Настоящий английский детектив. Собрание лучших историй
Уилки Коллинз
(1824–1889)
Призрак Джона Джаго, или Живой покойник
Глава 1
Больной
— Сердце в порядке, — сказал врач. — Легкие тоже. Органических заболеваний не нахожу. Не волнуйтесь, Филип Лефрэнк, смерть вам пока не грозит. Недуг, поразивший вас, — переутомление. Лучшее лекарство от него — отдых.
Дело происходило в Лондоне, в моей адвокатской конторе; за врачом послали после того, как полчаса назад я перепугал клерка, прямо за письменным столом потеряв сознание. Не смею без лишней на то нужды задерживать внимание читателя на своей особе, но, полагаю, обязан пояснить, что занимаю должность младшего барристера1 и весьма загружен работой. Родом я с острова Джерси2, из семьи с французскими корнями, свидетельством чему является наша фамилия, переделанная на английский лад много поколений тому назад. Семейство мое, надо сказать, исстари привыкло считать, что лучше острова Джерси на земле места нет. И по сей день всякое упоминание обо мне как о члене английской адвокатской коллегии вызывает неизбывную досаду у моего отца.
— Отдых? — повторил я вслед за моим врачевателем. — А известно ли вам, дорогой друг, что идет сессия? Судебные заседания в разгаре! Видите, сколько дел скопилось у меня на столе? В моем случае отдых — это крах!
— А работа, — спокойно заметил врач, — это смерть.
Я внимательно посмотрел на него. Нет, не похоже, чтобы он собирался просто припугнуть меня: лицо его сохраняло совершенно серьезное выражение.
— Это всего лишь вопрос времени, — продолжил врач. — У вас крепкий организм, вы молоды, но вам больше нельзя до такой степени перегружать себя. Вот мой совет: уезжайте немедленно. Вернейшее средство восстановить силы — морской воздух. Нет-нет, я не собираюсь вам ничего прописывать. Более того, я отказываюсь вас пользовать. Прощайте.
С этими словами мой друг-доктор откланялся. Но я был упрям: в тот же день я отправился в суд.
Там главный адвокат обратился ко мне за сведениями, предоставить ему которые входило в мои обязанности. К своему ужасу и изумлению, я обнаружил, что совершенно не способен собраться с мыслями: все факты и даты смешались у меня в голове. Потрясенный этим, я позволил отвезти себя домой. На другой день, вернув все свои дела поверенным моих клиентов, я, следуя совету врача, первым же пароходом отправился в Нью-Йорк.
Путешествие в Америку я предпочел всем иным странствиям, поскольку много лет тому назад один из родственников моей матери уехал в Соединенные Штаты и вполне преуспел там на ниве земледелия. Он не раз приглашал меня к себе. Вот я и подумал, что долгое бездействие под названием «отдых», к которому приговорила меня медицина, нельзя провести приятнее, чем исполнив родственный долг и попутно посмотрев на Америку. После недолгого пребывания в Нью-Йорке я отправился поездом к мистеру Айзеку Мидоукрофту, в имение под названием Морвик-фарм.
Должен вам заметить, что Америка поразила меня на редкость величественной красотой природы, но, по контрасту, в некоторых штатах попадались и самые монотонные, однообразные и неинтересные для проезжающего виды. Местность, где располагалась ферма мистера Мидоукрофта, относилась как раз к последней категории, так что, выйдя из вагона на станции Морвик, я огляделся и сказал себе: «Если исцелиться в моем случае означает попасть в наискучнейшее место на земле, что ж, я не мог выбрать лучше».
Теперь, когда я вспоминаю эти слова, то расцениваю их — и вы вскоре в этом со мной согласитесь — как суждение в высшей степени поспешное и поверхностное, поскольку мне не было дано предвидеть, какие неожиданности могут таить время и случай.
Старший сын мистера Мидоукрофта, Эмброуз, встречал меня на станции.
Во внешности Эмброуза Мидоукрофта не было ничего, что позволило бы предугадать странные и ужасные события, разразившиеся вскоре после моего приезда. Видный, пышущий здоровьем парень, каких тысячи, сказал:
— Здравствуйте, мистер Лефрэнк. Рад вас видеть, сэр. Усаживайтесь в коляску, а за чемоданом вашим присмотрят.
Я ответствовал со столь же приличествующей случаю вежливостью:
— Благодарю. Все ли благополучно дома? — и мы отправились в путь.
Наша дорожная беседа началась было с обсуждения вопросов сельского хозяйства, но не успели мы преодолеть и десяти ярдов пути, как я выказал полное невежество и в земледелии, и в животноводстве. Эмброуз Мидоукрофт попытался найти более подходящую тему для разговора, однако не преуспел в этом. Тут за дело взялся я и для начала осведомился, удачное ли время выбрал для визита. Бесстрастное загорелое лицо молодого фермера на глазах оживилось. Видимо, я случайно затронул предмет, волнующий его.
— Лучше быть не может, сэр, — сказал он. — Никогда в нашем доме не было так весело, как теперь.
— У вас еще кто-то гостит?
— Не то чтобы гостит, сэр. Это, видите ли, новый член семьи, который приехал жить с нами.
— Новый член семьи? И могу я спросить, кто же это?
Прежде чем ответить, Эмброуз Мидоукрофт помолчал, потрогал кнутом лошадь, с какой-то робостью на меня поглядел и наконец выпалил самым простодушным образом:
— Это девушка, сэр, и милее ее вы в жизни не видали!
— Вот как? Подруга вашей сестры, я полагаю?
— Подруга? Господь с вами, сэр! Это наша маленькая американская кузина, Нейоми Коулбрук.
Я смутно помнил, что младшая сестра мистера Мидоукрофта когда-то вышла замуж за американца, занятого в торговле, и много лет тому назад умерла, оставив единственное дитя. Теперь я узнал, что и отец также умер, перед кончиной препоручив беззащитную дочь попечению морвикских родственников своей покойной жены.
— Он все время спекулировал, — продолжил Эмброуз, — хватался то за одно, то за другое, но ничего не добился. Того, что он оставил после себя, едва хватило на похороны. Мой отец опасался немного перед ее приездом, как эта племянница себя покажет. Видите ли, сэр, мы — англичане и хотя и живем в Соединенных Штатах, все-таки крепко держимся нашего английского уклада. В общем, могу вам признаться, мы не слишком одобряем американских женщин, но, когда Нейоми приехала, она нас всех покорила. Такая девушка! Сразу повела себя как родная. В неделю выучилась помогать в коровнике. Я вам даже больше скажу: двух месяцев не прошло, как она здесь, а мы уж и представить себе не можем, как без нее обходились!
