Грейди Джеймс : другие произведения.

Гром

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Аннотация: Джон Лэнг, бывший агент ЦРУ, на счету которого десятки удачных операций в разных точках планеты, отошел от дел. Однако загадочная гибель напарника заставляет его приступить к расследованию, провести которое под силу только разведчику экстракласса.
   Рискуя жизнью, Лэнг идет по следу убийц и неожиданно понимает, что на этот раз ему противостоит могущественное ведомство, где он проработал всю свою жизнь...
  
  
  ---------------------------------------------
  
  
   Джеймс Грейди
   Гром
  
  
   Посвящается Натану
   Чжэнь/Возбуждение (Гром, Подвижность)
   ...Статичность сменяется максимальной динамичностью, которая свойственна данной ситуации. Уже само ее название — Возбуждение — и ее образ — молния — указывают на динамичность данной ситуации. Это самая динамичная из всех ситуаций, указанных в «Книге перемен». Она символизирует развитие, которое может наступить после того, как силы не только накоплены, но и обновлены, и переплавлены. Кроме того, данная гексаграмма состоит из повторения триграммы Чжэнь, которая по семейной символике обозначает старшего сына. Старший сын — это тот, кто, наследуя отцу, вынужден дальше развивать дело, начатое им. Поэтому именно ему предстоит действие, и он достигнет того свершения, о котором говорит текст. Однако сама динамика, само движение, энергичное вмешательство в жизнь окружающей среды проходит непросто. И поэтому в начале этой ситуации динамика может показаться человеку чем-то сильно меняющим обстоятельства, чем-то потрясающим их до основания, и лишь в конце, по завершении данной ситуации, если она проведена правильно, может наступить известное удовлетворение...
  
  
   ВОПЛОЩЕНИЕ
   Молния пугает за сотню поприщ,
   но она не опрокинет
   и ложки (жертвенного вина)
   Молния приходит... о, о!
   (а пройдет — и) смеемся ха-ха!
  
   «Китайская классическая Книга Перемен»
  
  
  
   Глава 1
  
  
   Нью-Йорк. Январь. Воскресное утро
   Раннее утро, когда ночь еще льнет к лесу небоскребов.
   Пустые вагоны подземки, громыхающие под улицами, вдоль которых выстроились спящие машины.
   Деловая часть города, пар, клубящийся из люков. Белый пар поднимается и тает в зимнем воздухе.
   Из клубов пара появился мужчина в черном пальто. Пол-лица скрывал поднятый воротник. Длинные темные волосы развевались на холодном ветру. Руки в черных перчатках размашисто двигались взад-вперед. Теннисные туфли из черной кожи бесшумно ступал и по дороге.
   Когда он приблизился к башне из хромированной стали и мрамора, за его спиной, ожив, монотонно загудел двигатель.
   Коркоран-центр — тускло поблескивающий замок с мощеной стоянкой и подковообразной въездной эстакадой, изгибающейся у его мрачного стеклянного подъезда.
   В черном зеркале его фасада отражались спящие кварталы, старая, скрипящая ставнями лавка корейского продавца фруктов, запертый на засов ювелирный магазин. Темные полосы лент, образующие исполинские буквы "X", до сих пор были наклеены с внутренней стороны тонированных окон Коркоран-центра.
   Будда, городской бродяга, одетый в драные джинсы и потрепанную армейскую куртку, пристроился у края стоянки. Его лицо скрывала лыжная маска, в прорезь были видны только глубоко запавшие глаза. Он кутался в тряпичное одеяло, прячась от проницательных глаз города.
   Мужчина в черном пальто направился не к закрытому центральному входу Коркоран-центра, а по диагонали, через брусчатку стоянки, как будто выбирая самый короткий путь.
   Будда сбросил свое одеяло щелчком большого пальца.
   Шлепанье спущенного колеса нарушило тишину воскресного утра.
   Из клубов пара выплыл «датсун», его переднее правое колесо шлепало с каждым оборотом. Седан завилял вверх по подкове подъездного пути и остановился перед черной стеклянной дверью Коркоран-центра.
   Из машины, пошатываясь, вылезла женщина, одетая в дешевенькое, распахнувшееся на ветру пальто. Ее огромный живот не оставлял никакого сомнения в том, что она беременна.
   Два охранника, сидевших в холле Коркоран-центра за своим пультом, наблюдали на экранах мониторов, как она, поморщившись, отшатнулась, увидев спущенное колесо, и страдальчески запрокинула голову, убаюкивая свой тяжелый живот.
   — Проклятье! — воскликнул один из охранников, пожилой грек. — Принесло ее сюда на нашу голову!
   Женщина принялась колотить кулаками в дверь.
   На экранах мониторов беззвучно двигались ее накрашенные губы, призывающие: «Помогите, помогите!»
   Молодой охранник из Сан-Хуана заметался в растерянности.
   — Пошли! — крикнул грек, и они побежали к закрытому входу.
   Грек распахнул дверь, и женщина, пошатываясь, вошла.
   — Все будет хорошо! — громко сказал он. Беременная женщина прислонилась к двери, крепко сжимая его запястье. Охранник переводил взгляд с ее живота налицо, на нелепо, толсто напомаженные губы...
   Свободная рука женщины коброй рванулась вперед и направила струю слезоточивого газа в лицо пуэрториканца.
   Он завопил, ослепленный, и зашатался, закрывая лицо ладонями.
   Грек попытался вырваться из капкана ее стальной хватки.
   Слезоточивый газ обжигал его глаза и легкие. Черное пальто ворвался в фойе. Маска-чулок скрывала его лицо. Он нанес пуэрториканцу короткий, резкий удар в солнечное сплетение. Охранник рухнул на пол как подкошенный.
   В это время ко входу подкатил фургон водопроводчика.
   Грек получил сильнейший удар кулаком в живот, от которого у него перехватило дыхание; он потерял сознание еще до того, как получил следующий удар — в челюсть.
   Женщина натянула на голову маску, сдула свой «живот», подперла открытую дверь резиновым клином и вытащила грека наружу.
   «Водопроводчик», на котором тоже была маска, выбрался из фургона, помог женщине надеть наручники на запястья и лодыжки грека и, завязав ему глаза и рот, бросить на заднее сиденье «датсуна». Затем они бегом вернулись в фойе, где Черное пальто уже заканчивал связывать пуэрториканца. «Водопроводчик» втолкнул второго охранника в «датсун» и, достав баллон со сжатым воздухом, подкачал переднее колесо.
   Черное пальто и женщина перетащили восемь брезентовых мешков из фургона в Коркоран-центр и свалили их за лифтами, в нише телефона-автомата.
   «Водопроводчик» отогнал «датсун» с бесчувственными «пассажирами» квартала на три и бросил его у автобусной остановки.
   В фойе Коркоран-центра Черное пальто соединял мешки кабелями. Закончив, он вытащил подпорки, удерживавшие двери открытыми. Сообщники вышли наружу. Двери с размаху захлопнулись за ними.
   Все это видел один только Будда.
   Черное пальто сел за руль, вывел машину на улицу. Стянул свою маску. В зеркале заднего обзора ему был виден грузовой отсек, где его облаченный в платье сообщник тоже стянул с себя маску и парик. В зеркале Черное пальто видел щетину, проступавшую из-под густых румян, и ярко-розовую полосу губной помады.
   Фургон водопроводчика притормозил у обочины. Будда забрался в него. Положил пистолет с глушителем на пол фургона, прижал руки в перчатках к отдушине печки.
   Помигав поворотником, фургон вновь выехал на пустынную улицу, остановился на перекрестке на красный свет. Повернул направо.
   Растаял в утренних сумерках.
   Зеленый свет.
   Снова красный.
   Зимнее небо было чистым, как холодная родниковая вода.
   Желтое такси выплыло из облаков пара, прогрохотало по подковообразному подъездному пути Коркоран-центра и остановилось возле закрытых дверей.
   Таксист обернулся к четырем пассажирам, расположившимся на заднем сиденье:
   — Эй, вы уверены, что хотите выйти именно здесь?
   — Я ждала этого момента двадцать один год! — воскликнула женщина постарше. Этим утром она встала раньше всех, приняла ванну, оделась, привела в порядок свои серебристые волосы и щедро полила их лаком, почистила свое старое шерстяное пальто и, выпив кофе, стала ждать, когда проснутся остальные. На ее коленях покоилась черная сумочка внушительных размеров.
   — Мама, — предостерегающе сказала женщина помладше в голубой парке и джинсах. У дочери вообще не было сумочки. Она унаследовала широкие скулы и голубые глаза своей матери. И волосы были, как у матери, но только коротко стриженные и незавитые.
   — Да что тут делать? — спросил таксист. — Все же закрыто, вокруг ни души.
   — Мы хотим посмотреть, — ответила пожилая женщина.
   Ее дочь закатила глаза, изогнулась на тесном заднем сиденье и начала рыться в кармане джинсов, толкнув коленом мать. Та, в свою очередь, толкнула мужчину, сидевшего с ней рядом. На нем была десантная куртка с коричневой окантовкой. Его руки в толстых перчатках баюкали пластиковое ручное креслице со спящим ребенком.
   Бабушка спросила, обращаясь к таксисту:
   — Вы знаете, где мы находимся?
   — У меня же где-то были какие-то деньги, — пробормотала дочь.
   — Не торопитесь, — сказал, обернувшись к ней, таксист, — счетчик уже выключен.
   И добавил, обращаясь к бабушке:
   — Коркоран билдинг.
   — Правильно. Коркоран билдинг. А Кэрол Корк...
   — Мама!
   — Может быть, я смогу достать свой бумажник, — вступил в разговор муж, но, как только он пошевелился, ребенок махнул одетой в рукавичку рукой, и мужчина, который всего три месяца назад стал отцом, застыл.
   — Это она, — заметила бабушка, указывая на женщину рядом с собой. Ее дочь сначала побледнела, а затем залилась краской.
   — Она архитектор. Мечтала построить девятигранный дом. И вот мечта сбылась. Это ее первый персональный проект. Арендаторы будут въезжать только завтра, но ее работа уже выдвинута на премию Райта.
   — Что за премия такая? — поинтересовался таксист.
   Дочь вытащила долларовую банкноту из заднего кармана. Счетчик показывал четыре доллара восемьдесят пять центов.
   — Простите? — переспросила бабушка.
   — Как называется премия, которую она выиграла?
   — Она называется «Тысяча чертей, мы опоздали»! — Дочь вытащила купюру из кармана блузки, это оказался еще один доллар.
   — Премия самому одаренному архитектору, — улыбнулась бабушка.
   — Кажется, что-то слышал об этом, — откликнулся таксист.
   — Ну конечно же, слышали, — подтвердила бабушка.
   Отец, он же зять, смеялся — тихонько, чтобы не разбудить спящего сына. Они назвали его Питер Росс: первое имя в честь дедушки по линии матери, а второе — по линии отца.
   — Но, ребята, сейчас-то вы здесь что делаете?
   — Торчим в этом чертовом такси! — Дочь вытянула ноги и добралась до последнего необследованного кармана джинсов.
   — Мы хотим забраться на крышу всей семьей, чтобы увидеть, как первый луч света отразится от этих девяти стен и осветит город! — сказала бабушка. — Она спроектировала это специально таким образом, — доверительно сообщила она шоферу. — Когда она была маленькой девочкой...
   — Ну мама!
   — Вы можете прочесть ее имя на табличке в вестибюле, — продолжала бабушка, — Кэрол Коркоран.
   — Я не могу торчать здесь до обеда.
   — Какая жалость, — ответила бабушка.
   — Ах да, дорогая, — обратилась она к дочери, открывая свою внушительную сумочку, которая до сих пор мирно покоилась на ее коленях, — позволь мне заплатить.
   — Самое время, — пробормотала женщина, недавно добавившая роль матери к ролям дочери, жены, пианистки и архитектора, которые она сочетала в себе до сих пор. — Для чего же иначе нужны матери?
   Женщины начали выбираться из такси. Бабушка протянула руки, желая взять ребенка, но отец не пожелал расстаться со своим запеленатым сыном и стал выбираться на холодный утренний воздух.
   Такси медленно отъехало.
   Кэрол Коркоран повернулась к дверям, эскизы которых она сделала четыре года назад, нажала кнопку интеркома.
   Пауза.
   Тонированное стекло должно было задерживать 69,3 процента опасного ультрафиолетового излучения солнца. Кэрол нахмурилась, глядя на темные полосы, образующие букву "X", прижалась лбом к холодному стеклу. Внутри здания, носившего ее имя, пульт службы безопасности выглядел безлюдным.
   «Точнее, брошенным без присмотра», — подумала Кэрол, мысленно поправив себя: всю жизнь она стремилась выражать свои мысли максимально точно.
   — Вы создаете нечто прекрасное, — заметила она, обращаясь к родственникам, — а потом приходится отдавать это легкомысленным посторонним людям.
   — Такова жизнь, — откликнулся ее муж, не перестававший все это время улыбаться. Он, окончив Гарвард, преподавал в средней школе.
   Кэрол набрала секретный код на входной двери. Дверь, щелкнув, открылась, они зашли внутрь.
   Стук каблуков эхом отражался от мраморных стен, высокого потолка и полированного стола из алюминия, за которым должна была находиться охрана.
   — Здесь так спокойно, — гордо сказала бабушка.
   Кэрол принюхалась:
   — То ли дым, то ли...
   Дуновение воздуха исчезло.
   Она бросила свирепый взгляд на пустующий стол охраны и повела семью к лифтам, нажала...
   Вспышка.
   Грохот.
   Взрывная волна разносит переднюю стену Коркоран-центра.
   Воскресное январское утро в Нью-Йорке раскололось на миллионы осколков черного стекла.
  
  
  
  
   Глава 2
  
  
   Вторник. Мартовское утро. Час пик
   — Вчерашний день закончился, — говорил своему спутнику полный седой водитель помятой белой «тойоты», затертой в бесконечной реке автомобилей, — так что можешь послать ему прощальный поцелуй.
   Его шерстяное пальто пахло талым снегом. К лацкану была приколота идентификационная карточка. Он мельком бросил взгляд в зеркало заднего обзора.
   Холодное весеннее солнце освещало три полосы движения, забитые машинами. «Тойота» миновала дорожный указатель, гласивший:
   ВАШИНГТОН
   ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ОКРУГ КОЛУМБИЯ
   — Но для нас все же нашлась работенка, — сказал водитель, пытаясь в этот момент пробраться на своей «тойоте» в левый ряд. — Так что, считай, нам повезло.
   Зеленые пригороды Мэриленда остались позади. Они въехали в сумрачный каньон городских улиц.
   — Да, в некотором смысле нам повезло, — откликнулся его спутник.
   У пассажира было умиротворенное лицо. Короткие темные волосы, острые скулы, шрам полумесяцем у левого виска, прозрачные серые глаза. Его звали Джон Лэнг.
   Они остановились на красный свет. Из радиоприемника доносился голос диктора, бодро перечислявшего новости: голод в Африке, вылазки неонацистов в Германии, рейтинг президента, на Уолл-Стрит выразили озабоченность.
   — Все-таки, — продолжал водитель, — большая удача, что мы добились этого. Все эти месяцы ты не обращал на это никакого внимания.
   — Я не пропускал ни слова из того, что ты говорил.
   — Да, но ты не стремился вникнуть в суть дела! — Водитель явно нервничал.
   Водителя звали Фрэнк Мэтьюс, ему было пятьдесят семь лет, Джону — тридцать пять. На Джоне был серый твидовый костюм, темная рубашка и серый шелковый галстук из Бангкока. Его плащ лежал на заднем сиденье. Он был высок, поджар. В этой помятой белой «тойоте» он сидел расслабившись, без малейшего напряжения.
   Стрелка левого поворота на светофоре переключилась на зеленый.
   Они миновали квартал особняков с опрятными газонами, обогнали синий микроавтобус, управляемый мамашей, которая, отвернувшись, что-то выговаривала сидящему рядом ребенку.
   Водитель «тойоты» разразился резким кашлем.
   — Опять начал курить? — поинтересовался Джон.
   — Я не самоубийца.
   — Тогда пристегни ремень.
   — Проклятый ремень душит меня. — Фрэнк опять глянул в зеркало заднего обзора.
   Они обгоняли оранжевую громыхающую машину, чистившую дорогу. Поднимаемая ею пыль просачивалась даже сквозь закрытые окна машины.
   Фрэнк облизнул губы.
   — Жаль, что этим утром я запоздал.
   Джон пожал плечами.
   — Все о'кей. Нам ведь не надо отмечаться, приходя на работу.
   — Да, — согласился Фрэнк, выезжая на Милитари-роуд. — Мы уже отмечены этой чертовой работой.
   Позади из облака пыли материализовался мотоцикл с затемненным лобовым стеклом.
   — К тому же, — заметил Фрэнк, — возможно, сегодня мне придется на какое-то время покинуть офис.
   Джон дипломатично удержался от вопроса, что означает это «к тому же». Милитари-роуд огибала Рок-Крейк-парк. Деревья еще не успели зазеленеть, за ними виднелись жилые кварталы, на травяных лужайках сиротливо стояли футбольные ворота без сеток.
   — Как провел вечер? — лениво поинтересовался Фрэнк.
   — Читал.
   — Для работы или для отдыха?
   — Это не связано с работой.
   Фрэнк хмыкнул:
   — Тебя следовало бы побольше загружать.
   — Возможно. — Джон улыбнулся сам себе. — Есть идеи?
   — Парню вроде тебя необходимо нечто лучшее, чем просто идеи.
   Сразу за поворотом к Белому дому они обогнали японскую спортивную машину. За рулем женщина с пепельными волосами красила свои губы в кроваво-красный цвет, поглядывая в зеркало заднего обзора.
   Машина Фрэнка нырнула в свободное пространство, образовавшееся перед ней. Их место заняла «БМВ». Мужчина, сидевший за ее рулем, ковырял в носу.
   — А что прошлым вечером делал ты? — поинтересовался, в свою очередь, Джон. Его старший коллега первым начал эту тему.
   — Мне не спалось.
   — Смотрел свои фильмы?
   Фрэнк долго смотрел вдаль сквозь лобовое стекло, прежде чем ответить:
   — Хорошо бы этот мир был черно-белым.
   «Семь часов тридцать восемь минут», — сообщила
   диктор радио. Потом писатель из Монтаны стал читать свои мемуары, бесхитростные рассказы о поросших соснами горах и морях пшеничных полей, и Джон мысленно перенесся в те дни, когда все казалось таким простым.
   «Тойота» миновала Рок-Крейк-парк — островок зелени среди стоявших рядами домов. На повороте они обошли желтый «форд», который вела совсем молоденькая черная девушка, подпрыгивающая в такт какой-то музыке.
   — Слушания завтра, — сказал Джон, — к ним не удалось привлечь внимание...
   — Кого интересуют еще одни слушания в конгрессе.
   Джон удивленно поднял бровь.
   — Эти слушания... Единственная новость, достойная опубликования, — то, что все это далеко от реальности.
   — Лучше сохранять чувство реальности, с чем бы нам ни приходилось иметь дело, — буркнул Джон.
   — Правда?
   — Что...
   — О, эта реальность, — перебил его Фрэнк, — но все это подобно... подобно грому. Все в этом городе считают, что прорвались к свету, но все, что они получат, — гром.
   — Все, кроме тебя, — с улыбкой заметил Джон.
   — Только меня? — неожиданно разозлился Фрэнк. Потом добавил уже помягче: — Что ты имеешь в виду? Что ты знаешь?
   — Я знаю, что мы получаем жалованье не за то, чтобы нападать друг на друга, — ответил Джон. — Не знаю, что беспокоит тебя, но...
   — Вот именно что но.
   Фрэнк потер глаза и опять уставился на дорогу. Его тон стал еще мягче:
   — В конторе все, кажется, о'кей?
   — Твой стол в десяти футах от моего, так что ты сам можешь рассказать мне об этом.
   — И все работает так, как и должно?
   — Это правительство, будь доволен, что оно вообще работает.
   После небольшой паузы Джон спросил:
   — Ты что-то знаешь. Может, поделишься?
   — Позже, мне самому еще не все ясно.
   Радиоприемник объявил: семь часов сорок одна минута; зазвучала джазовая композиция. Впереди горел зеленый свет.
   Фрэнк, вздохнув, включил сигнал правого поворота.
   — Видел «Пост»? — поинтересовался он. — Лучшие выпускники летных школ вынуждены три года скакать на деревянных лошадках, прежде чем для них освободится истребитель.
   Джон кивнул. Его работа требовала ежедневного просмотра «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс», «Лос-Анджелес таймс» и «Уолл-Стрит джорнэл». А его видеомагнитофон был запрограммирован на запись выпусков новостей.
   — Плоды разрядки, — заметил Фрэнк. — Кому-то всегда приходится расплачиваться. Тебе бы следовало посвятить себя изучению японского, — добавил он, стукнув по приборной доске «тойоты».
   — Теперь и ты о том же. — Джон покачал головой. — Я не могу поверить, что они способны поступить с тобой, как с отработанным моторным маслом.
   — Чем яснее день, тем беззаботней человек, — тихо пробормотал Фрэнк.
   Спроси:
   — Что тебя гложет?
   На лице Фрэнка не было и намека на улыбку, когда он, не раздумывая, ответил:
   — Любой, кто попытается меня съесть, будет в этом горько раскаиваться.
   — Уверен, старик.
   — Я не старый...
   — ...ты бывалый, — закончил за него Джон.
   «Тойота» миновала S-образный изгиб дороги. Вычурное здание католического университета блеснуло золотом на солнце. Знак, указывающий дорогу к Содджерс-Хоум, где доживали свой век забытые воины забытых войн.
   Часы Джона имели как светящийся циферблат со стрелками, так и цифровой дисплей. Обе системы утверждали, что сейчас 7:45 утра. Сердце города. Поток машин медленно полз по Норз-Кэпитэл-стрит, сквозь кварталы домов со скучными, невыразительными фасадами. Миновали церковь. Три полосы движения слились в две, огибая заглохшую машину. Фрэнк резко вырулил на левую полосу, они обогнали четырех-дверный семейный джип, судя по всему, выпущенный еще во время второй мировой войны. За рулем сидела женщина с вьющимися черными волосами. Она хмуро крутила баранку. Ее настроение передалось Джону, когда он увидел мотоцикл с затемненным щитком. Мотоциклист помаячил в автомобильном потоке впереди них и скрылся.
   — Скажи на милость, чего ради тебе захотелось поехать на работу именно по этой дороге? — сказал Джон. — Мы поехали вдоль Рок-Крейк-парка только чтобы полюбоваться на деревья...
   — И женщин, занимающихся джоггингом.
   — Езжай вдоль реки. Начнем наш день с немного меньшим... неистовством.
   — Ты можешь ездить, как тебе нравится, а я поеду так, как нравится мне.
   Фрэнк оглядел окружавшие их исторические окрестности, безумцев, спешащих на своих машинах на работу из пригорода. Он поправил зеркало.
   — Неистовство — это реальность города, — ответил он Джону.
   — Часть реальности.
   — Не позволяй дневному свету приукрашивать памятники, ослепляющие тебя на свету. Этот город, здесь каждый мнит себя политиком.
   — Истины вроде этой никуда тебя не приведут.
   — Приведут, хотя бы в ад! — заметил Фрэнк рассерженному Джону. — Не забывай об этом! И никогда не забывай, что политика — это всего лишь оболочка грубого зверя.
   — Какого еще зверя?
   — Да, да, — бормотал Фрэнк.
   Поодаль, над битком забитой дорогой, возвышался белый, как сахар, купол Капитолия.
   «Надо сменить тему, — подумал Джон. — У парня была плохая ночь. Встал не с той ноги. Не выпил утренний кофе. Сменить тему, по крайней мере до тех пор, пока машина не будет надежно запаркована».
   — Как думаешь, вишня зацветет в этом году как обычно?
   — Как знать, этот чертов озон. В небе есть дыра, амиго. Дыра в этом чертовом небе.
   Джон пристально посмотрел на друга:
   — Что все-таки происходит?
   — Ничего такого, что тебе следовало бы знать.
   Такой бесцеремонный ответ уязвил Джона.
   — Ты говоришь это как друг — другу или как профессионал — профессионалу?
   Фрэнк смерил Джона взглядом:
   — А это зависит от того, кто ты.
   — Кто я?! Ты меня удивляешь.
   — Забудь про это. — Фрэнк выглянул из окна. — Прости, я... сейчас, я не могу, не хочу... короче, забудь.
   Три человека крутились возле забитой досками мастерской. Рядом — облезлая дверь винного магазина, над ней неоновая вывеска «Лотерейные билеты!». Нищая старуха тянула тележку вдоль тротуара. Школьники дожидались автобуса на остановке.
   Левая сторона — от центра — была свободной. Фургон агентства доставки «Федерал-экспресс» со свистом промчался мимо закрытого окна Фрэнка.
   Он поглядел в зеркало заднего обзора.
   Часы на приборной доске показывали 7:51.
   Они ехали мимо здания гражданских панихид. Мимо домов с разбитыми окнами. Мимо улыбающейся с рекламного щита красотки с шоколадной кожей, сжимающей тлеющую сигарету наманикюренными пальцами. Какой-то мужик бросал кипы грязных одеял в двери товарного склада.
   Капитолий приближался.
   — Этот город дает тебе нечто такое — осознание собственной важности, что ли, — заметил Фрэнк.
   По правой полосе в «шевроле» четверо служащих конгресса с каменными лицами ехали воевать за превращение их бумажных планов в звонкую монету.
   — Знаешь, что напомнил мне этот город сегодня? — спросил Фрэнк.
   Джон узнал одного из служащих.
   — Сайгон, — продолжил Фрэнк.
   Позади них раздался звук клаксона. Светофор переключился с зеленого на желтый.
   Впереди в их ряду было еще четыре машины. Передняя притормозила, чтобы сделать запрещенный в час пик разворот. Стало ясно, что теперь всей левой полосе придется ждать следующего переключения светофора.
   Машины справа рванулись вперед на желтый свет, это было нарушением, но желание сэкономить несколько секунд пересилило здравый смысл.
   Вдоль низкого бетонного разграничительного бортика в мчащихся потоках машин к ним громыхая приближался грузовик, следовавший вплотную за «мерседесом». Рассыльный на мотоцикле ловко проскочил под переключающийся светофор, при этом едва не врезавшись в бампер «мерседеса».
   Фрэнк, ехавший по левой полосе, притормозил на красный свет, перед ним до светофора стояло еще три машины. С места, которое они занимали, хорошо просматривались уходящая вперед дорога, бензозаправочная станция, дома вдоль дороги.
   Почему-то Джону вспомнились в эту минуту лимоны.
   — Сайгон шестьдесят третьего. — Фрэнк улыбнулся, но в этой улыбке не чувствовалось особой радости. — А скорее даже семьдесят второго. Дружище, что тебе больше запом...
   Звон стекла!
   Что-то горячее и влажное брызнуло Джону в лицо, левый глаз ничего не видел. Джон отчаянно заморгал, зрение прояснилось и... Руки Фрэнка были широко раскинуты, правой он как будто пытался ухватиться за Джона, голова была в крови, глаза закатились...
   Руль был повернут, как для крутого разворота влево, нога Фрэнка продолжала давить на газ. Двигатель «тойоты» ревел на полных оборотах, машина...
   Удар. Машина перелетела через бетонное заграждение.
   Выскочила на встречную полосу. Взвыли клаксоны. Грузовичок-пикап надрывно заскрипел тормозами и резко вырулил в сторону, стараясь избежать удара. БАМ! Зацепили крылом микроавтобус. Скрежет тормозов, звон разлетающихся осколков.
   Болтаясь внутри крутящейся волчком «тойоты», Фрэнк навалился на пристегнутого ремнями Джона, пронзительно кричащего Джона, мокрый, теплый и мокрый...
   Машина содрогнулась. Остановилась. Тишина.
  
  
  
  
   Глава 3
  
  
   Джон Лэнг сидел на заднем сиденье полицейской машины. Один. Оцепеневший. Отрешенный. Медленно, медленно приходя в себя.
   Его костюм был пропитан запекшейся кровью. Полицейский дал ему полотенце и помог вытереть лицо и волосы. Джон посмотрел на свои руки, на ржавые пятна, которые так и не удалось оттереть.
   Только это была вовсе не ржавчина.
   Он перестал дрожать. Урчал двигатель полицейской машины. Было тепло. Слишком тепло. Джон чувствовал запах собственного пота и слез. И сладкий запах крови.
   Он опустил стекло на своей двери. Повеяло прохладным воздухом.
   На крыше полицейской машины вращались проблесковые маячки. Их вспышки бросали отблески на дорогу. Полиция блокировала движение, направив поток машин в объезд.
   Тут же стоял микроавтобус с помятой решеткой радиатора, его водитель что-то оживленно объяснял полицейскому, который записывал его показания в блокнот.
   Стояла машина «скорой помощи», ее бригада слонялась неподалеку.
   Стоял полицейский буксировщик, в кабине никого не было, водитель потягивал кофе из пластикового стаканчика, прислонившись к радиатору.
   Стояла покореженная машина Фрэнка с помятым капотом и спущенным передним правым колесом. Треснувшее лобовое стекло. Пятна на нем.
   Окно со стороны водителя было в паутине разбитого стекла с дыркой в центре.
   Эксперт-криминалист сфотографировал эту дырку. Обошел вокруг «тойоты». Сделал несколько снимков того, что лежало на переднем сиденье. Дверь со стороны пассажира была распахнута настежь.
   Два детектива что-то обсуждали с полицейским сержантом и патрульным, в машине которого Джон сейчас и находился. Сквозь открытое окно до него доносились обрывки их разговора.
   — ...подумать только, еще один на том же самом месте, — рассказывал сержант. — Мамаша везла трех своих детей из школы домой...
   — Новый джип? — спросил патрульный.
   — Не такой уж и новый, — заметил белый детектив.
   — Направлялась домой, а тут такое, — продолжал сержант.
   — Прощай, мама. — Это уже сказал черный детектив.
   — Ударом разнесло целых шесть блоков ограждения, смело начисто. Пуля попала ей в голову.
   — Чертовски не повезло, — заметил сержант, — а помните, тогда на Рождество, в полумиле отсюда, какой-то ненормальный врезался в президентский лимузин, помните?
   — Не в лимузин, — поправил его белый детектив, — в фургон секретной службы. Он был на стоянке, президент в это время находился в каком-то здании, вице-президент тоже — оба с женами.
   — Прежний президент или нынешний? — поинтересовался патрульный.
   — Не важно, — ответил сержант. — Главное, что это произошло не в нашу смену.
   — Вашингтон — город мертвецов, — заметил черный детектив.
   — А кто занимался делом той мамаши? — поинтересовался его партнер.
   Полицейская радиостанция протрещала: «На связи „пятьдесят седьмой“, нахожусь на Иви-стрит, 413, юго-восточный район. Бытовая ссора».
   — Кто-нибудь что-нибудь видел? — спросил сержант.
   — Убийц — никто, — ответил белый детектив. — Разбитые машины, парня, вывалившегося на дорогу.
   — Бедняга как раз собирался тронуться, когда это произошло, — вступил в разговор черный детектив.
   — К счастью, у его приятеля оказалась крепкая голова, — заметил белый детектив. — Он видел что-нибудь?
   — Вряд ли он мог что-нибудь заметить, — вставил слово патрульный.
   — Как всегда, — согласился белый детектив.
   Белый детектив пожал плечами.
   — Два водителя, пострадавшие при столкновении, дали официальные показания. Они слышали звук выстрела.
   — Установили личность пострадавшего?
   — У него на шее висела рабочая регистрационная карточка, — ответил черный детектив.
   — Пластиковая, водонепроницаемая, — добавил его партнер.
   — В задней двери я обнаружил застрявшую пулю. — Патрульный, видимо, хотел, чтобы сержант отметил его усердие. — Она сильно деформирована. Похоже, тридцать восьмой калибр.
   — Девять миллиметров, — высказал свое мнение белый детектив.
   — "Двадцать первый" вызывает центральный пост.
   — Судя по всему, стреляли вон оттуда. — Белый детектив указал на груду мешков с землей, «ожидающих», что случится чудо и обанкротившийся проект вновь получит финансирование.
   — А почему не с Н-стрит? — спросил сержант.
   — Возможно, если пуля отрикошетила.
   — Центральный пост — «двадцать первому», выезжайте. Просьба детективам, занимающимся расследованием убийств, прибыть на пересечение авеню Мартина Лютера Кинга и Вэлпол-стрит.
   — Вот черт, — ругнулся черный детектив.
   — Что случилось? — спросил сержант.
   — Да ведь это нас, — ответил белый детектив. — Пошли-ка своих парней поохотиться на свидетелей...
   — Центральная станция вызывает свободного детектива, занимающегося убийствами.
   — В принципе это обычная авария на перекрестке, начальник, — сказал патрульный. — Я вызову службу дорожного департамента.
   — Что нам осталось сделать здесь?
   — Картина происшествия восстановлена, — сказал черный детектив, — однако...
   — Свидетели не видели стрелявших, — сказал сержант, — по-видимому, стрелявший находился далеко отсюда. Нигде ничего, одни пустые тротуары.
   Он покачал головой:
   — Свободное общество.
   — Центральная станция вызывает свободного детектива, занимающегося убийствами.
   — Думаю, с оставшейся работой сможет справиться и один «значок», — сказал сержант. — Машину на буксировщик, тело в морг. Обойти окрестные дома квартиру за квартирой и опросить всех. Хотя начать, я думаю, надо с того парня в машине. Очистить улицы, прежде чем сюда примчатся телевизионщики, а мэр получит сотни звонков с вопросами налогоплательщиков, по чьей вине они опоздали сегодня на работу. И держите язык за зубами.
   — Понадобится не меньше двух часов, не считая бумажной работы, — заметил белый детектив.
   — Кто-нибудь из свободных детективов, занимающихся убийствами, просьба откликнуться.
   Сержант подбросил монету.
   — Орел, — загадал белый детектив, пока четвертак вращался в воздухе.
   — Черт, — в сердцах сказал он секунду спустя.
   Белый детектив включил свой радиопередатчик:
   — Центральный, говорят из отдела убийств. Детектив выезжает.
   Они с сержантом отправились к машине. Сержант на ходу отдал указания экипажу машины «скорой помощи» и водителю буксировщика.
   Черный детектив забрался на заднее сиденье патрульной машины. Он дружелюбно улыбнулся:
   — Как вы себя чувствуете, мистер Лэнг?
   — Не знаю.
   — Меня зовут Гринэ. Детектив Тэйлор Гринэ.
   Он протянул руку. Джон судорожно принялся трясти ее.
   — Все будет в порядке, — сказал детектив.
   — Ваш оптимизм — простая вежливость или профессиональный приговор?
   Гринэ пожал плечами.
   — Что случилось? — спросил Джон.
   — Ваш друг, его звали Фрэнк Мэтьюс, так?
   Джон кивнул.
   — Мистер Мэтьюс был убит случайной пулей, попавшей ему в голову.
   Санитары открыли задние двери своей машины. Они вытащили носилки, развернули резиновый мешок и направились к белой «тойоте». На руках у них были пластиковые перчатки.
   Джон отвернулся.
   — Он мертв, — сказал Гринэ.
   — Я знаю.
   — Похоже, смерть была мгновенной. Не думаю, что он страдал.
   — Для вас он всего лишь еще один пострадавший, вы не были с ним знакомы.
   Снаружи загудела лебедка буксировщика.
   — А вы хорошо его знали?
   Джон посмотрел на этого представителя закона, творца официальных заявлений для общественности.
   Детектив Тэйлор Гринэ был мощного телосложения. На нем был плащ и зашитый в двух местах костюм, купленный не иначе как в лавке, торгующей всяким уцененным хламом. Квадратное лицо цвета черного дерева. Шапка черных волос и усы.
   — Я знал его, — сказал Джон.
   — Вы работали вместе? По очереди подвозили друг друга?
   Джон кивнул. От этого движения туман в его голове начал потихоньку рассеиваться.
   — Вы работаете на сенат?
   Джон на мгновение заколебался. После чего сказал правду. И в то же время солгал.
   — Да, — сказал Джон.
   Он назвал Гринэ номер телефона своего комитета. Кроме того, детектив попросил адрес и номер домашнего телефона, и Джон назвал их тоже.
   — Вы видели или знаете что-нибудь, что могло бы нам помочь? — спросил детектив.
   — Я уже говорил, что ничего не заметил. Почему вы решили, что это шальная пуля?
   — А у вас есть идея получше? Тогда, может быть, вы поделитесь со мной?
   Сигналила, сдавая назад, машина.
   — О'кей, — сказал Гринэ. — Вот моя карточка. Позвоните завтра, и мы договоримся, когда вы сможете дать официальные показания. Через несколько минут офицер на этой машине доставит вас в окружную больницу.
   — Не знаю, стоит ли... У меня вроде нет никаких повреждений.
   — Шок может вызвать неожиданные последствия. Реакция в каждом случае бывает индивидуальной.
   — У вас большой опыт в делах подобного рода?
   Шуршали колеса проносившихся мимо машин. Джон проследил взглядом за носилками с большим черным резиновым мешком, которые санитары «скорой помощи» прокатили мимо.
   На этих носилках вполне мог лежать и я.
   Водитель «скорой помощи» стянул пластиковые перчатки. Они были красные.
   Буксировщик подтянул «тойоту» вверх, так что теперь земли касались только задние колеса.
   Двери «скорой помощи» захлопнулись. Регулировщик на перекрестке восстановил движение. Осколки разбитого лобового стекла уже были убраны с дороги.
   — Вам хватит пятнадцати минут, чтобы прийти в себя? — спросил Гринэ.
   — Могу я... я должен позвонить... позвонить на работу. Поставить их в известность.
   — Вы справитесь?
   — Полагаю, мне следует это сделать. Моя работа.
   — Вы сможете позвонить из госпиталя.
   Джон отрицательно покачал головой. Гринэ пожал плечами. Медленно, ощущая каждую мышцу, Джон открыл дверь машины.
   Выставил ногу наружу. Ноги, слава Богу, работали. Оказавшись на свежем воздухе, он почувствовал себя лучше. Зима умирала под лучами солнца.
   — Эй, детектив! — громко крикнул водитель «скорой помощи». Он помахал блокнотом с зажимом. — Ты нам нужен!
   Гринэ вылез из машины вслед за Джоном.
   — Не уходите далеко, — бросил он ему вслед.
   — Я только... немного пройдусь. — Джон кивнул в сторону автобусной остановки, где толпилось несколько человек, глазея на разыгравшуюся драму. — Позвоню.
   Гринэ проводил его долгим, испытующим взглядом. Тяжесть вечности давила Джону на плечи, пока он шел вдоль перекрестка. Он чувствовал себя неподвластным указаниям вспыхивающих огней светофора. Полицейский сделал машинам знак остановиться, позволяя Джону пройти. Джон этого даже не заметил, сейчас машины его не волновали.
   Остановка автобуса. Ветер, разбивающийся о пластиковое ограждение. Странные взгляды, все приближающиеся и приближающиеся к нему.
   Серебристая будка телефона. Мимо Джона прогромыхал автобус, чадя дизельным смогом.
   Небо полностью прояснилось. Пахло теплым асфальтом, от нагретой солнцем кучи мусора тянуло какой-то дрянью.
   Шаг за шагом, он как будто заново учился ходить.
   Обочина.
   Вверх на тротуар.
   Расступившаяся толпа.
   Его костюм был жестким, как панцирь, и тяжелым. Зубы выбивали дробь, он убеждал себя, что это все из-за холода.
   В десяти футах от телефона он остановился. Сунул руку в карман брюк.
   Пусто. Так же, как и в другом кармане.
   Вся его мелочь, должно быть, высыпалась... Когда он вылетел из открывшейся двери «тойоты», расстегнув наконец ремень безопасности, вывалился, перекувырнувшись через голову. Пронзительный вопль, удар о дорогу. Освободился, освободился от навалившегося на него... Он упал на землю, покатился.
   Растерял всю мелочь.
   — Мизстер.
   Джон вздрогнул.
   — Мизстер.
   Ее кожа была сморщенной, как чернослив. Допотопная шляпка и линялое серое пальто. Постукивая тросточкой, она приближалась к нему. Бифокальные очки придавали ее взгляду что-то кошачье, губы обнажили пустые десны, когда она вновь прошамкала:
   — Мизстер.
   Рука, свободная от тросточки, потянулась к нему, большой и указательный пальцы сжаты.
   Она положила четвертак на его ладонь. Заковыляла прочь. Неожиданно он забыл все номера телефонов, по которым мог позвонить. Джон занервничал. Он вцепился в металлический край телефонной будки и сжимал до тех пор, пока боль в пальцах не заглушила все остальные ощущения. Восстановил дыхание. Медленно вдохнул.
   Часы, он посмотрел на свои часы: циферблат был весь в грязи.
   Он позвонил в справочную. Узнал свой рабочий телефон. Через главный коммутатор. Джон твердил эти десять цифр про себя, как заклинание, которое боялся забыть, как код, который мог принести спасение.
   Опустил четвертак в щель телефона. Услышал, как тот с лязгом упал внутрь.
   Нажать на кнопки, все десять кнопок одну за другой.
   Длинный гудок.
   Второй.
   Рано, слишком рано для...
   — Доброе утро, — сказал профессионально вежливый женский голос ему в ухо. — Центральное разведывательное управление.
  
  
  
  
   Глава 4
  
  
   Часы в госпитальном травмпункте показывали 9:53. Джон нашел себе местечко на скамейке у белой стены и следил, как красная секундная стрелка обегает круг черных цифр. В руках он держал пластмассовый стаканчике чаем, резкий клюквенный привкус которого перебивал даже характерный больничный запах нашатыря.
   Когда патрульный провел Джона через стеклянные двери, дежурная врач в ужасе выронила блокнот и выбежала им навстречу. Она отвела Джона в небольшую, отгороженную занавеской палату, пошепталась о чем-то с патрульным полицейским. Вернулась. Посветила Джону в глаза светящимся карандашом. Спросила, что у него болит. Есть ли у него какие-нибудь порезы или воспаленные участки кожи — «порезы при бритье и тому подобное». Он ответил, что нет. Она спросила, не хочет ли он кому-нибудь позвонить. Он отрицательно покачал головой. Снаружи завыли сирены. Доктор извинилась и вышла. Джон сел на стул. Доктор вернулась и дала ему баночку с треугольными желтыми таблетками.
   — Валиум, — сказала она. — Только на случай, если почувствуете, что не можете без него обойтись, не больше одной таблетки в течение восьми часов. Поможет вам заснуть, в конце концов вам действительно лучше поспать.
   Джон поднял на нее глаза. Она продолжала:
   — Если будете у терапевта, скажите ему о валиуме. И поговорите со специалистами о результатах вскрытия... того мужчины.
   — Зачем?
   — Простая предосторожность.
   — Доктор! — раздался истошный женский вопль снаружи.
   — Будьте осторожны, — сказала доктор и заспешила из палаты.
   Клерк из приемного покоя, заполнявший его бумаги, сказал, что на работу они позвонят. Медицинская сестра проводила его в приемную и усадила на скамейку. Она же чуть позже принесла ему чашку чая.
   — Доктор советует вам воздержаться от кофеина и других возбуждающих средств, — сказала она. Джон наблюдал за движением секундной стрелки. Четырнадцатилетняя девочка, по-видимому, она вот-вот должна была родить. Она плакала. Пара из Гватемалы сидела возле беззвучного телевизора. Мать укачивала на руках своего восьмилетнего сына, парнишку с хитрым лицом и тусклым взглядом. Его родители отвели взгляд, когда мимо прошел полисмен. Открылись двери лифта, из него выехал старичок в инвалидной коляске. Пробежали, смеясь, две медсестры.
   Двойные стеклянные двери, ведущие на улицу, раскрылись. Внутрь пахнуло холодным воздухом. Вошла женщина в верблюжьем пальто, строгом костюме и туфлях на низком каблуке. Ее каштановые волосы были элегантно уложены.
   Следом за ней вошел лысый мужчина свирепого вида, которого Джон сразу окрестил Драконьим глазом. Он был одет в непромокаемый плащ, такой же, как у Джона и, наверно, еще у десятка тысяч человек в Вашингтоне. Второй плащ он нес перекинутым через левую руку. Его ботинки скрипели по полу госпиталя. Он окинул помещение своими драконьими глазами и посовещался о чем-то с подошедшим клерком. Женщина же направилась прямо к скамейке. Села рядом и, посмотрев на Джона, улыбнулась ему:
   — Привет, Джон. Меня зовут Мэри. Я адвокат. Все будет хорошо. Теперь у тебя все будет в порядке. Мы уже здесь.
   Драконий глаз, обойдя все вокруг, остановился напротив них.
   — У нас все в порядке, Джон, — сказал он. — Мы все проверили. Пора уходить.
   Они ждали. Терпеливо ждали, пока Джон поставит чай на деревянную скамейку и поднимется.
   Драконий глаз набросил на него запасной плащ.
   Они вывели его наружу через раздвигающиеся стеклянные двери.
   Человек в помятом зеленом плаще с безучастным видом стоял у дверей и разглядывал улицу, как будто ожидал автобус своей футбольной команды. Он скользнул взглядом по Джону и его эскорту и, быстро отвернувшись, принялся изучать тротуары, крыши домов и проезжающие машины.
   Черный «крайслер» с антенной на багажнике въехал на круговую подъездную дорожку и остановился напротив Джона.
   Мэри открыла дверь «крайслера». Джон сел. Она последовала за ним. Драконий глаз забрался на заднее сиденье с другой стороны, так что Джон оказался между ними.
   Экс-футболист разместился на переднем сиденье.
   На подголовнике водителя болтался портативный магнитофон. Джон заметил, что кассета в нем вращается.
   Мэри кивнула на магнитофон.
   — Ты можешь говорить все, что сочтешь нужным, — сказала она ему. — Или вообще ничего не говорить.
   — Я хочу добраться домой, — сказал Джон.
   — Сейчас мы туда и отправимся, — согласилась Мэри.
   «Крайслер» нырнул в суету делового вторничного утра и понесся мимо Капитолия. Они миновали дворцы государственных учреждений, возведенные для того, чтобы еще эффективнее заботиться о голодающих детях Ньюарка и фермерах Небраски.
   Когда машина выехала на 14-ю улицу, Джон осознал, что они выбрали именно ту дорогу, которую он предлагал сегодня утром.
   Миновав памятник Вашингтону, они пересекали улицу, названную в честь исчезнувшего шведского героя, спасшего сотни людей от нацистских газовых камер. Они проехали сквозь аллею еще голых вишневых деревьев, взобрались вверх по Парквэй и помчались вдоль похожего на стопку блинов комплекса, называвшегося «Уотергейт».
   — Какое удовольствие в этот час ехать из центра, — сказал Драконий глаз.
   — Который час? — спросил Джон.
   — Десять тридцать две, — ответила Мэри.
   Похоже, они знали дорогу к дому Джона не хуже его самого. Джон жил в пригороде, расположенном в штате Мэриленд, примерно в полумиле от границы округа. Разностилье разбросанных в беспорядке домов, обнесенных каменными заборами, переплетение объединенных законов.
   На свое жалованье Джон никогда бы не смог позволить себе приобрести какой-нибудь из этих почти дворцов. Он снимал один из дальних деревянных коттеджей, доставляя массу неудобств почтальонам и своим гостям, особенно тем из них, кто ходил на шпильках.
   Водитель припарковался на улице позади старенького «форда» Джона.
   — Нам необходимо будет поехать на встречу с руководством, — сказала Мэри. — Всем нам.
   — Опять в этот город? — безразличным голосом спросил Джон. — Встреча должна состояться там?
   Водитель остался в машине. «Должно быть, мы представляем собой любопытное зрелище, — подумал Джон, ведя Мэри, Драконий глаз и мистера Джока через задний двор своих владений. — Четверо бюрократов посреди дня находятся не у себя в офисе, а пробираются здесь, сквозь еще не проснувшиеся после зимы деревья. Весна. Считается, что началась весна».
   Ключи. Наконец он нашарил тяжелую связку в боковом кармане костюма. Карманы пиджака были с клапанами, поэтому ключи не вывалились.
   Парадная дверь вела в гостиную. Справа были кухня, туалет и камин. Двери с левой стороны вели в спальню и ванную. На стенах среди многочисленных книжных полок висели китайские гравюры и каллиграфические манускрипты. Ничто вроде бы не изменилось за время его отсутствия. Солнечный свет струился сквозь незашторенные окна. Запах холодного кофе. Кисти, баллончик с тушью, гроссбухи и папки с бумагами на столе. Темный экран компьютера. Никто не продавил подушки на его кушетке, не передвинул кресло под торшером. Часы на панели видеомагнитофона показывали 10:59, приемник был настроен на ту же радиостанцию, которую Фрэнк...
   «Достаточно!» — подумал Джон. Он стащил с себя чужой плащ и швырнул его на пол. Стянул пиджак и бросил его поверх плаща. Рывком освободился от галстука. Его руки дрожали, когда он, расстегивая рубашку, пытался справиться с пуговицами, наконец рубашка полетела на выросшую груду перепачканной одежды. Пинком отбросил туфли. Расстегнул браслет часов и бросил их поверх рубашки.
   Драконий глаз растерянно посмотрел на Мэри.
   Джон уже стягивал, отчаянно дергая за штанины, брюки, наконец и они полетели в ту же кучу — последнее из того, что в его представлении составляло строгий профессиональный ансамбль одежды.
   Носки — в кучу. Семейные трусы сняты и отброшены.
   Абсолютно голый, он прошел в спальню, забыв про устремленные на него глаза. Дверь за ним закрылась.
   Из спальни в ванную. Он сделал душ таким горячим, какой только мог вытерпеть. Четыре раза намыливал голову. Вновь и вновь принимался скрести себя мочалкой. Брызгал в рот освежителем, пока не стал задыхаться. Пригнул голову, позволив воде барабанить по спине. Переключил горячую воду на ледяную.
   В дверь постучали.
   — Джон, — спросила Мэри вкрадчивым голосом. — С тобой все в порядке?
   Джон выключил воду.
   Ванную наполняли клубы пара. Вытер запотевшее зеркало. Оглядел себя со всех сторон.
   Катились бы они со своей встречей куда подальше.
   Он надел джинсы и старую ковбойку. Удобно. Успокаивающе. Натянул темно-синий свитер, зашнуровал черные теннисные тапочки.
   Когда он вошел в жилую комнату, его сопровождающие притворились, что им нет до него никакого дела. Мэри подпирала дверь спальни. Драконий глаз пристроился на диване. Мистер Джок топтался у дверей.
   Интересно, они уже порылись здесь?
   — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась Мэри.
   — Вы выглядите лучше, — заметил Драконий глаз. — Молодцом!
   Джон вспомнил, что его плащ так и остался в машине Фрэнка. Он остановил свой выбор на черной альпинистской куртке, висевшей в шкафу, — она показалась ему самой удобной в данный момент. Джон натянул ее.
   Оглядел своих незваных гостей.
   — Ладно, я готов, — сказал он.
  
  
  
  
   Глава 5
  
  
   Они собрались в конференц-зале на шестом этаже штаб-квартиры в Лэнгли. Со своего места Джон мог видеть голые мартовские деревья за окнами.
   Шесть его коллег сидели за круглым столом. Как будто все они были равны. Как будто все они здесь были заодно.
   — Я не верю в версию полиции, — сказал Джон.
   — Не веришь или не хочешь поверить? — спросил Роджер Аллен, заместитель директора по оперативной работе. В его ведении находилась ССРДСПШ (служба сбора разведывательных данных с помощью шпионов), настоящая шпионская сеть. Аллен сидел лицом к двери, на почетном месте, соответствующем его высокому положению.
   — Джон, — сказал Дик Вудруфт, правая рука Аллена как за этим столом, так и по работе, — факты указывают на то, что это была шальная пуля.
   — Конечно, если не осталось чего-нибудь такого, о чем ты забыл нам рассказать, — заметил Джордж Корн, глава службы безопасности ЦРУ. Высокий. Сухопарый. Колючий, острый взгляд профессионального охотника за террористами.
   — Например? — спросил Джон.
   — Возможно, сейчас ты не сможешь припомнить все хорошенько, — сказал Харлан Гласс, «бульдог» лет пятидесяти, возглавлявший в ЦРУ центр по борьбе с терроризмом.
   ЦБТ — центр по борьбе с терроризмом — был правительственной инициативой. Одной из основных целей, которую преследовало его создание, была замена засидевшихся на своих местах бюрократов службы безопасности. ЦБТ имел меняющийся штат специалистов из федеральных агентств. Номинально возглавляемый заместителем директора ФБР, ЦБТ контролировался координационным комитетом, которым заправлял Гласс.
   Глава ЦБТ Гласс сказал:
   — Может быть, позже, когда окончательно пройдет шок, тебе удастся припомнить все лучше...
   — Я отлично все помню и сейчас.
   Вудруфт заметил:
   — И ты не можешь сказать ничего такого, что опровергало бы версию шальной пули, выдвинутую полицией, ведь так?
   — В общем, да.
   — Ты ничего не видел? Ни угроз? Ни нападавшего? Дым от выстрела?
   — Мы ехали на работу... Как гром среди ясного неба. Машина вдребезги. Я попытался высвободиться. Люди помогли мне. Они не увертывались от пуль. Никто не кричал о засевшем в укрытии стрелке. Вообще никто не понимал, что произошло. Ясно было одно: Фрэнк мертв.
   — Бедный парень, — заметил главный адвокат агентства.
   Гарвард, Оксфорд, служба на флоте, затем юридический факультет Гарварда. Несколько лет перекладывал бумаги в департаменте юстиции, прежде чем поступил в адвокатскую контору, которая при предыдущем президенте считалась уважаемым заведением, но дела в ней шли не очень. На коленях адвоката покоилась солидная кожаная папка, он наклонил ее так, чтобы никто не мог видеть, что он записывает в желтом блокноте.
   — Ты говорил, что он был психически неуравновешен, — сказал Корн.
   — Я сказал, что он был чем-то озабочен. И очень сильно. Это касалось работы и вообще. Он не говорил мне, что именно. Вот что я сказал.
   — Но это касалось работы. — Аллен нахмурился. — Мигель?
   Мигель Зелл, директор службы по связям с конгрессом и Белым домом при ЦРУ, был боссом Фрэнка и Джона. Зелл пожал плечами:
   — Когда Фрэнк три года назад покинул оперативный отдел, нас уверяли, что он абсолютно здоров.
   — Я ручаюсь за достоверность результатов обследования, — заявил Вудруфт, защищая отдел, которым командовал его непосредственный начальник Аллен. — Чем он в последнее время занимался?
   Осознав, что вышел за рамки своей компетенции, Зелл несколько смягчил тон своих высказываний:
   — Мы посадили его на Капитолийском холме потому, что он умел жонглировать всем этим дерьмом и сохранять при этом свои руки чистыми. Если он не мог ответить на запрос конгресса, то сплавлял его сюда. Несколько последних недель мы готовились к завтрашним слушаниям. Как напарник Фрэнка, Джон занимался теми же проблемами.
   Зелл, осваивавший азы политики на своей шкуре, работая под прикрытием посольства в Мексике, поднял руки вверх, как бы перекладывая ответственность на Джона.
   — Он не всегда посвящал меня в свои дела, — парировал Джон.
   — Фрэнк выглядел как всегда? — спросил Вудруфт.
   — В последнее время он очень часто работал вне офиса.
   — Ты не догадываешься, почему? — спросил Гласс.
   — Нет. И я особо не интересовался.
   Каждый из сидевших за столом, зная нравы, царившие в управлении, понимал, почему Джон не стал интересоваться у старшего по званию, чем он занят в рабочее время.
   — Я проверю его данные, касающиеся страхования жизни, — сказал Корн. — Зубные врачи, ну и все такое.
   — Сделай все, что возможно, в пределах разумного. — Вудруфт пожал плечами: — Оперативному отделу не известно ничего, имеющего отношение к этой трагедии.
   — А как насчет твоей конторы? — поинтересовался глава оперативного отдела у Гласса.
   Гуру контртерроризма отрицательно покачал головой:
   — Проверка данных ДЕСИСТ не выявила относящихся к делу враждебных организаций.
   ДЕСИСТ — всемирная база данных по террористам, новейшая информационная система, созданная ЦБТ.
   Корн хмыкнул:
   — ЦБТ и есть враждебная организация.
   — Нет, если дело касается законных интересов управления, — возразил Гласс.
   — Джентльмены, — попробовал вернуть разговор в деловое русло Аллен.
   — Я знал Фрэнка Мэтьюса. — Корн не обращался ни к кому конкретно.
   — Мы все его знали, — сказал Вудруфт.
   — Мы не были близко знакомы, — продолжал Корн. — Так, махали друг другу рукой, когда встречались в гараже. Кивали друг другу в коридоре. Но ты проработал с ним бок о бок более года.
   — Четырнадцать месяцев, — уточнил Джон.
   — Ты перешел в контору Зелла из службы наружного наблюдения.
   Джон кивнул.
   — После того дела в Гонконге, — продолжил Корн.
   — Вы имеете в виду операцию, за которую Джон получил медаль? — поинтересовался Вудруфт.
   — После финансовой проверки, — ответил Корн.
   Финансовые скандалы вселяли ужас в руководство
   ЦРУ с тех пор, как в 1988 году всплыла недостача трех с половиной миллионов долларов, предназначенных для антикоммунистического партизанского движения в Камбодже.
   — Мы находимся здесь не для того, чтобы исследовать под микроскопом финансовую карьеру мистера Лэнга, — заметил Гласс. Он познакомился с Джоном всего двадцать минут назад.
   — Мы находимся здесь не для того, чтобы игнорировать какие-либо отклонения от обычного поведения. — Корн улыбнулся Глассу. — Но я вынужден буду уступить вам в таком деле, как это. У вас в таких вопросах гораздо больше опыта.
   Аллен сказал:
   — Мистер Корн, пожалуйста, вернемся к нашему делу.
   — Ты руководил агентурной сетью в Таиланде, Гонконге, — сказал Корн. — Взгляни на поведение Фрэнка сквозь призму резидента, встречающегося с агентом. Ты не заметил в нем ничего необычного?
   — Фрэнк Мэтьюс проработал в разведке гораздо
   дольше, чем я, и проработал не впустую, — сказал Джон. — Поэтому когда вы или я смотрели на него, мы видели лишь то, что он хотел нам показать.
   — Профи, — бросил Гласс.
   — Настоящий мужчина, — добавил Вудруфт.
   — Я относился к нему с симпатией, — сказал Джон. — Он умер у меня на глазах.
   Адвокат Мэри наклонилась к сидевшему рядом с ней Джону:
   — Джон пережил ужасные потрясения сегодня. Может быть, в следующий раз...
   — "Следующий раз" не заменит сегодняшнего дня, — упрямо сказал Джон. Он оглядел прямым пристальным взглядом сидящих за столом.
   — Насколько хорошо ты его знал? — спросил Корн.
   — Мы работали вместе, иногда вместе обедали, подвозили друг друга на работу. Несколько раз вместе ходили в кино. Мы знали, что нас могут спрашивать об этом — неофициально, но на Капитолийском холме «неофициально» значит лишь дым в зеркалах.
   — Попал в десятку, — сказал Гласс.
   — Мы были друзьями, — сказал Джон. — Друзьями по работе.
   — У Фрэнка были какие-нибудь проблемы? — спросил Корн.
   — Не больше, чем у любого другого, — ответил Джон. — Он выглядел сильно уставшим.
   — Он пил?
   — Насколько я знаю, нет.
   — Наркотики?
   — Будьте серьезней.
   — Я серьезен. Проблемы с деньгами?
   — Фрэнк никогда не подвергал риску свою личную безопасность.
   — Он имел отношение к делам, которые могли подвергнуть риску безопасность управления?
   — Нет.
   — Ты это знаешь наверняка?
   — Вы знаете его дольше, чем я. Кто-нибудь из вас сомневается в нем?
   — Нет, — ответил за всех Гласс.
   — А как насчет тебя? — Вопрос Корна плясал в его тусклых глазах.
   — Что насчет меня? — переспросил Джон.
   — У тебя есть какие-нибудь проблемы?
   — Таких, которые касаются управления, нет.
   — Правда? — спросил глава службы безопасности.
   — Сейчас мы говорим не обо мне, — сказал Джон.
   Корн пожал плечами:
   — Но ведь ты был в машине.
   Не обращать на него внимания, главный здесь, несомненно, Аллен. Голос должен звучать искренне. Здравомысляще.
   — Что вы собираетесь делать?
   — Мы собираемся создать мнение, что это ужасное происшествие не имеет никакого отношения к деятельности управления. Что Фрэнк погиб вовсе не при выполнении служебного долга.
   — Однако я хочу знать, собираетесь ли вы докопаться до правды.
   — Это именно то, что я хотел сказать, — ответил Аллен.
   Легче, дышать спокойно, медленно. Сохранять спокойствие.
   Адвокат управления спросил:
   — Вы уверены, что не говорили полиции, что вы или Фрэнк работали на ЦРУ?
   — Я сказал им, что работаю в сенате, — ответил Джон.
   — С формально-юридической точки зрения так оно и есть, — сказал юрисконсульт управления. — Сенат выдал вам с Фрэнком идентификационные карточки сотрудников и выделил рабочие места, в сущности, вы являетесь его сотрудниками.
   — Это может не удовлетворить копов, — заметил Корн.
   — Несомненно, вы и адвокат сможете организовать все так, чтобы нигде не всплыло упоминание об управлении, — сказал Аллен. — Директор непреклонен в этом отношении. Существует ли какая-нибудь связь между этим инцидентом и взрывом Коркоран-центра?
   — Что? — удивленно переспросил Джон.
   — Почему вы спрашиваете? — поинтересовался шеф службы безопасности Корн.
   — Потому, — сказал Аллен, — что я получил заголовки газет, которые будут завтра на слуху, и мне будут задавать вопросы относительно нападения на Коркоран-центр. Сегодняшнее происшествие, если мы не сможем убедить всех версией о шальной пуле...
   — Это единственно разумное решение, — перебил его Вудруфт.
   — Мне не хотелось бы, чтобы говорящего прерывали без нужды, — сказал Аллен. — И я не хотел бы, чтобы задавались вопросы, на которые у нас заведомо нет ответов. Поэтому... Харлан?
   Харлан Гласс, надув губы, сказал:
   — Точка зрения следствия, проведенного подразделением оперативного реагирования и центром по борьбе с терроризмом, не изменилась: взрыв Коркоран-центра был независимым происшествием.
   — Из этого, очевидно, следует, что необходимо внести ходатайство о прекращении судебного разбирательства, — сказал Вудруфт.
   — Фрэнк не занимался этим взрывом, — добавил Мигель Зелл.
   — Прекрасно, — сказал Аллен. — Но все же необходимо убедиться, что действительно нет никакой связи.
   — А также с предстоящими слушаниями, — пробормотал шеф безопасности Корн.
   — Что мы скажем в комитете о Фрэнке? — спросил Зелл.
   Юрист управления заметил:
   — Если не существует связи между случившейся аварией и нашими программами... мы пошлем в соответствующие комитеты и Белому дому секретный доклад, сделав его насколько можно невнятным. Позволим копам взять на себя ответственность за официальные заявления. Во всяком случае, это наше внутреннее, домашнее дело, так что... нет проблем.
   — Если не считать одного — погибшего человека, — заметил Джон.
   Все посмотрели на него. Вудруфт потер переносицу:
   — Джон, мы тоже потеряли товарища. Наше горе, возможно, не столь велико, как твое, черт возьми, он ведь сидел совсем рядом с тобой, когда произошло убийство. Ты потрясен. Травмирован. Возможно, даже чувствуешь вину за то, что выжил. Гнев в конце концов. Но поверь мне, мы приложим все усилия, чтобы разобраться в этом деле. И все мы чертовски сожалеем о случившемся.
   — Под огнем ты вел себя достойно, — сказал Гласс.
   — Адская работа, — добавил Вудруфт.
   — Все, что я делал, — это стремился выжить.
   — Никто не посмеет упрекнуть тебя, — сказал Гласс.
   Не думай, не переживай, не...
   — Господа, — сказал Аллен, — выразим еще раз наши искренние соболезнования Джону, и я думаю, мы можем обойтись без дальнейших расспросов.
   — Пока, — не преминул ввернуть слово Корн. Аллен, занимавший среди присутствовавших самое высокое положение, вышел.
   — Мигель, — сказал Вудруфт, обращаясь к руководителю, в ведении которого находилась работа по связям с конгрессом, — нам с тобой надо на минутку задержаться.
   — Джон, ты тоже, пожалуйста, останься.
   Загремели отодвигаемые стулья.
   Корн уставился на Вудруфта, но, заметив, что Гласс, в свою очередь, наблюдает за ним, важно прошествовал мимо крупнейшего авторитета по борьбе с терроризмом.
   Дверь закрылась. За круглым столом остались трое.
   — Джон, — сказал непосредственный босс Джона, Зелл, — мне чертовски неприятно. Но мы были вынуждены задать тебе эти проклятые вопросы.
   — Нашим проблемам нет конца, — сказал Вудруфт.
   Зелл сказал:
   — Катастрофа...
   — Подозрительная катастрофа, — огрызнулся Джон.
   — Фрэнк мертв, — сказал Зелл. — Но все же надо стараться исходить из реальностей этого города.
   — Реальностью является труп Фрэнка, — сказал Джон.
   — Это сегодня, — сказал Вудруфт. — Реальностью завтрашнего дня являются решающие слушания в сенате. От них зависит финансирование управления в ближайшие годы.
   — Деньги. — Джон покачал головой.
   — Средства, — поправил его Вудруфт, — для выполнения возложенных на нас задач. Чтобы мы имели возможность делать то, что обязаны делать.
   — Необходимо осознать, что смерть Фрэнка — трагическая реальность, несчастный случай. В эти дни мы, Пентагон, департамент торговли, мы все вынуждены вести борьбу, не уставая напоминать этой кучке политиков, распределяющих бюджетные ассигнования, о тех войнах, террористах и экономических катастрофах, которые угрожают Америке, если они не выделят нам деньги для создания условий перехода к этому чертову новому миру, — сказал Зелл.
   — Но какое отношение это имеет ко мне? К тому, что произошло с...
   — Давай исходить из реальностей, — повторил Зелл. — Фрэнк был пожилой человек. С его уходом на слушаниях, через которые нам надо пройти... без тебя нам не обойтись, не столько для того, чтобы что-либо делать, сколько...
   — Создать красивый фасад, — сказал Джон. — Одна смерть — это проблема, две — уже потери...
   — Ты поднимаешь вопросы, не относящиеся к сути дела, — сказал Вудруфт.
   Зелл, желая привлечь к себе их внимание, поднял ладонь вверх:
   — Если тебе необходимо какое-то время...
   — Что я с ним буду делать? — прошептал Джон. — Возьму большой отпуск после того как... Я буду координировать расследование, придется побегать...
   — Твои усилия понадобятся нам для других, не менее важных целей, — сказал Зелл.
   — Кроме того, такое решение нельзя назвать благоразумным, — поддакнул Вудруфт. — Ты тоже в некотором смысле являешься участником этих трагических событий. Если ты влезешь в расследование этого
   дела, Корн начнет суетиться. Сейчас управлению меньше всего нужна лишняя суета.
   — Мы будем держать тебя в курсе дела, — добавил он.
   Два руководителя помолчали, наблюдая за реакцией Джона.
   «Характерная черта „конторы“. Логика „конторы“. Все держать в секрете», — подумал Джон.
   Прояви благоразумие. Согласись. Прими это. Поверь. Постарайся.
   — Мы профессионалы, — сказал Вудруфт. — И не можем забывать об этом.
   Скажи им то, что они хотят услышать:
   — Я могу выполнять свою обычную работу.
   Джон чувствовал легкое напряжение, исходящее от этих двух начальников.
   — Я тоже скорее предпочел бы подорваться на мине, — сказал Зелл. Он встал и обошел вокруг стола, похлопал Джона по плечу и вышел.
   «Похоже, пора уходить», — подумал Джон. Как только дверь за Зеллом закрылась. Дик Вудруфт придвинул свой стул поближе к Джону. Дернув себя за мочку уха, Вудруфт сказал:
   — Здесь можно разговаривать, абсолютно ничего не опасаясь. Это мне подтвердил сам Аллен. Джон, ты действительно в порядке?
   — Нет, но... да, я в порядке. Возможно, обзаведусь парочкой новых кошмаров.
   — Полагаю, увеличение числа дурных снов должно уменьшать частоту повторения какого-либо одного кошмара.
   — Обязательно расскажу тебе, так ли это.
   Джон обхватил лоб руками и уперся локтями в стол. Дик Вудруфт наблюдал за ним. Когда Джон поднял на него глаза, его взгляд был холодным и жестким.
   — Управление уже похоронило Фрэнка, не так ли? — спросил он.
   — Его похороны не моя забота. И не твоя.
   — Да пропади она пропадом, эта работа! Он был моим другом — не братом по крови, но все же мы работали в паре больше года! Я многим ему обязан!
   — Я знал его дольше, чем...
   — Кроме того, — сказал Джон, — если кто-то безнаказанно убивает одного из нас, тогда этот кто-то может убить любого из нас. И сделает это. Мы должны быть большими дураками, чтобы не сделать что-нибудь для...
   — Мы сделаем все возможное, — сказал Вудруфт. — Но мы, а не ты.
   — Обещаешь? — Джон спрашивал не начальника, а старого друга.
   — Клянусь жизнью, — был ответ.
   Вудруфт продолжил:
   — Я настаиваю, чтобы ты занялся работой, связанной с сенатом, потому что ты идеально подходишь для этого. Свой человек в конгрессе, эксперт по Азии, который не вопит о «провале во Вьетнаме». Ты знаком с этой кухней, ССРДСПШ. Кроме того, я всегда хотел, чтобы ты работал с Фрэнком. Став его тенью, ты мог научиться гораздо большему, чем на любом другом месте.
   — Да, это так.
   — Идеальный человек для такой работы, — повторил Вудруфт. — До сегодняшнего дня ты полностью оправдывал оказанное тебе доверие. До сих пор. Оставайся таким, чтобы я мог продолжать гордиться тобой. Мы разобрались с этим делом? — добавил он.
   — Я — да, — сказал Джон. Облизнул губы. Его голос смягчился, когда он спросил шефа: — Скажи мне, почему?
   Вудруфт положил руку на плечо Джона.
   — Не ищи причин в каждом повороте судьбы. Всякое случается. Как офицер секретной службы, ты знаешь, что цепочки событий могут случайно объединяться, но это может еще ничего не значить. Смерть Фрэнка останется загадкой для нас до тех пор, пока мы не найдем того, кто нажал на курок. Но все, черт возьми, говорит о том, что улицы в этой стране не безопасны, а дома напичканы оружием; он умер потому, что оказался там.
   — Там же был и я. Несчастный случай или убийство, но я тоже мог быть убит.
   — Тебе остается только примириться с этой мыслью. Вопрос в том, сможешь ли ты с этим примириться и продолжать выполнять свою работу? Я пойму тебя, что бы ты ни сказал. Но мне нужен искренний ответ.
   Скажи это. Поверь в это:
   — Вы можете рассчитывать на меня.
   — Хорошо. Не пренебрегай своими сомнениями. Способность задавать вопросы — это то, что делает нас людьми. А уверенность в своих убеждениях предохраняет от ошибок в работе.
   Джон покачал головой.
   — Я до сих пор нахожусь в некотором оцепенении.
   — Хорошая новость — то, что самое худшее уже позади, — сказал Вудруфт. — Плохая новость — что это худшее произошло.
   «Интересно, эта комната действительно не прослушивается?» — подумал Джон. А вслух добавил:
   — Я чувствовал себя здесь костью. Костью, брошенной своре собак.
   — Дружески к тебе относящихся собак.
   — Почему Гласс защищал меня? Мы ведь с ним не знакомы.
   — Он знает о тебе, — вздохнул Вудруфт, — по Гонконгу.
   — Ну и почему это произвело на него такое впечатление?
   — Помнишь Джерри Барбера?
   В памяти всплыли легенды, обраставшие со временем все новыми и новыми подробностями, и официальные секретные доклады, которые он читал. Джон спросил:
   — Он был тем самым парнем, который...
   — Бейрут, начало 80-х. Джерри Барбер, Харлан Гласс, Роджер Аллен, я и еще десяток других, действуя под дипломатическим прикрытием, занимались ликвидацией террористических групп, освобождали заложников. Джерри захватили на улице во время выполнения операции, которую он проводил вместе с Харланом. Все произошло во время обычного прочесывания кварталов в районе, где, по их подозрениям, должен был находиться один из руководителей террористов. Харлан знал, что Джерри могли пытать, поэтому не стал дожидаться, пока начнет действовать управление. Формально он нарушил существовавшие инструкции. В течение тридцати двух часов он ни на минуту не выпускал их из виду, преследовал боевиков прямо в их чертовых горах, один, без поддержки. Обезвредил группу из трех бойцов джихада, похитивших Джерри. Вынес тело Джерри на себе. Поэтому Харлан знает о Гонконге... и ты, по-видимому, принадлежишь к тому типу людей, который ему по душе. Кроме того, он, как и ты, бывший оперативник. Возможно, в душе он до сих пор сожалеет, что уже не может непосредственно заниматься оперативной работой. И если мы вынуждены терпеть этот чертов центр, тогда по крайней мере нам повезло, что именно он сидит в кресле управляющего ЦБТ, удерживая эту раковую опухоль от пожирания нас живьем. Плюс к тому, в случае с Фрэнком Харлан поможет нам держать все под контролем.
   Твердо. Непринужденно. Спокойно.
   — Почему Корн так набросился на меня? — спросил Джон.
   — Такова его работа. — Вудруфт покачал головой. — Он заведует службой безопасности. Такая работа делает людей прокаженными, и они начинают считать весь остальной мир больным. Кроме того, он знает, что ты получил боевое крещение в оперативном отделе, и не существует такого человека в службе безопасности, которому удалось бы возглавить оперативный отдел. Поэтому он находится на таком уровне, который ты можешь миновать. К тому же, если в том, что случилось, есть что-то подозрительное, это его проблема.
   — Я думал, искать проблемы — это именно то, для чего мы все существуем.
   — Нет, — сказал Дик, — мы существуем для того, чтобы избегать проблем.
   — Нельзя всегда лишь избегать.
   — Но мы должны с осторожностью относиться к таким случаям.
   Два друга некоторое время сидели молча.
   — Что, по-твоему, я должен делать? — спросил Джон.
   — Свою обычную работу. Надеяться. Верить. Ате-перь отправляйся домой.
   Те же люди, которые забирали Джона из госпиталя, отвезли его домой. Только Мэри с ними не было.
   — У нее неотложные дела, — объяснил мистер Джон.
   «Должна написать отчет», — подумал Джон. Они проводили его до двери дома, прошли внутрь, тем самым без всяких слов убедив его, что там безопасно.
   — Ты хочешь, чтобы мы осмотрели окрестности? — спросил Драконий глаз.
   — Но только не окрестности моего дома.
   Было 4:17, когда они ушли. Джон сел на кушетку. Почувствовав, что день близится к концу, он встал, включил все светильники, какие только были в доме. В спальне он посмотрел на красный механический будильник: 6:33. Он отнес тикающие часы в гостиную.
   Ветер стучал в окно. Тянуло холодом. Всего лишь ветер. Неожиданно он почувствовал страшный голод. Он собирался купить жареных пончиков с шоколадом в кафетерии «Пластик палас» в подвале «Рассел сенат офис билдинг», когда они с Фрэнком пойдут...
   В холодильнике должен быть жареный цыпленок из супермаркета. Он вытащил его из пластиковой упаковки и сунул в микроволновую печку, поставив таймер на три минуты и одну секунду, — он ненавидел случайность даже в числах.
   Печь загудела.
   Тикал будильник.
   Красный огонек автоответчика его телефона на столе мигал безмолвным вызовом.
   БИИП!
   — Джон!.. Это Эм Норс.
   Грудной голос. Непроницаемая улыбка, алые губы.
   Не думай об этом сейчас. К чему думать об этом сейчас?
   Эмма Норе отвечала за международные связи и аналитические обзоры, касающиеся разведки, при сенаторе Кене Хандельмане, члене комитета по делам разведки. Председатель назначил каждому члену комитета помощника, который числился в штате комитета, однако сенатор Хандельман доверял Эмме, которая получала жалованье персонально от него, и это жалованье было выше, чем у помощника, назначенного комитетом, от которого сенатор мог отказаться, но не мог выбрать по своему усмотрению.
   — Я узнала про Фрэнка и... О, этот проклятый город! Америка девяностых. В каком ужасном мире мы живем! Могу я чем-нибудь помочь, я... хочу быть уверена, что ты в порядке, ты...
   БИИП!
   — Это снова Эм. Ненавижу эти чертовы автоответчики. Если тебе что-нибудь понадобится, не раздумывая звони мне.
   После небольшой паузы она продолжила, несколько смягчив голос:
   — Будь осторожней, Джон.
   После чего продиктовала на автоответчик свой адрес и номер телефона.
   БИИП!
   — Привет, Джон, это Мэри из твоего офиса. Очень жаль, что я не смогла проводить тебя. Если тебе что-нибудь надо, захочется с кем-то поговорить, звони мне. Не смущайся, даже если тебе покажется, что поздно.
   После чего она тоже надиктовала свой номер.
   Раздался писк микроволновой печи.
   Он решил позвонить матери. Она жила в Блэк-Хоке, небольшом городке в Южной Дакоте, одна в белом каркасном доме, в котором прошло детство Джона. Городок стоял среди холмистой равнины. Чистый воздух каждое время года имел свой особенный аромат: запах шалфея весной, трав прерий летом и мускусный запах созревшей пшеницы и красной опадающей листвы осенью. Зима приносила запах обжигающего льда. Все в городке знали друг друга.
   Мать рассказала ему о капризных переменах мартовской погоды — о неожиданно налетевшей снежной вьюге. И о том, как обанкротилась фирма «Фурнитура С &Н». Когда Джимми Густафсон — «он был капитаном баскетбольной команды, когда ты был первокурсником» — заколачивал фанерой окна магазина, он плакал так горько, что слезы затуманили ему глаза и он повредил молотком большой палец. "О", — вставил Джон. Потом она принялась рассказывать ему про сумасшедшего Эдкинса. «Слушай, почему эти типы, просиживающие штаны в Вашингтоне, думают, что мы все здесь тупицы?» — спросила она. «Какие типы?» — поинтересовался он. Она рассказала ему о баскетбольном матче профессионалов, показанном по телевизору. Она считала, что роман, который он послал ей, был так себе, и плевать на то, что пишет это ничтожество — критик. Сказала, что «Золотые годы» не заслуживают того, каких превозносят. Спросила его, как идут дела на работе, зная, что не получит никаких подробностей от своего сына, который стал довольно скрытным после того, как повзрослел и начал самостоятельную жизнь в этой шпионской конторе, о чем она знала, но никогда не упоминала. «На работе все прекрасно, мама». Он сказал ей, что любит ее. Она помолчала. Сказала, что любит его тоже. Добавила, что он в любой момент может вернуться домой. Интересно, какого черта он будет там делать: совершенствовать знание китайского или вернется к работе по ремонту выбоин в городе, если на сей раз они получат на это финансирование из бюджета? Вновь он сказал ей то, что не нуждается в словах. И вновь она сказала, что очень любит его.
   Они повесили трубки.
   Цыпленок был сочным и теплым. От холодного молока стакан запотел.
   Возможно, остальной мир был прав.
   «Надо радоваться тому, что имеешь», — говаривал Фрэнк.
   Телефон вновь зазвонил. Джон взял трубку, послушал, сказал «о'кей» и положил трубку.
   В комнате стояла тишина. Красный будильник тикал на столе. Он включил радио. Классическая радиостанция передавала очередное ток-шоу... Он переключил программу, ужасные электрогитары пронзительно выли на прогрессивной станции. Третий раз выбор вновь пал на станцию, передающую рок. Больше в системе запоминания на данный момент ничего не было. Выключил радио, включил телевизор. Развлекательная передача — выключил.
   Куча его окровавленной одежды.
   Достал черный пластиковый мешок для мусора из шкафа на кухне.
   Ботинки, часы, рубашка, галстук, костюм — все туда. Все.
   Плащ, который передало ему ЦРУ. Все в мешок.
   Сверху завязал узлом так, чтобы ничего не выпало.
   Мусор вывезут только в четверг, то есть через два дня.
   Если он пронесет мешок сквозь темноту, поставит его на обочине перед арендуемым им коттеджем, то у енотов будет два дня, чтобы распотрошить его.
   Не могу оставить этот мешок здесь. Только не в доме.
   Стрелки на тикающих часах показывали 8:07.
   В доме были включены все светильники. Они сияли у него за спиной, когда он выходил наружу. Он забросил черный мусорный мешок в дальний угол веранды. Постоял в полумраке, вглядываясь в темень за окном.
   Раздался хруст шагов по морозной земле. Вдали. В темноте. Под деревьями. Тишина. Ближе. Двигающаяся в ночи тень. Стала материальной. Приняла очертания человека. Невысокого. В плаще. Шляпа скрывала лицо. У него что-то было в левой руке, он подходил ближе, все ближе...
   В полумрак веранды вступил Харлан Гласс, руководитель центра по борьбе с терроризмом при ЦРУ. Указательный палец его правой руки, одетой в перчатку, был прижат к губам.
  
