За несколько недель до моего приезда в Дамаск весной 1971 года друг из Еврейского университета в Иерусалиме, где я учился на первом курсе за границей, предложил слетать в Каир и сфотографироваться с размахиванием израильским флагом перед пирамидами, чтобы продать его в журнал Life. До установления мира между Израилем и Египтом прошло бы полдюжины лет. Его идея сразу показалась предпочтительнее подготовки к выпускным экзаменам.
На Кипре американское посольство спрятало наши паспорта с израильскими печатями в свой сейф и выдало нам новые. В посольстве Египта в Никосии мы передали наши хрустящие паспорта сотруднику визовой службы. Она улыбнулась и спросила нас, когда мы приехали из Израиля. Она была более чем счастлива выдать нам визы, но делала это только по нашим старым паспортам. Вместо этого мы полетели на новых в Бейрут. Гражданская война в Ливане не разорвала бы город на части еще четыре года, и Бейрут тогда был известен как Париж Ближнего Востока. В самолете, летящем в Бейрут, канадский сержант.-Майор Макмиллан предложил достать нам золото или чистых женщин, как мы пожелаем.
Мы направились в общежития Американского университета в Бейруте в поисках американского студента по обмену. Ливанские студенты, остановившиеся в общежитии на Кипре, назвали нам его имя, Кэри, и сказали, что он тоже из Калифорнии. Мы постучали в его дверь, и его сирийский сосед по комнате объяснил, что он уехал на выходные. Он спросил, были ли мы друзьями, и я сказал ему, что нет, и объяснил слабую связь. Он сразу же пригласил нас провести выходные в их комнате, пока Кэри не вернется. Это был мой первый опыт знакомства с повсеместным арабским гостеприимством, его истоками в культуре пустыни.
В бейрутском общежитии сосед по комнате-сириец объяснил, что мы могли бы воспользоваться общим такси из Бейрута в Дамаск, что составляет полтора часа езды на большом девятиместном Mercedes Benz. Итак, я увидел и прогулялся по великолепному оазису Дамаска, старейшему постоянно населенному городу в мире.
Когда я окончил колледж и начал писать детективные романы, действие моего первого фильма происходит в этом очаровательном месте. Даттон опубликовал дамасскую обложку в 1977 году, и вскоре последовали семь иностранных переводов. Он поднимался на нижние ступеньки списка бестселлеров Los Angeles Times в течение 10 недель, был официально запрещен на восточноевропейском рынке и до сих пор не печатался более трех десятилетий.
Сирия, к сожалению, часто фигурировала в новостях в последние годы, и Дамаск пострадал вместе со своим народом. Тем не менее, большинство базаров, переулков и улиц, по которым движутся герои романа, остаются даже сейчас, как и на протяжении веков. Изменения в книгоиздательстве позволили дамасской обложке догнать цифровую эпоху.
Говард Каплан
Август 2014, Лос-Анджелес
OceanofPDF.com
1.
21 СЕНТЯБРЯ
Dо.В. Илон сидел в грязи в своей камере, прислонившись к побеленной стене. В кабинке размером три на пять футов не было окон. В воздухе воняло мочой. Жестяная банка, его умывальник, лежала на боку в одном углу. Тонкое одеяло прикрывало кучу влажной соломы, сложенную в другой.
Взгляд Дова остановился на ловушке для еды в дверце. Незадолго до этого он услышал пронзительный крик муэдзина, призывающего заключенных-мусульман к молитве. Он предполагал, что чаша с жасминовым чаем скоро будет пропущена через пищевую ловушку, но он не был уверен. Накануне его перевели из тюрьмы Тадмор, недалеко от древнегреческих руин Пальмиры на севере, в Сигин аль-Мазза, на окраине Дамаска. Он не знал, будут ли его новые охранники кормить его регулярно или через случайные промежутки времени. Поэтому он ждал, прислушиваясь к приближающимся шагам, не двигаясь — потому что каждое изменение положения отзывалось болью в его израненном теле. Через некоторое время он закрыл глаза. Минуты тянулись незаметно. Не было никаких звуков. Тишина гудела в его ушах.