Разговорившись о Нейоми Коулбрук, Эмброуз до самого дома, не умолкая, не менял темы. Не требовалось большой проницательности, чтобы понять, какие чувства вызвала в нем его кузина. Восторг молодого человека в легкой форме заразил и меня. Так что, когда мы, уже к ночи, подкатили к воротам дома, я с некоторым даже возбуждением предвкушал знакомство с Нейоми Коулбрук.
Глава 2
Новые лица
Немедленно по приезде я был представлен мистеру Мидоукрофту, главе семейства.
За последние годы старик одряхлел; хронический ревматизм приковал его к инвалидной коляске. Принял он меня любезно, хотя выглядел утомленным. Его незамужняя сестра — сам он вдовел уже много лет — сидела в той же комнате, она ухаживала за братом. Это была меланхолического склада, средних лет женщина, лишенная всяких следов внешней привлекательности. Похоже, она принадлежала к той породе людей, которые живут как бы против воли, словно жизнь — тяжкая обязанность, бремя, коего они никогда бы не приняли, спроси их об этом заранее. Обмениваясь вопросами и ответами, мы провели несколько отчаянно скучных минут в неуютной гостиной, а затем меня отпустили наверх, в отведенную мне комнату, распаковать чемодан.
— Ужин в девять часов, сэр, — сказала мне вслед мисс Мидоукрофт, произнеся эту фразу так, словно «ужин» — нечто вроде домашней пытки, причем мужчины, по заведенному обычаю, выступают палачами, а женщины — покорными жертвами. Не слишком обрадованный первыми впечатлениями от дома, я последовал за слугой.
Пока что — ни Нейоми, ни романтики.
Комната моя оказалась опрятной — и до такой степени, что это действовало уже угнетающе. Я просто возжаждал увидеть хоть пылинку. Выбор книг ограничивался Библией и молитвенником. Из окна открывался вид на утомительно плоскую, кое-где возделанную равнину, да и та печально меркла в сгущающихся сумерках. Над изголовьем девственно-белой постели был прибит свиток, на котором кричащими черно-красными буквами была написана мрачная цитата из Святого Писания. И в комнате сразу ощутилось угнетающее присутствие мисс Мидоукрофт; пахнуло тленом. Настроение мое еще более упало. Ужина оставалось ждать довольно долго. Я зажег свечи и достал из чемодана книгу, которой, в этом я твердо уверен, привелось стать первым французским романом, появившимся под этим кровом. Это была одна из очаровательных, мастерски написанных историй Дюма-отца, так что через пять минут я очутился совсем в другом мире, и унылую комнату наполнили звуки оживленной французской речи. Властный, непререкаемый удар колокола вернул меня к действительности. Я посмотрел на часы. Девять.
Эмброуз встретил меня у подножия лестницы и сопроводил в столовую.
Во главе стола помещался мистер Мидоукрофт в инвалидной коляске. По правую руку от хозяина сидела его суровая, молчаливая сестра. С медлительной торжественностью призрака она указала мне на пустующее место по левую руку от главы семейства. В это время в столовую вошел Сайлас Мидоукрофт, и Эмброуз нас познакомил. Я отметил сильное сходство между братьями, хотя старший был и выше ростом, и представительнее. Но в чертах лиц недоставало характера, оставалась некая недоговоренность. Я решил, что эти люди не выявили своих свойств, и — как добрые, так и дурные — они ждали подходящего часа и обстоятельств, чтобы проявить их в полной мере.
Я все еще разглядывал братьев. И их внешность, должен честно признаться, не слишком расположила меня в их пользу, когда дверь снова растворилась и еще один домочадец вступил в столовую, незамедлительно завладев моим вниманием.
Это был мужчина — невысокий, худощавый, жилистый и удивительно бледный для деревенского жителя, чья жизнь протекает на свежем воздухе. Кроме того, его лицо и по другой причине производило сильное впечатление. Нижняя часть его скрывалась под густой черной бородой и усами — и это во времена, когда было принято бриться и бороды в Америке встречались до чрезвычайности редко. Что же до верхней, то на ней горели блестящие карие глаза, исступленное выражение которых навело меня на мысль о психической неуравновешенности их владельца. Хотя все, что этот человек говорил и делал, было, на мой сторонний взгляд, вполне здраво, что-то в бешеном блеске его глаз заставляло думать, что в обстоятельствах необычайных или же в состоянии крайнего утомления даже людей, хорошо его знающих, он способен поразить действиями либо неожиданно жестокими, либо удивительно глупыми. «Немного сдвинутый» — этим широко распространенным выражением я определил свои впечатления от человека, появившегося в гостиной.
Мистер Мидоукрофт-старший, до того не проронивший ни слова, сам представил мне вновь прибывшего. При этом он бросил на сыновей взгляд, в котором читалось нечто вроде вызова, — и этот взгляд, отметил я с огорчением, был возвращен ему сыновьями той же монетой.
— Филип Лефрэнк, хочу представить вам моего управляющего, мистера Джаго, — произнес старик, по всей форме представляя нас друг другу. — Джон, а это мой молодой родственник по линии жены, мистер Лефрэнк. Он не вполне здоров и пересек океан, чтобы отдохнуть и переменить образ жизни. Филип, мистер Джаго — американец. Я надеюсь, у вас нет предубеждения против американцев? Подружитесь с ним. Садитесь рядом. — Он окинул сыновей тяжелым взглядом, и те снова ответили ему тем же. Они подчеркнуто отстранились, когда мистер Джаго прошел мимо, чтобы занять свое место подле меня, и перешли по другую сторону стола. Было ясно, что бородатый пользуется благорасположением старика и то ли за это, то ли по какой-то другой причине они ненавидят его всем сердцем.
Дверь снова отворилась. К компании присоединилась некая молодая леди.
Неужели Нейоми Коулбрук? Я взглянул на Эмброуза и прочел ответ на его лице. Нейоми Коулбрук, наконец-то!