  
  
  
   Глава 6
  
  
   Храня молчание, Джон проследовал за человеком в шляпе в дом.
   Сердце громко стучало.
   Сохраняй спокойствие.
   Харлан Гласс притворил за собой дверь. В руке у него был плоский дипломат. Пальцем одетой в перчатку руки он щелкнул кнопкой на небольшой пластиковой коробочке, которую достал из кармана плаща.
   Он провел коробочкой вокруг стереосистемы Джона. Выдернул из розетки автоответчик. Внимательно осмотрел комнату. Потом положил коробочку на кофейный столик и пристроился на старом, облезлом стуле.
   Джон так же молча устроился на кушетке.
   Старый цэрэушный зубр расстегнул плащ. Он аккуратно положил свою мягкую шляпу на кофейный столик.
   — Ненавижу шляпы, — сказал он.
   Джон прикрыл глаза. Гласс между тем продолжал:
   — Полагаю, что могу доверять тебе.
   — Полагаю, что это мой дом, — сказал Джон.
   — Ты думаешь, это имеет значение? — Гласс продолжал сидеть в перчатках. — Кто-нибудь еще приходил сюда сегодня вечером?
   — Нет.
   — Были телефонные звонки?
   — Это что, ваше дело?
   — Это наше дело, — сказал Гласс, — или я сейчас уйду.
   Он подождал, наблюдая, как в глазах Джона постепенно разгорается интерес.
   Наконец Джон ответил:
   — Мигель Зелл звонил. По поводу завтрашних слушаний.
   — Да, я понимаю его подход. Он говорил о чем-нибудь еще?
   — Нет.
   — Разговаривал с кем-нибудь еще?
   — Мыс мамой обсудили погоду в Южной Дакоте. Гласс вздохнул:
   — Вынужден поверить тебе. А ты поверь мне.
   — Вы большой начальник в управлении, и доверять вам — моя обязанность.
   — Я скорее предпочел бы услышать от тебя в ответ дерзость, чем это.
   Ничего не говори. Жди.
   — Хорошо, — сказал его незваный визитер. — Терпение и осторожность — вот единственные добродетели, которыми должен обладать шпион. В любой момент, когда захочешь меня остановить, сразу говори, так как на кон поставлена твоя жизнь. Ты не должен обсуждать то, что я тебе сейчас расскажу, с кем-нибудь еще: ни с твоим непосредственным начальником Зеллом, ни с твоим наставником Вудруфтом, ни с заместителем директора Алленом, ни даже с самим директором. Мы находимся на минном поле.
   Джон пожал плечами.
   — Да или нет? — спросил Гласс.
   — Пока да.
   — Ты поступаешь так же, как поступил бы я сам, — сказал Гласс.
   Он водрузил дипломат на колени, извлек из него листок бумаги и положил перед Джоном.
   Главная заповедь сотрудников ЦРУ — от рядового агента до директора — состояла в том, что ни один документ не должен был покидать стен управления.
   — Что ты думаешь об этом? — поинтересовался Гласс.
   Это была ксерокопия анонимного письма, напечатанного на пишущей машинке через один интервал на бланке ЦРУ.
   "Дорогой сенатор Фаерстоун!
   Если вы действительно заинтересованы в том, чтобы раскопать что-либо против ЦРУ, проверьте, что случилось с американцем по имени Клиф Джонсон, который был убит в Париже в январе, и, возможно, мы оба продвинемся в своих делах".
   — Никогда не слышал об этом раньше, — сказал Джон.
   — Ты уверен?
   — Положительно, никогда ничего об этом не слышал.
   — Я верю тебе, — сказал Гласс. — По-видимому, это самое разумное, что я могу сделать.
   — Как вы раздобыли его?
   — Его передал мне Фрэнк Мэтьюс, письмо попалось ему среди почты, поступающей в ваш офис.
   — Типичная анонимка.
   — На первый взгляд да. Маловразумительное анонимное письмо, направленное нашему самому шумному критику в комитете по делам разведки при сенате. Он торчит в этом комитете, потому что никак не может урвать жирный кусок налоговых средств, чтобы вернуть его назад, в Сент-Луис, и купить таким способом голоса своих избирателей, поэтому попасть на первые полосы газет — это все, на что он может рассчитывать.
   — Злобствующий тип.
   — Сенатор, автор письма или оба? — поинтересовался Гласс.
   Ни один из них при этом не улыбнулся.
   — Канцелярия сенатора Фаерстоуна получила это, — сказал Джон. — Увидев пометку «ЦРУ», передала его тому, кто в штате Фаерстоуна занимался вопросами разведки, а тот отфутболил письмо в представительство ЦРУ при конгрессе.
   — С пометкой «взято на контроль» в углу письма над подписью сенатора, — сказал Гласс. — Очевидно, на это повлиял тот факт, что письмо было напечатано на бланке ЦРУ — независимо от того, был ли бланк подделкой или нет. Не будь этого, письмо, возможно, просто отложили бы в сторону, как забавное недоразумение.
   — Оно вполне могло прийти от доносчика-анонима уже с этой пометкой, — сказал Джон.
   — Это письмо легло на мой стол одиннадцать дней назад. Вот тогда все и закрутилось. Когда я впервые увидел это.
   — Что увидели?
   — То, чего не было: данных об этом происшествии не было ни в ДЕСИСТ, ни в одном из наших файлов. Кроме того, никто из наших старых друзей в оперативном отделе, никто в управлении контрразведки, никто ничего не слышал об анонимном письме, и ни у кого нет никаких сведений, касающихся Клифа Джонсона, убитого в Париже, кроме тех, что были в печати.
   — Фрэнк не стал бы из-за одного потерянного при пересылке...
   — Так оно и было. Я сам пришел к Фрэнку. Он к тому времени уже обнаружил, что его обычные запросы, посланные в различные отделы управления, пропали без следа.
   — За исключением запроса, посланного в ваш центр.
   — В ЦБТ каждое «обычное» сообщение из Белого дома или конгресса в первую очередь ложится на мой стол.
   — Облегчая тем самым...
   — Лишая тем самым «контролеров» из конгресса возможности первыми нанести удар, — сказал Гласс. — И лишая официального шефа из ФБР возможности заниматься политическими интригами в обход меня или управления.
   — Что сказал Фрэнк?
   — Что никто ничего не знает.
   — И как он поступил?
   — А это ты мне расскажешь.
   Джон напрягся.
   — Мы оба понимали, что если кто-то перехватывает его текущие запросы, значит, у нас серьезная проблема.
   — Проводить перехват, подобный этому, означает...
   — Адское количество работы, — сказал Гласс. — К тому же риск.
   — Зачем? — спросил Джон. — Чего ради?
   — Найти нечто такое, что окупит все усилия. Возможно, сначала письмо, а потом действия Фрэнка чувствительно задели какую-нибудь важную операцию, скоординированную на уровне директора ЦРУ, или совета руководителей отделов, или на штабном уровне. Или в недрах Белого дома. Не исключено также, что он напоролся на чью-то несанкционированную операцию, оставшуюся с прежних дней.
   — И что вы предприняли?
   — Это был вызов Фрэнку. Это столкновение ударяло по престижу офиса — вашего офиса. Он просил меня ничего не предпринимать. Официально не регистрировать запрос и не посылать ответа. Не допустить, чтобы это просочилось в ЦБТ и стало известно шефу ФБР. Фрэнк заставил меня пообещать никому ничего не говорить. Потому что он был профессионал и друг...
   Гласс, вздохнув, продолжил:
   — Представь себе, что я чувствовал, как профессионал. Мы нарушили правила управления.
   — Почему Фрэнк не забил тревогу?
   — Фрэнк всегда больше верил в себя, чем в систему. К тому же система и раньше давала сбои.
   — Теперь он мертв.
   — Да. Теперь он мертв. А его дело досталось нам в наследство. И я виню себя за то, что послушался его уговоров.
   На кухне по-прежнему тикали часы. Джон сказал:
   — Я боялся, что сошел с ума. Боялся остаться в одиночестве.
   — Возможно, мы оба сошли с ума, — заметил Гласс.
   — Его убили из-за этого дела, — сказал Джон.
   — Если, конечно, его убили, — поправил его Гласс.
   — Как вы можете...
   — Подумай вот о чем. Во-первых, все доказательства говорят в пользу шальной пули. Во-вторых, преднамеренное убийство сотрудника ЦРУ принесет много неприятностей и не много пользы. Что может оказаться настолько ценным, чтобы рискнуть направить всю американскую разведывательную систему по своему следу?
   — Если бы я знал, что... Что вы хотите от меня? — спросил Джон.
   — На тебя теперь вся моя надежда, — сказал Гласс. — Ты должен сыграть основную роль в разрешении этой загадки.
   — Вы пришли за моей шкурой.
   Шкура: когда резидент ЦРУ вербует шпиона для секретной работы, говорят, что он прибивает «шкуру» на свою украшенную трофеями стену.
   — Я уже давал присягу на верность, — напомнил Джон.
   — Охранять и защищать конституцию. Это именно то, что мне от тебя нужно.
   — За самыми громкими лозунгами обычно скрывается самая грандиозная ложь, — сказал Джон.
   — Найди мне правду, и мы оба будем счастливы.
   — Если правда — это то, что вы хотите, вам следовало бы поднять этот вопрос на сегодняшнем совещании.
   Гласс покачал головой:
   — Правда — это козырная карта. Используй ее в неподходящее время, и она потеряна. В неловких руках правда может поразить тебя самого. Первый шаг Фрэнка был в направлении системы. И система дала сбой. До тех пор, пока я не узнаю, что, как и почему, у меня нет возможности бросить козырную карту этого сообщения на официальный стол.
   — Даже на этом совещании?
   — Фрэнк послал копии этого письма в отделы, которыми управляют люди, присутствовавшие на совещании. В оперативный отдел, руководимый Алленом и Вудруфтом. В службу безопасности, руководимую Корном. Юрисконсульту, на случай, если существовал запрет со стороны закона. Мигелю Зеллу, твоему боссу. Я ожидал, что хотя бы один из них вспомнит про это, — Фрэнк сказал, что их копии тоже были перехвачены, но я надеялся...
   — Нет, — уточнил Джон, — вы боялись.
   — Да, я на самом деле опасался: если один из них организовал перехват писем Фрэнка, то, подними я этот вопрос, это сразу заставит их действовать более осторожно и тщательно заметать следы. Лишит меня прикрытия и элемента неожиданности.
   — Но если бы вы рассказали всем...
   — В этом случае мы бы потеряли контроль над ситуацией. В этом случае мы бы породили хаос.
   Гласс покачал головой:
   — Не важно, что ты об этом думаешь, но я люблю это управление не потому, что оно есть, а потому, что оно должно быть. Это новая эра. «Холодная война» ушла в прошлое. Больше не существует явных врагов.
   — Дела от этого не стали легче или яснее, — возразил Джон.
   — Единственное, что раньше было ясно всем, так это то, что мы нужны. Эта необходимость не отпала, но исчезла ясность. Аллен сегодня попал в цель, когда сказал, что за будущее управления придется побороться. Если бы мы бросили это письмо, подобно гранате, то взрыв скорее разрушил бы управление, чем прояснил... то, что необходимо прояснить.
   — Хотелось бы найти того, кто убил Фрэнка.
   — Хотелось бы найти, если он, конечно, был убит, независимо от того, связано это с письмом или нет, и хотелось бы узнать, что скрывается за этим письмом.
   — Вы не собираетесь рассказать все в управлении, не так ли?
   — Пока нет, — согласился Гласс.
   — То есть ваше дело не относится к делу Фрэнка.
   — Они связаны вместе, — сказал Гласс. — Будущее управления и прошлое Фрэнка.
   «Возможно, — подумал Джон. — Эта связь трудноуловима, но, возможно, она действительно существует».
   — Вы хотите, чтобы я отступился, — сказал Джон.
   — Вряд ли ты это сделаешь, независимо оттого, что сейчас скажешь мне, — сказал Гласс. — Нет, я хочу, чтобы ты докопался до правды. Но сделал это в глубокой тайне, не оставляя следов и отпечатков пальцев. Чтобы в дальнейшем не было никакого шума и не возникало никаких вопросов. Это именно то, что попытался сделать Фрэнк.
   — Да, и где он теперь. Логичным для меня было бы обратиться к офицерам, которые старше меня по званию: Зеллу, Вудруфту.
   — Тогда уж не стоит останавливаться на этом. Пойди к Аллену. И директор возвращается в город завтра. Конечно, первый шаг Фрэнка был в сторону системы. Если проблема в управлении, если нашелся некто, способный перехватить запросы Фрэнка, чтобы помешать наведению справок, то этот некто с тем же успехом мгновенно распознает нас, если мы сделаем хоть шаг по одной из лестниц управления.
   — Фрэнк упоминал разъяренного зверя.
   — Он имел в виду конкретного человека или это была метафора?
   — Слишком поздно задавать этот вопрос.
   — Но ведь не поздно узнать ответ? — сказал Гласс. — Кроме того, если ты прав и Фрэнк был убит, ты, как его партнер, представляешь угрозу для убийцы.
   — Это тешит честолюбие.
   — Выполни это, но действуй умело. И вместе со мной.
   — А управление...
   — Управление устраивает версия случайной пули. Они будут ходить вокруг да около, создавая видимость расследования смерти Фрэнка. Потратят массу времени и энергии, состряпают солидный отчет и, таким образом, «решат» проблему. Ты прекрасно знаешь, как это обычно делается.
   — Проделанная работа и конечный результат — две совершенно разные вещи.
   — Назови это как хочешь, но мне необходимо выяснить, чем занимался Фрэнк, какие у него были намерения, что ему удалось узнать, — и выяснить все это, не вызывая нового кризиса. Иначе меня будет мучить совесть. Тебе же необходимо выяснить, кто убил Фрэнка, если он действительно убит. К тому же, — помолчав, добавил Гласс, — тебе необходимо выполнять свою работу в управлении так, чтобы ни у кого не вызвать подозрений.
   Стройная логика. Замкнутая. Справедливая.
   — Если я в тебе не ошибаюсь, — продолжил Гласс, — мы оба получим то, что нам нужно.
   — Каким образом я смогу сделать все это? — спросил Джон.
   — Будь осторожен и осмотрителен.
   — С одной лишь вашей санкцией.
   — Проблема находится где-то в вашем офисе. Я руковожу ЦБТ, но без санкции шефа ФБР я могу сделать немногое. Наша основная функция — координирование. Исследования. Может быть, со временем Пентагон и ФБР, таможенный департамент и ЦРУ позволят центру превратиться в действенную силу, но на сегодняшний день у меня в подчинении нет агентов, способных действовать. Ты мой единственный шанс.
   Джон закрыл глаза. Потер лоб. Вновь открыл глаза. Гласс сидел на прежнем месте.
   — Это означает, что я буду тайно действовать против управления.
   — Это означает, что мы отдадим последний долг другу, — сказал Гласс. — Это означает, что необходимо сделать выбор.
   — Это не...
   — Ты был в этой машине. Надо все сделать умело и постараться выжить.
   — Стать шпионом.
   — Это твоя профессия.
   — С вами в качестве связного. Потому что...
   — Потому что если я, если мы не справимся с этой операцией, стоит ли говорить, как это может сказаться на делах управления. Нам необходимо сделать это вместе. Насколько я могу судить, это была единственная ошибка Фрэнка. Он настаивал на том, чтобы работать в одиночку. В результате его работа умерла вместе с ним.
   — А что, если я откажусь?
   — В этом случае я встану и уйду.
   — И приготовите ящик, в который я сыграю. Гласс ничего не сказал.
   — Почему, собственно, я должен доверять вам? — спросил Джон.
   — Кто еще пришел к тебе со своими откровениями? Кто еще поверил твоей интуиции? Ты должен кому-нибудь довериться. — Гласс пожал плечами. — Сперва Фрэнк доверял системе, потом он стал доверять только самому себе.
   — Мне не хотелось бы потом потеть перед большим жюри, — сказал Джон.
   — Пусть это тебя не беспокоит. Вспомни, после всех этих скандалов, Свиньего залива и Феникса, Уотергейта и Иран-контрас, ни один из наших не был официально привлечен к ответственности.
   — Мне также не хотелось бы быть найденным плавающим в Чесапикском заливе или замерзшим насмерть в двух шагах от своего дома. Не хочу доставлять вам хлопоты с моими похоронами.
   — В этом случае тебе лучше всего быть виртуозом, каковым я тебя и считаю.
   — А как насчет вас?
   — Ничто не заставит меня отступиться. Кроме того, ты имеешь опыт работы в полевых условиях, ты собака-ищейка. — Гласс достал конверт из своего дипломата. — Здесь доверенности, которые Фрэнк составил много лет назад и согласовал с управлением. Адвокатская контора принадлежит нам. Ты можешь использовать эти документы, чтобы заявить права на его машину и бывать в его доме.
   Ключи выпали из руки Гласса на стол.
   — Дубликаты, которые я реквизировал у тупиц Корна. От машины Фрэнка и от квартиры.
   — Откуда вы знаете, что можете доверять мне? Существуют вещи, которые я делал...
   — Не надо рассказывать мне то, что мне знать не обязательно. — Гласс вздохнул. — Считай, что я просто вынужден доверять тебе. У нас не должно быть рискованных встреч. Способ телефонной связи и адреса находятся в этом конверте. Никаких письменных отчетов. Ты не хуже меня знаешь наши условия. Работа должна быть сделана чисто, но работа будет тяжелой. Сделай это как можно быстрее: письмо получено уже довольно давно, и след Фрэнка с каждой минутой становится все холоднее. Кроме того, тебе необходимо выполнять свою повседневную работу на Холме. Это отличное прикрытие, хотя сама по себе она тоже очень важна.
   Гласс встал, что заставило Джона тоже подняться.
   — Не верь никому, — сказал Гласс. — Ни Вудруфту, ни Зеллу, и уж совершенно определенно. Корну: он параноик, хотя его интересы близки нашим, но по отношению к тебе — он охотник. Хотя я не понимаю, почему.
   — Я тоже.
   — В конверте ты также найдешь триста долларов — мои личные деньги. Я даже не могу оказать тебе в этом деле достаточную финансовую поддержку или гарантировать, что смогу в дальнейшем покрыть все расходы, связанные с этим делом.
   Джон посмотрел на конверт, который Гласс положил на его стол.
   — Мне нужен ответ, — сказал Гласс. — Прямо сейчас.
   В любом случае ты собирался сделать это. Поэтому лучше сделать это правильно. С умом.
   — Договорились, — сказал Джон. — Ваша разработка операции, мое выполнение.
   — Ты и я. — Гласс покачал головой. — Ты, наверное, вырос на песнях «Битлз».
   — Я вырос после того, как они распались, — сказал Джон.
   Гласс вздохнул, застегивая плащ. С особой тщательностью он водрузил на голову шляпу. Посмотрел на свое отражение в ночной темноте окна. Рывком сдвинул шляпу на лоб, с энергичным бульдожьим кивком головы напоследок скрылся в ночи.
   Уже в дверях он обернулся и сказал:
   — Нет худа без добра. Хорошо, что ты оказался в тот момент в машине.
  
  
  
  
   Глава 7
  
  
   Пройди круг.
   Не думай.
   Просто пройди круг, пока ночь отступает.
   Джон начал разминаться еще в темноте, лужайка перед коттеджем была залита светом, струящимся из открытой двери. Он был похож на тень, порхающую по спящей траве, упражняясь в Па-ква и Синг-и. Подкрадывался к невидимому противнику, поворачивался в одном направлении, в другом. Он двигался бесшумно, с прямой спиной, как если бы он сидел на стуле, который из-под него только что выдернули.
   Обратись к центру.
   Тыльная сторона ладони нанесла удар, завершив круговое движение руки. Глаза сфокусированы на кончике указательного пальца. Другая рука согнута, ладонь повернута к земле, пальцы защищают ребра. Он опустил свое дыхание до пупка, выполняя тьян-тьен. Пока он шел, он дал разуму и духу возможность побыть открытыми и расслабленными.
   Будь свободным от предчувствий. От беспокойства.
   Свободным от предостережений интуиции. Забудь о том, кто ты есть. Забудь о насущных делах. О том, что предстоит сделать. О Глассе.
   Воздух холодный, а Фрэнк горячий и влажный...
   Пройди круг.
   По щекам Джона стекал пот. Ноги болели. Мускулы рук горели от напряжения, вызванного сменой динамических поз.
   Когда он начал обходить круг, он ощущал холод и окостенелость. Результат пережитого вчера. На нем было теплое лыжное белье. Черные китайские ботинки с плоской подошвой. Серые тренировочные штаны. Белый спортивный свитер. Первые полчаса на нем еще были красная нейлоновая штормовка, черные перчатки и темно-синяя шапка. Сейчас он взмок, на лице поблескивали капельки пота, волосы спутались и прилипли ко лбу. Штормовка, перчатки и шапка валялись, отброшенные в сторону.
   Разогрев мышцы, Джон встал в ву-чи, позу бесконечности, руки по бокам, пятки вместе, носки врозь. Глубокое дыхание, и никаких мыслей в голове. Он погрузился в состояние полной внутренней концентрации, после чего перешел в сан-тьи — позицию стражника — и поспешил пройти через стаккато атаки Пяти Кулаков. Поработал над Синг-и — двенадцатью боевыми позами, носившими имена двенадцати животных. Следующими на очереди были шестьдесят четыре атакующих движения Па-ква: захват, подсечка, бросок, удар рукой, удар ногой. Закончив с Па-ква, он возобновил свое движение по кругу, чередуя восемь обманных движений, целью которых было ввести врага в заблуждение.
   Кем бы этот враг ни был.
   Джон совершал очередной круг, его глаза скользили по верхушкам голых деревьев, окружающих его дом. Изо рта при дыхании вырывались густые клубы пара. Коттедж попал в поле его зрения над кончиком указательного пальца.
   Серость ночи постепенно таяла. Взлетела птица. Джон продолжил движение. Перешел к пустой руке солнечного Лу-тянга. Правая нога Джона с размахом вылетела перед левой, кончик пальца устремился к центру воображаемой окружности. Джон перенес свой вес на другую ногу, развернулся назад — левая ладонь нанесла удар на уровне подбородка, этот удар привез в 1930-м из Шанхая колониальный полицейский, капитан Фаербэйрн — Макиавелли британских коммандос.
   Левая рука Джона ударила, сметая блок, поставленный воображаемым противником, он сделал шаг вперед, перенеся свой вес на другую ногу, и нанес ребром правой ладони удар в направлении незащищенного солнечного сплетения или сердца. Он отступил влево, его руки сместились, приготовившись поставить блок. Посмотрел вправо, и руки качнулись в этом направлении. Он обошел круг, его руки расслабились перед позицией готовности, когда его взгляд сконцентрировался на...
   Силуэте человека среди деревьев.
   Он стоял неподалеку от дороги, ведущей от улицы к дому Джона.
   Пройди круг.
   Силуэт оставался в поле зрения Джона. Джон кружился в Поворотах Желтого Дракона, что позволяло ему, не возбуждая подозрений, поглядывать на ряд деревьев. Силуэт в просвете между деревьями переминался с ноги на ногу, чтобы согреться, спокойно наблюдая, как отступает ночь.
   Коттедж был в сорока футах от Джона. Дверь была закрыта.
   Ничего не стоит получить пулю.
   Некуда бежать.
   Негде спрятаться.
   Пройди круг. Жди. И двигайся.
   Терпения Джона хватило только на один круг. Он остановился, встал в позу ву-чи, его глаза остановились на фигуре, скрывавшейся среди деревьев.
   Силуэт принял узнаваемые очертания. Внимательный взгляд Джона различил его среди деревьев, он направлялся вниз по дорожке, ведущей к коттеджу. Когда между ними остался десяток шагов, человек спросил:
   — А где твои кимоно и черный пояс?
   — Па-ква и Синг-и — искусства, воспитывающие дух, — отвечал Джон. — Внешние атрибуты — форма, пояса, ранги — в этом случае не существенны.
   — Ба-гва и Шинг-Ии? — спародировал занимающийся расследованием убийств детектив федерального округа Колумбия Тэйлор Гринэ. Щетина на его щеках казалась более серой, чем густые усы. Его карие глаза были налиты кровью, галстук расслаблен. — Они научили тебя этому дерьму в ЦРУ?
   — Я научился этому сам, — ответил Джон.
   — А где ты научился врать полиции?
   — Я никогда не врал вам.
   — Ха! Может, еще скажешь, что рассказал всю правду?
   — Уместную правду.
   — О! — Гринэ передразнил движение подсмотренного боевого танца. — Подобно твоему дерьмовому бою с тенью, «уместному» в городе, где любой размахивающий руками парень может получить в ответ сталь или свинец?
   Детектив окинул взглядом небоскребы, видневшиеся над макушками деревьев, поляну, коттедж Джона.
   — Отличное местечко, — сказал он. — Тихое, уютное. И довольно близко.
   — У самой границы штата Мэриленд.
   — Мы говорим о юрисдикции?
   — Вы пришли сюда. И говорите пока в основном тоже вы.
   — Так, значит, тебя зовут мистер «уместная правда».
   Облачка пара вылетали у говорящих изо рта.
   — Я всю ночь на ногах, — сказал Гринэ. — Через час после того как я послал тебя в госпиталь, в Джорджтауне адвокатша неожиданно вернулась домой и застукала своего мужа в спальне для гостей в объятиях другой. Она пришла в дикую ярость, а в руке у нее был сверхпрочный дипломат. Эта сука забрызгала кровью и мозгами все новые обои, большей частью они принадлежали ее муженьку, который скончался на месте, но досталось и той, другой женщине, которая получила не меньше полдюжины сокрушающих ударов. Устав — даже ее восьмидесятидолларовая прическа была забрызгана кровью, — миссис член коллегии адвокатов позвонила в свой офис узнать, нет ли для нее сообщений. Затем она попросила к телефону их главного специалиста по уголовным делам, который сказал ей, чтобы она сидела и ждала в своей гостиной, а сам немедленно позвонил нам.
   Поскольку я только что закончил оформление бумаг, связанных с шальной пулей, я включил мигалку и отправился в эти трущобы элиты возбуждать дело против этого образчика правды, правосудия и американского образа жизни.
   Что касается другой дамы, — сказал Гринэ, — той, которая допустила ошибку, влюбившись в женатого подонка, — я провел шесть часов у ее кровати в госпитале, надеясь, что она не умрет. Но лишь впустую потерял время.
   — Очень сожалею.
   — Можешь оставить свои сожаления при себе, — сказал Гринэ. — Лучше дай мне кофе.
   — Смог заснуть этой ночью? — спросил он Джона, идя к коттеджу.
   Джон подобрал свою штормовку, перчатки и шапку.
   — Вроде бы да.
   — У тебя будет много ночей, подобных этой.
   Гринэ посмотрел на черный пластиковый мешок для мусора, валявшийся на веранде.
   Запах горячего кофе встретил их в доме. Гринэ положил пальто на кушетку, снял пиджак и аккуратно положил его поверх пальто. Блеснул серебряный значок на поясе. На правом бедре висела кобура девятимиллиметрового «глока».
   — У тебя есть сахар? — спросил Гринэ, когда Джон протянул ему дымящуюся кружку и пакет молока.
   — Для вас — все, что угодно.
   — Надеюсь, — пробурчал Гринэ. Он уселся за круглый стол, стоявший в углу кухни, насыпал себе сахара из картонки, служившей сахарницей.
   — Завтрак чемпионов, — сказал Гринэ.
   Джон уселся напротив него. Коп с наслаждением отпил кофе. Золотой браслет блеснул на его левой руке, когда он поднял чашку, чтобы отпить.
   — Это даст мне сил добраться домой.
   — Ваше дежурство закончилось?
   — Да, я уже сменился.
   — Мы соседи?
   — Я уже говорил тебе, ты живешь слишком близко, мне такое не по карману.
   Джон пил кофе маленькими глотками с бесстрастным выражением лица.
   — Итак, я прокатился из госпиталя в морг, — сказал Гринэ. — Медэксперт угостил меня тунцом и выдал предварительные данные о нежных голубках. Более подходящее место для такого преступления — какая-нибудь ферма, а не квартира адвоката. Настоящее двойное убийство, и убийца не какой-то там психически неуравновешенный парень, ухлопавший соперника. Господа адвокаты мерзли в морге и ждали, чтобы оформить залог. Кругом такая спешка. За один день отчеты о двух убийствах выползли из моей печатной машинки, как в фильме про плохого копа, — вы там в ЦРУ пользуетесь понятиями «хороший коп», «плохой коп»?
   — Это не мой отдел.
   — А как называется твой отдел? Офис «Уместной правды»?
   — Наш представитель в вашем департаменте сможет ответить на все вопросы.
   — Эти представители просто попугаи. Из них не вытянешь ни одного лишнего слова.
   «Итак, коп, — подумал Джон, — ты знаешь, что „представитель“ — это моя работа?»
   — Но забудем про это, — сказал Гринэ, махнув рукой.
   — Что же тогда я должен помнить?
   — Только то, что мы вдвоем сидим здесь в твоем доме, — сказал Гринэ. — И что у меня есть проблемы.
   Гринэ отодвинул свою чашку в сторону, положил обе руки на стол и наклонился к Джону.
   — У меня было порядком времени, прежде чем я закончил это горячее дельце, достаточно, чтобы начать заворачивать в бумагу твое дерьмо.
   — Это не мое дерьмо, — сказал Джон.
   — Брось свои штучки, — перебил его Гринэ.
   Джон поднял свою чашку кофе, отпил. Не почувствовав вкуса.
   — Когда я вернулся в участок, — продолжал Гринэ, — то обнаружил на своем столе пакет документов, имеющих отношение к смерти Мэтьюса Фрэнка Дж., помощника при сенате. Кроме того, там было письмо шефа полиции с указаниями, с печатью, но неподписанное. В нем меня уведомляли, что все необходимые формальности, связанные с этим делом, уже выполнены и в случае необходимости предпринять какие-либо дополнительные действия они должны быть согласованы с офисом начальника полиции и «представителями соответствующих ведомств». Твое имя не упоминается, просто безымянный свидетель. Причиной смерти является, как сказано, непредумышленное убийство, убийца неизвестен. Дело заведено, зарегистрировано.
   — Ну и какая у вас проблема?
   — Проблемы. — Гринэ подчеркнул множественное число. — Все отчеты подписаны моим именем. На некоторых подпись моего капитана, сделанная карандашом. Когда я позвонил ему, мне в ответ были сказаны магические буквы Ц-Р-У.
   — Что еще он сказал вам?
   — Отличная работа, детектив Гринэ.
   — И что вы ответили?
   — Благодарю вас, сэр. Спокойной ночи. — Гринэ вздохнул. — Послушай, кому все это нужно?
   — Только не вам.
   — Это точно. Но мое имя на всех рапортах. Случись какая неприятность, именно меня в управлении сделают козлом отпущения.
   — Пока вроде никто не делает из вас козла отпущения.
   — Хорошо бы! — сказал Гринэ. — Я не собираюсь умирать, пока в моем пистолете есть хоть одна пуля.
   — Почему вы, будучи не на дежурстве, пришли сюда?
   — Как мужчина мужчине, как работяга работяге, не для протокола — там было что-нибудь такое, во что мне не следовало вмешиваться?
   Открой ему часть правды, но будь осторожен:
   — Нет, по-моему.
   — Ты в этом уверен?
   — Настолько, насколько вообще могу быть в чем-либо уверен.
   — Это моя вторая проблема, — вздохнул полицейский. — Я не знаю, что хуже: если ты лжешь или если ты говоришь правду.
   Гринэ вытащил из кармана рубашки пластиковый пакетик для вещественных доказательств.
   В пакете находился латунный стаканчик стреляной гильзы.
   Не проявляй заинтересованности. Полная бесстрастность.
   — Ты знаешь, что это такое? — спросил Гринэ. Он положил пакет на стол. — Уверен, что да. Это стреляная гильза. Недостающее звено кдолго летевшей пуле. Девятимиллиметровая.
   — Почему это должно заботить меня?
   — Я нашел это за бетонным разделителем в двадцати трех футах от того места, где Мэтьюс Фрэнк Дж. получил дырку в голове, по официальной версии, в результате попадания шальной девятимиллиметровой пули.
   Латунь блестела в лучах утреннего солнца.
   Скажи:
   — Пули — это не по моей части.
   Добавь:
   — Ты думаешь, что каким-то образом я прострелил Фрэнку голову со стороны, противоположной той, где я сидел, на виду у всей улицы?
   — Люди обращают мало внимания на то, что происходит за пределами их машины.
   — Если я стрелял в него изнутри, то как эжектировавшая гильза оказалась снаружи, в том месте, которое мы уже проехали?
   — Эжектировавшая? Я думал, пули — это не по твоей части.
   — Ну, я все-таки не полный невежда.
   — Ты просто не можешь придумать чего-нибудь «уместного». — Гринэ пожал плечами. — Люди могут творить чудеса, ты не веришь?
   — Только не я.
   — И ты сказал, что больше никого не видел?
   — Да.
   — Ничего?
   — Только то, что мой друг свалился прямо на меня.
   — Отчеты в моей папке гласят, что его жена давно умерла и он жил один. Насколько близкими друзьями вы с ним были?
   — Мы вместе работали. Иногда проводили вместе свободное время. Мы с ним ладили.
   — Ты не женат, не так ли? — В улыбке Гринэ проскользнул намек.
   — Нет, — сказал Джон, — но ты женат. К тому же ты не в моем вкусе.
   — Имеешь что-нибудь против черных?
   — Несколько самых лучших женщин, которых я знаю, черные, — сказал Джон.
   — Согласен, — сказал Гринэ. — Ты и твой приятель Фрэнк когда-нибудь занимались делами на пару вне ваших с «девяти до пяти»?
   — Мое дело — это мое дело, не его и не твое.
   — Ты и он получали деньги вместе, будучи связанными друг с другом? Плели друг против друга интриги, стараясь расчистить себе путь наверх по вашей служебной лестнице?
   — Вопросы, относящиеся к нашей работе, должны задаваться официально через прикомандированных к вам представителей нашей конторы. Ты собираешься это сделать?
   — Смотря по тому, как пойдут дела. — Гринэ повертел в руках пакет с гильзой, допил свой кофе. — Хороший кофе. Ты всегда добавляешь в него корицу?
   — Люблю, когда есть небольшой привкус специй.
   — Действительно вкусно.
   Детектив поднялся, чтобы взять пальто, оставив пакетик с гильзой на столе. Когда Гринэ повернулся, держа пальто в руке, Джон сидел в той же позе. Пакет тоже никуда не делся.
   — Масса использованных боеприпасов разбросана в этом городе, — сказал Гринэ. Он взял пакет со стола. Гильза блеснула на солнце. — Возможно, в лаборатории смогут определить ее происхождение.
   — Надеюсь на это. — Джон потер подбородок.
   Покажи, что благосклонно относишься к нему:
   — Официально мне не полагается этого делать, но... то, что я был в той машине, вытрясло из меня остатки официальности.
   — Даже уместной?
   — Если найдешь еще какие-нибудь... стреляные гильзы, происхождение которых не сможешь объяснить, приноси посмотреть мне. Я постараюсь помочь всем, чем смогу, — неофициально.
   Гринэ рассмеялся:
   — Какой хороший гражданин.
   — Я предлагаю серьезно. Как работяга — работяге.
   — Смотря ради чего работаешь. — Полицейский направился к двери. — Человек был убит на моей территории. Меня не заботит «официальное» или «уместное» рассмотрение. Убийство всегда убийство. И когда кого-то убивают и моя подпись стоит под протоколом, я занимаюсь этим лично.
   — В таком случае ты, должно быть, отличный коп, — сказал Джон.
   — Да. — У самого выхода Гринэ обернулся: — А как насчет тебя?
  
  
  
  
   Глава 8
  
  
   Ровно в десять утра в избранном сенатом Комитете по делам разведки стук молотка председателя возвестил начало заседания. Для этих открытых слушаний было забронировано большое помещение кафедры: тридцать рядов кресел, галерея для прессы.
   Джон вошел в эту, расположенную в Харт-билдинг комнату для слушаний в 10:29, после того как председательствующий прочитал свое вступительное слово и пригласил к микрофону представителя ЦРУ, директора оперативного отдела Роджера Аллена.
   На Аллене были темный костюм и белая рубашка. На носу узкие очки в стальной оправе.
   — ...так, господин председатель. — Аллен читал свое выступление, когда в зал вошел Джон. — По многим причинам наш мир сегодня более опасен, чем вчера. Одной из причин новых осложнений стало уничтожение Берлинской стены.
   «Да тут народу битком», — подумал Джон. Человек сто, не меньше. Помощники сенаторов делали заметки для своих боссов, которые не смогли прийти сюда. Несколько туристов, безуспешно пытавшихся уловить смысл говорившегося. Сотрудники мозговых центров. Представители Пентагона в штатском, проявляющие небескорыстный интерес к делам ЦРУ. Агентство национальной безопасности наверняка тоже не оставило эти слушания без внимания, но эти жрецы искусства шпионажа предпочитали оставаться невидимыми и следили за происходящим по кабельному телевидению.
   «Большая ошибка с их стороны», — подумал Джон. Камеры телевидения были направлены или на того, кто давал показания, или на того, кто задавал вопросы. Наблюдать за сидящими в зале было гораздо интереснее, чем за этими театральными диалогами.
   Именно поэтому Джон решил прийти попозже, чтобы привлечь к себе внимание, так, чтобы присутствовать при заявлении, что смерть Фрэнка была обычной городской трагедией, никак не связанной с делами комитета.
   В утренней «Вашингтон пост» на второй странице, в разделе столичной жизни, была статья в шесть абзацев, посвященная Фрэнку Мэтьюсу. Сенатский помощник был убит шальной пулей в своем автомобиле по дороге на работу. Имя Джона не упоминалось, говорилось лишь, что пассажир в машине остался невредим. ЦРУ не упоминалось. Городская полиция заявила, что ведется расследование.
   «Человек, кусающий собаку, — это, пожалуй, единственное событие, заслуживающее первой полосы», — подумал Джон, пробираясь вдоль стены вперед.
   — Очередной Пирл-Харбор, — продолжал давать показания Аллен, — возможно, тайное нападение на американскую банковскую систему враждебной нацией, прикрывающейся какой-нибудь транснациональной корпорацией...
   Умно: многие еще не забыли недавний международный скандал с фальшивыми банковскими векселями, в котором были замешаны криминальные и террористические группировки, расследование которого управление провалило, теперь оно пыталось обернуть тот провал себе же на пользу, чтобы потребовать... новые доллары для ЦРУ.
   Полдюжины репортеров сидели за столом прессы, глядя то на розданные им перед началом тексты выступлений, то на сенаторов, то на выступающего за свидетельским столом, то на привлекательных представительниц противоположного пола, то на экраны компьютеров. Никто из репортеров не знал Джона, но сотрудники сената заметили его появление.
   Вход... эффект. Извиняясь шепотом, Джон пробрался к замеченному им свободному креслу...
   Увидел начальника отдела безопасности Джорджа Корна, наблюдающего за ним из другого конца зала.
   Интересно, почему Корн здесь?
   Аллен сидел в одиночестве за столом свидетеля. В первом ряду, позади Аллена, Джон увидел начальника отдела по связям с конгрессом Мигеля Зелла, заместителя Аллена Дика Вудруфта, бульдога из центра по борьбе с терроризмом Харлана Гласса и одного из персональных помощников Аллена, в портфеле которого находились материалы, подтверждающие показания его шефа.
   Почему царь безопасности Корн сидит не с ними?
   Эмма Норе привлекла взгляд Джона. Она сидела позади своего босса, сенатора Хандельмана. На ней были деловой коричневый костюм и золотистая блузка. Каштановые короткие волосы. Коралловые губы.
   «Это всего лишь успокаивающая, поддерживающая улыбка», — подумал Джон, отводя глаза.
   — Этого более чем достаточно, — сказал Аллен, со стуком опустив свои очки на стол, — ЦРУ должно стоять на передней линии защиты Америки. Благодарю вас за то, что вы выслушали меня, господин председатель, и, согласно предварительной договоренности, я с удовольствием отвечу на вопросы комитета.
   Сенаторы, помощники и прочие присутствующие зашевелились на своих местах.
   Джон оглянулся.
   Корн ушел.
   Председательствующий сказал, придвинув микрофон:
   — Благодарю заместителя директора Аллена. Комитет, как всегда, высоко ценят вашу искренность. Мы признательны директору, позволившему вам дать сегодня показания. Председательствующий хотел бы добавить, что со временем вполне может случиться так, что вы будете выдвинуты на место директора ЦРУ и сможете на этом месте сослужить стране хорошую службу.
   Телевизионные камеры и туристы не заметили легкого замешательства в рядах профессионалов, вызванного этими словами. Последнее замечание, сделанное экспромтом, давало представление о масштабах политических амбиций на берегах Потомака.
   Аллен сказал:
   — Благодарю вас, господин председатель, для меня удовольствие выполнять свой служебный долг достойно.
   «Никто не сможет вонзить в тебя нож за это», — подумал Джон. Но в коридорах ЦРУ, Пентагона и ФБР, АНБ и государственного департамента, других крепостей внешней политики Джон знал не меньше десятка честолюбцев, равных Аллену по умению поднимать шум.
   Вряд ли кто-нибудь из присутствующих, подумал Джон, догадывался, что все более частые появления председателя комитета в блоках новостей различных телекомпаний являлись прямым следствием неформальных визитов и телефонных звонков заместителя директора Аллена, предшествовавших появлениям сенатора на телеэкране. Такие частные «беседы» вооружали председателя стреляющими, как из винтовки, фактами и эффектно поданными прогнозами, полученными от его хорошего друга Аллена. У Мигеля Зелла было два аналитика, которые по поручению Аллена были заняты исключительно подбором таких фактов и составлением прогнозов.
   На утренних официальных слушаниях на возвышении сидели четыре сенатора: председательствующий, затем справа от него, через пустующий стул, сенаторы Оливер Обет и Кен Хандельман. Слева от председательствующего расположился, опять-таки через пустующий стул, сенатор Ральф Бауман. Остальные стулья от Баумана до конца помоста пустовали. Когда давал показания директор ЦРУ, пустых стульев не было. Когда давал показания заместитель директора ЦРУ, пустовала примерно половина стульев представителей комитета. Для показаний третьеразрядного заместителя директора по оперативным делам Аллена пришло ровно столько сенаторов, чтобы слушания состоялись.
   Председательствующий поглядел на пустующий стул справа. Обычно главный критик комитета по делам разведки при конгрессе сенатор Чарльз Фаерстоун сидел здесь. Как всегда в таких случаях, служащие комитета убрали табличку с фамилией Фаерстоуна, чтобы не позволить журналистам сфотографировать пустующий стул с фамилией сенатора на табличке.
   «Фаерстоун, — подумал Джон, — это анонимное письмо предназначалось тебе».
   — У председателя нет вопросов. Сенатор Обет?
   — Благодарю вас, господин председатель. — Обет был единственным сенатором с бородой. Он читал по бумажке, лежащей перед ним. — Благодарю вас за данные показания, мистер Аллен. Я буду вам признателен, если вы назовете нам наиболее опасного врага, угрожающего сегодня Америке.
   — Невежество, — сказал Аллен.
   — Я принимаю ваш ответ, — сказал Обет, — но требование бюджетных ассигнований для ЦРУ на борьбу с невежеством представляется мне сомнительным делом. Вы просите нас потратить целый самолет, загруженный долларами, на то, чтобы сохранить мощь ЦРУ. Для чего? Против кого? В терминах стратегической угрозы будьте, пожалуйста, конкретней.
   — Если не разглашать секретные материалы... на сегодняшний день существует двадцать пять государств с программами различной сложности, направленными на создание ядерного, биологического или химического оружия. Максимальная опасность могла бы исходить из этих политических регионов.
   Эмма Норе нацарапала что-то на желтом листке блокнота и передала его помощнику Обета, который сразу положил его перед своим боссом.
   Секунду спустя Обет сказал:
   — Я полагаю, что, даже если это так, мы можем исключить Англию как источник угрозы из числа этих двадцати пяти политических регионов, на которые вы намекаете.
   Он пожал плечами, улыбнулся публике и заставил своего пресс-секретаря остолбенеть, сымпровизировав:
   — В конце концов счет в войнах у нас с ними два-ноль.
   — Я не верю, что мы когда-либо сможем игнорировать возможную угрозу со стороны этого государства, — ответил Аллен.
   — О... — сказал Обет.
   Поймал сам себя.
   — У меня больше нет вопросов, — сказал Обет.
   Помощник что-то прошептал Эмме.
   Председательствующий провозгласил:
   — Сенатор Хандельман.
   — Благодарю вас, — откликнулся Хандельман. — Мистер Аллен, не произошло ли каких-нибудь... событий, имеющих отношение к национальной безопасности, точнее, к тому, что находится в ведении управления, скажем, за последние две недели, о чем в комитет не была представлена сводка?
   «Имеет в виду Фрэнка? — подумал Джон. — В чем же ловушка?»
   Глава отдела по связям при ЦРУ Зелл и председатель согласились, что смерть чиновника среднего звена ЦРУ, классифицированная полицией как убийство шальной пулей, не должна нарушать давно запланированные обсуждения по делу ЦРУ. Кроме того, Аллен и председатель хотели избавить семью «жертвы города» от назойливого общественного внимания.
   «Однако вряд ли Хандельман задал этот вопрос просто для того, чтобы что-нибудь записать в протоколе», — подумал Джон.
   Не Хандельман — Эмма.
   Аллен пожал плечами, взмахнув при этом очками.
   — Кроме того, что представлено в комитет, а также в Белый дом в ежедневных обзорах, на данный момент я не могу припомнить ничего такого, что заставило бы меня ответить утвердительно на ваш вопрос.
   «И этим ответом предал забвению происшедшее лишь вчера», — подумал Джон. Он понимал, что официальные ветры уже отнесли прочь судьбу Фрэнка.
   Воспользовавшись удобным моментом, сенатор Обет улизнул со своего места, потихоньку пробравшись к выходу. Его помощник убрал табличку с фамилией сенатора.
   «Возможно, важный звонок в Белый дом, — подумал Джон. — А может быть, звонок в офис с указанием принять превентивные меры прежде, чем посольство Британии заявит протест. А может быть, просто выпить кофе с пончиками — для пиццы еще слишком рано».
   — Мистер Аллен, — сказал Хандельман, — мне хотелось бы обсудить практикуемую ЦРУ поддержку диктаторов и вождей, которые на поверку оказываются хуже врагов, которых мы боимся. ЦРУ создает монстров, подобных Франкенштейну.
   — Сенатор, ЦРУ работает не на пустом месте, мы претворяем в жизнь политику, которую декларирует Белый дом и за которой следит конгресс.
   — Трактуя ее при этом довольно широко, — возразил Хандельман. — Я размышляю о миллионах долларов налогоплательщиков, которые мы потратили на Панамского диктатора Мануэля Норьегу. После чего мы были вынуждены послать восемьдесят второй воздушно-десантный полк, чтобы арестовать его как поставщика наркотиков, отравлявшего нашу молодежь. Можем ли мы быть уверены, что текущие программы ЦРУ не направлены на взращивание еще более ужасных монстров?
   — Сенатор, задача ЦРУ состоит не в том, чтобы производить монстров. Мы под вашим контролем проводим политику, которая, не стану отрицать, иногда сопряжена с риском. Возможно, вам необходимо проявлять больше бдительности.
   — Благодарю вас за такое мнение. — Хандельман перевел дыхание. — Вы знакомы с террористом Ахмедом Наралом?
   Сенатор Бауман дернулся, как марионетка, приведенная в движение.
   — Обвиняемым в терроризме, — уточнил Аллен.
   Сенатор Хандельман нахмурился:
   — Обвиняемым?
   — За пределами политической семантики, — сказал Аллен, — по крайней мере мы в ЦРУ верим в американские принципы, гарантирующие человеку обеспечение его прав, и личность, которую вы назвали...
   — Ахмед Нарал!
   — ...никогда ни в одном государстве не была обвинена в терроризме.
   — Он сам публично признал себя таковым!
   — Я не уверен, что улавливаю суть вашего вопроса.
   — Вы осведомлены, что Ахмед Нарал был найден мертвым в Бейруте девять дней назад? Ни в одном из рапортов, полученных из вашего управления, не упоминался этот факт.
   — Средства массовой информации передавали из этого региона, что человек, который, возможно, был, а возможно, и не был Ахмедом Наралом, обнаружен мертвым в меблированных комнатах, так?
   — Он был обнаружен плавающим в ванне крови. Вскрытые вены. Предположительно самоубийство.
   — Управление не обсуждает причины смерти, переданные иностранной прессой, но так как мы не обследовали тело, мы не можем с уверенностью утверждать, что умерший был Ахмедом Наралом.
   — Но вы думаете, что это он?
   — Это наша рабочая версия по этому делу.
   — А как насчет сообщения каирской газеты, что Нарал получал финансирование и помощь от ЦРУ и что в различные периоды времени, когда он был активным террористом, он был также включен и з ведомость управления?
   — Мне кажется, эти беспочвенные заявления появились также и в «Нью-Йорк таймс». Само собой разумеется, из соображений безопасности управление никогда не подтверждало и не отрицало подлинность этих статей дохода.
   — Вы не сделаете исключение даже для конгресса?
   Председательствующий прервал:
   — Мистер Хандельман, вы вторгаетесь в области, в которые, по существующим правилам, свидетели не могут и не должны углубляться.
   — Я прошу прощения, господин председатель, — сказал Хандельман. — Я всего лишь пытался помочь свидетелю связать мои предыдущие вопросы о неразумных действиях в области тайной политики с конкретными примерами.
   — Гипотетическими примерами, — прервал свидетель.
   — Давайте говорить конкретно, — призвал Хандельман. — Продолжим. Как может ЦРУ, которое было создано для ведения «холодной войны», выполнять адекватную разведывательную роль и сейчас, после ее окончания?
   — Это ключевой вопрос, сенатор. Сотрудничая с вашим комитетом, мы провели опрос среди всех ветвей власти, мы просили всех потребителей нашей информации перечислить, какие виды разведывательной информации они получали, в чем, по их мнению, они не нуждались, что они хотели бы получать от нас еще. Ни одна категория разведывательной деятельности не была отброшена. Мы просили классифицировать собранные данные по ста восьмидесяти шести отдельным категориям — на шесть категорий больше, чем в прошлый раз.
   «Началось, — подумал Джон, — вести дебаты, оперируя количеством параметров, которые ты контролируешь».
   — Мы эволюционирующая организация, — продолжил Аллен. — Мы всегда находимся в поиске новых путей, позволяющих нам делать то, что мы делаем, еще лучше. Я напомню вам, что это дало нам возможность победить в «холодной войне», я думаю, вы можете гордиться той динамикой, с которой меняется наше ведомство.
   Эмма склонилась вперед, указывая Хандельману на один из листков с обзорами.
   — Под «нам», — сказал Хандельман, — я полагаю, вы подразумеваете Америку и остальной Запад и под «победой», я полагаю, вы подразумеваете, что наша политическая и экономическая система опрокинула Советы, при этом обе стороны воздержались от уничтожения мира при помощи ядерного оружия.
   — Как хорошо известно сенатору, — возразил Аллен, — предположения лишь затушевывают реальность, реальность, которая творит историю, а человечество будет оспаривать историю до тех пор, пока оно будет существовать. Важно, что ЦРУ всегда оперативно реагирует на то, что мир преподносит нам, и что все пожелания конгресса и Белого дома оперативно исполняются.
   — Хороший бросок, — сказал Хандельман.
   — Благодарю.
   — Скажите мне, различные центры, которые ткут свою паутину за пределами стен ЦРУ, — должны ли эти центры продолжать разрастаться и не затмят ли они со временем управление?
   — Мы будем поддерживать все, что бы конгресс и Белый дом ни поручили нам, но...
   — Но, — повторил Хандельман.
   Смех пронесся по комнате.
   — Хотя такие центры позволяют нам действовать с большей гибкостью в конкретных областях, скажем, связанных с распространением ядерных технологий, наркотиков и терроризмом, они никогда не смогут заменить наше Центральное разве...
   — Погодите минутку! — прервал сенатор Бауман. Сенатор Ральф Е. Бауман. Адвокат из небольшого городка, выбранный в конгресс за два года до того, как Ли Харвад Освальд был убит в Далласе. Бауман был задира с вечно всклокоченными волосами, старческими пятнами и темпераментом леопарда. Однажды он сменил за год одиннадцать административных помощников, возглавлявших штат сотрудников в его офисе. Джон знал, что его последний административный помощник был принят на эту работу менее двух недель назад, а его предшественник продержался на этой должности всего три месяца. Бауман превратил свое участие в комитете по делам разведки в громогласную кампанию по спасению детей избирателей в его родном штате от безбожных иностранных врагов.
   — Подождите одну то'ько минутку! — повторил Бауман.
   Эмма легонько стукнула своим карандашом по часам сенатора Хандельмана.
   Председательствующий объявил:
   — Прошу прощения, сенатор Бауман, однако вы перебиваете сенатора Хандельмана.
   Позади сидящих сенаторов открылась дверь для персонала, и сенатор Обет вернулся на свое место. Он уселся на стул, поглаживая бороду. Его помощник мгновенно возвратил на место табличку с его именем.
   «Пончики», — решил Джон.
   — Господин председатель, — сказал Хандельман, — я с удовольствием уступлю слово моему выдающемуся коллеге при условии, что вопрос, который был задан мною мистеру Аллену и на который он пытался дать ответ, будет целиком отражен в стенограмме слушаний.
   — Не возражаю, — вздохнул председатель, — так и поступим.
   — Б'агодагю, — сказал Бауман. — Б'агодагю, сена-тог Ханде'ман. Я пгизнате'ен за то, что вы сог'аси'ись пгегваться, но я как газ ус'ыша' нечто, на чем необходимо сосредоточиться на наших с'ушаниях сегодня, и завтга, и каждый день до тех пог, пока у нас не будет увегенности — все 'юди, вегнувшиеся домой, находятся в безопасности.
   Сенатор Хандельман вышел в заднюю дверь. Эмма осталась на своем месте. Телевизионные камеры сфокусировались на Баумане.
   Фоторепортеры защелкали затворами своих камер, не то чтобы очень рьяно, а так, на всякий случай.
   — Теггогизм, — прорычал Бауман. — МистегА'ен, что вы там в своем ЦГУ де'аете по богьбе с теггогизмом?
   — Все, что в наших силах, сэр.
   — Все! Хогошо, чегт меня газдеги, пгош'о два чег-товых месяца с тех пог, как газогва'ась бомба в этом небоскгебев Нью-Йогке, и Амегика и я хотим знать об этом!
   В день гибели Фрэнка, в знак учтивости и не забывая о своем неминуемом в ближайшем будущем увольнении, новый административный помощник Баумана позвонил главному юрисконсульту сенатского Комитета по делам разведки, сообщив тому, что его босс хочет поднять вопрос о взрыве в Корко-ран-центре. Главный юрисконсульт тут же предупредил Мигеля Зелла в ЦРУ.
   — Сенатор Бауман, — обратился к нему Аллен, — как вы знаете, террористические акты на территории Соединенных Штатов находятся в юрисдикции ФБР, а не ЦРУ. К тому же специальное объединенное подразделение Нью-Йорка и федеральные власти работают в тесном контакте с Центром по борьбе с терроризмом, который является лидирующим исследовательским подразделением для...
   — Два чегтовых месяца, и никто до сих пог не посажен! Как насчет того, что в новостях они говоги'и, что у ваших пагней есть фотография подозреваемого и все такое.
   — Сенатор, без указания источников и методов, что могло бы подвергнуть опасности данное дело — чего, я уверен, вы не желаете, — информация, просочившаяся в прессу через день после взрыва, уже была подтверждена: департамент полиции Нью-Йорка обладает фотографией свидетеля, у которого они хотели бы взять показания...
   — Свидете'ей, дундете'ей, я говогю о теггогистах, котогые уби'и кучу нагоду! Я собигаюсь тогчать тут, спгашивая об этом до тех пог, пока не поручу каких-нибудь чегтовых ответов!
   Председатель облизнул губы. Он руководил очаровательным и политически бессильным комитетом по делам разведки. Сенатор Бауман имел один из самых больших стажей «сенаторства» и ожидал смерти, поражения или отставки коллеги, чтобы пробраться в председатели комитета по финансовой и налоговой политике или всесильного комитета по судебным делам. Старшинство давало ему право занять любой из этих постов, а также терроризировать любого сенатора, который имел несчастье попасться ему на дороге.
   Джон поймал взгляд, который председательствующий бросил на Аллена.
   Дававший показания комитету вздохнул, надев опять свои очки.
   — Сенатор, хотя я и не отношусь к спецподразделениям полиции и ЦРУ в данном случае не выступает в роли координатора расследования...
   — Газве не д'я этого бы' создан ваш центг по богьбе с теггогизмом?
   — Вы абсолютно правы, сенатор. — Аллен одарил Баумана кислой извиняющейся улыбкой. Бауман надулся от гордости.
   — Позвольте мне сказать вам следующее, сенатор Бауман, — начал Аллен.
   Он сделал паузу. Репортеры вытянулись вперед в ожидании.
   «Ты получишь причитающийся тебе кусок, Бауман, — подумал Джон. — Однако то, что ты получишь его, было спланировано заранее председателем. И нами».
   — Во-первых, только четыре человека погибли во время этого взрыва — архитектор и ее семья, которые трагически и непредсказуемо оказались там в момент взрыва. Другая смерть — пожилого охранника, обнаруженного на заднем сиденье той машины, — наступила в результате инфаркта и является фактически частью того же самого преступления, но, по логике событий, она не была запланирована. Сегодня спецподразделение полиции сделает специальное сообщение для печати на эту тему, но уже сейчас могу сказать следующее: судебные эксперты по взрывным устройствам оценивают, что было использовано тысяча фунтов пластиковой взрывчатки марки Си-4. То, что она была размещена в фойе, выбор взрывчатого вещества, а также изощренность нападения — все указывает на то, что разрушение здания не являлось целью террористов.
   Фотоаппараты защелкали, но они все спешили запечатлеть свидетеля от ЦРУ, а не негодование сенатора.
   — Тогда в чем состоя'а их чегтова це'ь? — поинтересовался Бауман.
   — Послать таким образом сообщение некоторого сорта, — ответил Аллен.
   — Хогошо, чегт возьми, я по'учи' его: «Добго по-жа'овать в новый миг! Вы не спасетесь и вы не сможете ничего сде'атьс этим!»
   — Сенатор, при всем нашем к вам уважении мы вынуждены не согласиться с вами. Благодаря действующим в настоящее время программам ЦРУ — если они будут должным образом финансироваться — будет создана глобальная разведывательная сеть, ориентированная на борьбу с терроризмом...
   — Пгедпо'ага'ось, что именно это будет де'ать этот новомодный центг по богьбе с теггогизмом! — ухватился Бауман. — Звучит так, как будто ваша сеть пгедназначена д'я незаконной 'ов'и гыбы в их водах, и это способно запутать 'юбого!
   Аллен сплел пальцы рук вместе, положив этот переплетенный кулак на стол.
   — Сенатор, как вам должно быть известно, ЦБТ — это ответный шаг управления, он должен всего лишь координировать усилия, мы протянули свою руку другим группам, занимающимся вопросами безопасности, объединяя...
   — Хганя все в безопасном месте и центга'изованно, пгави'ьно? — прервал Бауман. — Ответьте мне вот на что: где они газдобы'и такое ко'ичество взгывчатки?
   — Сенатор, за последний год только в нашей стране похищено свыше ста тысяч фунтов взрывчатых веществ. Наверное, единственным оружием, которое до сих пор ни разу не было похищено, является атомная бомба.
   — Вы увегены в этом?
   — Да, сэр.
   — Тегтогисты сде'а'и эту бомбу в Нью-Йогке — пгави'ьно?
   — Ни одна группа не утверждала этого с уверенностью, но все указывает на то, что вы правы, сенатор Бауман.
   Эти слова слегка успокоили Баумана. Аллен продолжил:
   — Коркоран-центр восстановлен — дипломатические представительства трех стран, которых пять лет назад еще вообще не было на карте, японский банк, офисы служб города и штата, пять транснациональных корпораций, адвокатские конторы, офисы федеральных организаций. Дантисты. Психиатры. В соответствии с данными особого отряда полиции, 9174 человеко-часа было потрачено на расследование, но все попытки обнаружить какой-нибудь мотив совершенного преступления, кроме как терроризм, потерпели неудачу.
   "Ссылается на громадное количество человеко-часов, потраченных на расследование (не мешало бы уточнить, бесплодно или нет), — подумал Джон, — таким образом пытаясь доказать собственную компетенцию и оправдать свое существование. Прямо из руководства Дж. Эдгара Гувера: «Как обойти надзор конгресса».
   Глаза-бусинки сенатора Баумана впились в лицо Аллена.
   — У вас есть список тегтогистических ггупп, подозгеваемых во взгыве Когкоган-центга?
   — Прошу прощения? — сказал Аллен.
   Джон увидел, что Мигель Зелл заерзал на своем месте: этот вопрос не был предусмотрен. Джон заметил взгляд, который Аллен бросил на председательствующего. Новый административный помощник Баумана, в обязанности которого входило проявление лояльности по отношению к шефу, уставился в потолок.
   Сенатор Бауман прочитал — очевидно, что прочитал, — вопрос еще раз.
   — Эхм, у нас есть большой список организаций, которые по своей природе являются террористическими, — отвечал Аллен.
   Сенатор Бауман зачитал:
   — Ес'и свидете'ь скажет «да», тогда спгосить его... Административный помощник Баумана развернулся на своем стуле и теперь рассматривал стену.
   — Мне не нужны никакие чегтовы вопгосы! — пронзительно закричал Бауман, смахнув листки со стола. Коричневые пятна на его лице были островками в пунцовом море.
   — Я хочу список теггогистических ггупп и я хочу, чтобы вы да'и его мне, и я не же'аю по'учить в качестве ответа «нет»!
   Председательствующий прочистил горло.
   Бауман тяжело ударил кулаком по столу:
   — Нет, я не пгизнаю в качестве ответа «нет»!
   — И вы его не получите, сенатор, — сказал Аллен.
   Бауман моргнул.
   — Хотя, — продолжил Аллен, — я знаю, вы не хотите подвергать опасности жизни американцев или мешать ведущимся расследованиям, заполучив список в открытый комитет или обнародовав его каким-либо другим способом. Вы ведь не захотите принять на себя ответственность за возможные убийства гораздо большего числа американцев.
   Бауман нахмурил брови.
   — От вашего имени, — сказал Аллен, — я потребую у группы, расследующей взрыв Коркорана, предоставить вам список подозреваемых террористических групп, который мы помогли им составить. Список, конечно, будет доступен только для ограниченного круга лиц, я имею в виду членов комитета. Именно этого вы и хотели — правильно?
   — Эхм... Ну да. Ну да. Но я хочу по'учить этот список! Я хочу быть в состоянии выпо'нять мои обещания, данные общественности, что я по'учу этот список!
   Председательствующий кашлянул в микрофон:
   — Джентльмены, мы исчерпали лимит времени. Хочу еще раз поблагодарить мистера Аллена, полагаю, что все остальные вопросы будут представлены в письменном виде и вместе с ответами на них мистера Аллена войдут в стенограмму слушаний. Раз возражений нет, то будем считать, что предложение принято.
   Председательствующий ударил молотком.
   Сенаторы вышли через заднюю дверь, ведущую в помещение для сотрудников комитета.
   Джон остался сидеть на своем стуле. Зал вздымался морем проталкивающихся к выходу людей, о чем-то болтающих между собой. Он потерял Эмму из виду.
   Смерть Фрэнка, неуправляемая машина.
   Гласс шел перед делегацией ЦРУ, направлявшейся к центральному проходу. Он сдержанно кивнул Джону.
   Аллен и Зелл следовали в нескольких шагах позади Гласса. Их кивки и улыбки были более выразительными.
   «Но все равно пустыми», — подумал Джон. Вудруфт, тоже спустившийся вниз по проходу, потряс Джону руку.
   — Кому нужен бейсбол, когда у нас есть это? — сказал он, с улыбкой оглядывая пустеющую аудиторию. — Как ты?
   — Вчера было хуже.
   — Пошли пройдемся, — сказал Вудруфт.
   В Харт-билдинг было шесть этажей офисов и залов для слушаний, выстроенных вокруг атриума — внутреннего двора — величиной с половину футбольного поля. Две секции абстрактной скульптуры Калдера заполняли атриум: Горы и Облака. Черные стальные горные хребты вздымались вверх, где двухтонные черные движущиеся облака из алюминия покачивались на фоне неба. Здание заключало атриум в стеклянную капсулу; внешние стены офисов, в которых работали сенатские служащие, были прозрачны.
   Старший шпион повел Джона вниз через устланный коврами холл к длинному пустому, вытянувшемуся вдоль третьего этажа балкону, с которого открывался вид на атриум. Двухтонные черные облака висели у них прямо перед глазами; отзывались гулким эхом шаги. Коридор был пуст. Вудруфт говорил очень тихо, хотя здесь никто не смог бы их подслушать.
   — Мы были правы, — сказал он. — Я говорю о Фрэнке. Все оперативные отделы и центры, ФБР, разведывательное управление министерства обороны, другие военные агентства, копы из федерального округа — ни у кого не возникло сомнений: шальная пуля.
   Не выказывай никаких чувств, скажи:
   — Значит, таково официальное заключение.
   — Возможно, теперь, когда все уже позади, тебе будет легче принять это.
   Улыбнись:
   — Да.
   Глаза Вудруфта сузились.
   — Смерть иногда дурачит нас, заставляя думать и делать сумасшедшие вещи.
   — Так, как будто правила поменялись.
   — Правила никогда не меняются.
   — Я этого и не ожидал.
   — Ты ведь не... склонен к безрассудным поступкам, Джон?
   — Я борюсь за здравомыслие каждый день. До сих пор я выходил победителем.
   — Хорошо. Я всегда верил в тебя. Все мы верим. Существует группа, занимающаяся поведением в кризисных ситуациях. Разрабатывают рекомендации, как вести себя, когда происходит трагедия, подобная той, что случилась вчера. Возможно, они захотят обследовать тебя.
   — Обследовать. Серьезное обследование?
   — Да, — сказал Вудруфт.
   Двухтонные облака из черного металла чуть заметно покачивались.
   — Мы тут по горло заняты, — заметил Джон.
   — Ничего такого, с чем парень вроде тебя не смог бы справиться. Зеллу, возможно, понадобится твоя помощь в связи с этой непредвиденной суматохой со списком, ну и с утверждением бюджета, конечно, но в основном мы прикрыты. Надо всего лишь следовать его указаниям.
   Вудруфт еще сильнее понизил свой голос:
   — Надеялся, что смогу быть рядом с тобой, — как раз на этот случай, — но в полдень у меня самолет.
   Джон был уже достаточно искушен в искусстве не задавать вопросов.
   — Это не входило в мои планы, но в мире происходят перемены, и управление должно реагировать на них. Мы должны потушить огонь, не дав ему разгореться.
   Пора спросить. Главное — выглядеть правдиво.
   — Что-нибудь происходит... где-либо... о чем я должен знать — для того, чтобы выполнять мою работу здесь?
   Вудруфт пожал плечами:
   — Обычные дела, все как всегда.
   Вернись к этому:
   — Сенатор Бауман, весь этот шум вокруг терроризма, я думаю, мне следует обсудить это с Глассом и...
   — Зелл разберется с Бауманом, — сказал Вудруфт. — Что же касается Гласса... Полагаю, тебе не следует с ним встречаться.
   — Мне казалось — вы ему симпатизируете.
   — Я уважаю его, — сказал Вудруфт. — Он везунчик, как и ты. Везение — это то, что тебе дается или не дается от рождения, но независимо от этого мы должны относиться к нему с уважением.
   — Гласс — везунчик?
   — И еще какой, он женился на богатой женщине, что уже само по себе облегчает жизнь, однако она... доставляет ему определенные хлопоты. Сорит деньгами направо и налево, всякие благотворительные фонды, пожертвования в пользу обеих партий — лишь потому, что она может это себе позволить. Светские рауты. Гласс тратит чертову уйму времени на то, чтобы контролировать ее.
   — Но ведь не это причина, по которой вы его не любите?
   — Харлан... Харлан был отличным оперативником, как я уже говорил. Это хорошо, что человек, занимавшийся оперативной работой, возглавляет центр по борьбе с терроризмом. И он, и Аллен, и я прошли через многое: Бейрут и все такое.
   — Однако...
   — Однако Гласс придерживается слишком жесткой позиции. Он лоялен, но... Он поддерживает эти идеи перемен. Подпускает свой ЦБТ слишком близко к основам, на которых покоится благополучие нашего управления.
   — Но его работа...
   — "Работа", «обязанность» и «благоразумие» — все это необходимо для того, чтобы поддерживать статус таких учреждений, как наше, Джон. Гласс не всегда смешивает их в правильной пропорции. В отличие от тебя.
   — Перемены — это один из законов жизни.
   — Перемены должны находиться под контролем, — возразил Вудруфт. — Ты ведь еще не сталкивался с этими проблемами? Как только это произойдет, твоя спокойная жизнь на Капитолийском холме закончится.
   Уйди в сторону:
   — Я знаю, с чем имею дело.
   С улыбкой похлопав его по спине, человек, которому Джон до сих пор доверял больше, чем кому-либо другому в управлении, ушел, оставив его в одиночестве.
  
  
  
  
   Глава 9
  
  
   «Осторожность, — думал Джон, наблюдая сверху, как Вудруфт пересекает внутренний двор, — спокойствие и осторожность».
   Джон спустился вниз по винтовой лестнице. Навстречу ему попалась рыжая секретарша сенатора от Флориды. Ее духи отдавали мускусом. Краем глаза она проследила за тем, куда направился Джон.
   На втором этаже он прошел через широкий холл, миновал офис комитета по энергетике и природным ресурсам, повернул направо и, пройдя шагов двадцать, вновь повернул направо, в узкий коридор.
   У дверей комитета по делам разведки дежурил полицейский из службы охраны Капитолия.
   Джон показал ему свою сенатскую карточку, открыл портфель для беглого осмотра и расписался в журнале.
   — Как дела? — спросил полицейский. — Очень жаль твоего приятеля. Он был отличным парнем.
   — Да, — сказал Джон. — Спасибо.
   — Тяжелый денек для ваших людей.
   В длинном списке посетителей Джон успел заметить три явно вымышленные фамилии с пометкой «Управление». Они пришли в 8:41 и ушли в 10:32.
   — Похоже на то, — сказал Джон.
   Полицейский впустил его в этот самый дорогой из всех офисов конгресса.
   Комитет по делам разведки при сенате представлял собой лабиринт помещений, в которых не было ни единого окна, в нем обитали 39 служащих сената. Все телефоны были оборудованы системами защиты от прослушивания. Ни один гость не допускался внутрь без сопровождения.
   В лабиринте стоял гул. Щелкали кнопки клавиатур. Работали телевизоры, настроенные на каналы Си-Спэн — кабельной сети, которая освещала слушания, проходившие в конгрессе, события в зале заседания конгресса, а также передавала выпуски новостей. За неделю до смерти Фрэнка разведывательное сообщество наконец уступило нажиму комитета, и теперь в офисе можно было принимать сверхсекретные новости и аналитические обзоры оборонно-разведывательной сети. Эта сеть впервые вышла в эфир во время войны в Заливе, и первоначально ее пользователями были не более тысячи должностных лиц в Пентагоне и девятнадцати других военных подразделениях США.
   Как только Джон закрыл за собой дверь, секретарша воскликнула:
   — Джон пришел!
   Его окружили коллеги. Заместитель управляющего пожал Джону руку.
   — Мы все... Такая трагедия!
   — Это все чертовы наркотики, — сказал помощник сенатора из Миннесоты.
   — Если бы семьи не распадались... — начала женщина, приставленная к сенатору от Монтаны; она бросила учебу в Гарварде, чтобы «набраться жизненного опыта в реальном мире».
   Ее перебил кремленолог, который, после того как распался Советский Союз, переименовал себя в «эксперта по Центральной Европе»:
   — Необходимо просто перестрелять всех этих животных в человеческом обличье!
   Заместитель управляющего поднял вверх руку, призывая к тишине.
   — Мы... если кто-нибудь из нас может чем-то...
   — Все нормально, спасибо.
   — Мы тут скинулись. Как ты думаешь, что лучше, венок или цветы на завтрашнее погребение?
   — Цветы, на мой взгляд, более... приватно.
   Высокопоставленный служащий отвел Джона в сторону.
   — Председатель, естественно, тоже глубоко потрясен случившимся.
   — Поблагодарите его за сочувствие.
   — Вы будете по-прежнему пользоваться своим кабинетом?
   — У мистера Зелла есть текущие дела. Я буду появляться здесь, когда понадобится.
   Сенатский служащий кивнул.
   — Ваши люди заходили сюда сегодня.
   — Неужели?
   — Отдел безопасности. Они заходили в круглый аквариум. Забрали личные вещи Фрэнка. И еще какие-то бумаги.
   — Вот как.
   — У них были собственные мешки.
   Джон поблагодарил его за участие. Идея разместить служащих ЦРУ, осуществляющих взаимодействие с сенатом, в офисах соответствующих комитетов родилась в бюрократических дебрях. Как в ЦРУ, так и в сенате были противники этого плана; их докладные записки вопили о «лисе в курятнике», с одной стороны, и о мальчиках для битья, которых заполучит конгресс, — с другой.
   В конце концов даже сторонники жесткой линии в ЦРУ осознали, что «жертва», которую они вынуждены были принести, оказалась не напрасной. После вьетнамской войны ЦРУ заметно сдало свои позиции, и это при том, что службы технического шпионажа, создаваемые Пентагоном, набирали обороты. Присутствие двух представителей ЦРУ в сенате повышало престиж этого учреждения: военные службы уже имели на Холме свой офис.
   Место для комитета было выделено в Харт-билдинг.
   Все называли его аквариумом. Аквариум был устроен в углу уже существовавших апартаментов, поэтому было необходимо достроить лишь две стены. Одна была бетонная, другая — стеклянная. Это означало, что «лисы» могли следить за происходящим снаружи, а сторожевые псы — заглядывать внутрь. Это, конечно же, никого не устраивало.
   Поэтому были установлены вертикальные жалюзи, закрывающие стеклянную стену аквариума снизу доверху. Они закрывались и открывались щелчком выключателя.
   Так как ни одна из сторон не желала уступить право контроля за видимостью, то пришлось устанавливать жалюзи с обеих сторон. Синие полупрозрачные пластины скрывали все происходящее снаружи. Фрэнк и Джон взяли себе за привычку держать жалюзи по возможности открытыми и всегда оставлять открытыми в конце рабочего дня.
   Этим утром жалюзи внутри аквариума были закрыты. Джон открыл хитроумную систему запоров.
   Вошел внутрь. Дверь за его спиной с легким щелчком захлопнулась.
   Просачивающийся снаружи свет окрашивал комнату в мягкие голубые тона.
   Стол Джона был пуст. Стол Фрэнка тоже. Абсолютно голыми были и стены, на которых еще в понедельник висели календари и фотографии членов комитета. Отсутствовали компьютеры. Ящики для папок были раскрыты и пусты. Пуст лоток для бумаги в копировальной машине. На своем столе Джон обнаружил две скрепки для бумаг и порванное резиновое колечко. Выдвижные ящики стола Фрэнка хранили одну только пыль.
   Джон выключил верхний свет и сел за свой стол. Сумрачный синий свет вызвал у него ощущение, что он находится под водой.
   Телефоны были защищены от прослушивания врагами.
   А друзьями?
   Джон набрал номер телефона. Линия звучала, как всегда, на третьем звонке произошло соединение. Секретарь, взявший трубку, сообщил Джону, что «он» только что пришел.
   — Этим утром на нас совершили налет, — сказал Джон своему боссу Мигелю Зеллу. — Люди из службы безопасности Корна — «Смит, Браун и Джонс». Они...
   — Джон...
   — ...они здесь все опустошили. Папки, компьютеры. Личные вещи Фрэнка и мои. Ручки. Они взяли даже банку с кофе и...
   — Ты неверно все истолковываешь.
   Джон замолчал.
   — Я прошу прощения за то, что не нашел времени, чтобы предупредить тебя, — сказал Зелл. — Я сам узнал подробности только этим утром, когда мы возвращались в штаб-квартиру с заместителем директора Алленом и... Корном.
   — На вас не совершали «налета», — продолжал увещевать голос Зелла в телефон ной трубке. — Катастрофа, случившаяся с Фрэнком, требует принятия некоторых мер предосторожности.
   Джон ничего не сказал в ответ.
   — Не ошибается тот, кто ничего не делает. Возможно, мы несколько перестарались.
   — Я стараюсь не ошибаться. А есть еще какие-нибудь «меры предосторожности», о которых я не знаю?
   — Ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться, — сказал Зелл. — Слушания уже фактически закончились, почему бы тебе не взять небольшой отпуск? Исчезнуть на какое-то время?
   Джон почувствовал, как по спине пробежал холодок.
   Будь осторожен:
   — У меня были поручения. Некоторые дела, которые я должен закончить.
   Зелл бросил в ответ «прекрасно» и попрощался. Некоторые дела, которые я должен закончить. Раздался звонок в дверь офиса. Открыв дверь, он увидел Эмму Норс.
   — Можно к тебе? — спросила она.
   Дверь защелкнулась за ее спиной. Джон уловил аромат ее кокосового шампуня, когда она прошла мимо него.
   — Что за чертовщина? — сказала она, разглядывая пустые столы и голые стены. Она повернулась к Джону. — Только не говори мне, что ты уезжаешь.
   У нее были большие голубые глаза. Печальные.
   — Я не собираюсь никуда уезжать, — ответил Джон.
   — Ты в порядке? Я звонила тебе прошлой ночью...
   — Спасибо.
   — Хотела убедиться... Такой ужас...
   — Как ты узнала, что я здесь?
   — Я видела тебя на слушаниях, но не была уверена, что ты пойдешь потом сюда, и... я подкупила полицейского у входа, чтобы он позвонил мне, если ты появишься.
   — Подкупила?
   — Пообещала, что в следующий раз, когда мне понадобится что-нибудь передать сюда, я пошлю это с Крисси. Это шикарная блондинка из моего офиса.
   — О-о.
   — Ловко, да? — Резкий смех. — По-моему, очень.
   Эмме было тридцать два. На полголовы ниже Джона. Повернувшись к нему спиной, она рассматривала пустые стены.
   — Видимо, мне не стоит расспрашивать тебя о том, что произошло?
   — У меня нет ни одного достойного ответа.
   — Ну-ну.
   Элегантная фигура. Округлые бедра. Красавица.
   — Ты так и не ответишь мне? — Она подошла к столу Фрэнка. Походка танцовщицы. Провела рукой по его поверхности, уселась на него, — Как ты?
   — Все спрашивают. Я чувствую себя хорошо настолько... Что за идиотская фраза: хорошо, насколько можно. Никогда не думал, что попаду в подобный переплет.
   — Да, тебе здорово досталось. — Она покачала головой. — Но с тобой все будет в порядке. Ты не похож на неудачника.
   — Неудачника?
   — Да. Тебя нелегко сломить. Скоро опять будешь как огурчик.
   — Ты начиталась шпионских романов.
   — Я не читаю их, и я знаю неудачников. Спроси моего бывшего.
   — Уволь меня от этого. Я сильно сомневаюсь, что мы найдем с ним общий язык.
   Она скрестила ноги. Очень привлекательные ноги. Короткая юбка открывала колени. Ее голубые глаза блестели.
   — Фрэнк... Черт, просто не могу поверить.
   — Да уж.
   — Это слишком ужасно, чтобы быть правдой.
   Они оба помолчали. Потом она заставила себя улыбнуться:
   — Хорош Бауман, нечего сказать! Читать инструкции своего помощника вслух! Похоже, он впал в маразм!
   — Что-то в этом роде, — сказал Джон.
   — Интересно, как ваши парни, а не спецподразделение, собираются получить на материалах Коркорана хорошие отзывы прессы, — заметила она.
   — Мы просто распутаем это дело.
   Джон позволил себе улыбнуться.
   — В какое время мы живем? — сказала она. — Прошло всего лишь два месяца, а взрыв заслуживает уже лишь четвертой страницы.
   — Беда в том, что мы живем в интересное время.
   — Когда любое событие привлекает внимание лишь ненадолго, — добавила она. — Единственная хорошая новость, что я убедила людей Обета задавать на слушаниях поменьше вопросов, касающихся нераспространения ядерного оружия в Центральной Азии.
   — Спасибо, это сильно облегчает нашу задачу.
   — Я тоже так считаю, — сказала она.
   — Чего добивается твой босс своими нападками на нас? — поинтересовался Джон.
   — После шестидесятых годов он не испытывает к ЦРУ теплых чувств. — Она улыбнулась. — Однако его позиция открыта для обсуждения.
   — Чувствую, нам придется нелегко.
   Они оба принялись рассматривать пустые стены. Возникла неловкая пауза. Джон думал о том, что следует сказать Эмме. Он знал, что она тоже сначала обдумывала слова, которые собиралась ему сказать. В большинстве случаев безо всякой задней мысли. Автоматически. Вообще же они говорили на одном и том же языке. Знали одни и те же песни. Оба выросли в небольших городках, учились в неэлитных школах. В общем, их сближала не только работа.
   «Сейчас, — подумал Джон, — необходимо быть крайне внимательным в выборе слов».
   — Слушай, ты не в курсе... Фрэнк занимался чем-нибудь особенным для тебя или для твоего босса? — спросил Джон.
   — Только не для меня. Почему ты спрашиваешь?
   — Я пытаюсь сложить воедино разрозненные куски.
   — Я могу тебе чем-нибудь помочь?
   Аккуратней. Будь с ней аккуратней.
   — Ты хорошо знаешь парня, который работает личным помощником сенатора Фаерстоуна? — спросил он.
   — Стива? Его персона интересует разведку?
   — Да.
   — Знаю немного. Они там все лихие ребята. Работать с ними? Такая новость достойна газетной передовицы, но твой босс не пойдет на это. Конечно, в эти дни никто не захочет разделить с Фаерстоуном газетные заголовки.
   Меньше недели назад сенатор Чарльз Фаерстоун и женщина на тридцать четыре года моложе его, задерживавшаяся ранее полицией за проституцию, получили незначительные травмы, попав в аварию.
   — Со Стивом все в порядке, — сказала Эмма. — Но его босса сейчас интересует только одно, и это вовсе не надзор за ЦРУ и не законодательная деятельность. Сейчас помощник Фаерстоуна наверняка поставлен перед выбором: или ему удается предотвратить скандал в прессе, или ему придется искать себе другую работу. А почему ты спросил про Стива? — поинтересовалась она.
   — Ничего особенного. Я просто не очень хорошо его знаю.
   — Ты всегда обманываешь женщин? — спросила Эмма.
   — Обманывать всех и каждого — это моя работа.
   — Прелестно!
   Она улыбнулась. Тонкие губы. Алая помада.
   Что делать?
   Спросить ее и тем самым втянуть в это дело.
   Позволить ей уйти и упустить шанс.
   — Есть одно дело, в котором ты могла бы мне помочь. — Он сглотнул.
   — Всего лишь одно?
   Постарайся лгать не больше, чем это необходимо.
   — Просто один парень задал мне странный вопрос.
   — Член комитета? Помощник?
   — Эй! Могу я иметь некоторые секреты!
   — Да ну? Ну и что мне необходимо сделать?
   — Он интересовался, известно ли мне что-нибудь о пребывании в Париже американца, которого зовут Клиф Джонсон.
   Эмма пристально посмотрела Джону в глаза:
   — Никогда про такого не слышала.
   — Я тоже. Этот парень не уверен, но он думает, что Джонсон умер в этом году.
   — Бурный выдался годок.
   — Да, бурный. Мне кажется, что этот ретивый помощник — просто дерьмо собачье. Хочет заставить управление прыгать для него через кольца. Мне бы следовало сразу же подробно расспросить его и вывести на чистую воду. Однако я не сделал этого, а если я начну расспрашивать его сейчас, то буду выглядеть как круглый дурак, а наш офис будет выглядеть некомпетентным.
   — Ты вовсе не дурак, — уточнила она.
   — Что, если мы сделаем следующее. Твой компьютер соединен с банком данных по газетам библиотеки конгресса?
   — А твой как будто нет? — Она еще раз оглядела ободранный офис. — По крайней мере был подключен?
   — Здесь такой бедлам... ну, ты знаешь.
   — Да. Я знаю. Проклятый мир. — Эмма вздохнула: — Ты хочешь объявить розыск этого Клифа Джонсона?
   — Клифа Джонсона, и не надо суеты. Достаточно посмотреть «Интернэшнл геральд трибюн», «Нью-Йорк таймс», парижские газеты, если сможешь.
   Эмма нахмурилась:
   — Да нет ничего проще. Такие вещи сможет сделать даже старшеклассник. Почему ты просишь меня?
   — Я не знаю старшеклассника, которому мог бы доверять.
   Эмма насмешливо улыбнулась:
   — А мне доверяешь.
   — Если я прошу тебя о слишком многом...
   — Не обращай внимания. Я сделаю это сегодня же.
   — Спасибо. Я позвоню тебе.
   — Или заходи. — Она улыбнулась, как будто знала какой-то секрет. — Мой босс хочет прислать соболезнования. Кому их адресовать?
   — Спасибо сенатору Хандельману. Я сообщу тебе.
   — Если не трудно.
   Она сидела на столе, покачивая ногами. Ее жакет был расстегнут. Тонкая цепочка обвивалась вокруг шеи, исчезая под золотистой блузкой.
   Не думай об этом. Зачем думать об этом сейчас?
   — Может, перекусим? — спросила она.
   Они довольно часто вместе ходили на ленч в кафетерий. С другими сотрудниками комитета или с Фрэнком. Или делили общую пиццу в служебном кабинете во время заседаний комитета.
   — Который час? — спросил Джон.
   — Одиннадцать тридцать пять.
   — У меня есть еще кое-какие дела.
   — О-о.
   — С этим надо что-то сделать. — Он обвел рукой вокруг своего опустевшего офиса. — И со вчерашним.
   — О-о, — повторила она. — Конечно.
   Она соскользнула со стола.
   Ее глаза были голубыми и яркими.
   — Увидимся, — бросила она на прощание.
  
