Мистер Харкурт уже начал обдумывать, как представить это происшествие. Я видел, что он хочет избавиться от меня. Я был в таком состоянии, что он, должно быть, решил, что на людях я потеряю голову и скажу что-нибудь, чего не должен говорить. Должно быть, он был очень рад, когда я оказался слишком болен, чтобы прийти на дознание.
  Калеб потом сказал, что очень беспокоился, что не получил от меня известий. Из-за этого он сам пошёл на Старк-стрит и рыскал вокруг приюта, пока не узнал из соседских сплетен, что всё прошло, как задумано. Он не знал об этом, но Эллен видела его сначала там, а через несколько дней – у моей аптеки. Он всё ещё беспокоился, что от меня нет никаких вестей. Я думал, что он переживает о моём здоровье, но теперь понимаю, что он просто боялся, что я напортачил или собираюсь предать его. Эллен рассказала, что видела Калеба, но я сумел соврать, что ничего не знаю, что не видел сына и не слышал о нём ничего уже несколько лет.
  Когда я почувствовал себя достаточно хорошо, я написал Калебу и договорился о встрече. Это было дней десять после… после смерти леди Люсинды… И за день или два до того, как в приюте я встретил тебя, – он повернулся к Салли. – Он сказал мне, что письмо украла ты, и я напугался ещё больше, хотя не думал, что это возможно. Калеб пытался меня успокоить. Он сказал, что ты, скорее всего, не читала письма – возможно, просто выбросила в мусорную кучу. Но добавил, что если ты вдруг появишься в приюте и будешь задавать вопросы, я не должен подавать виду, что мне что-то известно. Вместо этого я должен был как можно больше узнать – где ты живёшь, почему заинтересовалась письмом, кому ещё его показывала – а потом рассказать ему.
  Через несколько дней мы с тобой встретились в приюте. Я был потрясен, но я уже пережил столько потрясений, что привык к ним. Меня больше поразило то, что ты думаешь, будто украла письмо у меня. Я никогда не задумывался, что ты сама не знаешь, откуда оно. По крайней мере, отрицая, что ты утащила его у меня, я не врал.
  Это было так странно. Ты многое знала, но понимала не так. Ты приняла за Калеба кого-то другого – того, с кем говорила через окошко. Я знал, что это не может быть Калеб, потому что совсем недавно он сам говорил мне, что не знает, кто ты или как тебя найти. Но я не мог ничего сказать, не раскрыв того, что знаю о Калебе. А потом ты нанесла мне страшный удар – сказала про ботинки. Тогда я понял, что тот человек, с которым ты говорила, мог украсть их. Ты сказала, что он и раньше бывал здесь – что если бы встретила его ещё раз, и он рассказал бы тебе про то, как подменил ботинки?
  Это казалось мелочью, но иногда достаточно потянуть одну нитку, чтобы распустить целое полотно. Ты была опасна. Я должен был избавиться от тебя. Но куда больше я хотел спасти тебя от опасности, что грозила тебе самой. – Он опустил глаза. – Я не хотел, чтобы он узнал, что ты в приюте. Не знаю, что бы он заставил меня тогда сделать. Я… я не хотел повредить кому-то ещё.
  Я ничего от тебя не слышал день или два. Я надеялся, ты утратила интерес. Мне не стоило так думать. Когда я получил твою записку – это было вчера, и она была без подписи, но я понял, от кого она – и страшно встревожился. Но подумал, что могу пойти на встречу и заплатить тебе за письмо. Но я не мог сделать это, не сказав Калебу, так что поспешил к нему в Саутуарк.
  Он был совсем не рад меня видеть – мы условились никогда не встречаться там – но он будто не сильно встревожился. Только сейчас я понял, почему. Виновен был только я – не было никакого следа, что вёл бы к нему. Пока мы разговаривали, в дверь постучали и просунули записку. Она была точно такой же, как получил я, но адресована ему. Калеб был потрясён, когда понял, что ты знаешь, кто он. Он бросился вдогонку, но ты уже пропала.
  Салли кивнула. Всё звучало довольно здраво. Она вспомнила, как Энни сказала, что в конторе с Роудоном ещё один человек. Она была не удивлена, что Фиске опередил её – он спешил встретиться с сыном, а ей соваться к Роудону в логово совсем не хотелось.
  Фиске облизнул пересохшие губы. Он был так измучен, что ему пришлось опереться о перила, что отделяли скамью подсудимых от остальной залы.
  - Калеб сказал, что мы вместе пойдём в «Петушка». Он подождёт в переулке, а я пойду к тебе и уговорю подняться наверх. Потом оставлю тебя там, спущусь вниз и отопру дверь, что ведёт в переулок, чтобы Каоеб мог войти. Мы вместе поднимемся к тебе и выкупим письмо. Конечно, он не сказал, что собирается… что собирается убить тебя. Я думаю, он хотел свалить вину на меня. Ведь все видели, как ты поднимаешься наверх со мной. Он так всегда всё и подстраивает. Никто не видел и не слышал его – весь риск был для меня, – он говорил без злости, с одной печалью. – Ты должна поверить, я не знал, что он собирается сделать. Он сказал, что хочет только выкупить письмо.
  Салли верила ему, но не могла не думать, что скажи ему Роудон правду, ничего бы не изменилось. Есть ли что-то, на что Фиске не готов ради своего сына?
  Сэр Ричард приказал отправить Фиске в Ньюгейт до следующего заседания суда в Олд-Бейли. Фиске даже улыбнулся. Сэр Ричард встал на дыбы.
  - Вам весело, когда все величие закона обрушивается на таких преступников как вы?
  - Нет, сэр. Но, видите ли, я аптекарь. Я знаю, как развиваются болезни. Та лихорадка, с которой я слёг несколько недель назад, не прошла – просто затаилась в моём теле, и пожирает меня изнутри. Я не верю, что доживу до суда. Земного суда.
  