Я сразу решил, что она хорошенькая и, сколько можно судить по внешности, славная. Чтобы дать о ней общее представление, скажу, что у нее была маленькая, аккуратно посаженная головка, яркие серые глаза, взор прямой и честный. Фигурка — элегантная и хрупкая, даже слишком хрупкая по нашим английским понятиям о красоте. Сильный американский выговор, но редкое в Америке достоинство — приятно звучащий голос примирил мое английское ухо с ее акцентом. Наше первое впечатление о людях есть, в девяти случаях из десяти, верное. Нейоми Коулбрук понравилась мне с первого взгляда, понравились ее приятная улыбка, сердечное пожатие руки, когда нас познакомили. «Если я полажу с кем-либо в этом доме, — подумал я, — то уж с тобой — непременно».
На сей раз мое пророчество оправдалось. В удушающе-враждебной атмосфере Морвик-фарм мы с хорошенькой американкой с начала до конца оставались подлинными друзьями.
Эмброуз отодвинул свой стул так, чтобы Нейоми смогла занять место между ним и его братом. Она слегка порозовела и, усаживаясь, посмотрела на него с нежным укором. Подозреваю, что под покровом скатерти молодой фермер пожал ей руку.
Ужин был не из веселых. Только мы с Нейоми оживленно переговаривались через стол.
По какой-то неведомой мне причине Джона Джаго, казалось, смущало присутствие его молоденькой соотечественницы. Он нерешительно поднимал на нее глаза, а потом, хмурясь, опускал их в тарелку. Когда я обращался к нему, он отвечал принужденным тоном. Даже беседуя с мистером Мидоукрофтом, он держался напряженно, и, судя по направлению его взглядов, настороженность эта относилась к двум братьям: он словно ждал от них какого-либо подвоха. Когда мы приступили к еде, я обратил внимание, что левая рука Сайласа перевязана, а позже приметил, что блуждающий взор карих глаз Джона Джаго, украдкой оглядывающего всех присутствующих за столом по очереди, с особым, циничным выражением останавливается на пораненной руке младшего из братьев.
Мое чувство неловкости, естественное для человека, впервые попавшего в дом, усугубилось, когда я обнаружил, что отец и сыновья обмениваются мнениями не напрямую, а через посредство мистера Джаго и мое. Так, когда мистер Мидоукрофт со злорадством рассказывал своему управляющему о какой-то давней ошибке в распоряжении пахотными землями, его глаза недвусмысленно указывали на объект его уничижительной критики — а именно на сыновей. Когда же сыновья, с недобрым смехом подхватив мое брошенное вскользь и самое общее замечание о животных в целом, перевели разговор на конкретную неудачу в содержании коров, то они при этом в упор глядели на Джона Джаго. В подобных случаях — а они возникали то и дело — в разговор решительно вступала Нейоми, умело направляя его в безопасное русло. И всякий раз, когда она таким образом сохраняла за столом мир, меланхолическая мисс Мидоукрофт кисло оглядывала ее, явно, но молчаливо порицая за вмешательство. В жизни своей не сидел я в семейном кругу более безрадостном и разобщенном. На мой взгляд, зависть, ненависть, злорадство и жестокосердие производят впечатление самое отвратительное, именно когда прячутся под завесой приличий. Если бы не мой интерес к Нейоми и ее отношениям с Эмброузом — время от времени я перехватывал их мимолетные нежные взоры, — никогда бы мне не высидеть этот ужин: я предпочел бы ему свой французский роман.
Наконец невыносимо долгая, напоказ изобильная трапеза подошла к концу. Мисс Мидоукрофт поднялась со своего места и все с той же торжественной медлительностью призрака отпустила мне мои грехи со словами:
— Мы тут на ферме ложимся рано, мистер Лефрэнк, желаю вам доброй ночи. — И, возложив свои костлявые руки на спинку коляски мистера Мидоукрофта, она на полуслове пресекла его обращенные ко мне прощальные речи и покатила в спальню так, словно это был прямой путь к могиле.
— Вы сейчас собираетесь в свою комнату, сэр? Если нет, смею ли предложить вам сигару? С позволения молодых джентльменов, разумеется?
Таким вот образом, с болезненным тщанием подбирая слова и сардонически-косым взглядом сопроводив ссылку на «молодых джентльменов», мистер Джаго выполнил свой долг гостеприимства. Извинившись, я отказался от сигары, и обладатель неестественно горящих глаз нарочито любезно пожелал мне спокойной ночи и покинул столовую.
Эмброуз и Сайлас приблизились ко мне с раскрытыми портсигарами в руках.
— Вы верно сделали, что сказали ему «нет», — заявил Эмброуз. — Никогда не курите с Джоном. Отравит.
— И не верьте ни единому его слову, — прибавил Сайлас. — Самый отъявленный лжец в Америке, не говоря уж обо всем прочем.
Нейоми укоризненно погрозила им пальчиком, словно перед ней были дети, а не широкоплечие фермеры.
— Что подумает о вас мистер Лефрэнк, — проговорила она, — если вы так отзываетесь о человеке, который пользуется доверием и уважением вашего отца! Ну, идите курить! Мне стыдно за вас обоих!
Сайлас безропотно скрылся. Эмброуз не тронулся с места, явно желая перед уходом помириться с ней.
Чтобы не мешать им, я отступил в дальний конец комнаты, где была стеклянная дверь, выходившая в маленький ухоженный сад, прелестно залитый сейчас лунным светом. Я вышел наружу насладиться этим зрелищем и отыскал скамейку, укрытую в тени густого вяза. Никогда еще величественная гармония природы не казалась мне такой невыразимо торжественной и прекрасной, как сейчас, после всего, что я увидел и услышал. В этот момент я понял — или думал, что понимаю, — то безысходное отчаяние, которое в старые времена приводило людей в монастырь. Мизантропическая сторона моего характера (есть ли на свете больной, которому неведомо чувство отчуждения от себе подобных?) начала овладевать мною, когда я почувствовал легкое прикосновение к плечу и, обернувшись, обнаружил, что готов примириться с родом человеческим ради Нейоми Коулбрук.
Глава 3
Свидание лунной ночью
— Я хочу поговорить с вами, — начала Нейоми. — Вы ведь не станете осуждать меня за то, что я последовала сюда за вами? Мы здесь в Америке, знаете, не слишком придерживаемся церемоний.
— И вполне в этом правы. Садитесь, прошу вас.
Она уселась подле, прямо и доверчиво глядя на меня в лунном свете.
— С этой семьей вы связаны узами родства, — сказала она. — Я тоже. Мне кажется, вам я смело могу сказать то, что не смогла бы открыть человеку со стороны. Я так рада, мистер Лефрэнк, что вы приехали! Рада по причине, о которой вы даже не подозреваете.