Со скрежетом дерева о металл тяжелая дверь распахнулась, выводя Дова из полубессознательного ступора.
“Вставай”, - сказал охранник по-арабски.
Хотя израильтянин прекрасно понимал своего похитителя, он не ответил.
“Встань!” Стражник сжал свой курбаш, свинцовый хлыст, сделанный из жестких волосков бычьего хвоста.
“С удовольствием”, - сказал Дов, с трудом поднимаясь на ноги, отказываясь позволить боли, пронизывающей его, отразиться на его лице. Несколько его ребер были сломаны, а открытые раны на тыльной стороне ног, нанесенные плетьми из пальмовых листьев, гноились от инфекции.
Запинаясь, Дов последовал за охранником по тускло освещенному подземному коридору, мимо двух узких проходов, вдоль которых располагались четырнадцать камер смертников аль-Адем; затем мимо сырой секции муабед, где содержатся те, кто отбывает пожизненное заключение; пока они не достигли железных ворот. Охранник вставил единственный ключ в замок. Лязгнул засов, и металл громко заскрипел, когда он толкнул калитку, открывая ее.
Дальше стены коридора сменили цвет с серого на белый. Когда они поднимались по бетонной лестнице, температура поднялась. К тому времени, как Дова привели в комнату для допросов на втором этаже, на его лбу блестели капельки пота.
В центре комнаты стоял высокий соломенный табурет на деревянных ножках. Напротив нее был письменный стол, ничем не загроможденный, с мягким стулом. Оштукатуренные стены были голыми; единственное окно закрыто; лопасти вентилятора над головой неподвижны. Охранник указал на табурет рукоятью своего курбаша. Дов подошел к ней и сел. Его ноги болтались; ни у них, ни у его спины не было никакой опоры. Снаружи солнце палило над пустыней. Пот начал стекать с тела Дова, пропитывая его коричневую тюремную рубашку. Согласно термометру у двери, температура в комнате составляла 102 градуса.
Несколько мгновений спустя вошел Сулейман Сарадж, неся медный поднос, уставленный напитками со льдом. Он положил книгу на край стола, достал коричневую папку из верхнего ящика и сел. Охранник встал у стены за спиной заключенного.
“Как дела, Дов?” - Спросил Саррадж с фамильярностью, выработанной во время предыдущих допросов.
“Просто отлично. Я нахожусь в прекрасном номере на одном из нижних уровней. Здесь есть все — одеяло, банка на галлон, обслуживание в номер, блюда доставляются прямо к моей двери. Тебе следовало бы как-нибудь заглянуть.
“О, Дов”, - сказал Саррадж, качая головой. “Я думал, что несколько недель в Тадморе убедят вас, что дальнейшее сопротивление совершенно бесполезно. Очевидно, я ошибся ”. Он взял один из напитков в руку и чуть не расплескал его. Конденсат на внешней стороне стекла сделал его скользким. “Или, может быть, мои люди были слишком нежны. В любом случае, похоже, им не удалось показать вам, насколько я серьезен ”.
Капля пота скатилась по носу Дова на его рубашку. Сухой жар проник в каждую клеточку его тела. Было давление на глазные впадины. Его рот был липким. В ноздрях у него пересохло. В горле у него было такое ощущение, будто кто-то провел наждачной бумагой по его внутренним стенкам.
“Дай мне выпить, Сарадж”.
Шеф второго бюро поставил свой стакан на стол. “Мне жаль, что я не могу этого сделать, по крайней мере, пока. Но как только вы начнете сотрудничать, вы получите стакан Кортизана. Это местное фирменное блюдо, приготовленное путем вымачивания корней солодки в воде в течение нескольких дней. В охлажденном виде получается довольно вкусно. Я уверен, что вы найдете ее ... “
“Почему бы тебе просто не убить меня и покончить с этим!” Дов закричал.