  
  Сэр Ричард сообщил о процессе лорду Брэкстону, что прибыл в Лондон в страшной ярости. Всё это просто ошибка, это ужасное дело никак не может быть связано с его дочерью – заявил он. Она сейчас в безопасности во Франции со своим капитаном, этим нищим героем, к которому она сбежала. Скрывая панику за вспышками гнева, Брэкстон потребовал фактов, свидетелей, улик. Но доказательства были неопровержимы. Он сам признал, что почерк в письме «Мэри» принадлежит его дочери. Питер Вэнс съездил в Булонь к капитану Хартуэллу и узнал, что тот ожидал леди Люсинду, но она так и не прибыла, и он решил, что девушка передумала. Он не вернулся в Англию, чтобы искать её, зная, что кредиторы бросят его в тюрьму, стоит ему ступить на английскую землю.
  Лорд Брэкстон больше не мог отворачиваться от правды, и его гнев и скорбь были ужасны. Джулиан, которого вызвали на встречу с ним, понял, что корнем его чувств служит вина. Если бы он не противился браку дочери так упорно, если бы он начал искать леди Люсинду как только она сбежала вместо того, чтобы запереться в своём замке на севере… Но лорд Брэкстон был не из тех, кто готов долго винить себя, когда есть те, кто виновен не меньше. Он обрушился на похитителей как ангел мщения, нанял ищеек, чтобы выследить их, покрыл весь Лондон объявлениями о награде за показания против них и убедил правительство миловать бывших подельников, что пожелали сдать своих сообщников. В таких не было недостатка.
  Чтобы спастись от сетей правосудия, приспешники Роудона готовностью рассказали всё о том, как работала их шайка. Они похищали будущих проституток – вольных или невольных – и продавали в бордели или богатым клиентам. «Смит и Компания» обслуживала клиентов с требовательными или необычными вкусами. Через запутанные цепочки подставных лиц они владели домами, вроде того, что на Виндмилл-стрит, из которого Джулиан спас Эмили. Роудон вёл записи, нанимал громил, чтобы разбираться с проблемными клиентами и подкупал слишком любопытных сторожей.
  Один из подельников Роудона раскрыл смысл гроссбухов «Смита и Компании». Разные товары обозначали виды женщин и детей, что похитители соблазняли или ловили. «Чайницы» означали женщин, «чайные чашки» – маленьких девочек, «чайники» – мальчиков. Все записи, касавшиеся кофе, относились к жертвам из Франции, которую «Смит и Компания» считали не менее важными охотничьими угодьями. Роудон фиксировал описание и местонахождение каждой женщины или ребёнка на тот случай, если позже компания найдет покупателя с подходящими вкусами. «Фарфоровые» означали светлокожих жертв, «японской работы» – смуглых, слово «позолоченный» указывало на светлый цвет волос, «раскрашенный» – на рыжих. Характеристика «красивый» как противоположность «простому» сообщала о пристойном происхождении. Буквы в отдельных графах означали бордели, купившие каждый «предмет». Цифры обозначали цену. Карандашные скобки указывали на то, что проститутка забеременела или ещё по каким-то причинам временно не может быть предоставлена, а чернильные говорили о большом возрасте, уродстве или других неисправимых изъянах. Вычеркнутые строки говорили, что проститутка больше не продаётся – скорее всего, потому что уже мертва.
  Похитители с такой готовностью предавали друг друга, что вызывать Эмили и просить её рассказать о том, что она вытерпела от мадам Леклерк, не пришлось. Сама мадам нашлась в Дувре, откуда собиралась отплыть во Францию, с недурным запасом банкнот, украденных у «Смита и Компании». Как выяснилось, эти деньги отложил Роудон, готовя свой собственный побег на континент после того как избавится от Салли.
  Когда разошлись новости о преступлениях Роудона, весь Лондон охватили всевозможные «Общества возвращения». Чудовищный спрос на проституток, и зверства, совершённые, чтобы удовлетворить его, были у всех на устах. Джулиан, к своему ужасу, обнаружил, что его превозносят как борца на нравственность. Его роль в раскрытии беллегардского убийства была малоизвестна, но это дело не позволило уклониться от славы. Он уже был известен как денди, что сделало его охоту за убийцами и сводниками ещё более примечательной. Газеты наперебой просили его ответить на несколько вопросов, друзья слали весёлые или неверящие письма из своих загородных убежищ, а Общество искоренения порока хотело профинансировать его лекцию. Один настырный священник спросил, как Кестрель посоветует бороться с грехом чрезмерного употребления алкоголя. Джулиан посоветовал содовую и холодную влажную тряпку, намотанную на голову, и принялся строить планы по бегству из Лондона, как только суд над Роудоном будет окончен.
  
