Дивер Джеффри : другие произведения.

Слеза дьявола

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  
  Джеффри Дивер
  Слеза дьявола
  
   Маделин с благодарностью посвящает эту книгу автор
  
  I
  Последний день года
  
   «Тщательный анализ анонимного письма поможет значительно сократить круг его вероятных авторов и уменьшить число подозреваемых. Например, использование точки с запятой или правильная расстановка апострофов позволит исключить целые группы лиц».
  
   Осборн и Осборн, «Проблемы работы с подозрительными документами»
  
  1
  
  Диггер в городе.
  
  Диггер похож на вас, Диггер похож на меня. Он идет по продуваемым всеми ветрами улицам как любой другой прохожий, поджав плечи и поеживаясь от промозглого декабрьского холода.
  
  Он невысок ростом, но и не слишком мал, он не толст, но и не излишне худ. Его пальцы в черных перчатках, возможно, короткие и пухлые, а быть может, и нет. Его ступни кажутся великоватыми, но не надел ли он пару обуви на пару размеров больше, чем нужно?
  
  Если вы посмотрите ему в глаза, то скорее всего не обратите внимания на их форму или цвет, вам только померещится, что это не совсем нормальные человеческие глаза, а если Диггер встретится при этом взглядом с вами, его глаза могут оказаться последним, что вы увидели в своей жизни.
  
  На нем долгополый черный или темно-синий плащ, и ни одна живая душа не замечает, как он проходит мимо, — и это среди тысяч возможных свидетелей на оживленных улицах Вашингтона, округ Колумбия, где толпа сейчас даже гуще обычной, потому что начался утренний час пик.
  
  Диггер в городе, и наступил канун Нового года.
  
  Держа в руке фирменную полиэтиленовую сумку из магазина «Дары полей», Диггер обходит влюбленные парочки, одиноких пешеходов и целые семьи, продолжая двигаться вперед. В отдалении уже видна станция метро. Ему было велено подойти туда к девяти утра, и он подойдет. Диггер никогда не опаздывает.
  
  Сумка в его, возможно, коротких и пухлых пальцах тяжела. Она весит пять килограммов, хотя к тому времени, когда Диггер вернется к себе в номер мотеля, будет весить уже значительно меньше.
  
  На него натыкается какой-то мужчина, смущенно улыбается и говорит «прошу прощения», но Диггер даже не смотрит на него. Диггер никогда ни на кого не смотрит и не желает, чтобы смотрели на него самого.
  
  «Не позволяй никому… Клик!.. Никому вглядываться в твое лицо. Отводи его в сторону. Понял?»
  
  «Я понял».
  
  Клик!
  
  «Смотри на все эти яркие огни, — думает он, — смотри… Щелк!.. смотри на нарядные новогодние украшения. Крепкие малыши на рекламных плакатах, звуки „старых добрых времен“. Забавные украшения. Веселые огни. До чего же все празднично!»
  
  Это площадь Дюпона — средоточие денег, центр искусств, место, где собирается молодежь и прочая модная публика. Диггеру это известно, но только потому, что человек, который говорит ему, что делать, рассказал о площади Дюпона.
  
  Вот он уже у входа в подземку. Утро выдалось облачное, а город живет по зимнему времени, и потому сумрак еще не окончательно рассеялся над ним.
  
  Диггер невольно вспоминает о жене. Памела не любит серость и холод, а потому она… Щелк!.. Что делает она? Точно! Поэтому она сажает красные и желтые цветы.
  
  Он смотрит на вход в метро и думает о рисунке, который видел однажды. Они с Памелой ходили как-то в музей. И увидели там старинную гравюру.
  
  Памела сказала:
  
  — Жуть какая-то. Пойдем дальше.
  
  На гравюре были изображены врата ада.
  
  Вход в метро ведет на двадцать метров вниз. Одни пассажиры спускаются по эскалатору, другие поднимаются наверх. Очень похоже на тот самый рисунок.
  
  Врата в преисподнюю.
  
  Вот молодые женщины с короткими стрижками и дипломатами в руках. Вот молодые мужчины со спортивными сумками и мобильными телефонами.
  
  А вот и Диггер с его пакетом с продуктами.
  
  Быть может, он толстый, а быть может, тощий. Похож на меня, похож на вас. Никто и никогда не обращает на Диггера внимания, и это одна из причин, почему он умеет делать свою работу так хорошо.
  
  — Ты лучше всех, — сказал в прошлом году человек, который говорит ему, что делать. — Ты… Клик, клик!.. Ты — самый лучший.
  
  На часах 8.59, когда Диггер подходит к вершине эскалатора, ведущего вниз и забитого людьми, исчезающими в подземелье.
  
  Он засовывает руку в пакет, и его пальцы удобно ложатся на автомат. Быть может, это «узи», или «Мак-10», или «интретех», но он определенно весит пять килограммов вместе с магазином на сто ружейных патронов 22-го калибра.
  
  Больше всего Диггеру хочется сейчас супа, но он забывает о голоде.
  
  Потому что он… Клик!.. самый лучший.
  
  Он смотрит вперед, но не на толпу, выстроившуюся в ожидании своей очереди ступить на эскалатор, который унесет их прямо в ад. Он не различает парочек, мужчин с телефонами, женщин с прическами, сделанными в салонах «Суперкатс», которые посещает и Памела. Он не смотрит на семейства. Он прижимает свою сумку к груди, как прижимал бы в толпе любой свой пакет с подарками для близких. Одна рука лежит внутри на автомате, какой бы там марки он ни был, а другая сжата полукругом снаружи. Кажется, что она держит батон свежего хлеба из «Даров полей», который так хорошо пошел бы с супом, но на самом деле это внушительных размеров глушитель, поглощающий звуки с помощью слоев искусственной ваты и резиновых прокладок.
  
  Его часы издают писк.
  
  Ровно девять утра.
  
  Он спускает курок.
  
  Пули с шипением прокладывают свой путь к спинам пассажиров на эскалаторе, которые начинают под огнем валиться вперед. И теперь даже чуть слышные тсс-тсс-тсс, издаваемые автоматом, совершенно заглушаются криками людей.
  
  «О Боже! Смотрите! Господи, что происходит? Я ранен! Я падаю!» — и все в таком духе.
  
  Тсс-тсс-тсс.
  
  И громкие звуки, издаваемые пулями, которые прошли мимо цели и попали в металл или керамическую облицовку. Звуки действительно оглушительные. Если пуля попала в человека, почти ничего не слышно.
  
  Все оглядываются по сторонам, не понимая, что случилось.
  
  Диггер тоже озирается. Все в страхе, и на лице Диггера тоже написан испуг.
  
  Никто пока не верит, что в них стреляют. Им кажется, что впереди кто-то оступился, упал и по цепочке увлек за собой других. С грохотом и стуком из рук жертв выпадают телефоны, дипломаты и спортивные сумки.
  
  Сотня патронов израсходована за какие-то несколько секунд.
  
  Никто не обращает внимания на Диггера, который недоуменно крутит головой, как и все.
  
  Хмурится.
  
  «Вызовите „скорую“… Полицию, полицию… Боже мой, этой девушке нужна помощь… Помогите, кто-нибудь!.. Он мертв! Господи Иисусе, вы только посмотрите на ее ногу!.. Детка моя, малышка моя…»
  
  Диггер опускает вниз сумку, в дне которой образовалась лишь небольшая дырочка, пробитая пулями. Все тепленькие использованные гильзы остались внутри.
  
  «Отключите эскалатор! О Боже, да отключите же! Там люди подавят друг друга…»
  
  И все такое.
  
  Диггер глазеет. Потому что глазеют все.
  
  Но ведь это трудно — заглянуть в ад. Внизу видна лишь масса тел, которая все накапливается, копошится… Кто-то жив, кто-то мертв, кто-то отчаянно старается выбраться из-под человеческой груды, образовавшейся у основания эскалатора.
  
  Диггер делает несколько мелких шажков назад, окончательно сливаясь с толпой. А потом исчезает.
  
  Исчезать ему удается лучше всего.
  
  — Когда ты уходишь, веди себя как хамелеон, — учил его человек, который говорит ему, что делать. — Ты знаешь, что это такое?
  
  — Ящерица такая.
  
  — Верно.
  
  — И она умеет менять цвет. Я по телику видел.
  
  Диггер идет переулками, в которых полно людей. Мечутся туда, бегут сюда. Даже смешно.
  
  Смешно…
  
  Никто не замечает Диггера.
  
  Ведь он похож на меня, похож на вас, похож на безликую деревяшку. Под утренним небом его лицо бледно. А быть может, темно, как врата ада.
  
  Он идет — спокойно, неспешно — и думает о своем мотеле. Там он перезарядит автомат и обновит обмотку глушителя новым слоем колючей ваты, а потом устроится в кресле с бутылочкой минеральной воды и тарелкой супа. Так он будет сидеть и отдыхать до полудня, а потом, если только человек, который говорит ему, что делать, не позвонит и все не отменит, снова наденет свой длинный черный или темно-синий плащ и выйдет на улицу.
  
  Чтобы сделать это еще раз.
  
  Сегодня канун Нового года. И Диггер в городе.
  
  Пока кареты «скорой помощи» стекались к площади Дюпона, а спасатели растаскивали ужасающую гору тел на станции метро, Гилберт Хавел направлялся к зданию городского совета, расположенному в трех километрах оттуда.
  
  На углу Четвертой и Ди-стрит, остановившись рядом с уснувшим на зиму кленом, Хавел открыл конверт и в последний раз перечитал записку.
  
  Мэр Кеннеди!
  
  Конец света грянет. Диггер на свободе и нету способа его остановить. Он будет убивать снова в четыре, в 8 и в Полночь если вы не заплатите.
  
  Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной. В середине Поля. Оплатите мне Деньги до 12.00 часов. Только я умею как остановить Диггера. Если вы (густо зачеркнуто) арестуете меня, он продолжит убивать. Если вы меня убьете, он продолжит убивать…
  
  Чтобы вы не думали будто я никто, некоторые пули Диггера были окрашены черной краской. Только я знаю об этом.
  * * *
  
  Хавел решил, что его план — само совершенство. Кто смог бы придумать лучше? Он планировал всё несколько месяцев. Предусмотрел любой возможный ход со стороны полиции или ФБР. Чисто партия в шахматы!
  
  Ободренный этими мыслями, он вложил записку в конверт, закрыл его, но запечатывать не стал и отправился дальше. Он шел размашистой походкой, слегка опустив голову, чтобы казаться чуть ниже своих ста восьмидесяти пяти сантиметров и не встречаться глазами с прохожими. Это причиняло ему некоторые неудобства, потому что, вообще говоря, ему нравилось ходить, выпрямившись во весь рост, и смотреть на людишек сверху вниз.
  
  Охрана здания городского совета, расположенного в доме номер один на площади Правосудия, выглядела жалкой. Никто и не заметил, как он вошел в вестибюль невыразительной архитектуры дома и остановился рядом с автоматом для продажи газет. Сунув конверт под его основание, он медленно повернулся и вышел в сторону И-стрит.
  
  Для кануна Нового года даже слишком тепло, думал Хавел. В воздухе витали скорее осенние запахи гниющих листьев и дыма от сыроватых дров в каминах. Эти ароматы даже вызвали в нем смутную ностальгию по дому, где он провел детство. Он дошел до телефона-автомата на углу, опустил в прорезь несколько монет и набрал номер.
  
  — Городской совет. Служба безопасности. Слушаю вас, — ответил голос.
  
  Хавел приложил к трубке диктофон и включил воспроизведение записи. Сгенерированный компьютером голос произнес:
  
  — В фойе вашего здания лежит конверт. Под машиной, продающей «Вашингтон пост». Прочитайте немедленно. Это об убийствах в метро.
  
  Он дал отбой и пересек улицу. Диктофон положил в картонный стакан для кофе, скомкал и бросил стакан в урну.
  
  Потом он зашел в кафе и занял место в кабинке у окна, откуда ему отлично был виден весь вестибюль и газетный автомат в том числе, как и все боковые входы и выходы здания. Ему необходимо было убедиться, что конверт заберут, и это случилось, не успел он еще и снять с себя куртку. Интересовало его, кто именно примчится на совещание к мэру. И появится ли пресса.
  
  К его кабинке подошла официантка. Он попросил кофе и, хотя еще едва минуло время завтрака, заказал себе сандвич с натуральным бифштексом — самое дорогое блюдо в меню. Почему бы и нет? Скоро он станет очень состоятельным человеком.
  2
  
  — Папа, расскажи мне о Лодочнике.
  
  Паркер Кинкейд на мгновение замер. Потом отложил в сторону чугунную сковородку, которую как раз закончил мыть.
  
  У него выработалась привычка никогда не тревожиться, о чем бы ни спрашивали дети (или по крайней мере не подавать виду, что встревожен), и потому он с улыбкой посмотрел на мальчика, вытирая руки бумажным полотенцем.
  
  — О Лодочнике? — повторил он за своим девятилетним сыном. — Запросто. А что это он тебя вдруг заинтересовал?
  
  Кухня в доме Паркера, расположенном в Фэрфаксе, штат Виргиния, вся полнилась ароматами готовившейся праздничной трапезы. Огурцы, шалфей, розмарин. Мальчик смотрел в окно, но не отвечал.
  
  — Ну давай, — приободрил его Паркер, — поделись со мной.
  
  Робби был светловолос, а голубые глаза достались ему от матери. На нем были пурпурная фланелевая рубашка и защитного цвета брюки, перехваченные на талии ремнем фирмы «Ральф Лорен». Его челка в это утро предпочитала свисать вправо.
  
  — Я хочу сказать… — начал он. — То есть я знаю, что он мертв, и все такое…
  
  — Совершенно верно, — сказал Паркер. И ничего больше к этому не добавил. («Никогда не говори детям больше того, о чем они спрашивают» — гласило еще одно правило из «Руководства для отца-одиночки» Паркера Кинкейда. И пусть этот фундаментальный педагогический труд существовал только лишь в его голове, он мысленно обращался к нему практически каждый день.)
  
  — Только иногда снаружи… Мне кажется, что он там. Я как-то выглянул и увидел кого-то похожего.
  
  — А что мы всегда делаем в подобных ситуациях?
  
  — Я беру свой щит, надеваю шлем, — ответил мальчик, — а еще, если темно, включаю везде свет.
  
  Паркер продолжал стоять на месте. Обычно, когда ему нужно было серьезно поговорить с кем-то из детей, он предпочитал, чтобы их глаза находились на одном уровне. Но если речь заходила о Лодочнике, то, следуя совету психолога, он оставался стоять во весь рост. Присутствие высокого и сильного мужчины давало ребенку ощущение безопасности и уверенности, что он под надежной защитой. А во внешности Паркера Кинкейда, безусловно, присутствовало нечто, что излучало твердость духа и способность отразить любую угрозу. В свои сорок лет при достаточно высоком росте — за метр восемьдесят — он сумел остаться почти в такой же отменной спортивной форме, как в колледже. И это не благодаря аэробике и спортзалам, а в основном ради своих двух детей, с которыми гонял в футбол, баскетбол, участвовал в турнирах по фрисби, а по воскресеньям совершал совместные пробежки (хотя бегал только сам Паркер, следуя за двумя велосипедами, петлявшими по дорожкам соседнего парка).
  
  — А давай пойдем и посмотрим. Хорошо? Где, как тебе показалось, ты его видел?
  
  — Давай.
  
  — Где твои шлем и щит?
  
  — Все при мне. — Мальчишка похлопал себя по голове, а потом выставил согнутую в локте левую руку, в которой рыцарю положено было держать щит.
  
  — Отличный щит. Свой я взял тоже. — Паркер повторил жестикуляцию сына.
  
  Они подошли к задней двери дома.
  
  — Видишь те заросли? — сказал Робби.
  
  Паркер осмотрел две сотки заднего двора своего старого уже дома, расположенного в сорока километрах от Вашингтона. Пространство было в основном просто покрыто травяным газоном с несколькими клумбами. Но в самом дальнем конце участка густо разрослись форзиция и кудзу, обвитые плющом. Все это он собирался срезать еще год назад. И, понятное дело, если немного прищуриться, в этих маленьких джунглях вполне могла померещиться фигура человека.
  
  — Да, выглядит страшновато, — согласился он. — Определенно неприятно. Но ведь ты знаешь, что Лодочника несколько лет как нет.
  
  Он не собирался побороть страх ребенка, доказывая, что того напугали всего-навсего беспорядочно выросшие кусты. Ему хотелось дать Робби возможность дистанцироваться от его видения.
  
  — Знаю, но…
  
  — Сколько лет назад это было?
  
  — Четыре года, — ответил Робби.
  
  — А как считаешь, это давно или нет?
  
  — Должно быть, давно.
  
  — Покажи мне. — Он раскинул руки в стороны. — Вот так давно?
  
  — Может быть.
  
  — А мне кажется, что совсем давно. — Паркер еще шире развел руки. — Так давно, как та рыба, что мы поймали в озере Брэддок?
  
  — Это было действительно давно. — Мальчик заулыбался и тоже расставил руки.
  
  — Неужели? Так давно? — спросил Паркер с притворным сомнением.
  
  — Нет! Еще давнее. — Сын перескочил с ноги на ногу, высоко держа руки над головой.
  
  — Не верю, — продолжал подшучивать Паркер. — Так давно не бывает.
  
  Робби, вытянув руку, добежал до стены кухни, а потом до другой.
  
  — Вот как давно на самом деле!
  
  — Давно, как акула в длину. Нет, как кит или гигантский осьминог, — весело отозвался Паркер.
  
  Отец и сын затеяли потом игру в сказочных чудовищ. Под конец Паркер поймал Робби и немного помучил легкой щекоткой.
  
  — Знаешь что? — сказал он, отдышавшись.
  
  — Что?
  
  — А давай-ка, мы прямо завтра избавимся от тех зарослей.
  
  — Дашь мне поработать пилой? — первым делом поинтересовался сын.
  
  Вот так. И это все, что ему нужно, внутренне позабавился Паркер.
  
  — Посмотрим, — неопределенно ответил он.
  
  — Это просто здорово! — Робби вприпрыжку выбежал из кухни. Все воспоминания о Лодочнике были забыты. Ведь ему дадут электропилу. Он поднялся на второй этаж, и скоро до Паркера донеслись отголоски спора между братом и сестрой, какой компьютерной игре отдать предпочтение. Мнение Стефани перевесило, и скоро по дому стала разноситься привязчивая мелодия из «Братьев Марио».
  
  Паркер вспомнил про кусты на заднем дворе.
  
  Лодочник… Он невольно покачал головой.
  
  В этот момент раздался звонок в парадную дверь дома. Он посмотрел на лестницу, но дети звонка не слышали, и потому пошел открывать сам.
  
  С порога его одарила широкой улыбкой привлекательная женщина. Ее сережки болтались под коротко стриженной кромкой волос, которые выцвели на солнце и стали еще светлее (Робби был блондином в нее, в то время как Стефании досталась русая шевелюра отца). Бросался в глаза роскошный загар.
  
  — Привет, вот так сюрприз, — несколько настороженно произнес Паркер.
  
  Глянув ей за плечо, он с облегчением заметил, что двигатель стоявшего на подъездной дорожке «кадиллака» не заглушили. За рулем сидел Ричард и читал «Уолл-стрит джорнал».
  
  — Привет, Паркер. Мы к вам прямо из аэропорта. — Она приобняла его.
  
  — Ах да. Вы ведь были…
  
  — В Сен-Круа. Там совершенно потрясающе. О, перестань. Что за гримасы?.. Я вообще заехала всего на минутку.
  
  — Хорошо выглядишь, Джоан.
  
  — Я и чувствую себя хорошо. Просто отлично. Но не могу про тебя сказать того же. Ты что-то бледноват.
  
  — Дети наверху. — Он повернулся, чтобы позвать их.
  
  — Нет. Может, лучше не… — начала было Джоан.
  
  — Робби! Стефани! Ваша мама приехала.
  
  По ступенькам затопали их ноги. Дети кинулись к Джоан. Та улыбалась, но Паркер не мог не заметить, что встреча с детьми не входила в ее планы.
  
  — Какая ты загорелая, мамочка! — воскликнула Стефани, взбивая себе волосы на манер «Спайс герлз». Робби вел себя куда как сдержаннее. Он был хорошенький, как маленький херувим. Что до Стефани, то у нее было чуть удлиненное серьезное лицо, которое, как надеялся Паркер, станет выглядеть пугающе интеллектуальным для приставучих парней, когда ей исполнится лет двенадцать-тринадцать.
  
  — Где ты была, мама? — спросил Робби немного хмуро.
  
  — На Карибах. Разве папа не говорил вам об этом? — Взгляд в сторону Паркера.
  
  Конечно, он им говорил. До Джоан не доходило, что детей расстроил не недостаток информации о ее путешествиях, а тот простой факт, что ее не было в Виргинии на Рождество.
  
  — Вы весело провели праздники? — спросила она.
  
  — Мы теперь играем в пневматический хоккей, и сего дня утром я выиграла у Робби три раза.
  
  — Зато я поймал шайбу четыре раза подряд, — похвастался сын. — Ты нам что-нибудь привезла?
  
  Джоан бросила взгляд в сторону автомобиля.
  
  — Разумеется, привезла. Но, знаете, сейчас все упаковано в чемоданы. Я ведь заехала на минуточку, чтобы посмотреть на вас и поговорить с вашим отцом. А подарки привезу завтра, когда приеду в гости по-настоящему.
  
  — Ой, а я получила в подарок футбольный мяч и новый выпуск «Братьев Марио», а еще целую кучу новых кассет «Уоллеса и Громита»…
  
  Робби не сдержался, чтобы не перебить сестру:
  
  — Зато у меня теперь есть «Смертельная звезда» и тонна микро-машинок. А еще мы посмотрели «Щелкунчика».
  
  — А мою посылку получили? — спросила Джоан.
  
  — Угу, — кивнула Стефани. — Спасибо.
  
  Она была сама вежливость. Но на самом деле такие игрушки, как кукла Барби в нарядном платьице, уже давно не интересовали ее. Нынешние восьмилетние девочки заметно отличались от восьмилеток из собственного детства Джоан.
  
  — А мою рубашку папе пришлось отнести в магазин и обменять на нужный размер, — сказал Робби.
  
  — Я и просила его сделать это, если не подойдет, — мгновенно отреагировала Джоан. — Мне просто хотелось, чтобы и у тебя был подарок.
  
  — Мы даже не смогли поговорить с тобой на Рождество, — сказала Стефани.
  
  — Ах, — всплеснула руками ее мать, — ты даже не представляешь, как трудно было куда-то дозвониться из того места, где мы жили! Как на необитаемом острове. Телефоны все время ломались.
  
  Она потрепала Робби по голове.
  
  — И потом, вас ведь все равно не было дома.
  
  Она перекладывала вину на них. Джоан так и не усвоила простого урока, что дети никогда и ни в чем не виноваты. По крайней мере в этом возрасте. Если ты делал что-то не так, это была твоя вина, и если что-то неправильно делали они — виноват все равно был ты сам.
  
  Джоан… Именно такие ее уловки, упорное отрицание своей вины иногда оказывались хуже пощечин. Но он промолчал. («Дети не должны слышать, как спорят или ссорятся родители».)
  
  Джоан поднялась.
  
  — Нам с Ричардом пора. Нам надо еще забрать из питомника Элмо и Сейнта. Бедным щеночкам пришлось просидеть в клетках всю неделю.
  
  Робби снова оживился.
  
  — А у нас сегодня вечером праздник. Мы будем смотреть по телевизору салют и играть в «Космическую монополию».
  
  — Вы славно проведете время, я уверена, — сказала Джоан. — А мы с Ричардом идем в Центр Кеннеди. На оперу. Вы ведь любите оперу?
  
  Стефани пожала плечами с загадочным видом, что в последнее время делала все чаще в ответ на ставившие ее в тупик вопросы взрослых.
  
  — Это как спектакль, но там актеры не говорят, а поют, — пояснил детям Паркер.
  
  — Возможно, как-нибудь в другой раз мы с Ричардом возьмем вас на оперу с собой. Хотите?
  
  — Наверное, это будет хорошо, — сказал Робби. И какого еще ответа можно было ожидать от девятилетнего мальчика?
  
  — Подожди! — выпалила вдруг Стефани, повернулась и кинулась вверх по лестнице.
  
  — Милая, у меня очень мало времени. Нам надо…
  
  Но девочка вернулась через несколько секунд и подала матери свою новую футбольную форму.
  
  — Ого! — восхитилась Джоан. — Какая красивая!
  
  При этом она держала одежду в руках так неловко, как ребенок, который поймал рыбу, но не уверен, нужна ли она ему.
  
  Паркер Кинкейд размышлял про себя. Сначала Лодочник, теперь Джоан… Почему прошлое так настойчиво напоминает о себе сегодня? Впрочем, ведь сегодня канун Нового года.
  
  Время оглянуться…
  
  Джоан вздохнула с заметным облегчением, когда дети убежали в спальню Стефани, предвкушая завтрашние подарки. Улыбка мгновенно слетела с ее уст. Удивительно, но в этом возрасте — а ей исполнилось тридцать девять — она лучше всего выглядела с суровым выражением на лице. Указательным пальцем она прикоснулась к своим верхним зубам, проверяя, не размазалась ли по ним помада. Старая ее привычка, помнившаяся ему еще по тем временам, когда они были мужем и женой.
  
  — Послушай, Паркер, — сказала она, — я не обязана этого делать…
  
  С этими словами она полезла в свою сумочку.
  
  Черт, она привезла ему подарок на Рождество! А у него ничего нет для нее. Он стал рыться в памяти, не осталось ли у него чего-то, что он не успел отдать. Чего-то, что он мог бы…
  
  Но она извлекла из сумки всего лишь сложенную пачку каких-то бумаг.
  
  — Я могла бы попросту дать этому делу ход уже в понедельник.
  
  — Какому делу?
  
  — Но я все же решила предупредить тебя, чтобы ты потом не злился.
  
  Заголовок документа гласил: «Иск об изменении порядка опеки над детьми».
  
  Он почувствовал, как его словно ударили ниже пояса.
  
  Стало ясно, что на самом деле Джоан и Ричард приехали сюда вовсе не прямо из аэропорта, а нашли время посетить свою адвокатскую контору.
  
  — Джоан, — в отчаянии сказал он, — но ты же не можешь…
  
  — Я хочу их, Паркер, и я их заполучу. И давай без препирательств по этому поводу. Всегда можно найти какое-то приемлемое решение.
  
  — Нет, — прошептал он. — Нет.
  
  Он чувствовал слабость от охватившей его паники.
  
  — Четыре дня с тобой, а с пятницы и по выходным — у меня. Конечно, все будет зависеть от наших с Ричардом планов. В последнее время мы много путешествуем. Посмотри на это с другой стороны. У тебя появится гораздо больше времени на себя самого. На твоем месте я бы только мечтала…
  
  — Это не про меня.
  
  — Но они — мои дети и… — начала она.
  
  — Только формально, — перебил Паркер, который в течение четырех последних лет обладал исключительным правом опеки.
  
  — Паркер, — сказала она урезонивающим тоном, — моя жизнь стабильна. Материально я прекрасно обеспечена. Снова пошла работать. И я замужем.
  
  Да, за чиновником из администрации округа, который, если верить «Вашингтон пост», только чудом не сел в прошлом году в тюрьму за взятки. Впрочем, Ричард был сравнительно мелкой пташкой среди воронья вашингтонской Большой Политики. И еще он был тем мужчиной, с которым Джоан тайком от Паркера спала весь последний год их совместной жизни.
  
  Обеспокоенный, что дети могут услышать, он прошептал:
  
  — Ты была чужой для Робби и Стефи практически с самого их рождения.
  
  Он оттолкнул от себя бумаги. Сдерживать гнев больше не было сил.
  
  — А о них ты подумала? Каково это будет для них?
  
  — Им нужна мать.
  
  «Не-е-т, — подумал Паркер. — Это тебе нужна новая игрушка. Несколько лет назад ты увлекалась лошадьми. Потом призовыми веймарскими легавыми. Потом антиквариатом. Смена домов на все более престижные тоже была твоим хобби. Вы с Ричардом переезжали из Октона в Клифтон, затем в Маклин и, наконец, в Александрию». «Поднимаемся по жизненной лестнице» — так она объясняла это, но Паркер прекрасно понимал, что ей попросту надоедал каждый из предыдущих домов и соседи, с которыми ей нигде так и не удалось завести хотя бы подобие дружбы. Его привела в ужас мысль, как могут повлиять на детей столь частые переезды с места на место.
  
  — Зачем тебе это?
  
  — Мне нужна полноценная семья.
  
  — Так заведи детей от Ричарда. Вы оба еще достаточно молоды.
  
  Но Паркер понимал, что как раз этого она и не хочет. Вообще говоря, ей нравилось быть беременной. Ничто не красило ее больше. Но зато как же ненавидела она ухаживать за новорожденными! Нельзя заводить детей, если эмоционально ты еще не повзрослела сама.
  
  — Ты совершенно не годишься на роль матери, — сказал Паркер.
  
  — Ух ты! Кажется, мы научились бить наотмашь без лайковых перчаток. Что ж, может быть, когда-то я и не годилась на эту роль. Но то время прошло.
  
  «Нет, такова твоя натура».
  
  — Учти, что без борьбы я не сдамся, Джоан, — сказал он уже спокойнее. — И ты прекрасно это понимаешь.
  
  Она усмехнулась.
  
  — Я вернусь сюда завтра в десять утра. И со мной будет сотрудница социальной службы.
  
  — Что-что? — Он почти лишился дара речи.
  
  — Она просто побеседует с детьми.
  
  — Джоан… В праздник? — Паркер не мог себе представить, чтобы кто-то из социальной службы согласился на это, но потом до него дошло, что Ричард располагал достаточной властью, чтобы надавить на кого следует.
  
  — Если ты такой хороший папочка, каким себя воображаешь, то не станешь препятствовать беседе.
  
  — Для меня лично в этом нет никакой проблемы. Я думаю только о них. Разве нельзя подождать до начала рабочей недели? Как, по-твоему, они отнесутся к тому, что какая-то незнакомая тетка устроит им допрос в праздничный день? Это просто нелепо. Если они кого-то и хотят видеть, то только тебя саму.
  
  — Паркер, уймись, — сказала она, теряя терпение. — Эта женщина — профессионал. Она не станет устраивать им допрос. И все, мне пора бежать. Перед праздником питомник закрывается рано. Мои бедные собачки… О, перестань, Паркер. Ничего страшного не произойдет. Не конец света.
  
  «Нет, — подумал он, — для меня это именно конец света».
  
  Он хотел с грохотом захлопнуть за ней дверь, но сдержался, опасаясь, что звук может испугать детей.
  
  Поэтому он просто плотно закрыл дверь, запер задвижку, установил цепочку, словно таким образом мог защитить свой дом от ворвавшегося в него вихря дурных новостей. Потом он взял оставленные Джоан бумаги, прошел к себе в кабинет, где не читая бросил на письменный стол. По телефону наговорил сообщение на автоответчик своего адвоката. Походив с минуту из угла в угол, он поднялся наверх и просунул голову в спальню Робби. Дети с хохотом кидались друг в друга микромашинками.
  
  — Ну что за война в канун Нового года? — заметил Паркер.
  
  — Значит, завтра кидаться уже можно? — спросил Робби.
  
  — Очень смешно, молодой человек.
  
  — Он первый начал, — пожаловалась Стефи и взялась за свою книжку. «Лошадка из прерии».
  
  — Есть желающие помочь мне в кабинете? — спросил Паркер.
  
  — Есть, — с охотой отозвался Робби.
  
  Отец и сын вместе спустились в кабинет. А уже через несколько минут Паркер услышал электронные звуки музыки, потому что Стефи легко променяла литературу на гораздо более увлекательное занятие, пустив бесстрашных братьев Марио в путь к новым приключениям.
  
  Мэр Джеральд Кеннеди — тоже демократ, но не из того прославленного клана Кеннеди — смотрел на листок бумаги, лежавший перед ним на столе.
  
  Мэр Кеннеди!
  
  Конец света грянет. Диггер на свободе и нету способа его остановить…
  
  К листку была подколота сопроводиловка из ФБР, озаглавленная: «Прилагаемый документ является копией. Дело „Метстрел“ от 31.12».
  
  Надо же такое придумать, мелькнула у Кеннеди мысль. «Метстрел» — стрельба в метро. Как же они любят мудрить у себя в Бюро. Сидя сгорбившись и по-медвежьи тяжело навалившись на инкрустированную поверхность стола своего отделанного в георгианском стиле кабинета в совсем не георгианском здании городского совета Вашингтона, Кеннеди еще раз перечитал записку. А потом поднял взгляд на двоих сидевших перед ним людей: коротко стриженную привлекательную блондинку и высокого сухощавого седовласого мужчину. Быстро лысеющий Кеннеди нередко теперь составлял свое первоначальное мнение о людях по их волосам.
  
  — Вы уверены, что именно он стоит за бойней в метро?
  
  — Там написано о пулях, — ответила женщина. — О том, что некоторые из них были черными. Это соответствует действительности. Поэтому мы не сомневаемся, что записку написал преступник.
  
  Кеннеди, грузный человек, которого, впрочем, нисколько не обременяла собственная полнота, раздраженно крутил записку перед собой своей огромных размеров лапищей.
  
  Дверь открылась, и в кабинет вошел молодой чернокожий мужчина в двубортном итальянском костюме, носивший к тому же овальной формы очки. Кеннеди жестом пригласил его подсесть к своему столу.
  
  — Это Уэндел Джеффрис, — представил мэр. — Мой главный советник.
  
  Женщина-агент кивнула и назвала себя:
  
  — Маргарет Лукас.
  
  Мэру могло показаться, но второй агент как будто слегка пожал плечами.
  
  — Кейдж, — представился он.
  
  Последовал обмен рукопожатиями.
  
  — Они из ФБР, — счел нужным добавить Кеннеди.
  
  В кивке Джеффриса читалось: «Кто бы сомневался?»
  
  Кеннеди пихнул записку через стол в сторону своего помощника.
  
  Джеффрис поправил свои дорогие дизайнерские очки и просмотрел листок.
  
  — Вот дьявол! Значит, он собирается сделать это снова?
  
  — Похоже на то, — ответила ему женщина.
  
  Кеннеди между тем изучающе разглядывал обоих агентов.
  
  Кейдж базировался на Девятой улице, где находилась центральная штаб-квартира ФБР, в то время как Лукас была настоящей оперативницей — агентом по особым поручениям, приписанным к Вашингтону и округу Колумбия в целом. Ее начальник уехал, и потому именно на ее долю выпало руководство расследованием стрельбы в метро. Кейдж был старше и обладал обширными связями в Бюро, Лукас — моложе, зато выглядела более циничной и полной энергии. Джерри Кеннеди занимал пост мэра округа уже три года и успешно справлялся со своими задачами, основываясь не на опыте и связях, а на здоровом цинизме и решительности. А потому его только радовало, что командовала операцией Лукас.
  
  — Этот идиот даже писать грамотно не умеет, — пробормотал Джеффрис, снова вплотную поднося листок к своему холеному лицу. У него было ужасное зрение — наследственный семейный недуг. Изрядная доля зарплаты молодого человека доставалась матери и ее другим детям: еще двум сыновьям и двум дочкам, обитавшим на юго-востоке округа. Доброе дело, о котором Джеффрис никому не рассказывал. Он хранил это в такой же тайне, как и тот факт, что его папашу в свое время застрелили на Третьей Восточной улице, когда он пытался купить дозу героина.
  
  Для Кеннеди он олицетворял будущее в политической жизни округа Колумбия.
  
  — Есть версии? — спросил молодой помощник.
  
  — Пока никаких, — ответила Лукас. — Мы задействовали программу идентификации лиц, совершавших преступления с применением насилия, окружную полицию, спецов по поведенческому анализу из Квонтико, а также силы полиции округов Фэрфакс, Принц Уильям и Монтгомери. Но зацепиться все еще не за что.
  
  — Господи Иисусе! — только и ответил Джеффрис, сверяясь с часами.
  
  Кеннеди тоже бросил взгляд на часы в бронзовом корпусе, стоявшие на его столе. Начало одиннадцатого.
  
  — 12.00 часов… Что за странная фраза? Почему не написать просто «полдень»? — принялся вслух размышлять он, не понимая, почему шантажист воспользовался шкалой времени, принятой скорее в Европе или среди военных. — Нам осталось всего два часа.
  
  — Тебе придется выступить с заявлением, Джерри. И очень скоро, — сказал Джеффрис.
  
  — Да знаю я, — огрызнулся Кеннеди.
  
  Ну почему это должно было случиться именно сегодня? И почему здесь?
  
  Он снова посмотрел на Джеффриса. Пока чересчур молод, подумал он, но перед ним открывается путь к блестящей политической карьере. Очень толковый и быстро соображает. Но сейчас привлекательное лицо Джеффриса исказила кислая гримаса, и мэр понял, что у помощника в голове вертится тот же вопрос: почему именно сегодня?
  
  Кеннеди посмотрел на бланк приглашения пронаблюдать за новогодним салютом со специальной площадки на крыше торгового центра. Он вместе с Клэр, своей женой, должен был сидеть там в полночь рядом с конгрессменом Полом Ланьером в окружении прочих крупных хищников из вашингтонского зверинца.
  
  И сидел бы, не случись всего этого.
  
  «Почему сегодня? Почему в моем городе?»
  
  — Что вы предпринимаете для его поимки? — спросил он затем.
  
  Ему ответила Лукас. Быстро и четко.
  
  — Мы на связи с тайными осведомителями и агентами Бюро, работающими под прикрытием, у которых есть информация о террористических ячейках внутри страны и за рубежом. От них пока не поступало ничего полезного. К тому же, по моему мнению, мы имеем дело не с террористами. Все это выглядит как классическое вымогательство денег. Я отрядила группу аналитиков, которые изучают случаи шантажа, имевшие место в прошлом, чтобы выделить черты сходства. Они рассматривают любые угрозы, которые получали власти округа или отдельные чиновники за последние годы. Пока ничего аналогичного не обнаружено.
  
  — Мэру ведь тоже угрожали, если помните, — вмешался Джеффрис. — По поводу дела Мосса.
  
  — Что за дело? — пожал плечами Кейдж.
  
  — Это активист-разоблачитель из Совета по образованию, — ответила Лукас. — Мне приходится заниматься его охраной.
  
  — Ах, этот Мосс! — снова пожал плечами Кейдж.
  
  — О тех угрозах нам известно, — сказала Лукас, обращаясь к Джеффрису. — Мы их тоже приняли во внимание. Но никакой связи с нынешними событиями не обнаружили. Тогда это были заурядные звонки с руганью из телефонов-автоматов. Никто не вымогал денег и вообще не выдвигал никаких материальных требований.
  
  «Заурядные звонки», — раздраженно подумал Кеннеди. Только что же в том заурядного, когда твоя жена снимает трубку в три часа ночи и слышит: «Закрой расследование Мосса, или, б…ь, ты — труп. Как и он сам»?
  
  — Следуя стандартным процедурам, — продолжала Лукас, — мы проверяем номера всех машин, припаркованных в районе здания городского совета. То же относится к автомобилям в кварталах, примыкающих к площади Дюпона. Уже осмотрен район, где указано оставить деньги, участок окружного шоссе, а также отели, многоквартирные дома, передвижные домики и коттеджи, расположенные рядом.
  
  — Не очень-то вы оптимистичны, — буркнул Кеннеди.
  
  — Для оптимизма нет повода. У нас нет свидетелей. По крайней мере показаниям которых можно доверять. А в подобных делах без очевидцев обойтись очень трудно.
  
  Кеннеди изучил записку еще раз. Странно, что у этого безумца и убийцы такой аккуратный почерк. Обращаясь к Лукас, он спросил:
  
  — Стало быть, как я понимаю, вопрос теперь только один — должен ли я заплатить?
  
  На этот раз Лукас предпочла, чтобы ответил Кейдж.
  
  — По нашему мнению, если вы не заплатите выкуп или мы срочно не получим достоверную информацию об этом Диггере и его местонахождении, остановить его к четырем часам дня нам не удастся. У нас нет никаких наводок.
  
  — Это не значит, что мы рекомендуем вам заплатить, — поспешно добавила Лукас. — Просто такова наша оценка возможного развития событий, если вы этого не сделаете.
  
  — Двадцать миллионов, — задумчиво повторил цифру мэр.
  
  Без предварительного стука в кабинет стремительно вошел рослый мужчина лет шестидесяти в сером костюме.
  
  «Тебя только не хватало, — подумал Кеннеди. — Это как еще одна баба на общей кухне».
  
  Член конгресса США Пол Ланьер пожал мэру руку, а потом представился агентам ФБР. На Уэндела Джеффриса он не обратил ни малейшего внимания.
  
  — Пол возглавляет Комитет конгресса по управлению округом Колумбия, — уточнил для присутствовавших Кеннеди.
  
  Хотя округ Колумбия по-прежнему пользовался известной автономностью, конгресс с недавних пор решил забрать себе прерогативу распоряжения его финансами и выделял средства на нужды Вашингтона, как осторожный папаша выдает карманные деньги слишком расточительному школьнику. А со времени скандального дела Мосса Ланьер превратился для Кеннеди в нечто вроде постоянно приставленного к бухгалтерии аудитора.
  
  От Ланьера ускользнула слегка пренебрежительная интонация реплики мэра, хотя, как показалось, Лукас уловила ее.
  
  — Не могли бы вы посвятить меня теперь в подробности ситуации? — попросил конгрессмен.
  
  Лукас повторила свой отчет еще раз. Ланьер слушал стоя, пиджак его костюма от братьев Брук был надежно застегнут на все три пуговицы.
  
  — Почему здесь? — спросил он затем. — Почему именно в Вашингтоне?
  
  Кеннеди мысленно рассмеялся. Этот чурбан сумел украсть даже его риторические вопросы.
  
  — Мы не знаем, — ответила Лукас.
  
  — И вы действительно считаете, что он сделает это снова? — поинтересовался Кеннеди.
  
  — Да.
  
  — Надеюсь, Джерри, ты не рассматриваешь всерьез возможность выплаты денег? — спросил Ланьер.
  
  — Я обдумываю все варианты.
  
  Ланьер посмотрел на него с сомнением.
  
  — А ты понимаешь, как это будет воспринято со стороны?
  
  — Нет, и мне на это глубоко плевать, — резко ответил мэр.
  
  Но конгрессмен продолжал своим профессионально поставленным баритоном:
  
  — Это расценят как серьезную политическую ошибку. Как уступку террористам.
  
  Кеннеди посмотрел на Лукас, которая сказала:
  
  — Нам следует все хорошенько обдумать. Ведь существует теория цепной реакции в шантаже. Стоит заплатить одному вымогателю, как тут же объявятся другие.
  
  — Но ведь об этом никто не знает, ведь так? — Кеннеди кивнул на записку.
  
  — Кое-кому о ней уже известно, — возразил Кейдж. — А уже очень скоро о ней будут знать все. Подобные вещи невозможно хранить в секрете долго. У таких записок, фигурально выражаясь, есть крылышки. Можете мне поверить.
  
  — Крылышки, — повторил мэр, которому слово показалось отвратительным, и это вновь заставило его порадоваться, что в этом шоу ведущей была Лукас. И он обратился к ней: — Что вы сможете сделать для его поимки, если мы все-таки заплатим?
  
  Лукас вновь не замедлила с ответом:
  
  — Наши технари начинят сумку с деньгами специальными детекторами. Двадцать миллионов потянут килограммов на сто. Такой груз нельзя просто сунуть под сиденье машины. Мы сделаем все, чтобы отследить преступника до его логова. Если повезет, сумеем схватить и его самого, и стрелка — этого Диггера.
  
  — Если повезет, — скептически повторил Кеннеди. Она красивая женщина, подумал он. Хотя на самом деле мэр, который был женат уже тридцать семь лет и при этом ни разу не изменял своей супруге, знал, что истинная красота заключена не в Богом данных чертах лица, а порой всего лишь в выражении глаз, изгибе губ, даже в случайно принятой позе. А лицо Маргарет Лукас оставалось сурово-бесстрастным с того самого момента, когда она вошла в кабинет. Ни улыбки, ни сочувственного взгляда. Вот и сейчас в ее голосе звучал металл, когда она бросила завершающую реплику:
  
  — Но вы должны понимать, что никаких гарантий мы дать не можем.
  
  — Конечно. Мне и так ясно, что не можете.
  
  — Двадцать миллионов, — задумчиво повторил цифру Ланьер — человек, отвечавший за городской кошелек.
  
  Кеннеди поднялся, с грохотом отодвинув кресло, и подошел к окну. Посмотрел на бурую траву внизу и деревья, на ветках которых остались лишь редкие, скрученные, мертвые листья. Этой зимой погода в северной Виргинии выдалась в последние несколько недель до странности мягкой. Прогноз предсказывал, что нынче ночью выпадет первый настоящий снег, но сейчас воздух все еще оставался теплым и сырым. В кабинет проникал с улицы запах гнилой растительности, и это наводило тоску. Через дорогу располагался сквер, в центре которого стояла огромная и темная модернистская скульптура, которая очертаниями всегда напоминала Кеннеди печень.
  
  Он мельком бросил взгляд на Джеффриса, который понял намек и встал рядом. Советник всегда пользовался лосьонами после бритья, и их было у него не менее двадцати на выбор.
  
  — Что, Уэнди, давит ответственность, а? — шепотом спросил мэр.
  
  — Мяч сейчас в ваших руках, босс, — отвечал Джеффрис, который всегда был с ним предельно откровенен. — Стоит вам выронить его, и нам обоим крышка. Придется уйти, и это в лучшем случае.
  
  В лучшем случае…
  
  А ведь после заварухи с Советом по образованию Кеннеди считал, что хуже быть просто не может.
  
  — И до сих пор ни одной зацепки, — сказал он. — Ничего.
  
  А двадцать три человека мертвы.
  
  И они знали, что психопат собирается снова убивать в четыре часа, а потом еще и еще раз.
  
  За окном продолжал задувать до странности теплый ветер. Еще несколько сухих коричневых листьев, кружась, упали на землю.
  
  Он повернулся к своему столу. На бронзовых часах было двадцать пять минут одиннадцатого.
  
  — По моему мнению, платить не надо, — заявил Ланьер. — Вполне вероятно, что как только он узнает о вмешательстве ФБР, то наложит в штаны от страха и скроется в неизвестном направлении.
  
  — Держу пари, он знал, что им займется ФБР, еще до того, как начал действовать, — возразила агент Лукас.
  
  Мэр оценил ее сарказм, а Ланьер снова остался глух к таким нюансам.
  
  — Вот уж не думал, что вы сторонница выплаты выкупа, — обратился к ней конгрессмен.
  
  — А я и не сторонница.
  
  — Но вы уверены, что он продолжит убивать, если ему не заплатят?
  
  — Именно так.
  
  — Что ж… — Ланьер только развел руками. — Где здесь последовательность или логика? Как вы полагаете, платить не нужно… Но убеждены, что убийства продолжатся.
  
  — Верно.
  
  — Не очень-то вы помогаете нам сделать правильный выбор.
  
  — Этот человек готов убить столько людей, сколько понадобится, чтобы получить деньги, — сказала Лукас. — И никакие переговоры с ним невозможны.
  
  — Если мы заплатим, это осложнит вашу задачу? — спросил Кеннеди. — Вам станет сложнее поймать его?
  
  — Нет, — ответила она и почти сразу, в свою очередь, задала вопрос: — Так вы заплатите или нет?
  
  Записка белела в свете настольной лампы. Кеннеди вдруг померещилось, что сама бумага излучает белое сияние.
  
  — Нет, платить мы не станем, — сказал Ланьер. — Мы займем твердую позицию, как всегда, имея дело с террористами. Мы бу…
  
  — Я заплачу выкуп, — перебил его Кеннеди.
  
  — Уверены? — спросила Лукас с таким видом, словно его решение для нее не имеет никакого значения.
  
  — Уверен. Сделайте все, чтобы схватить его. А город готов заплатить.
  
  — Секундочку, — снова вмешался конгрессмен. — С чего это вы так заторопились?
  
  — Я вовсе не заторопился, — сказал мэр. — Свое решение я принял практически с самого начала. Как только получил эту мерзость.
  
  Он ткнул пальцем в записку.
  
  — Но, Джерри, — сказал Ланьер с грустной усмешкой, — ты не можешь принимать такие решения.
  
  — Вообще-то может, — возразил Джеффрис, который к своему имени на визитных карточках прибавлял титулы доктора права и магистра юридических наук.
  
  — Это прерогатива конгресса, — упрямо настаивал Ланьер.
  
  Тут уже даже Кейдж не выдержал:
  
  — Вовсе нет. Это исключительно в компетенции властей округа. По пути сюда я проконсультировался у генерального прокурора.
  
  — Да, но мы контролируем деньги, — огрызнулся Ланьер, — а я не дам разрешения ассигновать хотя бы цент.
  
  Кеннеди бросил взгляд на Джеффриса, который колебался всего несколько секунд.
  
  — Двадцать миллионов? Такую сумму мы можем вытащить сами из своего бюджета и провести как непредвиденные расходы. — Он усмехнулся. — Но только деньги придется взять из резервного фонда Совета по образованию. Только их счета достаточно ликвидны.
  
  — Неужели это единственный источник?
  
  — Увы. У остальных либо гроши, либо вообще долги.
  
  Кеннеди даже помотал головой от удивления. Вот ведь ирония судьбы! Деньги на спасение жизней жителей города оказались доступными только потому, что разразился скандал, не позволивший их разворовать.
  
  — Джерри, это идиотизм, — кипел Ланьер. — Даже если им удастся арестовать этих людей, скоро у кого-то еще появится соблазн попробовать. Никогда не делай уступок террористам. В Вашингтоне все следуют этому правилу. Разве ты не читаешь меморандумов, которые выпускает государственный департамент?
  
  — Нет, не читаю, — ответил Кеннеди. — Мне их почему-то забывают присылать. Уэнди, займись вопросом с деньгами. А вы, агент Лукас… Очень прошу, схватите эту мразь.
  
  Сандвич оказался сносным на вкус.
  
  Но не более того.
  
  Гилберт Хавел решил, что, как только получит деньги, отправится в «Жокей-клуб» и закажет там настоящий стейк. Филе-миньон. И бутылку шампанского.
  
  Он допил кофе, продолжая следить за зданием городского совета.
  
  Начальник полиции округа прибыл, но очень скоро уехал. Десятка полтора репортеров и телевизионных групп отогнали от главного входа и велели ждать у бокового. Те явно остались недовольны. Затем парочка, с виду очень напоминавшая агентов ФБР, тоже скрылась внутри и пока не выходила. Значит, операцию поручили вести сотрудникам Бюро. Что ж, он знал, что так и будет.
  
  Пока никаких сюрпризов.
  
  Он посмотрел на часы. Самое время отправляться к себе на съемную квартиру и позвонить в компанию, сдающую в аренду вертолеты. Ему еще многое предстояло подготовить. Он составил тщательный план, как ему беспрепятственно забрать двадцать миллионов, а схема бегства с деньгами была еще более хитроумной.
  
  Хавел расплатился по счету мятыми однодолларовыми купюрами, надел куртку и кепку. Выйдя из кафе, он пошел вдоль тротуара, двигаясь быстро, но глядя по-прежнему себе под ноги. Станция метро «Площадь Правосудия» располагалась тут же, прямо под зданием городского совета, но Хавел предвидел, что она будет сейчас наводнена полицейскими и агентами в штатском, а потому направился к Пенсильвания-авеню, где собирался сесть на автобус в сторону юго-восточного района округа.
  
  Белый мужчина, голова которого накрыта капюшоном, как ходят черномазые.
  
  Да, в жизни есть чему посмеяться!
  
  Гилберт Хавел добрался до конца бульвара и свернул на улицу, прямиком ведущую к Пенсильвания-авеню. Ему нужно было перейти на противоположную сторону. Дождавшись, когда для него загорится зеленый сигнал светофора, он ступил на пешеходный переход. Но внезапно боковым зрением ощутил, как что-то темное быстро надвигается на него слева. Повернул голову, и тут же мелькнула мысль: черт возьми, он же не видит меня! Не видит, не видит…
  
  — Эй! — только и успел выкрикнуть Хавел.
  
  Водитель многотонного грузовика просматривал накладную и, не снижая скорости, проскочил на красный свет. Он поднял взгляд в самый последний момент и ужаснулся. С оглушительным визгом сработали тормоза, но инерция продолжала тащить машину прямо на Хавела. Шофер в панике орал:
  
  — Боже, нет! Боже!
  
  Передний бампер грузовика вмял Хавела в припаркованный легковой автомобиль, буквально расплющив тело. Водитель выскочил из кабины и в шоке пялился на дело своих рук.
  
  — Он не смотрел по сторонам! Я не виноват!
  
  Но потом увидел сигнал светофора, изобличавший его. Какие-то двое людей уже бежали к месту происшествия. Не долго думая шофер преодолел овладевший им было паралич, запрыгнул в кабину, сдал грузовик назад, а потом умчался дальше по улице, скоро исчезнув за углом.
  
  Случайные прохожие, двое мужчин лет тридцати, приблизились к телу Хавела. Один из них склонился и пощупал пульс. Второй просто стоял рядом, не в силах отвести глаз от растекавшейся по асфальту лужи крови.
  
  — Этот грузовик… — пробормотал он. — Взял и просто уехал. Скрылся, и все. Он мертв? — спросил он потом приятеля.
  
  — Да, — ответил тот. — Мертвее не бывает.
  3
  
  Где же он?
  
  Маргарет Лукас лежала на своем плоском животике на гребне холма, с которого открывался превосходный вид на окружное шоссе.
  
  Машины двигались по нему густым и быстрым потоком.
  
  Она посмотрела на часы и снова подумала: «Ну где же ты?»
  
  У нее уже болела кожа на животе, свело спину, саднило в локтях.
  
  Не было никакой возможности разместить командный пункт операции хотя бы немного ближе к месту, где они оставили деньги. Как бы они ни замаскировались, если вымогатель находился где-то поблизости, он непременно заметил бы их присутствие. Вот и приходилось лежать здесь на этих неровных камнях в джинсах, куртке и бейсболке с козырьком, повернутым назад, как снайпер или какой-нибудь гангстер. И так продолжалось уже час.
  
  — Звучит как вода, — заметил Кейдж.
  
  — Что?
  
  — Все эти машины.
  
  Он тоже лежал на животе рядом с ней, и их бедра почти соприкасались. Так молодая пара могла бы лежать на пляже, любуясь закатом. Но они пристально следили за полем в ста метрах от них, за местом, где положили деньги, рядом с поворотом на улицу Висельников, — да, именно так — Висельников, и ирония в этом названии была столь очевидна, что ни у кого язык не повернулся пошутить по этому поводу.
  
  — Сама знаешь, как это бывает, — продолжал Кейдж. — Что-нибудь взбредет в голову и, как ни стараешься не думать об этом, ничего не получается. Вот и для меня сейчас весь этот транспортный поток звучит как шум воды.
  
  Лукас никакого шума воды не слышала. Только гул двигателей грузовиков и легковых автомобилей.
  
  Где этот подонок? Его дожидались двадцать миллионов баксов, а он не торопился их забрать.
  
  — Где же он, черт его возьми? — пробормотал еще один голос. Он принадлежал мужчине лет тридцати с военной стрижкой и выправкой. Леонард Харди служил в управлении полиции округа Колумбия и был включен в оперативную команду, потому что, хотя всем руководили люди из ФБР, не включить в группу хотя бы одного местного копа всем казалось неправильным с политической точки зрения. Обычно Лукас резко возражала против участия офицеров других подразделений в работе ФБР, но поскольку ей уже приходилось сталкиваться с Харди лично, когда его приписывали к офису Бюро, расположенному рядом с городским советом, на этот раз она ничего не имела против его присутствия — лишь бы вел себя, как всегда, тихо, не высовывался и не мешал взрослым делать свое дело.
  
  — Почему он опаздывает? — снова подал голос Харди, явно не ожидая ответа. Своими ухоженными руками с безукоризненно подстриженными ногтями он продолжал строчить заметки для своего будущего доклада начальнику окружной полиции и мэру.
  
  — Есть что-нибудь? — Лукас повернула голову и шепотом обратилась к Тоби Геллеру, курчавому молодому агенту, одетому в джинсы и в точно такую же двустороннюю темно-синюю ветровку, что была на ней самой.
  
  Геллеру тоже уже перевалило за тридцать, но у него оставалось неизменно радостное лицо совершеннейшего ребенка, которого интересовали только предметы, содержащие микросхемы внутри. Он поочередно просматривал изображения на трех портативных видеомониторах, установленных перед ним. Потом ввел какую-то команду в компьютер-ноутбук и снова уставился на мониторы.
  
  — Ноль, — ответил он. А ведь если бы рядом с сумками, в которых лежал выкуп, зашевелился хотя бы даже енот, приборы Геллера тут же зафиксировали бы его движение.
  
  После того как мэр распорядился выплатить шантажисту выкуп, деньги проделали к месту назначения не самый прямой путь. Сначала Лукас и Геллер попросили помощника Кеннеди доставить наличные к неприметному дому на Девятой улице, где всего в паре кварталов от штаб-квартиры ФБР округа располагался небольшой гараж без всякой вывески.
  
  Там Геллер переложил выкуп в два огромных ранцевых рюкзака, изготовленных фирмой «Системы безопасности Берджесса», ткань которых только с виду казалась обыкновенной, а на самом деле была вся пронизана нитями окисленной меди — то есть представляла собой сплошную и очень эффективную антенну. Передатчики таились в нейлоновых ручках, а батарейки питания — в резиновых прокладках, прикрепленных к дну. Такая сумка передавала сигнал джи-пи-эс более четко, чем телекомпания Си-би-эс транслировала свои передачи, а заглушить сигнал мог лишь слой металла толщиной в десяток сантиметров.
  
  Кроме того, Геллер сменил стандартную банковскую упаковку каждой из сорока пачек стодолларовых купюр на обертки собственного изобретения с почти невидимыми глазу проводками, закатанными внутрь. Даже если бы преступник вздумал переложить пачки в другую тару или разделил их между своими сообщниками, Геллер все равно способен был отследить деньги в радиусе почти ста километров.
  
  Сумки положили в поле, как и требовал автор записки. Потом агенты удалились. И началась слежка.
  
  Лукас в свое время изучала курс психологии поведения преступников. Вымогатели и шантажисты — похитители людей нередко пугались и выходили из игры, так и не забрав выкупа. Но она была уверена, что убийца, для которого ничего не значили жизни двадцати трех человек, не отступит от своего плана в последний момент. И потому не могла понять, почему он до сих пор даже не приблизился к вожделенным деньгам.
  
  Она вспотела. Для последнего дня года было слишком тепло, а в воздухе витали тошнотворно сладкие запахи. Как осенью. А Маргарет Лукас ненавидела осень. Она предпочла бы сейчас лежать в глубоком снегу, чем иметь дело с этой погодной аномалией.
  
  — Ну где же ты? — бормотала она. — Где?
  
  Почувствовав, как онемели мышцы ног, слегка сменила позу. Ее тело было мускулистым, но излишне сухим — ни слоя жирка, чтобы защитить от неприятного соприкосновения с каменистой почвой. Она еще пристальнее всматривалась в поле, хотя прекрасно понимала, что сложнейшая аппаратура Геллера уловила бы появление подозреваемого задолго до того, как его смогли бы разглядеть ее серо-голубые глаза.
  
  — Угу, — сказал вдруг в микрофон Сид Арделл — крепкого телосложения агент, с которым Лукас нередко доводилось работать вместе, а потом прижался к наушнику и вслушался. Закивал своей лысой белесой башкой и посмотрел на Лукас.
  
  — Точка «Чарли» вышла на связь. По их словам, никто с дороги в сторону леса не сворачивал.
  
  Лукас только хмыкнула в ответ. Стало быть, ее теория могла оказаться неверной. Она-то предполагала, что преступник подберется к деньгам с западной стороны через густую лесопосадку, протянувшуюся метрах в семистах от окружной магистрали. Он приедет на «хаммере» или «рейнджровере», схватит одну из сумок, пожертвовав второй из соображений безопасности, и снова скроется среди деревьев.
  
  — А что на точке «Браво»? — спросила она.
  
  — Проверю, — ответил Сид, которому частенько приходилось работать под прикрытием из-за своей внешности — соответственно одетый, он один в один напоминал типичного наркоторговца или члена банды «Ангелы Ада». Из всех офицеров, задействованных в засаде, он, несомненно, был самым терпеливым — за все время ожидания его почти 120-килограммовая туша едва ли хотя бы раз сдвинулась с места. Сейчас он вызвал по рации опергруппу, занимавшую позицию с южной от поля стороны.
  
  — Там тоже ничего. Какие-то детишки на квадроцикле, но никого старше двенадцати лет.
  
  — Надеюсь, наши люди не спугнули их? — спросила Лукас. — Я имею в виду детей.
  
  — Нет.
  
  — Хорошо. Нам лучше не совершать таких ошибок.
  
  Прошло еще какое-то время. Харди без устали писал.
  
  Геллер что-то выстукивал на клавиатуре компьютера. Кейдж маялся. Сид оставался спокойным, как танк.
  
  — Твоя жена, наверное, злится, — обратилась к Кейджу Лукас. — Из-за того, что тебе приходится работать в праздник.
  
  Кейдж пожал плечами. Это был его любимый жест. Из его пожатий плечами можно было бы составить целый словарь — столько различных значений умел он в них вкладывать. Кейдж имел звание старшего агента при центральной штаб-квартире ФБР и, хотя по работе ему случалось бывать во всех концах страны, в основном его использовали при расследованиях, связанных с округом Колумбия, а потому Лукас приходилось взаимодействовать с ним достаточно часто. Как и ее начальнику тоже — специальному агенту по особым поручениям, руководителю регионального вашингтонского отделения ФБР. Однако на этой неделе Рон Коэн находился где-то в джунглях Амазонки, в первый раз за шесть лет взяв отпуск, и потому операцию пришлось возглавить Маргарет Лукас, причем она получила это назначение во многом благодаря рекомендациям Кейджа.
  
  Она с сочувствием отнеслась к тому, что Кейджу, Геллеру и Сиду приходилось работать, когда вся страна уже отдыхала. Наверняка они что-то намечали на сегодня со своими девушками или женами. Что до Леонарда Харди, то она была только рада видеть его сейчас рядом. У него имелась особая причина для того, чтобы стараться чем-то себя занять в выходные дни, и это, кстати, послужило дополнительным доводом в пользу включения его в опергруппу, расследовавшую дело «Метстрел».
  
  У самой Лукас был уютный дом в Джорджтауне — антикварная мебель, все для вышивки и вязания, коллекция вин (довольно бессистемная), библиотека из почти пятисот томов, фонотека, включавшая без малого тысячу компакт-дисков, и лабрадор-полукровка по кличке Жан-Люк. Словом, там имелось все для того, чтобы с комфортом провести праздничный вечерок, но за все три года с тех пор, как она обзавелась своим жильем, Лукас не сделала этого ни разу. Вот и сегодня, пока ей не пришло сообщение о назначении главой операции «Метстрел», она тоже планировала не сидеть дома, а взять под свою личную охрану Гари Мосса, того самого работника Совета по образованию, который разоблачил махинации с «откатами» при строительстве школьных зданий, чем вызвал громкий скандал. Тайком воспользовавшись диктофоном, Мосс записал несколько весьма откровенных разговоров, изобличавших махинаторов. Однако тем стало известно об этом, и уже на следующий день ему в дом подбросили зажигательную бомбу, а в пожаре чуть не погибли обе его дочери. После этого он отправил свою семью к родственникам в Северную Каролину, а сам был вынужден смириться с необходимостью федеральной охраны. За нее как раз и отвечала Лукас, как и за расследование поджога. Но теперь, с появлением Диггера, Мосс на какое-то время стал для нее просто скучающим обитателем очень дорогой конспиративной квартиры, которая, как ни удивительно, располагалась по тому же адресу на Девятой улице, что и местное отделение ФБР.
  
  Снова взгляд в сторону поля. Никаких признаков появления вымогателя.
  
  — Быть может, он сам затаился в засаде? — предположил еще один агент из ее команды, прятавшийся за стволом дерева. — Мы можем прочесать периметр, если прикажете.
  
  — Нет.
  
  — Но ведь это стандартный прием, — настаивал он. — Мы могли бы воспользоваться пятью или шестью обычными машинами. Он ничего не заподозрит.
  
  — Слишком рискованно.
  
  — Вы уверены?
  
  — Да, уверена.
  
  Краткие и резкие реплики в разговорах с подчиненными создали Лукас в Бюро репутацию высокомерной зазнайки. Но она сама полагала, что слыть высокомерной не так уж плохо. Это вселяет дополнительную уверенность в твоих партнеров. Да и от внимания начальства не ускользает тоже.
  
  Она отвела взгляд в сторону, когда сквозь легкий треск в наушниках услышала, как ее вызывают по имени.
  
  — Слушаю вас, — сказала она в микрофон, узнав голос заместителя директора Бюро.
  
  — Возникла проблема, — сказал тот.
  
  Она не любила драматических предисловий.
  
  — Что еще за проблема? — спросила она, мало заботясь о том, что это могло прозвучать грубовато.
  
  — Некоторое время назад рядом с городским советом случилась автомобильная авария, — сообщил заместитель. — Виновник скрылся с места происшествия. Погиб белый мужчина. Умер, не приходя в сознание. Никаких документов при нем не обнаружили. И вообще почти ничего, кроме ключей от квартиры без указания адреса и небольшой суммы денег. Полицейский, которому поручили разобраться, слышал о вымогательстве и, поскольку наезд произошел в двух шагах от здания совета, предположил возможную связь с этим делом.
  
  Остальное она мгновенно поняла сама.
  
  — Они сравнили отпечатки пальцев? — спросила она. — Погибшего и того типа, который написал записку.
  
  — Именно так. И мертвец оказался автором записки. Сообщником стрелка.
  
  Лукас помнила ту часть записки, где говорилось примерно следующее:
  
  Если вы меня убьете, он продолжит убивать…
  
  Диггер на свободе и нету способа его остановить.
  
  — Вам необходимо найти стрелка, Маргарет, — сказал начальник. Потом сделал паузу, очевидно, для того, чтобы посмотреть на часы. — И у вас на это осталось всего три часа.
  
  «Неужели это подлинник?» — гадал Паркер Кинкейд.
  
  Он склонился над прямоугольником бумаги, вглядываясь в него сквозь массивное десятикратное увеличительное стекло. Джоан уже несколько часов как уехала, но ощущение растерянности после ее визита все не покидало его, как ни старался он забыться в работе.
  
  Письмо на пожелтевшем листе, которое он изучал, было упаковано в прозрачный, достаточно прочный конверт, но Паркер все равно дотрагивался до него с крайней осторожностью, придвигая ближе к себе. Так касаются покрасневшего и припухлого лица только что родившегося младенца. Он чуть изменил угол освещения и обратил теперь все свое внимание на завиток в строчной букве «y».
  
  Неужели подлинник?
  
  Письмо выглядело настоящим. Но как профессионал Паркер Кинкейд привык не слишком доверять поверхностным внешним признакам.
  
  Его снедал соблазн дотронуться до самого документа, почувствовать на ощупь тряпичную бумагу, изготовленную с добавкой столь малого количества кислоты, что она становилась долговечной, как сталь. Ему хотелось дотронуться до железистых чернил и написанных ими слов, которые под его чувствительными пальцами будут ощущаться рельефнее любого текста, напечатанного по методу Брайля. Но он не осмеливался доставать письмо из конверта, ведь даже микроскопические частички жира на его пальцах могут начать процесс разложения истонченного листка. А это будет настоящей катастрофой, поскольку стоил он, вероятно, не менее 50 тысяч долларов.
  
  При условии, что это был подлинник.
  
  Наверху Стефи все еще водила братьев Марио по их виртуальному мирку. Робби с любимыми игрушками пристроился в ногах у Паркера. Расположенный в подвале дома кабинет был уютнейшим местом со стенами, обитыми тиковыми панелями, и покрытым темно-зелеными коврами полом. Одну из стен украшали документы в рамках — наименее ценные экземпляры из личной коллекции Паркера. Письма Вудро Вильсона, Франклина Делано Рузвельта. Бобби Кеннеди, известного актера, героя «вестернов», Чарлза Рассела. И много чего еще. На противоположной стене он устроил галерею подделок — выставку фальшивых документов, которые встретились ему в работе.
  
  Но самой любимой у него была еще одна выставка, напротив которой он как раз сейчас сидел. Это было собрание рисунков и стихов его детей за последние восемь лет. От первых неразборчивых каракулей и удавшихся печатных букв до постепенно выработавшихся образцов почерка. Работая, он нередко делал паузы, чтобы посмотреть на все это. И однажды у него родилась идея написать книгу о том, как постепенная выработка собственного почерка отражает общее развитие ребенка.
  
  Сейчас он сидел на удобном высоком стуле, который возвышался над безупречно чистой и белой поверхностью рабочего стола. В комнате царила тишина. Как правило, он трудился при включенном радио, слушая джаз или классику. Но сегодня в вашингтонском метро случилась страшная трагедия, и все радиостанции периодически прерывали передачи, чтобы сообщить все новые подробности кровавой бойни. Паркеру не хотелось, чтобы все это слушал Робби, особенно после их утреннего разговора о Лодочнике.
  
  Он снова с огромным интересом склонился над письмом, уподобляясь ювелиру, который изучает красивый желтоватый камень, готовый признать его фальшивым, если увидит признаки этого, но в глубине души надеющийся, что перед ним настоящий и редкий топаз.
  
  — Что это у тебя? — спросил Робби, поднявшись с пола и глядя на письмо.
  
  — Это то, что нам вчера доставили специальной машиной, — ответил Паркер, переключая внимание на заглавную букву «K». Ее можно изобразить во множестве вариантов, и именно потому она так полезна при почерковедческом анализе.
  
  — В бронированном фургоне? Круто!
  
  Наверное, это было действительно круто, но ведь он не ответил на вопрос сына, а потому продолжил:
  
  — Ты знаешь, кто такой был Томас Джефферсон?
  
  — Третий президент США. Да, и еще он жил в Виргинии. Точно как мы сами.
  
  — Молодец. Так вот, это письмо, и один человек считает, что его написал Джефферсон. Меня попросили проверить, так это или нет.
  
  В свое время он уже объяснял Робби и Стефи, чем зарабатывает на жизнь, и разговор получился неожиданно трудным. Нет, сложность состояла не в том, чтобы посвятить их в подробности работы эксперта по определению подлинности документов. Они никак не могли взять в толк, зачем кому-то могло понадобиться подделывать письма и другие важные бумаги, а потом выдавать их за настоящие.
  
  — А что в нем написано? — спросил мальчик.
  
  Паркер ответил не сразу. Ответы всегда были слишком важны для него. В конце концов, он и был мастером поиска ответов на загадки. На протяжении всей жизни он решал словесные ребусы, играл словами, разгадывал лингвистические головоломки. В ответах для него всегда заключался особый смысл, и потому он никогда не пытался уклониться от вопросов своих детей. Ведь когда мать или отец говорят своему ребенку: «Объясню как-нибудь в другой раз», — они делают это своего удобства ради в надежде, что их чадо скоро забудет, о чем спрашивало. Но содержание именно этого письма заставило Паркера помедлить с ответом в сомнениях. После некоторой паузы он сказал:
  
  — Это письмо, которое Джефферсон написал своей старшей дочери.
  
  И это была правда. Вот только Паркер решил не вдаваться в подробности и не рассказывать сыну, что главной темой письма стала Мэри — вторая по старшинству дочь Джефферсона, которая умерла от послеродовых осложнений, как и его жена за несколько лет до того. В письме говорилось:
  
  Теперь в Вашингтоне я живу в какой-то пелене тоски, преследуемый видениями Полли верхом на коне или беззаботно несущейся вниз по крыльцу с полным пренебрежением к моим наставлениям быть хоть чуть-чуть более осторожной…
  
  И Паркер, признанный эксперт по идентификации письменных источников, обнаружил, что ему трудно отогнать от себя печаль, навеянную этими словами. «Соберись!» — говорил он себе, но мысли об отце, только что потерявшем одного из своих детей, навязчиво возвращались.
  
  Пелена тоски…
  
  «Соберись!»
  
  Он, конечно же, сразу отметил, что имя в письме то самое, каким и должен был называть дочь Джефферсон. При рождении ее нарекли Мэри, но в семье всегда звали Полли. Бросилась в глаза и скупость пунктуации, характерная для Джефферсона. Это говорило в пользу подлинности письма. Равно как и события, о которых он упоминал, — они действительно значились в его биографии и произошли примерно в то время, когда предположительно он написал это послание.
  
  Таким образом, с текстуальной точки зрения письмо выглядело настоящим.
  
  Но на этом загадки не заканчивались. Эксперты по документам не только совмещают в себе роли лингвистов и историков. Их работа требует немало знаний из других научных областей. И Паркеру теперь предстояло изучить документ с точки зрения естествознания, подвергнуть его в буквальном смысле физическому анализу.
  
  И он хотел было уже положить конверт под один из своих мощных микроскопов, когда снова раздался звонок в дверь.
  
  О нет!.. Паркер даже зажмурился. Это опять Джоан. Он был почти уверен в этом. Забрала из питомника своих собачек и вернулась, чтобы и дальше превращать его жизнь в ад. Вероятно, ей удалось уговорить социальную работницу поехать с ней прямо сейчас. Неожиданный налет в стиле спецназа…
  
  — Я открою, — вызвался Робби.
  
  — Не надо, — быстро сказал Паркер. Быть может, слишком быстро. Мальчика явно удивила такая резкая реакция отца.
  
  Поэтому Паркер сказал с улыбкой:
  
  — Не беспокойся, я сам открою, — и поднялся вверх по лестнице.
  
  Он кипел от ярости и был преисполнен желания устроить детям веселую встречу Нового года, что бы ни затевала их мать. С этой мыслью распахнул входную дверь.
  
  Сейчас он ей…
  
  — Привет, Паркер!
  
  Ему не сразу даже вспомнилось имя высокого седовласого мужчины. Он не виделся с агентом уже много лет. Потом оно пришло ему на память.
  
  — Кейдж? Здравствуй.
  
  Стоявшая рядом с ним женщина была Паркеру незнакома.
  4
  
  — Как поживаешь, Паркер? Наверное, думаешь, я с Луны свалился, верно? Хотя это выражение не совсем здесь уместно. Но в целом должно передавать твое настроение.
  
  Внешне агент изменился мало. Только еще немного поседел. Еще немного похудел. Стал казаться еще выше ростом. Паркер помнил, что Кейдж ровно на пятнадцать лет старше. Они оба родились в июне. Близнецы. Инь-ян.
  
  Краем глаза Паркер заметил, как в коридоре появился Робби, к которому присоединился другой шпион — Стефи. О том, что в доме гости, дети узнают быстро. Они осторожно приблизились в двери, оглядывая Кейджа и приехавшую с ним женщину.
  
  Паркер повернулся и склонился к ним.
  
  — Разве у вас нет важных дел наверху в своих комнатах? Очень важных дел?
  
  — Нет, — помотала головой Стефи.
  
  — Никаких, — поддержал ее брат.
  
  — А по-моему, есть.
  
  — Какие?
  
  — Сколько деталек от «Лего» разбросано по полу? А микромашинок?
  
  — Думаю, может, парочка, — попытался схитрить Робби.
  
  — Ты имеешь в виду, парочка сотен?
  
  — Ну да, — ответил мальчик с усмешкой.
  
  — Тогда марш наверх… Марш, марш! Иначе чудовище само вас туда утащит. Хотите увидеть чудовище?
  
  — Нет! — взвизгнула Стефи.
  
  — Тогда идите, — повторил Паркер со смехом. — Дайте папе поговорить с друзьями.
  
  Наблюдая, как они карабкаются вверх по лестнице, Кейдж заметил:
  
  — Ну, друзья мы с тобой едва ли. Или я ошибаюсь, а, Паркер?
  
  Он ничего не ответил. Только закрыл дверь дома и повернулся к визитерам, разглядывая женщину. Слегка за тридцать. Узкое гладкое лицо. И бледная. Не чета постоянно загорелой Джоан. Она не смотрела на Паркера, а сквозь забранное тюлем узкое окошко у двери по-прежнему следила, как поднимается наверх Робби. Только потом она обратила внимание на хозяина дома, протянув для пожатия сильную руку с длинными пальцами.
  
  — Я — Маргарет Лукас. Младший агент по особо важным делам вашингтонского отделения Бюро.
  
  «Младший агент», «старший агент» — слова из его прошлой жизни, которых он уже годами не слышал.
  
  — Не могли бы мы войти ненадолго? — спросила она затем.
  
  Сирена родительской тревоги внутри Паркера сработала мгновенно.
  
  — Я бы предпочел поговорить здесь, если не возражаете. Дети…
  
  Она сверкнула на него глазами. Вероятно, восприняла его слова как пренебрежение. Но он ничего не мог поделать. Знакомство его детей с работой ФБР сводилось к случайному просмотру серий о приключениях Скалли и Малдера из «Секретных материалов», да и то когда они оставались ночевать в домах знакомых. И ему не хотелось ничего в этом менять.
  
  — Ничего, здесь, значит, здесь, — сказал Кейдж, обращаясь к ним обоим. — Слушай, а ведь мы в последний раз встречались… Бог его знает когда. По-моему, на поминках по Джимми на Девятой улице.
  
  — Точно.
  
  Хотя было это не так уж давно. В последний раз Паркер Кинкейд побывал в просторном дворе между мрачными серыми зданиями отделения ФБР жарким июльским днем два года назад. Старые знакомые до сих пор присылали ему электронные письма, восхищаясь проникновенной речью, которую он произнес на панихиде по Джиму Хуангу, который когда-то был заместителем Паркера. Решив перевестись в оперативники, Джим был убит в первый же день службы в новом качестве.
  
  Паркер молчал.
  
  Кейдж мотнул головой в сторону, куда удалились дети.
  
  — Здорово они у тебя подросли.
  
  — Да, время идет быстро, — кивнул Паркер. — Но давай перейдем к делу. С чем пожаловал, Кейдж?
  
  Агент пожал плечами, как бы указывая на Лукас.
  
  — Нам нужна ваша помощь, мистер Кинкейд, — поспешно сказала та, пока еще не рассеялся пар изо рта задавшего свой вопрос Паркера.
  
  Тот чуть склонил голову.
  
  — А хорошо здесь у тебя! — сказал Кейдж, оглядываясь по сторонам. — Воздух-то какой! Нам с Линдой тоже пора переезжать. Купить свой участок. Я подумываю об округе Лоуден. Ты смотришь новости, Паркер?
  
  — Слушаю.
  
  — То есть?
  
  — По радио. Не люблю телевидение.
  
  — Верно. Ты и раньше его не любил, как я помню. — Кейдж повернулся к Лукас. — Он всегда называл телевидение «мусорной свалкой». Только и делал, что читал все время. Паркер живет в мире слов. Здесь он настоящий дока, хотя, если честно, не знаю, кто он такой, этот дока. Помню, ты говорил мне, что и твоя дочка тоже пристрастилась к чтению. Что, до сих пор любит книжки?
  
  — Стрелок в метро, — перебил его Паркер. — Вот зачем вы здесь.
  
  — «Метстрел», — уточнила Лукас. — Так мы закодировали название операции. Он убил двадцать три человека. Тридцать семь ранены. Тяжкие телесные повреждения у шести детей. Это было…
  
  — Что конкретно вы хотите? — снова перебил он, опасаясь, что дети могут услышать ее слова.
  
  — Это крайне важно, — ответила Лукас. — Нам необходимо ваше содействие.
  
  — Не представляю, чем могу помочь. Я давно в отставке.
  
  — Точно! Подал в отставку. И все тут! — ухмыльнулся Кейдж.
  
  Лукас хмурилась, поочередно оглядывая то одного, то другого.
  
  Уж не спектакль ли они разыгрывают? Роли доброго копа и ничего не знающего? Вроде бы нет. Однако в его неписаном «Руководстве» числилось еще одно правило: «Будь готов к тому, что ты один против двоих». И потому он оставался настороже.
  
  — Ты ведь по-прежнему занимаешься анализом документов. Твое имя даже значится в телефонном справочнике среди людей этой профессии. И я видел твой сайт в Интернете. Мне понравилось. Особенно голубенький фон.
  
  — Я сугубо гражданский специалист, — твердо ответил Паркер.
  
  — Но Кейдж рассказал мне, что вы шесть лет были начальником отдела по работе с документами. Он считает вас лучшим специалистом страны в этой области, — заметила Лукас.
  
  Какие же у нее усталые глаза, подумал Паркер. Ей, вероятно, всего-то лет тридцать шесть, тридцать семь. Отличная фигура, спортивная, подтянутая, красивое лицо. Но должно быть, работа… Только всмотритесь в эти глаза! Как два серовато-голубых камня. Паркеру доводилось встречать людей с подобными глазами.
  
  Папочка, расскажи мне о Лодочнике.
  
  — Я занимаюсь только коммерческими заказами. С судебной экспертизой предпочитаю не связываться.
  
  — Но он был кандидатом в начальники всего восточного отделения. Кроме шуток, — сказал Кейдж так, словно и не слушал Паркера. — Но почему-то отклонил назначение.
  
  Лукас удивленно вскинула светлые брови.
  
  — Это было много лет назад, — возразил Паркер.
  
  — Само собой, — подтвердил Кейдж. — Но ведь ты не покрылся за это время ржавчиной, старина?
  
  — Кейдж, прошу, переходи к сути дела.
  
  — Пытаюсь взять тебя измором, — пошутил седовласый агент.
  
  — Ты же знаешь, что это невозможно.
  
  — Я всегда верил в чудеса, разве не помнишь? — А для Лукас он пояснил: — Понимаешь, Паркер не только мог определить подделку. Он реально помогал разыскивать людей, используя только то, что они написали. Устанавливал, где они покупали бумагу, чернила, ручки и все такое. Он — лучший из лучших.
  
  — Ты своей напарнице это уже говорил, — едко заметил Паркер.
  
  — А, должно быть, дежа-вю. Всегда страдал этим, — оправдался Кейдж.
  
  Паркер поежился, но не от холода, а от того, сколько неприятностей могло сулить появление этих людей. Он думал о своих ребятишках. О празднике, намеченном на сегодня. О своей бывшей жене. И уже открыл рот, чтобы прямо сказать долговязому Кейджу и мертвоглазой Лукас выметаться из его жизни навсегда, но она на мгновение опередила его:
  
  — Прошу вас, только выслушайте нас. Преступник, личность которого не установлена, и его сообщник-стрелок разработали схему вымогательства денег. Стрелок будет осыпать пулями из автомата толпы людей каждые четыре часа, если город не заплатит выкуп. Мэр согласился заплатить. Деньги подготовлены. Но преступник за ними не явился. Спросите почему? По той простой причине, что сам погиб.
  
  — Представляешь, как повезло парню? — вмешался Кейдж. — Отправился, чтобы забрать двадцать миллионов долларов, а по пути попал под грузовик.
  
  — А почему деньги не забрал стрелок? — спросил Паркер.
  
  — Потому что стрелку приказано только убивать, — ответила Лукас. — Денежными делами он не занимается. Классический случай разделения зон ответственности.
  
  Казалось, ее удивило, что Паркер не догадался об этом сам.
  
  — Организатор преступления выпускает стрелка в город с инструкцией продолжать убивать людей, пока не получит сигнала остановиться. Так он получал гарантию, что мы не уложим его на месте в ходе тактической операции. И даже если бы арестовали, у него был бы рычаг давления на нас — мы выпускаем его, а он сдает нам стрелка.
  
  — Поэтому теперь нам необходимо найти стрелка самим, — сказал Кейдж. — Другого выхода нет.
  
  Дверь за спиной Паркера чуть приоткрылась.
  
  — Застегните куртку, — поспешно шепнул он Лукас.
  
  — Что? Зачем? — не поняла она.
  
  Как только Робби появился на пороге, Паркер сам стремительно протянул руку и запахнул на ней куртку, прикрыв большой пистолет на поясе. Ей это явно не понравилось, но он шепнул:
  
  — Не хочу, чтобы мой сын видел вашу «пушку».
  
  Потом обнял Робби за плечо.
  
  — Привет, мистер Ху. Как там у вас дела?
  
  — Стефи спрятала джойстик.
  
  — Ничего я не прятала! — донесся протестующий голос. — Не прятала, понятно?
  
  — Я выигрывал, вот она его и спрятала.
  
  Паркер нахмурил лоб и спросил:
  
  — Постой-ка, но ведь он присоединен проводом, так ведь?
  
  — Она и провод отключила.
  
  — Стефи-фи-фи! Давай сделаем так, чтобы джойстик опять появился через пять секунд. Четыре. Три. Две…
  
  — Нашла! — крикнула девочка.
  
  — Сейчас моя очередь! — завопил в ответ Робби и кинулся вверх по лестнице.
  
  Паркер снова заметил, как Лукас проводила глазами взбиравшегося вверх мальчика.
  
  — Как его зовут? — спросила она.
  
  — Робби.
  
  — Но вы обратились к нему как-то иначе.
  
  — А, вы об этом. Мистер и мисс Ху. Такие прозвища я в шутку дал своим детям.
  
  — По названию «Ваху» — своей университетской футбольной команды? — поинтересовалась она.
  
  — Нет. Я взял это из одной книжки доктора Сьюза.
  
  «Интересно, — подумал Паркер, — откуда ей известно, что я закончил университет штата Виргиния?»
  
  — Послушай, Кейдж. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.
  
  — Но ты вникни в суть проблемы, приятель, — настаивал Кейдж. — Единственная улика, которая у нас есть, она же единственная зацепка, — это записка, оставленная преступником.
  
  — Пусть ею займутся ребята из ГИМУ.
  
  Группа изучения материальных улик ФБР.
  
  Губы Лукас, казалось, вытянулись в совсем тонкую полоску. Потом она сказала:
  
  — Если понадобится, мы проконсультируемся у них. И привлечем психолингвиста. А наши агенты проверят каждый хренов писчебумажный магазин в этой стране. Но…
  
  — Мы надеялись, что на этой стадии запиской займешься ты, — подхватил Кейдж. — Ты посмотришь на нее и скажешь нам, что есть что. Заметишь нечто невидимое для других. Например, откуда он родом. Или сможешь определить, где стрелок нанесет следующий удар.
  
  — Но у вас же есть Стэн, — возразил Паркер.
  
  Стэнли Льюис был нынешним шефом отдела по работе с документами. Паркер знал его как отличного специалиста, потому что несколько лет назад сам взял на работу аналитиком. Ему вспомнилось, как они когда-то провели вечер вдвоем, потягивая пиво и соревнуясь, кто лучше подделает подпись Джона Хэнкока. И Льюис победил.
  
  — Он сейчас на Гавайях. Дает в суде показания по делу Санчеса. Нам даже на истребителе не доставить его сюда вовремя.
  
  — Следующая бойня уже в четыре часа, — пояснила Лукас.
  
  — Все будет не так, как в последний раз, Паркер, — тихо сказал Кейдж. — Обещаю, что такого не повторится.
  
  Взгляд Лукас снова заметался между двумя мужчинами, но Паркер не стал объяснять ей, что Кейдж имел в виду. У него не было ни малейшего желания говорить о прошлом — сегодня оно и так уже слишком громко напомнило о себе.
  
  — Еще раз прошу простить меня. Быть может, в другой раз. Но сегодня никак не могу. — Ему трудно было даже себе представить все последствия, если Джоан узнает, что он снова участвует в активной фазе расследования.
  
  — Черт тебя подери, Паркер, но что же нам делать?
  
  — У нас нет ничего, — со злостью сказала Лукас. — Никаких версий, и осталось слишком мало времени до того момента, когда этот сумасшедший снова начнет косить людей, как траву. Среди пострадавших немало детей…
  
  Но прежде чем она смогла продолжить, Паркер прервал ее нетерпеливым взмахом руки.
  
  — Я вынужден просить вас немедленно уехать. Желаю удачи.
  
  Кейдж пожал плечами, посмотрел на Лукас. Та подала Паркеру свою визитку с тисненым золотом гербом министерства юстиции. Когда-то точно такие же были у самого Паркера. Шрифт челтнэмской гарнитуры, девятый кегль.
  
  — В самом низу указан номер мобильного телефона… Послушайте, если у нас возникнут вопросы, можем мы вам хотя бы позвонить?
  
  — Да, можете, — кивнул Паркер после некоторого колебания.
  
  — Что ж, и на том спасибо.
  
  — Всего хорошего, — сказал Паркер и вернулся в дом, закрыв дверь. На лестнице стоял Робби.
  
  — Кто это был, папа?
  
  — С этим дяденькой я когда-то вместе работал, — ответил он.
  
  — А у нее был пистолет? — продолжал выпытывать Робби. — У той леди?
  
  — Ты пистолет видел? — спросил сына Паркер.
  
  — Да.
  
  — Стало быть, он у нее действительно был.
  
  — С ней ты тоже работал?
  
  — Нет, только с мужчиной.
  
  — А она симпатичная.
  
  Паркер хотел сказать: для агента ФБР вполне — но сдержался.
  
  Теперь в Вашингтоне я живу в какой-то пелене тоски, преследуемый видениями Полли верхом на коне…
  
  Снова у себя в кабинете, но теперь уже совершенно один Паркер вдруг поймал себя на том, что мысленно окрестил лежавшее перед ним письмо «Кью-1». В лаборатории по изучению документов ФБР было принято обозначать каждую еще не атрибутированную бумажку литерой «Кью» и порядковым номером. Если подлинность или авторство документа удавалось установить, его заново регистрировали под буквой «Кей», но тем же номером. Интересно, сколько лет прошло с тех пор, когда он в последний раз воспринял присланное ему на экспертизу подозрительное завещание или деловое соглашение как документ «Кью»? Это вторжение ФБР в его жизнь так же не давало ему теперь сосредоточиться, как до этого визит Джоан.
  
  Забудь о Кейдже, забудь о Лукас.
  
  Сконцентрируйся на работе…
  
  Он снова вернулся к письму, держа над ним увеличительное стекло.
  
  Теперь он обратил внимание, что автор — был ли то Джефферсон или нет — писал металлическим пером, и ему живо представился сток чернил по желобку в чуть процарапанную кончиком пера бумагу. Многие фальсификаторы полагают, что все старинные документы писались исключительно гусиными перьями, и потому сами пользуются только ими. Но уже к 1800 году железные перья приобрели большую популярность, и Джефферсон тоже в большинстве случаев писал свои письма перьями из стали.
  
  Еще одно свидетельство подлинности.
  
  В эти тяжкие времена я вспоминаю и о твоей Матери тоже, и хотя, дорогая моя, мне не хочется лишний раз обременять тебя, я просил бы найти портрет Полли и Матушки вместе. Помнишь его? Тот, на котором мистер Шабро запечатлел их у колодца. Мне бы очень хотелось иметь его, чтобы взгляд на их лица мог поддержать меня в самые мрачные минуты жизни.
  
  Паркер заставил себя отвлечься от грустного содержания письма и проследил за линией, приходившейся на сгиб листка. Чернила, как он заметил, не расплылись, а это означало, что письмо было написано прежде, чем листок сложили пополам. Зная тщательность, с которой Томас Джефферсон подходил к своей корреспонденции, Паркер понимал, что он никогда бы не воспользовался для письма уже сложенной страницей. Что ж, еще одно очко в пользу того, что письмо настоящее…
  
  Паркер поднял взгляд и выпрямился на стуле. Протянул руку и включил радиоприемник. На волнах Национального общественного радио передавали очередной специальный выпуск новостей о стрельбе в вашингтонском метро.
  
  «По только что поступившей информации, число погибших достигло двадцати четырех человек. Некоторое время назад в больнице от огнестрельного ранения скончалась пятилетняя Лавель Уильямс. Ее мать тоже пострадала во время нападения и, по словам врачей, находится в критическом…»
  
  Он выключил приемник.
  
  Снова все внимание письму — рука с лупой медленно скользит над документом. Теперь всмотримся в самые окончания последних букв в словах, где автор отрывал перо от бумаги. Тоже типично для жеста, каким это делал Джефферсон.
  
  А степень впитывания чернил в бумагу?
  
  Еще одна характерная примета — как глубоко они проникают в строку? Можно многое узнать об использовавшихся материалах, а значит, и о времени, когда писалось письмо. С годами чернила пропитывают бумагу все глубже. У данного экземпляра степень пропитки такова, что ему никак не менее двухсот лет. Но и это можно пока только принять к сведению. Мастера подделок знают способы имитировать глубокую пропитку.
  
  По лестнице затопали детские ноги. Потом пауза, и вдруг грохот — раз, другой. Это они по очереди спрыгивали на пол прихожей с третьей ступеньки.
  
  — Папочка, мы проголодались, — сказал Робби, стоя у начала лестницы, которая вела в кабинет.
  
  — Я сейчас к вам приду.
  
  — А можно нам жареного сыра?
  
  — Да, пожалуйста, — поддержала брата Стефи.
  
  Паркер отключил яркую смотровую лампу над столом.
  
  Убрал письмо в ящик и запер на ключ. Потом постоял немного в полумраке кабинета, где единственным источником света оставался теперь торшер — подделка под Тиффани, стоявший в углу рядом со старым диваном.
  
  Мне бы очень хотелось иметь его, чтобы взгляд на их лица мог поддержать меня в самые мрачные минуты жизни.
  
  И он поднялся по ступенькам в кухню.
  5
  
  — Оружие, — сказала Маргарет Лукас. — Мне нужно ТТХ.
  
  — Что, прости? — не сразу понял Кейдж.
  
  — Тактико-технические характеристики оружия стрелка. — Ей привычнее было работать со своей обычной командой, где знали все термины, которыми она пользовалась. И все особенности ее стиля.
  
  — Будут буквально через минуту, — отозвался Сид Арделл из-за стола позади нее. — Мне как раз сообщают об этом.
  
  Они находились в зале без единого окна нового Центра стратегической информации и оперативного планирования на пятом этаже здания местного отделения ФБР на Девятой улице. Помещение и так имело размеры среднего футбольного поля, но недавно его дополнительно расширили, чтобы агенты могли расследовать до пяти дел особой важности одновременно.
  
  Кейдж прошел мимо Лукас и на ходу шепнул:
  
  — Ты отлично справляешься.
  
  Лукас не ответила. Она лишь поймала свое отражение в одном из четырех огромных экранов по стенам, на каждый из которых было выведено сейчас изображение записки вымогателя, и подумала: «Это правда? Я действительно справляюсь?» Она надеялась, что так оно и было. Боже, как она на это надеялась! Среди сотрудников Бюро была популярна легенда, что якобы каждому агенту в его работе однажды выпадает «золотой» шанс. Лишь один шанс по-настоящему отличиться, быть замеченным и стремительно взлететь вверх по карьерной лестнице.
  
  Что ж, в таком случае пришел ее момент славы. Младший агент по особым поручениям командует такой операцией! Прежде ничего подобного не случалось.
  