“Боюсь, это не принесло бы никому из нас большой пользы. Кроме того, ты слишком молод, чтобы расстаться с жизнью. Поверь мне, в двадцать шесть лет ты едва начал. Я знаю, у меня есть сын и дочь примерно твоего возраста ”. В его голосе была отеческая теплота. “Я не хочу видеть тебя мертвым. Как я уже говорил вам раньше, я хочу помочь вам, отправить вас обратно в Израиль. На самом деле, позвольте мне сделать кое-что сейчас, в качестве жеста доброй воли ”. Саррадж протянул руку за спину и щелкнул выключателем на стене. Над головой раздался вой электродвигателя, и черные лопасти вентилятора, подвешенного к потолку, постепенно набирали скорость. Дов вздрогнул, когда поток горячего воздуха коснулся его потного лба.
“Так лучше?”
Он кивнул.
“Хорошо. Теперь скажите мне — что вы знаете о бывших нацистах, живущих в Дамаске?”
“Какие нацисты?”
“Как вы проникли в здешнюю немецкую колонию?” - Нетерпеливо спросил Саррадж.
Губы Дова изогнулись в улыбке. “Я просто спросил, где я могу найти лучшую сосиску и квашеную капусту в городе”.
Саррадж побарабанил пальцами по столу. “Если ты будешь упорствовать в таком духе, я выбью из тебя ответ. Я спрошу еще только один раз. Как вы проникли в нацистскую колонию?”
Последовало долгое молчание.
Саррадж встал. “Ты дурак. Ты пожалеешь об этом, я обещаю тебе.” Он махнул охраннику и вышел из комнаты.
Солдат закрыл дверь за Сараджем, затем повернулся к заключенному.
“Сюда”, - сказал он.
Дов опустился на землю и посмотрел туда, куда указывал араб. Две наручные дужки были привинчены к стене прямо над кожухом. Когда он приблизился, охранник схватил его за плечо, прижал лицом к двери, поднял его правую руку, зафиксировал ее в наручниках, затем проделал то же самое с левой. Дов висел над дверью. Дерево было теплым там, где оно прижималось к его щеке.
Он услышал звук курбаша, рассекающего воздух, затем внезапно первый удар пришелся по его зараженным икрам. Шерсть быка одним ударом разорвала его тюремную одежду и внешний слой кожи. Дов сильно прикусил нижнюю губу. Снова и снова стражник хлестал его сзади по ногам, рассекая сухожилия и мышцы, окровавляя свой хлыст. Дов разорвал кандалы, корчась в агонии. По его лицу стекали струйки пота. Он почувствовал в носу соленый запах слез. Охранник на мгновение остановился, шагнул влево, затем направил концы курбаша на колено Дова сбоку. Второй удар пришелся по обнаженному малоберцовому нерву. Мучительная боль пронзила ногу Дова и взорвалась в ступне. У него язык застрял в горле. Он кричал, не сдерживаясь.
Дверь открылась. Саррадж долго стоял там, изучая лицо мальчика. Наконец он заговорил мягким голосом:
“С тебя хватит?”
Дов отвернул голову.
“Уберите его”, - сказал Саррадж охраннику.
Когда Дов сел на табурет, Саррадж полез в свой стол и достал пистолет. Это был мощный автоматический пистолет FN Browning 45-го калибра, изготовленный в Бельгии по лицензии как копия американского оригинала. Он обошел стол и повернулся к молодому израильтянину.
“Я потерял терпение, Илон. Я привел тебя в аль-Маззу не для того, чтобы ты тратил еще больше моего времени. Мы достигли поворотного момента в наших дискуссиях. Либо вы начинаете сотрудничать, либо вы не выйдете из этой комнаты живым ”. Его голос был ровным.
Дов почувствовал, что теряет контроль над своим разумом. Его голова пульсировала. И жажда. “Саррадж, дай мне что-нибудь выпить”, - закричал он.
Саррадж почувствовал, что он был на грани победы. Он опустил Браунинг на бок. Теперь ему оставалось только нанести решающий удар. Но он приближался к своей последней угрозе. Он знал, что лучше не портить свое преимущество слишком быстрыми действиями.