  Глава 30. Расставания
  
  
  В воцарившейся атмосфере Общество возвращения преподобного мистера Харкурта могло бы процветать, если бы не было запятнано скандалом со смертью леди Люсинды. Лорд Брэкстон угрожал судить Харкурта за причинение смерти по неосторожности, говоря, что его бессердечие и небрежение способствовали гибели леди Люсинды. В конце концов он удовлетворился тем, что вынудил тех покровителей Харкурта, что ещё не оставили его, сделать это. Репутация преподобного была уничтожена. Через две недели после ареста Фиске и Роудона двери приюта закрылись навсегда.
  Салли пошла в последний раз взглянуть на место и узнать, что стало с её знакомыми – Флорри и Пронырой Пег. Она увидела, что парадная дверь открыта, а пара дюжих мужчин выносит мебель и коробки и сгружают их на большую телегу. Девушка прошмыгнула внутрь вслед за ними. Внутри было пусто и мрачно. Никакие сестры-хозяйки не требовали выполнять обязанности. Салли нашла двух постоялиц в передней гостиной – святилище, куда пускали только покровителей Харкурта – и спросила, где искать Флорри. Ей указали на кухню.
  Она остановилась в дверях. Флорри сидела у огня и жевала поджаренный хлеб с сыром. Рядом с ней расположился молодой человек с длинными, всклокоченными волосами, что вскочил на ноги, увидев Салли.
  - И вот, – забормотал он, – навстречу к нему женщина в наряде блудницы, с коварным сердцем. Шедшего по дороге к дому её, в сумерки, в вечер дня, в ночной темноте и во мраке…[77]
  - Прекрати сейчас же! – Флорри хорошенько его встряхнула. – Ты сказал, что тебе больше не обязательно так делать.
  - Прости. Но это… это она! – драматично прошептал он. – Та, о которой я рассказывал.
  - Ты доставил мне много хлопот! – строго сказала Салли. – Почему не объяснил, что ты не Калеб?
  - Я испугался! Ты спросила «Можно называть тебя Калебом?», и я подумал, что если скажу нет, ты поднимешь шум, на который кто-нибудь придёт и поймает меня. Горе мне! Погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами…[78]
  - Нейтан! – Флорри повернулась к нему, уперев руки в бока.
  - Прости, – он опустился на свой стул. Флорри негодующе потрясла головой.
  - С тобой ничего не поделаешь. Ну-ка, болтун, – она толкнула его ногой. – Дай нам поговорить. Я хочу посплетничать с Салли.
  Он покорно встал и надел шапку.
  - Можно мне прийти завтра?
  - Ты всё равно придёшь, – вздохнула Флорри.
  Она проводила его наверх, а потом повернулась к Салли.
  - Он – настоящее проклятие. Никак от него не избавлюсь.
  - Так это от него ты бежишь! – осознала Салли.
  Флорри кивнула.
  - Вообще-то, он славный. С ним всё в порядке, просто он немного того, – она постучала себя по голове.
  - Его зовут Нейтан?
  - Нейтан Уинтерс. Я познакомилась с ним… ну, несколько месяцев назад. Я тогда была на улице ночью, он увидел меня и пошёл за мной. Я сперва испугалась, ведь он был таким странным. Он ходил за мной всю ночь, узнал, где я живу и с тех пор вечно торчал у моего дома, бубнил какие-то куски из Библии и смотрел на меня, как потерявшийся телёнок. Я знала, что он хочет, бедняга, даже если он сам этого не понимал. И я подумала – почему нет? Может, если я пересплю с ним, он уйдёт.
  Но стало только хуже! Сама видишь, как он воспитан. Его папа был из диссентеров[79]. Так что Нейтан привык считать себя грешником и вечно твердит, что нам обоим гореть в адском пламени, если мы не исправимся. Я спросила – если я такая порочная, почему ты меня не оставишь? Он пытался, но был так привязан ко мне, но не мог. Тогда я сказала – если ты не хочешь уйти, это сделаю я.
  Я слышала об этом приюте, и знала, что Нейтана не пустят сюда за мной, ведь сюда не пускают мужчин. Так что я пришла. Но как-то ночью выглянула в окно, и увидела, как Нейтан крадётся по улице! Оказалось, кто-то из моих друзей сболтнул ему где я, просто шутки ради.
  Я никому ничего не сказала. Потому что ты же знаешь мистера Харкурта – он мог бы натравить на Нейтана сторожа или вовсе запереть парня в сумасшедший дом. А он этого не заслуживал. Он хороший. Он честно работает – подмастерьем у плотника, потому что руки-то у него золотые, хоть и с головой нелады. Я всё надеялась, что он сдастся и уйдёт. Но он не уходил, а теперь и вовсе торчит тут всё время. Но я не против, ведь без меня он будет так одинок.
  Салли усмехнулась.
  - Да так ты от него никогда не избавишься.
  - Никак и никогда, – согласилась с неотвратимостью Нейтана Флорри.
  - А я-то думала, что такая хитрая! – опечалилась Салли. – Я спросила, его не ищет ли он тут светловолосую девчонку. Он сказал, что ищет, и я подумала о Мэри. А это была ты!
  Флорри пригладила свои льняные пряди. Она всё ещё носила форменное платье приюта, но платок теперь был сдвинут назад, чтобы не скрывать волосы.
  - Давай сядем и поедим. Я хочу узнать, как ты докопалась, что мистер Фиске убил бедную Мэри – то есть, леди Люсинду. Мы едва поверили, когда услышали.
  Салли купалась в лучах славы. Флорри протянула её вилку с насаженным на неё и щедро намазанным маслом ломтем хлеб с сыром, и та уселась, жевать и рассказывать под вытаращенные глаза и возгласы «О, Боже мой!», «Никогда бы не подумала!» в нужные мгновения.
  Когда всю историю как следует обсудили и подивились, настал черёд Салли задавать вопросы.
  - Что ты будешь делать теперь, когда приют лопнул?
  - Я буду служанкой в трактире. Я попробовала и мне понравилось. Там платят немного, но постоянно, и трактирщик, кажется, неплохой человек. Работа тяжёлая, но крутить хвостом было ещё хуже. Ты знаешь, я нисколько не скучаю по этому – ходить по улицам полуголой, бегать от сторожей… Так что мне будет лучше оставить это.
  - А что с Нейтаном?
  - Он меня найдёт. Всегда находит.
  Салли спросила о сёстрах-хозяйках.
  - Они больше тут не бывают, – сказала Флорри. – Муж миссис Джессоп не позволяет ей больше иметь дело с мистером Харкуртом, а у мисс Неттлтон от одной мысли о нём начинается истерика. Миссис Фиске продала дом и уехала из города. Говорят, она вовсе никуда не выходила, даже в церковь. И ни разу не пришла ни к своему муженьку, ни к сыну.
  - Зря. Если Круглоглазый чего и заслужил, так это визита своей мамаши. Колючему я такого же пожелаю – он едва жив. Им лучше отправить его в больницу.
  - Бедный мистер Фиске. Но это все равно урок, да?
  - Я не хочу больше уроков. Мне хватит на всю жизнь, – Салли вскочила. – Вставай, пойдём наверх. Хочу в последний раз тут осмотреться.
  Девушки вышли из кухни. По пути наверх им встретились рабочие, тащившие со второго этажа стол Харкурта. Один из носильщиков держал под мышкой греческую вазу. Когда они добрались до двери, сверху сбежала Проныра Пег в простом, но милом платье из синей шерсти и камеей у шеи.
  - Стойте! – резко крикнула она.
  Рабочие поставили стол и оглянулась.
  - Что-то не так, миссис Харкурт? – нервно спросил один.
  - Миссис Харкурт? – задохнулась Салли.
  - Ш-ш! – Флорри затащила её под лестницу.
  - Дайте её мне! – Пег протянула руки к вазе. – Как можно так грубо тащить её?
  - Я помню эту вазу! – прошептала Салли. – Она там прячет…
  - Что-то не так, Маргарет? – на лестнице сверху появился Харкурт.
  - Нет, нет, Гидеон. Я просто пытаюсь внушить этим невежд немного уважения к чужой собственности.
  Рабочий, что держал вазу, заглянул в неё и нахмурился.
  - Там что-то есть… – Он перевернул её вверх ногами и потряс. Из вазы выпал маленький мешочек.
  - Ого, это ж курево!
  Пег отняла у него табак.
  - Какой же ты порочный и грешный человек! Как ты мог принести это гнусное зелье в дом христианина – и моего мужа, служителя Господа!
  - Но, миссис Харкурт, это не…
  - Довольно оправдываться! Это же надо было придумать – спрятать в вазу моего мужа! – её голос сломался и из гневного стал скорбным. – Знаете ли вы, как он губит вашу душу? Разве вы не чувствуете боли, когда червь порока гложет её изнутри и превращает в жалкие останки, что будет стыдно явить на Страшном суде?
  - Простите, миссис Харкурт. Это больше не повториться, – он прикоснулся к шляпе и дал знак напарнику. Они снова подхватили стол и поспешили убраться. Харкурт спустился к Пег. Мысли былого главы приюта явно были где-то далеко, он был взлохмачен и явно давно не спал.
  - Как ты красноречива, дорогая.
  - Лишь благодаря тебе, – проворковала она. – Твоими трудами я стала другой женщиной, когда ты завладел струнами моего сердца и повёл на путь праведности.
  - Маргарет… – Он попытался обнять её.
  - Как не стыдно! – она игриво ускользнула от него. – Средь бела дня? Что подумают твои покровители?
  Его лицо потемнело.
  - У меня больше их нет, так что не стоит об этом беспокоиться.
  - Нет, но будут, – она сама обвила его руками. – Когда мы будем в безопасности, когда скандал все забудут – ты снова сотворишь чудо. Ты больше не потерпишь поражений, ведь тебе буду помогать я.
  Она нежно погладила его по щеке и отправилась наверх. Харкурт поспешил за ней.
  Салли вышла из убежища и во все глаза глядела вслед этой паре.
  - Похоже, будто это она ведёт его – и отнюдь не за струны сердца.
  - Он был в отчаянии, когда Общество возвращения рассыпалось, – сказала Флорри, – страшно хандрил, и только Пег могла его успокоить. А потом он начал смотреть на неё… ну, так, как никогда ни на кого из нас не смотрел. Больше ему было не о чем думать.
  - Значит, он переживал падение, а Пег оказалась рядом и смогла подхватить его.
  Флорри кивнула.
  - Они поженились вчера и собираются уехать в его приход в Норфолке, пока не явились приставы. Я слышала, что приют по уши в долгах, а у Харкурта нет ни гроша.
  - Вот уж не знаю, – скептично отозвалась Салли. – Он ведь тот ещё скряга, уж наверное, отложил что-то, что эти стервятники не найдут.
  - Это странно, да – Пег замужем за мистером Харкуртом?
  - Вовсе нет. Она же хотела быть как Ханна Мор, и вот ей представилась возможность.
  - Но она все равно ненавидит его.
  С этим Салли была не согласна. Позже она сказала Джулиану:
  - Я думаю, она уже давно положила на него глаз. А когда девчонка правда хочет окрутить парня, он ничего с этим не может поделать.
  - Буду иметь в виду.
  Она усмехнулась.
  - А теперь я снова хочу заполучить тебя.
  