  Потом она стала смотреть мимо своего отражения на саму записку — похожие на черных паучков буквы, увеличенные дисплеями размерами полтора на четыре с половиной метра каждый. «Что я могла упустить из виду?» — размышляла она. Затем, чтобы привести мысли в порядок, подумала о том, что она успела сделать. Разослала отпечатки пальцев погибшего преступника для проверки во всех криминалистических базах данных по всему миру. Распорядилась, чтобы два десятка офицеров окружной полиции немедленно занялись поисками грузовика, сбившего преступника, в расчете на то, что перед смертью шантажист мог что-то сказать водителю (а мастер по части чудес Кейдж сумел даже добыть у прокурора бумагу, снимающую с шофера ответственность за бегство с места аварии, в случае если он согласится дать показания). Еще около тридцати агентов искали свидетелей. По ее поручению были проверены номера сотен автомобилей. Проводился опрос тайных осведомителей. Проверялись все входящие и исходящие звонки телефонов городского совета за последние две недели. Она распорядилась также…
  
  Раздался звонок. Лен Харди потянулся к трубке, но Кейдж опередил его. Харди сбросил с себя длинный, военного покроя, плащ и остался в белой синтетической рубашке в тонкую коричневую полоску, коричневом же галстуке и в брюках с безукоризненно выглаженными «стрелками». Пролежав час на земле, он сохранил безупречную прическу, а на его одежде не осталось ни пятнышка грязи. И вообще он больше походил не на полицейского, а на типичного свидетеля Иеговы, готового предложить вам целый набор брошюр с инструкциями, как спастись в Судный день. Для Лукас, при которой был новенький «Глок-10», оружие Харди — «смит-и-вессон» 38-го калибра — казалось странной причудой.
  
  — Как у вас дела, детектив? — спросила Лукас, заметив недовольную гримасу на лице Харди, которую он скорчил, когда Кейдж выхватил телефонную трубку у него из-под носа.
  
  — Хороши, как в песне, — пробормотал он с легким сарказмом.
  
  Она усмехнулась его ответу. Так говорили в основном на Среднем Западе, и она поинтересовалась, не оттуда ли он родом.
  
  — Я вырос на окраине Чикаго. Это называлось «нижние предместья», хотя район располагался как раз на северо-востоке города.
  
  Он уселся за стол. Улыбка пропала с лица Лукас. Хороши, как в песне…
  
  Кейдж положил трубку.
  
  — Получил для тебя ТТХ, — сказал он. — Звонили как раз наши оружейники. Автомат «узи». Произведен примерно год назад, но ствол дополнительно удлинили. Из него успели много пострелять. Глушитель с обмоткой из искусственной ваты. Ручной работы, как им показалось. Такой в магазине не купишь. Похоже, что стрелок хорошо знает свое дело.
  
  — Отлично! — отозвалась Лукас. Потом обратилась к Сиду Арделлу через весь зал: — Пусть кто-нибудь проверит сайты в Интернете, где обучают изготовлению самодельных глушителей и доработке автоматов. Мне нужны электронные адреса людей, которые в последнее время заходили на них.
  
  — А разве они обязаны разглашать такую информацию? — удивился Сид.
  
  — Без ордера не обязаны. Но ты должен заставить их думать, что это их долг. Сумей быть убедительным.
  
  Агент набрал номер, несколько минут говорил по телефону, а потом доложил:
  
  — Парни из отдела связи и телекоммуникаций занимаются этим.
  
  Это были спецы ФБР по налаживанию линий связи и взлому компьютерных кодов, контора которых располагалась в Мэриленде.
  
  — Послушай, у меня идея, — обратилась Лукас к Кейджу.
  
  Агент бросил на нее вопросительный взгляд.
  
  — За неимением лучшего, почему бы нам не обратиться к кадровику? — пояснила она.
  
  — К какому именно? — спросил Кейдж.
  
  — К тому, что изучает почерки в заявлениях о приеме к нам на работу, а потом пишет отчеты.
  
  — У нас в полиции тоже есть такой, — заметил Харди. — Отсеивает явных недоумков.
  
  — А зачем? — вмешался Сид. — Мы же уже отправили образец по назначению.
  
  Он имел в виду копию записки, отправленную в отдел поведенческого анализа центрального офиса ФБР для психолингвистической экспертизы. Тоби Геллер как раз сейчас маялся у монитора своего компьютера в ожидании результатов.
  
  — Там смогут только попытаться найти преступника со схожим образом действий, определить его уровень образования и умственного развития, — сказала Лукас. — А я хочу получить приблизительный портрет его личности. На основе графологии.
  
  — Об этом можете не беспокоиться, — раздался вдруг голос за спинами у всех них.
  
  Лукас обернулась и увидела мужчину в джинсах и кожаной куртке, какие носят пилоты ВВС. Он только что вошел в зал. С его шеи свисал пропуск временного посетителя, а в руке он держал солидных размеров дипломат. Она даже не сразу узнала его.
  
  Кейдж открыл рот и хотел что-то сказать, но запнулся, словно побоялся спугнуть гостя.
  
  — Меня впустил Арти. — Паркер Кинкейд имел в виду охранника на служебном входе в здание. — Надо же! Столько лет прошло, а он меня помнит.
  
  Перед ней стоял сейчас совершенно иной Паркер Кинкейд, поневоле отметила про себя Лукас. У себя дома он выглядел неряшливо в каком-то жутком свитере и мешковатых слаксах. Серый пуловер с разрезом, сквозь который была видна черная рубашка, шел ему гораздо больше.
  
  — А, мистер Кинкейд, — сказала она, кивая ему вместо приветствия. — О чем именно мы теперь можем не беспокоиться?
  
  — О графологическом анализе. Вы не сможете получить портрет человека по его почерку.
  
  Ей не понравился его безапелляционный тон.
  
  — Но очень многие специалисты занимаются именно этим, — попыталась возразить она.
  
  — А другие гадают на картах Таро и общаются с душами умерших. Все это шарлатанство.
  
  — Но я слышала, что это может быть полезно, — настаивала Лукас.
  
  — Пустая трата времени, — небрежно ответил он. — Нам нужно будет сосредоточиться на совершенно других вещах.
  
  — Что ж. Хорошо. — Лукас подумала о том, как ей не выдать легкой антипатии, которую она почувствовала к нему с самого начала.
  
  — Привет еще раз, Паркер! — вмешался теперь Кейдж. — Ты знаком с Тоби Геллером? Он у нас сегодня отвечает за все компьютеры и связь. Мы, можно сказать, сняли его с самолета в Вермонт, где он собирался кататься на горных лыжах.
  
  — На самом деле я должен был улететь в Нью-Гемпшир, — поправил его агент, улыбнувшись Кинкейду одной из своих дежурных улыбок. — За двойную оплату я готов на все. Даже отменить свидание с девушкой. Привет, Паркер. Весьма наслышан о вас.
  
  Они пожали друг другу руки.
  
  Кейдж мотнул головой в сторону другого стола.
  
  — А это — Сид Арделл. Он из тактического отела нашего здешнего офиса.
  
  — Знакомься, Лен Харди. Он приставлен к нам от полицейского управления округа.
  
  — Рад встрече, сэр, — сказал коп.
  
  — Использовать обращение «сэр» совершенно не обязательно, — приветствуя его, заметил Паркер.
  
  — Разумеется.
  
  — Вы эксперт-криминалист или следователь? — спросил затем Кинкейд.
  
  Вопрос, казалось, смутил Харди, который ответил:
  
  — Вообще-то я из отдела анализа и статистики, но поскольку всех остальных отправили на задания, связь с ФБР поручили мне.
  
  — Где записка? — спросил затем Кинкейд. — Я имею в виду оригинал.
  
  — У судмедэкспертов. Я попросила их попытаться найти еще чьи-нибудь отпечатки пальцев.
  
  Кинкейд нахмурился, но не успел ничего сказать, потому что Лукас поспешила добавить:
  
  — Я отдала специальное распоряжение, чтобы они использовали только лазер. Никакого нингидрина.
  
  Выражение его лица смягчилось.
  
  — Хорошо. Вы что, работали в судебной экспертизе?
  
  У нее возникло ощущение, что, хотя она поступила правильно, запретив применение химиката, он не поверил ей до конца.
  
  — Такие вещи я помню еще со времен обучения в академии, — холодно ответила она и взялась за трубку телефона.
  
  — А что это за штука? — спросил Харди. — Этот нин…
  
  Выстукивая цифры номера на клавиатуре, Лукас ответила:
  
  — Нингидрин применяют, чтобы выявить отпечатки пальцев на бумаге.
  
  — Но! — Кинкейд вмешался, чтобы дополнить ее объяснение. — Он уничтожает при этом текст. Поэтому никогда нельзя применять его на подозрительных документах.
  
  Лукас дозвонилась до криминалистов. Ей сообщили, что никаких других отпечатков не найдено, а курьер теперь срочно доставит записку на командный пункт операции. Она передала все это своей команде.
  
  Кинкейд только кивнул в ответ.
  
  — Почему ты передумал и все-таки приехал? — спросил Кейдж.
  
  Паркер помедлил с ответом.
  
  — Вы упомянули о детишках, раненных в метро. Одна девочка уже умерла.
  
  — Лавель Уильямс, — назвала имя Лукас таким же мрачным тоном, каким говорил он. — Мы тоже слышали об этом.
  
  Паркер повернулся к Кейджу.
  
  — Я буду работать с вами при одном условии. Никто, кроме непосредственных участников операции, не должен знать о моем участии. Если мое имя просочится в печать, я уйду, на какой бы стадии ни находилось расследование. И буду отрицать, что вообще знаком с вами, ребята.
  
  — Хорошо, если вам так угодно, мистер Кинкейд, — сказала Лукас, — но только…
  
  — Называйте меня просто Паркер.
  
  — Считай, что договорились, — кивнул Кейдж. — Но могу я спросить, почему такие сложности?
  
  — Из-за моих детей.
  
  — Если тебя беспокоит их безопасность, мы вышлем к твоему дому патрульную машину. И приставим к ним столько полицейских, сколько…
  
  — Нет, меня тревожит только моя бывшая жена.
  
  Лукас бросила на него недоуменный взгляд, и Кинкейд объяснил, что имел в виду:
  
  — Я обладал исключительным правом опеки над детьми со времени нашего развода четыре года назад. И одна из причин, по которой мне его отдали, как раз состояла в том, что я работаю дома и мои занятия ни в малейшей степени не подвергают опасности ни детей, ни меня самого. Именно поэтому я сейчас занимаюсь только коммерческими заказами. Но, как я недавно узнал, моя бывшая супруга хочет требовать пересмотра дела об опеке. А потому она ни в коем случае не должна ничего узнать.
  
  — Для нас здесь нет никакой проблемы, Паркер, — заверил его Кейдж. — Ты будешь числиться под псевдонимом. Какой бы ты предпочел?
  
  — Мне совершенно все равно. Называйте меня Джоном Доу или Томасом Джефферсоном. Только не моим настоящим именем. Завтра в десять утра Джоан явится к нам с подарками. И если ей станет известно, что я уехал в канун Нового года, чтобы участвовать в операции… Одним словом, тогда мне придется очень плохо.
  
  — А что вы сказали детям? — спросила Лукас.
  
  — Что заболел мой друг, которого необходимо навестить в больнице. — Он ткнул пальцем прямо в грудь Кейджа. — А я ненавижу врать им. Ты даже не представляешь, до чего ненавижу!
  
  Вспомнив его симпатягу сына, Лукас сказала:
  
  — Мы постараемся сделать все, что в наших силах.
  
  — Слово «постараемся» здесь неуместно, — сказал Кинкейд, легко выдерживая ее прямой взгляд, чем могли похвастаться не многие мужчины. — Вы либо сохраните мое участие в тайне, либо меня здесь не будет.
  
  — Тогда мы обеспечим секретность, — просто ответила она и оглядела присутствующих в зале. Сид, Геллер, Харди — все закивали, соглашаясь с ней.
  
  — Вот и отлично. — Кинкейд сбросил куртку и повесил на спинку кресла. — Теперь перейдем к делу. Каков наш план?
  
  Лукас приступила к обстоятельному рассказу о том, как продвигалось расследование до сих пор. Кинкейд только кивал, не произнося ни слова. Она пыталась прочесть по его лицу, одобряет ли он ее руководящие действия, сама не понимая, должно ее это заботить или нет.
  
  — Мэр скоро выступит с речью в прямом эфире, — закончила она, — и обратится непосредственно к стрелку. Он предложит, чтобы выкуп забрал он сам. Не прямо, конечно, но прозрачно намекнет на такую возможность. Мы надеемся, что тогда ему придется вступить в контакт с нами. Деньги сейчас у нас в подвале. Разложены по двум сумкам, которые легко отследить. Мы оставим их там, где он пожелает.
  
  — А потом Тоби сможет вычислить его логово, — вмешался Кейдж. — Опергруппа Джерри Бейкера в полной боевой готовности. Мы прищучим его, как только он доберется до дома. Или возьмем еще в дороге.
  
  — Насколько велика вероятность, что он захочет взять выкуп?
  
  — Вот это нам неизвестно, — ответила Лукас. — Когда вы прочтете записку, то заметите, что ее автор, то есть погибший преступник, был человеком не слишком острого ума. Если его сообщник — этот самый Диггер — такой же тугодум, он может не решиться забрать деньги.
  
  Она вспоминала лекции по психологии представителей преступного мира, которые им читали в академии. Считается, что малообразованные преступники более подозрительны, чем интеллигентные. И они не склонны к импровизации, если обстоятельства вдруг меняются.
  
  — А значит, он может просто продолжать расстреливать людей, следуя первоначально полученному приказу, — закончила она свою мысль.
  
  — И мы не можем хотя бы предсказать, услышит стрелок речь мэра или нет, — сказал Кейдж. — Мы ведь ничего о нем не знаем. Нет ни единой чертовой зацепки.
  
  Лукас заметила, что Кинкейд не сводит взгляда со «Сводки основных происшествий». А именно с той ее страницы, где говорилось о поджоге дома Гари Мосса. В такого рода сводках преступление описывалось весьма детально, чтобы любой офицер, подключавшийся к расследованию, мог оперативно войти в курс дела. Вот и в этом отчете подробно говорилось о том, как двум дочкам Мосса чудом удалось избежать смерти.
  
  Паркер Кинкейд вчитывался в строки бюллетеня, вероятно, дольше, чем хотелось ему самому, явно взволнованный историей о том, как преступники пытались убить целую семью.
  
  Двое детей хозяина дома сумели выбраться из охваченной пламенем постройки и остались в живых, отделавшись легкими ожогами.
  
  Наконец он резким движением отбросил сводку в сторону от себя. Потом оглядел зал центра с его десятками рабочих столов, телефонов, компьютеров и прочей электроникой. Его взгляд остановился на одном из мониторов, на который по-прежнему было выведено изображение записки вымогателя.
  
  — Мы можем оборудовать себе рабочее место где-нибудь еще?
  
  — Это штаб расследования, — сказала Лукас, наблюдая, как он разглядывает записку. — Чем он вас не устраивает?
  
  — Во-первых, нам не нужно столько места, — ответил Кинкейд. — Да и все это оборудование для нас совершенно бесполезно.
  
  Лукас обдумала его слова и спросила:
  
  — У вас есть на примете другое помещение?
  
  — Да, наверху, — рассеянно сказал он, все еще не отводя глаз с записки. — Давайте переберемся наверх.
  
  Паркер шел через лабораторию отдела по работе с документами, посматривая на аппаратуру, которую так хорошо знал.
  
  Два бинокулярных микроскопа с фибероптической подсветкой, два прибора для спектрального анализа — один старенький, второй новейшей модели, — электростатический детектор ЭСДА, тонкоструйный газовый хроматограф для анализа состава чернил и прочих следов, оставленных на бумаге.
  
  Памятны ему были и специальные окна из коридора, по которому водили группы экскурсантов — по рабочим дням с девяти до пяти, — чтобы публика могла своими глазами увидеть сотрудников ФБР в деле. Сейчас в коридоре было темно и мрачно.
  
  Паркер помедлил, пока остальные члены группы устраивались за рабочими столами. На самом деле комната была тесной, пропитанной неприятными запахами и вообще неудобной — какой, по его мнению, и должна быть настоящая лаборатория. Он в любом случае предпочел бы ее новенькому и просторному залу стратегического центра, потому что твердо верил в справедливость совета своего отца, историка, чьей специализацией была Гражданская война в США: «Всегда вступай в битву, сынок, только на хорошо знакомой тебе территории». Но он предпочел ничего не объяснять Лукас, следуя еще одной отцовской рекомендации: «Не обязательно делиться всей информацией даже со своими союзниками».
  
  Он заглянул в небольшой кабинет Стэна Льюиса. Увидел все те же фолианты, которыми сам пользовался как справочниками, когда работал здесь. «Подозрительные документы» Харрисона, «Введение в почерковедение» Хаусли и Фармера, «Научный анализ при установлении подлинности письменных источников» Хилтона. И «библию» людей его профессии — фундаментальный труд «Работа с подозрительными документами» Альберта С. Осборна. Позади кресла все так же стоял столик на колесиках с четырьмя деревцами бонсай, которые когда-то купил он сам, а потом перепоручил уход за ними Льюису.
  
  — Ну, где же записка? — спросил он у Кейджа в нетерпении.
  
  — Уже в пути. Скоро доставят.
  
  Паркер включил некоторые из приборов. Одни из них загудели, другие защелкали, третьи не издавали ни звука, лишь помаргивали лампочками индикаторов, как встревоженными глазами.
  
  Ждать. Хуже всего ждать…
  
  И стараться даже не вспоминать своего разговора с детьми часом ранее, когда пришлось сообщить, что планы на вечер меняются.
  
  Они сидели в комнате Робби, где пол был все так же усеян деталями конструктора «Лего» и микромашинками.
  
  — Привет, мистер и мисс Ху!
  
  — А я уже дошла до третьего уровня, — похвасталась Стефи, кивая на игровую приставку, — а потом меня убили.
  
  У Робби на кровати в разгаре была битва с участием танков и вертолетов.
  
  Паркер присел на край постели.
  
  — Помните, ко мне сегодня заезжали люди? — спросил он.
  
  — Я помню только ту симпатичную леди. Ты еще та-а-а-к на нее смотрел! — отозвался сын, поддразнивая отца.
  
  («Они гораздо наблюдательнее, чем ты себе воображаешь», — гласило неписаное «Руководство».)
  
  — Так вот, они сообщили мне, что один из моих друзей очень серьезно заболел, и мне нужно будет ненадолго уехать, чтобы навестить его. Кого бы вы хотели в свои сиделки на сегодня?
  
  В дополнение к стандартному набору старшеклассниц и студенток колледжа Паркер имел в своем распоряжении нескольких соседок, с которыми у него были достаточно теплые отношения, чтобы те иногда по вечерам с удовольствием соглашались присмотреть за детьми. А еще — Линн, его бывшая подружка. Она бы тоже приехала в Фэрфакс выручить Паркера, но в праздник у нее наверняка намечалось свидание (он не мог себе представить Линн тоскующей в одиночестве в канун Нового года), а прежней близости, когда можно попросить девушку о такой жертве, давно уже не было.
  
  — Тебе действительно так нужно уехать? — спросил Робби. — Именно сейчас?
  
  Когда мальчика что-то огорчало, он вдруг становился очень тихим, хотя выражение лица его не выдавало. Он никогда не хныкал, никогда не упрашивал, что лишь смущало отца. А лишь замирал, словно печаль охватывала все его существо. И сейчас, когда Робби молча смотрел на него, не двигаясь, с игрушечным вертолетом, застывшим в поднятой руке, у Паркера заныло сердце.
  
  Стефи в этом отношении не создавала ему вообще никаких проблем. Она просто отбросила со лба челку и, нахмурившись, спросила:
  
  — А он поправится? Этот твой друг?
  
  — О, я уверен, что он выздоровеет. Но сейчас будет очень хорошо с моей стороны, если я смогу повидаться с ним… Итак. Кого мы пригласим на сегодня? Дженнифер? Или миссис Каванаг?
  
  — Миссис Каванаг! — ответили они почти в унисон. Эта престарелая женщина регулярно сидела с Робби и Стефи по вторникам, когда их отец отправлялся в местный клуб играть в покер.
  
  Паркер поднялся на ноги, осторожно переставляя ноги среди моря игрушек на полу.
  
  — Но ты ведь вернешься еще до полуночи, правда, ведь? — спросил Робби.
  
  («Никогда ничего не обещай, если есть хотя бы малейшая возможность, что не сдержишь слова».)
  
  — Я постараюсь сделать для этого все, что в моих силах.
  
  Паркер обнял обоих и направился к двери.
  
  — Папочка! — обратилась вдруг к нему Стефи, вся — воплощенная невинность в просторных черных джинсах и футболке с надписью «Привет, Котенок!». — А быть может, мне быстро нарисовать твоему другу открытку с пожеланиями скорого выздоровления? Ему наверняка понравится.
  
  Паркер чуть не покраснел, словно его уже поймали на вранье.
  
  — Не стоит, милая. Ему больше понравится, если я скажу, что вы прекрасно проводите время и без меня.
  
  Но сейчас эти не слишком приятные воспоминания были внезапно прерваны звуком, с которым распахнулась дверь документальной лаборатории, и в нее вошел стройный привлекательный блондин с волосами, зачесанными назад.
  
  — Джерри Бейкер, — объявил он сам о своем прибытии. — А вы, стало быть, Паркер Кинкейд?
  
  Они пожали друг другу руки.
  
  Потом вновь прибывший осмотрелся вокруг.
  
  — Привет, Маргарет, — сказал он. Лукас ответила на приветствие кивком.
  
  — Вы командир тактической группы? — спросил Паркер.
  
  — Совершенно верно.
  
  — У Джерри в полной боевой готовности все наши из подразделения поиска и разведки, — пояснила Лукас.
  
  — И лучшие стрелки тоже, — добавил Бейкер. — У всех руки чешутся поджарить этого зверя.
  
  Паркер опустился в серое кресло и поинтересовался у Лукас:
  
  — Труп преступника уже обыскали?
  
  — Да, — ответила она.
  
  — Есть список найденного при нем?
  
  — Пока нет.
  
  — Нет? — Паркера это несколько встревожило. Он имел четкое представление о том, как должно проводиться расследование, и начинал опасаться, что оно расходится с воззрениями на этот вопрос Лукас. Неужели возникнут проблемы? И если да, то как их решать — осторожно или рубить напрямую? Вглядевшись еще раз в ее жесткое лицо, бледное, как мрамор, Паркер решил, что деликатничать не стоит. В деле, где улики практически полностью отсутствовали, важна была любая мелочь.
  
  — Почему же до сих пор нет даже самого элементарного? — резко спросил он.
  
  — Я уже отдала распоряжение, чтобы отчет нам доставили как можно скорее, — холодно отреагировала она.
  
  На ее месте Паркер давно послал бы кого-то за этим документом. Того же Харди, например. Но решил пока не конфликтовать, дав ей еще несколько минут. Чтобы отвлечься, он посмотрел на Бейкера и спросил:
  
  — Сколько всего у вас людей?
  
  — Тридцать шесть наших плюс дюжины четыре из полицейского управления.
  
  — Мало, — нахмурился Паркер.
  
  — Это для нас настоящая головная боль, — признал Кейдж. — Очень многие оперативники расписаны по дежурствам в связи с праздником. В городе сейчас около двухсот тысяч человек. И многие агенты, приписанные к министерствам финансов и юстиции, вызваны для охраны государственных и дипломатических приемов.
  
  — Да, некстати это произошло именно сегодня, — пробормотал Лен Харди.
  
  — Этого и не могло произойти в обычный день, — с короткой усмешкой заметил Паркер.
  
  — Что вы имеете в виду? — спросил молодой коп.
  
  Паркер собирался ответить, но его опередила Лукас:
  
  — Преступник наверняка знал, что сегодня нам будет катастрофически не хватать людей.
  
  — А еще потому, что в городе толпы народа, — добавил Паркер. — У стрелка десятки целей на выбор. Как в гребаном тире! Он…
  
  Паркер осекся, услышав сам себя. И ему сильно не понравилось то, что он говорил. Привыкнув в последнее время жить с детьми, а работать в одиночестве, он стал намного мягче, чем был в Бюро, а грубость и ругательства вообще исчезли из его обихода. Помня о постоянном присутствии детей, он привык сдерживать свой темперамент и думать, прежде чем что-то произнести. А теперь вдруг вернулся в прошлую жизнь, жестокую жизнь. Как лингвист, Паркер прекрасно знал, что новичок, вливающийся в незнакомый коллектив, первым делом начинает имитировать общепринятые в нем речевые нормы.
  
  Паркер открыл свой дипломат — переносной набор для изучения документов. Он был доверху набит инструментами профессии, но к ним добавилась пластмассовая фигурка Дарта Вейдера. Скорее всего подарок от Робби.
  
  — «Да пребудет с тобой Сила!» — процитировал Кейдж. — Что ж, пусть он станет нашим талисманом на сегодня. Мои внуки обожают эти фильмы.
  
  Паркер пристроил игрушку на рабочем столе.
  
  — Лично я предпочел бы Обивана Кеноби.
  
  — Кто это? — Лукас в недоумении крутила головой.
  
  — Неужели ты не знаешь? — поразился Харди, но потом смутился, когда его обдало холодом ее взгляда.
  
  Паркер, впрочем, тоже удивился. Разве еще остался хоть кто-то, не знающий содержания «Звездных войн»?
  
  — Это герои одного кинофильма, — объяснил ей Сид Арделл.
  
  Ничего не ответив, она вернулась к чтению меморандума, от которого ненадолго оторвалась.
  
  Паркер разыскал в дипломате свое любимое увеличительное стекло, завернутое в черную бархотку. Это была линза Лейтц с двенадцатикратным увеличением — абсолютно необходимый аксессуар для исследователя документов. Подарок от Джоан на их вторую годовщину.
  
  Бросив взгляд в дипломат Паркера, Харди заметил среди прочего книжку в мягкой обложке. Заметив его интерес, Паркер достал ее и вручил полицейскому. «Логические загадки и головоломки. Выпуск пятый». Харди пролистал несколько страниц и передал книжку Лукас.
  
  — Мое хобби, — объяснил Паркер, глядя ей в глаза, пока она просматривала содержание.
  
  — О, этот парень всегда обожал такие штуки, — сказал Кейдж. — Мы его даже прозвали «Мистер Отгадка».
  
  — Не смейтесь. На самом деле это очень неплохая гимнастика для ума, — отозвался Паркер, а потом склонился к Лукас через плечо и прочитал вслух: — «У одного человека есть три монеты общей суммой 76 центов. Все монеты отчеканены в США за последние двадцать лет, находятся в постоянном обращении, и одна из них — не пенни. Каковы номиналы каждой из монет?»
  
  — Постойте, но одна из них должна быть достоинством в пенни, — подумав, сказал Кейдж.
  
  Харди устремил взгляд в потолок. Интересно, подумалось Паркеру, а ум у него такой же ухоженный, как и все остальное? По некотором размышлении коп уточнил:
  
  — А среди них не может быть юбилейных монет?
  
  — Нет. В условии сказано, что они в постоянном обращении.
  
  — Ах да, — кивнул Харди.
  
  Взгляд Лукас был уставлен куда-то вниз. Она явно думала о чем-то другом, и Паркер даже не пытался разгадать ход ее мыслей.
  
  Геллер раздумывал над задачкой не больше минуты.
  
  — Не желаю растрачивать клетки мозга на такую чепуху, — заявил он и снова занялся своим компьютером.
  
  — Сдаетесь? — спросил Паркер.
  
  — Ладно, давай разгадку, — вздохнул Кейдж.
  
  — У него монеты в пятьдесят центов, четвертак и пенни.
  
  — Минуточку! — возмутился Кейдж. — Было сказано, что пенни у него нет.
  
  — Ничего подобного. Там сказано, что одна из монет не пенни. Половина и четверть доллара не в счет, а третья — именно пенни.
  
  — Это просто обман, — проворчал Кейдж.
  
  — Как, оказывается, все просто, — сказал Харди.
  
  — Загадки всегда кажутся простыми, когда узнаешь ответ. Как и все в этой жизни, не правда ли? — заметил Паркер.
  
  Лукас перевернула страницу и прочитала:
  
  — «Три ястреба постоянно уносили у фермера кур. И вот однажды он увидел всех трех хищных птиц сидящими на крыше курятника. У фермера в ружье всего один патрон, а ястребы сидят на таком расстоянии друг от друга, что попасть он может только в одного. Он целится в того, что сидит слева, стреляет и убивает его. Пуля не дает рикошета. Сколько ястребов осталось после этого на крыше?»
  
  — Ну, это слишком легко, — заметил Сид.
  
  — Стоп! — снова вмешался Кейдж. — Может, в этом-то вся и уловка? Ты думаешь, что решение должно непременно быть сложным, а оно на самом деле такое, что проще не придумаешь. Один застрелен. Осталось два. Вот и весь ответ.
  
  — Значит, ты предлагаешь такой вариант? — спросил Паркер.
  
  — Теперь уж и не знаю, что думать, — признался Кейдж.
  
  Лукас принялась рыться в самом конце книжки.
  
  — Это все действительно обман, — сказал Паркер, вторя словам Кейджа.
  
  Она продолжала искать, а потом нахмурилась и спросила:
  
  — А где же отгадки?
  
  — Их там нет.
  
  — Тогда это очень странная книга, — сказала она.
  
  — Ответ, который ты находишь не сам, ответом не является. — Паркер посмотрел на часы. Где же, черт возьми, оригинал записки?
  
  Лукас тем временем вернулась к загадке, заново перечитывая условия. У нее было красивое лицо. Джоан — просто сногсшибательно красива со своими змеиными скулами, округлыми бедрами и шикарной грудью. Маргарет Лукас в обтягивающем черном свитере не могла похвастаться такими соблазнительными формами, зато выглядела стройнее. Под плотно сидевшими на ней джинсами вырисовывались более узкие бедра, но с хорошо развитой мускулатурой. Увидев мельком ее лодыжку, он заметил что-то белое — вероятно, она носила такие же гольфы, которые предпочитала надевать под брюки и Джоан.
  
  — А она симпатичная.
  
  — Для агента ФБР вполне…
  
  В этот момент в лабораторию вошел худосочный молодой человек в сером великоватом ему костюме. Один из юнцов из отдела доставки корреспонденции, сразу понял Паркер.
  
  — С чем пожаловал, Тимоти? — спросил Кейдж.
  
  — Мне нужен агент Джефферсон.
  
  — Кто-кто? — хотел было переспросить Паркер, но Кейдж избавил его от конфуза.
  
  — Агент Том Джефферсон? — уточнил он.
  
  — Так точно, сэр.
  
  — Он прямо перед тобой, — сказал Кейдж, ткнув пальцем в Паркера.
  
  Паркеру хватило секунды, чтобы понять ситуацию, а потом он взял из рук курьера конверт и расписался в получении, выведя: «Т. Джефферсон», как это сделал бы сам великий исторический деятель, только чуть более небрежно.
  
  Когда Тимоти удалился, Паркер, вскинув бровь, посмотрел на Кейджа.
  
  — Ты хотел анонимности, — пожал плечами тот. — Пожалуйста. Это ли не анонимность?
  
  — Но как…
  
  — Я способен на чудеса. Сколько можно тебе об этом талдычить?
  
  Диггер стоит в тени рядом с мотелем. «39.99 за ночь с кухней и кабельным. Есть свободные номера».
  
  Это дерьмовый район. Диггеру он напоминает… Клик… Что? Что он ему напоминает?
  
  Бостон? Нет. Уайт-Плейнз… Щелк… Это рядом с Нью… С Нью-Йорком.
  
  Клик.
  
  Он стоит рядом с вонючим контейнером для отбросов и наблюдает за дверью своего номера.
  
  Наблюдает за прохожими, как учил его человек, который всегда говорит ему, что нужно делать. Пронаблюдать за входной дверью. Всмотреться внутрь номера через открытые шторы.
  
  Люди идут и проходят мимо.
  
  Машины проезжают по дерьмовой мостовой, пешеходы спешат по дерьмовому тротуару. Диггер похож на любого из них. Диггер — никто. На него не обращают ни малейшего внимания.
  
  — Прошу прощения, — доносится голос. — Я очень голоден. Я ничего не ел уже…
  
  Диггер поворачивается. Мужчина смотрит в пустые глаза Диггера и не может закончить фразы. Диггер всаживает в нищего две пули. Тот падает. Диггер подхватывает тело и засовывает в синий мусорный контейнер, думая про себя, что нужно сменить обмотку глушителя. Потому что… Клик… Он уже не глушит звук как следует.
  
  Но никто не слышал выстрелов. Машины слишком шумят.
  
  Он подбирает использованные гильзы и сует себе в карман.
  
  Контейнер ярко-синий.
  
  Диггеру нравятся яркие краски. Его жена выращивала красные цветы, а еще — желтые цветы. Синих не выращивала. Нет.
  
  Он смотрит по сторонам. Рядом никого.
  
  «Если кто-нибудь посмотрит тебе в лицо, убей его, — учил его человек, который всегда говорит, что делать. — Никто не должен видеть твоего лица. Помни об этом».
  
  «Я это запомню», — ответил ему Диггер.
  
  Он прикладывает ухо к мусорному баку. Там тихо.
  
  «Забавно, что мертвый… Клик… Мертвый ты уже не можешь поднять шум».
  
  Даже смешно…
  
  И он снова наблюдает за дверью, за окном, за пешеходами на тротуаре.
  
  Потом смотрит на часы. Он выждал пятнадцать минут.
  
  Теперь уже можно войти.
  
  Поесть супа, перезарядить оружие, перемотать подавитель звуков. Этому он научился замечательным осенним днем в прошлом году — неужели только в прошлом? Они сидели на бревнах, и человек показал ему, как перезарядить автомат и сделать новый глушитель, а все вокруг было покрыто красивого цвета опавшими листьями. А потом он практиковался в стрельбе, вращаясь на месте как юла, кружась как волчок с «узи», а ветки и листья разлетались во все стороны. Он до сих пор помнит запах нагретых солнцем мертвых листьев.
  
  В лесу ему понравилось куда больше, чем здесь.
  
  Он открывает дверь и входит.
  
  Нажимает кнопку автоответчика и тщательно вводит код. Один два два пять. Сообщений от человека, который говорит, что делать, нет. Ему, кажется, становится немного грустно, что сообщений нет. Он не слышал его голоса с самого утра. Ему кажется, что ему грустно, хотя, что такое грусть, он не знает.
  
  Сообщений нет. Нет сообщений.
  
  А это значит, что он должен обновить глушитель, зарядить новые патроны и снова уйти.
  
  Но сначала он поест супа и включит телевизор.
  
  Он поест вкусного и горячего супа.
  6
  
  Мэр Кеннеди!
  
  Конец света грянет. Диггер на свободе и нету способа его остановить. Он будет убивать снова в четыре, в 8 и в Полночь если вы не заплатите.
  
  Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной. В середине Поля. Оплатите мне Деньги до 12.00 часов. Только я умею как остановить Диггера. Если вы (густо зачеркнуто) арестуете меня, он продолжит убивать. Если вы меня убьете, он продолжит убивать…
  
  Чтобы вы не думали будто я никто, некоторые пули Диггера были окрашены черной краской. Только я знаю об этом.
  
  У каждого документа свой характер. Письмо Джефферсона, лежавшее в ящике стола в доме Паркера, независимо от того, подлинное оно или нет, было величаво. По стилю и по богатству содержания. А записка вымогателя, которую он видел сейчас перед собой на рабочем столе лаборатории ФБР, поражала вульгарной грубостью и цинизмом.
  
  И тем не менее Паркер подошел к ее рассмотрению как к решению любой другой своей задачи: беспристрастно, непредвзято и не делая скороспелых выводов. При разгадке ребуса наш ум напоминает быстро застывающий гипс — первые ощущения впечатываются в него надолго. Поэтому он избегал каких-либо умозаключений, пока не проанализировал записку целиком. Сдерживать напрашивающиеся сами собой суждения было едва ли не самым сложным в его профессии.
  
  Три ястреба постоянно уносили у фермера кур…
  
  — А что с пулями в метро? — спросил он. — Вы нашли среди них окрашенные?
  
  — Так точно, — ответил Джерри Бейкер. — Около дюжины были покрыты черной краской.
  
  Паркер кивнул и задал еще вопрос:
  
  — Я правильно понял, что вы заказали психолингвистическую экспертизу?
  
  — Да, — отозвался Геллер и указал на дисплей своего компьютера, — но результаты из Квонтико пока не прислали.
  
  Паркер посмотрел на конверт, в котором оставили записку. Его поместили в целлофановую папку, налепив формуляр для отметок о перемещении из отдела в отдел, озаглавив «Метстрел». На внешней стороне конверта тем же почерком, которым была составлена записка, вывели слова: «Мэру. Вопрос Жизни и Смерти».
  
  Он натянул резиновые перчатки. При этом он не столько боялся оставить свои отпечатки пальцев, сколько уничтожить любые микрочастицы, приставшие к поверхности бумаги. Потом вынул из бархатной обертки свою лупу. Диаметром в пятнадцать сантиметров, безупречно чистое стекло было оправлено в блестящий стальной обод и снабжено ручкой из палисандра. Первым делом Паркер изучил с его помощью полоску клея на конверте.
  
  — Ну, что мы здесь имеем? И имеем ли что-нибудь вообще? — пробормотал он себе под нос. Работая с документами, он часто начинал разговаривать сам с собой. Если в такой момент в кабинете находились дети, они думали, что его комментарии адресованы им, и безыскусно радовались возможности поучаствовать в отцовской работе.
  
  Узкая клеевая линия, нанесенная на конверт машиной на фабрике, осталась нетронутой, а жаль. Остатки слюны могли дать информацию по ДНК и для серологического анализа.
  
  — Конверт он не запечатывал.
  
  Лукас покачала головой и усмехнулась в ответ на столь очевидное наблюдение.
  
  — Но для нас это не имеет значения. Мы взяли пробы ДНК из крови трупа и прогнали через базу данных. Ничего.
  
  — Как я понимаю, вы исследовали ДНК неизвестного преступника, — заметил Паркер. — А у меня была надежда, что конверт мог заклеить Диггер и подарить нам немного информации для обработки.
  
  Немного поразмыслив, она признала:
  
  — Да, это — мысль. Я сама как-то не подумала об этом.
  
  Не настолько самолюбива, чтобы не извиниться, подумал Паркер. Пусть и косвенно. Он отодвинул конверт в сторону и снова взялся за записку.
  
  — А что вы предполагаете по поводу самого Диггера? — спросил он затем.
  
  — Да, — присоединился Сид Арделл. — Мы имеем дело еще с одним свихнувшимся маньяком?
  
  — С еще одним Сыном Сэма? — влился в общий хор Кейдж. — Типа второго Леонарда Бернстайна?
  
  — Ты имеешь в виду Дэвида Берковица,[1] — поправила Лукас, не сразу сообразив, что Кейдж шутит. Сид и Харди засмеялись. На шутки и розыгрыши Кейджа попадались многие. Причем на агента часто накатывало юмористическое настроение именно в тот момент, когда расследование не давало к тому никаких поводов. Для него этого было чем-то вроде невидимого щита, как у сына Паркера Робби, чтобы отразить атаку зла на свою душу. У самой Лукас наверняка тоже есть что-то подобное, решил Паркер. Своего рода броня, которую она то намеренно демонстрирует окружающим, то прячет от посторонних глаз.
  
  — Давайте свяжемся с группой, изучающей поведенческие типы, — предложил Паркер, — и спросим, нет ли у них в досье кого-то похожего на Диггера?
  
  Лукас идея понравилась, и Кейдж набрал номер в Квонтико.
  
  — У нас есть хоть какое-то описание стрелявшего? — спросил Паркер, не отрываясь от изучения записки.
  
  — Нет, — ответил Кейдж. — Это-то и пугает больше всего. Никто не видел оружия, не заметил вспышки из ствола и не слышал ничего, кроме стука пуль, попадавших в стену. Впрочем, как они попадали в людей, тоже было слышно.
  
  Невероятно.
  
  — В самый час пик? И никто ничего не разглядел? — поразился Паркер.
  
  — Он там был и бесследно исчез, — сказал Сид.
  
  — Как призрак, — добавил Харди.
  
  Паркер присмотрелся к полицейскому. Он был аккуратно подстрижен, ухожен, недурен собой. Обручальное кольцо на пальце. По всем приметам — вполне состоявшийся благополучный человек. Но в его манерах ощущалась чуть заметная меланхолия. Паркеру вспомнилось, как при расставании с Бюро офицер, проводивший с ним последнее собеседование, без всякой видимой необходимости упомянул о высокой подверженности депрессии, свойственной сотрудникам правоохранительных органов.
  
  — Тоже мне, привидение, — с иронией пробормотала Лукас.
  
  Снова склонившись над запиской, над холодным куском бумаги с черными буквами, Паркер прочитал ее несколько раз подряд.
  
  Конец света грянет.
  
  Ему бросилось в глаза отсутствие подписи. Это вполне могло ничего не значить, но в некоторых расследованиях, к которым его привлекали в качестве эксперта, преступники все же оставляли на письмах с угрозами или на записках с требованиями выкупа свои подписи. В одном случае то была явная подделка, хотя в конечном счете именно она дала образец почерка вымогателя, который помог выжать из него признание. А был конфуз, когда похититель человека подписался своим подлинным именем — вероятно, сделал это чисто автоматически в лихорадочном возбуждении при совершении преступления. Надо ли говорить, что его взяли уже через несколько минут после того, как семья похищенного получила записку об условиях выкупа?
  
  Паркер передвинул мощную настольную лампу ближе к документу и сам склонился еще ниже, почувствовав легкий хруст в одном из шейных позвонков.
  
  «Поговори со мной, — безмолвно обращался он к листку бумаги. — Открой мне свои секреты…»
  
  У фермера в ружье всего один патрон, а ястребы сидят на таком расстоянии друг от друга, что попасть он может только в одного…
  
  Интересно, а не попытался ли преступник изменить почерк? К этому приему прибегали многие авторы подобных записок, чтобы их невозможно было вычислить по другим образцам ими написанного. Для этого пользовались необычным наклоном строк и написанием букв. Однако, как правило, прием не был слишком эффективным. Человеку очень трудно замаскировать свой истинный почерк, и эксперты без труда выделяют те места, где преступник пытался насиловать руку, чтобы изменить его. Но в этой записке ничего подобного не просматривалось. Несомненно, записку писали своим настоящим почерком.
  
  Следующим естественным шагом при рассмотрении подозрительного анонимного документа была бы отправка его копий по всем государственным учреждениям, куда люди обращаются с письменными заявлениями, чтобы попытаться найти в архивах такой же образец почерка. Но, к великому сожалению, всеобщая компьютеризация привела к тому, что все подобные заявления и обращения заполняются теперь на специальных бланках печатными буквами. Более того, в иной форме их просто не принимают. А записка вымогателя была написана обычным почерком. Даже столь опытные специалисты, как Паркер Кинкейд, не способны определить сходство почерка по тексту, составленному из печатных букв.
  
  Но есть у почерков еще одна особенность, которая позволяла когда-то несколько сузить область поиска автора анонимки. Одна из общих характеристик почерка заключается в том, каким методом человека учили писать в школе. Еще несколько десятилетий назад подобных методов существовало столько, и они так существенно отличались друг от друга, что имелась возможность определить регион и даже порой отдельный штат, где автор записки получил начальное образование. Однако большинство из этих методов — вроде витиеватой «Леди-каллиграфии» — уже давно не используются, и их осталось так мало (строго говоря, всего два основных), что они теперь слишком распространены и почти ничего не дают при расследованиях.
  
  Другое дело — индивидуальные характеристики. Они могут быть и самыми простыми, и весьма занятными: украшательские завитушки в отдельных буквах, вкрапления печатных букв в обычный текст, добавление необязательных деталей, таких как поперечные штрихи при написании буквы «Z» или цифры «7». Именно такие индивидуальные характеристики привели несколько лет назад исследователей к выводу, что неожиданно обнаруженные неизвестные прежде «дневники» Гитлера не более чем фальшивка. Гитлер всегда подписывался, используя крупную и отчетливую заглавную букву «H», но никогда не пользовался ею, когда просто писал. Фальсификатор не знал об этом и по всему тексту разбросал эти заглавные буквы, чего никогда не сделал бы сам Гитлер.
  
  Паркер продолжил сканировать записку с помощью лупы в поисках любых отличительных особенностей почерка преступника, которые сделали бы его не похожим ни на какой другой.
  
  Какой ты смешной, папуля! Прямо как Шерлок Холмс…
  
  Но вскоре он нашел, что искал.
  
  Это были точки над строчной буквой «i».
  
  Большинство людей ставят точки над «i» и «j», просто ткнув в бумагу кончиком пера. В спешке некоторые делают над этими буквами как бы прочерк, где от точки, остающейся слева, тянется вправо небольшая полоска.
  
  Но у автора записки в деле «Метстрел» оказалась весьма необычная манера постановки таких точек — штрихи от них поднимались строго вверх, и в целом буква начинала напоминать с виду падающую каплю воды. Много лет назад Паркеру уже приходилось сталкиваться с подобными точками над «i» в серии писем с угрозами, которые маньяк посылал одной женщине, позже убив ее. Но те письма сумасшедший писал собственной кровью. Паркер дал тогда необычной точке название «Слеза Дьявола» и включил описание этого случая в свой учебник по криминалистическому анализу документов.
  
  — Думаю, у меня есть кое-что, — сказал он теперь.
  
  — Что именно? — поднял голову Кейдж.
  
  Паркер рассказал про необычную точку и название, которое ей присвоил.
  
  — «Дьяволова слеза»? — по-своему произнесла его Лукас. Ей это явно не понравилось. Паркеру нетрудно было догадаться, насколько увереннее она умела обращаться с более материальными уликами, чем эта. Ему вспомнилась такая же ее реакция на слова Харди, уподобившего Диггера призраку. Она склонилась над столом. При этом челка упала вперед и частично прикрыла ее лицо.
  
  — Возможна связь того убийцы с нашим делом? — спросила она.
  
  — Нет, — ответил Паркер. — Того маньяка казнили уже много лет назад. Но это, — он кивнул на листок с запиской, — может дать нам ключ к поиску места, где преступник жил.
  
  — Каким же образом? — поинтересовался Джерри Бейкер.
  
  — Если нам удастся сузить район поисков до размеров округа, а еще лучше района, то сверим почерк со школьными архивами.
  
  Харди усмехнулся.
  
  — Неужели по таким приметам можно на самом деле кого-то разыскать?
  
  — Еще как можно! Вы помните дело Мишеля Синдоны?
  
  Сид отрицательно помотал головой.
  
  — А кто это? — спросил Харди.
  
  И только Лукас, в памяти которой хранился, должно быть, обширный объем информации о громких преступлениях прошлого, вспомнила, о ком речь:
  
  — Он ведь был известным финансистом, верно? Тем самым, кто распоряжался деньгами Ватикана.
  
  — Точно. Его арестовали за мошенничество с банковскими документами, но накануне суда он исчез. Объявился только несколько месяцев спустя и заявил, что его похитили — сунули в машину и увезли в неизвестное ему место. Однако тут же поползли слухи о том, что никакого похищения не было, а на самом деле он все это время провел в Италии, а потом вернулся в Нью-Йорк. Если не ошибаюсь, следователь по работе с документами из южного округа добыл образец почерка Синдоны и обнаружил весьма странную его особенность — он всегда ставил точку в центре круга, когда выводил цифру «9». Тогда агенты не поленились просмотреть тысячи таможенных деклараций, заполненных пассажирами по прибытии в Нью-Йорк из Италии. И они нашли-таки точку внутри девятки в адресе, указанном человеком, который, как выяснилось, прилетел под чужим именем. И конечно же, на декларации оказались отпечатки пальцев Синдоны.
  
  — Вот так штука! — восхитился Сид. — Попасться из-за какой-то точки. Из-за такой мелочи!
  
  — Вы совершенно правы, — сказал Паркер. — Как раз на мелочах-то преступники и горят. Не всегда, но очень часто.
  
  Он поместил записку под сканер, использовавший различные источники света — от ультрафиолетового до инфракрасного, — выявляя зачеркнутые или стертые ластиком слова. Паркера заинтересовало, что именно было зачеркнуто перед словом «арестуете». Потом он просмотрел документ целиком, но никаких подчисток не обнаружил. Такой же проверке подвергся и конверт. Тоже ничего не исправлялось.
  
  — Ну, нашел еще что-нибудь?
  
  — Дай мне минуту, Кейдж. И не дыши мне, пожалуйста, в шею.
  
  — Уже двадцать минут третьего, — напомнил агент.
  
  — Спасибо за подсказку, но у меня хорошо развито чувство времени, — пробормотал Паркер. — Дети помогают выработать его.
  
  Он перешел к агрегату, который назывался ЭДА, или аппарат электронной детекции. Его применяют для выявления на бумаге вдавленных следов — слов или отметок, оставленных кем-либо, кто писал на листе, лежавшем поверх рассматриваемого документа. Изначально ЭДА был задуман как прибор для высвечивания отпечатков пальцев, но как раз для этой цели оказался совершенно непригоден именно потому, что вдавленные следы мешали как следует разглядеть отпечатки. В телевизионных сериалах сыщики обычно заштриховывают листок простым карандашом, чтобы проявились вдавленные следы. В реальной жизни ни один серьезный эксперт по документам не стал бы делать ничего подобного — потому что на самом деле так следы проще уничтожить, чем выявить. ЭДА, работавший по принципу светокопировальной машины, то есть обычного ксерокса, мог показать написанное на вырванном из блокнота листе, даже если анализировал десятый после него снизу.
  
  Никто не может толком объяснить, почему ЭДА так эффективен, но не один специалист по работе с документами без него не обходится. Однажды после смерти богатого банкира Паркера наняли, чтобы провести экспертизу завещания, согласно которому он лишил наследства собственных детей, оставив все свое состояние молоденькой горничной. И Паркер был уже очень близок к тому, чтобы признать документ подлинным. Подпись не вызывала подозрений, а даты составления завещания и сделанных в нем поправок выглядели вполне логичными. И только самый последний тест — с помощью ЭДА — помог выявить вдавленную надпись такого содержания: «Уж это точно одурачит их всех». После чего горничная призналась, что заплатила человеку, взявшемуся изготовить подделку.
  
  И вот теперь Паркер прогнал сквозь аппарат записку, вынув ее предварительно из папки.
  
  Ничего.
  
  Затем он взялся за конверт. Отделил одну его поверхность от другой и стал по очереди высвечивать в агрегате. И почувствовал, как замерло сердце, когда увидел тонкие серые буквы.
  
  — Есть! — воскликнул он в возбуждении. — Здесь точно что-то есть.
  
  Лукас склонилась так близко, что Паркер ощутил легкий цветочный аромат. Духи? Нет. Даже после всего лишь часового знакомства он заключил, что она женщина другого типа. Так что скорее всего это был всего лишь запах шампуня или мыла.
  
  — Мы имеем фрагменты впечатанного в бумагу текста, — сказал Паркер. — Наш преступник писал что-то на листке, лежавшем поверх конверта.
  
  Паркер взялся за конверт обеими руками и стал рассматривать его под разными углами, чтобы найти наилучший для прочтения.
  
  — Так. Теперь нужно, чтобы кто-нибудь записал это. Первое слово. Строчные буквы «о», «н», «а». Потом пробел. Далее — заглавная «М», строчная «е». Потом ничего.
  
  Кейдж записал буквы на желтой странице своего блокнота.
  
  — И что сие означает? — Агент недоуменно пожал плечами.
  
  Сид теребил серьгу в ухе.
  
  — Мне ничего не приходит в голову, — признался он.
  
  Геллер:
  
  — Я силен только в компьютерах. Меня даже не спрашивайте.
  
  Лукас тоже помотала головой.
  
  И только Паркер практически сразу понял смысл букв, удивляясь, почему этого не видят остальные.
  
  — Это же место первого преступления!
  
  — Как это? — спросил Бейкер.
  
  — Ну конечно, — подтвердила Лукас. — «Площадь Дюпона» — о-н-а. Заглавная «М» — означает метро.
  
  — Вот те на! — прошептал Харди.
  
  Загадки всегда кажутся легкими, когда узнаешь ответ.
  
  — Место нанесения первого удара, — констатировал Паркер. — Но здесь есть что-то еще. Написано чуть ниже. Видите? Сможете прочитать?
  
  Он снова принялся играть конвертом в лучах прибора, чтобы Лукас было лучше видно.
  
  — Боже, буквы едва проступают.
  
  Она подалась еще немного вперед и сказала:
  
  — Только три буквы. Больше ничего не вижу. Строчные «т», «е», «л».
  
  — Что-нибудь еще? — спросил Харди.
  
  — Нет. Это все, — ответил Паркер, внимательно вглядевшись в последний раз.
  
  — «Тел», — задумчиво повторила Лукас.
  
  — Телефон? Телефонная компания? Телекоммуникации? Телевидение? — принялся гадать Кейдж.
  
  — Может быть, он собирается обстрелять телевизионную студию во время массового шоу? — предположил Сид.
  
  — Нет, — сказал Паркер. — Посмотрите, как расположены буквы по отношению к тем, что написаны выше. Если он был мало-мальски последователен, то «тел» — это окончание слова. И это…
  
  На этот раз Лукас опередила его:
  
  — Отель! Вторая цель — отель.
  
  — Я тоже так считаю.
  
  — Или мотель, — предположил Харди.
  
  — Не думаю, — резко возразил Паркер. — Ему нужны толпы людей. Мотели недостаточно велики для этого. А сегодня практически во всех банкетных залах отелей проводятся праздничные вечеринки.
  
  — Кроме того, — добавила Лукас, — перемещается он скорее всего пешком или городским транспортом. А все мотели расположены далеко от центра. Брать такси в такой день — значит рисковать застрять в пробке.
  
  — Отличная работа! — признал Кейдж, но потом его радость несколько померкла. — Правда, в городе примерно две сотни отелей.
  
  — У нас есть возможность сократить список? — спросил Бейкер.
  
  — Я бы обратил внимание в первую очередь на самые крупные, — сказал Паркер. — И Лукас права. Место должно быть рядом с метро или остановкой автобуса.
  
  Бейкер с грохотом швырнул на стол объемистый телефонный справочник «Желтые страницы».
  
  — Смотрим только в округе Колумбия? — Он открыл том на нужной букве. Сид Арделл подошел сзади и стал читать, глядя через плечо агента.
  
  Паркер недолго обдумывал его вопрос.
  
  — Выкуп требовали с властей округа, а не штатов Виргиния или Мэриленд. Так что сосредоточьтесь на столице.
  
  — Согласна, — кивнула Лукас. — Кроме того, мы можем сразу исключить заведения, в названиях которых присутствует название «Отель». Типа «Отель Нью-Йорк». Это диктуется порядком слов. А также все гостиницы и притоны на час.
  
  К Бейкеру и Сиду присоединились Кейдж с Харди. Теперь все четверо склонились над телефонной книгой. Между ними тут же разгорелась дискуссия, какие отели подходят, а какие — нет и почему.
  
  Через десять минут они получили список из двадцати двух названий. Кейдж выписал их в столбец своим четким почерком и передал листок Джерри Бейкеру.
  
  Паркеру опять пришлось вмешаться.
  
  — Прежде чем отправлять куда-то своих людей, обзвоните отели и узнайте, где проходят приемы с участием правительственных чиновников и иностранных дипломатов. Их можно смело вычеркнуть тоже.
  
  — Почему? — спросил Бейкер.
  
  — Потому что там будет полно вооруженной охраны, — ответила Лукас.
  
  А Паркер добавил:
  
  — И агентов секретной службы. Несомненно, наш преступник не сунулся бы в подобное место.
  
  — Верно, — кивнул Бейкер и ринулся прочь из лаборатории, на ходу доставая свой мобильник.
  
  Но даже после того, как они ужали список до минимума, сколько вероятных целей еще осталось, подумал Паркер.
  
  Много. Слишком много.
  
  У этой загадки пока не было какого-то одного, правильного решения.
  
  Три ястреба постоянно уносили у фермера кур…
  7
  
  «Мои дорогие сограждане…»
  
  Ему напудрили лоб, вставили наушник, включили ослепительно яркие «юпитеры».
  
  Сквозь световое марево мэр Джерри Кеннеди с трудом различал лишь несколько лиц в студии новостей телекомпании Дабл-ю-пи-эл-ти, расположенной в двух шагах от площади Дюпона.
  
  Где-то там сидела его жена Клэр, его пресс-секретарь. Где-то там был Уэндел Джеффрис.
  
  «Мои дорогие сограждане! — мысленно репетировал Кеннеди. — Прежде всего мне хотелось бы заверить всех вас, что полиция города и ФБР… Нет. Что федеральные правоохранительные органы делают все возможное, чтобы обезвредить преступников… Нет. Чтобы обезвредить лиц, которые несут ответственность за ужасающее преступление…»
  
  К нему подошел один из старших продюсеров телекомпании, худощавый мужчина с аккуратной седой бородкой, и сказал:
  
  — Я начну обратный отсчет с цифры семь. После четверки подавать сигналы буду молча, только на пальцах. Когда отсчет закончится, смотрите прямо в камеру. Впрочем, вам ведь уже не впервой.
  
  — Да, мне уже доводилось выступать по телевидению.
  
  Продюсер опустил взгляд и заметил, что перед мэром не лежит ни листа бумаги.
  
  — У вас есть что-нибудь для нашего «суфлера» на мониторе?
  
  — Нет. Все у меня в голове.
  
  — В наши дни уже никто так не делает, — усмехнулся телевизионщик.
  
  Кеннеди проворчал что-то неопределенное.
  
  «…ответственность за это ужасающее преступление. И, обращаясь сейчас к этим людям, я говорю: пожалуйста, ради всего святого… Нет, просто — пожалуйста, найдите способ связаться со мной, чтобы мы могли продолжить диалог. В этот последний день трудного для нас всех года давайте перестанем прибегать к насилию и вместе решим проблему так, чтобы избежать новых жертв. Пожалуйста, свяжитесь лично со мной… Нет… Пожалуйста, позвоните лично мне или передайте сообщение…»
  
  — Пятиминутная готовность! — объявил продюсер.
  
  Кеннеди жестом отпустил визажистку и подозвал к себе Джеффриса.
  
  — ФБР что-нибудь сообщало? Хоть что-нибудь?
  
  — Ничего. От них — ни слова.
  
  Кеннеди просто не мог в это поверить. Операция продолжается уже несколько часов, приближается время еще одного преступления, а федералы связывались с ним всего один раз, когда некий представитель полиции Лен Харди, звонивший по поручению агента Маргарет Лукас, передал Кеннеди просьбу обратиться к убийце в прямом эфире. Эта Лукас, раздраженно подумал Кеннеди, не сочла нужным хотя бы позвонить ему сама. А Харди, рядового копа из окружного управления, федералы, с которыми он призван был поддерживать связь, явно держали на коротком поводке. Он не был в курсе подробностей расследования, хотя, что более вероятно, ему просто запретили делиться ими. Мэр сам пытался дозвониться до Лукас, но она делала вид, что слишком занята, и не отвечала на звонки по телефону. Кейдж тоже. Кеннеди удалось только коротко переговорить с начальником полиции округа, но тот практически никакого отношения к операции не имел. Вся его роль сводилась к тому, чтобы откомандировать своих людей под командование и в помощь ФБР.
  
  Все это доводило Кеннеди до белого каления.
  
  — Господи, да они даже не воспринимают меня всерьез! Я обязан что-то предпринять. Имеется в виду, помимо этого обращения.
  
  Он взмахом руки обвел телестудию.
  
  — Все это будет выглядеть, словно я милостыню выпрашиваю.
  
  — Да, мы сталкиваемся с определенными проблемами, — признал Уэнди Джеффрис. — Я назначил пресс-конференцию, но половина телекомпаний и газет туда никого не пришлет. Репортеры разбили лагерь на Девятой улице и дожидаются, чтобы к ним вышел представитель ФБР.
  
  — Такое ощущение, что городских властей вообще не существует, а я сам — пустое место.
  
  — Должен признать, что именно так это сейчас и воспринимается.
  
  К Кеннеди снова направился продюсер, но тот остановил его вежливой улыбкой.
  
  — Дайте нам еще минутку. — И телевизионщик растворился где-то среди огней.
  
  — Ну и что будем делать? — спросил Кеннеди у своего помощника. За стеклами очков от Армани блеснул настороженный взгляд.
  
  — Я думаю, пора нажать на кое-какие клавиши, — прошептал Джеффрис. — Я сумею это сделать. Тонко. Комар носа не подточит. Уж это я умею.
  
  — Мне бы не хотелось…
  
  — Я тоже с неохотой прибегаю к подобным приемам, — перебил с нажимом Джеффрис, который никогда не лукавил со своим боссом, когда давал ему советы. — Но у нас нет выбора. Ты слышал, что говорили по Дабл-ю-ти-джи-эн?
  
  Естественно, он слышал. Радиостанция, пользовавшаяся огромной популярностью у почти полумиллиона слушателей в столичном округе, только что передала редакционный комментарий, напомнив о том, как в ходе своей избирательной кампании Кеннеди громогласно обещал очистить улицы Вашингтона от преступников, а сегодня тем не менее легко согласился выплатить террористам многомиллионный выкуп. Кроме того, комментатор, суровый журналист старой закалки, не преминул пройтись еще по одному предвыборному обещанию Кеннеди — искоренить коррупцию в органах городского управления, а теперь выяснилось, что он либо не знал, либо сам был напрямую замешан в скандале о взятках при выполнении строительной программы Совета по образованию.
  
  — У нас действительно нет выбора, Джерри, — повторил помощник.
  
  Мэр помедлил, размышляя над его словами. Приходилось признать, что Джеффрис, как обычно, был прав. Вообще-то Кеннеди нанял этого человека из чистой политкорректности — белому мэру нужен был чернокожий секретарь. И он не стыдился подобного тактического приема. Но как же он удивился, когда скоро выяснил, что молодой человек обладал политическим чутьем, делавшим его ценным сотрудником не только с точки зрения отношений с различными расовыми группами населения города!
  
  — Пора пустить в ход весь арсенал, Джерри, — продолжал помощник. — На карту поставлено слишком многое.
  
  — Хорошо, поступай как считаешь нужным. — Он не стал добавлять ни слова о мерах предосторожности. Джеффрис в этом не нуждался.
  
  — Две минуты! — донесся голос откуда-то сверху.
  
  Кеннеди снова подумал о Диггере. «Ну где же ты? Где?»
  
  Он уставился в темный объектив телекамеры таким пристальным взглядом, словно надеялся пронзить им оптику и сеть проводов, проникнув на экран стоящего где-то телевизора, чтобы увидеть сквозь него Диггера. Он думал об убийце. «Кто же ты такой? И почему ты со своим сообщником выбрал именно мой город, чтобы слететь на него черным ангелом смерти?»
  
  «…В духе истинного миролюбия, в этот последний день уходящего года свяжитесь со мной, чтобы мы смогли достигнуть столь необходимого компромисса. Пожалуйста…»
  
  Джеффрис склонился к самому уху мэра.
  
  — И помни, — прошептал он, — все же есть надежда, что если убийца прислушается к твоим словам, все на этом может и закончиться. Стоит ему клюнуть на предложенный выкуп, как они его схватят.
  
  Прежде чем Кеннеди смог что-то ответить, тот же глас свыше протрубил:
  
  — Минутная готовность!
  
  Диггер обзавелся новым полиэтиленовым пакетом для покупок.
  
  Весь в красном глянце, он выглядел очень празднично с нарисованными на нем двумя щеночками с ленточками вместо ошейников. Диггер специально купил пакет в одном из магазинов фирмы «Холлмарк». Сумка хороша. Он бы, наверное, мог ею гордиться, но не был уверен в смысле слова «гордость». Он не был уверен во многих вещах с тех пор, как пуля продырявила ему голову, уничтожив часть клеток серого вещества мозга и пощадив остальные.
  
  Смешно все получается. Смешно, что…
  
  Смешно…
  
  Диггер сидит в мягком кресле номера в задрипанном мотеле, а рядом на столике стоят стакан с водой и пустая тарелка, в которой был суп.
  
  Он смотрит телевизор.
  
  Что-то мелькает на экране. Это реклама. Такую же рекламу он смотрел, когда пуля проделала дырку у него над глазом и станцевала зажигательную самбу у него в черен… в черет… в черепной коробке. (Кто-то именно так рассказывал ему об этом. Но он не помнит, кто именно. Наверное, друг. Тот человек, который все ему говорит. Он, наверное, кто же еще?)
  
  На экране меняется сюжет. И это вызывает смешные воспоминания откуда-то из прошлого. Он тогда тоже смотрел рекламу — большие собаки ели собачий корм, щеночки ели специальный корм тоже. Он как раз смотрел на это, когда человек, который все ему говорит, взял Диггера за руку и они отправились на долгую прогулку. Он сказал ему, что когда Руфь будет одна… «Ты же помнишь, кто такая Руфь?»
  
  «Я… да, я знаю Руфь».
  
  Когда Руфь останется одна, Диггер должен разбить зеркало, отыскать длинный осколок стекла и вонзить ей в шею.
  
  «Ты хочешь сказать…»
  
  «Я хочу сказать, что ты должен разбить зеркало, подобрать кусок стекла подлиннее и воткнуть его в шею Руфи. Так что я тебе сказал?»
  
  «Что я должен разбить зеркало, найти длинный кусок стекла и воткнуть ей в шею».
  
  Некоторые вещи Диггер помнит так четко, словно сам Бог вписал их ему в мозги.
  
  «Хорошо», — сказал человек.
  
  «Хорошо», — повторил Диггер. Он сделал, как ему велели. От чего человек, который всегда говорит ему обо всем, очень обрадовался. Что бы это ни значило — радоваться.
  
  И вот теперь Диггер сидит, положив сумку со щенками себе на колени, в номере мотеля для дальнобойщиков. Он смотрит на тарелку. Супа уже нет, значит, он не должен быть голоден. Но ему кажется, что хочется пить, и он отхлебывает воды из стакана.
  
  По телевизору начинается новая передача. Он читает написанное на экране, бормоча слова вслух:
  
  — Специальное включение…
  
  Ух ты… Это…
  
  Клик… Это…
  
  Щелк.
  
  — Специальная передача.
  
  Это важно. Ему нужно послушать.
  
  На экране появляется лицо человека, которое знакомо Диггеру. Он уже видел его на картинках. Это…
  
  Мэр Вашингтона и округа Колумбия Джеральд Д. Кеннеди. Так написано на экране.
  
  Мэр говорит, и Диггер слушает.
  
  «— Добрый день, мои дорогие сограждане! Как вы все уже наверняка знаете, ужасное преступление было совершено сегодня утром на станции метро „Площадь Дюпона“, которое привело к трагическим жертвам. В настоящее время убийца или убийцы все еще на свободе. Но я бы хотел заверить вас, что наша полиция и федеральные правоохранительные органы делают все от них зависящее, чтобы подобные прискорбные события не повторились.
  
  Что касается людей, на совести которых лежит ответственность за кровавую бойню, то я от всего сердца обращаюсь сейчас к ним: пожалуйста, свяжитесь со мной. Нам нужно снова установить контакт, чтобы возобновить диалог. В этот последний день уходящего года давайте перестанем прибегать к насилию, чтобы избежать новых жертв. Мы могли бы…»
  
  Скучно…
  
  Диггер выключает телевизор. Реклама собачьей еды, особенно если показывают щеночков, нравится ему куда больше. Или реклама автомобилей. «О! Каждый из нас, простых американцев, хотел бы…» Диггер вызывает свою голосовую почту и набирает код — один, два, два, пять. Дата Рождества.
  
  Женщина, голос которой нисколько не похож на голос Памелы, его жены, зато напоминает Руфь — до того как ей в шею вонзился кусок стекла, разумеется, — сообщает, что новых сообщений для него нет.
  
  А это значит, что ему пора делать то, что было велено человеком, который всегда говорит ему обо всем.
  
  Когда ты делаешь то, что люди приказывают тебе делать, это очень хорошо. Тогда ты им нравишься. Тогда они тебя не бросят.
  
  Они будут любить тебя.
  
  Что бы ни означало это слово — «любить».
  
  «Веселого Рождества, Памела! У меня для тебя кое-что есть… А ты приготовила что-то для меня! Боже, как я рад… Это подарок?»
  
  Клик, клик.
  
  «Какой красивый желтый цветок у тебя в руке, Памела. Спасибо, что подарила мне плащ». Диггер натягивает плащ на себя. То ли черный, то ли темно-синий. Ему этот плащ нравится.
  
  Он берет тарелку из-под супа, относит в кухню и ставит в раковину.
  
  Его немного удивляет, почему не позвонил человек, который говорит ему обо всем. Человек предупредил, что может и не позвонить, но у Диггера все равно возникает от этого смутное беспокойство. Ему хотелось услышать этот голос. «Я опечален? Гм, гм…»
  
  Он находит свои кожаные перчатки. Отличные перчатки со швами под пальцами. Запах кожи навевает ему неясное воспоминание о чем-то, но он не может понять, о чем именно. Снаряжая патроны для своего «узи», он натягивает резиновые перчатки. Но от резины так хорошо не пахнет. А кожаные перчатки он надевает, когда выходит на улицу или прикасается к чему-нибудь рядом с тем местом, где стреляет и видит людей, падающих, как осенние листья в лесу.
  
  Диггер застегивает пуговицы на своем плаще. Быть может, черном, а быть может, синем.
  
  Снова нюхает перчатки.
  
  Смешно.
  
  Он укладывает автомат в пакет со щеночками, а потом добавляет туда еще патронов.
  
  Выйдя из номера мотеля, Диггер запирает дверь за собой. Он делает это тщательно, как и положено. О том, как и что ему положено делать, Диггер знает все.
  
  Например, как вонзить кусок стекла в шею женщине. Как подобрать жене подарок. Как есть суп. Как купить новую и очень яркую пластиковую сумку. С нарисованными на ней щенками.
  
  «Почему обязательно щенками?» — спросил Диггер.
  
  «Потому», — ответил человек, который говорит ему, что делать.
  
  Ну что ж. Именно такая теперь у него есть.
  8
  
  Сидя в том же сером вращающемся кресле, которое он сам реквизировал у соседнего отдела много лет назад, Паркер Кинкейд подвергал записку тесту, который крайне редко делают эксперты по сомнительным документам.
  
  Он ее читал.
  
  А потом снова. И так раз шесть или семь.
  
  Паркер всегда верил, что именно содержание документа само по себе может многое сказать о человеке, его составившем. Однажды его попросили проверить подлинность письма, которое якобы написал Авраам Линкольн Джефферсону Дэвису, где Линкольн выдвигал предложение: если Конфедерация капитулирует, то он позволит нескольким штатам отделиться.
  
  Письмо отдал Паркеру на анализ совершенно потрясенный директор Американской ассоциации историков, потому что документ ставил многое в прошлом США с ног на голову. К тому времени ученые уже определили, что письмо было написано на бумаге, произведенной в 1860-х годах, с использованием железистых чернил, характерных для той эпохи. Степень впитывания чернил в структуру бумаги тоже была соответствующей прошедшему времени, и даже почерк почти ни у кого не вызывал сомнений.
  
  А Паркеру не пришлось даже доставать свою любимую лупу, чтобы изучить написание букв и манеру письма автора. Он лишь однажды прочел его, и в своем заключении вынес вердикт: «Подлинность письма вызывает большие сомнения».
  
  Что на языке экспертов по документам означало насмешливое — перед нами откровенная фальшивка.
  
  Из чего следовал такой вывод? Письмо было подписано «Эйб Линкольн». А между тем шестнадцатый президент США терпеть не мог сокращения своего имени и никому не разрешал обращаться к себе подобным образом, не говоря уже о том, чтобы подписывать этой ходившей в народе кличкой важные документы. Фальсификатора арестовали, судили и, как это обычно бывает в таких случаях, дали всего лишь условный срок.
  
  И сейчас, читая записку вымогателя, Паркер обращал особое внимание на пунктуацию, расположение слов во фразах, порядок, в котором следовали друг за другом предложения, и, конечно, на орфографию и общий способ построения данного «сочинения».
  
  И постепенно перед ним начал вырисовываться неясный пока образ человека, чей труп лежал шестью этажами ниже в морге здания ФБР.
  
  Подал голос Тоби Геллер.
  
  — Они пришли, — сказал он, поднося лицо ближе к монитору. — Только что получил данные психолингвистического анализа.
  
  Паркер тоже вгляделся в экран. Будучи начальником этого отдела, он сам нередко прибегал к подобному компьютерному тесту. При этом весь текст документа с анонимными угрозами — как целиком, так и разбитый на отдельные части — загружается в компьютер, где специальная программа анализирует его и сравнивает со «словарем угроз», состоящим из 250 тысяч слов, а потом и со стандартным словарем, где числится миллион словарных статей. Далее эксперт, пользуясь еще одной программой, сравнивает документ с другими, уже имеющимися в базе данных, и определяет, нет ли среди них других записок, автором которых мог быть тот же человек. Кроме того, подобным способом можно выявить некоторые черты характера анонима.
  
  Геллер прочитал вслух:
  
  — «Психолингвистический анализ неизвестного, код 12-31А (ныне покойного). Операция „Метстрел“. Полученные результаты позволяют предположить, что вышеупомянутый неизвестный преступник родился за границей и провел в США не более двух или трех лет. Его отличал низкий образовательный уровень, который, вероятно, соответствовал бы примерно седьмому классу американской средней школы. Уровень ай-кью близок к ста (плюс-минус 11 пунктов). Угрозы, содержащиеся в рассмотренном документе, не имеют аналогов в нашей базе данных. Однако язык записки недвусмысленно свидетельствует о серьезности намерений автора, так как соответствует общему стилю угроз совершения террористических актов и других преступлений с целью вымогательства, имевших место в прошлом».
  
  Он распечатал копию отчета и подал листок Паркеру.
  
  — Иностранец, — повторила Лукас. — Я так и думала.
  
  Она достала фото тела преступника, сделанное на месте, где его насмерть сбил грузовик.
  
  — Мне кажется, он из Центральной или Южной Европы. Быть может, серб, чех или словак.
  
  — Но ведь он звонил в службу безопасности городского совета, — заметил Лен Харди. — Разве там не все звонки записываются? Мы могли бы узнать, говорил он с акцентом или без.
  
  — Держу пари, он воспользовался синтезатором голоса. Верно? — сказал на это Паркер.
  
  — Именно так, — подтвердила Лукас. — Голос, какими обычно снабжают автоответчики для телефонов.
  
  — Нам нужно привлечь к работе международный отдел, — предложил Геллер.
  
  Он говорил о департаменте ФБР, который занимался делами об убийствах и террористических актах, совершаемых либо иностранцами в США, либо вообще за пределами страны.
  
  Но Паркер смял отчет психолингвистической экспертизы в комок и швырнул в мусорную корзину.
  
  — Зачем вы?.. — начала Лукас.
  
  А туша Сида Арделла издала звук, который трудно было назвать иначе, чем утробным смехом.
  
  — Единственное, что в этом отчете верно, — это серьезность угрозы, — сказал Паркер. — В чем мы и без их помощи не сомневались.
  
  Не отрывая взгляда от записки, он затем продолжил свою мысль:
  
  — Я не говорю, что международный отдел не может нам понадобиться, но могу заверить вас, что преступник не был иностранцем, как и в том, что он был очень умен. По моим прикидкам, уровень его ай-кью превышал 160.
  
  — С чего ты это взял? — сказал Кейдж, указывая на записку. — У меня внук пишет грамотнее.
  
  — Мне искренне жаль, что он не был малообразованным глупцом, — сказал Паркер. — Тогда все это выглядело бы не так чертовски пугающе.
  
  Он постучал пальцем по снимку преступника.
  
  — Его предки действительно могли быть европейцами, но сам он — американец в четвертом поколении, и это по меньшей мере. Он был очень умен, хорошо образован, вероятно, даже закончил частную школу и, как я заключил, очень много времени проводил за компьютером. Он никогда не жил поблизости от Вашингтона. Здесь же скорее всего снимал квартиру. Да, и он, конечно же, был законченным социопатом.
  
  — Откуда такая подробная информация? — спросила Маргарет Лукас с откровенной издевкой в голосе.
  
  — Он сообщил мне ее сам, — бесстрастно ответил Паркер, кивая на записку.
  
  Как эксперт-криминалист и специалист по сомнительным документам, Паркер научился не доверять психолингвистическим компьютерным программам. При анализе он исходил из тех фраз, которыми пользовались люди, из их манеры строить предложения. Он знал, что при расследовании преступлений одно слово может стать ключом к разгадке.
  
  — Но ведь так пишут только иностранцы, — настаивал Кейдж. — «Только я умею как остановить…», «Оплатите мне Деньги…» Вспомните дело Линдберга. Нам его приводили в качестве примера еще в академии.
  
  Действительно, любой студент академии ФБР слышал эту историю на лекциях по криминалистике. Прежде чем Бруно Гауптман был арестован и обвинен в похищении ребенка известного пилота Линдберга, специалист-графолог из ФБР, используя записку с требованием выкупа, установил, что ее скорее всего написал иммигрант из Германии, проживший в Штатах два-три года. Что прямо указывало на Гауптмана, которого потом окончательно уличили путем сравнительного анализа записки и других образцов его почерка.
  
  — Хорошо, давайте вместе пройдемся по тексту, — сказал Паркер и положил записку в старомодный проектор.
  
  — Быть может, нам стоит отсканировать ее и вывести на дисплеи компьютеров? — предложил Геллер.
  
  — Нет, не надо, — довольно-таки безапелляционно отрезал Паркер. — Не люблю ничего оцифрованного. Мы должны быть как можно ближе непосредственно к оригиналу.
  
  Потом поднял взгляд, и на его лице промелькнула улыбка.
  
  — Если бы мог, я бы переспал с этой запиской.
  
  Сильно увеличенный текст высветился на экране, подвешенном на одной из стен лаборатории. И документ стоял теперь перед их глазами, как мог бы стоять подозреваемый при очной ставке. Паркер подошел ближе, глядя на огромные буквы перед собой.
  
  Мэр Кеннеди!
  
  Конец света грянет. Диггер на свободе и нету способа его остановить. Он будет убивать снова в четыре, в 8 и в Полночь если вы не заплатите.
  
  Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной. В середине Поля. Оплатите мне Деньги до 12.00 часов. Только я умею как остановить Диггера. Если вы (густо зачеркнуто) арестуете меня, он продолжит убивать. Если вы меня убьете, он продолжит убивать…
  
  Чтобы вы не думали будто я никто, некоторые пули Диггера были окрашены черной краской. Только я знаю об этом.
  
  По ходу объяснений Паркер прикасался рукой к отдельным фрагментам записки.
  
  — «Только я умею как…» и «Оплатите мне Деньги…» действительно выглядит как написанное иностранцем. Но фразы подобраны странно. Если первая по своему построению более характерна для азиатских языков, то вторая — скорее для славянских или германских. То есть для индоевропейской группы. Скажем, для немецкого, чешского, польского. По-моему мнению, он нарочно вставил первые пришедшие ему в голову фразы, коверкающие язык на иностранный манер, с целью заставить нас поверить, что он — иностранец. И таким образом сбить со следа.
  
  — Что-то плохо верится, — сказал Кейдж.
  
  — А ты присмотрись к тому, как это было сделано, — настаивал Паркер. — «Иностранные» словосочетания расположены в тексте рядом. Словно он стремился выполнить задуманное — создать такой отвлекающий маневр, а потом, уже больше не заморачиваясь с этим, двигаться дальше. Если бы иностранный язык действительно был его основным, он бы проявил куда как большую последовательность. Обратите внимание на последнее предложение. Там он прибегает к типично английской конструкции «Только я знаю…», какую мог бы использовать и в первом случае. И между прочим, именно поэтому я считаю, что он провел немало времени за компьютером. Я сам много брожу по сайтам любителей и продавцов старинных документов, форумам людей, увлекающихся ими. Там очень много иностранцев, но пишут они все по-английски, и очень часто встречаются именно такие формы искажения языка.
  
  — С тем, что он завсегдатай Интернета, трудно не согласиться, — заметила Лукас, — но по другой причине. Нам это точно не известно, но скорее всего именно в Сети он научился мастерить самодельные глушители и увеличивать скорострельность автомата. Так это обычно и происходит в наши дни.
  
  — А что вы скажете о времени? — поинтересовался Харди. — Он потребовал выкуп к 12.00. 24-часовой шкалой пользуются в Европе, но не у нас.
  
  — Еще одна обманка. Он ведь не воспользовался ею, когда писал о времени нанесения Диггером новых ударов. Там значатся обычные четыре, восемь часов и Полночь.
  
  — Хорошо, допустим, он не иностранец, — сказал Сид. — Но все равно недоучка. Посмотрите, сколько ошибок он насажал. Даже работяги, которых мы берем за наркоту в парке Манассас, пишут грамотнее.
  
  — Все сделано нарочно, — отреагировал на это Паркер.
  
  — Но не первая же фраза? — возразила Лукас. — «Конец света грянет» вместо всем известной «Конец света грядет». Он…
  
  — О, именно эта — самая нарочитая и надуманная из ошибок в тексте, — понял ее мысль Паркер. — В любой ошибке есть своя логика. Например, люди говорят «звоните» с ударением на первом слоге или «ложите» просто потому, что им так удобнее. В словах «Конец света грянет» никакой логики нет. Такой ошибки не сделал бы даже человек с самым низким образовательным уровнем.
  
  — Тогда что вы скажете о простых грамматических ошибках, пунктуации, использовании заглавных букв? — спросил Харди, внимательно всматриваясь в записку.
  
  — Ошибок действительно очень много, — согласился Паркер. — Обратите внимание, что он добавил символ доллара к словам 20 тысяч долларов. Типичная тавтология. А потом он добавляет плеоназм, когда пишет о сумке с деньгами.
  
  Паркер провел пальцем вдоль предложения, которое имел в виду.
  
  Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной.
  
  — Он пишет «положите в сумку» и «оставите сумку», причем во втором случае слово «сумка» совершенно лишнее. Такие ошибки тоже не делаются произвольно. В повседневной речи мы так не повторяемся. По природе своей мы ленивы и склонны скорее опускать лишние слова, чем добавлять их. А что до грамматических неточностей, — продолжал Паркер и принялся расхаживать перед выведенной световым лучом на стену запиской; при этом буквы запрыгали по его лицу и плечам, как черные насекомые, — то обратите внимание хотя бы на слово «нету». Такие разговорные формы люди часто употребляют, когда пишут быстро и не глядя в текст — то есть когда пользуются компьютером или, как в свое время, пишущей машинкой. В текстах от руки это случается крайне редко.
  
  Еще вас заинтересовали заглавные буквы, — обратился он к Харди. — Опять-таки, они были бы уместны там, где логичны. С целью подчеркнуть эмоции, например, будь то любовь или ненависть. Одним словом — нечто важное. Здесь же к ним прибегли чисто произвольно, чтобы сбить нас с толку. Чтобы мы поверили в его глупость, тогда как на самом деле он вовсе не полуграмотный глупец.
  
  — Вы настаиваете, что записка свидетельствует именно об этом? — спросила Лукас, которой начинало казаться, что они с Паркером видят перед собой не одну и ту же записку.
  
  — Это так и есть, — ответил эксперт по документам, а потом рассмеялся. — Знаете, в чем его подлинная ошибка? В том, что он не сделал их там, где непременно должен был. Он, например, кое-где совершенно правильно расставил запятые. Причем в одном из случаев в таком месте, где невежда никогда не поставил бы ее. Я имею в виду последнее предложение. Только выпускник хорошей средней школы знает, что там она необходима.
  
  — Но не поставил перед «как» во фразе Только я умею как остановить Диггера, — заметил Сид, — хотя так уж ли это важно?
  
  Это очень важно, подумал Паркер. Крайне важно для нас. Потому что именно такие мелочи способны привести нас к истине.
  
  — А еще похоже, что он пытался правильно написать слово «арестовать», но с первого раза у него не вышло, и он зачеркнул написанное. Что вы об этом скажете? — спросил Харди.
  
  — Да, таково первое впечатление, — кивнул Паркер. — Но знаете, что я обнаружил под густым зачеркиванием, когда положил листок под инфракрасные лучи?
  
  — Что же?
  
  — Пустоту.
  
  — Как это? — удивилась Лукас.
  
  — Он не написал там ничего, — подтвердил Паркер с усмешкой, — а просто тщательно замарал это место, чтобы мы подумали, будто у него были затруднения с этим словом.
  
  — Но к чему столько ухищрений, зачем ему убеждать нас в своей глупости? — спросил Харди.
  
  — Чтобы мы разыскивали либо очень тупого американца, либо не такого уж дубоголового, но иностранца. Это дымовая завеса. Еще один отвлекающий маневр, — добавил Паркер. — Ему необходимо было, чтобы мы недооценивали его интеллект. А на самом деле он был очень хитер и умен. Разве место, где он хотел подобрать деньги, вам ни о чем не говорит?
  
  — А что в нем такого особенного? — удивилась Лукас.
  
  — Вы имеете в виду улицу Висельников? — вмешался Сид. — Я тоже не понимаю, чем то место отличается от других.
  
  — Странно… — Паркер поочередно оглядел присутствующих. — А вертолеты?
  
  — О каких вертолетах речь? — недоуменно спросил Харди.
  
  Паркер нахмурился.
  
  — Значит, вы не пытались проверять чартерные вертолетные компании?
  
  — Нет, — ответила Лукас. — С какой стати?
  
  Паркеру вспомнилось правило, которым он руководствовался, когда еще работал в Бюро. Никогда не принимай ничего как должное.
  
  — Если не ошибаюсь, рядом с полем, где вы должны были оставить деньги, расположена больница, так?
  
  — Точно, Фэрфаксская окружная, — подтвердил Геллер.
  
  — Дьявол! — с досадой воскликнула Лукас. — Действительно, там есть больница. А при ней вертолетная площадка.
  
  — И что с того? — по-прежнему не понимал Харди.
  
  Лукас помотала головой, злая на саму себя.
  
  — Преступник нашел место, где наши наблюдатели не стали бы придавать значения появляющимся вертолетам. Он собирался арендовать одну такую машину сам, подобрать сумки и снова взлететь. Держась низко над верхушками деревьев, он бы за несколько минут добрался до спрятанного в укромном месте автомобиля.
  
  — А мне такое и в голову не приходило, — с горечью признал Харди.
  
  — И не одному тебе, — сказал Сид.
  
  — У меня есть приятель в Федеральном авиационном агентстве, — тут же предложил Кейдж. — Попрошу его проверить.
  
  Паркер посмотрел на часы.
  
  — Выступление Кеннеди дало какие-то результаты? — спросил он.
  
  Лукас набрала номер, переговорила с кем-то и дала отбой.
  
  — Пока поступило шесть звонков. Все от «чайников». Ни один не знал о черных пулях, а значит, ничего стоящего сообщить не мог. Лжесвидетели. Но у нас есть их имена и номера телефонов. Позже привлеку всех за воспрепятствование правосудию.
  
  — Так вы считаете, что преступник был не из местных? — обратился Харди к Паркеру.
  
  — Наверняка. Если бы существовал малейший шанс, что мы сможем добыть образец его почерка в одном из здешних архивов, он бы его изменил или вообще составил бы записку из вырезанных букв. А он этого не сделал. Значит, он точно не из округа Колумбия, не из Виргинии и не из Мэриленда.
  
  Дверь распахнулась. Вновь появился Тимоти — курьер, который ранее доставил им оригинал записки.
  
  — Агент Лукас? Мне велено передать вам отчет судебного медика.
  
  Как раз вовремя, подумал Паркер.
  
  Пока она читала отчет о вскрытии, Кейдж спросил:
  
  — Еще ты сказал, что он был социопатом, Паркер. Как ты пришел к этому выводу?
  
  — А кто еще… — ответил тот рассеянно, наблюдая за выражением лица Лукас. — Скажи на милость, кто еще был бы способен на такое?
  
  Лукас закончила читать и передала отчет Харди.
  
  — Мне прочесть его вслух? — спросил тот.
  
  — Да, пожалуйста, — ответила она.
  
  Паркер заметил, как лицо молодого человека сразу преобразилось, сделавшись уверенным и спокойным, быть может, потому, что он впервые почувствовал себя полноправным членом их команды.
  
  Откашлявшись, полицейский начал:
  
  — «Белый мужчина, приблизительно сорока пяти лет. Вес — 85 килограммов. Особые приметы на теле отсутствуют. Никаких ювелирных украшений. Часы „Касио“ с многофункциональным будильником».
  
  Харди поднял голову.
  
  — На это стоит обратить внимание. Должен был подавать сигналы в четыре, в восемь и в полночь.
  
  Потом вернулся к тексту:
  
  — «Был одет в джинсы неопределенного производства, сильно поношенные, синтетическую куртку-ветровку, рубашку из грубой ткани, также не новую, спортивные трусы, хлопчатобумажные носки, дешевые кроссовки из универмага „Уолмарт“. В бумажнике сто два доллара с мелочью».
  
  Паркер смотрел на проекцию букв на стене, словно описание, которое читал Харди, относилось не к человеку, а к оставленной им записке.
  
  — «Обнаруженные микрочастицы. Следы кирпичной пыли в волосах, глина под ногтями. Анализ содержимого желудка показал, что за последние восемь часов он употреблял кофе, молоко, хлеб и говядину (по всей видимости — недорогой бифштекс)». Вот и все.
  
  Харди прочитал второй листок с грифом «Метстрел», подколотый к отчету.
  
  — Здесь говорится, что им пока не удалось напасть на след грузовика, который сбил его. — Он поднял взгляд на Паркера. — Просто невероятно! Преступник находится у нас здесь внизу, а мы по-прежнему ни черта о нем не знаем!
  
  Паркеру между тем попался на глаза еще один экземпляр сводки основных происшествий — той же, что он видел раньше, где говорилось о поджоге дома Гари Мосса. Бесстрастное описание пожара, в котором чуть не сгорели заживо два ребенка, по-настоящему потрясло Паркера. В какой-то момент он был близок к тому, чтобы повернуться и навсегда уйти из этой лаборатории.
  
  Он отключил проектор и снова положил записку на рабочий стол.
  
  Кейдж посмотрел на часы и начал натягивать на себя плащ.
  
  — Осталось сорок пять минут, — сказал он. — Нам пора выдвигаться.
  
  — Куда выдвигаться? — спросила Лукас.
  
  Старший агент протянул ей ее ветровку, а Паркеру кожаную куртку. Чисто машинально он взял ее.
  
  — Как куда? — Кейдж посмотрел в сторону двери. — Помогать команде Джерри Бейкера проверять отели.
  
  Но Паркер отрицательно помотал головой:
  
  — Нет. Мы должны продолжать работать здесь. — Он бросил взгляд на Харди. — Вы правы, Лен. Преступник нам уже ничего не скажет. Но осталась его записка. А она все еще может поведать о многом.
  
  — Но у них сейчас каждый человек на счету, — настаивал Кейдж.
  
  На минуту воцарилось молчание.
  
  Паркер стоял понурив голову напротив Лукас, а между ними на ярко освещенной поверхности стола ослепительно белела записка шантажиста-убийцы. Потом он поднял взгляд и резко, но отчетливо произнес, чтобы дошло до всех:
  
  — Я считаю, что обнаружить его вовремя все равно не удастся. По крайней мере не в эти сорок пять минут. Меня самого это невероятно угнетает, но лучшим способом распорядиться сейчас собой будет остаться здесь. И продолжать работу с запиской.
  
  — Если я вас правильно понял, — начал Сид, — вы готовы попросту смириться? Я имею в виду, с новыми жертвами.
  
  Кинкейд помедлил, а потом ответил:
  
  — Да, если начистоту. Именно это я имею в виду.
  
  — А что думаешь ты? — обратился Кейдж к Лукас.
  
  Она посмотрела на Паркера, встретившись с ним взглядом. И сказала:
  
  — Я согласна с Паркером. Мы остаемся здесь. И продолжаем свою работу.
  9
  
  Краем глаза Лукас могла видеть Лена Харди, какое-то время стоявшего совершенно неподвижно. Потом он огладил свою прическу, взял со стула верхнюю одежду и подошел к ней.
  
  Хороши, как песня…
  
  — По крайней мере разреши уйти мне, — сказал он. — Я могу быть полезен в одном из отелей.
  
  Она вгляделась в серьезное моложавое лицо. В правой руке он мял свой полувоенный плащ. Снова бросились в глаза ухоженные ногти — чистые и ровно подстриженные. Этому человеку хотелось действовать, понимала она.
  
  — Прости, но не могу.
  
  — Агент Кейдж прав. Им сейчас остро не хватает людей.
  
  Лукас посмотрела на Паркера, но тот уже снова полностью сосредоточился на записке, осторожно вынимая ее из прозрачной папки.
  
  — Давай отойдем на два слова, Лен, — сказала Лукас, жестом показывая ему на дальний угол лаборатории. Только Кейдж обратил на это внимание, но виду не подал. За долгие годы работы он сам неоднократно прошел через приватные беседы с подчиненными и знал, что порой это требует большей осторожности и деликатности, чем допрос свидетеля. Потому что ты разговаривал с человеком, с которым тебе работать бок о бок, которому в будущем, вполне вероятно, придется прикрывать твой тыл. И Лукас могла испытывать только благодарность к Кейджу, позволившему ей самой разобраться с Харди.
  
  — Поговори со мной, — сказала она. — Что тебя гложет?
  
  — Я хочу реальной работы, — ответил коп. — А здесь я нужен как собаке пятая нога. Я из полицейского управления округа. Всего лишь из отдела анализа и статистики, но… мне нужно быть полезным.
  
  — Ты здесь в качестве представителя полиции. Поддерживать связь между нами и своим начальством — вот твоя единственная задача. Это федеральная операция. А мы — не опергруппа.
  
  Он криво усмехнулся:
  
  — Представитель полиции? Я здесь играю роль стенографистки. И мы оба понимаем это.
  
  Да, она все понимала. И ничто не помешало бы ей поручить ему более активную задачу, если бы она видела, что он может принести больше пользы в другом месте. Лукас не принадлежала к числу педантов, для которых инструкции и правила святы. И будь Харди, например, хорошим снайпером, она бы тут же выпихнула его за дверь и приказала как можно скорее влиться в команду Джерри Бейкера, какие бы указания сверху ни получила. Но сейчас, немного помедлив, она сказала:
  
  — Хорошо. Только ответь мне на один вопрос.
  
  — Конечно.
  
  — Почему ты оказался здесь? — спросила она затем.
  
  — Что значит почему? — нахмурил он лоб.
  
  — Ты ведь вызвался добровольцем, не так ли?
  
  — Да, верно.
  
  — И все из-за жены?
  
  — Из-за Эммы? — Харди попытался изобразить удивление, но Лукас видела его насквозь, и он отвел взгляд в пол.
  
  — Я ведь все понимаю, Лен. И потому прошу оказать услугу и нам, и себе. Делай свои записи, думай вместе с нами, участвуй в обмене идеями. Но от линии огня держись подальше. А когда мы эту мразь обезвредим, отправляйся спокойно домой.
  
  — Но как раз это… Это тяжелее всего, — признался он, по-прежнему не глядя ей в глаза.
  
  — Быть дома одному?
  
  Он кивнул.
  
  — Я тебя очень хорошо понимаю, — абсолютно искренне сказала Лукас.
  
  Он вцепился в свой плащ, как ребенок в любимую игрушку.
  
  А ведь на самом деле Лукас терпеть не могла соглядатаев из окружной полиции. И будь на месте Лена Харди любой другой офицер, она бы уже давно отправила его куда подальше. Ей не хватало терпения ломать перед ними комедию, участвовать в межведомственных войнах или ублажать служащих, находившихся в подчинении у коррумпированных бюрократов, которые почти опустошили городскую казну. Но Лен Харди был для нее особенным. Она знала его тайну. Жена Харди находилась в коме после страшной аварии, когда неподалеку от Мекленберга ее джип вылетел со скользкой после дождя дороги и врезался в дерево.
  