“Почему полковник послал вас в Сирию?”
“Пожалуйста, Саррадж, мои ноги. Дай мне прилечь”.
“Через минуту. В соседней комнате ждет врач. Как только я получу нужную мне информацию, вы получите лечение, постель, еду. А теперь расскажите мне, как вы проникли в нацистскую колонию?”
“Нет”, - прошептал он, слабея.
В его глазах появились слезы.
“Давай, Дов, говори, и для тебя все закончится. Через несколько дней ты будешь дома. Подумай об этом, больше никаких побоев, конец боли ”.
Дов облизал нижнюю губу; она кровоточила.
“Никто никогда не выдерживает длительных пыток. Ты здесь уже пять месяцев. Полковник поймет. Никто не будет винить вас. Тебя будут считать героем так долго, как ты это делал. Пожалуйста, не заставляй меня использовать пистолет. Вы приложили особые усилия, чтобы найти нацистов. Скажи мне, Людвиг Штрайхер помог тебе?”
“Я не могу”, — кричал он, закрывая голову руками - ожидая, желая умереть.
Саррадж подошел к креслу с пистолетом в руке. “Ты не оставляешь мне выбора”.
Дов поднял глаза.
Пистолет был направлен ему в локоть. В одно ужасное мгновение он понял, что Саррадж не угрожал убить его.
“Ты бы не...”
“Патроны для этого пистолета сорок пятого калибра. На концах были вырезаны насечки. Они разобьются при ударе. Почему вы приехали в Сирию?”
“Меня прислал полковник”.
“Я знаю это”, - сказал Саррадж, гнев в его голосе искажал слова. “Почему?”
“Я не могу тебе сказать”.
“Я не блефую!” Саррадж прижал дуло Браунинга к коже Дова. “Кто ваш контакт в Дамаске?”
“У меня здесь нет контактов”.
“Ты лжешь! Кто такой оперативник 66?”
При упоминании высокопоставленного израильского агента ужас охватил Дова. Как Саррадж узнал? Это было невозможно. Но сейчас нет времени думать. Он должен был сосредоточить свою волю против Сарраджа. Брось ему вызов. Сопротивляйся. Это все, что имело значение.
“Я дам тебе последний шанс. Мне нужна личность оперативника 66. ”
Тишина.
“Я хочу знать его имя!” Саррадж закричал. “Сейчас!”
Дов пристально посмотрел ему в глаза. “Я никогда тебе не скажу”, - сказал он, стиснув зубы.
Саррадж нажал на спусковой крючок. Звук, раздавшийся на таком близком расстоянии, был оглушительным. Куски плоти забрызгали стену. Из открытой раны хлынула кровь. Рука Дова, подвешенная к локтю на куске мембраны, покачивалась в воздухе. Затем кожа порвалась, и он упал на землю.
“Позовите врача”, - крикнул Саррадж охраннику. “Я не хочу, чтобы он умирал”.
OceanofPDF.com
ПРЕДЫДУЩАЯ ВЕСНА
2.
АПРЕЛЬ
Tчеловек, известный как Ганс Хоффман, закричал во сне.
Проснувшись, Мишель трясла обнаженное тело рядом с собой, пока он не открыл глаза. Он медленно пошевелился. Вытащив руку из-под одеяла, он коснулся ее щеки, ища ощутимое доказательство того, что она реальна, а сон - нет.
“Что с тобой?” - спросила Мишель по-французски.
На долю секунды Ганс не понял ее. Сон был на немецком; мечта его юности всегда была на немецком.
“Что вы имеете в виду, ”что-нибудь случилось?" сказал он, приспосабливая свои мысли и слова к ее языку.
“Ты закричала”.
Он пожал плечами и перевернулся на спину. “Должно быть, мне это приснилось. Беспокоиться не о чем. Случайный кошмар полезен, он снимает напряжение ”.