  
  
  
   Глава 10
  
  
   В здании механической мастерской при городском отстойнике автомобилей пахло бензином, машинным маслом и холодным кофе. За конторкой чернокожий мужчина в комбинезоне допытывался у Джона:
   — Ты уверен, что этих документов достаточно?
   Где-то в дальнем углу гаража шипел сварочный аппарат.
   — Может, этого и недостаточно, чтобы забрать машину, — ответил Джон, — но я хочу всего лишь осмотреть ее.
   — Парни, которые занимаются расследованием этого дела, уже осматривали ее.
   — И не нашли ничего необычного, угадал?
   — Да, сказали, что машина пустая, как... — Техник нахмурился. — Спросил бы об этом у них или у детектива в полицейском участке.
   Из дальнего угла гаража донесся стук молотка по металлическому кузову машины.
   — Детектив уже закончил дежурство. — Джон пожал плечами. — Придется беспокоить шефа полиции.
   — Да зачем тебе это нужно?
   — Я просто выполняю указания моего начальства. И я не собираюсь уходить отсюда с пустыми руками из-за каких-то дурацких формальностей.
   — Кем ты, говоришь, ему приходишься?
   — В этом документе все сказано. — Джон кивнул на доверенность на владение имуществом, в правомочности которой возникли сомнения. — Я работаю с этой юридической конторой. Парень мертв — я получил право на владение его имуществом.
   — Он мертв, отлично.
   Мастер еще раз быстро проглядел документ, лежащий на стойке.
   Джон зевнул, облокотился на обшарпанную конторку, вытянул шею, заглянул в открытую коробку с пончиками в сахаре. Его движение привлекло внимание мастера:
   — Хочешь один?
   — Нет, спасибо, — сказал Джон. — У меня был поздний ленч с одной очень сладкой леди.
   Мастер вежливо улыбнулся.
   — Только скажи мне, где расписаться, и я перестану действовать тебе на нервы и отправлюсь к ней.
   — Вы слишком трясетесь над своим барахлом, — пробурчал мастер. — Мы в ваши годы такими не были.
   — Вовсе нет, — сказал Джон.
   Мастер хмыкнул. И вновь принялся разглядывать документ, лежащий на конторке.
   Дверь во двор распахнулась, и ввалился водитель буксировщика:
   — Эй, Барт! Куда поставить эту головешку?
   — О чем ты? — спросил мастер.
   — Ту тачку, что сгорела севернее Капитолия. Я притащил ее сюда.
   — Подожди минутку.
   — Я занятой человек, — пробурчал водитель.
   Джон состроил мастеру сочувствующую мину.
   Мастер в ответ молча покачал головой и сказал водителю буксировщика:
   — А кто здесь не занят?
   — Вот тут. — Мастер бросил перед Джоном блокнот. — Найди строку и распишись.
   Джон просмотрел записи, оставленные в блокноте группой, ведущей розыск: ничего достойного внимания. Расписался как Гарольд Браун.
   — Могу я оставить это у себя? — Мастер постучал пальцем по ксерокопии доверенности.
   — Полагаю, да, — сказал Джон. — В случае чего это прикроет нас.
   — Поторапливайся, Барт! — завопил водитель.
   Барт бросил Джону связку ключей:
   — Дальний конец участка, вдоль забора. Верни ключи, когда закончишь.
   — Нет проблем.
   Карман Джона оттягивала его собственная связка. Выйдя, он обогнул сгоревшую машину на буксировщике.
   Барт будет занят с водителем пять минут, может быть, десять.
   Городской отстойник для автомобилей находился в бедном районе возле Анакостиа-ривер, в кварталах, где мечты должны были прокладывать себе дорогу по битому стеклу. Джон торопливо шел через ряды машин, брошенных или отбуксированных сюда за неоплаченную парковку.
   «Тойота» Фрэнка стояла в углу за ограждением. Желтые, развевающиеся на холодном ветру ленты, приклеенные на ближайшие машины, указывали на то, что эти машины доставлены с мест преступления.
   Зловещая паутина на боковом стекле.
   Ты сможешь сделать это.
   Груда покореженного металла, бурые пятна на лобовом стекле, на приборной доске и обивке. Сейчас это не должно тебя волновать.
   Раздался рев клаксона грузовика — где-то там впереди, у дальних ворот.
   Никто не следит.
   Сердце колотится.
   Открыл дверь со стороны пассажира...
   Сколько миль я проехал, сидя...
   В машине стоял запах холодного металла. Обивки и резины.
   Под ковриком на полу ничего, кроме грязи. В бардачке регистрационные документы, страховой полис на машину, кредитная карточка для покупки бензина, руководство владельца, ручка и сломанный карандаш.
   Перепачканный плащ Джона лежал на заднем сиденье. Он оставил его там, осмотрел пол, пошарил рукой под задним сиденьем. Но опять не обнаружил ничего, кроме грязи.
   Полицейская бригада наверняка провела осмотр машины чисто формально. Все знали, что произошло. Никто не верил, что в этой перепачканной машине удастся найти что-нибудь заслуживающее внимания.
   Джон открыл багажник. Одеяло, старая штормовка, пара резиновых сапог, гаечные ключи. Ломик.
   Откуда-то донесся смех ребенка. Хлопанье в ладоши.
   Дверь водителя была покрыта пудрой для снятия отпечатков пальцев.
   Не стоит оставлять свои отпечатки. Не тряси кузов, может рассыпаться паутина стекла.
   Аккуратно открыл дверь Фрэнка. Сиденье водителя было неестественно чистым. Джон посмотрел под ковриком, пошарил под сиденьем водителя, где наверняка искала и розыскная группа.
   Ничего.
   Присев на корточки в грязи у открытой двери машины, Джон вспомнил про место, которое использовала для тайника тройка гангстеров, с которыми ему пришлось столкнуться в Гонконге.
   Рулевая колонка была закрыта гнущимся пластиком. Джон сунул руку под нее, вниз под панель, внутрь приборной доски, где находятся провода, предохранители и...
   Что-то... приклеено скотчем.
   Металлическое, закреплено, но...
   Резко рванув на себя, Джон вытащил автоматический пистолет 45-го калибра, использовавшийся вооруженными силами США с начала двадцатого столетия и вплоть до окончания войны во Вьетнаме.
   Холодная сталь в потных ладонях Джона.
   Черная изолента на рукоятке, на стволе. Укромно, но в то же время достаточно удобно, чтобы достать с сиденья водителя.
   Полоса скотча закрывала отверстие ствола. Скотч защищал от пыли и был бы сорван первым же выстрелом.
   Джон бросил быстрый взгляд через плечо. Никого не видно, кто мог бы наблюдать за ним.
   Он отодрал черную ленту с оружия, вытащил обойму с патронами сорок пятого калибра. В обойме было шесть патронов, Джон передернул затвор, и вылетел еще один, который уже был дослан в ствол. Пистолет стоял на предохранителе, но в остальном был полностью готов к бою.
   Ни Фрэнк, ни Джон не имели разрешения ЦРУ на ношение оружия, они даже не пытались его получить.
   Ствол пистолета был грязным, хотя и был заклеен и прикреплен к щитку. Фрэнк, конечно, не мог использовать пистолет в своей работе в сенате, но где-нибудь в другом месте...
   Джон убедился, что пистолет на предохранителе, сунул обойму в рукоятку, оттянул затвор и достал седьмой патрон. Осторожно взвесил в руке смертоносный кусок металла.
   Рок-н-ролл. Семь поцелуев.
   Для кого? Фрэнк никогда не сходил с ума по оружию.
   Никогда не произносил высокопарных речей по поводу преступности. Никогда не предпринимал шагов, в которых не было необходимости.
   Холодный ветер трепал куртку Джона. Он встал, прижав пистолет к себе.
   На строительной площадке за воротами не было видно ничьих посторонних глаз. Внутри отстойника множество арестованных машин смотрели на него потухшими фарами.
   Джон засунул пистолет за пояс, застегнул куртку. Пошел прочь от расстрелянной машины.
  
  
  
  
   Глава 11
  
  
   Часы на приборной доске показывали 2:10, когда Джон парковался перед двухэтажным городским домом Фрэнка Мэтьюса, стоявшим среди похожих на него домов, лишь милей дальше в глубь штата Мэриленд, чем коттедж Джона.
   Окна в доме Фрэнка были задернуты занавесками.
   Портфель Джона оттягивал пистолет.
   Он остановился перед входной дверью, перебирая связку с ключами Фрэнка. Справа от него щелкнул замок и раздался скрип двери.
   Обернувшись, он заметил, что за ним наблюдают сквозь щель приоткрывшейся двери в доме напротив.
   — Привет, — сказал Джон.
   Из-за приоткрытой двери раздался голос пожилой женщины:
   — Вы один из них?
   По спине Джона пробежали мурашки.
   — Один из кого?
   — Гостей мистера Мэтьюса. Они были здесь прошлой ночью. Этим утром. Теперь они ушли.
   — Я друг Фрэнка, — сказал Джон.
   Она открыла дверь чуть пошире, стали видны ее седые волосы, стеганый халат.
   — Кто здесь был? — спросил Джон.
   — Не знаю. Какое мне дело. Ничего не видела.
   — Вы видели их.
   — Только когда они приходили прошлой ночью.
   — А этим утром?
   — Только слышала. Когда проверяла почтовый ящик.
   — Во сколько вы обычно забираете газеты?
   — Я не читаю газет. Какая в них польза?
   Сказали ли они тебе, что твой сосед мертв?
   Джон спросил:
   — Вы видели Фрэнка сегодня?
   — Никого не видела. Слышала, как они вошли. Потом вышли.
   — Возможно, это были наши друзья, которых мы ожидаем, — сказал Джон. — Их было трое? Один такой высокий? А другой толстяк...
   — Я не помню.
   Она захлопнула дверь. Джон слышал, как звякнули засовы ее двери.
   — Мы еще поболтаем с вами попозже, — сказал он громко.
   При помощи полученных от Гласса ключей Джон без труда проник в дом.
   Обстановка в доме Фрэнка была уютная, хотя уже несколько потрепанная. Скромно обставленная гостиная, кушетки, стулья. Дверь на кухню была открыта. Джон почувствовал запах старого кофе, увидел кофеварку на стойке, четверть дюйма черного осадка на дне стеклянной кружки.
   Гостиная, в которой стоял и обеденный стол, была довольно большой. Занавески на венецианском окне, выходившем на улицу, и на раздвижной стеклянной двери, ведущей на задний дворик, были задернуты. Одна стена была занята от пола до потолка книжными полками. У другой стояла электронная техника — мечта любителя: ЧМ-тюнер, кассетная дека, два видеомагнитофона и цветной телевизор перед кушеткой. Электроника была расставлена в открытых деревянных шкафах с полками для видеокассет. Пульты дистанционного управления лежали на стеклянном столике для кофе рядом со стопкой журналов.
   Воздух в комнате был неподвижный, застоявшийся.
   Тишина.
   Кто здесь уже успел побывать? Люди Корна или?..
   Быстро огляделся, как бы желая убедиться, что он один.
   Вверх по лестнице.
   Спальня для гостей, декорированная в мягких розовых тонах. На стене картина — лодки на Сене. Чулан, содержимое которого составляла смесь из разнообразной женской одежды, старых плащей, вышедших из моды мужских костюмов, пыльных ботинок. Ванная: мужские туалетные принадлежности. Идеально чистый туалет.
   Спальня хозяина: кровать Фрэнка. На прикроватной тумбочке — книга о японских мистических заклинаниях и снадобьях. Лежащая, по-видимому, в точности на том же месте, где ее оставил Фрэнк. Кто бы ни был здесь этой ночью, утром они постарались оставить все, как было до их прихода.
   Спустился вниз. Рядом со стеной, уставленной книгами, стоял письменный стол.
   Джон поставил портфель с пистолетом на кушетку. Чековая книжка в столе Фрэнка ни о чем не сказала Джону. В выдвижных ящиках лежали безобидные счета, уведомления от административного совета относительно пенсионных прав, банковские отчеты свидетельствовали о скромных сбережениях. Календарь на столе не содержал заметок относительно предстоящих встреч. Никаких книжек с адресами и телефонами. Ничего не было приклеено к днищу ящиков стола.
   Набитые битком книжные полки. Книги по истории. Многочисленные тома, посвященные киноискусству. Книга в мягкой красной обложке с поэмами Уильяма Батлера Йетса. Не было времени перелистать все страницы — сделал ли это кто-нибудь до него?
   Шкафы и выдвижные ящики на кухне содержали различную кухонную утварь: кастрюли и сковороды, столовое серебро и тарелки.
   В холодильнике небрежно завернутые пакеты с замороженным мясом.
   «Повторно завернутые», — подумал он.
   Морозильник затарахтел, медленно наполняя лоток кубиками льда.
   «Вновь наполняя».
   Часы на кухонной стене показывали 3:17.
   Он вернулся в гостиную к стене, заставленной аппаратурой.
   Здесь в ящиках шкафов лежали кабели, разъемы, переходники, плоскогубцы — в общем, всякая всячина, относящаяся к видео — и стереоаппаратуре.
   Видеокассеты на полках от пола до потолка — дань самой известной страсти Фрэнка: кино.
   — Никакой новомодной чепухи, — сказал Фрэнк ему однажды, — только классика.
   Аллан Лэд и Вероника Лэйк в «Стеклянном ключе» и «Несбывшемся». Богарт в «Иметь и не иметь». «Долгий сон», «Мальтийский сокол», «Касабланка». Рядом коробка с видеозаписью «Лучшие годы нашей жизни». Шесть фильмов Хичкока. Затем — «Высокий полдень» и «Великолепная семерка», «Силач Кэсиди и малыш Санданс», «Кандидат из Маньчжурии». Ряд иностранных фильмов: «Жюли и Джим», «Четыреста ударов», «Похититель велосипедов», «Расемон», «Семь самураев», «Мужчина и женщина». На средней полке Джон с удивлением обнаружил фильмы, относящиеся к вьетнамской тематике: «Кто остановит дождь», «Охотник на оленей», «Апокалипсис сегодня». Пальцы Джона задержались на кассете с «Чайна-таун», которая стояла вслед за двумя «Крестными отцами» и неуместными здесь «Американцем в Париже» и «Семью невестами для семи братьев». На верхней полке Джон увидел «Завтрак у Тиффани». Кроме того, он обнаружил «Мак Кэйб и миссис Миллер» с фотографией белокурой актрисы, способной любому разбить сердце. Джон потянулся и вытащил кассету. Сквозь образовавшуюся брешь он заметил, что в полумраке, за рядом кассет, что-то чернеет.
   Джон взгромоздился на кухонный стул, убрал еще с полдюжины кассет.
   За ними оказался еще ряд видеокассет, развернутых этикетками к стене. Джон вытащил шесть коробок, кроме них, в тайнике не было ничего.
   Названия фильмов, которые он прочитал на первых двух коробках, ни о чем ему не говорили: «За зеленой дверью» и «Глубокое горло». Остальных фильмов он тоже никогда не видел. «В рай нелегально», на коробке которого красовалась фотография стоящей на коленях обнаженной кудрявой брюнетки. Ее глаза были закрыты, голова откинута, рот раскрыт в экстазе. На другой коробке с надписью «Эксайлес» знойная блондинка вытягивала свои пухлые губы к объективу. Она сидела верхом на стуле, на ней не было никакой одежды кроме черного пояса с резинками, ажурных чулок и туфель на высоком каблуке. По-видимому, предметом особой гордости блондинки был ее роскошный бюст. Аннотация под названием гласила: «Это превзойдет ваши самые дикие, темные и огненные мечты!» На коробке с надписью «Любовь не ржавеет» была изображена рыжеволосая красотка, несколько прядей ее волос, ниспадавших на глаза, были выкрашены в малиновый цвет. Из-под малиновых прядей на Джона был устремлен томный взгляд. На коробке же с надписью «Целебная сила минеральных источников» была изображена группа, активно занимающаяся любовью в горячей ванне.
   Джон приходил во все большее недоумение, разглядывая кассеты, которые он вертел в руках. Он по-прежнему стоял на кухонном стуле в гостиной человека, который был мертв. Его бросило в жар от смущения, стыда за приступ любопытства, вызванный этими кассетами, но в основном за то, что он стал обладателем секрета, украденного у мертвого пятидесятисемилетнего вдовца. Человека, который был его другом, человека, которого, как до сих пор считал Джон, он отлично знал. Секреты — это власть и виды на будущее.
   Никогда не представлял себе, никогда не хотел узнать это.
   Быстро огляделся вокруг: никто не видел его греха.
   Они тоже обнаружили его секрет?
   Есть ли здесь что-нибудь еще, что может заставить их вернуться и продолжить поиски?
   Джон сложил кассеты с порнофильмами обратно, туда, откуда он их достал, и вернул на место передний ряд кассет с классическими фильмами.
   Шкаф для верхней одежды в прихожей не содержал ничего интересного.
   Вверх по лестнице.
   Он потратил двадцать минут на обследование спальни для гостей, роясь в пахнущих нафталином ящиках с женской одеждой, не забыв также заглянуть под матрас кровати.
   В спальне хозяина на стене висели фотографии женщины средних лет. Еще на двух фотографиях были запечатлены рядом Фрэнк и та же женщина, улыбающиеся в объектив.
   На фотографии, стоящей на бюро, были засняты Фрэнк, которому было около двадцати, и эта женщина в белом платье — похоже, это была их свадебная фотография.
   У его жены было красивое лицо. Смелое. Умное.
   Джон разглядывал фотографии, пытаясь сравнить это лицо с вытянутыми губами и плотоядными взглядами тех красоток, которые скрывались за рядом классических фильмов.
   Он не услышал, как внизу в замок входной двери вставили ключ.
   Не услышал, как открыли входную дверь.
   И как ее аккуратно прикрыли.
   Джон занялся ночным столиком и ящиками бюро. Производимый им шум заглушал звуки легких шагов внизу.
   Он почему-то неожиданно вспомнил про портфель на кушетке в гостиной, про лежащий в нем заряженный пистолет 45-го калибра.
   Складные двери шкафа в хозяйской спальне заклинило. Джону пришлось слегка встряхнуть их, они громко задребезжали и раскрылись с не менее громким треском.
   Ковер на лестнице приглушил звук шагов. Джон раздвинул висевшие в шкафу костюмы и рубашки, взвизгнул крючок вешалки. Пробежал руками по костюмам, прощупывая карманы. Он стоял спиной к двери, поэтому не видел тень, которую отбрасывало полуденное солнце из коридора в спальню.
   Джон наклонился, протянув руку за...
   Раздался пронзительный женский крик:
   — Какого дьявола ты здесь делаешь?
  
  
  
  
   Глава 12
  
  
   Джон ухватился за рубашки в шкафу. Прижался спиной к стене. Равновесие, сохраняй равновесие. Руки взлетели вверх, пистолет...
   Пистолет Фрэнка... был внизу.
   — Что ты здесь делаешь? — опять закричала женщина.
   Темные, яростно сверкающие глаза. Черные как смоль волосы, подчеркивающие нежную линию подбородка. Кожа цвета кофе с молоком. Пухлые губы не накрашены. На ней был черный блейзер, плотная рубашка, джинсы.
   Ничего, в ее руках не было ничего. Она заняла позицию у двери. Движения легкие и быстрые.
   — Кто вы? — воскликнул он.
   — Убирайся отсюда, пока я не позвала полицию!
   Глупая, рискованная угроза.
   Она тоже понимает это.
   — Фрэнк и я — мы работали вместе, — сказал Джон. — А кто вы?
   — Он мой отец.
   Поверь ей.
   Будучи шпионами, они вынуждены были то и дело что-то скрывать, и со временем скрытность прочно вошла в их жизнь. Фрэнк и Джон сидели рядом в одном офисе, подвозили друг друга на работу. Оба любили фильмы, книги. Уважительно относились к личной жизни друг друга. Фрэнк иногда вспоминал в разговорах с Джоном свою жену, времена, когда она работала в управлении. Она умерла уже достаточно давно, чтобы можно было безопасно говорить об этом. Один раз Фрэнк упомянул про ребенка, но постарался сразу уйти от этой темы — то ли из профессиональной осторожности, то ли под влиянием личных чувств. Джон не спрашивал: любой нажим в таком вопросе мог показаться грубым и бестактным. Они были друзьями, коллегами, но прежде всего они были шпионами. В одно мгновение Джон проанализировал все это, припомнил безупречную честность Фрэнка. В следующее мгновение Джон поверил ей.
   — Прошу прощения, — сказал он.
   — Что ты здесь делаешь? — в третий раз повторила она свой вопрос.
   Придумай для нее ложь получше.
   — Я пришел отобрать для него одежду.
   — Когда адвокат звонил мне, он сказал... что в этом нет необходимости. Папа оставил письмо с распоряжениями... Об этом уже позаботились.
   — Мне никто ничего не сказал, — вывернулся Джон.
   Она должна поверить мне.
   — Вот, смотри. — Он протянул ей свою сенатскую идентификационную карточку и доверенность, которую получил от Гласса.
   — Это тот юрист, который звонил мне, — сказала она, посмотрев на доверенность, потом прочитала на сенатской карточке: — Джон Лэнг.
   — Это я.
   Ее голос дрогнул:
   — Вы тот самый, кто был с ним?
   — Да.
   Что еще тебе известно?
   Она выбежала из комнаты.
   Джон нашел ее в коридоре. Ее невидящий взор был устремлен на пустую розовую спальню. Она прошептала:
   — Он страдал?
   — Нет. Даже не успел понять.
   Ее лицо не имело ничего общего с лицом Фрэнка; но в ней чувствовалась его сила. Что могло связывать эти мягкие черты и лицо женщины с фотографии на стене? Только «сосед» или генетическое чудо. Но в черных миндалевидных глазах дочери светился изысканный интеллект ее матери.
   — Меня зовут Фонг. Фонг Мэтьюс.
   В лапе Джона ее рука была, как воробышек.
   — Вы связаны с ЦРУ, правильно?
   — Да.
   — Как папа. — Легко ступая, она начала спускаться вниз по лестнице. — Где вы взяли ключи?
   Джон последовал за ней:
   — Получил с доверенностью.
   — Они должны были рассказать тебе все, — сказала она, когда они достигли гостиной. — Хотя они ведь никогда не говорят все?
   — По крайней мере не часто.
   Его портфель, с пистолетом во чреве, покоился на кушетке.
   Небольшой черный кожаный чемодан стоял рядом с входной дверью, его ремни валялись на деревянном полу, как уставшая змея.
   — Не могу поверить, что я здесь, — сказала Фонг.
   Черный плащ с капюшоном лежал на кушетке. На кофейном столике — авиабилеты.
   — Откуда вы прилетели?
   — Из Чикаго.
   Она хмуро оглядела стены, письменный стол, видео...
   Полки с видеокассетами.
   Не смотри. Не выдавай ей своего вероломства. Не указывай ей путь к темным закоулкам души ее отца.
   — Здесь что-то не так, — сказала она.
   Она осмотрела всю гостиную.
   — Что?
   — Фотографии, — воскликнула она. — Где фотографии?
   Она взбежала вверх по лестнице.
   Шаги в хозяйской спальне, спальне для гостей, ванной комнате. Двери шкафов наверху открываются, захлопываются.
   На стенах гостиной, у книжных полок и стойки с аппаратурой Джон обнаружил прямоугольники более яркого цвета, чем остальная, несколько выцветшая на солнце обивка. Единственным предметом, висевшим на стене в гостиной, была репродукция картины Эдварда Хоппера «1939. Кинотеатр Нью-Йорка»: затемненный зрительный зал, задумчивая белобрысая билетерша в синей униформе, прислонившаяся к стене, зрители, в полумраке наблюдающие за неясными очертаниями черно-белого вымысла.
   Фонг сбежала вниз по ступенькам.
   — Где фотографии?
   — Какие фотографии? — спросил он.
   — Мои, — Она махнула рукой в сторону пустых стен. — Ни здесь, ни в папиной спальне, ни в моей. Почему их нет? Ты взял их? — спросила она, отступая назад.
   — Нет.
   Поверь мне.
   Ее взгляд привлекли журналы на кофейном столике. Она перерыла всю кучу, вытащила журнал в плохонькой обложке.
   — Это единственная вещь в доме с моей фотографией.
   Тени заползли в комнату. За окнами смеркалось.
   Он осторожно взял журнал у нее из рук, сказал:
   — У меня есть идея.
  
  
  
  
   Глава 13
  
  
   Джон и Фонг сидели в кабинке техасско-мексиканского ресторанчика. С потолка свисал конический светильник: по деревянным балкам были развешаны папоротники. Было пять тридцать — слишком рано для обеденного столпотворения, но с приближением этого радостного часа народу все прибывало: хакеры при галстуках, агенты по продаже недвижимости. Крупная блондинка восседала на своем обычном месте за стойкой бара. Ей можно было дать по крайней мере лет на десять меньше, если бы не сигарета во рту и не оглушительный смех. По ресторану разносился запах фрижоле и фажита; блюда, изобретенные мексиканскими крестьянами, продавались здесь по ценам, превосходящим все их мечты.
   Фонг пила скотч, Джон потягивал бурбон. Еда стояла нетронутой.
   — Все изменилось с тех пор, как я жила здесь ребенком, — сказала Фонг.
   — Ты выросла здесь? — поинтересовался Джон.
   — Нет, я попала сюда уже довольно большой. Последние классы школы. Когда мама уже серьезно болела, папа перевелся сюда — ради нас обеих.
   — Тебя звали ФЛ — фифа из Лэнгли?
   — Официальная формулировка гласила, что отец «прикомандирован к штату посольства». Я вовсе не фифа из Лэнгли и не дитя шпиона.
   — Они дразнили тебя так?
   — У меня было много прозвищ. Крутая. Пижонка. Сирота.
   — Здесь?
   — Не столько здесь, сколько в Лондоне, — здесь не столь сильные предрассудки, а в начальной школе были те еще забияки, и доходило до смертного боя.
   — Где было лучше всего?
   — Почти везде было замечательно. Рим. Африка. Несколько раз мы ездили вдвоем, мама и я, независимо оттого, куда в это время направляли папу. Париж...
   — Я люблю Париж.
   — Я тоже. Прекрасно побывать там в юности, — она улыбнулась. — Я была предоставлена самой себе, папа...
   Она горестно вздохнула.
   — Я провела год в Швеции, училась в шведской школе-интернате. Швеция — это опыт рассудительности. Нейтралитет, граничащий с безразличием, и в каждой семье армейский пулемет под кроватью главы семейства.
   — Сколько тебе было, когда они удочерили тебя?
   — Не меньше четырех — по крайней мере мы так считали. В Сайгоне в шестьдесят седьмом весь центр был в руинах. У монахинь была вера, но не было картотеки. Папа рассказывал, что когда они с мамой пришли в сиротский приют, то заметили ребенка, который стоял в стороне, сжимая кулаки.
   Я была очень зла на него, у меня не было причин злиться на него, просто он был... Я никогда не могла забыть, что он, и мама тоже, хотя она оставила управление сразу после того, как они взяли меня, я имею в виду... что ЦРУ, черт возьми, что они начали войну, которая убила моих... моих настоящих родителей!
   — Каждый несет свою долю ответственности...
   — Я понимаю это, — сказала она. — Но то, что ты понимаешь умом, и то, что ты чувствуешь сердцем, и то, что по ночам нашептывает твой шкаф... это все приводит к такой путанице. Особенно когда ты молод. Ты можешь много всякого натворить. Наговорить всякой чепухи.
   Она высморкалась в салфетку. Джон потягивал свой бурбон, давая Фонг отдохнуть от его внимательного взгляда.
   — Он когда-нибудь рассказывал обо мне? — спросила она.
   — Он никогда не терял бдительности, — сказал Джон, наблюдая за ней.
   — Лучший комплимент для шпиона. Вы обожаете из всего делать секреты. Даже в США он оставался бульдогом-оперативником. А как насчет тебя? — помолчав, спросила она.
   — Представитель при конгрессе, — ответил Джон.
   — Думаешь, ФЛ купится на твою легенду? Мне нужна она. Мне нужно ее доверие.
   — Я работал в оперативном отделе, — признался Джон.
   — Политический консультант? Военный атташе? Шофер?
   «Поступай по отношению к другим так, как ты хочешь, чтобы они поступали по отношению к тебе» — так всегда говорила его мать. Умение придумывать правдоподобную ложь было его профессиональной привычкой.
   Правда. Ей необходима правда.
   — Я был БП, — признался он. — Без официального прикрытия. Никак не связан с посольством. Шефы в центре знали, где я нахожусь, но во время выполнения задания я ни с кем не поддерживал контакта.
   — Где ты бывал?
   — Твой папа когда-нибудь рассказывал тебе, где и с каким заданием он был?
   — Напрямую никогда. А теперь уже и не расскажет. Пожалуйста, — сказала она. — Я не выношу вежливой болтовни, я не хочу выслушивать ложь... На сегодня достаточно моих воспоминаний. Лучше расскажи что-нибудь о себе, чтобы скоротать время.
   — На втором году обучения в колледже, — сказал Джон, — я увлекся изучением китайского и вступил в Американское общество будущих политиков. Они привезли нас в Вашингтон — три месяца в штате у сенатора, три месяца на стороне Белого дома. Мне понравился процесс осуществления власти, захотелось работать на переднем крае. К тому же мне надоела школа, хотелось...
   — Спасти мир?
   — Что-то вроде.
   — Ну, за последние десятилетия этим никого не удивишь, — заметила она.
   — Приятно услышать лестные слова в свой адрес.
   Впервые он увидел ее улыбку.
   — Ты не проходил подготовки на их базе?
   — Нет. А чем ты занимаешься в Чикаго?
   — Так, ничего важного, — сказала она.
   — Я что-то сомневаюсь.
   Она поглядела на него. Допила свой скотч. Джон подал знак официанту повторить, и она не протестовала.
   — В Чикаго, — сказала она, — я работаю редактором в «Легал таймс», газете, ориентированной на юристов. В Сан-Франциско я год преподавала в школе, боролась против влияния телевидения на сердца и умы подрастающего поколения. Проиграла. В Цинциннати работала секретарем в одной юридической конторе. В Нью-Йорке — рецензентом в издательстве.
   — Да, достаточно перемещений за не такой уж большой срок.
   — Я уезжаю, когда чувствую, что пришло время. Где тебя готовили?
   — Почему ты думаешь, что я должен тебе это рассказывать?
   — Потому, что я здесь.
   Официант принес их выпивку.
   — Не отговаривайся тем, что ты пьян, — сказала она, потягивая свой скотч. — Расскажи мне об этом. Он действительно... Это действительно был несчастный случай?
   Смотри ей прямо в глаза.
   — Насколько мне известно, да.
   — Ты мог спасти его?
   Вот он, этот вопрос, жестокий и оправданный.
   — Я задавал себе этот вопрос тысячу раз, — ответил Джон. — Нет, не мог.
   Она отвела глаза в сторону. Сказала:
   — Я разговаривала с ним в воскресенье.
   — Что он говорил?
   Она прошептала:
   — Что любит меня.
   Она прижала кулак ко лбу, закрыла глаза. Ни одна слезинка не упала на белую скатерть стола, не разбавила ее скотч.
   — Что он любит меня, — сказала она минуту спустя, глядя прямо на Джона. Ее голос был ровным и спокойным.
   — В каком состоянии он был?
   — Что ты имеешь в виду? — спросила она.
   — У него все было в порядке? Он был счастлив?
   — Ты встречался с ним каждый день, — напомнила она. — Кому это лучше знать, как не тебе?
   — Я знал его в основном по работе, — сказал Джон. — Он выглядел уставшим.
   — Он сказал, что много работает. Вечерами. В выходные.
   — Над чем?
   — Тебя интересует, не забыл ли он о бдительности? Не стал ли делиться со мной секретами компании по открытой линии? Если ты...
   — Нет.
   — ...что-то пытаешься выловить, то, черт возьми, здесь ты ничего не найдешь. Уверена, черт меня подери, что мой отец всегда был верен и делал все для того, чтобы каждый чертов Мэтьюс независимо оттого, что за кровь течет в его жилах, был верен и...
   Повышенные тона, на которые она перешла, стали привлекать взгляды присутствовавших. Она заметила это и сразу стихла. Принялась рассматривать белую скатерть.
   — Извини, — сказала она. — Я...
   — Ты поступила самым лучшим из всех возможных способов.
   — Надеюсь, — прошептала она. — Это то, чего он всегда требовал.
   Какое-то время они молча выпивали.
   — Он звонил мне из автомата, — заметила она. — Почему?
   — Могло быть множество причин.
   — Что случилось с фотографиями? — задала она следующий вопрос. — Дом выглядит так, как будто его не раз перетряхнули.
   — Где ты нахваталась такой терминологии?
   — Мои родители не могли скрыть все свои секреты, — ответила она. — Почему он снял все мои фотографии? Округ Колумбия — это ведь не иностранный форпост, где «плохой Джо» может перетрясти твои веши в поисках компромата. Черт, ведь «плохой Джо» умер вместе с Берлинской стеной!
   — "Плохие Джо" всегда найдутся, — философски заметил Джон.
   — Кто они, эти «плохие Джо», в случае с моим отцом?
   — Я не знаю, — сказал Джон. — Он когда-нибудь говорил об этом?
   — Он говорил, что не видел меня с Рождества. — Она покачала головой и улыбнулась во второй раз: — Думаю, папа все-таки врал мне.
   — Нет.
   — А ты лжешь мне?
   — И не собирался.
   — Говоришь, как настоящий шпион. Ходишь вокруг да около не хуже любого адвоката. Где они тебя готовили?
   «Вот она, — подумал Джон, — черта. Возможно, я уже переступил ее».
   — Им пришла в голову великолепная идея, — сказал он. — Позволить армии сделать это за них. Или попытаться выбраковать меня или сделать из меня человека. Управление «руководило» моим выбором. Как резервист, я пошел в воздушно-десантные войска, получил направление в спецподразделение «зеленые береты». Специальные приемы ведения разведки, обучение особым способам ведения боевых действий. Армейские разведывательные школы в Аризоне, Кентукки. Несколько недель обучения оперативной работе с инструкторами ЦРУ на надежной явке в... Новой Англии. Мне понравилось там: снег, березы. Что это? — сказал он, положив на стол похожую на журнал брошюру, которую он принес из дома Фрэнка.
   — О, — сказала Фонг, — это...
   На обложке было написано: «Новое чикагское речное обозрение».
   — Так, ничего особенного, — закончила она.
   — Не пытайся провести опытного обманщика.
   — И опытного убийцу? — Она не улыбалась.
   Джон тоже. Он пролистал страницы — черно-белые фотографии, рисунки, строчки прозы и...
   — Страница сорок семь, — подсказала она.
   Он прочитал одно из семи стихотворений на этой странице:
   Весна
   Листья падают в ручей.
   Вода несет их, кружась в водовороте над скалами.
   Журавль вернется, поднимаясь вверх по течению.
   Фонг
   — Мне нравится, — сказал он.
   — Мне тоже.
   — Почему не «Фонг Мэтьюс»?
   — Это старое стихотворение, — сказала она. — Тогда мне не хотелось, чтобы... под ним стояла моя фамилия. К тому же хайку, под которым стоит звучащее по-японски имя, скорее примут, чем если под ним будет стоять смешанное.
   — Которое на самом деле вьетнамское.
   — Которое на самом деле американское. Которое выглядит, как всякое...
   — Для меня ты выглядишь так, как есть. Она закатила глаза.
   — Папа не одобрил бы моего желания добиться успеха хитростью.
   — Если ты уберешь из последней строчки журавля, поставив вместо него "Я", ты получишь правильный подсчет слогов.
   — В наше время допускается отступление от правил.
   — Но если ты меняешь форму...
   — Кроме того, «журавль» мне нравится в моем стихотворении гораздо больше, чем "я". Это важнее, чем форма.
   — Кроме того?
   Она пожала плечами.
   — Без «Мэтьюс» за моим именем папа мог не беспокоиться о том, что это найдут при обыске.
   — Не думай об этом, — сказал Джон. — Это моя работа.
   — Где ты делал свою работу? Я имею в виду настоящую работу, а не игры в здании конгресса.
   — Твой отец когда-нибудь рассказывал тебе про меня?
   — Папа никогда бы не стал много рассказывать мне про тебя.
   — Почему?
   — Он никогда не хотел, чтобы я общалась с людьми, подобными ему.
   — Наверное, он был прав, — сказал Джон.
   — Ты сказал это как простой человек? Или как шпион?
   Спроси:
   — Могу я почитать другие твои стихи?
   — Нет, — отрезала она. — Вам случалось вместе выполнять задания?
   — Никогда. Я всегда работал соло. Глубокая конспирация.
   Расскажи ей: регионы, в которые тебя забрасывали, не долго будут оставаться секретными, и кроме того, эта война закончилась.
   — Во времена «холодной войны» моим первым заданием был Пакистан. ЦРУ организовало канал между Китаем и Афганистаном через территорию Пакистана. У нас были секретные соглашения с коммунистическим Китаем: помогать им продавать оружие повстанцам, сражавшимся с марионеточным правительством Афганистана, которое поддерживали Советы.
   Я был глубоко законспирированным наблюдателем за всем и всеми. Изображал из себя этакого бездельника с рюкзаком за плечами. Покуривал травку. Ловил кайф. Выглядел как опустившийся бомж, придурок-янки, а не шпион.
   — Ты затягивался?
   — Никогда.
   Она рассмеялась, стараясь сдержать свой смех.
   — Я не должна смеяться. Только не сейчас.
   — Именно сейчас, — сказал он.
   — Я попытаюсь поверить твоим словам. — Она покачала головой. — Управлению, должно быть, нравилось, что ты куришь травку.
   — ЦРУ заняло в этом вопросе такую же позицию, как и полиция по отношению к своим парням, тайно внедряющимся к наркоманам. Так что не стоит нас этим попрекать, мы вовсе не стремимся к этому и не получаем на это специальную санкцию, однако конспирация вынуждает. Главное, не переусердствовать и не втянуться. Они очень внимательны во время обследования на детекторе лжи и специально заостряют внимание на употреблении наркотиков.
   — Какие, должно быть, были славные денечки.
   — По большому счету это была пустая трата времени.
   — Курение наркотиков?
   — Ловля на наживку. Наркотики... — Он пожал плечами. — Можешь смеяться, но у меня было достаточно тяжелых моментов с незатуманенной реальностью. К тому же это вредно для легких. Самое трудное было не угодить в ловушку к каким-нибудь жуликам-контрабандистам.
   — А что было потом, мистер Чистюля?
   — Изображал студента, занимающегося в Гонконгском университете. Каллиграфия, китайская литература, Па-ква и Синг-и.
   Он принялся подробно описывать свое пребывание в Гонконгском университете, борясь с желанием забыть, что она внимательно слушает, и целиком погрузиться в глубины своего я, к своим корням И Цинь.
   — Затем был Бангкок, работал для настоящей компании, занимавшейся переработкой металлолома. У этого города бизнес в крови. Одновременно держал под пристальным наблюдением Камбоджу.
   — Вьетнам? — спросила она.
   — Он не был среди моих первоочередных целей. Опять вернулся в Гонконг. Сначала работал по импорту — экспорту, потом притворялся очередным бездельником — художником-баталистом. Таких там тьма-тьмущая. Логичное прикрытие.
   Он осушил остатки бурбона.
   — Покинул Гонконг в восемьдесят девятом. Пришло время взять тайм-аут.
   — Почему?
   — Я не могу ответить на этот вопрос, — сказал он ей.
   Она подождала. Спокойно. Вполне спокойно.
   — Не могу, — помолчав, повторил он. — После этого... Буря в пустыне. С моей подготовкой «зеленого берета» я был прикомандирован управлением к специальным оперативным частям в Саудовской Аравии: рок-н-ролл против Ирака. А потом меня перевели работать с твоим отцом. Мне нравилось с ним работать. Он многому меня научил. Хорошо относился ко мне. Вообще был хорошим человеком.
   Она смотрела в сторону.
   Джон сказал:
   — Я до сих пор не свыкся с мыслью, что он мертв.
   — Вижу, — сказала она. — Спасибо тебе за то, что привел меня сюда. Я не была голодна, но... И спасибо за помощь с похоронами. И за все остальное.
   — Это то, что я должен был сделать.
   — Обязанность, да?
   — Это не связано с работой.
   — Который час? — спросила она.
   Новые часы, которые Джон купил по дороге к дому ее отца, имели как стрелки, так и цифровой циферблат.
   — Шесть семнадцать.
   — Четверть шестого в Чикаго, — сказала она. — Я, должно быть, еще сидела бы сейчас на работе, размышляя, где бы пообедать.
   — Где ты остановилась? — поинтересовался Джон.
   — Дома. Где же еще?
   — Одна?
   — Конечно. — Она нахмурилась. — Пропавшие фотографии... Что это все-таки значит?.. Ты думаешь, мне там будет угрожать опасность?
   — Нет.
   — Скорее всего так оно и есть: они уже обыскали там все. Нет причины возвращаться.
   — Я просто беспокоюсь за тебя.
   — Не стоит. Даже папа понял, что в этом нет необходимости.
   — У тебя есть здесь друзья?
   — Тебя считать?
   — Конечно.
   Она посмотрела на него.
   — Тогда один есть, — сказала она.
   — Друзья семьи? Люди, с которыми работал твой отец? Кто-нибудь, кому можешь доверять?
   — Из-за моей чертовой юности, маминого рака и папиной карьеры секретного агента мы мало общались с окружающими. Всякий раз, когда появлялись люди с его работы, я уходила. Я сдерживала желание спросить у них, не они ли сажали моих родственников во время программы «Феникс».
   Программа «Феникс» — разработанный в недрах ЦРУ проект, который привел к казни сорока тысяч девятисот девяноста четырех вьетнамцев — «врагов в штатском» — во время самой продолжительной из войн, которые вела Америка.
   — Я запомнила одного типа, — сказала она. — Его звали Вудман или Вудвард или...
   — Вудруфт?
   — Может быть. Папа сказал, что он должен был бы получить должность этого Вуд-как-там-его, если бы пошел прямо в управление вместо того, чтобы терять время морским летчиком. Я встретила его и его жену однажды вечером, когда они пришли развлечь маму и папу игрой в бридж. Маму поддерживали подушки... Она всегда пользовалась туалетной водой с запахом сирени, даже в последние дни жизни, когда я вспоминаю ее, мне вспоминается этот запах...
   Официант, направившийся к ним, увидел лицо Фонг и удалился.
   — Она была самой лучшей женщиной на свете, — с болью в голосе сказала Фонг. — Она бросила свою карьеру, отдала все свои силы тому, чтобы воспитывать меня, любить меня, заставить почувствовать, что я ее родная дочь. Все лучшее, что во мне есть, вышло из ее сердца, — прошептала Фонг. — И папиного. Может, уйдем отсюда? — спросила она.
   На автомобильной стоянке Джон спросил:
   — Почему бы тебе не остановиться у Вудруфтов или соседей?
   — У тех, кто знал меня, вряд ли остались глубокие воспоминания. Возможно, они даже не узнают меня. Не забывай, черт возьми, что все мы для вас выглядим одинаково.
   — Дай миру небольшой шанс.
   Фонг бросила на него быстрый взгляд:
   — Извини. Почему-то, вернувшись домой, вспоминаешь старые обиды.
   Дорога к дому Фрэнка заняла десять минут, прошедших в полном молчании.
   — Слушай, — сказал он, когда они остановились перед домом. — Существует формальная сторона. Люди из управления, для которых главное — бумажки, захотят поговорить с тобой. Полиция. Кто-нибудь еще. Позволь мне управиться с ними. Позвони мне, если они неожиданно объявятся или позвонят, и ничего не говори им и ничего не предпринимай, пока я не появлюсь.
   Она пожала плечами:
   — Ладно.
   — И... э-э... если позвонят репортеры...
   — Я журналист, — сказала она. — В некотором роде. Помнишь?
   — Нет, ты поэт.
   — И ФЛ, — сказала она. — Позволь мне поделиться с тобой секретом.
   Он затаил дыхание.
   — Я не люблю репортеров.
   Он улыбнулся. Она нет.
   — Я любила его, — прошептала она. — Всегда, даже когда утверждала противоположное.
   — Он был резким человеком, и он это знал.
   Она покачала головой:
   — Это так нереально! Мы здесь. Я. Ты. Обычный вечер середины недели, чувствуешь, что... Но неожиданно все переворачивается вверх дном. Становится не таким. Электрическим и... пустым.
   — Исчезло чувство равновесия.
   — Да.
   — Я, должно быть, выгляжу черт знает как.
   Она потупила взгляд, провела пальцами по волосам.
   — Вовсе нет.
   Улыбка, которую она не смогла удержать, прилив чувств, когда она осознала свой жест.
   — Тебе не следовало пить так много.
   — Я чувствую себя отлично.
   — Джон Лэнг. Хм!
   Он не стал давать ей какую-нибудь бумажку со своим адресом и телефоном, которую она могла бы выбросить с прочим мусором из кармана.
   — Если я тебе понадоблюсь, — сказал он, — мой телефон и адрес в справочнике. Я живу недалеко отсюда.
   — Ключи, — бросила она.
   — Что?
   — У тебя есть ключи от нашего дома. Могу я забрать их?
   Было прохладно, и его, несмотря на куртку и свитер, пробирала дрожь. На ней был черный плащ, подпоясанный и застегнутый, воротник поднят. Уличные фонари отражались в ее темных глазах.
   — Конечно, — сказал он, передавая ей позвякивающую связку ключей.
   Пожелав спокойной ночи, она вошла в дом и заперла дверь.
   Дубликаты ключей от дома оттягивали карман рубашки у сердца Джона.
  
  
  
  
   Глава 14
  
  
   Похороны — это состояние хрупкого равновесия между вчерашним и завтрашним, короткая передышка, которая должна помочь живущим приспособиться к изменившейся жизни.
   Скорбящие собрались на пригородном кладбище федерального округа Колумбия под пасмурным серым небом холодного мартовского четверга. Церемония погребения состоялась в десять часов утра. Фрэнк был похоронен рядом со своей женой.
   «Мы спешим покинуть свой дом для того, чтобы умереть», — подумал Джон.
   Многие лица были знакомы ему по Лэнгли. Некоторым было далеко за шестьдесят; в их глазах отражалась череда гробов, за которыми им пришлось пройти за долгие годы службы в управлении.
   Пришла вся аристократия управления включая директора.
   Рядом с директором стояли Роджер Аллен и его хорошенькая жена. Другие принцы толпились возле этого королевского ядра. Крупные бароны старались пробраться как можно ближе к короне. Харлан Гласс держал под руку худощавую женщину.
   Его жена? Торчащий подбородок. Отсутствующий взгляд.
   Ричард Вудруфт отсутствовал. Джон приметил в толпе его красавицу жену Кэти.
   Глава службы безопасности Джордж Корн прохаживался вокруг, отдавая указания охране. В стороне от толпы окружной детектив по расследованию убийств Тэйлор Гринэ и его долговязый белый напарник дожидались окончания церемонии.
   Пришла дюжина служащих из сенатского Комитета по делам разведки. На Эмме Норе было темно-синее пальто и шляпка с вуалью в стиле двадцатых годов. Они с Джоном обменялись церемонными поклонами.
   Фонг Мэтьюс стояла рядом с могилой, ее коротко стриженная голова была непокрыта, черный плащ затянут поясом.
   Сказать надгробную речь выпало Мигелю Зеллу, главе представительства при конгрессе. Зелл прочитал «Дом — это охотник» — стихи Роберта Льюиса Стивенсона, добавив, что это стихотворение было всегда одним из самых любимых Фрэнком.
   Взгляды Гласса и Джона встретились. Кивок стоявшего с каменным лицом Джона был столь же неуловим, как и ответный Гласса.
   — Аминь, — закончил Зелл, хотя прочел вовсе не молитву.
   Все начали расходиться. Чьи-то руки сочувственно похлопывали Джона по спине. Голоса бормотали соболезнования. Толпа повлекла его к автостоянке. Пытаясь выбраться из людского потока, он повернулся...
   Вспышка белого света! На мгновение он ослеп...
   Зрение постепенно возвращалось. Небо, деревья Человек.
   Перед ним стояли двое мужчин. Детектив Тэйлор Гринэ и его напарник. В руках белого копа был фотоаппарат.
   — Получилось, — сказал он.
   — Что? — спросил Джон.
   Гринэ сказал:
   — Нам необходима фотография для опознания.
   — О чем вы говорите?
   — Белый мужчина лет тридцати, прилично одетый, спортивного телосложения. Назвался Гарольдом Брауном. Проник в наш отстойник автомобилей, очевидно, чтобы подурачиться. А может быть, чтобы воспрепятствовать правосудию.
   — Должна получиться потрясающая фотография, — сказал белый коп.
   За его спиной раздался шипящий голос:
   — Отдайте мне пленку!
   Глава отдела безопасности ЦРУ Корн, его тусклые глаза сузились и сверкали. Двое его людей спешили ему на помощь.
   — Какого черта, — сказал Гринэ.
   — Это неповиновение начальству! — проскрипел Корн.
   — Вы мне не начальник.
   — Один телефонный звонок...
   — Не тратьте впустую свое время, — сказал Гринэ.
   Полицейские направились к выходу.
   Кивком Корн послал двух своих помощников за ними.
   — Что это они к тебе привязались? — спросил Корн у Джона.
   — Что это вы разгромили мой кабинет? — ответил Джон вопросом на вопрос. — Где наши папки с документами? Наши материалы?
   — Ваши материалы? Вы с Фрэнком держали в офисе управления материалы, не относящиеся к санкционированным официальным делам?
   — Чего вы добиваетесь?
   — Чтобы ты мне все рассказал, — сказал Корн. — Про свой офис. Чем вы там занимались.
   — Моя работа состоит в том...
   — Не вешай мне лапшу на уши!
   Джон посмотрел на Корна.
   — Вы оба бывшие оперативники, — сказал Корн, — привыкшие ни перед чем не останавливаться. На чем вы прокололись?
   — Мы?
   — Или ты один?
   — Не понимаю, о чем вы, — сказал Джон.
   — Об играх за пределами вашего офиса на Холме. Когда кто-нибудь трогает лист дерева в этом городе, все деревья начинают шелестеть. Ты считаешь, что я глухой?
   — Не представляю, что вы хотите от меня услышать, — сказал Джон.
   — Или ты знаешь и лжешь мне, или ты дурак.
   — Вы гоняетесь за призраками, — заметил Джон.
   — Может быть, — ответил Корн, — но я прислушиваюсь к шелесту деревьев.
   Уходя, Корн пожелал Джону хорошо провести день.
   Солнечные лучи отражались в лобовых стеклах отъезжающих машин. В конце длинного ряда Джон увидел Эмму, садящуюся в автомобиль: черная вуаль, изящные лодыжки. Дверь машины захлопнулась.
   Пролетел воробей, направляясь к расположенному неподалеку торговому ряду.
   Джон увидел Фонг, одну, пристально смотрящую в яму, в которой только что исчез гроб с ее отцом.
   Он увидел могилу.
  
  
  
  
   Глава 15
  
  
   Охранник у дверей комитета, увидев Джона, подходящего к его конторке, сказал:
   — Для вас есть почта. Как это прошло? — чуть помедлив, спросил он.
   — Как похороны, — сказал Джон.
   — Глупый вопрос, да? Не выношу траурных церемоний.
   Полицейский выдвинул ящик стола. Внутри Джон увидел два конверта.
   — Да. — Джон рассматривал конверты, не очень вслушиваясь в слова полицейского.
   — Вот жизнь. Эти чертовы дела.
   Полицейский был явно расположен поболтать.
   — Нет вопросов. — Джон открыл свой портфель, демонстрируя его содержимое полицейскому. Пистолет Фрэнка был заперт в бардачке машины.
   — Совершенно невозможно понять этих женщин. Хотел бы я знать, — продолжал полицейский, барабаня пальцами по конвертам, — чего они добиваются? Если ты не торопишься назначить им свидание, они непрерывно крутятся возле тебя. А когда ты наконец предлагаешь встретиться, то получаешь прямо промеж глаз.
   Джон покосился на свои новые часы: 11:32.
   — Я припозднился, — заметил он.
   — Там «мертвое царство», — сказал полицейский, кивнув на дверь комитета. — Большинство до сих пор не вернулось.
   — Я, пожалуй, пойду поработаю. Это для меня?
   Полицейский наконец отдал ему конверты.
   — Один от Эммы Норе, она прислала его с... Ну, в общем, прислала его. Другой принес посыльный.
   На конверте от Эммы было его имя. Другой конверт был адресован «представителю ЦРУ». Полицейский нажал кнопку, открывая для Джона дверь.
   Поколебавшись, уже вдогонку он крикнул ему:
   — Удачи.
   — Это то, чего нельзя упускать.
   В офисе было тихо. Секретарша скучала за столом.
   — Вам звонили. — Она дала ему розовый листок бумаги, на котором значилось «ЦРУ/предст., 9:17, сообщения не ост.». — Звонивший не оставил своего имени.
   — Он спрашивал меня?
   — Он спросил кого-нибудь, кто занимается делами Фрэнка... теперь.
   — Вы дали ему мое имя?
   — Конечно, нет!
   — Возможно, кто-нибудь из нашего управления безопасности. Голос был мужской?
   — Да.
   — Он когда-нибудь раньше звонил Фрэнку?
   — Я не знаю. Он не...
   — Оставил своего имени. — Джон вздохнул. Озабоченный печальный вздох.
   — Это что-нибудь... — Она стушевалась. Поначалу секретарша с настороженностью отнеслась к появлению двух офицеров ЦРУ, однако вскоре она поняла, что Фрэнк и Джон были самыми обыкновенными людьми. К тому же они всегда расспрашивали ее про детей.
   — Необходимо убедиться, что мы ничего не пропустили. Вы можете посмотреть в регистрационном журнале, возможно, этот парень уже звонил Фрэнку — парень, который не назвал своего имени? Только за последнюю пару недель.
   — Я... Э-э, может быть, об этом необходимо поставить в известность Джоела?
   Джоел был администратором, в ведении которого находился персонал.
   — Мы можем побеспокоить Джоела, если вы хотите, но...
   Она нахмурилась. В аквариуме были свои телефонные линии, но зачастую их звонки шли через коммутатор комитета. Комитет был подвержен навязчивой идее: все документально оформлять. Все телефонные звонки регистрировались в ее перекидном блокноте.
   Секретарша прикусила губу и открыла свой блокнот. Джон небрежно подвинулся, так что он мог читать через ее плечо. Записи замелькали перед его глазами. Имена он знал, что касается офисов, из которых звонили, то тут не составляло большого труда догадаться: службы сенаторов, люди из управления.
   Восемь дней назад, сообщение для Фрэнка с пометкой «Оплата за счет вызываемого абонента». Сообщение без примечаний или номера телефона, с которого звонили. Единственная зацепка — сообщение было от Мартина Синклера.
   Кто такой Мартин Синклер?
   Просмотрев еще две страницы записей, она сказала:
   — Я думаю...
   — Ничего, — сказал Джон. — Звонка не было. Конечно, ничего страшного, но если этот парень опять меня не застанет, пожалуйста, дайте ему номер моего домашнего телефона.
   — Вы ребенок!
   — Если они с Фрэнком работали над чем-нибудь для комитета, мне не хотелось бы попасть впросак.
   — О! — Про себя она подумала, что не о чем беспокоиться: в конце концов все они делают одно дело.
   Джон прошел в аквариум. Жалюзи с его стороны были открыты. Он закрыл их.
   Записка от Эммы гласила: «Если понадобится что-нибудь еще, дай мне знать. Надеюсь, скоро встретимся. Береги себя. Эм».
   Джон перечитал ее слова дважды. Понюхал бумагу — только чернила.
   Первая копия статьи, которую она прислала, была из январской «Интернэшнл геральд трибюн», парижское издание:
   "Американские представители опознали погибшего как Клиффорда Джонсона, президента «Имекс, инк.», американской компании. Он погиб вчера в автомобильной катастрофе недалеко от «Лефт банк».
   Полиция заявляет, что машина Джонсона была протаранена скрывшимся с места преступления автомобилем. После столкновения машина Джонсона взорвалась и сгорела.
   Джонсон был в машине один, сообщений о других пострадавших не было. Водитель второй, ненайденной машины до сих пор не известен.
   Представители США отказались назвать модель машины, которой управлял Джонсон, однако заявили, что сообщение о катастрофе должно быть зарегистрировано французскими властями, ведающими вопросами автомобильной безопасности.
   В официальном заявлении, поступившем из американского посольства, сказано, что останки Джонсона будут возвращены на родину в Балтимор, штат Мэриленд".
   «Через несколько недель, — подумал Джон, — некто послал анонимное письмо сенатору, чтобы облить грязью всеобщее любимое страшилище — ЦРУ. Фрэнк решил было, что это псих, но то, что ЦРУ скрыло это за семью печатями, заставило его воспротивиться полудюжине отделов управления, Глассу...»
   Второй конверт содержал написанную от руки записку на бланке сенатора Соединенных Штатов Ральфа Баумана. Никакого внутреннего адреса, ни приветствия, ни прощания:
   Покончим с этим немедленно.
   Корявая подпись, как предположил Джон, принадлежала Бауману.
   Часы Джона показывали без двух минут полдень. Заседание сената должно начаться в двенадцать. Обычные утренние дела, как всегда, займут первый час заседания.
   Верхний свет в аквариуме резал Джону глаза. Часто они с Фрэнком выключали этот ослепительный свет, делая телефонные звонки при мерцающем свете, просачивающемся сквозь жалюзи.
   Джон погасил свет. Аквариум заполнился холодной голубой мглой.
  
  
  
  
   Глава 16
  
  
   — Чегт возьми, ты собигаешься шеве'иться? — протрещал Бауман, едва его секретарь провел Джона в личный кабинет сенатора.
   — Сэр? — Это был единственный достойный ответ, пришедший Джону на ум.
   Стены кабинета были увешаны заключенными в рамки фотографиями сенатора Баумана с различными знаменитостями, могущественными и популярными. Портрет его третьей жены в ее лучшие годы стоял на камине. Фотографии детей, внуков и правнуков выстроились в ряд на каминной полке. Позади стола Баумана стояли флаг его штата и звездно-полосатый — Америки.
   — Где он? — Бауман вскочил со стула, обежал вокруг своего гигантского стола. Вблизи рыжеволосый, со старческими пятнами на лице, сенатор пах кожей, лосьоном после бритья и мятными таблетками.
   — Кто?
   — Где мой чегтов список теггогистов? Появится он пос'е вчегашнего? Я обеща' те'евидению и я по'учу его, чегт меня газдеги. Даже ес'и я не смогу обнаго-довать его пегед шигокой общественностью, по кгайней меге я смогу помахать этим «бесценным сокгови-щем» пегед камегой! Я не собигаюсь вводить избига-те'ей в заб'уждение, как сенатог Джо Маккагтни со своим подде'ьным списком.
   — М-м, э-э, видите ли, мы уточняем его вместе с...
   — Все уже давно уточнено.
   Бауман сделал несколько маленьких глотков из синей сенатской кофейной кружки, поморщился. Сунул в рот мятную таблетку.
   — Тебе с'едует быть погастогопней, чтобы сохганить мое гаспо'ожение, сынок.
   «Должен был сказать „мальчик“, — подумал Джон, — но ты больше не хочешь повторять эту ошибку».
   — Я буду стараться, сенатор. — Джон дал проявиться своим деревенским корням, доверив им найти подходящие слова для этого маленького человечка, опирающегося на большой стол.
   — Надеюсь, ты пгоявишь себя, — заявил сенатор. — Ес'и будут какие-нибудь пгоб'емы с тем, чтобы газдобыть то, что я хочу по'учить, позвони мне, и ты увидишь, какую я подниму бучу. Да, ты увидишь.
   — Сенатор, о чем речь.
   — Ты пгинесешь то, что мне нужно, одна нога здесь, дгугая там, ты пгинесешь это мне, и мы все будем чувствовать себя пегвок'ассно. Мы ведь впо'не понимаем дгуг дгута?
   — На все сто.
   Семь лампочек окружали укрепленные на стене часы. Из них горела одна. Раздался громкий звонок, этот сигнал передавался во все помещения в здании сената.
   Сенатор оперся на край своего стола, отпил еще несколько глотков из кофейной кружки.
   — Да, кое-что еще. — Он распечатал новую пачку мятных таблеток и вытащил из своего стола письмо: — Что это за дегьмо?
   На письме, которое он передал Джону, стоял штемпель таможенной службы, оно было адресовано в офис их службы при конгрессе:
   "Дорогой сенатор Бауман!
   Это подтверждение нашего отклика на ваш устный запрос, сделанный представителем Центрального разведывательного управления при законодательных органах, который от вашего имени запросил все протоколы таможенной инспекции за последние шесть месяцев, относящиеся к частной американской компании «Имекс, инк». Так как наши эксперты установили, что подобные вопросы не нарушают Закон о частной собственности, сообщите нам немедленно, должен ли ответ быть выслан непосредственно в ваш офис или направлен через представителя ЦРУ при конгрессе".
   Не смотри на него! Притворись, что ты все еще читаешь, что ты тормоз... Не дай Бауману заметить...
   Ни один представитель ни одного управления никогда не стал бы посылать «устный запрос» какому-нибудь другому управлению с тем, чтобы сделать что-нибудь для сенатора. А в ЦРУ только Фрэнк и...
   Обман. Дымовая завеса. Фрэнк прикрыл свой собственный запрос именем сенатора, причем сенатора, чей хаотический стиль мог быть использован для того, чтобы скрыть маневр.
   Фрэнк рисковал своей карьерой, хрупким мостиком правды между сенатом и ЦРУ.
   Ради чего-то, что стоило пули.
   Сенатор Бауман жалобно хныкал, постепенно возвращая Джона к реальности:
   — ...поэтому мой помощник по администгативным делам — тот, котогый габота' у меня до вчегашнего дня, пгежде чем он допусти путаницу, пегедал мне это неско'ько дней назад, спрашивая, как будто я сам до'жен заниматься всей этой беготней. Никто из нас не понимает, что за чегтова егунда здесь написана, но, по-моему, это письмо пгикгывает вашу задницу.
   — Да, — сказал Джон, — похоже на то.
   — Единственная задница, котогую с'едует защищать в этой контоге, — моя.
   — Должно быть, это... ошибка. Мой коллега...
   — Тот, котогый попа' в катастгофу?
   — Возможно, он готовил это для какого-нибудь другого сенатора и таможня перепутала.
   — Неуже'и?
   Классический сценарий разведения правдоподобной лжи.
   — Сенатор, мы постараемся разобраться, если вы позволите мне заняться этим.
   — Ес'и такое пгоисходит в ЦГУ, вам 'учше быть увегенным...
   — У вас не будет никаких проблем, сэр.
   Сделай глубокий вдох.
   — Однако не могли бы вы попросить своего помощника позвонить этим людям с таможни сегодня же, сказать им...
   — В данный момент я как газ да' отставку предыдущему и еще не по'учи' нового.
   — Сенатор, не сомневаюсь, у вас найдется кто-нибудь, кто мог бы позвонить и разобраться.
   Бауман захихикал:
   — Ес'и никто из моих девочек не сможет набгать номег, то я пока еще сохгани' твегдость па'ьцев.
   — Держу пари, что так, сенатор. Не могли бы вы звякнуть этим бюрократам из таможни, чтобы они переслали эти данные мне? Мне лично! Не говорите им, что это не ваши материалы, это только еще больше все запутает. Я быстренько со всем разберусь. Выясню, кто из членов комитета запрашивал эти материалы, и поставлю его в известность, что вы вынуждены «носить за него воду».
   — Сынок, вижу, у тебя неп'охое чутье, — сказал Бауман. — Ес'и ты надумаешь уходить из ЦГУ, возможно, ты выбегешь догожку, ведущую ко мне.
   — Сенатор, — сказал Джон, кладя письмо из департамента таможни в портфель рядом с газетной вырезкой, полученной от Эммы. — Я государственный служащий. Я уже работаю для вас.
   Джон шел по коридору, заполненному сенатскими служащими. Карточки-пропуска, прикрепленные к карману рубашки или болтающиеся на шее, объявляли их пехотинцами американской армии политиков.
   «Так много двадцатилетних, — подумал Джон. — Так мало шрамов».
   Дверь в кабинет сенатора Фаерстоуна была закрыта. Внутри надрывался телефон. В приемной мужчина в растрепанном костюме изводил темнокожую секретаршу, державшую оборону за своей конторкой.
   Вторая — шатенка, судя по всему, только что из Нью-йоркского университета, сидела за другой конторкой и отвечала на телефонные звонки.
   — Послушайте, — не отставал мужчина от темнокожей секретарши, — я знаю, это не ваша вина, просто такая у вас работа.
   Отвлеченная очередным звонком и бормочущая официальные приветствия выпускница Нью-йоркского университета с каштановыми волосами одарила Джона тусклой улыбкой.
   — Но у меня тоже есть работа, которую я должен делать, — продолжал бубнить свое мужчина. — И моя работа состоит в том, чтобы добывать правду для людей, и для того, чтобы это сделать, мне просто необходимо переговорить с сенатором.
   — Его сейчас нет, — отвечала секретарша. — Я уже говорила...
   — Я помню, что вы мне говорили, — сказал репортер. — Две недели назад он через своего пресс-секретаря позвонил мне и попросил взять у него интервью, написать про него серию статей. Отлично, вот он я, стою здесь перед вами, и что же...
   — Пресс-секретарь в данный момент занята, — сказала секретарша. Она указала на стопку розовых листочков с записями. — Если хотите, можете оставить ваше имя и номер телефона, я смогу...
   — Я не хочу разговаривать с ней! Я хочу разговаривать с ним!
   Джон наклонился поближе и прошептал секретарше с каштановыми волосами:
   — Джон Лэнг, из комитета. Я здесь для того, чтобы встретиться...
   — Секундочку, пожалуйста, — сказала она, нажимая на кнопку ответа. — Приемная сенатора Фаерстоуна, не могли бы вы минуточку подождать?
   Джон продолжил:
   — Я из вашего комитета. Мне надо видеть Стива.
   Репортер продолжал настаивать:
   — Вы испытываете мое терпение!
   Секретарша с каштановыми волосами попросила:
   — Не могли бы вы...
   Последние две незанятые телефонные линии зазвонили одновременно.
   Раскрылась дверь, и вошла команда телевизионщиков с телекамерой из программы новостей. Секретарша с каштановыми волосами, чертыхнувшись, прошептала Джону:
   — Ладно, пройдите прямо туда. Стив занимает первый стол.
   Она кивнула головой на закрытую боковую дверь.
   Джон улыбнулся ей и направился к двери. Репортер, продолжавший препираться с другой секретаршей, заметил появившуюся команду телевизионщиков.
   — О нет! — пронзительно завопил он. — Забудьте про это! Я здесь первый, и если он выйдет, я получу эксклюзив...
   На этом месте Джон вышел из приемной, и тяжелая дверь скрыла от него развязку событий.
   Он попал в кабинет, который походил скорее на коридор, соединяющий две комнаты, чем на комнату.
   Стол, на котором царил полный беспорядок, светящийся экран дисплея, гора наваленных бумаг и пустой стул. По бокам это рабочее пространство ограничивали семифутовые пластиковые перегородки, позади высокие окна. Прямо перед Джоном была дверь, ведущая непосредственно в личный кабинет сенатора Фаерстоуна. Копировальный аппарат занимал пространство между дверью сенатора и дверью в приемную. Аппарат «выплевывал» копии, за этим процессом наблюдала женщина лет тридцати с воспаленными глазами. Она посмотрела сквозь Джона. Он скользнул взглядом по документам, выскакивающим из щели аппарата — резюме.
   Женщина собрала свои копии и вышла в боковую дверь.
   Джон остался в одиночестве.
   Из-за перегородки доносились голоса.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА ...всего лишь вытащить из затруднительного положения!
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Мне уже надоело «вытаскивать их из затруднительного положения»! — Он помолчал. — Ты мог бы подобрать метафору получше.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Копы не сделали заявления для прессы. Поэтому комитету по этике нет причины...
   ЖЕНЩИНА. Комитету по этике? Какая им разница? Что с того, что он нарушил эти их надуманные предписания?
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Что ты хочешь? Чарли получил рекордное число голосов избирателей, мы все страшно гордимся, и тут...
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Необходимо придумать какую-нибудь дымовую завесу для прессы. Убытки...
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Зачем? Это лишь...
   ЖЕНЩИНА. Ты думаешь, никто не знает, что это не в первый раз?
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА ...неудачный частный инцидент между...
   ЖЕНЩИНА. Они были в государственной машине во время аварии! Какое после этого вы имеете право утверждать, что это было частное дело? И вы не сможете держать его взаперти в офисе Капитолия. Телевизионщики устроят ему засаду по пути на голосование, возьмут в осаду его дом. И как быть с ней?
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. С Дорис?
   ЖЕНЩИНА. И с Дорис тоже, но все, что мы можем для нее сделать, — это выпустить пар и надеяться, что она найдет хорошего адвоката по бракоразводным процессам.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Да уж!
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА. А девчонка, как быть с девчонкой?
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Она не будет болтать.
   ЖЕНЩИНА. Не будет болтать? Она проститутка! Да она согласна делать все, что угодно, для кого угодно за не очень большие деньги, и ты думаешь, она не будет болтать, когда вокруг нее начнут виться эти газетные пройдохи, делая предложения одно заманчивей другого?
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Она была освобождена условно, с испытательным сроком — нарушение и невыполнение правил повлекут...
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Хороший адвокат получит от телевидения достаточно денег вперед, так что это не будет представлять...
   ЖЕНЩИНА. Короче, он труп и заслужил это!
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Интересно, где он подцепил ее?
   ЖЕНЩИНА. Интересно, где ты был в это время?
   Вы уехали вместе и...
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ты же знаешь Чарли. После работы — виски у Лайона. Он сказал мне, что она заговорила с ним в баре, они пропустили по паре стаканчиков...
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Мы должны беспокоиться еще и об обвинении в управлении машиной в нетрезвом виде?
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Нет, за рулем была она, и полицейский утверждает, что это была очевидная вина того, другого парня. Он с треском поцеловал их в...
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Лучше бы было поручить кому-нибудь отвезти его, как мы собирались сделать.
   После паузы он сказал:
   — Чарли что-нибудь говорил об уходе в отставку?
   Дверь в приемную открылась. Вошла секретарша с каштановыми волосами, увидела Джона, улыбнулась. Увидела пустой стол, нахмурилась.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Я заставил Чарли пообещать не делать вообще никаких заявлений.
   ЖЕНЩИНА. Чарли обещал?
   Она ругнулась:
   — Старый козел.
   Секретарша зашла за перегородку и сказала:
   — Стив, здесь человек из комитета, хочет видеть тебя. Он ждет у твоего стола.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ты позволила ему войти...
   Шепот. Замолкшие голоса.
   Секретарша прошмыгнула мимо Джона с опущенными глазами. Лысый, моложе Джона, мужчина вышел из-за перегородки, сощурившись, посмотрел на него:
   — Я вас не знаю.
   Джон поинтересовался, Стив ли он, и представился сам.
   — Я из комитета по разведке, — уточнил Джон.
   — Вы не наш парень.
   — Я представитель ЦРУ, — сказал Джон.
   — И каким ветром вас занесло к нам? — Стив развернул свой вращающийся стул, сел. Он сбросил стопку «Стенограмм заседаний конгресса» со стула для посетителей, жестом предложив Джону сесть.
   — Тут у нас... все немножко посходили с ума, — объяснил Стив.
   Джон сказал, что он все понимает.
   — Я постараюсь не злоупотреблять вашим временем, — заметил он. — Пару недель назад вы переслали анонимное письмо, которое получил ваш босс. О...
   — Каком-то парне в... Париже?
   — Оно самое. Мой коллега, тот, что погиб в... автокатастрофе...
   — Да, ужасно! Так этот парень работал в ЦРУ? Я помню статью в «Пост», там говорилось, что он работал на комитет, но...
   — Репортеры. Любые ваши слова они готовы истолковать неправильно, — произнес Джон несколько оживленней, чем следовало.
   — К тому же любят вынюхивать...
   — Бывает, про некоторые вещи узнаешь случайно. — Джон постарался придать своему голосу прежнюю бесстрастность. — Например, подслушаешь что-то на работе.
   Лысый мужчина пристально посмотрел на него:
   — Да, вы из ЦРУ. Что вы хотите?
   — В связи с произошедшим несчастным случаем я вынужден закончить несколько дел моего коллеги. Что вы можете рассказать мне про это письмо?
   — Если честно, в эти дни мы даже не вспоминали про эту чушь. Даже если его и прислал не какой-нибудь псих, на которого, судя по тексту письма, он сильно смахивает...
   Он пожал плечами.
   — Вы получали какие-нибудь другие письма, подобные этому или на эту же тему?
   — Нет, но этот парень звонил.
   — Что?
   — Да. Незадолго... Незадолго до того, как у нас начались все эти хлопоты. Он хотел выяснить, получили ли мы его письмо. Я сказал, что получили, сказал, что мы переслали его представителю ЦРУ при комитете. Катился бы он со своим письмом. Когда я спросил его, какого рожна он хочет от меня еще, он захотел узнать ваш номер телефона. Представляете себе, какая чертовщина, мы готовим к слушаниям два законопроекта, а он тут со своим письмом. Так что ваши парни могут заняться этим. Я дал ему ваш номер телефона, и он сказал мне «до свидания». И никакого имени. Вот такие дела, — закончил помощник сенатора. — И в чем проблема?
   — Мы пытаемся выяснить, насколько он в здравом уме.
   — За нас не беспокойтесь. У моего босса есть капитолийские копы, защищающие его даже от репортеров, а они более настырны, чем какой-то чокнутый.
   — Понимаю.
   Джон дал Стиву свою карточку с рабочим и домашним телефонами, чтобы не посылать информацию по цепочке, если тот парень вновь позвонит Стиву. Пожелал на прощание:
   — Удачи.
   — Выборы проходят раз в четыре года, — сказал Стив, провожая Джона до дверей. — Думаете, удача может сопутствовать так долго?
   — Удача или неудача? — переспросил Джон.
  