  Харди несколько раз за последние месяцы посещал местное отделение ФБР, чтобы дополнить статистические данные об уровне преступности в столичном округе, и подружился с Бетти — помощницей Лукас. Ей сначала показалось, что молодой человек просто флиртует с привлекательной девушкой, пока она случайно не подслушала его эмоциональный рассказ о своей жене и ее тяжелой травме.
  
  Как и у самой Лукас, друзей у него почти не было. Она познакомилась с ним чуть поближе и узнала подробности о случившемся с Эммой. Несколько раз они вместе пили кофе в полицейском Мемориальном парке, находившемся рядом с ее офисом. Он был с ней откровенен, но до известной степени, предпочитая не изливать каждый раз душу.
  
  И, зная о переживаемой им трагедии, понимая, как тяжко было бы ему оставаться одному дома в этот праздничный вечер, Лукас с радостью приняла его в свою группу, исполненная решимости не слишком обременять работой. Но это не значило, что Маргарет Лукас готова была поставить под угрозу успех операции, щадя чьи-либо эмоции.
  
  Хороши, как песня…
  
  — Мне не сидится на месте, — сказал Харди. — Хочется порвать этого гада на куски.
  
  «Нет, — подумала она. — На самом деле ты хочешь отомстить судьбе или какой-то иной злой силе, которая расколола ваши с женой жизни на тысячу мелких осколков».
  
  — Лен, пойми, я не могу отправить к оперативникам человека, который…
  
  Она запнулась, подбирая нужное, но смягченное определение. «…Думает о своем». Быть может, хотя «слишком рассеян» было бы ближе, а на самом деле она имела в виду «способен на самоубийственную глупость».
  
  Харди кивнул. Он был зол, и от этого у него подрагивали губы, но он бросил плащ на спинку кресла и вернулся к рабочему столу.
  
  Бедняга, подумала она, но потом, видя, как светлый ум и знание дела преодолевают снедавшее его горе, поверила, что с ним в конечном счете все будет в порядке. Он переживет эти тяжкие времена. О, конечно, он выйдет из этих испытаний изменившимся, но ей хотелось верить, что изменится он подобно железу, превращающемуся в сталь после закалки.
  
  Он изменится.
  
  Так же, как изменилась сама Лукас.
  
  Загляните в свидетельство о рождении Жаклин Маргарет Лукас, и документ подскажет, что она появилась на свет в последний день ноября 1963 года. Но сама она в глубине души считала себя пятилетней, отмечая как день своего рождения дату выпуска из академии ФБР.
  
  Она часто вспоминала книжку, которую прочитала давным-давно, детскую сказку, которая называлась «Уикэмские оборотни». Картинка на обложке, изображавшая премилого эльфа, нисколько не отражала жутковатого содержания самой истории. Там рассказывалось об эльфе, который среди ночи прокрадывался в дома людей и подменял младенцев — крал из колыбелек детей человеческих, а взамен оставлял крошечных эльфиков. Главными героями были родители, которые обнаружили, что их дочку подменили, и отправились ее искать.
  
  Лукас живо помнила, как читала эту книжку, свернувшись на диване в своей уютной гостиной в Стаффорде, штат Виргиния, неподалеку от Квонтико, отложив поход в супермаркет из-за внезапно начавшейся пурги. История так захватила ее, что она не отрываясь прочитала книжку до конца, и хотя папе с мамой удалось-таки найти свою девочку и вырвать ее из лап зловредного эльфа, книжка оставила такое гнусное послевкусие, что она сразу же ее выбросила.
  
  Потом она надолго забыла обо всем этом до того времени, как получила диплом академии и назначение в вашингтонское отделение Бюро. И вот как-то утром она шла на работу — с «кольтом-питоном» на бедре и папкой с делами под мышкой, когда ее вдруг осенило: «А ведь на самом деле я — как тот оборотень!» Потому что настоящая Джеки Лукас работала на полставки библиотекарем исследовательского центра академии ФБР в Квонтико, любила шить и сама разрабатывать модели одежды, по выходным выполняя заказы подруг и их детишек. Она прекрасно вязала и вышивала, коллекционировала вина (и сама была не прочь выпить), а еще занималась спортом, частенько побеждая в традиционном местном массовом забеге на пять километров. Но та девушка теперь куда-то исчезла, а ее подменила агент по особым поручениям Маргарет Лукас — женщина, поднаторевшая в криминалистике и методах ведения следствия, знавшая назубок характеристики взрывчатых веществ вроде Ц-4 или Семтекса и умевшая руководить сетью собственных тайных осведомителей.
  
  — Агент ФБР? — недоверчиво повторил ее отец, когда она навещала родителей в их калифорнийском особняке в окрестностях Сан-Франциско, чтобы сообщить новости. — Ты будешь секретным агентом? А что, тебе и пистолет дадут? Или ты все-таки просто будешь перебирать бумажки за письменным столом?
  
  — И пистолет дадут, и свой рабочий стол у меня тоже будет.
  
  — Не понимаю, зачем тебе это? — ворчал ее слегка располневший к старости отец, вышедший на пенсию сотрудник среднего управленческого звена «Бэнк оф Америка». — Ты ведь была блестящей студенткой.
  
  Она только смеялась, спрашивая, при чем здесь ее академические успехи, хотя прекрасно понимала, что имел в виду ее старик. Она ведь с отличием закончила и колледж Святого Томаса на Русском холме, и Стэнфорд. Старательная девочка, которая редко соглашалась пойти на свидание, зато часто тянула руку вверх в классе, — ей судьбой предназначалось высоко взлететь в мире науки или, уж точно, на Уоллстрит. Нет, отца не пугало, что она будет носить оружие и ловить убийц, вот только он не считал это занятие достойным ее незаурядного ума.
  
  — Но это же ФБР, папа! Они — интеллектуальная элита правоохранительных органов.
  
  — Что ж, возможно. Но только… Неужели ты действительно хочешь этим заниматься?
  
  Нет, это было то, чем она должна была заниматься. Между глаголами «хотеть» и «быть должным» на самом деле разверзается целая пропасть. Но едва ли он смог бы понять ее. А потому она просто ответила:
  
  — Да.
  
  — Что ж, тогда мне остается только уважать твой выбор, — кивнул он, а потом обратился к своей жене: — У нашей девочки тот еще норов. Ты знаешь, что такое норов?
  
  — Знаю, — откликнулась ее мать из кухни. — Это слово часто встречается в кроссвордах. Но ты должна быть очень осторожной, Джеки. Обещай мне, что будешь осмотрительной.
  
  Это звучало так, словно ей предстояло всего-навсего перейти на другую сторону оживленной улицы.
  
  — Я буду осторожна, мамочка.
  
  — Хорошо. На ужин приготовлю курицу в винном соусе. Тебе ведь нравится это блюдо, насколько я помню?
  
  Джеки обняла папу с мамой, а через два дня прилетела в Вашингтон, где обернулась Маргарет Лукас.
  
  После академии она включилась в оперативную работу, изучила округ как свои пять пальцев, многое узнала от Кейджа, который оказался для оборотня наилучшим папашей — о таком можно было только мечтать, — и, вероятно, неплохо потрудилась, потому что в прошлом году получила повышение и теперь именовалась младшим агентом по особым поручениям. И вот надо же! Сегодня случилось так, что, пока ее босс фотографировал обезьян и ящериц где-то в джунглях Бразилии, она руководила расследованием самого громкого преступления, совершенного в Вашингтоне за многие годы.
  
  Поэтому она смотрела, как, пристроившись за столом, Лен Харди строчит в своем блокноте, и думала: ничего, он сумеет все пережить достойно. Маргарет Лукас — оборотень — точно это знала…
  
  — Эй! — Мужской голос резко оборвал ее размышления, и она вдруг заметила, что Паркер Кинкейд пытается ей что-то сказать. — Мы закончили с лингвистикой, — услышала она, — и теперь мне необходимо заняться физическим анализом записки. Если у вас нет каких-то других предложений.
  
  — Будем считать, что здесь командуете вы, Паркер, — ответила она и села в кресло, расположенное рядом с ним.
  
  Первым делом он изучил бумагу, на которой писал вымогатель.
  
  15 на 22 сантиметра — типичный листок для письма. Размеры бумаги исторически менялись, но 20 на 30 сантиметров считалось стандартом в Америке на протяжении почти двухсот лет. 15 на 22 был вторым по распространенности размером. Но все же слишком широко используемым. Таким образом, сам по себе размер записки ничего существенного Паркеру не говорил.
  
  Что до состава бумаги, то ему сразу бросилось в глаза, что она была дешевая, изготовленная механическим путем, а не химическим, с помощью которого получают более качественные и дорогие сорта.
  
  — Увы, бумага нам не помощница, — заявил он в конце концов. — Слишком распространенная. Изготовлена не из вторсырья, высокое содержание кислоты, грубая структура с минимальным добавлением оптического осветлителя, низкая способность к светоотражению. Продается в огромных количествах самими фабрикантами или оптовиками и распространяется через обширную розничную сеть. Пачками по пятьсот листов. Водяные знаки отсутствуют, а значит, у нас нет возможности отследить, кто ее произвел и с какого склада ее отгрузили. Не говоря уже о магазине, где она была приобретена.
  
  Он вздохнул.
  
  — Давайте теперь посмотрим на чернила.
  
  Он осторожно взял записку за край и положил под один из мощных лабораторных микроскопов. Изучил ее сначала при десятикратном, потом при пятидесятикратном увеличении. По следам, оставленным на бумаге, где присутствовали случайные пробелы, а цвет оказался неоднородным, Паркер без труда заключил, что пользовались очень дешевой шариковой ручкой.
  
  — Вероятно, писали ручкой фирмы АПП — «Американские письменные принадлежности». Тридцать центов в любом уличном киоске.
  
  Он посмотрел на остальных членов команды. Казалось, никто не улавливает смысла сказанного.
  
  — И что же? — спросила Лукас.
  
  — А то, что это очень плохо, — с нескрываемым разочарованием ответил он. — Невозможно отследить происхождение. Они миллионами продаются по всей стране. Как и бумага, слишком распространены. К тому же АПП не считает нужным пользоваться метками.
  
  — Какими метками? — спросил Харди.
  
  Паркер объяснил, что многие производители чернил добавляют в их состав специальное химическое соединение, по которому всегда можно определить, где и когда их изготовили. Однако для АПП это была ненужная роскошь.
  
  Паркер начал медленно вытягивать бумагу из-под окуляров микроскопа, но вдруг замер, заметив нечто необычное. Часть листа казалась чуть выцветшей. И он сразу понял, что это не фабричный брак. Оптические осветлители добавлялись в бумагу уже почти пятьдесят лет, и было крайне странно даже для такой дешевой бумаги видеть, что она осветлена неравномерно.
  
  — Не могли бы вы подать мне «Поли-Лайт»? — попросил он Сида Арделла.
  
  — Что-что?
  
  — Вот тот инструмент.
  
  Гигант-агент до смешного бережно передал ему один из похожих на коробку приборов из категории АИС — альтернативных источников света. В его люминесцентных лучах выявлялись вещества, невидимые глазу при обычных условиях.
  
  Паркер нацепил на нос защитные очки и включил желто-зеленую лампу.
  
  — Надеюсь, это излучение не опасно для жизни? — спросил агент, причем, судя по тону, это не было просто шуткой.
  
  Паркер провел лучом поперек конверта. Так и есть. Правая треть оказалась ярче. Проделав ту же операцию с запиской, он обнаружил более светлый участок в форме буквы «L», образованной верхним и правым краями листа.
  
  Вот это уже представляло интерес. Он повторил процедуру.
  
  — Видите, как полинял угол? Держу пари, что бумага и часть конверта выцвели, пролежав некоторое время под лучами солнца.
  
  — Но где — дома или еще в магазине? — спросил Харди.
  
  — Возможны оба варианта, — отозвался Паркер. — Но, судя по консистенции бумаги, я бы предположил, что ее купили сравнительно недавно. Значит, это скорее произошло в магазине.
  
  — Но такое могло случиться, только если его окно выходило на юг, — вмешалась Лукас.
  
  «Точно, — подумал Паркер. — Ценное наблюдение. Странно, что мне самому это не пришло в голову».
  
  — Почему? — спросил Харди.
  
  — По той простой причине, что сейчас зима, — ответил Паркер. — И ни с одной другой стороны света солнца не было бы достаточно, чтобы обесцветить бумагу.
  
  Он принялся расхаживать по комнате. Давняя его привычка. Когда умерла жена Томаса Джефферсона, его старшая дочь Марта писала, что отец «без конца расхаживает из угла в угол, и так — день и ночь, ложась немного отдохнуть лишь по временам, когда силы почти полностью покидают его». Вот и Паркер, сталкиваясь с особенно трудным случаем или мучаясь над тайной очередного документа, начинал ходить, а дети перешептывались между собой, что «папа опять мечется, как тигр в клетке».
  
  Расположение мебели в отделе постепенно снова стало узнаваемым для него. Он подошел к одному из шкафов и достал оттуда специальную доску с бумагой для сбора улик. Потом, держа записку за краешек, он кисточкой из верблюжьей шерсти стал смахивать с листа мелкие частицы, которые могли прилипнуть к нему. Их практически не оказалось совсем, что не слишком удивило его. Способность бумаги к абсорбции необычайно велика. Любые частички материалов, попадающих на нее в тех местах, где она побывала, обычно накрепко впечатываются в ее структуру.
  
  Тогда Паркер достал из своего дипломата крупный шприц без иглы и с его помощью вырезал мельчайшие диски из листа бумаги с чернилами и конверта.
  
  — Вам ведь знаком принцип работы этого агрегата? — спросил он Геллера, кивая на газовый хроматограф-спектрометр, стоявший в углу.
  
  — Конечно, — ответил тот. — Я однажды разобрал один такой на части. Просто так, любопытства ради.
  
  — Тогда проделайте операцию дважды. Отдельно с конвертом, отдельно — с листком, — сказал Паркер, передавая ему взятые образцы.
  
  — Без проблем.
  
  — С какой целью это делается? — снова поинтересовался Сид. Агенты из опергрупп или работающие под прикрытием обычно слабо себе представляют, чем занимаются их ученые коллеги эксперты-криминалисты.
  
  Паркер терпеливо разъяснил, что этот прибор разделяет химические вещества, обнаруженные на месте преступления, на составные части, а потом определяет природу каждой из них. При работе машина издавала неприятный гул — на самом деле она сжигала образцы, а анализировала уже образовавшиеся в результате сгорания газы.
  
  Затем Паркер еще раз провел кистью по поверхности записки и конверта, сумев все же теперь собрать кое-какие материалы. Потом взял предметные стекла от двух микроскопов и разместил полученные частички под окуляры. Всмотрелся в один, потом в другой, подкрутил колесико резкости, реагировавшее на малейшее движение, как и положено высокоточному прибору.
  
  Его особенно заинтересовал один из собранных образцов. После его продолжительного изучения под микроскопом он обратился к Геллеру:
  
  — Мне нужно получить оцифрованные фотографии вот этого. — Он мотнул головой в сторону микроскопа. — Сделаете?
  
  — Нам это, как говорится, раз плюнуть. — И молодой эксперт вставил оптические кабели в гнезда микроскопа. Противоположными концами провода были подключены к большому прибору, с виду напоминавшему обыкновенную серую металлическую коробку. Геллер соединил прибор с одним из многочисленных компьютеров, включил его, и всего через несколько мгновений увеличенные изображения частиц появились на дисплее. Он вызвал на экран меню. А потом сказал Паркеру:
  
  — Достаточно нажать на эту клавишу. Они будут сохранены в формате «джейпег».
  
  — И я смогу передать их как приложения электронной почтой?
  
  — Только скажите, кому их отправить.
  
  — Я скоро сообщу вам адрес, но сначала мне хотелось бы получить снимки при различных увеличениях.
  
  На всякий случай Паркер и Геллер сделали по три варианта снимков образцов под каждым из микроскопов, сохранив их на жестком диске компьютера.
  
  Не успели они закончить, как раздался сигнал хроматографа-спектрометра, и на дисплее еще одного компьютера высветились полученные данные анализа.
  
  — У меня специально дежурят двое экспертов из нашего криминалистического отдела, — сообщила Лукас, по мнению которой именно эти люди должны были изучить собранные улики.
  
  — Передайте им, что они свободны и могут идти по домам, — ответил Паркер. — У меня есть на примете кое-кто другой.
  
  — Кто? — нахмурившись, спросила Лукас.
  
  — Он из Нью-Йорка.
  
  — Из тамошнего полицейского управления?
  
  — Был когда-то. Теперь в отставке.
  
  — А почему бы не поручить это кому-то из наших? — недоумевала Лукас.
  
  — Потому, — ответил Паркер, — что мой приятель — лучший криминалист страны. Он, можно сказать, стоял у истоков создания автоматизированной системы классификации улик.
  
  — Той самой, которой мы сами сейчас пользуемся? — с недоверием спросил Сид.
  
  — Совершенно верно. — Паркер нашел номер телефона и набрал его.
  
  — Но ведь сегодня канун Нового года, — заметил Харди. — Его может не быть дома.
  
  — Нет, он едва ли вообще покидает свой дом, — сказал Паркер.
  
  — Даже в праздники?
  
  — Да, даже в праздники.
  
  — А-а! Паркер Кинкейд! — Голос донесся до всех, потому что была включена громкая связь. — И почему я был уверен, что мне позвонят как раз из ваших краев?
  
  — Ты слышал о том, что здесь происходит? — спросил Паркер у Линкольна Райма.
  
  — О, я слышу все, — ответил тот, и Паркер вспомнил поразительную способность Райма лишать коллег возможности эффектно преподнести ему нечто новое. — Верно я говорю, Том? Я ведь действительно все слышу. Скажи ему. А ты, Паркер, помнишь моего Тома? Беднягу Тома, который так со мной намучился?
  
  — Привет, Паркер!
  
  — Привет, Том! Он по-прежнему устраивает тебе веселую жизнь?
  
  — Само собой, — резко ответил Райм. — Но мне говорили, что ты тоже ушел со службы, Паркер. Что ты давно в отставке.
  
  — Был. Еще два часа назад.
  
  — Смешно, как это у них получается, верно? Никак не могут оставить нас в покое.
  
  Паркер лично встречался с Раймом лишь однажды. Это был красивый брюнет примерно одного с ним возраста, но полностью парализованный от шеи и ниже. Сейчас он зарабатывал частными консультациями в своем доме, расположенном к западу от Центрального парка.
  
  — Я получил истинное наслаждение от твоей лекции в прошлом году, — сказал Райм.
  
  И Паркер вспомнил, как тот сидел в своей навороченной яблочно-красной инвалидной коляске в первом ряду лекционного зала юридического колледжа имени Джона Джея в Нью-Йорке. Темой выступления Паркера была, разумеется, криминалистическая лингвистика.
  
  — А ты знаешь, что благодаря тебе нам здесь удалось добиться в одном деле обвинительного приговора? — спросил Райм.
  
  — Нет, конечно.
  
  — Допрашивали свидетеля убийства. Тот преступника не видел, но слышал, что он сказал перед тем, как застрелить жертву. Что-то вроде: «Как по мне, так тебе уже пора читать молитву, придурок!» Но еще интереснее стало потом. Ты меня слушаешь, Паркер?
  
  — Естественно. — Когда рассказывал Линкольн Райм, его нельзя было не слушать.
  
  — Во время допроса в участке подозреваемый заявил следователю: «Как по мне, так сознаваться такому дурню западло». Вот на этом-то он и попался.
  
  — На чем конкретно, Линкольн?
  
  Райм рассмеялся, как довольный мальчишка.
  
  — На этом самом выражении. Оказывается, лингвисты уже установили, что только семь процентов населения, да и то в глубокой провинции, откуда и был родом наш герой, говорят «Как по мне…» вместо правильного «По мне, так…». Ты знал об этом?
  
  — Да, читал. Но неужели этого оказалось достаточно для присяжных, чтобы вынести приговор?
  
  — Нет. Но хватило, чтобы он во всем сознался, — закончил свой рассказ Райм и продолжил: — А теперь позволь мне кое-что предположить. Вы имеете дело со стрелком в метро, а единственная ниточка, ведущая к нему… Что это? Письмо с угрозами? Записка с требованием выкупа?
  
  — Как он догадался? — спросила Лукас.
  
  — Ого! Кто-то еще подал голос, — отметил Райм. — Но прежде отвечу на вопрос. Мне нетрудно было догадаться об этом, потому что не могу придумать никакой другой причины, заставившей бы Паркера Кинкейда позвонить мне… Но прошу прощения, Паркер, с кем я имел удовольствие только что обменяться репликами?
  
  — Я агент по особым поручениям Маргарет Лукас, — представилась она.
  
  — Младший агент по особым поручениям, — поправил Паркер, — но она солирует в этом шоу.
  
  — А, конечно, куда же мы без Бюро! Фред Деллрей только что заезжал проведать меня, — сказал Райм. — Вы знакомы с Фредом? Манхэттенское отделение?
  
  — Да, я знаю Фреда, — ответила Лукас. — Он помогал нашим ребятам, которые работали под прикрытием. Пресекли незаконную торговлю оружием.
  
  — Что ж, понятно. Неизвестный преступник, записка. А теперь пусть один из вас введет меня в курс дела.
  
  Эту роль взяла на себя Лукас.
  
  — Вы совершенно правы. Это схема вымогательства денег. Мы пытались заплатить выкуп, но основной подозреваемый погиб. И сейчас мы почти уверены, что его сообщник-стрелок продолжит начатое.
  
  — О, это трудно. Проблема так проблема! Вы осмотрели тело?
  
  — Да, но ничего не обнаружили, — ответила Лукас. — Ни удостоверения личности, ни хоть какой-то другой существенной зацепки.
  
  — А мне, как я понимаю, в качестве запоздалого подарка на Рождество причитается кусок этого вашего малоаппетитного криминального «пирога»?
  
  — Я обработал с помощью хроматографа-спектрометра кусочки конверта и записки…
  
  — Что вполне в твоем духе, Паркер. Правильно, жги улики. Им они, правда, очень понадобятся в суде, но ты успеешь сжечь что сможешь, верно?
  
  — Хочу послать тебе полученные данные. И еще фотографии собранных микрочастиц. Можно передать тебе все это по электронной почте?
  
  — Разумеется. А какое увеличение?
  
  — Десять, двадцать и пятьдесят.
  
  — Хорошо. Когда тебе нужен ответ?
  
  — Он будет убивать каждые четыре часа, начиная с четырех дня и до полуночи.
  
  — С четырех часов сегодня?
  
  — Да.
  
  — Боже милостивый!
  
  — Мы, кажется, знаем, где будет нанесен удар в четыре, — вмешалась Лукас. — По нашему мнению, это произойдет в одном из отелей. Но более точной информации нет.
  
  — В четыре, в восемь и в полночь. Ваш преступник обладал определенным чувством ритма в том, что касается времени.
  
  — Нам включить это в его психологический портрет? — спросил Харди, продолжавший делать записи.
  
  Паркер предположил, что этому копу все выходные придется трудиться над отчетом для мэра, шефа полиции и членов городского совета, который никто не потрудится хотя бы пролистать в ближайший месяц. А быть может, его вообще так никогда и не прочитают.
  
  — Это еще кто? — рявкнул Райм.
  
  — Лен Харди, сэр. Я из полицейского управления округа.
  
  — Ваша специальность — психпортреты?
  
  — Нет, вообще-то я из аналитического отдела, но в академии мы много занимались составлением таких портретов, а еще раньше я написал на эту тему диплом в Американском университете.
  
  — Тогда послушайте, что я вам скажу, — сказал Райм. — Я ни в грош не ставлю психологические портреты и доверяю только уликам. Психология вообще вещь скользкая, как рыба. Возьмите хотя бы меня. С виду спокоен, а на самом деле — сплошной комок неврозов. Я правильно говорю, Амелия?.. Моя четвероногая подружка не умеет говорить, но она со мной полностью согласна. Так. Нам пора начинать действовать. Шлите мне свои подарочки. Я постараюсь связаться с вами как можно быстрее.
  
  Паркер записал адрес электронной почты Райма и передал его Геллеру. Всего через несколько мгновений все данные и фотографии ушли на компьютер в Нью-Йорке.
  
  — И это что, действительно лучший эксперт-криминалист в стране? — скептически спросил Кейдж.
  
  Паркер не отвечал. Он смотрел на часы. Где-то в округе Колумбия многим людям, которыми они с Маргарет Лукас уже мысленно готовы были пожертвовать, оставалось жить какие-то полчаса.
  10
  
  Красивый отель. Очень хороший отель.
  
  Диггер входит внутрь с пакетом, на котором нарисованы щеночки, и никто не замечает его.
  
  Он останавливается у стойки бара и заказывает бокал минеральной воды. От пузырьков делается щекотно в носу. Забавно… Он допивает воду, а потом расплачивается, добавляя чаевые для бармена, как велел ему человек, который всегда говорит, что нужно делать.
  
  В фойе снует толпа людей. Сегодня здесь проводят вечеринки. Новогодние приемы для работников разных компаний. Кругом все в украшениях. Опять пухлые младенцы на новогодних плакатах. Страх какие… Какие?.. Какие миленькие.
  
  А вот и старик, символизирующий год уходящий, немного похожий на Смерть.
  
  Они с Памелой… Щелк… С Памелой они бывали на праздниках в таких же местах.
  
  Диггер покупает номер «Ю-эс-эй тудэй». Он присаживается в вестибюле и листает газету, поставив пакет со щенками рядом с собой.
  
  Он смотрит на часы.
  
  Потом пробует читать.
  
  «Ю-эс-эй тудэй» — очень хорошая газета. Из нее можно почерпнуть много интересного. Диггер всматривается в прогноз погоды по всей стране. Ему нравится цвет, которым обозначена линия зоны высокого давления. Потом он просматривает новости спорта. Ему кажется, что когда-то давно он сам занимался каким-то спортом. Нет, наверное, это был его друг Уильям. Это он увлекался спортом. И некоторые другие его друзья тоже. И Памела.
  
  В газете печатают много фотографий замечательных баскетболистов. Они очень большие, сильные, а когда бросают мяч, то взвиваются в воздух, как юла. Нет, решает Диггер, он не мог заниматься спортом. И ему непонятно, почему это нравилось Уильяму, Памеле и вообще кому-то еще. Гораздо приятнее есть суп и смотреть телевизор.
  
  Маленький мальчик проходит перед ним и останавливается.
  
  Он не сводит глаз с пакета. Диггер плотнее закрывает пакет, чтобы мальчишка не заметил внутри «узи», из которого он уже убил человек пятьдесят или шестьдесят.
  
  Парню на вид лет девять. У него темные волосы, разделенные аккуратным пробором. На нем костюм, но сидит он не очень-то хорошо. Рукава длинноваты. А узел веселенького красного галстука неловко задрал край ворота рубашки. Он смотрит на пакет.
  
  Вернее, на щеночков.
  
  Диггер отводит от него взгляд. «Если кто-нибудь посмотрит на твое лицо, убей его. Помни об этом».
  
  Он помнит.
  
  Но помимо воли начинает сам смотреть на мальчика. Тот улыбается. Диггер не улыбается в ответ (он уже видел улыбку раньше, но не уверен, что именно она означает).
  
  Мальчишка с карими глазами и улыбкой на лице заворожен сумкой со щенками. И ленточками вместо ошейников. Такие же ленты держат в ручонках пухлые новогодние младенцы с плакатов. На пакете ленты зеленые и золотые. Диггер тоже теперь смотрит на них.
  
  — Дорогой, пойдем скорее! — слышится голос женщины. Она стоит рядом с кадкой, в которой растут пуансеттии, такие же красные и розовые, как платье, которое надевала на прошлое Рождество Памела.
  
  Мальчик снова смотрит в упор на лицо Диггера. Диггер знает, что ему нужно отвернуться, но тоже смотрит на мальчика. А затем тот ненадолго исчезает среди толпы людей, окруживших столы с мелко нарезанными порциями еды. Там много тарталеток, сыра, креветок, маленьких морковок.
  
  Но супа не дают, отмечает Диггер.
  
  Мальчик подходит к девочке, похожей на его сестру. Ей лет, наверное, тринадцать.
  
  Диггер смотрит на часы. Без двадцати четыре. Он достает из кармана сотовый телефон и аккуратно набирает номер, чтобы проверить свою голосовую почту. Слушает. «У вас нет новых сообщений». И он отключает телефон.
  
  Потом перекладывает пакет себе на колени и оглядывает толпу. Смотрит на мальчика в темно-синем костюме и на его сестру в розовом платьице — вокруг талии у нее поясок.
  
  Диггер крепче прижимает к себе пакет.
  
  Остается восемнадцать минут.
  
  Мальчик стоит у стола с едой. Девочка разговаривает с пожилой дамой.
  
  Все больше и больше людей входят в отель. Они проходят мимо Диггера с его сумкой и замечательной газетой, где показана погода по всей стране.
  
  Но никто не замечает его.
  
  В лаборатории по работе с документами начинает надрываться телефонный звонок.
  
  И как всегда, когда звонит телефон, а он не рядом с детьми, Паркера пробивает низковольтный шок, хотя сейчас он прекрасно знает: случись что-нибудь с одним из его ребятишек, миссис Каванаг, конечно же, набрала бы номер его мобильника, а не Федерального бюро расследований.
  
  Бросив взгляд на определитель, он видит, что звонят из Нью-Йорка. И хватает трубку.
  
  — Линкольн? Это Паркер. У нас осталось пятнадцать минут. Есть что-нибудь?
  
  — О, совсем немного. — В голосе криминалиста звучала тем не менее озабоченность. — Огромкозвучь меня… Ха, шучу. Знаю, как ваш брат-лингвист ненавидит, когда придумывают новые глаголы от существительных.
  
  Паркер нажал на кнопку громкой связи.
  
  — Пусть кто-нибудь возьмет ручку, — попросил Райм, — и я продиктую, что мне удалось обнаружить. Вы готовы?
  
  — Да, мы готовы, Линкольн, — ответил Паркер.
  
  — Наибольшее количество микрочастиц, проникших в структуру бумаги записки, составляет гранитная пыль.
  
  — Гранит, — эхом отозвался Кейдж.
  
  — Причем, судя по всему, камень подвергался обработке. И даже полировке.
  
  — Как ты думаешь, откуда это взялось? — спросил Паркер.
  
  — Понятия не имею. Откуда мне знать? Мне Вашингтон не знаком совершенно. Мой город — Нью-Йорк.
  
  — А если бы речь шла о Нью-Йорке? — спросила Лукас.
  
  — Строительство нового здания, ремонт или снос старого, отделка ванной или кухни, полов в доме, изготовление надгробий, студии скульпторов, ландшафтный дизайн… Список может быть очень велик. Вам нужен кто-то, хорошо ориентирующийся там у вас на местности. Понимаете, о чем я? И ты, Паркер, на эту роль не годишься, верно?
  
  — Верно, я…
  
  — Твоя сфера — документы, — перебил его криминалист. — Ты хорошо разбираешься в личностях преступников. Но в географии не силен.
  
  — Да, ты прав.
  
  Паркер посмотрел на Лукас. Та не сводила глаз с часов. Потом опустила на него взгляд, не выражавший никаких эмоций. Кейджу снова удалось передать свои чувства одним только пожатием плеч. А на лице Лукас словно застыла каменная маска ожидания.
  
  Райм между тем продолжал:
  
  — Кроме того, мною выявлены следы красной глины и пыли от старого кирпича. Присутствует сера. Углероды в большом количестве — пепел и сажа, какие образуются от пережаренного мяса или сжигания чего-то мясосодержащего. Далее — о конверте. На нем в несколько меньших количествах обнаружены примерно те же вещества, что и на листке. Но и кое-что еще. Соленая вода, керосин, очищенная нефть, сырая нефть, сливочное масло…
  
  — Масло?
  
  — Я что, неясно выразился? — проворчал Райм и добавил: — Только не спрашивай, какой фирмы. А еще некоторые органические материалы, похожие на моллюсков. Я бы сказал, что все это указывает нам на Балтимор.
  
  — Балтимор? Почему? — спросил Харди.
  
  — Да, откуда такой вывод? — не поняла Лукас.
  
  — Морская вода, керосин, нефтепродукты, сырая нефть — пахнет портом, не так ли? Что еще это может быть? А ближайший к Вашингтону порт, куда в больших количествах доставляют сырую нефть, — это Балтимор. Кроме того, Том сообщил мне — а в этом он разбирается, — что там полно ресторанов, где подают морепродукты, прямо в районе гавани. «У Берты». Он не перестает восхищаться, какими мидиями можно полакомиться в таверне «У Берты».
  
  — Балтимор… — принялась размышлять вслух Лукас. — Значит, он написал дома записку и накануне вечером поужинал моллюсками в припортовом ресторане. Приехал в Вашингтон, чтобы подбросить записку в городской совет. Потом…
  
  — Нет, нет и нет! — вмешался Райм.
  
  — Почему? — снова удивилась Лукас.
  
  — Все эти следы — фальшивка, — объяснил Паркер, мастер разгадывания головоломок. — Он все это сфабриковал, так ведь, Линкольн?
  
  — Разыграл, как шоу на Бродвее, — подтвердил Райм, откровенно довольный, что Паркер сразу все понял.
  
  — А это из чего следует? — спросил Кейдж.
  
  — Я в свое время работал с сыщиком из полиции Нью-Йорка по имени Рональд Белл. Славный малый. Так у него было любимое выражение: «Слишком много и слишком легко, чтобы быть правдой». Так вот, обо всех этих следах микрочастиц… Их чересчур много. Подозреваемый нарочно нанес все это на конверт, чтобы сбить нас со следа.
  
  — А следы на записке?
  
  — Это другое дело. Там все оправдано и соответствует количеству микроэлементов в окружающей среде. Нет, именно письмо может нам подсказать, где он жил. Но вот конверт… О, этот конверт говорит о многом, но с ним все совершенно иначе. Он говорит гораздо больше, чем заметно с первого взгляда.
  
  Паркер попытался подвести предварительный итог:
  
  — Стало быть, в том месте, где он обитал, имелся в наличии гранит, красная глина, кирпичная пыль, сера, сажа и пепел от приготовления или сжигания мяса.
  
  — Мне кажется, что такое сочетание наводит на мысль о сносе старого дома, — заметил Кейдж.
  
  — Да, я тоже считаю это наиболее вероятным, — согласился Харди.
  
  — Вероятным? О какой вероятности здесь вообще можно говорить? — возразил Райм. — Это лишь один из многих вариантов. Но так бывает всегда. Мы каждый раз имеем дело с множеством версий, пока одна из них не окажется верной. Поразмыслите об этом хорошенько…
  
  Голос Райма вдруг стал еле слышен, потому что он обратился к кому-то, кто был рядом с ним в комнате.
  
  — Нет, Амелия, я ничего из себя не строю. Просто стараюсь быть как можно более точным… Том! Том! Плесни-ка мне, пожалуй, еще односолодового виски. Ну пожалуйста!
  
  — Мистер Райм, — обратилась к нему Лукас. — Простите, Линкольн… Вы оказали нам большую помощь, и мы вам крайне признательны. Но у нас осталось десять минут до того, как стрелок нанесет следующий удар. У вас есть соображения, какой именно отель преступник мог выбрать для нападения?
  
  Райм ответил так мрачно, что у Паркера невольно холодок прошелся по спине.
  
  — Боюсь, что нет, — сказал он. — Здесь вы должны соображать сами.
  
  — Что ж, спасибо и на этом.
  
  — Спасибо, Линкольн, — сказал Паркер.
  
  — Могу только пожелать вам всем удачи. Большой удачи. — И они услышали щелчок повешенной трубки телефона.
  
  Паркер просмотрел свои записи. Гранитная пыль… Сера…
  
  При других обстоятельствах это были бы замечательные зацепки, крепкие нити в расследовании. Но сейчас у их команды не оставалось времени, чтобы проследить хотя бы одну из них. Ни до четырех, ни даже до восьми часов.
  
  В его воображении возникла фигура стрелка, стоящего в толпе людей с автоматом на изготовку. Скоро он спустит курок. Сколько окажется погибших на этот раз?
  
  Сколько целых семей?
  
  Сколько детишек вроде Лавель Уильямс?
  
  Таких же как Робби и Стефи?
  
  Все, кто находился в полутемной лаборатории, замерли и хранили молчание, словно парализованные своей неспособностью различить истину за туманом, скрывавшим ее.
  
  Паркер снова посмотрел на записку, и у него возникло чувство, что этот кусок бумаги издевается над ним.
  
  Но затем телефон Лукас подал сигнал. Она стала слушать, а потом ее рот изобразил первое подобие улыбки, искренней улыбки, какой Паркер еще ни разу не видел на ее лице.
  
  — Есть! — воскликнула она.
  
  — Что? Что такое? — нетерпеливо спросил Паркер.
  
  — Двое из парней Бейкера нашли несколько патронов, окрашенных черной краской, под одним из кресел в фойе отеля «Времена года» в Джорджтауне. Все до единого оперативники уже мчатся туда.
  11
  
  — Там много народа?
  
  — В отеле? — переспросил Кейдж, отрываясь от своего мобильника, чтобы ответить Паркеру. — Да, черт возьми. Яблоку негде упасть. Наш человек, который уже на месте, говорит, что к бару в вестибюле не протолкнуться. Там какой-то прием. А в полуподвальных банкетных залах в самом разгаре уже четыре новогодние вечеринки. Многие фирмы разрешили сегодня своим сотрудникам уйти пораньше. Там никак не меньше тысячи человек.
  
  Паркер даже представить себе не мог, что можно было натворить, вооружившись автоматом, в замкнутом пространстве переполненного банкетного зала.
  
  Тоби Геллер настроил свою рацию на волну, которой пользовались оперативники, и вывел звук на громкоговорители.
  
  — Говорит командир операции «Санта-2». Ко всем подразделениям. Код двенадцать во «Временах года» на Эм-стрит. Повторяю, код двенадцать. Неизвестный преступник на территории отеля. Описание отсутствует. Вероятно, вооружен автоматом «узи» с подавителем звука. Вам дается зеленый свет. Повторяю, дается зеленый свет.
  
  Это означало разрешение стрелять на поражение без предварительного требования бросить оружие и сдаться.
  
  Десятки офицеров наводнят отель в считанные минуты. Смогут ли они схватить его? Хотя даже если нет, подумал Паркер, они по крайней мере напугают его, заставив ретироваться, не причинив никому вреда.
  
  Но все же существовала вероятность, что они его скрутят. Арестуют или, окажи он сопротивление, пристрелят на месте. И тогда весь этот ужас закончится. А Паркер сможет вернуться домой к своим детям.
  
  Чем они сейчас занимаются? — подумал он.
  
  Беспокоят ли все еще его сына мысли о Лодочнике?
  
  «О, Робби, ну как мне убедить тебя, что волноваться больше не о чем? Лодочника давно нет в живых. Но видишь ли, сегодня и прямо сейчас мы столкнулись с новым Лодочником, который даже хуже того. Такова уж природа всякого зла, сынок. Оно выбирается из своей могилы снова и снова, а мы никак не можем покончить с ним навсегда…»
  
  Рация замолчала.
  
  Ждать было труднее всего. Вот о чем Паркер совершенно забыл за годы после ухода со службы. Как трудно привыкнуть просто сидеть и ждать.
  
  — Первые машины начали прибывать туда, — объявил Кейдж, не отрывавшийся от сотового телефона.
  
  Паркер опять склонился над запиской.
  
  Мэр Кеннеди!
  
  Конец света грянет. Диггер на свободе и нету способа его остановить.
  
  Потом он бросил взгляд на конверт.
  
  Он перечитал список найденных на нем микрочастиц. Посмотрел на копии бумаги конверта, сделанные под аппаратом ЭДА, с едва заметными буквами «т», «е», «л».
  
  В его ушах до сих пор звенели слова Райма:
  
  О, этот конверт говорит о многом, но с ним все совершенно иначе. Он говорит гораздо больше, чем заметно с первого взгляда.
  
  Потом вспомнил, как сам чуть ранее убеждал Лукас в том, что психолингвисты из центра ошиблись и на самом деле преступник обладал высочайшим интеллектом.
  
  Он резко вскинул голову и посмотрел на Лукас.
  
  — В чем дело? — спросила она, заметив обескураженное выражение его лица.
  
  Он быстро взял себя в руки и ответил уже совершенно спокойно:
  
  — Мы ошиблись. Попались на его удочку. Атаки на «Времена года» не будет.
  
  Все присутствующие замерли, изумленно уставившись на него.
  
  — Остановите операцию в отеле. Полицейских, агентов ФБР… Остановите их!
  
  — Что вы такое говорите? — в полном недоумении спросила Лукас.
  
  — Эти буквы на конверте… Они нас обманули.
  
  Кейдж и Лукас переглянулись.
  
  — Они увели нас в сторону от места, где на самом деле будет нанесен второй удар.
  
  — Буквы? Обманули? — Сид Арделл был совершенно сбит с толку и посмотрел на Лукас. — Что за чушь он несет?
  
  Паркер словно и не слышал его.
  
  — Остановите их! — выкрикнул он.
  
  Кейдж потянулся к телефону, но Лукас жестом заставила его подождать.
  
  — Сделайте же это! — продолжал Паркер. — Оперативные группы должны переместиться. Их нельзя в полном составе сосредоточить в отеле.
  
  — Но ведь стрелок там, Паркер, — попытался урезонить его Харди. — Они нашли патроны. Это не может быть случайностью.
  
  — Разумеется, это не случайность. Диггер намеренно подбросил их, а сам отправился туда, где реально намечено устроить бойню. В другом месте, а не в отеле.
  
  Он умоляюще посмотрел на Кейджа.
  
  — Прикажи машинам пока остановиться!
  
  — Нет! — решительно отрезала Лукас. Ее узкое лицо все пылало от злости.
  
  Но Паркер, неотрывно глядя на записку, продолжал:
  
  — Он был слишком умен, чтобы оставить буквы на конверте по недомыслию. Он откровенно пытался обвести нас вокруг пальца с микрочастицами на конверте. То же самое с буквами, вдавленными в него. С этими самыми «т», «е», «л».
  
  — Но мы же с таким трудом сумели их обнаружить, — возразила Лукас. — Их бы вообще никто не нашел, не будь вас с нами.
  
  — Он знал… Наш преступник отлично знал, что вы мобилизуете все силы. Понимал, с кем ему придется иметь дело. Помните мой анализ его личности? — Он еще раз постучал пальцем по записке. — Он обладал изощренным умом. Умел мыслить стратегически. Понимал, что если подбрасывать нам обманные улики, то самые утонченные. В противном случае мы бы не поддались на уловку. Нет-нет, надо немедленно возвращать опергруппы, где бы они сейчас ни находились. И держать их в полной готовности, пока мы не вычислим, куда направился стрелок на самом деле.
  
  — То есть опять ждать? — Харди ушам своим не верил и лишь развел руками.
  
  — Сейчас без пяти четыре, — прошептал Сид.
  
  Кейдж пожал плечами и посмотрел на Лукас. Последнее слово оставалось за ней.
  
  — Вы должны это сделать, — настаивал Паркер.
  
  Он видел, как Лукас подняла свои каменные глаза в сторону настенных часов, и их минутная стрелка в этот же момент перескочила на следующее деление.
  
  В отеле было лучше, чем в этом месте.
  
  Диггер оглядывается по сторонам и чувствует, что в этом театре есть нечто, что совсем ему не по душе.
  
  Пакет со щеночками был… Пакет казался уместен в том красивом отеле.
  
  Здесь он выглядит странно.
  
  Это ведь… Щелк… Это ведь театр Мейсона на востоке Джорджтауна. Диггер стоит в вестибюле и разглядывает деревянную резьбу на стене. Там вырезаны цветы, но они не желтые и не красные. Они деревянные и темные. Такой темной бывает кровь. О, а это что такое? Змеи? Да, вырезанные в дереве змеи. И женщины с грудями, как у Памелы.
  
  Гм.
  
  Но никаких животных.
  
  Ни одного щенка. Ни единого.
  
  Он вошел в театр, и никто не остановил его. Представление подходило к концу. «Ближе к окончанию спектакля ты можешь войти почти в любой театр, — объяснил ему человек, который говорит обо всем, — и никто не обратит на тебя внимания. Подумают, что ты просто приехал, чтобы забрать кого-то домой».
  
  Вот и собравшимся в фойе билетерам он до лампочки. Они заняты своими разговорами о спорте, ресторанах, встрече Нового года.
  
  Обо всем таком, короче.
  
  Уже почти четыре.
  
  Диггер не был в театре или в концертном зале уже несколько лет. Вместе с Памелой… Клик… С Памелой он однажды ходил куда-то слушать музыку. Но это был не спектакль. Не балет. Что это было? Какое-то место, где люди танцевали. И слушали музыку… Люди в забавных шляпах, как у ковбоев. Там играли на гитарах, пели. Диггер даже запомнил одну песню. И сейчас начал про себя негромко мурлыкать:
  
  Я очень стараюсь тебя разлюбить,
  
  Но только сильнее влюбляюсь.
  
  Но здесь сегодня никто не поет. Здесь дают балет. Детский утренник.
  
  Смешно. Балет для детей… Даже звучит как-то нелепо.
  
  Диггер смотрит на стену, где висит афиша. На ней страшная картинка, которая ему не нравится. Страшнее, чем врата ада. Нарисовали какого-то солдата с огромной деревянной челюстью в высокой голубой шляпе. «Жутко. Нет… Клик… Нет, такое не по мне».
  
  Он пересекает вестибюль, размышляя, что Памеле больше понравились бы ковбойские шляпы, а не эта странная челюсть. Когда она отправлялась слушать, как поют мужчины в ковбойских шляпах, то всегда наряжалась в платья, яркие, как ее цветы. Друг Диггера Уильям тоже иногда надевал такую шляпу. И они шли все вместе. Кажется, им было весело, но он не уверен в этом.
  
  Диггер без помех добирается до буфета в фойе, который уже закрыт, и находит позади стойки служебную дверь, открывает ее и поднимается по ступенькам, пахнущим пролитой содовой водой. Вдоль стен стоят картонные коробки с бумажными стаканчиками, салфетками, конфетами «Мишки Гамми» и батончиками «Твиззлерс».
  
  Но только сильнее влюбляюсь.
  
  Наверху за дверью с надписью «Балкон» Диггер попадает в коридор и медленно идет, ступая по мягкому ковру.
  
  — Отправляйся в ложу 58, — велел ему человек, который всегда говорит, что ему делать. — Я выкупил в ней все места, так что там никого не будет. Она расположена на уровне балкона в самом конце правой стороны «подковы».
  
  — Какой подковы? — спросил Диггер. Что это может значить?
  
  — Балкон искривлен в форме подковы. Заходи в ложу.
  
  — Хорошо, я зайду… Щелк… Зайду в ложу. А что такое ложа?
  
  — Это небольшое помещение для зрителей за занавесками на входе. Оттуда вид прямо на сцену.
  
  — Ага.
  
  Уже почти ровно четыре. Диггер медленно приближается к ложе, и никто не видит его.
  
  Мимо палатки, торговавшей здесь в антракте сластями, проходит семья. Отец посматривает на часы. Они не дождались конца балета. Мать на ходу помогает дочери влезть в рукав пальто, и они обе выглядят расстроенными. В волосы девочки вплетен цветок, но не желтый и не красный. Белый. Их второй отпрыск — мальчик лет пяти — останавливается у палатки. Он чем-то напоминает Диггеру мальчика из того красивого отеля.
  
  — Не задерживайся, все равно закрыто, — говорит отец. — Давайте пошевеливаться. У нас на ужин заказан столик. Его могут отдать другим.
  
  И мальчик, похоже, готов заплакать, потому что отец тащит его за собой, оставив без «Мишки Гамми» или «Твиззлерса».
  
  Диггер снова один в коридоре. Ему, наверное, обидно за мальчика, но он в этом не уверен. Вот и конец «подковы». Ему навстречу выходит женщина в белой блузке. В руке у нее фонарик.
  
  — Добрый день, — говорит она. — Заблудились?
  
  И смотрит ему в лицо.
  
  Диггер приподнимает край пакета со щеночками до уровня ее груди.
  
  — Что вы?.. — открывает рот она.
  
  Птум, птум…
  
  Он стреляет в женщину дважды, а когда она заваливается на ковер, ухватывает за волосы и втаскивает в пустую ложу.
  
  Диггер стоит прямо позади приоткрытого занавеса.
  
  Ого! Да здесь… Клик… Здесь хорошо. Ум-м-м.
  
  Он оглядывает зал театра. Диггер не улыбается, но теперь понимает, что ему тут все-таки нравится. Темное дерево, цветы, лепнина с позолотой. А какая люстра! Гм. Здесь лучше, чем в том отличном отеле. Хотя до него доходит, что для стрельбы место не самое идеальное. Куда лучше стены из железобетона или шлакоблоков. От них пули давали бы больше рикошетов, и острые кусочки свинца метались бы под сводами театра, нанося куда как больший урон, о, намного больший!
  
  Он смотрит на людей, танцующих на сцене. Слушает музыку, доносящуюся из оркестровой ямы. Но не слышит ее. Он все еще напевает про себя. Этот мотивчик никак не идет у него из черет… черепной коробки.
  
  Не знаю, что жизнь мне в грядущем сулит,
  
  И только в догадках теряюсь.
  
  Боюсь, что я буду несчастлив с тобой,
  
  Но все же сильнее влюбляюсь.
  
  Диггер рывком прислоняет тело женщины к бархатной занавеске. Ему жарко. Он расстегивает пуговицы плаща, хотя человек, который говорит ему обо всем, просил этого не делать. Но так он чувствует себя намного лучше.
  
  Он засовывает правую руку в пакет со щеночками и кладет ее на затвор автомата. Левой сжимает глушитель.
  
  Он смотрит вниз на зрителей. На девочек в розовом сатине, на мальчиков в синих блейзерах, на женщин, чья обнаженная кожа видна сквозь низкие вырезы на платьях, на лысеющих мужчин и мужчин с пышными шевелюрами. Люди в зале нацелили маленькие бинокли на людей на сцене. А прямо в центре под потолком висит эта огромная люстра на миллион огней. И сам потолок расписан пухленькими ангелочками, порхающими среди желтоватых облаков. Они похожи на тех новогодних младенцев…
  
  Дверей совсем немного, и это хорошо. Даже если он сам убьет человек тридцать — сорок, остальные подавят друг друга, ломясь к выходу. Это хорошо.
  
  Это очень хорошо…
  
  Ровно четыре. Его часы издают сигнал. Он делает шаг вперед, сжимая глушитель сквозь смявшийся полиэтилен, щеночки оказываются у него перед глазами. У одного розовая ленточка, голубенькая у другого. Но нет ни красной, ни желтой, думает Диггер, начиная надавливать на курок.
  
  И тут он слышит голоса.
  
  Они доносятся из коридора сквозь хорошенькие плюшевые занавески.
  
  — Иисусе Христе! — шепчет мужской голос. — Мы его обнаружили! Он здесь.
  
  И мужчина отдергивает занавеску, поднимая свой черный пистолет.
  
  Но Диггер услышал его голос вовремя, и он бросается к стене, а пуля агента проходит мимо. В ответ Диггер разрезает его почти пополам секундной очередью из «узи». Второй агент, что маячил за спиной первого, тоже задет одной из пуль. Он ранен, но смотрит в лицо Диггеру, а Диггер всегда помнит, что надо делать. И он добивает второго агента.
  
  Диггер не паникует. Он не паникует никогда. Такая эмоция, как страх, ему незнакома. Но ему известно, что есть хорошие вещи и есть плохие, а не сделать то, что тебе приказано, — это плохо. Он хочет стрелять в толпу, но не может. На балконный ярус уже поднимаются другие агенты. На них курки с надписью «ФБР», бронежилеты, на некоторых даже шлемы. И у них тоже есть автоматы, которые стреляют, наверное, так же быстро, как его «узи».
  
  Десять агентов, двадцать агентов. Сразу несколько сворачивают по коридору туда, где распростерлись трупы их товарищей. Диггер просовывает сумку сквозь занавеску в коридор и ненадолго нажимает на спуск. Куски штукатурки, осколки зеркал осыпают проход, в воздух взлетают «Мишки Гамми» и шоколадные батончики с лотка.
  
  Он должен… Клик… Должен стрелять по зрителям. Он здесь именно для этого…
  
  Он должен… Он…
  
  На мгновение его сознание полностью отключается.
  
  Он должен… Щелк.
  
  Все больше агентов и полицейских. Кругом стоит крик.
  
  Сплошная неразбериха… Скоро в коридоре, ведущем к ложе, будет уже полно агентов. Они кинут гранату, чтобы ослепить его, а может быть, сразу застрелят, их пули не будут метаться по залу — они пробьют его сердце, и оно перестанет биться.
  
  Или отвезут его назад в Коннектикут и швырнут сквозь врата ада. И на этот раз он останется там навсегда. Он никогда, никогда больше не увидит человека, который все ему говорит.
  
  Он видит, как другие люди прыгают с балкона в толпу. Это не очень высоко.
  
  Повсюду кричат агенты ФБР и полицейские.
  
  Они везде.
  
  Диггер отвинчивает глушитель и направляет ствол на люстру. Спускает курок. Выстрелы звучат громче циркулярной пилы. Пули перебивают крепление. Огромная конструкция из стекла и металла с грохотом обрушивается вниз прямо на людей. Раздается как будто один стоголосый крик. Все объяты ужасом.
  
  Диггер легко перемахивает через ограждение балкона и приземляется на плечи крупного мужчины, стоявшего тремя метрами ниже. Оба падают на пол. Диггер быстро вскакивает на ноги. А потом его вместе с остальной толпой буквально выталкивают через аварийный выход. Он по-прежнему прижимает к себе свой пакет.
  
  И вот он уже на улице, на морозном воздухе.
  
  Его слепят фары и проблесковые маячки пяти или шести десятков полицейских машин и фургонов. Но снаружи агентов и офицеров полиции совсем немного. Они все еще в зале, соображает он.
  
  И вместе с какой-то пожилой парой он трусцой устремляется по аллее прочь от театра. Держится у них за спинами. Они не видят его. Ему приходит мысль, что он должен убить и этих двоих, но тогда нужно снова навинтить глушитель, а в темноте попасть в резьбу слишком сложно. И потом, они же не смотрят ему в лицо, а значит, убивать их не обязательно. Он просто сворачивает в другую аллею и через пять минут уже спокойно идет по улице жилого квартала.
  
  Сумка крепко зажата под рукавом его черного или темно-синего плаща.
  
  Козырек темной кепки натянут на самые глаза.
  
  Когда ты здорова и если больна,
  
  Вдали от тебя горем маюсь, —
  
  бормочет себе под нос Диггер.
  
  Не важно, богата ты или бедна,
  
  В тебя все сильнее влюбляюсь.
  
  — Какой же вы молодчина, Паркер! — сказал Лен Харди, вложив в эту фразу все восхищение молодости перед опытом. — Превосходная работа. Сумели-таки вычислить его.
  
  Примерно те же чувства хотел вложить в свои слова Сид Арделл, сказавший:
  
  — Да уж, этому парню палец в рот не клади. Откусит.
  
  Маргарет Лукас, не отрывавшаяся от своего телефона, не сказала Паркеру ничего. Ее лицо оставалось совершенно бесстрастным, но она посмотрела на него и кивнула. Должно быть, только в такой форме она и могла выразить свою благодарность.
  
  Но Паркер Кинкейд меньше всего нуждался сейчас в восхищении и благодарностях. Он хотел знать факты. Чем закончилась стрельба в театре? Много ли жертв?
  
  И нет ли среди погибших трупа Диггера?
  
  Из стоявшего на высокой подставке громкоговорителя сквозь помехи доносились реплики, которыми Джерри Бейкер обменивался со своими людьми, но в них то и дело вклинивались чьи-то еще переговоры, и Паркер с трудом понимал, о чем речь.
  
  Лукас слушала доклад по мобильнику, склонив голову набок. Потом сообщила:
  
  — Двое агентов погибли, двое ранены. Застрелена работница театра, и еще один мужчина умер при падении люстры, полтора десятка пострадали, некоторые серьезно. Несколько детей получили травмы в давке на выходе. Их просто затоптали. Но их жизни вне опасности.
  
  Жизни вне опасности, мрачно подумал Паркер. Но они никогда уже не будут такими, как прежде.
  
  Папа, расскажи мне о Лодочнике…
  
  — А ему удалось скрыться? — спросил Паркер.
  
  — Да, к сожалению, — со вздохом ответила Лукас.
  
  — Есть хотя бы описание внешности?
  
  Она помотала головой и посмотрела на Кейджа, который тоже только что закончил говорить по телефону.
  
  — Ни хрена, — сквозь зубы процедил он. — Никто его не разглядел. Кроме, конечно, наших двоих, но они уже ничего не расскажут.
  
  Паркер закрыл глаза и откинулся затылком на серый подголовник казенного кресла. Он уже сиживал в нем много лет назад, и от кресла исходил запах старой пластмассы, который навевал воспоминания, хотя их и так уже навалилось сегодня с избытком. Причем воспоминаний совсем нежелательных.
  
  — А улики? — спросил он.
  
  — Эксперты-криминалисты сейчас изучают каждый сантиметр под микроскопом, — ответил Кейдж. — Но я вот чего не понимаю. Он стреляет из автомата. Почему же мы не можем найти ни одной стреляной гильзы?
  
  — О, это как раз просто, — сказал Паркер. — Он держит автомат в сумке или мешке. Гильзы там и остаются.
  
  — Откуда вам это известно? — поинтересовался Харди.
  
  — Я не утверждаю, что знаю наверняка, но именно так на его месте действовал бы я сам. А что отель? Неужели там никто не видел, как он подбрасывал под кресло патроны?
  
  — Нет, — ответил Кейдж. — Мы там опросили всех и каждого. Только один мальчишка утверждает, что видел странного типа, этакое страшилище, но описать его не может.
  
  «Страшилище», подумал Паркер. Описание — лучше не придумаешь!
  
  Но какой же в итоге у них получился финал! Как фотофиниш в беге, пришло ему сравнение.
  
  Под конец Лукас согласилась с доводами Паркера, сказав ледяным тоном:
  
  — Хорошо, я остановлю операцию в отеле. Но не ждите пощады, Кинкейд, если ошибаетесь.
  
  И она отдала приказ опергруппам занять выжидательные позиции. Следующие две-три минуты прошли в лихорадочных раздумьях, куда мог направиться Диггер. По мнению Паркера, убийца оставил патроны в отеле незадолго до четырех, а стало быть, у него оставалось минут десять, чтобы добраться до места, где он собирался открыть стрельбу на самом деле. Он не стал бы брать такси, а автобусы в предновогодний день ходили редко. Значит, он пошел пешком. То есть цель находилась в пределах четырех-пяти кварталов.
  
  Паркер и все остальные склонились над планом Джорджтауна.
  
  Потом он внезапно посмотрел на часы и спросил:
  
  — Сегодня в театрах проводятся детские утренники?
  
  Лукас порывисто схватила его за руку.
  
  — Да. Я видела объявления в сегодняшнем номере «Вашингтон пост».
  
  Любитель музыки Тоби Геллер тут же вспомнил, что театр Мейсона расположен в пяти минутах ходьбы от «Времен года».
  
  Паркер развернул лежавшую на столе газету и прочитал, что там давали «Щелкунчика». Спектакль начинался в два и должен был закончиться около четырех часов. Переполненный театр — как раз то, что было нужно Диггеру. Паркер сказал Лукас, чтобы та немедленно связалась с Бейкером и распорядилась отправить всех оперативников туда.
  
  — Всех до единого?
  
  — Абсолютно всех!
  
  Не ждите пощады, Кинкейд, если ошибаетесь…
  
  Но он не ошибся. Хотя теперь должен был признать, что рисковал очень сильно… Они, конечно, сумели спасти жизнь многим людям, но жертв избежать не удалось. А стрелок снова ушел.
  
  Паркер снова посмотрел на записку вымогателя. Человек, написавший ее, мертв, но сам по себе этот листок бумаги продолжал жить своей жизнью. И словно издевался над ним. Он почувствовал безумное желание схватить пинцет и вонзить его в самое сердце записки.
  
  У Кейджа еще раз зазвонил телефон, и он ответил на звонок. Несколько минут разговаривал, и, судя по выражению лица, новости были неплохие. Потом он дал отбой.
  
  — Это был один «мозгоправ». Преподает криминалистическую психологию в Джорджтауне. Утверждает, что располагает информацией об имени.
  
  — Имеется в виду Диггер? — спросил Паркер.
  
  — Да. Он уже едет к нам сюда.
  
  — Хорошо, — отозвалась Лукас.
  
  — Но что теперь? Что нам делать дальше? — поинтересовался Кейдж.
  
  Лукас колебалась и, немного подумав, обратилась к Паркеру:
  
  — Каково ваше мнение? И не обязательно ограничивать свой взгляд только содержанием записки.
  
  — Что ж, — сказал он, — я бы первым делом проверил, не была ли ложа в театре, откуда хотел стрелять Диггер, пуста. И если была, то не потому ли, что его сообщник целиком выкупил в ней места заранее, чтобы обеспечить стрелку идеальную позицию. В таком случае он мог заплатить кредитной картой…
  
  Лукас молча кивнула в сторону Сида, который раскрыл свой сотовый, связался с Джерри Бейкером и передал вопросы ему. Потом дождался ответа и отключил телефон.
  
  — Неплохая версия, — сказал он.
  
  — Но только преступник выкупил билеты еще две недели назад и расплатился наличными, — догадался об остальном Паркер.
  
  — Три недели назад, — поправил агент, потирая ладонью свою бритую голову. — За наличный расчет, разумеется.
  
  — Черт, так я и думал! — в сердцах сказал Паркер.
  
  Но ничего не поделаешь. Им надо было двигаться в расследовании куда-то дальше. Он пролистал записи, которые сделал во время разговора с Линкольном Раймом.
  
  — Нам нужны карты. Подробные и точные. Не такие, как эта. — Он показал на туристический план города, которым они воспользовались, когда просчитывали, куда мог отправиться Диггер из «Времен года». Нам необходимо разобраться в происхождении микрочастиц на записке, — продолжал он. — И по возможности максимально сузить район города, где ее могли написать. То есть где у преступника было временное пристанище.
  
  Лукас посмотрела на Харди.
  
  — Согласна, — сказала она. — Если бы нам это удалось, то команда Джерри и местные полицейские смогли бы заняться опросом населения. Показать всем его фото, не замечал ли кто этого человека в одном из домов или квартир.
  
  Она передала Геллеру снимок лица трупа, сделанный в морге.
  
  — Распечатай это, пожалуйста, в ста экземплярах, Тоби.
  
  — Будет сделано.
  
  Паркер просмотрел список веществ, которые сумел выделить Райм. Гранит, глина, кирпичная пыль, сера, пепел… Откуда все это могло взяться?
  
  В дверях лаборатории снова появился юный клерк, который прежде доставил записку. Тимоти, вспомнил его имя Паркер.
  
  — Агент Лукас?
  
  — Слушаю вас.
  
  — Есть пара вещей, о которых мне велели вам сообщить. Сначала о Моссе.
  
  Гари Мосс. Паркер еще не забыл сводку происшествий, где говорилось о чудом спасшихся из огня детях.
  
  — Так вот, он, похоже, слегка тронулся умом. Заметил уборщика и решил, что это наемный убийца, которого к нему подослали.
  
  Лукас нахмурилась.
  
  — А кто это был? Один из наших людей?
  
  — Да. Обыкновенный парень из технического персонала. Мы его, естественно, проверили. Но Моссом овладела паранойя. Он требует, чтобы его вывезли из города. Считает, что так для него безопаснее.
  
  — Нет. Сейчас мы никак не можем этого сделать. Увы, но не он сейчас приоритет для нас.
  
  — Мне просто велели вам передать, — сказал Тимоти.
  
  Лукас осмотрелась и на какое-то время задумалась. Потом взглянула на Лена Харди:
  
  — Не могла бы я попросить вас заняться им ненадолго, детектив?
  
  — Меня?
  
  — Да, пожалуйста.
  
  Харди был заметно расстроен. Похоже, он воспринял это как еще одну легкую пощечину. И Паркер вспомнил, что самым трудным в работе начальника отдела было не разгадывать тайны анонимных писем, а избегать ситуаций, которые задевали чувствительные души его подчиненных.
  
  — Что ж, если так надо, — после паузы сказал Харди.
  
  — Огромное вам спасибо. — Лукас даже одарила его улыбкой. Потом повернулась к Тимоти: — Вы упомянули о чем-то еще, если не ошибаюсь?
  
  — Сообщение от начальника охраны здания. Там внизу ждет какой-то мужчина. Добровольный свидетель.
  
  — И что с того?
  
  — Он утверждает, что располагает информацией о стрелке из метро.
  
  Как только в городе совершалось громкое преступление, вспомнил Паркер, «чайники» всех мастей внезапно вылезали из щелей как тараканы — некоторые, чтобы взять на себя вину, другие — чтобы дать вымышленные показания. Поэтому на первом этаже здания ФБР были предусмотрены сразу несколько комнат для бесед с подобными субъектами. Стоило любому «добровольцу» явиться сюда, как его тут же отводили в одно из таких помещений, где правдивость его слов определяли опытные мастера допросов.
  
  — Документы проверили? Кто такой? — спросила Лукас.
  
  — Утверждает, что он журналист, который пишет серию статей о нераскрытых убийствах. Водительские права и страховка в порядке. Никаких проблем с законом в прошлом. Они уже прогнали его через два этапа проверки.
  
  — Что он говорит о Диггере?
  
  — По его словам, этот тип уже совершал убийства прежде. В других городах.
  
  — В других городах? — переспросил Сид Арделл.
  
  — Да, так он говорит.
  
  Лукас подняла взгляд на Паркера.
  
  — Думаю, нам будет лучше выслушать его, — сказал он.
  II
  Подкидыш-оборотень
  
   «Первый шаг для того, чтобы сузить круг подозреваемых в авторстве анонимного письма, состоит в том, чтобы выявить его принадлежность к определенной национальности, классу или социальной группе. В дальнейшем работа сводится к определению индивидуальных особенностей личности каждого из оставшихся подозреваемых, их классификации и оценке».
  
   Эдна У. Робертсон, «Основы изучения документов».
  
  12
  
  — Стало быть, теперь он объявился в столичном округе, не так ли? — сказал мужчина.
  
  Они собрались внизу в приемной «В», что было указано на двери приятной глазу округлой литерой. Но сами сотрудники Бюро в шутку называли это место «голубой пыточной» по пастельному цвету, преобладавшему в интерьере.
  
  Паркер, Лукас и Кейдж сидели по противоположную сторону видавшего виды стола от этого крупного телосложения человека с растрепанными седыми волосами. По первой же фразе Паркер заключил, что он не из этих мест. Выдавали прононс и слова «столичный округ». Обитатели Вашингтона чаще пользовались официальным названием — округ Колумбия.
  
  — О ком вы говорите? — спросила Лукас.
  
  — Вы прекрасно это знаете, — ответил мужчина чуть даже игриво. — Я называю его Мясником. А как зовете его вы?
  
  — Кого?
  
  — Убийцу с умом человека и сердцем дьявола. — Теперь в его голосе зазвучали драматические нотки.
  
  Конечно, этот человек мог все-таки оказаться очередным городским сумасшедшим, но Паркеру показалось, что он подобрал для Диггера достаточно точное описание.
  
  На Генри Чизмане была чистая, но изрядно поношенная одежда. Белая сорочка обтягивала изрядных размеров живот, на шее — полосатый галстук. Вместо спортивной куртки он носил пиджак от серого, в тонкую полоску, костюма. На столе перед ним лежал ободранный чемоданчик-дипломат. Между ладонями он крутил стакан с водой, в которую добавили льда.
  
  — Вы хотите сказать, что человек, устроивший стрельбу в метро и театре, известен вам под кличкой Мясник?
  
  — Да, тот, что непосредственно стрелял. Имя его сообщника я не знаю.
  
  Лукас и Кейдж некоторое время молчали. Она внимательно вглядывалась в лицо посетителя, гадая, откуда Чизман узнал о том, что у Диггера был напарник. О гибели неизвестного преступника прессе не сообщали.
  
  — Почему вас все это интересует? — спросил Паркер.
  
  Чизман открыл дипломат и достал несколько старых экземпляров газеты «Хартфорд ньюс таймс». Все они были датированы прошлым годом. Он указал на статьи, которые написал. Он был (по крайней мере до недавнего времени) криминальным хроникером.
  
  — Сейчас я взял отпуск по собственному желанию, чтобы написать документальную книгу о Мяснике, — с важным видом объяснил он. — Можно сказать, иду по его кровавым следам.
  
  — Книгу о реальных убийствах? — спросил Кейдж. — Неужели публике нравится такое чтиво?
  
  — О, читатели этот жанр просто обожают. Сплошные бестселлеры. Взять ту же Энн Рул. А книга Теда Банди… Неужели не читали?
  
  — Может, и попадалась, — уклончиво ответил Кейдж.
  
  — Народ просто глотает документальные книги о преступниках. Показательно для настроений в нашем обществе, как вы считаете? Наверное, о самом этом феномене стоило бы написать исследование. Почему такие книги столь популярны.
  
  — И что же этот Мясник, о котором вы упомянули? — перебила его Лукас.
  
  — Так его прозвали в Бостоне. В самом начале года, — вернулся к основной теме Чизман. — А одна газета присвоила ему кличку Дьявол.
  
  «Слеза Дьявола», тут же вспомнилось Паркеру. Лукас посмотрела на него, и он догадался, что ее, по всей видимости, посетила та же мысль.
  
  — Что произошло в Бостоне? — спросил Паркер.
  
  Чизман оглядел его, заметил пропуск посетителя, на котором не значилось никакого имени. Паркер был представлен Кейджем Чизману как мистер Джефферсон, гражданский консультант.
  
  — Там обстреляли ресторан быстрого питания. Он называется «Люсиз такос».
  
  Паркер не слышал об этом преступлении или просто забыл, даже если о нем сообщали в новостях. Но Лукас подтвердила:
  
  — Четверо убитых, шестеро раненых. Преступник подъехал к ресторану и открыл стрельбу из автоматической винтовки сквозь витрину. Немотивированное преступление.
  
  Паркер предположил, что сводки криминальных происшествий по стране она прочитывала от корки до корки.
  
  — Если не ошибаюсь, — продолжала Лукас, — никакого описания внешности преступника тоже получить не удалось.
  
  — О, это тот же человек. Можете не сомневаться. И вы совершенно правы — никакого словесного портрета. Только смутные предположения. Скорее всего мужчина был белым. Но не обязательно. Возраст? За тридцать или за сорок. Рост? Средний. Вес? Средний. Это мог быть кто угодно. Нисколько не похож на «качков» с длинными волосами, заплетенными в «конский хвост», которых нам показывают в криминальных сериалах. Таких легко вычислить. Но не Мясника… Он напоминает любого прохожего на улице. И это пугает больше всего, верно?
  
  Лукас хотела задать вопрос, но Чизман опередил ее:
  
  — Вы сказали, что преступление не имело мотива?
  
  — Так говорилось в базе данных Программы учета преступлений с применением насилия.
  
  — А известно ли вам, что ровно через десять минут после того, как Мясник закончил поливать пулями витрину ресторана, убивая женщин и детей, был ограблен ювелирный магазин, расположенный всего в шести километрах оттуда?
  
  — Нет. Об этом ничего не сообщалось.
  
  — Но вы же понимаете, что в момент ограбления вся полиция города уже собралась у ресторана? — продолжал Чизман. — И поэтому, хотя владельцу ювелирного магазина удалось нажать на потайную кнопку сигнализации, первая патрульная машина никак не могла прийти ему на подмогу за обычные четыре минуты. Она прибыла только через двенадцать. За это время грабитель убил владельца и случайного покупателя. А они были единственными свидетелями.
  
  — Вы считаете, что грабитель был сообщником Мясника?
  
  — А вам это не кажется очевидным? — вопросом на вопрос реагировал Чизман.
  
  — Нам нужна вся информация, какой вы только располагаете, — со вздохом сказала Лукас. — Но у меня почему-то сразу возникло такое чувство, что вы явились сюда не просто для того, чтобы исполнить свой гражданский долг.
  
  Чизман рассмеялся.
  
  — Что конкретно нужно от нас вам? — спросила Лукас.
  
  — Доступ, — мгновенно ответил он. — Всего лишь доступ.
  
  — К нашим данным?
  
  — Естественно. Но только для моей будущей книги.
  
  — Тогда ждите здесь. — Она поднялась и жестом показала Паркеру и Кейджу, чтобы они последовали за ней.
  
  Практически в соседней с «голубой пыточной» комнате на первом этаже здания за сложной с виду панелью управления сидел Тоби Геллер.
  
  По поручению Лукас он отслеживал их беседу с Чизманом на шести мониторах одновременно.
  
  Сам Чизман не мог даже предположить, как внимательно за ним наблюдают, потому что ФБР не использовало в помещениях для допросов прозрачных с противоположной стороны зеркал, какие нам обычно показывают в любом городском полицейском участке. Вместо этого на стенах там висели три репродукции картин художника-импрессиониста. И отбирал их не специалист по оформлению интерьеров и не психолог-консультант, а лично Тоби Геллер вместе с парой своих коллег из отдела связи и телекоммуникаций. И далеко не случайно они остановили свой выбор на произведениях Жоржа Сера — пионера техники пуантилизма в живописи. Шесть крошечных точек на трех репродукциях маскировали миниатюрные видеокамеры, объективы которых были направлены так умело, что можно было видеть буквально каждый уголок в комнате для допросов.
  
  Звук также фиксировался тремя цифровыми диктофонами, один из которых был подключен к компьютеру, с программой, распознающей слова и звуки, издаваемые человеком, прежде чем достать оружие. Разумеется, как и любого посетителя, Чизмана тщательно обыскали и проверили детектором на наличие огнестрельного или холодного оружия, но в работе ФБР ни одна предосторожность не считалась излишней.
  
  Однако Лукас попросила Геллера уделить особое внимание не столько вопросам безопасности, сколько анализу полученных данных. Стоило Чизману упомянуть о каком-либо факте — как, например, об ограблении в Бостоне, — и Геллер моментально отправлял информацию дежурившей наверху в их отделе Сьюзан Нэнс, а та, в свою очередь, связывалась с бостонским отделением для окончательной проверки.
  
  Чизман так и не отпил ни глотка воды со льдом из стакана, который поставил перед ним Кейдж, но он несколько нервно сжимал его пальцами, что делали многие, впервые оказавшись на допросе в ФБР. А стакан между тем имел слой особо чувствительного покрытия, микросхему, батарейку и передатчик. Уже в оцифрованном виде отпечатки пальцев Чизмана попали в компьютер Геллера, который проверил их на предмет возможных совпадений по универсальной автоматизированной базе данных.
  
  Одна из камер была вмонтирована в репродукцию, пожалуй, самого известного полотна Сера «Воскресная прогулка на острове Гран-Жатт» — картины настолько сложной и интересной по композиции, что практически каждый визитер либо не сводил с нее взгляда, либо часто всматривался в нее. Скрытая в ней камера была направлена прямиком на радужную оболочку глаза посетителя, а компьютер с помощью полученных данных определял «степень правдивости» в его показаниях — иными словами, отчасти заменял более сложный детектор лжи. По тем же причинам Геллер одновременно проводил автоматический анализ стрессовых интонаций в голосе.
  
  Именно в эту полутемную комнату Лукас и привела сейчас Паркера с Кейджем.
  
  — Есть уже что-нибудь? — спросила она.
  
  — Секундочку, — ответил Геллер. Пальцы его при этом отбивали сумасшедшую чечетку по клавиатуре компьютера.
  
  В этот момент его телефон зазвонил, и Лукас включила громкую связь.
  
  — Тоби? — раздался женский голос.
  
  — Давай докладывай, — сказал тот. — Со мной офицеры из руководства операцией.
  
  — Привет, Сьюзан. Это Маргарет. Расскажи нам, что удалось выяснить.
  
  — Хорошо. Начну с пальчиков. Проверка не показала в прошлом приводов, арестов или судимостей. Имя Генри Чизмана подлинное, как и указанный им адрес в Хартфорде, штат Коннектикут. Дом он купил двенадцать лет назад. Налог на недвижимость выплачен в срок, но последний взнос по ипотеке он сделал в прошлом году. Переданное мне фото соответствует снимку на его водительских правах с точностью до девяноста пяти процентов.
  
  — Это нормально? — спросил Кинкейд.
  
  — Мое собственное фото сейчас соответствует только на девяносто два процента, — объяснила Нэнс. — Просто потому, что я отрастила чуть более длинную прическу.
  
  Потом продолжила:
  
  — Его послужной список, полученный через службы налогообложения и социального обеспечения, показывает, что он работает журналистом с 1971 года, однако в свое время в течение нескольких лет не декларировал практически никаких доходов. По его собственноручно написанной анкете, в это время он нигде не числился в штате и трудился как свободный журналист. Можно сказать, что он устраивал себе достаточно долгие творческие отпуска. Причем жить на деньги жены он тоже не мог — когда-то был женат, но уже давно числится разведенным. В этом году не внес последний квартальный взнос, что обычно делал аккуратно. Из чего опять-таки следует, что сейчас он снова не имеет постоянного источника поступления средств. Около десяти лет назад использовал значительные суммы из своей медицинской страховки. Похоже, серьезно лечился от алкогольной зависимости. На последнем рабочем месте в хартфордской газете его оклад составлял пятьдесят одну тысячу долларов в год, но он ушел оттуда примерно десять месяцев назад. Сейчас живет, очевидно, на какие-то сбережения.
  
  — Он ушел, был уволен или попросился в бессрочный отпуск по собственному желанию? — спросил Кинкейд.
  
  — В этом вопросе нет полной уверенности, — ответила Нэнс. — Из-за праздника мне также не удалось добыть сведений об использовании им кредитных карточек в полном объеме, но я выяснила, что он остановился в отеле «Ренессанс» под своим подлинным именем. И заселился он туда после прибытия дневным рейсом из Хартфорда. Авиакомпания «Юнайтед экспресс». Причем билет не был куплен заранее. Он забронировал себе место в самолете только в десять утра сегодня.
  
  — Значит, решил лететь, как только узнал об утренней стрельбе в метро, — в задумчивости сказала Лукас.
  
  — И билет взял в один конец? — спросил Паркер, опередив Лукас на мгновение.
  
  — Да.
  
  — Ну и какой вывод мы сделаем из всего этого? — Лукас посмотрела на собеседников.
  
  — Чертов журналюга на наши головы! Вот и все, что я могу сказать по этому поводу, — проворчал Кейдж.
  
  — А каково ваше мнение? — Она обратилась к Кинкейду.
  
  — Мое мнение? — переспросил он. — Мне кажется, нам надо его использовать. При анализе документов мне нужна по возможности вся информация об их авторе.
  
  — Но только если вы уверены, что он действительно автор, — скептически заметила Лукас. — У меня сложилось впечатление, что он немного не в себе. Неужели мы в настолько отчаянном положении?
  
  — Да, — ответил Паркер, глядя на цифровые часы над монитором компьютера Тоби. — Боюсь, что так оно и есть.
  * * *
  
  Снова оказавшись в душноватой комнате для допросов, Лукас обратилась к Чизману:
  
  — При условии, что мы будем разговаривать пока не для печати… И только когда кризис будет нами успешно ликвидирован…
  
  Чизман едва не рассмеялся над ее излишней, как ему казалось, осторожностью, но жестом показал, что она может продолжать.
  
  — При соблюдении этих условий мы сможем обеспечить вам доступ к нашим материалам и свидетелям, чтобы вы использовали их в своей книге. Я только пока не уверена, в каком объеме. Но могу обещать предоставить некоторую эксклюзивную информацию.
  
  — Вот! Я услышал любимое слово. Эксклюзивность. Только об этом я, собственно, вас и прошу.
  
  — Но все, что мы сообщим вам сейчас, — охладила его пыл Лукас, — должно оставаться сугубо конфиденциальным.
  
  — Согласен, — живо отозвался Чизман.
  
  Лукас кивнула Паркеру, который задал первый вопрос:
  
  — Вам о чем-нибудь говорит кличка Диггер?
  
  — Диггер?[2] — Чизман помотал головой. — Нет. Диггер, как тот забавный жучок-землеройка из компьютерной игры? Хотя скорее от слова «могильщик», должно быть.
  
  — Нам самим это неизвестно. Но это кличка стрелка, которого вы называете Мясником, — пояснила Лукас.
  
  — Я назвал его Мясником вслед за бостонской газетой. «Нью-Йорк пост» окрестила его Дьяволом. А в Филадельфии прозвали Оставляющим вдов.
  
  — Так, значит, в Нью-Йорке и Филадельфии он тоже побывал? — В голосе Лукас теперь звучала неподдельная тревога.
  
  — Господи! Настоящий серийный убийца, — пробормотал Кейдж.
  
  — Похоже, они с напарником двигаются с севера на юг вдоль побережья, — сказал Чизман. — Куда направляются? Во Флориду, чтобы отойти от дел и отдохнуть? Едва ли. Думаю, гораздо вероятнее, что укроются где-нибудь на островах.
  
  — Что конкретно произошло в других городах? — спросил Паркер.
  
  — Дело фирмы «Интернэшнл биверидж», — сказал Чизман. — Слышали о таком?
  
  Только Лукас, как обычно, оказалась в курсе.
  
  — Президента компании похитили или что-то в этом духе, верно?
  
  — А можно подробнее? — попросил Паркер, в очередной раз поражаясь ее памяти.
  
  Чизман посмотрел на Лукас, и та кивком согласилась, чтобы рассказ продолжил он.
  
  — Полицейский отчет довольно запутанный — там кое-что осталось неясным. Но вкратце дело было так. Мясник взял в заложники семью президента компании у них в доме. Через жену они передали сумму выкупа. Он согласился заплатить…
  
  — Там фигурировала записка? — спросил Паркер в надежде получить в свои руки еще один документ для анализа.
  
  — Нет. Все делалось по телефону… Ну так вот. Президент говорит преступнику, что готов заплатить. А сам первым делом звонит в полицию. Те, понятно, окружают дом, снайперы-шмайперы, раскручивают операцию на всю катушку и ждут только, чтобы президент доставил сумку с наличными. Тот едет в банк, но как только для него открывают сейф, один из клиентов достает пистолет и открывает стрельбу. Убивает всех, кто в тот момент был в банке. Президента «Интернэшнл биверидж», двоих охранников, троих кассиров, двоих дежурных менеджеров. Запись с видеокамеры показала, что с ним был сообщник, который вошел внутрь сейфовой двери и вышел с полной сумкой денег.
  
  — А в доме никого не оказалось, — предположила Лукас, вдумываясь в преступную схему.
  
  — Никого в живых. Мясник — или Диггер — уже давно расстрелял всю семью. По всей видимости, сразу после того, как жена созвонилась с мужем.
  
  — Да, они нанесли удар по самому уязвимому месту в делах о похищении людей, — сказал Паркер. — У полиции появляются шансы, если дело доходит до переговоров или до передачи денег. Но они не довели до этого.
  
  Он не поделился вслух еще одной своей мыслью: о том, насколько превосходным был план; четкое решение труднейшей задачи при том, конечно, условии, что для тебя убивать людей не проблема.
  
  — На записях с камер службы безопасности банка может быть что-то для нас полезное? — спросил Кейдж.
  
  — Если только вас интересует цвет лыжных шапочек, под которыми они скрывали лица.
  
  Кейдж пожал плечами, что в данном контексте означало: я спросил просто так, на всякий случай.
  
  — А что было в Филадельфии? — поинтересовалась Лукас.
  
  Чизман цинично осклабился.
  
  — О, там все было отработано так же четко. Началось с того, что Диггер захватил автобус с пассажирами. Тихо сел в него и через глушитель выстрелил вдоль ряда сидений. Одной пулей уложил троих. А потом сообщник потребовал выкуп. Городские власти согласились заплатить, но установили наблюдение, чтобы схватить его. Однако сообщник знал, где именно держит свои счета городской совет. Как только охранники, которым поручили доставить деньги, вышли из дверей банка, Диггер застрелил их из засады, и оба исчезли.
  
  — Вот об этом я точно не слышала, — призналась Лукас.
  
  — И не могли. Об этом вообще не сообщалось. Шестеро мертвых, а деньги тю-тю, как вы думаете?
  
  — Массачусетс, Нью-Йорк, Пенсильвания, Вашингтон, — еще раз перечислил Паркер. — Вы правы. Он продвигался к югу.
  
  — Продвигался? Почему в прошедшем времени? — нахмурился Чизман.
  
  Паркер бросил взгляд на Лукас, и та сказала:
  
  — Потому что он мертв.
  
  — Что?! — Новость откровенно потрясла Чизмана.
  
  — Речь о сообщнике, а не о Диггере.
  
  — Как это произошло? — почти прошептал Чизман.
  
  — Его сбил грузовик, скрывшийся с места аварии. Сразу после того, как он подбросил записку о выкупе. И прежде, чем смог забрать деньги.
  
  Лицо Чизмана надолго окаменело. Оно и понятно, подумал Паркер. Прощай надежда на эксклюзивное интервью с преступником. Потом глаза здоровяка заметались по комнате. Он поерзал в кресле и спросил:
  
  — Что они хотели провернуть на этот раз?
  
  Лукас не слишком горела желанием распространяться на эту тему, но Чизман догадался и сам.
  
  — Мясник расстреливает людей, пока город не выплачивает выкуп… Но теперь деньги забрать некому, и Мясник продолжит бойню. По мне, так это вполне в их духе. Вы хотя бы представляете, в каком районе у него логово?
  
  — Расследование идет полным ходом, — устало ответила Лукас.
  
  Чизман уставился на одну из репродукций. Сельский пейзаж. Стакан с водой продолжал быстро крутиться у него между ладонями.
  
  — Как вы узнали, что они объявились здесь? — спросил Паркер.
  
  — Я отслеживаю все преступления, где людей хладнокровно убивают. Это не так уж часто случается. В основном когда для преступника сам смысл жизни начинает сводиться к убийству себе подобных. Как у Банди, или Гейси, или Дэмера. Но большинство представителей преступного мира прибегают к убийствам только в крайних случаях. А что же Мясник? Ему это раз плюнуть. Поэтому когда я узнаю, что в каком-то из городов было совершено убийство сразу нескольких человек как часть плана ограбления или вымогательства, я сразу же отправляюсь туда и пытаюсь поговорить со свидетелями.
  
  — Почему же до сих пор никто не связал эти преступления между собой? — спросила Лукас.
  
  Чизман только развел руками.
  
  — До сих пор считалось, что это совершили разные люди. Да и число жертв прежде можно было счесть относительно небольшим. О, не сомневайтесь, я разговаривал с полицией в Уайт-Плейнз и в Филадельфии. Но они только отмахнулись от меня.
  
  Он с горьким смехом обвел взглядом своих собеседников.
  
  — Да и вы, не будь у вас на руках… Сколько теперь? Трупов тридцать? Стали бы вы меня слушать?
  
  — Вы можете нам сообщить что-то о самом Диггере? — спросил Паркер. — Его вообще кто-нибудь сумел хотя бы однажды разглядеть?
  
  — Нет, — покачал головой Чизман. — Он — облачко пара. Вот оно есть, а вот — и растворилось. Он подобен призраку. Его…
  
  Но терпение Лукас иссякло.
  
  — Послушайте, милейший, мы тут пытаемся раскрыть серьезные преступления. Если вы нам чем-то можете помочь, будем весьма признательны. Если нет, то нам лучше вернуться к своим делам.
  
  — Простите, конечно, я все понимаю. Но поймите и вы. Я жил поисками этого человека почти целый год. И это похоже на подъем по скале. Она может быть в километр высотой, но все, что вы видите перед носом, это небольшой кусок камня в десяти сантиметрах от вас. Между прочим, как мне кажется, у меня есть объяснение, почему никто его не замечает.
  
  — И почему же? — спросил Паркер.
  
  — Потому что свидетелям бросаются в глаза эмоции. Они легко запомнят отчаявшегося грабителя, который начинает пальбу, потому что его загнали в угол. Или копа, от страха стреляющего не пойми куда. Или крики женщины, которую ударили ножом. Но спокойствие… Оно остается вне поля зрения.
  
  — А Диггер всегда совершенно спокоен?
  
  — Невозмутим, как сама смерть, — ответил Чизман.
  
  — И вы ничего не знаете о его привычках? Пристрастиях в одежде или в пище? О свойственных ему пороках?
  
  — Ровным счетом ничего. — Но самого Чизмана, казалось, больше занимало сейчас другое. — Могу я поинтересоваться, что вы узнали о его сообщнике? Я имею в виду погибшего в аварии.
  
  — С ним нам тоже не повезло, — ответила Лукас. — Никакого удостоверения личности при нем не оказалось, а отпечатки пальцев нигде не числятся.
  
  — А не мог бы я… Не разрешите ли вы мне взглянуть на тело? Оно ведь еще в морге?
  
  Кейдж решительно покачал головой.
  
  — Извините, — поддержала его Лукас, — но это уже будет грубым нарушением законной процедуры.
  
  — Пожалуйста! — В его голосе слышалась почти мольба.
  
  Но на Лукас такие вещи не действовали.
  
  — Нет, — коротко отрезала она.
  
  — Тогда, быть может, покажете хотя бы фото? — не унимался Чизман.
  
  После некоторого колебания Лукас открыла папку, достала снимок, сделанный на месте аварии, и подала ему. Его потные пальцы оставили на глянцевой поверхности жирные отпечатки.
  
  Чизман долго разглядывал снимок. Потом спросил:
  
  — Могу я оставить его себе?
  
  — Когда закончится расследование.
  
  — Конечно. — Он вернул фотографию. — Мне бы очень хотелось сделать репортаж в стиле «Вместе со следственной бригадой».
  
  То есть чтобы он повсюду таскался за руководителем операцией.
  
  Но Лукас снова помотала головой:
  
  — Нет. Этого разрешить я вам не могу, извините.
  
  — Но я бы мог реально помочь, — пытался уговаривать Чизман. — У меня порой возникают оригинальные версии, какие-то мысли, полезные для дела.
  
  — Нет, — твердо сказал Кейдж.
  
  Бросив последний взгляд на фото, Чизман поднялся. Пожал всем на прощание руки и сказал:
  
  — Я остановился в отеле «Ренессанс». В самом центре. Буду пытаться разыскать свидетелей. Если попадется что-то стоящее, дам вам знать.
  
  Лукас поблагодарила его, и все вместе они проводили Чизмана до помещения охранников здания.
  
  — У меня есть еще одно соображение, — сказал вдруг он. — Не знаю, какие сроки он (кивок головы в сторону папки Лукас, пояснявший, что речь о погибшем) для вас установил. Но теперь, когда его нет в живых, контролировать Мясника… то есть Диггера, больше некому. Вы же понимаете, что это означает?
  
  — Что? — спросила она.
  
  — Он может продолжать убивать. Даже после того, как минует последний срок.
  
  — Почему вы так считаете?
  
  — Потому что это — единственное, что он умеет делать хорошо. Стрелять в людей. А каждый из нас любит заниматься тем делом, в котором мы специалисты. Таков закон жизни, или я не прав?
  * * *
  
  Они снова собрались в комнате наблюдения, где Тоби Геллер колдовал над своим компьютером.
  
  — Что нам известно об остальных преступлениях, упомянутых Чизманом? — спросила Лукас по громкой связи.
  
  — Я не смогла дозвониться до следователей в Бостоне, Уайт-Плейнз или Филадельфии, — доложила Нэнс. — Но дежурные офицеры подтвердили, что все эти дела еще не закрыты. При этом клички Мясник никто из них не припоминает.
  
  — А что экспертиза? — спросили Паркер и Лукас почти в один голос.
  
  — Не дала ничего. Никаких отпечатков, никаких следов. А свидетели… То есть те немногие, кто выжил, говорят, что не смогли разглядеть ни главаря, ни Диггера, если это был Диггер. Я отправила запросы на более подробную информацию. Они сейчас стараются дозвониться агентам и детективам домой.
  
  — Спасибо, Сьюзан, — сказала Лукас и отключила телефон.
  
  — Я закончил с анализом, — сообщил Геллер, глядя на дисплей. — Так, что мы тут имеем? Голосовые стрессовые интонации и реакция сетчатки глаза в пределах нормы. Кстати, стресс даже чертовски мал для человека, которого допрашивают трое представителей ФБР. Но в целом я бы сказал, что проверку он прошел. В его словах ничто не выдает попыток обмана, по крайней мере в главном. Но мы же знаем, что, попрактиковавшись, можно обмануть самый совершенный детектор лжи — только прими немного валиума и сосредоточься мыслями на мечтах о своей любимой актрисе.
  
  Телефон Лукас зазвонил. Она выслушала звонившего, а потом оглядела остальных.
  
  — Это служба безопасности. Он скоро выйдет из зоны внешнего наблюдения. Отпускаем его?
  
  — Я бы отпустил, — сказал Паркер.
  
  — Поддерживаю, — сказал Кейдж.
  
  Лукас кивнула и сказала в свой сотовый:
  
  — Объект может быть свободен. — Потом посмотрела на часы. — А что наш «мозгоправ»? Этот психолог из Джорджтауна?
  
  — Уже едет к нам, — сказал Кейдж.
  
  Теперь мобильник зажужжал у Геллера. Поговорив с минуту, он отключился и сообщил:
  
  — Это парни из нашего отдела. Они обнаружили сто тридцать семь активных сайтов в Интернете, содержащих инструкции по изготовлению поглотителей шума и доработке многозарядных систем стрелкового оружия. И что же? Ни на одном из них не соглашаются предоставить адреса тех, кто к ним заходил. Похоже, помощь федеральным властям им поперек горла.
  
  — И здесь тупик, — вздохнула Лукас.
  
  — Нам бы это едва ли помогло в любом случае, — заметил Геллер. — Мои ребята сумели подключиться к метрикам посещений примерно ста таких сайтов. Около двадцати пяти тысяч заходов только за последние два месяца.
  
  — Этот мир окончательно свихнулся, — проворчал Кейдж.
  
  Открылась дверь, и вошел Лен Харди.
  
  — Как там Мосс? — спросила Лукас.
  
  — Уже почти в порядке. Оказалось, что кто-то дважды звонил ему на домашний автоответчик и клал трубку. А он решил, что это новые угрозы.
  
  — Надо, чтобы отдел телекоммуникаций… — начала Лукас, но Харди перебил ее, не сводя глаз с мудреной аппаратуры Геллера:
  
  — Я уже отдал распоряжение отследить звонки. Один раз звонил брат Мосса. Второй звонок был от фирмы из Айовы, рекламирующей свой товар по телефону. Я перезвонил по обоим номерам, и все подтвердилось.
  
  — Это как раз то, о чем я хотела попросить, детектив, — сказала Лукас.
  
  — Я догадался.
  
  — Спасибо.
  
  — Полиция округа всегда к вашим услугам, — ответил коп.
  
  Паркер уловил оттенок иронии в его голосе. Лукас, казалось, не заметила ее вообще.
  
  — Где нам достать нужные карты? — спросил Паркер. — Необходимо определиться с происхождением микрочастиц.
  
  — Я не знаю более подходящего места для этого, чем топографический архив, — отозвался Геллер.
  