  
  Прогноз Фиске сбылся – он умел в лазарете Ньюгейтской тюрьмы до заседания суда в Олд-Бейли, в компании спешно вызванного священника. Роудон предстал перед судом в одиночестве. Против него было множество обвинений – но главными оставались убийства леди Люсинды Брэкстон и шотландки, известной прежде как Меган МакГоэун, а позже – как миссис Чарльз Эвондейл.
  Новости о шотландском браке Эвондейла взбудоражили весь свет. Всем не терпелось узнать, что мисс Грэнтем думает о своем муже-без-пяти-минут-двоеженце, но она оставила сплетников без добычи, уехав к школьной подруге в Бат. Она разорвала помолвку с Эвондейлом, который поехал во Францию – как говорили люди, чтобы забрать оттуда свою дочь. Считалось, что он вернётся к суду над Роудоном.
  Хотя фурор, что вызвало изнасилование и убийство леди Люсинды, начал стихать, суд над Роудоном вновь взбудоражил свет. Несмотря на густой и мрачный ноябрьский туман, на заседание пришли все, кто могли. Джулиан заметил в толпе Эвондейла и супругов Дигби, а Салли указала ему на Флорри и других бывших постоялиц. Лорд Брэкстон сидел впереди, излучая нетерпение. Все знали, что этот суд состоялся благодаря его богатству и влиянию и что его удовлетворит лишь смертный приговор.
  Когда на скамьи подсудимых вывести Роудона, по залу разнесся вздох. Калеб будто бы излучал ненависть; зрители почти чувствовали исходящий от него жар. Он был бледен, но здоров и совсем не исхудал. Салли подумала, что у него, должно быть, хватало денег, чтобы заплатить тюремщикам за хорошую камеру и кормёжку. Он уже не носил своего пенсне в золотой оправе, в котором явно никогда и не нуждался. Это была лишь часть маскировки – его маски заурядности. Возможно, он стал носить их, когда из Калеба Фиске стал Джозефом Роудоном.
  Он не выступал как свидетель, поскольку закон не мог принудить его обвинять самого себя, равно как не позволял говорить в свою защиту. У него не было адвоката, и он не предоставил никаких доказательств – лишь выслушал череду свидетелей с почти удовлетворённым видом.
  «Власть, – решила Салли, – вот что он любит больше всего. Всё это представление в его честь, и он это понимает. Сколько джорджиков ушло на то, чтобы притащить его сюда, о нём писала каждая газета, матери пугали его именем детей. Он никогда не был так знаменит. Будь он проклят, наверняка он именно так и хотел умереть!»
  Суд продолжался весь день и часть вечера, но в приговоре никто не сомневался. Роудон был обвинён в содействии похищении и убийстве леди Люсинды Брэкстон и покушении на мисс Сару Стоукс. Также он был признан виновным в убийстве миссис Чарльз Эвондейл, пусть и непредумышленном. Хотя его приговор огласят лишь в последний день судебной сессии, когда всех заключённых сгонят, чтобы объявить их судьбу, участь Роудона была решена. Никто не сомневался, что судья наденет черную шапочку и объявит о повешении.
  Когда заседание кончилось, Сэмюель Дигби пожал Джулиану руку и пригласил его нанести ему визит как можно раньше, чтобы уладить финансовые дела. Он объявил, что доволен исходом расследования, но Джулиан подозревал, что Дигби слегка раздосадован тем, что виновным оказался не Харкурт.
  Когда Кестрель покидал зал суда, к нему подошёл Эвондейл.
  - Из него сделали героя, – горько сказал он. – Так всегда бывает с худшими из преступников. Теперь на улицах будут продавать рассказы о его преступлениях, баллады о его последних днях…
  - Его последние слова, – подхватил Джулиан. – Или те, кто ещё станут последними, если он об этом задумается.
  - Вы пойдёте посмотреть на казнь?
  - Боже правый, нет! Завтра я покидаю Лондон и еду охотиться на север.
  Эвондейл криво улыбнулся.
  - Будьте осторожны с обещаниями, когда пересечёте границу.
  Джулиан поднял бровь.
  - Вы не подумаете, что я непростительно любопытен, если я спрошу о Розмари?
  - Нет, вовсе нет. Я привёз её из Франции и устроил у себя, а моя мать наняла няню. Между нами говоря, теперь дом выглядит совершенно по-другому. Они сделали его чудесным, респектабельным и таким ужасно женским, что я там чувствую себя гостем. Самое странное, что я не возражаю против этого так, как ожидал. Розмари – очаровательная малышка, и я очень её люблю. Она станет красавицей – вот увидите. Родитель решил построить для неё детскую, так что пока я, Розмари и её няня уезжаем отдохнуть. В Бат, – просто добавил он.
  - В самом деле? – Джулиан поднял бровь.
  - О, конечно, я знаю, о чём вы подумали. Там Ада. Но, знаете ли, Кэролайн сказала мне, что Торндайк снова сделал Аде предложение, а она отказала. Значит у меня ещё есть шанс! Я нагряну к ней Бат – просто дружеский визит двоюродного брата. Если она не примет меня, я буду подстерегать её в бюветах, в залах для приёмов – она не сможет отворачиваться от меня вечно. Я хочу показать ей Розмари. Она так прекрасна, как можно в неё не влюбиться? Ада великодушна, она не будет винить нас с Меган за то, как мы враждовали из-за дочери. А потом она увидит, что я изменился. Я смогу быть таким же надёжным и постоянным как Торндайк. Я докажу ей это, клянусь.
  Джулиан не мог не улыбнутся такому обету, принесённому вслед за изложением плана завоевать Аду, суя её под нос своё дитя. Быть может, Эвондейл и изменился, но не так уж и сильно. Впрочем, Джулиан не удивится, если тот вернёт Аду. Разве Эвондейл в итоге не всегда получал то, что хотел?
  