— Спасибо за добрые слова, мисс Коулбрук, независимо от того, что вас заставило их произнести.
Она не обратила на эту реплику никакого внимания, целиком поглощенная своими мыслями.
— Мне кажется, ваш приезд может пойти на благо этому несчастному дому, — продолжала девушка, не отрывая серьезных глаз от моего лица. — Здесь, на Морвик-фарм, — ни любви, ни веры, ни покоя. Здесь нужен человек, который, но только не думайте плохо об Эмброузе — он просто не ведает, что творит! — так вот, здесь нужен человек, который заставил бы их устыдиться своей жестокости, завистливости, лицемерия! Вы — джентльмен, мистер Лефрэнк, вы обладаете обширными познаниями, волей-неволей они станут смотреть на вас снизу вверх; в конце концов, им просто придется прислушаться к вашему мнению. Умоляю, мистер Лефрэнк, если представится случай, попытайтесь примирить их. Вы были свидетелем тому, что происходило за ужином, и вам это не понравилось! О да, я сама видела, как вы поморщились, а я знаю, что это значит, когда морщатся англичане!
Мне ничего не оставалось, как открыть Нейоми свои мысли. Я описал свои впечатления так же просто, как сделал это на предыдущих страницах. Нейоми, слушая, кивала головкой, недвусмысленно одобряя мою искренность.
— Благодарю вас за ваше прямодушие, — сказала она, — но, бог свидетель, вы рассказали о своих чувствах в выражениях чрезмерно мягких, сэр, когда заметили, что люди здесь, по вашему мнению, не слишком ладят. Куда там! Они просто ненавидят друг друга. Именно это слово, мистер Лефрэнк, вполне отвечает их чувствам. Ненависть — злая, злая, злая! — Она ударяла каждый раз кулачком в такт последним словам, прибавляя им выразительности, и тут вдруг снова вспомнила про Эмброуза. — Но, пожалуйста, не судите строго Эмброуза. Он не способен на дурное.
Невинная откровенность этой девушки была воистину неотразима.
— Смею ли высказать предположение, — осведомился я, — что вы несколько пристрастны к бедному Эмброузу?
Любая англичанка, отвечая на подобный вопрос, почувствовала бы некоторое смущение — или притворилась, что чувствует. На лице Нейоми не отразилось ничего подобного.
— Вы совершенно правы, сэр, — сказала она с полным самообладанием. — Если все пойдет как следует, я собираюсь выйти замуж за Эмброуза.
— «Как следует»? — переспросил я. — Что вы имеете в виду? Деньги?
Она покачала головой.
— Я имею в виду страх, который меня терзает. Страх перед тем, мистер Лефрэнк, что отношения между мужчинами в этом доме могут принять дурной оборот. Эти люди жестоки, порочны, бесчувственны. Я говорю не об Эмброузе, сэр. Я говорю о Сайласе и Джоне Джаго. Вы заметили, что с рукой Сайласа? Под повязкой — ножевая рана, сэр, и это дело рук Джона Джаго.
— Это произошло случайно?
— Нет, не случайно. Удар ножом последовал в ответ на удар кулаком.
Столь безыскусное описание положения вещей на Морвик-фарм просто потрясло меня. Рукоприкладство и поножовщина под богатым и респектабельным кровом мистера Мидоукрофта? Рукоприкладство и поножовщина! И к тому ж не между работниками — между хозяевами! Не сомневаюсь, что и вы, читатель, почувствовали бы то же самое. Я так просто едва верил своим ушам.
— Вы уверены в том, что говорите? — переспросил я.
— Мне рассказал об этом Эмброуз. Он никогда меня не обманывает. И он знает все подробности.
Мое любопытство было возбуждено до крайности. И ради такого семейства я необдуманно пересек океан в поисках покоя и отдохновения!
— Не могли бы вы посвятить в эти подробности и меня?
— Попытаюсь передать вам то, что рассказал Эмброуз. Но сначала вы должны пообещать одну вещь, мистер Лефрэнк. Обещайте, что не уедете и не оставите нас, когда узнаете всю правду. Дайте мне руку, сэр, в знак того, что не уедете. Ну же, прошу вас!
Невозможно было устоять перед ее безыскусной прямотой. Я протянул ей руку в знак того, что сдержу обещание, и Нейоми, ни минуты не тратя на предисловия, рассказала мне все, как оно было.
— Когда завтра вас проведут по хозяйству, — начала она, — вы увидите, что на самом деле здесь две фермы. По одну сторону, если смотреть от этого вяза, выращивают хлеб. По другую — и обратите внимание, это бо́льшая часть земель, — разводят скот. Когда мистер Мидоукрофт сделался слишком стар и немощен, чтобы приглядывать за фермой, ребята (я имею в виду Эмброуза и Сайласа) разделили обязанности между собой. Эмброуз взялся за зерновые, Сайлас — за скот. Однако дело под их началом не заладилось. Не могу сказать почему, знаю только, что Эмброуз не виноват. Старик расстраивался все больше и больше, особенно из-за скота. Скот — его гордость. И вот, ни слова не говоря сыновьям, он втайне — и, что касается меня, я думаю, в этом он был не прав, не так ли, сэр? — втайне стал наводить справки и в недобрый час услышал где-то о Джоне Джаго. Вам понравился Джон Джаго, мистер Лефрэнк?
— Пока что — нет, не понравился.