  — Архивы ФБР? — переспросил Кейдж, покачав головой. — Не вижу способа получить туда доступ.
  
  Паркер действительно с трудом себе представлял, как можно уговорить сотрудников секретного госучреждения открыть для них архив в праздничный вечер.
  
  Лукас тем не менее взялась за свой сотовый телефон.
  
  — Ничего не выйдет, — сказал Кейдж.
  
  — Знаешь, — ответила она, — ты же сам порой веришь, что чудеса случаются.
  13
  
  Бронзовые часы.
  
  Они так много для него значили.
  
  И мэр Джерри Кеннеди как раз смотрел на них, занимавших одно из самых видных мест на его рабочем столе кабинета в здании городского совета.
  
  Это был подарок от учеников начальной школы имени Тургуда Маршалла, расположенной в проблемном районе № 8 на юго-востоке округа Колумбия.
  
  Кеннеди был тогда искренне растроган. Ведь Вашингтон как сам по себе город никого и никогда не волновал. Другое дело — Вашингтон как коридоры власти, Вашингтон, где засели правители страны, Вашингтон — источник политических интриг и скандалов — вот этим интересовались все, кому не лень. Но никому не было дела до того, как и кто управляет самим городом.
  
  Но вот детишкам из школы имени Маршалла это оказалось небезразличным. Он произнес перед ними речь, напирая на высокие понятия чести, достоинства и трудолюбия, на важность держаться подальше от наркотиков. Банально, он согласен. Но многие из этих детишек, сидевших в душном, но сыром актовом зале (который, кстати, фигурировал в скандале с Советом по образованию), глазели на мэра с таким нескрываемым, таким милым восхищением на лицах! А потом в знак признательности преподнесли настольные часы.
  
  Кеннеди прикоснулся к ним. Посмотрел на циферблат. 4.50.
  
  Итак, ФБР почти удалось остановить маньяка. Но они не справились с задачей до конца. Снова смерть, снова ранения. И всевозрастающая паника в городе. Просто истерия. Уже зафиксированы три факта непреднамеренной стрельбы из незарегистрированных пистолетов, которые люди стали носить для самообороны. Им померещилось, что они увидели Диггера на улице или даже в своем заднем дворе, и началась пальба. Естественно, вся округа перепугалась насмерть.
  
  А потом еще пресса высекла Кеннеди и местную полицию за полную неготовность противостоять преступникам такого масштаба. И еще за чрезмерную мягкость к правонарушителям в целом и сокрытие фактов. Одна газетенка взялась даже утверждать, что до Кеннеди невозможно было дозвониться, потому что он заказывал билеты на матч своей любимой футбольной команды, как раз когда разворачивались трагические события в театре. Отзывы на его обращение по телевизору тоже оценили, скорее, негативно. Один из политических комментаторов почти в точности повторил слова сенатора Ланьера про «уступки террористам». Причем еще умудрился ввернуть в свое выступление эпитет «трусливо». Дважды.
  
  Зазвонил телефон. Уэндел Джеффрис, сидевший напротив мэра, первым дотянулся до трубки.
  
  — Угу… Гм… О'кей… — Он прикрыл глаза и покачал головой. Послушал еще немного и дал отбой.
  
  — Ну что?
  
  — Они буквально на брюхе исползали весь театр, но не нашли ни одной, самой крошечной улики. Ни отпечатков пальцев, ни свидетелей. По крайней мере таких, чьим показаниям можно доверять.
  
  — Боже милостивый! Этот тип невидимка, или как?
  
  — У них появились кое-какие зацепки, подсказанные тем бывшим агентом.
  
  — Что еще за бывший агент? — спросил Кеннеди, который впервые об этом слышал.
  
  — Эксперт по документам. Он что-то там раскопал, но не слишком много.
  
  Мэра все это только расстроило.
  
  — Нам сейчас нужны бойцы, — пожаловался он помощнику. — Нам нужно поставить на каждом углу по полицейскому. А нам подсовывают бывших бюрократов, возившихся с бумагами.
  
  Джеффрис посмотрел на него, склонив набок голову и почти не скрывая иронии во взгляде. Идея поставить по копу на каждом городском перекрестке выглядела, конечно, соблазнительно, но была из области чистой фантастики.
  
  — Должно быть, он не слышал меня, — со вздохом сказал мэр. — Я имею в виду обращение по телевизору.
  
  — Вероятно, нет.
  
  — Но это же двадцать миллионов долларов! — Кеннеди словно уговаривал невидимого собеседника, Диггера. — Почему же, черт побери, он не выходит с нами на связь? Если запросто можно получить целых двадцать миллионов.
  
  — Они его почти сцапали. В следующий раз может получиться.
  
  Кеннеди подошел к окну и остановился, глядя на градусник, показывавший уличную температуру. Почти ноль. Еще полчаса назад было плюс три.
  
  Холодает…
  
  В небе скапливались заряженные снегом облака.
  
  «Зачем ты сюда явился? — Мэр снова мысленно обратился к Диггеру. — Почему именно к нам? Почему сейчас?»
  
  Он поднял взгляд и увидел напоминающий свадебный торт купол здания Капитолия. Когда Пьер Л'Анфан делал набросок «Плана города Вашингтона» в 1792 году, он попросил картографа провести линию строго с севера на юг, а потом вторую, перпендикулярную ей, поделив будущую столицу на четыре квадратных района, которые сохранились и по сей день. Капитолий возвели в месте скрещения этих линий.
  
  «Как в перекрестии прицела» — такое сравнение пришло на ум одному стороннику ограничения свободной продажи оружия, когда он выступал там на слушаниях, в которых довелось участвовать и Кеннеди.
  
  Вот и сейчас оптический прицел вполне мог быть наведен в грудь стоявшего у окна мэра.
  
  Город площадью более ста квадратных километров постепенно приходил в упадок, и Кеннеди всей душой стремился остановить этот процесс. Он был уроженцем Вашингтона — то есть тоже представителем вырождающегося племени, потому что, достигнув одно время пика в 800 тысяч человек, население города теперь составляло примерно полмиллиона. И продолжало таять каждый год.
  
  Задуманный как странный гибрид для сосредоточения органов власти, город получил самоуправление только в 1970 году (не считая краткого периода столетием раньше, когда коррупция и некомпетентность быстро обанкротили Вашингтон и вернули под эгиду конгресса). Но вот уже в XX веке федеральные власти решили вновь разрешить ввести институт городского совета, и с тех пор тринадцать его членов во главе с мэром изо всех сил старались держать в узде преступность (а Вашингтон не так уж редко становился рекордсменом страны по числу убийств на душу населения), сохранять систему образования (тесты показывали, что уровень знаний местных школьников ниже, чем в других крупных городах), добывать источники финансирования (не вылезая из долгов) и предотвращать межрасовые конфликты (азиаты — против черных, белые — против азиатов, черные — против всех).
  
  Причем существовала вполне реальная угроза, что конгресс снова отберет у города самостоятельность — законодатели уже лишили мэра права по своему усмотрению распоряжаться бюджетом.
  
  И это будет настоящая катастрофа, потому что, по твердому убеждению Кеннеди, только его администрация способна была спасти город, чтобы он не извергнулся, подобно вулкану, раскаленной лавой преступности, бунтами обездоленных и бездомных, окончательным распадом семей. Более сорока процентов чернокожего населения округа Колумбия и так уже попали в колеса «системы» — они либо сидели, либо находились на испытательном сроке, либо скрывались от ареста. В 1970 году четверть вашингтонских детей воспитывалась только одним из родителей. Теперь же цифра приблизилась к трем четвертям.
  
  Джерри Кеннеди в свое время на своей шкуре испытал, что будет означать дальнейшее сползание города в пропасть. В 1975 году, тогда еще простой юрист, работавший в окружном Совете по образованию, он вместе со всеми отправился на Молл — красивую улицу, всю в цветущих деревьях и аккуратно подстриженных газонах, чтобы отпраздновать Всеобщий день братства. Целью праздника было объявлено сближение между различными расовыми группами населения. И в итоге Джерри оказался одним из сотен раненых, когда в толпе вспыхнула драка на расовой почве. Именно в тот день он отказался от планов переехать в Виргинию и выставить свою кандидатуру в конгресс. Он твердо решил стать однажды мэром столицы государства. И был преисполнен стремлением навести здесь полный порядок.
  
  Причем он даже знал, как это сделать. Для Кеннеди решение выглядело очень просто. И ключевым словом здесь было — образование. Надо во что бы то ни стало удержать молодежь в школах, а неизбежным последствием этого станут рост собственной самооценки молодых людей и понимание, какие широкие перспективы открывает перед ними жизнь. (Да-да, знание действительно сила, способная спасти человека. Спасла же она его самого, вытащив из нищеты северо-восточных районов округа, позволив закончить хорошую школу, а потом юридический колледж. Эта сила подарила ему красивую и умную жену, двоих сыновей-погодков и карьеру, которой он вправе гордиться.)
  
  Естественно, вслух никто не оспаривал его тезис о спасительной роли образования. Разногласия возникали, когда речь заходила о том, как заставить детей усесться за парты. Консерваторы имели свои представления о том, как должна формироваться личность человека, и если они держались собственных семейных ценностей, а соседи поступали по-другому, то возникала проблема. «Мы даем своим детям хорошее домашнее образование. Почему так не могут поступать все остальные?» Либералы хотя и ныли, но соглашались вкладывать больше средств в школы, но отпущенные деньги лишь замедляли процесс разложения инфраструктуры, нисколько не помогая привлечь новых учащихся в эти стареющие на глазах помещения.
  
  Все это создавало Джеральду Дэвиду Кеннеди неимоверные сложности. У него не было волшебной палочки, мановением которой он мог бы воссоединять распавшиеся семьи, никто не вручил ему противоядия от воздействия на мозги молодежи кокаина, он не мог одним распоряжением изъять оружие у людей, которые жили в радиусе двадцати километров от штаб-квартиры Национальной оружейной ассоциации.
  
  Тем не менее у него имелось четкое представление, как заставить детишек округа продолжать образование. И его план в принципе можно было описать одним словом: вымогательство.
  
  Хотя они с Уэнделом Джеффрисом предпочитали величать его иначе — «Проект 2000».
  
  За последний год Кеннеди с помощью жены, Джеффриса и еще нескольких своих помощников неустанно давил на комитет конгресса, отвечавший за дела округа Колумбия, с целью обложить еще более крупными налогами корпорации, базировавшиеся в Вашингтоне. Из этих денег они собирались сформировать специальный фонд, чтобы платить студентам стипендии до получения ими дипломов, при том, разумеется, условии, что они не употребляли наркотиков и не совершали крупных правонарушений.
  
  Вот так, одним лишь своим ходом Кеннеди ухитрился нажить себе врагов среди политиков, которые придерживались самых разных взглядов. Либералы увидели в его плане потенциальный источник для неискоренимой коррупции, а предложенные обязательные проверки школьников и студентов на наркотики они рассматривали как грубейшее нарушение гражданских свобод. Консерваторы над ним просто посмеялись. А у корпораций, с которых предполагалось брать повышенные налоги, имелось, само собой, свое мнение на этот счет. Немедленно последовали недвусмысленные угрозы вывести свои предприятия с территории округа, поток пожертвований в кассу демократической партии заметно оскудел, а в прессе появились намеки, что мэр замешан в сексуальных похождениях на стороне (что было откровенной ложью, но попробуйте-ка оправдаться, когда по телевидению покажут размытую запись, где человек, смутно похожий на мэра, в компании с женщиной заходит в мотель или гостиницу на окраине города!).
  
  Но Кеннеди был готов на все. И за несколько месяцев торговли с конгрессменами уже начало складываться впечатление, что его законопроект все-таки будет принят, в основном благодаря массовой поддержке среди населения.
  
  А потом у этого мелкого городского служащего — Гари Мосса — хватило наконец смелости отправиться в ФБР с доказательствами огромных «откатов» при строительстве и ремонте школьных зданий. Уже на первом этапе расследования было установлено, что низкое качество сварочных работ и кирпичной кладки создают серьезную угрозу безопасности учащихся и персонала. Скандал разрастался, и постепенно в его орбиту оказались вовлечены подрядчики и поставщики материалов, а также высокопоставленные окружные чиновники, которые не только поддерживали инициативу мэра, но и были его давними приятелями.
  
  Кеннеди был вынужден публично с похвалой отозваться о решительности Мосса и пообещать разобраться с коррупционерами. Но пресса, не говоря уже о политических противниках, не оставляла попыток приписать участие в преступных схемах ему самому. Каждая новая публикация о «взятках в администрации Кеннеди» все больше подмывала фундамент «Проекта 2000».
  
  Отбиваясь от атак, мэр взялся за то, что получалось у него лучше всего. Он произнес десятки речей, в которых вновь и вновь подчеркивал важность проекта, продолжал с пеной у рта торговаться с конгрессменами, добился поддержки профсоюза преподавателей. Он даже стал лично провожать некоторых детишек из школы до дома, чтобы предстать перед их изумленными родителями и еще раз объяснить, как важен для города «Проект 2000». Цифры в опросах общественного мнения несколько улучшились, и Кеннеди и Джеффрисом почти поверили, что пик кризиса миновал.
  
  Но вот появился Диггер… Безнаказанно убивающий людей, бесследно исчезающий с места преступления, грозящий наносить все новые и новые удары. И кто оказался виноват? Не беспомощное ФБР. А излюбленная всеми мишень — Джерри Кеннеди. И он понимал, что если маньяк убьет еще хотя бы несколько ни в чем не повинных горожан, «Проект 2000», с которым связано все будущее Вашингтона, ему останется только описать когда-нибудь в своих мемуарах.
  
  И как раз по этой причине Джеффрис не слезал сейчас с телефона. Потом прикрыл трубку рукой и сказал:
  
  — Он здесь.
  
  — Где? — вяло спросил Кеннеди.
  
  — Прямо в коридоре за этой дверью, — ответил Джеффрис и окинул мэра взглядом. — Тебя снова одолевают сомнения?
  
  Какой же он импозантный, подумал Кеннеди. Как превосходно он выглядит в своем импортном костюме, с гладко выбритой головой и шелковым галстуком на шее!
  
  — Разумеется, у меня остаются сомнения.
  
  Мэр теперь стоял у другого окна, откуда был виден уже не Капитолий. На некотором отдалении высилось здание Джорджтаунского университета — его, можно сказать, альма-матер. Там он получил научную степень. Они с Клэр и жили теперь неподалеку оттуда. Ему припомнилось, как прошлой осенью они с женой поднимались там по крутой лестнице, с которой падал священник в фильме «Изгоняющий дьявола».
  
  Священник, пожертвовавший собой ради спасения девочки, одержимой дьяволом.
  
  Чем тебе не предзнаменование?
  
  — Хорошо, — кивнул он. — Пойди и договорись с ним.
  
  Джеффрис расплылся в улыбке.
  
  — Мы справимся с этим, Джерри, вот увидишь.
  
  А в трубку сказал:
  
  — Уже иду.
  
  В небольшой приемной перед дверью в кабинет мэра стоял красивый мужчина в двубортном костюме, прислонившись к стене как раз под портретом какого-то политического деятеля XIX века.
  
  Уэндел Джеффрис направился прямо к нему.
  
  — Привет, Уэнди.
  
  — Привет, Слейд!
  
  Хотите — верьте, хотите — нет, но это было его подлинное имя.[3] А если добавить к этому фамилию Филипс, то можно было подумать, что родители заранее знали, что их симпатичный отпрыск станет ведущим одной из крупнейших телекомпаний. И если так, то их предвидение сбылось.
  
  — Только что снова посмотрел репортаж еще раз. Этот чувак убил двоих агентов, наделал переполоху, а потом исчез как «призрак оперы».
  
  В эфире Филипс говорил по-другому. И вообще он говорил по-другому на публике. С белыми он говорил иначе, но поскольку Джеффрис был чернокожим, Филипс решил пустить в ход пару словечек из их лексикона.
  
  — Еще одного из зрителей уложил наповал, как я слышал.
  
  Джеффрис не стал объяснять, что на языке чернокожих банд «уложить наповал» означало застрелить, но никак не задавить люстрой.
  
  — Преступника почти удалось схватить, но в последний момент он сумел сделать ноги.
  
  — Да, я тоже слышал об этом, — сказал Джеффрис.
  
  — Значит, старик собирается заклеймить подонков и будет стараться нас всех успокоить? — Телевизионщик имел в виду намечавшуюся пресс-конференцию мэра.
  
  Но Джеффрис сегодня не был в настроении обмениваться двусмысленными шутками с людьми вроде Слейда Филипса. Он даже не улыбнулся.
  
  — Вот как обстоят дела. Этот, как ты выразился, «чувак» на этом не остановится. Никто до сих пор понятия не имеет, насколько он опасен.
  
  — Опасен в каком…
  
  Джеффрис жестом оборвал его.
  
  — Ситуация такая, что хуже и быть не может.
  
  — Это я понимаю.
  
  — Все взоры будут обращены на него.
  
  Гм. На него с большой буквы «Н». На Джерри Кеннеди. Такие вещи Филипс ловил на лету.
  
  — Конечно.
  
  — А потому нам нужна помощь. — Джеффрис понизил голос до уровня шуршания банкнот, переходящих из рук в руки.
  
  — Какого рода помощь?
  
  — Мы можем заплатить за это двадцать пять.
  
  — Двадцать пять…
  
  — Ты хочешь поторговаться? — спросил Джеффрис.
  
  — Нет, что ты! Просто… Сумма солидная. Что я должен буду для вас сделать?
  
  — Мне нужно, чтобы он…
  
  — То есть Кеннеди?
  
  Джеффрис вздохнул.
  
  — Кто же еще? Он должен предстать во всей этой ситуации в роли героя. Я имею в виду Героя. Люди уже погибли, и возможны новые жертвы. Покажи публике, как он посещает семьи погибших, как смело противостоит террористам и… Ну, я не знаю… Выдвигает всякие там самые дерьмовые теории, как поймать убийцу. А при любых провалах он должен оказаться как бы ни при чем.
  
  — А на кого же все валить?
  
  — Только не на мэра, — ответил Джеффрис. — Кеннеди же не…
  
  — …Не руководит операцией, — подхватил Филипс уже своим классическим эфирным баритоном. — Ты ведь на это намекаешь?
  
  — Верно, — сказал Джеффрис. — Если кто-то облажается, значит, мэр не был поставлен в известность, а вообще он делает все, что в его силах.
  
  — Что ж, этой операцией занимаются федералы. А значит, мы могли бы…
  
  — Это так, Слейд, но нам бы не хотелось в то же время слишком очернять Бюро.
  
  Примерно таким же тоном Джеффрис разговаривал со своим десятилетним племянником.
  
  — Не хотите? Но почему?
  
  — Не хотим, и все.
  
  И вот это окончательно поставило в тупик Филипса, привыкшего читать готовые тексты с экрана «телесуфлера».
  
  — Что-то я не до конца улавливаю, Уэнди. Мне-то самому что надо делать?
  
  — Я хочу, чтобы ты для разнообразия сыграл роль настоящего телерепортера.
  
  — А, конечно. — Филипс тут же начал в голове сочинять текст. — Мэр Кеннеди держится твердой позиции. Он командует полицейскими силами. Он посещает больницы… Постой, а как же без жены?
  
  — Обязательно с женой, — не теряя терпения, сказал Джеффрис.
  
  — Но ведь ты знаешь… — Филипс кивнул примерно в ту сторону, где располагалась приемная для прессы. — Я слышал, как парень из «Пост» говорил, что Кеннеди вообще никого не посещал. Они там готовятся завалить его вопросами по этому поводу.
  
  — Нет-нет. Он посещал семьи, пожелавшие остаться неизвестными. Он только этим весь день и занимался.
  
  — Верно.
  
  Поразительно, чего только нельзя купить за 25 тысяч долларов, подумал Джеффрис.
  
  — Это удивительно гуманно с его стороны. Он полон сочувствия.
  
  — Только не перегибай палку, — на всякий случай предупредил Джеффрис.
  
  — Да, но где мне взять «картинку»? То есть если я буду рассказывать, как он посещал больницу…
  
  Джеффрис ухмыльнулся.
  
  — Просто показывайте одни и те же пять секунд записи снова и снова, как вы это обычно и делаете. Не знаю, какие именно. Скажем, машины «скорой помощи» у станции метро.
  
  — Ага. Понял. А что с промахами? Почему ты считаешь, что они непременно будут?
  
  — Потому что в подобных ситуациях они неизбежны.
  
  — Ладно. И нам надо указать пальцем на виновных, но не на…
  
  — Не на ФБР.
  
  — Хорошо, хотя даже не представляю пока, что делать в таком случае.
  
  — Это и есть твоя часть работы. Помнишь заветное: кто, что, когда, где и почему? Заповедь настоящего репортера.
  
  Он взял Филипса под локоть и повел к выходу.
  
  — Иди и занимайся своим делом.
  14
  
  — А вы неважно выглядите, агент Лукас.
  
  — День получился очень долгим.
  
  Гари Моссу было уже под пятьдесят. Грузноватый мужчина с коротко стриженными курчавыми волосами, чуть тронутыми сединой. И очень темной кожей. Он сидел на краю кровати в помещении № 2, небольшой квартирке на первом этаже здания ФБР. Здесь было предусмотрено несколько жилых апартаментов. В основном ими пользовались для размещения заезжих представителей других отделений Бюро или для ночевок руководства во время особо важных и продолжительных операций. Мосса же поместили сюда исходя из того, что при той информации, которой он располагал, и огромных возможностях тех, против кого скоро должен был дать показания, в окружном центре предварительного заключения он не прожил бы и двух часов.
  
  Впрочем, квартирка казалась вполне уютной. На скромные средства из госбюджета там установили удобную двуспальную кровать, письменный стол, кресло, обеденный стол, кухонную мебель и телевизор с классическим набором кабельных каналов.
  
  — А где ваш молодой полицейский? Мне он понравился.
  
  — Харди? Он сейчас в оперативном центре.
  
  — Он на вас очень зол.
  
  — Почему? Из-за того, что я не позволяю ему играть в сыщика?
  
  — Вот именно.
  
  — Но он даже не из следственного отдела.
  
  — Знаю. Он мне сам сообщил об этом. Бумажная душонка, как и я сам. Но ему все равно хочется реального дела. Вы же сейчас ловите убийцу, не так ли? Я смотрел новости по телевизору. Вот почему вы обо мне забыли.
  
  — Никто о вас не забывал, мистер Мосс.
  
  Тот улыбнулся, но выглядел при этом таким несчастным, что Лукас невольно пожалела его. Но она пришла к нему не просто для того, чтобы подержать за ручку. Свидетели, которые впадали в депрессию или не чувствовали себя в безопасности, порой забывали о том, что они видели или слышали. Представителю прокуратуры США, который вел дело о коррупции, требовалось, чтобы Гари Мосс был всем доволен.
  
  — Как вы себя чувствуете?
  
  — Скучаю по семье. По моим девочкам. Страшно, когда такое выпадает на долю твоих близких. А я даже не могу быть вместе с ними. Конечно, там моя жена, но в такие времена место мужчины — быть рядом с детьми.
  
  Лукас вспомнила его дочек — близняшек лет пяти. С крошечными игрушками, вплетенными в многочисленные косички. Жена Мосса была худенькой женщиной с испуганными глазами, какие только и могут быть у человека, который видел, как дотла сгорел его дом.
  
  — Я смотрю, вы подготовились к празднику? — Она указала на золотую остроконечную шапочку с напечатанной на ней надписью «С Новым годом!». Рядом лежала пара хлопушек.
  
  Мосс повертел шапочку в руках.
  
  — Кто-то принес это мне. А я только спросил: что мне делать с этой половиной бюстгальтера Мадонны?
  
  Лукас рассмеялась. Потом сказала уже серьезно:
  
  — Я только что звонила по секретной линии. С вашей семьей все в полном порядке. Там достаточно людей, чтобы позаботиться о них.
  
  — Вот уж не предполагал, что кому-то захочется причинить вред мне или членам моей семьи. То есть даже когда решил обратиться в ФБР с теми сведениями, что я собрал. Нетрудно было догадаться, что меня уволят. Но попытка расправиться с нами… Такое мне и в голову не приходило.
  
  Неужели не приходило? В схеме «откатов» фигурировали суммы в десятки миллионов долларов, а ее разоблачение должно было привести на скамью подсудимых множество сотрудников строительных компаний и городских чиновников. Честно говоря, Лукас удивлял уже тот факт, что Мосс прожил достаточно долго, чтобы его успели взять под охрану федеральные власти.
  
  — Что вы собирались сегодня делать? — спросила она. — Я имею в виду вместе с семьей?
  
  — Пошли бы на Молл смотреть салют. Позволили бы девочкам не ложиться спать подольше. Им бы это понравилось больше любого фейерверка. А что вы сами, агент Лукас? Вы что-нибудь планировали?
  
  Ничего. Она ровным счетом ничего не планировала. Но никому не говорила об этом. У нее, конечно, были знакомые — женщина из полицейского управления Фэрфакса, пожарный из Бурка, несколько соседей, тот мужчина, с которым она познакомилась на дегустации вин, с еще одним она встретилась на занятиях по собаководству, когда тщетно пыталась хоть чему-то обучить Жан-Люка. Она была более или менее дружна со всеми этими людьми и с некоторыми другими. С одними она просто сплетничала, с другими могла выпить приличное количество вина. Был мужчина, с которым она даже однажды случайно переспала. Они все сочли своим долгом пригласить ее на новогодние вечеринки, но она отговорилась тем, что уже приняла приглашение на большой прием в Мэриленде. Но только она сказала неправду. Просто ей хотелось провести последний вечер года дома и в полном одиночестве. Но только чтобы никто об этом не узнал. Главным образом потому, что ей трудно было бы объяснить причину такого решения. Но, как ни странно, посмотрев на Гари Мосса, храбреца, угодившего в смертельный водоворот вашингтонской политики, ему она выложила все как есть:
  
  — Я хотела провести вечер со своим псом и посмотреть какой-нибудь фильм.
  
  Мосс не стал вдаваться в сочувственные расспросы, но, просияв, спросил:
  
  — О, так вы держите собаку?
  
  — Да. Черного лабрадора. Он настоящий красавец, но на конкурсе его забраковали как совершенно не поддающегося тренингу.
  
  — Давно он у вас?
  
  — Два года. Получила в подарок на День благодарения.
  
  — Вот и я купил в прошлом году своим девчонкам щеночка. Совсем кроху. Мы боялись, что он погиб при пожаре, но ему удалось выбраться. Инстинкт подсказал, что не надо дожидаться нас, а просто убегать подальше от пламени. А какое кино вы хотели посмотреть?
  
  — Даже не знаю. Наверное, какую-нибудь драму со счастливым концом. Что-нибудь сентиментальное, чтобы можно было немножко поплакать.
  
  — Вот уж не думал, что агентам ФБР разрешено распускать нюни.
  
  — Только не при исполнении. Вот как мы поступим, мистер Мосс. Вы останетесь здесь до понедельника, а потом вас переведут на конспиративную квартиру под охрану судебных приставов.
  
  — Ха! Как Томми Ли Джонса в «Беглеце». Правда, отличный фильм?
  
  — Я его не смотрела.
  
  — Возьмите как-нибудь в прокате.
  
  — Возьму, наверное. А с вами все будет хорошо, Гари. Вы в самом безопасном из всех возможных мест. Здесь вас никто не достанет.
  
  — При условии, что уборщик перестанет пугать меня до полусмерти, — рассмеялся он.
  
  Мосс бодрился, как только мог. Но Лукас видела, что ему страшно — страх словно пульсировал в каждой жилке, проступавшей на его обтянутом кожей лбу. Страх за самого себя, страх за свою семью.
  
  — Я попрошу, чтобы вам принесли что-нибудь по-настоящему вкусное на ужин.
  
  — А можно пивка?
  
  — Не желаете ли упаковку из шести бутылок?
  
  — Да, черт возьми! Гулять так гулять.
  
  — Какое ваше любимое?
  
  — Обычно я пью «Сэма Адамса». — Но тут же спросил неуверенно. — А это в пределах бюджета?
  
  — При условии, что одна достанется мне.
  
  — Я сохраню ее для вас холодненькой и запотевшей. Вернетесь и насладитесь ею, как только поймаете этого сумасшедшего.
  
  Он все еще вертел в руках праздничную шапочку. На мгновение показалось, что он все-таки напялит ее на голову, но потом он, должно быть, подумал, что будет выглядеть по-дурацки, и бросил ее на кровать.
  
  — Позже я вас навещу снова, — пообещала она.
  
  — А куда вы сейчас?
  
  — Нужно взглянуть на кое-какие карты.
  
  — Карты… Что ж, удачи вам, агент Лукас.
  
  И она вышла из комнаты. Счастливого Нового года они почему-то друг другу не пожелали.
  
  Вдыхая холодный зимний воздух, Паркер, Кейдж и Лукас шли вдоль тускло освещенного тротуара в сторону топографического архива, расположенного в шести кварталах от основного здания ФБР.
  
  Вообще говоря, Вашингтон достаточно красивый город, где немало интересного с точки зрения архитектуры. Но зимой при закатившемся уже солнце он выглядел мрачным. Дешевые рождественские украшения нисколько не делали серую улицу более приятной взгляду. Паркер Кинкейд посмотрел на небо. Все в тяжелых тучах. Он вспомнил, что по прогнозу обещали снегопад, а его дети уже предвкушали завтрашнее катание на санках.
  
  Они бы сначала спилили заросли на заднем дворе, как он обещал Робби, а потом на машине отправились на запад к Массанутским холмам, прихватив санки и термос с горячим шоколадом.
  
  Из этих раздумий его вывела Лукас своим вопросом:
  
  — Как случилось, что вы стали экспертом по документам?
  
  — Это все из-за Томаса Джефферсона, — ответил Паркер.
  
  — То есть как?
  
  — Я мечтал стать историком. И специализацией выбрал эпоху Джефферсона. Именно поэтому я поступил в Университет штата Виргиния.
  
  — Он ведь был построен по его проекту, если не ошибаюсь?
  
  — Да, в том виде, каким был первоначально. Так вот, я целыми днями торчал в университетском архиве и в Библиотеке конгресса. Но однажды отправился в Шарлотсвилл, где в библиотеке хранилось письмо Джефферсона, адресованное дочери Марте. В нем говорилось о рабстве. Ведь известно, что хотя у самого Джефферсона были рабы, он выступал за отмену рабства. Но в этом письме, написанном незадолго до смерти, горячо высказывался в его поддержку, как бы перечеркивая все, что писал на эту тему прежде. В письме он утверждал, что рабство представляло собой один из краеугольных камней американской экономики, который следовало любой ценой сохранить. Мне это показалось странным, как и то, что писал он об этом дочери. Марту он всем сердцем любил, но в их переписке фигурировали в основном домашние дела. И когда я перечитал письмо несколько раз, мне стало казаться, что почерк в нем тоже несколько необычный. Тогда я купил дешевую лупу и сравнил почерк в письме с хорошо проверенными образцами.
  
  — И это оказалось фальшивкой?
  
  — Верно. Я передал его на анализ местному специалисту по документам. Шума я наделал немало. Еще бы! Кто-то подсунул подделку в архивные материалы самого Томаса Джефферсона. И какую подделку! Обо мне тогда даже написали в «Вашингтон пост».
  
  — Кто же мог пойти на такое?
  
  — Этого в точности установить не удалось. Но фальшивку сфабриковали в 1960-е годы — такие вещи определяются по степени впитывания чернил в бумагу. Архивисты пришли к выводу, что фальсификатором был кто-то из ультраправых, который решил подсунуть ее, чтобы хоть чем-то подорвать силу тогдашнего движения за гражданские права. Как бы то ни было, именно тот момент стал для меня решающим. Я, как говорится, попался на крючок.
  
  И Паркер кратко рассказал Лукас, что было с ним дальше. Он получил степень магистра криминалистики в Университете Джорджа Вашингтона. Потом его приняли во Всеамериканский совет экспертов по судебной экспертизе документов в Хьюстоне. Он стал также членом Американского общества специалистов по анализу сомнительных документов и Всемирной ассоциации экспертов по документам.
  
  — Какое-то время я занимался чистой наукой, но потом узнал, что ФБР требуется штатный сотрудник в этой области. Отправил заявление и был принят на работу.
  
  — А чем вас так заинтересовал именно Джефферсон? — спросила Лукас.
  
  Паркер не размышлял над ответом ни секунды.
  
  — Потому что он был настоящим героем, — сказал он.
  
  — Да, таких уже почти не встретишь в наши дни, — заметил Кейдж.
  
  — О, вы не правы, — возразил Паркер. — Люди остаются такими же людьми во все времена. Героев же никогда не бывает много. Но Джефферсон, несомненно, был одним из них.
  
  — Из-за многочисленных талантов, которыми обладал? — спросила Лукас.
  
  — Прежде всего, по моему мнению, он был героической личностью. Очень сильной. Смерть жены при родах повергла его в глубочайшее горе, но он сумел преодолеть себя. И сам занялся воспитанием дочерей. Уделял столько же внимания подбору платьев для Мэри, сколько своим новаторским проектам систем ирригации для фермеров или толкованию статей конституции. Я знаком почти со всеми его письмами. Для него не существовало невыполнимых задач.
  
  Лукас вдруг остановилась, глядя в витрину магазина, посреди которой красовалось роскошное черное платье. Паркер заметил, что она не в восторге. Ее глаза разглядывали наряд так же, как записку вымогателя, — они его анализировали.
  
  Его удивило, что привлечь ее внимание могло нечто подобное. Но Кейдж пояснил:
  
  — Наша Маргарет чертовски хороший… Как это теперь называется? Модельер? Дизайнер одежды? Шьет по своим выкройкам. И она по этой части большая мастерица.
  
  — Кейдж! — Она вроде бы упрекнула его, но как-то рассеянно.
  
  — Вы встречали прежде кого-то подобного?
  
  Нет. Паркеру не доводилось, но он промолчал.
  
  Лукас отвернулась от витрины, и они продолжили путь по Пенсильвания-авеню, видя перед собой величественное здание Капитолия.
  
  — А правда, что вы отвергли предложенный вам пост главы местного отделения? — спросила Лукас.
  
  — Да, правда.
  
  Она усмехнулась, словно не до конца поверила ему.
  
  А Паркер вспомнил тот день, когда Кейдж и тогдашний заместитель директора ФБР пришли к нему в кабинет и спросили, не пожелает ли он оставить пост руководителя отдела по работе с документами, чтобы возглавить региональный филиал Бюро. Ведь, как верно отметил Кейдж, когда они чуть раньше беседовали на пороге его дома, Паркер был хорош не только как эксперт по анонимкам. Он обладал и другими необходимыми навыками, чтобы ловить преступников.
  
  Многие из агентов или помощников окружного прокурора часто приходили к нему с простыми вопросами о каком-нибудь документе. Речь могла идти о возможной подделке или улике, способной доказать присутствие подозреваемого на месте преступления. И, сидя в окружении кадок с бонсай в своем кабинете, Паркер начинал детально выспрашивать незадачливого посетителя, который явился всего лишь прояснить маленькую техническую деталь. Визитеру ничего больше не было нужно. Но зато в этом нуждался сам Паркер.
  
  Где вы обнаружили это письмо? Нет, я имею в виду, в каком именно из ящиков стола? Подозреваемый женат? Они живут вместе? Он держит собаку? При каких обстоятельствах его задерживали в предыдущий раз?
  
  Слово за слово, и уже скоро Паркер Кинкейд говорил не столько о совпадении почерков на формах заявлений об угоне транспортных средств, сколько о том, где, по логике вещей, должен был скрываться предполагаемый преступник. И он почти всегда оказывался прав.
  
  Однако весьма лестное предложение ему пришлось отклонить. Новый ответственный пост предполагал почти постоянное присутствие на работе, а в тот период жизни ему было необходимо как можно больше времени проводить дома. Ради детей.
  
  Но делиться всем этим с Лукас Паркеру вовсе не хотелось.
  
  Он опасался, что сейчас начнутся расспросы, но она не продолжила разговора. Вместо этого достала свой сотовый и куда-то позвонила.
  
  Паркера заинтересовал топографический архив, куда они сейчас направлялись.
  
  — Что именно… — хотел задать вопрос он.
  
  — Тихо! — вдруг шепотом оборвала его Лукас.
  
  — Что?.. — начал он снова.
  
  — Помолчите. Продолжайте идти. Но ни в коем случае не оглядывайтесь.
  
  И он вдруг понял, что она вовсе не разговаривает по телефону, а только делает вид.
  
  — Ты его тоже заметила? — спросил Кейдж. — По моим прикидкам, он метрах в двадцати позади нас.
  
  — Я бы сказала, что в тридцати. Оружия вроде не видно. И не очень опытный, судя по тому, как неумело прячется.
  
  Только теперь Паркер сообразил, для чего Лукас вовлекла его в беседу и зачем остановилась перед витриной магазина с платьем — она заподозрила слежку, но стремилась делать вид, что ничего не замечает. Он и сам искоса бросил потом взгляд в очередную витрину, мимо которой они проходили, и отчетливо увидел, как какой-то мужчина пересекает улицу, чтобы оказаться на одной с ними стороне.
  
  Еще Паркер заметил, что и у Кейджа, и у Лукас в руках теперь были пистолеты. Он так и не понял, когда они успели их достать. Вороненые стальные многозарядные пистолеты, у которых на прицеле чуть светились три крохотные зеленые точки. У него самого когда-то было штатное оружие — громадный револьвер, и он живо помнил, насколько ненавидел правило, согласно которому обязан был всегда носить его при себе. А мысль о том, что заряженный револьвер могли случайно найти дети, вообще повергала его в ужас.
  
  Лукас что-то шепнула Кейджу. Тот кивнул в ответ. Паркеру она сказала всего лишь:
  
  — Ведите себя естественно.
  
  О, само собой…
  
  — Вы думаете, это Диггер? — спросил он.
  
  — Все может быть.
  
  — Каков твой план? — прошептал Кейдж.
  
  — Надо взять его, — ответила она совершенно спокойно.
  
  Боже всемогущий, подумал Паркер. Диггер прямо позади них! Со своим автоматом. Вероятно, следил за зданием ФБР и вычислил, кто занимается его делом. Они почти схватили его в театре, а сообщник, по всей видимости, дал ему указание ликвидировать следователей, если они начнут представлять реальную опасность.
  
  — Берешь на себя улицу, — сказала Лукас Кейджу. — А вы, Кинкейд, прикрывайте боковую аллею на случай, если он не один.
  
  — Но я…
  
  — Тс-с-с!
  
  — На счет «три». Один… Два…
  
  — Но я, у меня нет… — все еще пытался объяснить Паркер.
  
  — Три!
  
  Они стремительно разделились. Кейдж вышел на проезжую часть, остановив движение.
  
  Лукас резко развернулась в том направлении, откуда они шли, и выкрикнула:
  
  — Я — федеральный агент! Эй, вы! Да — вы! Стоять на месте! Руки за голову!
  
  Паркер вгляделся в аллею, гадая, что ему оставалось бы делать, заметь он там сообщника. Он вытащил свой мобильник и набрал 911, положив большой палец на кнопку вызова. Больше ему ничего не приходило в голову.
  
  Потом оглянулся на Лукас. Мужчина, к которому она обращалась, сначала остановился, а потом бросился бежать прямо посередине мостовой.
  
  — Стоять!
  
  Лукас устремилась за ним вслед по тротуару. Мужчина метнулся вправо, скрывшись позади машин. Она хотела повторить его маневр, но в этот момент из-за угла на большой скорости показался автомобиль, водитель которого не мог видеть ее и едва не сбил. В последний момент Лукас отскочила в сторону тротуара, и бампер прошел в считанных сантиметрах от ее ноги.
  
  Когда же она оказалась готова возобновить погоню, мужчина окончательно пропал из виду. Паркер видел, как она снова взялась за телефон и начала что-то говорить. Буквально через минуту три машины без опознавательных знаков, но с красными проблесковыми маячками на приборных панелях влетели на перекресток. Лукас переговорила с одним из водителей, и машины умчались в разные стороны.
  
  Неторопливой трусцой Лукас вернулась к Паркеру. Кейдж тоже снова оказался рядом. От злости и разочарования Лукас только потрясла воздетым вверх кулаком.
  
  Кейдж пожал плечами.
  
  — Вы его разглядели? — спросил он Паркера.
  
  — Нет, — ответил тот.
  
  — Да и я тоже, — процедила Лукас, а потом посмотрела на руки Паркера. — А где ваше оружие?
  
  — Какое оружие?
  
  — Вы прикрывали аллею. Могла начаться перестрелка. А вы даже не достали пистолет?
  
  — Это я и пытался вам сказать. Я не вооружен.
  
  — Не вооружены? — Казалось, она не могла в это поверить.
  
  — Я — гражданское лицо, — напомнил Паркер. — С какой стати мне носить пистолет?
  
  Лукас непонимающе посмотрела на Кейджа, который только и смог сказать:
  
  — Я даже не предполагал, что у него нет оружия.
  
  Тогда она наклонилась, закатала штанину джинсов и достала небольших размеров пистолет из кобуры, прикрепленной к лодыжке. Потом подала его Паркеру.
  
  — Спасибо, не надо, — помотал головой он.
  
  — Возьмите, — настаивала она.
  
  Паркер посмотрел на пистолет в ее руке.
  
  — Я не очень-то умею обращаться с оружием. Я был из научно-технического персонала. Ни в каких операциях не участвовал. И потом, у меня всегда был револьвер, а не эти ваши автоматические штуковины. А стрелял я в последний раз еще в тире Квонтико. Шесть или семь лет назад.
  
  — Все, что нужно, — это прицелиться и спустить курок, — сказала она, теперь уже по-настоящему сердито. — Предохранитель снят. Первый выстрел сдвоенный. Начиная со второго, идут одиночные. Поэтому сделайте соответствующую поправку.
  
  Паркер не мог понять такой внезапной вспышки злости.
  
  И не взял пистолет.
  
  Она издала вздох, отчего ее рот окутался на морозце облачком пара. Ни слова не говоря, она только поднесла пистолет еще ближе к нему.
  
  Паркер решил, что идти на конфликт не стоит. Он протянул руку и взял оружие. Мельком оглядел его и сунул в карман. Лукас молча повернулась, и они зашагали дальше по улице. Кейдж посмотрел на Паркера двусмысленным взглядом, который предшествовал пожатию плечами, и стал названивать куда-то по телефону.
  
  Пока они шли, Паркер ощущал в кармане тяжесть пистолета. Она казалась ему огромной, куда больше 430 граммов, которые пистолет весил на самом деле. При этом никакого чувства безопасности обладание оружием ему не давало. Он сам поначалу не понимал почему. Но через какое-то время до него дошло. Не потому, что тяжелый кусок металла напоминал теперь, что всего несколько минут назад Диггер мог быть у них за спинами, готовый хладнокровно убить Кейджа, Лукас и его самого. И не от всплывших воспоминаний четырехлетней давности о Лодочнике, которые до сих пор наводили ужас на его сына.
  
  Нет, причина заключалась в том, что пистолет сам по себе обладал некой темной властью, некой магической силой, как волшебные кольца из книг Толкиена. Властью, способной овладеть им и уводить с каждой минутой все дальше и дальше от детей. А потом и вовсе разлучить их, быть может, навсегда.
  * * *
  
  Диггер на аллее.
  
  Он стоит неподвижно, озираясь по сторонам.
  
  Ни агентов в штатском, ни полиции не видно. Его никто не преследует, никто на него не смотрит. Никто не собирается в него стрелять. Или схватить и отправить назад в Коннектикут, где ему нравились леса, но зато были ненавистны комнаты с решетками на окнах, где он просиживал целыми днями, ничего не делая, где у него воровали мыло, а в общем зале переключали телевизор с канала, по которому показывали рекламу автомобилей, чтобы смотреть свой дурацкий спорт.
  
  Памела говорила ему:
  
  — Ты что-то растолстел. Совсем не в форме. Почему бы тебе не начать бегать? Пойди и купи себе кроссовки «найки»… Клик… Хорошие кроссовки. Давай, отправляйся. Сходи в торговый центр. А то у меня много дел.
  
  На мгновение Диггеру мерещится, что он видит Памелу. Но нет, скосив глаз, он понимает, что это кусок стены в аллее.
  
  Обещаете ли вы любить, уважать, оберегать и… Клик… И подчиняться?
  
  Однажды они действительно отправились на пробежку с Памелой. Осенним днем. По красным листьям, по желтым листьям. Он старался не отставать, потел, задыхался, у него болело в груди, как болело потом в голове, когда пуля пробила ему черепную коробку. Но Памела все равно убежала вперед, оставив его перебирать ногами в одиночестве. Домой он вернулся тоже один, но уже пешком.
  
  Диггера беспокоит то, что произошло в театре. Его тревожат все эти агенты и полицейские, но больше всего он волнуется сейчас, что человек, который всегда ему обо всем говорит, будет очень недоволен, потому что он не смог убить столько людей, сколько должен был.
  
  В отдалении Диггер слышит завывание сирен. Многих сирен.
  
  Он идет дальше по аллее. Сумка теперь болтается в руке. Внутри ее по-прежнему «узи», и сумка опять очень тяжелая, потому что он зарядил новый запас патронов.
  
  Внезапно впереди него на аллее начинается какая-то возня. Он останавливается. Видит маленького мальчишку. Чернокожего и очень худого. Лет, наверное, десяти. Паренек слушает, как кто-то ему что-то говорит. Но говорящий Диггеру не виден.
  
  И он вдруг словно снова слышит голос Памелы:
  
  — Иметь… иметь… детей от тебя? завести… Завести от тебя ребеночка?
  
  Пусть даже детишки твои не в меня,
  
  Я только сильнее влюбляюсь.
  
  Но затем воспоминание о песенке прерывает треск рвущегося по шву пластикового пакета, и автомат вместе с глушителем выпадает через лопнувшее дно. Он наклоняется, чтобы подобрать оружие, а потом поднимает взгляд.
  
  Гм-м-м.
  
  Это не смешно.
  
  Мальчишка и средних лет мужчина, тот самый, что разговаривал с пареньком, оба одетые в какие-то грязные обноски, идут навстречу по аллее. Мужчина тащит плачущего мальчика, у которого к тому же расквашен нос, высоко задрав ему руку.
  
  Они оба смотрят на Диггера. Мальчишка даже с некоторой надеждой во взгляде. Он вырывается из рук мужчины и потирает себе плечо. Но тот снова хватает его.
  
  Потом мужчина видит «узи». Он с ухмылкой говорит Диггеру:
  
  — Слушай, братан, делай что хочешь, я не влезаю. Просто иду своей дорогой, лады?
  
  — Отпусти меня, — ноет мальчик.
  
  — Заткнись! — Мужчина заламывает ему руку за спину, отчего мальчишка невольно наклоняется вперед.
  
  Диггер дважды стреляет мужчине в грудь. Тот заваливается назад. Паренек всем телом вздрагивает от громких звуков — глушитель-то все еще валяется на земле.
  
  Диггер направляет ствол на мальчишку.
  
  «Если кто-нибудь посмотрит тебе в лицо…»
  
  Палец Диггера начинает давить на курок.
  
  «Иметь… иметь… детей от тебя?» — Слова словно звенят внутри его черепа.
  
  Мальчик по-прежнему не сводит глаз с трупа мужчины, который избивал его. Диггер снова пытается нажать на спусковой крючок. А потом опускает автомат. Парень поворачивается к Диггеру и смотрит на него.
  
  — Мать твою! Ты грохнул его! Ты уложил его на раз, — шепчет он.
  
  Он смотрит прямо в лицо Диггеру. С каких-нибудь трех метров.
  
  Слова мечутся внутри черепа. Убей его он видел твое лицо убей его убейубейубей.
  
  Снова и снова.
  
  Но Диггер лишь издает свое:
  
  — Гм-м-м.
  
  Потом наклоняется, поднимает стреляные гильзы, глушитель, заворачивает все это в порванный пакет со щеночками и бредет к выходу из аллеи, оставив мальчишку разглядывать труп, распластанный рядом с грудой мусора.
  
  «Иди обратно в мотель… Щелк… Иди обратно в мотель и жди».
  
  Он поест немного супа и будет ждать. Он прослушает автоответчик. Быть может, человек, который всегда говорит ему, что делать, уже позвонил и велел прекратить стрелять.
  
  Мне стоит услышать, как ты входишь в дом…
  
  Немного супа сейчас ему не повредит.
  
  Я только сильнее влюбляюсь.
  
  Он готовил суп для Памелы. Он готовил суп для Памелы в тот вечер… Клик. Тогда было Рождество. 25 декабря. Один два два пять. Такой же вечер, как сегодня. Холодный. И яркие огни повсюду.
  
  «Вот золотой крест для тебя, — сказал он тогда. — А эта коробка для меня?.. Неужели подарок? О, это плащ! Спасибо, спасибо, спасибо…»
  
  Диггер стоит у пешеходного перехода, дожидаясь зеленого.
  
  Внезапно что-то прикасается к его руке.
  
  Диггера это не пугает. Диггер не пугается никогда. Но сквозь рваный пакет он сжимает автомат. И медленно поворачивается.
  
  Рядом с ним стоит мальчик, крепко вцепившись ему в левую руку. Он смотрит прямо перед собой.
  
  Влюбляюсь, влюбляюсь, влюбляюсь…
  
  Светофор переключается.
  
  Диггер не трогается с места.
  
  Все сильней!
  
  — Эй, мы можем переходить, — говорит мальчик, глядя теперь на щеночков с пакета. Диггер тоже видит, как загорелась зеленая фигурка пешехода.
  
  Этот зеленый человечек кажется ему таким счастливым.
  
  Что бы это ни означало — счастье.
  
  Держась за руки, они вдвоем переходят на противоположную сторону улицы.
  15
  
  Топографический и геологический архивы округа Колумбия располагаются в старом здании между Седьмой и И-стрит.
  
  И далеко не по чистому совпадению оно находится рядом с одним из мало кому известных офисов Секретной службы и Центром планирования спецопераций Совета национальной безопасности.
  
  Об архивах нет ни слова ни в одном путеводителе для туристов, а если случайный посетитель, увидев вывеску, зайдет внутрь, один из трех вооруженных охранников, сидящих за стойкой в фойе, вежливо сообщит ему, что это учреждение закрыто для посещений публикой и здесь не устраивают экскурсий или выставок. «Всего вам хорошего. До свидания».
  
  Кейдж, Паркер и Лукас, не прекращавшая куда-то названивать со своего сотового, как раз ждали в фойе. Она захлопнула крышку мобильника и сообщила:
  
  — Ничего нового. Он просто исчез.
  
  — А свидетели?
  
  — Несколько водителей заявили, что видели бегущего мужчину в темной одежде. Им показалось, что он был белым. Среднего телосложения. Но ничего более определенного. Боже ты мой!
  
  Кейдж огляделся по сторонам.
  
  — Как ты сумела получить сюда доступ, Лукас? Даже мне бы это не удалось.
  
  Теперь настал ее черед загадочно пожать плечами. Похоже, канун Нового года оказался подходящим временем, чтобы прибегнуть к помощи связей наверху и взыскать кое с кого старые должки.
  
  К ним присоединился Тоби Геллер, не спеша вошедший в фойе. Он приветственно кивнул остальным членам команды. Потом их отпечатки пальцев проверили через систему распознавания, а оружие изъяли и заперли в специальный сейф. Затем всю группу проводили до лифта. Все вошли в кабину. Паркер ожидал, что сейчас начнется подъем, но, как оказалось, выше первого этажа лифт не ходил. Лукас нажала на кнопку, обозначенную кодом B7, и кабина начала спуск, который длился целую вечность.
  
  Выйдя из лифта, они прямиком попали в нужный архив. Он на поверку оказался не чем-то вроде библиотеки с полками, ломящимися от старых пропылившихся фолиантов и атласов, каким его представлял себе Паркер — признанный эксперт по документам, — а огромным залом с современной офисной мебелью, рассчитанной на работу со сложными электронными приборами, и столами, заставленными телефонами, микрофонами и множеством компьютерных дисплеев с диагональю по меньшей мере 60 сантиметров. Даже сегодня, в предновогодний вечер, не менее двадцати мужчин и женщин сидели перед экранами, на которые были выведены очень детальные карты, набирали что-то на клавиатурах, вели переговоры через стоявшие перед ними микрофоны.
  
  «Куда я, черт возьми, попал?» — думал Паркер, ошарашенно осматриваясь. Он-то ожидал, что вся сложность проникновения в архив будет заключаться в том, чтобы разыскать какого-нибудь пожилого чиновника, хранившего ключ от входной двери.
  
  — Что это такое? — спросил он Геллера.
  
  Молодой чиновник, соблюдая субординацию, бросил взгляд на Кейджа, который кивнул: мол, да, можешь рассказать все как есть.
  
  — Здесь находятся топографические и картографические базы данных по Вашингтону и местности с радиусом почти триста километров вокруг него. Схемы подземных коммуникаций Белого дома, хотя это сверхсекретная информация. Что бы ни случилось — стихийное бедствие, возникновение угрозы террористического акта или ядерной атаки, — именно здесь определяют, как лучше поступить руководству страны: оставаться на своих местах или срочно эвакуироваться, и если спасаться бегством, то как. Какие маршруты наиболее безопасны, сколько членов палаты представителей останутся в живых и сколько сенаторов. В общем, все в таком духе. Круто, правда?
  
  — Ну а мы-то зачем здесь?
  
  — Вы же хотели посмотреть карты, — напомнил Геллер, оглядывая окружавшее его оборудование с восхищением хакера по призванию. — А тут вы найдете наиболее полное собрание самых подробных карт всех стран мира. Линкольн Райм сказал, что нам необходимо очень хорошо ознакомиться с территорией. Мы о ней мало что знаем, а вот эти компьютеры знают все. — И он кивнул на металлические ящики высотой в человеческий рост.
  
  — Нам разрешили поработать здесь, но наложили строжайшие ограничения, — дополнила его слова Лукас. — Мы не делаем никаких копий, распечаток, ничего не скачиваем и не уносим с собой.
  
  — Будьте уверены, на выходе нас хорошенько обыщут, — пообещал Геллер.
  
  — Так откуда же вы так много об этом месте знаете? — спросил его Паркер.
  
  — О, только потому, что принимал некоторое участие в его создании.
  
  — И добавлю на всякий случай, Паркер, — сказала Лукас. — Вы о существовании этого учреждения никогда не слышали.
  
  — Естественно, — кивнул Паркер, покосившись на двух автоматчиков у двери лифта.
  
  — Так, — перешла к делу Лукас. — Следы каких веществ удалось определить Райму?
  
  Паркер снова пролистал свои записи и прочитал:
  
  — Гранит, сера, сажа, пепел, глина и кирпич.
  
  Тоби Геллер уселся за свободный компьютер, включил его и начал выстукивать по клавиатуре сумасшедшей скорости дробь. На мониторе высветился план Вашингтона, причем разрешение оказалось просто поразительным. Карта выглядела так, словно имела три измерения. Паркеру же в этот момент пришла в голову глупейшая мысль о том, с каким удовольствием Робби и Стефи погоняли бы «Братьев Марио» на таком дисплее.
  
  — С чего начнем? — обратилась между тем к нему Лукас.
  
  — Давайте пробовать сначала каждую версию в отдельности, — предложил он. — А потом начнем уменьшать количество вариантов, как при решении любой головоломки.
  
  Три ястреба постоянно уносили у фермера кур…
  
  — Гранит, кирпичная пыль и глина, — принялся размышлять Паркер вслух. — Наиболее вероятно встретить такое сочетание на месте строительства нового или восстановления старого здания. Мы сможем увидеть это на карте?
  
  — Нет, — ответил молодой агент, — но нам могут помочь в отделе лицензирования градостроительства.
  
  — Тогда свяжитесь с ними, — распорядился Паркер.
  
  Геллер набрал номер на обычном городском телефоне — ни один сотовый так глубоко под землей не нашел бы сигнала. Кроме того, как нетрудно было догадаться, как в любом секретном учреждении Вашингтона, стены здесь имели специальную защиту.
  
  — Идем дальше, — сказал Паркер. — Сера и сажа… Что-то связанное с промышленными выбросами в атмосферу. Тоби, вы сможете выделить районы города с наибольшей степенью загрязнения воздуха?
  
  — Не вопрос. Есть досье ЭПА — Управления по охране окружающей среды, — с улыбкой отозвался он. — Они даже делают расчеты степени вероятного распространения отравляющих газов и бактериологического заражения.
  
  Снова чечетка по клавишам.
  
  Округ Колумбия — политический центр, но никак не промышленный, и окружающие столицу индустриальные зоны состоят из оптовых складов свозимой сюда готовой продукции. И тем не менее на экране некоторые кварталы города немедленно окрасились с столь подходящий для обозначения повышенного загрязнения желтый цвет. В основном они располагались на юго-восточных окраинах.
  
  — Он, вероятно, обитал где-то здесь, — заметила Лукас. — Ты сможешь исключить промышленные объекты, расположенные в отдалении от жилых массивов?
  
  Геллер снова взялся за клавиатуру. И ему удалось исключить несколько районов, но не слишком много, потому что в большинстве случаев индустриальные зоны вклинивались в жилые кварталы.
  
  — Все еще слишком обширная территория, — сказала Лукас.
  
  — Тогда давайте добавим еще одну улику. Пепел, — предложил Паркер. — Райм считает, что это следы сжигания мяса животных.
  
  Теперь пальцы Геллера замерли над клавишами.
  
  — Что это может быть? — задумчиво спросил он.
  
  Лукас покачала головой. Потом спросила:
  
  — Там поблизости нет мясоперерабатывающих предприятий?
  
  Неплохое предположение, отметил Паркер, который и сам собирался задать тот же вопрос.
  
  — Ничего подобного не значится, — ответил Геллер.
  
  — А рестораны? — вставил слово Кейдж.
  
  — Их может оказаться слишком много, — заметил Паркер.
  
  — Верно, их сотни, — подтвердил Геллер.
  
  — Где еще могут сжигать мясо? — спросила Лукас, не обращаясь ни к кому в отдельности.
  
  Загадка…
  
  — А ветеринары? — предположил Паркер. — Разве они не избавляются от умерших домашних животных?
  
  — Вполне вероятно, — поддержал его Кейдж.
  
  Геллер внес в поисковик новую строку.
  
  — Но их тоже десятки. И они — повсюду.
  
  А потом Лукас подняла взгляд на Паркера, и он заметил разительную перемену. Ледяной холод сменился другим выражением. Почти возбуждением. Ее голубые глаза оставались подобны камням, но теперь больше напоминали сияющие драгоценные камни.
  
  — А что, если речь идет о человеческой плоти? — спросила она.
  
  — Крематорий! — подхватил ее мысль Паркер. — А частички гранита могут быть из мастерских, где изготавливают надгробия. Давайте просмотрим информацию о кладбищах.
  
  Кейдж присмотрелся к карте.
  
  — Здесь рядом Арлингтон, — заметил он.
  
  Знаменитое на весь мир Национальное кладбище занимало огромное пространство на западном берегу реки Потомак. Вот где в воздухе должно быть предостаточно взвеси гранитной пыли!
  
  — Но там поблизости ни одного источника загрязнения воздуха, — со вздохом сказал Паркер.
  
  И только потом Лукас разглядела то, что им было нужно. Она ткнула пальцем с непокрытым лаком, но хорошо обработанным ногтем в экран.
  
  — Грейвсенд!
  
  Тоби Геллер тут же выделил район и укрупнил его план на дисплее.
  
  Грейвсенд.
  
  Это была часть юго-западного квадрата округа Колумбия. Паркеру те места были немного знакомы. Унылые жилые дома, небольшие мастерские и фабрики, многочисленные пустыри — и все это рядом с Мемориальным кладбищем, где еще в начале XIX века начали хоронить чернокожих рабов. Но Паркер указал на плане другое.
  
  — Станция метро вот здесь, прямо под боком. Наш преступник мог без пересадок добраться отсюда до станции «Площадь Правосудия», то есть до городского совета. Кстати, и автобусная остановка расположена рядом.
  
  Лукас ненадолго задумалась, потом сказала:
  
  — Да, я неплохо знаю этот райончик. Не раз мы брали преступников именно в Грейвсенде. Там постоянно что-то сносят и строят заново. И в нем легко затеряться. Никто никому не задает лишних вопросов. А большинство местных оплачивают жилье наличными, что не вызывает ни малейших подозрений. Идеальное место, чтобы устроить себе конспиративную квартиру.
  
  Молоденький сотрудник, сидевший за соседним столом, ответил на телефонный звонок, а потом передал трубку Тоби Геллеру. По мере того как тот слушал сообщение, его лицо озаряла все более широкая улыбка.
  
  — Отлично, — сказал он в ответ своему собеседнику. — Срочно доставьте это в лабораторию по работе с документами.
  
  Повесив трубку, он радостно выдал:
  
  — Только представьте себе! Кому-то удалось заснять стрельбу в театре на видео.
  
  — Там есть изображение Диггера? — взволнованно спросила Лукас.
  
  — В точности пока не известно. Похоже, качество очень низкое. Мне не терпится поскорее просмотреть пленку самому. Вы ведь отправляетесь в Грейвсенд?
  
  — Да, — ответил Паркер и посмотрел на часы. Два с половиной до следующего нападения.
  
  — Вызвать МКП? — Вопрос Геллера был обращен к Лукас.
  
  — Непременно. Позвони, чтобы прислали прямо туда.
  
  Паркер вспомнил, что это сокращение обозначало Мобильный командный пункт. Обычно — домик на колесах, снабженный всем необходимым электронным оборудованием для связи и наблюдения. Ему самому приходилось несколько раз работать в таких, расшифровывая документы, найденные на месте преступления.
  
  — Я установлю там программу для анализа видеоизображений и займусь записью, — сказал Геллер. — Где вы будете находиться?
  
  — Вот здесь, — в один голос сказали Лукас и Паркер и поняли, что оба указывают на одну и ту же точку на плане — пустырь рядом с границей кладбища.
  
  — Там не очень-то много жилых домов, — пытался возразить Кейдж.
  
  — Зато полно магазинов и ресторанов, — заметил Паркер.
  
  Лукас посмотрела на него и кивнула.
  
  — Мы сможем значительно сократить зону поиска, если сначала опросим людей там. Продавцы и официанты чаще всех вступают в контакт с населением. Тоби, прихвати с собой Сида и Харди, а потом подъезжайте все вместе на передвижке.
  
  На лице агента отразилось сомнение.
  
  — Харди? Вы считаете, он нам действительно нужен?
  
  Вообще говоря, та же мысль посетила и Паркера. Он ничего не имел лично против Харди. Тот казался хорошим парнем и достаточно опытным полицейским. Но если можно так выразиться, он был мелковат калибром для такого дела, а значит, толку от него было мало.
  
  Но Лукас привела неотразимый довод:
  
  — Если не возьмем его с собой, полицейское управление прицепит к нам другого соглядатая. Харди хотя бы можно контролировать. Кажется, он смирился с ролью пассажира и не рвется рулить.
  
  — Да уж, куда теперь денешься от политики, — проворчал Кейдж.
  
  Геллер надевал куртку, когда Лукас попросила:
  
  — Да, и не забудь про того «мозгоправа» из Джорджтауна. Если он еще не добрался до нашей конторы, пусть его доставят прямиком в Грейвсенд.
  
  — Я помню о нем, — ответил Геллер, уже направившись к лифту, где, как он сам и предсказывал, его тщательно обыскали.
  
  Лукас снова посмотрела на план Грейвсенда.
  
  — До чего же все-таки огромный район.
  
  — У меня появилась еще одна идея, — сказал Паркер, вновь припомнивший все, что ему подсказала записка преступника. — Помните, мы пришли к выводу, что он, вероятно, проводил немало времени за компьютером?
  
  — Конечно, — отозвалась Лукас.
  
  — Тогда почему бы нам не раздобыть список всех пользователей Сети в Грейвсенде?
  
  — Безнадежно. Их скорее всего тысячи, — скептически скривился Кейдж.
  
  — Сомневаюсь, — возразила Лукас. — Это беднейшая часть города. Там мало кто готов потратиться на хороший компьютер.
  
  — Наверное, ты права, — поразмыслив, согласился Кейдж. — Хорошо, я попрошу наш отдел связи и коммуникаций достать такой список.
  
  — И все равно нам придется прочесать приличную по размерам территорию, — пробормотала Лукас.
  
  — Ничего, у меня в запасе есть еще пара мыслей, — сказал Паркер и тоже направился к лифту, где его прошерстили, как неулыбчивые охранники супермаркета обшаривают карманы магазинного воришки.
  
  Кеннеди медленно расхаживал кругами по темно-зеленому ковру своего кабинета.
  
  Джеффрис как раз закончил разговор по сотовому телефону и дал отбой.
  
  — У Слейда есть хорошие идеи, но сделать что-то быстро едва ли получится.
  
  В ответ на это Кеннеди жестом указал на радиоприемник.
  
  — Почему же у этих все получилось быстро, когда они сообщили, что я просиживаю штаны в кабинете, пока людей в городе методично расстреливают? У них не ушло много времени, чтобы вспомнить, что это я заморозил увеличение штата городской полиции, чтобы перенаправить деньги на «Проект 2000». Господи ты Боже мой! Послушать репортеров, так я вообще никчемный неудачник.
  
  Кеннеди только что побывал в трех больницах, где навещал раненных при нападениях Диггера и встречался с членами их семей. Но похоже, его забота никого не тронула. Все только и спрашивали, почему он так мало сделал для поимки убийцы.
  
  — Почему вы сейчас не вместе с руководством ФБР? — истерично поинтересовалась у него одна заплаканная женщина, лежавшая на больничной койке.
  
  «Потому, что эти суки забыли меня пригласить», — со злостью подумал Кеннеди, но вслух сказал только:
  
  — Потому что я доверяю профессионалам. Они справятся со своей работой.
  
  — Но что-то они пока не очень справляются. Да и вы тоже.
  
  И Кеннеди даже не смог пожать ей на прощание руку — пуля Диггера перебила кость так, что правую руку пришлось до локтя ампутировать.
  
  — Слейд непременно выступит в вашу поддержку, — снова сказал Джеффрис.
  
  — Слишком мало и слишком поздно! И потом, этот твой Слейд уж больно смазливый, — брызгая слюной, заорал мэр. — Смазливые мужчины… Никогда не доверял таким.
  
  Но потом Кеннеди словно услышал сам себя и рассмеялся. Джеффрис тихо ему вторил.
  
  — Я действительно превращаюсь в параноика, а, Уэнди?
  
  — Да, сэр. Считаю своим долгом уведомить вас, что ваши мозги слегка перегрелись.
  
  Мэр уселся в свое кресло. Посмотрел на настольный календарь. Если бы не чертов Диггер, он бы побывал сего дня на четырех новогодних приемах. Сначала во французском посольстве, потом в своей альма-матер — Джорджтаунском университете, потом в зале городского совета профсоюза рабочих и, наконец, непосредственно Новый год он собирался встречать в самом важном для него месте — в Ассоциации афроамериканских учителей на юго-востоке города. Это была организация наиболее горячих сторонников его «Проекта 2000», которые пропагандировали идею среди всех своих коллег и в городе, и в округе. Он вместе с Клэр просто обязан был попасть туда, чтобы продемонстрировать солидарность и поблагодарить за помощь. Но теперь его участие в любых торжествах сделалось просто немыслимым, пока по городу разгуливал маньяк с автоматом.
  
  Волна злости снова накатила на него, и он порывисто взялся за телефон.
  
  — Что вы собираетесь делать? — осторожно спросил Джеффрис.
  
  — Хоть что-нибудь, — ответил мэр. — Я хочу хоть что-то реально сделать.
  
  И он начал набирать номер, значившийся на одном из листков вращающейся картотеки.
  
  — Что именно? — спросил Джеффри уже с откровенной тревогой.
  
  Но к тому времени соединение с местным отделением ФБР уже произошло, и Кеннеди не ответил на вопрос помощника.
  
  Его перебрасывали с одного оператора на другого, пока в трубке не раздался наконец уверенный мужской голос:
  
  — Слушаю вас.
  
  — Это мэр Джерри Кеннеди. С кем я разговариваю?
  
  Наступила пауза. Но Кеннеди, часто делавший звонки самостоятельно, уже привык слышать удивленное молчание в ответ на свое приветствие.
  
  — Я — агент по особым поручениям Сид Арделл. Чем могу быть вам полезен?
  
  — Агент по фамилии Лукас все еще руководит операцией «Метстрел»?
  
  — Так точно, руководит.
  
  — Не мог бы я побеседовать с ней?
  
  — К сожалению, ее здесь сейчас нет, сэр. Но я могу попытаться перевести ваш звонок на ее сотовый телефон.
  
  — Не обязательно. Я вообще-то хотел связаться с представителем полиции округа детективом Харди.
  
  — Тогда не вешайте трубку, — сказал Арделл. — Он здесь поблизости.
  
  Через несколько секунд в трубке послышалось настороженное:
  
  — Алло?
  
  — Вы — Харди?
  
  — Лен Харди, к вашим услугам.
  
  — Беспокоит мэр вашего города.
  
  — О, сэр! Как поживаете, сэр? — Голос был не только настороженный, но и молодой.
  
  — Не сочтите за труд посвятить меня в последние подробности хода расследования. Агенты Лукас и Кейдж по каким-то причинам со мной ими не делятся. Вы уже сумели установить, где именно Диггер собирается нанести следующий удар?
  
  Опять пауза. Потом:
  
  — Нет, сэр.
  
  Пауза слишком затянулась. Харди явно что-то скрывал.
  
  — И что, вообще никакого представления?
  
  «Они не очень-то посвящают меня в свои дела».
  
  — Но ведь ваша функция — осуществлять координацию, так я понимаю?
  
  — Мне приказано написать отчет о ходе операции. Агент Лукас сказала, что будет напрямую поддерживать контакт с моим шефом Уильямсом.
  
  — Отчет? Это все для того, чтобы прикрыть себе задницу. Слушайте меня. Я очень доверяю ФБР. У них там перестрелки с преступниками чуть не каждый день. Но сейчас я хочу знать, насколько близки они к тому, чтобы остановить убийцу. Все до последней детали. И не надо мне вешать лапшу на уши.
  
  — Ну, у них есть кое-какие версии. — Харди явно чувствовал себя не в своей тарелке. — По их мнению, они теперь определили район, где организатор преступлений устроил себе временное убежище — тот самый, которого задавил грузовик.
  
  — И где же?
  
  Снова пауза. Мэру легко было вообразить себе Харди, колеблющегося сейчас, как камыш на ветру. Федералы с одной стороны, его собственное начальство — с другой. Да, хреновая ситуация.
  
  — Простите, сэр, но я не вправе давать информацию тактического характера кому бы то ни было.
  
  — Но это мой город подвергся нападению, это моих граждан убивают десятками! И мне нужны ответы на вопросы.
  
  Молчание. Кеннеди поднял взгляд на Уэндела Джеффриса, который только покачал головой.
  
  Мэр подавил в себе новую вспышку раздражения и постарался говорить как можно рассудительнее:
  
  — Позвольте мне пояснить, что я имею в виду. Единственной целью этих людей было получить деньги. Но не убивать просто так.
  
  — Мне кажется, вы правы, сэр.
  
  — Если бы у меня появился шанс обратиться к этому убийце — в его логове или там, где он собирается устроить бойню в восемь, — мне кажется, я сумел бы уговорить его отказаться от своих планов. Я лично провел бы переговоры. У меня есть опыт в подобных делах.
  
  Что самое интересное, Кеннеди действительно в это верил. Потому что одним из его талантов (что в какой-то степени сближало его с тезкой, занимавшим Белый дом в шестидесятых) была способность убеждать. Разве не он сумел уговорить почти тридцать самых упрямых президентов и генеральных директоров корпораций округа согласиться с повышением налогов для финансирования «Проекта 2000»? И не он ли убедил Гари Мосса назвать имена фигурантов скандала в Совете по образованию?
  
  Оставьте его на двадцать минут с глазу на глаз с убийцей — пусть даже на него будет смотреть дуло автомата, — и этого вполне достаточно. Он сумеет прийти с ним к соглашению не мытьем, так катаньем.
  
  — Судя по тому, как его описывают, — попытался возразить Харди, — он не тот человек, с которым вы могли бы вести какие-либо переговоры.
  
  — Уж позвольте мне самому судить об этом, детектив. А теперь рассказывайте, где он свил себе гнездо.
  
  — Мне…
  
  — Рассказывайте!
  
  В наступившей тишине стало слышно, как гудит телефонная линия. Но полицейский молчал.
  
  — Ты ведь ничем федералам не обязан, сынок, — более тихим и вкрадчивым тоном продолжал мэр. — Ты ведь уже понял, как они относятся к твоему присутствию в оперативном штабе? Еще немного, и они начнут гонять тебя за кофе.
  
  — Это не так, сэр. Агент Лукас сделала меня полноправным членом своей команды.
  
  — Неужели?
  
  — Да, это так.
  
  — И ты не чувствуешь себя пятым колесом в телеге? Я спрашиваю, потому что именно так чувствую себя сам. Будь на то воля Ланьера — ты ведь знаешь такого конгрессмена?
  
  — Так точно, знаю, сэр.
  
  — Так вот, будь его воля, мне бы только и осталось сегодня вечером, что сидеть и смотреть новогодний салют… Я и ты — мы оба представляем округ Колумбия. Вашингтон — наш город. А потому не тяни резину, сынок. Выкладывай, где это чертово логово?
  
  Кеннеди краем глаза заметил, как Джеффрис сложил пальцы крестом. «Пожалуйста… Это было бы идеально. Я неожиданно там появлюсь. Попробую уговорить этого типа выйти из укрытия с руками за головой. Он либо сдается, либо они убивают его. При любом раскладе, моя репутация не пострадает. Я уже не буду выглядеть как мэр, который смотрит, как убийца хозяйничает в его городе, по Си-эн-эн, попивая пивко».
  
  До Кеннеди донеслись смутные голоса на другом конце провода. Потом вновь заговорил Харди:
  
  — Прошу простить меня, сэр, но я должен идти. Нам нужно работать. Уверен, агент Лукас позвонит вам сама.
  
  — Но, детектив…
  
  В трубке послышался непрерывный гудок.
  
  Грейвсенд.
  
  Машина, доставившая сюда Паркера и Кейджа, то и дело огибая глубокие выбоины в асфальте, остановилась у тротуара улицы, усеянной кусками щебенки и мусором. На тротуаре красовался обгоревший остов «тойоты», по иронии судьбы прислоненный к красному пожарному гидранту.
  
  Они вышли наружу. Лукас воспользовалась своим личным «фордом-эксплорером» и была уже на пустыре, обозначенном как сборный пункт. Она стояла, уперев руки в стройные бедра, и осматривалась.
  
  Воздух был густо пропитан запахами мочи, дерьма, обугленного дерева и сожженного мусора.
  
  Родители Паркера, сделавшиеся неутомимыми путешественниками после того, как отец — учитель истории — вышел на пенсию, однажды забрели в трущобы Анкары — турецкой столицы. Паркер живо помнил письмо, присланное ему тогда матерью, обожавшей переписку по почте. И это письмо оказалось последним, полученным от родителей, перед тем как их не стало. Оно до сих пор висело в рамке на стене в его кабинете рядом с галереей рисунков детей.
  
  Люди здесь обнищали до крайности, и именно это, а не расовые, культурные, политические или религиозные причины обращает их сердца в камень.
  
  Сейчас, оглядывая царившее вокруг запустение, Паркеру вспомнились эти ее слова.
  
  Два чернокожих подростка, стоявших до этого у стены, изрисованной граффити с символами местных банд, заметив прибывающих в большом количестве людей, которые явно были представителями закона, медленно побрели прочь с некоторым испугом, но и вызовом, читавшимися на лицах.
  
  Паркера не оставляла тревога. Не потому, что он чувствовал какую-то опасность, а просто при виде огромности простиравшейся перед ними территории. Пять или шесть квадратных километров убогих жилых домов, грязных заборов, мелких мастерских и пустырей. Каковы же были их шансы найти конспиративную квартиру преступника в этом море городской нищеты?
  
  Ведь и Паркеру попадались головоломки, решения которых найти так и не удалось.
  
  Три ястреба…
  
  По временам ветер доносил до них клубы дыма. Это горел огонь в бочках из-под нефти, около которых грелись бездомные мужчины и женщины вперемежку с местной шпаной, поддерживая пламя обломками дерева и бытовыми отходами. В отдалении виднелись еще несколько корпусов начисто «раздетых» автомобилей. На противоположной стороне улицы высился дом, который казался пустым — только за одним окном, пустой проем которого был занавешен красным полотенцем, горел свет.
  
  Почти сразу за спуском на станцию метро, позади высокой, но местами обвалившейся кирпичной стены, в небо взметнулась труба крематория. Сейчас она не дымила, но, судя по отчетливо заметным колебаниям теплого воздуха над ней, печь там поддерживали в готовности непрерывно. У Паркера мурашки пробежали по спине. Весь этот пейзаж напоминал ему старинные изображения…
  
  — Преисподняя, — пробормотала Лукас. — Это похоже на ад в чистом виде.
  
  Паркер вскинул на нее взгляд.
  
  Кейдж пожал плечами в знак согласия.
  
  Прибыла еще одна машина. Это был Джерри Бейкер в раздувшейся ветровке, под которой скрывался бронежилет. Для Паркера то была непременная принадлежность экипировки бойца спецназа, странными казались только ковбойские сапожки. Кейдж передал ему толстую пачку распечатанных с компьютера фотографий преступника — посмертных портретов, сделанных в морге.
  
  — Мы будем использовать эти снимки, опрашивая местных жителей. А приписка внизу? Это описание внешности Диггера, которое мы имеем на данный момент.
  
  — Не густо.
  
  Очередное пожатие плечами.
  
  Между тем к месту сбора продолжали стекаться все новые легковые машины и микроавтобусы. Проблесковые маячки на панелях приборов бросали яркие отсветы на витрины нескольких окрестных магазинов. Стандартные транспортные средства ФБР. Хватало и бело-голубых патрульных машин полиции с сигнальными огнями, сверкавшими на крышах. Всего собралось человек двадцать пять мужчин и женщин, половина из которых были федеральными агентами, а остальные — полицейскими в форме. Бейкер жестом созвал всех, и они сгрудились вокруг пикапа Лукас. Он стал раздавать им фотографии.
  
  — Хотите их проинструктировать? — обратилась Лукас к Паркеру.
  
  — Разумеется.
  
  — Пожалуйста, давайте выслушаем присутствующего здесь агента Джефферсона! — выкрикнула она.
  
  До Паркера не сразу дошло, что прозвучал его оперативный псевдоним. Отчасти поэтому он всегда считал, что не годится для работы под прикрытием.
  
  — Человек, изображенный на розданных вам снимках, — это преступник, который организовал стрельбу в метро и в театре Мейсона, — громко сказал он. — Мы имеем основания полагать, что он руководил всем с явочной квартиры, расположенной где-то здесь, в Грейвсенде. Сам он уже мертв, но его сообщник — то есть непосредственно стрелок — все еще на свободе. Поэтому нам необходимо найти эту явку, и как можно быстрее.
  
  — Нам известны имена? — спросил один из полицейских.
  
  — Имя главного преступника не установлено, — ответил Паркер. — Что касается стрелка, то у него есть кличка — Диггер. Это все. Его приметы указаны под фотографией сообщника.
  
  — Район поисков можно несколько сузить, — продолжал Паркер затем. — Логово, вероятно, находится рядом с местом строительства нового или сноса старого дома и неподалеку от кладбища. Кроме того, он недавно приобрел вот такого рода бумагу… — Он поднял над головой прозрачную папку с запиской вымогателя и конвертом. — Поскольку же край бумаги выцвел на солнце, представляется вероятным, что она была куплена в магазине, где писчебумажные товары выставлены в витрине, выходящей на юг, по крайней мере частично. Поэтому просьба обойти все универсальные, продуктовые магазины и газетные киоски, которые торгуют бумагой. Да, и обратите внимание на ручку, которой он воспользовался. Это черная шариковая ручка фирмы АПП. Стоит, по всей вероятности, от тридцати до сорока центов.
  
  Это было все, что пока пришло ему в голову. Кивком он показал, что закончил, и вперед снова выступила Лукас. Она молча смотрела на собравшихся, пока не убедилась, что все глаза устремлены на нее.
  
  — Теперь прослушайте внимательно мою информацию, — заговорила затем она. — Как вам уже сказал агент Джефферсон, главный преступник мертв, но вот стрелок, черт бы его побрал, очень даже жив. Мы не знаем, находится ли он сейчас в Грейвсенде и живет ли на конспиративной квартире. Но мне важно, чтобы каждый из вас соблюдал крайнюю осторожность, словно он в любой момент может оказаться в трех метрах у вас за спиной. Для него убийство офицера правоохранительных органов не составляет ни малейшей проблемы. Поэтому, когда вы будете перемещаться по округе, будьте бдительны и не попадитесь в засаду. Руки должны быть свободны, чтобы в любой момент выхватить оружие, пальто и куртки держите расстегнутыми, как и кобуры своих пистолетов.
  
  Она сделала паузу, но они по-прежнему не сводили с нее глаз. Эта женщина со светлыми, отливающими серебром волосами умела держать свою аудиторию в напряжении.
  
  — В восемь часов вечера — да, верно, чуть больше чем через два часа — наш стрелок явится в еще одно место, где соберется много людей, чтобы разрядить в толпу свой автомат. Надеюсь, все понимают, что мне не нужно еще одно место преступления, и еще меньше я хотела бы снова смотреть в глаза тем, кто потерял родителей или детей. Я не желаю извиняться перед ними, дескать, простите нас, но мы не смогли разыскать этого зверя до того, как он снова начал убивать. Я не допущу этого. И вы тоже!
  
  Паркер понял, что слушает как завороженный эти слова, которые она произносила очень жестким, но спокойным тоном. Ему почему-то вспомнилась речь о «Братьях по оружию» из шекспировского «Генриха V», с которой началась любовь Робби к театру. Уже на следующий день после того, как они посмотрели спектакль в Центре имени Джона Кеннеди, мальчик выучил ее наизусть.
  
  — На этом все, — закончила Лукас. — Вопросы есть?
  
  — Что еще известно о его оружии?
  
  — В предыдущих двух случаях он стрелял из модернизированного под ружейные патроны «узи» с глушителем. Более подробной информацией мы не располагаем.
  
  — В каких случаях разрешено стрелять нам самим? — поинтересовался один из агентов.
  
  — Если обнаружите преступника? — переспросила Лукас. — Вам дается полная свобода действий. Зеленый свет. Валите его. Что-то еще?
  
  Больше никто не поднял руки.
  
  — Хорошо. Рации настроить на частоту для особо важных операций. Никакой лишней болтовни в эфире. Не надо докладывать, если вы ничего не обнаружили. Мне эта информация ни к чему. Заметив объект, вызывайте подкрепление, убедитесь, что с тыла никого нет, и атакуйте его сами. А теперь отправляйтесь и найдите эту явку.
  
  Паркер почувствовал, что и эти слова словно проникли ему в душу. Он, человек, который много лет даже не прикасался к оружию, вдруг тоже захотел увидеть у себя на мушке этого Диггера.
  
  Лукас распределила людей по парам или группам, направляя в те участки Грейвсенда, которые хотела проверить в первую очередь. Паркер был поражен. Она уже превосходно разбиралась в географии района. Есть люди, подумал он, которые просто рождены для того, чтобы стать хорошими копами.
  
  Половина агентов разошлась по округе пешком, остальные расселись по машинам и умчались, оставив стоять на тротуаре только Кейджа, Лукас и Паркера. Кейдж позвонил, поговорил недолго и отключил мобильник.
  
  — Тоби уже взял МКП. Они едут сюда. Он на ходу пытается изучать запись из театра. Да, и психолог из Джорджтауна тоже скоро прибудет.
  
  Большая часть уличных фонарей здесь не работала — лампочки издали казались пробитыми пулями. Поэтому скудная зеленоватая подсветка лилась только из дверей и витрин нескольких магазинов, которые до сих пор оставались открытыми. С хозяином одного из них, расположенного на противоположной стороне, как раз беседовали двое агентов. Кейдж бросил взгляд по сторонам и заметил двух молодых людей, потиравших руки над бочкой, в которой горел огонь.
  
  — Пойду поговорю с ними, — сказал он и направился в центр пустыря. Заметив его, юнцы дернулись было смыться, но, видимо, решили, что только вызовут лишние подозрения. По мере его приближения они окончательно замолчали и только не сводили глаз с языков пламени, лизавших металлическую бочку изнутри.
  
  Лукас кивнула в направлении пиццерии, находившейся в паре сотен метров от них.
  
  — Возьму ее на себя, — сказала она. — А вы оставайтесь на месте, дождитесь Тоби и этого «мозгоправа».
  
  — Хорошо.
  
  Она пошла вверх по улице, оставив Паркера в одиночестве.
  
  Температура тем временем продолжала падать. От легкого морозца воздух становился как будто колючим. А ведь ему так это нравилось — особенно первые заморозки осенью, когда он возил детей в школу, а они прямо в машине пили горячий шоколад, когда они вместе ходили за покупками перед праздничным ужином в День благодарения, когда выбирали в округе Лоуден тыквы. Столько приятных воспоминаний! Но сегодня холод лишь обжигал кончик носа, уши, пальцы рук — и ничего приятного в этом не было. Он сунул руки в карманы.
  
  Поскольку большинство агентов разбрелись по району, местные стали постепенно возвращаться. В двух кварталах от пустыря невзрачной внешности человек в темной одежде вышел из бара и медленно побрел вдоль улицы, а потом вдруг нырнул в затемненную нишу, где стоял банкомат. Вероятно, отлить захотел, подумал Паркер.
  
  Рослая женщина или трансвестит, но определенно проститутка, показалась из аллеи, где дожидалась, чтобы толпа рассеялась.
  
  Трое черных парней вышли из арки, откупорили бутылку бросового виски «Кольт-45» и с громким хохотом исчезли в аллее, откуда вышла шлюха.
  
  Паркер отвернулся, и его взгляд случайно упал на закрытый магазин через дорогу. «Уцененные товары» — гласила вывеска. На него потому никто и не обратил внимания, что дверь была на замке. Но сейчас, вглядевшись внимательнее, Паркер заметил, что на полке рядом с кассовым аппаратом лежат пачки дешевой бумаги. Уж не здесь ли преступник купил бумагу и конверт для записки?
  
  Он подошел вплотную и стал рассматривать товар, размещенный за грязным стеклом витрины, для чего ему пришлось сложить руки лодочкой, чтобы не мешал отсвет одного из немногих уцелевших уличных фонарей. От мороза он чуть дрожал. Мимо проскочила здоровенная крыса, тут же скрывшаяся в куче мусора. «Это просто безумие, — подумал Паркер Кинкейд. — Что я вообще здесь делаю?»
  
  И тем не менее, используя ворсистый отворот рукава своей кожаной куртки, он стал соскребать въевшуюся в стекло витрины пыль, чтобы получить возможность лучше разглядеть разложенные там вещи.
  16
  
  — А знаешь, возможно, я и видел его. Очень даже может быть.
  
  Сердце Маргарет Лукас забилось чуть чаще. Она пододвинула фотографию мертвого преступника ближе к работнику пиццерии «Грейвсенд» — коренастому латиноамериканцу в испачканном томатом белом фартуке, чтобы тот мог разглядеть ее еще лучше.
  
  — Не торопитесь, всмотритесь еще раз, — сказала она. «Ради Бога, — молил голос внутри ее, — опознай его. Нам так нужен хотя бы небольшой шаг вперед!»
  
  — Может, и видел, но не уверен. У нас народу проходит человек сто за день, знаешь ли.
  
  — Это очень важно, — сказала она.
  
  Лукас помнила, что при вскрытии в желудке преступника нашли остатки стейка. Здесь в меню не значилось ничего подобного. И все же это было круглосуточное заведение рядом с метро, и представлялось вполне вероятным, что в один из дней за последнюю пару недель он мог сюда заглянуть. Да что там, он мог именно здесь разработать план шантажа или даже написать записку, сидя за одним из выщербленных столов, глядя, как неудачники вокруг поглощают нездоровую пищу, и высокомерно думая, насколько же он умнее их всех и насколько богаче их станет уже очень скоро.
  
  Эта мысль даже позабавила ее. Быть может, он был таким же умным и самоуверенным, как она сама. Таким же, как Кинкейд.
  
  Трое очень похожих друг на друга людей.
  
  «Три ястреба на крыше. Одного убили, значит, на крыше остались два — я и ты, Паркер».
  
  Пиццерийщик поднял свои карие глаза и посмотрел в ее голубые, потом в смущении снова опустил взгляд на фото перед собой. Словно для него это тоже было большой неудачей, он в конце концов покачал головой:
  
  — Нет, скорее всего я его не видел. Уж извини. Эй, а не хочешь ломтик пиццы? Двойной сыр. Совсем свежая. Только что из печи.
  
  Она отказалась и спросила:
  
  — Кто-нибудь еще здесь работает?
  
  — Нет. Сегодня я один. Повезло в праздник, ничего не скажешь. Но и тебе тоже, как я погляжу. — Ему явно хотелось еще поболтать. — Часто выходишь на службу в выходные?
  
  — Бывает. — И, поблагодарив его, Лукас пошла к выходу. У двери помедлила, осматривая улицу.
  
  Пара ее подчиненных с кем-то разговаривали на противоположной стороне. Кейдж уже собрал вокруг себя толпу чернокожей шпаны у бочки на пустыре, а Кинкейд скреб стекло мелочной лавки с таким усердием, словно за ним хранились королевские драгоценности.
  
  Больше никого не было видно. Остальные члены опергруппы разошлись по тем местам, куда она сама их отправила. «А что, если я все делаю не так?» — задала она вопрос самой себе. Хотя кто мог дать на это ответ? Можно изучить все море специальной литературы, написанной о том, как вести следствие, но в основе этой работы всегда будет лежать импровизация. Как при решении загадок Кинкейда. Иногда нужно отбросить лежащие на поверхности решения и правила, заглянув в суть проблемы.
  
  Сквозь давно не мытые окна пиццерии она смотрела на убогие улочки Грейвсенда, погруженные во мрак и клубы дыма. Место казалось таким огромным и непроницаемым.
  
  Ей нужно было, чтобы поскорее приехал Тоби Геллер, ей нужен был психолог из Джорджтауна, ей необходим список подписчиков услуг интернет-провайдеров… На все уходит слишком много времени! И у нее так мало ниточек, за которые можно ухватиться! Ее рука сжалась в кулак — один из ногтей до боли впился в ладонь.
  
  — Мисс? — донесся голос из-за спины. — Мисс агент! Вот, для вас.
  
  Она повернулась, и злость мгновенно улеглась, словно выпущенный пар. Латиноамериканец из-за стойки протягивал ей кофе — стаканчик с пластмассовой палочкой вместо ложки в одной руке, два пакетика сахара — в другой. Он уже не обращался к ней на панибратское «ты».
  
  Он отбросил свои черные волосы со лба и смотрел на нее с грустным видом побитой собаки.
  
  — На улице холодает, — только и вымолвил он.
  
  Тронутая такой нежданной заботой, она улыбнулась ему, взяла кофе и добавила немного сахара.
  
  — Надеюсь, у вас все-таки будет праздник нынче ночью, — сказал он.
  
  — И у вас тоже, — ответила она и вышла за дверь.
  
  Некоторое время бродила по окрестным улицам. Кофе был плохим, но горячим. При каждом глотке изо рта вырывалось облачко пара. Становилось действительно заметно холоднее.
  
  Ну и хорошо, решила она. Пусть станет еще холоднее. Уж очень сегодняшний день напоминал промозглую осень. Пожалуйста… Пусть лучше начнется снегопад. Большой снегопад.
  
  Она еще раз всмотрелась в улицу. Двое агентов, которых она видела прежде, исчезли из виду. Быть может, зашли в соседний дом. Кейдж тоже куда-то пропал. И только Кинкейд все еще пытался заглянуть за стекло магазинчика рядом с их сборным пунктом.
  
  Кинкейд…
  
  Что за жизненная ситуация у этого человека? Отказаться от такого повышения? Лукас не могла этого понять. Для нее самой должность начальника местного отделения представляла собой следующую логичную ступеньку вверх по служебной лестнице, которая вела затем к посту заместителя директора. И кто знает, может быть, потом еще выше. И при этом, хотя его отказ был для нее непонятен, она уважала его больше за то, что он сказал «нет», чем если бы согласился заняться работой, к которой не лежала душа.
  
  А чем объяснить ту стену, которой он окружил собственную жизнь? Причин она не знала, но стену видела отчетливо. В чем в чем, а в стенах Маргарет Лукас разбиралась. Разве не такие же стены возводила вокруг себя она сама — вернее, возводили обе ее ипостаси — и Джеки, и Маргарет? Вспоминая книжку о подкидышах-оборотнях, которую читала много лет назад, она гадала, какие книжки читал своим детишкам Паркер. Во-первых, конечно, доктора Сьюза, судя по забавным прозвищам, которые он им дал. Потом наверняка Винни-Пуха. И все эти диснеевские сказки тоже. Она вообразила его в уютном доме в пригороде — очень похожем на тот, где прежде жила Джеки. Вот он сидит в гостиной у растопленного камина и читает, а дети растянулись на ковре у его ног.
  
  Взгляд Лукас упал на молодую мексиканскую пару, шедшую в ее сторону по тротуару. Жена вся закутана в черную шаль, на муже — тоненькая для такого времени года куртка с эмблемой «Тексако» на груди. Они толкали перед собой прогулочную коляску, в которой Лукас видела кроху ребеночка, всего затянутого в комбинезон — только довольная рожица высовывалась наружу.
  
  Потом семья пропала из поля зрения.
  
  Что ж, Паркер, ты любишь головоломки, не так ли?
  
  Так вот тебе одна для примера. Загадка о жене и матери.
  
  Она сложная. Но ведь ты умен и самоуверен. Ты — третий ястреб. Ты бы разгадал ее, Паркер.
  
  И вот вам агент ФБР Маргарет Лукас — одна на почти совсем пустынной улице. Прислонилась к фонарному столбу, вернее — почти обвилась вокруг него, обнимая правой рукой, забыв собственный приказ держать руки свободными, чтобы в любой момент выхватить оружие. Она сжимает холодный металл еще сильнее, еще отчаяннее. Все, что угодно, лишь бы не зареветь!
  
  Жена без мужа, мать без ребенка…
  
  «Сдаешься, Паркер? А ответ на загадку простой: это я сама. Потому что я — жена человека, который лежит в промерзлой земле на кладбище в Александрии. Потому что я — мать ребенка, покоящегося с ним рядом».
  
  Да, задачка о жене и матери…
  
  Или вот еще одна: может ли лед гореть?
  
  Может. Когда самолет падает с неба в поле темным ноябрьским утром незадолго до Дня благодарения, незадолго до твоего дня рождения и взрывается, разлетаясь на миллионы кусочков металла, пластика, резины.
  
  И человеческой плоти.
  
  Вот когда горит лед.
  
  «И так я превратилась в оборотня.
  
  Да, Паркер, ты прав, загадки кажутся такими простыми, когда узнаешь ответ».
  
  Такими простыми… Проще некуда…
  
  «А ну-ка, возьми себя в руки, — думает она, отпихивая от себя столб. — Несколько глубоких вдохов. Больше никаких позывов заплакать! Все, с меня довольно!»
  