  
  Салли всё ещё жила у миссис Мэббитт, помогая в хозяйстве и составляя компанию. Лорд Брэкстон подарил ей двадцать фунтов, что для Салли были целым состоянием. Она не знала, что делать с ними, как и с самой собой. Они и Джулиан почти всегда были вместе, а их отношения понемногу перешли в дружеские. Поначалу Салли не могла найти себе места – она вся восставала против той безмятежной жизни, что теперь вела. Но шли недели, и девушка успокоилась. Она стала задумчивой, менее говорливой и часто улыбалась сама себе. Джулиан счел, что борьба со злом и встреча со смертью заставили её больше размышлять. Брокер же предположил, что сестра что-то замыслила.
  Кестрель уехал охотиться на следующее утро после суда. Он договорился, что по пути остановится у МакГрегора, чтобы лично рассказать ему всё об этом деле. Если Брокеру и было тоскливо покидать Энни Прайс на несколько недель, он этого не показал. Все его любовные дела были загадкой для Джулиана – его камердинер влезал в них и вылезал с грацией танцора, не оставляя ни горя, ни слёз. У него был настоящий талант. Если бы его можно было разливать по бутылкам, он потеснил бы «Укрепляющий эликсир Саммерсона» на полках аптек.
  Салли поднялась, чтобы проститься с Джулианом и Брокером. Она по-сестрински поцеловала обоих в щеки – но Джулиана чуть дольше.
  - Думай иногда обо мне, – прошептала она, и Кестрель услышал боль в её голосе. Но миг спустя она слова улыбалась и смеялась. – Я слышала, там жутко холодно по ночам. Ты должен найти славную северную девчонку, что будет тебя греть.
  Он испытал внезапный порыв взять Салли с собой. Конечно, об этом не могло быть и речи. Он будет с друзьями – днём на охоте, ночами – за карточным столом. Что она будет делать всё это время? Скучать, страдать от одиночества и искать проблемы, которых всем уже хватило.
  - Мы вернёмся через несколько недель, – сказал он.
  Она вскинула голову.
  - Думаешь, я без тебя тут зачахну?
  - Я думаю, что не успеет на экипаж повернуть за угол, как ты снова попадёшь в неприятности.
  - Тогда ты спасёшь меня снова, верно? Надо же тебе будет чем-то заняться, когда ты вернёшься.
  - Мне не хотелось бы делать это привычкой на всю жизнь.
  - Не верю. Тебе же понравилось узнавать, кто заставил Мэри замолчать и остальное.
  - Должен признать, – Кестрель сдался, – в этом деле были события, которые я бы не хотел пропустить.
  
  
  Джулиан вернулся в Лондон в начале декабря. Стоял мрачный, унылый день, но он утешал себя мыслями о том, что проведёт зиму в Италии. Поездка на север прошла хорошо, что он был рад вернутся. Кестрель был слишком городским человеком, чтобы подолгу наслаждаться пейзажами севера. К его удивлению, миссис Мэббитт ждала его у окна.
  - Уже очень поздно, миссис Мэббитт.
  - Я хотела поговорить с вами и Брокером сразу, как вы приедете. Это касается Салли.
  Салли! Почему он оставил её одну? Если у Роудона ещё остались подельники на свободе, рыскающие по улицам и жаждущие мести…
  - Что случилось? – быстро спросил он.
  - Она ушла, сэр.
  - Пропала?
  - Нет, сэр, просто ушла. Собрала свои вещи с неделю назад и ушла. Она попрощалась со мной, поблагодарила за всё как могла. Но она ни словом не обмолвилась ни о том, где её искать, ни что собирается делать. Я сказала, что мистер Кестрель и её брат вернутся уже скоро – неужели она не хочет попрощаться с ними? Она попросила меня сделать это за неё. Я прямо сказала, сэр, что после всего, что вы сделали для неё, это будет очень грубо по отношению к вам и совсем не по-сестрински – к Брокеру. Но она всё равно ушла. Она оставила денег за то, что жила у меня, хотя я говорила, что это необязательно. О, и… она передала вам обоим свою любовь.
  Джулиан опёрся о каминную полку в спальне, глядя как Брокер распаковывает вещи.
  - Конечно, она знала, что уйдёт уже, когда прощалась с нами.
  - Я так и думаю, сэр.
  - Почему она ушла так – тайно, не сказав ни слова?
  - Я думаю, она не хотела, чтобы мы её останавливали, сэр.
  - Куда она могла пойти?
  - Я не знаю, сэр. Но я не удивляюсь, что она выкинула такой фортель. Спокойная жизнь не для неё. Быть может, она решила, что так может стать респектабельной женщиной, и не хотела этого.
  Повисло короткое молчание. Затем Джулиан подошёл к окну и медленно (доктор МакГрегор называл это тон «гостинно-тягомотным») проговорил:
  - Что же, если она так хотела уйти, хорошо, что ушла безо всякой суеты, – он повернулся, и понял, что карие глаза Брокера – такие же как у Салли – смотрят с непониманием. – Я буду скучать по ней, – тихо добавил Кестрель.
  - Она вернётся, сэр, это как пить дать! Она всегда была как цыганка и нигде не задерживалась подолгу. Но теперь она знает, где нас найти, и она вернётся. Да сгнить мне в Ньюгейте, если это не так!
  
  Примечание о «ты» и «вы» для тех, кому интересно
  
  
  
  «Давай на «ты», нечего нам с тобой «выкать», мы ж друзья» - Хагрид, «Гарри Поттер и философский камень», пер. И. В. Оранского под редакцией М. Д. Литвиновой (в оригинале этой фразы, само собой, нет)
  
  Переводя первую книгу о Джулиане Кестреле, я составил для себя небольшой свод правил, касающихся того, как персонажи обращаются друг к другу, и привёл его в конце книги. Увы, работая над «Разбитым сосудом», я осознал, что система требует доработки – большая часть героев первой книги была джентльменами и леди, а в тут добавилось много откровенных маргиналов, которые не могут говорить друг с другом так же как «чистая публика». Итак, вот что у меня получилось теперь:
  
  
  1. Обращением «по умолчанию» остаётся «вы». Все говорят друг другу «вы», если нет каких-либо описанных ниже обстоятельств.
  