  
  
  
   Глава 17
  
  
   «Будет ли Бауман молчать о „недоразумении“ с запросом?», — раздумывал Джон, сидя за рулем своего «форда».
   Дорога от Капитолийского холма до штаб-квартиры ЦРУ, расположенной в лесах Вирджинии, заняла у Джона тридцать минут, включая остановку, которую он сделал на живописной возвышенности недалеко от мемориальной аллеи Джорджа Вашингтона.
   Слева от него проносились машины. Справа, сквозь по-зимнему голые деревья, виднелась громадная пасть реки Потомак. Он запер портфель с ключами от дома Фрэнка, копией газетной статьи и письмом таможенной службы, полученным от Баумана, в багажнике своей машины. Пистолет Джон держал запертым в бардачке — он не смог бы пронести его через детекторы металла ни в сенат, ни в ЦРУ.
   На стоянке управления его машина могла быть обыскана без предупреждения, санкции или ордера. Но вероятность этого, по подсчетам Джона, была невелика. И при существующем порядке проверки портфелей безопаснее было хранить все подозрительное, что у него было, в багажнике.
   Куда никто не станет заглядывать. Скорее всего.
   Миновав пропускной пункт, Джон, вместо того чтобы запарковать машину на своем персональном месте в подземном гараже, оставил ее на хорошо просматриваемой стоянке для гостей, расположенной перед «старым» главным зданием.
   Запер машину.
   Вверх по мраморным ступеням, через громадную входную дверь, мимо стены с пятьюдесятью четырьмя звездами в память о сотрудниках ЦРУ, погибших при выполнении служебного долга.
   Ты получишь свою звезду, Фрэнк. Обещаю.
   Джон открыл автоматическую дверь своим пропуском, прошел через лабиринт коридоров в Центр по борьбе с терроризмом, где охранник направил его через другой лабиринт коридоров и дверей. Охранник в штатском у дверей вскользь глянул на пропуск Джона, затем на телефон. Нахмурился. Пропустил Джона внутрь.
   «Доложит Корну, — подумал Джон. — С этим ничего не поделаешь».
   Он вошел в огромный зал, где четыре месяца тому назад был архив, — огромная пещера без окон, заставленная несгораемыми шкафами с двумя замками, в которых хранились папки с документами.
   Вдоль одной стены до сих пор стоял ряд таких шкафов, но теперь вместо остальных шкафов помещение занимали десятки столов, разделенных зелеными пластиковыми перегородками. Большинство столов было занято: на них стояли компьютеры и телефоны. Около каждой группы столов была прикреплена табличка: «Федеральное бюро расследований»; «Полиция Нью-йоркского метрополитена»; «Полиция штата Нью-Йорк»; «Отдел алкоголя, табака и огнестрельного оружия»; «Центр расследования террористических актов при военно-морских силах»; «Секретная служба»; «Государственный департамент»; «Администрация контроля за наркотическими веществами»; «Таможенная служба»; «Служба начальника полиции»; «Разведывательное управление министерства обороны»; «ЦРУ».
   Синий маячок на стене медленно вращался, разбрасывая вокруг флюоресцирующие блики, сигнализируя о том, что в помещении находится не принадлежащий к ЦРУ персонал с ограниченным допуском к секретным сведениям. Рядом висела большая табличка:
   СПЕЦИАЛЬНАЯ КОМИССИЯ
   ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ВЗРЫВА
   В КОРКОРАН-ЦЕНТРЕ
   Мужчина и женщина, игравшие в триктрак, направили Джона к закрытой двери в дальнем углу пещеры.
   — Да! — отозвался мужской голос за дверью, когда Джон постучал. — Входите!
   Джон закрыл за собой дверь небольшого кабинета.
   За столом, откинувшись на спинку стула, сидел мужчина. Пиджак снят, узел галстука ослаблен. Его кожа была цвета американского шоколада. Двумя руками он держал над головой скомканный бумажный шарик. Бросок — и бумажный шарик, пролетев мимо обруча баскетбольной корзины, подвешенной у дальней стены, отскочил на пол, где уже валялось не меньше дюжины его собратьев.
   — Черт побери! — сказал мужчина, сидевший за столом. — По-моему, я сделал правильный выбор, когда пошел в ЦРУ, а не в НБА.
   Джон представился.
   — Слава Богу, — сказал мужчина, чье имя было Кахнайли Сангар. Он говорил по-английски с гнусавостью уроженца штата Мэриленд, по-французски как парижанин, плюс к тому на двух диалектах родины его отца — Берега Слоновой Кости так, будто он там родился. — Пришелец из потустороннего мира!
   — Похоже, ты не слишком занят? — спросил Джон.
   — Уже три дня, — сказал Сангар, — мы не получаем писем, даже от сумасшедших. Центральный офис в Нью-Йорке по крайней мере до сих пор получает послания от всяких психов, связанные с этим делом.
   Джон рассказал ему про список Баумана и про обещание Аллена.
   — Да, я получил указание на этот счет, но меня просили подождать на тот случай, если Бауман забудет. Он действительно такой чокнутый, каким представляется?
   — Он из тех политиков, про которых можно с абсолютной уверенностью сказать: «Что видите, то и получите».
   — Ты хочешь увидеть, как работают настоящие асы? — Сангар погладил свой подбородок. — Которому из двух десятков моих подыхающих от скуки и безделья первоклассных специалистов я должен передать твое поручение? Кому сегодня быть моим любимчиком?
   Он поднял телефонную трубку и передал запрос Джона «осчастливленному» сотруднику в другой комнате.
   — Садись. Они подготовят твой список так быстро, как только смогут, наконец-то им удалось получить задание, которым не стыдно было бы похвастаться перед своими семьями за ужином — если бы только они не давали клятвы держать свои рты на замке.
   — Надеюсь, твои парни не лентяи...
   — Нет, мои парни — попусту растрачивающие свое время люди, — ответил Сангар.
   — Удалось получить чего-нибудь?
   — Мы получили тонны чего-нибудь! Ты видел эту стену сейфов? Набиты до отказа: копии допросов и судебных отчетов, секретные аналитические исследования. Один шкаф целиком посвящен изменениям погоды на той неделе и их корреляции с фазами луны.
   — Что?
   — Ну, не был ли этот псих спровоцирован полнолунием, — объяснил Сангар. — И все это суммируется и анализируется здесь и в Нью-Йорке. Пятьдесят лучших колов и аналитиков из разведки, сыщики из служб разведки и контрразведки во всем мире находятся в непрерывном ожидании хотя бы одного крохотного промаха или...
   Он покачал головой:
   — Или нам придется отправлять людей обратно в их разукомплектованные агентства, проявляя при этом осторожность, так, чтобы нас не распяли за прекращение расследования инцидента, который общество посчитало выходящим за рамки обычного террористического акта на американской земле. Черт подери, за прошлый год у нас было тридцать девять террористических актов на территории страны! И только этот заслужил создания специальной комиссии, которая теперь, похоже, никогда не закончит свою работу.
   — Не крути, по твоему голосу я чувствую, что у вас появилось что-то интересное. Я прав?
   — Бог мой, я думал, ты никогда не спросишь!
   Сангар убрал ноги со стола и поманил Джона к компьютеру с огромным экраном. Сангар включил экран, вызвал многоцветное меню и набрал команду. На экране засветилась надпись: «TOP SECRET» [1] .
   — Надеюсь, у тебя есть допуск к такой информации?
   — Естественно.
   — Сам понимаешь, чуть ослабил бдительность, а потом приходится тратить уйму времени, разыскивая по всему свету, откуда произошла утечка информации.
   Он ввел кодовое слово.
   Экран моргнул. На нем появилось изображение нью-йоркской улицы. Его пересекали широкие вертикальные полосы.
   — Нью-йоркская полиция получила это со скрытой видеокамеры в ювелирном магазине, расположенном на противоположной стороне. Точнее, немного вниз по улице от Коркоран-центра. Черные полосы — это решетка на окне магазина. Смотри внимательно.
   Сангар нажал кнопку, уменьшая скорость.
   Мимо окна магазина прошел человек в черном пальто. Сангар прокрутил видеоролик до того места, где в кадре появился «датсун». Длинные волосы скрывали лицо сидящего за рулем, но даже сквозь эти космы, грязные стекла магазина и окна машины Джон различил розовую полоску губ.
   — Судя по показаниям охраны, это был переодетый мужчина в парике, — сказал Сангар, вводя в компьютер очередную команду. — Однако забудь про «нее» на минуту. Смотри.
   Картинка на экране изменилась. Изображение человека в черном пальто вновь появилось на стоп-кадре в тот момент, когда он проходил между двумя прутьями решетки ювелирного магазина.
   Сангар выделил лицо человека белой рамкой, после чего весь экран заполнился этим лицом, точнее, той частью, которая была отчетливо видна между поднятым воротником пальто и развевающимися черными волосами.
   — Это он, шесть к одному, — сказал Сангар. — Мы получили отличную оцифровку его носа, левой скулы, части левого глаза и отдельных фрагментов рта и челюсти.
   Он ввел команду. Экран заполнился цветным изображением мужчины с длинными темными волосами. После очередной команды с клавиатуры лицо стало поворачиваться, проходя все фазы от фаса до профиля.
   — Это может быть практически кто угодно, — скептически заметил Джон.
   — Да, но не я и не мой брат.
   — Думаешь, он сделал это?
   — Это, конечно, не доказательство для суда, но, основываясь на показаниях охранника, а также учитывая время и место, которое мистер Черное пальто выбрал для прогулок: напротив здания, в котором меньше чем через час произошел взрыв... мы считаем, что это так.
   — Он тот самый «свидетель», о котором трубит пресса, ссылаясь на вас.
   — Да, мы не смогли предотвратить утечку информации, но не стали беспокоиться о том, чтобы исправить ее, когда поняли, что она не совсем верна. Может быть, он подумает, что этот свидетель существует, и это заставит его сделать какую-нибудь глупость. Остается надеяться, что он не знает о том, что нам известно о нем гораздо больше, чем он думает, и это заставит его потерять бдительность.
   Если бы мы получили его отпечатки пальцев или хорошую фотографию, у нас было бы достаточно информации, чтобы связать этого парня с местом действия, кто бы он ни был. Мы запустили компьютерное сравнение со всеми белыми террористами по всем файлам. Сравнивается со свистом. Но он мог быть простым наемником, которого наняли для одноразовой работы. Сейчас мы проверяем файлы с наемниками.
   Вторая картинка — «женщина-водитель» — была скрупулезно исследована, но на ней недостаточно информации, чтобы использовать компьютер.
   — Это все, что вам удалось получить?
   Раздался стук в дверь. Вошла женщина с пистолетной кобурой на ремне, передала Сангару листок бумаги с отпечатанными на нем семьюдесятью четырьмя именами. Сангар просмотрел список, поставил печать спецподразделения и передал листок Джону.
   — Еще у нас есть вот это. А сейчас эту информацию получил и ты. И если сенатор допустит утечку информации, не велика беда: ЦРУ и ЦБТ сохранили втайне несколько имен, и поэтому мы не стали включать их в официальный лист, ведь если эти сведения просочатся наружу, «плохие» парни их тоже получат.
   — Спасибо, — сказал Джон. — До встречи.
   — Не заберешь ли с собой и меня? — бросил на прощание Сангар.
   Однако Джон вышел один.
   Вышел в коридор. И обнаружил двух парней в штатском, поджидающих его.
   — Мистер Лэнг? — осведомился тот, что повыше. — Директор Аллен хочет поговорить с вами.
   Они последовали за ним, — видимо, хотели убедиться, что он знает дорогу.
  
  
  
  
   Глава 18
  
  
   Заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам Роджер Аллен указал очками на кресло напротив его рабочего стола.
   — Не предполагал, что придется встретиться с тобой вновь так скоро, — сказал Аллен.
   — Я тоже, сэр, — ответил Джон.
   — И уж совсем не ожидал увидеть тебя здесь. На работе. Думал, ты успокоился. Возможно, я был неправильно информирован.
   — Но не мной, сэр.
   — Почему ты крутишься вокруг спецподразделения и центра по борьбе с терроризмом?
   Джон добросовестно объяснил, что сенатор Бауман устроил на него засаду, требуя свой список. Поэтому он решил лично приехать в штаб-квартиру, чтобы получить его. Он ведь понимает, что время, потраченное скромным представителем при сенате, — ничто по сравнению с проблемами, которые может доставить рассерженный сенатор.
   — И это все, чем ты на данный момент занят? Здесь и на Холме?
   — Нет, есть еще куча всякой всячины. Письма и тому подобное. Много времени придется проводить вне офиса.
   — Личного времени.
   — Да, — сказал Джон. — Личного времени.
   — Это благоразумно. Дай мне посмотреть список.
   Джон передал ему листок.
   — Я еще не успел доложить мистеру Зеллу или вам об этом. Прежде, до того как я был...
   — До настоящего момента, — прервал Аллен.
   — Да.
   Аллен надел очки, пробежал взглядом весь список, изучил печать спецподразделения.
   — Я предпочел бы видеть тебя отдохнувшим и восстановившим силы, — заметил Аллен, — но при этом, конечно, важно удерживать Баумана в спокойном состоянии... Он наделает тебе хлопот. Отдашь ему это. Но не сегодня, а завтра. Нельзя допустить, чтобы у него создалось впечатление, что он может заставить нас прыгать через веревочку по его малейшему желанию.
   — Слушаюсь, сэр. — Джон забрал список. — Могу я задать вопрос?
   Аллен внимательно посмотрел на него поверх своих стекол-полумесяцев:
   — Конечно.
   — Ахмед Нарал, — сказал Джон.
   — Да.
   — Сенатор Хандельман и его люди правы. Директор назвал Нарала террористом в докладе, с которым он выступал в...
   — Филадельфии, — закончил за него Аллен.
   — Где бы то ни было. Дело в том, что Нарала нет в этом списке.
   — Да, его нет.
   — Такой известный террорист, как Нарал, даже не подозревается в организации взрыва в Коркоран-центре?
   — Его нет в списке, верно.
   Сердце Джона громко колотилось.
   Дожми.
   — Почему?
   — Какой смысл вносить мертвеца в список подозреваемых?
   — Значит, Нарал мертв?
   Аллен пожал плечами:
   — Очевидно, так.
   — Во время слушаний вы утверждали...
   — Я сказал, что мы не можем утверждать наверняка, что мужчина, найденный плавающим в собственной крови, был Нарал. «Наверняка» означает сто процентов — не девяносто пять, не девяносто девять, а именно сто. Кроме того, слушания были вчера. Информация меняется с каждым движением секундной стрелки на часах. Получив в результате слушаний дополнительный стимул, оперативные силы теперь пришли к выводу, что с вероятностью девяносто девять процентов Нарал мертв.
   — И это стопроцентная правда, — пробормотал Джон.
   — Естественно.
   — Но Нарал умер после того как... И теперь список содержит...
   — Обновленные сведения. На данный момент. — Аллен откинулся в кресле. — У вас есть еще какие-нибудь вопросы, мистер Лэнг?
   — Мои вопросы не относятся...
   — Ну ладно. — Аллен оборвал его решительно и беспристрастно. — Твой вопрос не относится к существу твоих обязанностей, так в чем же дело?
   — Дело в том, что не важно, умер Нарал или нет, — сказал Джон. — Он мог устроить тот взрыв.
   — Я уже говорил, что он мертв, а раз он мертв, то его можно сбросить со счетов, по-моему, это очевидно, — ответил Аллен. — Разве ты так не считаешь?
   Несколько секунд в комнате стояла мертвая тишина.
   — Нам везет, — сказал Аллен. — Расследование взрыва в Коркоран-центре per se [2] не является задачей ЦРУ. Появление этого чертова центра по борьбе с терроризмом, руководимого Глассом, да еще и спецподразделения, дублирующего его в деле с Коркораном, позволяет нам держать свои руки на пульсе этого дела, при этом оставляя их чистыми. Дублирование позволяет нам контролировать все, что происходит. Мы можем маневрировать, как и все остальные, для получения кредита для поимки «плохих парней». Если же расследование зайдет в тупик, формально это будет провалом ФБР, что рикошетом ударит и по ЦБТ, подтверждая, таким образом, нашу концепцию: эти чертовы новые центры не заслуживают тех долларов из бюджета, которые администрация президента и конгресс отрезают от доли ЦРУ и передают им.
   Позволим реформаторам вертеться вокруг этого окровавленного взорванного холла в то время, как мы будем продолжать добиваться успехов в делах, относящихся к ЦРУ.
   — И что это за дела, — пробормотал Джон, на самом деле никого не спрашивая.
   — В данный момент наша основная цель — защитить себя от того, чтобы быть разбитыми на части нашими несведущими «друзьями» с Капитолийского холма.
   — И находиться на передовых рубежах защиты Америки, — добавил Джон.
   Аллен улыбнулся.
   — Я рад, что ты понимаешь меня. Наши интересы. Я знал, что на тебя можно положиться.
   Помощник Аллена проводил Джона к выходу, наблюдая, как он проходит через турникеты и выходит наружу, на мраморную площадь.
   Небо было вспенено, как серое море. Холодный ветер пронизывал Джона сквозь его костюм.
   Он подумал: «Сегодня я похоронил Фрэнка».
  
  
  
  
   Глава 19
  
  
   Было почти девять часов вечера, когда Джон, сидевший в одиночестве за столом, услышал стук в дверь.
   Пистолет Фрэнка лежал перед ним. Рука Джона покоилась на его рифленой рукоятке.
   Не будь параноиком.
   Он убрал пистолет в ящик стола.
   Возможно, это просто хозяин коттеджа.
   Из радиоприемника лились звуки джаза.
   После стакана бурбона в голове немного шумело.
   На полированной поверхности стола, за которым он обычно практиковался в каллиграфии, сейчас лежали письмо из таможенного департамента сенатору Бауману; копия газетной статьи, посвященной смерти Клифа Джонсона; листок из блокнота с записанным на нем именем Мартина Синклера — неизвестного, который звонил Фрэнку на работу; анонимное письмо, которое дал Джону Гласс, и желтый блокнот, ожидающий мудрых мыслей, оперативных планов или хотя бы отдельных идей. Он разглядывал пустую желтую страницу почти час, пытаясь осмыслить схему и понимая, что у него слишком мало данных, которые можно было бы связать воедино.
   Стук в дверь повторился.
   Возможно, это просто хозяин коттеджа.
   Шел противный холодный дождь. О стены коттеджа разбивались порывы ветра.
   Джон засунул все свои немногочисленные документы между страницами желтого блокнота, убедился, что края документов не выступают, так что взгляду представляются только чистые листы.
   Идя к двери, он мысленно просчитывал, насколько серьезно его положение. Уже поздно, дом в стороне от дороги, налет Гласса и Гринэ маловероятен, все-таки стучал скорее всего его домовладелец. Рука легла на ручку двери, Джон секунду помешкал. Резким движением выключил верхний свет. Теперь только настольная лампа освещала комнату за его спиной. Не стоит среди ночи выставлять свой силуэт в ярко освещенном дверном проеме.
   И только в случае...
   Тихо отодвинул засов. Медленно повернул ручку, медленно. Крепко уперся. Рывком открыл дверь.
   Испугал ее, она отпрыгнула назад, едва не выронила зонтик.
   — Ой! — воскликнула она.
   — Извини! Я не знал, что это ты, мне... следовало быть более осторожным. Следовало спросить, кто там.
   — Я сама виновата, — сказала она, — надо было сперва позвонить.
   — Нет, я рад, что ты пришла.
   — Правда?
   Несколько секунд они стояли молча: он — в дверном проеме, она — на веранде. Со всех сторон их окружала холодная ночь.
   — Заходи, — сказал Джон.
   Она вошла, распространяя аромат роз и кожи. Он закрыл дверь.
   — Давай твой плащ, — предложил Джон.
   — Спасибо.
   Подошел к ней сзади почти вплотную. Так что отчетливо видел, как с левой стороны ее грациозной шеи бьется пульс.
   Осторожно взялся за темные от дождя плечи ее плаща, потянул их, ее руки выскользнули из мокрых рукавов.
   — Спасибо, — повторила она.
   — Не за что.
   Возможно, после похорон она переоделась, но ее плащ этим утром был застегнут так, что он не мог утверждать этого с уверенностью.
   Сейчас на ней было простое платье цвета индиго. Черные туфли на низком каблуке. Простенький золотой браслет на одном запястье и часы на другом. Ни колец, ни ожерелий.
   — Твой дом не так-то просто найти, — заметила она.
   — Я привык так считать.
   — Привык?
   — Да ничего. Не обращай внимания.
   — Хотя у меня был адрес, все равно пришлось сперва постучаться к твоему домовладельцу и спросить его, куда ехать дальше. Я не знала, что ожидать. Не знала, как выглядит твой дом. Мне он понравился, — добавила она. Ее глаза задержались на книжных полках, иероглифах, выполненных черной тушью.
   — Спасибо.
   — Надеюсь, я не побеспокоила тебя.
   Он пожал плечами:
   — Я просто... Так, делал одну работу.
   — Я могу уйти.
   — Ну, раз уж ты здесь, то останься хоть ненадолго.
   Она улыбнулась ему, тепло улыбнулась.
   — Может, хочешь... чего-нибудь выпить? — спросил он.
   — Конечно.
   — Бурбон или пиво, у меня есть пара бутылочек.
   — Немного вина? Скотч?
   — Извини. Я не держу под рукой много алкоголя, обычно не пью много, но...
   — Да, — кивнула она. — Но. В такие моменты, как этот. Я буду пить то, что у тебя есть, — добавила она.
   Пока он ходил на кухню за чистым стаканом и бутылкой бурбона, она довольно долго оставалась одна в комнате.
   Джаз на волне прогрессивной радиостанции сменило женское пение.
   Ветер стучал в окна.
   Когда Джон вернулся из-за кухонной стойки в гостиную, она стояла возле его стола. Водила пальцем по лакированной поверхности стола, по желтому блокноту.
   — Работаешь, да? — сказала она. Ее пальцы остановились на чистом желтом листе бумаги. — Я тоже должна была бы сейчас работать.
   Наполни стакан бурбоном где-нибудь подальше от стола, так, чтобы ей пришлось отойти, чтобы взять его.
   Она подошла за стаканом.
   Их руки не соприкоснулись.
   — Ты знаешь, — сказала она, — на прошлой неделе я боялась, что этот год будет точно таким же, как и прошлый. За то, чтобы мы были счастливы, а?
   — Фрэнк любил говорить, что человек сам кузнец своего счастья.
   — Правда? — Она закружила янтарный водоворот в своем стакане. Платье цвета индиго свободно облегало ее. Легко угадывалось, что под ним нет бюстгальтера.
   — Мы ведь не знаем друг друга достаточно хорошо.
   — Скорее, даже совсем не знаем.
   — Ты, конечно, можешь со мной не соглашаться.
   — Я не имел в виду...
   То, как она тряхнула головой, заставило его замолчать.
   — Иногда чем больше мы говорим о каких-либо вещах, тем больше запутываемся.
   — Иногда.
   — Послушай, я несу эту чушь, однако... Правда состоит в том, что я не хочу оставаться сегодня одна. И среди всех лиц в этом «городе смерти» твое оказалось единственным, рядом с которым я не буду себя чувствовать одинокой.
   — Большой город, — сказал он. — Здесь...
   — Не говори мне про этот город. Или про смерть. Мои родители... Боже мой, даже собака, которая была у нас, когда я была ребенком...
   Слезы наполняли ее глаза.
   — Все хорошо, — попробовал успокоить ее Джон.
   — Нет, не все. — Она всхлипнула. — Извини. Обычно все удивляются моему самоконтролю. Не веришь? Спроси любого в моем офисе.
   — Это ненормально.
   — Это правда.
   Она подняла свой стакан:
   — Итак, за что мы будем пить?
   — За все.
   — Нет, не за все. Во-первых, давай выпьем за Фрэнка Мэтьюса.
   Они чокнулись стаканами. Выпили. Она опустила свой полупустой стакан:
   — Обжигает.
   — Ты сможешь привыкнуть к нему.
   — Держу пари, уже смогла.
   Она отвернулась, пошла к дальней стене, провела рукой по спинке кушетки.
   Из радио доносились тяжелые удары бас-гитары, пронзительные вопли соло-гитары, скрипучий голос блюза «Чикаго».
   Дождь стучал в окна, барабанил по крыше.
   — Ужасная погода, — заметила она.
   — Однако здесь нам хорошо.
   Она залпом осушила остатки бурбона. Обжигающая дрожь пробежала по ее хрупкой фигурке. Поставила пустой стакан на книжную полку. Спросила:
   — Ты думаешь, я знаю, что делаю?
   — Возможно, даже лучше меня.
   — Вряд ли, ну да ладно, будем считать, что мы оба правы.
   Она подошла к нему.
   — Вечером... — Тряхнула головой. Пристально посмотрела ему в глаза. — Вечером я хочу, мне необходимо чувствовать, что я живу. Не потерять контроль над собой. И черт с ней, с удачей.
   Она стояла так близко, что он чувствовал ее бурбонно-приятное влажное дыхание. Горячий мускусный запах ее тела. Запах розы.
   — Вечером, — прошептала она. — Только вечером. Подняла голову. Он прикоснулся к ее щеке. Ее глаза закрылись, и она потерлась щекой о его ладонь.
   Поцелуй ее.
   Ее губы потянулись к нему; она была душистой и влажной. Ее руки обвились вокруг его шеи, она прижалась к нему. Губы призывно раскрылись, они были так близко, что он чувствовал их возбуждение.
   — Назови мне десять тысяч причин, почему этого не следует делать, — прошептала она. — Но сделай это завтра.
   Она пригнула его голову и поцеловала.
   Внутри у него вспыхнул огонь.
   Да провались все к чертям.
   Притянул ее ближе.
   Платье такое мягкое на спине, ребра. Запах роз. Запах кожи. Колотящееся сердце, превратившееся в вихрь. Смял ее мягкое платье. Расстегнул «молнию». Пылающая, обнаженная спина — такая гладкая, ребра — такие хрупкие под его ладонями. Он стянул платье с ее плеч, вперед и вниз.
   Соскользнув, платье упало.
   Ее груди, два маленьких душистых конуса, высокие и нежные, на вершине каждого набухший кружок, в центре которого маленький розовый наконечник стрелы.
   Проступающий под ее колготками изгиб смуглого полумесяца. Аромат ее океана.
   Руки Джона нежно скользили вокруг ее талии, по гладкому плоскому животу и вверх к груди.
   Она прижала его ладони к своей груди, тихонько вскрикнула, опять притянула его губы к своим, потом заставила их опуститься еще ниже, к своей груди, вновь вскрикнула, когда он обхватил губами правую грудь, его язык трепетал, нежно щекоча сосок. Потом целовал ее сердце, грудь. Она застонала и опять притянула его лицо к своему, подставив для поцелуя губы. Ее пальцы наконец расстегнули его рубашку, стащили, отбросили прочь.
   Руки Эммы обвились вокруг его шеи. Она была невысокой, и чтобы сравняться с ним, она потянулась вверх, обхватила его талию ногами.
   Черные туфли упали на пол. Он совсем не ощущал ее веса, пока нес ее в спальню, но эта ноша была для него сейчас дороже всего. Наконец они достигли кровати. Опустил ее на кровать, прервав их поцелуй, уложил ее. Встал между ее коленями. Сбросил китайские туфли. Босые ноги на полу, стянул с себя джинсы, трусы...
   Она приподнялась на кровати. Села на край. Прижала свои груди к его обнаженным бедрам, притянула его лицо вниз для поцелуя, поцелуи покрывали его шею, грудь. Кончик ее язычка спустился вниз к его животу, еще ниже. Тонкие пальчики возбуждающе пробежали по бедру, коснулись его, нежно сдавили в ладошке. Мягко обхватив губами, приняла его в рот. Глубоко-глубоко.
   О.
   Ее рука давила на его спину и удерживала, не позволяя двигаться.
   О.
   Ее обнаженная спина, гладкая слоновая кость. Его руки плавно поглаживали ребра, нежное прикосновение пальцев, совершающих круговые движения. Он мог прикасаться, всего лишь прикасаться к ее соскам, и они стали такими твердыми, и он не мог
   остановись
   не надо
   не может дышать
   остановись
   не надо
   и он пронзительно вскрикнул, когда солнце взорвалось.
   Его колени дрожали, готовые подкоситься.
   Полностью отдавшись захлестнувшим ее чувствам, она не выпускала его из объятий, удерживая его сладость внутри себя.
   Высвободился. Обхватил ее голову и привлек ее улыбающееся лицо к своему. Ее глаза сияли.
   Склонился над ней, поцеловал. Медленно уложил ее на спину. Лег поверх нее, грудь на грудь, поцеловал в губы. Почувствовал шероховатость ее колготок, когда ее ноги обхватили его. Опять поцеловал ее долгим нежным поцелуем. Оторвался, ее губы тянутся к нему, глаза открыты. Ее симпатичное личико улыбалось ему с покрывала.
   Скажи ей:
   — Моя очередь.
   Поцеловал в губы. Она прильнула к нему всем телом. Поцеловал в шею. Левая рука Джона скользнула ей под лопатки; он перенес вес своего тела на эту руку, продолжая целовать ее шею.
   — Так, — простонала она. — Да.
   Он обхватил губами ее левую грудь, провел языком по соску, сжимая свободной рукой другую грудь, и она стонала и
   прижималась все сильней
   — О Боже, — прошептала она.
   Поцелуй ее живот, ниже, между коленями,
   еще вниз, руки же продолжают ласкать ее грудь
   и вниз, вечерняя щетина цепляется за ее колготки.
   Завладел резинкой колготок. Она уперлась ногами, приподняла свои бедра, чтобы помочь ему стащить колготки с ее гладких округлостей,
   океан, аромат океана, и она опустила бедра, вытянув ноги
   раздень ее до конца
   Колготки отброшены в сторону.
   Целует ее поднятое правое колено. Целует левое.
   Становится на колени на краю кровати.
   Целует внутреннюю сторону бедер.
   Берет ее за талию обеими руками, тянет к краю кровати, раздвигает ее ноги шире.
   — Джон!
   Целует ее туда. И он больше не останавливается.
   И он не в состоянии остановиться.
   Ее запах. Ее вкус.
   Он как будто пьян. Это она опьянила его,
   и он не должен, не может остановиться
   ее пальцы в его волосах, прижимают его голову,
   ее бедра покачиваются перед его глазами. Смотри: ее глаза закрыты, рот приоткрыт, левой рукой она ласкает свою грудь, теребит пальцами сосок.
   Из ее груди вырываются стоны. Вскрикивает и извивается под напором его губ и языка, таю напряжено до предела
   — Нет! — простонала она. — Больше не могу
   остановись
   но он не в силах остановиться
   и она вскрикивает вновь и вновь. Извивается, ее руки притягивают его губы к своим и
   — Джон!
   Он ощутил новый прилив сил. Воспламеняющие крики.
   Скользнул вверх, на кровать, подчиняясь ее властным рукам, двигался вверх, ближе к ней
   внутрь нее
   — О, — простонали они одновременно.
   И он не мог остановиться, и он не должен был останавливаться, они все крепче и крепче сжимали друг друга в объятиях, он нажимал и нажимал, и это продолжалось целую вечность, и пламя сжималось вокруг него, и она кричала, а он двигался быстрее, еще быстрее, еще яростней, и она выкрикивала: «Пожалуйста!»
   Джон двигался, не сбавляя темпа, и он был здесь, и он был везде, и все его силы были пущены в ход; и она была здесь, и ее огонь охватывал его, и он взорвался с ней вместе с криком «Фонг!».
  
  
  
  
   Глава 20
  
  
   — Ты ошибся, — прошептала Эмма в ухо Джону.
   В желудке заныло, треск напалма.
   Он отлично расслышал ее слова, однако переспросил:
   — Что?
   Он приподнялся и приблизил свое лицо к ее, постарался состроить как можно более простодушную физиономию. Сон улетучился.
   Эмма повторила, четко выговаривая каждое слово:
   — Ты... ошибся.
   Все так же «полусонно», попытайся:
   — Что я сказал?
   — Не надо. — Тонкие губы Эммы были твердой прямой линией. — Нет такого мгновения этого вечера, которое я смогу забыть. Ни ощущений. Ни прикосновений или запахов. Ни звуков.
   Эмма поглаживала ладонью его грудь, живот.
   — Черт подери эту мою способность, — вздохнула она. — Я всегда все помню.
   Она провела пальцем по его шее.
   — Поэтому мы оба знаем, что ты сказал, а если ты не знаешь, то я могу сказать: это было «Фонг».
   — Это, э...
   — Я пожимала ей руку на похоронах. Наверное, мне следовало... посмотреть на нее другими глазами.
   Он расслабился, стараясь не потревожить ее: одна рука у нее под головой, другая рука кротко покоится на ее потном животе. Эмма застыла в неловкой позе.
   — Я догадываюсь, что сказал это.
   — Неплохая догадка.
   — Не знаю, почему мне это пришло в голову.
   — Правда?
   — Правда. Я совсем ее не знаю. Вчера впервые ее встретил. Я... Часть того, что я делаю, определяется тем, что осталось после Фрэнка. Даже его личными вещами.
   — Насколько лично ты принимаешь свою работу?
   — А как ты думаешь? Я был в той машине.
   Она пожала плечами, но Джон почувствовал, что ее напряжение немного спало.
   Аромат их страсти наполнял комнату.
   — Она и ее имя, должно быть, засели в моем мозгу, — предположил Джон.
   — Это единственное место, где она находится? Если это так, то ладно, я знаю, что мозг может выкидывать такие штучки. Но...
   — Что представляет собой «это», про которое мы говорим? — спросил Джон. — Я? Ты? Что это? Или какое-то другое это? Слова создают реальность, — продолжил он. — Ты хочешь заняться анализом всего произошедшего сегодня прямо сейчас?
   — А ты? — прошептала она.
   — Сейчас вечер четверга, — сказал он ей. — Утро четверга полностью перевернуло все мои представления о жизни. И сейчас я сражаюсь за новые. Моя прежняя жизнь разбита вдребезги. Теперь перейдем к тебе.
   — Я солгала, когда сказала «только вечером», — сказала Эмма. — Я давно уже жду. Мне уже приходилось испытывать такое раньше. Ты знаешь это.
   — Возможно, да. Возможно, я тоже давно ждал.
   — Нет ничего хуже, когда чувства начинают раздваиваться.
   — Слушай, то, что сейчас произошло, вовсе не раздвоение. — Джон подождал. Она не собиралась ничего отвечать. — Что для тебя самое важное в жизни?
   Она не отвечала.
   — Ты не пришла бы сюда, если бы знала, что произойдет. Хотя у нас с тобой много общего, я не понимаю, к чему ты стремишься... Все же, что для тебя сейчас самое важное?
   — Не обманывай меня, — сказала она.
   — Постараюсь, — пообещал он.
   Опершись на локоть, он наблюдал за ней. Она лежала рядом, растянувшись на спине, и смотрела в потолок.
   — Замечательно... Ты и она...
   — Я встретил ее вчера, когда был в доме Фрэнка. Пытался разобраться в его жизни. Ее отец мертв. Он был моим другом. Он был для меня образцом работника управления. И она его дочь.
   — Что еще?
   — Этим утром мы похоронили Фрэнка. Я даже не разговаривал с ней на похоронах.
   — Ты собираешься встретиться с ней еще?
   — Может быть.
   — Должно быть, она произвела на тебя глубокое впечатление.
   Он пожал плечами:
   — Наверно, да.
   Эмма перенесла свой вес на его руку. Ее нога придвинулась ближе, прикоснувшись к его.
   Ветер бился в окна спальни. Она повернула к нему свое лицо. Провела пальцем по его щеке. Нежно.
   — Ты не очень хороший шпион, если способен потерять над собой контроль в ситуациях, подобных этой. Выболтаешь все наши секреты.
   — Я отлично держусь во время пыток.
   — Это была пытка?
   — Если бы это была пытка, я бы не раскололся.
   Она улыбнулась.
   — Для протокола. Есть... У тебя есть кто-нибудь еще?
   — Нет.
   — Я думала иначе. Должна признаться, я не шпион, но наблюдала за тобой, подслушивала твои разговоры с коллегами из комитета...
   — Вот уж не думал, что ты шпионка.
   — Вовсе нет. — Эмма улыбнулась. — Правда. Для протокола, — прошептала она. — У меня тоже никого... никого нет. Уже давным-давно. Долгое время я держала свои чувства на замке.
   Он поцеловал ее в лоб, и она уткнулась ему в плечо.
   — Я тоже, — сказал Джон.
   — Почему?
   Эмма почувствовала, как он пожал плечами.
   — Может, это все к лучшему.
   — Для протокола, — прошептала она.
   — Да?
   — Это было... феноменально.
   — Высший класс, — согласился он.
   Они поцеловались.
   — Мне это не нравится, — сказала она.
   — Боже, надеюсь, ты врешь.
   Они рассмеялись и поцеловались опять.
   — Окажешь мне одну услугу? — спросила она.
   — Какую?
   — Не надо быть таким осторожным. Обещай.
   — Я постараюсь.
   — Попрактикуйся в произнесении моего имени.
   — Эмма, — сказал он. — Эмма, Эмма, Эмма, Эмма...
   И она с поцелуями повалила его на кровать.
   — Эм, — сказал он, когда она отступила.
   — Знаешь что? — сказала она.
   — Что?
   — Где у тебя ванная?
   Он показал на дверь. Она, улыбаясь, поднялась с кровати и направилась туда. Ее каштановые волосы были растрепаны, изящные губы припухли. Ее кожа была гладкой и удивительно белой. Остренькие грудки подрагивали при каждом шаге.
   Дверь ванной закрылась за ней.
   Что, черт возьми, случилось.
   Что, черт возьми, он делает.
   О чем, черт возьми, он думал. Так проколоться... Фонг, почему Фонг?
   Дождь барабанил по окнам. Покрывало под ногами было мокрым. Он услышал звук спускаемой воды. Тишина. Прошла минута. Вторая.
   Как раз когда он собирался сесть на кровати, дверь открылась, и Эмма вышла. Ее волосы были расчесаны пальцами. Лицо было ясным и счастливым.
   Она плюхнулась на живот рядом с ним, поцеловала его.
   — Знаешь что? — сказал он.
   — Что?
   — Моя очередь.
   Она смеялась, пока он слезал с кровати, швырнула в него подушкой, он поймал ее и бросил обратно.
   Она прижала ее к груди, вновь растянувшись на кровати.
   — Не задерживайся, — сказала она.
   — Некоторые вещи требуют времени, — ответил Джон.
   Закрыв дверь ванной, он сразу вспомнил про документы, спрятанные в желтом блокноте.
   Слишком поздно. Он посмотрел на свое отражение в зеркале.
   Не будь идиотом.
   Он отлил. Спустил воду. Включил оба крана, помыл руки.
   Склонился над раковиной, плеснул воды налицо.
   Услышал... какие-то звуки.
   Похоже, из спальни.
   Эмма что-то ему кричала.
   Наконец подвывающий туалетный бачок наполнился и заткнулся.
   — Что? — прокричал он, вода плескалась в раковине.
   Ему показалось, что он услышал из-за двери крик, что-то вроде: «...-то б...»
   Выключил краны.
   Тишина.
   Открыл дверь. Кровать была пуста.
   Вперед!
   Из гостиной доносились раскаты телефонного звонка.
   Вылетел из дверей спальни, скользя босыми ногами по гладкому деревянному полу...
   Эмма, нагая, направлялась к телефону:
   — Я спрашивала, взять ли мне трубку?
   — Нет! — не сумев сохранить над собой контроль, завопил он. Автоответчик пискнул, и записанный на пленку голос сказал: «Пожалуйста, оставьте свое сообщение».
   Эмма остановилась. Замерла где стояла — между ним и телефоном.
   Он обнял Эмму за плечи, улавливая каждое ее движение, следуя за ней.
   Из автоответчика донеслось:
   — Джон, это Фонг Мэтьюс. Я... Ничего важного. Просто... Ты сказал, что можно позвонить тебе, если... Если что? Если ты не занят, и еще не слишком поздно, я в доме отца, и если хочешь... позвони мне.
   Автоответчик отключился.
   — Понимаю, почему тебе не хотелось, чтобы я взяла трубку, — сказала Эмма. Она заметила его досаду. — Да, сегодня тебе выпал не самый легкий вечерок, — добавила она. — Или, может быть, самый.
   — Она всего лишь позвонила мне. Я дал ей свой телефон.
   — Для работы.
   — Или для дружбы.
   — А-а. — Эмма пожала плечами. — Судя по голосу, с ней все в порядке.
   — Она старается выстоять.
   — Она стоик? — спросила Эмма.
   — Я позвоню ей завтра. Выясню, что она хотела.
   Эмма покачала головой:
   — Даже я не такая большая стерва.
   Они стояли голые посреди гостиной. Джон сказал:
   — Я сейчас не могу.
   Эмма, глянув на него, спросила:
   — Из-за меня?
   Она прижалась к нему своим горячим телом, поцеловала, отступила на шаг.
   — Эмма...
   — Джон, я не собираюсь контролировать тебя. Погоня за иллюзиями — бессмысленное занятие и причиняет слишком много страданий.
   Она прижала свои руки к груди:
   — Такова жизнь.
   Она уронила руки и, кивнув головой в сторону телефона, сказала:
   — Ладно, мы заболтались, тебе пора работать.
   — Именно сегодня вечером.
   Она подобрала с пола свое платье.
   — Я буду в офисе завтра. Не забывай, как хорошо нам работается вместе.
   Ее улыбка была восхитительна. Непреклонна.
   Через пятнадцать минут она ушла, поцеловав его на прощание.
   На его новых часах было 10:47.
   Сначала надеть тренировочный костюм.
   — Алло? Джон?
   — Откуда ты знаешь, что это я?
   — Никто, кроме тебя, не знает, что я здесь, — ответила Фонг. — По крайней мере никто, кого я... кто мог бы позвонить. У меня все в порядке, — добавила она. — Я недавно звонила тебе, ты знаешь.
   — Что ты делаешь?
   — Я оставила портьеры открытыми. Сижу за обеденным столом в гостиной. Смотрю на бурю за окном.
   — Здесь тоже льет.
   — Да. Что это ты там слушаешь?
   По радио передавали регги.
   — Ты забавная разновидность шпиона, Джон Лэнг.
   — Что тебе запомнилось из твоего детства? Из давних времен?
   — В Сайгоне были такие сильные ливни, что невозможно было вздохнуть.
   Ветер сотрясал окна. Джон опустился на стул.
   — Небо изумрудного цвета, — сказала она. — Деревья за оградой приюта. Белые платья. Огромная спальня, где вентиляторы на потолке никогда не останавливались. Бело-черные одеяния монахинь, развевающиеся на ветру, их постоянное: «Maintenant mes enfants...» [3]
   Я до сих пор помню французский, изучала его в колледже, хотя у меня небольшой акцент, но... но я не говорю по-вьетнамски. Ни одного слова.
   — Ты знаешь свое имя, — сказал он.
   — Да, конечно. И я помню наш... мой первый дом с мамой и папой. Высокий забор вокруг него с колючей проволокой наверху, свою комнату я делила только с гекконами. Я боялась, что никогда не выучу английский и тогда эти прекрасные люди, которые дали мне все сокровища мира, которые плакали, когда я улыбалась или обнимала их, вернут меня назад монахиням. Мне было пять, когда меня посадили на самолет, и я улетела в неведомые края с мамой, крепко державшей мою руку, чтобы я больше никогда не чувствовала себя одинокой. Я увидела снег и засмеялась так сильно, что никак не могла остановиться.
   Я помню вой вертолетов, треск выстрелов, монахинь, загоняющих нас под парты. Большая бомба угодила в велосипеды, и их педали разлетелись по воздуху, словно палочки для гадания. Мой папа, сидящий, как Будда, у стены в темной гостиной, уставившись на дверь, черный металлический предмет у него в руках. Он не смотрел на меня, даже когда я дергала его за руку, и кричал маме, чтобы она поскорее забрала меня наверх. Где ты вырос? — Неожиданно она сменила тему.
   — В Северной Дакоте.
   Он рассказал ей про сильные арктические метели. Про то, как в декабрьскую ночь, когда бывает ниже сорока, кусок льда трескается под твоими черными резиновыми галошами, и ты можешь задрать голову и увидеть миллионы звезд, замороженных навсегда.
   — Я люблю луну, — сказала она. — Мне так его не хватает.
   — Мне тоже.
   — По-моему, он любил тебя.
   — Даже если он и не рассказывал обо мне?
   — Особенно если он не рассказывал о тебе. Где фотографии, Джон?
   — Я не знаю.
   — Что еще ты не рассказал мне?
   — Миллион вещей.
   — И что из этого мне необходимо знать?
   — Даже не знаю, что сказать, — ответил Джон после долгого молчания.
   — По крайней мере ты честно это признал.
   — Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе.
   — По-твоему, я в этом нуждаюсь?
   — Не знаю. — Он замолчал, но она не прерывала его молчание. — Не беспокойся. Все в порядке.
   — На похоронах, — сказала она, — была женщина.
   — О, — вздрогнул Джон.
   — Ей, наверное, где-то под семьдесят. Сказала, что знала моего отца с того самого дня, когда он впервые пришел на работу. Она была секретаршей или что-то в этом роде — почти все истории о себе, рассказываемые вашими людьми, на поверку оказываются «легендами». Как бы то ни было, она уже давно ушла в отставку и просила, чтобы я завтра утром повидалась с ней, если смогу. Она живет одна в Балтиморе.
   — Ты собираешься поехать?
   — Если ты не можешь сказать мне, где искать фотографии, и что еще я не знаю о моем отце.
   — Поездка пойдет тебе на пользу.
   — Я поеду последней утренней электричкой. Останусь на обед.
   — Я позвоню тебе завтра вечером. Расскажешь, что там было.
   — Если я вернусь.
   Они попрощались. Джон повесил трубку. Он валился с ног от усталости. Он хотел закрыть глаза. Он хотел плакать. Он хотел спать. Он хотел бежать сквозь бурю и никогда не останавливаться.
   Пройди круг.
   Полутемную гостиную освещала только настольная лампа.
   Он посмотрел на входную дверь.
   Понял, что она не заперта; была не заперта с того самого момента, как Эмма вошла в нее, не заперта все это время...
   Повернул ключ, задвинул засов.
   «Ошибка, — подумал Джон. — Больше ошибок быть не должно».
  
  
  
  
   Глава 21
  
  
   Пятница. Утро. Синий седан материализовался в зеркале Джона минуту спустя после того, как он отъехал от дома.
   Случайность.
   Еще один лемминг, спешащий на работу.
   Уже где-то перед дворцом вице-президента синий седан сократил расстояние, проскочив на красный свет, и притормозил, держась в пяти автомобилях за стареньким «фордом» Джона, — слишком безрассудно для следящего, так как его сразу вычислят, но самое обычное дело, если за рулем безумец, спешащий на работу.
   Или совпадение.
   Глядя в зеркало, Джон мог различить в седане двух человек — мужчин, как ему показалось. Джон направился вниз по длинному склону Массачусетс-авеню. Миновал у британского посольства статую Уинстона Черчилля. Миновал черный стеклянный куб бразильского посольства.
   Синий седан продолжал висеть у него на хвосте.
   Охранники? Или «охотники»?
   Не спеша проехал четыре перекрестка по Парк-вэй. Миновал выезд на узкие улочки Джорджтауна, акры травы и деревьев, окаймляющих черную полированную гранитную стену с выгравированными на ней именами 58 183 американцев, погибших во вьетнамской войне.
   Заряженный пистолет Фрэнка по-прежнему лежал в бардачке.
   Синий седан продолжал маячить в зеркалах заднего обзора. Парк-вэй разветвлялась возле памятника Вашингтону. Джон влился в поток, текущий по скоростному шоссе из Вирджинии, шесть рядов стремительно несущегося металла. Клаксоны загудели, когда Джон сворачивал в правый ряд для того, чтобы попасть в тоннель, помеченный указателем: «ВЪЕЗД В СЕНАТ США».
   В тоннеле Джон выбрал путь с указателем: «D-СТРИТ».
   Синий седан последовал за ним.
   Когда Джон выезжал из тоннеля, синий седан на какое-то время скрылся из поля зрения за фургоном водопроводчика.
   Красный свет. Стоп.
   Полицейская машина промчалась перед машиной Джона. Десятки машин были припаркованы слева, у полицейского управления. Два полицейских вели человека к мозаичным дверям управления, заломив ему руки. Арестант в одной футболке ежился на холодном ветру. Джон увидел блеск наручников у него на запястьях.
   Интересно, на работе ли детектив Гринэ из отдела убийств?
   Кто отдал приказ синему седану?
   Зеленый свет. Поезжай вперед, как будто ничего не произошло.
   Поезжай вперед, прямо на Н-стрит. Будь предсказуем.
   Расслабились ли те парни в синем седане? Уверен?
   Джон свернул к Центральному вокзалу.
   Сенат зарезервировал часть мест на стоянке за вокзалом для своих многочисленных служащих. Когда сенатский Комитет по делам разведки и ЦРУ разрабатывали соглашение относительно двух представителей управления, удалось вырвать лишь одно место для парковки у председателя комитета. В двух квадратных милях федерального округа, обычно называемых Капитолийским холмом, с его восьмью основными зданиями, в которых располагались многочисленные офисы конгресса, где постоянно работало 19516 служащих и 535 членов конгресса, парковочные места были валютой, свидетельством политической мощи.
   Фрэнк и Джон ездили на работу вместе, поэтому никому из них не приходилось оплачивать квитанции за парковку или покупать парковочные билеты.
   Сенатская парковка возле Центрального вокзала располагалась на первом этаже, и, соблюдая правила движения, туда можно было попасть только через фронтальный въезд. С Н-стрит въезд был для общественной парковки.
   Проверь зеркала: синий седан сокращал дистанцию.
   Догадываются ли они о чем-нибудь?
   Джон подъезжал к въезду на общественную парковку.
   Слева от него находились желтый автомат, продающий билеты для въезда на стоянку, въездной и выездной ряд, будка контролера.
   Прямо перед ним свисал с бетонного перекрытия огромный знак над выездным скатом — «ПРОЕЗД ЗАПРЕЩЕН». На дороге была нанесена линия гигантских желтых стрелок, направленных навстречу Джону. Бетонная полоса за желтыми стрелками выросла в «холм», закрывавший Джону обзор.
   Резкий поворот руля навстречу стрелкам.
   Сделай это.
   Его колеса оставили следы резины на бетоне, когда он рванул под знак «ПРОЕЗД ЗАПРЕЩЕН», ми-новая еще одну предупреждающую табличку с красными буквами — «НЕ ВЪЕЗЖАТЬ».
   Машина взбиралась вверх, сила земного притяжения вдавила его в сиденье. Желтые стрелки летели навстречу. Впереди, между бетоном следующего этажа и гребнем возвышающегося ската, виднелась полоса серого неба. Серое небо, в котором шеститонный грузовик, или семейный оранжевый микроавтобус, полный детей, или любой заблудившийся в поисках места стоянки мог, неожиданно возникнув, врезаться в...
   Хватит!
   Сила тяжести сражалась с силой инерции.
   Победила. Машина Джона, тщетно пытавшаяся взлететь, рухнула обратно на бетон. Его желудок подпрыгнул к горлу и вернулся на место.
   Звуки клаксона — машина коммивояжера пронзительно взвизгнула тормозами, когда какой-то придурок на «форде», едущий в запрещенном направлении, чуть не «поцеловался» с ним.
   Стремительно мчащаяся по пустому уклону машина Джона.
   Быстрый взгляд в зеркало: никаких намеков на синий седан.
   Полет вниз по скату. Удар по тормозам, занесло влево.
   Желтое такси...
   ...вильнуло в сторону с его пути. Водитель орал проклятия на фарси.
   Знак парковки сената. Джон проехал запрещенной дорогой вниз мимо поворота к стоянке для машин сената, свернул налево...
   Парковочная зона для туристических автобусов. Подростки из Айовы, куртки с надписями, вызывающие прически, фотоаппараты и испуганные глаза, когда они шарахались в сторону от рассекавшего их группу «форда».
   Паренек, подрабатывающий на стоянке, чтобы оплатить обучение в университете, услышав визг тормозов, высунул голову из своей теплой будки.
   Свободное место, недалеко от будки. Поставить машину на стоянку.
   Нельзя брать пистолет.
   Запер его в бардачке, взял портфель. Выскочил из машины, запер ее и кинулся к эскалатору.
   — Позаботься о ней! — крикнул он пареньку. — Буду поздно!
   Бегом.
   Вниз по эскалатору. Сквозь стеклянные двери. «Пиджаки» с портфелями. Женщины с сумочками. Уборщик с метлой.
   Вниз, туда, где отправляются поезда на Бостон и Нью-Йорк, Балтимор — воспользовалась ли Фонг пригородной станцией в Мэриленде?
   Преследующая команда сейчас, наверное, достигла эскалатора. Джон увернулся от женщины-юриста с пластмассовым стаканчиком кофе, от которого шел пар, билетом на поезд и «Уолл-Стрит джорнэл» в одной руке, портфелем, сумочкой и пальто — в другой.
   Не оборачивайся.
   Возможно, они потеряли его. Решили, что Джон вышел через центральные двери вокзала, рассчитывая, что он направится к Харт-билдинг.
   Выскочил через западные двери Центрального вокзала, побежал к эскалатору, ведущему вниз, к станции метро.
   Толстая женщина перед ближайшим оранжевым автоматом, продающим билеты, копалась в поисках кошелька.
   Протиснуться перед ней.
   — Наглец! Какого черта...
   Автомат проглотил его пятидолларовую банкноту, выплюнув магнитную карточку. Он добежал до толпы у турникетов прежде, чем она до конца излила свое негодование.
   Сотни служащих, спешащих на работу из пригорода, окружали Джона. Половина направлялась вверх по эскалатору на Центральный вокзал, эти работали в департаменте энергетики, или в конгрессе, или в здании профсоюза водителей; другая половина мчалась вниз, спеша к поездам, с грохотом вылетающим из жерла бетонного тоннеля.
   Основная толпа двигалась к платформе с красной полосой. Воздух под землей был спертым, с запахом пота, затхлых пальто и костюмов, кожи ботинок.
   Поезда не было ни в одну, ни в другую сторону.
   Джон прокладывал себе локтями дорогу вдоль платформы, пока не добрался до будки, обклеенной указателями, которая скрывала его от эскалаторов. Он прижался спиной к ее коричневому металлу, ноги его дрожали.
   Возможно, ему удалось оторваться от «хвоста». Может быть, они еще не достигли платформы.
   Ну давай же, поезд, давай.
   Не выглядывать из-за будки.
   Не показывай свое лицо.
   Задрожал воздух. Закружилась бетонная пыль. Грохот, звон, вспышки света и отблески металла, стальной скрежет. Поезд подземки, ворвавшись на станцию, затормозил. Двери открылись, и сотни спешащих на работу людей торопливо потянулись к эскалатору.
   Выждать.
   Десятки людей набивались в переполненные вагоны, пробираясь к освободившимся местам и поручням. Выждать.
   Динг-донг — звонок поезда, предупреждение пассажирам, двери начали закрываться...
   Джон рванулся к ближайшему вагону.
   Пассажиры, толпившиеся у дверей, отпрянули, когда он...
   Ударило закрывающимися дверями.
   Двери остались полузакрытыми, зажав его плечо и не позволяя ему ни войти внутрь, ни выйти из вагона...
   ...резким рывком протиснулся внутрь.
   Двери, скользя, закрылись.
   Прижатый к телам попутчиков, Джон обернулся, разглядел среди медленно удаляющихся лиц на платформе чье-то сердитое, неясное.
   Машинист объявил следующую остановку. Джон понял, что едет не в ту сторону.
   Удачная ошибка — если физиономия на платформе принадлежала «охотнику».
   Джон проехал еще одну остановку, вышел и пересел на поезд, следующий в обратном направлении. Из своего портфеля он достал свернутый нейлоновый дождевик, который неожиданная буря однажды заставила его купить в Гонконге. Плащ был водонепроницаемым и сворачивался в компактный сверток. Рыжевато-коричневый материал не «дышал» и не спасал от холода, но он изменил его внешний вид.
   Когда состав остановился на Центральном вокзале, Джон спрятался за спиной солидной комплекции рабочего. Ни одни глаза на платформе не заметили его.
   Он доехал до станции «Центральная». Когда эскалатор поднимал его наверх, он был абсолютно уверен, что единственная тень за его спиной была его собственной.
  
  
  
  
   Глава 22
  
  
   Станция «Центральная» находилась в сердце реконструированной деловой части Вашингтона, недалеко от театра Форда и Белого дома.
   Джон направился вниз по 12-й улице, пересек Пенсильвания-авеню. Перед государственной службой внутренних бюджетных поступлений, растянувшись на деревянных рейках скамейки, спал человек. Ветер шелестел засунутыми под одежду газетами. Рядом стояла магазинная тележка, забитая обернутыми в пакеты драгоценностями. Она была привязана к запястью спящего крепким шнурком.
   Семиэтажный монолит из серого камня, занимавший целый городской квартал, привел Джона к Конститюшн-авеню. Здание, с греческими колоннами, фризом, украшенным мифологическими сюжетами, производило величественное впечатление.
   Двое мужчин и женщина вышли из вращающихся дверей на 13-й улице. Они стояли под медной дощечкой с надписью «ТАМОЖЕННОЕ УПРАВЛЕНИЕ», затягиваясь вызывающим привыкание и смертоносным, однако узаконенным наркотиком.
   Прокрутившись через вращающиеся двери, Джон столкнулся с тремя вооруженными маленькими револьверами охранниками, напуганными сообщениями о группах боевиков, засланных латиноамериканскими наркокартелями в отместку за проведенные против них операции. Охранники заставили его нацепить пластиковый значок посетителя, открыть портфель и проверили все металлоискателем. Сопровождающий довел Джона до нужного ему кабинета, расположенного на третьем этаже. Табличка на двери гласила: «СПЕЦИАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР И ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ПО ДЕЛАМ КОНГРЕССА». В кабинете грузный мужчина с бледным лицом разговаривал по телефону. Он жестом предложил Джону сесть.
   На стене его кабинета висел диплом юридического факультета Джорджтауна.
   «Вечернего факультета?» — подумал Джон.
   — Я знаю, чего хочет ваш босс, — пробурчал мужчина в трубку. — Но мы следуем правилам, написанным вашими парнями с Капитолийского холма и из Белого дома... Судьи говорят... отлично, однако... но... да, вы можете надрать нам задницы перед телекамерами, но все эти действия вызовут у наших людей подавленное моральное состояние.
   На книжной полке красовался золотой значок таможенного агента.
   — Послушайте, не все наши девятнадцать тысяч человек святые или супергерои, однако большинство старается изо всех сил, и все они пострадают от сокращения бюджета. Они помнят слушания о «снижении расходов». Тяжело работать, если тебе не дает Покоя мысль, что завтра ты получишь извещение об увольнении.
   Рядом со свидетельством о юридической степени этот человек повесил рисунок цветными мелками: желтая бумага, голубая полоса неба над черными контурами домика с красной крышей.
   — Да, я знаю, дефицит. Но надо отсекать жир, а не резать глотки.
   На фотографии в рамке на столе симпатичная, с пухлым лицом брюнетка, лет на десять моложе своего мужа.
   — Что значит жалобы избирателей?.. Мы провели расследование! Бенни не повредил вещь! Если он капнул слюной на ее сумочку в аэропорту, то это была случайность! Черт возьми, в Нью-Орлеане жарко!.. На прошлой неделе эта же собака обнаружила полтора килограмма кокаина... Нет, бешенство абсолютно исключено!.. Да, я понимаю, ваш босс хочет, чтобы его подвергли карантину. Кстати, — сказал представитель таможни при конгрессе служащему с Капитолийского холма, — вы хотите, чтобы мы указали сумму, в которую обойдется налогоплательщикам подготовка ответа на ее жалобу, в тексте самого ответа?
   Когда таможенник повесил трубку, Джон представился.
   — Ну и в чем дело? — спросил таможенный служащий.
   — Вам звонили из...
   — О, каждый день у меня уйма звонков. Вчера звонили от сенатора Баумана, предупредили, что вы придете. Это был первый случай, когда я получил указание непосредственно от сенатора.
   — Есть какие-нибудь проблемы?
   — Не надо делать из меня дурака. Твой приятель звонил несколько недель назад, просил ответить на устный запрос, полученный им от сенатора Баумана. Он наплел нам всякого дерьма, почему Бауман не хочет непосредственно связаться с нами, и почему все это не записано на бумаге, почему мы должны прислать ответ ему, а не сенатору. Но мы поверили ему.
   В конце концов разве мы работаем не на одно и то же законное правительство?
   — И теперь...
   — Теперь ты здесь. А твой напарник мертв.
   — Благодарю за сочувствие. Мы похоронили его вчера.
   — Газеты писали, что копы квалифицировали это как дорожное происшествие.
   — Происшествие с человеческой жертвой.
   — Я не был с ним знаком лично, но разговоры по телефону оставили у меня впечатление, что он славный малый.
   — Разговоры? Больше одного?
   По лицу таможенного служащего скользнула улыбка, подобная клинку, вытащенному из ножен.
   — Разве ты не в курсе? — спросил он. — Последний раз я разговаривал с Фрэнком Мэтьюсом на прошлой неделе. Он сказал, что не может ждать, пока все колесики завертятся. Поэтому он заклинал меня выдать хотя бы предварительные данные. Поскольку ваш офис уже был информирован, то нет необходимости передавать наш ответ вам. Единственное, что мы можем сделать, — переслать его сенатору.
   — Если вы собираетесь так поступить, — заметил Джон, — то хочу напомнить, что сенатор Бауман требовал нечто иное.
   — Не думаешь ли ты, что я стану вытягиваться по стойке смирно перед кем попало только потому, что относительно него звонил сенатор, — заявил таможенный служащий. — Я выполняю свою работу, стараюсь дать им все, что они заслуживают.
   — Меня не беспокоит, чего они заслуживают, — сказал Джон. — Я так же, как и вы, выполняю свою работу.
   — Правительство всегда готово проявить расторопность ради ваших парней из ЦРУ? — поинтересовался таможенник. — Даже получив формальное одобрение от нашего главного юрисконсульта, я предпринял ряд шагов, расспрашивая тут и там относительно этого дела.
   — Кого расспрашивали? — поинтересовался Джон.
   Безразлично. Небрежно.
   — Официально я дошел даже до офиса нашего директора.
   — А неофициально?
   — Ну, Вашингтон маленький городок.
   — Может, в таком случае нам стоит позвонить сенатору Бауману и рассказать ему, что вы заняты разглашением его дел по всему Вашингтону?
   Таможенник нервно побарабанил пальцами по скоросшивателю.
   — Зачем сенатору понадобилась эта ерунда?
   — Кто знает, почему сенатор хочет то, что он хочет?
   — Надо ли понимать, что этот запрос — первый шаг и в дальнейшем нам грозит парад марширующих во всех направлениях наших людей, исполняющих заказы сенатора Баумана?
   — Не знаю, — сказал Джон. Он покачал головой. — Но, между нами говоря, я так не думаю. Вы ведь знаете Баумана.
   Таможенник пристально посмотрел на Джона.
   Протянул ему папку.
   — Мы пошлем копии этого в соответствующие ведомства, — сказал он Джону.
   — Прежде чем вы сделаете что-нибудь с запросом сенатора, настоятельно рекомендую вам получить его разрешение — в письменном виде.
   Он встал, собираясь уходить.
   — Все-таки из-за чего весь этот сыр-бор? — в который раз поинтересовался таможенник.
   — Я всего лишь мальчик на побегушках, — ответил Джон.
   Ближайшим укромным местом была скамейка в пустынном Музее американской истории на противоположной стороне улицы. Молчаливые охранники не обратили на него никакого внимания, так же, как и немногочисленные посетители музея.
   Ответ таможенной службы сенатору Бауману гласил:
   «...на ваш запрос, исследование всех записей инспекции таможенной службы показывает, что нашими инспекторами зарегистрирована только одна международная грузоперевозка „Имекс, инк.“ за последние шесть месяцев — седьмого декабря прошлого года, из Балтиморского порта. Наши портовые службы изучили документацию, сопровождавшую перевозку материалов, за экспортом которых должен осуществляться контроль, отправленных от имени „Имекс, инк.“ и предназначавшихся Кувейтской военно-технической корпорации. Материалы были отправлены приписанным к Панамскому порту судном „La Espera“ с перегрузкой в Порт-Саиде, Египет. Форма ДСП-9 на груз службы контроля безопасности торговли при государственном департаменте и в точке выгрузки, а также расписка/подтверждение доставки груза, выданная американским посольством, были проверены и признаны удовлетворяющими всем требованиям. Было сочтено возможным не производить детального досмотра груза, особенно учитывая постоянную нехватку персонала, вызванную непрерывным сокращением финансирования».
   Копии ДСП-9 службы контроля безопасности торговли не прилагалось, но прилагалась копия состоящего из двух предложений письма из американского посольства в Египте. В письме лишь говорилось, что посольство в курсе того, что груз будет переправлен из Египта в Кувейт, и не имеет возражений. Содержание груза точно не известно. Письмо подписал консул посольства:
   Мартин Синклер.
   Тот самый, что звонил Фрэнку по телефону девять дней назад. Джон воспользовался телефоном-автоматом на стене музея. В информационной системе государственного департамента подтвердили, что в их штате состоит Мартин Синклер, и дали его вашингтонский номер телефона.
   — Офис помощника госсекретаря Виктора Мартинеса, — ответил на его звонок женский голос.
   — Маленький вопрос, — сказал Джон Лэнг. — У меня есть некий документ, предназначенный Мартину Синклеру, а я не знаю его точного служебного адреса.
   — Ничего удивительного, — сказала она. — Он перевелся обратно в Вашингтон настолько быстро, что его дело еще не догнало его.
   Она назвала ему номер кабинета на втором этаже госдепартамента.
   Еще один четвертак помог Джону связаться со знакомым, который работал в госдепартаменте. Джон сказал, что собирается нагрянуть к нему, и попросил заказать пропуск. Тот был озадачен, но согласился: в конце концов Джон был частью большого «мы».
   «Ты слишком занят, чтобы беспокоиться из-за того, что я так и не появился у тебя. Слишком занят, чтобы выяснять у охранников, входил ли я вообще в здание. А в службе безопасности зарегистрируют, что я приходил к тебе, а не к Мартину Синклеру», — подумал Джон.
   Здание государственного департамента было выстроено на несколько десятков лет позже, чем громадное, занимавшее целый квартал здание таможни. Госдеп сохранил в своем облике стиль пятидесятых: путаница перегородок, гладкий бетон и литой металл, неоткрывающиеся стеклянные окна с опущенными зелеными венецианскими жалюзи; низкие белые звукоизолирующие потолки в покрытых кафелем коридорах, помеченных желтыми, серыми и синими полосами на стенах; двери из светлого дерева.
   Сотрудников, попадавшихся ему навстречу в коридорах, переполняло ощущение собственной значительности, они всем своим видом стремились продемонстрировать занятость; большинство — в костюмах или рубашках, галстуках и подтяжках. Джон мимоходом заметил, как один мужчина передавал другому какой-то документ со словами: «Это должно их расшевелить». Оба мужчины улыбнулись. В одном из коридоров Джон уловил запах попкорна. Он насчитал около десятка женщин, попавшихся навстречу. Почти все они были в деловых костюмах, коричневых или черных, с тщательно причесанными волосами.
   У входа в офис заместителя госсекретаря по сельскохозяйственному развитию, проблемам засухи и помощи голодающим Виктора Мартинеса Джон столкнулся с двумя мужчинами лет пятидесяти, выходившими из дверей. Один из них говорил другому: «Отлично, я определенно удовлетворен этим. Я просто представить себе не могу твое лицо во время дачи показаний».
   Секретарша в приемной указала на ближайшую дверь и потянулась к телефону, но Джон попросил ее не беспокоиться, потому что его старый друг Мартин ждет его.
   Джон легонько постучал в дверь кабинета — больше для секретарши в приемной, чем для того, кто сидел внутри. Джон уже повернул ручку двери, когда из-за двери раздалось:
   — Входите.
   — Мартин Синклер? — поинтересовался Джон, войдя и закрыв за собой дверь.
   — Да. Вы с бумагами от домовладельца?
   Мартин Синклер оказался тридцатилетним мужчиной с русыми волосами. На нем была белая рубашка, галстук в полоску. На носу очки в черепаховой оправе.
   — Нет. — Джон помахал своим удостоверением. — Я из ЦРУ.
   Синклер бросил на него испуганный взгляд. Прошептал сдавленным голосом:
   — Оставьте меня в покое!
   В офисе лежала гора нераспакованных коробок. Одна полка была забита отчетами, на другой же стояла лишь выцветшая черно-белая фотография, запечатлевшая команду из шести человек на ялике во время университетских гонок. Фотография белокурой жены, держащей на руках улыбающуюся маленькую девочку, висела на стене.
   — Я здесь не для того, чтобы доставлять вам неприятности, — с казал Джон.
   — Придумай что-нибудь получше.
   — Вы...
   — Всем известно, кто я.
   — Вы были консулом по политическим вопросам при посольстве в Египте.
   — В Каире не меньше полудюжины политических консулов.
   Джон нахмурился:
   — Вы один из нас?
   Офицеры разведки ЦРУ часто работали под крышей госдепа.
   — Нет, чтоб я сдох.
   — Вы подписали расписку/подтверждение...
   — Я подписывал кучу писем, это была моя работа.
   — ...для компании, называвшейся «Имекс», относительно...
   — Что это? Какая-то проверка?
   — Что?
   — Идите к черту. Все вы.
   — Все, что я хочу знать, это...
   Выражение страдания сменило на лице Синклера исчезнувшую улыбку.
   — Чем меньше знаешь, тем дольше проживешь, — заметил он.
   — Я больше беспокоюсь за вас, чем за себя.
   — Правильно. Вы и тот, другой парень.
   — Фрэнк Мэтьюс.
   — И я сказал ему то же самое, что сейчас повторяю вам: ничего.
   — Он мертв.
   Синклер сжался на своем стуле:
   — Это меня не касается.
   — Зато касается меня. Клиф Джонсон, президент той компании, с бумагами которой вы имели дело, мертв тоже.
   Синклер пробормотал дрожащим голосом:
   — Столько смертей в этом мире.
   — Суровая необходимость диктует...
   — Не слишком ли поздно для суровой необходимости?
   — Нет.
   — Уверен, что да. Скажи своим хозяевам, я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое. Пожалуйста. Мне на вас наплевать. Поэтому скажу одно, катитесь вы к дьяволу. До сих пор я оставался самим собой, и я не хочу изменять своим принципам. Имею я на это право?
   — Вы поступаете неразумно.
   Мартин Синклер бросил свои очки на стол, встал.
   — Если у вас есть какое-нибудь дело к заместителю госсекретаря, то встретимся в его кабинете. Если вы здесь с какой-либо другой целью, то вы зря теряете свое время. Не каждый может позволить себе такую роскошь.
   Синклер вышел из своего кабинета.
   Через две минуты Джон покинул здание госдепа. Он поймал такси у подъезда, назвал адрес джаз-бара на окраине Джорджтауна.
   В такси было сухо и тепло. На водителе были тонкая рубашка, вязаная шапочка и шерстяное кашне. У него были темно-коричневая кожа и густые волосы. На глазах, несмотря на сумрачное небо, черные пластмассовые солнцезащитные очки.
   — Сегодня утром было прохладно, — заметил водитель. — Сейчас, правда, немного потеплело.
   — Откуда ты? — спросил Джон.
   — Пакистан, сэр.
   — Из какой местности в Пакистане?
   — Лахор.
   Картинка железнодорожного вокзала в Лахоре всплыла у Джона в памяти: пыль, женщины, орущие на детей, солдаты с винтовками наперевес и без тени улыбки на лице.
   Когда такси остановилось и Джон облокотился на переднее сиденье, чтобы заплатить, он заметил, что нога водителя на педали газа была босой.
   В джаз-баре он заказал чизбургер. Следовало немного подкрепиться — это не помешает работе мозга. Завернув за угол, он обнаружил платный телефон.
   Набрал вирджинский номер, который он помнил наизусть.
   Раздался гудок. Второй. Третий, Щелчок.
   Молчание.
   Слабое дыхание человека, который выдвинул ящик стола, прижал трубку к уху и ждал. Терпеливо ждал.
   — Вы поняли, кто это? — наконец спросил Джон.
   — Да, — ответил Харлан Гласс.
   — Нам надо поговорить.
   — Ты в порядке?
   — Сегодня с утра у меня была температура.
   — У тебя до сих пор жар?
   — Нет. Я принял очень хорошие меры предосторожности.
   — Я не люблю телефоны, — сказал Гласс.
   Они договорились встретиться в театре мертвых.
  
  
  
  
   Глава 23
  
  
   Они описали большой круг, прогуливаясь мерным шагом среди гладких белых камней. Холодный ветер шелестел между колоннами. Ряды каменных скамеек были пусты. Никто не выступал с каменной пещеры сцены. Над ними висело безмолвное свинцовое небо.
   — Все плохо, — рассказывал Джон Глассу. — На первый взгляд все правдиво, логично. Безопасно. Но истина прячется где-то глубоко подо всем этим.
   — По-видимому, ты прав, — согласился Гласс.
   — И ощущение такое, как будто весь мир вокруг меня то ли сошел с ума, то ли лжет.
   — Да, весь мир против нас, — вздохнул Гласс.
   Сквозь колонны были видны голые деревья, лужайки с бурым после зимы дерном и море белых каменных плит.
   Мемориальный амфитеатр Арлингтонского кладбища расположился на холме, над могилами президентов и нищих. Пройдет всего несколько недель, и весна привлечет на эти акры могил, тянущиеся вдоль реки, множество людей из Вашингтона и окрестностей. Однако в этот мартовский день, кроме солдат почетного караула, одетых в парадную форму, с примкнутыми к винтовкам штыками, мерно шагающих и щелкающих каблуками, только Джон и Харлан Гласс прогуливались наедине с мертвыми.
   — Сильно перепугался этот Мартин Синклер? — поинтересовался Гласс.
   — Настолько, что всячески старался уйти от любых вопросов, — ответил Джон.
   — Возможно, это пройдет.
   — Может быть. Он просто трясся.
   — До тех пор, пока мы не найдем способа заставить его страх работать на нас, не следует предпринимать никаких шагов, чтобы не сломать его.
   — Я мог...
   — Ты мог вызвать у него негативное отношение к нам. — Гласс покачал головой. — С этой минуты оставь его в покое. Мы пустим его в дело, когда придет время. Скоро, но не сейчас.
   В своем нейлоновом дождевике Джон порядком продрог. Гласс заметил, что ему холодно:
   — Договорились?
   — Управление стало для меня ночным кошмаром. Фрэнк натолкнулся на что-то. Что-то, что заставило его... Он погиб, затеяв частное расследование.
   — Но с какой целью?
   — Цель — это то, ради чего он жил. Разведывательные данные. Правда.
   — Если бы еще знать, насколько далеко ему удалось продвинуться?
   — Когда его на первый взгляд самые безобидные запросы бесследно исчезли в Лэнгли, какое доверие он мог испытывать к системе, допустившей эти исчезновения? Какие были у вас основания претендовать на его доверие? Фрэнк не мог доверять даже мне, — продолжил Джон. — А ведь мы были партнерами. Одна из основных заповедей шпиона: твой самый большой враг и наиболее вероятный предатель — человек, который ближе всего к тебе. Он хотел обезопасить себя, свое расследование. Но, как видим, эта предосторожность не помогла. Среди прочего мне удалось выяснить, что он сделал фиктивный запрос от имени сенатора Баумана, чтобы открыть официальные двери.
   — Глупец! Он мог погореть на этом — его могли привлечь за мошенничество, или подлог, или злоупотребление служебным положением.
   — Фрэнк был отнюдь не дурак, — заметил Джон. — Он наверняка отлично понимал, чем рискует, и все рассчитал. Он сделал ставку, во-первых, на чехарду, царящую в делах Баумана из-за того, что он то и дело меняет своих помощников, а во-вторых, на всем известную репутацию чокнутого, заслуженную сенатором. Бауман был самым подходящим кандидатом. И Фрэнк решился действовать через его голову. Полагаю, он все же намеревался рискнуть и попросить меня о помощи, но... не успел.
   — И все, что он нам оставил, это Мартин Синклер, «контролировавший» грузоперевозки в Кувейт через Египет. Да еще этот мертвый парень Клиф Джонсон. — Гласс нахмурился. — Невозможно проанализировать данные вне контекста. Атеперь все папки с документами Фрэнка находятся у Корна.
   — Думаю, Корну было что-то известно еще до смерти Фрэнка, — заметил Джон. — Корн — бывший сотрудник разведки. Фрэнк дернул за цепочку с таможней, и таможня, и разведка — обе являются частью министерства финансов. Кто-то из министерства финансов, возможно, стукнул Корну. Они вряд ли посвятили его во все, но могли прозрачно намекнуть, стараясь прикрыть свой промах. Достаточно, чтобы возбудить его подозрения относительно Фрэнка — и меня, как его напарника, достаточно, чтобы он решил, что мы занимаемся расследованием, не связанным с нашей работой на Капитолийском холме.
   — Хитро, — сказал Гласс.
   — До сих пор дураков не было.
   Под ногами Джона был твердый и холодный мрамор.
   — Фрэнк не представлял себе, что дело, в которое он влез, окажется столь серьезным, — сказал Гласс. — Не предполагал, что они зайдут так далеко, что не остановятся даже перед убийством, чтобы замести следы.
   С другой стороны амфитеатра, от могилы Неизвестного солдата, раздался звук горна.
   — Вы верите мне теперь? — спросил Джон. — Верите, что Фрэнк был убит?
   — Одной только веры недостаточно, — ответил Гласс.
   Некоторое время они шли молча.
   — Фрэнк, должно быть, раздобыл что-то действительно существенное, что заставило их убить его, — сказал Джон.
   — Вряд ли, но, должно быть, он подошел близко. Поэтому они убили его. Сможешь разыскать все следы, которые он оставил?
   — Вы можете мне помочь? — спросил Джон. — Проверить документы, компьютер...
   — Нет. Даже если бы не существовало сотен глаз, наблюдающих за каждым моим движением, даже если бы мы могли доверять нашему собственному управлению... есть смысл продолжать действовать так же, Как действовал Фрэнк. С одним существенным отличием: ты будешь действовать не в одиночку.
   — Везде, куда бы я ни пошел, — сказал Джон, — я иду вслед за кем-то или кто-то идет вслед за мной.
   — Отдел безопасности Корна? — спросил Гласс. — Или...
   — Или. Хотя, возможно, это Корн, возможно, он тоже не ангел.
   Гласс нахмурился, продолжая размеренно вышагивать.
   — Этот детектив, Гринэ, формально может потребовать допросить тебя в связи со смертью Фрэнка.
   — Я думал...
   — Что мы заставим его прекратить дело? Служба главного адвоката пытается сделать это, однако... причиной для этого может стать лишь какой-нибудь грубый промах, допущенный полицией. Не хотелось бы, чтобы это дело попало в прессу, которая примется клеймить нас и позволит убийце Фрэнка замести следы и исчезнуть. Избегай этого... детектива Гринэ.
   — Поверьте, я стараюсь.
   — Теперь плохие новости: Корн затребовал все материалы на тебя из отдела кадров, из оперативного отдела и из управления главного инспектора. Как необработанные данные, так и готовые доклады. Расследование в Гонконге.
   Они прошли десяток шагов молча. Джон смотрел на могилы.
   — В этих документах нет ничего такого, чего я мог бы стыдиться.
   — Определенно ничего порочащего. — Гласс добавил: — В этих документах.
   Ветер продувал дождевик Джона насквозь.
   — Он получит их?
   — Жизнь — это вопрос расчета времени. — Гласс улыбнулся. — Единственная копия документов, связанных с Гонконгом, находится в оперативном отделе. Наши прежние руководители в свое время издали секретные инструкции, запрещающие их вынос. Корн получил разрешение снять копию, но копировальная машина в хранилище, где должна оставаться папка с документами... сломалась. Сегодня пятница. Ты знаешь, какие проблемы с техническими службами, с оплатой сверхурочных. Корн не сможет получить твое дело, скажем, до вторника. Вечера вторника.
   — Ему известно, что вы...
   — Об этом знаешь только ты.
   Гласс пожал плечами.
   — Ты должен действовать осторожно, — сказал он Джону.
   — В армейской разведке меня научили такому приему: вызвать огонь на себя, дабы противник мог быть обнаружен, — отвечал шпион, которому пришлось в свое время служить в армии.
   — Если они достаточно сообразительны, то позволят тебе действовать только до тех пор, пока будут уверены, что они в состоянии контролировать твои действия и то, насколько далеко ты можешь зайти, — сказал Гласс.
   Ветер несся над морем надгробных плит.
   — Вы будете соблюдать осторожность? — спросил Джон.
   — Фактически до тех пор, пока ты не допустишь ошибки, я буду в безопасности. А пока я в безопасности, у тебя есть шанс и мы сможем довести это дело до конца.
   Джон склонился над каменными перилами между двумя колоннами. Вдали, за деревьями, текла река, за ней был город.
   Ворона разрезала черной линией серое облачное небо.
   — Никто не любит тебя, когда ты в нокауте. — Джон криво усмехнулся. — Мой наставник даже уехал из города.
   — Ты знаешь, куда отправился Вудруфт? — спросил Гласс.
   — Нет.
   — Я тоже не знаю.
   — Но на вашем уровне вы обязаны! Может... кто-нибудь в оперативном или Корн... вы и я...
   — На самом деле это в порядке вещей, что они чего-то не знают про нас, — сказал Гласс. — Просто нынешняя дирекция старается держать центр в неведении настолько, насколько у них хватает смелости. Придерживаясь такой тактики, они могут, опираясь на свою силу, пытаться отхватить от бюджетных ассигнований кусок пожирнее.
   — Мне не нравится этот постоянный контроль. Делай так. Думай то. Говори это.
   — А кто сказал, что жизнь должна нравиться?
   Джон посмотрел на ловкого и цепкого, как бульдог, человека:
   — Как далеко они могут держать вас от проводимых операций?
   — Они все еще продолжают надеяться на меня, — сказал Гласс. — Думают, что я положусь на свой здравый смысл и вернусь к пастве — как будто я стал в некотором смысле еретиком, согласившись возглавить ЦБТ и стараясь сделать его... Представь себе, у меня есть... там друзья. Возможности, о которых никто не догадывается.
   — Почему директор Аллен был столь... уклончив, когда говорил об Ахмеде Нарале?
   — Источники информации и методы работы, — сказал Гласс. — Считается, что мы должны охранять их от...
   — Но почему такое отношение к Наралу? Так, будто бы его не существует и не существовало. Теперь Аллен утверждает, что Нарал мертв. По их предположению.
   — Следовательно, теперь он мертв, — сказал Гласс. — Окончательно.
   — Все как-то не так, прямо как в Бейруте в плохие старые дни, — заметил Джон.
   — Почему ты сказал это?
   — Вы живая легенда.
   — Легенды врут.
   — Вудруфт рассказывал мне про вас и Джерри Барбера.
   Гласс, ничего не ответив, отвел взгляд в сторону.
   — Бейрут был базой Нарала. Вудруфт был там. Так же, как и Аллен. Занимались ли они, занимался ли Аллен разработкой Нарала?
   — Интересно, ты знаешь, куда идешь? Или просто стреляешь наобум?
   — Я стреляю, куда только могу.
   — Возможно, это неплохая идея.
   Налетел пронизывающий порыв ветра.
   — В те времена в Бейруте каждый из нас действовал сам по себе. Как это обычно бывает — делали одно, докладывали совсем другое. Я думаю, тебе это должно быть известно по собственному опыту. Я не сотрудничал с ними. Были только я И... Я и Джерри.
   — Сенатор Хандельман вытащил этого Нарала, — сказал Джон. — Аллен начал плясать вокруг да около, сначала на слушаниях, потом с этим списком, который я добывал для Баумана...
   — Да, я знаю про твой визит в спецподразделение.
   — Хотел бы знать, что скрывается за убийством Нарала.
   — Хотел бы знать, почему сенатора Хандельмана это так заботит, — ответил Гласс, и Джон отвел взгляд. — Полагаю, что это затея его помощника. Не того парня, которого ему назначил комитет, а этой дамочки Норе...
   — Возможно, — сказал Джон.
   — Надо бы это выяснить.
   — Как мне это надоело. Наша работа никогда не была легкой. Существует два набора правил для шпионов дядюшки Сэма: за границей — одни, на территории Штатов — другие. Правила внутри этих правил. Границы между двумя мирами, в которых мы вынуждены существовать. Но переходить границы в этом городе, в этом деле...
   — Границы стираются ради выгоды и силы.
   — Моя работа...
   — Твоя работа состоит в том, чтобы выяснить то, что необходимо, оставшись живым и сохранив существующую систему в безопасности.
   — Мне не нравится выполнять разведывательные операции на Капитолийском холме, в сенате Соединенных Штатов.
   — Полагаю, каждый из нас должен делать то, что мы должны делать. Ради всеобщего блага. Ради Фрэнка. Ради самих себя.
   Реактивный лайнер прогрохотал над их головами.
   — Я сделаю все, что в моих силах, — пробормотал Джон.
   — Какие у тебя планы? — спросил Гласс.
   — Одно дело... одно маленькое дельце не дает мне покоя.
   — Какое?
   Джон покачал головой.
   — Ничего существенного, — сказал он. — Это личное.
   — Ты уверен, что сейчас время заниматься этим? — спросил Гласс.
  