  Ведь агент по особым поручениям Лукас не терпела, когда кто-то отвлекался от главной задачи. Были два правила, которые она неустанно вдалбливала новичкам в их отделении. Первое гласило: «Улик никогда не бывает слишком много». А второе: «Необходима полнейшая концентрация внимания».
  
  И именно сфокусировать внимание приказала сейчас она себе самой.
  
  Еще раз глубоко вздохнув, она осмотрелась по сторонам. Какое-то шевеление на пустыре. Совсем еще юнец, одетый в цвета одной из местных подростковых банд, греется у бочки. Видимо, дожидается приятелей. Подростки бывают гораздо более опасны, чем тридцатилетние мужчины, уж она-то это знает. Парень окидывает ее вызывающим взглядом.
  
  Потом несколько дальше вдоль улицы ей померещилась фигура мужчины, притаившегося в нише для банкомата. Она присмотрелась. Показалось, или действительно кто-то прячется в тени?
  
  Нет, там ничто не шевелится. Вероятно, разыгралось воображение. Что в таком месте и неудивительно.
  
  Грейвсенд…
  
  Она выбросила в урну стаканчик с остатками кофе и направилась к подростку на пустыре, чтобы спросить, не знает ли он чего-нибудь об их таинственном преступнике. Доставая из кармана распечатку фотографии, она легко огибала валявшиеся повсюду ржавые детали от автомобилей и груды мусора, как легко маневрировала в свое время Джеки Лукас между стойками с парфюмерией, пробираясь в отдел спортивной одежды универмага «Мейсиз», чтобы основательно потратиться на модную экипировку.
  
  Паркер наконец отошел от витрины лавчонки в глубоком разочаровании.
  
  Выставленная в ней бумага нисколько не походила на ту, что использовали для записки. И конверты оказались совсем другими. Он оглядел окрестности. Холод пробирал до костей. Но он лишь подумал: Стефи выросла из своей куртки. Он купит ей новую. А что Робби? У него пока нормальный красный пуховик, но, быть может, и ему надо купить кожаную пилотскую куртку — ему так нравилась отцовская.
  
  Он поежился и стал раскачиваться с носков на пятки.
  
  Где же, черт возьми, фургон? Им нужно как можно скорее получить список пользователей Интернета. И всю информацию о строительстве и сносе домов в этом районе. И еще психолог. И запись стрельбы в театре.
  
  Паркер еще раз вгляделся в грязноватую улочку. Ни Лукас, ни Кейджа. Он пронаблюдал за молодой парой явно испаноамериканского происхождения, катившей перед собой коляску. Они прошли в каких-нибудь десяти метрах от него. Ему вспомнились времена, когда родился Робби и они с Джоан вот так же вывозили его на прогулку после ужина.
  
  А потом его внимание привлек все тот же мужчина в нише банкомата. Не слишком пока озабоченный, Паркер лишь задался вопросом, почему он торчит там так долго. Пора и ему заняться делом. Он достал из кармана портрет преступника. Надо показать его…
  
  Но тут начало происходить что-то странное…
  
  Мужчина поднял взгляд и, хотя Паркеру застилала видимость полутьма и клубы дыма, он увидел, как тот полез в карман плаща и достал оттуда что-то черное и блестящее.
  
  Паркер окаменел. Это был тот человек, который следил за ними по дороге в архив!
  
  Это Диггер!
  
  Потом он и сам полез в карман за оружием.
  
  Но пистолета там не оказалось.
  
  Он четко помнил, как пистолет давил ему на бедро, когда он сидел в машине Кейджа. Как приходилось без конца менять положение. Так скорее всего и получилось, что он вывалился под сиденье.
  
  Мужчина посмотрел на супружескую пару, как раз оказавшуюся между ним и Паркером, и начал поднимать то, что издали легко было принять за «узи» с глушителем.
  
  — Ложитесь на тротуар! — крикнул Паркер супругам-мексиканцам, которые остановились и оглянулись на него в недоумении. — Ложитесь!
  
  Диггер смотрел прямо на него и поднимал оружие. Паркер попытался нырнуть во тьму располагавшейся рядом аллеи, но налетел на кучу мусора и всей своей тяжестью рухнул на землю. У него сбилось дыхание, и он лежал на боку, стараясь восстановить его, но неспособный двигаться, в то время как мужчина подходил все ближе. Паркер попытался окликнуть супругов еще раз, но вместо крика издал лишь беспомощный хрип.
  
  Где же Кейдж? Паркер не видел его. И где Лукас и остальные агенты?
  
  — Кейдж! — позвал он, но это получилось у него чуть громче шепота.
  
  Диггер уже был совсем рядом с парой. Быть может, метрах в трех, но те по-прежнему словно не видели его.
  
  Паркер сделал попытку подняться на ноги, отчаянно сигналя мужчине и женщине руками. Показывая, что они должны залечь. Диггер же медленно продвигался вперед — на его лице не отражалось никаких эмоций, словно то была маска. Стоило ему лишь нажать на курок, как муж с женой и их младенец окажутся мертвы.
  
  Киллер наводил оружие.
  
  — Ложитесь… Да ложитесь же! — хрипел Паркер.
  
  Но в этот момент раздался отчетливый и резкий женский голос:
  
  — Ни с места! Я — агент ФБР! Бросьте оружие, или буду стрелять!
  
  Нападавший развернулся на месте, издал сдавленный крик, а супружеская пара наконец поняла, что происходит. Муж опрокинул жену на асфальт, а сам своим телом заслонил коляску с ребенком.
  
  — Бросай! Бросай! Бросай! — продолжала выкрикивать Лукас, медленно приближаясь с вытянутыми вперед руками, целясь точно в центр обширной груди мужчины.
  
  Диггер выронил оружие, и его руки взметнулись над головой.
  
  С другой стороны улицу уже бегом пересекал Кейдж, тоже с пистолетом на изготовку.
  
  — Лицом вниз! — скомандовала Лукас. — Лицом в землю!
  
  В ее голосе было столько грубой, откровенной ярости, что Паркер с трудом узнавал его.
  
  Мужчина повалился навзничь, как полено.
  
  Кейдж по рации вызывал подкрепление. И Паркер видел, что еще несколько агентов устремились в их сторону. Он, покачиваясь, сумел подняться на ноги.
  
  Лукас присела на корточки, прижав дуло пистолета к уху мужчины.
  
  — Нет, нет, — бормотал тот. — Пожалуйста, не надо…
  
  Пользуясь одной левой рукой, она сковала его в наручники — пистолет при этом ни на секунду не терял своей цели.
  
  — Какого черта вы дела… — задыхаясь, выдавил из себя мужчина.
  
  — Заткнись! — резко оборвала его Лукас. Она еще плотнее вдавила ствол «глока» ему в висок. Между ног у ее пленника показалось облачко пара. От страха не выдержал его мочевой пузырь.
  
  Паркер держался за бок, стараясь наполнить легкие воздухом.
  
  Лукас, которая тоже тяжело дышала, теперь поднялась и убрала пистолет в кобуру. Потом вышла на мостовую, поглядывая то на Паркера, то на подозреваемого. Подошла к потрясенной супружеской паре и обменялась с ними несколькими фразами. Записала в блокнот имена и велела отправляться домой. Отец семейства бросил неуверенный взгляд на Паркера, а потом быстро повел жену с коляской в глубь бокового проезда, подальше от места происшествия.
  
  Кейдж обыскал задержанного, а еще один агент подошел к валявшемуся на асфальте оружию и поднял его.
  
  — Это не пистолет. Всего-навсего видеокамера.
  
  — Что? — недоуменно переспросил Кейдж.
  
  Паркер нахмурился. Это действительно была видеокамера, расколовшаяся к тому же при ударе о тротуар.
  
  — Он чист, — поднимаясь, констатировал Кейдж. Потом он изучил содержимое дорогого бумажника из змеиной кожи. — Эндрю Слоан. Житель Роквилла.
  
  Еще один агент сразу же вызвал по рации центр информации, проверяя криминальное прошлое по базам данных главного управления штатов Виргиния и Мэриленд.
  
  — Вы не имеете права… — попытался протестовать Слоан.
  
  Лукас тут же шагнула к нему.
  
  — Держи свою пасть на замке, пока тебе не зададут вопрос! — рявкнула она. — Понял?
  
  Ее гнев казался теперь даже несколько чрезмерным. Когда мужчина ей не ответил, она наклонилась и прошептала ему в самое ухо:
  
  — Я спрашиваю, ты понял меня?
  
  — Да, да, понял, — отозвался он испуганно.
  
  Кейдж между тем достал из бумажника Слоана одну из его визитных карточек. И продемонстрировал ее Лукас и Паркеру. На ней значилось: «Северо-Восточное агентство безопасности».
  
  — Он частный сыщик, — пояснил Кейдж.
  
  — К уголовной ответственности не привлекался, — сообщил агент на связи с центром.
  
  Лукас кивнула Кейджу.
  
  — Кто тебя нанял? — спросил тот.
  
  — Я не обязан вам отвечать.
  
  — Нет, Энди, как раз обязан, — сказал Кейдж.
  
  — Личность моего клиента — это конфиденциальная информация, — продекламировал Слоан.
  
  К ним подошли еще два агента.
  
  — У вас все под контролем?
  
  — Да, — ответил Кейдж хмуро. — Поднимите его.
  
  Довольно-таки бесцеремонно сыщика рывком перевели в сидячее положение на краю тротуара. Слоан посмотрел на свои брюки. Мокрое пятно, похоже, не столько смутило, сколько разозлило его.
  
  — Козел! — прошипел он, глядя на Кейджа. — У меня диплом юриста. Я знаю свои права. Я снимал, как вы тут плутаете в трех соснах. И никто не может мне запретить. Я находился в общественном месте и…
  
  Лукас подошла сзади и опять склонилась к нему.
  
  — Кто… тебя… нанял? — спросила она угрожающе.
  
  Но Паркер теперь тоже подался вперед и попросил Кейджа не загораживать свет уличного фонаря, чтобы лучше видеть.
  
  — Минуточку! — сказал он потом. — А ведь я его знаю.
  
  — Откуда же? — спросила Лукас.
  
  — Я уже видел его несколько раз. Он сидел за соседним столиком в кафе «Старбакс». И я замечал его в других местах за последние два-три дня.
  
  Кейдж слегка пнул сыщика в ногу.
  
  — Так ты следил за моим другом? А? Тебя для этого наняли?
  
  «О, только не это!» — подумал Паркер, до которого наконец дошел смысл происходившего.
  
  О Господи!
  
  — Его клиент — Джоан Марел, — сказал он.
  
  — Кто?
  
  — Моя бывшая жена.
  
  Ни один мускул не дрогнул на лице Слоана.
  
  Паркером овладело полнейшее отчаяние. Он закрыл глаза. Черт, черт, черт… Ведь до сегодняшнего дня все, что мог наснимать частный сыщик, был Паркер в роли образцового отца. Участвовавшего в родительском собрании, проезжавшего по тридцать километров за рулем, чтобы доставить детей в школу или на спортивные занятия, готовившего еду, делавшего покупки, убирающего дом, утирающего детишкам носы и играющего с ними на электрическом пианино.
  
  Но сегодня… И почему именно сегодня? Слоан стал свидетелем того, как Паркер дал себя вовлечь в самую крупномасштабную и, вероятно, опасную операцию правоохранительных органов. Он солгал детям и доверил их попечению соседки в праздничный вечер…
  
  Мистер Кинкейд, как вам должно быть прекрасно известно, обычно наша юридическая система склонна оставлять детей матери. Однако в данном случае мы склоняемся к тому, чтобы доверить их воспитание вам при условии вашего твердого обещания суду, что ваша профессиональная деятельность никогда и ни в коем случае не пойдет во вред благополучию Робби и Стефани…
  
  — Так это правда? — сурово обратился Кейдж к Слоану.
  
  — Да, да. Меня наняла она.
  
  Заметив выражение лица Паркера, Кейдж спросил:
  
  — У тебя будут неприятности?
  
  — Да. К сожалению, это для меня большая проблема.
  
  Для меня это, возможно, вообще конец света…
  
  Кейдж, продолжая сверлить частного сыщика взглядом, задал еще вопрос:
  
  — Тяжба о праве на опеку детей?
  
  — Да.
  
  — Уберите его отсюда, — не скрывая отвращения, сказала Лукас. — И пусть забирает свою камеру.
  
  — Она сломана, — заверещал Слоан. — Вы за это заплатите. О, еще как заплатите!
  
  Кейдж открыл замок наручников. Слоан нетвердо поднялся во весь рост.
  
  — Мне кажется, я вывихнул большой палец ноги. Болит, как ужаленный.
  
  — Крайне сожалею об этом, Энди, — сказал Кейдж. — А как кисти рук?
  
  — Тоже болят. Увидите, какую жалобу я на вас накатаю. Она затянула наручники слишком туго. Мне доводилось надевать на людей «браслеты». Нет никакой необходимости так их затягивать.
  
  «Что же мне теперь делать?» — гадал Паркер, глядя вниз и сунув руки в карманы куртки.
  
  — Энди, — продолжал между тем свою беседу Кейдж, — это ты следил за нами сегодня на Девятой улице? Примерно с час назад?
  
  — Все может быть. Но я и тогда не нарушал никаких законов. Загляните в кодекс, агент. В общественном месте я волен делать что заблагорассудится.
  
  Кейдж подошел к Лукас и что-то ей шепнул. Она скорчила недовольную гримасу, посмотрела на часы, но потом с видимой неохотой кивнула.
  
  — Послушайте, мистер Слоан, — сказал Паркер. — Нам необходимо поговорить. Давайте найдем для этого более подходящее место.
  
  — Поговорить? Нам не о чем говорить. Я передам запись своему клиенту и расскажу ей обо всем, что видел. И делу конец. Кстати, я, быть может, подам иск и против вас тоже.
  
  — Вот твой бумажник, Энди, — сказал вновь подошедший к ним Кейдж. Потом высокорослый агент опустил голову и стал что-то нашептывать Слоуну на ухо. Сыщик пытался его перебить, но Кейдж жестом остановил его и продолжил говорить еще минуты две. Закончив, он посмотрел Слоану в глаза. Тот задал какой-то вопрос. Кейдж в ответ только с улыбкой покачал головой.
  
  Потом агент подошел к Лукас и Паркеру. Слоан как привязанный тащился за ним.
  
  — Так, — сказал Кейдж, — а теперь, Энди, сообщи мистеру Кинкейду, кто твой работодатель.
  
  Все еще чувствуя абсолютную безнадежность своего положения, Паркер слушал его слова вполуха.
  
  — «Северо-Восточное агентство безопасности», — ответил частный детектив, держа руки перед собой так, словно они все еще были скованы наручниками.
  
  — И какую должность ты у них занимаешь?
  
  — Эксперта по наблюдению.
  
  — А на какого клиента ты работал сегодня? — спросил Кейдж.
  
  — На миссис Джоан Морел.
  
  — Какую работу она тебе поручила? — продолжал Кейдж, как на перекрестном допросе.
  
  — Следить за ее мужем. То есть за ее бывшим мужем. И добыть компрометирующую его информацию для поддержки ее иска об опеке над детьми.
  
  — И тебе удалось обнаружить что-либо полезное для нее в суде?
  
  — Нет, не удалось.
  
  Эти слова заставили Паркера встрепенуться.
  
  — Напротив, наблюдение установило, что мистер Кинкейд… — Слоан осекся.
  
  — Безупречный отец, — подсказал Кейдж.
  
  — Безупречный отец… — послушно повторил Слоан, но потом задумался. — Знаете, я употреблю эпитет «превосходный». Мне это кажется более уместным.
  
  — Годится, — кивнул Кейдж. — Можешь назвать его превосходным отцом.
  
  — Да, он превосходный отец. И я не был свидетелем ничего… — Он снова задумался над формулировкой. — И я не был свидетелем каких-либо его действий, которые могли бы нанести вред его детям или помешать их нормальной жизни.
  
  — И ты не располагаешь видеоматериалами, свидетельствующими об обратном?
  
  — Нет, сэр. У меня вообще нет никаких записей. Не было ничего такого, что стоило бы записывать для поддержки иска моей клиентки.
  
  — Что ты сообщишь ей при встрече? Я имею в виду сегодняшний вечер.
  
  — Я скажу ей правду, — ответил Слоан.
  
  — Которая заключается в чем?
  
  — В том, что мистер Кинкейд посетил в больнице внезапно заболевшего друга.
  
  — В какой именно больнице? — упорствовал Кейдж.
  
  — В какой больнице? — обратился Слоан к Паркеру.
  
  — Той, что в Фэйр-Оукс.
  
  — Точно, — сказал Слоан. — Именно туда я и последовал за ним.
  
  — Ну, и пусти в ход немного фантазии, — посоветовал Кейдж. — Пока твой отчет звучит немного примитивно.
  
  — Не волнуйтесь, я над ним поработаю. Все будет выглядеть как нельзя лучше.
  
  — Отлично! А теперь выметайся отсюда к чертовой матери!
  
  Слоан вынул кассету из того, что уцелело от камеры, и подал Кейджу, который швырнул ее в бочку с огнем.
  
  Потом частный сыщик поспешил прочь, то и дело тревожно оглядываясь, словно ему пообещали пустить пулю в спину.
  
  — Как, во имя всего святого, тебе удалось так его обработать? — спросил пораженный Паркер.
  
  Кейдж выдал очередное пожатие плечами, которое прямому толкованию не поддавалось. Паркер решил, что ближе всего к истине будет: «Лучше и не спрашивай».
  
  Кейдж — мастер по части чудес…
  
  — Спасибо, — сказал Паркер. — Ты даже себе не представляешь, что могло произойти, если бы…
  
  — Где ваше оружие, Кинкейд? — жестко перебила его излияния Лукас.
  
  Он повернулся к ней.
  
  — Я думал оно при мне, но, должно быть, я оставил его в машине.
  
  — Вы что, уже забыли все правила? Каждый раз, оказываясь на месте возможного преступления, вы первым делом обязаны проверить, что ваше оружие при вас и оно боеспособно. Это вам внушали с первых дней обучения в академии.
  
  — Я…
  
  На лице Лукас читалась только холодная ярость. Она хрипло прошипела:
  
  — Чем, по-вашему, мы тут занимаемся?
  
  — Но я уже говорил вам, что никогда не принадлежал к тактическим подразделениям, — начал оправдываться Паркер. — Я не привык вообще думать об оружии.
  
  — Вот именно, не привыкли думать! — сказала она со злостью. — Послушайте, Кинкейд, последние несколько лет вы жили на «Улице Сезам». Можете возвращаться в свой мирок прямо сейчас, и спасибо за помощь, да благословит вас Господь. Но если вы остаетесь в нашей команде, вам придется носить пистолет и взвалить на себя часть общей ноши. Быть может, вы привыкли к роли няни при детях, но это не то, что нам сейчас нужно. А теперь скажите — вы остаетесь или нет?
  
  Кейдж не шевелился. Ни намека на движение плечами.
  
  — Я остаюсь.
  
  — Так тому и быть.
  
  Лукас сказала это совершенно бесстрастно, не показав, одобряет она его решение или нет, как и не думая извиняться за вспышку гнева.
  
  — Тогда отправляйтесь и найдите пистолет. У нас очень много работы и слишком мало времени.
  17
  
  Крупный дом на колесах «виннебаго», раскачиваясь на ухабах, показался на улицах Грейвсенда.
  
  Это и был МКП — мобильный командный пункт. И он весь был в наклейках вроде: «Выставка собак Северной Каролины», «Я торможу только ради призов», «Мы выводим лучших бриаров в Штатах».
  
  Интересно, подумал Паркер, это специально придумано для маскировки, или они купили подержанный трейлер у настоящих собаководов?
  
  Машина встала у тротуара, и Лукас жестом показала Кейджу и Паркеру следовать за ней внутрь. Первый же вдох дал ясно понять, что здесь действительно держали когда-то собак. Но все же в трейлере было тепло, а Паркера до сих пор слегка трясло то ли от холода, то ли от встречи с частным сыщиком, и он был рад уйти с морозного воздуха.
  
  За консолью с компьютером сидел Тоби Геллер, не отрывавший глаз от монитора. Но картинка на экране была разбита сейчас, как мозаика, на тысячи квадратиков-пикселей. Геллер жал на кнопки, орудовал джойстиком, вводил команды.
  
  Рядом с ним расположился Лен Харди, а Сид Арделл втиснул свое тело в джинсах 44-го размера в одну из кабинок у стенки. Психолог из Джорджтаунского университета до сих пор не прибыл.
  
  — Это видео из театра Мейсона, — сказал Геллер, не отрываясь от работы.
  
  — Нашли что-нибудь полезное для нас? — спросила Лукас.
  
  — Ничего, — пробормотал в ответ молодой агент. — По крайней мере пока. Вот как это выглядит на полный экран в режиме реального времени.
  
  Он нажал пару клавиш, и изображение сжалось так, что стало возможным хоть что-то на нем рассмотреть. Это был плохо освещенный интерьер зрительного зала, причем детали оказались не фокусе и сильно размытыми. Люди бежали или метались в поисках укрытия.
  
  — Когда Диггер начал стрелять, один из туристов в зале включил камеру, — пояснил Сид.
  
  Геллер еще поколдовал с клавиатурой, и картинка стала чуть более четкой. Потом он поставил запись на паузу.
  
  — Вот, посмотрите, — вмешался Кейдж, ткнув пальцем в монитор. — Неужели это он?
  
  — Да, он, — ответил Геллер и снова запустил воспроизведение, но теперь замедленное.
  
  Паркер практически ничего не мог толком разглядеть. Мало того что в зале было слишком темно, камера во время съемки еще и непрерывно дергалась, потому что «оператор» и сам в первую очередь думал, где ему спрятаться. По мере того как кадры сменяли друг друга, едва заметная вспышка выстрела чуть высветила неясное пятно, которое, как считал Геллер, и было изображением Диггера.
  
  — Так даже страшнее, — заметил Харди. — Видеть происходящее, но ничего не понимать.
  
  Паркер мысленно с ним согласился. Лукас, склонившись как можно ближе, пристально вглядывалась в монитор.
  
  — А вот, пожалуй, самый четкий из кадров. — Геллер вновь нажал на паузу.
  
  Изображение застыло, но при попытке увеличения снова начинало распадаться на пиксели, теряя остатки резкости. Скоро картинка превратилась в мешанину светлых и темных квадратиков. — Я пробовал выделить и увеличить его лицо. Процентов на девяносто уверен, что он белый, но это все, что можно пока определить.
  
  Паркеру вдруг что-то бросилось в глаза.
  
  — Верните изображение к норме, — попросил он, — и прокрутите обратно, только очень медленно.
  
  Геллер нажал на кнопки клавиатуры. Картинка приобрела нормальный вид, и кадры стали возникать на экране в обратном порядке.
  
  — Стоп! — скомандовал Паркер.
  
  Смутное пятно было фигурой Диггера от пояса и выше.
  
  — Взгляните на это.
  
  — На что именно? — спросила Лукас.
  
  — Я ничего не замечаю, — признался Харди, щурясь.
  
  Паркер постучал пальцем по точке на мониторе. В самом центре того, что было, вероятно, грудью Диггера, можно было различить группу ярких пикселей, окруженную более темными в форме буквы «V».
  
  — Это просто отражение, — сказала Лукас, с каждой минутой делавшаяся все более раздраженной и нетерпеливой, и посмотрела на часы.
  
  — Да, но от чего отразился свет? — упорствовал Паркер.
  
  Какое-то время они все смотрели на пятно. Потом Геллер издал возглас:
  
  — Ха! — и его миловидное лицо озарила улыбка. — Думаю, я понял, что это такое.
  
  — Что же, Тоби?
  
  — Вы хороший католик, Паркер?
  
  — Нет, это не про меня. — Его растили в пресвитерианской вере, но сам он всем религиям предпочитал теологию из «Звездных войн».
  
  — Я окончил школу ордена иезуитов, — сказал Харди, — если это чем-то может нам помочь.
  
  Но Геллера на самом деле мало интересовало вероисповедание коллег. Он откатился в кресле на колесиках чуть в сторону.
  
  — Давайте попробуем так, — сказал он, открывая один из ящиков и доставая небольшую цифровую видеокамеру. Подключив ее к компьютеру, он передал камеру Паркеру. Потом сложил листок бумаги в форме буквы «Х», расстегнул две верхние пуговицы на своей рубашке и приложил бумажную фигуру к груди. — Снимайте меня, — сказал он. — Это просто. Нажмите вот эту кнопку.
  
  Паркер сделал то, о чем его попросили, а потом вернул камеру Геллеру. Тот вернулся к компьютеру, и через мгновение темноватое изображение молодого агента появилось на мониторе.
  
  — Красавчик, — пошутил он, а потом стал работать с клавиатурой, держа отливавшую на экране серебром бумажку в самом центре. Затем резко увеличил изображение. Его лицо растворилось, но сочетание пикселей на экране в точности повторяло то, что они видели в кадре с Диггером.
  
  — Единственное отличие, — указал Геллер, — состоит в том, что у него отсвет желтоватый. А это значит, что наш подопечный носит золотое распятие.
  
  — Добавьте это к словесному портрету стрелка и немедленно распространите информацию, — приказала Лукас. — Да, еще укажите, что теперь точно установлена принадлежность преступника к белой расе.
  
  Кейдж тут же связался по радио с Джерри Бейкером и сообщил ему новые данные для передачи агентам, по-прежнему опрашивавшим местное население.
  
  У них появилась первая особая примета Диггера — золотой крест.
  
  Он религиозен?
  
  Или носит его как талисман?
  
  Или просто сорвал с шеи одной из жертв в качестве трофея?
  
  Телефон Кейджа зазвонил. Он выслушал сообщение. Дал отбой. Пожал плечами, заметно разочарованный.
  
  — Это был мой приятель из Федерального авиационного агентства. Они проверили все фирмы, где можно нанять вертолет. Человек, подходящий под описание, действительно заказал такую машину через компанию в Клинтоне, штат Мэриленд. Назвался Гилбертом Джонсом.
  
  — Джонсом? — саркастически переспросил Сид. — Да уж, чертовски редкая фамилия!
  
  — Расплатился наличными, — продолжал Кейдж. — Пилот должен был взять на борт какой-то груз в Фэрфаксе, а потом предстоял еще часовой перелет, но Джонс не указал, куда именно. Должен был созвониться с пилотом и дать окончательные инструкции в половине одиннадцатого сегодня утром. Но так и не позвонил. Мы проверили летчика — он вне подозрений.
  
  — Джонс дал ему свой адрес или номер телефона?
  
  Пожав плечами, Кейдж ответил:
  
  — Дать-то он их дал. Но все оказалось фальшивкой.
  
  Дверь трейлера открылась, и мужчина в куртке с надписью «ФБР» приветствовал Лукас.
  
  — Привет, Стив! — отозвалась она.
  
  — Агент Лукас, я доставил к вам доктора Эванса из Джорджтауна.
  
  Это был тот самый психолог.
  
  — Добрый всем вечер. Я — Джон Эванс, — представился вновь прибывший, который оказался намного ниже ростом, чем предполагал его мужественный басовитый голос. В его темной шевелюре местами поблескивала седина, лицо украшала аккуратная бородка. Паркеру он сразу понравился. Его улыбка была так же легка, как старые мокасины на ногах или мятый серый свитер. При себе у него оказался не дипломат, а видавший виды тяжелый рюкзак. Востроглазый, он успел бросить оценивающий взгляд на каждого внутри трейлера, еще не успев до конца в него забраться.
  
  — Спасибо, что согласились приехать, — обратилась к нему Лукас. — Знакомьтесь. Агент Кейдж, агент Геллер. Там — в углу — агент Арделл. Это детектив Харди. А моя фамилия — Лукас.
  
  Потом она бросила вопросительный взгляд на Паркера, который жестом дал понять, что не возражает против использования своего подлинного имени.
  
  — Кроме того, с нами сегодня Паркер Кинкейд — эксперт по документам, который прежде работал в штате Бюро. Но он здесь неофициально, и у меня большая просьба нигде не упоминать о его участии в этой операции.
  
  — Я все понимаю, — сказал Эванс. — Мне самому часто приходится работать в условиях полной анонимности. Хотел завести личный сайт в Интернете, но решил не привлекать к себе внимания всяких отморозков.
  
  Он нашел для себя место и уселся.
  
  — Из новостей мне известно о стрельбе в театре Мейсона. Что же это творится в нашем городе?
  
  Кейдж кратко посвятил его в подробности двух массовых убийств, рассказал о смерти главного преступника, записке с требованием выкупа и о стрелке.
  
  Эванс вгляделся в снимок погибшего.
  
  — Значит, сейчас ваша главная задача состоит в том, чтобы понять, где сообщник нанесет следующий удар?
  
  — Да, это так, — ответила Лукас. — Дайте нам эту информацию хотя бы за пятнадцать минут до назначенного времени, и мы успеем перебросить туда опергруппу, которая нейтрализует его. Нам нужно лишь ненамного опередить его.
  
  — Вы слышали эту кличку раньше — Диггер? — спросил Паркер.
  
  — У меня скопился немалый архив по преступникам и преступным группам. Узнав о том, что случилось, я в нем покопался. В 1950-е годы в Калифорнии были убиты четверо иммигрантов. Кличка преступника — Грейвдиггер.[4] Но его самого прикончили в тюрьме через несколько месяцев после того, как он попал за решетку. Колония строгого режима в Обиспо. Он не был членом секты или чего-то подобного. Кроме того, до сих пор существует группировка Диггеров в Сан-Франциско, но эти никогда не занимались ничем серьезнее мелких краж, в основном — из магазинов. Была еще банда байкеров в Скоттсдейле. Тоже Грейвдиггеры. Эти оказались замешаны в нескольких вооруженных налетах, но банда распалась еще в семидесятые, и с тех пор ни об одном из ее членов ничего не слышно.
  
  Лукас повернулась к Геллеру.
  
  — Позвони в полицию Скоттсдейла. Узнай, не было ли там чего нового.
  
  Агент взялся за телефон.
  
  Эванс внимательно оглядел оборудование трейлера, еще раз задержавшись взглядом на фотографии мертвого преступника.
  
  — Если говорить о преступнике-одиночке по кличке Диггер, — продолжал он, — то таковой фигурировал в криминальных делах Англии в 1930-х годах. На самом деле его звали Джон Барнстолл. Он, между прочим, был аристократом, носил титул виконта. Жил в Девоншире. Всем говорил, что у него есть семья, но ее никто никогда не видел. Позднее выяснилось, что Барнстолл убил жену, двоих своих детей и нескольких местных фермеров. Под своей усадьбой он прорыл сеть подземных ходов, где хранил трупы в забальзамированном виде.
  
  — Омерзительная история, — пробормотал Харди.
  
  — Поэтому пресса и окрестила его Диггером — как раз из-за этих подземных туннелей. В семидесятые годы в Лондоне одна банда взяла себе его имя, но это вообще были обыкновенные уличные попрошайки.
  
  — Есть вероятность, что покойный преступник или его сообщник-стрелок могли слышать об этом Диггере и взять его, так сказать, за образец? — спросила Лукас.
  
  — Сейчас мне трудно судить об этом. Необходимо больше информации. Для начала нужно выделить, есть ли общность характеристик их образа действий и поведения.
  
  Общность характеристик, подумал Паркер. Именно обнаружение общности признаков, несвойственных оригиналу, служило едва ли не единственным средством распознавания фальшивых документов. Угол наклона букв, манера прикладывать перо к бумаге и заканчивать строку, очертания нижних частей в строчных буквах «y», «g» или «q», даже степень дрожания руки. Отличить подделку по какой-то одной примете невозможно.
  
  — Вы должны знать вот еще что, — сказал он Эвансу. — Скорее всего это далеко не первые преступления, совершенные Диггером и его сообщником.
  
  — С нами связался один независимый журналист, — продолжила Лукас. — Он полагает, что стрельба в Вашингтоне только последнее звено в цепочке схожих преступлений.
  
  — Где они был совершены?
  
  — В Бостоне, в пригороде Нью-Йорка и в Филадельфии. Все по одной схеме. Ограбления или вымогательство денег, а убийства — тактический прием, чтобы обеспечить успех.
  
  — Значит, основной целью были все-таки деньги? — спросил Эванс.
  
  — Да, — ответил Паркер, — хотя в одном случае их заменили драгоценности.
  
  — Тогда мы едва ли найдем связь с Барнстоллом. В наши дни ему бы поставили диагноз параноидальная шизофрения. А мы имеем дело с антиобщественным поведением в чистом виде. Тем не менее мне бы хотелось ознакомиться с подробностями преступлений, совершенных в других городах. И узнать как можно больше об их образе действий сегодня.
  
  — Мы находимся здесь, чтобы найти их конспиративную квартиру, — сказал Харди. — Там может обнаружиться немало ценной информации.
  
  Но Лукас разочарованно покачала головой:
  
  — Жаль. Я надеялась, что кличка Диггер означает что-то более реальное. Быть может, даже содержит прямой ключ к разгадке.
  
  — О, это все еще вовсе не исключено, — заверил ее Эванс. — Нам просто нужно больше данных. То, что кличка не из самых распространенных, уже само по себе хорошая для нас новость. Если ее придумал мертвый сообщник, это скажет нам нечто важное о нем. Если же стрелок дал ее себе сам — то мы узнаем кое-что о стрелке. Понимаете, клички, как и любые другие наименования, которые мы себе даем, очень важны для составления нашего психологического портрета.
  
  Он посмотрел на Паркера.
  
  — Вот вам пример. Когда мы с моим коллегой величаем себя «консультантами», в это слово вкладывается определенный психологический подтекст. Мы подразумеваем, что хотели бы до известной степени контролировать ситуацию, но при этом избежать ответственности за ее исход и всякого риска.
  
  «В самую точку», — отметил про себя Паркер.
  
  — Знаете что, — продолжал Эванс, — я бы с удовольствием побыл с вами еще какое-то время.
  
  Он снова посмотрел на фото и рассмеялся.
  
  — Мне еще никогда не приходилось заниматься психоанализом мертвецов. Это что-то совсем необычное.
  
  — Нам сейчас пригодится любая помощь, — сказала Лукас. — Мы будем вам крайне признательны.
  
  Эванс открыл рюкзак и достал оттуда внушительных размеров металлический термос. Отвинтив крышку, в которую была вставлена чашка, он налил туда черного кофе.
  
  — Я подсел на этот напиток, — сказал он. — Хотя, как все думают, у психоаналитиков не должно быть дурных привычек. Угостить кого-нибудь?
  
  Все дружно отказались, и Эванс убрал термос на место. Потом он достал сотовый телефон и позвонил жене, предупредив, что задерживается на работе.
  
  Это напомнило Паркеру о детях. Он тоже взялся за мобильник и набрал свой домашний номер.
  
  — Алло? — ответила миссис Каванаг голосом доброй бабушки.
  
  — Это я, — сказал Паркер. — Как там наша крепость? Держится?
  
  — Они скоро доведут меня до банкротства. Я ничего не понимаю в этих космических деньгах из «Звездных войн». А они нарочно не объясняют.
  
  Она засмеялась, и было слышно, как залились смехом дети, находившиеся рядом с ней.
  
  — Что с Робби? — спросил Паркер. — Он все еще расстроен?
  
  — Он немного загрустил, — ответила она, понизив голос, — но мы со Стефи помогли ему развеселиться. Они оба очень хотят, чтобы к полуночи вы вернулись домой.
  
  — Я постараюсь. Джоан не звонила?
  
  — Нет, — ответила миссис Каванаг и снова засмеялась. — Но знаете, Паркер, одну забавную вещь? Если бы она позвонила и я увидела ее номер на определителе, у меня скорее всего не хватило бы времени, чтобы снять трубку. И она подумала бы, что вы все отправились в кино или в бар «Руби тьюсдэй». Как вам такая идея?
  
  — Мне она очень нравится, миссис Каванаг.
  
  — Я так и подумала. Определитель номера — великое изобретение, как вы считаете?
  
  — Если бы его не было, я бы сам его придумал, — отозвался Паркер. — Я еще позвоню чуть позже.
  
  Они разъединились.
  
  Кейдж невольно все слышал.
  
  — Как твой парень? — спросил он. — С ним все в порядке?
  
  — Он в норме, — со вздохом ответил Паркер. — Просто его преследуют дурные воспоминания о том, что случилось несколько лет назад.
  
  Заметив вопросительно вскинутые брови Эванса, Паркер пояснил:
  
  — Еще когда я работал в Бюро, подозреваемый вломился к нам в дом.
  
  Он обратил внимание, что Лукас тоже стала прислушиваться к его словам.
  
  — И ваш сын видел его? — спросил Эванс.
  
  — Именно через окно его спальни преступник пытался проникнуть внутрь, — ответил Паркер.
  
  — Боже милостивый! — воскликнул Сид. — До чего же мне отвратительны такие вещи, если они происходят с детьми! Описать не могу!
  
  — ПТСР? — спросила Лукас.
  
  — Посттравматическое стрессовое расстройство. — Паркера действительно некоторое время волновало, что у мальчика оно может развиться, и он показал Робби специалисту. Но врач заверил его, что поскольку ребенок был слишком мал и Лодочник не причинил ему физического вреда, расстройство психики ему не грозит.
  
  Паркер рассказал сейчас об этом, но добавил:
  
  — Проблема в том, что это случилось в канун Рождества. А как вы понимаете, с этим временем у детей всегда связаны особо живые воспоминания. То есть в целом он прошел через это благополучно, но все-таки…
  
  — Но все-таки вы бы дорого дали, чтобы этого никогда не случилось, — завершил его мысль Эванс.
  
  — Верно, — кивнул Паркер, глядя на хмурое лицо Лукас и гадая, откуда о посттравматическом стрессе знает она.
  
  — Но он чувствует себя хорошо? Я имею в виду сегодня, — спросил психолог.
  
  — Да. Просто снова напугался немного сегодня утром.
  
  — У меня тоже есть дети, — сказал Эванс и обратился к Лукас: — А у вас?
  
  — Нет, — ответила она. — Я не замужем.
  
  — Когда появляются дети, вы словно теряете часть разума. — Эванс говорил, обращаясь к ней. — Они забирают ее у вас, и назад уже ничего не вернуть. Вы все время волнуетесь за них. Вам кажется, что они расстроены, растеряны, опечалены. Иногда меня удивляет сам по себе факт, что родители еще сохраняют способность вообще жить какой-то своей жизнью.
  
  — Неужели? — спросила Лукас, но уже явно думая о чем-то другом.
  
  Эванс стал рассматривать записку, и на какое-то время воцарилось молчание. Геллер стучал по клавишам. Кейдж склонился над картой. Лукас крутила пальцем прядь своих светлых волос. И жест мог показаться почти кокетливым, если бы не прежние холодно-каменные глаза. Мыслями она была где-то в другом месте.
  
  Когда на мониторе компьютера что-то высветилось, Геллер выпрямился.
  
  — Пришел ответ из Скоттсдейла. — Он читал электронное письмо. — Так. Местное полицейское управление, конечно, знает о той банде Грейвдиггеров, но они потеряли всякую связь с ее бывшими членами. Они давно угомонились. Большинство теперь примерные отцы семейств.
  
  Опять тупик, подумал Паркер.
  
  Эванс заметил еще какие-то бумаги и придвинул их к себе. Это была сводка криминальных происшествий, где как раз говорилось о Гари Моссе и поджоге его дома.
  
  — Он проходит как свидетель, верно? — спросил Эванс. — По делу о коррупции при строительстве школ.
  
  Лукас кивнула.
  
  Эванс читал и только качал головой.
  
  — Здесь убийц тоже не волновало, что могли погибнуть дети… Ужасно!
  
  Он поднял взгляд на Лукас.
  
  — Надеюсь, за ними сейчас хорошо присматривают?
  
  — Мосса укрыли на специальной квартире в здании ФБР, а семью вообще вывезли за пределы округа, — ответил вместо нее Кейдж.
  
  — Убивать детей… — пробормотал психолог, отпихивая от себя сводку.
  
  А потом все вдруг сдвинулось с мертвой точки. Паркеру была знакома подобная ситуация со времен работы в правоохранительных органах. Час за часом — порой целыми днями — ждать, и только ждать. Зато затем наступает момент, когда одна из многочисленных зацепок приносит свои плоды. Из факсового аппарата медленно вытянулся лист бумаги. Харди первым взялся за него и начал читать.
  
  — Это из отдела лицензирования строительных работ. Список строящихся и подлежащих сносу зданий в Грейвсенде.
  
  Геллер мгновенно вывел на экран крупномасштабный план района и принялся выделять красным цветом места, которые перечислял Харди. Их оказалось двенадцать.
  
  Лукас вызвала Джерри Бейкера и дала ему адреса. Он ответил, что перенаправляет туда своих людей.
  
  Прошло еще несколько минут, и сквозь треск радиопомех в громкоговорителе командного пункта раздался голос:
  
  — Cанта-Клаус два вызывает Санта-Клауса один.
  
  — Докладывайте, — сказала Лукас.
  
  — Одна из моих поисковых групп обнаружила универсальный магазин. Угол Мокингберд и Семнадцатой.
  
  Тоби Геллер немедленно выделил на плане этот перекресток.
  
  «Пожалуйста, — мысленно молил Паркер. — Пожалуйста, пусть это будет то, что нужно…»
  
  — Они торгуют бумагой и ручками тех типов, что были вами описаны. И полка расположена прямо у витрины. Часть бумаги из пачек выцвела на солнце.
  
  — Есть! — прошептал Паркер.
  
  Все склонились к монитору Геллера, всматриваясь в карту.
  
  — Джерри, — обратился к нему Паркер, презрев кодовые имена, которые так нравились оперативникам, — буквально в двух кварталах к востоку от магазина сносят дом. Это на Мокингберд. Отправь туда команду для опроса населения.
  
  — Вас понял. Это Санта-Клаус два. Конец связи.
  
  Затем телефон зазвонил снова. Лукас сняла трубку, послушала и передала ее Тоби Геллеру.
  
  — Отлично! — сказал тот. — Перешлите нам его на факс МКП-4 по специально выделенной линии. У вас есть наш номер? Хорошо.
  
  Он дал отбой и пояснил для остальных:
  
  — Звонили парни из отдела связи и телекоммуникаций. Они добыли список Ай-эс-пи для Грейвсенда.
  
  — Чего? — переспросил Кейдж.
  
  — Подписчиков на услуги провайдеров Интернета, — объяснил Геллер.
  
  Опять ожил факс, выплюнув еще страницу с текстом. Паркер мельком взглянул на нее и не смог скрыть разочарования. Зарегистрированных пользователей Интернета здесь оказалось больше, чем он ожидал. Всего около пятидесяти.
  
  — Зачитайте кто-нибудь список, — попросил Тоби. — Я внесу всех в компьютер.
  
  И он принялся набирать адреса на клавиатуре быстрее, чем Харди успевал читать, а на экране стали одна за другой появляться красные точки.
  
  Менее чем через две минуты на плане обозначились все. И Паркер понял, что волновался зря. Только четыре точки светились в радиусе пятисот метров от универсального магазина и площадки, где сносили здание.
  
  Лукас снова связалась с Бейкером и дала ему уточненную информацию.
  
  — Сосредоточьте внимание на этих четырех адресах. Встретимся у магазина. Там будет наш новый сборный пункт.
  
  — Понял. Конец связи.
  
  — Поехали. — Лукас тронула за плечо водителя МКП — совсем молоденького агента.
  
  — Постойте! — вмешался Геллер. — Отправляйтесь через этот пустырь. — Он постучал по экрану пальцем. — Пешком вы доберетесь туда быстрее, чем на машинах. А мы к вам подъедем чуть позже.
  
  Харди надел свою куртку, но Лукас покачала головой.
  
  — Извините, Лен… Помните, о чем мы говорили прежде? Вы должны оставаться с МКП.
  
  Молодой коп только развел руками, глядя на Кейджа и Паркера.
  
  — Но я хочу хоть что-то реально сделать.
  
  — Это тактическая операция, Лен. Нам, вероятно, нужны в ней только переговорщики и стрелки.
  
  — Но ведь он не стрелок, — заметил Харди, кивая на Паркера.
  
  — Он эксперт-криминалист. Ему нужно будет поработать на месте возможного преступления.
  
  — Значит, мне придется сидеть здесь и только лапу сосать, так?
  
  — Еще раз прошу прощения, но иначе нельзя.
  
  — Как прикажете. — Он раздраженно сбросил куртку и снова сел.
  
  — Спасибо, — сказала Лукас. — Сид, ты тоже оставайся здесь. Будешь за старшего.
  
  Что, как понял Паркер, означало: присматривай за Харди и не давай ему наделать глупостей.
  
  Лукас распахнула дверь трейлера. Первым вышел Кейдж. Надевая на ходу свою кожаную куртку, за ним последовал Паркер.
  
  — Вы не забыли… — начала Лукас, но он оборвал ее:
  
  — Пистолет у меня в кармане, — и он похлопал по оружию, чтобы лишний раз убедиться в этом. А потом догнал Кейджа, который быстрым шагом уже пересекал все еще задымленный пустырь.
  
  Генри Чизман сделал небольшой глоток из бокала с пивом.
  
  Бывали времена, когда он мог поглощать спиртное в огромных количествах, но в данный момент ему необходимо было сохранять абсолютно трезвую голову. Однако мужчина, сидящий в канун Нового года в баре Грейвсенда и ничего не пьющий, мог моментально вызвать подозрения.
  
  Поэтому здоровяк мусолил одну порцию «Будвайзера» уже добрых полчаса.
  
  Бар назывался «У Джо Хиггинса», что, с точки зрения журналиста, выглядело нелепо. Если бар претендовал на честь быть ирландским, ему следовало называться просто «Джо Хиггинс».
  
  Еще глоточек пивка.
  
  Открылась дверь, и Чизман увидел, как внутрь ввалились сразу несколько агентов ФБР. Он предвидел, что кто-нибудь из них сюда непременно явится опросить завсегдатаев, и молил Бога, чтобы это не были Кейдж, Лукас или тот консультант, которые могли узнать его и заинтересоваться, какого лешего ему понадобилось здесь торчать. Но никого из вошедших сейчас он прежде не видел.
  
  Жилистый старик, сидевший рядом с Чизманом, болтал не умолкая.
  
  — И вот, значит, я пошел и говорю. У меня, говорю, трещина в блоке цилиндров. Что мне делать с треснувшим блоком-то, а? А ему не хрен даже на это ответить. Вот придурок! Хрена лысого он понимает в блоках.
  
  Чизман посмотрел на сухопарого соседа, на котором были рваные серые брюки и темная футболка. 31 декабря, а он даже без плаща. Быть может, живет совсем рядом? Этажом выше? Старик пил виски, запах которого больше напоминал антифриз.
  
  — Значит, он так тебе ничего и не сказал? — спросил Чизман, заметив, что агенты разглядывают их.
  
  — Не-а! И тогда я говорю… Я, говорю, тебе шею сверну, если ты мне не найдешь новую головку блока. Ты понимаешь, о чем я?
  
  Чизман купил чернокожему старику выпивку, потому что белый и черный, склонившиеся над своими стаканами, не вызывали подозрений в баре типа «У Джо Хиггинса», какие мог вызвать белый мужчина, сидящий там в одиночестве. А когда ты кого-то угощаешь, то уж, будь любезен, выслушай все, что у того наболело.
  
  Агенты демонстрируют какой-то лист бумаги — вероятно, фото мертвого сообщника Диггера — трем местным девицам, размалеванным как гарлемские шлюхи.
  
  Чизман посмотрел мимо них в окно на трейлер «виннебаго», припаркованный у противоположной стороны улицы. Чизман наблюдал за штаб-квартирой ФБР на Девятой улице, когда увидел троих знакомых агентов, поспешно выходящих из него, а потом за ними последовали еще пара десятков. Что ж, ему не позволили сделать репортаж в стиле «Журналист охотится на преступника вместе с полицией» — значит, он устроит это себе сам. Слава Богу, кавалькада состояла из дюжины автомобилей, и он просто пристроился следом, вместе с ними проскакивая на красные сигналы светофоров, мигая дальним светом, как делают копы, когда у них нет проблескового маячка. Они кучно припарковались у пустыря неподалеку от этого бара, провели краткий брифинг и разбрелись по округе собирать информацию. Чизман оставил свою машину немного дальше вдоль улицы и укрылся в баре. В кармане у него лежал цифровой фотоаппарат, и он исхитрился сделать несколько снимков, когда агенты ФБР и офицеры полиции получали инструктаж. А потом ему ничего не осталось, кроме как расслабиться и ждать. Интересно, думал он, они уже действительно близки к тому, чтобы найти логово Диггера?
  
  — Эй, послушай! А это кто еще такие? — встрепенулся его тощий чернокожий сосед, который только теперь обратил внимание на агентов. — Копы к нам приперлись, так что ли?
  
  — Мы скоро это узнаем.
  
  Почти в тот же момент один из них подошел к стойке бара.
  
  — Добрый вечер. Мы федеральные агенты. — Как и положено, был продемонстрирован жетон. — Хотел спросить у вас, не видели ли вы раньше вот этого человека?
  
  Чизман бросил взгляд на снимок мертвеца, который уже видел в здании ФБР.
  
  — Нет, не видел, — ответил он.
  
  — Что-то он смахивает на покойника, — заметил чернокожий. — Это труп?
  
  — Вы не замечали никого похожего на него? — вместо ответа вновь спросил агент.
  
  — Нет, сэр.
  
  Чизман помотал головой.
  
  — Есть еще один человек, которого мы разыскиваем. Белый мужчина, лет тридцати — сорока. Носит темный плащ.
  
  «О, это уже о Диггере, — подумал Генри Чизман. — Как странно слышать о ком-то, кого ты так хорошо изучил, из уст агента, не знавшего толком о нем ничего».
  
  — Под такое описание подойдут многие в этом районе, — сказал он.
  
  — Вы правы, сэр. Но единственная особая примета, которая нам известна, — это то, что он носит золотой крест. И он, вероятно, вооружен. Не исключено, что любит поговорить об оружии, прихвастнуть своим.
  
  Диггер никогда не стал бы этого делать, подумал Чизман. Но выводить агента из заблуждения в его планы не входило, и он просто сказал:
  
  — Извините, но ничем не могу помочь.
  
  — Извините, — эхом повторил его пропитанный виски «приятель».
  
  — Если заметите кого-то похожего, не сочтите за труд позвонить, — сказал агент и протянул обоим свои визитные карточки.
  
  — Непременно.
  
  — Позвоню как пить дать.
  
  Когда агент удалился, собутыльник спросил:
  
  — Кого это они хотят сцапать?
  
  — Понятия не имею.
  
  — Здесь все время кого-то пытаются захомутать. Наркота. Пари держу, что наркота замешана… Но между прочим, я тебе рассказывал про свой грузовик? У него полетел блок цилиндров.
  
  — Да, ты уже начал.
  
  — Тогда слушай дальше.
  
  Чизман поднял взгляд на сидевшего рядом с ним человека и совершенно неожиданно ощутил прилив интереса к нему, того интереса, который много лет назад и привел его в журналистику. Желание познать людей. Не сделать на них карьеру, не использовать их и не разоблачать их пороки. Но понять и объяснить самому себе природу человеческую.
  
  Кто этот мужчина? Где он живет? О чем мечтает? Сделал ли он в жизни хоть что-то по-настоящему стоящее и смелое? Есть ли у него семья? Что он любит есть? А вдруг он втайне от всех музицирует или пишет картины?
  
  Было ли наилучшим и самым справедливым вариантом для него продолжать эту жалкую жизнь? Или куда как более счастливым исходом стала бы немедленная смерть — прямо здесь и сейчас, — пока он не познал боли, не изведал истинной печали, которая засосет его однажды как трясина?
  
  Но в этот момент дверь «виннебаго» откатилась в сторону, и несколько человек в спешке покинули дом на колесах. Секундой позже за ними последовала эта женщина — агент Лукас.
  
  Они двигались почти бегом.
  
  Чизман положил деньги на стойку бара и поднялся.
  
  — Эй, парень, так ты будешь слушать про мой грузовик?
  
  Но Чизман, не произнеся больше ни слова, устремился к двери, вышел наружу и направился через запустение Грейвсенда в ту сторону, куда так торопились попасть агенты.
  18
  
  К тому моменту, когда все члены опергруппы собрались вместе, двое людей из команды Джерри Бейкера уже обнаружили явку преступников.
  
  Она оказалась обшарпанной двухуровневой квартирой всего в нескольких десятках метров от площадки, где сносили старый жилой дом. Кирпичной и глиняной пылью здесь было покрыто абсолютно все.
  
  — Мы показали снимок супружеской паре, живущей через дорогу, — пояснил Бейкер. — Оказалось, что они видели его раза три или четыре за последнюю пару недель. Заметили странную манеру ходить: очень быстро и глядя только себе под ноги. Ни разу не останавливался, чтобы обменяться с кем-то хотя бы парой слов.
  
  Теперь здание окружили более двух десятков агентов и офицеров полиции.
  
  — Которая из квартир его? — спросила Лукас.
  
  — Та, что внизу. Кажется, там никого. Мы проверили верхние этажи — тоже пусто.
  
  — С домовладельцем связывались? Он знает имя? — спросил Паркер.
  
  — Управляющая компания сообщила, что съемщик назвался Гилбертом Джонсом, — ответил агент.
  
  Черт… Снова вымышленное имя.
  
  — Он дал номер карточки социального страхования человека, умершего пять лет назад, — продолжал Бейкер. — Преступник подписался на услуги Интернета и расплатился дебитной картой на то же имя, но по ней ничего отследить невозможно. Ты кладешь на такую немного денег, и она действительна только до тех пор, пока сумма не потрачена. В банке он, естественно, дал этот свой адрес. Остальные данные — вымышленные.
  
  — Ну что? Входим сразу? — спросил Бейкер потом.
  
  Кейдж обменялся взглядами с Лукас.
  
  — Да, действуйте.
  
  Бейкер связался с Тоби Геллером, который внимательно следил за монитором своего компьютера. Несколько чувствительных датчиков «прощупывали» квартиру.
  
  — Там пусто, как в вакууме, — доложил Тоби. — Инфракрасное излучение не улавливает чьего-либо присутствия. А единственные звуки — шум воды в радиаторе отопления и работа компрессора холодильника. Десять к одному, что там никого нет, но при желании тепловое излучение тела можно скрыть, и мне попадались гады, умевшие затаиться как мертвецы.
  
  — И помните — Диггер сам мастерит для себя глушители, а значит — подкован в технических вопросах, — заметила Лукас.
  
  Бейкер кивнул, надел бронежилет и защитный шлем, а потом подозвал к себе пятерых членов своей опергруппы.
  
  — Входим динамично. Отключаем электричество и проникаем внутрь через входную дверь и заднее окно спальни одновременно. Разрешаю стрелять на поражение при малейшем риске ответного огня. Первым через дверь вхожу я сам. Вопросы?
  
  Их не было. Агенты тут же распределились по своим позициям. Единственным звуком, который они при этом издавали, было чуть слышное позвякивание тяжелого снаряжения.
  
  Паркер остался на месте, видя профиль Маргарет Лукас, которая напряженно всматривалась во входную дверь. Но внезапно она повернулась, поймала на себе его взгляд, и в ответ ее глаза обдали его ледяным холодом.
  
  «Пусть идет ко всем чертям!» — подумал Паркер. Он все еще злился на нее за тот разнос, что она ему устроила из-за пистолета. По его мнению, в нем не было никакой необходимости.
  
  Потом во всем доме погас свет, и раздался оглушительный грохот пробойника, с помощью которого агенты разнесли дверь в щепки. Паркер следил, как лучи фонариков, закрепленных на их автоматах, обшаривают квартиру внутри.
  
  Каждую секунду он ожидал услышать привычные крики: «Ни с места! Всем на пол! Мы — агенты ФБР!» Но стояла почти полная тишина. Спустя некоторое время на пороге показался Джерри Бейкер, снимавший шлем.
  
  — Все чисто.
  
  Снова включилось электричество.
  
  — Нам надо проверить квартиру на взрывные устройства. Дайте еще несколько минут.
  
  Наконец изнутри донесся голос:
  
  — Объект безопасен!
  
  Бросившись вперед, Паркер, как молитву, мысленно повторял про себя: «Пожалуйста, нам необходимо найти хотя бы что-то, любые улики, отпечатки пальцев, запись, указывающую на место следующей атаки. Или на худой конец какое-то указание, где раньше жил преступник, чтобы порыться там в архивах и найти почерк с характерной „слезой Дьявола“ над буквами „i“ или „j“… Боже, дай нам закончить свой тяжкий труд и вернуться домой к своим семьям!»
  
  Кейдж вошел внутрь первым. Паркер и Лукас следовали за ним. Они двигались бок о бок, но в полном молчании.
  
  В квартире стоял холод, но теперь она была ярко освещена. Вся обстановка навевала депрессию, начиная с бледно-зеленой эмалевой краски, покрывавшей стены. Коричневая фанеровка внутренней двери почти полностью облезла. Мебели во всех четырех комнатах оказалось совсем немного. В гостиной Паркер увидел консоль с компьютером, рабочий стол, старое кресло с торчавшим местами наружу поролоном, пару журнальных столиков. Но к своему глубочайшему разочарованию, там он не обнаружил ни записок, ни каких-то документов и вообще ни клочка бумаги.
  
  — Мы нашли одежду, — донесся голос агента из спальни.
  
  — Проверьте фирменные этикетки, — распорядилась Лукас.
  
  — Их срезали, — ответили ей через минуту.
  
  — Вот дерьмо! — выругалась она сквозь зубы.
  
  Паркер посмотрел на окно гостиной, и его несколько удивил способ, избранный преступником для хранения продуктов. Под приоткрытой форточкой на подоконнике стояли четыре или пять больших банок яблочного сока фирмы «Мотт», а рядом расположилась старая сковорода, наполненная свежими яблоками и апельсинами.
  
  Кейдж тоже обратил на это внимание.
  
  — Надеюсь, эта сволочь страдала запорами. И чем более болезненными, тем лучше!
  
  Паркер улыбнулся.
  
  Лукас вызвала Тоби Геллера и попросила проверить компьтер, на случай если бывший владелец не сумел до конца удалить какие-то файлы или электронные письма с жесткого диска.
  
  Геллер появился спустя несколько минут. Он уселся перед компьютером и взъерошил свою курчавую шевелюру, внимательно изучая прибор. Потом поднял голову и оглядел комнату.
  
  — Как здесь воняет! — сказал он затем. — Господи, хоть бы раз столкнуться с опрятным преступником. Просто для разнообразия. Что это за запах?
  
  Паркер его тоже почувствовал. Что-то химическое и сладковатое витало в воздухе. Дешевая краска на раскаленной батарее отопления, решил он.
  
  Молодой агент взялся за электрический кабель компьютера и обмотал его вокруг своей левой руки.
  
  — Здесь может быть заложена форматирующая «бомба», — пояснил он. — Стоит сделать ошибку при входе в систему, и специальный вирус очищает жесткий диск. Тогда нам останется только отключить компьютер и попытаться все восстановить в лабораторных условиях. Так, давайте посмотрим…
  
  Он включил компьютер. Тот едва слышно загудел. Геллер сидел в напряжении, готовый в любой момент выдернуть вилку из розетки, но потом расслабился и сказал с улыбкой:
  
  — Кажется, первое препятствие мы преодолели. — Он отпустил кабель. — Теперь нам необходимо обойти пароль.
  
  — Но чтобы его подобрать, нужна целая вечность, верно? — спросила Лукас.
  
  — Вовсе нет. Это займет… — Геллер снял крышку с компьютерного блока и вытащил из него небольшую микросхему. На экране сразу же появилась надпись: «Загружается операционная система „Виндоуз“. Пожалуйста, подождите». — Это займет ровным счетом несколько секунд.
  
  — И пароль уже не нужен?
  
  — Нет. — Геллер открыл свой дипломат, достал темно-синюю коробочку автономного жесткого диска, подключил к компьютеру и установил программу. — А теперь я скопирую все содержимое его компьютера себе.
  
  Зазвонил сотовый телефон Лукас. Она ответила, послушала и отключилась с не слишком довольным видом.
  
  — Мне передали данные проверки этой телефонной линии. Она использовалась только для подключения к Интернету. Больше никаких звонков — ни входящих, ни исходящих.
  
  «Да, — вновь подумалось Паркеру. — Преступник был очень хитер. Создавал им одну проблему за другой, как мастер составления головоломок».
  
  Три ястреба постоянно уносили у фермера кур…
  
  — Мы тут что-то нашли в спальне, — донесся до них возглас. А потом агент с резиновыми перчатками на руках вошел в гостиную. Он держал большой блокнот с желтого цвета страницами, на которых отчетливо были видны какие-то записи и схемы. При виде его у Паркера подскочил пульс.
  
  Он открыл свой чемоданчик и тоже достал пару перчаток из латекса. Потом взял блокнот, положил на письменный стол и направил на него свет лампы. С увеличительным стеклом он осмотрел верхний лист и сразу узнал почерк преступника — он уже видел записку вымогателя столько раз, что его рука была ему уже более знакома, чем каракули собственных детей.
  
  «Слеза Дьявола» над строчной «i»…
  
  Паркер осмотрел лист сверху вниз. В основном он был покрыт рисунками. Как эксперт по документам, Паркер Кинкейд верил в существование психологической связи между нашим умом и рукой, но знал, что характеристики личности проявляются не в том, как мы пишем буквы (что делало излюбленную Лукас графологию полной чепухой), а в содержании того, что мы пишем или рисуем на бумаге, когда даже не задумываемся об этом. В том, что мы мараем на листе или чертим на полях, когда мысли наши заняты чем-то другим.
  
  Паркеру доводилось видеть тысячи рисунков на полях документов, которые он изучал. Это могли быть кинжалы, пистолеты, виселицы, мертвые женщины, гениталии, демоны, оскаленные клыки, обычные цифры, самолеты, глаза. Но ему никогда не встречалось то, что нарисовал этот преступник. Лабиринты.
  
  Он был-таки любителем загадывать загадки.
  
  Паркер попытался найти путь через один, потом другой. Они оказались очень сложными. На листе были еще какие-то знаки, но он целиком сосредоточился на лабиринтах, не в силах оторвать от них глаз. Его снедало желание разгадать их тайну. Натура брала свое, и бороться с ней оказалось свыше его сил.
  
  Он почувствовал, как кто-то встал рядом. Это была Маргарет Лукас. Она тоже пристально смотрела на рисунки.
  
  — Они весьма замысловаты, — заметила она.
  
  Паркер искоса бросил на нее взгляд, чувствуя прикосновение ее бедра. Мышцы ног у нее были стальными. Наверняка много бегает, решил он. И воображение нарисовало, как воскресным утром раскрасневшаяся, в мокрой от пота майке она возвращается домой после пятикилометровой пробежки…
  
  Он вернулся к лабиринтам.
  
  — Чтобы начертить такое, надо, должно быть, потратить уйму времени, — сказала она, кивая на рисунки.
  
  — Вовсе нет, — возразил Паркер. — Задачки с лабиринтами сложно решать, но составляются они легче легкого. Сначала рисуете правильный маршрут, а когда он готов, начинаете добавлять слой за слоем ложные пути, ведущие в тупики.
  
  Загадки всегда кажутся легкими, когда узнаешь ответы на них…
  
  Она снова окинула его взглядом и оставила одного, сама присоединившись к команде криминалистов, вспарывавших в спальне матрац в поисках других возможных улик.
  
  Как и в жизни, верно?
  
  Паркер перевернул верхнюю страницу блокнота и увидел, что следующая густо испещрена заметками, сотнями слов, написанных рукой преступника. Ближе к нижней части страницы он увидел нечто вроде списка. Первые две записи выглядели так:
  
  «„Площадь Дюпона“, Метро, вверху эскалатора, 9 часов утра.
  
  Джорджа Мейсона, Театр, ложа № 58, 4 часа дня».
  
  «Боже мой! — сразу мелькнула мысль. — Это же реальный список целей! Без обманок и ловушек». Он поднял голову и позвал Кейджа:
  
  — Быстро иди сюда!
  
  Но как раз в этот момент на пороге появилась Лукас с криком:
  
  — Я чувствую запах бензина! Откуда здесь бензин?
  
  Паркер посмотрел на Тоби Геллера. Оба поняли, что именно этот запах уловили чуть раньше.
  
  — Господи! — Паркер посмотрел на банки из-под яблочного сока.
  
  Это была ловушка на случай, если ФБР удастся найти квартиру.
  
  — Кейдж! Тоби! Всем немедленно выбираться наружу! — Паркер и сам вскочил на ноги. — Это банки!
  
  Но Геллер посмотрел на них и спокойно возразил:
  
  — Не надо паниковать. Смотрите, при них нет детонатора. Никто не сможет…
  
  Но в этот момент автоматная очередь прошила окно, выбивая из стола белесые щепки и разбрызгивая повсюду розоватый бензин из расколотых банок.
  19
  
  Казалось, пуль тысячи. Или даже миллион.
  
  Их точно было больше, чем использовали Паркер и его коллеги в тире Квонтико за все годы его работы.
  
  Осколки стекла, обломки дерева, фрагменты каких-то железок метались по всей гостиной.
  
  Паркер распластался на полу, так и оставив драгоценный блокнот лежать на поверхности стола. Он попытался дотянуться до него, но еще одна струя свинца прочертила пол прямо перед ним, и Паркер вынужден был отпрыгнуть к стене, укрывшись за ней.
  
  Лукас и Кейдж сумели выползти через дверь и залегли в коридоре с пистолетами в руках, высматривая цель через соседнее окно. Крики, вызов подкрепления, мольбы о помощи. Тоби Геллер пытался отпихнуть кресло от компьютера, но ножки зацепились за неровности пола, и он вместе с креслом завалился на спину. Монитор компьютера разлетелся вдребезги — в него угодило не меньше десятка пуль. Паркер сделал еще один рывок к блокноту, но его снова остановила автоматная очередь, предназначавшаяся ему, но лишь пробившая ряд дыр в противоположной стене. Так и не добравшись до стола, он снова вжался в пол.
  
  И опять ему пришла в голову мысль, которая уже не раз посещала в этот день. «Я не знаю, чего больше боюсь — погибнуть или быть раненым». Невыносимо было даже думать, что дети увидят его прикованным к больничной койке. И что он не сможет больше заботиться о них.
  
  В стрельбе наступило краткое затишье, и Паркер попытался помочь Тоби Геллеру.
  
  Но потом Диггер, укрывшийся скорее всего на одной из соседних крыш, снова открыл огонь, целясь теперь в чугунную сковороду, которая тоже оказалась на своем месте не без умысла. Попадавшие в металл пули посылали снопы искр в разлитый теперь повсюду бензин. С громким хлопком его пары разом воспламенились.
  
  Взрывом Паркера вышвырнуло через дверь в коридор. Он повалился на бок рядом с Кейджем и Лукас.
  
  — Там остался Тоби! — выкрикнул он и рванулся назад. Но огненная волна полыхнула в двери и заставила отступить.
  
  Все трое теперь скрючились у стен в коридоре. Лукас звонила по сотовому. Кейдж говорил по своему.
  
  — …Вероятно, на крыше! Мы точно не знаем… Вызовите пожарную бригаду округа… Один агент убит. Нет, теперь уже, должно быть, двое… И он все там же. Откуда, черт возьми, он ведет такой прицельный огонь?
  
  А Диггер продолжал стрелять.
  
  — Тоби! — выкрикнул Паркер.
  
  — Кто-нибудь… — ясно услышал он голос Геллера. — Помогите!
  
  Паркер на мгновение сумел разглядеть фигуру молодого агента по другую сторону бушующего пламени. Тоби лежал, свернувшись калачиком на полу. Комната была уже почти полностью охвачена огнем, но Диггер не прекращал поливать ее пулями. Посылая очередь за очередью в уже и так напоминавшую огненный ад гостиную. Скоро Геллера стало невозможно разглядеть. Казалось, что и стол, на котором остался лежать блокнот, сгорел дотла. Нет! В это невозможно было поверить. Прямые указания на места, где преступники собирались еще и еще раз устроить бойню, обратились в пепел.
  
  Откуда-то доносились голоса:
  
  — …Где же он?
  
  — …Что происходит? Где? Глушитель и пламегаситель. Не можем определить точку… Не видим его, не видим!
  
  — Мать твою, нет, он все еще палит без остановки! У нас там остался человек. Боже милосердный…
  
  — Тоби! — Теперь уже Кейдж встал и попытался вбежать в гостиную, объятую оранжевыми языками пламени и клубами черного дыма. Но и его остановил невыносимый жар и еще одна струя пуль, оставивших темные отверстия в стене рядом с его головой.
  
  Потом еще очередь. И еще.
  
  — …То окно… Нет, надо попробовать другое…
  
  — Где пожарные машины? — орал Кейдж. — Они нужны здесь срочно!
  
  — Уже в пути, — ответила Лукас.
  
  Скоро всякие звуки переговоров по рации утонули в гуле пламени.
  
  Теперь сквозь этот шум они могли слышать только один голос — это все еще звал на помощь бедняга Тоби Геллер:
  
  — Помогите! Пожалуйста, помогите мне…
  
  Но постепенно и его призывы затихли.
  
  Последней попытку прорваться к нему предприняла Лукас, но она тоже не сделала и двух шагов, как сверху обрушилась потолочная балка, едва не похоронив ее под собой. С громким криком она отпрянула. Сам с трудом держась на ногах и задыхаясь от дыма, Паркер потащил ее к выходу из дома, потому что огненное торнадо уже выплеснулось в коридор и подбиралось все ближе.
  
  — Тоби! Там Тоби! — в отчаянии кричала она, постоянно заходясь в кашле. — Он погибает…
  
  — Нам нужно самим выбираться отсюда! — крикнул ей в ответ Кейдж. — И немедленно!
  
  Шаг за шагом они пробирались к выходу.
  
  Даже посреди этого сумасшествия, охваченный страхом и полузадохнувшийся, Паркер сейчас хотел оглохнуть, чтобы не слышать криков отчаяния из дома, ослепнуть, чтобы не видеть, какой ужас внес Диггер в жизнь всех этих людей, этих хороших, добрых людей, у которых были семьи, были дети, как у него самого.
  
  Но увы, Паркер Кинкейд не оглох и не ослеп, находясь в эпицентре жуткой трагедии, держа в правой руке небольшой автоматический пистолет, а левой обнимая Маргарет Лукас, чтобы помочь ей дойти до конца коридора, по стенам которого им вслед уже устремилось пламя.
  
  Послушайте, Кинкейд, последние несколько лет вы жили на «Улице Сезам»…
  
  — …Не можем определить… Нет видимых вспышек… Господи, да что же это? — кричал Джерри Бейкер или кто-то с похожим на его голосом.
  
  За порогом споткнулся и упал Кейдж или кто-то на него похожий.
  
  Мгновение спустя Паркер и остальные агенты тоже повалились на землю у ступенек на холодном воздухе. Хотя всех бил кашель, а глаза ничего не видели от застилавших их слез, Кейдж и Лукас тут же заняли оборонительные позиции, как и остальные их коллеги. Все терли глаза и всматривались в крыши окружающих зданий, выискивая цель. Паркер последовал их примеру, привстав на колено за стволом дерева.
  
  Рядом с командным пунктом на корточках пристроились Сид Арделл, прижимавшийся пухлой щекой к винтовке «М-16», и Лен Харди, поводивший стволом своего револьвера. Детектив крутил головой, страх и недоумение отчетливо читались на его лице.
  
  Лукас заметила рядом Джерри Бейкера и шепотом спросила:
  
  — Где? Где он засел, черт побери?
  
  Командир опергруппы неопределенно махнул куда-то в сторону аллеи у них за спинами и снова взялся за рацию.
  
  Кейдж так наглотался дыма, что его вырвало.
  
  Между тем прошло около двух минут без единого выстрела.
  
  Бейкер вел переговоры по своей «Мотороле».
  
  — Санта-Клаус два… Цель находилась к востоку от нас. Огонь велся под углом сверху вниз. О'кей… Где?.. Хорошо. Только соблюдайте осторожность.
  
  Он надолго потом замолк, изучая стоявшее поблизости здание. Потом снова поднес рацию к уху, когда услышал, что его опять вызывают.
  
  — Они мертвы? — спросил он потом в микрофон. — О Боже… А он?
  
  Затем Бейкер поднялся во весь рост и убрал пистолет в кобуру. Подошел к Кейджу, протиравшему рот бумажными носовыми платками.
  
  — Он сумел пробраться в соседнее здание. Убил супружескую пару, которая жила на верхнем этаже. А потом исчез через аллею. Все. Его нет. И опять никто не видел его.
  
  Паркер посмотрел в сторону передвижного командного пункта и увидел маячившее в его окошке лицо Джона Эванса. Доктор смотрел на все происходившее с тем странным выражением, с каким дети иногда разглядывают мертвых животных — лишенным эмоций, застывшим в шоке. Вероятно, он был великолепным теоретиком и знатоком криминального насилия, но, должно быть, впервые теория воплотилась на практике прямо у него на глазах.
  
  Потом взгляд Паркера снова устремился на дом, который теперь оказался целиком во власти огненной стихии. В творившемся там аду выжить не смог бы никто.
  
  О Тоби…
  
  Рев сирен разрывал тишину. Сверкающие огни отражались в стеклах по обе стороны улицы по мере того, как к месту съезжалось все большие пожарных машин.
  
  Все улики, несомненно, тоже уничтожены огнем. Силы небесные! Ведь он все держал в своих руках. Желтый блокнот, в котором были обозначены цели двух следующих атак. Какого же лешего он не просмотрел список десятью секундами раньше? Зачем было терять невосполнимое теперь время на все эти лабиринты? И Паркер снова ощутил, что документ может превращаться в почти одушевленного личного врага, который на сей раз намеренно отвлек его внимание от главного, дав время Диггеру подготовиться и обстрелять их.
  
  Идиот! Стоило ему лишь…
  
  — Эй! — крикнул вдруг кто-то. — Эй, все сюда! Мне нужна помощь!
  
  Паркер, Лукас и Кейдж посмотрели в сторону агента в куртке ФБР. Он бежал по узкому проходу мимо стены пылающего дома.
  
  — Здесь кто-то есть! — крикнул он опять.
  
  На асфальте действительно лежало тело, все источавшее синеватые облака дыма.
  
  Паркер не сомневался, что человек мертв, но он неожиданно поднял голову и попытался сказать:
  
  — Потушите его, — что вышло у него хриплым шепотом. — Потушите же огонь, черт вас возьми!
  
  Паркер еще раз протер слезившиеся глаза, но лежавшим рядом с домом человеком, несомненно, оказался Тоби Геллер.
  
  — Потушите его! — выдавил он из себя снова, но голос его прервал неудержимый приступ кашля.
  
  Молодому агенту удалось вырваться из объятий пламени и выпрыгнуть через окно гостиной. Там он должен был оказаться точно на мушке у Диггера, но убийца, наверное, просто не заметил его. Или посчитал излишним добивать человека, который и так казался почти обугленным трупом.
  
  К Тоби моментально подскочил врач.
  
  — Вы ранены? Куда попали пули?
  
  Но Тоби не обращал на него внимания и только твердил как одержимый:
  
  — Потушите! Сбейте с него огонь!
  
  — Не волнуйся, сынок, пожарные уже работают. Скоро возгорание будет ликвидировано, — сказал склонившийся над ним медик. — А сейчас дай мне осмотреть…
  
  — Да нет же, мать вашу! — Геллер оттолкнул доктора с неожиданной силой и посмотрел на Паркера. — Блокнот! Потушите блокнот!
  
  Он беспомощно тянул пальцы к небольшому очагу огня рядом во своей ногой. Именно об этом твердил Геллер, а не обо всем здании.
  
  Одного взгляда туда Паркеру хватило, чтобы заметить, как один из аккуратно начерченных преступником лабиринтов медленно слизывает язык пламени.
  
  Это был тот самый желтый блокнот. У Тоби была доля секунды на принятие решения, и он пожертвовал всем своим электронным оборудованием, схватив в последний момент со стола блокнот.
  
  Но сейчас он продолжал гореть, и страничка со списком медленно чернела и сворачивалась. Паркер сорвал с себя курку и бережно накрыл блокнот, чтобы погасить пламя.
  
  — Осторожно! — раздался чей-то испуганный возглас. Паркер поднял глаза лишь для того, чтобы увидеть, как огромный кусок горящей облицовки дома обрушился на землю буквально в полутора метрах от него. Пучки оранжевых искр разметало в разные стороны. Но Паркер словно и не заметил этого. Он осторожно поднял куртку, оценивая ущерб, нанесенный блокноту.
  
  Пламя теперь вырывалось наружу сквозь трещины в стене дома у него за спиной. И само здание уже заметно осело и покосилось.
  
  — Надо срочно уходить отсюда, — взволнованно сказал медик. Он жестом руки подозвал коллегу, вдвоем они погрузили Тоби Геллера на носилки и поспешили прочь, уклоняясь от продолжавших падать горящих обломков.
  
  — Нам придется отступить! — прокричал человек в черной униформе пожарного. — Эту стену уже не спасти. Она может обрушиться прямо на вас!
  
  — Дайте мне еще минуту, — отозвался Паркер и, посмотрев на Лукас, добавил: — А вам лучше уйти.
  
  — Вы тоже не можете здесь больше оставаться, Паркер.
  
  — Пепел слишком хрупок! Я не могу сдвинуть его с места. — Стоило ему попытаться теперь поднять блокнот, как его обугленные страницы превратились бы в черную пыль, не оставив им ни шанса воссоздать хотя бы часть написанного. Паркер вспомнил о своем дипломате, теперь тоже уничтоженном пламенем в квартире, где лежал флакон с париленом, который сейчас так пригодился бы, чтобы сделать поврежденную бумагу более прочной и защитить от разрушения. Но теперь ему оставалось только надеяться, что он сможет собрать кусочки пепла и снова сложить их вместе в лаборатории. Секция водосточной трубы сорвалась с крыши и концом вниз врезалась в асфальт в считанных сантиметрах от него.
  
  — Уходите немедленно, сэр! — закричал пожарный.
  
  — Паркер! — снова позвала его Лукас. — Нельзя больше медлить!
  
  Сама она отошла на несколько метров, но потом обернулась, глядя на него.
  
  Но Паркеру уже пришла в голову идея. Он подбежал к подъезду соседнего дома и выбил стекло рядом с дверью. Подобрал четыре самых крупных осколка, а потом вернулся к блокноту, лежавшему на земле подобно раненому солдату. Паркер встал рядом с ним на колени. И осторожно зажал два листа обугленной бумаги — единственные, на которых еще просматривались записи, — как сандвич между кусками стекла. Собственно, именно стеклянные оболочки эксперты по документам ФБР использовали для сохранения текстов до изобретения более тонких и удобных прозрачных папок из пластика.
  
  Вокруг него уже почти градом сыпались мелкие горящие обломки здания. Внезапно он ощутил, как на него полилась вода — это один из пожарных направил брандспойт на пламя, бушевавшее над головой Паркера.
  
  — Немедленно прекратите! — заорал он, делая отчаянный жест рукой. Вода могла только нанести еще более непоправимый ущерб его драгоценной находке.
  
  Но никто не слушал его.
  
  — Паркер! — крикнула Лукас. — Уходите сейчас же! Стена вот-вот рухнет!
  
  Еще несколько крупных обломков упали рядом, но Паркер не вставал с колен, тщательно проверяя, чтобы стекла ровно зажали между собой черные клочки бумаги.
  
  Затем, словно не замечая кусков дерева, кирпича и пластика, бомбардировавших его со всех сторон, он медленно поднялся и, держа стеклянный «сандвич» на вытянутых перед собой ладонях, не пригибаясь и не делая поспешных шагов, стал удаляться от горящего дома, похожий на вышколенного официанта, несшего поднос с бокалами дорогого шампанского гостям на фешенебельном приеме.
  
  Еще снимочек!
  
  Щелк!
  
  Генри Чизман стоял в конце аллеи через дорогу от объятого пламенем дома. Искры, взметавшиеся высоко в небо, как фейерверк, должны быть видны на несколько километров вокруг.
  
  Это крайне важно — запечатлеть событие.
  
  Трагедии происходят в считанные мгновения, они мимолетны. Вот печаль — другое дело. Горе остается навсегда.
  
  Щелк!
  
  Он сделал своей цифровой камерой еще одну фотографию.
  
  Полицейский, лежащий на земле. Быть может, мертвый или только раненый.
  
  А может статься, притворившийся мертвым — когда в городе появляется Диггер, чего только не делают люди, чтобы остаться в живых! Они теряют остатки храбрости и отсиживаются в укрытиях еще долго после того, как всякая угроза миновала. Все это Генри Чизману уже доводилось видеть не раз.
  
  Еще снимок: стена дома рушится в облаке пепла и красивых отблесках разлетающихся вокруг раскаленных докрасна углей.
  
  Еще фото: крупный план лица офицера, по щеке которого тремя струйками стекает кровь.
  
  И еще эффектный кадр: пламя горящего дома играет, отражаясь от хромированных поверхностей пожарных машин.
  
  Щелк, щелк, щелк… Он сделал уже добрую сотню снимков, но ему все мало. Ему нужно запечатлеть каждую деталь печального события.
  
  Он посмотрел вдоль улицы и увидел, как несколько агентов опрашивают прохожих.
  
  Напрасный труд, подумал Чизман. Диггер появился, и Диггер исчез.
  
  Он и сам понимал, что ему тоже пора уходить. Совершенно ни к чему быть тут замеченным. Поэтому он уже начал укладывать фотоаппарат в карман, когда снова бросил взгляд на здание и заметил нечто любопытное.
  
  Да, мне это нужно снять. Непременно нужно.
  
  Он поднес камеру к лицу и нажал на кнопку.
  
  Снимок: человек, представившийся как Джефферсон, хотя это явно было ненастоящее имя, тот самый Джефферсон, который теперь, несомненно, играл в расследовании заметную роль, уложил нечто на капот автомобиля и склонился, чтобы прочитать. Что это? Книга? Журнал? Нет, нечто блестящее, как стекло. На снимке заметна была только напряженная поза мужчины, который обернул стекло своей кожаной курткой так бережно, как хороший отец укутывает младенца, отправляясь с ним гулять на мороз.
  
  Щелк!
  
  Значит, необходимо спасать репутацию мэра.
  
  И при этом не смешивать с грязью федералов.
  
  Телеведущий Слейд Филипс сидел в кафе на площади Дюпона. Рядом по-прежнему стояли несколько машин «скорой помощи», чьи мигающие огни чуть добавляли красок к общей серости вечера. Вход на станцию метро преграждали желтые ленты полицейского заграждения.
  
  Чуть ранее, воспользовавшись своим репортерским удостоверением, Филипс прошел внутрь. Увиденное им у подножия эскалатора потрясло его до глубины души. Лужа все еще не до конца запекшейся крови. Обломки костей, клочья волос. Ему…
  
  — Прошу прощения, — раздался женский голос. — Вы ведь Слейд Филипс с Дабл-ю-пи-эл-ти.
  
  Телевизионщики навсегда приговорены к тому, чтобы их все называли только по именам. Никому и в голову не приходило добавить слово «мистер». Он оторвал взгляд от чашки и увидел перед собой кокетливую молодую блондинку. Она попросила автограф. Он не мог ей отказать.
  
  — Вы это… Типа, такой хороший ведущий, — сказала она.
  
  — Спасибо.
  
  «А теперь уходи».
  
  — Я тоже мечтаю поработать на телевидении.
  
  — Хорошая мечта.
  
  «Убирайся».
  
  Но она еще с минуту торчала у него над душой, а когда он так и не предложил ей подсесть к нему за столик, удалилась на высоченных каблуках, забавно вскидывая зад. Как антилопа, ухмыльнулся про себя Филипс.
  
  Он отхлебнул кофе без кофеина. Эта бойня в метро никак не шла у него из головы. Боже милосердный… Кровища кругом. Осколки керамической плитки, выщербленный пулями металл… Ошметки плоти, куски костей.
  
  И эта обувь.
  
  У подножия эскалатора валялось с десяток разномастных окровавленных туфель и ботинок. Почему-то именно это ужасало больше всего.
  
  Многие амбициозные журналисты мечтают сделать себе имя на подобных трагедиях.
  
  Ты — репортер. Так иди и займись своим делом.
  
  Но в том-то и дело, что Филипс не испытывал ни малейшего желания быть криминальным хроникером. Насилие вызывало у него отвращение. Безумные мозги убийц пугали его. И еще он думал: «На самом деле никакой я не репортер. Жаль, что не хватило духу так и заявить в лицо этому лощеному прохвосту — Уэнди Джеффрису. Мое призвание — развлекать публику. Я — как звезда „мыльных опер“. Я просто своего рода актер».
  
  Но чтобы иметь право на такие демарши, не стоило продаваться Джеффрису с потрохами.
  
  А теперь приходилось делать что приказано.
  
  Он размышлял, а знает ли сам мэр Джерри Кеннеди о его сделке с Джеффрисом? Скорее всего нет. Кеннеди был упертый сукин сын, но при этом лучше, чем все предыдущие мэры округа Колумбия, вместе взятые. Потому что хотя Слейд Филипс и не был мастером репортажа, в людях-то он все же разбирался неплохо. И он видел, что Кеннеди реально стремился улучшить жизнь в округе и городе, пользуясь всем тем временем, что осталось у него до того момента, когда его задницу выкинут из занимаемого кресла. А это, без сомнения, случится уже после следующих выборов.
  
  Взять хотя бы этот его «Проект 2000»… Надо было иметь крепкий хребет, чтобы обложить местные корпорации еще более крупными налогами, чем они уже платили. Это ему припомнят. И еще роль Великого Инквизитора, которую Кеннеди взял на себя в скандале со школьным строительством. Ходили слухи, что он хотел выплатить разоблачителю коррупции Гари Моссу крупную премию из городской казны за то, что тот не побоялся дать показания и рисковал жизнью (хотя конгрессмен Ланьер, разумеется, отрицал, что давал деньги на такое вознаграждение). Молва утверждала также, что Кеннеди готов был распять всех замешанных в «откатах» чиновников и подрядчиков, включая своих давних приятелей.
  
  Эти мысли поддерживали сейчас Филипса морально, когда он готовился отвести часть критики от главы города. Он делал это в том числе и ради общего блага.
  
  Он заказал еще чашку декофеинизированного. Убежденный, что настоящий кофе повредит обертонам его роскошного баритона, он пил только выхолощенный напиток.
  
  Выглянув в окно, он увидел человека, которого дожидался. Невысокий хрупкий паренек, он тем не менее служил каким-то клерком в ФБР, и Филипс «культивировал» его уже примерно с год. Для него он стал одним из тех «источников, пожелавших остаться неизвестными», на которые то и дело ссылаются журналисты, хотя на самом деле это чаще всего означает, что у источников информации не все в порядке с совестью. Но ему-то какая разница? Он работает на телевидении, где «совесть» вообще считается понятием достаточно растяжимым.
  
  Клерк заметил Филипса с порога кафе, но осторожно оглядел помещение с видом опереточного шпиона. Потом снял плащ, под которым оказался плохо сидевший на нем серый костюм.
  
  Молодой человек занимался в основном разбором и доставкой корреспонденции, хотя Филипсу заявил, что «посвящен в детали» (горазд врать-то!) самых важных решений, принимаемых руководством Бюро.
  
  Самолюбие и бахвальство неистребимы, подумал Филипс, приветствуя его.
  
  — Привет, Тимоти!
  
  — С наступающим! — отозвался тот и сел. Выглядел он при этом как бабочка, пришпиленная булавкой к стене.
  
  — Да, да, и тебя тоже, — ответил Филипс.
  
  — Что у них здесь хорошего сегодня? Они готовят мусаку? Обожаю ее.
  
  — У нас нет времени на еду. Нужно кратко переговорить.
  
  — Ну так хотя бы какой-нибудь напиток.
  
  Филипс подозвал официантку и заказал еще кофезаменителя для себя и чашку настоящего для собеседника.
  
  — Я вообще-то предпочел бы пиво, — разочарованно протянул тот.
  
  Но телеведущий уже склонился вперед и шепотом спросил:
  
  — Меня интересует этот безумец, стрелок в метро. Как продвигается расследование?
  
  — Им пока мало что известно. Там все странно. Кто-то считает, что это дело рук террористов. Другие кивают на военизированные отряды ультраправых. Еще есть мнение, что мы здесь имеем случай обыкновенного вымогательства выкупа. Но прийти к согласию они до сих пор не могут.
  
  — Мне нужна какая-то альтернатива, какой-то другой угол зрения, — сказал Филипс.
  
  — Альтернатива? Что ты имеешь в виду? — Тимоти теперь не сводил глаз с соседнего столика, за которым мужчина с аппетитом поглощал мусаку.
  
  — Все стараются возложить вину на Кеннеди. А это несправедливо.
  
  — Почему же? Он полный болван.
  
  Но телеведущий пришел сюда не для того, чтобы обсуждать компетентность мэра. В какой бы роли ни вошел потом в историю Джеральд Д. Кеннеди, Слейду Филипсу заплатили 25 тысяч долларов как раз для того, чтобы он показал его миру далеко не полным болваном. А потому он продолжал:
  
  — Как ФБР справляется с этим делом?
  
  — Случай крайне сложный, — с важным видом заявил Тимоти, мечтавший когда-нибудь стать полноправным агентом, но, к сожалению, еще ни разу в жизни не добивавшийся целей, к которым стремился. — Они делают все, что в их силах. Уже сумели накрыть явочную квартиру преступника. Ты слышал об этом?
  
  — Да. А еще я слышал, что он устроил там переполох, перепугал всех, а потом благополучно скрылся.
  
  — Нам прежде не доводилось сталкиваться ни с чем подобным.
  
  Нам?
  
  Но внешне Филипс проявил полнейшее понимание.
  
  — Послушай, я тоже стараюсь помочь вам чем могу, — сказал он. — Мне не нравится история, с которой планирует выйти сегодня в эфир руководство моей телекомпании. Именно поэтому я и захотел встретиться с тобой.
  
  Тимоти заморгал своими щенячьими глазками.
  
  — Они уже запланировали какой-то репортаж? — спросил он.
  
  — Вот именно, — кивнул Филипс.
  
  — И о чем он?
  
  — О том, как ФБР облажалось в театре Мейсона.
  
  — Кто облажался? Наоборот, там убийце сумели помешать. Жертв могло быть гораздо больше.
  
  — Но они к этому подойдут иначе, — объяснил Филипс. — Бюро имело шанс схватить преступника. А вместо этого ему дали уйти.
  
  — Бюро вовсе не облажалось, — жалобно возразил Тимоти. — Это была высококлассная тактическая операция. Ваша история — абсолютное вранье.
  
  «Высококлассная тактическая операция», — повторил про себя Филипс, уверенный, что Тимоти набрался подобных фразочек даже не в стенах Бюро, а из романов Тома Клэнси.
  
  — Конечно-конечно. Но добавь сюда остальные слухи…
  
  — Какие еще слухи?
  
  — О том, что Кеннеди собирался заплатить преступникам выкуп, но ФБР подстроило неуклюжую ловушку и все испортило. Стрелок не получил денег и теперь со зла будет убивать все больше и больше людей.
  
  — Это полная чепуха!
  
  — А я и не утверждаю… — начал Филипс.
  
  — И это несправедливо уже по отношению к нам. — Тимоти перешел почти на нытье. — Подумай, у нас сейчас по всему городу работают агенты, которым давно положено быть дома со своими семьями. Ведь праздник же. Я весь день разносил по кабинетам факсы… — Он осекся, сообразив, что проболтался о своем истинном положении в табели о рангах ФБР.
  
  Поэтому Филипс быстро продолжал:
  
  — Я и не говорю, что сам так думаю. Я просто рассказал тебе, как это может выглядеть в эфире. Мразь продолжает убивать. И мое руководство жаждет найти козлов отпущения.
  
  — Даже не знаю…
  
  — Так есть что-то еще, куда мы могли бы перенести фокус общественного внимания? Помимо Бюро?
  
  — Так вот что ты имел в виду под альтернативой?
  
  — Я говорил об альтернативе?
  
  — Да, говорил чуть раньше… А как насчет полиции округа? Может, свалить все неудачи на них?
  
  Интересно, подумал Филипс, сколько бы заплатил Уэнди Джеффрис за очернение полицейского управления, которое в конечном итоге было подотчетно именно мэру.
  
  — Нет, этот вариант мне не подходит. Думай. Есть еще мысли?
  
  Тимоти надолго погрузился в раздумья. Потом расплылся в улыбке.
  
  — Постой-ка, кажется, у меня есть идея.
  
  — Надеюсь, это хорошая идея? — спросил Филипс.
  
  — Слушай. Я как раз был в местном офисе ФБР. И подслушал кое-что странное… — Тимоти наморщил лоб и замолк.
  
  Пришлось вмешаться телеведущему:
  
  — Поразительно, но мне теперь самому кажется, что у них тут отличная мусака. Закажем себе по большой порции, а?
  
  — Идет, — сказал Тимоти. — А идея… По-моему, она просто отличная!
  III
  Три ястреба
  
   «Особенно важно обратить внимание на вариативность написанного. Следует тщательно изучить именно этот аспект документа. Сравнить повторяемость слов и фраз с их естественным порядком и выделить то, что выделяется из нормального и общепринятого построения предложения».
  
   Осборн и Осборн, «Проблемы работы с подозрительными документами»
  
  20
  
  Тоже мне, столица всего Свободного Мира!
  
  Сердце последней оставшейся на планете сверхдержавы.
  
  А Кейдж едва не повредил ось своего казенного джипа «краун-виктория», угодив колесом в очередную яму на дороге.
  
  — Проклятый город! — в сердцах процедил он.
  
  — Осторожнее! — прикрикнул на него Паркер, кивком указывая на два куска стекла, тщательно завернутые и лежавшие у него на коленях, как новорожденный младенец. Он успел кратко осмотреть обрывки страниц, но они были так сильно повреждены, что разобрать на них третью и четвертую цели преступников он пока так и не смог. Оставалось надеяться на лабораторный анализ.
  
  Их автомобиль полз по неровной мостовой мимо фонарных столбов, в которых уже месяцами не горели лампы, мимо нелепо торчащих там и сям шестов, на которых когда-то крепились знаки и указатели — теперь уже давно разворованные.
  
  Рытвина на рытвине.
  
  — Сам не понимаю, почему до сих пор живу здесь, — пожал плечами Кейдж.
  
  В сопровождении Паркера и доктора Эванса старший агент спешил теперь как можно быстрее вырваться из полутемных кварталов окраины и добраться до штаб-квартиры Бюро.
  
  — А если пойдет снег, нам вообще п…ц! — добавил он, не стесняясь в выражениях.
  
  С уборкой снега в Вашингтоне никогда не умели справляться, а случись метель, она серьезно затруднила бы действия команды Джерри Бейкера, даже если бы удалось установить место следующего нападения Диггера.
  
  Эванс говорил по сотовому телефону с кем-то из членов своей семьи. Сначала, судя по сюсюканью, могло показаться, что он общается с ребенком, но по содержанию разговора скоро стало ясно — на другом аппарате его жена. Паркера поразило, что серьезный психотерапевт способен в таком тоне говорить с другим взрослым человеком. Но потом он отругал сам себя: «Кто ты такой, чтобы судить других! Вспомни — когда Джоан напивалась или просто впадала в депрессию, ты и сам увещевал ее так, словно ей едва исполнилось десять».
  