— И я разделяю ваше мнение, сэр. Впрочем, не знаю, возможно, мы ошибаемся. Я ничего не могу поставить в вину Джону Джаго, кроме того, что он так странно себя ведет. Представьте, говорят, что он отрастил бороду — а я терпеть не могу волос на лице — потому, что дал такой зарок, когда умирала его жена. Не кажется ли вам, мистер Лефрэнк, что человек, который, потеряв жену, выражает свое горе в клятве никогда не бриться, — слегка ненормален? Во всяком случае, так было, если верить слухам. Может быть, это вздор? Люди здесь такие лгуны! Но, как бы то ни было, дело в том, что — уж это-то признают даже сами ребята, — когда Джон появился на ферме, он проявил себя наилучшим образом. Старого фермера ублажить не так-то легко, но он сумел ему понравиться. Уж поверьте. Вообще-то мистер Мидоукрофт не слишком жалует моих соотечественников. В этом сыновья на него похожи: англичане до мозга костей! И несмотря на это, Джон сумел с ним поладить — может быть, потому, что в работе он знает толк. Да-да. С тех пор как он стал управляющим, дела на ферме пошли куда лучше. Эмброуз сам мне это сказал. И тем не менее, сэр, согласитесь, мало приятного, когда тебя оттесняет чужак, не так ли? Команды сейчас отдает Джон. Ребята делают свою работу, но у них нет права голоса, когда Джон с мистером Мидоукрофтом совещаются по хозяйству. Наверно, я слишком длинно все это вам рассказываю, но зато теперь вы знаете, как и почему зависть и ненависть укоренились в отношениях между мужчинами еще до того, как я приехала. А уж с тех пор, как я здесь, все стало еще хуже. Дня не проходит, чтоб между ребятами и Джоном не вспыхнула перебранка или чтобы братья не надерзили отцу. Старик имеет привычку, мистер Лефрэнк, — досадную привычку, я бы сказала, — ухудшать отношения тем, что всегда принимает сторону Джаго. Попробуйте поговорить с ним об этом, если выдастся случай. Думаю, в том, что Джон и Сайлас поссорились в прошлый раз, больше всех виноват мистер Мидоукрофт. Не хочу оправдывать Сайласа, это было жестоко с его стороны — ударить Джона, который слабее его и меньше ростом. Но и Джон выказал себя не лучшим образом, когда выхватил нож и кинулся на Сайласа. Если бы Сайлас не перехватил лезвие рукой — поверьте, у него на ладони страшная рана, я сама ее перевязывала, — это могло кончиться убийством!
Когда последнее слово слетело с ее губ, она вдруг смолкла, поглядела через плечо и застыла, всматриваясь в темноту.
Я проследил за ее взглядом. В тени вяза виднелся мужской силуэт. Я немедля поднялся, чтобы подойти к нему, но тут к Нейоми вернулось присутствие духа, и она остановила меня прежде, чем я смог вмешаться.
— Кто вы? — спросила она, повернувшись к незнакомцу. — Что вам здесь нужно?
Человек выступил из тени, и в свете луны мы увидели, что это Джон Джаго.
— Надеюсь, я вам не помешал? — осведомился он, глядя на меня в упор.
— Что вам угодно? — повторила Нейоми.
— Не имею намерения беспокоить вас или этого молодого джентльмена, — произнес он. — Но когда вы освободитесь, мисс Нейоми, вы меня очень обяжете, если позволите сказать несколько слов наедине.
Он держал себя с наивозможнейшей вежливостью, тщетно стараясь скрыть сильное волнение, во власти которого находился. Его странные карие глаза — в лунном свете они казались даже более дикими, чем обычно, — умоляюще и с каким-то непостижимым оттенком отчаяния не отрывались от лица Нейоми. Его руки, которые он пытался сжать, дрожали. Сколь мало симпатии ни вызывал во мне этот человек, в то мгновенье я не мог не испытывать к нему жалость.
— Вы хотите поговорить со мной сегодня? — спросила Нейоми с нескрываемым удивлением.
— Да, мисс, прошу вас. Когда вы освободитесь.
Нейоми немного подумала.
— Разве нельзя подождать до завтра?
— Завтра я на целый день уеду по делам фермы. Пожалуйста, уделите мне несколько минут сегодня вечером. — Он сделал шаг по направлению к нам, голос его дрогнул и снизился почти до робкого шепота: — Поверьте, мне в самом деле есть что сказать. Вы проявите доброту и милосердие, если позволите поговорить с вами до того, как я лягу спать.
Я снова поднялся, чтобы освободить для него место. И снова Нейоми остановила меня.
— Нет, — сказала она. — Не уходите. — Затем, с большой неохотой, она обратилась к Джону Джаго: — Если уж вы так настаиваете, мистер Джон, видимо, этого не избежать. Честно говоря, не представляю, что вы можете сказать мне такого, чего нельзя было бы выслушать при третьем лице. Однако с моей стороны было бы невежливо отказать вам в этом. Как вы знаете, моя обязанность каждый день в десять часов вечера заводить часы в холле. Если вам угодно прийти и помочь мне, вполне вероятно, что в это время мы окажемся наедине. Вас это устроит?
— Нет, мисс, с вашего позволения, в холле никак нельзя!
— Нельзя?!
— И вообще в доме, простите за дерзость.
— Что вы этим хотите сказать? — Она повернулась ко мне и нетерпеливо спросила: — Может быть, вы что-нибудь понимаете?
Джон Джаго сделал мне знак, показывая, что он сам в состоянии ответить.
— Немного терпения, мисс Нейоми, — сказал он. — Я попробую объясниться. Видите ли, в доме есть недремлющие глаза и уши, и есть шаги — не скажу вам чьи, — такие тихие, что ни один человек их не слышит.
Последний намек, очевидно, возымел силу. Нейоми остановила Джона прежде, чем он смог продолжить.
— Ну, так где же вы предлагаете нам встретиться? — спросила она, сдаваясь. — Может быть, в саду, мистер Джон?
— От всего сердца благодарю вас, мисс. Да, сад вполне годится. — Он указал на посыпанную гравием дорожку вокруг цветника, залитого лунным светом. — Здесь мы сможем видеть все, что происходит вокруг, и не опасаться, что нас подслушают. Итак, в десять. — Он помолчал и обратился ко мне: — Прошу простить меня, сэр, что помешал вашей беседе.
Бросив еще один умоляющий взгляд на Нейоми, он поклонился и исчез во мраке. Ночная тишина донесла до нас глухой стук затворившейся двери. Джон Джаго вошел в дом.
Сейчас, когда он не мог нас слышать, Нейоми обратилась ко мне со всей серьезностью:
— Прошу вас, не думайте, сэр, что я веду какие-то секретные переговоры с таким человеком, как Джон Джаго. Я не больше вашего знаю о том, что ему от меня нужно. Я даже не уверена, следует ли мне приходить на это свидание. Что бы вы сделали на моем месте?
— Назначив встречу, — ответил я, — ваш долг перед собой — сдержать обещание. Но коль скоро вы чувствуете хотя бы малейшее опасение, позвольте, я буду ждать в другой части сада — так, чтобы услышать, если вы меня позовете.
На это она гордо качнула головой и снисходительно улыбнулась.
У стеклянной двери я остановился и оглянулся.