  
  
  
   Глава 24
  
  
   На платформе станции метро у Центрального вокзала Джон бросил четвертак в телефон-автомат, набрал номер и теперь считал длинные гудки; девятнадцать, двадцать, двадцать один.
   Трубку не брали.
   В доме никого.
   Ладно.
   Его часы показывали 2:33, пятница, после полудня.
   Часто бывает так, что вопрос жизни или смерти — это вопрос имеющегося у тебя в запасе времени.
   Джон надеялся, что следившие за ним не расставили команду для наблюдения за станцией метро у Центрального вокзала. Такое массовое привлечение личного состава существовало только в Китае или СССР, когда в разгар «холодной войны» эти страны захлестнула шпиономания.
   Однако они вполне могли поджидать его у машины. Джон специально оставил машину поближе к будке смотрителя, чтобы ее труднее было обыскать. Однако кто-нибудь, прикинувшись прогуливающимся бездельником, вполне мог миновать равнодушного студента, подрабатывавшего смотрителем, нагнуться, якобы для того, чтобы завязать шнурок, и незаметно прилепить магнитный радиомаячок на бампер.
   Похоже, никто не обратил на Джона внимания, когда он проходил через Центральный вокзал. Громкоговоритель объявил о прибытии в 2:41 поезда из Бостона. Кажется, никто не слонялся без дела по стоянке. Слушатель подготовительных курсов Университета имени Джорджа Вашингтона был на месте в будке смотрителя. Он оторвался от учебника химии, мимоходом взглянул на проходившего Джона и тут же вернулся к закону Бойля.
   Пыльный «форд» стоял на том самом месте, где его оставил Джон.
   Пошарив рукой под бамперами «форда», Джон не нашел ничего, кроме грязи.
   Это означало лишь то, что он ничего не нашел. Двери машины были заперты. Бардачок, где лежал, ожидая сильной руки, пистолет Фрэнка, — тоже.
   Когда он выезжал с автостоянки Центрального вокзала, в зеркалах его машины была лишь пустая дорога. Проехал перекресток, на котором три дня назад пуля разнесла Фрэнку голову. На остановке автобуса толпились люди. Толстая женщина болтала по телефону-автомату, из которого Джон звонил в ЦРУ.
   Джон непроизвольно сжал руль. Вперед. На желтый свет, меняя полосы движения, проехал пять кварталов на запад, нырнул в проезд, развернулся, еще раз развернулся.
   Вроде никого.
   Округ Колумбия незаметно перешел в штат Мэриленд. Единственным видимым отличием были таблички с названиями улиц, проносившиеся мимо окна машины. Это эпоха мегаполисов. Границы стираются ради выгоды и силы. Джон проезжал мимо торговых центров и заправочных станций. Крепость, окруженная акрами лужаек, выглядела как психиатрическая больница — пристанище для живых покойников. Закусочные. И снова бензозаправки.
   Красный свет остановил его у перехода между круглосуточным магазином и большой автостоянкой. Кучка оборванных латиноамериканцев на обочине высматривала, не появится ли какой-нибудь охотник до дешевой рабочей силы.
   Зеленый свет. Поворот налево, поехал прочь.
   Только эти люди в его зеркалах. Теперь курс на запад, к Роквил-Пик, который располагался по соседству с его домом. Он подъехал к крытой муниципальной автостоянке за трехэтажным торговым центром, где в свое время группа Па-ква и Синг-и, в которой он занимался, арендовала танцевальную студию для тренировок.
   Когда Джон парковал свою машину, в его голове всплыл вопрос, который Корн задал в тот первый ужасный день:
   «Ты работал с агентурой в Таиланде, Гонконге. Посмотри на Фрэнка через призму работающего с агентурой резидента. Ты заметил в нем что-нибудь необычное?»
   Когда Джон выходил с территории автостоянки, его нейлоновый плащ был застегнут в тщетной попытке защититься от холода, пистолет Фрэнка заткнут за пояс брюк. Пройдя три квартала, Джон заметил будку телефона-автомата рядом с таиландским ресторанчиком. Набрав номер, он вновь услышал лишь длинные гудки.
   Спустя двадцать минут он уже подходил к дому Фрэнка, дубликат ключа, лежавший в его кармане, помог ему благополучно проникнуть внутрь.
   Фонг не было. Единственным признаком ее существования был портфель, оставленный внизу на столе.
   Осмотреть ее чемоданы, комнату, в которой она спала, перетряхнуть одежду, которую она...
   Нет. Не ее. Не это.
   Она сказала, что останется в Балтиморе на обед может, дольше. Она не подошла к телефону, когда он звонил.
   Его часы показывали 4:10.
   Полно времени. Он бросил свой портфель и нейлоновый плащ на кушетку, ослабил узел галстука.
   Пистолет врезался ему в бок.
   Положил его на столик для кофе.
   Запомнить, где что находится.
   Он встал на стул, принесенный из кухни, исследовал названия видеокассет в самом верхнем ряду. За любимыми классическими фильмами Фрэнка Джон обнаружил шесть кассет «только для взрослых».
   Он включил телевизор, уменьшил громкость. Задумался, разглядывая кассеты. Сделанная им находка никак не укладывалась в голове Джона. Или эти кассеты не представляли никакой ценности для Фрэнка, или Джон совсем не знал своего партнера.
   «...что-нибудь необычное...»
   Названия двух фильмов были знакомы Джону по шумным скандалам, которые они вызвали.
   «По крайней мере эти две кассеты могли претендовать на определенную культурную ценность для такого коллекционера, как Фрэнк», — подумал Джон.
   Отложил их на кофейный столик.
   Рядом с пистолетом.
   «Целебная сила минеральных источников» — банально, предсказуемо. На кофейный столик. «Любовь не ржавеет» — глупо, нелепо. На столик, следом за предыдущей.
   Что осталось? «В рай нелегально», на коробке стоящая на коленях кудрявая брюнетка демонстрирует обнаженную спину, и «Эксайлес» с надувшей губы знойной блондинкой, сидящей верхом на стуле, на ней лишь черный пояс с резинками, чулки в сеточку и туфли на высоком каблуке.
   Джон загрузил «Эксайлес» в видеомагнитофон Фрэнка. Неправдоподобные имена в титрах. Платиновая блондинка с алыми губами в крошечном красном платье пинала изящной туфелькой спущенное колесо спортивной машины. Мужчина в очках предложил ей свою помощь. Они прошли к нему. Он позвонил в гараж. Сказал, что он поэт. Она сказала, что оказалась на дороге «потому, что время от времени все мы мечтаем отправиться далеко-далеко, куда глаза глядят». Они поцеловались. Под красным платьем на ней был лишь черный пояс с резинками и чулки. Он снял свои очки. Она тискала его. Он тискал ее. Звучала ужасная музыка. Гостиная. Спальня. Появилась женщина в комбинезоне механика...
   Наблюдая за этим, Джон испытывал лишь душевное оцепенение и тошноту.
   Скверно так вламываться в жизнь Фрэнка. Красть его секреты, вынюхивать...
   Что он видел? Бездушные исполнители, запертые в прямолинейном, двухмерном пространстве экрана; безвкусная, дилетантская игра.
   Бьющая тяжело, наверняка. Глаза горящие, ищущие, уверенные. Но...
   Пустые. Опустошающие.
   Джон вертел в руках пульт дистанционного управления, пока не нашел кнопку быстрого просмотра. Наблюдая, как карикатурные фигуры на экране выполняют свои акробатические трюки, он не мог сдержать смеха. Джон не предполагал, что в его обязанности шпиона будет входить и просмотр подобных фильмов.
   Экран погас. «Эксайлес» закончился.
   Часы показывали 4;57.
   Полно времени. Он просмотрит все. Потом уйдет и унесет с собой секреты, которые удалось разузнать, но которые никоим образом не прибавили ему ни мудрости, ни безопасности и, уж конечно, ничего не прояснили.
   Он поставил «В рай нелегально» и опустился на кушетку.
   Титры. Ни одного правдоподобного имени.
   Уже здесь начинается ложь. Не фантазия, не вымысел — в твою душу проникает ложь.
   Кудрявая брюнетка и здоровенный тяжелоатлет в постели. Голые. На ее правой ягодице татуировка, сине-красная бабочка. К особым приметам качка можно было отнести лишь усы, торчащие в разные стороны. Он сделал ей комплимент. Она поблагодарила, объяснила ему, чем хочет заняться. Назвала это раем. Он ответил, что никогда этим не занимался. «Я не знаю как», — сказал он. Она встала перед ним на колени. Выгнулась, демонстрируя свой пышный зад, сказала...
   Входная дверь. Ключ в замке.
   Вскочил с кушетки. Дверь распахнулась.
   Вошла Фонг.
   Увидела Джона, оторопела от неожиданности:
   — Какого...
   Джон дрожащими пальцами искал кнопку «стоп» на пульте. Нажал кнопку отключения звука. Звук пропал, но действие на экране продолжалось.
   — Джон?! Почему ты... Как...
   Она уставилась на экран, прижимая к груди пакет с продуктами.
   — Фонг, ты собиралась...
   Ее глаза расширились.
   — Ты... сукин сын! — завопила она. — Маньяк, ты маньяк...
   — Не вопи! — сказал Джон, помня про пожилую даму по соседству. Он шагнул к Фонг.
   Она бросила в него пакетом с покупками.
   Он отбросил кулек в сторону. Бутылки с кокой, спаржа, упаковки с мясом, картошкой, картонная коробка с яйцами.
   — Послушай! Все в порядке!
   Она взмахнула своей сумочкой на ремне. Джон нырнул в сторону, отступил на шаг, уклонившись от просвистевшей мимо уха сумочки. Фонг продолжала вопить.
   Поймал сумочку за ремень, дернул.
   Она выпустила ее из рук, Джон потерял равновесие.
   Фонг бросилась к входной двери.
   Он поймал ее, когда она уже ухватилась за дверную ручку.
   — Пожар! — завопила Фонг.
   Руку на ее талию, вторую — на плечи. Рывком отбросил от двери.
   Она отлетела прочь, запнулась о кушетку, упала на спину, запуталась в плаще, нога в синих джинсах болтаются в воздухе, руки в ярости колотят по кушетке, по столику.
   Схватила пистолет.
   — Не надо! — крикнул Джон.
   Он упал на колени, раскинув руки: беспомощен, видишь, я беспомощен, — она поднялась на ноги. Черное отверстие 45-го калибра нашло его. Пистолет дрожал в ее руках. Она пятилась, огибая кушетку, к столу, к телефону.
   — Ты... ты...
   — Все в порядке!
   — В порядке? В порядке? Ты проявил ко мне участие, и я думала... А после этого ты врываешься сюда... Ты... Врываешься в мой дом, в дом моего отца... с пистолетом, и после этого все в порядке? Ты, прикидывавшийся близким другом! Да знаешь, кто ты на самом...
   — Эй, это не про меня!
   — О, ну конечно, это не ты, ты некий космический «друг», перенесенный сюда при помощи луча космическими пришельцами!
   — Я всего лишь собираюсь встать.
   Медленно, продолжай говорить. Заговаривай ей зубы:
   — Мои колени не могут больше...
   — Если ты сделаешь хоть один шаг, твои колени отправятся к чертовой матери!
   — Я стою на месте!
   — Заткнись, дерьмо!
   — Выслушай меня!
   — О, я знаю, ты мастер заговаривать зубы! Не вешай мне лапшу на уши!
   Она отступала к телефону. Вызовет полицию.
   — Не надо! Не звони никуда. Не надо пока...
   — Не указывай мне, что я должна делать! У меня есть это, — она махнула пистолетом, — поэтому командовать тут буду я!
   Пистолет снят с предохранителя. Если она умеет с ним обращаться, то успеет сделать три, может быть, даже четыре выстрела, прежде...
   — Черт тебя дери, не двигайся!
   — Я не двигаюсь!
   — Ты только что подвинулся! Я видела, ты подвинулся!
   — Я никуда не двигаюсь!
   Их разделяло двенадцать футов, может, чуть больше.
   Времени хватит на два выстрела, может быть, три...
   — Как ты думаешь, кто ты такой? — Слезы катились по ее щекам. — Что ты себе воображаешь...
   Продолжая пятиться, она уперлась в стол. Телефон был в пределах ее досягаемости.
   — Я здесь по делу. Для ЦРУ. Для твоего отца...
   — Мой отец не занимался таким дерьмом!
   — Прошу тебя, выслушай, пожалуйста, только выслушай...
   Заметил, что выражение ее лица стало оцепеневшим, бессмысленным.
   Потерянный взгляд, рот открыт. Взгляд устремлен мимо Джона, на телевизор.
   Медленно обернись и посмотри.
   Звук выключен, картинка цветная, предрождественская дата в титрах внизу экрана. Высоко закрепленная камера, направленная под углом вниз, снимала разговор двух мужчин в странной гостиной.
   Полностью одетых мужчин! В кадр попадали спина и плечи одного, сидевшего на кушетке, другой сидел, нервно ерзая, на стуле напротив.
   Воспользуйся Фонг пистолетом в доме Фрэнка, и закон будет на ее стороне. Не отрывая глаз от экрана, Джон пошарил по кофейному столику в поисках пульта и включил звук.
   — ...я никогда не делал этого раньше, — говорил мужчина, сидящий на стуле. Он в смущении отвел взгляд от человека, сидящего на кушетке.
   — Все когда-то делали первый раз, — заметил мужчина на кушетке. В кадре были видны только его плечи и затылок. Судя по всему, он был одет в черную комканую куртку. Его темные волосы были собраны на затылке в крысиный хвостик.
   Повернись. Дай посмотреть на твое лицо.
   Экран погас, закружился черно-белый снег.
   Снова мигнул, те же люди в той же гостиной.
   Мужчина на стуле — лицом к камере. Модная прическа, голубая рубашка, спортивная куртка, плотное телосложение, на вид лет сорок.
   «Однако ты не знаешь о камере», — подумал Джон, наблюдая за глазами мужчины. Его взгляд не был прикован к объективу, но он и не избегал смотреть в этом направлении. Он говорил и двигался, как актер, достойный «Оскара», или как неизвестная звезда: «человек на стуле».
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Не то чтобы я не был благодарен за предложенную работу, я только хочу сказать...
   Второй «актер», продолжавший сидеть на кушетке спиной к камере, прервал его.
   ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Рад помочь тебе. Мы создаем великое братство. Ты заслуживаешь...
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Видите ли, дело в том, что...
   Он наклонился к кофейному столику. Человек на кушетке подался вперед...
   Экран опять заполнился черно-белым снегом.
   Фонг по-прежнему стояла за спиной Джона. Они наблюдали за тем, как на экране крутилась и плясала «снежная» метель.
   Экран моргнул, и опять появились те же двое в той же гостиной, по-прежнему сидевшие каждый на своем месте.
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. ...я только хочу знать это наверняка.
   Ч ЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Все хотят знать наверняка. Однако ты уверен в себе?
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Уверен. Вроде бы уверен. Да, я уверен.
   ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ У тебя нет никаких оснований беспокоиться. Ты должен послать все это дерьмо куда подальше, правильно?
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Верно.
   ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. В общем-то все дело — сущий пустяк.
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Верно.
   На столике между ними стояли бутылки с пивом. Дневной свет заполнял окно в углу экрана.
   ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ (руки расставлены, длинные белые кисти рук торчат из рукавов черной куртки). Думаю, ты понимаешь, что в такого рода делах не стоит задавать много вопросов!
   «Наклонись же вперед! Лицом к камере!»
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. По-моему, я имею право спросить...
   ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Нет, вы поглядите на него. Несомненно, из тебя получится настоящий делец. Именно поэтому мы выбрали тебя.
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Я...
   ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Не забывай, что ты находишься здесь исключительно благодаря умению держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов.
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. И все же, это дело, все это полностью санкционировано?
   ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Санкционировано по максимуму. В конечном счете за что мы платим этому парню, правильно?
   ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Правильно и...
   Экран мигнул.
   Пляска черно-белых снежинок.
   Вновь засветился. Лицо, перекошенное гримасой экстаза. Девица с бабочкой на заднице и тощий мужик с волосатыми ногами, которого Джон раньше не видел, скованные любовным параличом, стонущие и всхлипывающие.
   Переведя взгляд на Джона, Фонг прошептала:
   — Что... что это?
   Джон улыбнулся твердо и непроницаемо:
   — Назовем это предварительным просмотром или приманкой, если хочешь.
  
  
  
  
   Глава 25
  
  
   — Ты его убил? — спросила Фонг.
   Они сидели за столом в углу.
   — Я никогда никого не убивал, — ответил Джон.
   — Ты убил моего отца?
   — Нет.
   Пистолет и коробки с видеокассетами лежали на столике. Телевизор выключен.
   — Тогда кто? — спросила Фонг.
   — Не знаю.
   Лужа коки, разбитые бутылки и битые яйца, застывающие на кафеле кухонного пола.
   Скажи ей:
   — Лучшее, что ты можешь сделать, это сесть на самолет...
   — Я села на самолет. Прилетела сюда. Потому что кто-то убил моего отца. Не было никакой «городской трагедии». Убийство. Мокрая работа. Предательский удар. Твое долбаное ЦРУ лжет мне...
   — Они не лгали тебе.
   — Что?
   — Я не могу рассказать тебе больше.
   — Не можешь. Дерьмо собачье! Ты не хочешь сказать мне. Скажи на милость, почему?
   — Моя работа.
   — А мой отец? А моя жизнь? Да пропади она пропадом, эта твоя работа.
   Она откинулась на спинку стула, прищурилась.
   — Как ты думаешь, много неприятностей я могла бы принести? — спросила она. — Полицейские? Газеты? Конгресс?
   Он кивнул:
   — Массу. Твой отец не одобрил бы это.
   — Да? Может быть, но ведь мы не можем спросить у него?
   Все же тон ее голоса смягчился, она опустила глаза.
   — Я не уеду, — прошептала она.
   Поверь в это. Поверь ей.
   — Если ты кому-нибудь что-нибудь расскажешь, — сказал Джон, — ты вызовешь лавину лжи и...
   — Меня не очень-то баловали честностью.
   За окном начинались сумерки.
   — Что это за чертова пленка? — спросила Фонг.
   Они просмотрели запись еще раз.
   — Думаю, это имеет какое-то отношение к случившемуся.
   — Ты думаешь? Весьма утешительно. Расскажи мне, что тебе известно.
   — Если я сделаю это, то подвергну тебя риску.
   — Я уже видела пленку. Моя невинность потеряна.
   — К счастью, этого недостаточно для того, чтобы дали санкцию на устранение.
   — Ты, должно быть, не настолько ловок, как думал мой отец.
   — Ты же говорила, что он не рассказывал про меня.
   — Когда он звонил на прошлое Рождество, сказал, что работает с хорошим парнем.
   Подкинь ей что-нибудь. Пусть успокоится.
   — Твой отец... Фрэнк случайно обнаружил что-то. Он охотился за этим в одиночку.
   — Потому что он не доверял управлению.
   — Потому что не знал наверняка, кому он может доверять.
   — Даже тебе.
   Джон утвердительно кивнул.
   — А я собиралась довериться тебе.
   — А что посоветовал бы тебе отец?
   Фонг прошла на кухню, посмотрела на желтые стены.
   — Сбежать побыстрее и подальше.
   — Это самая разумная идея.
   Она покачала головой:
   — Бежать некуда. Я останусь здесь. Как он заполучил эту видеопленку?
   — Не знаю.
   — Было это... все вместе, как мы видели?
   — Не думаю. — Джон кивнул на полки с кассетами. — Наверное, у него была кассета, на которой была только...
   — Запись беседы этих двух парней.
   — Да. Он скопировал ее на этот фильм.
   — Почему именно этот фильм?
   — Лучший способ спрятать секрет — поместить его внутри другого секрета.
   — Лучший способ спрятать секрет — это поместить его среди правды, — возразила Фонг. — Что ты скрываешь?
   — От тебя? Ничего, кроме того, что я обязан скрывать ради твоей же безопасности.
   — Это дерьмовый ответ.
   — Это правда.
   — Я уже говорила... — Фонг смолкла. — Мои фотографии... не оставил в доме ни одной...
   — Все это ради твоей безопасности, — сказал Джон. — Твой отец понимал, что входит в район военных действий. Хотел быть уверенным втвоей безопасности.
   — Но я, мои фотографии... Оттого, что он снял их со стен, я сама по себе не перестала существовать.
   — На это тоже существует ответ.
   — У тебя есть ответы на все мои вопросы?
   — Разумеется, нет.
   Фонг отвела взгляд. Джон понял, что выразился не совсем удачно.
   — Профессионал из управления может раздобыть твои фотографии, по крайней мере старые, из персонального дела твоего отца. Кроме того, если они знали, где ты живешь, то всегда могли получить факс фотографии с твоих водительских прав, — объяснил он.
   — Которая и близко не похожа на меня, — сказала она.
   — Возможно, довольно похожа. Но независимо от этого: убрав твои фотографии из дома, он хотел создать впечатление, что ты не важна для него. И если «охотник» не имел доступа к личному делу Фрэнка, то найти твою фотографию могло оказаться для него нелегкой задачей.
   — Да дело не во мне, — сказала она. — Этот... фильм. Что скажешь...
   — Он скопировал ту запись на «неприличный» фильм, — сказал Джон, — и спрятал его с другими подобными. Он раздобыл их все для прикрытия, рассчитывая, что если кто-нибудь будет шарить в этом месте, то, возможно, найдет его «секрет», но проигнорирует его, потому что это не тот секрет, который он ищет.
   — Где же оригинал пленки?
   — Может быть, нашли те, кто побывал здесь до нас. Фрэнк, возможно, спрятал ее вместе с другими так, что они удовлетворились тем, что нашли эту, первую, пленку.
   Она посмотрела на мужчину, сидящего за столом в доме ее отца.
   — Ты знаешь гораздо меньше, чем я думала, — заметила Фонг. — Но ты знаешь, кто те двое парней на пленке и о чем они говорили?
   Аккуратней: если ты солжешь и она почувствует это...
   — Я не знаю...
   — Дерьмо!
   — Послушай меня: я действительно знаю совсем ненамного больше того, что мы видели на пленке. Знаю. Хотя не могу доказать. Или убедить кого-нибудь другого, не имея на руках серьезных доказательств.
   — Тогда испытай мое доверие.
   — Парень на стуле... По-моему, я знаю, кто он такой.
   — Кто?
   — Я думаю, что этот человек уже мертв и звали его Клиф Джонсон.
   — А кто тот, другой парень?
   — Думаю, это он записал пленку. Потом отредактировал ее, убрав кадры, в которые попало его лицо, после чего передал пленку твоему отцу. Я помню, что он говорил, когда мы ехали на работу. Что он начал разбираться. Что эти дни напомнили ему семьдесят второй год — год Уотергейта. Секретные записи — эта жилая комната, — не Белый дом, но...
   — Однако такое сравнение пришло в голову моему отцу.
   — Да.
   — Запись...
   — Предварительный показ, — сказал Джон, — приманка. Но не для тебя. Теперь возвращайся в Чикаго. Возьми все деньги, которые у тебя есть. Причем быстро. Купи билет на вымышленное имя и отправляйся в путешествие. Никаких кредитных карточек, никому ничего не говори. Позвони мне, когда вернешься. И тогда...
   — И тогда ни у кого не будет хлопот. Грязь будет твердеть на могиле отца.
   — Я не допущу, чтобы его смерть была напрасной, — возразил Джон.
   — Слишком поздно. — Фонг бесцельно бродила по гостиной. — Он очень скупо рассказывал о своей работе, но любил ее. Отец понимал, что можно делать дело и делать дело, любил повторять, что слабая армия может одолеть более сильную, если ее бойцы будут сражаться до конца. Ты знаешь, что он был морским летчиком?
   — Да.
   — Он любил армию. Semper fi — всегда верен. Он считал, что это то, для чего дается жизнь: быть верным. Задался целью всегда жить по справедливости, независимо...
   Фонг посмотрела на полки с кассетами.
   — Знаешь, почему он любил старые фильмы?
   — Нет.
   — Отец полагал, что, впитав массовую культуру, лучше поймет Америку. Папа всегда гордился тем, что он американец, но в последнее время иногда говорил, что теряет это ощущение. К тому же в фильмах существуют ясные линии и ясные сражения. Понятия, на которых он вырос, не такие, как в этом гнусном мире.
   Фонг посмотрела на занавески, закрывающие стеклянные двери.
   — Наш мир такой, какой он есть, — сказал Джон.
   — Да, — согласилась она. — Ты сказал, что управление не лгало мне. Значит, они считают, что мой отец не был убит.
   — Да, это так.
   — Значит, ты работаешь не на них и они ничего не знают про все это. Тогда кто ты такой?
   — Если я скажу тебе больше...
   — Если ты не сделаешь этого, то, стало быть, ты собираешься меня убить.
   Вопрос в лоб. Не увильнешь.
   Не обманывай. Не скрывай.
   Потому что она разгадает обман. Выйдет из себя.
   Потому что она заслуживает... Потому что.
   Пуля. Реакция агентства. Клиф Джонсон, убитый в Париже. Мнимый запрос Фрэнка и поддельное письмо сенатора, которое он пустил по инстанциям. Неизвестный груз, отправленный в Кувейт, и Мартин Синклер. Люди в синем седане. Детектив Гринэ. Накладывающаяся на все это жестокая логика кризиса.
   Все летит в тартарары.
   Кроме Эммы.
   Эмма тут ни при чем. В самом деле.
   — Убивший моего отца должен умереть.
   — Ты ведь не убийца, так же, как и я.
   — Я могу сделать то, что должна сделать.
   — И потом жить с этим?
   — Ты о моей душе? Я не верующая. Не верю ни в монашество, ни в Будду, ни в карму, ни в Христа, ни в какого другого пользующегося шумным успехом Бога.
   Посмотри на нее:
   — Это неправда.
   Ее губы задрожали:
   — Может быть, но это моя неправда.
   — Существует понятие справедливости, которое важнее смерти.
   — Я сделаю все, что смогу. И если ты не поможешь мне выяснить, что случилось с моим отцом...
   — Выяснить? Всего лишь выяснить?
   — ...тогда черт с тобой. Я росла и воспитывалась, имея перед глазами пример моего отца, — сказала она. — И наверно, чему-то у него научилась. Так что не хнычь об опасности. Кроме того, черт тебя дери, я ведь уже ввязалась в это? Не надо возражать мне, что я не обучена. Я знаю про существование групп, способных работать на ощупь и подчиняющихся лишь своим внутренним законам, неизвестным окружающим.
   — Не могу представить, чем бы ты могла заняться, — пытался возражать Джон.
   — Я могу быть свидетелем. Уверена, что мой отец одобрил бы мои действия.
   Заставь ее отказаться от своего решения. Удержи ее.
   — Почему ты не поехала в Балтимор?
   Она схватила свою сумку с пола и, вытащив из нее листок бумаги, бросила на стол перед ним.
   — Это имя старой леди и номер ее телефона. Позвони ей. Она звонила мне, сказала, что простыла, извинилась и просила приехать в другой раз.
   Листок лежал перед ним.
   — Я верю тебе, — сказал он.
   Она взяла листок, согнула пополам и сунула в карман его рубашки. Ее пальцы скользнули по его груди.
   — Тебе не следует этого делать. И кстати, почему я должна верить тебе?
   — Отличная мысль.
   — Так уже было, когда американцы пришли во Вьетнам. Посмотри, куда это нас привело.
   — Сюда.
   — Назови мне хотя бы одну причину, по которой я должна доверять тебе, если мой отец тебе не доверял.
   Джон вложил пистолет ей в руки.
   — Это было вторым секретом твоего отца. Ты получила его, ты получила его пленку. Так что ты можешь отказаться от моей помощи прямо сейчас. Но я надеюсь, ты будешь дальновидней, и доверяю тебе.
   — Это значит, что и я должна довериться тебе. Не очень радостная перспектива.
   Она оценивающе взвесила пистолет на ладони.
   — Я держала его в руках и не воспользовалась им. Ты предлагаешь игру не на равных. Ты готов умереть, хотя и предпочел бы быть побежденным в сражении. Не ищи легких путей. Предложи мне что-нибудь не столь тривиальное. Что-нибудь, что заденет сильней. Поделись со мной секретом.
   — Я уже говорил тебе...
   — Я имею в виду не это. Не моего отца. Я говорю о тебе.
   — Что? Ты хочешь знать, что я...
   — Ты понимаешь, о чем я. — Она посмотрела на него. — Я ведь «фифа из Лэнгли». Мне известны правила, по которым вы, агенты, играете. Даже у святых есть свои грязные тайны. У человека же вроде тебя на совести должна быть куча грехов.
   — И я должен поделиться одним из них с тобой?
   — Ты хочешь завоевать мое доверие, поделись со мной чем-нибудь ради этого. Чем-нибудь существенным. Доверься. Или ты потеряешь меня.
   Они сидели за обеденным столом. Джон изучал картину на стене. Она молча ждала. Он восхищался ее выдержкой.
   Она понимает это: Рискованное предприятие. Ну давай.
   — Я говорил тебе, что я был БП. Глубоко законспирированным шпионом.
   — Таиланд, Гонконг, — подхватила Фонг.
   — Моей целью был Китай. Мое прикрытие в Гонконге было отличным, но я должен был вербовать для ЦРУ агентов для борьбы с коммунизмом. Надо сказать, что от желающих не было отбоя. После второй мировой войны Китай вплоть до конца семидесятых годов оставался закрытой страной, однако начиная с восьмидесятых ЦРУ наполнило Китай своими агентами. Дело было не только в секретных соглашениях между Штатами и Китаем, направленных на окончание войны во Вьетнаме. И на развал Советов. Дракон, великий китайский дракон, зашевелился в своей пещере. Перемены, демократия.
   За 1989 год я заслал из Гонконга на материк четырнадцать агентов. Двое из моих добровольцев были из Тэву — это их разведка, либералы в Тэву пытались спасти демократическое движение на площади Тяньаньмынь от уничтожения армией и сторонниками жесткой линии.
   — И потерпели поражение.
   — В конечном счете да. Но сначала... Даже в Гонконге толпы народу вышли на митинг, надеясь, что это революционное выступление в конце концов может победить историю и свободный Китай объединится в одну могучую нацию. И прочие розовые мечты.
   — Тебе удалось сделать что-нибудь?
   — Когда площадь Тяньаньмынь заполнили люди, никто — ни Лэнгли, ни китайская тайная полиция, ни Тэву — повторяю, никто не знал, какой будет развязка. Революции пишут свою собственную историю.
   Я был там не единственным наблюдателем. У ЦРУ есть грандиозная система ССРДСПШ — с множеством агентов. Добавь сюда еще ЭЛРАД — электронный радиоперехват, спутники-шпионы... Мы понимали, что силы не равны, — это была кровавая баня. Половина моих людей благополучно вернулась из Китая. Но нам была необходима информация. Я послал их обратно. Они доверяли мне. Я поступил как профессионал.
   — И потом танки смяли все, — сказала Фонг.
   — Моей целью был контроль нанесенного урона, сохранение противостояния. Не дать сторонникам жесткой линии объединить массы против «заокеанского дьявола». Здравый совет, хорошая политика.
   — И в чем состоял твой проступок? — спросила Фонг.
   — Я украл из «черной кассы» семьдесят четыре тысячи долларов, предназначенных для финансирования операций. Уговорил одного американского туриста уступить мне его место в туристической группе, направляющейся в Китай, и отправился туда...
   — Чтобы вытащить своих людей?
   — Деньги — это все, чем я мог им помочь. Способы связи у нас были заранее оговорены... Я послал некоторым из них сообщение. Гуйлинь — это город туристов, как китайских, так и иностранных. Некитайцы получают только жестко регламентированные туры, никаких отклонений от маршрута, только утвержденные гостиницы. Экскурсия в известняковые пещеры, на вышивальную фабрику... И прогулка на теплоходе вниз по Ли. Река, гранитные скалы вдоль берегов, как пальцы великанов, торчащие из земли.
   — Я видела подобные картины, — сказала Фонг. — Думала, их написали китайские импрессионисты.
   — Нет, они воспроизводят пейзажи с точностью фотографов, — сказал Джон. — Армия забыла запретить все экскурсии вне Пекина, или приказ был потерян, или что-то в этом роде. Один из моих агентов, так же, как и я, отправился в Гуйлинь. Он стоял у одного борта катера, когда мы плыли вниз по реке, я — у другого. Я спрятал деньги под раковиной в ванной катера. Улетел обратно в Гонконг. В конце концов двое моих людей при помощи взятки смогли бежать.
   — Что сказали в управлении?
   — Если бы китайцы поймали меня, это было бы катастрофой для политики Соединенных Штатов. Даже будучи БП, не числясь в списках оперативников, я знал массу такого, от чего ЦРУ не пришло бы в восторг, выплыви это наружу. Китайцы умеют заставить заключенного «попотеть», как никто другой. Добавь к этому растрату, потерянную профессиональную объективность, самовольную поездку, ковбойское безрассудство... Но двое наших людей благодаря мне были освобождены, поэтому мое «неповиновение» превратилось в «замечательный успех», а я получил медаль.
   — А что ты утаил от ЦРУ?
   Джон внимательно посмотрел на нее:
   — Ты что-то знаешь?
   — Я знаю тебя, — ответила она.
   — Одного из моих агентов звали Вэй. Мы были любовниками. Я никогда не рассказывал об этом в агентстве, потому что... Мне не хотелось, чтобы они эксплуатировали это.
   — Ты любил ее?
   Джон перевел взгляд на стол, потом опять посмотрел в глаза Фонг.
   — Она была великолепна. Храбрая. Ловкая. В нас было что-то общее, что было больше каждого из нас: вместе строили заговоры, доверяли друг другу, делили и горе, и радости...
   — Ты любил ее?
   — Ты можешь мне объяснить, что значит любить?
   Она спросила:
   — Что с ней случилось?
   — Одного человека поймали и сломали. Через него китайцы смогли выйти еще на восемь человек. Все они получили пулю в затылок. Еще о троих мы ничего не знаем.
   — Вэй?
   — Да. Никаких сомнений.
   — Извини.
   — Мое прикрытие лопнуло. Антиреформаторы победили. Китайцы выследили меня в Гонконге, у них была моя фотография. Они передали ее своим резидентам во всех странах, где у них были посольства. Они капитально обложили меня.
   — Ты никогда не рассказывал ЦРУ о Вэй?
   — Достаточно откровений.
   — Достаточно для тебя.
   — И для них. Даже с медалью вместо приговора было достаточно плохо, что я сгорел. Правда всегда может быть вывернута наизнанку, можно было представить все так, что я растратил деньги на женщину, с которой спал. Меня бы выставили агентом, бросившим родину, безответственным человеком, который потерял над собой контроль, к тому же оказался нечистым на руку и, как следствие, плохо кончил.
   — Они до сих пор так думают. Да еще эта ложь, которую ты придумал, чтобы покрыть себя.
   — Да, — сказал Джон. — И если уж конторе не удалось поймать меня, то она должна попытаться отомстить.
   Он посмотрел на нее.
   — В том, что ты рассказал, есть хоть капля правды?
   — Это все — чистая правда.
   — В таком случае ты был готов к этим неприятностям, не так л и?
   Он кивнул.
   — И теперь я часть этого, — продолжила Фонг. — Ты не оставил другого выбора.
   Разумнее согласиться. Лучше согласиться. Сейчас.
   Положи этому конец. Решительно.
   — Ладно, я принимаю тебя. Как свидетеля. Исключительно в этом качестве. Ты ничего не знаешь, никому ничего не говоришь, ни сейчас, ни потом. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Никаких вопросов, никаких возражений. Куда бы я ни пошел и что бы ни делал, ты беспрекословно следуешь за мной.
   — Надеюсь, что ты выберешь правильный путь.
   Она кивнула, и он осознал, что сам кивнул в ответ.
   — Тебе необходимо сделать кое-что прямо сейчас, — сказала Фонг.
   Она положила пистолет отца на стол между ними:
   — Научи меня пользоваться этим.
  
  
  
  
   Глава 26
  
  
   Пятница. Вечер. Холод. Пустота. Конец по-настоящему тяжелой рабочей недели.
   Джон и Фонг скопировали кусок с записью съемки скрытой камерой на три кассеты с другими фильмами Фрэнка: «Стеклянный ключ», «Чайна-таун», «Долгий сон».
   Он отдал ей «Чайна-таун».
   — Твоя кассета, — сказал Джон. — Смотри не потеряй.
   «В рай нелегально» и «Стеклянный ключ» положил в свой портфель. Он отправил «Долгий сон» по секретному адресу ЦРУ в Сан-Франциско. Посылая кассету заказной бандеролью, Джон рассчитывал, что почтовым службам понадобится не меньше недели, чтобы ее доставить. Связник, находящийся по этому адресу, обязан переправить этот пакет в нераспечатанном виде в Лэнгли — на что потребуется еще не меньше двух дней, — где он ляжет на стол Харлана Гласса в центре по борьбе с терроризмом.
   Для подстраховки. На всякий случай.
   «Но еще не время действовать активно, — подумал Джон. — Еще не время».
   Они запарковали машину, взятую Фонг напрокат, у кинотеатра на Роквил-Пик между домом Фрэнка и коттеджем Джона. Джон купил два билета на ближайший сеанс, один дал Фонг.
   — Я вернусь сразу, как только смогу, — сказал он ей.
   Фонг зашла внутрь. При ней была видеокассета и пистолет ее отца. Он назвал ей бар, где его ждать, если он не успеет вернуться до окончания фильма.
   — А что, если...
   — Тогда действуй по своему усмотрению.
   Он отправился вниз по улице вдоль тускло освещенной аллеи. Чтобы срезать угол и выиграть время, Джон решил идти дворами. Всю дорогу он внимательно смотрел по сторонам, не притаились ли на тихих улицах наблюдатели.
   В окнах дома хозяина его коттеджа горел свет. Табличка на фасаде сообщала, что собственность охраняется частной охранной компанией и электронными системами сигнализации. Джон знал, что его домовладелец просто-напросто украл эту табличку, надеясь этой уловкой защитить свою собственность.
   Джон спрятал «Стеклянный ключ» в гараже домовладельца под брезентовым свертком.
   Убедился, что никто не следил за ним.
   Проверил, не наблюдает ли кто-нибудь из-за темных деревьев за его коттеджем.
   У двери он обнаружил пакетик корицы и визитную карточку детектива Гринэ.
   Войдя в дом, Джон посмотрел на индикатор автоответчика: звонили трое.
   Двое. И Эмма.
   — Только не рассказывай мне, что ты работаешь, — сказала она. — Сейчас вечер и к тому же пятница. Уйма свободного времени. Есть идеи, как мы можем его использовать?
   Он почувствовал ее присутствие в доме.
   Так же, как и любой, кто прослушивал его телефон.
   Джон переоделся, упаковал два чемодана, собрав самое необходимое. Надел альпинистскую куртку, выключил свет и вышел.
   Он взмок, пока добрался до череды отелей и ресторанов на Роквил-Пик. Джон остановился у телефонной будки на стоянке, рядом с небольшим кафе.
   Рискнуть в надежде, что линия не прослушивается.
   — Если вы хотите что-нибудь продать мне, — сказала Эмма, сняв телефонную трубку, — то ответ будет — нет.
   — Это я.
   — Тогда лучше бы это был коммивояжер.
   — И каким будет ответ?
   — Меня легко уговорить, — сказала она.
   — Я работаю, — ответил он.
   Эмма помолчала, поинтересовалась:
   — С кем-нибудь, кого я знаю?
   Джон устало прикрыл глаза:
   — Я один.
   — Тебе решать, — сказала Эмма. — Я заходила повидаться с тобой сегодня, но не застала тебя в твоем кабинете.
   — Мне было необходимо... побыть одному.
   — О. Вдали от... э... друзей и шума.
   — Ну что-то вроде, если хочешь.
   — Двуличие тебе не к лицу. И мне тоже. Нам обоим. Мне оно не нужно.
   Джон почувствовал, как замерло его сердце:
   — Мне тоже. Но мне нужно твое понимание.
   — Я считаю себя рассудительной. Сговорчивой. Для женщины, которой не позвонили на следующий день и не сказали, что случившееся вчера — это лишь начало уик-энда. Уик-энда, в котором два дня и три ночи. Прогноз погоды обещает похолодание...
   — Эмма...
   — Холодные простыни так приятны в первые мгновения, — сказала она.
   — Я должен работать. Весь уик-энд.
   Нужно присматривать за Фонг.
   — О! — От голоса Эммы повеяло холодом.
   — Мне очень жаль, — сказал Джон.
   — Могу себе представить, — сказала она. — Этот город всегда побеждает. Почему бы нам не подыскать стоящую работенку где-нибудь в Цинциннати, с девяти до пяти?
   — Ты уверена, что хочешь этого?
   — Ты хочешь, чтобы я сказала, чего я хочу?
   — Я...
   — Не увиливай.
   — Расскажешь потом.
   — Обещаешь?
   — Конечно, — ответил Джон, и он на самом деле так думал, но вновь сказал: — Мне нужно твое понимание.
   — Я не буду стирать, — сказала она. — До самого следующего свидания.
   — Ты можешь... еще кое-что найти для меня?
   — Ты «работаешь» весь уик-энд. Ваши парни «по ту сторону реки» обладают лучшим в мире оборудованием для поиска информации. Почему ты просишь меня...
   — Под пониманием я подразумеваю и то, что ты не будешь задавать лишних вопросов.
   — В таком случае, по-видимому, ты попросишь о чем-нибудь ужасном.
   Мне необходимо, чтобы ты доверяла мне.
   — Если бы я тебе не доверяла, ты думаешь, я бы стала... Но если это связано с нашей работой... Джон, тебе лучше доверять мне.
   — Если бы я не доверял тебе, я не смог бы позвонить.
   — Не смог?
   — Пожалуйста, Эмма: все в порядке, это так, небольшое дельце.
   — Честно говоря, не ожидала услышать от тебя такого вранья.
   Подожди. Пусть она выговорится. Пусть успокоится.
   — Враки, — подытожила она наконец. — Что тебе понадобилось на этот раз?
   — Отчет Дэна и Брэдстрита относительно фирмы, называвшейся «Имекс». Ну и все остальное, что сможешь найти...
   Ее голос стал серьезным:
   — Джон, во что ты собираешься влезть?
   — Это не...
   — Это та самая компания, главу которой ухлопали в Париже. Только не говори мне, что это «личное», — так можно влипнуть в очень поганую историю, очень. С этим твоим «секретным портфелем для важных бумаг».
   — Эмма, прости меня, я...
   — Не играй со мной, Джон, не надо пытаться таскать из огня каштаны моими руками. Может получиться очень поганая история, если... То, что я делаю, слишком...
   — Я не стал бы компрометировать тебя. Никогда.
   — Никогда?
   — Можешь не выполнять мою просьбу, если считаешь, что я на такое способен.
   — Способен на что? Способен на что, Джон?
   — Мне не хотелось бы сейчас отвечать на этот вопрос. Я не буду у тебя больше ничего просить. В том, что мне нужно, нет ничего... неэтичного...
   — Это спорно, — сказала она. — Использование относящихся к конгрессу...
   — Только ты и я, Эмма. Никого больше. Никто никогда не узнает.
   — Ты имеешь в виду, что я никому не должна говорить? Поверить тебе и обманывать... всех. Зачем тебе это надо, Джон? Для чего это на самом деле? Для кого?
   — Эмма, это для меня. Дальше меня это не пойдет. Она довольно долго молчала.
   — Ты не стал бы просить, если бы это не имело значения, и если это имеет значение...
   — Забудь про это, — сказал он.
   — ...если это имеет значение, если я доверяю тебе... Хорошо, — прошептала она. — Хорошо. Я сделаю это в понедельник.
   — Я твой должник...
   — Не говори так, — сказала она. — Если ты просишь по принципу «ты — мне, я — тебе», как все в этом городе, тогда это плохо и тогда я не хочу делать это.
   Джон закрыл глаза, склонил голову к телефонному автомату. Сказал:
   — Ты удивительная.
   — Тогда позволь мне такой и оставаться.
   Она послушала его молчание. Сказала:
   — Пожалуй, придется взять в прокате пачку романтических фильмов и просидеть в одиночестве перед видеомагнитофоном весь этот уик-энд.
   — Звучит заманчиво.
   — Тогда заезжай. Будешь выбирать фильмы. Или еще лучше — мы разыграем свой собственный.
   Он уже попрощался с ней, но потом добавил:
   — Вот еще что.
   — Да? — прошептала она.
   — Не звони мне по телефону и не оставляй сообщений.
   — Ты знаешь, — сказала она, — если бы ты не был шпионом, я сказала бы, что ты сукин сын.
   Она повесила трубку первой.
   Мимо стоянки проехала машина. Из приоткрытого окна донесся смех.
   Сделай это.
   Он набрал номер, записанный Фонг на обрывке бумажки, насчитал с десяток длинных гудков, прежде чем повесить трубку.
   Старая дама. Больная. Возможно, просто не стала отвечать.
   Закончив в полном молчании ужин в ресторане, они вернулись в дом Фрэнка. «Хвоста», как показалось Джону, за ним не было, однако он все равно не хотел ставить свою машину слишком близко к машине Фонг на случай, если ему все-таки подсунули какую-нибудь электронную штучку. В доме отца Фонг предложила ему кровать Фрэнка, но он предпочел кушетку, одеяла и подушку. Он слышал, как щелкнул запор на двери розовой спальни.
   Джон вставил «В рай нелегально» в магнитофон, приглушил звук. Уселся на кушетку, просматривал, отматывал назад и включал ускоренный просмотр, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы объяснить происходящее. Что это все значит, зачем...
   ...Ощущение опасности, сердце колотится: темная комната, телевизор включен.
   Он погрузился в полудрему, снова и снова просматривая одну и ту же сцену. На экране обнаженная крашеная блондинка целовала грудь тощего мужика, спускаясь все ниже и ниже.
   Часы на руке Джона показывали 1:02, В доме Фрэнка царила тишина, нарушаемая лишь тихим стоном, доносившимся из телевизора. Джон выключил видео и закрыл глаза.
   Он не заметил, в каком месте закончились сны и начались кошмары.
   Субботнее утро было достаточно снежным, чтобы припорошить крошечную лужайку перед стеклянной дверью черного хода.
   Джон и Фонг сидели за столом. Первая малиновка, вернувшаяся с юга слишком рано, прыгала по траве, покрытой свежевыпавшим снегом. Джон заметил, что Фонг улыбнулась. Они в полном молчании пили кофе и читали утренние газеты.
   По очереди приняли душ.
   Затем просмотрели еще раз все «фильмы для взрослых», чтобы убедиться, что не пропустили никаких других секретов. На это ушло около пяти часов. Фонг расположилась на одном конце кушетки, Джон — на другом.
   Ничего нового они не нашли.
   — Не могу больше здесь сидеть, мне надо проветриться, — сказала Фонг, когда закончилась последняя кассета. — Ты будешь настаивать на том, чтобы пойти со мной?
   — Нет.
   Она надела пальто и перчатки. Обернулась и посмотрела на него.
   — Должна я заставлять тебя идти со мной?
   — Нет, если ты, конечно, доверяешь мне.
   Она кивнула.
   — Ты не хочешь пойти со мной?
   Они взяли ее машину.
   Слежки за ними вроде бы не было.
   Фонг привезла его в дендрарий. Пагода возвышалась над рукотворным озером, покрытым тонкой корочкой льда.
   — Летом сюда прилетают гуси, — сказала она, когда они оперлись на перила мостика и обозревали пустынные поля, недвижимую гладь озера. — Подо льдом тысячи серебряных карасей.
   Опять пошел снег.
   — Я любила своего отца.
   — Я своего тоже.
   — Тебя пугает мысль, что ты тоже умрешь?
   Снежинки ложились на ее черные, как смоль, волосы.
   — Нет, — ответил Джон. — Большие перемены, вот что пугает меня... Я вырос в таком месте. В белом доме с синей крышей, в американском городишке, в котором никогда ничего не меняется. До того, как телевидение сделало все места похожими друг на друга, это место было особенным. Земля так совершенна, и это что-то особенное. Там осталась моя тень. Когда умрет моя мать, это будет очень тяжело. И тогда этот дом перейдет к кому-нибудь чужому... тогда этот призрак исчезнет.
   — И это пугает тебя?
   — Тебе это кажется странным, да?
   — Я не знаю, — сказала она. — Я росла везде. Или нигде, что то же самое. Мой дух всегда был в пути. Сайгон. Швейцария. Здесь. Сан-Франциско. То, что пугает меня, это...
   — Попасть в ловушку.
   — Это твои слова.
   В ее сумочке лежала видеокассета. Пистолет был спрятан под пальто.
   Они пообедали в рыбном ресторанчике. Джон расплатился наличными: нельзя оставлять след ни в одном компьютере.
   Вернулись домой. Она сказала, что хочет опять принять душ. Подождав, пока закроется дверь ванной и зашумит вода, Джон вновь набрал номер старой дамы в Балтиморе.
   Молчание.
   Фонг спустилась вниз. На ней были джинсы и свитер.
   — Не обижайся, — сказала она, — но сейчас у меня нет желания сидеть здесь с тобой и смотреть все это.
   Она кивнула на груду видеокассет на кофейном столике. Поднялась к себе наверх. Через час она вернулась. Джон сидел на кушетке, делая вид, что поглощен чтением истории президентских скандалов, позаимствованной им с книжной полки. Он настроил радиоприемник на волну классической станции.
   — Я не могу сидеть в своей комнате, как в клетке, — сказала она.
   Мокрый снег падал на лужайку. Дорожки были мокрыми.
   — У меня есть идея, — сказал Джон, вспомнив, что он прочитал в сегодняшней «Вашингтон пост».
   Он включил телевизор.
   — Не надо, — сказала Фонг.
   — Доверься мне, — ответил он. — Думай об этом как об интенсивной терапии.
   На экране замелькали кадры черно-белой комедии, снятой во времена, когда ни она, ни он еще не родились.
   — Не понимаю, что такого в этих братьях Маркс, — сказала она.
   — Я тоже никогда не был без ума от них.
   — Это глупо.
   — Нелепо.
   Она сидела на кушетке в своем углу, он — в своем. Минута бежала за минутой.
   Двойники столкнулись лицом к лицу в дверном проеме, один пытался обмануть другого, притворяясь его отражением в зеркале.
   Джон и Фонг рассмеялись.
   Когда фильм кончился, она поблагодарила его, пожелала спокойной ночи.
   Заперлась в своей спальне.
   В 11:14 Джон попытался дозвониться до Балтимора.
   Никто не отвечал.
   В ночи за окном падал снег.
   Воскресное утро, старая леди из дома напротив застала Джона в момент, когда он забирал «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». На его вежливое «с добрым утром» она лишь хлопнула дверью.
   Джон приготовил яичницу, Фонг сварила кофе, он сделал тосты, она поджарила бекон в микроволновой печке.
   Они уселись за столом рядом со стеклянной дверью черного хода, ели и читали семь фунтов газет. Солнце пыталось растопить снег на улице, по радио передавали Моцарта.
   Когда она принялась за «Нью-Йорк таймс», он пошел в душ.
   Восемнадцать минут спустя он спускался вниз по ступенькам. По радио исполняли Шопена. Газеты покрывали весь обеденный стол.
   — Фонг, — позвал Джон.
   Грязные тарелки на кухне.
   — Где ты?
   Диктор объявил, что наступил полдень.
   В гостиной никого. Парадная дверь заперта. Однако цепочка снята.
   Джон взбежал наверх. Розовая спальня. Пусто Спальня хозяина. Никого.
   Посмотрел сквозь жалюзи в спальне Фрэнка. Ее машины не было.
   Балтиморский номер по-прежнему молчит.
   Он обыскал ее комнату. Осмотрел одежду: ни одного бюстгальтера. Исчезли ее портфель и сумочка. А вместе с ними и видеокассета, которую она записала для себя, и пистолет.
   Прошло девять минут с тех пор, как он вышел из душа и спустился вниз.
   Еще пять, и он оделся в зимнюю одежду: теплое белье, джинсы, рубашка, свитер, шапка и перчатки, туристические ботинки и темная альпинистская куртка.
   Он брал с собой портфель с бумагами и видеокассетой, даже когда ходил в ванную и туалет. И теперь это был единственный багаж, который он взял с собой.
   Надо было оставить пистолет себе.
   Снаружи было сыро и влажно, мокрая трава и тающий снег. Бывший обитатель прерий, Джон чувствовал, что все же на дворе весна, а не зима, и эти последние попытки удержаться, предпринимаемые зимой, обречены на провал.
   Машины, выстроившиеся вдоль улицы, были пусты.
   Ни одна занавеска не задрожала в ближайших домах.
   Мальчишка, идущий по тротуару, с трудом тащил на плече лопату для расчистки снега.
   Занавески в доме дамы, жившей напротив, были наглухо задернуты.
   Газеты в голубой пластиковой обертке лежали на веранде дома наискосок через дорогу. На аллее перед домом никого, никаких следов, кроме собачьих, на тающем снегу.
   С площадки между пустым домом и гаражом ему была хорошо видна парадная дверь дома Фрэнка.
   Прошел час. Тени стали длинней. Лужи на тротуарах стали подмерзать. Он продрог, ноги занемели. В десять минут четвертого наконец подъехала Фонг.
   Никаких машин следом за ней, никто не сидел в машине рядом с ней.
   Она возилась с замком и не слышала, как он подкрался к ней сзади.
   — Входи, — сказал он.
   Она обернулась, попятилась от него, он вошел следом и захлопнул дверь.
   — Где ты была? — закричал он.
   — Гуляла!
   Фонг потянулась к сумочке...
   Он «выстрелил» в нее указательным пальцем:
   — Я успею раньше!
   Она понимающе сверкнула глазами.
   — Я собиралась бежать, — сказала она.
   — Почему? Почему сейчас? Почему не...
   — Потому что я не знаю, могу ли доверять тебе.
   — Итак, ты предала меня.
   — Я же вернулась!
   — Откуда? От кого?
   — Из парка... Если я не доверяю тебе, значит, не доверяю никому. А если я не могу доверять никому, тогда... тогда этому надо положить конец.
   — Довольно разумно.
   — Довольно основательно. — Она села на кушетку, не расстегивая плащ. — Я не знала, застану ли тебя.
   — Что ты подумала?
   — Что если ты до сих пор здесь, значит, доверяешь мне.
   — О, я тупица.
   У него разболелась голова. Он потер глаза, стянул перчатки с промерзших пальцев и бросил их на кофейный столик.
   — Как ты могла так поступить со мной! — сказал он.
   — Пришлось.
   — Или ты со мной, или нет.
   — Я ведь здесь.
   — Никто не отвечает по тому номеру в Балтиморе.
   Фонг сверкнула глазами:
   — Я ничего не знаю об этом. Я дала тебе ее номер. Если бы это была ложь, если бы я была... в чьей-нибудь команде, мы позаботились бы, чтобы тебе «ответили».
   — У тебя есть ответы на все вопросы?
   — Не больше, чем у тебя.
   Каблуком он подцепил ножку кофейного столика, оттолкнул его в сторону от кушетки. Сел.
   — В боевых искусствах, — подумал он вслух, — противник не опасен, пока не подойдет к тебе достаточно близко. Ирония в том, что и ты не можешь нанести встречный удар до этого момента.
   Фонг сказала:
   — Я рядом с тобой.
  
  
  
  
   Глава 27
  
  
   Понедельник. Утро. 8:32. Джон сидел за своим столом в аквариуме, разговаривая по телефону. Голубой рассеянный свет, просачивающийся сквозь закрытые жалюзи, рассекал конус желтого света от настольной лампы.
   — Ты за этим гоняешься, а не я, — бубнил мужской голос в ухо Джону. — А я даже не собираюсь разговаривать с тобой.
   Джон попробовал убедить собеседника:
   — Я понимаю...
   — Здесь существуют определенные правила. Процедуры. Ты хочешь обойти их, ты действуешь в одиночку. Ты уже обошел их, тебе наплевать на людей. Случится что-нибудь, не случится что-нибудь. Понимаешь, о чем я говорю?
   — Но обратиться прямо к тебе было лучшим решением, — сказал Джон.
   — Для кого? — проворчал мужчина. — Я только успел согреться после прогулки от метро до работы, а тут ты... В понедельник прямо с утра. Я ненавижу утро понедельника.
   — Это самый обыкновенный запрос.
   — Какого черта?
   — Комитет может продлить слушания, — солгал Джон. — Нам необходимо повторно проверить все наши данные, прежде чем продолжать, в противном случае может закрасться ошибка и это прибавит потом работы всем нам.
   — Моему боссу это может не понравиться.
   — О, он подумает, что ты спасаешь его задницу. И наградит тебя по достоинству.
   — Или пересадит меня в чулан для одежды и обклеит в нем стены отрицательными оценками моей деятельности. Я кладу трубку.
   — В таком случае мне придется позвонить непосредственно твоему боссу, — сказал Джон. — Рассказать ему про проблемы сенатора. И о том, как ты отказался помочь.
   Его собеседник вздохнул:
   — Черт тебя дери, я слишком беспокоюсь за свою пенсию. Немного адреналина полезно для организма, верно?
   — Прочищает артерии.
   — Итак, что ты хочешь от нас, рабочих пчелок контроля безопасности торговли? Добро пожаловать к нам. У Центрального архива есть маленький подвальчик в Кристалл-сити.
   — Нет времени на поездки, — сказал Джон человеку, рабочий стол которого находился по другую сторону Потомака. — Седьмого декабря прошлого года таможенное управление дало добро на отправку груза из Балтимора в Египет на борту Панамского корабля «La Espera».
   — Ну, очень может быть.
   — Мы получили документы, оформленные таможней, — сказал Джон, — однако ДСП-9 от ваших парней каким-то образом была утеряна при перетасовке.
   — И ты тоже интересуешься этой бумажкой?
   — Что значит тоже?
   — Несколько недель назад я заставил трех моих служащих изрядно попотеть, когда они пытались объединенными усилиями ответить на сенаторский запрос.
   — Что ты говоришь, — изобразил удивление Джон.
   — Ну ты же знаешь основной принцип канцелярской работы.
   — Никогда не останавливаться и никогда не делать то, что тебе полагается делать в данный момент.
   — Теперь нам — сенатскому комитету — необходимо все относящееся к этому делу, что вам удалось найти, все, что ты посылал.
   — Я переправил копию документов через...
   — Ты можешь оказать мне услугу? — перебил Джон.
   Его собеседник замолчал.
   — Мы в цейтноте. Перешли мне копию через комитет, но не мог бы ты прочитать мне содержание прямо сейчас? По телефону. Буду тебе очень признателен, — добавил Джон.
   — Что за чертовщину мне всегда приходится собирать?
   — Ну, этого никогда не знаешь наперед.
   Мужчина вздохнул:
   — Подожди, я поищу папку.
   Ужасная музыка терзала Джона, пока он сидел в ожидании. Ломило кости после ночи, проведенной на кушетке Фрэнка. Устал: он так и не смогло конца расслабиться, настороженно прислушиваясь, не послышатся ли в ночи крадущиеся шаги Фонг, спускающейся вниз по ступенькам. Но прождал впустую, утром она сварила кофе. Без корицы. Яичницу-болтунью. Он не сказал о том, что предпочел бы глазунью. Она обещала никуда не выходить. Он кивнул, сделав вид, что поверил ей, «Звони в любое время», — сказала она. Костюмы, упакованные им, слегка помялись, но надеть можно. От снега не осталось и следа, но земля была промерзлой, а ветер холодным. Джону пришлось с милю пройти пешком, пока он добрался до своей машины. С машиной вроде бы все было в порядке. «Хвоста» не было.
   — Ну вот она, — пробурчал его собеседник на том конце провода. — ДСП-9, относящаяся к «Имекс», ну и тут еще всякая всячина.
   Джон приготовился делать заметки.
   — "Имекс", президент компании Клиффорд Джонсон. Ваш парень из представительства, звонивший относительно запроса сенатора...
   — Фрэнк Мэтьюс? — спросил Джон.
   — Точно, Мэтьюс. Как мы сказали ему, Джонсон обратился к нам за лицензией на экспорт оружия. Он заплатил двести пятьдесят долларов чеком фирмы «Имекс», федеральные агентства не возражали, поэтому мы выдали годовую лицензию. Но он просил лишь одноразовое разрешение — на приобретение и перепродажу кувейтскому военно-инженерному ведомству — не много. Должно быть, дела у этого Джонсона шли неважно.
   — Что он перевозил?
   — Закуплено у «Материалз системз, инк.» в Балтиморе... Две тысячи фунтов Си-4 и различные детонаторы...
   — Пластиковая взрывчатка?
   — Да, часто ее так называют, это...
   — Почти тонна пластика?
   — Ну, это не так и много. «Материалз системз» — исследовательская лаборатория, финансируемая Пентагоном, или по крайней мере финансировалась во времена «холодной войны», когда позволял бюджет. Они, возможно, пытались разгрузить свои склады и заодно поправить свое финансовое состояние. Кувейт собирался использовать Си-4 при восстановительных работах после «Бури в пустыне».
   Аккуратно... Не спеши...
   Его собеседник сказал:
   — Джонсона, по-видимому, использовали для прикрытия сделки. Как одноразовое прикрытие. Возможно, кто-то оказал Джонсону одолжение, позволив срубить легких деньжат.
   — В бумагах упоминаются еще какие-нибудь имена?
   — Заведующий отделом продаж «Материалз системз» в Балтиморе.
   Джон записал его имя и номер телефона, поблагодарил чиновника за помощь. Повесил трубку.
   Кто стоит за этой сделкой?
   Не надо гадать, узнай.
   «Пора», — подумал Джон.
   Л как быть с Эммой? Ужасно неприятно.
   Телефон. Ответит ли Фонг, если он позвонит?
   Провернуть дело через правительственные учреждения — это одно. Тут Джон всегда мог надавить через своих друзей — государственных служащих. «Материалз системз, инк.» же принадлежала частному сектору. Они могли повесить трубку, позвонить в ЦРУ...
   Быстро ли все кончилось для Вэй? Или они сначала заставили ее страдать?.. пытали ее? Или просто отвели ее вниз, в сырой бетонный подвал, поставили на колени и приставили дуло пистолета...
   Нельзя останавливаться. Надо действовать.
   Заведующий отделом продаж из балтиморской фирмы ответил на его звонок, после того как секретарша сказала ему, что на проводе ЦРУ.
   — Не часто приходится иметь дело с вашей конторой, — начал тот после того, как Джон представился.
   — У меня особые обязанности, — сказал Джон. — Я помогаю в сенате.
   — Угу, — ответил специалист по продажам. — Уверен, что так оно и есть.
   — Повесьте трубку, наберите вашингтонский номер сената, — сказал Джон, — после чего попросите соединить вас с комитетом по разведке, узнайте в комитете, являюсь ли я представителем управления, и попросите их соединить вас с моим офисом. Я не хочу, чтобы у вас остались какие-нибудь сомнения.
   Через пять минут звонок продавца по цепочке коммутаторов дошел до Джона:
   — Ну, такие предосторожности излишни.
   — Мы относимся к таким вещам серьезно.
   — Что я могу продать вашим парням?
   — Я занимаюсь не покупками, а контролем.
   — Эй, мы пользуемся информацией ваших служб. Если что-то не так, то это ваш прокол, а не наш.
   — В этом отношении все чисто.
   — Слава Богу! Еще не хватало, чтобы политики взялись за парней, честным трудом зарабатывающих свои доллары.
   — Да, — согласился Джон и зачитал ему детали сделки с «Имею».
   — Я помню Джонсона, — оживился торговец. — По нему можно было подумать, что это сделка века. Черт, месяцем раньше ваши люди и мы...
   — У вас не сложилось впечатления, что эта сделка как-то связана с управлением?
   — Он дал мне заверенный чек и все бумажки, которые федеральные органы заставляют нас требовать с покупателей. Я пожал ему руку и не задавал вопросов.
   — В этом деле участвовал еще кто-нибудь?
   — Нет, только Джонсон и его грузчик на другой машине. Джонсон так спешил, он даже лично занимался погрузкой, потом сам сел за руль грузовика и...
   — Кто был этот грузчик?
   — Убей, не знаю, — торговец помолчал. — У нас неприятности? Не связаться ли мне с адвокатом?
   — У вас нет никаких проблем с законом. Вы много должны кредиторам?
   — Лучше не упоминайте про этих кровопийц!
   — Все же, что вы мне можете рассказать про второго парня?
   — Погодите, я гляну... Где-то здесь был блокнот... Знаете, что он написал в графе «Представляемая организация», когда расписывался на проходной? Друг Клифа.
   — Да ну?
   — Так как Джонсон был единственным ответственным за подпись всех бумаг, то именно его проверяла наша служба безопасности: удостоверение, водительские права, род занятий. Другой же парень... Ага, вот, — сказал продавец, — знаете, вам повезло.
   — Что?
   — Одному из охранников не понравился этот выпендреж с «друг такого-то». Поэтому на обратной стороне он написал «лиценз. ном. этой ослиной задницы» и ниже вирджинский регистрационный номер его машины. Обычно мы этого не делаем.
   — Повысьте его в должности.
   — Зачем? Он работает на минимальной ставке.
   Продавец продиктовал Джону номер. Джон поблагодарил его и повесил трубку. Если бы он мог доверять своему управлению, один телефонный звонок позволил бы ему за пятнадцать минут получить всю необходимую информацию. Если бы у него было время, он мог бы пересечь реку, поехать в соответствующее управление штата Вирджиния, заплатить соответствующую пошлину и получить общедоступную информацию самостоятельно.
   Зазвонил телефон. Джон машинально снял трубку и пробормотал приветствие.
   — Кто это? — спросил мужской голос в трубке.
   — А кто тебе нужен?
   — Не строй из себя умника.
   — Кто это?
   — Парень, которому я звонил сегодня, сказал мне позвонить по этому номеру и спросить кого-нибудь. Он сказал, что этот кто-нибудь занимается делом, по поводу которого я ему звонил. Так что объясни мне, куда я попал, возможно, ты тот самый парень, с которым мне надо поговорить.
   — У меня нет времени на то, чтобы...
   Джон неожиданно замолчал. Его мозг лихорадочно заработал. Вспомнил.
   — Стив? — спросил он.
   — Стив — распространенное имя.
   — Он работает на сенатора Фаерстоуна.
   — Значит, ты Джон Лэнг.
   — А с кем я говорю?
   — С неравнодушным гражданином, написавшим сенатору. Благодаря чему мне удалось поговорить с человеком, который в результате оказался мертв.
   — Фрэнк Мэтьюс.
   — Он предупреждал, что если я буду звонить в ваш офис, то не следует посвящать тебя в это дело.
   — Это было ошибкой.
   — Да ну? — заметил мужской голос на том конце провода. — Он был профи.
   — Нам необходимо встретиться. Теперь это мое дело. Когда...
   — Кто еще участвует в этом?
   — Никто, я — тот человек, который тебе нужен. — Я ни в ком не нуждаюсь.
   — В таком случае тебе не следовало писать Фаерстоуну и разговаривать с Фрэнком. И тогда Фрэнк был бы...
   — Эта удивительная шальная пуля.
   — У нас нет...
   — Времени, — закончил за него собеседник. — Не свисти. Твой определитель номера уже наверняка засек номер телефона-автомата. Ладно, Лэнг, может, еще встретимся.
   Ему в ухо ударил зуммер. Повесил трубку.
   Часы показывали 9:47.
   Он мог сидеть тут, в голубом полумраке, в ожидании развития событий, наблюдая, как движется секундная стрелка, описывая свой молчаливый круг.
   Или он мог попробовать подойти достаточно близко, на расстояние вытянутой руки, подстегнув время.
   Он придвинул к себе телефонный аппарат, набрал номер.
  
  
  
  
   Глава 28
  
  
   Четырехэтажное красно-белое здание школы возвышалось на холме как замок из сновидений. Вид из ее высоких сводчатых окон, должно быть, был великолепен: купол Капитолия; крыши величественных домов; сверкающие современные здания, в которых расположились офисы различных компаний; деревья, окружающие Белый дом; памятник Вашингтону, взметнувшийся, подобно маяку, в серое небо, в котором парили лайнеры, взлетающие из Национального аэропорта и направляющиеся в Голливуд, Париж и Гонконг.
   Ржавое железо решеток закрывало окна первых двух этажей. За каждой дверью, образуя второй проход, располагался детектор металла.
   Благодаря красным и синим мигалкам полицейских машин, перегородивших улицу напротив школы, Джон без труда нашел место, которое искал. Он поставил машину на стоянку и направился мимо патрульных машин и машин «скорой помощи» прямо к желтой ленте, перегораживающей переулок.
   Полицейские в синих форменных куртках остановили его, когда он вышел из толпы домохозяек и подростков с ранцами за спиной. Коп пошел сообщить о его прибытии в глубь переулка, вернулся и махнул рукой. Джон поднырнул под ленту.
   В холодном сыром переулке воняло мусорной свалкой. Черные полиэтиленовые мешки с мусором, выставленные за забор, должно быть, были разодраны собаками и крысами.
   Джон проследовал по аллее в сопровождении широкоплечего полицейского в синей куртке. За его спиной завизжали тормоза. Хлопнула дверь автомашины.
   В двадцати, пятнадцати, уже десяти шагах впереди детектив Тэйлор Гринэ и его напарник делали записи, техник из группы криминалистов щелкал затвором, фотографируя в различных ракурсах лежащего на спине четырнадцатилетнего паренька. Пальто на пареньке было застегнуто. Он лежал посреди черной лужи с вмерзшими в нее битыми кирпичами, его руки были широко раскинуты, одна рука вытянута к упавшему ранцу с вывалившимися учебниками (геометрия, латынь) и тетрадками, страницы которых переворачивал легкий ветерок. Другая рука рядом с кругом, нарисованным мелом вокруг трех блестящих стреляных гильз. Глаза подростка были открыты. Ноги в носках задраны вверх. Детектив Гринэ взглядом остановил Джона, продолжая делать пометки в блокноте.
   Из-за ограждения доносились звуки борьбы, бормотание и вопли:
   — Мой мальчик! Где мой мальчик?
   Башмаки зашаркали по асфальту.
   Окрик полицейского:
   — Стоять!
   Чернокожая женщина лет тридцати и ее мать бежали по переулку, преследуемые полицейским, потерявшим в пылу погони фуражку.
   — Билли! Билли! — вопила мать. — Биллииии!
   Гринэ, его напарник и криминалист образовали живую стену между подбежавшей женщиной и парнем, лежащим на земле. Партнеру Гринэ удалось схватить мать за руки. Она сделала еще один нетвердый шаг и начала оседать.
   — О Билли! Билли! Билли!
   — Иисус, Боже милостивый, о, мой Бог не Иисус, — рыдала бабушка.
   Однако у нее хватило сил помочь Гринэ и его напарнику поднять свою дочь на ноги.
   — Не здесь, — мягко сказал Гринэ. — Здесь не место. Не сейчас. Позже. Не сейчас.
   — Я хочу видеть моего сына! Я хочу видеть моего Билли, он хороший мальчик, он ходит в школу, он собирался пойти... Ему холодно, его надо согреть, скажите доктору, он...
   Пока они бережно, под руки уводили ее прочь, она все пыталась оглянуться.
   — О Боже! О Боже, нет, нет Бога, нет Бога!
   Бабушка прижалась головой к ее плечу. Полицейские вывели женщин за желтую ленту.
   — Его обувь! — причитала мать. — Где его обувь? Его новые кроссовки, я только вчера купила их для него! Он был такой... Где его обувь?
   Гринэ, его долговязый белый партнер и Джон наблюдали, как они уходят.
   Медленно, очень медленно Гринэ повернулся. Его бешеные глаза встретились с глазами Джона.
   И он набросился на Джона.
   Прижал его к кирпичной стене.
   — Тэй! — воскликнул его напарник. — Не наезжай!
   Успокойся!
   У Джона помутилось сознание, дыхание перехватило, он молотил кулаками по воздуху.
   Нет. Не надо.
   — Ну, все, уймись! — продолжал увещевать напарник Гринэ. Но попытки оттащить его в сторону не предпринимал.
   — Вот! — вопил Гринэ, брызгая слюной. — Вот! Что скажешь об этом? Что твое долбаное Центральное разведывательное знает про это? Что ты знаешь, ты, хренов самовлюбленный белый сукин сын, корчащий из себя спасителя мира? Каких-то четырнадцать хреновых лет, а этот парень уже мертв! Кого винить в этом дерьме, а? Вы, Центральное разведывательное! Скажите мне, ты скажи мне, как он сюда попал. Что вы сделали, чтобы этого не произошло? Делаете мир безопасным? Для кого? Для моих детей? А как, черт подери, вы собираетесь это сделать, позволив им получить в руки оружие, а в сердце пулю? Какой выбор, черт подери, оставляет им ваше треклятое Центральное разведывательное?
   — Полегче, Тэй, — попробовал опять вступиться его партнер. — Все нормально. Он-то здесь при чем.
   Гринэ сверкнул глазами. Толкнул Джона, однако не сильно. Отступил. Чернокожий сын-отец-муж-детектив повернулся, направился к желтой ленте. Долговязый напарник Гринэ поправил на Джоне костюм, сказал:
   — Никогда не стоит приближаться к полицейскому офицеру на месте преступления без предупреждения. Тебе могло крепко достаться.
   — Я вовсе не хотел этого, — сказал Джон.
   Белый полицейский многозначительно поднял указательный палец к небу. Пошел вслед за Гринэ, стараясь держаться к нему поближе.
   Джон остался у стены.
   Когда Гринэ вернулся, его взгляд был подернут дымкой.
   — Итак, — сказал он Джону, — ты звонил мне.
   — Ты оставил послание на двери моего дома.
   — Мой шеф получил уйму посланий от ваших людей. Во всех говорилось, что они не хотят разговаривать. Скажем так — пока не хотят, — добавил Гринэ.
   — Если я помогу тебе, то, возможно, и ты поможешь мне.
   — С какой радости, хотел бы знать, я должен тебе помогать?
   — Потому что мы делаем общее дело.
   Гринэ покачал головой:
   — Ты действительно в это веришь?
   — Да.
   — Хм.
   — Зачем я тебе понадобился? — спросил Джон. — Что тебе известно?
   — Затем, чтобы хорошенько дать тебе промеж глаз.
   — Зачем?
   — Затем, чтобы ты не пытался отыметь меня.
   — Я уже говорил — ты не в моем вкусе. — Джон отошел от стены. Прошел дальше вниз по переулку. Он не оборачивался, однако чувствовал, что Гринэ идет за ним вслед.
   Все, что они могли видеть, это мешки с мусором, ожидающие, когда их соберут, и желтая лента, перекрывающая вход с противоположной стороны переулка.
   Когда они отошли достаточно далеко, Джон сказал:
   — Если у тебя есть что-нибудь, то рано или поздно мы это обнаружим. Черт, вы все равно скажете нам, чтобы заманить в ловушку. Поэтому почему бы не рассказать сейчас?
   — Одно из веских слов в «вещественных доказательствах» за физикой, — сказал полицейский. — Тебе известно про траектории?
   — Достаточно много.
   — Тогда можешь нас похвалить, нам удалось восстановить траекторию пули, и она свидетельствует, что пуля, которой был убит Фрэнк Мэтьюс, была выпущена с тротуара или из машины, стоявшей на противоположной стороне улицы, а вовсе не прилетела неизвестно откуда и не свалилась с неба.
   — Физика — это религия, не наука.
   — Большое жюри может с тобой не согласиться.
   — Я ничего не видел, — сказал Джон.
   — Значит, тебе следует получше раскрыть свои глаза. — Гринэ повернулся к нему. — И следует рас сказать мне то, что тебе известно.
   Джон тяжело вздохнул:
   — Я знаю... Не надо выпускать это дело из рук, но и не надо давить. Не сейчас. Еще не время.
   — Может, расскажешь мне хоть что-нибудь?
   — Нет. — Джон посмотрел на полицейского. — Устроить засаду для того, чтобы убить кого-нибудь в условиях городского движения, — это абсурд. Вы должны знать, какой маршрут выберет жертва, необходимы хорошая погода и отсутствие каких-либо помех между стреляющим и жертвой...
   — Ты же говорил, что пули — это не по твоей части.
   — В вашей версии слишком много неизвестных величин, — сказал Джон.
   — Но шансы сильно возрастают, если у тебя есть сообщник, сидящий в машине. — Гринэ улыбнулся. — Некто, кто в состоянии «подсказать» маршрут, время, место. Некто, кто доставит «мишень» в нужное место. И все, о чем убийце нужно побеспокоиться, это хорошенько подготовиться, нажать курок и без суеты убраться. Человек, находящийся внутри, даже прикроет их отход своим враньем.
   — Ты считаешь, что я так поступил?
   — Кто знает, что он может «продать» жюри, — ответил Гринэ.
   — Они никогда не купятся на это. И ты так не поступишь.
   — Единственное слабое место в моей версии то, что ты был слишком близко к «мишени». Пули иногда непостоянны. Ты, возможно, проходил это в учебке, — добавил Гринэ. Он пожал плечами: — Десантник, рейнджер, «зеленый берет» — просто суперсолдат какой-то. Обычный запрос в Пентагон, не в ЦРУ. Конечно, орел-полковник, который позвонил непосредственно мне, полюбопытствовал, зачем мне эта информация.
   — И что ты ему ответил?
   — Что я проверяю поступившую информацию. Ты никогда не рассказывал мне, что служил в армии.
   — Ты не спрашивал.
   Гринэ сказал:
   — Все-таки почему ты мне позвонил?
   — Мне нужна информация, связанная с лицензионным знаком. Вся информация, какую сможешь получить. И она нужна мне сейчас и здесь.
   — Чего ради я должен этим заниматься?
   — Мы ведь делаем одно дело.
   — Посмотри вокруг повнимательней, амиго, — посоветовал Гринэ.
   — Я вижу тебя, меня, моего убитого напарника, и у меня возникает множество вопросов. Я ищу дорогу, которая меня хоть куда-нибудь выведет.
   — Ты мог начать с того, что рассказал бы мне правду. Я имею в виду правду, одну только правду и ничего, кроме правды.
   — Нет, не могу.
   — Кто мешает тебе? В этом переулке только ты и я.
   — А теперь ты оглянись вокруг, амиго.
   — Если я проверю этот номер, у меня тоже будет информация о нем, — заметил Гринэ.
   — Вряд ли она тебе что-нибудь даст. — Джон пожал плечами. — В один прекрасный день тебе может пригодиться то, что ты получишь. Возможно, когда-нибудь потом, но не сейчас, не сегодня.
   — Оскорбление полицейского при исполнении — это нарушение закона.
   — Но ведь в переулке только мы двое, ты и я.
   Гринэ молча посмотрел на него.
   — Я бы с удовольствием ушел отсюда, — сказал Джон. — А ты?
   — Эй, детектив! — крикнул санитар из морга, подкативший носилки к телу паренька. — Мы можем его забрать?
   Детектив по убийствам наклонился ближе к Джону:
   — Если ты мне нагадишь, я скормлю тебе твое собственное сердце.
   Джон внимательно посмотрел на него.
   — Давай сюда свою бумажку, — пробурчал Гринэ.
   Джон передал ему листок с вирджинским регистрационным номером.
   — Побудь здесь, — сказал Гринэ. — Сейчас я закончу.
   Гринэ вернулся к телу. О чем-то посовещался со своим напарником и криминалистом. Они собрали улики в специальные полиэтиленовые пакеты. Отдал приказ санитару убрать тело в резиновый мешок. Сфотографировали битые кирпичи, на которых оно лежало. Санитар покатил носилки с тяжелым резиновым мешком к выходу из переулка. Гринэ по-прежнему о чем-то совещался со своим напарником и криминалистом. Наконец они направились к выходу на улицу. Гринэ на ходу быстро просматривал записи, сделанные в блокноте, что-то бормоча в рацию. Через пару минут Джон услышал потрескивание ответа. Гринэ заполнил страничку записями. Перевернул страницу, продолжая заметки. Вырвал светло-зеленую страничку из блокнота, скатал в шарик и бросил на кирпичи возле холодной темной лужи.
   Ушел, оставив Джона в одиночестве между двумя желтыми лентами.
   Захлопали двери машин. Заработали двигатели.
   Из переулка, из-за желтой ленты, десятки пар глаз наблюдали за тем, как белый мужчина в костюме, должно быть, полицейский, подошел к тому месту, где только что лежало тело мальчика, нагнулся и подобрал скомканную бумажку.
  