  Кейдж выудил из кармана свой мобильник и набрал номер больницы. Справился о состоянии здоровья Тоби Геллера. Потом дал отбой и сообщил:
  
  — Вот везунчик! Наглотался дыма и вывихнул палец на ноге, когда выпрыгивал из окна. А так — ничего серьезного. Они продержат его у себя максимум одну ночь, но только предосторожности ради.
  
  — Уж он-то определенно заслужил поощрения по службе, — заметил Паркер.
  
  — О, он его получит. Об этом можешь не беспокоиться.
  
  Паркера и самого периодически продолжал бить кашель. От резкого привкуса дыма во рту слегка подташнивало.
  
  Они миновали еще несколько кварталов, когда Кейдж выдал многозначительно:
  
  — Ну как?
  
  — Что — ну как? — спросил Паркер.
  
  — Разве все не как в старые добрые времена? — Агент с довольным видом хлопнул ладонями по рулевому колесу.
  
  Паркер ничего не ответил, а лишь снова поправил верхнее стекло, прижимавшее края обугленной бумаги с записями.
  
  Кейдж обогнал слишком медленно двигавшуюся перед ними машину. Немного помолчав, он спросил:
  
  — Как у тебя на личном фронте? Встречаешься с кем-нибудь?
  
  — Нет. Сейчас я один.
  
  Прошло уже девять месяцев, отметил он про себя, с тех пор как он опять остался в полном одиночестве. Он скучал по Линн. На десять лет моложе его, хорошенькая, спортивная. Они прекрасно проводили время вместе — выходили на утренние пробежки, ужинали, порой уезжали на целый день в Миддлберг. Ему не хватало теперь ее жизнерадостности, чувства юмора (впервые попав к нему домой и увидев автограф Франклина Делано Рузвельта, она с абсолютно серьезной миной заявила: «О, я знаю, кто это. Он придумал мятные пастилки Франклина. У меня была целая коллекция оберток»). Однако, хотя ей уже исполнилось тридцать, Линн совершенно не испытывала тяги к материнству. Она прекрасно ладила с его детьми, когда речь шла о походе в музей или в кино, но он прекрасно видел, что на более тесную привязанность к ним Линн не способна. Более того, с течением времени она начала тяготиться их обществом все заметнее. Любовь в некотором смысле похожа на шутку, понял Паркер. И то и другое уместно, когда вовремя. Закончилось все тем, что они расстались, договорившись, что, быть может, через несколько лет, когда она будет готова принять на себя обязанности матери, они попытаются построить более прочные отношения. При этом, конечно же, оба прекрасно сознавали, что как любовники расстаются навсегда.
  
  — Так-так, — сказал Кейдж. — Значит, сидишь дома один, как отшельник?
  
  — Нет, — попытался отшутиться Паркер. — Скорее, я как страус, зарывший голову в песок.
  
  — И у тебя никогда не возникает ощущения, что вокруг бурлит жизнь, которая проходит мимо?
  
  — Представь себе, нет, Кейдж. Зато у меня возникает ощущение, что у меня подрастают двое детей, и это не проходит мимо, что гораздо важнее.
  
  — Это важно, кто спорит. Да. Здесь я могу тебя понять. Действительно важно.
  
  — Важнее всего, — настойчиво подчеркнул Паркер.
  
  Эванс не слезал с телефона и теперь сообщал жене, как сильно любит ее. Паркер перестал слушать. Это наводило на него тоску.
  
  — Что ты думаешь о Лукас? — забросил удочку Кейдж.
  
  — А что я могу о ней думать? Она отличный профессионал и далеко пойдет. Быть может, даже в самые верхи. Если только не схлопнется прежде времени.
  
  — Ты хотел сказать — взорвется?
  
  — Нет, именно схлопнется. Внутрь, как лампочка.
  
  — Интересная мысль, — ухмыльнулся Кейдж. — Но я спрашивал не об этом. Что ты о ней думаешь как о женщине?
  
  Паркер закашлялся. Его передернуло при воспоминании о море огня и свистевших над головой пулях.
  
  — Уж не пытаешься ли ты свести нас? Меня и Лукас?
  
  — Нет, конечно, — возмутился Кейдж, но потом добавил: — Просто мне хотелось бы, чтобы у нее стало больше друзей. Я ведь уже забыл, что ты тоже можешь быть веселым парнем. Вы могли бы как-нибудь провести вечерок вместе.
  
  — Кейдж…
  
  — Она не замужем. Ни с кем не встречается. И не знаю, заметил ли ты, — продолжал он гнуть свою линию, — но, помимо прочего, она еще и хороша собой. Тебе так не показалось?
  
  Конечно, показалось. Для агента ФБР очень даже ничего. Впрочем, Паркеру действительно многое в ней казалось привлекательным. Причем не только внешность. Он ведь заметил, какими глазами она проводила Робби, когда тот поднимался вверх по лестнице этим утром. Путь к сердцу мужчины лежит через его детей…
  
  Но Кейджу он сказал совсем иное:
  
  — У меня сложилось впечатление, что она дождаться не может момента, когда дело будет закрыто и я перестану маячить у нее перед глазами.
  
  — Ты так думаешь? — спросил Кейдж с нескрываемой иронией.
  
  — Ты же слышал, как она набросилась на меня из-за оружия.
  
  — Да тут же все понятно, черт возьми! Ясно, что она не хочет отправлять тебя обратно твоим детям в пластиковом мешке.
  
  — Нет, там было другое. Я тогда наступил ей на любимую мозоль, а она этого терпеть не может. Вот только передай ей при случае. Я буду и дальше поступать так, как считаю нужным, если сочту, что прав.
  
  — Ну вот, это как раз то, что я имел в виду.
  
  — То есть?
  
  — Она могла бы сказать в точности то же самое. Вы с ней во многом похожи. Разве не превосходная пара?
  
  — Оставь эти глупости, Кейдж.
  
  — Но послушай, конечно, для Маргарет главное в жизни — ловить преступников. У нее невероятно развито самолюбие, но это самолюбие в хорошем смысле слова. Я считаю ее вторым лучшим следователем из всех, кого знаю.
  
  Паркер сделал вид, что не заметил взгляда, которым сопровождались эти слова.
  
  Кейдж ненадолго задумался.
  
  — А знаешь, какое у Лукас самое главное преимущество? Она умеет сама о себе позаботиться.
  
  — И в чем же это заключается?
  
  — Я тебе скажу. Пару месяцев назад к ней в дом влез грабитель.
  
  — А где она живет?
  
  — В Джорджтауне.
  
  — Тогда неудивительно. Там такое не редкость. — Паркеру нравился округ Колумбия, но он никогда не поселился бы там. Хотя бы из-за детей. Уровень преступности там зашкаливал.
  
  — Так вот, возвращается она как-то вечером со службы, — продолжал Кейдж, — и видит, что входная дверь взломана. Проблема? У нее есть собака, но она гуляет на заднем дворе, и…
  
  — У нее собака? Какой породы?
  
  — Хрен его знает. Я в этом не разбираюсь. Такая большая и черная. Но дай мне закончить. Она первым делом убеждается, что с псом ничего не случилось, а потом и не думает вызывать полицию. Возвращается к своему пикапу, надевает бронежилет, достает «МП-5» и идет разбираться сама.
  
  Паркер рассмеялся. Вообразить себе любую другую стройную и привлекательную блондинку крадущейся по дому с оборудованным лазерным прицелом автоматом казалось ему чем-то абсолютно невероятным. Но почему-то именно Лукас он легко представил себе в такой ситуации.
  
  — Все еще не понял, к чему ты клонишь, Кейдж.
  
  — Ни к чему особенному. Я только хотел показать тебе, что Лукас не нуждается в няньках. Для людей, живущих вместе… Я, само собой, говорю о мужчине и женщине… Людям легче ужиться вместе именно так. Когда не надо нянчиться с партнером. Это закон, Паркер. Заруби его себе на носу.
  
  Было очевидно, что агент намекал на его бывшую жену Джоан. Кейдж несколько раз видел Паркера и Джоан вместе. Ведь Паркер действительно на первых порах сблизился с Джоан во многом именно потому, что она нуждалась в опеке, а сам Паркер — тогда только-только осиротевший — испытывал огромную потребность о ком-то заботиться. А теперь он вдруг вспомнил, как несколько часов назад Лукас инструктировала опергруппу в Грейвсенде. И понял, что ее речь взволновала его не потому, что за ней стояли опыт и красноречие, — он был поражен именно независимостью, которая ощущалась в каждом ее слове и движении.
  
  Какое-то время они продолжали ехать молча.
  
  — Неужели «МП-5»? — переспросил потом Паркер, воображая вороненую тяжесть стали автомата фирмы «Кехлер и Кох».
  
  — Точно так. Сама рассказывала потом, что ее больше всего волновало, как уложить преступника и не повредить при этом развешанные по стенам украшения. Она же сама вышивает и шьет. Делает такие коврики — ты не поверишь!
  
  — Да, ты уже рассказывал об этом. А что взломщик? Она пристрелила его?
  
  — Нет. Сумел сбежать.
  
  Паркеру снова припомнилась ее вспышка злобы на него в Грейвсенде. И он спросил у Кейджа:
  
  — Тогда с чего она так взъелась на меня? Что это было?
  
  Немного подумав, Кейдж ответил:
  
  — Есть вероятность, что она просто тебе завидует.
  
  — Завидует? Мне? Что ты несешь?
  
  Вместо прямого ответа Кейдж лишь сказал:
  
  — Не мне давать тебе советы. Просто обмозгуй мои слова и в следующий раз, когда она накинется на тебя, не слишком обижайся на нее.
  
  — Но в твоих речах нет никакой логики. С какой стати ей мне завидовать?
  
  — Отнесись к этому как к одной из своих головоломок. Либо сам догадаешься, либо она даст тебе ответ. Это зависит только от нее. От меня ты подсказок больше не дождешься.
  
  — Почему ты решил, что меня занимает загадка Маргарет Лукас?
  
  Но Кейдж лишь резко вывернул руль, объезжая очередную широкую, как каньон, трещину в асфальте, и промолчал.
  
  Эванс отключил телефон и налил себе еще чашку кофе из термоса. Туда входило, должно быть, литра два. На этот раз Паркер тоже не отказался от угощения и выпил несколько глотков крепкого напитка.
  
  — Как семья? — спросил Паркер.
  
  — Я теперь в долгу перед детьми, — ответил психолог с печальной улыбкой.
  
  — Сколько у вас?
  
  — Двое.
  
  — У меня тоже, — сказал Паркер. — Взрослые?
  
  — Тинейджеры. Очень дружные ребята. — Он не стал вдаваться в детали, а только спросил: — А ваши?
  
  — Моим восемь и девять.
  
  — О, тогда у вас есть еще несколько лет мира и покоя.
  
  — По мне, так лучше всего внуки, — вмешался в разговор Кейдж. — Поверьте опытному деду. Ты весело проводишь с ними время, балуешь их как можешь, позволяешь изваляться в грязи и замызгаться с ног до головы мороженым, а потом выдаешь на руки родителям. А сам спокойно отправляешься попить пивка и посмотреть матч. Что может быть лучше?
  
  Опять на время в машине воцарилось молчание. Потом Эванс обратился к Паркеру:
  
  — Вы упоминали о происшествии с вашим сыном. Как это случилось?
  
  — Вам доводилось слышать о Лодочнике? — спросил Паркер.
  
  Кейдж бросил на него настороженный взгляд и снова сосредоточился на дороге.
  
  — Кажется, что-то читал о нем в газетах. Но подробностей не помню, — ответил Эванс.
  
  Паркера это слегка удивило. О преступнике сообщали в выпусках новостей несколько месяцев подряд. Вероятно, доктор не так давно перебрался в эти края.
  
  — Это был серийный убийца, орудовавший в Северной Каролине и Мэриленде. На протяжении четырех лет. Обычно он похищал женщину, насиловал и убивал, а труп бросал в ялике или лодке. Пару раз на Потомаке. На Шенандоа. На озере Берк рядом с Фэрфаксом. У нас были улики против одного типа из Арлингтона, но их долго не хватало, чтобы возбудить против него уголовное дело. Наконец мне удалось полностью изобличить его, используя образец почерка. Спецназ его арестовал. Он был осужден, но по дороге в федеральную тюрьму сумел сбежать. Как назло в то время у меня были в разгаре юридические разборки с бывшей женой по поводу опеки над детьми. Суд постановил назначить временным опекуном меня. Тогда мы с детьми и нашей домработницей жили в Фоллз-Черче. И вот однажды около полуночи Робби начал страшно кричать. Я прибежал к нему в спальню и увидел, как Лодочник пытается проникнуть внутрь дома.
  
  Эванс кивал, слушая рассказ Паркера и не сводя с него пристального взгляда.
  
  Даже сейчас, годы спустя, сердце Паркера заходилось от этих воспоминаний: не столько о квадратном бледном лице со стеклянными глазами, которое он видел в окне спальни, сколько от безумного ужаса, охватившего тогда сына. От слез, струившихся по лицу, от его дрожавших ручонок. Он не стал рассказывать Эвансу и Кейджу о показавшихся часами пяти минутах парализующего душу страха, когда он с детьми прятался в комнате домработницы, заперев дверь и вслушиваясь в тяжелые шаги Лодочника, бродившего по дому. Наконец, так и не дождавшись приезда полиции Фэрфакса, Паркер сам вышел в коридор со служебным револьвером в руке.
  
  Он чувствовал, как Эванс изучает его лицо все более внимательно, словно он был его пациентом. Заметив, что Паркеру это не нравится, доктор отвел взгляд и спросил:
  
  — Вы сами убили его?
  
  — Да.
  
  Револьвер стреляет слишком громко! Спуская курок, Паркер не мог думать ни о чем другом. Он знал, что грохот напугает Робби и Стефи еще больше.
  
  Слишком громко!
  
  В этот момент Кейдж уже остановил машину у тротуара рядом с офисом ФБР. Эванс сунул термос в рюкзак и положил руку Паркеру на плечо.
  
  — Знаете, что мы сегодня сделаем?
  
  Тот рассеянно поднял на доктора удивленный взгляд.
  
  — Мы поймаем этого сукина сына и оба вернемся домой к своим семьям. Нас там очень ждут.
  
  «Аминь!» — мысленно подытожил Паркер Кинкейд.
  
  Вся их группа вновь собралась в лаборатории по работе с документами.
  
  Маргарет Лукас говорила по телефону. Паркер посмотрел на нее. Странный взгляд, которым она окинула его в ответ, заставил вспомнить их разговор с Кейджем в машине.
  
  Есть вероятность, что она просто тебе завидует.
  
  Но она уже снова опустила глаза на заметки, которые делала по ходу телефонной беседы. Он невольно обратил внимание на почерк. Обучалась по методу Палмера. Завидная аккуратность и экономность во всем. Никаких лишних завитушек.
  
  Рядом стояли Харди и Сид Арделл — оба тоже висели на телефонах.
  
  Паркер выложил куски стекла на стол для анализа.
  
  Лукас отключила сотовый, посмотрела на Кейджа и остальных.
  
  — Явочная квартира выгорела полностью. Эксперты-криминалисты перерыли там все, но ничего не уцелело. Компьютера тоже больше нет.
  
  — А что насчет здания, откуда стрелял Диггер? — поинтересовался Кейдж.
  
  — Там чисто, как в техасском книгохранилище,[5] — ответила она с горечью. — На этот раз там нашли гильзы, но он снаряжал автомат в…
  
  — …Резиновых перчатках, — закончил за нее Паркер со вздохом.
  
  — Да, для этого он пользовался латексом. А в чужой квартире на нем были кожаные. Так что ни единого отпечатка.
  
  Зазвонил городской телефон, и Лукас сняла трубку.
  
  — Алло?.. А, хорошо, давай.
  
  — Это Сьюзан Нэнс, — объяснила она. — Сумела собрать больше информации из Бостона, Уайт-Плейнз и Филадельфии о случаях, которые упоминал Чизман. Я включу громкую связь.
  
  — Докладывай, Сьюзан, — сказала она, нажав кнопку.
  
  — Мне удалось связаться со следователями, ведущими те дела. Они говорят, что, как и у нас, преступники практически не оставили материальных улик. Ни отпечатков пальцев, ни свидетелей. Все дела до сих пор не закрыты. Я отправила им снимки нашего мертвеца, но его никто не опознал. Однако все три сыщика сказали одну и ту же вещь. Что довольно странно.
  
  — Что именно? — спросил Паркер, который одновременно нежными движениями очищал верхнее стекло, под которым лежали обугленные остатки страниц.
  
  — Похоже, во всех трех случаях жестокость преступлений явно превышала необходимость и не оправдывалась целями. К примеру, ювелирный магазин в Бостоне. Оттуда были взяты только часы.
  
  — Всего одни часы? — поразился Сид. — Там больше было нечего взять?
  
  — В том-то и дело, что было. Но ему понадобились только часы. Конечно, это «Ролекс», но все же… Даже таким часам две тысячи баксов — красная цена. В Уайт-Плейнз добыча составила тридцать тысяч. При захвате автобуса в Филадельфии он потребовал выкуп всего в сто тысяч долларов.
  
  «А с властей округа Колумбия он уже хотел получить двадцать миллионов», — подумал Паркер. Аппетиты преступника с каждым разом все возрастали.
  
  Лукас определенно мыслила теми же категориями.
  
  — Криминальная личность с возрастающей мотивацией? — обратилась Лукас к психологу.
  
  Но Эванс покачал головой.
  
  — Едва ли. Внешние признаки совпадают, но такое более характерно для преступлений на сексуальной почве. В основном для садосексуальных убийств. — При этом он провел костлявой кистью руки по своей бородке. Она была очень короткая, словно он только что отпустил ее, а кожа до сих пор чесалась. — Такие преступники прибегают к все большей жестокости, потому что обычное убийство уже не утоляет их жажды насилия. Но повышение мотивации крайне редко встречается, когда в основе лежит корысть.
  
  Паркеру показалось, что таящаяся здесь загадка может оказаться куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.
  
  Или намного проще.
  
  Как бы то ни было, но его раздражала невозможность сразу разглядеть путь к решению.
  
  У фермера в ружье всего один патрон…
  
  Паркер закончил очистку стекла и занялся изучением непосредственно улик — того, что осталось от двух страничек блокнота. К его огорчению, он сразу заметил, что пепел распался на отдельные мелкие фрагменты. Ущерб, нанесенный огнем, оказался серьезнее, чем он даже предполагал.
  
  И все равно на самых крупных фрагментах им, возможно, удастся прочитать хотя бы часть написанного преступником. Для этого на поверхность обугленной бумаги нужно направить инфракрасный свет. Обгоревшие чернила или грифель карандаша будут отражать волны иной длины, нежели бумага, и зачастую так можно разобрать почти весь уцелевший текст.
  
  Паркер с огромной осторожностью перенес стеклянный «сандвич» под инфракрасный излучатель Фостера — Фримана. Потом он наклонился и взял лежавшее на столе дешевое увеличительное стекло (со злостью подумав, что, помимо прочего, треклятый Диггер уничтожил и его пятисотдолларовую антикварную лупу).
  
  Харди смотрел на листок, располагавшийся слева.
  
  — Лабиринты… Подумать только, он еще и рисовал лабиринты!
  
  Но Паркера интересовала только вторая часть, где он видел ссылку на театр Мейсона. Он предполагал, что ниже преступник обозначил остальные две цели, намеченные на восемь часов вечера и на полночь. Но именно эти фрагменты оказались смяты и скручены более остальных.
  
  — Что ж, кое-что все-таки видно, — пробормотал он. Вгляделся внимательно, медленно провел лупой по всей поверхности.
  
  — Черт! — процедил он затем сквозь зубы и только покачал головой.
  
  — В чем дело? — спросил Сид.
  
  — Да в том, что цели, по которым Диггер уже нанес удары, читаются превосходно. Метро и театр. А вот две другие… Не могу ничего разобрать. Полуночная цель последняя в списке… Там еще хоть что-то читается в отличие от третьей. Я буду диктовать, а вы записывайте, — попросил он Харди.
  
  Полицейский взял ручку и блокнот с желтыми страницами.
  
  — Давайте.
  
  Паркер до предела напряг зрение.
  
  — Похоже, тут написано — «Место, куда я…». Так, еще секунду. «Место, куда я… тебя водил». Потом тире. И слова «к черного». Нет, «к черному». А дальше в странице дыра. Весь текст утрачен.
  
  Харди прочитал записанное:
  
  — «Место, куда я тебя водил, тире, к черному…»
  
  — Да, это пока все.
  
  Паркер поднял голову.
  
  — О чем же здесь речь?
  
  Но ни у кого не возникло никаких предположений. Кейдж посмотрел на часы.
  
  — А что же с целью восьмичасовой атаки? Нам бы лучше сконцентрироваться на этом. Осталось пятьдесят пять минут.
  
  Паркер вновь просмотрел третью строчку, располагавшуюся под названием театра. Он изучал ее более минуты, низко склонившись над стеклом. Потом стал диктовать.
  
  — «Три километра к югу. Р…». Буква «эр» заглавная. Но следом за ней пепел посекся на мелкие кусочки. Я вижу еще много букв, но они раздроблены и перемешаны.
  
  Потом Паркер взял записанный текст, подошел к висевшей на стене доске и скопировал мелом крупно, чтобы было видно всем.
  
  …три километра к югу. Р…
  
  …место, куда я тебя водил — к черному…
  
  — Что все это значит? — спросил Кейдж. — О каких местах, черт побери, идет речь?
  
  У Паркера не было даже приблизительной догадки по этому поводу.
  
  Он отошел от доски и снова склонился над листками, глядя на них, как смотрел в школьном дворе на отпетого хулигана-старшеклассника перед неизбежной дракой.
  
  Но текст-головоломка не поддавался его усилиям.
  
  — Три километра откуда? — бормотал он. — И что означает это «Р»?
  
  Он громко вздохнул.
  
  Дверь лаборатории распахнулась, и Паркер невольно вздрогнул.
  
  — Тоби!
  
  И действительно, в комнату не совсем твердой походкой ввалился Тоби Геллер. Хотя молодой человек сменил одежду и, кажется, даже успел принять душ, от него все равно разило дымом, и он почти поминутно заходился в кашле.
  
  — Эй, приятель, а ты что здесь забыл? — спросил Кейдж.
  
  — Ты совсем спятил. Отправляйся немедленно домой! — подхватила Лукас.
  
  — В свою жалкую холостяцкую дыру? И это после того, как я отменил новогоднее свидание с очень перспективной новой подружкой? Нет уж, не пойдет. — Он хотел засмеяться, но смех мгновенно перешел в еще один приступ кашля. Он сумел усмирить его, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув.
  
  — Как ты себя чувствуешь, дружище? — спросил Сид, заключая Тоби в медвежьи объятия. На широкой физиономии агента читалась искренняя тревога за соратника, которую даже закаленные оперативники не считали нужным скрывать.
  
  — Медики, как ни старались, не смогли определить степень моих ожогов, — сказал Геллер. — Похоже, я спалился не больше, чем можно загореть на пляжах Новой Англии. Так что все в норме. — Он опять закашлялся. — Впрочем, кроме легких. В отличие от некоторых президентов я все-таки накурился взатяжку. Ну да ладно. Что тут у нас происходит?
  
  — Вы про спасенный вами желтый блокнот? — с досадой спросил Паркер. — Как ни прискорбно, мы очень мало сумели извлечь из него.
  
  — Вот те на! — воскликнул агент.
  
  — Именно так. Лучше и не скажешь.
  
  Лукас подошла к столу для работы с документами. Встала рядом с Паркером. От нее не пахло больше ароматным мылом — ощущался только едкий запах дыма.
  
  — А знаете что? — сказала она, поразмыслив немного.
  
  — Что?
  
  Она указала на лежавшие вперемешку многочисленные мелкие кусочки пепла с проступавшими на них отдельными буквами.
  
  — Ведь какие-то из этих кусочков, сложенные в правильном порядке, образуют слово, которое начинается с заглавной «Р», так?
  
  — Такая вероятность весьма высока.
  
  — Что это вам напоминает?
  
  — Обыкновенную мозаику-головоломку или, как теперь это называют, пазл, — прошептал Паркер.
  
  — Верно, — кивнула она. — Но ведь вы же мастер по части головоломок. Не попытаетесь сложить нужное нам слово?
  
  Паркер еще раз внимательно всмотрелся в буквально сотни мелких фрагментов. На такую работу могли уйти многие часы, если не дни. Потому что в отличие от популярной игрушки края отдельных кусочков пепла посеклись неровно, и один фрагмент совершенно не обязательно в точности примыкал к соседнему.
  
  Но это навело Паркера на другую мысль.
  
  — Тоби!
  
  — Слушаю вас, — отозвался молодой агент, кашляя и потирая место, где когда то была бровь.
  
  — Ведь существует компьютерная программа для составления анаграмм, или я ошибаюсь?
  
  — Анаграмм? А что это такое, напомните, пожалуйста?
  
  Как ни странно, первым ответил покрытый татуировками Сид Арделл — человек, производивший с первого взгляда впечатление, что единственным интеллектуальным усилием, на которое он способен, — это выбор более дешевой, чем другие, марки пива на распродаже в супермаркете.
  
  — Анаграмма — перестановка букв в слове таким образом, чтобы образовалось новое слово. Типа, «тело — лето», «липа — пила».
  
  — А! Тогда, конечно, есть такая программа, — ответил Геллер. — Но ведь вы никогда не прибегаете к электронике для решения головоломок, так ведь, Паркер?
  
  — Да. С моей точки зрения, это было бы мошенничеством. — Он улыбнулся Лукас, но она ответила лишь мгновенным взглядом на него и снова вернулась к созерцанию фрагментов. И Паркер продолжил: — Тогда возьмите эту фразу — «…три километра к югу. Р…» — и посмотрите на фрагменты пепла с буквами. Можете сложить из них слово, которое с этого «Р» начинается?
  
  Геллер даже рассмеялся.
  
  — Есть отличный метод, — сказал он. — Мы отсканируем образец почерка с записки. Это задаст нам стандарт построения преступником слов. Потом я сфотографирую все кусочки пепла с буквами на цифровую камеру с инфракрасным фильтром, что удалит с бумаги окраску, которую придала ей обугленность. И мы получим фрагменты записки с отдельными буквами в чистом виде. И с помощью компьютерной программы подберем то, что подойдет по смыслу.
  
  — А получится? — спросил Харди.
  
  — Наверняка получится, — уверенно ответил Геллер. — Я только не знаю, долго ли придется с этим возиться.
  
  Геллер сразу же взялся за цифровой фотоаппарат и сделал несколько снимков фрагментов пепла, а потом переснял целиком записку вымогателя. Затем он подключил камеру к одному из разъемов компьютера и начал загрузку полученных изображений.
  
  Его пальцы, как всегда, летали по клавишам. Остальные замерли в молчании. От чего звук звонка мобильного телефона Паркера, прозвучавшего в следующую секунду, показался особенно пронзительным.
  
  Он сам чуть не подпрыгнул от удивления и открыл крышку своего сотового, на определителе которого высветился его домашний номер.
  
  — Слушаю! — сказал он в трубку.
  
  — Паркер?
  
  Его сердце екнуло, когда он услышал взволнованный голос миссис Каванаг.
  
  Фоном для ее слов звучали явственно слышные рыдания Робби.
  
  — Что стряслось? — спросил он, стараясь не поддаваться панике.
  
  — В общем, у нас все в порядке, — поспешно сказала она. — И Робби тоже. Просто он немного перепугался. Ему показалось, что он видел того человека с заднего двора. Лодочника.
  
  О, только не это…
  
  — Там, конечно, никого не было. Я включила все наружное освещение. Просто собака мистера Джонсона опять сорвалась с поводка и запуталась в кустах. Вот и все. Но мальчика это напугало. И сильно.
  
  — Дайте ему трубку.
  
  — Папа? Папочка! — Голос Робби ослабел от страха и пролитых слез. Ничто не могло расстроить Паркера больше, чем этот голос.
  
  — Привет, Робби! — бодро сказал Паркер. — Что случилось?
  
  — Я… я выглянул наружу. — Он опять заплакал, и Паркер закрыл глаза, слушая всхлипы. Страхи сына он всегда ощущал как свои собственные.
  
  — И мне показалось, что я его вижу, — продолжал мальчик. — Лодочника. И я… я испугался.
  
  — Но ты же уже знаешь, что это всего-навсего кусты на заднем дворе? Мы завтра же от них избавимся.
  
  — Но на этот раз я видел его в гараже.
  
  Паркеру оставалось лишь досадовать на самого себя. Он поленился запереть ворота гаража, где громоздилось предостаточно всякого старого хлама, очертания которого можно было принять за фигуру проникшего в дом человека.
  
  — Но ты же помнишь, что мы всегда делаем в таких случаях? — спросил Паркер сына.
  
  Тот молчал.
  
  — Помнишь, Робби?
  
  — Да, я уже взял свой щит.
  
  — Молодчина. А как насчет шлема? — Паркер поднял взгляд и увидел, что Лукас внимательно вслушивается в разговор. — Ты надел шлем?
  
  — Да, надел, — ответил мальчик.
  
  — А свет?
  
  — Мы включили его везде.
  
  — Сколько лампочек?
  
  — Все до единой, — отрапортовал Робби.
  
  Как же тяжело было слышать голос своего сына… Но он знал теперь, что ему делать. Он оглядел лабораторию и лица всех этих людей, которые уже успели сегодня стать для него истинными товарищами по оружию. И все же подумал: собрав волю в кулак, можно оставить жену, любовницу и коллег. Но только не своего ребенка. Детей нельзя бросать ни при каких обстоятельствах. Только они действительно покоряют твое сердце навсегда и безвозвратно.
  
  — Я сейчас же приеду домой. Ни о чем не беспокойся, — сказал он в трубку.
  
  — Правда? — спросил мальчик.
  
  — Примчусь на самой высокой скорости.
  
  Он отключил телефон. Все смотрели на него, застыв на месте.
  
  — Мне необходимо уехать, — обратился он к Кейджу. — Я вернусь, но сейчас я нужен дома.
  
  — Могу я чем-нибудь помочь, — спросил Харди.
  
  — Спасибо, Лен, но нет, — ответил Паркер.
  
  — Бог ты мой! — воскликнул Кейдж, глядя на часы. — Мне жаль, что твой сынишка напуган, но…
  
  Маргарет Лукас подняла руку, оборвав своего старшего товарища.
  
  — Диггер никак не может знать о вашем существовании, — сказала она, — но я все же пошлю пару агентов дежурить у вашего дома.
  
  Паркер подумал, что это всего лишь предисловие к просьбе остаться, но она добавила:
  
  — Проблема с малышом? Тогда отправляйтесь домой. Успокойте его. Сколько бы времени вам на это ни понадобилось.
  
  Паркер посмотрел ей в глаза. Думая про себя: «Уж не нащупал ли я ключ к лабиринту души агента по особым поручениям Лукас? Или это ложный маршрут, ведущий в тупик?»
  
  Он хотел сказать ей спасибо, но внезапно ощутил, что любые слова благодарности, как и вообще любые произнесенные в такой момент слова, только нарушат хрупкий баланс, едва установившийся в их отношениях. Поэтому он просто кивнул в ответ и направился к двери.
  
  Когда он удалился, единственным звуком в лаборатории остался хриплый голос Геллера, уговаривавшего свой компьютер:
  
  — Давай, давай, давай же!
  
  Так завсегдатай скачек, сделавший ставку на аутсайдера, понукает безнадежно отстающую на финише лошадь.
  21
  
  Пиксель за пикселем.
  
  Они напряженно всматривались в то, как изображения букв сменяли друг друга на мониторе Тоби Геллера. Но пока все это не имело смысла.
  
  Маргарет Лукас расхаживала по комнате, думая об анаграммах, думая о пепле. Думая о Паркере Кинкейде.
  
  Добравшись до дома, как он станет успокаивать сына? Посадит к себе на колени? Начнет что-нибудь читать ему? Посмотрит вместе с ним телевизор? Интересно, он из тех отцов, которые не боятся всерьез обсуждать с детьми проблемы? Или ему проще отвлечь ребенка, заставить забыть о пережитом страхе? Привезти подарок, чтобы печаль сменилась радостью? Купить себе спокойствие…
  
  Этого она знать не могла, но твердо знала другое — ей хотелось, чтобы Кинкейд скорее вернулся и снова стоял здесь, рядом с ней.
  
  Впрочем, этого требовала только часть ее существа, в то время как другая желала, чтобы он больше не приезжал и навсегда остался спрятанным от нее в своей маленькой уютной пригородной крепости. Она могла бы…
  
  «Нет, нет… Оставь эти мысли. Сосредоточься на работе!»
  
  Лукас посмотрела теперь на миниатюрного доктора Эванса, который изучал записку вымогателя, потирая ладонью свою короткую бороденку. У него были бледного оттенка беспокойные глаза, и она подумала, что ни за что не обратилась бы к нему как пациентка к психотерапевту. Он налил себе еще кофе из термоса, а потом заявил:
  
  — У меня есть кое-какие соображения по поводу преступника.
  
  — Выкладывайте, — сказала Лукас.
  
  — Прошу отнестись к моим мыслям как можно более критически, — продолжал доктор. — Чтобы быть во всем уверенным, мне понадобилось бы значительно больше информации и не меньше двух недель для ее анализа.
  
  — Но мы только так сейчас и можем работать, — заметила Лукас. — Просто выдвигать любые идеи. Никто с вас не спросит слишком строго, если вы не правы.
  
  — Исходя из известных нам фактов я считаю, что Диггер — это нечто вроде машины. Составить его психологический портрет совершенно невозможно. Его личность бессмысленно анализировать. Это как исследовать психологию винтовки или автомата. Но вот настоящий преступник, тот, кто лежит теперь в морге, — с ним все обстояло совершенно иначе. Вы слышали о методичных правонарушителях?
  
  — Естественно, — ответила Лукас. — Одно из основных понятий криминальной психологии.
  
  — Так вот, он был в высшей степени методичен.
  
  Взгляд Лукас вновь упал на записку вымогателя, поскольку Эванс говорил о человеке, написавшем ее.
  
  — Он все спланировал с невероятной точностью, — продолжал доктор. — Время, места. Он разбирался в человеческой природе как хороший циник. К примеру, он был уверен, что наш мэр согласится заплатить, хотя далеко не везде городские власти пошли бы на это. У него на любой случай существовал запасной вариант, план «Б». Достаточно упомянуть об огненной ловушке у него на квартире. И он нашел для себя превосходное орудие — Диггера, с виду обычное человеческое существо, но которое только и умеет, что убивать. Он поставил перед собой вроде бы неосуществимую цель, но скорее всего добился бы ее, не стань жертвой непредвиденной автомобильной аварии.
  
  — У нас сумки с деньгами были нашпигованы датчиками, так что едва ли ему удалось бы уйти, — заметила Лукас.
  
  — О, я почти уверен, что он заготовил какую-то хитрость, чтобы обойти и это препятствие, — возразил Эванс.
  
  И Лукас поняла, что склонна согласиться с теоретиком.
  
  Тот пустился в дальнейшие рассуждения:
  
  — Теперь вспомним, что он потребовал двадцать миллионов. И был готов убить сотни людей, чтобы получить эти деньги. Он не принадлежал к числу преступников с непрерывно растущей мотивацией, но в данном случае действительно поднял ставки, потому что знал, более того, был твердо уверен, что преступление сойдет ему с рук. Он верил, что хорош в своем деле, но он и был хорош. Другими словами, его самоуверенность подкреплялась реальными талантами.
  
  — Что делало эту сволочь только еще более опасной, — проворчал Сид.
  
  — Абсолютно точно. В нем не было ни грана излишней наглости, которая могла бы подвести его. Он был просто блестящим…
  
  — Кинкейд утверждает, что он получил очень хорошее образование, — перебила его Лукас, которая вновь ощутила сожаление, что специалиста по документам не было с ними, чтобы развить все эти идеи как можно дальше. — В записке он попытался это скрыть, но Паркера ему провести не удалось.
  
  Эванс медленно кивнул, словно усваивая эту информацию. Потом он спросил:
  
  — Во что преступник был одет, когда его доставили в морг?
  
  Сид разыскал список и зачитал его вслух.
  
  — Стало быть, одет он был дешево, — подвел итог Эванс.
  
  — Да, верно.
  
  — Не совсем типично для человека со столь мощным интеллектом, который сумел спланировать столь дерзкое преступление и готовился получить двадцать миллионов долларов.
  
  — Мне тоже так показалось, — заметил Кейдж.
  
  — И что это означает? — спросила Лукас.
  
  — С моей точки зрения, мы здесь имеем дело с классовым подходом, — объяснил доктор. — Мне кажется, он предпочитал убивать богатых людей, представителей так называемого высшего общества. Самого себя он ставил выше их. Так сказать, героическая личность из народа.
  
  — Но при первом нападении в метро, — заметил Харди, — Диггер убивал всех подряд, не разбирая уровня дохода.
  
  — Но вдумайтесь, где именно, — легко парировал Эванс. — На площади Дюпона. Это здешний центр гламура. Ничего похожего на юго-восток города. А театр Мейсона? Билеты на спектакль продавались по сто баксов за штуку. А ведь было еще одно место, — напомнил доктор. — «Времена года». Хотя удар там нанесен не был, нас он направил именно туда. Ему был хорошо знаком этот отель, к которому лучше всего подходит определение элитный.
  
  Лукас кивала, признавая его правоту. Теперь и для нее все выглядело вполне очевидным, и расстраивало только, что она сама не подумала об этом прежде. При этом она вновь вспомнила о Паркере, о том, как он подходил к решению загадок. Нужно мыслить масштабно. Хотя это далеко не всегда легко.
  
  Соберись…
  
  — Я думаю, он питал ненависть к богачам. К правящей верхушке.
  
  — Почему? — спросил Кейдж.
  
  — Этого я пока не знаю. Трудно определить причину на основе тех фактов, которыми мы располагаем. Но он действительно их ненавидел. И нам следует иметь это в виду, стараясь понять, где он запланировал нанести следующий удар.
  
  Лукас придвинула ближе к себе фото преступника, сделанное в морге, и снова пристально вгляделась в него.
  
  Что еще было у него на уме? Какими мотивами он руководствовался?
  
  Эванс посмотрел на нее и издал короткий смешок.
  
  — Что такое? — спросила Лукас.
  
  Он кивнул на записку вымогателя.
  
  — У меня такое чувство, что я анализирую записку саму по себе. Словно это она и совершила преступление.
  
  У самой Лукас ощущения были сходными.
  
  И в точности об этом говорил Паркер Кинкейд.
  
  Сфокусируй внимание…
  
  — Минутку внимания, ребята! — воскликнул Тоби Геллер. — Кажется, что-то начинает получаться.
  
  Все устремили взоры на монитор, на котором были выведены слова «…три километра к югу. Р…».
  
  К концу этой фразы компьютерная программа пробовала приставить в различных вариантах другие буквы, оставшиеся на фрагментах пепла. Причем она сразу отвергала литеру, если нажим ручки в ней отличался от нажима заглавной «Р» слева. Но теперь система уже добавила к «Р» букву «и», занявшись поиском третьей. И скоро присоединила ее тоже.
  
  — Это «т»? — спросил Геллер. — У меня слезятся глаза, и я почти ничего не вижу.
  
  — Да, — подтвердила Лукас. — Это определенно «т». Получаем «Р — и — т».
  
  — А дальше? Какая буква дальше? — взволнованно спросил Харди, придвигаясь вплотную к экрану.
  
  — Не могу сказать, — ответила Лукас. — Выглядит слишком размыто. Строчная буква без того, что Паркер называл «нижней петлей».
  
  Она склонилась к монитору через плечо Тоби. Запах дыма от того был просто невыносим. Буквы на экране выглядели не слишком четкими, но это определенно были «и» и «т». Четвертая же казалась просто крохотным пятнышком.
  
  — Дьявол! — не сдержался Геллер. — Но компьютер настаивает, что именно эта буква должна идти следом. Полное совпадение начертания. Но я не могу понять, что это. Кто-нибудь взгляните более ясным глазом.
  
  — Похоже, там есть закорючка, — сказала Лукас. — Быть может, «а» или «х»?
  
  — Закорючка? — вскинул голову Кейдж. — Тогда уж не «ц» ли это?
  
  — Ритц! — выпалил Харди. — Неужели это «Ритц-Карлтон»?
  
  — Так и есть! — воскликнула Лукас, выразительно посмотрев на Эванса. — Охота на богачей продолжается.
  
  — Конечно! — подхватил тот. — И это укладывается в ту последовательность, в которой он пытался одурачить нас. Он посчитал, что мы перестанем обращать внимание на отели, потому что в одном из них уже попали впросак.
  
  Не вставая со своего офисного кресла, Тоби Геллер перекатился к другому компьютеру, на мониторе которого через пять секунд появился городской адресно-телефонный справочник.
  
  — Здесь значатся только два «Ритца». Один в Тайсонс-Корнере. Второй — в Пентагон-Сити.
  
  — Я согласна с Паркером, который утверждал, что нам надо держаться границ округа Колумбия, — сказала Лукас. — Поэтому мой выбор — Пентагон-Сити.
  
  Она тут же связалась с Джерри Бейкером, передав ему свежую информацию о новой цели.
  
  — Я хочу, чтобы ты мобилизовал всех оперативников нашего округа и северной Виргинии. Кроме того, на всякий случай пошли небольшую группу в Тайсонс-Корнер, — распорядилась она. — Тебе это не понравится, но придется обойтись без капюшонов и шлемов.
  
  На жаргоне Бюро это означало, что операция проводится в сугубо цивильной одежде.
  
  — Ты уверена? — спросил Бейкер действительно не слишком довольным тоном. Агент в штатском не мог надеть на себя достаточно прочный бронежилет, как при обычной тактической операции. Риск многократно возрастал, особенно если противник был, как в данном случае, вооружен автоматом.
  
  — Придется, Джерри. Мы уже почти схватили этого гада в прошлый раз, и теперь он будет пугливее лани. Если заметит что-то необычное, просто исчезнет. Всю ответственность за последствия беру на себя.
  
  — Хорошо, Маргарет. Приступаю к исполнению.
  
  Она дала отбой.
  
  И обнаружила на себе пристальный взгляд Лена Харди. Его лицо сделалось как будто старше и суровее. Наверное, собирается опять напрашиваться на участие в операции, подумала она. Но он только спросил:
  
  — Вы отправитесь брать его в штатском?
  
  — Верно. А вам это кажется проблемой, детектив?
  
  — То есть эвакуация людей из отеля в ваши планы не входит?
  
  — Нет, не входит, — ответила она.
  
  — Но там сегодня вечером соберется более тысячи гостей.
  
  Вздохнув, Лукас объяснила:
  
  — Все должно выглядеть естественно, чтобы Диггер ничего не заподозрил.
  
  — Но что, если ему удастся просочиться через наши кордоны?.. Мы ведь даже не знаем, как он выглядит.
  
  — Меня это тоже беспокоит, Лен.
  
  — Вы не можете так поступить, — помотал головой полицейский.
  
  — У нас нет выбора.
  
  — Вам известно, чем я занимаюсь в управлении, — попытался убедить ее Харди. — Статистическими сводками. Так вот, знаете, сколько случайных прохожих погибает при проведении скрытных тактических операций? В ситуации, подобной вашей, вероятность существенных жертв среди гражданских лиц достигает восьмидесяти процентов.
  
  — И что же вы предлагаете? — резко спросила она, давая ему понять, что разговор начинает действовать ей на нервы.
  
  — Пусть ваши люди действуют в штатском, но выведут из отеля всю публику. Оставьте персонал, если уж без этого нельзя, но больше там никого из посторонних быть не должно.
  
  — В самом лучшем случае мы сможем привести в отель пятьдесят или шестьдесят наших агентов, — пыталась втолковать она. — Диггер приходит туда, ожидая увидеть в фойе по меньшей мере человек пятьсот, а увидит лишь горстку. Он тут же удалится. А потом пойдет и откроет стрельбу в другом месте.
  
  — Ради всего святого, Маргарет, — умолял Харди. — Уведите оттуда хотя бы детей.
  
  Лукас молчала, глядя на записку.
  
  — Пожалуйста! — упорствовал полицейский.
  
  Она посмотрела ему прямо в глаза.
  
  — Нет. Если мы попытаемся эвакуировать хотя бы одного человека, слух распространится мгновенно и начнется паника.
  
  — Значит, вам только остается надеяться на чудо?
  
  Она продолжала смотреть на слова, написанные вымогателем.
  
  Конец света грянет…
  
  Записка словно насмехалась над ней.
  
  — Нет, — сказала она. — Мы сумеем остановить его. Именно это мы и сделаем.
  
  Потом посмотрела на Эванса.
  
  — Не могли бы вы остаться здесь, доктор?
  
  И снова обратилась к Харди:
  
  — Вам поручается обеспечение связи.
  
  Харди только в сердцах развел руками, но больше ничего не добавил.
  
  — Пошли, — сказала Лукас Кейджу. — Мне еще нужно зайти к себе в кабинет.
  
  — Зачем? — спросил Кейдж, но потом вспомнил, что ее кобура у лодыжки теперь пуста. — А, взять запасной пистолет?
  
  — Нет, за вечерним платьем. Мы должны слиться с толпой.
  
  — У него есть для нас какие-то хорошие новости, — сказал Уэндел Джеффрис, закатавший рукава сшитой на заказ сорочки и обнаживший по локоть свои темнокожие, накачанные в оздоровительном клубе руки.
  
  Как понял Кеннеди, его помощник имел в виду Слейда Филипса.
  
  Они сидели в кабинете мэра в здании городского совета. Кеннеди только что дал еще одну обидную для его самолюбия пресс-конференцию, куда явились полтора десятка репортеров, да и они, пока он выступал, не стеснялись непрерывно звонить по своим мобильникам в расчете получить более интересную информацию из других источников. И их трудно было винить в этом. Господи, он ведь действительно не мог им почти ничего сообщить! Гвоздем его речи стал высокий моральный дух некоторых жертв преступлений, которых он успел проведать в больницах.
  
  — Он выйдет в эфир в девять, — продолжал Джеффрис. — Это будет специальный репортаж.
  
  — О чем?
  
  — Этого он мне не рассказал, — признал Джеффрис. — По его мнению, это было бы нарушением этики.
  
  Кеннеди потянулся и откинулся в кресле — подделке под георгианскую мебель, купленную его предшественником. Кожа на подлокотниках уже облупилась. Подставка для ног, на которой покоились сейчас его лапищи 46-го размера, тоже была куплена по дешевке — чтобы она не качалась, под одну из ножек пришлось подложить сложенный кусок картона.
  
  Он бросил взгляд на бронзовые часы.
  
  Дорогой ваше превосходительство! Спасибо вам большое, что приехали и выступили перед нами сегодня. Для нас большая честь выслушать вас. Вы очень хороший человек для нас, школьников, и для студентов, и мы бы хотели обзна… отзна… то есть оз-на-меновать ваш визит этим подарком, который, как мы все надеемся, вам понравится…
  
  Минутная стрелка переместилась на еще одно деление вперед. «Всего через час… Сколько еще людей погибнет всего через час?» — подумал он.
  
  Зазвонил телефон. Кеннеди посмотрел на него сонным взглядом и позволил Джеффрису снять трубку.
  
  — Алло?
  
  Пауза. Потом:
  
  — Конечно. Одну секунду.
  
  И он передал трубку Кеннеди со словами:
  
  — По-моему, тебя это заинтересует.
  
  — Слушаю, — сказал Кеннеди.
  
  — Я говорю с мэром?
  
  — Совершенно верно.
  
  — Это Лен Харди.
  
  — Детектив Харди?
  
  — Так точно! Нас… Кто-нибудь еще может слышать этот разговор?
  
  — Нет. Это моя прямая линия.
  
  Полицейский немного замялся, а потом продолжал:
  
  — Я тут подумал… О том, что мы обсуждали раньше.
  
  Кеннеди выпрямился в кресле, сняв ноги с подставки.
  
  — Говори, сынок. Где ты находишься?
  
  — На Девятой улице. В здании местного ФБР.
  
  Он замолчал, и мэр почувствовал необходимость поторопить его.
  
  — Продолжай.
  
  — Я не мог просто так сидеть здесь и дальше. Необходимо было что-то предпринять. Я считаю, она совершает большую ошибку.
  
  — Лукас?
  
  — Да. Они сумели установить, где он нанесет следующий удар сегодня вечером. Я имею в виду Диггера, того стрелка.
  
  — Им это удалось? — Мощная рука Кеннеди сильнее сжала трубку. Жестом он показал Джеффрису, что ему нужна бумага и ручка. — И где же?
  
  — В отеле «Ритц-Карлтон».
  
  — В котором?
  
  — Они не до конца уверены, но, вероятно, в том, что в Пентагон-Сити… Но, господин мэр, она никого не эвакуирует.
  
  — Она — что? — резко переспросил Кеннеди.
  
  — Лукас не эвакуирует из отеля людей. Она хочет…
  
  — Минуточку, — прервал его мэр. — Они знают, где бандит устроит стрельбу, но она никому не сообщает об этом?
  
  — В том-то и дело! Она собирается использовать гостей как наживку. Прошу прощения, но как еще это можно назвать? Поэтому я вспомнил о ваших словах и решил позвонить.
  
  — Вы поступили абсолютно верно, офицер.
  
  — Надеюсь, что так, сэр. Очень надеюсь на это. Простите, не могу продолжать разговор. Но я должен был вам сообщить об этом.
  
  — Спасибо. — Джерри Кеннеди положил трубку и поднялся на ноги.
  
  — Что там? — спросил Джеффрис.
  
  — Нам теперь известно, где будет следующее нападение. В отеле «Ритц». Звони Реджи, пусть немедленно подаст мне машину. И обеспечит полицейский эскорт.
  
  Когда он уже направился к двери, Джеффрис вдогонку спросил:
  
  — А не прихватить ли нам с собой телевизионную группу?
  
  Кеннеди бросил на помощника взгляд, в котором безошибочно читалось: «Разумеется, нам нужна телегруппа».
  
  Они несколько неловко стоят рядом друг с другом в комнате мотеля Диггера. Руки у обоих сложены на груди.
  
  Они оба смотрят телевизор.
  
  Смешно.
  
  Изображение на экране кажется Диггеру знакомым.
  
  Показывают театр. Место, где он должен был крутиться, как в лесу в Коннектикуте, посылая пули в миллион листьев. Театр, где он хотел крутиться, обязан был крутиться, но не смог.
  
  В этом театре… Клик… В этом театре жуткий человек с огромной челюстью и в высокой шляпе хотел убить его. Нет… Не так. Это не он, а полицейские хотели его убить.
  
  Он смотрит на мальчика, который таращится в телевизор. А потом мальчик говорит:
  
  — Вот дерьмо!
  
  Без всякой причины, как ему кажется.
  
  Памела ругалась так же.
  
  Диггер проверяет автоответчик и слышит голос автоматической женщины, которая говорит: «У вас нет новых сообщений».
  
  Он вешает трубку.
  
  У Диггера остается совсем немного времени. Он смотрит на свои часы. Мальчик смотрит на них тоже.
  
  Он худенький, совсем хрупкий с виду. Кожа под его правым глазом кажется еще чернее, чем вся его остальная темная кожа, и Диггер понимает, что мужчина, которого он убил, сильно ударил паренька. И, как ему кажется, он доволен, что убил того мужчину. Хотя смысл слова «доволен» ему не совсем ясен.
  
  Диггеру интересно было бы знать, что подумал бы об этом мальчике человек, который обо всем ему говорит. Ведь человек велел ему убивать любого, кто посмотрит на его лицо. А мальчишка как раз смотрел уже много раз. Но ему кажется… Щелк… Кажется, что… Клик… Что неправильно было бы убить его.
  
  С чего же мне кажется, что каждый день
  
  Я только сильнее влюбляюсь?
  
  Диггер входит в маленькую кухоньку и открывает консервную банку с супом. Наливает суп в миску. Потом вспоминает тощие ручонки мальчика и наливает еще. Это лапша. Почти ничего, кроме лапши. Он разогревает суп в микроволновке шестьдесят секунд. Ровно столько, сколько сказано в инструкции, чтобы суп получился «в меру горячим». Ставит миску перед мальчиком и дает ему ложку.
  
  Тот отхлебывает один раз, отхлебывает другой. А потом перестает есть. Он смотрит на экран телевизора. Его маленькая головка удлиненной формы, как пуля, начинает клониться вниз, глаза смыкаются, и до Диггера доходит, что мальчишка, должно быть, очень устал. Ведь то же самое происходит с головой и глазами самого Диггера, когда он устает.
  
  Они с этим мальчиком очень похожи, решает он.
  
  Диггер показывает в сторону кровати. Но паренек смотрит на него с испугом и не реагирует. Тогда Диггер показывает на диван, мальчик встает и идет к дивану. Ложится. Все еще не сводя взгляда с телевизора. Диггер достает одеяло и накрывает мальчика.
  
  Теперь Диггер и сам смотрит на экран. Сплошные новости. Он переключает каналы и находит тот, по которому идет реклама. Они расхваливают гамбургеры, автомобили, пиво.
  
  И все такое.
  
  Он спрашивает мальчика:
  
  — Как… Клик… Как тебя зовут?
  
  Тот смотрит на него сквозь полузакрытые глаза и отвечает:
  
  — Тай.
  
  — Тай. — Диггер несколько раз повторяет имя про себя. — Мне нужно… мне нужно уйти.
  
  — Но ты возвернешься?
  
  Что он имеет в виду? Диггер не понимает этого слова и крутит головой — своим черепом с небольшой вмятиной чуть повыше виска.
  
  — Ты придешь назад? — повторяет вопрос парень.
  
  — Я приду назад.
  
  Мальчик закрывает глаза.
  
  Диггер старается придумать, что еще сказать Таю. Он чувствует, что есть еще какие-то слова, которые он хочет сказать, но не помнит их. Но теперь это уже не имеет значения, потому что мальчик заснул.
  
  Он подходит к стенному шкафу и достает оттуда одну из коробок с боеприпасами. Надевает резиновые перчатки и вставляет в магазин «узи» два недостающих патрона, а потом меняет обмотку глушителя и снова запирает шкаф на ключ.
  
  Мальчик спит. Диггер слышит его ровное дыхание.
  
  Диггер смотрит на порванный пакет со щенками. Он хочет скомкать его и выбросить, но потом вспоминает, что Тай видел сумку и, кажется, она ему понравилась. Ему, наверное, тоже понравились щенки. Поэтому Диггер разглаживает полиэтилен и кладет пакет рядом с мальчиком. Если он проснется, когда Диггера еще не будет, то увидит щеночков, и ему не будет страшно одному.
  
  Пакет со щенками больше Диггеру без надобности.
  
  «В третий раз воспользуйся простой коричневой сумкой», — сказал ему человек, который обо всем ему говорит.
  
  И Диггер заготовил коричневую сумку из плотной бумаги.
  
  Мальчик начинает ворочаться, но не просыпается.
  
  Диггер укладывает автомат в коричневую сумку, надевает темный плащ, перчатки и выходит из номера.
  
  Внизу он садится в свою машину. Это отличная «тойота-королла».
  
  Ему нравится ее реклама.
  
  О-о-о, каждый из нас мечтает…
  
  Она лучше, чем другая — О, какое незабываемое ощущение…
  
  Диггер умеет водить машину. Он очень хороший водитель. Когда-то его возила Памела. Она ездила очень быстро, а он водит осторожно. Ее часто штрафовали за превышение скорости, а его — никогда.
  
  Он открывает бардачок. Внутри лежат несколько пистолетов. Он берет один из них и кладет в карман.
  
  «После театра, — предупреждал человек, который обо всем ему говорит, — тебя будут разыскивать гораздо больше полицейских. Тебе придется быть еще осторожнее. И помни, если кто-нибудь посмотрит тебе в лицо…»
  
  «Я помню».
  
  Паркер сидел наверху в спальне Робби вместе с сыном. Мальчик расположился на своей кровати, а отец в кресле-качалке гнутого дерева, которое купил в антикварной лавке и собирался сам реставрировать, но руки так и не дошли.
  
  Десятка два игрушек были разбросаны по полу, игровая приставка подключена к старому телевизору, по стенам развешаны афиши «Звездных войн». Люк Скайуокер, Дарт Вейдер…
  
  Пусть станет на сегодня нашим талисманом.
  
  Это сказал Кейдж. Но Паркер старался не вспоминать сейчас ни о Кейдже, ни о Маргарет Лукас, ни о Диггере. Он читал сыну. Главу из «Хоббита».
  
  Робби был совершенно поглощен повествованием, хотя отец читал ему эту книгу далеко не в первый раз. Они неизменно брались за нее, когда Робби переживал приступ страха, — особенно целебной оказывалась сцена, в которой убивали ужасного дракона. Она всегда словно вселяла в мальчика храбрость.
  
  Когда совсем недавно Паркер появился на пороге дома, лицо сына буквально засветилось от радости. Отец взял его за руку, и они вместе вышли на заднюю террасу дома. Он вновь терпеливо внушал Робби, что никто не мог проникнуть к ним на задний двор или в гараж. Они пришли к выводу, что это опять старый чудак мистер Джонсон спустил своего пса и забыл закрыть калитку в заборе.
  
  Стефи тоже крепко обняла отца и спросила, как чувствует себя его друг. Тот, что в больнице.
  
  — Ему лучше, — ответил Паркер, мучительно стараясь отыскать хоть крупицу правды в своей выдумке. О, это чувство вины отца перед детьми! Оно жжет, как раскаленный утюг.
  
  Стефи проводила их сочувственным взглядом, когда отец и сын поднимались наверх, чтобы заняться чтением. В другое время она бы с удовольствием присоединилась к ним, но сейчас инстинкт подсказал ей, что лучше оставить их одних. И это тоже было нечто необычное, что Паркер узнал о своих детях. Они могли подтрунивать друг над другом, устраивать мелкие пакости, стараться одержать верх в любом состязании. Но как только доходило до чего-то серьезного, что затрагивало глубины существа одного из детей — как в случае с Лодочником, — то второй подсознательно понимал, что нужно делать. Вот и сейчас сестра удалилась в кухню со словами:
  
  — Приготовлю-ка я для Робби сюрприз на десерт.
  
  Читая книгу, Паркер по временам бросал взгляды на лицо сына. Глаза мальчика были закрыты, он казался полностью умиротворенным. (Цитата из «Руководства для отца-одиночки»: «Иногда твоя задача заключается не в том, чтобы читать детям нотации или учить их чему-то на добрых примерах. Нужно просто вовремя оказаться с ними рядом. Вот и весь секрет воспитания».)
  
  — Хочешь, чтобы я продолжал читать? — спросил он шепотом.
  
  Мальчик не отвечал.
  
  Тогда Паркер положил книгу себе на колени и стал раскачиваться в обшарпанном кресле, наблюдая за сыном.
  
  Жена Томаса Джефферсона, Марта, умерла вскоре после рождения их третьей дочери (да и сама девочка прожила только два года). Джефферсон, который остался навсегда вдовцом, прилагал все усилия, чтобы самостоятельно поставить на ноги двух дочерей. Но, будучи политиком и крупным государственным деятелем, он часто вынужден был уезжать из семьи — ситуация, которая доставляла ему неисчислимые страдания. Связь с детьми он тогда поддерживал через письма. Сохранились тысячи страниц посланий, адресованных девочкам, в которых было все: поддержка, советы, сочувствие, ответы на жалобы, слова бесконечной любви. Паркер знал Джефферсона почти так же хорошо, как собственного отца, а многие его письма целиком помнил наизусть. Вот и сейчас он вспомнил одно из них, написанное в ту пору, когда Джефферсон, еще вице-президент страны, находился в гуще яростной борьбы со своими политическими противниками.
  
  Моя дорогая Мария!
  
  Твое письмо от 21 янв. получил только два дня назад. И оно стало для меня ярким лучом луны среди непроглядной ночи. Окруженный и мучимый здесь постоянным недоброжелательством и злословием, когда никакие усилия принести пользу обществу не дают плодов, я ощущаю благословенную радость бытия, только когда что-то навевает мне мысли о моей семье.
  
  И теперь, глядя на сына, слыша, как внизу гремит сковородками дочка, Паркер снова задавался извечным для него вопросом — правильно ли он воспитывает своих детей?
  
  Это стоило ему многих ночей без сна.
  
  Ведь, как ни верти, но он разлучил двух малолеток с их матерью. Тот факт, что суд, равно как и все его друзья (и даже большинство приятельниц Джоан) единогласно сошлись во мнении, что это было единственно разумным решением, не имел для Паркера решающего значения. Его не сделала отцом-одиночкой неумолимая смерть, как Джефферсона, — нет, таков был его собственный выбор.
  
  И только ли ради детей пошел он на такой шаг? Или пытался сбежать от собственной несчастливой жизни? Именно попытки разобраться в этом мучили его особенно часто. До того как они поженились, Джоан казалась такой милой, такой очаровательной. Но он скоро понял, что она просто разыгрывала перед ним спектакль. На самом деле она оказалась хитра и расчетлива. И ее настроения постоянно и резко менялись — побыв немного счастливой с виду и жизнерадостной, она вдруг на несколько дней кряду могла становиться злобной и подозрительной до паранойи.
  
  Когда он встретил Джоан, Паркер только начал понимать, как меняется твое существование, если ты еще молод, а твоих родителей больше нет. Он очень остро ощутил хрупкость границы между жизнью и смертью. В таких случаях человеку либо нужен партнер, который позаботился бы о нем, либо, как в случае с Паркером, некто, о ком мог заботиться он сам.
  
  Людям легче ужиться вместе именно так. Когда не надо нянчиться с партнером. Это закон, Паркер. Заруби его себе на носу.
  
  А потому не было ничего удивительного в том, что он сошелся с женщиной, которая при всей своей красоте, при всем своем обаянии была во многих отношениях беспомощна и слишком зависима от своего расположения духа.
  
  И естественно, что уже вскоре после рождения детей, когда супружеская жизнь потребовала повышенного чувства ответственности, а иногда просто труда и самопожертвования, Джоан полностью отдалась на волю своему раздражению и дурному нраву.
  
  Паркер использовал все мыслимые способы привести ее в чувство. Они вместе ходили к психотерапевту, он брал большую часть заботы о детях на себя, старался вывести ее из депрессии, придумывая веселые вечеринки, увозя ее в увлекательные поездки, самостоятельно готовя завтраки и ужины на всю семью.
  
  Однако вскоре вскрылся еще один секрет Джоан, которым она не торопилась с ним поделиться, — давняя история хронического алкоголизма в ее семье. Он был поражен, узнав, в каких количествах и с какой регулярностью она поглощает спиртное. Она периодически «завязывала», участвовала в программе «Двенадцать ступеней», серьезно лечилась. Но потом наступал неизбежный новый срыв.
  
  От детей и мужа она отдалялась все дальше и дальше, растрачивая время на хобби и прихоти. Сначала это были кулинарные курсы для гурманов, потом увлечение спортивными автомобилями, затем просто бесконечными походами по магазинам и фитнес-центрам (в одном из которых она и познакомилась со своим будущим вторым супругом — Ричардом). Но до поры она всегда ненадолго возвращалась — давая самый минимум любви Паркеру и детям.
  
  А потом случилось то, что положило конец всему. Происшествие с действительно большой буквы.
  
  В июне четыре года назад.
  
  Паркер вернулся тогда с работы в лаборатории ФБР и узнал, что Джоан нет дома, а дети оставлены на сиделку. Ничего необычного или тревожного в этом факте само по себе не было. Но, поднявшись наверх, чтобы поиграть с ребятами, он сразу понял: что-то не так. Стефи и Робби, которым было тогда четыре и пять лет соответственно, сидели в своей общей спальне и пытались собрать нечто из деталей конструктора. Но Стефани была в почти бессознательном состоянии. Ее взгляд блуждал, а лицо покрывали крупные капли пота. Паркер заметил, что она ходила в туалет и по пути туда ее вырвало. Он уложил девочку в постель и измерил температуру, которая оказалась нормальной. Паркеру трудно было винить няню в том, что она не заметила болезни Стефи, — дети обычно смущаются, если их тошнит или они пачкают штанишки, и потому всеми силами стараются это скрыть. Но Стефи и ее брат на этот раз скрывали нечто гораздо более страшное, чем Паркер мог себе вообразить.
  
  Мальчик часто стрелял глазами в сторону ящика с игрушками. («Обращай внимание сначала на выражение глаз, — гласило „Руководство“, — и только потом слушай, что они говорят».) И едва Паркер подошел к ящику, как Робби заплакал и стал умолять его не открывать крышку. Понятно, что он не послушал сына. А потом стоял как громом пораженный, глядя на бутылки с водкой, которые спрятала там Джоан.
  
  Стефани была попросту пьяна. Она хотела подражать мамочке и пила «Абсолют» из своей кружки с Винни-Пухом.
  
  — Мама просила не рассказывать о ее секрете, — признался ему сын, заливаясь слезами. — Она сказала, что если ты узнаешь, то будешь очень сильно сердиться и громко кричать на нас.
  
  Через два дня Паркер подал документы на развод. Он нанял толкового адвоката и обратился в Службу защиты прав ребенка, прежде чем Джоан смогла выдвинуть ложные обвинения в насилии над детьми против него самого, что, по сведениям его юриста, она собиралась сделать.
  
  Эта женщина сражалась с ним, и сражалась ожесточенно, но так люди борются, чтобы сохранить за собой ценную коллекцию марок или дорогой автомобиль, но не нечто, что для тебя дороже самой жизни.
  
  И в конце концов, после месяцев нервотрепки и десятков тысяч потраченных долларов, дети достались ему.
  
  Тогда же он принял решение сосредоточиться на обустройстве нового порядка своего существования, чтобы дать детям возможность вести нормальный образ жизни.
  
  И это ему удавалось на протяжении последних четырех лет. Но вот теперь она взялась за старое и предприняла попытку пересмотреть условия опеки.
  
  «О, Джоан, зачем тебе это понадобилось? Да будешь ли ты когда-нибудь думать о том, что хорошо для них? Неужели не понятно, что любое наше самолюбие, даже уязвленное родительское самолюбие, должно испаряться без следа, как только речь заходит о наших детях?» Если бы он действительно считал, что для Робби и Стефи будет лучше делить свое время между отцом и матерью, он согласился бы на такой вариант мгновенно. С болью, наступив себе на горло, но согласился бы.
  
  А он искренне верил, что для малышей это обернется катастрофой. И потому был готов к новой схватке с бывшей женой в суде, сделав при этом все возможное, чтобы оградить детей от всей грязи, которая неизбежно всплывает на подобных процессах. В такие времена приходилось сражаться на двух фронтах одновременно. Нужно было победить противника и в то же время преодолеть собственное страстное желание стать ребенком самому и поделиться своей болью с детьми. Чего нельзя было делать ни в коем случае.
  
  — Папочка, — услышал он вдруг голос Робби, — ты почему-то перестал читать.
  
  — Мне показалось, что ты уснул, — со смехом ответил он.
  
  — Это у меня глаза устали. Веки тяжелые. А сам я не устал нисколечки.
  
  Паркер посмотрел на часы. Без четверти восемь. Пятнадцать минут до того, как…
  
  «Нет, — велел он себе, — не смей даже думать об этом сейчас».
  
  — Твой щит с тобой? — спросил он сына.
  
  — Вот он, лежит рядом.
  
  — Мой тоже.
  
  Он снова взялся за книгу и продолжил читать.
  22
  
  Маргарет Лукас разглядывала публику в фойе отеля «Ритц-Карлтон».
  
  Они с Кейджем стояли у главного входа, через который в вестибюль вливались потоки людей, собиравшихся на праздничные приемы или просто поужинать всей семьей. На Лукас был темно-синий костюм, который она смоделировала и сшила сама. Самого лучшего качества шерсть плотно обтягивала ее от пиджака до удлиненной плиссированной юбки. Впрочем, в пиджаке она предусмотрела специальный разрез, чтобы прикрепленный у бедра «Глок-10» не нарушал стильных линий ансамбля. Костюм был просто создан для того, чтобы посещать в нем оперу или фешенебельные рестораны, но так уж получалось, что надевала она его в основном на свадьбы и похороны. Про себя она в шутку называла его «женись и умри».
  
  До восьми оставалось пятнадцать минут.
  
  — Пока ничего, Маргарет, — услышала она в наушнике хрипловатый голос, принадлежавший Сиду Арделлу. Тот находился внизу у одного из входов в отель, рядом с въездом на подземную парковку, разыгрывая из себя слегка поддатого гуляку. Гигант-агент позволил себе куда больше свободы в выборе гардероба, чем начальница, напялив грязноватые джинсы и кожаную байкерскую куртку. Его голову украшала широкополая шляпа с эмблемой «Редскинс», которую он надел не для защиты от холода, а потому что на лысом черепе невозможно было иначе замаскировать антенну радиопередатчика и наушник. Всего внутри и вокруг отеля дежурили шестьдесят пять агентов в штатском, при которых было больше «пушек», чем можно увидеть на ежегодной выставке оружия в Эль-Пасо.
  
  И все они искали человека, описания которого практически не существовало.
  
  Вероятно, белый, скорее всего среднего телосложения.
  
  Возможно, с золотым распятием на груди.
  
  В фойе Лукас и Кейдж буквально сканировали каждого гостя, любого мальчика-коридорного и клерка службы размещения. Но пока не видели никого и близко подходящего даже под очень приблизительный словесный портрет Диггера. Внезапно Лукас осознала, что они оба стоят, скрестив на груди руки, и выглядят в точности как два переодетых в цивильные костюмы агента ФБР при исполнении.
  
  — Расскажи мне что-нибудь забавное, — прошептала она.
  
  — Чего? — не понял Кейдж.
  
  — Мы слишком выделяемся. Сделай вид, что мы беседуем.
  
  — А, хорошо. — Кейдж расплылся в улыбке. — Тогда расскажи мне, как тебе Кинкейд?
  
  Вопрос застал ее врасплох.
  
  — Кинкейд? При чем здесь он?
  
  — Я всего лишь пытаюсь вести светскую беседу, — пожал он плечами. — Ну, так что ты о нем думаешь?
  
  — Даже не знаю.
  
  — Наверняка тебе есть что сказать, — настаивал Кейдж.
  
  — Он хороший теоретик, но для оперативной работы малопригоден.
  
  На этот раз пожатие плечами выражало явное удовлетворение.
  
  — Дельное замечание. В самую точку. — И он на время замолк.
  
  — К чему ты клонишь? — спросила она.
  
  — Ни к чему я не клоню. Нам же нужна тема для разговора, так?
  
  «Ладно, проехали», — подумала она.
  
  Сосредоточься…
  
  Они осмотрели еще с полтора десятка возможных подозреваемых. Лукас сразу поняла, что это все не то, причем на уровне инстинкта — спроси ее кто-нибудь, внятно объяснить причин она бы не смогла.
  
  Годен для оперативной работы…
  
  — Он хороший человек, Кинкейд, — спустя какое-то время продолжил Кейдж.
  
  — Знаю. Он нам очень помог.
  
  Кейдж рассмеялся тем своим своеобразным смехом, в котором звучало: «Брось, я тебя раскусил».
  
  — Очень помог… — повторил он, с улыбкой помотав головой.
  
  Они снова замолчали.
  
  — Он потерял обоих родителей, едва закончив колледж, — сказал Кейдж. — Потом, несколько лет назад, выдержал настоящую битву за опеку над детьми. Его бывшей жене место в психушке.
  
  — Тяжко ему пришлось, — рассеянно ответила она и внезапно замешалась в толпу гостей. У одного из них что-то подозрительно топорщилось в кармане. Как бы случайно задев его, она убедилась, что это всего лишь сотовый телефон, и вернулась к Кейджу. И неожиданно для самой себя импульсивно спросила:
  
  — А как это случилось? Я имею в виду с его стариками?
  
  — Автокатастрофа. Одна из тех нелепых трагических случайностей. У его матери как раз диагностировали рак, но, похоже, распознали его вовремя. Но в них влетел грузовик на 99-м шоссе, когда они ехали в центр Джона Хопкинса на сеанс химиотерапии. Его отец преподавал. Я встречался с ним пару раз. Прекрасный был человек.
  
  — Значит, учитель? — пробормотала она, снова отвлекаясь.
  
  — История.
  
  — Что?
  
  — Отец Кинкейда преподавал историю.
  
  Они снова постояли немного молча.
  
  — Мне нужна просто глупая болтовня, Кейдж, а не попытка сводничать, — заметила, не выдержав, Лукас.
  
  — Ты так это воспринимаешь? — удивился Кейдж. — С какой стати мне это делать? Я только хотел сказать, что таких хороших людей, как Кинкейд, на самом деле очень мало.
  
  — Угу… Но нам нельзя терять концентрацию внимания, Кейдж.
  
  — Я — весь внимание. Ты, по-моему, тоже. Он не может понять, почему ты на него так взъелась.
  
  — По самой простой причине. Он выпал из команды. И я объяснила ему это. Он, кажется, понял. И все, на этом — точка.
  
  — Он очень умен, — не унимался Кейдж. — Упрямый как черт. У него мозги устроены как-то особенно. Видела бы ты, как он щелкает эти головоломки!
  
  — Да-да. Уверена, в этом ему нет равных.
  
  Сосредоточься.
  
  Но это оказалось трудно. Она продолжала думать о Кинкейде.
  
  Значит, и у него в жизни случились большие беды и горести. Смерть родителей, развод. Жуткая жена, тяжкий труд одному воспитывать детей. Это многое ей объяснило в том, что она подметила прежде.
  
  И, размышляя о нем, об этом эксперте по документам, она мыслями вернулась к открытке.
  
  Открытке от Джоуи.
  
  Том и Джоуи навещали родителей мужа в Огайо во время того путешествия, из которого не вернулись живыми. Было это в самый канун Дня благодарения. Ее шестилетний сынишка отправил ей открытку из аэропорта перед посадкой в тот обреченный самолет. И вероятно, всего полчаса спустя «Боинг-737» рухнул на покрытое коркой льда поле.
  
  Но мальчик не знал, что на открытку надо еще наклеить марку. Скорее всего он сунул ее в почтовый ящик так, чтобы отец не заметил этого.
  
  Ее доставили через неделю после похорон. Наложенным платежом. Она, естественно, заплатила, а следующие три часа усердно, по частям отскребала наклейку почтового ведомства, которая по чьей-то небрежности скрыла часть написанного сыном.
  
  Мамочка! Мы отлично проводим время.
  
  Мы с бабулей сами спекли печенье.
  
  Я скучаю по тебе. Я очень тебя люблю, мамочка…
  
  Открытка от призрака ее сына.
  
  Она и сейчас лежала у нее в бумажнике — это кричаще-яркое фото заката в горах Среднего Запада. Обручальное кольцо она хранила дома в шкатулке с прочими ювелирными изделиями, но эту открытку всегда носила с собой, и будет носить до самого смертного часа.
  
  Через полгода после авиакатастрофы Лукас сняла с открытки копию и отправилась к графологу, чтобы подвергнуть почерк сына анализу.
  
  Специалистом оказалась женщина, которая изрекла:
  
  — Это написал человек творческий и исполненный шарма. Он вырастет в очень привлекательного мужчину. Умного, нетерпимого к любому обману. В нем также в высшей степени развита способность любить. Вам очень повезло, что у вас такой сын.
  
  За дополнительную плату в десять долларов графологиня записала свои выводы на диктофон. Лукас по временам прослушивала эту пленку. Садилась во мраке своей гостиной, зажигала свечу, выпивала бокал-другой вина и слушала, каким должен был стать ее сынишка.
  
  А потом в штаб-квартиру ФБР вваливается некто Паркер Кинкейд и безапелляционным тоном заявляет, что графология — это чепуха.
  
  Люди еще гадают по картам Таро и разговаривают с душами своих покойных предков. Это чистой воды шарлатанство — так, кажется, он заявил.
  
  Но это неправда! Она закипала внутри, вспоминая его фразу. Она верила каждому слову той дамы-графолога.
  
  Эта вера была ей необходима. Хотя бы для того, чтобы не сойти с ума от горя.
  
  Когда появляются дети, вы словно теряете часть разума. Они забирают ее у вас, и назад уже ничего не вернуть… Иногда меня удивляет сам по себе факт, что родители еще сохраняют способность вообще жить какой-то своей жизнью.
  
  Мысль доктора Эванса. Она сразу не очень-то вдумалась в нее, но теперь осознала, насколько он был прав.
  
  И вот теперь Кейдж смутил ее своими рассуждениями. Значит, они с Кинкейдом действительно в чем-то были похожи. Оба умны (да, черт побери, умны до самоуверенности!). У обоих какая-то важная часть жизни оказалась ампутирована. Оба воздвигли вокруг себя защитные стены. Он — чтобы оградиться от внешних опасностей, спрятаться внутри, она — наоборот, чтобы не замкнуться в себе, где ее и подстерегала самая страшная угроза. Но в то же время те же самые инстинкты, которые делали из нее хорошего следователя — и по причинам, которые она тоже не смогла бы четко выразить в словах, — подсказывали ей, что у них вместе не может быть никакого будущего. Она вернулась к «нормальной» жизни настолько, насколько это вообще было возможно. У нее был пес, Жан-Люк. Было несколько друзей. Музыка на компакт-дисках. «Клуб любителей бега». Шитье. Но при этом Маргарет Лукас была «эмоционально выхолощена», если использовать выражение психологов ФБР, применявшееся к агентам, которым продвижение по службе уже не светило.
  
  Нет, она знала, что после сегодняшнего вечера уже никогда не увидится с Паркером Кинкейдом. И она не испытывала по этому поводу никаких сожалений…
  
  В этот момент в ее наушнике послышался треск, а потом голос Сида Арделла:
  
  — Маргарет!.. О мой Бог!
  
  Она мгновенно достала оружие.
  
  — Ты заметил объект? — прошептала она в спрятанный в воротнике микрофон.
  
  — Нет, — ответил агент, — но у нас возникли проблемы. Здесь творится полный бардак.
  
  Кейдж тоже слушал это, держа руку на пистолете и хмуро глядя на Лукас.
  
  — Это мэр, — продолжал Сид. — Он появился здесь с целым отрядом полицейских и, кажется… Да, мать его так, он притащил с собой еще и телевидение!
  
  — Нет! — громко сказала Лукас, заставив нескольких гостей отеля удивленно посмотреть в ее сторону.
  
  — Они уже достают осветительные приборы и прочую херню. Если стрелок заметит, поминай как звали. Тут просто цирк какой-то.
  
  — Я сейчас спущусь.
  
  — Ваше превосходительство, это федеральная операция, и я вынуждена просить вас немедленно отсюда уехать.
  
  Разговор происходил на подземной парковке. Лукас немедленно заметила про себя, что и въезд и выезд контролировались. Чтобы въехать, необходимо взять талон, и номер машины автоматически регистрировался. Это значило, что Диггер не станет пытаться проникнуть в отель этим путем — главарь наверняка научил его, как не оставлять следов своего посещения. Но мэр Кеннеди и его дьявольский эскорт всерьез намеревались подняться к главному входу в отель, где и он сам, и его охрана в полицейской форме тут же бросятся убийце в глаза.
  
  И Боже милостивый, с ним действительно прикатила еще и телегруппа!
  
  Кеннеди посмотрел на Лукас сверху вниз, поскольку был на целую голову выше ростом, и заявил:
  
  — Вам следует немедленно удалить всех из отеля. Начинайте эвакуацию сейчас же. Когда преступник появится, я лично вступлю с ним в переговоры.
  
  Лукас пропустила его слова мимо ушей и обратилась к Сиду:
  
  — Кто-нибудь из них уже успел пробраться в отель?
  
  — Нет, мы пока изолировали их здесь.
  
  — Эвакуация! Не должно остаться ни одного человека, — не унимался Кеннеди.
  
  — Мы не можем пойти на это, — сказала она. — Диггер сразу почует неладное.
  
  — Хорошо, тогда хотя бы попросите всех разойтись по своим номерам.
  
  — Кажется, вы не совсем понимаете ситуацию, господин мэр, — резко возразила Лукас. — Большинство собравшихся здесь сегодня в отеле не живут. Они приехали сюда поужинать и повеселиться. У них нет номеров.
  
  Лукас посмотрела на главный вход в отель и прилегающую к нему улицу. На ней было немноголюдно — все магазины в праздник не работали. И она с раздражением прошипела:
  
  — Он может появиться здесь в любую минуту. Настоятельно прошу вас незамедлительно удалиться. — Она подумала, добавить ли обращение «сэр», но не стала.
  
  — В таком случае мне придется обратиться выше по инстанции. Кто здесь старше вас по званию?
  
  — Я, — тут же отозвался Кейдж. На этот раз никаких пожатий плечами. Только холодный взгляд в упор. — Вы не имеете права здесь распоряжаться.[6]
  
  Мэр запыхтел от возмущения.
  
  — Хорошо! Тогда кто ваш начальник?
  
  — Человек, с которым вам не захочется говорить, уж поверьте мне.
  
  — Позвольте мне самому судить об этом.
  
  — Нет, — твердо сказала Лукас, глядя на часы. — Диггер уже мог проникнуть внутрь здания. У меня нет времени на препирательства с вами. Я хочу, чтобы вы и все ваши люди сейчас же убрались отсюда!
  
  Кеннеди оглянулся на своего секретаря. Как его фамилия? Если память ей не изменяла — Джеффрис. Репортер и оператор находились тут же, снимая весь разговор.
  
  — Я не позволю ФБР рисковать жизнями стольких людей. Я собира…
  
  — Агент Арделл, — спокойно сказала Лукас, — возьмите мэра под арест.
  
  — Вы не можете арестовать его! — влез Джеффрис.
  
  — Еще как может! — сказал Кейдж, теперь уже действительно сердито, с едва заметным пожатием плечами. — И кстати, вас тоже.
  
  — Увезите его отсюда, — распорядилась Лукас.
  
  — Посадить в камеру?
  
  — Не надо, — ответила Лукас, немного подумав. — Просто оставайтесь с ним и сделайте так, чтобы он ни во что не влезал, пока не закончится операция.
  
  — Я немедленно свяжусь со своими адвокатами и…
  
  Злость, долго закипавшая в ней, теперь прорвалась наружу, и вспышка оказалась более грозной, чем выволочка для Паркера Кинкейда.
  
  — Господин мэр! Это моя операция, а вы создаете препятствия для ее проведения. Я могу отпустить вас под опеку агента Арделла или, если будете упорствовать, помещу под замок в центре предварительного заключения. Выбирайте одно из двух.
  
  Наступило молчание. Лукас уже даже не смотрела на мэра. Она вглядывалась в парковку, уличные тротуары, замечая любые тени от деревьев. И не видела никого, кто мог оказаться Диггером.
  
  — Хорошо же! — сказал Кеннеди, а потом кивнул в сторону входа в отель. — Но только если здесь сегодня прольется кровь, она будет на вашей совести.
  
  — Это часть моей работы, — пробормотала она, вспомнив, что угрожала Кинкейду примерно в тех же выражениях. — Приступайте, Сид.
  
  Агент повел мэра к его лимузину. Оба забрались внутрь. Джеффрис пытался зацепить Лукас возмущенным взглядом, но напрасно — она уже отвернулась, и вместе в Кейджем они быстро зашагали обратно в сторону фойе отеля.
  
  — Вот дерьмо! — возмутился Кейдж.
  
  — А я как раз думаю, что на этот раз обошлось. Диггер не мог ничего видеть.
  
  — Да я не об этом. Если Кеннеди узнал, что мы здесь, значит, произошла утечка информации. Кто мог настучать ему?
  
  — О, как раз это мне было ясно с самого начала. — Лукас достала свой мобильник и набрала номер.
  
  — Детектив, — сказала Лукас, изо всех сил сдерживая свой гнев, — вам известно, что информация о любой тактической операции является совершенно секретной? И если да, подскажите, почему бы мне не передать ваше дело в прокуратуру?
  
  Она ожидала, что Лен Харди начнет изворачиваться, извиняться за ошибку, валить все на мэра, обманом вытянувшего из него признание. Но, к ее удивлению, тот лишь резко ответил:
  
  — Можете передавать мое дело, куда вам будет угодно, но мэр Кеннеди хотел получить шанс вступить в переговоры с убийцей, и я ему его предоставил.
  
  — Почему?
  
  — Потому что вы готовы пожертвовать жизнями десятков людей.
  
  — Если это единственный способ навсегда остановить стрелка, то да, готова.
  
  — Кеннеди объяснил, что способен уговорить его взять выкуп. Он…
  
  — А вы знаете, что он притащил с собой толпу треклятых телевизионщиков?
  
  — Простите, что вы сказали? — Голос Харди сразу потерял всю свою спокойную уверенность.
  
  — Он привез с собой телегруппу. Если бы Диггер увидел свет и камеру да еще охранников в форме… он бы просто ушел и выбрал бы себе другую цель.
  
  — Но мне он сказал, что хочет только провести переговоры, — промямлил Харди. — Я понятия не имел, что он воспользуется этим для саморекламы.
  
  — Но именно так он поступил.
  
  — И что, Диггер…
  
  — Не думаю, что он успел это заметить.
  
  После небольшой заминки Харди вздохнул.
  
  — Я очень виноват, Маргарет. Мне просто хотелось хоть что-то сделать. И я не мог выносить мысли, что снова погибнут невинные люди. Простите меня.
  
  Лукас с силой сжала телефонный аппарат. Она понимала, что должна теперь избавиться от него, вышвырнуть вон из своей команды. А еще написать докладную на имя начальника полицейского управления округа. Но воображение уже рисовало ей мрачную картину, как этот молодой мужчина возвращается один в свой молчаливый дом, в такой же, каким стал ее собственный после гибели Тома и Джоуи, где тишина обжигает больнее, чем пощечина от любимого человека. Как он проводит праздник в одиночестве, не зная, оплакивать ли ему уже Эмму или еще нет — жену, которая еще не мертва, но уже и не жива.
  
  Он чутко почувствовал ее колебания и сказал:
  
  — Этого больше не повторится. Прошу вас, дайте мне еще один шанс.
  
  Что ей делать? Сказать «да» или «нет»?
  
  — Ладно, Лен. Мы обсудим все это позже.
  
  — Спасибо, Маргарет.
  
  — Мне нужно возвращаться на свой пост.
  
  Она поспешно отключила телефон и, если Харди сказал что-то еще, уже не слышала этого. Затем вернулась в вестибюль «Ритц-Карлтона».
  
  Там она вновь незаметно достала из кобуры пистолет и, держа его в вытянутой вдоль тела руке, нырнула в густую толпу, медленно перемещаясь вместе с ней. Кейдж постучал по циферблату своих часов. До восьми оставались считанные минуты.
  
  Они смотрели через ограждение на темную воду внизу и отпускали шутки о «Титанике», они налегали на креветки, но почти не притрагивались к паштету, они разговаривали о вине, росте процентных ставок, предстоящих выборах, скандалах в конгрессе и обсуждали популярные комедийные сериалы.
  
  Почти все мужчины были либо во фраках, либо в смокингах, большинство дам — в черных платьях, подолы которых едва не касались лакированной палубы.
  
  — Ну разве здесь не чудесно? Посмотрите, какой отсюда вид!
  
  — А мы сможем полюбоваться отсюда на салют?
  
  — Куда подевался Хэнк? Он унес мое пиво.
  
  Сотни развлекавшихся людей расположились вдоль внушительных размеров прогулочного теплохода с тремя палубами и четырьмя барами, и все, кто собрался встретить Новый год на борту, чувствовали себя превосходно.
  
  Здесь были юристы и врачи, ненадолго забывшие о тревогах и болячках своих клиентов и пациентов. Родители, отдыхавшие от своих шумных детей. Влюбленные, мечтавшие найти уединенную каюту.
  
  «Что он все-таки собирается делать я слышала выставит свою кандидатуру хотя опросы показывают а вы уже знаете что произошло с Салли Клэр которая правда что Том купил особняк в Уоррингтоне да только неизвестно на какие шиши он смог себе его позволить…»
  
  За светской болтовней время летело незаметно, и скоро судовой колокол пробьет восемь часов.
  
  Все находились в приподнятом настроении.
  
  Приятные люди отлично проводили время в компании друзей.
  
  Им нравилось, что они все-таки увидят ночной фейерверк, что удалось отпраздновать, избежав новогодней давки в центре города.
  
  Экипаж и обслуживающий персонал с ног сбивались, чтобы угодить и создать максимальный комфорт для сегодняшних пассажиров роскошной яхты «Ритци-Леди», которая царственно проплывала вверх по Потомаку, чтобы встать у причала ровно в трех километрах к югу от моста в районе Четырнадцатой улицы.
  23
  
  Робби наскучил Толкиен, и он взялся за игровую приставку.
  
  Страхи мальчика полностью рассеялись, и Паркер больше не мог выдерживать внутреннего напряжения. Ему необходимо было узнать новости о Диггере, о его попытке новой атаки. Что удалось Лукас и Кейджу? Сумели ли они обнаружить его?
  
  Быть может, даже уничтожить?
  
  Он пробрался через развал игрушек на полу и спустился вниз, где в кухне Стефи продолжала бурную деятельность в компании миссис Каванаг. Сейчас девочка, высунув от усердия язык, отмывала одну из кастрюль из нержавейки, купленных Паркером. Ее кулинарный шедевр — новогодняя елка из карамели, присыпанная зеленым сахаром, забавно покосившись, стояла поверх блюда на кухонном столе.
  
  — Какая красота у вас получилась, мисс Ху, — сказал ей отец.
  
  — Я еще хотела прикрепить к веткам серебряные шарики, но они все время отваливаются.
  
  — Робби все равно будет в восторге.
  
  Он хотел уже спуститься в кабинет, но заметил легкую грусть на лице дочери, а потому обнял девочку со словами:
  
  — С твоим братом все в порядке.
  
  — Знаю.
  
  — А я прошу прощения, что у нас сегодня праздника толком не получилось.
  
  — Это ничего. Я не переживаю по этому поводу.
  
  Что, конечно же, было не совсем правдой.
  
  — Зато уж завтра мы вовсю повеселимся… Но знаешь, милая, у моего друга пока тоже не все в порядке. Мне скоро, наверное, придется снова поехать к нему.
  
  — Да я догадывалась, — со вздохом сказала Стефи.
  
  — Догадывалась? Как?
  
  — Я же все вижу. Иногда ты весь-весь дома и с нами, а бывает, что ты дома только как бы наполовину.
  
  — Завтра я буду дома весь-весь. Обещали снег. Хочешь покататься на санках?
  
  — Еще как! А можно я сама приготовлю горячий шоколад?
  
  — Я как раз хотел попросить тебя об этом. — Он обнял дочурку, а потом спустился к себе в кабинет, чтобы позвонить Лукас. Ему не хотелось, чтобы дети услышали его разговор с ней.
  
  Но почти сразу сквозь щель в занавеске на окне ему бросилось в глаза какое-то движение на тротуаре. Ему показалось, что он заметил незнакомого мужчину.
  
  Паркер быстро подошел к окну и выглянул наружу. Теперь никого видно не было, но на улице стоял автомобиль, который не принадлежал никому из соседей.
  
  Он сунул руку в карман и ощутил холодный металл пистолета.
  
  О, только не все сначала!
  
  Он подумал о Лодочнике, вспомнил ту жуткую ночь.
  
  Револьвер стреляет слишком громко…
  
  В дверь дома позвонили.
  
  — Я сам открою! — крикнул он слишком резко, заглянув по пути в кухню. От него не укрылось, как побледнела Стефи. Опять его нервная реакция напугала одного из детей. Но времени, чтобы успокоить ее, сейчас не было.
  
  Не вынимая руки из кармана, он украдкой посмотрел в окошко двери и увидел сотрудника ФБР, с которым уже встречался чуть раньше. Волнение улеглось, но он все равно ненадолго прижался лбом к дверному косяку. Сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться окончательно, но дверь открывал все равно еще чуть дрожавшей рукой. По ступенькам как раз поднимался еще один агент. Он вспомнил обещание Лукас прислать своих людей для наблюдения за его домом.
  
  — Агент Кинкейд?
  
  Он кивнул, глянув через плечо и убедившись, что Стефи нет рядом.
  
  — Нас прислала Маргарет Лукас с поручением присмотреть за безопасностью вашей семьи.
  
  — Спасибо. Только большая просьба. Переставьте машину, чтобы ее не было видно из дома. Не хочу, чтобы дети встревожились.
  
  — Сделаем, сэр.
  
  Паркер посмотрел на часы. Это принесло ему еще больше облегчения. Если бы Диггер нанес новый удар, Кейдж или Лукас уже позвонили бы. Значит, была вероятность, что сукина сына все-таки обезвредили.
  
  — Вы знаете что-нибудь о стрелке из метро? — спросил он. — О Диггере? Он пойман?
  
  Но взгляды, которыми обменялись между собой двое мужчин, заставили его похолодеть.
  
  О нет!
  
  — Если говорить коротко, сэр…
  
  В доме зазвонил городской телефон. Паркер видел, как миссис Каванаг сняла трубку.
  
  — …Преступник сумел проникнуть на борт прогулочного теплохода на Потомаке. Одиннадцать человек убиты, более двадцати ранены. Я думал, вы уже знаете.
  
  О Боже, нет!
  
  К горлу подкатила тошнота.
  
  Пока я тут читаю сыну книжку, люди продолжают гибнуть.
  
  Последние несколько лет вы жили на «Улице Сезам»…
  
  — А агент Лукас… С ней все в порядке? — спросил он. — И как там агент Кейдж?
  
  — Они не пострадали. Их не было и близко рядом с той яхтой. Они обнаружили улику со словом «Ритц» и решили, что следующей целью Диггера будет один из отелей. Но все оказалось не так. Он напал на судно, которое называется «Ритци-Леди». Не повезло, что тут еще скажешь?
  
  — Охранник сумел сделать пару выстрелов и спугнул убийцу, — вступил в разговор второй агент. — В противном случае все могло закончиться еще хуже. Но он не попал в него. По крайней мере так считает следственная бригада.
  
  Не повезло?
  
  Нет, удача здесь ни при чем. Когда загадку не удается разгадать, дело не в везении или в невезении.
  
  Три ястреба…
  
  — Мистер Кинкейд! — услышал он голос миссис Каванаг.
  
  Он обернулся и посмотрел внутрь дома.
  
  Одиннадцать человек погибли…
  
  — Вас к телефону.
  
  Паркер прошел в кухню и взял трубку, ожидая услышать голос Лукас или Кейджа.
  
  Но вместо этого в трубке зазвучал незнакомый ему приятный баритон:
  
  — Мистер Кинкейд?
  
  — Да. С кем я говорю?
  
  — Меня зовут Слейд Филипс. Я — ведущий новостей на Дабл-ю-пи-эл-ти. Мистер Кинкейд, мы как раз готовим специальный репортаж о сегодняшней стрельбе в городе. Пожелавший остаться неизвестным источник сообщил нам, что вы участвовали в расследовании и, по всей вероятности, несете ответственность за возникшую путаницу, направив силы ФБР в отель «Ритц-Карлтон», хотя на самом деле преступник наметил себе совершенно другую цель. Мы собираемся сообщить об этом в эфире в девятичасовом выпуске. Но нам хотелось бы дать вам возможность изложить ход событий, каким он был с вашей точки зрения. Вам есть что сказать по этому поводу?
  
  У Паркера закололо в боку. Ему показалось, что на мгновение его сердце перестало биться.
  
  Кончено… Теперь Джоан узнает. Теперь всем все станет известно.
  
  — Мистер Кинкейд, вы меня слушаете?
  