Они встретились у цветника. Я увидел две темные фигуры, медленно расхаживающие взад и вперед в свете полной луны, мужская — чуть поодаль от женской. Что он ей говорил? Почему так настаивал на уединенной встрече? Наши предчувствия порой оказываются прямым пророчеством. Мною овладели неясные сомненья: стоило ли ей соглашаться выслушивать его? «Ох, не было бы худа», — подумал я, закрывая за собой дверь.
И худо таки вышло. Сейчас вы об этом узнаете.
Глава 4
Буковая трость
Людям нервического склада, чувствительным, ночующим впервые в незнакомом доме, в непривычной постели, следует приготовиться к тому, что они не выспятся должным образом. Моя первая ночь в Морвике не стала исключением из правила. Хотя мне и удавалось ненадолго заснуть, сон был тревожный, со странными видениями. К шести часам утра я уже не мог больше оставаться в кровати. Солнце ярко светило в окно. Я решил пройтись по свежему воздуху.
Едва поднявшись, я услышал шаги и голоса прямо под моим окном.
Всю ночь окно мое было открыто: это позволило мне, не привлекая внимания, выглянуть наружу.
Внизу стояли Сайлас Мидоукрофт, Джон Джаго и еще три незнакомца — судя по одежде и внешнему виду, наемные работники. Сайлас, как маятником, размахивая крепкой буковой тростью, оскорбительно выговаривал Джону Джаго за вчерашнюю, под луной, встречу с Нейоми.
— В другой раз, мистер Джаго, когда вам вздумается поухаживать за молодой леди, нужно сначала выждать, чтобы луна зашла или чтоб облака набежали! Вас видели в саду, не отпирайтесь! Ну что, она оказалась сговорчивой? А, сэр? Она сказала вам «да»?
Джон Джаго держал себя в руках.
— Если вам угодно шутить, мистер Сайлас, — твердо и спокойно проговорил он, — поищите для своих шуток другой предмет. Вы глубоко ошибаетесь, подозревая меня и леди в дурных намерениях.
Сайлас насмешливо повернулся к работникам:
— Вы слышали, ребята? Нет! Как можно! Он и не думал объясняться в любви Нейоми вчера в саду. У него уже была одна жена, и ему ли не знать, что не стоит взваливать на себя такую обузу еще раз!
К моему великому удивлению, Джон отозвался на его ернические замечания вежливо и серьезно.
— Вы правы, сэр, — сказал он. — У меня нет намерения жениться вторично. О чем я говорил с мисс Нейоми — не ваша забота. Это совсем не то, на что вы намекаете. И к вам не имеет никакого отношения. Соблаговолите усвоить раз и навсегда, мистер Сайлас, что даже мысль о любовном объяснении с молодой леди не приходила мне в голову. Я уважаю ее, восхищаюсь ее достоинствами, но даже будь она единственной женщиной в мире, а я — куда моложе, чем сейчас, — то и тогда бы я не подумал просить ее руки. — Внезапно он разразился хриплым, нескладным смехом. — Нет-нет, мистер Сайлас, это не по мне!
Что-то в его словах или в том, как они были сказаны, всерьез задело Сайласа.
— Не по тебе?! — оставив свои театральные придирки, переспросил он. — Да как ты смеешь! Кто ты такой! Что ты хочешь этим сказать, наглец безродный! Нейоми Коулбрук пришлась по душе твоему хозяину!
Терпение Джона Джаго иссякло. Он с вызывающим видом посмотрел на Сайласа.
— И кто же это мой хозяин? — осведомился он.
— Поди к Эмброузу, он тебе объяснит кто! — ответил его противник. — Нейоми его девушка, а не моя. И не стой у него на пути, если не хочешь, чтоб с тебя шкуру спустили!
Джон Джаго иронически посмотрел на перевязанную руку Сайласа.
— Не забывайте о своей собственной шкуре, мистер Сайлас, когда грозите мне! Я уже один раз оставил на ней отметку. Смотрите, чтобы не поставил второй!
Сайлас не мог стерпеть такой обиды и замахнулся буковой тростью. Работники, до которых наконец дошло, что ссора принимает серьезный оборот, заступили противникам дорогу, мешая им броситься друг на друга. Во время этой перепалки я успел наспех одеться и быстро сбежал вниз, чтобы проверить на деле, способно ли мое влияние сохранить мир на Морвик-фарм.
Когда я подошел, они еще продолжали угрожать друг другу.
— Иди и занимайся своими делами, трусливый пес! — выкрикнул Сайлас. — Отправляйся в город и смотри не попадись Эмброузу на глаза!
— А ты смотри не наткнись на мой нож, — отозвался Джон Джаго.
Сайлас рванулся изо всех сил, пытаясь освободиться из рук работников.
— В прошлый раз ты почувствовал силу моих кулаков! — заорал он. — Теперь посмотрим, как это придется тебе по вкусу!
Он опять замахнулся тростью. Я выступил вперед и выхватил трость у него из рук.
— Мистер Сайлас, — сказал я. — Я болен и собираюсь на прогулку. Ваша трость мне пригодится. Прошу вас, одолжите ее мне на время.
Работники от неожиданности громко расхохотались. Сайлас в гневном изумлении уставился на меня. Джон Джаго, немедленно овладев собою, снял шляпу и вежливо поклонился.
— Я не предполагал, мистер Лефрэнк, что мы вам мешаем, — сказал он, — и сгораю от стыда.
— Принимаю ваши извинения, мистер Джаго, — ответил я, — при условии, что вы, будучи старшим по возрасту, впредь выкажете примерную терпимость, когда ваше самообладание будет подвергнуто такому искусу, как сегодня. Но у меня есть и другая просьба, — прибавил я, повернувшись к Сайласу. — Надеюсь, мне, гостю вашего отца, вы в ней не откажете. В следующий раз, когда в веселом расположении духа вам вздумается пошутить насчет мистера Джаго, не заходите в своих шутках так далеко. Я уверен, вы не имели в виду ничего дурного. Не сделаете ли мне одолжение, подтвердив это самолично? Мне бы хотелось видеть, как вы с мистером Джаго обменяетесь рукопожатием.
Джон с выражением доброй воли на лице, слегка, на мой взгляд, переигранным, тотчас протянул руку. Но Сайлас Мидоукрофт и не подумал следовать его примеру.
— Пусть идет заниматься своими делами, — пробурчал он. — Чтобы доставить вам удовольствие, мистер Лефрэнк, я не стану чинить препятствий. Но, не при вас будь сказано, чтоб я сдох, если пожму его руку!