  
  2. На «ты» обращаются в следующих случаях:
  
  а). Всевозможные маргиналы, преступники, нищие и все прочие, кто не вписывается в рамки «чистой публики», говорят друг с другом на «ты». Например, все проститутки в приюте говорят друг другу «ты», а в разговоре Тоби и Брокера оба «тыкают» (Конечно, Брокер уже не может считаться маргиналом и преступником, но в той сцене он явно хочет таким выглядеть); кроме того, иногда они могут «тыкать» вышестоящим, исходя из обстоятельств и уровня наглости – так, например, Салли всегда говорит «ты» своим клиентам (хотя переходит на «вы», когда, заигрывая с Красавчиком, строит из себя приличную девушку).
  б). Господа говорят «ты» слугам низкого и среднего ранга (лакеям, горничным, камердинерам, камеристкам и т. д.). Дворецкому и экономике уже положено «вы»; например, Джулиан обращается к Брокеру на «ты», а вот в разговоре двух камердинеров – Брокера и Биркетта – оба друг с другом на «вы»;
  в). Взрослые члены семьи «тыкают» друг к другу и младшим родственникам. Младшие же члены семьи обращаются к родителям и старшим родственникам на «вы», но друг с другом говорят на «ты»; друзья-мужчины, даже близкие, но не являющиеся родственниками, обращаются друг к другу на «вы» и не по именам, а по фамилиям, так же как мушкетёры Дюма, Холмс с Ватсоном или герои Джейн Остин;
  г). Вышестоящие обращаются на «ты» к тем, кто не тянет на «чистую публику». Например, затюканный аптекарь Фиске и богатый аристократ Эвондейл одинаково естественно «тыкают» Салли, а преподобный Харкурт и сёстры-хозяйки обращаются на «ты» к постоялицам. Будь в тексте разговор хозяев с простой служанкой, ей бы тоже «тыкали».
  
  
  3. Из этих общих правил есть несколько исключений:
  
  а). Доктор МакГрегор разговаривает с Кестрелем на «ты» ещё с середины первой книги, где они успели сблизиться – в устах этого грубоватого и прямолинейного шотландца вежливое «вы» по обращению к другу звучало бы глупо. При этом, сам Кестрель продолжает называть доктора на «вы» – в их диалогах это создаёт забавный контраст.
  б). Салли и Кестрель сперва разговаривают на «вы» – для неё он не клиент, а джентльмен, и «тыкать» ему будет слишком дерзко. Кестрель же старается держать дистанцию. Лишь после неловкого прощального поцелуя и расставания, когда Салли отправляется в приют, они переосмыслили свои отношения и при следующей встрече уже на «ты».
  в). Брокер при знакомстве с Энни говорит с ней на «вы», как приличный молодой человек с приличной девушкой, но прямо по ходу диалога переходит на «ты», когда раскрывается ей как преступник, вынашивающий замыслы по тайному проникновению в контору «Смита и Компании», да ещё начинает заигрывать. Она в ответ тоже переходит на «ты», хоть и не сразу.
  
  
  notes
  Примечания
  
  
  1
  
  
  Richard Sharp and Ken Stone, Edward A. Ross, Louis A. Rodriques, Mark J. Poerio, Mark L. Levine, Christina Ward, and Al Silverman. Здесь и далее примечания переводчика.
  2
  
  
  То есть шиллинг на уличном жаргоне.
  3
  
  
  То есть каким-нибудь венерическим заболеванием; на Ковент-Гардене тогда было много публичных домов.
  4
  
  
  В одной кроне пять шиллингов, стало быть Красавчик раскошелился на десять шиллингов или полсоверена.
  5
  
  
  В оригинале она называет деньги словом «blunt». Словари и справочники говорят, что это очень старый жаргон (сейчас словом «blunt» назовут скорее косяк с марихуаной), потому я решил немного скреативить – у нас до революции сторублёвки называли «катеньками» за портрет Екатерины II, а тут на всех монетах отчеканен какой-нибудь из королей Георгов (на время действия книги царствует четвёртый, а до него было ещё три подряд), так что на жаргоне деньги вполне можно называть «георгами» или «джорджиками». Кроме того, через несколько глав в тексте монету прямо называют «Yellow George».
  6
  
  
  Эта «чарка зелёного» – даже не переводческая вольность, а мой шитый самыми белыми нитками домысел во всей книге. Салли вообще называет алкоголь на довольно странном жаргоне, и в этот миг заказывает у Тоби «drain of pale». «Drain», среди прочего, может означать «рюмка, глоток», т. е. небольшая порция выпивки. Что касается «pale», то я сперва полагал, что речь идёт о «pale ale», то есть разновидности пива. Но это не объясняло, почему только что недурно заработавшая Салли заказывает именно его, и почему Тоби сомневается в том, что у девушки есть на него деньги. Как оказалось, словом «The Pale» на жаргоне называли столицу Ирландии – Дублин. Возможно, что речь идёт об ирландcком виски, большая часть которого тогда производилась подпольно и вполне могла продаваться в таких сомнительных заведениях как «Петушок». Косвенно это также подтверждается как раз тем, что Тоби сомневается в платежеспособности Салли (контрабандный виски явно стоит дороже простецкого пива), и тем, что девушка заказывает его после удачного заработка. В переводе Салли спрашивает именно «чарку», а не «стакан», чтобы передать смысл и колорит не самого обычного слова «drain», а «зелёный» появился от того, что ассоциация Ирландии с зелёным цветом намного понятнее русскоязычному читателю, чем жаргонное название Дублина. Да, виски совершенно не зелёный, но речь-то идёт о жаргоне. К сожалению, по этой гипотезе сильный удар наносит то, что абзацем ниже купленный Салли напиток называют «brandy», а бренди и виски – совсем не одно и то же. С другой стороны, про пиво так тоже не скажут. Я понимаю, что могу искать скрытый смысл там, где его нет, и строить гипотезы на песке, но адекватность/надмозговость «чарки зелёного» не даёт мне покоя.
  7
  
  
  В оригинале Салли говорит «Pox take you!», что литературно можно перевести как «Забери тебя чума!» или даже просто «Будь ты проклят!», но учитывая, что «pox», кроме архаичных значений «чума» и «проклятие», также имеет вполне обычное «сифилис», я решил вот так вот адаптировать её «пожелание», чтобы оно звучало как уличное ругательство проститутки, а не проклятие, брошенное культисткой Нургла.
  8
  
  
  Должен сказать, в переводе первой книги я допустил ошибку – там Брокер на вопрос про семью говорит, что не знает, есть ли у него братья или сёстры. Я перевёл неправильно – он должен был сказать, что не знает, что стало с ними. Сейчас я эту ошибку поправил, но вам могла попасться старая версия файла.
  9
  
  
  В оригинале Салли восклицает «Bender!». Это её фирменное словечко, что встречается несколько раз за книгу. У «bender» много значений, но в её речи оно везде остаётся экспрессивно-просторечным выражением недоверия собеседнику, нечто вроде «Да ладно?» или «Брехня!» Я решил сделать «Враки!» – слово довольно простецкое и не самое распространённое, так что будет выделяться, да и звучит довольно архаично.
  10
  
  
  Камень Коуд (иногда «коад» или «камень Коад») – керамический материал, внешне схожий с камнем, своего рода «искусственный камень», названный в честь Элеоноры Коуд, что владела мануфактурой по его производству во второй половине XVIII – начале XIX века.
  11
  
  
  «Я забыт в сердцах, как мёртвый; я – как сосуд разбитый» (Псалом 30; здесь и далее Библия цитируется в синодальном переводе).
  12
  
  
  В оригинале они все на «B» – Bristles («Щетинистый»), Blue Eyes («Синеглазый») и Blinkers («Очкарик»).
  13
  