  — Никаких комментариев! — И он бросил трубку на аппарат с такой силой, что тот слетел со стола и с грохотом упал на пол.
  * * *
  
  Диггер возвращается в свой ставший привычным номер в мотеле.
  
  При этом он вспоминает корабль, где он вращался, как… Клик… Как волчок среди красных и желтых листьев и стрелял из своего «узи», стрелял, стрелял…
  
  И видел, как люди падают, разбегаются, слышал их крики и все такое…
  
  Это получилось не как в театре. Нет, совсем не так. В этот раз он уложил много народа. Человек, который ему обо всем говорит, будет доволен.
  
  Диггер запирает за собой дверь комнаты и первым делом подходит к дивану, чтобы посмотреть на Тая. Мальчишка все еще спит. Одеяло сползло, и Диггер поправляет его.
  
  Потом включает телевизор и видит, что показывают корабль. «Ритци-Леди». Потом снова появляется человек, которого он уже знает. Это… Клик… Это мэр. Мэр Кеннеди. Он стоит на фоне корабля. На нем очень хороший костюм и очень красивый галстук, но как-то странно видеть его в такой дорогой одежде рядом с желтыми мешками, в которые уложили тела погибших. Он что-то говорит в микрофон, но Диггер не слышит его, потому что звук телевизора отключен — ему не хочется разбудить Тая.
  
  Он еще некоторое время смотрит, но реклама все не начинается. Разочарованный, он выключает телевизор, думая про себя: «Доброй вам ночи, мэр!»
  
  Потом начинает упаковывать свои вещи, аккуратно и неторопливо.
  
  В мотеле хорошо, в мотеле забавно.
  
  Здесь каждый день приходят и наводят порядок. Даже Памела не делала этого. Она умела обращаться с цветами и любила все эти выкрутасы, которые люди делают в постели. Всякие… Клик, щелк… Всякие такие штуки.
  
  Мысли скакали, как пули в черен… Черепной коробке.
  
  Ему почему-то вспомнилась Руфь.
  
  — О Господи! — закричала она. — Не делай этого! Не надо!
  
  Но ему приказали воткнуть длинный осколок стекла ей в горло, и он так и сделал. Она дрожала всем телом, пока умирала. Он помнил об этом. Да, она дрожала. Руфь.
  
  Дрожала, как от холода в Рождество 25 декабря, один-два-два-пять, когда он приготовил для Памелы суп, а потом отдал ей подарок.
  
  Он смотрит на Тая. Он возьмет паренька… Клик… Возьмет с собой на Запад. Человек, который обо всем ему говорит, сказал, что позвонит, когда они закончат в Вашингтоне, и сообщит, куда они отправятся потом.
  
  — А куда же? — спросил Диггер.
  
  — Еще не знаю. Может быть, на Запад.
  
  — А где это? Запад? — спросил Диггер.
  
  — Это может быть Калифорния. Или Орегон.
  
  — А! — кивнул Диггер, хотя понятия не имел, что это за места такие.
  
  Они будут есть там суп и чили. Смотреть телик. Он сможет рассказать мальчишке о рекламе.
  
  Памела, жена Диггера, с цветком в руке и золотым крестом между грудями в тот день смотрела рекламу вместе с ним.
  
  Но у них никогда не было такого сыночка, как Тай, чтобы он тоже смотрел рекламу с ними.
  
  — Мне? — спросила Памела. — Мне завести ребенка от тебя? Ты совсем спятил, полудурок несчастный?.. Клик… Полудурок! Почему бы тебе не убраться отсюда? Что ты все здесь торчишь. Забирай свой хренов подарок и выметайся! Уходи! Тебе…
  
  Клик…
  
  Я только сильнее…
  
  — Тебе что, все надо разжевать? Я уже год трахаюсь с Уильямом. Для тебя это новость? Весь город знает, кроме тебя. И уж если бы я захотела ребенка, то от него!
  
  Я только сильнее влюбляюсь.
  
  — Господи, что у тебя на уме? Положи…
  
  Клик…
  
  — Положи эту штуку на место!
  
  Мысли мечутся в черепной коробке Диггера, как лемминги-пеструшки в клетке.
  
  — Нет! Не надо! — кричит она, не сводя глаз с ножа в его руке. — Не надо!
  
  Но он это сделал.
  
  Вонзил нож ей в грудь чуть ниже золотого креста, который подарил ей в то утро. Утро Рождества. Какая же красивая алая роза расцвела тогда на ее блузке! Он погрузил лезвие ножа ей в грудь еще раз, и роза раскрылась пышнее.
  
  Кровь, кровь, кровь. Памела бросилась… Куда? Куда метнулась Памела? Ах да, наверх, к стенному шкафу, с воплем:
  
  — О Господи, Иисусе Христе! О Боже!
  
  Памела кричит не переставая, поднимает пистолет, целясь ему в голову, а когда он ощущает удар в висок, ее рука превращается в красивый желтый цветок… …Только сильнее…
  
  Прошло много времени, прежде чем Диггер очнулся.
  
  И первое, что он увидел тогда, было доброе лицо человека, который обо всем ему говорит.
  
  Клик, клик…
  
  Он снова проверяет автоответчик. Сообщений нет.
  
  Где же он? Человек, который обо всем ему говорит?
  
  Но уже нет времени думать об этом, нет времени радоваться или огорчаться, что бы ни означали эти слова. Времени осталось только на подготовку к последнему нападению.
  
  Диггер отпирает ключом стенной шкаф. Достает оттуда второй автомат. Это тоже «узи». Надевает противно пахнущие резиновые перчатки и начинает заправлять патроны в магазин.
  
  На этот раз у него будет два автомата. И никаких сумок. Два автомата и огромное количество патронов. Человек, который всегда говорит ему, что делать, велел в последний раз убить больше людей, чем он убивал когда-нибудь раньше.
  
  Потому что это произойдет в последнюю минуту последнего часа последнего дня уходящего года.
  24
  
  С Паркера Кинкейда градом лил пот, когда он ворвался в лабораторию по работе с документами ФБР.
  
  Ему навстречу поднялась Лукас. Таким побледневшим ее лицо он еще не видел.
  
  — Я получила ваше сообщение, — сказала она. — Этот телевизионщик — Филипс, — он явно подкупил кого-то из наших почтовых клерков. И так сумел выяснить ваше настоящее имя.
  
  — Но вы же дали мне слово! — в ярости выкрикнул он.
  
  — Мне очень жаль, Паркер, — развела руками она. — Искренне прошу у вас прощения. Но утечка произошла не от нас. Мы пока не знаем, как это случилось.
  
  Доктор Эванс и Тоби Геллер молчали. Оба прекрасно знали, в чем смысл сцены, которая разворачивалась перед ними, но одного взгляда в глаза Паркеру было бы достаточно, чтобы постараться уклониться от участия в ней. Кейджа в комнате не оказалось.
  
  Паркер позвонил им со своего сотового телефона, когда уже мчался из Фэрфакса в центр Вашингтона, установив на приборную доску проблесковый маячок, одолженный у агентов, которые несли дежурство перед его домом. Он лихорадочно обдумывал положение. Как ему теперь отвести от себя неизбежную катастрофу? Он ведь только хотел помочь спасти чьи-то жизни, быть может, жизни чьих-то еще детей. Других мотивов у него не было. И посмотрите, чем это для него обернулось!
  
  Теперь из-за этого у него могут отнять собственных детей.
  
  Это просто конец света…
  
  Он воображал себе кошмар, который воцарится в его жизни, если Джоан отсудит хотя бы частичную опеку. Внезапно вспыхнувший в ней материнский инстинкт уже скоро снова погаснет. Если ей не удастся нанять постоянную няню, она будет бросать ребят совершенно одних, чтобы свободно пройтись по любимым магазинам. Ее терпение быстро иссякнет, и она начнет на них орать. Им придется самим готовить себе еду, стирать свою одежонку. Все это приводило Паркера в полнейшее отчаяние.
  
  Ну зачем, зачем он согласился даже обдумать просьбу Кейджа о помощи?
  
  На отдельном столике в комнате стоял небольшой телевизор. Паркер включил его на нужный канал. Было ровно девять часов. Закончился рекламный блок, и на экране замелькали самодовольные лица «лучшей в мире» новостной команды Дабл-ю-пи-эл-ти.
  
  — Где Кейдж? — сердито спросил Паркер.
  
  — Не знаю, — ответила Лукас. — Пошел куда-то наверх.
  
  Быть может, им срочно переехать в другой штат? — В голову ему уже лезли бредовые идеи. Но нет, адвокаты Джоан достанут их везде, а дело все равно будет слушаться на основе законодательства Виргинии.
  
  А тем временем на экране этот сукин сын Филипс поднял взгляд с разложенных на столе перед ним бумаг и посмотрел в камеру проникновенно, как плохой актер.
  
  — Добрый вечер! Я — Слейд Филипс, начинаем наш выпуск… Одиннадцать человек погибли и двадцать девять получили ранения, когда всего лишь час назад вновь была открыта стрельба по скоплению людей — в третий раз за этот трагический для Вашингтона день. В нашем специальном репортаже мы подготовили для вас интервью с пострадавшими и офицерами полиции, расследующими дело. Кроме того, наша телегруппа сумела достать эксклюзивную съемку, сделанную на месте последнего нападения, которое произошло на борту прогулочного теплохода, пришвартованного на реке Потомак.
  
  Паркер слушал все это молча, крепко сцепив ладони.
  
  — Как удалось выяснить репортерам Дабл-ю-пи-эл-ти, агенты ФБР и силы полиции были по ошибке направлены в один из отелей, где ожидалась очередная атака стрелка, не оставив достаточного контингента, который смог бы предотвратить бойню на борту корабля. Нам в точности не известно, кто несет ответственность за неправильно принятое решение, однако информированные источники… Согласно данным из информированных источников…
  
  Филипс осекся и сделал паузу, явно слушая кого-то через телесного цвета наушник. Он склонил голову набок, снова посмотрел в камеру и нахмурился. Потом недовольно скривил рот, но, видимо, не посмел нарушить указания, потому что продолжил так:
  
  — Информированные источники сообщают, что мэр Джеральд Кеннеди был задержан федеральными властями, по всей видимости, именно в связи с провалом операции… А теперь мы дадим слово Черил Вандовер, которая находится на месте последней трагедии. Пожалуйста, Черил, посвятите нас в подробности…
  
  В лабораторию вошел Кейдж и, не успев снять плащ, выключил телевизор. Паркер закрыл глаза и шумно выдохнул:
  
  — Боже!
  
  — Извини, Паркер, иногда что-то выходит из-под контроля, — сказал Кейдж. — Но мы с тобой четко договорились и пока выполняем поставленное тобой условие. Только одна просьба — не спрашивай меня, как мне удалось заткнуть этот фонтан. Тебе лучше не знать, уж поверь. Так, а теперь у нас остается еще один шанс. Давайте наконец разделаемся с мразью. И на этот раз без промахов.
  
  Лимузин припарковался у тротуара рядом со зданием городского совета, как яхта швартуется у причала. Разумеется, мэру Джерри Кеннеди такое сравнение не понравилось, но оно пришло на ум невольно. Он только что побывал на набережной Потомака, утешая выживших и осматривая урон, нанесенный Диггером. Как и его высокая стройная жена Клэр, ни на секунду не отходившая от супруга, он был поражен тем, какие пробоины пули оставили в палубе и в стенах кают, покрошив на части столики. Трудно было даже представить себе, что происходило, когда они впивались в тело несчастной жертвы.
  
  Он наклонился вперед и выключил телевизор.
  
  — Как же он мог? — прошептала Клэр, имея в виду слова Слейда Филипса, содержащие намек, что Кеннеди мог быть неким таинственным образом причастен к трагедии на борту теплохода.
  
  Уэндел Джеффрис спрятал свое лощеное лицо в ладонях, причитая:
  
  — О, этот Филипс… Я же уже заплатил ему… Я не…
  
  Кеннеди жестом заставил его замолчать. Помощник явно забыл о том, что на переднем сиденье расположился огромных размеров бритоголовый агент ФБР. Подкуп представителя средств массовой информации мог, несомненно, подвести под статью федерального законодательства.
  
  Да, Джеффрис заплатил Слейду Филипсу двадцать пять тысяч. И вернуть их теперь не представлялось возможным.
  
  — Что ж, — с торжественным видом заявил Кеннеди жене и помощнику, — по крайней мере Слейда Филипса можно навсегда вычеркнуть из списка кандидатов в мои пресс-секретари.
  
  Фраза прозвучала в свойственной мэру веской манере говорить, и только минуту спустя все поняли, что это была шутка. Клэр от души расхохоталась, улыбнулся даже Джеффрис, хотя выглядел он по-прежнему как контуженный в бою.
  
  Вся соль здесь заключалась в том, что Кеннеди никогда уже не потребуется пресс-секретарь. Бывшим политикам они не положены. При этой мысли ему хотелось орать и биться головой в дверь машины.
  
  — Что будем делать? — спросила Клэр.
  
  — Для начала выпьем, а потом отправимся на вечеринку Ассоциации афроамериканских учителей. Кто знает? Диггер все еще может потребовать выкуп, и у меня появится шанс встретиться с ним лицом к лицу.
  
  Клэр покачала головой:
  
  — И это после того, что он натворил на корабле? Ему нельзя доверять. Он попросту пристрелит тебя.
  
  «Его пуля причинит мне куда меньше вреда, чем нанесла сегодня пресса», — подумал Кеннеди.
  
  Клэр подправила прядь своих тонких волос, пшикнув на них из небольшого флакончика ароматизированного фиксатора. Кеннеди нравился этот аромат. Он действовал на него успокаивающе. Эта полная жизненных сил, все замечавшая 59-летняя женщина всегда была для него лучшим советником с того уже давнего теперь первого дня, когда он вступил на политическое поприще. Он бы наплевал на любые обвинения в семейственности, и только тот факт, что она была белой, помешал ему назначить ее своим официальным помощником на посту мэра. Она сама растолковала ему, что это очень повредит ему в округе Колумбия, шестьдесят процентов населения которого составляли чернокожие.
  
  — Насколько все плохо? — спросила она.
  
  — Хуже просто быть не может.
  
  Клэр Кеннеди кивнула и положила ладонь на широкое бедро мужа.
  
  Какое-то время оба молчали.
  
  — Здесь есть шампанское? — внезапно оживился он, кивая в сторону мини-бара.
  
  — Шампанское? Зачем?
  
  — По-моему, чем раньше мы начнем отмечать мое бесславное поражение, тем лучше.
  
  — Ты все равно хотел уйти на преподавательскую работу, — заметила она, а потом, подмигнув, добавила: — Профессор Кеннеди! Звучит.
  
  — Так ведь и ты тоже профессор Кеннеди, — подхватил он. — Мы попросим в колледже Уильяма и Мэри дать нам соседние аудитории для проведения занятий.
  
  Она улыбнулась и открыла мини-бар лимузина.
  
  Но Кеннеди уже не улыбался. Преподавать в колледже означало для него полный крах. Даже теплое местечко в одной из крупных юридических фирм с площади Дюпона не согрело бы его душу. Кеннеди всем сердцем понимал, что смыслом его жизни стала борьба за то, чтобы сделать этот с трудом выживающий город более комфортным местом для родившейся здесь молодежи, а его «Проект 2000» был едва ли не единственным практическим путем осуществления этих планов. Теперь всем надеждам конец.
  
  Он бросил взгляд на жену. Она смеялась, указывая на содержимое бара. Калифорнийское вино и пиво.
  
  Чего еще можно было ожидать в округе Колумбия?
  
  Кеннеди взялся за ручку двери и вышел из машины в ночную прохладу.
  * * *
  
  И вот автоматы наконец заряжены.
  
  В использованный глушитель уложен свежий слой изолятора, а ко второму «узи» прикручен новый.
  
  Диггер в своем номере, и он проверяет содержимое карманов. Так, посмотрим… Один пистолет при нем и еще два лежат в бардачке машины. И много, много патронов.
  
  Диггер относит в машину свой чемодан. Человек, который ему говорит обо всем, предупредил, что номер оплачен вперед. А потому, когда настанет время, ему можно просто тихо уехать.
  
  Потом он складывает банки с супом, миски и стаканы в коробку, которую тоже укладывает в «тойоту» — «мечту каждого».
  
  Вернувшись в комнату, он стоит и несколько минут не сводит глаз с Тая, гадая, где же… Клик… Где же он, этот Запад? Потом, завернув паренька в одеяло, относит его, легкого, как кукла, к автомобилю и укладывает на заднее сиденье.
  
  Диггер садится за руль, но заводит мотор не сразу. Он поворачивается и снова принимается разглядывать мальчика. Подтыкает обвисшее одеяло ему под ноги в сильно стоптанных кроссовках.
  
  Приходит воспоминание. Кто-то говорит. Кто это? Памела? Уильям? Человек, который обо всем ему рассказывает?
  
  — Спи…
  
  Клик, клик.
  
  Нет, нет, нет, постойте.
  
  — Я хочу, чтобы ты… Клик, щелк.
  
  И внезапно не остается ни Памелы, ни Руфи с осколком стекла в горле, ни человека, который говорит ему обо всем. Остается только Тай.
  
  — Я хочу, чтобы ты спал хорошо, — говорит Диггер лежащему неподвижно мальчику. Именно такие слова ему почему-то хочется произнести. Он сам не понимает почему, не понимает, что они значат, но произносит их все равно.
  
  И, кажется, даже когда я сплю,
  
  Влюбляюсь в тебя все сильней…
  
  Он запускает двигатель, включает указатель поворота, внимательно смотрит в зеркало заднего вида и потом вливается в поток других автомобилей.
  25
  
  Последняя стрельба.
  
  …Место, куда я тебя водил, — к черной…
  
  Или все-таки «к черному»? Паркер стоял перед доской в лаборатории по работе с документами. Руки на бедрах. Взгляд уперт в загадку, начертанную перед ним… …Место, куда я тебя водил, — к черной…
  
  — К черной? Что это может значить? — не обращаясь ни к кому в отдельности, спросил Эванс.
  
  Кейдж пожал плечами. Лукас все еще говорила по телефону с начальником группы криминалистов, работавших на борту «Ритци-Леди». Положив трубку, она сообщила своей команде то, что они, собственно, и ожидали, — новых зацепок почти не было. Правда, на этот раз нашли несколько стреляных гильз с отпечатками пальцев. Ими как раз сейчас занимались аналитики материальных улик, обещавшие прислать отчет электронной почтой. Больше никаких следов не осталось. Свидетели показали, что видели белого мужчину неопределенного возраста в темном плаще. При нем была коричневая магазинная сумка, в которой, очевидно, и был спрятан автомат. Обрывок коричневой бумаги — как заключили эксперты — от той самой сумки ничего не давал для расследования, потому что материал использовался слишком широко, и отследить его происхождение не представлялось возможным.
  
  Паркер огляделся.
  
  — А где Харди? — спросил он.
  
  Кейдж рассказал ему об инциденте в отеле «Ритц».
  
  — Она, конечно, отстранила его? — Паркер кивнул на Лукас.
  
  — Представь себе, нет. Хотя должна была. Но почему-то предпочла устроить головомойку и дать еще один шанс. Он сейчас в экспертной лаборатории внизу. Старается загладить вину.
  
  Паркер бросил взгляд на Геллера. Молодой агент не сводил глаз с монитора компьютера, где та же программа разгадки анаграмм безуспешно пыталась восстановить буквы, которые следовали за словом «черная». Однако пепел от того куска бумаги оказался поврежден куда сильнее, чем фрагмент с указанием на «Ритци-Леди».
  
  Паркер принялся расхаживать по комнате, потом остановился. Всмотрелся в надпись на доске. Им владело странное чувство, что он где-то очень близко к разгадке, но никак не может ухватить ее смысл. И он только разочарованно вздохнул.
  
  Внезапно он обнаружил, что стоит рядом с Лукас, которая спросила:
  
  — Как там ваш сын, Робби? С ним уже все в порядке?
  
  — Да, все хорошо. Только немного напуган.
  
  Она кивнула. Стоявший рядом компьютер издал сигнал, извещавший о получении электронного письма. Она прочитала его и только помотала головой.
  
  — Отпечатки пальцев с гильз принадлежат одному из пассажиров теплохода. Этот идиот хотел оставить их на сувениры. Но в остальном он вне подозрений.
  
  Она нажала клавишу «Сохранить».
  
  Паркер смотрел на монитор.
  
  — Все эти штуки скоро спишут меня в утиль.
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Хотя бы электронную почту, — сказал он, посмотрел на Лукас и объяснил. — Моя профессия аналитика документов сделается ненужной. Конечно, благодаря компьютерам люди пишут как никогда много, но…
  
  — …Все меньше пишут от руки, — закончила она его мысль.
  
  — Точно.
  
  — Это не слишком хорошо и для нас, — заметила она. — Так мы теряем возможность получать дополнительные улики.
  
  — Согласен. Но для меня самое печальное заключается даже не в этом.
  
  — Печальное? — переспросила она. Ее глаза больше не казались окаменевшими. В них, напротив, сейчас отразилось удивление, что столь непрофессиональное слово прозвучало в стенах лаборатории ФБР.
  
  — Для меня, — сказал Паркер, — почерк всегда был неотъемлемой частью личности человека. Как чувство юмора или воображение. Только вдумайтесь, написанное — это то немногое, что остается от человека после смерти. Письма могут храниться сотнями, тысячами лет. Именно здесь мы ближе всего приближаемся к понятию бессмертия.
  
  — Но если почерк — отражение личности, — напомнила ему Лукас, — то почему же вы утверждаете, что графология — это шарлатанство?
  
  — Потому что я имею в виду совсем другое. Что бы ни написал человек, это действительно показывает, какой он. Но при этом не имеют значения избранные им слова, их порядок, даже смысл написанного. Письмо может быть его лишено вовсе. Но важен сам факт, что кому-то пришли на ум эти слова, а рука сподобилась перенести их на бумагу. Для меня именно здесь кроется нечто подобное чуду.
  
  Она слушала его, опустив голову и глядя в пол.
  
  — Я всегда уподоблял почерк отпечаткам пальцев, но только он несет в себе отпечатки сердца и ума, — продолжал он, готовый сам посмеяться над своей сентиментальностью и ожидая от нее сходной реакции. Но тут произошло нечто странное. Маргарет Лукас кивнула и поспешно отвела взгляд в сторону. Паркер подумал, что еще одно электронное письмо пришло на компьютер и отвлекло ее внимание. Но новых писем не было, а когда ему попалось отражение в мониторе ее лица, то показалось, что на глаза Маргарет Лукас навернулись слезы. Этого он от нее ожидал меньше всего, но факт оставался фактом — Лукас украдкой смахнула с глаз непрошеную влагу.
  
  Он уже собирался спросить, не случилось ли чего, но она резко отошла к столу, на котором все еще лежали между стеклами фрагменты обугленной бумаги. Не дав ему ни малейшего шанса спросить ее про слезы, она сама атаковала его вопросом:
  
  — Что вы думаете о нарисованных им лабиринтах? Они могут оказаться нам полезны? Нет ли в них ключа к разгадке?
  
  Он не сразу ответил, продолжая смотреть на нее. Она была вынуждена повторить:
  
  — Так что по поводу лабиринтов?
  
  Еще мгновение спустя он тоже посмотрел вниз, на листы желтой бумаги. Вообще говоря, только психопаты имели тенденцию оставлять против себя улики в виде криптограмм, да и то крайне редко. Но Паркер подумал, что за неимением чего-то более существенного они вполне могут заняться и лабиринтами. Он взял стекла, между которыми лежали нужные фрагменты блокнота, и поместил их в проектор.
  
  Лукас снова встала рядом с Паркером, глядя на стену.
  
  — Что конкретно мы здесь высматриваем? — спросил Кейдж.
  
  — Не образуют ли сочетания линий каких-то букв, так? — предположила Лукас.
  
  — Хорошая мысль, — поддержал ее Паркер. Его радовало, что она, как казалось, стала вникать в тонкости решения головоломок. Они тщательно проверили все линии лабиринтов, но ничего не обнаружили.
  
  — Тогда, быть может, здесь кроется некая карта или схема? — не унималась она.
  
  Еще одна неплохая идея.
  
  Все присутствующие стали вглядываться в линии. Лукас как агент местного отделения ФБР знала географические очертания города лучше всех. Но ни она, ни остальные не могли разглядеть в рисунках ничего даже приблизительно похожего на городской район или квартал.
  
  Геллер вернулся к монитору своего компьютера и, покачав головой, констатировал:
  
  — Трюк с анаграммами больше не срабатывает. На остальных фрагментах пепла почти нет букв, из которых могло бы сложиться слово.
  
  — Что ж, придется решать эту задачку старомодным путем. — Паркер снова принялся расхаживать по лаборатории, бросая взгляды на доску. — «К черной…»
  
  — Быть может, речь о какой-то организации афроамериканцев? — высказал предположение Эванс.
  
  — Не исключено, — сказал Паркер. — Но мы должны помнить, что главарь был умен и хорошо образован.
  
  — И что с того? — наморщил лоб Кейдж.
  
  Ответила ему Лукас:
  
  — Слово «черной» написано с маленькой буквы. Если бы речь шла об организации, логично было бы использовать заглавную.
  
  — Верно, — согласился с ней Паркер. — Кроме того, слово явно носит описательный характер. Оно, конечно, может иметь расовый смысл, но едва ли относится к какой-либо конкретной группе.
  
  — Но я бы не забывал и о том, — сказал Кейдж, — как ему нравится водить нас за нос.
  
  — Да, и это тоже правда, — согласился Паркер.
  
  Черная, черный, черное…
  
  Паркер вновь вернулся к столу с запиской вымогателя. Оперся ладонями на стол по обе от нее стороны. Вновь вгляделся в «Слезу Дьявола» вместо точки над «i». Всмотрелся в застывшую пасту шариковой ручки.
  
  «Что еще ты знаешь? — мысленно спросил он, обращаясь к документу. — О чем ты умалчиваешь? Какие секреты хранишь? Можно ли…»
  
  — По-моему, я нашел кое-что интересное, — оборвал его размышления голос с порога.
  
  Все дружно повернули головы.
  
  В лабораторию энергичной походкой вошел детектив Лен Харди, держа в руке пачку каких-то бумаг. Он явно пробежал часть пути и теперь остановился, восстанавливая сбитое дыхание.
  
  — Признаю, Маргарет, вы были правы. Я не стрелок и не следователь. Но вам нелегко будет найти другого такого же любителя порыться в архивах. Вот я и решил, почему бы мне не заняться своими прямыми обязанностями? И я нашел материалы, имеющие отношение к кличке Диггер.
  
  Он положил бумаги на стол и принялся перебирать их. Потом оглядел всю команду.
  
  — Прошу у всех прощения за то, что случилось раньше сегодня. Я имею в виду инцидент с мэром. Я наломал дров. Перестарался в стремлении предотвратить дальнейшее кровопролитие.
  
  — Мы это уже обсудили, Лен, — сказала Лукас. — Что вам удалось обнаружить?
  
  Харди повернулся к Эвансу.
  
  — Когда вы проверяли происхождение клички, какими базами данных вы пользовались?
  
  — Самыми общепринятыми, — ответил доктор, готовый сразу же занять оборонительную позицию.
  
  — Общепринятыми, но криминальными, так? — спросил Харди. — Национальной базой по преступлениям с применением насилия, Центром информации полиции Нью-Йорка, «Лицами в федеральном розыске», Программой Джона Джея?
  
  — Да, разумеется, всеми ими, — ответил Эванс, глядя в сторону.
  
  — И были совершенно правы, — продолжал Харди. — Но меня вдруг осенило — а почему бы не прочесать другие ресурсы? И под конец я нашел, что искал. На сайте факультета истории религий Кембриджского университета.
  
  Харди открыл свой блокнот. Он исписал в нем десятки страниц, где все было пронумеровано и разложено по полочкам. Молодой полицейский действительно в совершенстве владел методикой работы с архивными материалами.
  
  — Помнится, вы упомянули о некой группе, возникшей в Сан-Франциско в 1960-е годы, — продолжал он. — Они тоже именовали себя «Диггерами».
  
  — Да, но я их проверил, — сказал доктор. — Мелкая шпана, не более того.
  
  — Вовсе нет! — живо отреагировал Харди. — Они создавались как радикальная подпольная политическая организация с центром в Хайт-Эшбери. Я ознакомился с их историей и взглядами. Оказалось, что название они позаимствовали у английской группировки XVII века. Но проповедовали абсолютно революционное учение. Например, выступали за отмену частной собственности на землю. Но вот что еще важнее. Сами они занимались в основном экономической и социальной теорией, но были тесно связаны с еще одной такой же группой, которая не чуралась насилия. Эти назвали себя «Истинными левеллерами».
  
  — «Левеллеры», — пробормотал Кейдж. — От одного этого названия у меня мороз по коже.
  
  — Наши «Диггеры» из Сан-Франциско, — продолжал Харди, — кроме всего прочего, отрицали всякую необходимость власти над народом правящей элиты и централизованного государства.
  
  — Хорошо, но какой практический смысл все это имеет для нас? — спросила Лукас.
  
  — Это может помочь нам вычислить последнюю цель, — заявил Харди. — Где он может нанести удар, чтобы сотрясти основы нашего капиталистического общества?
  
  — Прежде чем ответить на этот вопрос, нам нужно знать, что конкретно он лично имеет против нашего общества, — заметил Паркер.
  
  — Может быть, он религиозный фанатик? — высказался Геллер. — Помните, золотое распятие?
  
  — Есть такая вероятность, — сказал Эванс, — но религиозные кликуши никогда не требуют денежного выкупа. Им достаточно полчаса эфира на Си-эн-эн.
  
  — Не исключена также затаенная на кого-то злоба, — сказал Паркер. — Возможно, он хочет свести счеты.
  
  — Да, месть — один из самых распространенных мотивов, — кивнула Лукас.
  
  — Но для этого ему должны были нанести поистине смертельную обиду, — заметил Паркер.
  
  — Все равно, тогда его действия начинают приобретать некоторое рациональное объяснение, — сказал Эванс.
  
  — А что, если его уволили? — высказал догадку Кейдж. — Он остался без средств к существованию и…
  
  — Нет, — покачал головой Эванс, — из-за этого начал бы массовые убийства только совершенный психопат. А это не про него. Слишком логичен, терпелив, организован.
  
  — Тогда как насчет большого бизнеса, крупных корпораций, жирных котов на мешках с деньгами? — выпалил Геллер.
  
  — Не подходит, — возразил Харди. — В таком случае он терроризировал бы Нью-Йорк, а не Вашингтон.
  
  — Вспомните Уайт-Плейнз, — сказал Кейдж. — Это пригород Нью-Йорка.
  
  Но Харди покачал головой.
  
  — Уайт-Плейнз, Бостон, Филадельфия. Там он только репетировал. А настоящая премьера у него здесь.
  
  — Правительство, — сказал Паркер. — Вот, значит, почему он явился сюда.
  
  — «Диггеры» — противники централизованной власти, — поддержал его Харди. — И его цель — не просто богачи и представители бизнес-элиты, — он бросил взгляд на Эванса, — а федеральное правительство.
  
  — Так и есть, — сказала Лукас. — Кажется, на этот раз мы попали в точку.
  
  — Правительство несет ответственность за какой-то причиненный ему вред, — продолжил Паркер, оглядывая собравшихся. — У кого-нибудь есть идеи, что это могло быть?
  
  — А если это просто идеологические разногласия? — высказал свою мысль Кейдж. — Он либо коммунист, либо член военизированной организации ультраправых.
  
  Эванс не согласился с этим.
  
  — В таком случае он уже нашел бы способ огласить свой политический манифест. Нет, здесь что-то глубоко личное.
  
  Лукас и Харди посмотрели друг другу в глаза. Паркеру показалось, что эти двое пришли одновременно к одному и тому же предположению. Сформулировал его детектив:
  
  — Вполне вероятно, что он потерял человека, которого очень любил.
  
  Лукас только кивнула.
  
  — Не исключено, — сказал психолог.
  
  — Хорошо, — нетерпеливо заметил Кейдж. — Что именно могло случиться? Кто погиб? Где и почему?
  
  — Казнь? — предположил Харди.
  
  Но Кейдж резко возразил:
  
  — У нас почти никого не приговаривают к казни на федеральном уровне. Это прерогатива судов в отдельно взятых штатах.
  
  — Пограничники кого-то пристрелили при проникновении в страну, — снова влез Геллер.
  
  — Один из самых маловероятных вариантов, — отмахнулась от него Лукас.
  
  Харди принялся размышлять вслух:
  
  — Правительственная машина попала в аварию со смертельным исходом… Рейнджеры в одном из государственных заповедников… Кто-то из госслужащих оказался замешан в убийстве… Или зарубежный дипломат… Все это вполне возможные версии.
  
  — Нет, скорее здесь замешаны военные, — сказал Кейдж. — Чаще всего государство оказывается виновато в гибели именно военного персонала.
  
  — Но в вооруженных силах потери исчисляются сотнями ежегодно, — заметила Лукас. — С чем мы здесь можем иметь дело? С несчастным случаем на учениях? Или человек погиб в реальном бою?
  
  — Как насчет «Бури в пустыне»? Ирак? — задал новые вопросы Кейдж.
  
  — Сколько лет было нашему преступнику? — спросил Паркер.
  
  Лукас пролистала отчет судебного медика.
  
  — Уже за сорок.
  
  Черная…
  
  И только сейчас до Паркера дошло.
  
  — Черная стена! — воскликнул он.
  
  — Вьетнамский мемориал, — закивала Лукас.
  
  — Должно быть, кто-то из его близких погиб там, — сказал Харди. — Старший брат? Или даже жена. Она вполне могла быть медсестрой.
  
  — Но ведь прошло уже больше тридцати лет, — пожал плечами Кейдж. — Разве может что-то столь давнее вылиться в такие события в наши дни?
  
  — Такое случается, — сказал Эванс. — Если наш преступник в свое время не прошел полного курса терапии, его жажда мести могла до поры дремать под спудом. А канун Нового года — время подведения итогов и решительных действий, порой самых разрушительных. Уверен, сегодня ночью больше людей покончат с собой, чем в любое другое время.
  
  — Боже милостивый! — выдохнула Лукас.
  
  — Что такое?
  
  — До меня только что дошло, что мемориал расположен в парке Молл. Там, чтобы посмотреть вблизи на салют, соберется тысяч двести народу. Надо срочно закрыть доступ в парк!
  
  — Поздно, — сказал Паркер. — Там все уже забито. Места получше занимают за много часов до начала.
  
  — Но в таком случае, — вскинулся Кейдж, — нам понадобится намного больше людей.
  
  Он тут же позвонил Арти, охраннику на входе, который по системе общего оповещения объявил, что всем находящимся в здании сотрудникам надлежит немедленно собраться в вестибюле для выполнения срочного задания.
  
  Лукас связалась с Джерри Бейкером и дала указание сосредоточить свою опергруппу в северо-западной части парка Молл. Затем она позвонила дежурному заместителю директора ФБР, кратко переговорила с ним и дала отбой.
  
  — Зам шефа уже в пути, — сообщила она. — Я сама встречу его внизу и посвящу в детали. Увидимся у мемориала.
  
  Кейдж надел свой плащ. Геллер тоже поднялся и проверил свое оружие. Пистолет выглядел чем-то чужеродным в его руке, которая, несомненно, более привыкла держаться за «мышь» компьютера.
  
  — Нет, Тоби, — посмотрела на него Лукас. — Ты отправляешься домой.
  
  — Но я мог бы…
  
  — Это — приказ. С тебя уже на сегодня хватит.
  
  Он еще какое-то время пытался возражать, хотя Лукас все-таки заставила его подчиниться, но только после того, как пообещала немедленно связаться с ним, если понадобится техническая поддержка.
  
  — У меня будет при себе ноутбук, — заверил он так, словно его вообще можно было вообразить себе более чем в метре от ближайшего компьютера.
  
  Затем Лукас подошла к Харди.
  
  — Спасибо, детектив. Вы показали себя отличным полицейским.
  
  Он криво усмехнулся в ответ.
  
  — После того как так облажался с мэром, мне оставалось только всеми силами постараться заслужить прощение. И я…
  
  Она жестом остановила его покаяние. И сказала, чуть грустно улыбнувшись:
  
  — Все хорошо, как в песне. Так ведь? — А потом спросила: — Вы все еще хотите поучаствовать в сегодняшней операции?
  
  — Еще как хочу!
  
  — Хорошо. Только не лезьте вперед. И скажите как на духу… Вы действительно умеете стрелять?
  
  — Умею, и неплохо, клянусь! Если не слишком ветрено… — И молодой коп надел на себя свой полувоенного покроя плащ.
  
  Паркер, ощущая в кармане тяжесть пистолета, тоже натянул свою куртку. Лукас посмотрела на него с нескрываемым сомнением.
  
  — Я иду с вами, — сказал он твердо, перехватив этот взгляд.
  
  — Вы не обязаны этого делать, Паркер, — сказала она. — Вы и так нам очень помогли.
  
  Но он лишь улыбнулся в ответ:
  
  — Значит, наводи и стреляй, так?
  
  После легкой заминки она кивнула:
  
  — Да. Просто наводи и стреляй.
  
  Вот оно! Началось…
  
  Бог ты мой, вы только посмотрите на них всех!
  
  Десяток, другой, третий… Агенты ФБР выбегали из здания регионального отделения. Кто-то успел надеть бронежилет, кто-то нет.
  
  Генри Чизман отхлебнул еще глоток бурбона «Джим Бим» и кинул бутылку на заднее сиденье своей арендованной машины, которая уже насквозь пропахла табаком и алкоголем.
  
  Агенты сразу же устремлялись к своим автомобилям и один за другим на скорости скрывались из виду.
  
  Но он не торопился им вслед. Еще не время. Он выжидал, терпеливый, как змея на охоте.
  
  И вот Чизман увидел в дверях высокую седовласую фигуру агента Кейджа. А кто это у него за спиной? Да! Как он и ожидал, следом шел он — Паркер Кинкейд.
  
  Хотя Чизман, разумеется, не рассказал агентам ФБР всего, что мог бы, он и в самом деле большую часть своей жизни посвятил журналистике. И знал свое дело отлично. Он умел с ходу разбираться в людях не хуже любого районного полицейского. И пока они, без сомнения, использовали разговор в комнате для допросов, чтобы проверить реакции его зрачков и выявить стрессовые нотки в его голосе, он и сам проводил свой анализ собеседников. Без всякой мудреной аппаратуры, основываясь главным образом на интуиции, он приходил к почти таким же правильным выводам, как и спецы из Бюро. И один из них заключался в том, что мистер Джефферсон вовсе не был тем, за кого себя выдавал. Когда несколько часов назад этот человек поспешно покинул здание и уехал на своей личной машине, Чизман отправил номера для проверки знакомому частному сыщику из Хартфорда в Коннектикуте. И уже скоро выяснил его подлинное имя: Паркер Кинкейд. А потом простейший поиск в Интернете подсказал, что это бывший начальник отдела по работе с документами местного отделения Бюро.
  
  Если ФБР привлекло к расследованию отставника, это означало только одно — он был действительно хорош. И стало быть, именно за ним стоило проследить. За ним, а не за бюрократом Кейджем или этой бесчувственной куклой Лукас.
  
  Привстав, чтобы застегнуть молнию на куртке, Кинкейд огляделся по сторонам, а потом забрался в машину вместе с Кейджем и еще одним офицером — серьезным молодым человеком в чем-то вроде форменного плаща. Они включили красный мигающий фонарь на приборной доске и, набирая скорость, поехали на запад, где располагался Молл.
  
  Чизман без труда влился в кавалькаду, которая была столь многочисленной, что никто не обратил на него ни малейшего внимания. Но уже на Восемнадцатой улице, поблизости от ее пересечения с Конститьюшн-авеню, толпы людей и потоки машин стали такими густыми, что фэбээровский кортеж вынужден был остановиться. Агенты повыскакивали из своих автомобилей и бегом кинулись к парку. Чизман старался не отставать.
  
  Кейдж и Кинкейд встали рядом, всматриваясь в толпу. Кинкейд указал на западную часть Вьетнамского мемориала, а Кейдж кивнул в сторону восточной. Они разделились, каждый двинулся в своем направлении, и молодой агент тоже пошел своим путем, держась ближе к Конститьюшн-авеню.
  
  Чизман страдал избыточным весом и был в плохой физической форме. Тяжелое дыхание болью отзывалось в легких, сердце колотилось, как поршень в паровой машине. Но ему удавалось поспевать за Кинкейдом, приостановившись лишь на мгновение, чтобы переложить пистолет из-за пропотевшего пояса своих слаксов в карман плаща.
  26
  
  У Диггера плащ очень тяжелый.
  
  Два автомата весят много.
  
  Да еще несколько магазинов с сотнями патронов 22-го калибра…
  
  Клик, клик…
  
  …Ружейных патронов 22-го калибра предупреждение дальность выстрела до полутора километров не позволяйте детям стрелять без надзора взрослых…
  
  Но Диггер никогда бы этого и так не разрешил. Чтобы дети стреляли без надзора.
  
  По крайней мере Таю уж точно. Никогда не разрешил бы. Ни за что.
  
  Еще у него два аккуратно обмотанных глушителя. Хлопок и резина, хлопок и резина.
  
  Ты самый самый ты самый лучший…
  
  Автоматы уложены в просторные внутренние карманы его отличного плаща — то ли черного, то ли темно-синего. Это был подарок от Памелы на Рождество. Один из пистолетов, взятых из бардачка «тойоты», теперь у него в правом внешнем кармане плаща. Еще четыре рожка для «узи» в таком же кармане слева.
  
  Никаких сумок, никаких щеночков…
  
  Диггер стоит в тени, и никто из расположившихся рядом людей не замечает его. Он высматривает агентов или полицейских, но никого не видно.
  
  Тай все еще спит на заднем сиденье машины, припаркованной в квартале отсюда. Когда Диггер уходил, тонюсенькие, как тростиночки, ручки мальчика были сложены на груди.
  
  И это тревожит Диггера больше всего. Если полиция откроет стрельбу или ему самому придется пустить в ход пистолет без глушителя, Тая могут разбудить эти громкие звуки. И тогда он уже не сможет спать хорошо.
  
  Еще он волнуется, что мальчику станет холодно. Температура все падает. Но ведь Диггер обернул Тая в одеяло тремя слоями. С ним все будет в порядке. Он спит. С детьми всегда все в порядке, пока они спят.
  
  И он стоит совершенно один, разглядывая людей, которые вот-вот умрут. Отмены приказа не было. Значит, ему нужно всех их расстрелять.
  
  Они начнут падать на землю, как темные листья.
  
  Тра-та-та-та-та… Тра-та-та-та-та…
  
  Он будет… Щелк… Будет вращаться, как игрун… Как игрушка, которая бы точно понравилась Таю, и веером посылать пули в толпу. Пули из двух автоматов.
  
  А потом он вернется в свою машину и проверит сообщения. И если человек, который обо всем ему говорит, не даст нового приказа, они с Таем поедут вместе и будут ехать и ехать, пока… Клик… Пока не найдут этой самой Калифорнии.
  
  Кто-нибудь да подскажет им, где она.
  
  Хотя ее, может быть, трудно найти. Это где-то на Западе. Он точно помнит.
  
  Где может быть Диггер?
  
  За спиной?
  
  Впереди?
  
  Рядом?
  
  Отделившись от других агентов, Паркер Кинкейд описывал причудливой траектории окружность у Вьетнамского мемориала, затерявшись в людском море. Высматривая человека в темном плаще. С сумкой из супермаркета. С крестом на груди.
  
  Здесь слишком много народа. Тысячи и тысячи, десятки тысяч человек.
  
  Кейдж находился по другую сторону мемориала. Лен Харди ушел в сторону Конститьюшн-авеню. Бейкер со своими людьми прочесывал парк с противоположной стороны.
  
  У Паркера возник порыв остановить новую группу людей, направлявшихся в сторону мемориала, и посоветовать им отойти туда, где их безопасность могли обеспечить офицеры полиции. Но потом он изменил решение.
  
  До него внезапно дошло, что он мыслит недостаточно ясно.
  
  «Головоломки. Помни о головоломках».
  
  Три ястреба постоянно уносили у фермера кур.
  
  И Паркер понял, в чем состояла его ошибка. Он искал не там, где нужно. Поэтому он отошел чуть в сторону от дорожки, по которой двигалась толпа, и стал изучать участок, непосредственно примыкавший к мемориалу. Он вспомнил о лабиринтах, начерченных преступником. Стало очевидно — тот должен был понимать, что ко времени третьего нападения у агентов уже будет хоть какое-то описание внешности Диггера. И он наверняка посоветовал убийце приближаться к мемориалу не по одной из дорожек, где его легче было бы опознать, а через рощу парковых деревьев.
  
  Поэтому Паркер резко свернул и оказался среди обширно разросшихся кленов и вишен. С этой стороны в парк тоже входили большими группами люди, но он больше даже не думал пытаться остановить их и уговорить покинуть это место. Он не был теперь няней, сиделкой, не был больше отцом. Он стал охотником, как в ту ночь много лет назад, когда крался по своему дому, высматривая Лодочника.
  
  Охотник искал добычу.
  
  Искал безликого человека в темном плаще.
  
  Человека с золотым распятием.
  
  Генри Чизман находился буквально в десяти метрах за спиной Кинкейда, проходившего вдоль Вьетнамского мемориала, когда тот вдруг внезапно изменил направление и углубился в ближайшую рощу.
  
  Чизман последовал за ним, вглядываясь в лица множества окружавших их людей.
  
  Какой тир для Диггера здесь собрался сегодня вечером!
  
  Да он покосит их всех, как траву.
  
  Чизман уже и сам достал свой револьвер, держа руку с оружием, направленным вниз, вдоль тела. Никто не замечал этого. Толпа начала волноваться, не понимая, что происходит — почему все эти агенты в штатском и полицейские настоятельно просят всех покинуть Молл.
  
  Кинкейд продолжал двигаться среди деревьев. Их с Чизманом разделяли сейчас от силы восемь метров, но и при этом между ними находилось слишком много людей, чтобы эксперт по документам мог почувствовать слежку.
  
  Они находились в десяти метрах от величественной черной стены, когда Чизман заметил мужчину в темном плаще, внезапно показавшегося из-за дерева. Движение было достаточно осторожное и крадущееся, чтобы понять — он вышел из временного укрытия. А в сторону мемориала пошел нарочито расслабленной походкой, без особых на то причин склонив голову вниз и глядя себе под ноги, словно не хотел, чтобы кто-то увидел его лицо. В толпе он растворился буквально в нескольких шагах от Кинкейда.
  
  Чизман ускорил шаг.
  
  Но внезапно Кинкейд обернулся. Он посмотрел на Чизмана, потом в сторону и снова на Чизмана, уже хмуря лоб и понимая, что где-то видел этого человека, но пока не мог припомнить, где именно. Чизман отвернулся и нырнул под защиту нескольких мужчин, которые несли тяжелую установку для охлаждения питьевой воды. Кинкейд должен был теперь потерять его из виду, и он возобновил поиски человека в темном плаще.
  
  Где же?..
  
  Да, да, вот он! Мужчина лет сорока, абсолютно невзрачной внешности. Он расстегивал на себе плащ, глядя по сторонам скучающими глазами, словно толпа вокруг совершенно не интересовала его.
  
  А потом Чизман заметил краткую вспышку. Отражение в золоте на груди.
  
  Он носит золотое распятие…
  
  Так сказал один из агентов в баре.
  
  «Стало быть, вот он, перед тобой, — подумал Чизман, — Мясник, оставляющий вдов, дьявол…»
  
  — Эй! — окликнул его голос.
  
  Чизман повернулся. Это был Кинкейд.
  
  «Сейчас, — подумал он. — Сделай это сейчас!»
  
  Чизман поднял револьвер, наставив ствол на свою цель.
  
  — Нет! — выкрикнул Кинкейд, заметив оружие. — Нет!
  
  Но Чизману и так было бы трудно выстрелить. Слишком много людей постоянно мелькало между ним и Диггером. Он сделал пару скачков в сторону сквозь толпу, сбив нескольких человек с ног. Кинкейда он больше не видел.
  
  Зато в десяти метрах от него, не подозревая о близости преследователей, стоял Диггер и оглядывал толпу, как охотник оглядывает большую стаю жирных гусей.
  
  Чизман отпихнул в сторону группу проходивших перед ним студентов.
  
  — Эй, чудик, какого хрена ты делаешь? Эй, придурок…
  
  Но Чизман уже забыл о них. Где Кинкейд? Где же?
  
  Он по-прежнему не смог бы поразить цель. Толпа становилась все гуще…
  
  Плащ Диггера распахнулся. В одном из огромных внутренних карманов стала видна вороненая сталь автомата.
  
  Но почему же никто этого не замечает? Он действительно словно невидимка, подумал Чизман.
  
  Они ничего не видят. Целые семьи с детьми в двух шагах от убийцы…
  
  Толпа буквально бурлила вокруг. Полицейские старались направить всех к выходу, но слишком многие оставались — опасаясь, как догадывался, Чизман, что их место, откуда лучше всего будет виден салют, займут другие.
  
  Диггер между тем осматривался, выискивая подходящую для стрельбы точку. Потом взошел на небольшой поросший травой пригорок.
  
  Из толпы снова показался Кинкейд.
  
  И Чизман взвел боек своего револьвера.
  27
  
  Лимузин остановился рядом с парком у специальных лож на трибунах, зарезервированных за дипломатами и членами конгресса.
  
  Из машины выбрались мэр Кеннеди с супругой в сопровождении Сида Арделла.
  
  — Вам действительно необходимо держать нас на поводке, как собачек? — поинтересовалась Клэр у агента.
  
  — Поймите, — ответил тот. — Я всего лишь исполняю приказ.
  
  Клэр передернула плечами.
  
  «Поймите»! — повторил про себя Кеннеди. А что тут понимать? Он оказался под арестом и не мог избежать унизительной сцены, появляясь на публике в своем городе под присмотром агента ФБР.
  
  Всякая надежда на продолжение политической карьеры окончательно таяла под взглядами людей, стоявших поблизости и разглядывавших его. Двусмысленности, заложенной в сообщении Слейда Филипса, телезрители либо не заметили, либо не поняли, и сейчас создавалось впечатление, что окружающие воспринимают Кеннеди чуть ли не как сообщника убийцы.
  
  Засверкали вспышки фотоаппаратов, фиксировавших довольно-таки жалкую сцену, снимки которой в завтрашних газетах сопроводят текстовками: «Прибытие мистера и миссис Кеннеди в парк». Он приветственно, но не слишком жизнерадостно помахал рукой кому-то на трибуне, стараясь не слышать язвительных вопросов типа: «Ну, и где же вы до сих пор прятались?» или «Как делишки, Джерри?» Ведь никто и не ждал от него ответов. Все, насколько могли, сторонились человека, который уже скоро будет носить звание бывшего мэра Вашингтона.
  
  И был еще один вопрос, который Кеннеди хорошо расслышал:
  
  — Ходили слухи, что вы не появитесь к салюту, Джерри. Что же вас все-таки привело сюда?
  
  Ответ же был прост. Его притащила в парк Клэр.
  
  Чуть раньше позвонила секретарь Ассоциации афроамериканских учителей и, только едва заметно смутившись, попросила не приезжать на прием, где он прежде числился главным из выступающих.
  
  — Нам кажется, так будет лучше для всех.
  
  Что ж, плевать. Он был бы только рад потихоньку отправиться домой. Однако сидевшая на диване в его кабинете Клэр имела на этот счет другое мнение.
  
  — Давай напьемся и поедем смотреть этот хренов фейерверк!
  
  — Я даже не знаю, — с сомнением сказал Кеннеди.
  
  — Зато я знаю. Ты у меня не из тех, кто легко сдается, милый. Выйди к народу с высоко поднятой головой.
  
  И, поразмыслив ровно секунду, мэр осознал, что не слышал ничего более умного за весь сегодняшний безумный день. Он тут же распорядился принести бутылку французского шампанского, и они выдули ее вдвоем по пути в парк.
  
  Пробираясь сквозь толпу к своим местам на трибуне, Кеннеди обменялся рукопожатиями с конгрессменом Ланьером, который, конечно же, сразу догадался, какую роль выполняет при мэре агент Арделл — обыкновенного надзирателя.
  
  Ланьер при этом оказался в явном замешательстве. Любые его слова сейчас прозвучали бы с подтекстом злорадства, а потому он только слегка поклонился и сделал плоский комплимент в адрес Клэр:
  
  — Вы сегодня как никогда восхитительны.
  
  — Здравствуйте, Пол, — сказала она в ответ и добавила, обращаясь к невзрачной жене конгрессмена: — Привет, Минди.
  
  — Есть новости по поводу стрельбы на теплоходе? — спросил Ланьер.
  
  — Мне еще не все доложили.
  
  — Мы приготовили для вас специальные места, ваше превосходительство, — вмешался какой-то клерк-распорядитель, указывая на совершенно пустой ряд оранжевых складных кресел, расположенный позади всех остальных. — И для вашего товарища тоже, — добавил он, бросив взгляд на массивную фигуру агента ФБР.
  
  — Нет-нет, — возразил Кеннеди, стремясь сохранить остатки независимости, — мы будем сидеть на ступеньках.
  
  — Но пожалуйста…
  
  Уговаривать его было бессмысленно. Кеннеди отмахнулся и от Ланьера, и от клерка, усевшись на верхнюю ступеньку трибуны и подстелив свой пиджак для Клэр. Сид Арделл слегка напрягся, но у него хватило здравого смысла понять, как неприятно будет для мэра близкое соседство федерального агента, и потому здоровяк тоже опустился на ступеньку, но на некотором отдалении от супругов.
  
  — Мальчишкой часто приходил сюда, — сказал потом агент, обращаясь к мэру. — Чуть не каждое воскресенье.
  
  Кеннеди это удивило. Насколько он знал, большинство сотрудников ФБР в круге Колумбия составляли приезжие.
  
  — Так вы здесь выросли?
  
  — А где же еще? Не переехал бы ни в Виргинию, ни в Мэриленд ни за какие коврижки.
  
  — А в каком месте вы живете, агент Арделл? — спросила Клэр.
  
  — Рядом с зоопарком. Практически у самого входа.
  
  Кеннеди даже улыбнулся. Надо же! Впервые под арестом, но все-таки под опекой верного сына этого города.
  
  Все еще чувствуя тепло от выпитого шампанского, он придвинулся к Клэр и взял ее за руку. Сверху они смотрели на Молл. На добрую сотню тысяч человек, собравшихся здесь и, казалось, непрерывно перемещавшихся. Кеннеди только обрадовало, когда он не увидел перед трибуной подиума с микрофоном. Сегодня не хотелось слышать никаких речей. И особенно претила идея, что кто-то может сымпровизировать и предложить выступить ему самому. Господи, что мог он им всем сказать? Все, чего он хотел сейчас, — это сидеть, прижавшись к жене, и смотреть, как гроздья салюта рассыпаются в небе. Забыть обо всех ужасах прошедшего дня. В своем обращении к Диггеру по радио он назвал этот день последним в году. Но на самом деле сегодня был поставлен крест на многом: на его шансах помочь спасти этот город, не говоря уже о жизнях столь многих его обитателей, погибших так страшно и нелепо.
  
  Собственно, подошла к концу его карьера в городском совете. Ланьер и его единомышленники в конгрессе давно точили зубы на самоуправление округа и хотели окончательно лишить Вашингтон независимости. А террор, устроенный Диггером, так легко превратить в дело о досрочной отставке мэра, обвинив его, например, в своевольном вмешательстве в расследование или в чем-то подобном. Добавьте сюда скандал в Совете по образованию, и Кеннеди мог лишиться своего поста уже через пару месяцев. Естественно, этим же потоком будут сметены Уэндел Джеффрис и все остальные его помощники, а о «Проекте 2000» придется навсегда забыть.
  
  Конец всем его надеждам на лучшее будущее для города. Вашингтон окажется отброшенным в своем развитии на десятилетие назад. Хотя, быть может, новый мэр…
  
  Вдруг Кеннеди заметил, что происходит нечто странное. Движение толпы приобрело более организованный характер — она стала в большей степени сдвигаться к востоку, словно кто-то ее направлял. Что там такое? — задался вопросом он. С того места, где они сидели, все отлично просматривалось.
  
  Он уже повернулся к жене, чтобы поделиться наблюдением, но она внезапно всем телом напряглась.
  
  — Что это? — спросила она.
  
  — Ты о чем?
  
  — О выстрелах, — ответила Клэр. — Я слышу выстрелы.
  
  Кеннеди задрал голову вверх, предполагая, что источником звуков мог быть слишком рано начавшийся салют. Но нет. Он мог видеть только темное, все облаках, небо, которое ближе к горизонту прорезала белая стела монумента Вашингтону.
  
  А потом раздались крики.
  
  Выстрелы Чизмана дали результат, которого он добивался.
  
  Когда до него дошло, что на Диггера никто не обращает внимания, а ему самому никак не удается чисто поймать убийцу на мушку своего револьвера, он дважды пальнул в воздух, чтобы люди пригнулись и очистили линию огня.
  
  Грохот поверг толпу в панику. С воплями и криками все стали разбегаться кто куда, опрокинув при этом Диггера на колени. Буквально за несколько секунд пространство, расположенное непосредственно перед Вьетнамским мемориалом, оказалось почти совершенно свободным.
  
  Краем глаза Чизман заметил теперь и Кинкейда, упавшего на землю и вынимавшего из кармана куртки небольшой автоматический пистолет. Диггера Паркер видеть не мог — его заслоняли несколько вечнозеленых кустарников, разделявших их.
  
  Но Чизману это было только на руку. С убийцей должен был расправиться он сам.
  
  Диггер медленно поднимался во весь рост. Автомат выпал у него из плаща, и он озирался по сторонам, пытаясь найти его. Потом он поймал на себе взгляд Чизмана и замер на месте, посмотрев на репортера глазами, каких тот прежде никогда в жизни не видел.
  
  В выражении этих глаз осмысленности было гораздо меньше, чем у любого животного. Тот, кто спланировал эти преступления — человек, тело которого лежало теперь в морге, — еще не был воплощением зла в его чистом виде. У него, наверное, были какие-то чувства, мысли, желания. Кто знает, останься он в живых, он мог бы, возможно, еще измениться, если бы ожили остатки совести, сохранившиеся в нем.
  
  Но Диггер?
  
  Нет. Какая совесть может быть у машины? Его могла изменить только смерть.
  
  Убийца с мозгами человека и сердцем дьявола…
  
  Диггер посмотрел на револьвер в руке Чизмана. А потом снова поднял глаза и уставился журналисту в лицо.
  
  Кинкейд тоже поднимался теперь на ноги и кричал, обращаясь к Чизману:
  
  — Бросай оружие! Бросай немедленно!
  
  Чизман словно не слышал его и стал медленно наводить револьвер на Диггера. Вибрирующим от волнения голосом он начал говорить:
  
  — Ты…
  
  Но в этот момент приглушенный хлопок раздался сбоку у Диггера. Вырванный с мясом клочок ткани плаща отлетел вперед. Чизман почувствовал, как его словно резко ударили в грудь, и припал на колени. Он тоже выстрелил, но его пуля прошла далеко мимо цели.
  
  Диггер вынул из кармана руку с компактным пистолетом. Он снова прицелился Чизману в грудь и дважды подряд спустил курок.
  
  Чизмана отбросило назад. Он приник к холодной земле, видя, как смутные огни отражаются от черного полированного камня Вьетнамского мемориала, и пробормотал еще раз:
  
  — Ты…
  
  Он хотел еще раз выстрелить… Но револьвера уже не оказалось в его руке. Он выпал, и найти его не было никакой возможности.
  
  Где же? Где же он?..
  
  Кинкейд снова искал укрытия, растерянный, не понимающий, что происходит. Чизман мог видеть, как Диггер неспешно подошел к своему автомату, поднял его и выпустил очередь в сторону Кинкейда, который успел нырнуть за деревья. А Диггер, пригнувшись, мелкой рысцой через кусты устремился туда, куда убегала толпа.
  
  Чизман все еще пытался нашарить свой револьвер.
  
  — Ты… ты… ты…
  
  Но затем его сжавшаяся в кулак кисть камнем упала на землю, а взгляд застлала чернота.
  
  Как мало людей.
  
  Клик, клик…
  
  Смешно…
  
  Всего несколько человек находились поблизости от него, припавшие к земле, озирающиеся, испуганные. Диггер мог с легкостью прикончить их, но это бросится в глаза полицейским.
  
  — В последний раз убей как можно больше, — велел человек, который всегда говорит ему обо всем.
  
  Но сколько это «как можно больше»?
  
  Один, два, три, четыре, пять…
  
  Диггеру не кажется, что имелась в виду всего полудюжина.
  
  В последнюю минуту последнего часа послед…
  
  И потому он поторопился вслед разбегавшимся, но делая все как положено. Тоже притворяясь испуганным, тоже растерянно, как и вся толпа, ища для себя укрытия. И все такое.
  
  «Ты самый… Ты самый… Ты самый лучший».
  
  «Что это там был за человек? — задумывается он. — Точно не полицейский. Тогда почему же он стрелял в меня?»
  
  Диггер снова спрятал оба «узи» внутри плаща, который он так любит… Клик… Так любит, потому что это подарок Памелы.
  
  Рядом раздаются крики, но они вроде бы не имеют к нему отношения, и он не обращает на них внимания. Его никто не замечает. Он двигается по траве мимо кустов и деревьев, растущих вдоль широкой улицы — Конститьюшн-авеню. Там стоят автобусы и машины, а еще там собрались тысячи и тысячи людей. Если он доберется туда, то сумеет убить несколько сотен.
  
  Он видит здания музеев, как тот, где была картина с вратами ада. Музеи — это смешно, думает он. Таю музеи точно понравятся. Возможно, когда они доберутся до Калифорнии, то смогут сходить в какой-нибудь музей вместе.
  
  Снова крики. Снова бегут люди. Кругом теперь полно мужчин, женщин и детей. Они повсюду. Но полицейские и агенты тоже. И у них есть «узи», есть «Мак-10», есть… Клик… Есть пистолеты, как у самого Диггера, и такие же, как у того толстяка, который хотел подстрелить его. Но они не стреляют, потому что не знают в кого. Диггер ведь только обычный человек из толпы.
  
  Клик, щелк…
  
  Долго ли ему еще идти до того места, где народу собралось больше всего?
  
  Наверное, еще метров сто или двести, прикидывает он.
  
  И он направляется к ним. Но так он все дальше уходит от Тая, от машины, припаркованной на Двадцать второй улице. Эта мысль ему не по душе. Он хочет как можно скорее покончить со стрельбой и вернуться к мальчику. Когда он окажется в гуще толпы, он начнет вращаться как юла, чтобы люди падали, как листья в коннектикутском лесу, а потом вернется к мальчишке.
  
  И в странствиях долгих вдали от тебя
  
  Я только сильнее влюбляюсь…
  
  Крутиться, крутиться, крутиться…
  
  А они пусть падают, как Памела, когда у нее на груди расцвела роза, с ярким желтым цветком в руке.
  
  Падают, падают, падают…
  
  Все больше вооруженных людей пробегают по траве мимо.
  
  Внезапно где-то рядом он слышит взрывы, треск, хлопки, буханье.
  
  В него начали стрелять?
  
  Нет, не может быть!.. О, только посмотрите на это!
  
  У него над головой цветы распускаются прямо в небе. Откуда-то вьется дымок, а цветы становятся все красивее — есть и красные, и желтые. А еще синие и белые.
  
  Салют.
  
  Его часы подают сигнал.
  
  Полночь.
  
  Время стрелять.
  
  Но Диггер пока стрелять не может. Людей вокруг слишком мало.
  
  И он продолжает двигаться к средоточию толпы. Он, конечно, может уложить достаточно многих, но этого будет недостаточно, чтобы человек, который обо всем ему говорит, остался доволен.
  
  Бах!
  
  Пуля пролетает мимо него.
  
  Вот теперь в него действительно начали стрелять.
  
  И кричать при этом.
  
  Двое мужчин в жилетах ФБР в центре поляны справа от Диггера заметили его. Они стоят рядом с высокой деревянной трибуной, обвитой красивыми красно-сине-белыми лентами, как толстые новогодние младенцы.
  
  Он поворачивается в их сторону и спускает курок «узи», не вынимая автомата из плаща. Ему не нравится мысль, что в красивом черном или синем плаще, подаренном Памелой, появятся новые дырки, но ничего не поделаешь. Нельзя никому показывать свое оружие.
  
  Мужчины хватаются за лица и шеи, словно их ужалили пчелы, и валятся на землю.
  
  Диггер разворачивается и идет дальше к толпе.
  
  Никто не заметил, как он застрелил тех двоих.
  
  Ему осталось пройти метров пятьдесят, чтобы оказаться среди множества людей. Он озирается по сторонам, как делают все, высматривая убийцу, ища место, где можно было бы спастись. И уже скоро он сможет стрелять, стрелять, стрелять.
  
  Вращаясь как волчок. Как в лесу Коннектикута.
  28
  
  Когда первые пули врезались в дерево трибуны вокруг них, Джерри Кеннеди спихнул Клэр с возвышения на холодную землю. Он спрыгнул вслед за ней и упал рядом, защищая своим телом от выстрелов.
  
  — Клэр! — выкрикнул Кеннеди.
  
  — Со мной все в порядке! — ответила она перепуганным голосом. — Что происходит?
  
  — Кто-то стреляет. Это должен быть он! Убийца! Он явился сюда.
  
  Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, ощущая запахи земли, травы, разлитого кем-то пива.
  
  Один из находившихся на трибуне людей ранен — это молодой чиновник, которому пуля угодила в руку, пока конгрессмен Ланьер использовал его как живой щит. Но кажется, больше никто не пострадал. Пули угодили в трибуну случайно. Убийца целился в двоих агентов, стоявших перед ней, а не в кого-то на возвышении.
  
  Кеннеди сразу понял, что агенты мертвы.
  
  Мэр поднял взгляд и увидел Сида Арделла, державшего перед собой пистолет и оглядывавшего поляну. Он стоял во весь свой огромный рост, не пытаясь даже пригнуться.
  
  — Агент Арделл! — крикнул мэр. — Вот же он! Видите его?
  
  Но агент не стрелял. Кеннеди взобрался несколькими ступеньками выше и потянул его за рукав, указывая направление.
  
  — Он уходит. Стреляйте же!
  
  Но гигант только держал пистолет наготове, как снайпер, но не спускал курок.
  
  — Арделл!
  
  — Эм-м-н, — произнес агент.
  
  — Чего вы ждете? — выкрикнул Кеннеди.
  
  Но агент Сид Арделл только продолжал повторять свое «Эм-м-н», глядя в глубь поляны.
  
  А затем он побежал странным зигзагом, глядя то на север, то на восток, то на юг… Глядя на стену Вьетнамского мемориала, потом на деревья, потом на памятник Вашингтону, потом на флаг, развевавшийся позади зрительской трибуны.
  
  — Эм-м-н…
  
  Он в последний раз повернулся, описал полный круг, а потом опрокинулся на спину, уставившись в небо остекленевшими глазами. И только теперь Кеннеди увидел, что верхняя часть черепа у агента была полностью снесена пулей.
  
  — Боже милостивый!
  
  Клэр в голос охнула, когда человеческая кровь потекла по ступеням, капая на землю в сантиметрах от ее лица.
  
  Агент снова что-то промычал, изо рта у него показался пузырь красной пены. Кеннеди взял его за руку — она мелко дрожала. А потом он окончательно замер.
  
  Мэр поднялся. Он посмотрел за трибуну, на которой, как могли, прятались Ланьер, его помощник и еще один конгрессмен.
  
  Парк был затемнен, чтобы салют выглядел более отчетливо, но в свете фар машин служб спасения Кеннеди видел, какой воцарился хаос. Он пристально всматривался, ища глазами силуэт Диггера.
  
  — Какого черта ты делаешь в моем городе? — прошептал он. Потом перешел на крик: — Какого черта тебе здесь надо?!
  
  — Джерри, ложись! — умоляла Клэр.
  
  Но он остался стоять на прежнем месте, вглядываясь в пространство парка, стараясь вновь заметить темную фигуру убийцы.
  
  Где же он? Где?
  
  А потом он заметил, как в тени вишневых деревьев параллельно Конститьюшн-авеню быстрым шагом идет мужчина.
  
  Он направлялся к восточной части парка, которая все еще была забита народом.
  
  Кеннеди наклонился и взял пистолет из руки мертвого агента.
  
  — Нет, Джерри, нет! — в панике заговорила Клэр. — Воспользуйся лучше сотовым телефоном.
  
  — На это уже нет времени.
  
  — Не-е-т… — Клэр тихо заплакала.
  
  Он вдруг обернулся, левой рукой погладил ее по щеке и поцеловал в лоб, что делал всегда, прежде чем выключить свет в спальне и заснуть. А затем перепрыгнул через пару вжавшихся в землю молодых политических карьеристов и побежал по траве.
  
  Мелькнула мысль: «Не дай Бог, сейчас снова прихватит сердце, и тогда мне п…ц! Не хватало только в такой момент умереть от обычного инфаркта!» Но бега он не замедлил.
  
  Вокруг него виднелись привычные глазу приметы города. Памятник Вашингтону, сбросившие на зиму листья вишни, башня Смитсоновского института,[7] серые, построенные в неоготическом стиле здания музеев, туристические автобусы…
  
  Кеннеди тяжело вдыхал воздух и бежал, вдыхал и бежал.
  
  Диггер шел в тридцати метрах впереди него, потом уже всего в двадцати пяти.
  
  Двадцать метров.
  
  Кеннеди видел, как преступник подходит все ближе к толпе. Теперь из-под плаща он уже достал черный автомат.
  
  Из-за деревьев слева от Кеннеди раздался выстрел. Потом еще и еще два.
  
  «Наконец-то, — подумал мэр. — Они заметили убийцу».
  
  Но внезапно пуля выбила кусок газона под ногами у него самого. Еще одна просвистела над головой.
  
  Господи Иисусе! Они стреляют по нему самому. Увидели человека с пистолетом, бегущего к толпе, и решили, что это и есть убийца.
  
  — Нет, нет! — Он пригнулся и указал в сторону Диггера. — Вот где он!
  
  Преступник по-прежнему держался вдоль ряда деревьев, приближаясь к краю скопления людей. Через минуту он окажется от них в пятнадцати метрах и сможет уложить сотню человек несколькими очередями из своего автомата.
  
  А, пошло все к черту! Будем надеяться, что полицейские — никудышные стрелки. И Кеннеди снова устремился вперед.
  
  В его сторону раздался всего лишь еще один выстрел, а потом кто-то, наверное, узнал его. Через мегафон прозвучал приказ прекратить огонь.
  
  — Уходите немедленно! — кричал Кеннеди толпе.
  
  Но им попросту некуда было уходить. Они сгрудились на месте, как огромное стадо. Их тысячи и тысячи. Кто-то любуется салютом, кто-то озирается по сторонам, испуганно и растерянно.
  
  Кеннеди тоже свернул в сторону деревьев. Преодолевая острую боль в груди, он бежал туда, где только что видел Диггера.
  
  «Я умираю», — подумал он. И воображение тут же нарисовало картину, как он в агонии падает на землю, а его сердце перестает биться.
  
  И вообще, какого лешего он пытается сотворить? Разве это не полный идиотизм? Ведь в последний раз он стрелял из пистолета, когда навещал сына в летнем лагере тридцать лет назад. Ему дали пальнуть три раза, и он послал все три пули «в молоко», к немалому стыду своего отпрыска.
  
  Бежать, бежать…
  
  Ближе к вишневым посадкам, ближе к Диггеру.
  
  Агенты тоже заметили, куда он направляется, и сообразили, что мэр, должно быть, преследует убийцу. Неровная шеренга мужчин и женщин в штатском и в снаряжении спецназа полиции устремилась к нему.
  
  Диггер вышел из кустов, направил автомат на толпу. Потом кивнул сам себе.
  
  Кеннеди тоже остановился, поднял пистолет Арделла и нацелил его на преступника. Впрочем, он едва ли понимал, как нацеливать это тяжелое оружие. Стрелять выше или ниже? Но Кеннеди был крепким мужчиной, и пистолет в его руке лежал ровно. Он снова вспомнил, как в летнем лагере стоял рядом со старшим сыном и слушал слова инструктора: «Курок спускайте одним плавным движением. Не надо его дрочить». Услышав это, парни дружно заржали.
  
  И сейчас Джерри Кеннеди плавно спустил курок.
  
  Раздался невероятный для него грохот, и он, кроме того, не ожидал, что ствол при выстреле задерет так высоко.
  
  Кеннеди опустил пистолет ниже. Вгляделся в скудно освещенную поляну. И во весь голос засмеялся.
  
  «Боже мой! Я сумел! Я попал в него!»
  
  Диггер лежал на земле, скорчив гримасу и ухватившись за левую руку.
  
  Кеннеди выстрелил еще раз. Пуля прошла мимо, и он нажал на спуск снова, теперь дважды подряд.
  
  Диггер одним прыжком оказался на ногах. Он стал прицеливаться в Кеннеди, но мэр опять выстрелил. Он снова промазал — пуля вонзилась в ствол дерева, — но она прошла так близко от убийцы, что тот невольно качнулся назад. А потому, когда он выпустил очередь по Кеннеди, тот остался невредим.
  
  Диггер скосил взгляд влево, откуда на него надвигалась шеренга агентов ФБР и полицейских. Он повернул ствол автомата в их сторону и, должно быть, нажал на курок. Кеннеди не видел вспышки пламени, не слышал звуков выстрелов, но один из агентов упал, а в воздух взметнулись клочья дерна. Остальные офицеры бросились на землю, заняв оборонительные позиции. Все целились в убийцу, но никто не стрелял, и Кеннеди понимал почему. Толпа находилась как раз за спиной у Диггера. Открыв огонь, они сильно рисковали попасть в кого-то из ни в чем не повинных людей.
  
  Только с позиции Кеннеди можно было стрелять, не опасаясь этого.
  
  Он поднялся с колен и послал еще пять зарядов в сторону темной фигуры, стремясь отогнать преступника в сторону от толпы.
  
  Но потом пистолет издал сухой щелчок. Патроны в нем кончились.
  
  Он вгляделся еще раз через мушку своего оружия.
  
  И обнаружил, что Диггера уже не видит.
  
  Теперь он тоже сбил дыхание.
  
  А ко всему прочему что-то внутри Диггера надломилось. Он забыл уроки человека, который обо всем ему говорит. Забыл, что нужно убить как можно больше людей, забыл, что никто не должен видеть его лица, забыл, что хотел кружиться и палить, как в том коннектикутском лесу. Сейчас он хочет только поскорее выбраться отсюда и вернуться к Таю.
  
  Пули того человека прошли так близко… «Он почти убил меня. А если меня убьют, что станет с парнишкой?»
  
  Он припадает на четвереньки и устремляется к одному из туристических автобусов. Двигатель работает, это понятно по легкому дымку из выхлопной трубы.
  
  У него сильно болит рука.
  
  Боль…
  
  Смотрите-ка, теперь красная роза расцвела на его рукаве!
  
  Но как же… Клик… Как же это больно.
  
  Он надеется, что никогда в жизни ему больше не будет так больно, как сейчас. Надеется, что Тай вообще никогда не испытает подобной боли.
  
  Глазами он ищет мужчину, который подстрелил его. Почему он так с ним поступил? Диггер не в силах понять этого. Он ведь только делал то, что ему велели.
  
  И если сама ты не любишь меня,
  
  Влюбляюсь в тебя все сильней.
  
  Вспышки салюта продолжают озарять Молл.
  
  Шеренга копов и агентов постепенно приближается. Они начинают стрелять. Диггер поднимается по ступенькам автобуса, а потом оборачивается и посылает очередь в сторону своих преследователей.
  
  В небе рассыпается огромная оранжевая звезда.
  
  — Какая красота! — произносит он вслух. Таю бы это понравилось.
  
  А потом вышибает одно из окон автобуса и тщательно наводит автомат на цель.
  29
  
  Паркер и Кейдж притаились за патрульной машиной.
  
  Ни у того ни у другого нет необходимой тактической подготовки, а потому они понимают, что благоразумнее предоставить возможность проявить себя в открытом бою не просто более молодым, но и более опытным агентам.
  
  И Кейдж не зря прокричал Паркеру буквально минуту назад, что началась настоящая война. Пули метались повсюду. Диггер нашел себе в автобусе надежное укрытие, и теперь посылал выверенные очереди то через одно, то через другое выбитое окно. Лен Харди и еще несколько полицейских залегли по другую сторону Конститьюшн-авеню, прижатые огнем к асфальту.
  
  Кейдж приложил ладонь к своему боку и скорчился от боли. Он не был по-настоящему ранен, но, когда автоматные пули стали прошивать насквозь металл машины, за которой они прятались, он бросился на тротуар и неудачно приземлился.
  
  — Как ты там? — спросил Паркер.
  
  — Чертово ребро, — простонал Кейдж в ответ. — По-моему, сломано. Вот дерьмо!
  
  Правоохранители теперь уже полностью очистили пространство вокруг автобуса и мгновенно начинали поливать его пулями, как только им мерещилась внутри цель. Они первым делом продырявили автобусу шины, чтобы Диггер не смог уехать, хотя, насколько Паркер мог судить, это было бы невозможно ни при каких условиях. Широкая авеню представляла собой сплошную транспортную пробку на километр в каждом направлении.
  
  До Паркера доносились обрывки переговоров по рациям.
  
  «Не вижу цели… Нужно забросить внутрь светошумовую гранату. У кого есть гранаты?.. На Конститьюшн у нас двое погибших. У нас… Кто-нибудь слышит меня? Двое погибших… Да, снайперы уже на позициях…»
  
  Потом Кейдж случайно бросил взгляд поверх пробитого пулями капота машины.
  
  — Что за фокусы? — выдохнул агент. — Зачем парнишка это делает?
  
  Паркер проследил за взглядом Кейджа вдоль Конститьюшн-авеню. И увидел, что Лен Харди со своим хлипким револьвером в руке, перебегая от дерева к дереву, подбирается к автобусу. По временам он поднимал голову и стрелял.
  
  — Он совсем спятил, — сказал Паркер. — На нем даже нет бронежилета.
  
  — Лен! — окрикнул полицейского Кейдж, но тут же его снова скрючило от боли.
  
  — Лен! — взялся за дело Паркер. — Лен Харди! Вернитесь немедленно! Предоставьте все закончить спецназу.
  
  Но тот его не слышал. Или делал вид, что не слышит.
  
  — Такое ощущение, что он нарочно лезет под пули, — пробормотал Кейдж.
  
  Между тем Харди поднялся во весь рост и бегом бросился к автобусу, расстреляв на ходу последние патроны. Даже Паркер понимал, что это было грубым нарушением всех правил ведения тактических операций.
  
  Паркер заметил, что Диггер стал перебираться в заднюю часть автобуса, откуда ему удобнее всего было бы расстрелять Харди. Детектив, похоже, не заметил этого. Он распростерся на земле совершенно без прикрытия и принялся перезаряжать револьвер.
  
  — Лен! — снова выкрикнул Паркер. — Уходите в укрытие.
  
  — У него даже нет устройства для быстрой зарядки револьвера, — процедил Кейдж. И действительно — Харди вставлял патроны в барабан по одному.
  
  А Диггер уже переполз к заднему окну автобуса.
  
  — Нет, — покачал головой Паркер, понимая, что сейчас станет свидетелем гибели молодого человека.
  
  — Господи! — воскликнул Кейдж, не сводя с этой сцены глаз.
  
  Но затем Харди посмотрел вверх и, казалось, сообразил, что происходит. Он поднял револьвер и выстрелил еще три раза, выпустив все патроны, которые успел вставить, а потом, спотыкаясь, побежал в сторону, чтобы спрятаться. Но упал.
  
  — Он — мертвец, — простонал Кейдж. — Мертвец.
  
  Паркер видел силуэт убийцы рядом с задней аварийной дверью автобуса. Харди был у него как на ладони — достаточно одной очереди из автомата.
  
  Но прежде чем Диггер успел спустить курок, один из агентов выкатился из-за машины, за которой прятался, и осыпал автобус градом пуль. Кровь забрызгала изнутри одно из уцелевших окон. Затем раздался громкий хлопок, и в автобусе вспыхнул пожар. Горящая струя топлива из пробитого бензобака потекла в сторону тротуара.
  
  Харди с трудом поднялся на ноги и бросился за стоявшую рядом патрульную машину полицейского управления округа.
  
  Из автобуса донесся душераздирающий крик, когда его внутренности окончательно поглотило оранжевое море пламени. Паркер мог видеть, как Диггер живым факелом сумел в последний раз подняться, а потом рухнул в проход между креслами.
  
  Потом послышались хлопки. Так лопалась жареная кукуруза, которую Стефи любила готовить на десерт своему брату, а сейчас с этими звуками рвались от огня патроны, которые не успел расстрелять Диггер. Пламя пожара перекинулось на соседнее с автобусом дерево, снабдив мрачное зрелище неуместно веселой подсветкой.
  
  Постепенно агенты стали выбираться из своих укрытий и медленно приближаться к автобусу. Они вставали на почтительном расстоянии, слушая, как детонируют последние боеприпасы убийцы, а прибывшие к месту происшествия пожарные уже принялись заливать потоками пены обгорелый остов машины.
  
  Когда последние языки пламени погасли, двое агентов ФБР в полном боевом снаряжении подошли к двери автобуса и заглянули внутрь.
  
  Внезапно серия новых громких хлопков разорвала тишину парка.
  
  Все агенты и полицейские мгновенно залегли, держа оружие на изготовку.
  
  Но это оказались всего лишь новые залпы салюта — оранжевые пауки, синие звезды, белые бриллиантовые россыпи огней. Славный финал незаурядного шоу.
  
  Двое агентов вышли из автобуса и сняли шлемы.
  
  Несколько секунд спустя сквозь треск статического электричества Паркер услышал в передатчике Кейджа:
  
  — Транспортное средство проверено. Все чисто. Смерть объекта подтверждена.
  
  Такова была произнесенная бесстрастным тоном эпитафия для убийцы.
  * * *
  
  Пока они возвращались к Вьетнамскому мемориалу, Паркер рассказал Кейджу о Чизмане, который начал стрелять первым.
  
  — Он сделал предупредительные выстрелы в воздух. Если бы не он, Диггер мог уложить на том месте человек сто. Возможно, включая и меня самого.
  
  — Чего ради его вообще сюда занесло?
  
  У них на глазах коп натянул покрывало на труп Генри Чизмана.
  
  Кейдж наклонился, поморщившись от боли. Его уже осмотрел врач и установил, что, как он сам и предполагал, у него было сломано ребро. Агенту наложили тугую повязку и дали несколько таблеток болеутоляющего. Больше всего, как оказалось, его расстроило, что повреждение сильно мешало пожимать плечами.
  
  Агент сдернул желтую прорезиненную ткань с тела и обыскал его. Сначала достал бумажник. А потом обнаружил кое-что еще. Из пиджачного кармана он извлек пухлую записную книжку. Паркер сразу понял всю ценность этого предмета: в переплете из натуральной кожи блокнотные листы сшиты вручную, а не проклеены, как при массовом производстве. И мелованная бумага была наивысшего качества. Во времена Джефферсона такую делали из нежнейшей телячьей кожи, а в наши дни — из отборного текстиля. Края каждой странички были укреплены полосками в красных и золотых тонах.
  
  А записи оказались выполнены каллиграфически совершенно. Очевидно, почерк у Чизмана был как у художника, не мог не восхититься Паркер.
  
  Кейдж на скорую руку пролистал записи, задержав внимание на нескольких абзацах, и покачал головой. Потом отдал книжку Паркеру:
  
  — Проверь, нет ли здесь чего-то полезного.
  
  Паркер нахмурился, как только увидел заглавие, выведенное золотыми чернилами, — «Хроники Печали».
  
  Открыв первую же страницу, он прочитал вслух:
  
  — «Памяти моей горячо любимой жены Анны, самой первой жертвы Мясника, посвящается».
  
  Книжка подразделялась на несколько глав. «Бостон», «Уайт-Плейнз». И в каждую были тщательно вклеены фотографии с мест преступлений. Первая глава была озаглавлена «Хартфорд». Паркер перевернул страницу и прочитал:
  
  — «Из газеты „Хартфорд ньюс таймс“».
  
  Здесь Чизман, видимо, дословно переписал заметку, датированную ноябрем прошлого года.
  
  Паркер продолжил чтение.
  
  — «ТРОЕ УБИТЫ ПРИ НАЛЕТЕ… Полиция Хартфорда проводит разыскные мероприятия в отношении мужчины, ворвавшегося с субботу в помещение редакции „Ньюс таймс“ и открывшего огонь из винтовки, в результате чего трое сотрудников отдела рекламы были убиты.
  
  По имеющемуся описанию, полиции известно только, что это был человек среднего телосложения, одетый в темного цвета плащ. Представитель полицейской пресс-службы заявил, что целью преступления, вероятнее всего, было отвлечь внимание правоохранительных сил от сообщника, который примерно в это же время совершил нападение на машину инкассаторов банка в другой части города. Второй преступник, также пользуясь огнестрельным оружием, убил водителя бронированного фургона и скрылся с четырьмя тысячами долларов наличными».
  
  — Убить стольких людей ради каких-то четырех «штук»? — пробормотал Кейдж. — Да, это похоже на него.
  
  — Одной из погибших сотрудниц газеты стала Анна Чизман. Жена Генри, — сказал Паркер, поднимая взгляд от страниц.
  
  — Значит, он хотел добраться до этой мрази даже больше, чем мы сами, — заметил Кейдж.
  
  — Чизман использовал нас, чтобы напасть на след организатора преступлений и Диггера. Вот почему ему так хотелось взглянуть на тело в морге. И за мной он следил по той же причине.
  
  Месть…
  
  — Эта книжка… Для него она была способом справиться со своим горем. — Паркер присел на корточки и с бережным почтением снова накрыл лицо журналиста желтым полотнищем.
  
  — Давай позвоним Лукас, — сказал он Кейджу. — Пусть тоже узнает обо всем.
  
  А Маргарет Лукас в это время находилась в вестибюле служебного входа здания местного отделения ФБР, куда можно было попасть с Пенсильвания-авеню, где вводила в курс дела заместителя директора Бюро — привлекательного мужчину с седеющими волосами, в котором все выдавало скорее политика, нежели детектива. Ей уже доложили о том, что Диггер появился в парке Молл, и о последовавшей перестрелке. Она дорого дала бы сейчас, чтобы отправиться на место самой, но как руководитель операцией по протоколу обязана была сначала дать исчерпывающую информацию вышестоящему начальству.
  
  Ее телефон завибрировал. Она мгновенно ответила, суеверно не допуская даже тени надежды, что убийцу удалось взять.
  
  — Лукас слушает.
  
  — Привет, Маргарет, — сказал Кейдж.
  
  И уже по одному только его тону она сразу поняла, что преступник обезврежен. Этот особый оттенок в голосе коллеги начинаешь распознавать уже на раннем этапе своей карьеры.
  
  — Наручники или номерок?
  
  Что означало: арестован или убит?
  
  — Номерок в морге, — ответил Кейдж.
  
  Никогда за последние, наверное, лет пять Лукас так не хотелось вознести благодарственную молитву, как в этот момент.
  
  — И вообрази, мэр лично поучаствовал в деле.
  
  — Что?
  
  — Да-да, я о Кеннеди. Он вовремя сделал несколько выстрелов. Вероятно, спас не одну жизнь.
  
  Она кратко пересказала новости заместителю директора.
  
  — С тобой все в порядке? — спросила она затем у Кейджа.
  
  — В полнейшем, — отозвался он. — Если не считать того, что сломал ребро, пока спасал свою задницу от пули.
  
  Кейдж пытался шутить, но она уже внутренне напряглась, почувствовав в его голосе нечто еще, предвещавшее уже не столь хорошие известия.
  
  Джеки? Это мама Тома… Джеки, я должна сообщить тебе… Мне только что позвонили из авиакомпании. О, Джеки!..
  
  — Что стряслось? — быстро спросила она. — Кинкейд…
  
  — Нет, он цел и невредим.
  
  — Так что же?
  
  — Он подстрелил Сида. Мне крайне жаль, Маргарет, но его больше нет.
  
  Она закрыла глаза. Глубоко вздохнула. Ярость снова волной поднялась в душе. Ярость и злость, что у нее самой не было ни малейшей возможности всадить свинец прямо в сердце Диггера.
  
  — Это произошло даже не в бою, — продолжал Кейдж. — Диггер выпустил очередь в ту сторону, где сидел мэр. А Сид просто случайно оказался рядом. Словом, не в том месте…
  
  «Нет, как раз в том, куда я сама его направила, — с горечью подумала она. — Боже милостивый!»
  
  Она знала здоровяка-агента почти три года. Какая ужасная потеря!
  
  Кейдж дополнил информацию:
  
  — Диггер убил еще четырех наших и копов, у нас трое ранены. По первым прикидкам, зацепило шестерых гражданских. Все легкие. Несколько числятся пропавшими, но, слава Богу, трупов нет. Скорее всего они до сих пор где-то прячутся, а семьи не знают, что с ними. Да, и еще этот Чизман.
  
  — Репортер?
  
  — Да, Диггер убил и его тоже.
  
  — Что? Как это могло случиться?
  
  — Он вовсе не был репортером. То есть был, конечно, но сюда он приехал не за этим. Диггер застрелил его жену, и он пытался использовать нас, чтобы отомстить убийце. Но только Диггер оказался более опытным стрелком.
  
  «Поистине это была ночь дилетантов, — невольно подумала она. — Кинкейд, мэр, Чизман».
  
  — А как там Харди?
  
  Кейдж рассказал, как молодой полицейский в одиночку пытался штурмовать автобус, в котором засел Диггер.
  
  — Он подобрался почти вплотную и стрелял с близкой дистанции. Есть вероятность, что именно его пуля попала в Диггера первой. Никто пока в точности не может восстановить картину происшедшего.
  
  — Значит, на этот раз он не облажался? — спросила Лукас.
  
  — Я тебе другое скажу, — отозвался на это Кейдж. — У меня даже возникло на секунду ощущение, что Харди нарочно ищет смерти. Но как только дошло до решающего момента, он все же бросился в укрытие. Вероятно, решил, что умирать пока не пришло время.
  
  «Почти как я сама», — подумал за Лукас все еще засевший в ней оборотень-подкидыш.
  
  — А где Эванс? — спросил Кейдж.
  
  Лукас огляделась, только сейчас сообразив, что доктора нет рядом. Странно… Она была уверена, что он спустится в вестибюль и присоединится к ней.
  
  — Даже не знаю, где он, — ответила она. — Должно быть, все еще торчит наверху. В документальной лаборатории. Или отправился помогать в Центр психологической помощи пострадавшим.
  
  — Разыщи его. Сообщи хорошие новости и поблагодари. Скажи, пусть не стесняется и выставит приличный счет за свои услуги.
  
  — Сделаю. И Тоби позвоню тоже.
  
  — Мы с Паркером пройдемся по месту преступления с экспертами-криминалистами, а потом приедем к тебе. Думаю, минут через сорок пять, не больше.
  
  Когда она закончила разговор, заместитель директора сказал:
  
  — Я сейчас же отправлюсь в Молл. Кто у вас там главный?
  
  Она чуть не ответила: Паркер Кинкейд. Но вовремя спохватилась.
  
  — Агент по особым поручениям Кейдж. Он рядом с Вьетнамским мемориалом. Работает вместе с группой криминалистов.
  
  — Нам предстоит большая пресс-конференция. Нужно хорошо подготовить к ней директора. Он, вероятно, пожелает сделать специальное заявление для прессы… Что ж, праздника для вас сегодня не было, агент Лукас?
  
  — Так обычно с праздниками и происходит, сэр. Всегда приходится напоминать себе, что ровно через год будет точно такой же, — ответила она со смехом. — Нам стоило бы заказать и раздать сотрудникам футболки с такой надписью.
  
  Он одними губами улыбнулся. Потом спросил:
  
  — А что с нашим разоблачителем коррупции? Были новые угрозы?
  
  — Вы о Моссе? Я какое-то время не навещала его, но сделаю это непременно.
  
  — Вы полагаете, с ним могут возникнуть проблемы? — нахмурился заместитель директора.
  
  — О нет. Никаких проблем. Просто он задолжал мне бутылку пива.
  
  В опустевшей лаборатории по работе с документами доктор Эванс закончил разговор по сотовому телефону. Потом выключил телевизор.
  
  Стало быть, Диггер мертв.
  
  Сообщения в новостях страдали сбивчивостью и неполнотой, но главное, что понял Эванс, потери оказались минимальными. Значительно ниже, чем в метро или на теплоходе. И все равно даже на телевизионной «картинке» Конститьюшн-авеню выглядела как зона боевых действий. Все в дыму, десятки спецмашин, люди, укрывшиеся за автомобилями, кустами, стволами деревьев.
  
  Эванс надел свою просторную парку и прошел в угол комнаты. Там он уложил в рюкзак тяжелый термос, закинул ношу на плечо, открыл сдвоенные двери лаборатории и двинулся вдоль скупо освещенного коридора.
  
  Диггер… Какое все-таки необыкновенное существо. Должно быть, как он и сказал агентам ФБР, один из немногих людей в мире, психологический портрет которого составить представлялось совершенно невозможным.
  
  У лифтов он помедлил и посмотрел в справочник ФБР, стараясь сориентироваться. В брошюре он нашел план и изучил его. Здание штаб-квартиры оказалось куда как более сложным внутри, чем он себе воображал.
  
  Эванс уже поднес палец к кнопке с надписью «Вниз», но не успел еще нажать ее, когда вдруг услышал возглас:
  
  — Эй, привет!
  
  Он обернулся и увидел, что кто-то идет к нему со стороны шахты другого лифта.
  
  — Как дела, доктор? — снова раздался голос, показавшийся теперь знакомым. — Вы уже слышали?
  
  Это был молодой полицейский Лен Харди. Его плащ уже не выглядел безупречно отглаженным и чистым. Он сильно помялся и покрылся темными пятнами. На щеке копа виднелся свежий порез.
  
  Эванс надавил на кнопку «Вниз». Причем в спешке он сделал это дважды.
  
  — Да, только что смотрел выпуск новостей, — ответил он Харди. Потом одним движением сбросил с плеча рюкзак. Он даже слегка крякнул, когда поймал его на согнутую в локте руку. И начал расстегивать молнию.
  
  Харди рассеянно смотрел на этот потертый заплечный мешок.
  
  Потом он сказал:
  
  — Признаюсь, я слегка погорячился, когда добровольно вызвался брать этого убийцу. На меня словно что-то нашло. Какая-то боевая лихорадка, должно быть.
  
  — Такое бывает, — пробормотал Эванс. Он сунул руку в рюкзак и достал термос.
  
  Харди продолжал делиться впечатлениями:
  
  — Он ведь чуть не прикончил меня. И уж точно перепугал до ужаса. Я был от него метрах в десяти, не больше. Видел его глаза, видел дуло его автомата. Ну, доложу я вам… Только сейчас начал понимать, какое это счастье — быть живым.
  
  — И это тоже естественное чувство, — сказал Эванс. «Где же этот чертов лифт?»
  
  Харди посмотрел на серебристый металлический цилиндр.
  
  — Кстати, не знаете, где агент Лукас? — спросил детектив, оглядывая теперь полутемный коридор.
  
  — Думаю, она внизу, — сказал Эванс, отвинчивая пробку термоса. — Ее вызвали к начальству. Она должна быть в вестибюле внизу. Со стороны Девятой. Разве вы только что не прошли через то фойе?
  