Дальнейшие уговоры были бессмысленны. Сайлас молча повернулся спиной и зашагал по тропинке за угол дома. Следом за ним разошлись по своим делам и работники. Мы с Джоном остались вдвоем.
Я предоставил обладателю бешеных карих глаз первым прервать молчание.
— Через полчаса, сэр, — сказал он, — я отправляюсь в Нарраби — это городок по соседству с нами, где есть рынок. Не требуется ли вам отвезти письма на почту? Нет ли каких-нибудь еще поручений?
Поблагодарив его, я отклонил оба предложения. Он отвесил мне еще один почтительный поклон и удалился в дом. А я машинально последовал той тропой, которой ушел Сайлас Мидоукрофт.
Свернув за угол и пройдя еще немного, я обнаружил, что приближаюсь к конюшне, и снова лицом к лицу столкнулся с Сайласом. Опершись о ворота конюшни, он двигал их взад-вперед и вертел в зубах соломинку. Увидев меня, Сайлас шагнул навстречу и попытался, чрезвычайно, впрочем, неловко, оправдаться передо мной.
— Не обижайтесь, мистер. Я сделаю для вас что угодно, но не просите меня жать руку Джона Джаго: я его ненавижу. Могу сказать вам, сэр, что если и сделаю это одной рукой, то лишь для того, чтобы другой задушить его.
— Неужто, мистер Сайлас, вы такого плохого мнения о нем?
— Да, и не стыжусь в этом признаться…
— А имеется ли у вас поблизости такое место, как церковь, а, мистер Сайлас?
— Конечно, имеется.
— И вы туда ходите?
— Конечно, хожу.
— Изредка, не так ли?
— Каждое воскресенье, сэр, ни одного не пропускаю.
Кто-то позади меня рассмеялся. Я обернулся и увидел Эмброуза.
— Я понимаю, куда вы клоните, мистер Лефрэнк, хотя мой брат, кажется, еще не понял, — произнес он. — Не судите его строго. Не он один, покидая церковь, забывает заповеди Господни. Как ни старайтесь, вам не удастся примирить нас с Джоном. Послушайте, а это что такое? Разрази меня гром, если это не моя палка! Где только я ее не искал!
Тяжелая буковая трость была слишком тяжеловата для моих слабых рук, я уже успел в этом убедиться. Не было никакой нужды нести ее и дальше с собой. Джон собирается уехать в Нарраби. Вспышка гнева Сайласа сменилась угрюмым спокойствием. Я протянул трость Эмброузу. Он принял ее со смехом.
— Вы не представляете, мистер Лефрэнк, как странно вдруг оказаться без палки. Ну просто как без рук! Что ж, сэр, собираетесь ли вы завтракать?
— Нет. Мне хотелось бы сначала немного пройтись.
— Очень хорошо, сэр. Жаль, что я не могу составить вам компанию: у меня дела, и у Сайласа тоже. Если вернетесь тем же путем, что пришли, то окажетесь в саду. Захочется пойти дальше, там, в конце сада, есть калитка.
И тут я, проявив преступную беззаботность, совершил ужасную ошибку: оставив братьев у ворот конюшни, я отправился гулять.
Глава 5
Новость из Нарраби
Когда я дошел до сада, меня осенило. Жизнерадостная речь и непринужденные манеры Эмброуза свидетельствовали о том, что он еще не знает о ссоре, случившейся под моим окном. Сайлас сейчас может признаться, по кому он собирался пройтись тростью и почему. Между тем объяснять Эмброузу причины ссоры не только неразумно, но и нежелательно — решил я и снова направился к конюшне. Однако не нашел там никого. Я позвал сначала Сайласа, потом Эмброуза. Никто не откликнулся. Братья, видимо, разошлись по хозяйству.
Вернувшись в сад, я услышал приятный голос, пожелавший мне доброго утра. Оглянувшись, я увидел в окне первого этажа Нейоми. На ней был передник, и она энергичными движениями правила нож к завтраку. Поджарый черный кот примостился у нее на плече, завороженно следя за тем, как сверкает лезвие, которым Нейоми молниеносно водила туда-сюда по кожаной поверхности, натянутой на доску.
— Идите сюда, — позвала она. — Мне нужно поговорить с вами.
Вблизи я увидел, что ее миловидное личико затуманено тревогой. Она нервно стряхнула кота с плеча и приветствовала меня бледным подобием улыбки.
— Я только что видела Джона, — проговорила Нейоми. — Он намекнул, что нынче под окном вашей спальни что-то произошло. Когда я попросила его объясниться, он сказал лишь: «Спросите у мистера Лефрэнка; я должен ехать в Нарраби». Что это значит? Прошу вас, расскажите мне, сэр! Я вне себя от волнения!
Я поведал ей о том, что произошло утром, однако по возможности постарался сгладить острые углы. Она опустила нож на доску и задумчиво сцепила пальцы.
— Мне не следовало соглашаться на эту встречу с Джоном Джаго. Получается, о чем бы мужчина ни просил женщину, ответив «да», она непременно пожалеет об этом, — с чрезвычайно встревоженным видом сказала она. Свидание при полной луне оставило по себе малоприятные воспоминания. Я видел это столь же ясно, как и саму Нейоми.
Что же такого рассказал ей Джон Джаго? Я выказал свое любопытство со всей требуемой в таких делах деликатностью, заранее принеся извинения.
— Мне очень хотелось бы поделиться с вами, — начала она, сделав ударение на последнем слове, но смолкла, побледнела, потом жарко вспыхнула, схватилась за нож и принялась править его еще более ревностно. — Не могу, — наконец проговорила она, низко склонив голову. — Я обещала никому не рассказывать. Это правда. Забудьте, сэр, и чем скорее, тем лучше. Тс-с! Вот и шпион, который видел нас прошлой ночью и наябедничал Сайласу!
Дверь в кухню открылась, и вошла сумрачная мисс Мидоукрофт. В руках у нее был огромный молитвенник, и взглянула она на Нейоми так, как только ревнивица средних лет может смотреть на создание более, чем она, красивое и молодое.
— На молитву, мисс Коулбрук, — произнесла она с кислым видом, помолчала и, лишь тут заметив, что под окном стою я, прибавила: — На молитву, мистер Лефрэнк, — сопроводив свой призыв взором благочестивого сострадания, адресованного исключительно мне.