  
  
  
   Глава 29
  
  
   Даже с картой Джон заблудился. Эти окраины редко посещались туристами. Дорогу то и дело пересекали железнодорожные пути. Склады и гаражи по обочинам. Такие окраины можно встретить в любой точке Америки, и они были точно так же заброшены там, как и здесь, в вирджинском пригороде, недалеко от столицы государства. Безликие кирпичные домики вдоль дороги; дома с облупившейся краской на стенах; ворота, болтающиеся на сломанных петлях; ржавеющие машины; задние дворики с развевающимися на веревках простынями.
   Пока Джон медленно ехал, разглядывая номера полуразрушенных домов, он слышал неумолкающее пыхтение невидимой фабрички. Или это ему лишь казалось. Быть может, это колотилось его сердце.
   Согласно смятому листку зеленой бумаги, который он получил от Гринэ, лицензионный номер принадлежал машине модели «Датсун-2», зарегистрированной на имя Филипа Дэвида, который предположительно проживал на одной из этих мрачных улиц.
   Джон чуть не проскочил мимо нужного ему адреса. Двухэтажный дом, засохшее серое дерево, облупившаяся белая краска. Дыры размером с баскетбольный мяч в проволочной ограде. Разбитое окно на втором этаже. Окна были закрыты. Лужайка возле дома сплошь поросла бурьяном. Проволочный забор опоясывал участок перед домом. На закрытых воротах висел алюминиевый почтовый ящик.
   Машины на подъездной дорожке нет. Никаких признаков жизни. Трехэтажный комплекс сдающихся внаем комнат через дорогу выглядел солидным и чистым. Белокурая мамаша сидела, кутаясь в куртку, на бетонной веранде, наблюдая за двумя маленькими девочками, катающимися по тротуару на трехколесных велосипедах. «Матери наверняка не меньше двадцати четырех», — подумал Джон. Она проводила взглядом машину Джона. На углу Джон свернул налево, поставил машину. Филип Дэвид: кто разыскивал тебя здесь? Запер портфель в багажнике, пошел с пустыми руками.
   Пистолет остался у Фонг.
   День был холодным, он пожалел, что не надел свой нейлоновый плащ, впрочем, от него все равно мало толку. Свернул за угол и пошел вниз по улице, внимательно присматриваясь к дому на противоположной стороне.
   Потрепанные машины, мимо которых он проходил, принадлежали, судя по наклейкам на бамперах, морякам из военно-морских сил. Парковочные наклейки расположенных поблизости армейских постов.
   Чернокожий старик в шляпе наблюдал за ним из окна номеров. Чуть ниже по улице мамаша сзывала своих девочек.
   Табличка «Продается» на заборе. Потом стоит поговорить с агентом.
   Почтовый ящик пуст.
   Ворота со скрипом раскрылись. Три скрипучих ступеньки, ведущих к входной двери.
   Постучал.
   Тишина.
   Постучал еще раз.
   — Эй, есть тут кто-нибудь?
   За время службы в армии Джон прошел всевозможные программы подготовки, включая ОМЗ — Обращение с механическими запорами, программу, которая обучала агентов вскрытию различных замков и запоров.
   Конечно, у Джона не было ни отмычек, ни фомки.
   Он протянул руку к дверной ручке, повернул...
   Дверь была незаперта.
   Отступил на шаг назад:
   — Есть здесь кто-нибудь?
   Дверь, скрипнув, открылась, перед ним зияла сумрачная дыра дверного проема.
   Оглянулся: мамаша на веранде, девочки, крутящие педали велосипедов, старик у окна. Все заняты своими собственными делами.
   Быстро внутрь.
   Джон прыгнул внутрь, в сторону, прижался спиной к стене, толкнул дверь, она захлопнулась.
   Дом вздрогнул.
   Поднялись клубы пыли.
   Солнечный свет проникал сквозь дешевенькие шторы. Воздух был тяжелый, застоявшийся и холодный. Затхлый.
   Комната была абсолютно пуста. Возможно, в лучшие времена она служила гостиной. Открытая дверь вела в столовую, тоже абсолютно пустую.
   Кухня, задернутые занавески, полумрак. Выключенный холодильник, забитый гнилой резиной. В шкафах ничего, кроме пыли. Джон покрутил водопроводный кран, — в ответ лишь шипение воздуха. Щелкнул выключателем на стене — никакого эффекта. Дверь черного хода намертво закрыта на засов.
   Все воришки в округе, должно быть, знают, что это место не заслуживает их внимания.
   Второй этаж. Две спальни. Пусто. На одной стене причудливый красно-зеленый рисунок: ковбой верхом на лошади.
   Черный осадок на стенках унитаза в туалете. Вниз, ступенька взвизгнула под ногой.
   Может быть, агенту по продаже недвижимости что-нибудь известно. Может быть, служба безопасности Балтимора что-то напутала. Или диспетчер в полицейском участке, а возможно, и Гринэ. Возможно, он его просто-напросто надул.
   Джон пересек пустую комнату. Отопление тоже было отключено. Похоже, даже тараканы ушли отсюда.
   Уже взявшись за ручку входной двери, Джон заметил пластиковую коробочку, закрепленную над дверной рамой. Открыв входную дверь, которая должна была выпустить его во внешний мир, безопасный внешний мир, он обнаружил...
   Стоящего в дверном проеме мужчину.
   Удар кулака был направлен прямо в лицо Джона. Шаг назад, левая рука, взметнувшаяся в блоке, отбивает кулак в сторону...
   Кулак разжался: черные крупинки летят Джону в лицо.
   Черный перец. Самый обыкновенный, повседневно используемый черный перец.
   Закашлялся. Перехватило дыхание. Слезы застлали глаза. Ничего не видно.
   Отскочил назад в дом, развернулся.
   Удар, нацеленный Джону в пах, прошел мимо.
   Другой пришелся в живот. Согнулся пополам, из обожженных глаз брызнули слезы, легкие...
   Кулак, подобно кузнечному молоту, обрушился на его правую почку. Джон упал на колени. Следующий удар пришелся по шее, и Джон грохнулся лицом на пол.
   Резкая боль. Гул в голове.
   Огненные крути перед глазами.
   Хлопнула дверь, кажется, хлопнула дверь. Джон попытался перевести дух. Башмак врезался ему в бок. Силы оставили его.
   Ослепленный перцем, болью, шоком.
   Руки шарили по его телу. Обыскали бока, бедра, перевернули на спину. Пошлепали по груди. Сирены. Это сирены. Должно быть, позвонили соседи. Приближаются.
   Попробовал перевернуться. Сморгнул слезы. Различил неясные очертания половиц.
   Из его брюк вытащили бумажник.
   Вой сирен все ближе.
   — Лэнг! — прошипел мужской голос.
   Голос, который он слышал по телефону.
   — Чертов Джон Лэнг.
   Моргнул. Зрение немного прояснилось, голова по-прежнему кружилась, к горлу подступала тошнота, однако он видел, он мог видеть.
   Смутный багровый свет пробивался через зашторенные окна. Незнакомец схватил его за волосы. Рывком оторвал его голову от пола, красные и синие маячки моргали за оконными занавесками.
   Сирены смолкли.
   Незнакомец кинулся прочь. Джон попытался встать на четвереньки, но без сил повалился на пол.
   Входная дверь с грохотом распахнулась. Джон услышал, как убегавший, обернувшись в дверях черного хода, прошипел:
   — Если ты действительно играешь честно, почему ты до сих пор жив?
  
  
  
  
   Глава 30
  
  
   Джон Лэнг разглядывал улицу из окна второго этажа арлингтонского полицейского участка. Мощные прожекторы выхватывали из темноты патрульные машины на стоянке.
   Грохот в голове постепенно стих до устойчивого шума. Ребра ныли, во рту отвратительный привкус.
   Джон зажмурился. Открыл глаза.
   Тот же полицейский участок. И он, в одиночестве стоящий у окна.
   Вошел полицейский сержант:
   — Тебе бы лучше присесть.
   — Да, и стулу лучше бы оказаться в Китае.
   — Ну, это трудно устроить. — Сержант оставил дверь открытой.
   В дежурке капитан перешептывался с типом в мятом костюме.
   Харлан Гласс стоял у лестницы, вертя в руках шляпу.
   Пятеро копов печатали отчеты. Разговаривали по телефону. Глазели по сторонам.
   Гласс поманил Джона пальцем.
   — Ни слова. Не здесь, — сказал он.
   Он водрузил свою шляпу на голову, повел Джона вниз по лестнице, мимо стола дежурного, где отец молил о снисхождении к своему сыну, прочь на морозную вечернюю улицу.
   Оказавшись на улице, Джон спросил:
   — Ну что, плохи наши дела?
   — Если твои приключения попадут в прессу, это будет катастрофой. Ситуация выйдет из-под нашего контроля. Если Корн пронюхает, у него, черт возьми, будет отличная причина установить за тобой слежку. И за мной.
   Они шли вдоль рядов расположившихся на стоянке машин.
   — Я подвел вас, — сказал Джон.
   — И меня. И управление. И Фрэнка.
   — По сути, я провалился, — сказал Джон. — Я сделал неверный шаг, но вызвать огонь на себя было частью ваших указаний.
   — Сдерживать огонь...
   — Я не волшебник, я агент, — сказал Джон.
   — Очень жаль.
   Гласс обвел улицу своим тренированным взглядом. Они перешли дорогу, пустынную в этот час, направляясь к скамейке автобусной остановки.
   — Садись, — приказал он Джону.
   — Вы мой спаситель, — сказал Джон, подчиняясь. — Ваш звонок.
   — Этого звонка не должно было быть. — Было холодно, Гласс застегнул свой плащ. — Рассказывай.
   — Фрэнк шел по следу одной перевозки Си-4 — возможно, с ней связана видеозапись разговора двух мужчин, которых я не смог идентифицировать со стопроцентной уверенностью. Однако они говорили, что их предприятие санкционировано.
   — Пластиковая взрывчатка? — прошептал Гласс. — Как при...
   — Как при взрыве Коркоран-центра. Две тысячи фунтов «санкционированного» груза, не считая различных детонаторов и приспособлений.
   Шепот Гласса был спокойным и отчетливым:
   — На самом деле пустить тысячу фунтов из этой партии на Коркоран-центр... Никаких проблем. Подкупить в Кувейте какого-нибудь рабочего, чтобы он, если спросят, показал, где именно были использованы эти две тысячи фунтов взрывчатки. И концы в воду...
   — Она столь же легко могла исчезнуть en route [4] из Балтимора в Египет...
   — Скорее всего большая ее часть вообще никогда не покидала страны. — Гласс покачал головой. — Эта видеокассета при тебе?
   — Лежит припрятанная.
   — У тебя ее нет с собой? Чтобы я смог...
   — А вы думали, я постоянно ношу ее с собой, чтобы в любой момент иметь возможность порвать ее?
   Гласс в сомнении хмыкнул:
   — Какие-нибудь прямые следы, ведущие к управлению? К кому-нибудь конкретно?
   — Возможно, замешан парень, которого зовут Филип Дэвид. Это был его дом, тайное убежище, в котором мне досталось, возможно, от него же. Фил Дэвид входил в команду, занимавшуюся перевозкой, скорее всего это именно он написал письмо сенатору Фаерстоуну...
   — Пытаясь выгодно продать то, что ему известно о взрыве...
   — И что потом? — спросил Джон.
   — Он вспугнул... того, кто осуществлял контроль.
   — Кто бы ни устроил это представление, он хитер. И жесток.
   — Скорее всего Фрэнка убрали, когда он зацепился за заявление Фила Дэвида, попробовав свести факты воедино.
   — Почему бы вам не прибавить сюда и Клифа Джонсона. Держу пари, его машина не случайно взорвалась в Париже, кто-то постарался.
   — У тебя есть какие-нибудь доказательства? — шепотом поинтересовался Гласс.
   — Если и есть какие-нибудь доказательства, они в руках у французов. Но я готов поспорить — тот, кто это сделал, был достаточно умелым, чтобы снарядить хорошую бомбу и скрыть все доказательства того, что это не обычная катастрофа.
   — Почему убили Клифа Джонсона?
   — После взрыва Коркоран-центра он, возможно, связался «не с теми парнями». Думал, что ведет свои дела с нами, с ЦРУ.
   — Вот как? — сказал Гласс.
   К остановке с грохотом подкатил городской автобус. Гласс махнул ему рукой. Автобус промчался мимо, не останавливаясь.
   Гласс повторил:
   — Вот как? С ЦРУ?
   — Не с той частью, к которой принадлежу я, — сказал Джон. — Однако «затерявшиеся» запросы Фрэнка... наводят на определенные мысли...
   Гласс прижал руку ко лбу, потеребил поля своей шляпы:
   — Ахмед Нарал...
   Сердце екнуло. Сохраняй спокойствие. Сконцентрируйся.
   — ЦБТ был слеплен наспех из имевшихся ресурсов, — сказал Гласс, — не только нашего управления, которому наплевать на все это, но и ФБР, Пентагона. В результате — полный хаос в данных, новые категории, новые методы поиска... Центр до сих пор недостаточно автономен, до сих пор ограничен рамками меж — и внутриуправленческой политики. Черт возьми, простое переименование файла может потребовать созыва совещания!
   — Меня это мало волнует, — сказал Джон.
   — Тебе легче. Мне же всегда приходится помнить, что политика — это искусство возможного. Ахмед Нарал... Я проверил все, что имеется в моем центре по борьбе с терроризмом на сегодняшний день. Сам, стараясь не оставлять никаких следов в компьютерах или хранилищах с документами или... Он получил доступ на уровень, гораздо выше того, который он должен был иметь, выше, чем Карлос или Абу Найдел. И мне не удалось идентифицировать подписи людей, санкционировавших этот допуск. Однако все эти документы хранятся в оперативном отделе, и ни один из материалов не проходит ниже уровня заместителя директора.
   — Аллен и Вудруфт, — сказал Джон, — в Бейруте...
   — Полагаю, не стоит сейчас вспоминать чертов Бейрут, — сказал Гласс. — Ограничимся Нью-Йорком и Вашингтоном.
   — Если...
   — Не будем больше об этом, — прервал его Гласс. — По крайней мере до тех пор, пока не узнаем об этом больше!
   — Если Нарал в течение многих лет был нашим капиталом, если мы помогли ему добыть некоторое количество Си-4, полагая, что он использует его на Среднем Востоке или против Каддафи, или Саддама Хусейна...
   — Они оба ненавидят его до сих пор, бывшие союзники стали самыми заклятыми врагами...
   — ...и наш старый «друг» Нарал решил подложить нам свинью. Не знаю точно, что им двигало: самолюбие, жажда власти или денег...
   — Об этом ничего не известно.
   — Нет?
   — Нет.
   — Вы можете воспользоваться компьютерными базами данных, — сказал Джон, — запустить программу поиска всего, что относится к Филу Дэвиду и...
   — И засветиться — сейчас ни друзья, ни враги не знают, чем мы заняты.
   Ночь была тиха. Мужчина на противоположной стороне улицы выгуливал таксу.
   — Собачья жизнь! — прошептал Джон.
   — Черт! — Гласс посмотрел на свои часы. — Если я не доберусь до Лэнгли и не предприму соответствующих мер, чтобы прикрыть тебя...
   — Кто был тот «пиджак», которого вы купили в полицейском участке?
   — Он помощник прокурора Соединенных Штатов в Северной Вирджинии, — сказал Гласс. — Очень честолюбив. Очень заинтересован в сотрудничестве. Я и раньше пользовался его услугами. Он проследит, чтобы капитан извлек всю информацию, связанную с тобой, из папок и памяти компьютеров. Интересно, насколько близко мы подошли к развязке этого дела?
   — Оно закончится, когда мы пригвоздим тех, кто убил Фрэнка! Когда узнаем, за чем он охотился! А до тех пор...
   — Как ты верно заметил, ты всего лишь агент. Я для тебя старший офицер. И ты в моей тетиве.
   — Тогда натяните ее, — спокойно сказал Джон. Его взгляд был ясным.
   Мимо них со свистом проносились машины, запоздалые покупатели ехали в магазины; изнуренные родители спешили домой к своим детям.
   — Вы пришли ко мне, — сказал Джон.
   — Ты и без меня влез бы во все это.
   Они сидели на скамейке автобусной остановки холодной ночью, какдва школьника, почему-то оказавшихся вдали от дома в столь поздний час. Истина сидела между ними на этой скамейке.
   — Мы на одной стороне, — вздохнул Гласс. — Должны быть на одной.
   Он еще раз посмотрел на часы.
   — Как Филип Дэвид узнал о твоем визите?
   — Над дверью была закреплена пластиковая коробочка с датчиком. Микропередатчик, извлеченный из наших запасов, или Пентагона, или ФБР, или...
   — Или просто купленный, — подсказал Гласс.
   — Дверь открывается, датчик срабатывает, передается сигнал. Я полагаю, он пользовался этим домом как тайником для передачи сообщений. По всей вероятности, он сунул агенту по продаже недвижимости несколько баксов. В хорошие дни вряд ли кто позарится на этот дом. И все это время...
   Кто-либо приходивший с письмом для него открывал дверь, и при этом где-нибудь неподалеку, возможно, у него под подушкой, автоматически включался звонок. И в этот раз он, как всегда, отправился за сообщением, но перед тем, как войти, заглянул в окно, увидел меня, не отступил... Рискованная игра. Даже, можно сказать, безнадежная.
   — Однако его тактика сработала, а твоя потерпела неудачу.
   — В этот раз да.
   — Ты сможешь разыскать его?
   — Или он сам разыщет меня. Я нужен ему.
   — Это ты так думаешь. — Гласс в очередной раз посмотрел на часы. Ругнулся.
   — Давайте попробуем задержать его, — сказал Джон. — Прямо сегодня вечером.
   — У тебя есть на примете кто-нибудь, кому мы могли бы довериться? — спросил Гласс. — После этого, после того, что произошло с Фрэнком, к кому в управлении мы могли бы обратиться?
   — Можно обратиться ко всем сразу. Трубить во все трубы, звонить во все колокола. Даже если среди нас и оказалось несколько плохих парней, то число хороших гораздо больше...
   — Мы запнемся об их самые лучшие намерения. И к тому же не забывай про царящую везде бюрократию. Про межведомственные барьеры. И рефлекторное нежелание рисковать своей задницей. Фактически у нас нет доказательств, что кто-нибудь, кроме Фрэнка, ну и нас с тобой, занимается чем-то нелегально. А верхушка, как в Лэнгли, так и в Белом доме, назовет это паранойей. Или случайностью, не относящейся к делу. А тайный скандал вызовет в управлении «охоту на ведьм», и первыми сожгут предвестников, измазавших белые стены управления своими несанкционированными действиями. Или я не прав? — спросил Гласс. — Разве американское правительство не стоит на страже порядка и закона?
   Джон промолчал.
   — Что еще ты утаил от меня? — спросил Гласс.
   — Ничего существенного.
   — Я предпочел бы сам решать, что важно, а что нет.
   — Решайте что хотите, я один на линии огня.
   — Нет. На этой линии управление. Я на этой линии. И Фрэнк.
   — И я.
   — Да, и ты. Если Фрэнк был ликвидирован, тебя тоже должны убрать.
   — Не смогут до тех пор, пока я готов к бою.
   Гласс заметил:
   — Осторожность, а не храбрость сохраняет агенту жизнь.
   — Противник не станет наносить мне удар, пока не выяснит, чем я ему угрожаю и что раскопал Фрэнк.
   — Тогда тебе следует держать врага в неведении.
   — И вызвать огонь на себя, вынудив его раскрыться. Чтобы вы смогли взять его без лишнего шума. Ведь вы хотите именно этого?
   — И этого тоже.
   — А как насчет меня? — поинтересовался Джон.
   — Выполняй свое дело без ошибок и аккуратно... Я постараюсь сохранить твою голову на плечах.
   — Это вроде бы входит и в мои планы.
   — Вроде бы?
   Джон пожал плечами.
   — Для меня, — сказал Гласс, — верность стоит на первом месте.
   — Вы уже говорили, что вынуждены доверять мне.
   — Ты не подчинился моему приказу и встретился с детективом Гринэ.
   — Полагаю, это был удачный ход. Пока все шло хорошо.
   — Пока. — Гласс ненадолго задумался. — Корн может вынудить оперативный отдел, или отдел генерального инспектора, или правовой отдел задержать тебя — однако на самом деле это будут силы Корна. Он может заставить Зелла надавить на тебя. Никому не поддавайся. В тот момент, когда ты скажешь что-нибудь, сделаешь что-нибудь, признаешься в чем-нибудь... мы потеряем контроль, и это будет конец.
   — Я понимаю: сохранять контроль и сдерживать давление.
   — Если Корн посадит тебя сегодня вечером в кутузку, молчи. Ничего не признавай, даже то, что ты был здесь. Не подведи меня, — сказал Гласс. — Не подведи Фрэнка.
   Мимо их скамейки медленно проехала машина. Оба мужчины напряглись. За рулем сидела усталая мамаша. Она скользнула взглядом по скамейке, проехала мимо.
   — Я не люблю подводить людей. — Голос Джона был ровным.
   — Проявляй хитрость и упорство, — посоветовал Гласс. — Сосредоточься на поиске следов Фрэнка, всех его следов. Береги пленку и другие улики, которые сможешь раздобыть. Никому не доверяй, ни на кого не полагайся. Продолжай обычную работу представителя при сенате, постарайся не стать легкой добычей.
   — Хорошо, я буду бегущей мишенью.
   Гласс встал:
   — Сделай это, Джон. Постарайся найти ответы на все «кто» и «что». Постарайся не засветиться. Постарайся не навредить управлению и нашему делу. Это надо сделать сейчас, пока не поздно.
   Сказав это, человек в мягкой шляпе встал и пошел к своей машине, стоящей неподалеку, оставив Джона сидеть в одиночестве на холодной автобусной остановке.
  
  
  
  
   Глава 31
  
  
   Джон открыл дверь дома Фрэнка своими ключами. Фонг выглянула из кухни и с ужасом уставилась на него.
   — Ты выглядишь ужасно, — сказала она.
   — Кто говорит, что внешний вид обманчив?
   — Садись. — Она усадила его на кушетку, помогла стащить пиджак.
   — Я...
   — Ты сейчас не в форме, поэтому прибереги свои сказки на потом.
   — Скажи, когда начинать.
   — Ты и сам прекрасно сориентируешься.
   Она принесла из кухни пластиковый пакет со льдом и положила ему на лоб. Холод обжег кожу.
   — Вот не знала, что работа на конгресс столь опасна, — не удержавшись, съехидничала она. — Эта работа по совместительству доконает тебя.
   Джон ослабил узел галстука.
   — Шесть дней, — ответил он. — Ты осознаешь, что прошло только шесть дней с тех пор...
   Он замолчал. Она уселась на кофейный столик.
   — Помнишь наше соглашение? Расскажи мне всю правду.
   Хочется. Нужно.
   Расскажи ей про все. Кроме Эммы.
   «Это не относится к нашему соглашению», — сказал он сам себе. И он рассказал ей про все, кроме Эммы.
   — Ты рассказал Глассу про меня? — спросила Фонг, когда он закончил.
   — Нет.
   — Почему?
   Голова раскалывается.
   — Почему нет? — повторила она.
   Джон поморщился и положил лед на кофейный столик.
   — Он взорвался бы как бомба, узнав, что я нарушил правила, хотя у меня и не было выбора. Я не уверен, что это не повредит ему. Или тебе.
   — Ты ему доверяешь?
   — По большому счету это не имеет значения.
   — Да?
   — Если он узнает про тебя, то я в некоторой степени потеряю контроль.
   — Он твой старший офицер и наверняка считает, что вправе быть в курсе всего. Если ты не будешь полностью доверять своему патрону, то в конце концов получишь заслуженную еще в Китае пулю.
   Они долго сидели, не говоря ни слова.
   — Вэй и другие твои агенты знали о риске, — сказала Фонг. — Они делали свою работу.
   — Для них это была не просто работа.
   — Так же, как и для тебя, — сказала она.
   — Это ничего не меняет.
   — Это все меняет, — отрезала она.
   — Смерть всегда смерть.
   — А я надеялась, что ты не нытик.
   — Я реалист.
   — Это худшая разновидность глупости.
   Услышав это, Джон не смог удержать улыбки.
   — Я говорила, что ты не должен лгать, — сказала она, — ни мне, ни себе самому. Я говорила, что пригвозжу тебя за ложь.
   — Фонг — молоток.
   — Да, черт побери, — сказала она.
   Он улыбнулся и тряхнул головой... Боль запульсировала, и он закрыл глаза.
   — Только не бей молотком по моему черепу, — прошептал он, морщась от боли.
   — Только в случае необходимости. — Она сунула ему в руки пакет со льдом. — Не валяй дурака.
   — Зря я связался с тобой. Ты слишком груба.
   — До сих пор ты так не считал.
   Ее глаза сверкали, как два ледяных кристаллика.
   — Вот так агенты и становятся на путь порока, — сказал Джон. — На все существуют свои уважительные причины. Потянуть за ниточку здесь, нарушить правила там, сказать невинную ложь или не докладывать о безобидной правде...
   — Ты думаешь, что сделал лучший выбор?
   — По-моему, теперь уже слишком поздно обсуждать это. Рубикон перейден. Я поступил так, как считал нужным.
   — Тогда тебя не в чем обвинить.
   — Конечно. — Он улыбнулся Фонг. — Конечно.
   — Что ты задумал?
   — Стану движущейся мишенью.
   — Теперь вижу, что ты крепко получил по голове.
   — Безумие — залог успеха в Вашингтоне.
   — И выживания? — Она посмотрела на него. — Ты в порядке?
   — Завтра буду как новый, — заверил он.
   — Обещания, обещания. Ты голоден?
   — Попозже, я съем что-нибудь попозже.
   — У тебя болит что-нибудь еще?
   — Все.
   Она потрогала шишку на его лбу.
   — Такой большой я еще никогда не видела, — заметила Фонг. Ее пальцы коснулись серповидного рубца на левом виске.
   — Это старый, — почувствовав немой вопрос, ответил он. — Мне было семь. Меня укусила собака. Немецкая овчарка.
   — Почему?
   — Просто я оказался в нужном месте в нужное время.
   — Должно быть, было очень больно.
   — И очень страшно. — Джон улыбнулся. — После того, как собаку выпустили из карантина по бешенству, мой отец взял винчестер дяди Алана, отвез меня к загону, в котором была эта собака, и пристрелил ее.
   — А что было потом?
   — Он отвез меня в школу.
   — А что же хозяин...
   — Старик Воукер прекрасно понимал, что жаловаться бессмысленно.
   — Разве у него не было адвоката?
   — В те времена у адвокатов было не больше силы, чем у присяжных в родном городе.
   — Что тебе сказал отец... про все это?
   — Он не любил тратить слова на объяснение очевидного. — Джон пожал плечами. — Делай все, что можешь в пределах правил. Будь справедлив. Доводи дело до конца. И держись за свою землю.
   Спустя минуту Фонг сказала:
   — Ты когда-нибудь рассказывал моему отцу эту историю?
   — Я никогда никому не рассказывал эту историю.
   — Твой отец, он...
   — Он умер через день после ухода в отставку. Я тогда учился в начальной школе.
   В комнате воцарилась тишина. Джон сел на кушетке. Напротив него, на кофейном столике, расположилась Фонг.
   — Ни один из моих шрамов не был столь драматичен, — сказала она. — Черт возьми. Шрамы на теле — это не самое страшное. Ну... ладно... — Она встала, взяла пакет с растаявшим льдом и выбросила в раковину.
   Но в желтой кухне она чувствовала себя не в своей тарелке. Она вернулась в гостиную.
   — Ты думаешь, что все знаешь про меня, — сказала она Джону, — но это не так.
   — Возможно, ты и права.
   Фонг бросила на него быстрый взгляд.
   — Расскажи мне о себе, — сказал он, прежде чем успел подумать.
   — Я не обязана это делать.
   — Я не хочу принуждать тебя.
   Она подняла руки, как будто хотела заставить замолчать невидимую толпу.
   — Хватит!
   — Ладно.
   — Только больше не...
   — Договорились.
   — Мы заключили с тобой соглашение, — сказала она, — и покончим с этим.
   — Согласен.
   Она пристально посмотрела ему прямо в глаза:
   — Как твоя голова? Все еще болит?
   — С каждой минутой все лучше.
   — Хорошо. Хорошо. — Она смахнула невидимые крошки с обеденного стола. — Хочешь поесть или... что-нибудь еще.
   — Что-нибудь еще.
   — Тогда нам следует решить, как действовать дальше.
  
  
  
  
   Глава 32
  
  
   Вторник. Утро. 9:09. Раскаты смеха и звук шагов эхом разносились под высокими сводами коридора, ведущего к кабинету сенатора Кена Хандельмана в Рассел-билдинг.
   Двое мужчин в костюмах и дорого, но безвкусно одетая женщина, переговариваясь, направлялись к двери офиса.
   Пузатый капитолийский полицейский пропустил это трио, даже не посмотрев в их сторону. Но сразу нахмурился, увидев побитую физиономию Джона Лэнга, шедшего следом за ними.
   Джон задержался перед открытой дверью Хандельмана. Из приемной доносился женский голос:
   — ...И что мне теперь делать? И почему я? Я ничем этого не заслужила. Его глаза, постоянно шарящие по мне, вызывают лишь омерзение! Вообще у меня в последнее время ощущение, что он постоянно торчит здесь. Правда, он не пытался играть со мной в «случайные» столкновения, как тот парень из офиса сенатора Бечтэла, но, возможно, все еще впереди. Что у меня может быть общего с копом? Я не делала ничего, чтобы поощрять его, — продолжала девушка, когда Джон вошел.
   За столом слева сидела девушка с ниспадающими на плечи волосами цвета светлого меда, которая еще год назад наверняка была капитаном болельщиков в колледже Аризоны. Ее золотистое платье должно было опустошить кредитную карточку ее матери настолько, что та не могла этого не заметить, и подходило скорее для администратора в Голливуде, чем для сенатской служащей. Платье эффектно подчеркивало тонкую талию белокурой секретарши. Ее кожа была безупречна, грим на лицо наложен идеально, помада на полных губах подобрана в тон лаку на ногтях, а вокруг глаз была насыпана пыль цвета заходящего солнца — глаз, которые «оценили» Джона, как только он вошел: возраст, костюм, пылающий синяк на лбу, его реакцию на нее и суровый изгиб его рта. Телефонный звонок.
   — Крисси, я отвечу, — сказала девушка, сидевшая за столом справа от Джона. У нее были каштановые волосы, доходившие до плеч, глаза цвета неба, подернутого дымкой. Она взяла телефонную трубку.
   Крисси улыбнулась Джону и прощебетала:
   — Чем могу вам помочь?
   Он узнал голос, который слышал, идя по коридору.
   — Мне нужно встретиться с Эммой Норе.
   — По-моему, Эмма еще не пришла, — ответила Крисси.
   Вторая секретарша кивнула головой, подтверждая ее слова.
   — Она ничего не оставляла для меня? Мое имя Джон Лэнг.
   Крисси потянулась к куче конвертов на полке. Ее платье натянулось на полной груди. Джону вспомнилась одноклассница, которая никогда не отвечала на его смелые телефонные звонки.
   — Мне очень жаль. — Крисси улыбнулась, демонстрируя два ряда идеально ровных зубов. — Ничего нет.
   — Могу я оставить ей записку?
   — Конечно.
   На обороте розового листка для регистрации телефонных сообщений он написал:
   "Эмма, заглянул узнать, закончила ли ты то дельце, которое обещала сделать для меня. Пожалуйста, позвони, как только сможешь.
   Джон".
   Нет... недостаточно. Он нахмурился и чертыхнулся.
   — Простите? — сказала Крисси.
   Джон нацарапал строчки своего послания слишком близко друг к другу, поэтому пришлось дописать ниже подписи.
   «Как твои дела?»
   Он знал, что этого недостаточно. Но что еще он мог ей сказать?
   — Я прослежу, чтобы она получила это сразу, как только придет, — сказала Крисси, взяв у Джона записку.
   Когда он вышел, секретарша с каштановыми волосами повесила трубку и закончила разговор с Крисси, сказав:
   — Я тебя прекрасно понимаю, конечно, ты права. Джимми, полицейский, дежурящий у дверей сенатского комитета по делам разведки, смотрел в сторону, пока Джон расписывался в журнале.
   Когда Джон вошел внутрь, секретарь комитета мельком взглянула на него и поспешно отвернулась, уткнувшись в редактируемое письмо на мерцающем экране компьютера.
   «Не хочет смущать меня вопросами про синяк на лбу», — подумал Джон. Благодаря льду и аспирину багровое пятно уменьшилось до размера серебряного доллара, но все равно производило впечатление. «Почти как родимое пятно», — подумал Джон, тронутый чуткостью секретарши. Ему совсем не хотелось опять ей лгать.
   Из своего кабинета появился управляющий штатом. Он увидел Джона и тоже отвел взгляд.
   Джон нахмурился: даже не кивнул.
   Синие жалюзи в аквариуме были закрыты.
   В голубоватом сумраке сидел долговязый «стрелок» в костюме и галстуке, его черные, похожие на крылья, ботинки покоились на столе Джона.
   Дверь закрылась за спиной у Джона.
   — Ваши ботинки испортят полировку, — заметил Джон.
   — Не возражаешь, что я заглянул? — спросил начальник отдела безопасности Корн.
   — Чем я могу быть полезен, сэр?
   — Пользы от тебя чем дальше, тем меньше.
   Джон спрятал руки за спину и прижал их к столу Фрэнка.
   Не давай Корну заметить, что ты дрожишь.
   — Вы принесли назад мои вещи и документы? — поинтересовался Джон.
   — Я знаю, — сказал Корн.
   — Что знаете?
   Зазвонил телефон на столе Джона.
   Один звонок, второй.
   — Ты не собираешься ответить? — поинтересовался Корн.
   — Наверное, неправильно набрали номер.
   Сердце колотится. Только бы это не Фил Дэвид, пусть он позвонит позже! Позже!
   Корн не спускал глаз с телефона, надрывающегося на столе, рядом с его ботинками.
   — Хочешь, отвечу за тебя? — спросил он.
   «Или Гласс, — лихорадочно соображал Джон. — Если Корн услышит голос Гласса...»
   — Не стоит... не стоит проявлять ко мне такую благосклонность, — сказал Джон. — Не надо выполнять за меня мою работу.
   Он может снять трубку без моего разрешения, но я успею прыгнуть и вырвать шнур из розетки, прежде чем он сможет определить кто...
   Телефон замолчал.
   — Эх, — сказал Корн. — Слишком поздно. Ну ладно, может быть, перезвонят.
   — Вряд ли это звонят вам, — сказал Джон.
   — Может быть, мне и не стоит беспокоиться, — сказал Корн. — Но я могу ответить. Это правительственный телефон. И я государственный служащий.
   — Также, как все мы, — заметил Джон. — Однако это не ваш номер.
   — Лэнг, у кого есть твой номер? Я знаю, как ты заработал это гусиное яйцо на лбу. — Корн улыбнулся. — Думаешь, у меня нет друзей в арлингтонской полиции?
   — Никто не запрещает вам иметь друзей где угодно.
   — Я твоя последняя надежда, — сказал Корн.
   — На что?
   Корн убрал ноги со стола.
   — Или ты все выкладываешь, или у тебя будут неприятности, — сказал он. — Ты должен сделать выбор. Прямо сейчас.
   — Кто-нибудь из нас двоих понимает, о чем идет речь?
   — Я говорю о твоем приятеле — Филипе Дэвиде.
   Джон бросил на него быстрый взгляд.
   — Мы с детективом Гринэ нашли общий язык.
   — Мир держится на взаимопонимании. — Джон почувствовал, что взмок.
   — Прибереги это наблюдение для мемуаров. — Корн встал. — Тебе прищемили задницу дверью. Зачем ты выслеживал Филипа Дэвида? Хотел повидать армейского дружка?
   — Я никогда не служил в армии с человеком по имени Филип Дэвид.
   — Никогда не пересекался с ним в парашютной школе, или центре спецподготовки, или разведшколе?
   — Я сегодня не в настроении обсуждать различные этапы моей армейской...
   — Даже с человеком, который возглавляет подразделение безопасности ЦРУ? — Корн покачал головой. — Ты работаешь на ЦРУ, не так ли?
   — Не разгибая спины.
   — Ты вроде бы забыл об этом в Китае.
   Телефон вновь зазвонил.
   Возможно, Эмма... Второй звонок.
   — По-прежнему будешь его игнорировать? — спросил Корн.
   — Пока это мое рабочее место. Мое дело.
   Телефон не умолкал.
   — Твое дело? Или чье-то еще? Твой дружок Гласс может опутать своей паутиной полгорода, но другая половина по-прежнему свободна.
   — Что за ерунду вы говорите. Кто такой этот Филип Дэвид, и почему вы считаете, что он должен меня интересовать?
   Корн нахмурился:
   — Возможно, ты и в самом деле простофиля Джо. Тогда у тебя действительно будут проблемы.
   Телефон наконец-то заткнулся.
   — Настойчивый, да? — Корн улыбнулся, глядя на аппарат, пытавшийся соединить Джона с кем-то, знавшим его номер. — Должно быть, что-то важное.
   — Вы говорите, что у меня проблемы, — сказал Джон. — Так помогите мне разрешить их.
   — Надо это понимать так, что ты готов заключить сделку?
   — Мне никогда не везло в сделках.
   — А как насчет Фрэнка? Ему тоже не везло? Или он учуял дым от твоего костра? Профессионалу, подобному ему, достаточно легкого дуновения.
   — Фрэнк был моим другом.
   — Как часто мы причиняем боль тем, кого любим.
   — Никогда не встречался ни с каким Филипом Дэвидом, — сказал Джон. — Насколько я понимаю, он один из ваших парней.
   — Фил был в группе быстрого реагирования. Армейский шпион-"невидимка". Ты работал для них?
   — Я никогда не работал на разведку групп быстрого реагирования.
   — Даже тогда, когда они назывались иностранные оперативные силы? Или тактические силы? Или как там их еще?
   — Я служил в армии в тех подразделениях, которые были определены управлением.
   — Каким управлением?
   — Нашим управлением, я работал на ЦРУ.
   Корн пожал плечами.
   — Сроки вашей с ним армейской службы не пересекаются. Но бумаги не всегда говорят правду. А как насчет «Желтого фрукта»? — спросил он. — Ты знаешь, некоторые из этих парней осуждены военным трибуналом на закрытых судебных заседаниях в восемьдесят пятом?
   — Филип Дэвид принадлежал к «Желтому фрукту»?
   — Его имя упоминается. Но он не был пойман. Тогда. «Черная касса», — сказал Корн. — Большой соблазн в нашем деле. Миллионы секретных долларов могут ослепить любого.
   — Я никогда не был связан с незаконными финансовыми операциями.
   — Да, ты не был связан. Никаких личных злоупотреблений или намерений не было выявлено. За что тебе все-таки дали медаль?
   — Вы же читали представление.
   — Наши «ищейки» не занимаются разведкой.
   — Тогда почему вы работаете на нас?
   — Я на вас? — Корн ткнул пальцем в Джона. — Вспомни свое звание, Лэнг, это ты работаешь на меня!
   — Значит, этот парень, Фил Дэвид, работал на силы быстрого реагирования.
   — Может быть, — сказал Корн. — В восемьдесят втором он входил в группу быстрого реагирования. Тогда их команда, переодетая в гражданскую одежду, была заброшена в Хартум с целью удержать Ливию от устранения президента Судана. Государственный переворот сверг этого президента после того, как силы быстрого реагирования покинули страну. В восемьдесят пятом году Фил Дэвид был одним из стрелков сил быстрого реагирования, тайно переброшенных в Бейрут для уничтожения террористов, которые захватили «Боинг-847» компании «Трансуорлдэйрлайнс», однако Белый дом никогда не давал зеленый свет на выполнение этой операции.
   — Я никогда не участвовал в операциях в Бейруте или Африке, — сказал Джон.
   — Тогда почему тебя поколотили в Арлингтоне, когда ты пытался выследить армейского шпиона-"невидимку"?
   — Вопросы, относящиеся к моей работе, должны быть направлены по соответствующим каналам.
   — Кому? Кто дергает за твои веревочки, мистер оперативник?
   — При чем тут Филип Дэвид?
   — А кто дергал за его веревочки?
   — Вы здесь единственный, у кого есть ответы на все вопросы, — заметил Джон.
   — Никто не знает про него, — сказал Корн. — Когда запахло жареным, Фил Дэвид исчез из нашего поля зрения.
   — Занялся частным сыском? Перешел на гражданку?
   — Исчез, — сказал Корн. — Просто исчез.
   Он склонился к лицу Джона:
   — Почему ты не скажешь мне, чтобы я замолчал?
   — Люблю интересные истории. — Джон нахмурился. — Вы рассказываете больше, чем спрашиваете.
   — Я хочу показать тебе западню, в которой ты оказался.
   — Нет, это вы... Вы построили эту западню, — прошептал Джон. Его голос окреп: — Если бы я обследовался на детекторе лжи и мне задавали бы эти вопросы... я не смог бы отрицать знание. Вы загнали меня в угол. Хотите сделать меня вашей проституткой, чтобы я покупал себе свободу, работая на вас.
   — Ты потерял свою девственность еще до меня, — сказал Корн.
   Зазвонил телефон.
   — Невозможно работать, — быстро пробормотал Джон.
   Должно быть, Фонг, и что ей вздумалось звонить именно сейчас, когда здесь этот чертов Корн. Нельзя позволить ему...
   Джон нахмурился. На лбу выступили бусинки пота.
   «И ты тоже понимаешь, что не даешь мне работать. Ты ведь не настолько... туп», — подумал Джон.
   Телефон зазвонил опять.
   — Я последний и единственный человек, которому ты можешь доверять, — сказал Корн.
   — Дайте мне все обдумать. Зачем вы посадили мне на хвост парней в голубом седане несколько дней назад?
   — На всякий случай, проверить, нет ли за тобой каких-нибудь грешков, — сказал Корн. — Ты выиграл «Оскара».
   Телефон зазвонил в третий раз и смолк на середине звонка.
   — И какой «невинной» шалостью вы заняты в данный момент? — спросил Джон.
   — Я пытаюсь разобраться, что происходит в моем управлении. Это моя работа и твоя работа. Твоя обязанность — помочь мне. Если ты и в самом деле такой мистер Невинность, которого из себя строишь, то ты сделаешь это.
   — Мне нечего вам сказать. — Джон пожал плечами. — Вы высосали отсюда все, кроме пыли. Если бы вы могли, вы давно бы сделали из меня форшмак...
   — Возможно, — прервал Корн.
   — Где ваши люди? Ваше прикрытие? Вы привели с собой команду, которой можете доверять и которая всегда готова добыть для вас необходимые «улики»?
   Корн покопался в кармане пиджака и протянул Джону размытую фотографию тощего мужчины в солнечных очках и без рубашки. Судя по пейзажу на заднем плане, снимок был сделан где-то в тропиках.
   — Это единственное фото твоего дружка Фила Дэвида, которое смогли раздобыть мои люди, — сказал Корн. — За девять часов активного поиска. Чтобы раздобыть его, нам пришлось поднять бывшего сослуживца Фила в четыре утра.
   — Если он служил в армии, в разведке, в силах быстрого реагирования...
   — Все его личные дела и компьютерные файлы исчезли. В Вирджинии негативы с его водительской лицензии «затерялись». Нам повезло, что удалось установить команду, с которой он был в Бейруте.
   — И кто мог провернуть такое?
   — Я думал, ты расскажешь мне.
   Джон внимательно посмотрел на зернистую фотографию — это мог быть кто угодно.
   — Это тот, за кем ты следил? — спросил Корн.
   — Даже если бы я и следил за кем-либо, я не стал бы обсуждать свою работу без соответствующего...
   В этот момент Джона осенило:
   — Вы не доверяете своим людям. И конечно, вы не доверяете мне. Именно поэтому вы пришли сюда в одиночку.
   — Ты единственный, кто действительно в одиночестве, — сказал Корн. — Отклонив мое предложение, ты подрубишь сук, на котором сидишь. Последнее время до меня доходили сообщения, что этот ваш офис развил бурную «деятельность». Затем Фрэнк погиб, тебя поколотили. Когда я обнаружил, что документы, связанные с Филипом Дэвидом, уничтожены, я понял, что не должен гоняться за фантомами. Понял, что был прав, подозревая тебя. Ты дурак, но, возможно, ни в чем не виноват. Давай разберемся, может быть, нам удастся заключить сделку.
   — Я же говорил, что в сделках удача не сопутствует мне.
   Корн сунул фотографию обратно в карман. Он подошел к двери, но, уже взявшись за ручку, оглянулся на Джона.
   — В таком случае остается пожелать тебе попутного ветра, — сказал он и с улыбкой добавил: — Если ты действительно ни при чем, тебе не о чем беспокоиться, но знай: я иду за тобой след в след.
   Продолжая улыбаться, он провел рукой по жалюзи и вышел, оставив Джона одного в голубом полумраке.
  
  
  
  
   Глава 33
  
  
   Джон «плавал» в голубом свете.
   Корн ушел.
   Фрэнк оставил его одного на линии огня.
   Телефон на его столе. Молчит.
   Гласс. Секретный телефон на его столе. Позвонить ему. И что сказать? О Корне? Не стоит говорить о Фонг. И об Эмме. Сказать ему...
   Что ему необходимо знать.
   Вот так все и начинается. Секреты. Шпионы.
   Обман.
   Позвони мне еще раз, Фил Дэвид. Еще один только раз. Дай мне еще один шанс.
   Фонг. Позвонить ей, и что? Узнать, что она ответит? Выведать ее секреты?
   Задребезжал дверной звонок.
   Эмма проскользнула мимо него. Пока он запирал дверь, Эмма устроилась на его столе.
   — Мы должны предпринять что-нибудь прямо сейчас, — сказала она. Алая линия ее губ дрожала, не в силах сдержать улыбки.
   — Я не совсем уверен, что сейчас время и место.
   Улыбнулся. Попытался обратить все в шутку. Сдерживать, не позволять ей...
   — Мы вместе, этого достаточно.
   На ней были темно-синий льняной костюм, простенькая шелковая блузка цвета слоновой кости.
   — Это место, — сказала она, обводя рукой вокруг, — это место не располагает к разврату.
   На ее правом плече болталась черная сумочка; край оберточной бумаги выбился из-под застежки.
   — Очень жаль, — сказала она.
   — Эмма, что...
   — По-твоему, эта комната выглядит нормально?
   — Этот кавардак устроила служба безопасности, желая убедиться, что в офисе нет ничего, связанного со... смертью Фрэнка.
   — Ну и что им удалось обнаружить?
   — Ничего, — сказал Джон. — Спроси у них.
   — Думаешь, я имею доступ к такой информации? — Ее глаза сузились. — Ты не будешь убеждать меня, что получил эти синяки, неосторожно бреясь?
   — Боевые искусства. Помнишь, однажды за ленчем я рассказывал тебе, что практикуюсь...
   — Ты сказал, что это не имеет ничего общего с мордобоем.
   — Я имел дело с одним парнем, который был зол на меня.
   — Да неужели? Я его понимаю. — Она тряхнула головой. — Ты попросил меня сделать работу выпускника школы, хотя у тебя гораздо больше возможностей, чем у библиотеки конгресса. Я сделала это, возможно, потому, что хочу верить, что ты прав.
   — Конечно, прав. Меня интересовало...
   — Все равно все это мне не нравится. Это ты цэрэушник, а не я. Это твоя обязанность отвечать на запросы. Ты ведь цэрэушник? — повторила она.
   — Ты прекрасно знаешь, кто я.
   — Не надо мной играть. Подло использовать меня и мое служебное положение!
   — Здесь нет никакой игры.
   — Лучше бы это было правдой. Не думай, что мой босс будет таскать для тебя каштаны из огня, а я помогать ему...
   — Скажи ему.
   Она прищурилась:
   — Что?
   — Скажи сенатору Хандельману, что я просил тебя сделать это как друга. Но я забыл, что это Капитолийский холм: здесь не место такому чувству, как дружеское расположение.
   — Не прикидывайся невинной овечкой.
   Зазвонил телефон.
   Эмма нахмурилась:
   — Разве ты не собираешься ответить?
   Рубашка прилипла к спине Джона, сердце прыгало в груди.
   — Это, должно быть... просто деловой звонок.
   — Почему ты не хочешь...
   Телефон зазвонил опять.
   — Ты настолько не доверяешь мне, что даже не можешь ответить на звонок? — сказала она. — Скажи «подождите минуту», или «я вам перезвоню», или...
   После третьего звонка телефон смолк. Воцарилась тишина.
   — Что за дело такое, которым ты занят? — спросила она.
   — Ничего плохого. Ничего противозаконного. Ничего, что имеет отношение к тебе.
   — Мертвый американец в Париже? Американец, чья компания имела несколько пустяковых правительственных контрактов? После того как ты попросил меня помочь, это стало касаться и меня. К тому же кто-то наставил тебе синяков. Я думала, ты хочешь, чтобы я позаботилась о тебе.
   — Я — да.
   «Правда. Это правда», — подумал Джон.
   — Джон, не надо мне лгать.
   — Ты думаешь, что мужчина и женщина когда-нибудь смогут сказать друг другу всю правду?
   — Исключено. — Она даже не моргнула. — Но это касается не «мужчины и женщины», это касается нас с тобой.
   Он не нашел достойного ответа на ее слова.
   — Не надо со мной играть, — сказала она, помолчав. — Злоупотреблять моими чувствами и моим служебным положением. Ты завлек меня слишком далеко... чтобы это не имело значения. Не надо так поступать.
   — Я не хотел причинить тебе боль.
   — Большинство людей испытывают такое чувство к собакам. Полагаю, что я заслуживаю несколько большего, чем собака.
   — Я больше не буду просить тебя ни о чем. — Правда, пусть это будет правдой. — Я не хочу ставить тебя в такое положение...
   — Я не отказываюсь помогать тебе...
   — Ложное, как ты считаешь, положение, — продолжил Джон. — Делай так, как считаешь нужным. На мой взгляд, в этом нет необходимости, но если ты расскажешь Хандельману...
   — О чем?
   — О той помощи, которую мне оказала.
   Но ты будешь вынуждена лгать. Ты прекрасно знаешь, что не сможешь рассказать ему всю правду. Сенатор, должно быть, покачает головой, удивится не кажущейся несвязанности сведений, но тебе, твоей интуиции, твоему профессионализму и загадке отношений мужчины и женщины. Ты знаешь это лучше, чем я. Ты не сможешь рассказать ему. Ты не захочешь.
   До тех пор, пока некое чудовище пугает тебя, сердит тебя, давит на тебя.
   Скомпрометирована. Зажата. Поймана в ловушку. В ее глазах отразилось смятение.
   — Как бы ты ни поступила, — сказал Джон, — это решать тебе.
   — И это все, что ты мне скажешь? — прошептала она.
   — Что ты имеешь в виду?
   — А как насчет тебя? Какой выбор сделал ты?
   Сердце заколотилось.
   Посмотри на нее.
   Посмотри на нее.
   Не надо ей говорить. Невозможно ей сказать. Нельзя позволить ей узнать. Держи ее подальше. На безопасном расстоянии.
   Сохрани контроль. Не дать ей взять в руки...
   — Поцелуй меня, — попросила она. Холодно. Осторожно.
   Ее дыхание стало частым и неровным, когда он подошел ближе. Аромат кокосового шампуня, благоухание роз. Он увидел себя в ее голубых глазах и притянул ее ближе. Она запрокинула голову.
   Наклонился к ней.
   Коснулся ее сердито сжатых губ. Дрогнув, они раскрылись.
   В нем запылал огонь. Он ощутил тепло ее восхитительного тела сквозь плотную ткань костюма. Вскрик — как эхо предсмертного вопля Фрэнка. Дыхание лет, наполненных желанием и ожиданием. Это была Эмма. Именно она. Здесь. Сейчас. Ее обнаженные бедра в нереальном голубом полумраке комнаты — округлые белые миры, и он, движущийся в нее, в нее, в нее. Она знает, наверняка знает, что это могло бы быть истиной, единственной истиной, чувствуя, что сила пробуждается от их поцелуя, чувствуя пределы этой истины и границы его лжи. Она тоже это ощущает.
   Эмма отстранилась.
   Молчи.
   Сохраняй контроль! Не позволяй...
   И молчи. Но она все равно «слышит». У нее те же мысли.
   — О Боже, — сказала она.
   Эмма отвернулась и отошла в сторону.
   — Черт тебя подери, — прошептала она. — Ничего не понимаю! Объясни мне что-нибудь, — попросила она. Жестом заставила его молчать. — Нет, ничего не говори, мне не надо вежливой лжи. Я знаю, ты не можешь без нее обойтись. Пора бы мне уже понять это. Все то же дерьмо. Позволь мне угадать самой. Посмотрим, смогу ли я дать этому определение. Может быть, у меня на лбу написано: «простофиля». Впрочем, все это не имеет значения, не так ли? Поскольку это всего лишь личное.
   — Что случилось...
   — Не продолжай, — оборвала она. — Боже, даже не скажешь, что мы расстались, ты никогда не подпускал меня близко... Всего лишь приятное времяпровождение. Ха! Всего лишь немного расслабиться. Маленькая эротическая «оперативная работа».
   Она одарила его злобной улыбкой:
   — У тебя никогда не будет лучшей любовницы, чем я.
   — Я знаю.
   И он понимал, что она права.
   — Что еще ты знаешь и когда ты узнал это? — Она задавала вопросы с интонациями прокурора. — Черт побери твои лживые глаза. Черт побери меня, безмозглую дуру.
   Перед тем, как открыть дверь:
   — Ты мой должник. Ты занят кровавыми делами. Дай мне знать, если решишь убить и меня тоже.
   Шум внешнего мира доносился через открытую дверь.
   Сверкая глазами, Эмма вытащила из сумочки конверт.
   — Вся твоя тяжелая работа только ради этого, — сказала она.
   Она швырнула конверт на пол. Добавила:
   — Стоит ли она того?
   Звуконепроницаемая дверь хлопнула за ее спиной.
   Представил удаляющееся цоканье ее шпилек.
   Пусть она исчезнет, она должна исчезнуть, забыть это, оставить меня в покое. Только бы она не пошла к своему боссу Хандельману или...
   Благоухание роз.
   Не думать о пепле в ее сердце.
   Ты упустил свой шанс.
   Невозможно. Не сейчас. Не важно.
   Поверь этой лжи. Продолжай идти.
   Посмотрел на часы: почти полдень.
   Подобрал конверт.
   Взглянул на свое изломанное отражение в зеркале жалюзи. Голубые поверхности отражали пятно на его губах, оставленное алой помадой Эммы, — темный штрих. Как кровь.
   Зазвонил телефон.
  
  
  
  
   Глава 34
  
  
   На обеденном столе Фрэнка лежала выложенная веером пачка банкнот.
   Фонг сообщила:
   — Двадцать семь тысяч наличными. И еще чековая книжка на имя некоего Жана Малитэ с тринадцатью тысячами долларов. Мама в шутку говорила, что он из тех, кто забывает выбрасывать мусор. Жан Малитэ — один из псевдонимов отца.
   — Ты нашла это здесь?
   Джон раскрыл и осмотрел со всех сторон книгу по истории кино в твердом переплете, дыру, вырезанную в середине.
   — И принялась непрерывно звонить тебе. У моего отца за всю жизнь никогда не было двадцати семи тысяч долларов наличными.
   — А почему ты решила, что это не его?
   — Кроме того, этот тайник. Он профессионал и довольно основательно почистил наш дом, спрятал эту пленку на видном месте, избавился от моих фотографий, и после этого ты говоришь мне...
   Джон прижал ладонь к ее губам.
   Глаза Фонг сверкнули, и она дернулась назад...
   Прижав палец к губам, отпустил ее.
   Написал что-то фломастером на полях книжной страницы.
   Фонг прочитала его каракули, кивнула.
   Подняла вверх палец. Взбежала наверх.
   Джон выглянул в окно: никаких машин с людьми, никаких фургонов торговцев цветами.
   Фонг сбежала вниз. На ней были джинсы, свитер, натянутый поверх блузки, на ногах теплые полусапожки. Она несла сумку через плечо и зубную щетку и бритву Джона из ванной.
   Пока она расстегивала свой портфель, он выдрал из книги страницу, на которой писал, сгреб деньги со стола и рассовал по карманам пиджака. В шкафу лежал его чемодан со сменой белья, висели несколько рубашек, джинсы и альпинистская куртка. Его черные, похожие на кроссовки башмаки валялись за чемоданом.
   Понадобилось не больше тридцати секунд, чтобы побросать все это в чемодан и застегнуть его.
   Джон вновь посмотрел в окно: никаких новых машин, никто не «прогуливается» по тротуарам, никаких «почтальонов».
   Он обернулся к Фонг.
   Она засовывала в свой портфель бритву Джона, видеокассету, фотографию отца, тетрадь. Книжку стихов она оставила на кофейном столике.
   Засунула пистолет отца за пояс джинсов, прикрыв его сверху свитером, застегнула портфель, натянула черный плащ. Оставила пуговицы и пояс незастегнутыми.
   Кивнула Джону.
   Проверить окна: бездомный белый Лабрадор трусил через лужайку. Бумага в руке Джона — страница из книги. Лишняя тяжесть. Взял на кухне спички. Он держал страницу над мусорным ведром, наблюдая, как языки оранжевого пламени пожирают слово, написанное им на полях: УХОДИМ.
  
  
  
  
   Глава 35
  
  
   — Поезжай медленней, — сказал Джон.
   Они бросили машину Джона примерно в миле от дома Фрэнка и пересели в машину Фонг. В течение трех часов он ездил, как профессионал: разворачивался, мчался по кольцевой дороге, внезапно сворачивал, петлял по городским улицам. Наконец подъехал к стоящему на отшибе кафе-магазину: тихий столик в глубине, в нескольких шагах от пожарного выхода, и их машина, отлично видимая через стекло витрины. Изучил данные, которые Эмме удалось извлечь из компьютера. Отчет Дэна и Брэдстрита и другие доклады из базы данных конгресса, относящиеся к компании «Имекс».
   Фонг не стала спрашивать Джона, где он раздобыл те несколько листков, из которых явствовало, что «Имекс» заключала контракты на небольшие импортно-экспортные морские грузоперевозки для госдепартамента, Пентагона и частных клиентов.
   «Ты удивлена, — подумал Джон, — но чувствуешь, что не должна спрашивать. Или не хочешь знать. И ты достаточна сильна, чтобы поверить этому».
   То, что они узнали из документов, добытых Эммой, практически ничем им не помогло.
   Теперь Фонг вела машину вниз по тихим улочкам жилого района.
   — Не так медленно, — приказал Джон.
   — Я еду нормально, — возразила Фонг.
   — Мы не должны ничем выделяться, должны выглядеть так, как будто знаем, куда направляемся.
   — Мы знаем, куда едем, и никто не следит за нами.
   Она кивнула на зеркало заднего обзора.
   — Даже если они знают про тебя, я не думаю, что они подсунули жучка тебе в машину.
   — Но его могли подсунуть в твою.
   — Тут ты права.
   — Или напичкать жучками дом моего отца. — Она притормозила, пропустив маленькую девочку, перебегавшую дорогу. — Мы этого тоже не знаем.
   В трех кварталах отсюда жил домовладелец Джона.
   — Почему мы едем к твоему дому? — спросила Фонг. — Ты говорил...
   — Сворачивай влево! — завопил он. — Туда! Вот в этот переулок!
   Фонг вывернула руль, и машина свернула на подъездную дорожку перед большим белым домом. Она остановилась перед закрытой дверью гаража.
   — Что за шутки?
   — Кварталом дальше. — Джон вжался в свое сиденье так, что его стало почти не видно снаружи. — Прямо за углом перед домом моего домовладельца.
   — Синий фургон? Возможно, водопроводчик.
   Дверь дома, перед которым они остановились, открылась. Пожилая женщина, нахмурившись, разглядывала незнакомцев, остановившихся на ее подъездной дорожке.
   — Вылезай, — сказал Джон. — Спроси у нее, как проехать.
   — Проехать куда? — прошипела Фонг, выбираясь наружу.
   Широкая улыбка, озадаченный взгляд — естественно, наивно. Приятная молодая девушка, никаких причин вызывать полицию. Фонг спросила, не здесь ли живет Жан Малитэ, получила настороженный ответ, что здесь таких нет.
   Ниже по улице в окне водителя фургона мелькнула рука с сигаретой. Фургон стоял с выключенным двигателем.
   Седовласая женщина вернулась в дом и заперла дверь. Фонг забралась обратно в машину.
   — Ну и что ты видел? — спросила она.
   — Ничего, чтобы быть уверенным наверняка, однако достаточно, чтобы держаться подальше от этого места.
   Они выехали на дорогу и направились в противоположную сторону.
   Фонг спросила:
   — Ну и куда мы едем теперь?
  
  
  
  
   Глава 36
  
  
   Четыре часа. Вирджинский пригород, безопасные окраины, более популярные среди свиты, состоявшей когда-то при «дворе» бывших президентов, чем среди фаворитов нынешнего хозяина Белого дома. Джон и Фонг поставили свою машину недалеко от трехэтажного особняка в колониальном стиле.
   Они вполне могли сойти за молодоженов. Получивших назначение или переехавших из Канзаса. Ищущих дом, чтобы свить семейное гнездышко.
   — Не говори мне, что я не знаю, что делать! — сказал Джон. — Куда бы я ни пошел...
   — Мы, — огрызнулась Фонг.
   — ...везде уже готов ящик. — Он покачал головой: — Нет, не ящик — гроб. В сущности, не имеет значения, когда они подбросили деньги твоему отцу. Следует предположить, что они знали, что мы там были вместе.
   — В таком случае — два гроба, — сказала Фонг.
   — Нет, если мы будем достаточно осторожными. Если ты будешь в точности следовать моим указаниям.
   — Я уже выполняла все твои указания! Посмотри, куда это меня привело! Ты не знаешь...
   Он прошептал:
   — Не. Говори. Мне. Что. Я. Не. Знаю.
   — Тогда не указывай, что мне делать, — возразила она. — Если, на их взгляд, я заслуживаю смерти, то я заслуживаю большего, чем простое выполнение твоих приказов.
   Джон откинулся на сиденье, его глаза были устремлены на белый дом середины прошлого века на противоположной стороне улицы.
   — Если кто-нибудь еще решит, что смерть твоего отца выглядит загадочно, следователи... обнаружат его след, по которому шли мы с Глассом... В этом случае рано или поздно твой дом окажется под колпаком нашей службы безопасности, колов или ФБР. Деньги — это дым греха. Если кто-нибудь решит, что со смертью Фрэнка не все чисто, то тогда «хорошие» парни обнаружат, что он «прятал» деньги, которые, как легко можно будет доказать, были не его. Это ничего не докажет, но сильно все запутает. Система, возможно, не сможет разгадать, что Фрэнк делал или что с ним случилось, но, сложив в одну кучу секретное расследование, проводимое за свой счет, грязные фильмы и грязные деньги, его, вне всяких сомнений, признали бы виновным.
   — Кто был в твоем доме, если этот фургон стоял там неспроста?
   — Мои враги — это листья деревьев, корни которых я не могу разглядеть.
   — Сейчас не время цитировать поэтическую прозу! — оборвала Фонг.
   — Цитировать? — фыркнул Джон. — Черт подери, я сам это написал.
   — Что, если этого парня там нет? — спросила Фонг.
   — Тогда мы подождем. Когда ты звонила ему на работу, они сказали...
   — Сказали, что его сегодня не было, и ничего больше, — ответила Фонг. — А что, если он не захочет с тобой разговаривать?
   — Он мне все расскажет.
   Она изучила выражение его лица. Примерно минуту они провели в полном молчании. В окнах дома, за которым они наблюдали, не было никакого движения.
   — Как он может позволить себе жить в этом квартале? — спросила Фонг.
   — Я полагаю, Мартин Синклер арендовал этот дом у кого-нибудь, кто поддерживал на выборах не того кандидата, или стал жертвой ошибочной экономической теории.
   Джон посмотрел на часы: 4:09. Через час любопытные соседи начнут возвращаться на эти тихие улочки.
   — Вперед, — скомандовал Джон. — Оставим наши чемоданы.
   Они вполне могли быть молодоженами, подыскивающими подходящее жилье или сбившимися с дороги в незнакомом районе.
   Прогулялись вверх по улице. Подошли по тротуару к центральному входу этого большого белого дома. Осторожно осмотрелись по сторонам. Свернули на кирпичную дорожку, ведущую к двери. Латунная прорезь почтового ящика, резной дверной молоток и колокольчик. Окна первого этажа закрывали плотные шторы. За колючими ветками живой изгороди обернутая в синюю пленку «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» в прозрачной упаковке, валяющиеся на ковре из сухих листьев.
   Джон подергал ручку двери — закрыто. Позвонил.
   Толстые стены и хорошие звукоизолирующие перекрытия заглушали звуки внутри дома. Стоя на ступеньках, они с трудом различали звуки дверного звонка.
   Позвонил еще раз. Постучал раз. Постучал второй.
   — Никого нет дома, — сказала Фонг. — Холодно, — добавила она немного погодя, — мы можем подождать и в машине.
   Однако она последовала за ним вокруг дома. Деревья и забор делали задний дворик довольно уединенным.
   Окна двери, выходящей на задний дворик, были занавешены. Замок — простая дверная ручка с кнопкой. Никаких проводов, ведущих к сигнализации.
   — Подожди, — прошептала она.
   Пошарила над дверным косяком. Под каменной фигуркой лесной нимфы она нащупала золотой ключик.
   Он негромко постучал в дверь. Тишина. Никакого ответа. Золотой ключик щелкнул в замке.
   Поворот запястья, мягкий толчок... И они оказались внутри, на кухне, забитой нераспакованными коробками. Джон что-то шепнул на ухо Фонг. Она сверкнула глазами, но подчинилась.
   — Есть кто-нибудь дома? — крикнула Фонг. — Агент по продаже недвижимости!
   Склонявшееся к горизонту солнце просачивалось через занавески и драпировку.
   Запах картона, старых газет, пыли.
   — Никого нет, — сказала Фонг.
   Они перестали шептаться.
   — Не дом, а сказка, — сказала Фонг, разглядывая кухню с газовой плитой и духовкой в центре, многочисленными шкафами и столами, посудомоечным агрегатом и микроволновой печью.
   Рядом с раковиной лежала коробка, в которой засыхали три ломтика вегетарианской пиццы.
   — Что-то у меня нет ощущения, что мы попали в сказку, — сказал Джон.
   Рядом с закрепленным на стене телефоном висела черная доска для записи сообщений. Чистая черная поверхность, ожидающая мела.
   — Теперь мы с тобой взломщики, — сказала Фонг. — Уголовные преступники.
   — Ладно, пошли посмотрим, что тут есть еще.
   Стараясь ступать бесшумно, они направились в глубь дома. Фонг сказала:
   — Если мы вошли так легко...
   Она последовала за Джоном по коридору в столовую. Посреди столовой стоял стол, заставленный перетянутыми тесьмой коробками.
   У-уух.
   Джон отпрыгнул к стене, Фонг вскрикнула...
   — Обогреватель. — Джон указал на отдушину в стене столовой, подставляя руку под струю теплого воздуха. — Обогреватель включился.
   — Черт!
   — По крайней мере нам будет не холодно, — сказал Джон.
   За столовой следовала гостиная, в которой тоже стояли нераспакованные коробки.
   — У меня сердце ушло в пятки, — сказала Фонг. — Ужас.
   — Но это наша возможность распутать дело, — сказал Джон. — Это шанс, за который ты должна молиться.
   Дневная тень кралась по светлому паркетному полу лестничной площадки к разбросанным конвертам.
   Пол заскрипел, когда Джон проворно нагнулся и поднял письмо. Он пригнулся, чтобы посмотреть в почтовую щель, прислушался, не раздастся ли звук ключа, поворачивающегося в замке парадной двери. За его спиной Фонг разглядывала перевязанные коробки и голые белые стены. Толстые стены, которые не пропускали сюда звуки из внешнего мира и поглощали звучавшие в стенах этого дома и смех, и слезы, или вопли.
   Архитектор строил этот дом как трехэтажную коробку. Он скомпенсировал навязанную ограниченной сметой скуку, спроектировав в доме систему верхнего света. Два верхних этажа включали в себя световые шахты шириной с комнату. Лестницы держались за внутренние стены световых шахт.
   Фонг шла вслед за Джоном, не упуская его из виду, но держась на некотором отдалении. Она попятилась от него, когда он принялся разбирать груду писем на полу перед дверью. Зацепилась каблуком за устланную ковром нижнюю ступеньку, ведущую к проникающим сверху мерцающим бликам заходящего солнца. Она обернулась.
   Багровые руки схватили ее за лицо. Издав вопль, она запнулась, отпрянув назад, и... пурпурно-черное лицо качнулось ей навстречу...
   Джон, обернувшись, увидел Фонг, увидел это лицо, руки, свисающие откуда-то сверху... — О Боже, нет, о нет! — Фонг вытащила пистолет из-за пояса джинсов, обхватила его трясущимися руками, стараясь направить на все еще покачивающееся тело. Палец нажимал на курок, нажимал, но тот застрял и не двигался...
   Джон схватил ее за руки и, крепко обхватив ее, вытащил пистолет из судорожно сжатой руки.
   — Все нормально! — крикнул он ей. — Все нормально! Он уже мертв!
   Труп мужчины свешивался вниз головой над лестницей.
   — Ш-ш-ш-ш, — сказал Джон. — Не ори. Не надо криков.
   — Он мертв, он мертв, он...
   — Да, — сказал Джон. — Да.
   Опухший от притока крови труп качнулся еще пару раз и замер. Висит. Белая рубашка заправлена в брюки. Одна нога неуклюже откинута, как верхняя черточка у буквы "К".
   Джон снял пистолет с предохранителя, взвел курок.
   Рок-н-ролл.
   Сказал:
   — Оставайся...
   — Да пошел ты! — прошептала Фонг.
   Она пошла за ним, чтобы не оставаться одной.
   Медленно ступая по ступенькам.
   Это лицо. Пурпурно-кровавая кожа. Выпученные, раскрытые глаза.
   Мартин Синклер. Дипломат, сотрудник государственного департамента США. Тридцати с небольшим лет. Муж. Отец. Труп.
   Ни капли крови на ковре. Никаких ран на белой рубашке — ни на груди, ни на спине.
   Спокойно вверх по ступенькам, вдвоем, спины прижаты к стене, лица совсем рядом с этими руками.
   Посмотри вверх: толстые резные деревянные перекладины, ограждающие широкий коридор световой шахты.
   Левая нога Мартина Синклера застряла между двумя этими перекладинами над лестницей, ведущей на первый этаж. Нога попала в капкан, и он опрокинулся вниз головой.
   Декоративный настенный светильник свисал со стены над его телом. Лампочки в нем не было.
   — Все в порядке. — Джон поставил пистолет на предохранитель и сунул его за пояс. — Он уже давно мертв. Мы здесь одни. Все в порядке. И мы в безопасности.
   — По-моему, мы как раз в опасности, — прошептала Фонг.
   Ее рука, которую он держал в своей, дрожала. Они поднялись на второй этаж. Недалеко оттого места, где нога Синклера застряла между двумя балясинами, лежала коробка с лампочками. Коридор делал поворот над ступеньками, идущими на первый этаж, перила тоже загибались под прямым углом. Джон увидел темное пятно на перилах в том месте, где застряла нога Синклера.
   Тошнота подступила к горлу Джона.
   Черт тебя подери! Ты должен был рассказать мне, когда была возможность! Не исключено, что я смог бы...
   Теперь поздно. Чертовски поздно. Не моя... Его вина, это его вина.
   Тот, кто охотился на Фрэнка, всегда идет на шаг впереди меня. Наблюдает и смеется надо мной.
   Фонг пыталась задать вопрос, но, похоже, не могла найти слов.
   — Что... Что?
   — Вот как копы запротоколируют это дело, — сказал Джон. — Однажды Мартин Синклер решил заменить лампочку.
   — А где старая...
   — Не важно, он — новый наниматель, может быть, там никогда и не было лампочки, может быть, он уже выбросил ее в мусор. «Может быть» — этого достаточно для перегруженных работой колов. Для них Синклер просто неосторожный человек. Встал на перила. Потянулся. Потерял равновесие, упал, нога попала между перекладинами, ударился головой... — Он помолчал. — Всего лишь еще один мертвый человек.
   — Но со всем...
   — Для местных копов здесь нет «всего», связанного с этим.
   — Как же было на самом деле? — спросила она, продолжая сомневаться.
   — Некто пробрался в дом. Устроил засаду на Синклера. Удар в висок. Удушил его, если еще была необходимость. Ударил Синклера головой о перила, перекинул через них и подвесил, вставив ступню в...
   — Никто не мог рассчитать...
   — А он и не рассчитывал ничего. Кроме того, что совершит убийство. Сымпровизировал. Гений...
   — Гений?
   — Этому нельзя научить. Убить может кто угодно, но, чтобы на ходу придумать подобную сцену, нужен талант. Это как джаз. Хладнокровно, быстро, и никаких следов.
   — Как и моего отца, — сказала Фонг.
   — Да.
   — Тот же парень?
   — Те же парни, — поправил Джон. — Кто бы ни придумал это все, он, я уверен, воспользовался услугами профессионального убийцы, мокрушника. Блестящего убийцы.
   — Ничего себе эпитет.
   Фонг отвернулась от тела. Она заглянула в открытую дверь спальни.
   — Не беспокойся, — сказал Джон. — Во всем этом нет ничего, кроме лжи. Если не... — Джон сбежал вниз по лестнице.
   Фонг торопливо последовала за ним, зная...
   Необходимо посмотреть на это, она знала, что должна... посмотреть на это. Следить за тем, чтобы... не прикоснуться к этому.
   Запах: Патока. Кислая капуста и ветчина.
   Джон стоял перед входной дверью спиной к трупу, сжимая в руке конверт. Написанный от руки коннектикутский обратный адрес, под адресом стояло «С. Синклер».
   — Его мать? — предположила Фонг.
   — Или жена, — сказал Джон.
   — Ты не должен...
   — Я полагаю, оно пришло уже после... — Джон разорвал конверт.
   — "Дорогой Мартин, — прочитал он. — У нас все хорошо... Джейн все время вспоминает папу... Погода у нас..." У ее матери все хорошо, его мать... «Не понимаю, почему ты сказал, что мы по-прежнему должны оставаться здесь. Дом — это звучит прекрасно, и это хорошо, если...» Так, пропустим это. Погоди, вот: «Я знаю, ты уходишь от ответа, когда я завожу об этом разговор по телефону, но я больше не могу это выносить. Что-то не так. Я знаю это. Пожалуйста, скажи мне. Я боюсь умереть. Я не знаю, что хуже: продолжать оставаться в неведении или все узнать. Я люблю тебя, но я даже не знаю, как это сказать: в этом замешана другая женщина? Кто-нибудь еще, кто может заставить тебя оставить нас? Я знаю, у меня до сих пор лишний вес после рождения ребенка, но ты ведь говорил, что это не имеет значения. Мы не занимались любовью уже шесть месяцев, и это дает мне основание думать, что...»
   — Остановись! — воскликнула Фонг. — Оставь его в покое! Оставь их в покое!
   — Теперь это уже не зависит от нас, — ответил Джон.
   Фонг отвернулась от него, увидела свисающий труп, «рассматривающий» гостиную. Сделала шаг, другой, но остановилась, прислушиваясь.
   — "Я знаю, ты сильно устаешь на работе, — читал Джон, — даже после Египта, но это не может быть причиной. Когда я смогу приехать, когда мы с Джейн вернемся, чтобы вся наша семья опять была вместе..."
   Джон пробежал глазами письмо. Сказал:
   — Она хочет пойти к адвокату, занимающемуся брачными делами. Говорит, что они могут держать это в тайне, так что это не испортит ему анкету и не повлияет на карьеру.
   Вечерние сумерки наполняли дом. Лучи заходящего солнца падали из комнаты на верхнем этаже, из кухни.
   Из коридора над свисающим трупом.
   — Пойдем отсюда, — попросила Фонг. — Я больше не могу здесь оставаться.
   Джон сунул письмо в конверт и положил его в кучу других конвертов на столе.
   — Пусть она думает, что он получил и прочел его, — сказал Джон.
   — Думаешь, она вспомнит о нем?
   Они вышли в кухню.
   — Больше ни к чему не прикасайся, — сказал Джон. — Мокрушник, возможно, был в перчатках.
   — Подожди! — Фонг вцепилась в руку Джона. — Ты собираешься вот так просто оставить его... вот так? Чтобы кто-нибудь, возможно, его жена, нашли его в таком виде?
   Джон осторожно отодвинул пальцем занавеску, посмотрел наружу. Пусто. Он открыл дверь, сказав Фонг:
   — Нас здесь никогда не было.
   В дом потянуло холодом. Печь опять включилась. Фонг сказала:
   — Верни мне пистолет.
  