Успокоенная объяснением, она улыбнулась и обхватила его ногу своей. Ночной воздух, проникавший сквозь занавеску, приносил влажный запах моря и сосен снаружи. Хотя глаза Ганса были открыты, сон все еще был там: грязь, лающие собаки, колючая проволока. Мишель почувствовала его мысли, все еще цепляющиеся за кошмар. Помогая единственным известным ей способом, она притянула его ближе и соединила их губы. Ее рот двигался, возбуждая его. Пряди ее длинных черных волос касались его лица, и она почувствовала его отклик на свою грудь. Она медленно провела языком от его уха к основанию шеи и обратно. Он потянулся к ней; воспоминания вернулись на свои места.
Проснувшись рано утром, Ганс и Мишель стояли перед домиком на белом склоне холма, глядя вниз на побережье Кипра. В десяти милях к востоку лежала Кирения, рыбацкая деревушка, похожая на деревушку, с оштукатуренными и красными черепичными крышами. Под городом рыбацкие лодки были укрыты в двух рукавах морской стены, которая образовывала миниатюрную гавань. На одной руке стоял Девственный замок. Другой рукав представлял собой причал с маяком в конце. На якоре за пределами гавани, под красным флагом с золотым полумесяцем, стоял 3500-тонный M. Feuza Cakmak, старинный эсминец времен Второй мировой войны, дислоцированный там с тех пор, как Турция впервые высадила шесть тысяч военнослужащих на острове в июле 1974 года.
Белый домик, который сняла Мишель, стоял посреди леса из сосен и акаций. За ними возвышались горы Кирении, чьи виноградники и оливковые сады, расположенные террасами, отражали ранний утренний свет. Над фруктовыми садами, на вершине пика высотой в три тысячи футов, замок Святого Илариона стоял на страже холмистой местности на западе. Несмотря на то, что более семисот лет назад здесь жили Ричард Львиное Сердце и его возлюбленная Беренгария, его королевские апартаменты, большие залы, монастырь и укрепления сохранились в первозданном виде.
По пути к пляжу Ганс и Мишель никого не увидели. Она тщательно выбирала каюту. Ближайшие соседи находились в нескольких милях отсюда. Мишель хотела держаться подальше от любого места, где их могли увидеть. Она сказала, что была замужем. Ганс не возражал ни против того, ни против другого.
Пока они двигались вдоль кромки воды, Мишель заметила, и не в первый раз, что у него привлекательное телосложение. Он был сильным — она заметила это прошлой ночью, — но теперь, когда он шел без рубашки, она могла видеть мускулы на его руках и плечах. Его рост под шесть футов, маленькие голубые глаза, очаровательные манеры и способность непринужденно расположить к себе незнакомцев заставляли людей вспоминать его, когда они возвращались домой с многолюдной вечеринки. Иногда тех, с кем он был близок, поражало, что они действительно мало знали о нем. Его имя звучало по-немецки и действительно, в большинстве берлинских ночных клубов ему был предоставлен лучший столик. Но это мало что значило, поскольку его одинаково хорошо знали метрдотели Парижа и Буэнос-Айреса. На аукционе Christie's в Лондоне его чеки, выписанные на неизвестный аргентинский банк, принимались без вопросов. После сотен изнурительных часов с преподавателями и кассетами он овладел четырьмя языками, причем без малейшего акцента. Его было трудно определить. На самом деле, уроженцы Англии, Германии, Франции и Аргентины предполагали, что он родился в их стране. Им бы никогда не пришло в голову думать иначе.
Ганс и Мишель долгое время продолжали идти, не разговаривая. Когда они, наконец, достигли пляжа, он остановился.
“Я собираюсь поплавать. Не хотели бы вы прийти?” - спросил он, целуя ее в лоб.
Она покачала головой. “Я просто немного полежу на солнышке”.
“Хорошо, я ненадолго”.
Когда он снял сандалии и часы, Мишель достала одеяло из плетеной корзины, которую она несла, и аккуратно расстелила его, разглаживая комки песка рукой.