  
  Доставка писем по Лондону в те времена стоила два пенса за письмо.
  14
  
  
  «Ньюгейтский календарь», он же «Ньюгейтский справочник» (иногда даже «альманах») – изначально просто список казнённых преступников в лондонской тюрьме Ньюгейт, позже превратившийся в сборник красочных биографий, нередко составленных со слов приговорённых к смерти. Изначально издавались отдельные брошюры, которые были по карману даже бедноте, позже появились дорогие издания. Вероятно, «Календарь» задумывался как сборник нравоучительных историй о торжестве закона, но получилось развлекательное криминальное чтиво. Позже этот «жанр» был вытеснен уже не основанными на реальных преступлениях ньюгейтскими романами.
  15
  
  
  Еженедельная газета, полная новостей о совершённых преступлениях и объявлениях о розыске преступников, издававшаяся с 1772 г. Твёрдо устоявшегося перевода названия на русский я не нашёл; оригинале она называется «Hue and Cry», что в нашем контексте примерно переводится как «держи, лови [преступника]!»
  16
  
  
  Достопочтенный (иногда переводят как «высокочтимый», в оригинале – «honorable») – т. н. «титул учтивости», то есть официальная приставка к имени для младших сыновей пэров, не являющаяся полноценным титулом.
  17
  
  
  В оригинале, конечно, буква «R». Я довольно слабо представляю, как её можно образовать тремя разрезами – разве что считать изогнутую линию за один разрез. Ну, а наша «Р» вполне получается из трёх прямых линий.
  18
  
  
  Несмотря на название, Госпиталь найдёнышей в XVIII-XIX веках был скорее детским домом, куда матери сами приносили детей, если не могли оставить их при себе.
  19
  
  
  Тут я довольно сильно своевольничаю – в оригинале игра слов строится на выражениях «You're enough to make a cat laugh, you are» (буквально: «Вы могли бы и кошку рассмешить», по смыслу: «Да, это очень смешно») и «A cat? You mean, like the one curiosity killed?» («Кошку? Ту самую, что сгубило любопытство?» – Кестрель имеет в виду английскую пословицу «Любопытство кошку сгубило» – примерный аналог нашего «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали»). В русском языке кошка почти никак не ассоциируется с серьёзностью, чтобы возможность рассмешить её можно было считать показателем качества юмора, так что обмен репликами пришлось поменять. Раз уж Салли хочет узнать о Кестреле больше, а тот не спешит делиться деталями своей биографии, я счёл, что отсылка на басню про Ворону и Лисицу подойдёт – Салли льстит, но Кестрель, в отличие от Вороны, не поддаётся. Мы привыкли к тому, что басню написал Крылов, но в её основе лежит бродячий сюжет, что встречался ещё у Эзопа, и на французском и английском языках она тоже известна.
  20
  
  
  Королева фей из кельтского и германского фольклора, позже в том ли ином виде фигурировавшая во многих произведениях: от пьес Шекспира и стихов Шелли до романов Джима Батчера и Ника Перумова.
  21
  
  
  «Служанка на все работы» или «служанка на все руки» (maid-of-all-works) – одна из низших ступеней в иерархии прислуги, как правило, это единственная служанка в целом доме, на чьих плечах лежит и уборка, и стирка, и приготовление еды и уход за детьми. В богатом доме имелись кухарки, камеристки, няни, судомойки и другие «профильные специалисты» для таких работ. Брокер не зря говорит именно о служанке на все работы – на место позавиднее раскаявшуюся проститутку, скорее всего, не возьмут.
  22
  
  
  Евангелие от Матфея, гл. 25.
  23
  
  
  То есть сослали на каторгу, возможно, даже в буквальный Ботани-Бэй (в Австралии).
  24
  
  
  Следовательно (лат.)
  25
  
  
  Выражение «трость надломленная», согласно одному из толкований, употребляется в Библии как символ натерпевшегося, сломленного невзгодами человека.
  26
  
  
  В оригинале эта идиома звучит как «Once in a month of Sundays, yes», то есть, «Да, в месяц воскресений».
  27
  
  
  «Лекарство» из опия, уксуса, специй и сахара. Названо в честь города Кендел, что в Озёрном крае. Поскольку это XIX век, лечить им можно было всё, что угодно.
  28
  
  
  Кестрель называет этот псалом тридцать первым, потому что в Библии короля Якова строки про «сосуд разбитый» и правда часть тридцать первого псалма, но в синодальном переводе это тридцатый.
  29
  
  
  Джордж Крукшанк (1792-1878) – английский художник-карикатурист и иллюстратор.
  30
  
  
  В оригинале тут упоминается Квир-стрит – это слово имеет значение «неважные дела, денежные проблемы», но звучит как название улицы – будто ты некоего вымышленного ада для неплательщиков. Конечно, у меня получается какая-то отсылка к Стране Невыученных уроков, но не могу сказать, что не хотел этого созвучия.
  31
  
  
  Если помните, две кроны от Красавчика (то есть полсоверена, оно же полфунта) Салли сочла отличным заработком, так что десять фунтов за сведения о зонтике – это и правда огромные деньги.
  32
  
  
  Лондонская тюрьма.
  33
  
  
  А вот это уже не моё творчество – тут Салли и в оригинале говорит о монете «yellow George».
  34
  
  
  Судя по контексту, речь идёт о двери для слуг, что расположена с «парадной» стороны дома, то есть выходит на Старк-стрит, но располагается на уровне подвала во «рву», проходящему вдоль стены дома, отчего выйдя через неё, нужно подняться по параллельному улице лестничному пролёту, чтобы попасть на уровень земли.
  35
  
  
  Пег говорит «popped off» – разговорный синоним к «умерла». Это же выражение в английском переводе «Двенадцати стульев» использует гробовых дел мастер Безенчук, когда говорит «Вы, считается, ежели не дай бог помрете, что в ящик сыграли», так что я решил использовать его здесь.
  36
  
  
  Ханна Мор (1745-1833) – английская писательница, автор нравоучительных произведений.
  37
  
  
  В оригинале Биркетт употребляет слово «quarter-day», то есть «день начала квартала» (в Великобритании дни выплат, в том числе слугам, были приурочены в четырём праздникам, каждая из которых начинала свой квартал). Поскольку в книге на дворе октябрь, следующий «quarter-day» – это 25 декабря, то есть Рождество.
  38
  
  
  Английская порода лошадей для верховой псовой охоты.
  39
  
  
  Евангелие от Матфея, 5:29.
  40
  
  
  В оригинале «ten and sixpence», то есть «десять и шесть пенсов», вероятно миссис Фиске пропустила слово «шиллингов». Шестнадцать пенсов за «хорошие ботинки» слишком мало, а десять с половиной шиллингов (в одном шиллинге двенадцать пенсов) больше похоже на правду.
  41
  
  
  Евангелие от Матфея, 6:19, правда Харткурт немного сокращает текст, выбрасывая слова «где моль и ржа истребляют, и где воры подкапывают и крадут».
  42
  