  
  
  
   Глава 37
  
  
   Джон и Фонг сидели в машине, приткнувшейся на обочине одной из улиц вирджинского пригорода, в восьми милях от висящего тела Мартина Синклера. За окнами была ночь. Машина работала на холостых оборотах.
   Обогреватель заднего окна был включен, чтобы стекло не запотевало.
   Улица была безлюдна. За окнами уютных домиков мерцали телевизионные экраны. Воздух был прозрачным и холодным.
   — Ты, наверное, никогда не предполагал, что окажешься здесь, — сказала Фонг.
   — Всегда надеешься на лучшее. — Джон отвел глаза от дома в стиле ранчо за забором из белых стальных прутьев. — Ты помнишь...
   — Доверься мне, я знаю, что делаю.
   — Все в порядке, — сказал он. — Все в порядке.
   — Мы в порядке, — сказала она. Они улыбнулись.
   — До рассвета, — сказал Джон. — Жди меня до рассвета, а после...
   — После, — сказала она. — Если Гринэ не будет на работе...
   — Тогда продолжай звонить до тех пор, пока не застанешь его.
   — Коричный человек.
   Она покачала головой, криво улыбнувшись. Сознание Джона раздваивалось, одна половина находилась здесь, в этой машине, а другая была в лапах подступавших кошмаров, в которых причудливо переплелись недавние события с красочными картинами перестрелок и распухших тел, рождаемыми его утомленным мозгом. Джон прошептал:
   — У всех вещей есть только одно настоящее имя.
   — Что?
   — Это мудрость другой эпохи и другого места.
   — Черт, я едва могу справиться с тем, что происходит, — сказала она. — Но ты все делаешь замечательно. Что, если там тебя ждет еще один малоприятный сюрприз?
   — Надеюсь, что я смогу уйти. У тебя есть пистолет. Наличные. Телефоны Вудруфта. Телефон Гринэ. Скоростное шоссе и машина, взятая напрокат.
   — Мне всегда везет.
   Джон протянул к ней руку. Она не шелохнулась, сидя за рулем.
   Он открыл пластиковый колпак плафона и вывинтил лампочку.
   — О, — сказала она.
   Джон открыл дверь машины, и ей в лицо пахнуло ночной свежестью.
   Обернись, скажи ей:
   — Не позволяй им схватить тебя.
   Дверь мягко захлопнулась.
   Пошел прочь.
   Он направлялся в этот дом. За его спиной машина Фонг работала на холостых оборотах. Фары потушены.
   Дай отдохнуть своим глазам. Расслабь их. Не наблюдай, а просто смотри.
   Самый заурядный кирпичный дом в комфортабельном пригороде. Ворота гаража на две машины закрыты. Темно-коричневый «кадиллак» стоял за стальными воротами забора. Забор был Джону по грудь. Сверху, вдоль прутьев, тянулись стальные провода. Похожие на ульи черные ящики размером с экран монитора крепились к углам карнизов дома. Еще один ящик висел над ярко освещенной парадной дверью.
   Поднял щеколду на воротах.
   Легкое сопротивление — магнитный замок сломан.
   Каждая травинка на спящем газоне была покрыта инеем.
   Позвонил в дверь. Не было нужды сообщать о приходе гостя, но позвонить стоило в любом случае.
   Ни звука не доносилось из дома.
   Глаза, которых он не мог видеть, внимательно его рассматривали.
   — Ты можешь приходить сюда когда захочешь, — сказал Харлан Гласс, открыв дверь. — Но какого черта тебя принесло сегодня ночью.
   Пересекая порог, Джон услышал, как отъехала машина Фонг.
   Давай. Давай.
   Тяжелая дверь закрылась, замок щелкнул, и Джон оказался внутри.
   Белые стены, белые комнаты, толстый ковер. Неяркий свет.
   Бормотание телевизора.
   Гардероб из красного дерева был встроен в стену холла.
   Мельком заглянул внутрь: красные лампочки, горящие на контрольной панели, телевизионные мониторы. На полу пара галош и зонтик. На верхней полке виднелась рукоятка револьвера.
   Гласс запер дверь шкафа на надежную защелку.
   Мягкое дыхание. Запах...
   Доберман-пинчер притаился за дверью в шести футах слева от Джона.
   Спокойно, не дай ей учуять...
   Гласс отдал собаке команду на незнакомом Джону языке.
   Доберман лег на пол и преданно посмотрел на хозяина.
   — Иди медленно.
   Гласс был в шерстяном джемпере, надетом поверх спортивной рубашки, плотных штанах и мягких кожаных туфлях. В этой одежде он выглядел более стройным, чем в костюме. Бульдожьими повадками он походил на своего пса.
   — Иди за мной.
   Последовала еще одна команда собаке на непонятном языке. Доберман рысцой потрусил вслед за Джоном.
   Двери холла вели в столовую и на кухню. Коридор, должно быть, вел в спальни.
   Из гостиной доносился вой полицейских сирен — по телевизору показывали боевик. Перед ним на стуле, ссутулившись, сидела босая женщина с выступающим подбородком, которую Джон уже встречал на похоронах Фрэнка. Она даже не обернулась поинтересоваться, кто пришел. Ее внимание было поглощено зрелищем и бутылкой скотча.
   — Обычно по вечерам я работаю в кабинете моей жены. — Гласс прошел в комнату, где изогнутая лампа освещала стол, на котором расположились три гроссбуха, груда писем и конвертов. Жестом хозяин дома остановил Джона в дверях кабинета. Джон почувствовал, что собака села у него за спиной. Гласс педантично надел колпачок на фломастер, закрыл гроссбухи, сложил письма в папки. Уважение заставило Джона отвести глаза от личных дел того, кто сейчас, по существу, был его руководителем.
   Свет от лампы достигал противоположной стены, своеобразной галереи фотографий. Ряды снимков. Гласс с...
   Джон прищурился.
   ...Гласс с сенаторами и конгрессменами, с кинозвездами, которые участвовали в санкционированных ЦРУ экскурсиях в центр по борьбе с терроризмом.
   Стена выглядела, как... та, в кабинете сенатора. «Вашингтон, — подумал Джон, — все грезят секретами».
   Ему на глаза попался одинокий семейный снимок: неизвестно когда сделанный портрет матери и дочери. Девочка напряженно улыбалась. Мать смотрела в сторону, в мягких чертах ее лица с трудом угадывалось угловатое лицо женщины, сидевшей перед телевизором.
   «Сколько же лет понадобилось на это бутылке вина? — удивился Джон. — Во что это обошлось семье Гласса?»
   — Не сюда, — сказал Гласс. Он выключил настольную лампу.
   Джон вернулся в холл. Собака насторожилась, но осталась сидеть. Гласс поправил фотографию, на которой он и известный защитник гражданских прав, проигравший в свое время предвыборную кампанию на пост президента, стояли держась за руки.
   Гласс провел Джона на кухню. Открыл дверь, за которой оказался ряд ступеней, зажег свет, набрал код на контрольной панели и стал спускаться вниз. Джон последовал за ним. А за Джоном собака.
   — Не многим людям довелось спускаться по этим ступенькам, — сказал Гласс, набирая секретный код на замке, вмонтированном в железную дверь. Раскрыл ее и включил внутри свет. — Только после тебя.
   Собака последовала за Джоном. Раздался щелчок запора закрывшейся за ними двери. В подвале стоял запах стали и цемента, не было и признаков окон. Стена шкафов с документами. Компьютер. Туалет, отгороженный занавеской. На одной из стен классная доска, завешенная плотной синей тканью.
   Но доминировал в комнате, несомненно, огромный антикварный стол. Три телефонных аппарата на нем, черное вращающееся кресло рядом. Поверхность стола сверкала, как зеркало.
   Гласс занял черное кресло с высокой спинкой. Указал Джону на металлический складной стул напротив стола.
   Собака остановилась в пяти футах от Джона.
   Команда. Собака села. Напряженно переступая передними лапами, не сводя взгляда с Джона, втягивая воздух влажными ноздрями.
   Шорох выдвигаемого ящика. Гласс сидел, держа руки на коленях так, что их не было видно.
   — Думаю, настало время все мне рассказать.
   Джон закрыл глаза. Его сила разбилась о сталь складного стула.
   Слова в беспорядке слетали с его губ. Деньги у Фрэнка. Мертвый висящий Мартин Синклер. Обращение за помощью к Эмме, это не назовешь приятным моментом в его рассказе, хотя и он, и Гласс знали, что умение привлечь на свою сторону нужного человека — основа успеха в их деятельности. Пластиковая взрывчатка, профиль небольшой компании «Имекс». Он рассказал Глассу все. Фонг.
   — С ней не было выбора, — сказал Джон. — Она поймала меня, она волевая, ловкая, могла наделать неприятностей. Не было выбора.
   — Допустим, ты прав. Выбора не было. Где она сейчас?
   — Поехала на место встречи.
   — А-а.
   — Она доверяет мне, но...
   — Вот именно. Но. Договаривай.
   — Я перегорел. Не могу думать. Это все.
   — Да, — сказал Гласс. — Предположим, что все так и есть, как ты говоришь. Предположим, что ты действительно сломлен, тогда тебе следовало бы бежать к чертовой матери, а не приходить ко мне, как ты это сделал.
   Шорох закрываемого ящика.
   Гласс положил скрещенные руки на стол.
   — У тебя есть видеопленки? — спросил он.
   — Не хотел приносить их, не убедившись, что вы здесь.
   — Не убедившись, что я один. — Гласс покачал головой. — Меня гораздо труднее убрать, чем Фрэнка или Мартина Синклера. А вот тебя... — Гласс вздохнул. — В принципе тебя даже не придется убивать. У Корна есть свои «глаза» в комитете. А сегодня после обеда, когда ты ушел с работы, его люди посетили твой коттедж, официально — для того, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Тебя не было там, и они вошли внутрь. Не могу ручаться, но адвокат может придумать какую-нибудь уловку, если...
   — Почему команда наших законников должна беспокоиться?
   — Если верить моим источникам, в твоем доме тупицы Корна «совершенно случайно» обнаружили четырнадцать тысяч долларов и чековую книжку на одно из твоих прежних...
   — Дерьмо!
   — Это твои деньги? — спросил Гласс.
   — И вы еще спрашиваете?
   — Да, фактически ты уже ответил своим приходом сюда. И тем, что пришел без хвоста. Это еще не все, — сказал шеф ЦБТ. — Сегодня днем сенатор Хандель-ман позвонил директору и потребовал детального отчета относительно смерти в Париже американца, которого звали Клиф Джонсон. Хандельман особенно настаивал, чтобы наши представители при конгрессе не привлекались к этому делу.
   — Эмма.
   — Выдала тебя.
   — Нет. — Джон улыбнулся. — Она сохранила свою лояльность.
   — С этим уже ничего не поделаешь, — сказал Гласс. — Ничего нового о смерти Клифа Джонсона управление не найдет, но теперь они пойдут по этому следу, по твоему следу, по следу Фрэнка, который теперь «запачкан» деньгами. Кто знает, что еще должно произойти по сценарию, частью которого был ты. И теперь твоя роль подошла к концу.
   — Нет!
   — Бери дочь Фрэнка и ту немногочисленную ерунду, которую тебе удалось обнаружить. Я задержу вас обоих и...
   — И меня поимеют.
   — Моя поддержка должна защитить тебя...
   — Черт возьми, у вас в управлении репутация святого, а у меня в личном деле запись о «присвоении» средств управления. Мой мертвый напарник и я запачканы грязными деньгами. Он затеял несанкционированную операцию — мы называем это расследованием, Корн назовет это провокацией. В любом случае назовет и меня, и Фрэнка ренегатами. К тому же полиция округа считает, что я причастен к убийству Фрэнка. Я полагаю, что после нескольких дней «воссоздания картины преступления» им даже удастся убедить вас, что вы допустили ошибку, доверяя мне, обнаружат новые «доказательства»... Черт побери, Клиф Джонсон и перевозка Си-4, взрыв Коркоран-центра, и единственный ключ к этому — человек, висящий в своем доме вверх ногами. Нашедший его первым и не сообщивший об этом...
   — Дочь Фрэнка была с тобой, она может дать показания...
   — Синклер был мертв уже несколько часов. Всегда можно сказать, что я вернулся и привез ее с собой, чтобы создать себе алиби.
   — Ты придешь с девушкой, и мы сможем...
   — Этого недостаточно, — сказал Джон. — Вы правы. Это, должно быть, конец. Даже если мы сможем разбить логику очевидных улик и докажем управлению, что я не виновен... что взрыв Коркоран-центра является частью этого кавардака... В этом городе работа состоит в том, чтобы управлять кризисами, а вовсе не бороться с ними. Бороться означает опуститься в грязь и кровь, замараться и, быть может, проиграть. Куда проще постараться оправдать себя и свои поступки независимо от того, прав ты или нет. Скрывать опухоль от общества. Управлять кризисом, возможно, более разумно. Держа его под контролем и не пачкая рук. Хуже, если в управлении завелась гадина.
   — Нет, — сказал Гласс, — на самом деле хуже, если эта гадина и есть само управление.
   Гласс побарабанил пальцами по столу. Джон сказал:
   — Если я под колпаком, то эта гадина может видеть каждый наш шаг и может прекрасно прикрыть себя. Она манипулирует нами. И мы даже не можем видеть, как она это делает. Куда мы можем обратиться, чтобы в результате не вернуться опять к управлению? Белый дом только поднимет крик. Конгресс — еще хуже. Пресса? Шакалы, способные лишь выть над падалью, которую им бросили.
   — Еще есть Фил Дэвид, — сказал Гласс.
   — Правильно, — сказал Джон. — Люди Корна не смогли его найти, и виновен Корн или нет, но они перерыли весь мир, разыскивая его. Фил Дэвид был связан с Фрэнком, но Фрэнк убит. Он прощупывал меня... Но теперь все, о чем должен беспокоиться Фил Дэвид, — это выжить. Если бы я был на его месте, я бы залег на дно.
   — Нет, на его месте ты бы постарался быть поближе, чтобы найти способ вернуться. Не надо недооценивать стремление людей устроить свои дела, — возразил Гласс.
   — Дайте мне больше времени, — сказал Джон. — Моего друга убили, меня загнали в угол. Вокруг одни удары. Коркоран-центр взорван, Клиф Джонсон убит, чертов Ахмед Нарал уничтожен в Бейруте! Но я пока жив. Когда ты не знаешь что делать — затаись, выжди. Это заставит противника действовать. И тогда...
   — Я читал твое дело, поэтому знаю о твоих пристрастиях. Это будет вовсе не рукопашный бой.
   — Не сомневаюсь.
   Доберман заскулил.
   Бульдожье лицо его хозяина нахмурилось.
   — Если я останусь в стороне, — сказал Джон, — мы сохраним некоторый контроль.
   Гласс посмотрел на Джона тяжелым взглядом.
   — Ты не должен делать ничего без моей санкции.
   — Конечно.
   Гласс нахмурил брови:
   — Не пытайся надуть меня. Это у тебя в крови. Но со мной эти штучки не пройдут.
   Цэрэушный гуру борьбы с терроризмом вздохнул:
   — Я свяжусь с тобой завтра. Но когда я прикажу, ты придешь. Если же за тобой будет «хвост», я сам приду к тебе.
   — Понятно.
   — Ответ «согласен» мне понравился бы больше. Не отвечай.
   Собака заскулила. Прикрыв глаза ладонью, Джон бросил на нее быстрый взгляд.
   — Она беспокоит тебя? — спросил Гласс.
   Пожал плечами. Они поднялись наверх.
   Гласс послал собаку к жене. Хмуро кивнул в сторону гостиной, где работал телевизор.
   — Извини, — сказал он. — Шейла... Она не очень хорошо себя чувствует.
   — Все нормально.
   — Да что уж там! — вздохнул Гласс.
   — Я хочу вызвать такси.
   — Нет, — сказал Гласс. — Таксисты делают записи, оставишь следы...
   — Может быть, вы...
   — Нет. Я не могу оставить Шейлу одну. И кроме того, я должен опять перекраивать наши оперативные планы.
   Он провел Джона в гараж. Две машины стояли там бок о бок: новый «форд» с вирджинскими номерами и подержанная «тойота» с номерами штата Мэриленд. Почти такая же, как у Фрэнка.
   — Эта «старушка» принадлежит моей дочери, — сказал Гласс. — Она сейчас в колледже. Воспользуйся ее машиной. Вот запасные ключи, бак полный. Думаю, мы обо всем договорились.
   Гласс щелкнул выключателем. Дверь гаража с грохотом поднялась.
   Джон выехал в ночную темноту.
  
  
  
  
   Глава 38
  
  
   Во вторник после полуночи Вашингтон был пуст. Джон гнал «тойоту» Гласса через весь город из вирджинского предместья в мэрилендское. «Идеальная машина для шпиона, — подумал он, — функциональная и неброская».
   Места, которые он считал своим домом, теперь превратились в охотничьи угодья для идущих по его следу сыщиков. Или для того, чтобы найти и уничтожить мокрушников.
   Им неизвестна эта машина, однако... Он остановился перед закрытым в этот час банком на дороге, идущей из бывших кукурузных полей Мэриленда к элегантному Джорджтауну. В его стеклянных дверях отражались красные и зеленые неоновые огни кинотеатра, расположенного через дорогу.
   Кассирша кинотеатра была одета в униформу компании: белую блузку, черный жилет. Как только Джон подошел к кассе, она погасила свет в своей будке. Бросила из-за пуленепробиваемого стекла: «Мы закрыты», — взяла гроссбух с билетами, ящик с деньгами и ретировалась, подальше от вздохов одинокого мужчины на тротуаре, которому не удалось посмотреть фильм.
   На стоянке перед круглосуточным супермаркетом восьмью кварталами к югу стояло десятка два автомобилей.
   Пустые, кажется, все они пустые. Джон поставил машину поближе к витринам супермаркета. Автоматические двери бесшумно раздвинулись, когда он ступил на резиновый коврик перед ними. В магазине пахло клубникой, холодным кафелем и нашатырем. Уборщик драил загроможденные тележками проходы. Динамики над головой потрескивали вялой инструментальной версией «Человека-тамбурина». Две кассирши болтали между собой. Охранник теребил пальцами полицейскую дубинку, болтавшуюся у него на ремне. Джон купил пачку резинки «Даблминт» и направился к выходу. Седан въехал в ряд позади машины Джона. Дверь водителя открылась. Из машины на тротуар вышла женщина...
   Крашеная блондинка, уставшая после дня, проведенного в офисе, острым глазом заметила здоровенного, одетого в неряшливый костюм мужчину, наблюдающего за ней и слоняющегося без дела возле машины, оставленной в неудобном месте. Она села обратно в машину, опустила кнопки дверных замков и вновь запустила двигатель, не отрывая взгляда от парня, которому могла принадлежать машина, стоящая рядом.
   Джон забрался в «тойоту», выехал со стоянки.
   Проехав пять кварталов на север от кинотеатра, Джон остановился на стоянке между рестораном быстрого питания и небольшой закусочной. Он припарковался напротив кирпичной стены букинистического магазина, в дальнем углу стоянки, в тени мусоровозов. На кирпичной стене перед его машиной синей краской было написано: «ПОП-МАСТЕР».
   Ресторан быстрого питания был закрыт, внутри темно.
   Холодно. Джон дрожал. Он поспешил, огибая ресторан, к закусочной. Когда он толкнул дверь закусочной, человек за кассовым аппаратом поднял руку:
   — No es открыто.
   Джон вошел в тускло освещенное помещение.
   — Мне всего лишь чашку кофе, — сказал он. — И я сразу уйду.
   — Мы закрыты. Кофе нет.
   Положил десятидолларовую банкноту на стойку перед кассой.
   — Сдачи не надо.
   Мужчина за стойкой бросил на него настороженный взгляд, облизнул губы.
   Продолжай смотреть ему в глаза, не позволяй вытурить тебя.
   — Si, о'кей. Одна чашка кофе, никаких «повторить», затем ты уходишь.
   Официант взял десятидолларовую бумажку одной рукой, указал другой на столики. Кассовый аппарат не пискнул, записывая произведенную оплату.
   Обернуться и... За столиком, уставленным грязными тарелками, подозрительно разглядывая мятый костюм Джона, сидели двое городских полицейских; коричневая форма, кожаный пояс с пистолетом в кобуре.
   Настоящие ли это полицейские.
   Форма копа — отличный камуфляж для мокрушника.
   Пройти медленно и осторожно к стойке. Продемонстрируй им легкую боязнь: они копы, они всем внушают страх. Но не переусердствуй, не мистер Слишком Хороший Парень и не мистер Слишком Дерзкий Парень. Будь всего лишь парнем, зашедшим выпить чашечку кофе.
   Джон расположился лицом к входным дверям, запертым официантом. За спиной у него были окна, выходящие на задний двор, и копы с пятнадцатизарядными девятимиллиметровыми «пушками».
   — Рамон, мы посидим у тебя еще немного, — сказал один из полицейских.
   — Отлично! — Рамон засуетился за стойкой. — Можете оставаться сколько пожелаете. Я принесу вам пирог. Вишневый пирог.
   Рамон поставил большой пластмассовый стакан черного кофе перед Джоном, капнул сливок.
   — Пей быстрее, — сказал он. — Полиция ждет.
   — Ладно, ладно.
   Даже со сливками кофе отдавал горечью. Джон поставил недопитый стакан на стойку. Драматически вздохнул. Встал, повернулся. Рамон вертелся возле полицейских и их тарелок с вишневым пирогом.
   Бросил четвертак на стойку. Его звон должен был снять ненужные вопросы. Заторопился к своей машине.
   Пройди круг. Не выдай себя. Не попадись.
   Холодная ночь. Не мешало бы надеть теплую куртку, не мешало бы переодеться.
   Мысленно он улыбнулся: нашел о чем горевать, одежда...
   Ночь заполняла автостоянку, холодная темнота, которую не в силах рассеять одинокий фонарь, висящий высоко над дорогой.
   Перед рестораном стояло несколько пустых машин. Кому они принадлежали? Швейцарам, работающим в ближайших высотках?
   Никто не прятался между мусоровозом и кирпичной стеной, где его ждала «тойота».
   Заглянув в окна машины, он убедился, что никто не притаился на заднем сиденье.
   «Теперь на очереди остановка метро в миле к югу, — подумал он, отпирая машину, — даже если эскалаторы отключены, пустые поезда...»
   Щелчок взводимого курка пистолета.
   Замер. В правой руке ключи зажигания, левая — в кармане, не самая удобная для отражения нападения поза...
   — Я один, — сказал он в ночь.
   Мягкий звук подошв на тротуаре. Шаги смолкли.
   Тишина.
   — Все нормально, Фонг, — сказал он. — Могу я повернуться?
   Она стояла между кирпичной стеной и мусоровозом, она была там, скрывалась за мусоровозом. Ледяной ветер пронизывал костюм Джона насквозь, трепал черные волосы Фонг. Черный плащ скрывал ее миниатюрные формы. В полумраке блестели ее глаза.
   Она двумя руками сжимала пистолет, направленный прямо Джону в сердце.
   — Как ты догадался, что это я?
   — Ты взводила курок, профессионал сделал бы это заранее.
   — Ты один?
   — Разве не видишь?
   — Я пряталась на пожарной лестнице, напротив кинотеатра. Когда ты отъехал, хвоста не было. Я примчалась сюда. Подождала. Следом за тобой никто не подъезжал.
   — Не надо держать меня на мушке.
   — А как насчет багажника?
   Черное отверстие пистолета продолжало смотреть Джону в грудь.
   Он удивленно посмотрел на нее.
   — Багажника этой машины. И вообще, где ты ее взял?
   Джон открыл багажник. Держа пистолет перед собой, как в каком-нибудь криминальном телесериале, она с опаской стала приближаться, пока не убедилась, что в багажнике нет ничего, кроме запасных колес.
   — Кто-нибудь может тебя заметить, — сказал Джон.
   Она скользнула обратно в тень мусоровоза.
   — Отверни от меня «пушку», — приказал он. — Опусти курок, как я тебе показывал, и поставь на предохранитель.
   С ее кожей кофейного цвета и широкими глазами она была похожа на молодого олененка.
   — Никому не верю, — повторила она. — Даже тебе.
   Но она сделала то, что он требовал.
   — Залезай в машину, — сказал он ей.
   Повернись, покажи ей спину.
   Спина Джона изогнулась, напряглась в ожидании...
   Она обошла вокруг «тойоты», запахнула плащ, пистолета не видно.
   — Мотель в нескольких кварталах отсюда, — сказала она.
   — Надеюсь, ты запомнила какие-нибудь окрестности, кроме этих, — заметил он, когда они проезжали мимо закусочной, направляясь к выезду со стоянки.
   — Хочешь знать, чего мне хочется? — пробормотала она.
   — Только скажи мне сначала, куда ехать.
   Рамон и два городских полисмена наблюдали сквозь витрину закусочной за проехавшей «тойотой».
   Полицейские заглянули внутрь машины, где двое притворились, что им нет дела до того, что на них смотрят. За рулем нервничающий мужчина, который убивал время за стаканом скверного кофе. Женщина с виноватыми глазами, которую он подобрал на стоянке. Полуночное рандеву, заканчивающееся в постели. Копы не раз уже видели подобное.
  
  
  
  
   Глава 39
  
  
   Двухэтажный мотель с внутренним двором, защищающим машины постояльцев от аварий и лишнего любопытства.
   Джон въехал под арочный свод. Ночной портье кивнул Фонг. Поселилась поздно, ушла, вернулась с мужчиной. Он уже столько раз видел все это раньше.
   Темная комната на втором этаже с окнами, выходящими во двор. Выгоревшие занавески, два стула, кровать. Телевизор на комоде. Ослепительно белая ванная.
   Джон отодвинул занавеску и окинул быстрым взглядом темноту двора. Над машинами на стоянке висела легкая пелена тумана. Задернул занавески. Щелкнул выключателем торшера.
   Радиатор под окном распространял по комнате потоки теплого воздуха. Фонг стояла, прислонившись к спинке кровати. Руки глубоко в карманах расстегнутого плаща.
   — Не сказала бы, что это то место, где я бы хотела умереть, — заметила Фонг.
   — Сама выбирала.
   — Согласно твоим указаниям.
   — Слушай, я страшно устал, чувствую себя отвратительно и не желаю...
   — О, прошу прощения, совсем забыла про твои желания. Забыла, что ты ведь у нас работаешь соло. Забыла, что я всего лишь так, путаюсь под ногами.
   — Что за вожжа попала тебе под хвост? Что тебя так раздражает?
   — Твое существование.
   — Что же ты не решила свои проблемы, нажав курок...
   — Я не хочу, чтобы мой труп нашли подвешенным к потолку вверх ногами в каком-то задрипанном, забытом Богом мотеле!
   — Я не тащил тебя сюда силой!
   — Ты бросил меня одну! Оставил посреди холодной темной ночи с этим...
   Неуловимым движением ее рука нырнула под плащ и почти в то же мгновение появилась, баюкая на ладони «пушку» 45-го калибра.
   «Как ей удалось вытащить пистолет так быстро?» — подумал Джон.
   — ...с этим и ничем больше...
   — Это лучшее, что я мог тебе дать!
   — Может, и так, но этого недостаточно!
   — Извини, но в этом ты должна упрекать своего отца, а не меня! Эта чертова «пушка» его!
   — И у тебя хватает наглости! У тебя хватает наглости валить все на моего отца! Это твоя вина...
   — В конце-то концов это была его чертова машина! Его чертов пистолет!
   Фонг швырнула пистолет на комод.
   — Черт бы все это побрал! — воскликнула она. — Теперь это стало и моим делом.
   — Тогда ты...
   Зазвонил телефон.
   Резкий внезапный звонок, заставивший их подпрыгнуть.
   Еще звонок. Фонг бросилась к пистолету на комоде, Джон же схватил трубку.
   Она услышала, как Джон сказал:
   — Да... Да... Я знаю, что уже поздно... Мне очень жаль, это телевизор, мы... Нет... Ладно, конечно, я понял. Передайте им наши извинения, они могут спокойно засыпать.
   Повесил трубку.
   Она, с трудом переведя дыхание, привалилась спиной к комоду. Положила пистолет. В зеркале за ее спиной отражалось растерянное лицо Джона.
   — Давай успокоимся, — пробормотал он, не глядя на нее. Рассмеялся: — Не будем искать лишних неприятностей.
   — Да, — согласилась она. — Нам это ни к чему.
   — Я вовсе не хотел кричать на тебя.
   — Я знаю. Я тоже сорвалась.
   Подошел к ней. Несколько осторожных шагов.
   Стараясь выглядеть непринужденным.
   Она стояла в ловушке между ним и зеркалом.
   — Мы всего лишь... — Улыбнулся, подумав, что это всего лишь улыбка вежливости. — Мы перешли границы, и...
   Он как бы впервые увидел ее лицо. Изогнутые брови. Широкие скулы. Черные глаза. Пряди черных волос, спадающие на лоб.
   Кожа цвета кофе с молоком, теплый и влажный на ощупь лоб...
   Мотнув головой, она отбросила его руку прочь.
   — И что теперь? — огрызнулась она. — Мне предназначено стать твоим трофеем? Стать твоей китайской куколкой.
   — Ни буши чжунгожэнь, — прошептал Джон. — Во бу яо и гэвава.
   Она посмотрела ему в глаза.
   — Черт тебя побери, — сказал он.
   — Я не поняла, что...
   — Ты много чего не понимаешь.
   Он попятился...
   ...Предчувствуя, что последует дальше...
   И она ударила его. Кулачок, как маленький молоток, хлопнул его по груди. Он отступил на шаг. Она двинулась на него, молотя обоими кулаками по его груди, полы ее плаща распахнулись.
   Отступил еще на шаг. Он отступал под градом ударов, довольно чувствительных.
   Тяжело дыша, извергая проклятья сквозь стиснутые зубы, молотя кулаками, она продолжала наступать.
   Джону наконец удалось обхватить Фонг за плечи и прижать ее руки к бокам.
   Фонг забилась в его мертвой хватке, но при этом не пыталась кричать или звать на помощь.
   Наконец ей удалось высвободить руки, и она вскинула их, готовясь нанести новые удары.
   Поймал ее тонкие запястья. Оттолкнул их с силой вниз, отведя от себя ее кулаки. От этого толчка она на секунду потеряла равновесие, и Джону удалось опять обхватить ее плечи...
   Она перестала вырываться, уткнулась лицом в его плечо. Все ее тело сотрясалось в рыданиях, хотя слез не было. Ее руки легли ему на грудь.
   Теплая, нежная, она обнимала его.
   Как воробушек.
   Не придави ее. Не позволяй ей «улететь».
   Не отпускай меня. Не уходи от меня.
   Мокрое пятно расползалось на его рубашке.
   Не надо плакать.
   Поцелуй.
   Один нежный поцелуй.
   Запах ее волос, черное солнце, щека, прижавшаяся к его ладони. Повернувшись, она поцеловала его руку.
   И он наклонился к ее губам.
   Фонг нежно провела руками по лицу Джона. Помогла ему освободиться от пиджака.
   Прижал ладони к ее лицу, ее волосы щекочут его руки. Поцеловал ее долгим поцелуем. Ее губы разомкнулись.
   Она обняла его за плечи. Дрожащими руками он расстегнул ее блузку, обнажив маленькие грудки. Коричневые соски, как два карандашных ластика. Поцеловал их.
   Тихий стон.
   Уложил ее на кровать. Ее глаза смотрят на него, широко раскрытые испуганные зрачки. Он стянул рубашку. Брюки и ботинки падают на пол, носки, трусы — вслед за ними. Ее глаза не отрываясь следят за ним, пока он расстегивает ее слаксы, стягивает их, ее туфли, носки, трусики.
   Крошечная, без одежды она такая крошечная. Она обвила его шею руками, притянула его, чтобы поцеловать. Прикоснулся к ней, к округлостям ее бедер, к животу.
   Легким толчком она перевернула его на спину, села на него верхом. Направляла его. С силой прижалась к нему, откинула голову назад, он двигался в ней, она была скованная и сухая, словно говорящая, что соединение их плоти — это не праздник.
   Но он хотел ее, нуждался в ней...
   Легла на него, ее горячее дыхание на его щеках, ее руки, обхватившие его плечи, и ее бедра сомкнулись, не выпуская его...
   И он двигался, выкрикивая ее имя.
   Она лежала у него на груди, простыня и покрывало отброшены, комната заполнена тусклыми, неясными тенями.
   — Я заказывала комнату с двумя кроватями, — заметила она.
   — Я знаю.
   — Уже поздно. Ты получил, что хотел.
   — Я знаю, — повторил он.
   Он хотел смотреть, смотреть и смотреть на нее.
   — Я понимаю, это не твоя вина, — сказала она.
   Он вздохнул, закрыл глаза.
   Думать, не могу думать.
   — Тебе нельзя ошибаться, — сказал он. — Иначе все рубежи обороны будут сметены.
   — Это, — она провела ладонью по его руке, — это покоренные рубежи.
   Он нахмурился:
   — Ты раскаиваешься?
   Ее ответом было слабое объятие.
   — Перед этим... что ты мне сказал? — спросила она.
   — Ни буши чжунгожэнь, — повторил Джон. — Ты не китаянка. Во бу яо и гэвава. И мне не нужна кукла.
   Он почувствовал, что она улыбнулась.
   — Не говори мне, что ты хочешь, — прошептала она. — Не сейчас.
   Он повернулся к ней, вдохнул аромат ее волос.
   Запомнить это навсегда. Ее спина выглядывала из-под простыни, длинная и гладкая.
   — Расскажи мне все, — попросила она.
   Все, что он мог рассказать, это Гласс.
   — Ты рассказал ему про меня?
   — Пришлось. В конце концов. Он наше единственное связующее звено, наша единственная защита. Он должен знать о тебе, чтобы прикрывать нас обоих.
   — Правда? Он прикрывает нас обоих?
   — До тех пор, пока жив. А его не так-то просто убить.
   — И он дал нам завтра, — сказала она.
   — На самом деле немного, — сказал Джон. — Ему об этом тоже известно.
   — Что?
   — Выпутаться из этого дела можно только чудом, — сказал он.
   — Что мы можем сделать? — спросила она.
   — Остаться в живых. Надеюсь, что нам удастся убедить управление, что мы не лжем и не спятили. Убедить их пойти туда, куда мы не смогли, сделать то...
   — А все, что мы сделали, — сказала она. — Ты нашел след, который оставил отец, доказательство. И все это... превратилось в пустое место. Вот что это такое.
   — До завтрашнего дня. — Он опустил голову на подушку.
   Почувствовал, что она окаменела.
   — Если только, — сказал он.
   — Что?
   Она стала потеплее, мягче.
   — Если то, что мы получили, не образует континуум.
   — Что?
   — Целое — это всегда нечто большее, чем сумма его частей. Мы раздобыли множество частей, но у нас нет никаких идей относительно целого — континуума. Невидимые силы, которые определяют, связывают воедино все эти случайные на первый взгляд осколки. Мозговой центр.
   — Временами мне казалось, что у тебя есть что-то.
   — Но мы должны это сделать! Что у нас есть: взрыв в Коркоран-центре, сделка бизнесмена Клифа Джонсона с Кувейтом, диверсия.
   — Предположение, — сказала она.
   — Фил Дэвид написал это анонимное письмо сенатору Фаерстоуну. Люди Фаерстоуна отфутболили его нам, в комитет.
   — Фрэнку.
   — Который произвел обычную проверку в управлении. Все его запросы исчезли, но у Гласса в центре по борьбе с терроризмом есть такой странный каприз: самому дергаться по поводу всякого вздоха со стороны конгресса или Белого дома. Гласс позволил твоему отцу разобраться в произошедшем. Прежде чем Фрэнка...
   — Обманули, — прошептала Фонг.
   Ее сосок касался его ребер.
   — Деньги были подкинуты Фрэнку, мне. Мартин Синклер...
   — Убит.
   — Мокрушник. Он все еще действует. Все еще вне нашей досягаемости: на один, или два, или не знаю сколько шагов впереди меня...
   — Нас, — поправила она.
   — На континуум. Если бы я знал, какое у всего этого настоящее имя, начало...
   — Или конец.
   — Тогда, возможно, мы бы узнали все, что нам необходимо, зная что...
   — Зная кто.
   — Да. Кто.
   Он лег на бок так, что теперь они лежали лицом к лицу.
   — Я чувствую, что ответ на этот вопрос где-то рядом, — сказал он. — Передо мной. Что-то простое, но я не в состоянии найти ключ, ведущий к разгадке. Есть что-то такое, что я еще не узнал. Как я могу ощутить это, если я выбит из седла...
   — Так же, как и я, — сказала она.
   — Сожалею.
   — Да ладно.
   Плавая в ее аромате. Несясь вдаль.
   — Могу я сказать тебе, что ты прекрасна, и можешь ты услышать меня, когда я скажу это?
   — Да, — прошептала она.
   — Ты прекрасна, Фонг Мэтьюс.
   Она улыбнулась.
   Нежно поцеловал ее.
   Она вернула ему поцелуй.
   — Это, может быть, все, что у нас есть, — сказала она.
   — Нет, если мы не умрем завтра.
   — Не говори мне сейчас о смерти. Или о завтрашнем дне.
   Она нежно провела пальцами по щетине на его щеках. Поцеловала его. Нежно, медленно.
   Поцеловала его. Он провел ладонью по ее спине. Она прильнула к нему, ее руки обхватили его шею. Ее бедра двинулись вверх вдоль его ног, и его руки ласкали ее грудь, и теперь ее соски были набухшие, и она застонала, когда они поцеловались. Вниз к ее шее, попробовать на вкус ее груди. Он чувствует, что на этот раз внутри она влажная, и ее бедра раскрылись от его прикосновения, пальцы впились ему в спину, и она шептала «Джон», и он вошел глубоко в ее влажное лоно.
   Ее колени поднялись, ее обнаженные ноги сжимали его бедра, качаясь взад-вперед вместе с ним. Она была не в силах сдержать страстных стонов.
   Смотреть на нее, целовать ее, их глаза открыты, они задыхаются,
   не может целовать, не может остановиться, не может
   ее колени уперлись в его грудь
   ее глаза открыты, посмотрела на него, ее черные волосы, разметавшиеся вокруг лица на белой простыне
   ее голова металась на подушке, она задыхалась, глаза широко раскрыты
   не могу остановиться
   Фонг, стонущая и пылающая страстью, и он двигался, утратив контроль.
   Позже, без слов, они выключили свет.
   Темнота убаюкивала их.
   Проснулся, обливаясь потом.
   Сердце колотится. Темнота, сплошная темнота.
   Сон:
   Быстро растущий шар взорвавшегося огня, с ревом несущегося прямо на...
   Сон. Просто сон. Лишь... Фонг, разметавшаяся на кровати рядом с ним.
   Звук металла, царапающего по дереву. Щелчок.
   — Джон! — прошептала она.
   Его часы показывали 5:43 утра. Никаких звуков или шагов в застланном ковром коридоре. Ни одного звука с улицы не просачивалось сквозь закрытые занавески.
   Он проспал не больше трех часов...
   Джон выбрался из-под покрывала и поспешил в ванную, включил там свет.
   Он вздрогнул от белой вспышки.
   — В душ, — сказал он Фонг. — И одевайся скорее. Надень юбку, костюм, что-нибудь деловое.
   Он возился в ванной, когда она подошла к нему с пистолетом в руке.
   Спросила:
   — Куда это ты собираешься?
  
  
  
  
   Глава 40
  
  
   Холодная утренняя заря. Алые блики ослепительным блеском отражались от лобового стекла и хромированных деталей машины.
   За рулем сидел Джон. Машина, взятая Фонг напрокат, стояла во дворе мотеля. За стоянку было заплачено за день вперед тому самому видавшему виды клерку.
   — Что, если мы не успеем туда первыми? — спросила Фонг.
   — Тогда нам останется только проклинать свою нерасторопность.
   Чтобы как-то сгладить впечатление от своих последних слов, он перегнулся через сиденье и пожал ей руку.
   Пистолет оттягивал карман ее плаща.
   Среда. Утро. Джон и Фонг на забитой в часы пик восьмиполосной кольцевой дороге, окружающей Вашингтон. Дорога, которая в другое время могла бы занять каких-то сорок минут, превратилась в полуторачасовую одиссею по стальной реке.
   Разрезая поперек солнечный путь, свернули на скоростное шоссе, ведущее на север.
   Официальной географии столицы не соответствовало никакой границы. Но попавший в ее пределы неизбежно заражался такими паразитами цивилизации, как деньги, власть, слава, заманивавшими в ловушку Вашингтона все новые и новые жертвы. Впрочем, так же, как Нью-Йорк или Голливуд.
   И свет за пределами кольцевой был другим.
   Балтимор.
   Сюрреалистические очертания города: сияющие горы небоскребов из стекла и стали, громоздящиеся над бурлящими реками торговли и тяжелой работы. Кварталы домов с плоскими фасадами, алтарь Элвису в одном из окон. Заправочная станция, на которой пожилой мужчина указал им дорогу.
   Ни одного национального памятника в поле зрения. Улицы американской мечты. Деревья. Заборы из штакетника. Обычные дома для обычных людей.
   Перевернутый трехколесный велосипед на лужайке перед белым деревянным домом. Потрепанный микроавтобус и детройтский динозавр на подъездной дорожке. Никакого ответа на звонок в дверь.
   И на стук в дверь черного хода. Никаких признаков жизни по ту сторону окон, занавески которых выдуло сквозняком наружу.
   Сосед сказал, что это тот самый дом, который им нужен, и посоветовал поискать хозяев в парке.
   Зябкий утренний воздух. Ни малейшего ветерка.
   Парк с качелями, горками и всевозможными конструкциями для лазанья был в двух кварталах от дома.
   Белокурая девчушка лет двух гонялась за смеющейся чернокожей женщиной. Мальчуган лет семи неподвижно сидел на качелях. Бледная женщина в рыжем плаще, накрашенная в стиле «иду на работу», пыталась заставить мальчика улыбнуться.
   «Поправить галстук, — подумал Джон. — Надеюсь, рубашка и костюм не сильно измяты».
   Время, в этот раз пусть время будет на твоей стороне.
   Налицо — улыбку, документы — в руки.
   Подошли к матери, она почувствовала их приближение по настороженному взгляду сына. Ее воспаленные глаза встретились с взглядами Джона и Фонг.
   — Миссис Джонсон? — спросил Джон. — Мы из ЦРУ. Не уделите ли нам несколько минут для разговора?
   На скамейке парка.
   Миссис Джонсон, мать, вдова.
   Слева от нее сидит Фонг Мэтьюс, представленная как агент Тина Чен. Это было имя актрисы из старого фильма, запомнившееся Джону.
   Это, должно быть, развеселило бы Фрэнка...
   Справа сидел Джон Лэнг — его имя должно было соответствовать предъявленным документам. Сомалийская няня стояла неподалеку от них, ее уши улавливали каждое слово, глаза же следили за маленькой девочкой, которая умела смеяться, и мальчиком, который не умел.
   — После смерти Клифа, — жаловалась вдова, — жизнь стала такой трудной, такой безумной. Лорен совсем не помнит его, но Пол... Смерть отца исковеркала все его детство. Он боится забыть случившееся, потому что это все, что у него осталось от отца. Я очень переживаю. Я полагала, что это со временем пройдет. Что он оттает.
   — Я понимаю вас, — прошептала Фонг.
   И миссис Джонсон поверила ей. Убежденность рождает доверие.
   — Он работал так много, — продолжала рассказывать вдова. — Он жил во многих местах: Африка, Франция, Португалия. Клиф всегда работал на кого-нибудь еще, на какую-нибудь компанию. Мы вернулись сюда ради детей, и он организовал собственную экспортно-импортную компанию...
   Но спады следовали один за другим. Как пули. Мой дядя нашел мне работу на его фабрике — они пока держатся. Коранье помогает нам практически бесплатно, и я пока нахожу деньги, чтобы за все расплатиться день в день, но никогда не знаешь, что ждет завтра.
   — Да, — согласился Джон. — Никогда не знаешь.
   — Сначала Клифу было очень тяжело. Затем дела пошли на лад. Он получил этот контракт, тот самый, над которым он работал, когда...
   — Какой контракт? — спросил Джон.
   — Он никогда не рассказывал мне о делах. Я могу лишь предположить, что это был заказ от вашей конторы. Или армии. В общем, что-то связанное с правительством.
   — Почему?
   — Потому что он говорил, что я должна им гордиться. Я всегда им гордилась! Но не потому, что он зарабатывал деньги, он... делал добро. Хотя иногда его было трудно понять. Он был слишком молод, чтобы попасть во Вьетнам. Потом мы поженились и, во всяком случае, все наши войны с тех пор длились недолго. Но он любил эту страну, хотел для нее что-нибудь сделать. Удалось ли это ему? — задала она риторический вопрос. — Его смерть, была ли она...
   — Насколько нам известно, — сказал Джон, — это был несчастный случай.
   Вдова вздохнула:
   — Возможно, если бы я могла сказать Полу, что его отец погиб как герой...
   — Контракт. С кем он был заключен? О чем? У вас есть какие-нибудь документы, письма, что-нибудь, что могло бы...
   — Он говорил, что воспользовался своими связями в Египте и Кувейте, беспокоился о погрузке. Он должен был вернуться через три дня после... Документы? ЦРУ приходило ко мне с вопросами относительно дел моего покойного мужа. Пришло и сейчас, спустя столько времени... В тот день, когда мы ездили в аэропорт Далласа, чтобы... доставить гроб с его телом на кладбище... в наш дом проник вор-взломщик. Кабинет Клифа на первом этаже, наша спальня — все было перерыто. Эти чертовы документы лежали у него повсюду.
   «Теперь их нет нигде», — подумал Джон.
   — Я в долгах, — продолжала сетовать на свою судьбу вдова. — Эти два ребенка в долгах. Не говорите мне, что вы проделали весь этот путь сюда ради обычных вопросов, впустую.
   — Это причиняет боль, — попробовала утешить ее Фонг, — но вы должны проявить терпение, лишь...
   — Мисс, пожалуйста, не надо рассказывать мне, какой я должна быть.
   — Он называл вам какие-нибудь имена? Оставлял какую-нибудь информацию?
   — Он оставил мне двоих детей, у которых теперь нет отца, и разбитую жизнь! Страховой полис, которого едва хватило, чтобы оплатить похороны. Не думаете же вы, что если бы он оставил мне что-нибудь еще, я бы скрыла это от вас?
   Она прижала ладонь ко лбу.
   Они втроем сидели на скамейке. Маленькая девочка бегала вокруг мальчика, стоявшего у качелей с палкой в руке, охранявшего свою мать на случай, если эти чужаки окажутся «плохими». Его сестра пыталась заставить его улыбнуться, но он не обращал на нее внимания.
   — Мадам, — сказала няня.
   Трое сидящих на скамейке посмотрели на нее. Из своей сумочки няня выудила самую обыкновенную визитную карточку и передала ее вдове. Карточку ее покойного мужа.
   — Когда мистер Джонсон уезжал в последний раз, — сказала няня, — то сказал: «Возьми это на случай, если моя жена или дети заболеют, или случится какое-то другое несчастье, или тебе еще почему-либо понадобится связаться со мной, но помни, только в случае крайней необходимости, просто позвони на мой автоответчик в офисе...»
   Вдова держала визитную карточку лицевой стороной вверх так, что и она, и двое других людей, сидевших рядом с ней на скамейке парка, могли прочитать имя и род занятий ее покойного мужа.
   Африканские пальцы потянулись и перевернули карточку.
   На обратной стороне от руки был написан вашингтонский номер телефона.
  
  
  
  
   Глава 41
  
  
   Холодный утренний дождь барабанил по лобовому стеклу. Джон вел машину назад в Вашингтон.
   — Потому что у нас есть всего один выстрел, — сказал он, продолжая начатый разговор. Посмотрел на часы. Было 10:32. Под их колесами проносился асфальт автострады.
   — Поезжай прямо к Глассу, — сказала она. — Сейчас. Позаботься о собственной безопасности.
   — А ты?
   — Брось меня. Позволь мне уйти.
   — Мы вместе. — Он нахмурился, глядя на нее. — Ты тоже в этом деле.
   — Лицо этого мальчика, — сказала она. — Пожалуйста, позволь мне уйти. Пусть это все закончится без меня.
   За ними по автостраде мчался грузовик. Джон включил дворники.
   — Я обещаю, — сказал он, — ты будешь в безопасности.
   Она рассмеялась, закрыв лицо руками.
   — Я тоже, — соврал он. — Я выиграю эти гонки.
   Она видела, как горят его глаза.
   — Тебе это нравится, — прошептала она.
   — Теперь у нас появился шанс, — сказал он ей. — Возможность начать игру.
   — У тебя есть всего лишь телефонный номер. — Она покачала головой. — Ты даже не знаешь, что это такое.
   — Ты о свистке, который мы услышали, набрав номер? Это не факс. Тогда бы сперва были гудки, а потом это повизгивание. Это специальная телефонная система, принимает твой телефонный звонок и передает телеметрический сигнал. Защита от дурака.
   — Не очень подходящая система, чтобы давать ее сомалийской няне, ожидающей, что будет разговаривать с обычным человеком.
   — Что поделаешь? — сказал Джон. — Клиф Джонсон не был гением и с самого начала вел себя как простофиля.
   — Не называй его так! У него маленькая дочь. И этот мальчик. Не называй его так!
   Зеленый знак, предупреждающий о близости вашингтонской кольцевой дороги, замаячил впереди.
   — Это не его вина, — согласился Джон. — Ему просто не повезло.
   — Как удобно.
   «Тойота» свернула на кольцевую дорогу. Увидев привычные названия улиц на дорожных указателях, Джон почувствовал себя дома.
   — Ты испугал ее, сказав, что ей не следует разговаривать ни с кем другим, включая «наше» управление и ФБР, и в случае чего сразу обращаться к своему адвокату и действовать исключительно через него.
   — Если она напугана, то подумает дважды. Или она скроется, или поступит, как я ей советовал, в любом случае мы выиграем.
   — Ты не можешь заставить ее молчать, — сказала Фонг. — Ты не имеешь права.
   — Возможно, но мне необходимо контролировать ситуацию. — Джон съехал с кольцевой дороги. — Время работает на нас. Если Гласс прав и Хандельман потребовал расследования обстоятельств смерти ее мужа, то это приведет управление в движение. Теперь, когда сыщики доберутся до нее, она не станет разговаривать с ними без своего адвоката. А в присутствии адвоката есть одно полезное для нас свойство — им придется убить гораздо больше времени на разговоры с ней.
   — К тому времени, когда управление сумеет из нее все выудить, — добавил он, — дело, которым мы занимаемся, будет уже не в наших руках.
   — А что, если первыми в ее дверь постучатся отнюдь не сыщики?
   Джон проехал, наверное, с полмили, прежде чем ответить.
   — Ни у кого нет причин ликвидировать ее.
   — Она разговаривала с нами. Мы были там, и она разговаривала с нами.
   Теперь, попав в оживленное уличное движение, он ехал гораздо медленней.
   — Как бы то ни было, у нас нет выбора.
   — Если ты передашь этот номер Глассу...
   — Значит, я отдам ему несделанную работу, — сказал Джон. — Тогда он сможет решать все сам.
   — Никто не может решать все сам. Если ты выбрал дорогу, то тебе остается лишь следить за происходящим.
   — Ты сама не веришь в эту чепуху.
   — Я сама уже не знаю, во что верю.
   — Ты просто устала.
   Выезд с кольцевой дороги привел их на Роквил-Пик к магазину по продаже автомобилей, торговому пассажу и пиццерии. В третьем по счету магазине, торговавшем электроникой, Джон наконец нашел то, что искал. Он заплатил наличными.
   Направляясь к центру города, они миновали кладбище, на котором совсем недавно похоронили Фрэнка. Оба сделали вид, что не заметили это.
   Дневным портье в мотеле была женщина. Джон задал ей простой технический вопрос, получил утвердительный ответ, который он, судя по всему, и ожидал. Портье с улыбкой приняла оплату за два дня.
   Горничная уже убрала их комнату. На упаковку того, что они не брали с собой в Балтимор, ушло не более пяти минут.
   Подключение автоответчика, который они купили, к телефону в номере заняло еще меньше времени.
   — Я полагаю, Клифу Джонсону требовался запасной телефонный номер, — сказал Джон, распаковывая автоответчик. — Он был отцом, и ему было необходимо, чтобы в случае чего его семья могла дозвониться до него. Они, видимо, не хотели давать ему запасную линию, поэтому пошли на авантюру с липовым номером.
   Объясняя, он одновременно разматывал телефонный шнур.
   — Каким номером? — спросила Фонг.
   — Это коммутатор, на котором сидит человек, принимающий сообщения для торговцев краденым, врачей... и прочих. Оперативники часто используют такой прием. Идеальный вариант. Никаких следов. Мы не сможем поймать этого парня, — добавил Джон, — если последуем его системе. Мы позвоним ему, оставим свой номер телефона, может быть, он перезвонит, а может быть, явится лично, когда мы будем сидеть у телефона, ожидая его звонка. Как подсадные утки.
   — Если...
   — Если мы сделаем все, как надо, — сказал Джон, подключая последний шнур. Он улыбнулся: — Черта лысого он получит.
   Джон подключил автоответчик, нажал кнопку записи.
   — Это Джон Лэнг. Тебе стоит поговорить со мной. Я знаю, что тебе нужно. Забудь о том, где находится этот телефон, меня здесь уже нет. В четыре тридцать сегодня, в среду, я позвоню тебе по другому телефону. У тебя будет одна минута, чтобы перезвонить по этому номеру, иначе я уйду и тебе больше некуда будет обратиться, тебе больше некуда будет пойти, тебе больше никто не поможет. Четыре тридцать и одна минута на то, чтобы перезвонить.
   Автоответчик пискнул, перематывая сообщение Джона.
   — Мне нравится это место, — сказал Джон. — Комнаты с прямыми городскими телефонами.
   Он переоделся в джинсы, надел свежую рубашку, свитер, черные теннисные туфли и альпинистскую куртку. Фонг осталась в той же одежде, в которой ездила в Балтимор.
   Посмотри на нее. Ее глаза, ее волосы.
   — Ну все, чемоданы в руки, — сказал он.
   Внимательно. Медленно. Без ошибок. Джон набрал номер, который был нацарапан на обратной стороне визитки Клифа Джонсона.
   Один звонок.
   Второй.
   Раздался ответный писк, гудки.
   Джон набрал номер телефона снимаемой ими комнаты мотеля.
   Услышал последовательность передаваемых электронных сигналов, щелчок разъединения.
   Повесь трубку.
   — Вперед! — сказал он Фонг. — Поторапливайся!
   Уходя, он толкнул дверь, проверяя, закрыта ли.
   Серые облака плыли по небу — подкрепление после краткого антракта, устроенного полуденным солнцем. Фонг и Джон сидели в «тойоте» в пустынном парке для пикников в Рок Крейк. Дж. Эдгар Гувер однажды усмирил либеральный «активизм» жены одного из членов кабинета министров с помощью полученных скрытой камерой фотографий того, как она занималась на этой стоянке оральным сексом со своим шофером. Джон не глушил двигатель «тойоты», чтобы в кабине было тепло. Пар от горячих гамбургеров оседал на лобовом стекле. 1:17 после полудня. Они ели в машине, потому что идти в кафе было слишком рискованно.
   — Я пойду с тобой, — сказала Фонг.
   — Тогда мы превратимся в одну компактную мишень, — сказал он. — Ты свидетель, не забывай об этом. Ты должна оставаться вне подозрений. К тому же то, что я делаю, — моя профессия.
   — Тогда постарайся, — сказала она. — Сделай это наилучшим образом.
   — Будь уверена.
   Патрульная машина проехала мимо площадки для пикников. Копы не обратили на них никакого внимания. Проехала еще какая-то машина. Мотоцикл. Желтый школьный автобус, полный детей, смеющихся и кривляющихся за закрытыми окнами, словно цирковые мимы.
   По радио передавали старую песенку о деревне, в которой спал лев.
   — Что, если мы опять ее не застанем? — спросила Фонг.
   — Мы все же попытаемся. Или придумаем что-нибудь еще.
   — Что, если она тоже из этих?
   — Не выдумывай. Она не может, ее муж — другое дело, но если это так, тогда он должен держаться поближе к любой угрозе. Все знают, что я стал опасен с тех пор, как... с тех пор, как они убили Фрэнка.
   Балтимор. Этим утром он вполне мог позвонить той пожилой леди, с которой Фонг пыталась пообедать, мог оставить Фонгу нее, вдали, в безопасности. Мог...
   — Я боюсь, — сказала Фонг.
   — Все будет отлично.
   — Ты говоришь это всем своим женщинам?
   — На данный момент ты у меня единственная женщина.
   Подумал об Эмме.
   По лицу Фонг было ясно, что она помнит о Вэй.
   — Все в порядке, — сказал он и, поразмыслив, добавил: — Ты та женщина, которая мне нужна.
   — Пока, — прошептала она.
   Посмотрела в окно.
   — Да, лучше пойти и попытаться еще раз, — признала она.
   Подъехав, они сразу заметили женщину, переносившую пакеты с покупками из машины в дом, в котором Джон бывал десятки раз.
   — Кэт! — окликнул ее Джон, выбираясь из «тойоты».
   Придай своему голосу жизнерадостность. Дружелюбие. Скрой свое отчаяние.
   В свои пятьдесят Кэт Вудруфт, жена Дика Вудруфта, человека номер два в подразделении ЦРУ, занимающемся шпионажем, сохранила былую привлекательность. У нее были волосы с проседью и живые карие глаза.
   — Позвольте вам помочь, — сказал Джон.
   — Я уже все перетащила, — ответила Кэт. Она поставила пакеты на порог перед домом.
   — Ты дочь Фрэнка. Я видела тебя на похоронах.
   Фонг представилась. Приняла соболезнования.
   — Дика сейчас нет, — сказала Кэт Вудруфт, которая в молодости десять лет проработала в ЦРУ.
   Прекрасно зная об этом, Джон все же решил попробовать:
   — Ты не знаешь, когда можно ожидать его возвращения?
   Пожатие ее плеч без слов показало ему, что попытка не удалась.
   — Ты же знаешь, как это всегда бывает.
   Она нахмурилась: необдуманные вопросы были не в характере протеже ее мужа.
   — Нам нужна помощь, — сказал Джон.
   — В действительности она нужна мне, — вступила в разговор Фонг.
   Они рассказали Кэт о том, что Фонг не хочет оставаться одна в доме своего отца, и о том, что ей нужно прибежище, где она могла бы побыть несколько дней. Тихое местечко. Уединенное.
   — Все в порядке? — спросила Кэт.
   — Вне всяких сомнений, — уверили они ее.
   — Смерть тех, кого мы любим, выбивает нас из колеи, — сказала Кэт, она заметила, что Джон обнимает Фонг за плечи. — Джон, у тебя вроде бы есть коттедж.
   — Там не очень-то удобно, кроме того, мне не хотелось бы оставлять ее одну.
   — Ты бы допустил ошибку, поступив так, — улыбнулась Кэт. — Ладно, заходи, — сказала она Фонг.
   Джона тоже пригласили, но он отговорился нехваткой времени. Кэт заявила, что места всем хватит, и Джон знал это давным-давно. Никакого беспокойства. Никаких проблем.
   — Я принесу чемодан из машины, — сказала Фонг.
   — Конечно. — Кэт улыбнулась Джону. — Я отнесу продукты на кухню. Пока, Джон. Надеюсь, скоро увидимся.
   Пока они шли к машине, Джон нашептывал:
   — Здесь ты в большей безопасности, чем в мотеле. Там ты одинокая путешественница, легкая добыча. Здесь ты будешь с женой одного из руководителей ЦРУ. Существует риск, что...
   — Она здесь ни при чем! — возразила Фонг.
   — Также, как и ты, — сказал Джон.
   — Я так не думаю.
   — Кэт в прошлом работала в разведке, сейчас она жена сотрудника ЦРУ. Она знает жизнь.
   — И ты думаешь, что мы сможем сохранить все в тайне от нее?
   Они подошли к машине.
   — Храни пистолет, — сказал он.
   — Ты обещал, что он тебе не понадобится.
   — Не мой стиль, — солгал он. — Скорее всего он тебе не понадобится, но зная, что он у тебя есть, я буду чувствовать себя спокойней.
   — Можешь на меня положиться.
   Он нежно пожал ее руку.
   — Если они следят за нами, тебе не следует целовать меня, — сказала она.
   — Ты права.
   Он взял ее лицо в свои руки, наклонился к ее губам. Выпрямился.
   — Как только будет возможность, обязательно позвоню. Все будет хорошо. Мы уже почти у цели.
   Она смотрела, как он садится в машину и уезжает. В зеркале заднего обзора Джон видел ее, стоящую на обочине.
   Одну.
  
  
  
  
   Глава 42
  
  
   После полудня на город обрушился ливень. Клубящиеся свинцовые облака, шквальный ветер. Мокрая дорога, медленно ползущие машины.
   Было 3:01, когда Джон нашел телефон-автомат на заправочной станции. Ежась под ледяными струями дождя, он опустил в телефон четвертак и набрал свой номер в мотеле. Снял сообщение с автоответчика.
   До него по этому номеру звонил один человек. Выслушал запись, оставленную Джоном, и не пожелал оставить сообщение.
   Ошиблись номером? Нет, вряд ли.
   Ждать. Необходимо ждать.
   В 4:10 Джон отправился в «Изумрудный Глен», ирландский паб, расположенный на первом этаже сдаваемого внаем дома. Два буддийских храма были в шести кварталах отсюда. Реформаторская африканская баптистская церковь за углом. Кроме аптеки и джаз-бара на противоположной стороне улицы, в этих окрестностях не было другого легального бизнеса.
   В баре «Изумрудный Глен» было восемь стульев у стойки, четыре кабинки и три стола. Краснолицый старик в вельветовом плаще сидел за стойкой бара, «беседуя» с кружкой пива и стаканчиком виски. Плешивый чернокожий бармен с глазами копа держал в руке свежий номер «Уолл-Стрит джорнэл» как бейсбольную перчатку.
   Тускло освещенный коридор вел к уборным. Джон приметил там висящий на стене телефон-автомат.
   Здесь было сухо и тепло, в воздухе плавали клубы сигаретного дыма. Ни орущего телевизора, ни грохочущих музыкальных автоматов, ни даже радио. Никто ни за кем не следил. Оставалось восемнадцать минут. Сел за стойку, подальше от старика. Но все равно запах мокрого вельвета доходил до Джона.
   Бармен замаячил возле него:
   — Что ты хочешь?
   Джон вздохнул:
   — Все.
   Черная лапа легла на стойку. Его голос сипел.
   — А чего ты хочешь здесь?
   — Кофе.
   — Кофе по-ирландски?
   — Черный кофе. — Джон улыбнулся самому себе. — Можно без корицы.
   — И из-за этого мне весь вечер придется потеть.
   Бармен заковылял прочь. Шестнадцать минут. В зеркале бара Джон увидел небритого потрепанного мужчину, в мокрой альпинистской куртке, с воспаленными глазами. Он чувствовал запах собственного пота. Сердце в груди тяжело стучало.
   Успокойся. Соберись. Сколько дней прошло с тех пор, как он последний раз практиковался в...
   Пройди круг.
   Бармен поставил кружку с горячим кофе перед Джоном. Ни сливок, ни сахара. Пожал плечами:
   — Скажем, доллар. В этом случае мне не придется нести тебе сдачу.
   — Сдачу, я уже получил сдачу! Будь уверен, я...
   — Всего лишь хочу быть уверенным, что ты заплатишь.
   Бармен отошел к дальнему концу стойки бара и с треском раскрыл «Джорнэл» на новой странице. Справа от него на стене висела фотография пышнотелой чернокожей оперной дивы.
   Джон положил две долларовые банкноты на случай, если ему придется неожиданно уйти...
   «Когда наконец все уладится, когда все это закончится, приведу сюда Фонг. Покажу ей».
   Этот бар мог бы быть дома, в Южной Дакоте.
   Тринадцать минут. Кофе был горячим, крепким. Ему нужно пойти в уборную. Лучшее прикрытие для того, чтобы направиться к телефону. Небрежно. Идти небрежно.
   Старику противоположного конца стойки сказал:
   — Луи, еще одну, пожалуйста.
   Бармен кивнул, согнул газету, чтобы отметить место.
   В чистой, пахнущей хвоей уборной Джон спустил воду в писсуаре. Поток воды со свистом и бульканьем исчез в сливном отверстии.
   Четыре минуты.
   Автомат на стене туалета, продающий презервативы, сулил удобство, надежность и романтичность. Две минуты.
   С четвертаком и визитной карточкой Клифа Джонсона в руке Джон прошел прямо к автомату на стене. К черту. Кто бы ни был на другом конце телефонной линии, он уже, должно быть, ждет, если вообще ждет. Джон снял трубку, бросил четвертак в щель автомата и...
   Ничего.
   Ни гудка, ни шума линии.
   Подергал рычаг. Ничего. Ни звука.
   Джон бросил трубку и кинулся в бар.
   — Автомат сломан!
   — Я знаю, — ответил бармен, не отрываясь от газеты.
   — Другой есть?
   На цифровом индикаторе часов Джона было 4:29:57.
   — Нет. — Бармен согнул газету, поднял глаза на крикуна.
   — Тот, что через улицу, тоже сломан, — заметил старик. — А больше поблизости ни одной будки.
   К бармену:
   — У вас есть здесь другой телефон?
   — Не для клиентов.
   — Я заплачу сколько хочешь, мне нужно позвонить моему...
   — Твоему доктору, верно?
   — Только позволь мне воспользоваться телефоном, сейчас, пока не поздно!
   Хмуро глядя на него, бармен достал из-под стойки кнопочный телефон. Джон вырвал его из рук ошеломленного бармена и начал набирать номер.
   На мгновение он замешкался...
   — Здешний номер! — обернулся он к бармену. — Какой здесь номер телефона?
   Покачав головой, бармен бросил рядом с аппаратом салфетку с названием бара и номером телефона в уголке.
   Набрал номер, записанный на карточке Клифа Джонсона. Гудок, второй. Наконец длинный гудок другого тона и беспорядочное попискивание. Набрал код района и номер телефона бара. Писк передающегося сообщения.
   Джон повесил трубку. Теперь ему оставалось сидеть и томиться в ожидании звонка. Обе руки на стойке бара, он склонил голову, прикрыл глаза.
   Открыл их: бармен прячет телефон под стойку бара.
   — Она должна перезвонить мне прямо сейчас! — воскликнул Джон.
   — Так твой доктор женщина? — поинтересовался бармен. Белые зубы оскалились в черной усмешке. — Как тебе повезло.
   Джон смотрел на телефон. Бармен наблюдал за ним. Телефон зазвонил. Левой рукой бармен снял трубку, не спуская глаз с лица и рук Джона.
   — Да?.. Хэй, малышка! — воскликнул бармен, его бас стал густым и хриплым. — Как поживаешь?.. Не-а, здесь все по-прежнему, а как твои делишки? Да, на улице такая холодрыга.
   Повесь трубку!
   — Не-а, — растягивал слова бармен, — тебе незачем говорить мне об этом. Какие пустяки... Малышка, ты и сама знаешь, как это делается.
   Джон сунул руку в карман куртки. Как только бармен заметил это, его правая рука нырнула под стойку бара. Не сводя с Джона глаз, он продолжал трепаться...
   — Ну-ну, крошка...
   Пятидесятидолларовая банкнота из денег, подкинутых Фрэнку. Джон подтолкнул ее к бармену, прошипев:
   — Мне срочно нужен телефон!
   — Хорошо, моя сладенькая, мы могли бы сделать это, скажем... — Глаза бармена скользнули по портрету президента Гранта. Его правая рука выплыла из-под стойки, чтобы взять деньги...
   Смял банкноту в шарик и бросил к ногам Джона.
   — Конечно, моя сладкая, ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Но этот старый медведь не захочет крутиться только ради меда, я просто слышу жужжание множества ульев...
   Выбора нет. Прежде чем рука Джона добралась до бумажника с документами во внутреннем кармане, правая рука бармена опять скрылась из виду под стойкой.
   Джон сунул удостоверение сотрудника ЦРУ под нос бармену:
   — Освобождай этот чертов телефон, он мне нужен!
   — Сладкая моя, тут на линии какие-то помехи. Я перезвоню тебе... Как только смогу. Пока, малышка.
   Бармен повесил трубку и придвинул телефон к Джону.
   — Надо было сказать волшебное слово.
   Бармен направился к старику, наполнил его стакан виски.
   Пронзительно зазвенел телефон.
   — Джон Лэнг!
   Шепотом, чтобы бармен не расслышал...
   — Мужик, — прошипел в трубке голос, который он уже слышал по телефону, — ты меня удивляешь. Назначаешь контрольное время и заставляешь меня слушать короткие гудки!
   — Ты Фил Дэвид.
   — Мне известно, кто я, но я не перестаю удивляться тебе! Как ты раздобыл...
   Джон решил сразу перенести разговор в нужное русло:
   — Слишком поздно выяснять это. Что тебе известно о Мартине Синклере?
   — Никогда не встречался с этим пижоном.
   — Он мертв, висит вверх ногами в своем доме в Вирджинии.
   Долгая пауза. Настоящая пауза.
   — Нам необходимо встретиться, — сказал Джон, — или мы будем висеть рядом с ним. После Фрэнка, после Клифа Джонсона, после Мартина Синклера мы единственные, кто остался.
   — У тебя есть санкция твоего управления?
   — Если бы была, я не стал бы связываться с тобой таким образом.
   — Не доверяй этой чертовой конторе. Каждому из них. Всем им.
   — Я не допущу такой ошибки.
   — Попробуй это сделать, и ты труп, малыш. Они от тебя мокрого места не оставят, уж я-то знаю.
   — Ты этого не сделал, хотя мог. Поэтому я доверяю тебе.
   — Возможно, это была моя ошибка. Что у тебя есть для меня?
   — Мы можем выбраться из этого дерьма, если объединим наши усилия.
   — Это ты так считаешь.
   — Ты сам заварил эту кашу, — сказал Джон. — Вместе с Фрэнком, и теперь я завершаю начатое им дело.
   — Ты придешь на встречу со мной, — сказал Фил Дэвид. — Один. Без хвоста. Без оружия.
   Он сказал Джону, как и где. На вопрос, когда, ответ был: сейчас.
   Они повесили трубки. Джон торопливо направился к выходу, напутствуемый словами бармена:
   — Не возвращайся.
  
  
  
  
   Глава 43
  
  
   «Час пик. Все торопятся домой», — думал Джон, ведя машину по забитой автомобилями дороге. Дворники «тойоты» смахивали с лобового стекла дождевые потоки. Линии красных габаритных огней плясали перед лобовым стеклом. Желтые огни змеились в зеркалах. Одноглазая фара свернула на мокрую дорогу в трех машинах за ним. Джон сбавил газ.
   Спокойней, двигайся спокойней. Все спешат домой.
   «Я тоже скоро поеду», — пообещал он себе.
   Никто не мог выследить меня. Ни одна машина не вырулила с обочины, когда я отъезжал от бара.
   Двадцать одна минута напряженного движения в сплошном потоке машин к торгово-развлекательному комплексу на границе округа. Джон втиснулся в щель между машинами на верхнем уровне примыкающей к торговому центру стоянки. Запер дверь машины и направился к выходу.
   Большинство машин появляется здесь именно после работы.
   Хорошо, пока все идет хорошо.
   Пистолет у Фонг, он ему сейчас ни к чему, она в порядке, все в порядке.
   Клаксон автомобиля этажом ниже. Визг тормозов. Хлопки мотоциклетного двигателя удалились, смолкли. Серый седан вывернул из-за угла, грохоча вверх по склону навстречу Джону, его окна запотели...
   За рулем женщина, рядом мальчик в желтом непромокаемом плаще, ищут место, где оставить машину.
   Забудь о них: ребенок равносилен невиновности.
   По переходу — к стеклянным дверям, ведущим в центр. Тележки продавцов в вестибюле, девушка, продающая парфюмерию: «Этот запах очарует вашу даму». Женщина и паренек в желтом дождевике спешили вслед за Джоном; она сжимала подарок ко дню рождения, перевязанный розовой ленточкой.
   Джон остановился у перил, осматривая пространство с высоты четвертого этажа. Внизу, на первом этаже, были кафе и бары. В углу стояла тележка, над которой трепыхались зеленые и красные надувные шары и забавные игрушки из желтой гофрированной бумаги, окруженная галдящими пятилетними ребятишками.
   Эскалатор с бесконечными ползущими вниз ступеньками. Даже сюда доносятся отголоски ребячьего визга и завывание джаза.
   «Пройти круг», — подумал Джон, рассматривая торговые секции с зазывными плакатами, сообщавшими с том, что уценено это и производится расширенная распродажа того.
   Стеклянная шахта лифта с кабинкой, ползущей от первого этажа, на котором расположились кафе, к четвертому, где стоял Джон. Джон подождал, но лифт остановился этажом выше, где находился кинокомплекс с пятью залами.
   Когда он увидит, что ты один, то пойдет на контакт.
   Стой ближе к перилам. Пусть тебя будет видно с других этажей.
   Обошел по кругу четвертый этаж. Скучающий продавец. Скрюченная пожилая леди, вглядывающаяся в витрину магазинчика известной фирмы женского нижнего белья, придуманного для удовлетворения самых изощренных мужских фантазий.
   Спустился вниз по эскалатору, стоя позади усатого мужчины в деловом костюме. В руках у того был портфель, на губах блуждала отрешенная улыбка.
   Не он. У Фила Дэвида не могло быть такой улыбки.
   Третий этаж. Магазины, торгующие электроникой. Обувные магазины. Посудные лавки. Усатый направился к книжному магазину.
   Поверни в другую сторону.
   Мимо музыкального магазина, из динамика у дверей которого трубил густой бас...
   — Не останавливайся!
   Рядом с Джоном материализовался мужчина. Длинная зеленая лыжная куртка, джинсы, туристические ботинки. Коротко стриженные, крашенные в черный цвет волосы. «Липовые» очки со стеклами без диоптрий.
   Они прогуливались бок о бок, тихие голоса и настороженные взгляды по сторонам.
   — Ну, выкладывай, — сказал Фил Дэвид.
   — Сначала ты, — в свою очередь, предложил Джон.
   — Ага, расскажу тебе все, и кому я после этого буду нужен.
   — Или ты сотрудничаешь со мной, или все твои надежды обратятся в пшик.
   — С кем ты разговаривал?
   — Со всеми, кроме тебя, и ты на очереди.
   Фил покачал головой.
   — Нет, дерьмовый Шерлок.
   Толстая женщина вперевалку прошествовала мимо, не обратив на них никакого внимания.
   — Операция была в списках или вне списков? — спросил Джон.
   — В чьих списках? — ответил Фил вопросом на вопрос.
   — Отвечай на вопросы, а не задавай их. Только так ты сможешь купить себе шанс.
   — Получить свободу?
   — Выжить.
   — Мужик, не пойти ли тебе в задницу!
   — Тогда отправляйся умирать в одиночестве, — сказал Джон.
   Он остановился перед обувным магазином. Фил Дэвид бросил на Джона свирепый взгляд. Вздохнул и прислонился к стальным перилам. Смех долетал до них, внизу была вечеринка, праздновали день рождения.
   Аккуратней, аккуратней с ним: пока ты не доставишь его к Глассу и он не будет заперт в безопасном месте, он еще может сбежать.
   — Ты можешь обеспечить мне неприкосновенность от имени конгресса? Как Олли Норсу?
   — Я работаю на управление, а не на комитет по разведке или сенат. Конгресс должен проголосовать за начало расследования...
   — Мужик, им это понравится. Я помогу им выглядеть героями, а не дураками.
   — Возможно, в обмен на откровенные свидетельские показания они...
   — В обмен на имена я хочу получить неприкосновенность и защиту. По программе защиты свидетелей. Я ведь не требую награды...
   — За взрыв Коркоран-центра!
   Фил Дэвид улыбнулся:
   — Ха, будешь меня этим постоянно попрекать?
   Не зли его! Не...
   Джон, сглотнув, сказал:
   — Это было санкционировано управлением?
   — Давай, мужик, предложи мне что-нибудь!
   — За убийство Клифа Джонсона?
   — Я не убивал его! — Фил ткнул пальцем в Джона. — Его смерть заставила меня трубить в трубы!
   — Кто убил его?
   — Он сам повесил себе на шею табличку «Убей меня».
   Они уставились на молодую парочку, обнимающуюся в углу: подростки, не похожи на убийц.
   — Клиф испугался, как будто он с самого начала не знал, что два и два сложатся в большой взрыв в Нью-Йорке. Бедный простофиля, он боялся, что мы будем преданы, обмануты. Хотел рассказать Большому Отцу...
   — Ты убил его? — спросил Джон.
   — Мужик, я только разыскал его. Ты видел письмо, которое я послал твоему дружку Фрэнку. Надеялся таким образом удержать Клифа... Черт, я не предполагал, что он будет так убиваться из-за пустяков.
   — Ты убил его?
   — Я был просто хорошим солдатом. Доложил кому следует. А они решили его убрать.
   — Это было санкционировано?
   — В таких делах санкцией может быть обычный кивок головы.
   Фил отошел от перил. Джон последовал за ним. Они прогуливались по третьему этажу.
   — Когда Клиф погорел, — сказал Фил, — когда я прочитал, что у них есть свидетели, я понял, что настало время чистки, а я был грязной миской. Фактически мой лучший шанс выжить — получить защиту конгресса...
   Черт побери, — неожиданно оборвав самого себя, сказал он, — никогда не верил политикам. Прочитал в «Таймс» цветистую статейку о том, что сенатор Фаерстоун всем занимается лично и не оставляет без внимания ни одного обращения к нему. Я понимал, что ради броского газетного заголовка и не то напишешь, но я и представить себе не мог, что он просто сплавит мое письмо в это долбаное ЦРУ!
   — Ты не подписал его.
   — Быть никем — самая безопасная игра. До тех пор, пока у тебя не появится необходимость что-нибудь получить.
   — Что насчет взрывчатки, которую купил Клиф Джонсон?
   — Мы субсидировали это. Он даже помогал нам разделять груз во время остановки по дороге к докам Балтимора. Его «палочка-выручалочка» в Египте не позаботился, чтобы хорошенько спрятать кувейтские концы этого дела. Ему следовало сработать лучше.
   Фил Дэвид покачал головой:
   — Плохая карма, мужик. Коркоран-центр — что за место для семейного пикника.
   — Предполагалось, что никто не погибнет, — прошептал Джон.
   — Тебе нужны трупы? Могу устроить. Но слабое сердце и семейное помешательство никто не предполагал, такого никто не предвидел. Это не моя вина. Представь себе, я даже поспорил, что все спланировано чисто.
   — С кем поспорил? — быстро спросил Джон. Не дави: так ты дашь ему понять, что тебе известно, и он ускользнет от тебя или затеет игру.
   Фил Дэвид улыбнулся:
   — Мелкий воришка и любитель покомандовать. Обожает мокрую работу. Меняет свое лицо так, что даже я не могу узнать его в толпе. Надо было видеть, как мы работали! Великолепная команда, собирающаяся вместе только в случае необходимости, рекогносцировка, подготовка, меры безопасности... Но этот парень, черт... Он хотел превратить это в ужасное представление своей губной помадой!
   — Где он сейчас?
   — Если бы я знал это, я бы сразу убил его, потому что уверен: такое дерьмо, как он, не раздумывая, уничтожит меня, если у него будет хоть малейший шанс. Твой парень превратился в пыль потому, что подобрался слишком близко. Парень из посольства в Египте, которому поручили спрятать концы в воду, улыбался, когда расписывался на документах о перевозке оружия. Теперь, ты говоришь, он мертв, это удивляет меня, те, кто уже имел с ним дела прежде, уверяли, что с ним не будет проблем.
   — Что за дела?
   — Не знаю, мужик, это не по моей части.
   — А что по твоей?
   Они спускались вниз на второй этаж на эскалаторе, Джон на нижней ступеньке. Фил ступенькой выше, наклонившись к Джону, шепча ему на ухо.
   Вокруг ничего подозрительного.
   — Я был завскладом Клифа Джонсона и одним из его команды. Клиф был связан с разведывательным отделом и занимался вербовкой американских бизнесменов. Подходящее дело для зануды Клифа. Потом он начал свое дело, понадобились баксы. Возможно, он и не хотел заниматься работой подобного рода, но времена трудные, поэтому он продал себе красную, белую и синюю ложь. Черт побери, в этом бизнесе мы все вынуждены постоянно врать, в том числе и самим себе.
   Джон увидел их отражения в витринах закрытого магазина, два отражения в зеркальном блеске стекла.
   — Больше не должно быть лжи, — сказал он.
   — Какая свежая мысль, — ответил Фил. — Я запишу это.
   — А как насчет Ахмеда Нарала? — спросил Джон.
   — Ты льешь по нему крокодиловы слезы? — Фил Дэвид покачал головой. — Не моя персональная работа, но в действительности он был подарком для Америки. Ему сняли квартиру в Париже, которую в нужный момент «хорошие» парни без труда могли связать с его именем и в которой могли обнаружить несколько фунтов Си-4 и детонаторы. Нашедший становится героем, Нарал берет на себя ответственность за взрыв, который, как предполагалось, не причинит никому вреда, и все — конец истории.
   — Но почему? Я никак не пойму причины.
   — Ты спрашиваешь, почему? — Фил Дэвид опять покачал головой. — Потому что мне заплатили.
   Второй этаж торгово-развлекательного комплекса. Они стояли перед магазином, торгующим одеждой, витрины которого ломились от образцов нью-йоркских модельеров.
   — Для тебя это было обыкновенной работой, — пробормотал Джон.
   — Так же, как для тебя, разве нет? Пока ты не вляпался в дерьмо.
   Джон не ответил.
   — Так или иначе, приятного мало, и речь идет о моей голове, — добавил Фил. — Я по-прежнему хочу заключить честную сделку с сенаторами. За показания — полная неприкосновенность.
   Подросток в огромной парке и бейсбольной кепке перебежал им дорогу, перегнулся через перила и пронзительно завопил:
   — Эй! Далмонт!
   Они обошли его.
   — Кто с тобой работает? — воскликнул Джон. Продавщица обернулась на его голос. — Кто?
   Фил подтолкнул его к эскалаторам, вниз, к кафе, к шуму на вечеринке.
   — Кто? — прошептал Джон, когда они спускались. — Это не управление. Тогда кто? Чья это была операция?
   — Так я тебе и сказал, — ухмыльнулся Фил. — Это имя — мой пропуск в светлое будущее.
   Мать с ребенком обогнали их, торопясь в уборную.
   — Расскажи мне хотя бы, каким образом, — прошептал Джон. — Деньги, приказы, связь, дублирование, техническое обеспечение... Как вам удавалось проворачивать свои дела?
   Открылись двери лифта, из него вышло четверо пожилых горожан: первые ласточки, сеанс в кинотеатре, должно быть, только что закончился. Еще с десяток кинозрителей спускались по эскалатору вниз, в шум и суматоху.
   Женщина протиснулась между Джоном и Филом Дэвидом. Подхватив Джона под руку, Фил прошептал:
   — Наш мир создан для подобных игр. Мы пользовались комбинированными грузоперевозками, когда могли. В шпионском деле никогда не знаешь, чью воду ты везешь через реку. К тому же у нас всегда были наличные деньги.
   Старик, шаркавший за ними вслед, нахмурился, глядя на этих двух мужчин, прогуливающихся под руку.
   — Какова была твоя цель? Куда направлялся товар?
   — В этот город, — сказал Фил, продираясь сквозь толпу возле кафе. — Куда же еще?
   Он закашлялся.
   — Если ты врешь, тебе не поможет никакая неприкосновенность, — сказал Джон.
   Фил выпустил его руку, Джон обернулся: глаза бывшего армейского шпиона сверкали злобой...
   Рот открыт, зрачки расширены. Фил, пошатываясь, прошел три шага, четыре.
   Джон сказал:
   — Что...
   Фил качнулся вперед. Его колени подогнулись. Он повалился на пол.
   — Смотри под ноги, придурок, — заорал мужчина, на которого навалился Фил.
   Обернувшись, он увидел, что «придурок» в длинной зеленой куртке распластался на полу, глаза выпучены, ртом ловит воздух, как рыба.
   Мужчина завопил.
   Несколько человек обернулись посмотреть.
   Лица, всего лишь лица...
   Фил хрипел. Джон упал на колени.
   — Что? — Он подсунул руку под голову Фила. — Что ты...
   Агент-перебежчик корчился на кафельном полу, зажимая рукой правый бок.
   Там, над правым бедром, Джон нащупал дырку в зеленой куртке. Капли теплой жидкости.
   — Посмотрите на него! — кричали в толпе, собравшейся вокруг. — Похоже на припадок!
   Голова Фила судорожно дернулась.
   — Кто-нибудь, вызовите полицию! — вопила женщина.
   Осмотрелся по сторонам: заметил объектив телекамеры под потолком.
   — Ему нужен доктор, — крикнул Джон.
   — Позвоните девять-один-один! — завопил кто-то еще.
   Мамаши пытались загнать детей обратно на вечеринку.
   Бледное лицо, закатившиеся глаза.
   — Это эпилептический припадок! — сказал мужчина. — Суньте ему в рот бумажник.
   Убили, они убили его! Почему не нас обоих? Почему? Как?
   Время остановилось. Треснуло. Призраки закружились на кафельном полу. Лектор разведшколы рассказывал: "...так называемую посольскую технику. Пестик для колки льда. Держать его точно напротив запястья, острие входит в мишень. Отвести руку назад твердо и быстро — это будет выглядеть естественно...
   Шесть дюймов стали войдут и выйдут из его почки, прежде чем он почувствует это. Мгновенный шок. По инерции жертва продолжает идти. Вы исчезаете в толпе раньше, чем он упадет. Кровь наполнит почку, так что даже если его довезут до реанимации, он все равно умрет раньше, чем они найдут рану".
   Глаза Фила закатились...
   Телекамера снимала, но не могла захватить это...
   — Позовите врача, — пробормотал Джон.
   — Эй! — воскликнул старикашка. Камера последовала за его указующим перстом. — Ты был вместе с ним!
   — На втором этаже есть телефон-автомат! — Джон указал наверх и проскользнул между ошеломленной мамашей и пожилой леди, заметив краем глаза, как кто-то занял его место возле лежащего человека.
   Джон побежал вверх по эскалатору, огибая людей, стоящих на ступеньках. Их глаза были прикованы к происшествию внизу.
   На втором этаже он побежал к следующему эскалатору, затем к следующему, поднявшему его на четвертый этаж, где был переход на стоянку.
   Мужской голос глухим эхом разносился внизу, уже далеко за спиной Джона:
   — Куда запропастился этот парень?
  