Ганс вошел в Средиземное море и нырнул головой вперед в бурлящую волну, соленая вода заполнила его рот. Серией мощных гребков он оттолкнулся от берега. Когда он был в тихой воде, за волнами, он перевернулся на спину и поплыл, не оказывая сопротивления падению и подъему волн. Хотя его глаза были закрыты, солнечный свет проникал в его череп. Вода казалась холодной по сравнению с теплым воздухом. Через некоторое время Гансу почти удалось очистить себя от всех мыслей. Почти. Он знал, что должен немедленно вернуться в свою квартиру в Никосии. Он не должен был отсутствовать, когда должна была прийти еженедельная передача из Дамаска; но поездка в Кирению стоила риска. В течение нескольких месяцев передача телеграмм была обычной, а Мишель работала телефонисткой в сирийском посольстве — завоевание ее расположения могло принести большие награды. Кроме того, он устал, он заслужил отдых. Эта поездка на выходные не вызовет никаких проблем. По крайней мере, так он пытался убедить себя.
Вечером, пока она готовила ужин, он развел костер в яме за хижиной. Когда дрова начали свободно гореть, он сел на землю и прислушался к звукам прибоя, бьющегося о камни, разбросанные вдоль береговой линии. Он встретил Мишель несколько недель назад. Он видел ее полдюжины раз в Оттоманском банке на Стасинос-авеню, в квартале от сирийского посольства; но только когда он узнал, что она работает в арабской миссии, он подошел к ней и завязал разговор.
Когда Мишель достал шампуры для сувлаки, он взялся за ручки и подержал над потрескивающим пламенем ряды говядины, зеленого перца и лука. Ему нравилось мясо, подгоревшее снаружи, но прожаренное внутри. Это напомнило ему о людях, окруженных защитной оболочкой, которая при проникновении приводит к мягкой, нежной сердцевине.
“У меня есть Кокинелли и Пелла”, - сказала Мишель. “Что бы ты предпочел?”
“Пелла”, - немедленно ответил он, выбирая полусухое, а не очень сухое греческое вино.
Она вернулась через минуту с подносом, на котором был салат из помидоров, огурцов и авокадо, а также Пелла. Она опустила его на газон перед хижиной, налила красного вина и поставила полные бокалы рядом с тем, что она уже расставила на деревянных досках.
“Мясо готово”, - сказал он, подходя к ней. Пока он снимал говядину, лук и перец с шампуров и раскладывал по тарелкам, она разложила салат. Запах сувлаки наполнил воздух.
Мишель откусила кусочек мяса, отчего сок потек по ее подбородку. Она улыбнулась и вытерла его салфеткой. Ганс подцепил вилкой большой кусок говядины и отправил в рот. Его лицо исказилось, он схватил пеллу и выпил, смешав холодное вино с горячим мясом.
“Ты обжегся?”
“Нет”, - сказал он, улыбаясь.
Она взяла ломтик зеленого перца со своей тарелки, наклонилась и положила ему в рот. Он медленно прожевал ее.
“Вы женаты?” - внезапно спросила она.
Ганс подумал о своей жене и их бездетном союзе. Прошло более трех лет с тех пор, как он видел ее в последний раз. Шесть месяцев назад он пообещал, что постарается быть дома на свой пятидесятилетний юбилей, но не смог этого сделать. По крайней мере, он позвонил.
“Нет, я никогда не был женат”, - сказал он.
“Мудрое решение”.
“Может быть”.
“Вы когда-нибудь думали о женитьбе? Я имею в виду, вы должны встретить десятки привлекательных, умных женщин в импортно-экспортном бизнесе ”.
“Как ты сам?” он дразнил ее.
Она рассмеялась. “Ты забываешь, что я уже женат”.
Он щелкнул пальцами. “Это совершенно вылетело у меня из головы”.
Она отложила нож и вилку и игриво бросилась на него, прижимая его плечи к траве и прижимая их там.
“Что вы намерены делать сейчас?”
Мишель улыбнулась. “Я не знаю. Я не думал так далеко вперед ”.
“Ну, у меня есть.” Он поцеловал ее, почувствовав вкус пеллы в ее дыхании, и потянулся к молнии на спине ее блузки.