— Мы сейчас же последуем за вами, мисс Мидоукрофт, — отозвалась Нейоми.
— А я не собираюсь вникать в ваши тайные делишки, мисс Коулбрук, — едко сказала мисс Мидоукрофт и покинула кухню.
Я, напротив, вошел туда через садовую дверь. Нейоми кинулась ко мне.
— У меня так тяжело на сердце, — проговорила она. — Вы сказали, что оставили Сайласа и Эмброуза вдвоем?
— Да.
— А вдруг Сайлас расскажет Эмброузу о том, что случилось сегодня утром?
Как я уже упоминал, то же опасение посетило и меня, но я постарался успокоить Нейоми.
— Мистера Джаго сейчас нет. А мы постараемся все уладить в его отсутствие.
Она взяла меня под руку.
— Пойдемте на молитву, — сказала она.
— Эмброуз будет там, и я улучу минуту, чтобы поговорить с ним.
Но ни Сайласа, ни Эмброуза в столовой не оказалось. Напрасно прождав минут десять, мистер Мидоукрофт приказал сестре прочесть молитву, что та и исполнила тоном раненой голубицы, в бурю взошедшей на престол милосердия и желающей, чтобы это не осталось незамеченным. Засим последовал завтрак, однако братья так и не появились. Мисс Мидоукрофт, поглядев на брата, произнесла:
— Чем дальше, тем больше, сэр. Ну, что я вам говорила?
Нейоми немедленно применила противоядие:
— Ребята, без сомненья, просто увлеклись работой, дядя. — И повернулась ко мне: — Вы хотели осмотреть ферму, мистер Лефрэнк. Пойдемте. Заодно поможете мне отыскать ребят.
В продолжение часа, безуспешно пытаясь найти пропавших фермеров, мы осматривали одну часть хозяйства за другой. Наконец мы заметили их на опушке небольшого леска. Они беседовали, сидя на стволе упавшего дерева.
Когда мы приблизились, Сайлас встал и, не произнеся ни приветствия, ни извинения, ушел в лес. Поднимаясь с места, он наклонился к брату, тот прошептал ему что-то в ухо, и я услышал, как он пробормотал в ответ: «Ладно».
— Эмброуз, как это понимать? У вас секреты? — с улыбкой спросила Нейоми, подходя к своему возлюбленному. — Что, Сайлас приказал держать язык за зубами?
Эмброуз с мрачным выражением лица пнул подвернувшийся под ногу камень. Я отметил, что его любимой трости нет ни у него в руках, ни поблизости.
— Дела, — не слишком любезно отозвался он на расспросы Нейоми. — Дела у нас с Сайласом, вот что, если уж хочешь знать.
Нейоми между тем продолжала расспрашивать его, чисто по-женски не обращая внимания на то, что Эмброуз явно находился не в духе.
— Почему вас обоих не было за завтраком?
— Заработались, — проворчал Эмброуз. — Да к тому ж были слишком далеко от дома.
— Как странно! — воскликнула Нейоми. — Такого еще не случалось с тех пор, как я на ферме.
— Что ж, век живи — век учись. Теперь вот случилось.
Тон, каким это было сказано, любого мужчину удержал бы от дальнейших расспросов. Но остереженье, выраженное намеком, для женщин ничего не значит. Женщина, у которой осталось еще что спросить, всенепременно сделает это.
— Послушай, а ты не виделся утром с Джоном Джаго?
Тлеющий гнев Эмброуза вспыхнул — почему, догадаться было невозможно.
— Ты еще долго собираешься допрашивать меня? — яростно закричал он. — Что ты, как священник, проверяешь, знаю ли я катехизис! Не видел я никакого Джона Джаго! У меня дел по горло! Ну что, довольно с тебя?
Он вскочил с места и, бормоча под нос проклятья, последовал за своим братом.
Нейоми посмотрела на меня глазами, горящими от негодования.
— Что случилось, мистер Лефрэнк? Почему он разговаривает со мной в таком тоне? Как он смеет? — Она помолчала и продолжила внезапно изменившимся голосом: — Такого еще никогда не бывало. Что произошло? Уверяю вас, сэр, я ни разу не видела Эмброуза в таком состоянии. Он просто сам не свой. Скажите, а у вас какое впечатление?
Переменились не только ее интонации; она и выглядела, и держалась иначе, чем полчаса назад. Я постарался утешить Нейоми.
— Знаете, мисс Коулбрук, иногда мужчина выходит из себя по пустякам. Уж вы мне поверьте, такое и со мной случалось. Подождите, Эмброуз принесет вам свои извинения, и все пойдет по-старому.
Но мои объяснения не произвели на мою славную попутчицу никакого впечатления. Мы вернулись в дом, когда подошло время обеда. Братья появились в столовой. Их отец выговорил им за отсутствие на утренней молитве, и сделал это, по моему мнению, излишне сурово. Они, в свою очередь, восприняли укор с чрезмерным негодованием и покинули комнату. Кислая улыбка глубокого удовлетворения зазмеилась на губах мисс Мидоукрофт. Она посмотрела на брата, затем подняла взор к потолку и промолвила:
— Мы можем только молиться за них, сэр.
После обеда исчезла Нейоми. Когда я снова встретился с ней, у нее были для меня кое-какие новости.
— Я виделась с Эмброузом, — сказала она, — и он попросил прощения. Мы помирились, мистер Лефрэнк. И все-таки… все-таки…
— Что «все-таки», мисс Нейоми?
— Он не такой, как раньше. Он отказывается, но мне кажется, что он что-то скрывает.
День шел своим чередом. Наступил вечер. Я обратился к французскому роману. Но даже Дюма не помог мне забыться. О чем я думал, трудно сказать. Почему пал духом, объяснить невозможно. Мне хотелось назад, в Англию: я слепо, беспричинно невзлюбил Морвик-фарм.
Пробило девять. Мы снова собрались в столовой — все, за исключением Джона Джаго. К ужину он должен был приехать, и с четверть часа, по прямому указанию мистера Мидоукрофта, без него не начинали. Но управляющий так и не появился.
Настала ночь, а пропавшего все не было. Мисс Мидоукрофт вызвалась подождать его. Нейоми, должен сказать, поглядела на нее с некоторым злорадством, когда женщины прощались на ночь. Я удалился в свою комнату, где опять не мог сомкнуть глаз. На рассвете я снова, как в прошлый раз, вышел подышать утренним воздухом.