  
  В оригинале «If I wants to get shaved, I'll go to a barber's», то есть «если бы я хотела, чтобы меня подстригли, я бы пошла к цирюльнику» («подстригли» здесь, конечно, употребляется в значении «обобрали до нитки», «оставили без штанов»).
  43
  
  
  В оригинале Салли употребляет выражение «three penny upright», что, насколько я понял, обозначает предложение «услуг» от проститутки низкого пошиба – то есть, за гроши и буквально стоя, прислонившись к стене какого-нибудь глухого переулка. Это выражение встречалось в «Ночной страже» Пратчетта, но я думал, что упоминаемый там «трёхпенсовый стояк» он сам выдумал.
  44
  
  
  Старейший из лондонских клубов для джентльменов.
  45
  
  
  Звучит так, будто она японка, но это просто уменьшительное от «Сюзанна». Да, странно. Да, тоже первый раз такое вижу.
  46
  
  
  Нед, как и Салли чуть позже (да и Брокер разок в первой книге) вместо обычного «pounds» употребляют жаргонно-уличное «quids». Считается, что это слово имеет латинские корни (от «Quid pro quio», то есть «[отдам/получу] что-то в обмен на что-то») и потому никак мною не адаптируется.
  47
  
  
  «Соседка Салли» Генри Карри, пер. Ю. Брызгалова.
  48
  
  
  Имя «Розмари» и название растения «розмарин» по-английски пишутся одинаково.
  49
  
  
  В оригинале Эвондейл говорит «What maggot has she got in her head now?», то есть «Что за блажь взбрела ей в голову на этот раз?» или – если буквально «Что за червь пролез ей в голову на этот раз?» Сам собой напрашивается вариант с «тараканом в голове» как русскоязычным вариантом «червя», но для джентльменов XIX века это слишком современно и просторечно.
  50
  
  
  Послание к римлянам, 12:19.
  51
  
  
  Если я правильно понял, предпоследним предложением он цитирует Евангелие от Матфея, 26:41, а последним – послание Иакова, 1:15.
  52
  
  
  Тут опять мешанина – сперва Книга притчей Соломоновых 6:25, потом – Евангелие от Марка, 7:21.
  53
  
  
  Первое послание к коринфянам, 7:1 и 6:13.
  54
  
  
  Книга притчей Соломоновых 7:25, потом - 7:27. Под «ей» в этой цитате подразумевается «женщина в наряде блудницы с коварным сердцем».
  55
  
  
  Книга притчей Соломоновых, 2:22.
  56
  
  
  Во время действия книги – светский клуб, как для мужчин, так и для женщин, где собирались избранные его дамами-покровительницами члены – благородного происхождения и с безупречной репутацией. Попасть в «Олмакс» было очень престижно, а быть изгнанным – крайне позорно. Уже устаревающие и выходящие из моды элементы костюма вроде обтягивающих бриджей и чулок были обязательны в «Олмаксе».
  57
  
  
  Высший свет (франц.)
  58
  
  
  Пруд в лондонском Гайд-парке.
  59
  
  
  Горячий напиток из вскипячённого молока, створоженного пивом и приправленного специями. Поссет пили при простуде или просто, чтобы согреться.
  60
  
  
  В оригинале она выражает недоверие фразой «Now, that's as lame as St. Giles, Cripplegate», ссылаясь на церковь святого Жиля в Крипплгейте и, видимо, играя словами «lame» и «cripple» (оба означают «калека»). Переделал в Бедлам – и фраза понятнее, и антураж сохранён.
  61
  
  
  Одни из ворот Лондонского Сити.
  62
  
  
  В оригинале просто «brothers-in-law», то есть свойственники (люди, связанные друг с другом не кровным родством, а через брак родственников). Ближе всего подходят шурин (брат жены по отношению к мужу) и зять (это не только муж дочери по отношению к её матери, но и муж сестры по отношению к её брату), если считать Салли такой условной «женой».
  63
  
  
  Джек Кетч – палач, служивший королям Карлу II и Якову II. В английском языке его имя используется как синоним вообще любого палача. Неудивительно, что Роудон так нервно отреагировал, это всё равно, что представиться бандиту Глебом Жегловым или Фрэнком Кастлом.
  64
  
  
  В оригинале он говорит «I wouldn't mind turning the hands on your dial», то есть «Я бы не возражал перевести стрелки на твоем циферблате», но смысл тот же.
  65
  
  
  Очень хорошо (франц.)
  66
  
  
  Французская брань, по сути – нечто вроде «мерзавец» и «говнюк», но, насколько я знаю, «Merde» в начале XIX века считалось очень крепким словцом, так что в нашем контексте это скорее полноценный посыл по матери, чем относительно цензурная ругань.
  67
  
  
  Вы понимаете? (франц.)
  68
  
  
  До свидания (франц.)
  69
  
  
  В книге не раз и не два фигурирует слово «brandy», которое в большинстве случаев я переводил именно как «бренди». Но кроме того, это слово может передаваться как «коньяк». В двадцатой главе Кестрель добавляет в кофе «french cream – in other words, brandy». В паре с характеристикой «французский» гораздо уместнее выглядит именно коньяк. Француженка мадам Леклерк предлагает клиентам «cognac», но Джулиан, сожалея, что отказался, про себя называет его «brandy». В переводе, конечно, «коньяк» и там, и там.
  70
  
  
  Газовый рожок для освещения конструкции Эми Агранда, дававший почти в два раза больше света, чем обычные горелки с открытым пламенем.
  71
  
  
  Если точно, то Салли говорит «ни для кого не растёт столько конопли, как для него». Из конопли делали верёвки на которых, в числе прочего, вешали преступников, отсюда и метафора. Сначала я хотел сохранить выражение как есть (вот у Диккенса в переводе «Домби и сына» угроза «Для тебя конопля уже посеяна!» идёт прямым текстом и ничего), но всё же решил адаптировать.
  72
  
  
  Книга Иова, 39:30. Эти строчки относятся к ястребу, который в английском переводе Библии обозначен местоимением she – «она».
  73
  
  
  В оригинале «Lighthouse Pete» («Маяк Пит»). Кличка намекает на красный нос Вэнса, видимо, сравнивая его с «фонарём» маяка. Из текста это не совсем очевидно, но в следующей книге происхождение прозвища поясняют прямым текстом.
  74
  
  
  Украшенный домик (франц.), то есть красивый загородный дом в стиле романтизма. Такие были популярны в конце XVIII-начале XIX веков как пасторальные жилища богачей или украшения для поместий.
  75
  
  
  Дорогая подруга (франц.)
  76
  
  
  Эвондейл называет своего отца «governor» – это только «губернатор» или «начальник», но и разговорное «отец».
  77
  
  
  Книга притчей Соломоновых, 7:8, 7:9, 7:10
  78
  
  
  Книга пророка Исайи, 6:5
  79
  
   Английские христиане, оппозиционные государственной Церкви Англии.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"