  
  
  
   Глава 44
  
  
   Бегом.
   С лица леди, торгующей парфюмерией в переходе, слетела дежурная улыбка, когда он промчался мимо нее.
   Проскочил через стеклянные двери, ведущие к стоянке, громко хлопнув ими...
   Никаких выстрелов ему вслед, ни дырки от пули, ни звука разбиваемого стекла.
   Почему? Почему?
   Где этот мокрушник?
   Машина Гласса. Двигатель заработал. Визжа колесами, машина сорвалась со своего места на стоянке. Вниз по скату к выезду, мимо рядов запаркованных машин, проносящихся слева и справа от лобового стекла. Папаша с чадом отпрянул в сторону.
   Шлагбаум у выезда поднят: после шести часов свободная парковка.
   Мокрая после дождя, темная улица...
   Ревущие клаксоны грузовиков, притормозил, повернул руль...
   Улицы города. Красный свет. Проскочил. Возмущенный рев клаксонов.
   Мокрушник, ждал ли он заранее? Привел ли его за собой Фил Дэвид?
   Дворники, включить дворники. Подогрев стекол.
   Куда ехать?
   Свет фар в зеркале. Слепящий свет от едущих сзади грузовика и микроавтобуса. Поправил зеркало. Одиночная желтая фара, скользящая в ночной пустоте.
   Милитари-роуд: четыре сплошных потока, несущихся на запад вдоль парка...
   Слишком открытое место, тут его легко выследить, даже во время дождя.
   Буддистский квартал.
   Желтый глаз, прыгающий и плывущий в зеркале заднего обзора.
   Машина с одной фарой. Как раньше.
   Нет: вовсе не машина.
   Мотоцикл.
   Свернул налево. Не отстает. Поворот направо.
   Не отстает. Быстрее.
   Приближается... Приближается... Мотоцикл. Звук на стоянке торгового центра перед этим...
   А что он видел в зеркалах Фрэнка в то утро? Чистый, свежий воздух. Убирающая улицу машина. Из поднимаемых ею облаков пыли...
   Мотоцикл. Рокер в черном шлеме с защищающим от ветра козырьком. Позади них, всю дорогу к...
   В дорожной пробке на Норз-Кэпитэл-стрит. Выскочил у них из-за спины и умчался.
   Там он мог развернуться и поджидать их у «ловушки» за вздумавшей поворачивать налево машиной. Все было подготовлено для импровизации, исполненной одаренным, хорошо подготовленным исполнителем. Как в джазе.
   Исполнение могло сорваться вплоть до самого последнего мгновения. «Тойота» Фрэнка была «поймана» меньше чем в четырех футах от бетонного разделителя. Ветровое стекло мотоцикла скрывало девятимиллиметровую «пушку» с глушителем, опиравшуюся на левую руку мотоциклиста, когда он поравнялся с окном водителя. За время, которое было отпущено ему, сердце успело совершить не больше одного удара. Медленно приблизился, нажал на курок, раздался бесшумный выстрел. Даже если Фрэнк и смотрел в эту сторону, он бы ничего не смог заметить.
   «Кашель» бесшумного пистолета был заглушен звуками оживленного утреннего движения. Единственную вылетевшую гильзу отнесло на двадцать три фута инерцией мотоцикла, унесшегося прочь, в то время как Фрэнк...
   По-прежнему не отстает.
   Мотоциклист маячил в зеркале заднего обзора машины Гласса.
   Протаранить его.
   Нажать на газ, подождать, пока он приблизится, и резко по тормозам, пусть вмажется...
   Даже на скользких после дождя улицах мотоцикл может увернуться от него.
   Хайвэй, выбраться из города, оторваться от него на кольцевой дороге.
   Невозможно сбить его здесь, на городских улицах. Как только они выскочили на автостраду, мотоциклист сократил расстояние...
   Сколько зарядов в его девятимиллиметровой пушке? Пятнадцать? Шестнадцать?
   Достаточно остановиться на красный свет и тебя пристрелят.
   Не останавливай. Вперед, прямо под красный свет.
   Знает, теперь он знает.
   Теперь они оба знают.
   Бросить машину.
   Не может оторваться от мотоцикла ни на фут, но и мотоцикл не может нырнуть под преграду, не может перепрыгнуть через нее.
   Желтый свет прыгал в зеркале Джона. В шести, в пяти машинах позади.
   Из-за дождя машину заносит. Обошлось без столкновения.
   Пролетел через перекресток, под рев автомобильных клаксонов. Под проклятия добропорядочных граждан, спешащих домой.
   Желтый глаз заполнил зеркало заднего обзора. Мимо проносятся дома, где любовники чувствуют себя в уюте и безопасности. Семейства. Жена, дети, у него никогда их не было. Мама. Отец. Одноклассница, которая любила физику. Вэй. Эмма. Фонг.
   Повернуть налево, к югу, в Джорджтаун?
   Нет! Слишком много народа на улицах, слишком медленное движение на дорогах, мотоцикл сможет проскользнуть вдоль обочины.
   Дворники на лобовом стекле взметнулись и...
   Впереди с остановки выруливал городской автобус.
   А дальше перекресток и стена из машин, стоящих перед красным светом светофора. Мокрое дорожное покрытие. Свет впереди переключился на желтый.
   Вперед!
   Пролетел мимо автобуса. Скрип пневматических тормозов, четырнадцать тонн движущейся стали вильнуло в сторону и, содрогнувшись, замерло, перегородив дорогу за «тойотой».
   Красный свет сменился зеленым, Джон свернул налево, проскочив перед волной машин. Помчался вниз по улице, удаляясь от тесных рядов припаркованных машин. Повернул направо.
   В зеркале: мокрые улицы, плотно стоящие друг к другу дома, припаркованные машины... Ни фар. Ни движения.
   Свернул налево, проехал три квартала. Направо.
   В зеркалах пусто.
   Оторвался.
   Может быть. Может быть.
   Почему ему так везет?
   Как ему удалось выследить эту машину?
   Жилые кварталы между Джорджтауном и Дюпон-секл. Чтобы поставить здесь машину, днем ли, ночью ли, требовалось, чтобы на небесах услышали твою молитву.
   Все мои молитвы использованы.
   Миновал аллею. Обочина, вдоль которой впритирку стоят машины. Щель за углом: слишком узкая для «тойоты»...
   Желтый глаз до сих пор не появился в зеркале его машины.
   Пока нет. Втиснул «тойоту» в подходящее место с первой попытки.
   Пустые улицы. Никаких посторонних глаз.
   Погасил фары. Неосторожно подняв руку, разбил верхний свет.
   Стряхнул битое стекло. Выбрался наружу.
   По привычке запер дверь. Посмотрел внутрь через закрытую дверь. На полу, перед передним сиденьем, портфель с видеопленкой и документами. Здесь его заметит воришка, промышляющий кражей из автомобилей, не стоит сейчас беспокоиться об этом. Если взять портфель с собой, это замедлит движение, займет руки. К тому же, когда мокрушник увидит тебя, то решит, что, заполучив тебя, он получит и их.
   Открыл дверь со стороны пассажира, закрыл ее. Фиксирующая кнопка на двери осталась торчать, но Бог с ней, пусть воришке достанется радио. Открыл багажник. Бросил портфель туда. Так безопасней.
   Если городские власти отбуксируют машину — номер Гринэ есть в портфеле.
   Захлопнул багажник. Запер его на ключ.
   Дождь продолжал лить. Мокрые волосы, лицо, мокрые руки, порезанные стеклом.
   Мокрушник.
   Свет в окнах. Черное зеркало улиц.
   Бежать.
   Нет — идти. В тень, спрятаться в тень.
   Раствориться в ночи. В дожде.
   Миновал несколько домов. Никто не выглянул наружу. Седоки в машине, вынырнувшей из мглы, были заняты поиском места для стоянки в полумиле от сутолоки Джорджтауна. Что они тут крутятся?
   Нырнул за стоящий у обочины микроавтобус, пока машина проезжала мимо.
   Уехали.
   Их молитвы, должно быть, были неискренни.
   Быстро находя укрытие всякий раз, когда появлялась машина, он прошел два квартала, три. Свернул направо.
   Граница тихих улочек.
   В четырех кварталах впереди, просвечивая сквозь ночную мглу и миллион падающих слез — огни моста вдоль Рок-Крейк-Парк-вэй, моста с пешеходными дорожками и ослепительными уличными фонарями, моста, ведущего к Дюпон-секл, богемному району федерального округа: театры, банки, книжные магазины и элитарные бары. Множество мест, где можно укрыться. Телефоны-автоматы.
   Надо лишь пересечь этот хорошо освещенный мост. Там было и метро. Подземка. Темная. Надежная. Быстрая. Умчаться на большой скорости подальше от этого смертельно опасного района, где мотоциклист, должно быть, еще рыщет по улицам. В подземку, к телефону. Позвонить Глассу. Позвонить Фонг, у нее есть машина.
   Женщина с зонтиком торопилась к мосту.
   Звук шагов в темноте. Всмотрелся — никого.
   Воображение рождает чудовищ.
   Догони женщину.
   Не оглядывайся. Догнал ее. Она высокая, зонтик держит высоко. Дождь барабанит по ее зонту, быстрые шаги, она обернулась... Нырнул под зонт, пошел рядом с ней.
   — Не дайте мне размокнуть.
   Схватил и крепко сжал ее руку с зонтом, опустил его пониже.
   Она сказала:
   — Мой малыш ждет меня! Вы можете взять...
   — Всего лишь проводите меня через мост. Не дайте мне окончательно промокнуть.
   Твердо держа ее трясущуюся руку, опустил зонтик ниже, черный купол скрывает их лица от мчащихся по мосту машин. Со стороны они выглядят озабоченной парочкой, ищущей уединенное местечко.
   Ничего не видно из-за зонта. Дождь барабанит по туго натянутой ткани.
   Женщина плачет, ее рука дрожит. Она пытается идти медленней, затем быстрей. Ее рука напряжена, как будто она хочет вырваться, бежать.
   Сжал ее руку, обхватывающую ручку зонта.
   Мост закончился. Женщина захныкала.
   Пусть идет. Бежит.
   Увернулся от мужчины, держащего газету над головой.
   Перепрыгнул цепь, связывающую промокшего пуделя и толстяка в дурацкой шляпе.
   Бежать. Не оглядываясь. Да и кто здесь может следить за ним?
   Кольцо дороги, огибающей парк, где брызги фонтана летели навстречу брызгам дождя. Пересек улицу. Вход в тоннель с двумя гигантскими эскалаторами, ведущими вниз к подземке. У входа мужчина в рваном армейском кителе со спутанными волосами и отсутствующим взглядом. Дальше в переходе два парня и девушка спорят из-за сигареты. Волосы у девушки ярко-рыжие. На всех троих мотоциклетные куртки.
   Движущиеся ступеньки эскалатора длиной в добрую половину футбольного поля опускаются вниз. Спуститься туда, в этот черный тоннель.
   Дыхание, успокой свое дыхание. Засунул долларовую банкноту в автомат, который выплюнул ему проездную карточку. Турникет заглотил проездную карточку, выплюнул ее и щелкнув раскрылся. Еще один эскалатор, ведущий вниз, пятнадцать футов, двадцать.
   Платформа подземки, облицованная красной плиткой. Коричневые будки с информацией. Серые бетонные лавки, на одной сидит пожилая женщина в толстых очках.
   Рельсы в неясном желтом свете. Ни одного поезда. Встал в середине платформы.
   Ждать.
   Пожилая леди в толстых очках смотрела на те же пути.
   Ждать.
   Фальшивый смех летел сверху вниз по трубе тоннеля из мира наверху. Звук тяжелых шагов. Восторженное завывание — голос девушки.
   Давай же, поезд.
   На эскалаторе, ведущем к платформе, девушка с огненно-рыжими волосами смеялась над подвыпившим парнем лет двадцати, в перемазанном грязью зеленом дождевике, пытавшимся за ней приударить. Один из двух парней в рокерских куртках, который стоял выше, сказал: «Да даже за пять баксов, парень, я готов на все». А его дружок в черной куртке ругнулся сквозь зубы: «Дерьмо».
   Давай же, поезд.
   Этому нахальному квартету оставалось пройти до Джона еще пятнадцать — двадцать шагов.
   Предупреждающий сигнал вспыхнул на краю платформы.
   Воздух завибрировал от отдаленного грохота.
   Джон направился налево к дальнему концу платформы.
   Крупный мужчина в мятом плаще вышел из-за будки. Его руки в перчатках были пустыми. По его виду можно было подумать, что ему нет дела ни до Джона, стоящего рядом, ни до выскочившего из тоннеля поезда, с визгом тормозящего у платформы.
   Зашипели тормоза. Зазвенели звонки.
   Прямо перед ним раскрылись двери вагона. Вагон чистый, ярко освещенный. Множество пустых сидений. Несколько пассажиров. Никто не вышел.
   Пожилая леди прошаркала в вагон, оставляя за собой запах детской пудры и сырой резины.
   Мужчина в перчатках по-прежнему стоял на платформе, с важным видом глядя на свои часы.
   — Отстань, чувак, — сказал высокий парень в черной куртке у Джона за спиной. — Спасибо.
   Звук поцелуя.
   Смех.
   Предупредительный звонок.
   Дальше по платформе только два вагона, мужчина в перчатках направился к поезду. Быстро, к ближайшему вагону. Три рокерские куртки уже внутри, толкаются, смеются, только трое, глаза девушки с огненно-рыжими волосами, направленные на него, расширяются...
   Резкий разворот, молниеносное движение согнутой правой рукой вверх...
   Отбивает руку Зеленого плаща. Сверкающая сталь, направленная в него, проходит рядом с глазом Джона, в том месте, где должно было находиться основание черепа, если бы...
   Раздаются последние предупреждающие звонки, и двери вагона захлопываются, резиновые края сжимают острие пестика для колки льда.
   Поезд уносится прочь, увозя пестик для колки льда в темноту тоннеля.
   Разворот, круговое движение, и ладонь ударяет по ребрам Зеленого плаща, который на долю секунды потерял равновесие, когда его смертоносный удар пришелся в поезд, а не в тело.
   Зеленый плащ отлетел назад. Правая рука мокрушника нырнула под распахнувшийся зеленый плащ...
   Скорее, вперед, сохраняй спокойствие...
   Три мгновенных шага Синг-и, и мокрушник уже в пределах досягаемости. Правая рука Джона взлетела вверх. Киллер дернул головой, уклоняясь от удара, в это время левая рука Джона обрушилась вниз...
   Схватил мокрушника за запястье, отвел девятимиллиметровое жерло ствола от себя. Правой рукой вывернул державшую пистолет руку киллера, одновременно локтем другой нанес ему удар в грудь.
   Мокрушник колотил Джона по затылку.
   Огонь, боль, попытаться ухватить его за запястье...
   Пистолет грохнулся на пол.
   Еще один удар сотряс голову Джона.
   Развернулся. Ударил ребром ладони по груди.
   Оттолкнул его.
   Неправильно: не сила против силы...
   Мокрушник атакует, прямой сокрушающий удар, второй...
   Но удары не нашли Джона. Развернулся, ладонь повернута к центру, другая рука опущена, тихо и плавно следуя Па-ква.
   Против внешнего стиля мокрушника, карате или таэквандо или китайской системы шаолинь: жестокой, быстрой.
   Вот он — молодой, натасканный, в белой рубашке и галстуке под зеленым плащом; мотоциклетная кожа брошена вместе с мотоциклом. Быстрый, как кобра, он...
   Мокрушник бросил сокрушающий кирпичи удар в человека, который описывал странные круги вокруг него вместо того, чтобы наносить удары налево и направо, как те парни в школе восточных единоборств.
   Не сила против силы, не будь напряженным, как он, расслабься, не атакуй, как он, не будь таким, как он.
   Сконцентрированный удар мокрушника опять пришелся мимо цели. Жестко и быстро, с резкими выпадами и проклятьями следуя за кружащимся вокруг него парнем, изменил направление, его руки отразили удар. Там, его голова будет там, направь удар туда...
   Промахнулся, где он, черт побери...
   Развернулся, удерживая равновесие, получил...
   Упал, еще один размашистый удар... Зеленый плащ развевался, как плащ матадора. Вытянутая нога киллера направлена... в невесомую ногу Джона, рассекающую воздух широко и плавно.
   Но Джон удержал равновесие и остался в стойке, а вращающаяся «пушка» мокрушника пролетела, скользя по плиткам, и упала на рельсы.
   Защита мокрушника оставалась твердой, Джон приготовился к удару, обе руки, как ножи, готовы к блоку...
   Джон нанес удар, нацеленный в сустав правого бедра мокрушника.
   Поймал наносящую удар руку и, сконцентрировав энергию чьи, шагнул вперед, нанеся удар ребром ладони, вложив в него и эту, дополнительную, силу. От такого сокрушительного удара киллер отлетел на несколько метров и грохнулся спиной о будку.
   Следующий удар в голову, затем в ребра, защищающие сердце. Коленом в пах.
   Фрэнка, он убил Фрэнка...
   Коленом в лицо, голова мокрушника бьется о металлическую будку, дежурный по станции что-то кричит с верхней платформы.
   Мартин Синклер, подвешенный вверх ногами. Взрыв машины в Париже. Пестик для колки льда.
   Подобная ножу рука, нацеленная для смертельного удара в трахею.
   Не уподобляйся ему.
   Джон нанес удар тыльной стороной руки, мокрушник повалился на кафель пола. Из кармана его рубашки выпал пластиковый пакетик.
   Фальшивые усы. Очки с простыми стеклами. Губная помада.
   «Копы уже идут!» — прокричал дежурный, высунувшись из своей пуленепробиваемой будки.
   Мужчина, бегущий вниз по эскалатору, был одет в кожаную куртку и синие джинсы.
   Это мог быть как переодетый полицейский, так и горожанин, возомнивший себя супергероем.
   А может, подкрепление, дублер...
   Мокрушник на полу стонет, корчится, пытаясь подняться...
   Наемные бандиты, всего лишь кучка кровавых наемных бандитов.
   Не дай схватить себя, не сейчас. Можно убить его. Или оставить. Нельзя захватить его, нет возможности...
   Мужчина в распахнутой куртке достиг платформы.
   Вспыхнул сигнал, предупреждающий о прибытии поезда.
   Не смогу противостоять двоим.
   Быть пойманным, значит, быть убитым.
   Бежать.
   К дальнему эскалатору, к выходу на О-стрит.
   Бедро ноет: удар мокрушника.
   Не хромать, нельзя хромать.
   Вверх к турникетам. Выбраться отсюда.
   К главному эскалатору, более длинному и крутому, чем тот, по которому спускался вниз.
   Ребристые стальные ступеньки, бегущие вверх. Дыхание сбилось. Нога горит.
   Тоннель стремится вверх к серому свету низких облаков.
   Наверх, полдороги наверх уже...
   Руки прижали Джона к стальным ступенькам. Оттолкнул, развернулся, упал на спину... На эскалаторе, несущемся вверх, растянувшийся Джон и лицом к лицу с ним...
   Мокрушник. Белая рубашка забрызгана кровью, галстук где-то на плече, зеленый плащ распахнут...
   Он захлестнул петлю зеленовато-коричневого, с желтыми полосами, бикфордова шнура вокруг шеи Джона, скрестив кулаки, сжимающие концы шнура, туго натянул удавку.
   Дышать, не могу...
   Удар ногой, ноги схвачены...
   Темнота. Круги перед глазами.
   Джон вбил палец в глаз мокрушника.
   Вопли. Удавка ослабла. Джон выдернул шнур из рук киллера.
   Мокрушник схватил его запястья, навалился своим весом на Джона, стараясь ударить лбом в лицо Джона. Джон опустил подбородок, защищая горло от готовых вонзиться зубов.
   Стальные ступеньки несли их наверх.
   Капли дождя падали на них.
   Верхняя точка эскалатора в четырех ударах сердца.
   Шикарный галстук мокрушника свободно свисал. Свисал вниз. Свисал над лицом Джона.
   Эскалатор зажевал галстук мокрушника.
   Стальные ступени возвращались домой, сила в тысячу лошадиных сил тянула их в глубь тоннеля.
   Эскалатор заглотил обмотанный вокруг шеи мокрушника галстук внутрь своего чрева, в щель, в которой исчезали бесконечно поднимающиеся ступеньки.
   Вопль. Хруст позвоночника. Бульканье.
   Джон выкарабкался из-под мертвого парня. Тело мокрушника безжизненно отвалилось в сторону, А эскалатор продолжал двигаться, как будто жаждал вслед за галстуком проглотить его плоть.
   Джон переступил через скорчившийся труп и бросился в ночь.
  
  
  
  
   Глава 45
  
  
   Назад, бежать назад.
   Вниз по улице, через мост.
   Без прикрытия, мокрушник, работал без прикрытия.
   Никогда не убивал никого раньше, никогда...
   Бежать или умереть.
   Промчавшаяся мимо машина окатила Джона брызгами с ног до головы. Несся по улицам квартала, где...
   «Тойота» Гласса стоит за тем углом.
   Спотыкаясь и поскальзываясь на мокрых камнях тротуара Джорджтауна, Джон подбежал к машине. Начал шарить по карманам в поисках ключей, стоя на улице, по которой в любой момент мог прогрохотать грузовик, размазав его по...
   Через окно Джону была видна блокирующая кнопка на правой двери.
   Опущена. Закрыта.
   Не поднята вверх для воришки, позарившегося на радиоприемник.
   Кто-то уже... побывал там. Значит, мокрушник обнаружил машину, открыл, быстро осмотрел, не было времени заглянуть в багажник. Левая дверь была закрыта, и когда мокрушник вылезал из машины, забылся и по привычке нажал блокирующую кнопку на правой двери, захлопнул ее и побежал к подземке разыгрывать свое последнее представление. Или, может быть, он находился достаточно близко и мог видеть...
   Мог подсунуть «жучка» в машину Гласса. Тогда вполне вероятно, что подкрепление мокрушнику уже на подходе. Ищут его по сигналам радиомаячка.
   Бросить машину и сматываться.
   Вниз по улице. Завернул за угол — на полпути к следующему кварталу втиснутый между двумя машинами мотоцикл. Ветровое стекло. Запертая пластиковая коробка. Место для шлема. Одежда для плохой погоды. Возможно, радиотелефон, оружие.
   В доме напротив открыта дверь, и из нее, пробиваясь сквозь дождь, на мотоцикл и стоящего рядом Джона льется поток желтого света. Хозяева долго прощаются с гостями.
   Они вызовут копов, чтобы задержать вора или хулигана, крутящегося вокруг чужого мотоцикла.
   Оставить его. Бежать.
   Убил его, у него не было выбора, Коркоран-центр и заколотый Фил Дэвид, Клиф Джонсон, Мартин Синклер, убитый Фрэнк, покушение... Убил его.
   Как его звали?
   Мокрушник!
   Дождь нещадно хлестал Джона, бегущего по ночным улицам.
   Яркие уличные фонари, витрины закрытых магазинов, туристы, спешащие скрыться от дождя. Джорджтаунские кафе и модные магазины, лавки, торгующие золотыми цепочками, обслуживающие торговцев наркотиками с карманами, набитыми деньгами.
   Французское кафе на углу.
   — Чем могу, э-э, быть полезен? — поинтересовался maitre d' [5] , когда Джон ввалился в кафе.
   Сигаретный дым и запах кофе. Золотистый свет. Бар. Семейная пара доедает обед, с завидным умением избегая смотреть в глаза друг другу. Тишину за их столом нарушает только стук вилок о тарелки. За столиком у двери гуляет веселая компания из трех мужчин. В кабинке сидит мужчина в бабочке и со шрамами на лице.
   — У вас есть свободный столик?
   — Конечно... сэр.
   Пока maitre d' вел Джона к свободному столику, трое мужчин возмущенно доказывали белокурой официантке, что они заказывали белое, а не красное вино. На ней был белый передник, надетый поверх белой блузки и черных брюк. Она вернулась к бару, не пролив ни капли из трех бокалов с красным вином, покачивавшихся на ее подносе.
   Maitre d' отодвинул небольшой прямоугольный столик от стены и усадил за него Джона.
   — Что будете заказывать? — поинтересовался maitre d'.
   — Что?
   — Что-нибудь выпьете или сразу сделаете заказ?
   Дождь струйками стекал со спутанных волос Джона. В этом тихом кафе его черная альпинистская куртка распространяла запах улицы. Из-за дождя его синие джинсы превратились в черные.
   — Я... Вина, принесите мне вина.
   Maitre d' взял бокал с красным вином с подноса официантки, смахнул невидимые крошки с белой скатерти и с негромким стуком поставил бокал перед Джоном.
   — Желаете что-нибудь еще?
   Вытащил пятидесятидолларовую купюру из денег, подкинутых Фрэнку, подсунул под подставку для соли и перца:
   — Может быть, попозже.
   Не позволяй своим рукам дрожать, он уже уходит, не...
   Джон, сцепив свои руки в замок, убрал их под белоснежную скатерть. Его плечи тоже дрожали. Бокал красного вина притягивал его взгляд.
   Перевести дух, отлично, перевести дух. Думаю, необходимо...
   Никогда никого не убивал раньше.
   Никогда не умирал раньше.
   Джон поставил бокал с вином на стол, отодвинул стул и поднялся. Не пролил ни капли красного вина.
   Maitre d' от входной двери наблюдал за тем, как Джон, прихрамывая, направился к уборным и телефону-автомату. Пятьдесят долларов остались на столе.
   «Да отвернись ты», — подумал Джон. Он опустил в автомат четвертак и набрал номер.
   — Алло? — ответила девочка.
   — Это... — Джон назвал номер, который был ему нужен.
   — Да. Мама спит в кресле, а мой папа...
   В это время мужской голос где-то в отдалении крикнул: «Ирена!»
   — Папочка, прости меня, но... Телефон звонил, и мама, она, она в своем кресле, а телефон звонил, я должна была взять трубку, он так...
   Джон слышал приглушенный шум на другом конце линии.
   В дамской комнате спустили воду.
   — Возвращайся в кровать, Ирена, — раздался голос взявшего трубку.
   — Да, папочка! — робкий, удаляющийся голосок.
   После чего ее отец спросил звонившего:
   — Кто это?
   — Я! — ответил Джон. — Все полетело к чертям!
   Харлан Гласс сказал:
   — Успокойся! Ты можешь говорить?
   Дверь дамской уборной открылась. Вышла барменша, улыбнулась Джону и направилась к своей стойке.
   — Нет, — сказал он, потом прошептал: — Да.
   — Что...
   — Теперь нам придется отступить! Слишком поздно. Фил Дэвид найден...
   — Где? Как? Что он...
   — Он мертв. Мокрушник...
   — Мокрушник, что за...
   — Парень, специализирующийся на уничтожении, — сказал Джон. — Убил Фила раньше, чем...
   — Что сказал Фил?
   Гласс молча выслушал стаккато жаркого шепота Джона об американской операции, которая провалилась, о командах изменников, взрывах машин.
   — Он назвал имена? — прошептал Гласс, находившийся в безопасности в своем доме в Вирджинии.
   — Он не успел.
   — И...
   — Я убил мокрушника. Двадцать минут назад. В Дюпон-секл.
   — Ты уверен в этом?
   — Что он мертв? Или в том, где это произошло? Я перешел эту чертову грань!
   Обернулся, посмотрел на зал, по которому разнеслось эхо его последнего восклицания.
   Лица на секунду повернулись в сторону этого оборванного мужчины в грубой черной куртке и тут же вернулись к своим собственным делам.
   В этом городе безумием никого не удивишь.
   Из телефонной трубки донесся голос Гласса:
   — Где ты сейчас?
   Повернувшись спиной к залу, Джон объяснил ему.
   — Добрался сюда. Бросил вашу старую машину. Там в багажнике все дерьмо, которое удалось раскопать.
   Джон рассказал ему, где машина.
   — А что с дочерью Фрэнка? — спросил Гласс.
   — Я оставил ее в доме Дика Вудруфта.
   — Что ты сказал Вудруфту?
   Этот вопрос прогрохотал вокруг Джона как ураган.
   — По-моему, его нет в городе! Я не видел его, я оставил Фонг с Кэт и...
   — Ничего не говорил Вудруфтам?
   — Нет, ничего.
   — Выслушай меня, — сказал Гласс. — Полагаю, что до тех пор, пока ты жив, девушка тоже будет жива, независимо оттого, с кем она. Будь настороже и оставайся там, где ты сейчас находишься.
   — Если я поймаю такси до управления и...
   — И превратишься в отличную мишень. Я сам приеду за тобой. Мы выберемся в безопасное место вместе.
   — Я не могу торчать тут до...
   — На это потребуется пятьдесят минут. Никому не звони. Никуда не уходи. Если я не появлюсь в указанный срок, немедленно уходи. Сейчас нет времени на то, чтобы оговаривать детали, но, черт тебя побери, дай мне пятьдесят минут. В дождь от моего дома до тебя нелегко добраться быстрее.
   — Пятьдесят минут. — Джон заметил время на часах. — Время пошло.
   — А эта девушка... Фонг...
   — Да?
   — Ты считаешь, ей можно доверять?
   — Сорок девять минут, — сказал Джон и повесил трубку.
   Придерживая бокал с вином, пробрался между столом и стеной к своему стулу. Ни капли не пролилось. Взгляды сидящих в кафе колыхнулись в сторону ненормального, сидящего за белоснежной скатертью перед нетронутым бокалом красного вина.
   Ранний вечер, еще далеко до полуночи. Прошло восемь дней с тех пор, как мокрушник убил Фрэнка. И еще сорок семь минут ждать.
   Два месяца до моего дня рождения.
   Пригубил вина: густой ароматный букет. Крепкое.
   Поставь бокал на стол. Не пролей ни капли.
   Залпом осушил бокал, огонь побежал по жилам.
   Maitre d' взял следующий бокал с подноса, ловким движением забрал пустой и, не пролив ни капли, поставил полный на девственно чистую скатерть.
   И теперь на подносе остался всего один.
   Что запомнилось? Эмма, пришедшая в его коттедж, фантазии за гранью здравого смысла, ее признания. Поезда. Когда он был мальчишкой, то любил наблюдать за товарными поездами, с грохотом проносившимися через его родной город, за блестящими пассажирскими составами, увозившими людей вдаль, туда, где кипела настоящая жизнь. Фонг. Кожа цвета молочного шоколада. Ему десять лет, празднество в резервации сиу, горячее солнце и пляшущие индейцы в мокасинах, в белых штанах из оленьей кожи и орлиных перьях, они танцевали, размахивая томагавками под бой барабанов...
   Второй бокал вина опустел, только маленькая капелька на дне. Вкус вина на языке.
   Осталось двадцать семь минут.
   Супруги поднялись из-за стола. Муж расплатился своей кредитной карточкой. Они пробормотали друг другу: «Хорошо, просто замечательно». Застегнули пальто. У женщины был зонтик.
   Джон смочил указательный палец перекатывавшейся на дне бокала каплей и стал водить пальцем по ободку до тех пор, пока бокал не загудел, — развлечение, которому он придавался в столовой колледжа. Взгляды скользнули в его сторону. Его палец кружил по ободку бокала. Пройди круг.
   Бой барабанов сиу.
   Тележка с разноцветными шарами.
   Детский смех.
   Поезда.
   Maitre d' забрал бокал из-под пальца Джона, поставив последний полный.
   Девятнадцать минут.
   Смеющиеся дети.
   Палец Джона качнул полный бокал с вином и тут же поймал его, но две капли, две алые капли, упали на белую скатерть стола, превратившись в два бурых пятна.
   Дети...
   Джон оттолкнул стол. Бокал опрокинулся, красное пятно расплылось по белой скатерти, бокал покатился, он кинулся к телефону. Бросил четвертак, его дрожащая рука набрала номер, который, он молился об этом, он не забыл.
   Бокал разлетелся вдребезги.
   В трубке раздался первый гудок.
   Отвечай! Ну же, отвечай!
   Второй гудок.
   Слишком поздно! Слишком поздно!
   Третий...
   — Алло? — сказала Кэт Вудруфт.
   — Послушай меня! — воскликнул Джон. — Что...
   — Джон! Слушай, во что ты и моя гостья...
   — Сейчас не время! Слушай! Скажи мне!
   — Что?
   — Сколько детей у Харлана Гласса?
   — У Гласса? Этой змеи! Женившись, он лишился наследства, к счастью, она была богата и не прочь выпить, потом оказалось, что его сексуальные наклонности...
   — Дети, сколько...
   — Один.
   — Какого возраста?
   — Не больше десяти лет. Она сейчас ходит в...
   — Фонг, дай мне поговорить с Фонг! И надевай пальто!
   — Джон! — воскликнула Фонг. — Что...
   — Это Гласс! — сказал он ей. — Харлан Гласс, это все он! Машина, он должен был объяснить мне причину, по которой она у него, чтобы я согласился взять ее, но... это была ложь! Не знаю почему, и один ли он в этом деле, но он знает, где ты. Беги! Возьми Кэт, расскажи ей все, скажи ей... уходите обе!
   — Но...
   — Уходите! Возьми пистолет!
   Он повесил трубку.
   Пятнадцать минут.
   Закрой глаза. Дыши. Думай.
   Поток свежего воздуха заструился вокруг него.
   Позвонить по линии экстренной помощи — нет, она в структуре управления. Неизвестно, насколько широко простираются щупальца Гласса...
   Корн — мог бы подойти, но у него нет команды...
   Детектив Гринэ из отдела убийств. Человек города. Человек улиц.
   Его карточка в бумажнике. Достать еще один четвертак...
   Рука опустилась на плечо Джона.
   Обернулся...
   — Я торопился, — сказал Гласс.
  
  
  
  
   Глава 46
  
  
   Капельки дождя падали с полей шляпы, видимо, Гласс надевал ее, когда хотел остаться в памяти возможных свидетелей как кто-то другой. Зонтик из его секретного шкафа был закрыт, его стальной наконечник упирался в пол.
   Гласс уставился на телефон:
   — Что ты делаешь?
   За его спиной Джон видел закрытую дверь кафе.
   — Полагаю, мне не понадобится этот четвертак, — ответил Джон.
   — Думаю, нет. — Гласс улыбнулся. — Ты выглядишь так, как будто увидел привидение.
   — Это была адская неделя.
   Гласс указал рукой в перчатке на столик у стены:
   — Ты сидел там.
   На белой скатерти стола лежала пятидесятидолларовая купюра рядом с высыхающим багровым озером.
   — Отличное местечко, — сказал Гласс. — Давай присядем. Успокоишься. Расскажешь обо всем.
   Не отдавай ему инициативу! Не иди в его силки!
   — Я сидел здесь слишком долго. Окружающие начинают обращать внимание.
   Логично. Профессионально. Удерживай инициативу.
   — Ладно, — согласился Гласс, — правда, снаружи мокро.
   Он приглашающе указал на дверь.
   Джон кивнул, пропуская его вперед. Подождал.
   Улыбнувшись бульдожьей улыбкой. Гласс направился к выходу. Завсегдатай в бабочке не обратил на них никакого внимания. Трое мужчин, веселящихся за своим столиком, радостно улыбнулись Джону. Белокурая официантка читала журнал, расположившись за стойкой бара. Барменша протирала стаканы. Maitre d' уже успел выудить купюру из лужи вина.
   Гласс взялся за ручку двери...
   Отошел в сторону, пропуская Джона.
   Запаркованные машины выстроились по обе стороны улицы.
   Кажется, все окна в них закрыты.
   Шаг в дождь.
   Maitre d' пробормотал им вслед:
   — Желаю хорошо провести вечер.
   Ветер набросился на двух мужчин, едва они оказались на тротуаре.
   — Вы не собираетесь воспользоваться своим зонтиком? — поинтересовался Джон.
   Гласс поднял сложенный зонт, как меч.
   — Совсем забыл, что он у меня есть. — Он раскрыл зонт. — Куда направимся?
   — Полагаю, мы немного погуляем, — сказал Джон.
   — А-а. Давай.
   Он поднял зонтик. Придвинулся к Джону, деля с ним убежище.
   Необходимо быть как можно ближе, чтобы сохранить хоть какой-то шанс.
   Плечом к плечу два шпиона, окруженные пеленой дождя, зашагали вверх по улице.
   — Как вы добрались сюда? — поинтересовался Джон.
   — Не беспокойся, — сказал Гласс. — За мной чисто. Машина стоит в подземном гараже в нескольких кварталах отсюда, потом поймал такси у отеля и добрался до кафе. Сказал водителю, что я из Миссури. Никогда не любил Миссури, — добавил он.
   — Никаких следов, — заметил Джон.
   — Мы оба профессионалы.
   Мимо них промчался автобус.
   — Ты задействовал резервные системы? — спросил Гласс. — Пути отступления? Двойную систему безопасности?
   Дождь смывал их следы.
   — Надеюсь, мы увидим, насколько я был хорош.
   — Ты не мог сделать слишком много. Не хватило времени, возможностей. У тебя был я. Ты больше никому не доверял. И никто не доверял тебе. Вудруфта послали в Аргентину. Оставили тебя с Корном, который не доверяет тебе после Китая. Все факты были против тебя. Так что ты должен быть в полном замешательстве. По существу, даже сейчас нет никого, кто безоговорочно верил бы тебе. Эта Фонг, она знает все?
   Не самый лучший ответ:
   — Пока — да.
   — Ты доверяешь ей?
   На противоположной стороне улицы в занавешенном окне горела розовая неоновая реклама, расхваливавшая таланты гадалки.
   — Да.
   — А она доверяет тебе? Она захочет работать на тебя?
   — Она ни на кого не работает.
   — А могла бы.
   — Да, это был бы удачный ход.
   Автомобиль просигналил: мужчины отпрянули в сторону.
   «Мы оба не ожидали этого, — подумал Джон. — Не ожидали...» Кто-то другой.
   — Откуда взялся мокрушник? — спросил Джон. Вопрос на грани фола.
   — Всегда можно купить «плохих парней». — Чисто умозрительный ответ Гласса оставлял его по эту сторону преступления. — Если знаешь, где искать.
   — Полагая, что все продается.
   — Продается. Захватывается.
   Они остановились у перекрестка. Светофор переключился с красного на зеленый.
   Впереди Висконсент-авеню с ее ярко освещенными кварталами баров и круглосуточных аптек, оживленным движением.
   Налево булыжные мостовые, ведущие к студенческим общежитиям Джорджтаунского университета. Студенты, снующие в библиотеку и обратно, подвальные комнаты с эротическими открытиями.
   Справа от них узкие улочки жилых кварталов, ведущие к тому месту, откуда пришел Джон. Темные дороги и спичечные коробки домов. Джон понял, что Гласс выбрал направление — с каждым шагом он двигался все увереннее.
   По существу, стремиться к этим залитым светом фонарей улицам было естественно, логично для человека, опасающегося за свою жизнь. Гласс тоже должен это понимать.
   Видение ужасающей красоты вспыхнуло перед глазами Джона.
   Исчезло, и он вновь оказался под дождем.
   Джон подтолкнул Гласса направо, в темный переулок. Прочь от безопасности и логики.
   Бульдог нахмурился, не понимая, почему они повернули на эту дорогу, но Джон чувствовал, что бывалый разведчик на ходу уже просчитал варианты такого поворота событий, обрел прежнюю уверенность.
   — Взрыв Коркоран-центра, по-видимому, был блестящей идеей, — сказал Джон, когда хорошо освещенная центральная улица осталась далеко позади. — Это была ваша идея или Аллена?
   Зонт над головой Джона качнулся.
   Сделай шаг. Другой. Два человека, вышагивающие в ночи.
   Гласс, помолчав, произнес:
   — Фактически сейчас важна только твоя цена.
   «Ложь, — подумал Джон. — Хочешь выиграть время. Притворство. На самом деле в твоих глазах я уже труп, ищущий место, где упасть».
   Ну что ж, притворство за притворство:
   — Аллен большой начальник, Алле ну стоит поговорить со мной.
   — Аллен? — Человек с бульдожьим лицом наступил в лужу. — Роджер Аллен — человек, который хочет заполучить корону империи, время которой безвозвратно ушло в прошлое?
   Гласс сунул свободную руку в карман пальто.
   Джон сказал:
   — Значит, именно вы хотите заключить со мной сделку.
   Из мглы и потоков дождя вынырнул полицейский автомобиль и направился к ним.
   — Только я, — улыбнулся Гласс.
   Патрульная машина проехала мимо. Джон ничего не предпринял. Гласс вздохнул.
   Каждый шаг все дальше уводил Джона от яркого света. Гласс говорил о чем-то, используя слова как сигнальные огни, чтобы увлечь Джона дальше в безлюдную темноту.
   — Ты достаточно умен, чтобы найти свое место в этой истории, — сказал Гласс.
   Правда, ложь — сейчас уже не важно: всего лишь слова.
   Джон сказал:
   — Мое место рядом с вами. С вашей командой.
   — Я всегда относился к процессу вербовки с большим вниманием. Мне нужны ловкие, амбициозные люди — такие, как ты. Парни с грандиозными планами. Парни, готовые идти до конца, как ты тогда в Гонконге. Бунтовщики.
   «Слишком много фонарей, — думал Джон. — И еще довольно далеко до того места».
   Устал. Нога ноет. Голова горит. Сердце...
   Пусть Гласс говорит. Идти вперед.
   — Бунт — не ваш стиль.
   — Зато твой, не так ли? — фыркнул Гласс. — Тебя просто использовали последние несколько лет. Аккуратная, тихая работа. Небольшие операции то там, то здесь. Создание новой структуры. Горсть посвященных профессионалов, скрытые статьи доходов, несколько сенаторов и конгрессменов, на которых во время предвыборной кампании «неожиданно» свалились деньги моей жены. Это гарантировало, что в нужный момент мои идеи получат одобрение.
   Другие же... Сенатор Фаерстоун получил это чертово письмо, запустил его в систему. Тогда одной проститутке, которой грозила тюрьма, предложили свободу в обмен на маленькую услугу. С одним условием — если она ляпнет что-нибудь не то, из нее сделают бифштекс с кровью. Ей надо было всего лишь зайти в бар, завлечь клиента и пригласить его прокатиться. Бабах! Машина какого-то, вполне безобидного, горожанина врезается в них. Вызывают колов. Стая репортеров, сексуальный скандал. И вот Фаерстоуну уже совсем не до письма.
   Из-за угла им навстречу вышла пожилая пара с огромной овчаркой на поводке.
   Свидетели. Случайная помеха.
   — Как...
   — А почему нет? — сказал Гласс. — Если ты родился с глазами, способными видеть, то почему нет? Слепота — вот единственный грех. И для родившегося голодным... власть — единственная настоящая пища в Вашингтоне. Эдгар Гувер, будь у него в голове мозги, а не опилки, мог бы сделать все это еще в то время.
   Пожилая пара перешла на другую сторону улицы.
   — Коркоран-центр, — сказал Джон. — Если бы операция удалась...
   — Она принесла свои плоды, — сказал Гласс. — Или еще принесет. Конечно, все было бы гораздо проще, если бы не принесло этих ненормальных... По крайней мере в этот раз, — оборвав предыдущую фразу на полуслове, продолжил Гласс, — когда операция была на грани срыва, мне не пришлось тащить на себе труп человека, угрожавшего мне разоблачением, через зону боевых действий.
   — Бейрут, — прошептал Джон. — Джерри Барбер... Вы же получили медаль за это!
   — Ты однажды тоже получил медаль.
   Тем временем они все дальше углублялись в темноту.
   — Чего вы хотели добиться, взрывая Коркоран-центр...
   — Оседлать историю, творить ее своими руками. Крупный террористический инцидент. Старое ЦРУ, ведомое оперативным отделом, Алленом, Вудруфтом и... инерцией; ФБР; Пентагон — никто не может распутать его. И когда все бы уже потеряли надежду...
   — Центр по борьбе с терроризмом под руководством Харлана Гласса «вытаскивает кролика из цилиндра», — закончил за него Джон. — Харлан Гласс — герой, гений. Человек, покончивший с Ахмедом Наралом. Ахмед Нарал работал на управление? — Аллен был «хозяином» Нарала после Бейрута — у него были какие-то свидетельства того, что у великого палестинского воина в прошлом была любовная связь с еврейкой. Убрав Нарала, я, во-первых, лишил Аллена его лучшей статьи дохода, а во-вторых, победил злодея, и все это одним ловким ударом! И еще, как премию, заполучил твою шкуру. Они отправили Вудруфта в Бейрут разнюхать насчет смерти Нарала и замести следы того, что он был их человеком. Из-за этого ты остался в одиночестве, без поддержки твоего раввина. Теперь я могу добавить к этой премии начатое Фрэнком и продолженное тобой секретное расследование, которое доказывает, что Аллен скрывал «ужасную правду» о том, что влиятельные круги в ЦРУ доверяли Наралу, превратившемуся в монстра, подобного Франкенштейну, и взорвавшему Коркоран-центр. Я пока еще не решил, представить ли Фрэнка героем-мучеником, который обнаружил, что Аллен «поддерживал» мошенника и террориста, или отвести ему роль прикрытия Аллена. Существует столько возможностей, когда все реальности призрачны, засекречены и лживы.
   — Тогда как же представить меня? — спросил Джон.
   — Действительно, как мы поступим с тобой?
   — Что вы извлечете из этого?
   Овчарка пожилой четы обнюхивала пожарный гидрант.
   — Борьба с терроризмом — вот с чем мы должны идти в завтрашний день. Если необходимость доказана и есть новая, ничем не запятнавшая себя, команда, ожидающая возможности приняться за дело, огромные средства из бюджета...
   — Все это было ради денег?
   — Деньги — это власть, власть — это все, — сказал Гласс. — Вчерашний день — это мертвая история, основа прежней власти рушится. Ресурсы скудеют. Действуй быстро, действуй эффектно... В годы Великой депрессии Гувер реализовал этот принцип, борясь с красными и грабителями банков, создав при этом более надежный престол, чем если бы был занят войной с мафией или наркотиками.
   Пожилая пара повела собаку домой.
   Дальше, заставь его рассказывать дальше...
   — Мартин Синклер выполнял ваши приказы!
   — Он допустил ошибку, сдав анализ крови для оформления документов на медицинскую страховку, который пришел из лаборатории с пометкой «положительная реакция на ВИЧ». Последствия одной бурной ночи в Каире. Если бы он признался в госдепартаменте, что у него СПИД, там решили бы, что он гомик и что он лгал, заполняя секретные формы. Достаточно, чтобы ему дали пинка под зад. Его дочь и жена потеряли бы все, включая мифы, которыми они жили. Сначала он сделал свою работу, потом, начав сомневаться, он все равно держал рот на замке, так как это было единственной надеждой для его семьи. Но ты сказал, что он был надломлен. Видишь? — сказал Гласс. — Ты уже принес для меня кровь, время приносить прибыль.
   — Я не убийца!
   Темная улица. Брусчатая мостовая. Переулки.
   — Ты убил мокрушника, — возразил Гласс.
   — Это...
   — Решать, что такое зло, — прерогатива победителя. Политика — это любое взаимодействие людей, порождающее силу. Как миллион усердно-целующих-задницы и тех, кто готов ими стать, ты выбираешь этот город, и это — политика. Главное, иметь голову на плечах и желание оседлать фортуну.
   — Как вы?
   — Как тот, кем ты хочешь быть.
   — Фрэнк...
   — Ты спас меня от него. Теперь я знаю, насколько далеко он продвинулся, теперь я могу просчитать любые поползновения скалы, которую он свернул. Фрэнк был очень ловок и настойчив. Обнаружив, что в системе, которой он служил, появились непонятные искривления, он затеял свою собственную игру. Добрался почти до меня. Я не мог позволить ему связаться с Филом, этим долбаным глистом. Фрэнка предполагалось нейтрализовать чисто, но... мокрушник никогда не мог противостоять умному танцу. Фрэнк был хорош. Но он доверял системе. А ты, — сказал Гласс, — ты доверял только себе.
   — Этот город, — прошептал Джон, — этот город не позволит вам...
   — Этот город для меня мертв, — оборвал Гласс.
   Джон ударил Гласса ребром ладони по уху. Тот отшатнулся, обрушив свой зонтик на Джона, Джону не удалось захватить свободную руку Гласса, в которой моментально оказался револьвер, и Джон бросился на Гласса.
   Гласс был, конечно, старше, но ему не досталось этой ночью так, как Джону. Выслеженному. Преследуемому. Выносливый, тренированный «бульдог», чьи твердые мускулы не были избиты и порваны.
   Перехватить руку с пистолетом...
   Отобрать его! Вывернуть руку! Захватить...
   Грохот револьверного выстрела. Пламя вспыхнуло у ребер Джона, но он мертвой хваткой продолжал удерживать вырывающееся запястье, руку в перчатке... Звук разбитого пулей окна. Завыла сигнализация.
   Скользкие кирпичи. Увертываясь, удерживая равновесие, толкая, борясь за... Джон выворачивал руку с пистолетом до тех пор, пока револьвер не уставился дулом в небо, роняющее капли дождя на напряженные лица борющихся.
   Гласс пнул его коленом, метя в пах, но попал в живот, задетые пулей ребра отозвались резкой болью.
   Не закричать, дыхание...
   Пистолет, палец Гласса на спусковом крючке, курносый бочонок рвался назад и вперед между ними. Джон нажал кнопку, блокирующую барабан револьвера. Барабан открылся. Шесть патронов выпали на тротуар, подобно золотым каплям дождя.
   Гласс запустил разряженный револьвер прямо в глаза Джону. Ослепленный, кричащий, Джон выстрелил ребром ладони прямо перед тобой...
   Пошевеливайся!
   Отпрыгнул в сторону, моргнул.
   Гласс сложил зонт, повернул ручку, стальной наконечник... Зонтик с секретом нацелился в защищающуюся руку Джона. Не стоит беспокоиться о защите жизненно важных органов. Яд. Старый трюк КГБ. Правда, быть может, новый состав яда. Мокрый узкий стальной клинок, как змея, проскочил мимо глаз Джона. Джон метнул в Гласса пустым мусорным ведром, о которое запнулся, пятясь по тротуару. Гласс увернулся, раздался грохот алюминия о кирпич.
   Бежать! Хромота, он видел, что я хромаю... Переулок, почти рядом, только нырнуть вправо...
   Дождь. Вой сигнализации и полицейских сирен в ответ. Топот Гласса все ближе. Черные пластиковые мешки для мусора.
   Впереди белый дощатый забор. Изогнутая арка высоких ворот — закрыто.
   Как на учениях. В школе спецподразделений. Беги быстрее, используй здоровую ногу
   оттолкнулся
   прыгнул, ухватился за верхний край забора, подтянулся, край врезается в оцарапанные пулей ребра, и с воплем Джон перевалился, шлепнувшись по другую сторону...
   Перевернулся на другой бок, ноги упираются в дорожку внутреннего дворика...
   Черный ротвейлер, разъяренный, лающий, скалящий клыки...
   Из последних сил бегом обратно к высоким тяжелым деревянным
   воротам, нащупал металлический засов, отодвинул его...
   Ворота распахнулись и вытолкнули Джона обратно в переулок, когда до нападавшей собаки оставалось каких-то несколько дюймов. Инерция бросила сто-тридцатифунтовое животное на грудь Глассу. Столкновение отбросило человека назад. Он пошатнулся, собака сделала стойку и зарычала.
   Джон влетел за ограду, во двор, захлопнул за собой ворота и задвинул засов.
   Невидимое рычание, лай.
   Захромал вдоль внутреннего дворика, в окнах дома зажегся свет. Взобрался на скользкую поленницу.
   Собачий вой.
   Перемахнул через забор в соседний двор. Захромал к низким декоративным воротам, открывающим путь в проезд между домами.
   Проезд вывел на улицу, находившуюся в целом квартале от Гласса.
   Бежать, нога волочится, нога не должна волочиться — бежать.
   Поскальзываясь, спотыкаясь, ударяясь о стоящие машины — бежать.
   Добраться туда. Добраться туда первым.
   Один квартал. Второй.
   Парень в костюме, галстуке и пальто нараспашку, шедший по улице, пристально посмотрел на еще одного, бегущего среди ночи под дождем, ненормального, которому не сидится дома.
   Чего только не встретишь в столице.
   Джон споткнулся о зазубренный булыжник, растянулся на тротуаре.
   Ползти.
   Через какой-то безымянный парк, на границе Парк-вэй.
   Грязь. Мокрая прошлогодняя трава. Кустарник. Деревья, безжизненные силуэты которых притаились в ночи.
   Песчаный ров. Упал в него, обернувшись, посмотрел на квартал домов в Джорджтауне, на ряд машин у обочины.
   Вот она, «тойота» несуществующей дочери Гласса, «учащейся в колледже».
   Сердце колотится, дыхание замедляется — нельзя дышать слишком часто и тяжело, нельзя, чтобы были видны поднимающиеся клубы пара.
   Прислушаться.
   Торопливые шаги. Не бегущие, которые могут привлечь копов или жильцов близлежащих домов, имеющих под рукой телефон.
   Пустынная ночная улица, только человек в шляпе, идущий под дождем с закрытым зонтом, озирающийся по сторонам...
   Ищет машину, ясно, что ищет свою машину.
   Нога затекла. Не шевелись! Ни звука!
   Наконец нашел свою машину, в багажнике которой, как Джон рассказал Глассу, лежат единственные существующие доказательства.
   Фонг, выживи, пожалуйста, выживи...
   Пока еще жива. Гласс это тоже подтвердил. Сейчас Гласс направится к центру. Возможно, в штаб-квартиру, чтобы предотвратить попытки Джона попасть в управление, чтобы связаться по секретным каналам со своими наемниками. Там у него будет время выстроить замок из лжи и безумия и выдать за хозяина этого замка Джона Лэнга. Растратчика Джона Лэнга. Один, или два, или даже три раза подозреваемого в убийстве Джона Лэнга. Грязные деньги. Мертвый напарник, замешанный в грязных делах. Фонг — невольная соучастница, мертвая жертва...
   Гласс открыл левую дверь «тойоты».
   Наверное, в уме он сейчас уже плел тысячи новых паутин.
   В одну из них я попался. Ты скользишь по этой паутине слишком быстро...
   Вытереть кровавый дождь.
   «Тойота» откатилась от обочины.
   Свет от фар пытался прорваться сквозь пелену дождя... Машина заскользила прочь по мокрому асфальту. Повернул на Р-стрит в том месте, где она граничила с парком, в котором залег Джон. Джон наконец поднял голову из канавы и следил за машиной, проезжающей по мосту, по которому ему пришлось пройти за эту ночь дважды. Гласс включил сигнал поворота, никаких, даже малейших нарушений правил, чтобы не осталось записей. Остановился перед знаком «STOP». «Тойота» повернула направо и двинулась вниз, направляясь к выезду на Рок-Крейк-Парк-вэй.
   Уехала «тойота», которую Гласс навязал Джону. Машина, на которой был установлен маячок задолго до того, как Джон с благодарностью принял ее.
   Поднимайся, посмотри, так будет лучше видно... «Тойота», которую мокрушнику не приходилось искать в потоке машин, чтобы следовать за ней. Машина, которую он закрыл после того, как Джон поставил ее у обочины и убежал, убежал, не увидев, кто же сидит за рулем мотоцикла, остановившегося за углом. Мокрушник знал, что Джон был там, видел, как он пробирался к мосту, к подземке, где надеялся исчезнуть.
   Пошел, пошатываясь, к аллее деревьев вдоль Парк-вэй...
   Уезжающую сейчас машину Джон непременно должен был попытаться вернуть себе, если бы ему удалось исчезнуть в метро.
   Фары, теперь одни только фары, удаляющиеся по пустынной Парк-вэй...
   Уезжающую сейчас машину, пассажирская дверь которой была опрометчиво закрыта мокрушником, после того как он побывал внутри. Но зачем он туда забирался? Там не было ничего, что могло бы его заинтересовать. Мокрушник, убивший Клифа Джонсона, не стал бы утруждать себя тем, чтобы без определенной цели рыться в брошенной Джоном машине, — к чему это беспокойство? Особенно когда его ждала «творческая работа». Если он торопился, если у него была всего минута, от силы две, не для того же, чтобы подбросить радиомаячок, который уже был установлен в машине.
   Дождь колотил по нейлону альпинистской куртки Джона. Поезда. Бой барабанов сиу.
   Уезжающая машина скрылась за поворотом. Творческий и профессиональный, всегда сохраняющий хладнокровие, желающий знать наверняка, тренированный и имевший большую практику мокрушник, танцующий поединок, измазанный грязью зеленый плащ, подземка, эскалатор, его удавка — оранжево-зеленый шнур с желтыми полосками напомнил занятия в спецподразделении и Париж, у нас всегда будет Париж...
   Яркая оранжевая вспышка за деревьями на Парк-вэй. Порыв горячего ветра, зловоние вулканирующего бензина и горящего металла и грохот,
   волна грохота,
   поглотившая Джона,
   затем все стихло.
  
  
  
  
   Глава 47
  
  
   Похороны — это состояние хрупкого равновесия между вчерашним и завтрашним, короткая передышка, которая должна помочь живущим приспособиться к изменившейся жизни.
   Этим субботним утром весна наполняла воздух Арлингтонского кладбища.
   Солнечные лучи блестели на запаянном гробу.
   Шестеро несущих гроб расстегнули свои пальто: Роджер Аллен, отвечавший в управлении за сбор разведывательной информации; Ричард Вудруфт — его правая рука; Мигель Зелл, штурман, ведущий управление сквозь бурные и мутные политические воды; главный юрисконсульт управления; Кахнайли Сангар — глава спецподразделения по расследованию взрыва в Коркоран-центре, находящегося сейчас в «фазе номер один» расформирования — прикомандированные агенты вернулись обратно в свои конторы, ящики с документами опечатаны; и Джордж Корн, командующий охраной бастионов ЦРУ.
   «Еще бы одного, чтобы отсчитывать шаг», — подумал Джон Лэнг, наблюдая за этим.
   Наверное, потому, что никогда нельзя доверять погоде, солдаты почетного караула были одеты в зимнюю форму. Вдова с отсутствующим взглядом, закутанная в толстое шерстяное пальто. Ее дочь, храбро улыбающаяся.
   Одной рукой девочка держалась за мать. Доктор надавал матери кучу всяких лекарств. Он не знал, что главное лекарство, заключенное во фляжке, лежит в ее сумочке. Другой рукой девочка держала за руку женщину, которую звали Мэри. Эта женщина пришла в их дом поздно ночью, той ужасной ночью, и с ней был мужчина с работы отца. Ребенок должен был успокаивать добермана, открывать входную дверь. Мама должна... спать, объяснила она Мэри, когда впустила их. Мужчина взламывал подвал отца. Они убили папину собаку настоящими пулями, вызвали доктора, который разбудил маму. Ребенок помнил, как Мэри села с ней в ее спальне с белыми стенами, в которой царил идеальный порядок. Мэри держала ее за руку и говорила, что она должна быть очень смелой маленькой девочкой. Они поговорили о снах.
   По требованию вдовы не было никаких надгробных речей или проповедей. Получив начертанную ее дрожащей рукой подпись, адвокаты с работы мужа занялись завещанием и проверкой финансового состояния и собственности, которой владела семья. На следующее утро после смерти мужа к дому подъехал грузовик, в который погрузили стальные шкафы с документами из их дома.
   Сержант, командовавший ротой почетного караула, пролаял команду. Солдаты взяли винтовки на изготовку. Несшие гроб установили его на ремни, натянутые поперек могилы.
   Днем раньше, в пятницу, власти Мэриленда отправили урну с прахом «умершего от сердечного приступа» Филипа Дэвида его тетке в Кливленд.
   Утром той же пятницы неизвестный мужчина был похоронен в могиле для нищих на вашингтонском муниципальном кладбище. Кроме двух могильщиков, единственными свидетелями, участвовавшими в мрачном погребении, были Джон Лэнг и полицейский детектив Тэйлор Гринэ, который расследовал трагическую смерть Джона До, наступившую в результате несчастного случая. В эту пятницу Гринэ был повышен в звании и переведен из отдела, занимающегося убийствами, в подразделение городской полиции по борьбе с организованной преступностью.
   Полиция пригорода, в котором жили Кэт и Ричард Вудруфты, так и не смогла дать вразумительный ответ их соседу, который во вторник, незадолго до рассвета, позвонил по телефону 911, утверждая, что он видел четыре машины, набитые людьми, подъехавшие к дому Вудруфта и заехавшие за ограду. А затем минуту спустя из дома вывели двух человек в наручниках, посадили их в машину и уехали прочь. Один из пленников, как утверждал сосед, был толстячок, похожий на Будду. Когда патрульная машина подъехала к дому Вудруфта, в доме никого не было. Последующий визит к паре, которой в ту ночь не было в городе, не обнаружил ничего необычного. Сосед подумывал, не позвонить ли в «Вашингтон пост», но потом решил, что репортер, чего доброго, примет его за ненормального, или, того хуже, статью опубликуют, и после этого поползут слухи о преступлении в его районе, что, в свою очередь, может привести к падению стоимости его собственности.
   Несшие гроб отступили на шаг от могилы Гласса.
   Распорядитель похорон нажал педаль.
   Гроб стал медленно опускаться под траурные звуки рожков.
   Сегодняшняя «Вашингтон пост» вышла с некрологом Мартину Синклеру, сотруднику государственного департамента, подававшему большие надежды, погибшему в результате бытового несчастного случая. Он был обнаружен разносчиком пиццы. В груде конвертов на столе в доме, который он снимал, вдова обнаружила страховой полис, по которому при наступлении смерти от несчастного случая должно было быть выплачено двести пятьдесят тысяч долларов, добавка к их уже существовавшим страховкам, о которой он никогда не упоминал. Она не заметила, что на конверте не было почтовой марки, и у нее не возникло никаких сомнений по поводу оперативности, проявленной страховой компанией, о которой она никогда раньше не слышала, при оплате предъявленного полиса. Вдова последовала совету похоронного агента, рекомендованного санитарами кареты «скорой помощи», приехавшей обрабатывать тело, и Мартин Синклер был кремирован.
   А этим субботним утром гроб с телом Харлана Гласса опустился в землю. Сенаторы из Комитета по делам разведки и их двойники из палаты представителей, сев на поезда, самолеты и машины, вернулись в свои родные штаты, на каникулы.
   Им тоже был нужен перерыв, отдых.
   В пятницу утром они приняли участие в брифинге «только для членов комитета», который проводили заместитель директора ЦРУ Роджер Аллен, руководитель представительства ЦРУ в конгрессе Мигель Зелл и Джон Лэнг, чье забинтованное лицо привлекало настороженные взгляды.
   Аллен ратовал за то, чтобы проведение брифинга состоялось на территории конгресса, а не Белого дома, как это было обычно. Он считал, что в этом случае будет легче удержать членов конгресса под контролем и скрыть проведение брифинга, который нигде не анонсировался.
   Сенаторы собрались, имея на руках сообщение о том, что Аллен устраивает брифинг, и составленное в обтекаемых выражениях сообщение представителя ЦРУ в Париже, в котором он ратовал за дипломатическое урегулирование кризиса с целью оградить администрацию от неизбежного политического взрыва в случае потери контроля.
   Аллен начал с того, что объявил комитету о своей готовности ответить на все вопросы, которые могут возникнуть у сенаторов относительно его заявления, но под их ответственность.
   Вел брифинг председатель сенатского комитета конгресса, к которому Аллен проявлял благосклонность, поэтому он посвятил его в то, о чем собирается говорить, еще до начала закрытого заседания.
   Аллен сказал им следующее:
   — В ходе проведенной разведывательной операции было установлено, что взрыв в Коркоран-центре был совершен преступной группой мошенников, планы которой были неожиданно нарушены гибелью пяти невиновных человек. Кроме того, в ходе операции был нейтрализован, — здесь Аллен сделал паузу, повторив последнее слово: — Нейтрализован хорошо известный террорист Ахмед Нарал, который также подозревается во взрыве автомобиля, начиненного динамитом, в 1983 году у казармы морских пехотинцев в Бейруте, унесшем жизни двухсот сорока одного американского военнослужащего.
   В результате этой мошеннической операции — раскрытой и нейтрализованной ЦРУ, кроме гибели пяти ни в чем не повинных граждан, погибших при взрыве Коркоран-центра, были убиты еще пять американских граждан, к смерти которых управление не причастно, и это не повредило долговременным интересам безопасности США. Все они, сказал Аллен (не называя имен Клифа Джонсона, Мартина Синклера, Фила Дэвида, Фрэнка или мокрушника), в той или иной мере были вовлечены в данную операцию, при этом на одних лежит та или иная доля вины, другие же — офицеры управления — отдали свою жизнь ради раскрытия преступной деятельности и преданности высшим интересам.
   — Единственными полностью невинными жертвами, — вставил свое замечание Зелл, — были архитектор и ее семья, оказавшиеся в эпицентре взрыва, а также пожилой охранник здания, который, как явствует из проверки, имел в прошлом осложнения с сердцем. Никто из невинно пострадавших не оставил прямых наследников, поэтому иски о возмещении убытков или месть за их смерть практически исключены.
   Аллен помолчал, пережидая волну потрясения, прокатившуюся по рядам, после чего прервал нарастающий гомон в зале.
   — К сожалению, — сказал Аллен, — некоторые члены конгресса, в том числе и из числа находящихся здесь, возможно, сами того не понимая, в политическом плане были вовлечены в эту мошенническую операцию. Архитектором этой операции был прежний, глава центра по борьбе с терроризмом Харлан Гласс, который...
   При этих словах в комитете поднялся невообразимый шум, Аллен был вынужден повысить голос:
   — ...который, возможно, хотя пока нельзя утверждать этого с полной достоверностью, потерял над собой контроль еще до этих событий. Все относящиеся к делу преступные действия уходили корнями в полунезависимый ЦБТ, руководимый Глассом, при этом связи с ЦРУ не установлено. Однако расследование, проведенное ЦРУ, выявило такой тревожащий факт, как большие суммы денег, поступавшие от Гласса в фонды избирательных кампаний многих, скорее всего непреднамеренно попавших в такое положение, членов конгресса. Законность некоторых взносов находится под большим вопросом. Прежде чем Гласса успели арестовать, он погиб в дорожном происшествии, которое было квалифицировано федеральной полицией как «автокатастрофа с одной участвующей машиной». Предательская операция была нейтрализована. Обезвреживание было произведено командой, руководимой главой отдела безопасности Джорджем Корном и представителем при конгрессе Джоном Лэнгом.
   Глава представительства при конгрессе Зелл указал, что выявление сумм и адресатов вкладов, полученных обеими политическими партиями от — теперь уже с очевидностью доказано — террориста-подрывника Гласса, является частью расследования, но как и в случае с другими аспектами дела, никаких публичных разоблачений таких связей не планируется.
   — Все убытки будут возмещены, — спокойно добавил Зелл.
   Председатель комитета поинтересовался реакцией Белого дома.
   — Президент, — ответил Аллен, — выразил желание сотрудничать с конгрессом по всем вопросам, связанным с данным делом. Если конгресс примет такое решение, мы готовы начать публичное расследование всех аспектов этого дела. Министр юстиции уже предъявил обвинения замешанным в этом деле.
   — Однако, — сказал Зелл, — большинство виновных мертвы.
   Он не преминул добавить:
   — Я, конечно, не имею в виду членов конгресса, получавших на свои избирательные кампании деньги, отмытые Глассом.
   — Урон, который был нанесен, теперь никак не уменьшишь, — заметил Аллен. — Но сделать еще хуже можно. Например, запятнать конгресс и ЦРУ ложными обвинениями во взрыве Коркоран-центра — преступной операции, не имеющей к ЦРУ никакого отношения. Все это послужит совсем не на благо национальных интересов и еще больше подорвет доверие к конгрессу и Вашингтону, при этом, несомненно, забудут, что мы сумели успешно разрешить десятки других политически важных кризисов, что помогло с уверенностью двигаться в будущее.
   Печать не сможет отделить козлищ от агнцев, и гнев дезинформированной публики, подобно выстрелу из дробовика, может разрушить жизненно важные американские политические институты, такие, как ЦРУ и конгресс, и заденет государственных деятелей, которые были так или иначе связаны с Глассом.
   Кто выиграет от того, что мы вынесем это дело на суд общественности? — воскликнул Аллен. — Никто. Никому: ни правосудию, ни Америке, ни общественности, ни вам в конгрессе, ни нам в ЦРУ — я повторяю, никому не станет лучше оттого, что мы подольем масла в огонь.
   В действительности, — добавил он, — общественное расследование всех деталей этого дела показало бы в самых выгодных красках героического офицера ЦРУ и простого американского гражданина, но последствия такого шага непредсказуемы.
   — По-видимому, в интересах страны, — предложил Мигель Зелл, — будет поручить ЦРУ доложить в полном объеме все аспекты расследования на закрытом заседании комитета.
   Сенатор Бауман согласно кивнул, услышав такое предложение.
   Накануне вечером, запершись у себя в кабинете с Джоном, юристом ЦРУ и неутомимым шефом отдела безопасности Корном, Бауман выпил четыре стакана скотча, отвечая на их весьма неприятные вопросы. Бауман понимал, что если начнется общественное расследование, то и его имя свяжут с получением денег от террориста.
   Как требовалось по правилам, комитет проголосовал. Прошло предложение поручить секретное внутреннее расследование ЦРУ.
   Вопреки сложившейся практике председатель выразил свое отношение первым, громко сказав: «Да».
   Сенатор Обет почувствовал, что пахнет жареным, и проголосовал против.
   Из желания показать принципиальность и сохранить имидж сенатор Фаерстоун проголосовал против. Вчера утром две его бывшие сотрудницы выступили с заявлением для прессы, в котором утверждали, что подвергались сексуальным домогательствам с его стороны. Посоветовавшись со своим административным помощником, сенатор решил объявить, что собирается пройти профилактический лечебный курс в знаменитом центре по реабилитации алкоголиков. Четырьмя годами позже он потерпел поражение на перевыборах.
   Сенатор Хандельман хотел проголосовать за и поддержать своего президента, но проголосовал против и поддержал свою неспокойную совесть.
   После брифинга Джон отозвал Хандельмана в угол и прошептал, что бдительность Эммы помогла разоблачить преступные замыслы.
   Хандельман нахмурился.
   — Могу ли я сказать ей об этом что-нибудь?
   — Ничего, — ответил Джон.
   Хандельман знал, что это была правда.
   Но он не кричал на Эмму целых две недели и назначил ей большую, чем она ожидала, прибавку к зарплате. И не объяснил за что. Его комитет проголосовал за секретность, а он был благородный человек.
   Когда врачи из ЦРУ залечивали Джону бок, задетый пулей, и раны на лице, они попутно взяли у него кровь и послали ее на анализ в солидную лабораторию. Результат вернулся с пометкой: «реакция на ВИЧ отрицательная». Джон промучился целую ночь над письмом Эмме и в конце концов отправил ей результат анализа, вложив его в конверт без всяких комментариев.
   Все равно она никогда не хотела слушать его или о нем.
   Все равно он никогда не говорил ей того, что хотело услышать ее сердце.
   Этим весенним субботним утром над Арлингтонским кладбищем раздался залп, гроб с телом Гласса лег на дно могилы.
   Один залп, второй, третий.
   Стайки воробьев, не шелохнувшись, сидели на ветвях ближайших деревьев, на которых уже набухали почки. Они слышали здесь уже столько выстрелов, что перестали бояться.
   Джон, вздрагивавший при каждом звуке выстрела, отвернулся от могилы...
   Что-то шевельнулось среди деревьев.
   Воробьи дружно вспорхнули с веток.
   Силуэт в лучах солнца.
   О-о.
   Недавняя история с двумя скромными чиновниками, ответственными за сортировку почты, поступающей в ЦРУ, всплыла в голове Джона. Они считали, что помогают живой легенде ЦРУ — самому Глассу — сорвать проникновение израильской разведки с целью манипулирования деятельностью американского правительства. Они относили все письма из Белого дома или с Капитолийского холма в кабинет, на двери которого отсутствовала табличка, где доверенные люди гуру борьбы с терроризмом Гласса, в совершенстве освоившие операцию «вскрыл — запечатал», имели два часа на то, чтобы распечатать конверты и доложить их содержание шефу. Этой субботой неглупые ребята, сидевшие на операции «вскрыл — запечатал», были заперты с мастерами допроса и крепкими ребятами Корна в надежном месте на восточном берегу. Двое служащих, занимавшихся разборкой почты, были потрясены, узнав правду, и находились под добровольным домашним арестом. «Они виноваты не больше, чем... я», — подумал Джон.
   Им простят оплошность. Сохранят им работу, сохранят пенсии.
   Прозвучала команда почетному караулу.
   Начальник караула, чеканя шаг, поднес вдове сложенный флаг, покрывавший гроб. Она смотрела прямо перед собой, прижав сумочку к груди.
   Командир стоял в нерешительности, не зная, что предпринять...
   Дочка подошла к матери, приняла флаг из рук офицера, который отдал ей честь и таким же чеканным шагом вернулся к роте почетного караула.
   Почетный караул промаршировал к своему автобусу.
   Мэри проводила родственников Гласса к их лимузину.
   Корн бросил свой бесцветный взгляд на отъезжающих чиновников ЦРУ, убедился, что его команда, обеспечивавшая охрану, на местах. Кивок, предназначенный Джону, был, как всегда, твердым, но Джон мог поклясться, что Корн ему подмигнул.
   Когда другие присутствовавшие на похоронах поодиночке и небольшими группами потянулись через ряды каменных обелисков к стоянке автомобилей, к Джону подошел Дик Вудруфт.
   — Нет смысла торчать здесь, — сказал Вудруфт. Он теперь назывался временным координатором ЦРУ по ЦБТ. — Пойдем, нам надо составить график встреч на завтра. К завтрашнему вечеру, думаю, Кэт уже простит тебя настолько, чтобы пригласить на тихий воскресный обед. Хотя не упоминай о доме. Мы собираемся сегодня покупать новый ковер.
   — Пожалуй, я дам ей побольше времени. — Джон посмотрел на открытую могилу. — Кто мог подумать, что все так кончится?
   — Ты сделал правильный выбор, — сказал Вудруфт.
   — Согласиться участвовать во лжи — это правильно?
   — Не ложь — тайна.
   — Какая разница?
   — Кому надо — тот всегда узнает правду.
   — Узнает ли?
   — Зависит от наших усилий и их желания.
   — Во что это нам обойдется?
   — Ты думал, что можно победить зло, не пострадав при этом? — сказал Вудруфт. — Независимо от того, как копание в этой грязи могло подействовать на тебя, назови мне другого «чистильщика», который смог бы это сделать лучше тебя?
   Джон опустил глаза.
   — Гласс был гений, — сказал Вудруфт.
   — Что?
   — Террористический акт, подобный взрыву Коркоран-центра — не важно, кто его совершил, — доказывает необходимость таких мощных международных аналитических и разведывательных антитеррористических сил. Конечно, — улыбнулся Вудруфт, — необходим централизованный контроль. А ведь «Центральное» — это первое слово в нашем названии.
   Вдали зашумели запускаемые двигатели.
   — Не задерживайся здесь, — сказал Вудруфт и ушел.
   Когда остались только Джон и могильщики, наблюдатель вышел из-за деревьев. Встал позади Джона. Могильщики с ругательствами забрасывали могилу землей.
   — Я думал, ты не придешь, — сказал Джон.
   Фонг ответила:
   — Я хочу распотрошить этот ящик и вбить кол ему в сердце.
   — Там только пепел.
   — Но ты уверен, что это его пепел?
   — О да, — сказал Джон. — Никаких сомнений.
   На ней были тот же черный плащ, что и на похоронах ее отца девять дней назад, те же синие джинсы, которые были на ней, когда Джон оставлял ее на конспиративной квартире. Она положила руку на плечо Джону. Ее волосы пахли свежестью. Солнце грело им спины.
   Он ослабил узел галстука на своей новой рубашке.
   — Оглянись вокруг, — прошептал он.
   Везде, куда бы они ни повернулись, везде были белые каменные таблички.
   Он повел ее к театру мертвых.
   — Я подписала бумаги, — сказала она. — Даже форму о неразглашении, чтобы защитить тебя. И отдала их одному из наших «приходящих нянь».
   — Управление должно бы помочь тебе найти адвоката, чтобы...
   — Ненавижу адвокатов.
   — Тебе выплатят четверть миллиона долларов.
   — Черт бы побрал все страховые компании.
   — Тебе не надо будет работать на эту газету в Чикаго, — возразил он. — Писать про адвокатов. Ты сможешь быть поэтом...
   — Деньги не могут сделать тебя поэтом...
   — Но могут помочь не умереть с голоду.
   — ...или купить отца, — закончила она.
   Они зашли в открытую небу каменную аудиторию. Никого.
   — Что ты извлек из этого? — спросила она.
   Подумай об этом.
   — Больше, чем хотел.
   Она посмотрела на него:
   — Ну, и дело стоило того?
   Он отвел взгляд в сторону:
   — Они дали мне еще одну медаль.
   — Поздравляю, — сказала она. — Я догадывалась.
   В понедельник, спустя два дня, Джон и главный адвокат ЦРУ встретились с вдовой Клифа Джонсона и сомалийской няней в балтиморском офисе адвоката вдовы.
   Ничего не объясняя, адвокат, представлявший ЦРУ, предложил вдове двести пятьдесят тысяч долларов, не облагаемых налогом, если она подпишет бумаги, согласившись передать им права на все известные и неизвестные законные активы ее мужа, включая возможное получение наследства. Она должна подписать соглашение о неразглашении. Ее подпись также обеспечит ее детям благотворительный взнос в пятьдесят тысяч долларов, предназначенный на их образование. За вложением и расходованием этих средств будут следить попечители, о которых она никогда раньше не слышала. По тому же контракту сомалийская няня должна получить двадцать пять тысяч долларов — «вознаграждение нашедшему», и ее имя будет внесено в специальный список на ускоренное получение американского гражданства.
   Балтиморский адвокат развел руками:
   — Это выгодная сделка, у вас не будет претензий.
   Две женщины расписались, где им было указано. Когда бумажная работа была закончена, Джон уединился в приемной адвоката, отделанной красным деревом. Пахло хорошей кожей.
   Тихий стук в дверь.
   Вошел последний оставшийся в живых мистер Джонсон. Дверь закрылась за его спиной. Он смотрел на мужчину из парка широко раскрытыми глазами, в которых впервые за долгое время появился интерес.
   Мужчина из парка заставил его поднять руку, как при посвящении в скауты. Мальчик поклялся страшной клятвой никому ничего не говорить. Мужчина держал в руках красную бархатную коробочку. Именная табличка была оторвана с бархата этим утром, но мальчик никогда не узнает об этом.
   Мужчина открыл коробочку. Медаль внутри имела ленту с цветами американского флага. На металлическом кружке были изображены орел, щит и оливковые ветви, окаймленные полукругом из слов «ЦЕНТРАЛЬНОЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ». Орел держал в клюве табличку, на которой было выгравировано: «ЗА ЗАСЛУГИ».
   Дрожащие руки ребенка взяли коробочку. Мужчина перевернул медаль.
   Этим утром балтиморский ювелир заработал двести долларов наличными, из тех, что были подкинуты Джону в коттедж, выгравировав на обратной стороне медали: «КЛИФ ДЖОНСОН».
   — Твой отец заслужил это, — сказал Джон, — и он хотел, чтобы ее передали тебе.
   На всю жизнь Джон запомнил, как детские руки обвились вокруг него.
   Вечером перед похоронами Гласса Дик Вудруфт передал Фонг такую же медаль, которой наградили ее отца. В соответствии с секретными процедурами ЦРУ ее обратная сторона была пустой.
   Однажды в полночь три недели спустя Джон наблюдал, как рабочие осторожно устанавливали новую мемориальную звезду на стене фойе в штаб-квартире ЦРУ.
   Утром в день похорон Гласса, когда Джон и Фонг обошли круг камней в театре мертвых, она сказала:
   — Мои чемоданы в машине.
   Темнота предыдущей ночи. На надежной конспиративной квартире.
   Они занимались любовью, она обнимала его, плакала.
   Солнце отражалось от белых камней.
   — Не уезжай, — сказал он ей. — Пожалуйста.
   Как долгий выдох.
   Тишина, такая странная тишина.
   — Ты просто хочешь жениться на богатой девушке, — сказала она.
   Даже не моргнул при слове «жениться»:
   — Я просто забочусь о тебе.
   Она взяла его под руку:
   — Почему обо мне?
   — Не могу... я не... Наверно, потому, что каждый писатель или поэт должен быть оптимистом, чтобы писать. Поверь мне... Ты чертовски расстроена, и тебе трудно, так трудно... Мы такие разные, но... Это моя жизнь, это я. Мне нет необходимости объяснять это, ты жила этим, знаешь это, знаешь меня. Не спрашивай почему, я не знаю почему, я просто знаю.
   Ее пальцы нежно коснулись его лица.
   — Парень из Южной Дакоты, сайгонская девушка. — Ее щеки были мокрыми. — Даже если я могу затронуть твою душу... Эта жизнь. Твой мир, твой город, я всегда буду чувствовать себя в нем как в западне. Возможно, я никогда не смогу освободиться от притяжения этого города, но если я «выйду за него замуж», я буду проклята.
   — Или счастлива.
   — Если бы я решилась на это, я выбрала бы тебя.
   Она поднялась на цыпочки, прикоснулась своими губами к его. Отступила на шаг и сказала:
   — Пора идти.
   — Ты даже не побывала в моем коттедже.
   — Я знаю, где ты живешь.
   Сказав это, она пошла прочь.
   Запомни навсегда ее черные волосы, развевающиеся на весеннем ветерке, ее силуэт на белых каменных ступенях; вкус ее губ.
   Пройди круг.
   Но этим утром он не мог. Обошел стороной перешептывающихся туристов, щелкающих фотоаппаратами. Одинокий солдат с винтовкой, стоящий в почетном карауле у памятника своему неизвестному собрату.
   В воздухе пахло весной и жизнью. Поспешил пройти мимо стоящего, как каменный монумент, часового.
   Пройди сквозь деревья.
   Поезжай на работу. Работай.
   С одной стороны река
   широкая, несущая свои неумолимые серые воды.
   С другой стороны, как во сне,
   этот мраморный город,
   небо над ним. Облака. .
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"