  — Нет, я вошел через подземный гараж.
  
  Доктор вынул из термоса пробку.
  
  — А знаете, детектив, я все еще вспоминаю ваш рассказ о «Диггерах» и «Левеллерах». Это прозвучало так, словно вы мне не доверяете.
  
  Эванс повернулся к Харди.
  
  Потом он опустил взгляд и увидел черный пистолет с глушителем, ствол которого Харди направил ему в голову.
  
  — Доверие здесь вообще ни при чем, — отчетливо произнес он.
  
  Термос выпал из рук доктора. Кофе растекся по полу.
  
  Он увидел желтую вспышку из дула пистолета. И это было последним, что он видел в своей жизни.
  IV
  Мастер головоломок
  
   «Почерк стал главной уликой против меня».
  
   Из последнего слова Бруно Гауптмана на процессе по делу о похищении ребенка Линдберга
  
  30
  
  Агент был все еще достаточно молод, чтобы наслаждаться самим по себе статусом сотрудника ФБР. А потому не имел ничего против, когда его назначили на дежурство в центре обеспечения безопасности здания ФБР, расположенном на третьем этаже, с полуночи до восьми утра в новогоднюю ночь.
  
  Конечно, сыграла свою роль и Луиза — его напарница на ночь, надевшая тесную голубую блузку и короткую черную юбку. Он считал, что девушка с ним заигрывала.
  
  «Нет, она определенно со мной флиртует», — заключил он.
  
  Пусть говорила она все время о своей кошке, но есть ведь еще всем известный «язык тела», а он красноречиво свидетельствовал, что она к нему неравнодушна. Ее черный лифчик отчетливо просвечивал сквозь ткань блузки. И в этом тоже заключалось безмолвное послание.
  
  При этом агент все же не сводил глаз с десятка телемониторов, за которые он отвечал. Столько же находилось под контролем сидевшей слева Луизы. Вся система обслуживалась более чем шестьюдесятью видеокамерами, установленными внутри здания и снаружи по периметру. Поэтому изображения на мониторах сменялись каждые пять секунд, когда в установленной последовательности включалась очередная камера.
  
  Луиза в своем черном бюстгальтере лишь вяло поддакивала, слушая его рассказ о домике, купленном родителями на берегу Чесапикского залива, когда раздался резкий зуммер аппарата внутренней связи.
  
  Это не могли быть Сэм или Ральф — двое агентов, которых они с Луизой сменили на дежурстве всего полчаса назад. У обоих был спецдопуск и пропуска, позволявшие открывать любые двери без обращения на пульт.
  
  Молодой агент нажал на кнопку приема вызова.
  
  — Слушаю вас.
  
  — Это детектив Харди. Полицейское управление округа.
  
  — Кто такой Харди? — шепотом спросил он Луизу.
  
  Она лишь передернула плечами и вернулась к наблюдению за своими мониторами.
  
  — Чем могу вам помочь?
  
  В динамике раздался легкий треск, а потом вновь голос:
  
  — Я работаю в команде Маргарет Лукас.
  
  — О, по делу о стрельбе в метро?
  
  — Совершенно верно.
  
  Легендарная Маргарет Лукас. Агент из службы охраны работал в Бюро без году неделя, но и он уже знал, что в один прекрасный день Лукас станет первой в истории женщиной — директором ФБР. Он нажал кнопку с надписью «Открыть» и развернулся в кресле, чтобы сесть лицом к двери.
  
  — В чем затруднение? — спросил он вошедшего.
  
  — Боюсь, что я заблудился, — ответил Харди.
  
  — Не первый случай, поверьте мне. — Охранник улыбнулся. — Куда вам нужно попасть?
  
  — Я ищу лабораторию по работе с документами. Пошел попить кофе и не могу найти обратной дороги.
  
  — Так вам в документалку? Это на седьмом этаже. Из лифта налево, и мимо уже не пройдете.
  
  — Спасибо.
  
  — Это что такое?! — внезапно воскликнула Луиза. — Эй, что там произошло?
  
  Напарник повернулся к ней, когда она остановила смену кадров на одном из мониторов и указала на экран. Им был отчетливо виден человек, лежавший на спине в коридоре неподалеку от места, где они сейчас находились, и на том же этаже. Даже глядя на черно-белый монитор, становилось ясно, что лужа вокруг него образовалась вытекшей из раны в голове кровью.
  
  — О Господи! — выдохнула она и потянулась к телефону. — Похоже, это Ральф.
  
  У них за спинами раздался чуть слышный хлопок. Луиза дернулась и захрипела, когда на ее блузке спереди расплылось красное пятно.
  
  — Что вы… — Она не успела закончить фразы. Еще один хлопок. Пуля угодила ей в затылок, и она распласталась на рабочем столе.
  
  Молодой агент посмотрел в сторону выхода, подняв руки вверх, и выкрикнул:
  
  — Нет! Не надо!
  
  — Расслабься, — совершенно невозмутимо сказал Харди.
  
  — Умоляю вас!
  
  — Я же велел тебе расслабиться, — повторил он. — Я только хочу задать несколько вопросов.
  
  — Не убивайте меня, пожалуйста!
  
  — Так, во-первых, — начал Харди по-деловому, — мне нужно знать, какая программа установлена на ваших компьютерах. Это «Секьюро-Чек»?
  
  — Да. — Он уже не мог сдержать слез. — Да, «Секьюро-Чек».
  
  — Какая версия?
  
  — Шесть ноль.
  
  — И если вы не вводите пароль в положенное время, срабатывает код сорок два, посылая сигнал тревоги через звуковещательную систему?
  
  — Да, верно… О, послушайте, мистер… — Он посмотрел на тело девушки рядом с собой, которое неожиданно дважды дернулось, от чего кровь стала только гуще заливать панель управления. — О Боже милостивый!
  
  Очень медленно и отчетливо Харди задал следующий вопрос:
  
  — Ваша смена началась ровно в полночь?
  
  — Пожалуйста! Я сде…
  
  — Так в полночь или нет? — спросил он еще раз тоном учителя, приучающего нерадивого ученика к дисциплине.
  
  Агент закивал.
  
  — И когда был первый срок введения пароля?
  
  — В ноль часов двадцать одну минуту, — ответил он сквозь рыдания.
  
  — А когда следующий?
  
  — В семь минут второго.
  
  Харди посмотрел на циферблат настенных часов и кивнул.
  
  Дрожащим от страха голосом молодой охранник продолжал:
  
  — Но по праздникам мы переходим на удлиненные интервалы, а потому после второго подключения можно бу…
  
  — Мне и этого хватит, — улыбнулся ему Харди, дважды выстрелил в голову и нажал кнопку, открывавшую дверь.
  
  Человека, выдававшего себя за детектива Харди, которого никогда не существовало, на самом деле звали Эдвард Филдинг. И сейчас он неспешно направился к лифтам.
  
  Автоматическая система тревоги сработает только в час семь минут ночи.
  
  Времени больше чем достаточно.
  
  В здании практически никого не было, но он все равно двигался, как следовало при подобных обстоятельствах. Никакой тревоги в движениях. Просто вид очень занятого человека. И потому, если бы он даже случайно наткнулся на кого-то из сотрудников, тот, проверив его пропуск и заметив хладнокровную целеустремленность, просто позволил бы ему идти дальше по своим, несомненно, крайне важным делам.
  
  Он вдохнул полной грудью, вбирая в себя запахи лабораторий, кабинетов, морга. И ощутил извращенное удовольствие просто от того, что находится здесь — в этом вселенском центре охраны закона, в коридоре штаб-квартиры ФБР. Ему вспомнилось, как год назад Диггер назойливым бормотанием уговаривал его пойти в музей Хартфорда. Филдинг согласился, и этот совершенно невменяемый человек потом целый час простоял перед иллюстрацией Доре к «Божественной комедии»: Данте и Вергилий собираются спуститься в ад. Примерно так чувствовал себя сейчас сам Филдинг — словно на экскурсии по потустороннему миру.
  
  Проходя через один коридор в другой, он безмолвно обращался к тем, кто недавно считал его своим соратником. «Нет, агент Лукас, Паркер Кинкейд, доктор Эванс… Нет, мной движет не желание мести за пропахшие нафталином политические ошибки властей, и я не террорист. Меня совершенно не волнует социальная несправедливость. Как чужда мне и алчность. Двадцать миллионов? Да Боже ж мой! Я мог потребовать в десять раз больше! Нет. Мой мотив — простое стремление к совершенству».
  
  Слова «идеальное преступление» стали чем-то вроде клише, это верно. Но, изучая какое-то время назад лингвистику, чтобы подобрать наиболее подходящие фразы для записки с требованием выкупа, Филдинг обнаружил нечто поучительное. В одной из статей, опубликованных «Американским лингвистическим журналом», эксперт по филологии писал, что хотя серьезным авторам рекомендуется избегать клише, языковые штампы обладают и несомненной ценностью, поскольку описывают фундаментальные понятия в легко усваиваемых общепринятых терминах.
  
  Идеальное преступление.
  
  Как Священный Грааль для Филдинга.
  
  Совершенство… Им владела одержимость в стремлении к нему. Совершенство должно было проявляться во всем — в том, как он гладил себе рубашки и надраивал ботинки, в том, как выстригал волоски из ушей, и, конечно, в том, как он планировал свои преступления и осуществлял задуманное.
  
  Будь у Филдинга малейшее стремление стоять на стороне закона, он непременно стал бы адвокатом и все равно посвятил бы свою карьеру оправданию стопроцентно виновных клиентов. А если бы ему нравилась жизнь на природе, он бы овладел навыками первоклассного альпиниста и в одиночку покорил бы Эверест — ведь это тоже акт совершенства.
  
  Но все это нисколько не привлекало его.
  
  Филдинга вдохновляли только преступления.
  
  Он считал это редким везением — родиться с полностью атрофированными совестью и моралью. Как некоторые мужчины уже рождаются лысыми, как появляются на свет шестипалые котята. Это у него от природы, был убежден он, но никак не от воспитания. Ему достались любящие и заботливые родители, которые имели только один крупный недостаток — они были нестерпимо скучными людьми. Отец Филдинга дослужился до высокого поста в страховой компании из Хартфорда. Его мать занималась только домашним хозяйством. Сын никогда ни в чем не нуждался, его никто не обижал. Но почему-то уже в детстве он стал полагать, что законы писаны не для него. В них он вообще не видел никакого смысла. «Почему, — мог размышлять он часами, — человек должен сковывать себя какими-то условностями? Почему мы не можем просто делать то, что нам заблагорассудится, все, что придет в голову?»
  
  И хотя прошло много лет, прежде чем он сам полностью это осознал, Эдвард Филдинг от рождения был криминальным элементом и классическим социопатом.
  
  Поэтому, еще изучая алгебру и биологию в школе Святой Марии, юноша уже исподволь готовил себя к своему истинному призванию.
  
  Первый привод в центр для малолетних правонарушителей за то, что поджег одежду на мальчике, которого предпочла одноклассница, нравившаяся самому Филдингу (попался, потому что не догадался оставить машину в трех-четырех кварталах оттуда!).
  
  Потом жестокое избиение двумя полицейскими, которых он пытался шантажировать с помощью фото, где проститутка-трансвестит берет у них в рот прямо в патрульной машине (нужно было обзавестись громилой-сообщником!).
  
  Затем вполне успешная операция — вымогательство денег у местного фабриканта мясных консервов, чтобы прекратить подсыпать в корм скоту энзим, дающий ложный положительный тест на ботулизм (хотя выкуп так и не забрал, потому что не знал, как скрыться с деньгами и не быть пойманным).
  
  Век живи, век учись…
  
  В колледже для него не оказалось ничего интересного. Разумеется, у студентов в Беннингтоне водились денежки, но эти болваны даже не запирали своих комнат, и воровать у них было слишком просто. Правда, ему доставляло удовольствие по временам издеваться над студентками — забавно было изнасиловать девушку так, чтобы она потом даже не могла вспомнить об этом. Но настоящее вожделение, истинную похоть в Филдинге вызывала лишь сама игра, а вовсе не секс, и потому уже на младших курсах он решил сосредоточиться на «чистых преступлениях», к которым относил, например, ограбления, в ущерб таким «неопрятным», как изнасилования. Усилием воли он сумел написать диплом по психологии, но душой рвался из мирка студенческого общежития в реальный мир, где смог бы развернуться вовсю.
  
  В течение следующих десяти лет, вернувшись в родной Коннектикут, Филдинг занимался тем, что оттачивал и полировал свое криминальное мастерство. В основном практиковался в ограблениях. Он избегал финансовых махинаций вроде подделки чеков или страховых полисов, поскольку за ними всегда оставался бумажный след. С наркотиками и угонами он тоже не связывался — на такие преступления нельзя ходить одному, а Филдинг никогда в жизни не встречал человека, которому смог бы доверять.
  
  В двадцать семь лет он совершил первое убийство.
  
  Это получилось незапланированно и импульсивно — словом, преступление совсем не в его духе. Как-то он попивал капуччино в кафе торгового центра на окраине Хартфорда и внезапно заметил женщину, вышедшую из ювелирного магазина со свертком в руке. И было нечто в ее поведении и походке — вероятно, слегка настороженное, — что наводило на мысль о немалой ценности содержимого свертка.
  
  Он запрыгнул в свою машину и последовал за ней. Затем на пустынном участке шоссе обогнал и прижал ее автомобиль к обочине. В ужасе она швырнула ему свой сверток, умоляя отпустить ее.
  
  А Филдинг, стоя рядом с ее «шевроле», только тогда сообразил, что не надел маски и не сменил номера на своей машине. Позднее он посчитал, что подсознательно допустил эти промахи, потому что хотел почувствовать — каково это, убить человека? Филдинг открыл бардачок своей машины, достал пистолет и дважды выстрелил в женщину, которая и закричать-то не успела.
  
  Он снова сел за руль и вернулся в то же кафе, где заказал еще чашку капуччино. Занятно, размышлял он, что многие преступники избегают убийств. Они страшатся делать это, почему-то считая, что их так легче будет поймать. Хотя на самом деле, убив жертву ограбления, гораздо проще остаться безнаказанным.
  
  Но полицейские тоже не дремали, и его несколько раз брали под арест. Впрочем, всегда потом отпускали, за исключением одного случая. Во Флориде он был пойман на вооруженном ограблении, и улик против него оказалось более чем достаточно. Зато и адвоката он себе нанял самого лучшего, который сумел добиться мягкого приговора при условии, что подзащитный пройдет курс лечения в клинике для душевнобольных.
  
  После двух лет в психушке и образцового поведения перед членами комиссии по освобождению Филдинг смог вернуться в Коннектикут.
  
  И первое, что он сделал по возвращении, — это устроился на работу санитаром в хартфордскую больницу особого режима для преступников, страдающих расстройствами психики.
  
  Там-то он и встретил человека по имени Дэвид Хьюз, весьма примечательное существо. Филдинг посчитал, что Хьюз был, по всей видимости, вполне законопослушным гражданином до того, как однажды в Рождество зарезал в припадке ревности свою жену. Само по себе это преступление на бытовой почве выглядело вполне заурядным, каких случаются сотни. Интересным оказалось другое — то, что произошло после того, как муженек нанес своей Памеле несколько проникающих в легкие ножевых ранений. Она сумела добраться до стенного шкафа, достать пистолет и, прежде чем умерла сама, прострелила Хьюзу башку.
  
  Филдинг, разумеется, понятия не имел, что пуля сотворила в черепной коробке Хьюза, если объяснять это с медицинской точки зрения, но, вероятно, потому, что санитар стал первым человеком, которого Хьюз увидел, когда очнулся после операции, между ними образовалась странного рода дружба. Хьюз готов был сделать все, о чем бы его ни попросил Филдинг. Приносил кофе, мыл за него полы, гладил рубашки, готовил пищу. Но оказалось, что Хьюз способен на гораздо большее, чем выполнение этих простых обязанностей. Филдинг убедился в этом однажды вечером, когда дежурная медсестра Руфь Миллер решительно убрала его руку у себя из трусов со словами:
  
  — Я напишу на тебя докладную, мерзавец ты эдакий!
  
  Не на шутку встревоженный, Филдинг пробормотал в присутствии Хьюза:
  
  — Эта Руфь Миллер — просто дрянь. Вот бы убить эту сучку!
  
  — Гм-м-м. Хорошо, — сказал Хьюз.
  
  — Что — хорошо? — не сразу понял Филдинг.
  
  — Гм-м-м. Ладно.
  
  — Так ты убьешь ее ради меня?
  
  — Угу… Да, конечно.
  
  Тогда Филдинг вывел его на прогулку по больничному парку. Они долго разговаривали.
  
  А через день Хьюз заявился в подсобку к Филдингу весь в крови, с осколком стекла в руке и попросил дать ему мыло.
  
  Филдинг отмыл его, думая о том, как неосторожно и не вовремя было совершено это убийство и как теперь избежать последствий. Он понял, что Хьюз для него слишком ценен, чтобы размениваться на такие мелочи, и потому помог убийце сбежать из клиники, объяснив, что тот может пока спрятаться в небольшом коттедже поблизости, который Филдинг снял для сексуальных утех с некоторыми из слабоумных пациенток.
  
  В ту ночь до него дошло, как наиболее эффективно использовать такого человека.
  
  И вот — сначала Хартфорд, потом Бостон, потом Уайт-Плейнз, потом Филадельфия. Все это были идеальные преступления.
  
  А затем пришел черед Вашингтона.
  
  Именно здесь он должен был провернуть самое наисовершеннейшее из всех преступлений (хотя Филдинг понимал, что лингвист вроде Паркера Кинкейда упрекнул бы его в грубой ошибке — слово «самое» в таком контексте не употребляется).
  
  И за последние полгода он проводил почти по восемнадцать часов в день, разрабатывая план ограбления. Постепенно ему удалось нащупать брешь в системе безопасности ФБР, выдавая себя за молодого офицера Харди из отдела анализа и статистики местного полицейского управления. (Даже этот псевдоним он избрал не просто так, а на основе изучения литературы по психологическому восприятию имен, где говорилось, что «Леонард» звучит очень мирно, а фамилия «Харди» ассоциируется с образом надежного товарища.) И разумеется, проникнуть ему нужно было в департамент ФБР по округу Колумбия, поскольку именно он отвечал за расследование наиболее громких преступлений в самой столице. Он постепенно стал знакомой фигурой для начальника отделения Рона Коэна и его помощников. Узнал, когда именно Коэн отправится в отпуск и кто в его отсутствие предположительно возглавит операцию столь крупного масштаба. Это, разумеется, будет Маргарет Лукас, в чью жизнь он тоже бесцеремонно вторгся, прокладывая себе путь в самое сердце Бюро.
  
  Филдинг часами просиживал в комнатах для совещаний, записывая детали и статистику преступлений для никому не нужных отчетов, между делом прохаживаясь по коридорам к автоматам с газировкой и шоколадными батончиками, заглядывая в туалеты, просматривая любые попадавшиеся на глаза документы для служебного пользования, телефонные справочники, инструкции по выдаче удостоверений и по процедурам проверки посетителей. Одновременно дома и на явочной квартире в Грейвсенде он неустанно бродил по сайтам Интернета, выискивая открытую информацию о правительственных учреждениях, о работе полиции, о системах безопасности (и, да, мистер Кинкейд, об ошибках, которые часто делают иностранцы, когда пишут по-английски).
  
  Он сделал сотни телефонных звонков дизайнерам интерьеров, когда-то работавшим в здании ФБР, в управление делами правительства, отставным служащим, поставщикам товаров и услуг, экспертам по охранной сигнализации, задавая невинные вопросы, придумывая фиктивные деловые встречи, оспаривая несуществующие счета. Как правило, после каждого такого звонка ему удавалось извлечь для себя крупицы полезных сведений — к примеру, о планировке внутренних помещений, о графике дежурства в праздничные дни, о расположении запасных входов и выходов. Ему стала известна марка и схема размещения камер видеонаблюдения. Он знал количество охранников и места их дислокации. Он выяснил все о внутренней системе связи.
  
  Ему потребовался месяц, чтобы найти нужную подставную фигуру — Гилберта Хавела, бездельника, но человека практически без прошлого, а самое главное — без криминального прошлого. И достаточно наивного, чтобы поверить, будто такой гений, как Филдинг, нуждается в сообщнике. Человека, которого не составит труда убить.
  
  Все это был тяжелый труд. Но совершенство достигалось только умением терпеть и выжидать.
  
  И вот наконец сегодня утром, когда Диггер устроил адскую бойню в метро, Филдинг пришел в Бюро, исполненный жаждой быть полезным и справедливо негодовавший, что его сделали пятым колесом в телеге при расследовании. Другие агенты, вероятно, проверили и трижды перепроверили бы его полномочия, позвонили бы в управление полиции, но только не Маргарет Лукас — несчастная женщина, потерявшая и мужа, и единственного ребенка. Потому что для нее он был Леном Харди, которому вскоре тоже предстояло стать бездетным вдовцом, снедаемым тем же горем, которое пережила пять лет назад она сама.
  
  Разумеется, она не задумываясь приняла его в свою команду.
  
  И никто ничего не заподозрил.
  
  Как он и рассчитывал.
  
  Потому что Эдвард Филдинг знал, что борьба с преступностью в наши дни стала глубоко периферийной научной дисциплиной. Даже психологи, составлявшие возможные описания преступников, пользовались заранее заготовленными формулировками. А реальная личность, которая могла стоять за преступлением, полностью ускользала из поля их зрения. О, он в точности предвидел, что агенты, узнав о мнимой гибели организатора расстрелов, сосредоточат все свое внимание на записке с требованием выкупа, на ее содержании, на почерке, на оставшихся микрочастицах. Они пустят в ход все свое самое совершенное компьютерное оборудование, и это до такой степени увлечет их, что они ни за что не смогут разглядеть человека, все это затеявшего, хотя он будет стоять буквально в метре от них.
  
  Филдинг добрался до лифта. Кабина прибыла, и он вошел в нее. Но нажал он не на кнопку седьмого этажа, где находилась лаборатория по работе с документами. Он надавил на кнопку 1B.
  
  И кабина мягко поплыла вниз.
  
  Хранилище улик штаб-квартиры ФБР в Вашингтоне — самое крупное из подобных помещений во всей стране.
  
  Оно работает круглые сутки, и, как правило, в нем дежурят двое сотрудников, которые помогают агентам занести улики в память компьютера, а порой просто дотащить тяжелые вещи до мест хранения или даже загнать конфискованные автомобили, грузовики или прицепы с моторными лодками в примыкающий к хранилищу огромный ангар.
  
  Однако нынешней ночью здесь дежурили трое — такое решение совместно приняли заместитель директора и Маргарет Лукас. И объяснялось оно особой ценностью одной из улик, покоившихся сейчас в сейфе хранилища.
  
  Но все же, поскольку был праздник, двое мужчин-агентов и одна женщина чувствовали себя достаточно вальяжно. Они расположились рядом с окошком приема-выдачи, попивая кофе и обсуждая баскетбол. Оба мужчины вообще предпочли сесть к двери спиной.
  
  — Лично мне больше всех нравился Родман, — заявил один из них.
  
  — О, я тебя умол-я-я-ю! — отозвался другой.
  
  — Привет! — сказал Эдвард Филдинг, подойдя к окошку.
  
  — Привет! — улыбнулась ему женщина. — Слышал уже, что случилось с тем типом в парке?
  
  — Нет, — ответил Филдинг и выстрелил ей в голову.
  
  Двое других охранников погибли, не успев достать оружие; только один сумел отстегнуть кнопку на кобуре.
  
  Филдинг просунул руку через окно и, нажав на кнопку, впустил сам себя внутрь.
  
  Он знал, что на окошко, полки хранилища и массивную дверь сейфа направлены восемь видеокамер внутренней системы безопасности. Но изображение с них передавалось на мониторы комнаты охраны на третьем этаже, где никого не осталось в живых, чтобы увидеть завершающий аккорд идеального преступления.
  
  Филдинг снял с пояса женщины три ключа и отпер сейф. Внутри тоже было просторно — метров шестьдесят квадратных за стальными стенами, куда складывали в основном наркотики и наличные деньги, изъятые во время операций. За долгие месяцы своей подготовки к ограблению Филдинг выяснил, что в силу закона прокуроры обязаны были представлять присяжным в качестве улик в суде именно те деньги, что были конфискованы, например, у наркоторговцев. По этой же причине агенты оказались вынуждены доставить в хранилище затребованный Филдингом выкуп. Была и другая причина, которую он тоже предвидел, — составив для себя психологический портрет мэра Кеннеди, Филдинг догадывался, что тот захочет держать деньги под рукой на тот случай, если Диггер все же свяжется с ним и согласится взять выкуп.
  
  И вот они, денежки-то…
  
  Превосходно…
  
  Две огромные сумки из плотного зеленого полотна. С ручек каждой свисает красная бирка с надписью: «Федеральная собственность. Просьба не трогать».
  
  Он посмотрел на часы. По его подсчетам, у него оставалось не меньше двадцати минут до того, как Кейдж, Кинкейд и остальные агенты вернутся в здание после перестрелки с Диггером в парке.
  
  Времени — вагон, но при условии, что он будет действовать быстро.
  
  Филдинг расстегнул молнию на одной из сумок — никаких замков предусмотрено не было — и вывалил деньги на пол. Сумка, как он прекрасно знал, вся представляла собой сплошной датчик слежения. А Тоби Геллер поведал ему, что и упаковка каждой пачки банкнот служила для той же цели — этого, кстати, он предвидеть не мог. «Неужели и каждая купюра тоже „заряжена“? — подумал он. — Нет, едва ли, иначе Геллер похвастался бы и этим». Но Филдинг ничего не принимал на веру, а потому достал из кармана небольшой серебристый прибор — сканер, который улавливал малейшее излучение любой длины волны — от простого радио до инфракрасного света. Он провел им по нескольким наугад выбранным банкнотам, но никакой реакции от сканера не последовало.
  
  Филдинг отшвырнул приборчик в сторону — больше он ему не понадобится — и вытащил из-под рубашки легкий рюкзак. Раздобыв парашютный шелк, Филдинг сам сшил эту тару. Теперь он принялся ссыпать деньги внутрь ее.
  
  Он потребовал двадцать миллионов, потому что сумма показалась ему подходящей для подобной схемы вымогательства и, кроме того, подтверждала, что вся акция могла быть местью за некое значительное происшествие во время войны во Вьетнаме. Но Филдинг знал, что реально сможет унести только четыре миллиона, — ведь даже они будут весить почти тридцать семь килограммов. Человек далеко не спортивный, он шесть недель посещал оздоровительный центр в соседнем Мэриленде, чтобы хоть немного подтянуть мускулатуру и справиться с этим весом.
  
  Была и еще одна проблема. В современных условиях каждая стодолларовая бумажка легко отслеживается в США благодаря разного рода сканерам и компьютерам. Но Филдинг знал, как преодолеть затруднение. В Бразилии, где он окажется уже через несколько дней, четыре миллиона «грязных» долларов превратятся в три миллиона двести тысяч в золотых слитках. А золото он обратит в ту же сумму в наличных долларах, но уже «отмытых», или в евро.
  
  А потом за несколько лет его капитал снова вырастет до четырех миллионов или даже больше, учитывая благоприятную экономическую конъюнктуру и рост банковских процентных ставок.
  
  Никаких сожалений, что он не может унести всей наличности, Филдинг не испытывал. Он шел на преступление не из жадности, а из любви к искусству.
  
  Заполнив шелковую емкость до отказа, он закинул ее на плечо.
  
  Потом вышел в коридор и, склонившись набок от тяжести ноши, направился к лифту.
  
  При этом он размышлял: придется убить охранника на входе, как и любого из членов его бывшей команды, которые могут там оказаться. Он вспомнил, что Тоби Геллера отправили домой, но Лукас все еще находилась где-то в здании. Вот ей определенно придется умереть. При других обстоятельствах, расправится он с ней или нет, не имело бы особого значения — он сумел тщательно скрыть свое подлинное имя и место, где жил. Однако агенты ФБР оказались куда более ушлыми, чем он предполагал. Бог ты мой, они даже умудрились обнаружить его явку в Грейвсенде… Если честно, Филдинг тогда был в шоке. Он и не предполагал, что они на это сподобятся. К счастью для него, на той квартире успел не раз побывать Гилберт Хавел, а потому соседи, которым показали фото мертвого Хавела, были убеждены, что именно этот человек снимал квартиру, укрепив заодно агентов в их убеждении, что он и являлся главным организатором преступлений.
  
  А потом они оказались так близки к обнаружению, что «Ритци-Леди» станет объектом третьего нападения… Он сидел в документальной лаборатории чуть ли не в холодном поту, наблюдая, как компьютер постепенно складывает это название из уцелевших фрагментов записи с явочной квартиры. И дождался все-таки подходящего момента, чтобы влезть с репликой: «Ритц! Быть может, это „Ритц-Карлтон“?» Как только они это услышали, им всем показалось, что найдено стопроцентно верное решение. И стало маловероятным, что они продолжат обдумывать какие-то еще версии.
  
  Вот так любой истинный мастер составления головоломок и подбрасывает ложные варианты отгадок, верно, Паркер Кинкейд?
  
  И кстати, надо подумать и о нем тоже!
  
  О, он слишком умен и опытен! Оставить его в живых, значит, сильно рисковать.
  
  Медленно двигаясь вдоль пустынного коридора, Филдинг пришел к заключению, что если он сам являл собой идеального преступника, то Кинкейд был близок к идеалу сыщика.
  
  А что происходит при столкновении двух противоположных друг другу идеалов?
  
  Впрочем, это был уже всего лишь риторический вопрос, а не загадка. И не стоило труда размышлять сейчас над ответом. Филдинг дошел до лифта и нажал кнопку «Вверх».
  31
  
  Маргарет Лукас распахнула дверь лаборатории по работе с документами.
  
  Заглянула внутрь и окликнула:
  
  — Эй, доктор Эванс? Вы здесь?
  
  Ответа не последовало.
  
  Она остановилась у рабочего стола, где по-прежнему лежала записка вымогателя.
  
  «Конец света грянет».
  
  И ей подумалось: быть может, Паркер Кинкейд оказался все же не до конца прав в своей уверенности, что никто не допустил бы случайно такой ошибки.
  
  Конец света почти грянул этой ночью. И грянул оглушительно.
  
  Как наступил он для нее, когда ей позвонила свекровь и сообщила о катастрофе, в которой погибли Том и Джоуи. Той ветреной ноябрьской ночью, как и еще много ночей подряд, она лежала в постели без сна, неспособная дышать, не в силах даже плакать, и была уверена, что вместе с взрывом самолета для нее грянул конец света.
  
  Именно грянул, как гром среди ясного неба.
  
  И сейчас Лукас стояла, склонившись над столом, ее короткие светлые пряди падали по сторонам глаз подобно шорам, и всматривалась в закорючки небрежно написанных слов. Он вспомнила, как наблюдала за Кинкейдом, когда в записку вглядывался он, и его губы слегка шевелились при этом, словно он допрашивал живого подозреваемого.
  
  «Конец света грянет».
  
  Она тряхнула головой, стараясь избавиться от сумрачно философского настроения, овладевшего ею. Потом развернулась и вышла из лаборатории.
  
  Направилась она к лифтам. Возможно, Эванс дожидался в комнате охраны. Стоя у двери лифта, она рассеянно следила, как переключаются лампочки по мере спуска кабины.
  
  В коридорах было пустынно, но ей слышались все те едва заметные звуки, которые раздаются порой ночью в совершенно пустых офисах. Местное отделение ФБР, где она работала постоянно, располагалось в нескольких кварталах отсюда, ближе к городскому совету, и в центральную штаб-квартиру она наведывалась не так уж часто. Оно всегда казалось ей огромным. А сейчас, среди ночи, подумалось ей, здесь темно и даже как-то страшновато. А напугать Маргарет Лукас было совсем непросто. Она вспомнила, как Кинкейд спроецировал записку вымогателя на экран в лаборатории, а она чуть не вздрогнула при этом — изображение напоминало призрак.
  
  И сейчас Лукас словно почувствовала присутствие других призраков. Прямо в этих коридорах. Привидения агентов, погибших при исполнении, духи жертв преступлений, которые здесь расследовали.
  
  И еще, должно быть, ее личные призраки, хотя они были при ней всегда. Муж и сын. Они так до конца и не оставили ее. Да она и не хотела этого. Оборотень-подкидыш нуждался хоть в чем-то, что напоминало бы о Джеки Лукас.
  
  Ее взгляд упал на пол возле двери лифта, где темнело какое-то пятно. Что это могло быть? Ей показалось, что она ощущает кисловатый запах кофе.
  
  Кнопка замигала, и раздался легкий звон. Дверь открылась, кто-то вышел из кабины.
  
  — О, привет! — сказала Лукас. — У меня для тебя есть новости.
  
  — Привет, Маргарет! — ответила Сьюзан Нэнс, державшая на весу десятка полтора папок с делами. — Что произошло?
  
  — Они разделались с ним. Загнали все-таки в угол в Молле.
  
  — Убийцу из метро?
  
  — Его самого.
  
  Женщина подняла вверх большой палец.
  
  — Блестящая работа! Да, и с Новым тебя годом!
  
  — И тебя тоже.
  
  Лукас вошла в лифт и спустилась на первый этаж.
  
  Арти — охранник у служебного входа — посмотрел на нее и приветливо кивнул.
  
  — Доктор Эванс выходил из здания? — спросила она.
  
  — Нет. Я его не видел.
  
  Лукас решила дождаться ученого здесь. Она уселась в одно из стоявших в вестибюле удобных кресел, глубоко погрузившись в него. Переутомление сказывалось. Хотелось домой. Она знала, что некоторые шепчутся у нее за спиной о том, как это должно быть грустно — жить совершенно одиноко. Но на самом деле ничего грустного здесь не было. Возвращаться в уют своего дома намного лучше, чем просиживать в барах с подружками или встречаться с бесконечной чередой вполне, казалось бы, завидных, но таких скучных потенциальных женихов.
  
  Домой…
  
  Она начала размышлять об отчете, который ей нужно будет написать по итогам операции «Метстрел».
  
  Потом переключилась мыслями на Паркера Кинкейда.
  
  «Сосредоточься», — приказала она себе потом, но вспомнила, что полная концентрация внимания ей сейчас вроде бы ни к чему.
  
  Так что же Кинкейд? Что ж, он явно хотел пригласить ее поужинать вместе. В этом она почти не сомневалась.
  
  Однако она уже решила, что откажется. Он был недурным собой, энергичным мужчиной, исполненным любви к своим детям и прелестям домашней жизни. Это в нем привлекало. Но Лукас просто не могла привнести в его жизнь ту печаль, которую она, по собственному мнению, распространяла вокруг себя, как ядовитый газ.
  
  Быть может, у Джеки Лукас могло что-то получиться с таким человеком, как Кинкейд, но у оборотня Маргарет не было ни малейшего шанса.
  
  Арти вдруг поднял взгляд от газеты, которую держал перед собой.
  
  — Чуть не забыл. С Новым вас годом, агент Лукас!
  
  — С Новым годом, Арти!
  
  Когда Диггер превратился в зловонную головешку, а пожарные сумели пеной потушить загоревшуюся рядом вишню, вокруг остова автобуса стала постепенно собираться толпа.
  
  Паркер и Кейдж стояли рядом.
  
  Диггера больше нет. Он ушел навсегда.
  
  В голове почему-то вертелись стихи доктора Сьюза и вспоминались странные персонажи его книжек. Паркер мог объяснить это только необычной для себя смесью усталости и до сих пор игравшего в крови адреналина.
  
  Он позвонил детям и пообещал быть дома через полчаса. Робби рассказал отцу, как ровно в полночь кто-то громко протрубил на улице в рожок, переполошив всю округу. Стефи, захлебываясь от восторга, описала, как искрились во дворе зажженные ими бенгальские огни.
  
  — Люблю вас, ребятки мои, — сказал он. — Скоро увидимся.
  
  — Мы тебя тоже любим, папочка, — отозвалась дочь. — Как там твой друг?
  
  — Он уже пошел на поправку.
  
  Кейдж разговорился с одним из группы криминалистов, а Паркер постарался переместиться так, чтобы в нос не попадал дым от сгоревшего автобуса. Запах от него исходил отвратительный — гораздо хуже, чем от просто паленой резины покрышек. Паркер понимал, откуда это амбре, и при мысли, что он может вдохнуть паленую частичку трупа Диггера, его чуть не стошнило.
  
  Смертельно опасный психопат только что сгорел у него на глазах, и для Паркера заканчивался день, какого никогда не выдавалось в его жизни прежде… Казалось бы, о чем еще он мог в такой момент думать? Но повседневные заботы почти сразу стали отвлекать его. «Черт! — подумал он. — У меня не хватит наличных, чтобы заплатить миссис Каванаг». Он облазил все свои карманы и собрал тонкую пачку банкнот. Двадцать два доллара. Слишком мало. По пути домой придется где-то остановиться у банкомата.
  
  Между тем он обратил внимание на листок, затесавшийся среди денежных купюр. Это была запись тех немногих слов, которые удалось выявить из обугленного списка, составленного преступником. Ссылки на две последние цели нападений из горящего блокнота, спасенного от окончательного уничтожения Тоби Геллером.
  
  «…три километра к югу. Р…
  
  …место, куда я тебя водил — к черной…»
  
  — Что это? — спросил Кейдж, слегка поглаживая перебинтованное ребро.
  
  — Сувенир, — ответил Паркер, всматриваясь в слова. — Теперь уже просто сувенир.
  
  У угла коридора Эдвард Филдинг ненадолго остановился, задыхаясь под тяжестью мешка с деньгами, заброшенного на спину.
  
  Посмотрел дальше в сторону вестибюля, вход в который теперь располагался в каких-нибудь пятнадцати метрах от него, и заметил светловолосую голову Маргарет Лукас. Чуть дальше ее сидел охранник, читавший газету. Свет в коротком коридоре не горел, и даже если бы они сейчас подняли взгляд в его сторону, то едва ли смогли ясно разглядеть, кто это.
  
  Пристроив мешок поудобнее, он взял в правую руку пистолет и двинулся по коридору. Кожаные подошвы его ботинок лишь легким звуком обозначали шаги по керамической плитке пола. Он заметил, что Лукас не смотрит в его сторону. Он пустит одну пулю ей в голову. Потом убьет охранника.
  
  И все. Путь домой будет свободен.
  
  Топ, топ, топ.
  
  Он неспешно приближался к своим жертвам.
  
  Идеально!
  32
  
  Маргарет Лукас смотрела на новогоднюю елку в вестибюле, потягиваясь, как кошка.
  
  Она слышала шаги в коридоре у себя за спиной, но они не тревожили ее.
  
  Ей вспомнилось, что две недели назад этот зал был буквально весь уставлен подарками, которые агенты ФБР и гражданские служащие собрали для семей бездомных. Она сама хотела принести кое-какие игрушки, но в последний момент все пришлось отменить, и двенадцать часов в рождественский праздник она проработала над раскрытием убийства двух чернокожих мужчин двумя белыми подонками.
  
  Топ, топ, топ…
  
  Сейчас Лукас жалела о пропущенном празднике, но в тот момент посчитала, что «серьезная» работа гораздо важнее радостной церемонии вручения игрушек. Лишь подсознательно понимала она в тот момент, что видеть довольные мордочки чужих детей для нее труднее, чем вламываться в дом вооруженных преступников в Манассас-парке.
  
  «Да, я струсила», — призналась она себе теперь.
  
  Топ, топ, топ…
  
  Она посмотрела наружу через большое окно. По улице шли толпы людей, возвращавшихся из Молла. Она подумала о Диггере. Ей интересно было бы услышать сейчас подробности перестрелки, узнать, кто именно выпустил пулю, прикончившую его. За время своей службы ей самой пришлось участвовать в серьезных перестрелках дважды, и впечатления остались самые сбивчивые. Насколько же это отличалось от того, что показывают в фильмах! Ни намека на ощущение замедленности движения. В реальной жизни стрельба сводилась к пяти размытым секундам полнейшего хаоса, после чего все было кончено.
  
  Самые сильные ощущения испытываешь потом — когда помогаешь раненым и смотришь, как увозят убитых.
  
  Топ… топ…
  
  Звонок телефона заставил ее вздрогнуть.
  
  Сидевший перед ней Арти с недовольным видом снял трубку.
  
  — Пост охраны слушает… О, здравствуйте, агент Кейдж!
  
  Внезапно охранник нахмурился. Он взглянул сначала на Лукас, а потом куда-то мимо нее. Глаза его округлились.
  
  — Детектив Харди? — недоуменно переспросил Арти. — Кто он, вы говорите?.. Что все это значит? Он сейчас прямо здесь, он… О Господи!
  
  Арти выронил трубку телефона и стал доставать оружие.
  
  Топ, топ, топтоптоп…
  
  Инстинктивно Лукас уже понимала, что легкие, но теперь участившиеся шаги — это приближающийся враг. Она метнулась вперед ровно за секунду до того, как пули из пистолета с глушителем прошили насквозь спинку кресла, в котором она только что сидела, выбив наружу куски поролона и обрывки обивки. Она нырнула за кадку с живым растением, одновременно резко развернувшись и посмотрев назад.
  
  И увидела… Нет, этого просто не может быть! Харди! И он ведет бешеный огонь.
  
  — Это он! — выкрикнул Арти — Он — убийца. Он… О Боже, нет!
  
  Охранник посмотрел на свою грудь, куда угодила пуля, и упал сначала на колени, а потом замертво распростерся возле своего стола.
  
  Еще одна пуля пропорола обшивку кресла рядом с головой Лукас. Она лежала, свернувшись, как могла, позади анемичной пальмы, которая была постоянным объектом шуток всех сотрудников Бюро, и только еще больше съежилась, когда очередная порция свинца срикошетила о покрытую хромом кадку.
  
  У Лукас был автоматический пистолет. Сейчас она даже не пыталась понять, что происходит и кто этот человек на самом деле. Она лишь бросила беглый взгляд вверх в поисках цели. Но ей тут же вновь пришлось припасть к полу, потому что еще одна пуля продырявила стреловидные листья в нескольких сантиметрах от ее лица. Тогда она откатилась влево к стене, поднялась и навела пистолет. За долю секунды она оценила обстановку, заметила, что позади Харди никого нет, и быстро выстрелила трижды подряд.
  
  Тяжелые 10-миллиметровые пули немного разминулись с его телом, выщербив крупные куски облицовки стены. Харди в ответ послал два заряда по ней, а потом снова исчез в коридоре, которым пришел.
  
  Она перебежала к стене рядом с входом в коридор и спиной прижалась к ней.
  
  Были отчетливо слышны удалявшиеся шаги.
  
  Какой-то другой голос донесся из дальнего конца коридора:
  
  — Что здесь такое? Что происходит?
  
  Одновременно где-то захлопнулась дверь.
  
  Лукас быстро выглянула в коридор и снова укрылась. В конце прохода она видела мужчину, который издали был едва различимым силуэтом. Она упала плашмя на пол, взяла его на мушку с криком:
  
  — Я федеральный агент! Назовите себя, или буду стрелять!
  
  — Тед Йен, — откликнулся мужчина. — Я из отдела программного обеспечения.
  
  Лукас знала его. Это был приятель Геллера, еще один молодой агент. Но в то же время ей подумалось с горечью: «Лучше не придумаешь, у меня „ботаник“ из компьютерного отдела в качестве напарника!»
  
  — Вы один? — выкрикнула она.
  
  — Я…
  
  Тишина.
  
  — Тед?
  
  — Нет. Нас двое. Со мной Сьюзан Нэнс.
  
  Тут же донесся перепуганный голос девушки:
  
  — О, Маргарет! Он стрелял в Луизу из службы безопасности. Она мертва. И Тони Фелпс тоже.
  
  Боже милосердный! Что же все-таки происходит?
  
  — Мы находимся у… — начал Тед.
  
  — Тихо! — рявкнула на него Лукас. — Нельзя выдавать своей позиции. Мимо вас кто-нибудь проходил?
  
  — Нет, — ответил Тед. — Мимо меня ему никак было не проскочить. Но я слышал, как закрылась дверь рядом в коридоре. Он где-то между нами.
  
  — Прикрой меня! — крикнула Лукас.
  
  Постоянно оглядываясь, она подбежала к посту охраны. Арти был без сознания, хотя крови потерял не много. Она взялась за трубку, но Кейджа на линии уже не было. Она быстро набрала 911, назвала пароль министерства юстиции и попросила активизировать код сорок два для здания штаб-квартиры ФБР.
  
  Насколько ей было известно, никогда и никому прежде не приходилось прибегать к подобной мере. Это означало, что здание ФБР подверглось нападению. Зато она нередко слышала популярный среди сотрудников анекдот — если этот код когда-нибудь прозвучит, значит, Бюро пора распускать.
  
  — Вы вооружены? — вернулась потом Лукас к коридору.
  
  — Да, табельным, — ответил Тед. — Мы оба.
  
  То есть у них были «глоки» или «ЗИГ-зауэры», полагавшиеся каждому агенту. Она с тоской подумала о ручном пулемете «МП-5», который лежал у нее в пикапе. Как бы он ей сейчас пригодился! Но времени, чтобы добраться до мощного оружия, не было.
  
  Она осмотрела коридор, который оставался пустым.
  
  В него выходили восемь дверей. Пять справа, три — слева.
  
  Он находился сейчас за одной из них.
  
  Вот вам задачка, Паркер Кинкейд. Какая из дверей приведет прямиком к нашему Иуде?
  
  Три ястреба постоянно уносили у фермера кур…
  
  Держа пистолет перед собой на вытянутых руках, она медленно пошла по коридору и вскоре смогла различить фигуры двух других агентов в его противоположном конце. Жестами она приказала им укрыться, зайдя за угол. Если бы Харди внезапно выскочил из одной из дверей, ей было бы трудно стрелять в него с Тэдом и Нэнс на линии огня. И у них возникла бы такая же проблема — они не стали бы открывать по преступнику огонь из опасения попасть в нее. Оставшись одна, она потеряла огневую поддержку, но зато могла пользоваться оружием свободно, если бы ему пришло в голову атаковать ее.
  
  Лукас продолжала двигаться вдоль коридора.
  
  Которая из дверей — мучительно пыталась понять она.
  
  «Думай… Давай же, думай!»
  
  Если Харди вообще ориентировался в здании, он наверняка знал, что пять комнат справа выходили к внешней стене, и ни в коем случае не выбрал бы дверь слева, потому что рисковал в таком случае оказаться изолированным внутри.
  
  Хорошо, уменьшаем количество вариантов до тех, что справа.
  
  На двух из этих пяти дверей висели таблички «Приемная» — что на самом деле означало комнату для допросов, подобную той, где они беседовали с Чизманом. Следуя простой логике, Харди мог сообразить, что в ФБР едва ли имелись обычные приемные для гостей. Эти помещения, решил бы он, имеют какое-то отношение к системе безопасности, и из них нельзя выбраться наружу — и такое умозаключение было бы абсолютно верно: комнаты вообще не имели окон.
  
  Дверь точно по центру обозначили вывеской «Для служебного пользования». Лукас не знала точно ее назначения, но догадывалась, что скорее всего это обычная подсобка для уборщиц, а значит — тоже тупик. Харди наверняка пришел к такому же выводу.
  
  Стало быть, оставались только две двери.
  
  Вывески на обеих отсутствовали, но Лукас знала, что это были небольшие офисы, куда порой сажали поработать временно прикомандированных сотрудников. Обе комнаты имели окна, выходившие на улицу. Одна из этих дверей была ближайшей к вестибюлю, вторая — тому месту, где затаились сейчас Тэд и Нэнс.
  
  «А может, не стоит гнать лошадей? — задумалась она. — Просто дождись подкрепления».
  
  Нет, Харди как раз в этот момент мог уже взламывать одно из окон, чтобы мгновенно исчезнуть. Лукас не могла допустить такого риска и дать ему уйти.
  
  Какая же дверь? Какая из двух?
  
  И она сделала выбор. Та, что ближе к фойе. Это имело смысл. Харди не осмелился бы пробежать лишние десять— пятнадцать метров по коридору с вооруженным агентом за спиной. Он бы поспешил найти укрытие.
  
  А приняв решение, она сразу отбросила все мысли об остальных вариантах.
  
  Задача всегда кажется легкой, когда узнаешь ответ. В точности как в жизни, верно?
  
  Лукас осторожно нажала на ручку. Заперто.
  
  «Интересно, эти двери всегда под замком, или он только что заперся изнутри?» — подумала она.
  
  Да, наверняка дверь запер он. Значит, он должен быть внутри. Куда еще ему было деваться? Она метнулась к посту охраны, сняла с пояса Арти связку ключей и вернулась. Вставила ключ в прорезь замка как можно нежнее. И повернула.
  
  Звук открывшегося замка показался ей невероятно громким. С таким же успехом она могла прокричать: «Встречайте, я иду!»
  
  Один, два…
  
  Глубокий вдох.
  
  Она подумала о муже, о сыне.
  
  Я люблю тебя, мамочка!
  
  Резким движением она распахнула дверь, присев на корточки на пороге, подняв пистолет вверх, готовая в любой момент спустить курок «глока»…
  
  Пусто.
  
  Его здесь не было.
  
  Черт, она ошиблась! Он вошел в другую дверь, в ту, что ближе к лифтам.
  
  Но затем краем глаза она уловила легкое движение.
  
  Дверь в противоположной стене коридора — еще одна с надписью «Для служебного пользования» — чуть приоткрылась. И ствол пистолета с глушителем опускался в ее сторону.
  
  — Осторожно, Маргарет! — крикнула Сьюзан Нэнс из другого конца коридора, а потом: — Ни с места, ты!
  
  Лукас прокатилась по полу, когда Харди дважды выстрелил.
  
  Но целился он не в нее. Пули предназначались для тонированного стекла окна, которое разлетелось вдребезги.
  
  Нэнс выпустила подряд три заряда, когда Харди неловко из-за тяжелой ноши за спиной пересек коридор и ворвался в офис, где в углу пряталась Лукас. Выстрелы агента не попали в цель. Он и сам пальнул несколько раз наугад в ее сторону, заставив снова залечь. Она успела перекатиться по полу, и пули вгрызлись в дерево стола, а Харди запрыгнул на подоконник, оказавшись перед пустым проемом, выходившим на Девятую улицу. Потом он мощно оттолкнулся и перелетел через ограду прямо на тротуар. Лукас стала стрелять еще, но безуспешно.
  
  Вскочив на ноги, она подбежала к окну.
  
  Теперь ей стало окончательно ясно, как все произошло. Харди, разумеется, толкнулся в двери на той стороне, где были окна, но они оказались заперты. И тогда он решил перехитрить Лукас, отсидевшись в подсобке напротив. Он верно рассчитал, что она откроет именно нужную ему дверь ключом. Попросту использовал ее для своих целей.
  
  Она совершила ошибку, и какую!
  
  Он целится в того, что сидит слева, стреляет и убивает его…
  
  Стоя на хрустевших под ногами осколках стекла, она оглядела улицу в обоих направлениях, но Харди и след простыл.
  
  Пуля не дает рикошета…
  
  Она могла видеть только плотную толпу людей, возвращавшихся из парка и в изумлении смотревших теперь вверх на разбитое окно, в освещенном проеме которого стояла привлекательная блондинка с пистолетом в руке.
  
  Сколько ястребов осталось после этого на крыше?..
  33
  
  Паркер и Кейдж вернулись в лабораторию по работе с документами. На этот раз компанию им составил заместитель директора ФБР.
  
  — Шестеро убитых, — бормотал себе под нос начальник. — Господи всемогущий! И это в здании нашей штаб-квартиры!
  
  Изуродованный труп доктора Эванса нашли в стенном шкафу на седьмом этаже — ему дважды выстрелили прямо в лицо. Охранник Арти, хотя и получил тяжелое ранение, должен был выжить.
  
  — Кто же, черт возьми, он такой? — допытывался заместитель директора.
  
  Человек, выдававший себя за Харди, оставил целую россыпь отличных отпечатков пальцев, и как раз сейчас их прогоняли через автоматизированную систему идентификации. Если он успел наследить где-то еще в любом уголке страны, его подлинная личность скоро станет им известна.
  
  Толкнув перед собой дверь, в лабораторию вошла Лукас. Паркер с тревогой заметил пятно крови у нее на лице.
  
  — Вы не ранены? — спросил он.
  
  — Нет, это кровь Арти, — ответила она, проведя пальцами по щеке и только тогда поняв, почему он спросил об этом.
  
  Какое-то время она смотрела на Паркера и Кейджа. Выражение ее глаз не было больше каменным, но Паркер не мог сразу определить, каким оно стало теперь.
  
  — Как вы догадались? — спросила она.
  
  Кейдж кивнул на Паркера:
  
  — Это он его вычислил.
  
  — Дрожь в руке, — пояснил Паркер и достал листок бумаги, который обнаружил в своем кармане, когда искал деньги для сиделки. — Мне бросился в глаза дрожащий почерк. Это происходит, когда кто-то пытается замаскировать свой собственный. И я вспомнил, что именно Харди записывал то, что я диктовал. Но зачем ему подделывать почерк? Причина могла быть только одна — именно он и был автором записки вымогателя. Потом я всмотрелся в строчную «i» в слове «километрах», и точка оказалась «слезой Дьявола». После этого все стало ясно.
  
  — Что же все-таки произошло? — спросил заместитель директора. — Сам шеф хочет знать подробности, и немедленно.
  
  — Это была тщательно спланированная преступная схема, — ответил Паркер и принялся расхаживать по комнате. Постепенно в его уме отдельные детали складывались в полную картину.
  
  — Как случилось, что Харди попал в следственную бригаду? — обратился он к Лукас.
  
  — Дело в том, что я действительно знала его, — ответила она. — Он приходил в наше окружное отделение уже несколько недель подряд. Показывал свой жетон и говорил, что должен собрать данные по преступности в округе для отчета членам конгресса. Отдел анализа и статистики местного управления полиции действительно составляет такие рапорты раз-другой в год. Это все была общедоступная информация. В текущие дела носа он не совал, а потому никому и в голову не приходило проверить его личность. А сегодня он явился и сообщил, что приставлен в качестве офицера для связи по делу «Метстрел».
  
  — И поскольку отдел, в котором он якобы служил, настолько малоизвестен, то вздумай начальник окружной полиции действительно прислать оперативника, чтобы держать руку на пульсе, тот вполне мог и не знать, что никакого Лена Харди не существует, — добавил Кинкейд.
  
  — Значит, он планировал все это больше двух месяцев, — со вздохом сказала Лукас.
  
  — Скорее, более шести, — поправил ее Паркер. — Он продумал каждую деталь. Если вдуматься, то он какой-то перфекционист хренов. Вспомните его обувь, одежду, ногти… Все безупречно.
  
  — Но у нас есть тело в морге, — заметил Кейдж. — Мыто думали, что организатором преступлений был он. Тогда это кто такой?
  
  — Думаю, простой посыльный, — ответил Паркер. — Человек, которого Харди нанял с одной целью — доставить записку в городской совет.
  
  — И он тут же погиб под колесами случайно подвернувшегося грузовика?
  
  — Та авария не была случайностью, — сказала Лукас, на мгновение опередив Паркера.
  
  Он кивнул и продолжил:
  
  — Это Харди убил его. Задавил на угнанном грузовике, сделав так, чтобы все выглядело как несчастный случай.
  
  — А мы, думая, что главарь мертв, неизбежно должны были доставить выкуп в хранилище для улик, — размышляла вслух Лукас. — Он знал, что сумки легко отследить, да и не хотел рисковать быть пойманным на месте, где первоначально оставили деньги.
  
  Кейдж, все еще временами морщась от боли, дополнил картину:
  
  — Наши сумки он так и оставил в хранилище, а деньги сложил в мешок, сняв, кстати, и упаковочные ленты с пачек.
  
  — Но все же именно он дал нам наводку на Диггера, разве нет? — спросил заместитель директора. — Благодаря ему мы сумели остановить стрелка до того, как он устроил настоящую бойню в парке.
  
  — Но и это вполне объяснимо, — отреагировал Паркер, удивленный, что они не понимают причин.
  
  — Что вы имеете в виду? — изумился заместитель директора.
  
  — Именно поэтому Харди и избрал Вьетнамский мемориал, который расположен неподалеку отсюда. Он предвидел, что мы оставим здание практически пустым, отправив всех на поиски Диггера.
  
  — А он в ритме вальса проникнет в хранилище и заберет деньги, — с горечью процедила Лукас. — В точности как предсказывал Эванс. Что преступник предусмотрел буквально все. Я сказала ему, что мы напичкали деньги датчиками слежения, но Эванс возразил, что у мерзавца наверняка был какой-то план и на этот случай.
  
  — А как же отпечатки пальцев на записке? — обратился Кейдж к Паркеру.
  
  — Сам Харди прикасался к ней только в перчатках, но убедился, чтобы там остались пальчики курьера, — это стало для нас лишним подтверждением, что посыльный и был главарем.
  
  — И он подобрал на эту роль человека без криминального прошлого и не служившего в армии, чтобы мы не смогли установить его личность, — добавила Лукас. — Боже, он действительно все тщательно продумал!
  
  В этот момент подал сигнал один из компьютеров. Кейдж склонился к монитору и прочитал сообщение.
  
  — Это результаты проверки отпечатков пальцев по федеральной базе данных и отдельное дополнение из полицейского управления штата Коннектикут. Так, что мы имеем… — Он прокрутил записи на экране, а потом на нем появилась фотография Харди. — Его подлинное имя — Эдвард Филдинг. Последнее известное место жительства — Блейксли, городок в Коннектикуте в окрестностях Хартфорда. О, наш приятель уже успел прославиться. Четыре ареста, один обвинительный приговор. Имел приводы еще подростком, но эта информация так просто не разглашается. Несколько раз проходил курс терапии по поводу антисоциального поведения. Работал санитаром и уборщиком в хартфордской государственной закрытой клинике для преступников с психическими отклонениями. Исчез, когда медсестру, обвинявшую его в сексуальных домогательствах, нашли убитой.
  
  — Администрация больницы полагает, — продолжал считывать Кейдж текст с экрана, — что это Филдинг подговорил пациента по имени Дэвид Хьюз убить ее. Хьюза поместили в психлечебницу за два года до этого. На Рождество. В результате огнестрельного ранения у него был серьезно поврежден мозг, он легко поддавался любым внушениям. По всей видимости, Филдинг помог Хьюзу совершить побег. Больничный совет и полиция хотели провести в отношении Филдинга расследование, но, как уже упоминалось, он и сам вскоре пропал. Произошло это в октябре прошлого года.
  
  — Хьюз и стал Диггером, — тихо подытожил Паркер.
  
  — Вы так считаете?
  
  — Убежден в этом, — кивнул Паркер. — И расстрел сотрудников хартфордской газеты, который побудил Чизмана пойти по следу Филдинга, произошел уже в ноябре. Это было их первое совместное преступление.
  
  Он вспомнил блокнот Чизмана.
  
  «Хроники печали»…
  
  — Но почему так много убийств? — спросил заместитель директора. — Ведь не из-за денег же? Вероятно, он имеет все же склонность к терроризму?
  
  — Нет, — решительно возразил Паркер. — Терроризмом здесь и не пахнет. Но в другом вы правы. Деньги тоже не являются для него основным мотивом. О, это мне хорошо знакомо!
  
  — Вам знаком Филдинг?
  
  — Нет, я имею в виду, что мне знаком этот преступный типаж. Он в чем-то напоминает фальсификатора документов.
  
  — Обычного мошенника? — изумилась Лукас.
  
  — Обычного? Не скажите. Серьезный фальсификатор считает себя художником, а не каким-нибудь вором. Он меньше всего думает о деньгах. Его цель — создать подделку, которая одурачит всех. Это и есть его подлинный мотив — создать идеальную фальшивку.
  
  Лукас, кажется, поняла его точку зрения.
  
  — Таким образом, остальные преступления — в Хартфорде, в Бостоне, в Филадельфии — стали обыкновенными репетициями. Завладеть всего лишь часами, украсть несколько тысяч долларов… Он просто оттачивал на этом свое мастерство.
  
  — Совершенно верно. А здесь наступила кульминация. В Вашингтоне ему удалось урвать крупный куш, чтобы теперь отойти от дел.
  
  — Почему ты так думаешь? — спросил Кейдж.
  
  Но Лукас и на этот раз выдала ответ раньше Паркера.
  
  — Потому что он пожертвовал своим бесценным сообщником, чтобы иметь возможность сбежать, — сказала она. — Он, по сути, сдал нам Диггера.
  
  Вспомнив, как смело лез на рожон Харди у автобуса, как яростно стрелял, Паркер заметил:
  
  — Вполне вероятно, что именно он уложил Диггера в парке. Ведь если бы мы взяли его живым, он мог много чего рассказать.
  
  — Да Харди просто издевался над нами! — В сердцах Кейдж грохнул кулаком по столу. — Он все время был рядом с нами и про себя посмеивался.
  
  — Хорошо, но где он может быть теперь? — спросил заместитель директора.
  
  Ответил ему Паркер:
  
  — О, можно не сомневаться, что и маршрут побега был им тщательно проработан. Он сумел перехитрить нас практически во всем. И едва ли ошибется на последней стадии.
  
  — Мы можем скопировать его изображение с видеокамеры в вестибюле и разослать по всем каналам телевидения, — предложил Кейдж.
  
  — И кто это будет смотреть в два часа ночи? — усмехнулся Паркер. — В завтрашние газеты мы с его портретом уже не попадаем. Впрочем, без разницы. К рассвету его уже не будет в стране, а дня через два он ляжет под нож пластического хирурга.
  
  — Но аэропорты уже не работают, — заметил заместитель директора. — Ни одного рейса не будет до самого утра.
  
  — В таком случае он на машине сможет добраться до Луисвилла, Атланты или Нью-Йорка, — сказала Лукас. — Но мы обязательно распространим ориентировку на него по всем нашим отделениям. Отправим агентов в аэропорты, на железнодорожные станции и автовокзалы. Оповестим фирмы по прокату автомобилей. Проверим его последний адрес на предмет регистрации транспортных средств и номеров кредитных карт. И свяжемся с управлением полиции Коннектикута.
  
  Она сделала паузу, глядя на Паркера, и тот сразу понял, что их мысли полностью совпадают.
  
  — Все это он предусмотрел, — покачал Паркер головой. — Я не хочу сказать, что ничего не надо делать. Но так нам его не поймать.
  
  — Знаю, — кивнула она, злясь на себя еще больше из-за ощущения полного бессилия.
  
  — Я даю добро на включение этого типа в список десяти наиболее опасных преступников в розыске, — объявил заместитель директора.
  
  Но Паркер уже не слышал его. Он всматривался в записку вымогателя.
  
  — Идеальная подделка, — прошептал он себе под нос.
  
  — Что вы сказали? — спросила Лукас.
  
  Он взглянул на часы.
  
  — Мне нужно кое с кем повидаться.
  
  — Я поеду с вами, — сказала Лукас.
  
  Паркер колебался.
  
  — Лучше бы вам остаться.
  
  — Нет, я с вами.
  
  — Но мне не нужна помощь.
  
  — И тем не менее я поеду с вами! — настаивала она твердо.
  
  Паркер всмотрелся в ее голубые глаза — каменные или нет?
  
  Даже не разобрать.
  
  И он сказал:
  
  — О'кей!
  
  Они ехали по улицам Вашингтона, уже почти совершенно пустынным. За рулем сидел Паркер.
  
  На одном из перекрестков какая-то машина, выезжавшая справа, осветила их салон светом фар, и Паркер успел заметить профиль лица Лукас, ее тонкие губы, небольшую горбинку носа, изящную линию шеи.
  
  Но он тут же вернул все внимание на дорогу. Они покинули округ Колумбия и оказались в границах Александрии, которая находилась уже в штате Виргиния.
  
  Быть может, она просто тебе завидует.
  
  Как же хотелось ему взять ее за руку! Просто посидеть рядом с ней в баре или на диванчике у себя дома. Да что там, ему хотелось лечь с ней в постель.
  
  И говорить. Говорить обо всем.
  
  Возможно, о тайнах Маргарет Лукас, какими бы печальными они ни были.
  
  Или просто делать то, чем занимались они иногда с детьми, — болтать обо всем и ни о чем. Обсуждать чепуху — так они это называли. О мультфильмах, о соседях, о распродажах в универмаге товаров для дома, о кулинарных рецептах, о поездках, совершенных ими в прошлом и планируемых на будущее.
  
  Или, быть может, они с Лукас начнут рассказывать друг другу подробности операций, в которых участвовали, что так любят все правоохранители — от федеральных агентов до пограничников.
  
  А секреты подождут.
  
  У нее будут годы, чтобы постепенно посвятить его во все свои тайны, подумал он.
  
  Годы…
  
  Внезапно до Паркера дошло, что он уже заранее ожидает продолжения отношений с ней. Рассчитывает продлить их дольше, чем одну ночь, чем неделю или месяц. Но какие основания были у него фантазировать на эту тему? Да вообще-то никаких. Это просто смешно.
  
  И как он себе мыслил их дальнейшее будущее? Она — солдат, а он — замена домохозяйки? Чистой воды иллюзия.
  
  Или все же нет? Он вспомнил героев книги доктора Сьюза, где целый народец жил, умещаясь на одной лишь пылинке, такой маленькой, что ее никто и разглядеть не мог. И все равно они там жили своей странной жизнью в странных домах, выстраивая странные взаимоотношения. Быть может, и любовь можно найти в чем-то столь же на первый взгляд невидимом?
  
  Он еще раз посмотрел на нее, а она на него. Совершенно неожиданно его ладонь легла ей на колено, и она не оттолкнула его руку, а лишь положила сверху свою. Все произошло просто и естественно.
  
  Но только именно в этот момент они добрались до нужного им адреса. Он убрал руку. Припарковал машину. Они не произнесли больше ни слова, как не обменивались взглядами.
  
  Лукас вышла из машины. Потом Паркер. Он обошел вокруг, и они встали лицом к лицу. Ему очень хотелось прижать ее к себе, обнять, обвить руками. Она посмотрела на него и медленно расстегнула пуговицу на своем пиджаке. Под ним открылась белая шелковая блузка. Он сделал шаг, чтобы поцеловать ее.
  
  Но Лукас всего лишь достала из кобуры пистолет и снова запахнула пиджак. Она смотрела внимательно, но уже мимо него, оглядывая окрестности.
  
  О глупец! Паркер в смущении попятился.
  
  — Куда теперь? — спросила она деловитым тоном.
  
  Паркер помедлил, снова встретив взгляд совершенно холодных глаз. Потом кивнул на извилистую дорожку, за которой начиналась аллея.
  
  — Нам сюда.
  
  В мужчине не было и полутора метров роста.
  
  Курчавая борода и давно не стриженные волосы. Он успел нацепить лишь старенький халат, потому что Паркер явно поднял его с постели, когда забарабанил кулаком в хлипкую дверь его дома.
  
  Несколько секунд он недоуменно пялился на Паркера и Лукас, а потом, не вымолвив ни слова, быстро попятился назад к себе в дом, словно его тащили на невидимом тросе.
  
  Лукас вошла, опередив Паркера. Оглядевшись, сунула пистолет в кобуру. В комнатах царил полнейший хаос — они были забиты мебелью, сваленными на полу книгами и кипами бумаг. По стенам висели в рамках буквально сотни писем с автографами и фрагменты исторических документов. Дюжина книжных полок тоже была вплотную забита фолиантами и папками. Центр тесной гостиной занимало подобие чертежного стола с множеством бутылочек чернил и десятками авторучек.
  
  — Как поживаешь, Джереми?
  
  Мужчина все еще тер глаза, чтобы окончательно проснуться. Потом посмотрел на старомодный заводной будильник. Потом сказал:
  
  — Господи, Паркер! В такой-то час! Но все равно, взгляни-ка, что у меня есть. Тебе нравится?
  
  Паркер взял протянутую ему прозрачную папку.
  
  Кончики пальцев мужчины пожелтели от излюбленных им сигарет. Но при этом Паркер помнил, что курить хозяин всегда выходил наружу, чтобы не навредить своей работе. Как и у всякого гения, пороки Джереми уступали дорогу его дарованию.
  
  Паркер поднял папку и стал рассматривать ее на свету. Потом взял лупу и изучил лежавший внутри документ. Спустя какое-то время сказал:
  
  — Что ж, очертания букв… очень недурны.
  
  — Недурны — не то слово, Паркер!
  
  — Хорошо. Должен отдать тебе должное. Первое прикосновение пера и завершающие штрихи выполнены великолепно. Размер полей выдержан точно. Надеюсь, ее фактура соответствует эпохе?
  
  — А ты сомневаешься?
  
  — Но я вижу, тебе пришлось состарить чернила перекисью водорода. Это слишком легко установить.
  
  — Возможно, да, а быть может, и нет, — улыбнулся Джереми. — Вдруг я придумал нечто новенькое, а? Но ты-то сейчас зачем здесь, Паркер? Приехал арестовать меня?
  
  — Я больше не при исполнении, Джереми.
  
  — Зато она из федералов, скажешь, нет?
  
  — Да, верно.
  
  Джереми отобрал у него папку.
  
  — Я еще не продал это. И даже не выставлял на продажу, — сказал он, обращаясь к Лукас. — Это просто мое хобби. Каждый человек имеет право на занятие любимым делом, не так ли?
  
  — Что это такое? — спросила Лукас.
  
  — Послание Роберта Ли к одному из своих генералов, — ответил Паркер. — То есть это должно им выглядеть.
  
  — Он подделал его? — Лукас покосилась на Джереми.
  
  — Вот именно.
  
  — Я вам ничего не говорил. На моей стороне Пятая поправка.[8]
  
  — За это можно запросить тысяч пятнадцать, — в задумчивости продолжал Паркер.
  
  — Семнадцать… Но только при условии, что я его продам. А мне это ни к чему. Паркер уже однажды прихватил меня. — Джереми снова обращался к Лукас, подергивая себя за бороду прокуренными пальцами. — Единственный человек в мире, который сумел меня уличить. И знаете, как ему это удалось?
  
  — И как же? — спросила она. Все внимание Паркера было теперь сосредоточено не на превосходной подделке, а на Маргарет Лукас, у которой личность Джереми вызвала, казалось, искренний интерес. Ее злость на себя на какое-то время улетучилась, и Паркер был только рад этому.
  
  — По водяному знаку на листе бумаги, — объяснил Джереми с ухмылкой. — Меня выдал простой водяной знак.
  
  — Несколько лет назад, — продолжил рассказ сам Паркер, — Джереми… Ну, скажем так, приобрел пачку писем Джона Кеннеди.
  
  — К Мэрилин Монро? — спросила Лукас.
  
  Джереми скорчил гримасу.
  
  — О тех письмах даже не упоминайте. Это было просто смехотворно! Работа совершеннейшего любителя. Да и кому они были по-настоящему интересны? Нет, в моем случае это была переписка Кеннеди с Хрущевым. Если верить содержанию писем, Кеннеди был готов к компромиссу по вопросу о Кубе. Какой переворот в истории мог случиться! Он и Хрущев договаривались о разделе острова. Половина становилась советской зоной, вторая — американской.
  
  — Неужели в этом была хоть частичка правды? — спросила Лукас.
  
  Хозяин замолчал, с улыбкой глядя на письмо Роберта Ли.
  
  — Джереми у нас большой фантазер, — ответил Паркер, используя те же выражения, которые пускал в ход, объясняя детям, что такое ложь. — Письма он, разумеется, сфабриковал. И пытался продать за пять тысяч долларов.
  
  — За четыре восемьсот, — поправил Джереми.
  
  — Всего-то? — изумилась Лукас.
  
  — Деньги для него не главное, — пояснил Паркер.
  
  — И вы разоблачили его?
  
  — Моя техника была безупречна. Это ты не можешь не признать, Паркер.
  
  — Да, вполне, — кивнул тот. — Это был шедевр фальсификации. Чернила, наклон почерка, прикосновения и отрывы пера, фразеология, поля… Но вышла лишь одна промашка. Правительственная типография изменила гриф на бланках президента США в августе 1963 года. Джереми удалось раздобыть несколько свежих листов, чтобы использовать для своих подделок. Но письма-то он датировал маем того же года.
  
  — Меня тогда подвел недостаток информации, — с грустью произнес Джереми. — И что, Паркер, ты опять пришел ко мне с наручниками? Что я натворил в этот раз?
  
  — Мне почему-то кажется, что ты уже это понял, Джереми. Прекрасно понял.
  
  Паркер придвинул один из стульев Лукас, второй взял для себя, и они оба сели.
  
  — О Господи, снова влип! — простонал Джереми.
  
  — Похоже на то, — сказал Паркер.
  34
  
  Наконец пошел снег.
  
  Огромные хлопья мягко планировали на землю, покрыв ее уже пятисантиметровым слоем, но нисколько не нарушая полного покоя ночи.
  
  Эдвард Филдинг с тяжелым шелковым мешком за плечом и пистолетом с глушителем в правой руке осторожно пробирался через небольшую рощу и ряды кустов в Бетесде, штат Мэриленд. По пути от здания ФБР он использовал «подменные колеса» — то есть дважды менял приготовленные заранее машины, как делают все профессионалы, чтобы сбить со следа возможных преследователей. При этом он держался только крупных автомагистралей, ни на километр не превышая ограничения скорости. Теперь он припарковался по другую сторону рощи и решил подойти к дому пешком. Денежный груз сильно замедлял его движение, но он ни за что не оставил бы мешок в машине, пусть даже в этом богатом и совершенно безопасном квартале, расположенном, в сущности, совсем рядом с Вашингтоном.
  
  Поднявшись по небольшому склону со стороны, он остановился у ограды, отделявшей участок при снятом им доме от соседнего.
  
  Оглядел улицу и убедился, что знает каждый из стоявших вдоль нее автомобилей.
  
  Внутри самого дома не было заметно ни шевеления, ни промелька посторонней тени.
  
  В домах, стоявших через дорогу, свет не горел ни в одном, кроме особняка Харкинсов. Но и в этом не было ничего необычного. Филдинг давно заметил, что эта семья почти никогда не ложилась спать раньше трех часов утра.
  
  Он сбросил мешок с плеча и прислонил к дереву, росшему на соседском участке. Потом потянулся, разминая мышцы и наслаждаясь временной свободой от тяжкой ноши. Прошелся вдоль ограды, оглядывая землю перед домом, по сторонам от него и на заднем дворе. Ни единого следа при этом не обнаружил ни на газонах, ни на дорожке, что вела с улицы к входу в дом.
  
  Филдинг вернулся за деньгами, поднял мешок и пошел к входу. Он принял несколько мер безопасности, чтобы сразу понять, не побывали ли у него непрошеные гости. Элементарные вещи, но весьма эффективные: нитка, протянутая через калитку; мелкие кусочки сухой краски, уложенные на ручку двери; край половичка, чуть загнутый и упертый в дверь.
  
  Всем этим мелким хитростям он научился на неофашистском сайте в Интернете, где показывали, как уберечься от коварных черномазых, евреев и федеральных агентов. И хотя свежий снег вроде бы и так не позволил бы никому подобраться к дому незамеченным, он тщательно проверил все свои мелкие ловушки. Потому что нельзя пренебрегать ничем, когда совершаешь идеальное преступление.
  
  Он открыл замок, уже обдумывая, что будет делать дальше. Здесь он не задержится дольше пяти или десяти минут. Ему нужно лишь немного времени, чтобы переложить деньги в коробки из-под детских игрушек, прихватить остальные чемоданы, а потом снова пуститься в путь по шоссе, где он еще три раза сменит машины, которое приведет его в Оушен-Сити в штате Мэриленд. Там он пересядет на заранее зафрахтованный катер, чтобы через два дня оказаться в Майами. Оттуда чартерным самолетом он попадет в Коста-Рику, и в ту же ночь — вылет в Бразилию.
  
  А затем ему…
  
  Он так и не понял, где она пряталась. Быть может, просто за дверью или в стенном шкафу. Но Филдинг не успел даже как следует испугаться, чтобы адреналин ударил в кровь, когда, выхватив из его руки пистолет, Маргарет Лукас уже истошно кричала:
  
  — Стоять! Ни с места! Федеральные агенты!
  
  И Филдинг обнаружил, что уже не просто стоит на месте, а повален на пол и крепко придавлен ее коленом к полу. Ствол «глока» уперся ему в ухо. Мешок проворно сняли с его плеча, а потом два здоровяка в куртках ФБР сковали его наручниками. Чьи-то пальцы обшарили карманы.
  
  Потом его рывком подняли с пола и усадили в кресло.
  
  Через входную дверь в дом ввалились Кейдж и еще несколько мужчин и женщин, причем один из агентов сразу же взялся за инвентаризацию денег.
  
  На лице Филдинга читалось сейчас только тупое недоумение.
  
  — Думаете про свои ниточки и прочую ерунду? — спросила Лукас. — Вероятно, не предполагали, что мы заходим на такие же сайты, как этот ваш идиотский портал «воинствующих арийцев»?
  
  — Но… как же снег? — Он теперь дрожал от страха всем телом. — Не было никаких следов. Как вы попали в дом?
  
  — О, мы одолжили машину с телескопической лестницей у пожарной бригады в Бетесде. Я и ребята из спецназа влезли сюда через окно на втором этаже.
  
  И только теперь в дом вошел Паркер Кинкейд. Лукас улыбнулась ему и объяснила Филдингу:
  
  — Использовать пожарную машину тоже была его идея.
  
  Впрочем, Филдинг в этом нисколько не сомневался.
  
  Паркер сидел в кресле напротив Филдинга, скрестив на груди руки. Детектив — а Паркеру все еще почему-то трудно было мысленно называть его иначе — казался теперь старше и как-то ниже ростом. Паркер помнил, как еще совсем недавно хотел, чтобы преступник остался в живых и у него появилась возможность изучить, как работали мозги у этого человека. Один мастер головоломок против другого. И вот желание исполнилось, но только он вдруг понял, что не испытывает к этому человеку никакого профессионального любопытства — одно лишь отвращение.
  
  Загадки всегда кажутся легкими, когда узнаешь разгадку.
  
  И они даже становятся скучными.
  
  Лукас склонилась над Филдингом и спросила:
  
  — Ну, и каково это — понимать, что проведешь следующие десять лет в тесной одиночке, дожидаясь, когда тебе введут иглу?
  
  — В обычной камере вы бы долго не протянули, — пояснил Кейдж. — Поэтому, надеюсь, вам не будет тоскливо общаться только с самим собой.
  
  — Это уж точно лучше, чем с большинством людей, — огрызнулся Филдинг.
  
  Но поскольку он сразу замолчал, Кейдж продолжил:
  
  — Вами также живо заинтересуются в Бостоне, Уайт-Плейнз и Филадельфии. Да еще и в Хартфорде в придачу.
  
  При этом Филдинг вскинул брови, изобразив удивление.
  
  — Диггер ведь был вашим пациентом в лечебнице для умалишенных преступников, так? И звали его Дэвид Хьюз.
  
  Филдингу явно не хотелось показывать, насколько его поразили познания Паркера, но скрыть этого он не смог.
  
  — Верно. Забавный малый, как вам показалось? — Он улыбнулся, глядя на Паркера. — Что-то вроде Бугимена во плоти.
  
  Бугимен…
  
  — Там в передвижном командном пункте… я рассказывал о своем сыне. А уже вскоре… Боже мой! Уже вскоре Робби увидел какое-то страшилище в гараже. Это был Диггер!.. Вы послали его ко мне домой, чтобы напугать моего ребенка!
  
  — Вы сами виноваты, Кинкейд, — пожал плечами Филдинг. — Вы были слишком хороши в своем деле. И мне просто пришлось избавиться от вас на время. Когда вы рыскали по моей явочной квартире… А то, что ее удалось обнаружить, признаюсь, было очень профессионально… Так вот, пока вы были там, я сделал звонок и оставил сообщение своему дружку, чтобы он наведался к вашему сыночку. Вообще-то я даже подумывал, а не приказать ли ему убить вас всех? Но вы были мне еще нужны в лаборатории. Чтобы своим авторитетом подкрепить мой собственный вывод о месте последнего преступления в полночь.
  
  Паркер рванулся вперед, занося для удара сжатую в кулак руку, но Лукас сумела перехватить ее до того, как она стерла мерзкую ухмылку с лица Филдинга.
  
  — Я вас прекрасно понимаю, — шепнула она. — Но этим вы можете только навредить делу.
  
  Весь содрогаясь от ярости, Паркер опустил руку и отошел к окну, за которым продолжал валить снег. Усилием воли он заставил себя успокоиться. Но он знал, доведись ему остаться сейчас с Филдингом наедине, и тому не жить. Он убил бы его даже не за все преступления, за все горе, что причинил преступник сегодня, а за один лишь до сих пор звеневший в ушах голос Робби: «Папа!.. Папочка!..»
  
  Лукас дотронулась до его руки. Он повернулся к ней. Она держала открытый блокнот и сказала:
  
  — Не знаю, станет ли вам от этого легче, но он так же поступил и со мной. — Она пролистала блокнот, указав на несколько записей. — Пару месяцев назад в мой дом вломились. И это был он. Здесь в подробностях описана моя жизнь.
  
  Филдинг молчал.
  
  А Лукас продолжала, глядя прямо в глаза убийце:
  
  — Вы узнали обо мне все. Узнали о Томе…
  
  «Том? Кто это?» — невольно задался вопросом Паркер.
  
  — И тогда вы сделали стрижку в точности как у него. Вы сказали, что выросли в окрестностях Чикаго, как и он. Вы читали его письма ко мне… — Она зажмурила глаза и помотала головой. — «Хороши, как песня». Вы даже присвоили его поговорку! А потом невзначай рассказали о том, что ваша жена в коме. Зачем? Да чтобы я оставила вас в своей команде, хотя никто, и я в том числе, не желал, чтобы вы вертелись у нас под ногами.
  
  — Мне было совершенно необходимо пробить ваш защитный панцирь, Маргарет. Потому что я догадывался, каким сложным противником вы станете для меня.
  
  — Вы украли у меня прошлое, Филдинг.
  
  — А для чего еще нужно прошлое, если не использовать его? — равнодушно спросил он.
  
  — Но как вы могли убить стольких людей? — Этот вопрос Лукас задала почти шепотом.
  
  — Вижу, вы в шоке, — сказал Филдинг. — А почему бы и нет? Я спрашиваю совершенно серьезно — почему нет? Почему смерть одного человека не так вас пугает, как гибель сотен? В чем разница? Дело ведь не в количестве. Вы либо убиваете, либо нет. Если вы готовы убивать, то вопрос только в том, насколько эффективны убийства, насколько в них есть смысл. И тогда вы убиваете всех, кого должны убить для достижения своих целей. А тот, кто возьмется оспаривать это, — просто наивный дурачок.
  
  — Чей труп лежит у нас в морге? — прервал его излияния Кейдж.
  
  — Его звали Гил Хавел.
  
  — А, значит, тот самый таинственный Гилберт Джонс, который арендовал вертолет, — сказал Паркер.
  
  — Но мне же нужно было убедить вас в том, что я всерьез собирался забрать выкуп с улицы Висельников.
  
  — Где вы его нашли?
  
  — В одном балтиморском баре.
  
  — И кем он был, этот Хавел?
  
  — Жалким неудачником. Проще говоря, обыкновенным болваном. Я пообещал ему сто тысяч, если он наймет явочную квартиру, арендует вертолет и доставит записку в городской совет. Он искренне считал себя моим напарником.
  
  — И вы жестко приказали ему идти от здания совета определенным маршрутом, а сами подстерегали его, чтобы раздавить насмерть.
  
  — Вам следовало думать, что организатор преступлений мертв. Только в таком случае вы бы вернули сумки с выкупом в хранилище ФБР…
  
  — А как насчет Кеннеди? Зачем вы навели его на «Ритц»?
  
  — Мэра? — осклабился Филдинг. — Это была чистая импровизация. Я сам удивился, когда он мне позвонил. А затем решил рискнуть. Но все сработало как нельзя лучше. — Он рассуждал спокойно, словно посторонний аналитик. — Хотя бы в одном смысле. Его появление заставило вас полностью сосредоточиться на «Ритц-Карлтоне» и не дало даже задуматься о такой альтернативе, как «Ритци-Леди». А потом в искупление своего «предательства» я подкинул вам косточку в виде версий о происхождении клички «Диггер»… Но знаете, Кинкейд, вы действительно нечто. Как вам удалось меня разоблачить?
  
  — Как я понял, что вы и есть организатор преступлений? — переспросил Паркер. — Вас подвел почерк. У меня остался его образец — тот листок, где вы под мою диктовку записывали слова из блокнота, спасенного Тоби Геллером.
  
  — Это беспокоило меня, — признал Филдинг, — но я не смог найти предлога, чтобы уклониться, когда вы внезапно попросили меня вести запись. Но и тут я старался импровизировать и, как только мог, искажал свой почерк.
  
  — Главной уликой против вас стала пресловутая точка над «i».
  
  — Ну конечно! — кивнул Филдинг. — «Слеза Дьявола». В спешке я совершенно упустил это из виду… Вы ведь сами сказали. Преступники всегда попадаются на мелочах.
  
  — Не всегда, но очень часто.
  
  — А всю информацию о Диггере вы ведь имели с самого начала? — вмешалась Лукас. — Ни в какую библиотеку вам ходить не пришлось.
  
  — Само собой. Черт возьми, я потому и окрестил Хьюза Диггером. Чтобы вы думали, будто он вынашивает какие-то нелепые планы мести против правительства. Но… — Он оглядел комнату. — Как вы вообще сумели найти это место?
  
  — Это ваше гнездышко? — Паркер не смог сдержать несколько самодовольного тона. — Всему виной ваше стремление к совершенству.
  
  Он мстительно наблюдал, как наглая ухмылка на лице Филдинга уступает место растерянности.
  
  — Чтобы сбежать после совершения идеального преступления, вам нужны были идеальные документы. В частности, паспорт. И вы обратились к лучшему специалисту в этой области. К вашему несчастью, он оказался моим приятелем. Хотя сблизились мы на необычной почве — я однажды засадил его в тюрьму.
  
  Недоумение с лица Филдинга не исчезало.
  
  — Но ведь он не знал ни моего подлинного имени, ни адреса!
  
  — Нет, зато вам пришлось звонить ему, — заметил Паркер.
  
  — Я никогда не звонил ему из дома, — несколько обиженно продолжал возражать Филдинг.
  
  Лукас тоже хотелось своей доли торжества над пойманным убийцей.
  
  — Конечно, вы звонили из будки телефона-автомата дальше вдоль улицы, — продолжила она. — Мы узнали, с какого именно аппарата через систему безопасности телефонной компании «Белл Атлантик». А потом, — она достала компьютерную распечатку изображения Филдинга с видеокамеры в фойе здания ФБР, — просто показали этот снимочек десятку ваших здешних соседей, что и привело нас прямо к порогу дома.
  
  — Вот дерьмо! — не сдержался он и закрыл глаза.
  
  Мелочи…
  
  Паркер сказал:
  
  — Среди фальсификаторов документов ходит поговорка. «Никогда не оправдывайся тем, что всего продумать невозможно. Ты обязан продумать все».
  
  — Я догадывался, что вы будете главной занозой в заднице, Паркер, — вдруг со злобой процедил Филдинг. — Основным фактором риска. Нужно было приказать Диггеру с самого начала устранить именно вас.
  
  — А проблем с тем, что пришлось пожертвовать своим другом, у вас не возникло? — язвительно спросил Кейдж.
  
  — Кем? Диггером? Определение «друг» здесь не совсем уместно, — возразил Филдинг. — Он был слишком опасен, чтобы оставлять его в живых. И потом, как вы могли догадаться, это должно было стать моим последним делом. Больше я в нем не нуждался.
  
  В этот момент в дверях показался агент.
  
  — Так, Филдинг, — сказал он. — Карета подана. Пора в путь. Они все поднялись, чтобы проследить, как его выведут.
  
  На пороге он вдруг встал и обернулся.
  
  — Но вы все же должны признать, Паркер, что я был хорош, — сказал он упрямо. — В конце концов, мне почти удалось провернуть эту операцию.
  
  Паркер покачал головой.
  
  — Ответ на загадку либо верный, либо нет. Никаких «почти» здесь быть не может.
  
  И все же, когда он спускался по ступеням террасы, на лице Филдинга играла улыбка.
  35
  
  Рабочие грузили остов сгоревшего автобуса на платформу, чтобы отвезти в пункт приема металлолома.
  
  Судмедэксперт закончил отчет об исследовании останков Диггера, в чьи руки намертво вплавился искореженный черный автомат.
  
  Эдвард Филдинг был помещен в одиночную камеру федеральной тюрьмы с цепями на ногах и наручниками на запястьях.
  
  Паркер уже пожелал Кейджу доброй ночи и озирался в поисках Маргарет Лукас, когда заметил, что в их сторону направляется мэр Джеральд Кеннеди. Он вернулся в парк с группой журналистов, чтобы еще раз оценить размер ущерба и поговорить с полицейскими и спасателями.
  
  Но сейчас подошел к Паркеру и Кейджу.
  
  — Что угодно вашему превосходительству? — спросил Кейдж.
  
  — Так это вам, агент, я обязан той небольшой историей в новостях, где на меня свалили всю ответственность за промах с кораблем?
  
  Пожатие плечами.
  
  — Для нас приоритетом всегда являются интересы следствия. Вам не следовало появляться в «Ритце». Не стоило вмешивать сюда свою большую политику.
  
  Кеннеди только с досадой помотал головой.
  
  — И все же, как я понял, вам удалось взять преступника, который несет за все это ответственность?
  
  — Так точно, сэр.
  
  Кеннеди перевел взгляд на Паркера.
  
  — А вы, стало быть, и есть агент…
  
  — …Джефферсон, ваше превосходительство. Том Джефферсон.
  
  — О, как раз о вас только все и говорят. Тот самый эксперт по документам?
  
  — Верно, — подтвердил Паркер. — Но и вы на моих глазах сегодня показали себя отменным стрелком.
  
  — Этого оказалось мало. — Мэр с траурным видом кивнул на сгоревший автобус. Потом вдруг спросил: — Послушайте, а вы, случаем, не потомок Томаса Джефферсона?
  
  — Я? — ответил Паркер со смехом. — Нет, что вы! Просто очень распространенная фамилия.
  
  — А фамилия моего помощника — Джеффрис, — сказал мэр так, словно они вели обычную светскую беседу за коктейлями.
  
  Потом показалась Лукас. Она кивнула мэру, и Паркер мог заметить некоторое напряжение в выражении ее лица, словно она ожидала нападок со стороны Кеннеди.
  
  Но тот только и произнес:
  
  — Мне крайне прискорбно, что погиб ваш друг, агент Арделл.
  
  Лукас промолчала, глядя на остов автобуса.
  
  Откуда-то вынырнул репортер.
  
  — Господин мэр, — затараторил он, — прошел слух, что вы отказались вызвать Национальную гвардию нынешней ночью, чтобы не отпугнуть от Вашингтона поток туристов. Вы можете что-то сказать по этому поводу?
  
  — Нет, не могу, — отрезал мэр, тоже завороженно смотревший на автобус.
  
  — Сегодняшняя ночь сложилась не слишком удачно для всех нас, не так ли? — заметила Лукас.
  
  — Верно, — задумчиво ответил мэр. — Но, как я догадываюсь, подобные события и не могут сложиться иначе.
  
  Потом он взял за руку жену, и они направились к лимузину.
  
  Маргарет Лукас передала Кейджу какие-то бумаги — вероятно, письменный отчет о добытых уликах или о произведенном аресте. Потом, все еще не сводя глаз с автобуса, пошла к своему пикапу. «Неужели она так и уедет, даже не попрощавшись?» — подумал Паркер.
  
  Лукас завела двигатель и включила обогреватель кабины — к утру становилось все холоднее, а с покрытого черными тучами неба продолжали падать крупные снежинки. Она тем не менее оставила дверь открытой и сидела, откинувшись на подголовник кресла.
  
  Кейдж еще раз пожал Паркеру руку со словами:
  
  — Даже не знаю… Что тут скажешь?
  
  К удивлению Паркера, агент вдруг притянул его к себе и крепко обнял, поморщившись от боли, а потом поплелся вниз по улице.
  
  — Доброй ночи, Лукас! — прокричал он. — Доброй ночи, Паркер! Боже, как болит бок… Всех с Новым годом! Всех с наступившим Новым годом, будь он трижды неладен!
  
  Паркер застегнул молнию на куртке и пошел к пикапу Лукас, заметив, как она разглядывает некий предмет в своей руке. Издали Паркер не мог понять, что это. Нечто похожее на почтовую открытку, которую сложили пополам. Лукас неотрывно смотрела на нее. Заметив приближение Паркера, она, как показалось, не сразу решила, что ей делать, но, когда он был уже рядом, спрятала открытку в бумажник.
  
  А потом вынула из кармана бутылку пива «Сэм Адамс» и открыла, уперев пробку в приборную доску.
  
  — Теперь такое продают автоматы в штаб-квартире?
  
  — Нет, это подарок от моего подопечного Гари Мосса. — Она протянула бутылку ему. Паркер сделал большой глоток и вернул пиво ей. Лукас оставалась в машине, но теперь развернулась на сиденье, чтобы лучше видеть его.
  
  — Какая ночь!
  
  — Да, какая ночь! — повторил он. Потом склонился вперед и протянул ей руку.
  
  Она крепко ухватилась за нее. Оба сбросили перчатки, но хотя их пальцы покраснели от мороза, у обоих, видимо, оказалась одинаковая температура тела — по крайней мере от ее прикосновения Паркер не ощутил ни тепла, ни холода.
  
  Ни он, ни она не решались убрать руки. Тогда он накрыл их рукопожатие сверху левой ладонью.
  
  — Как там ваши дети? — спросила она. — Напомните мне, какие смешные прозвища вы им дали.
  
  — Мистер и мисс Ху.
  
  — Да, точно! Вы с ними разговаривали?
  
  — Они в порядке. — Он с неохотой разжал руку.
  
  Она тоже не хотела убирать свою? Или ему только показалось?
  
  — Как я полагаю, вам понадобится мой отчет? — спросил он, вспомнив, сколько бумаг требовала прокурорская служба, чтобы подготовить дело для передачи в суд. Целые горы. Но Паркера это не раздражало. В конце концов, именно документы, те же бумаги, были делом всей его жизни.
  
  — Да, он будет нужен, — ответила Лукас, — но с этим можно не торопиться.
  
  — Сдам его в понедельник. В эти выходные мне нужно закончить одну работу.
  
  — С документом или просто по дому?
  
  — Если под работой по дому вы подразумеваете молоток и гвозди, то нет, — рассмеялся он. — Это не мое. Могу приготовить еду, но с инструментами предпочитаю не связываться. Нет. Изучаю одно письмо на предмет подлинности. Предполагается, что его автором был Томас Джефферсон. Антиквар из Нью-Йорка заказал мне экспертизу.
  
  — И оно подлинное?
  
  — Чутье подсказывает, что да. Но нужно провести еще несколько тестов. О, кстати… — Он достал из кармана и отдал ей пистолет.
  
  На Лукас теперь была юбка, и, стало быть, никакой кобуры у лодыжки для запасного оружия. Поэтому она просто сунула пистолет в бардачок на панели приборов. Паркер же снова имел возможность вглядеться в ее профиль.
  
  «Что может заставить такую женщину завидовать мне?» — снова задался он мысленным вопросом.
  
  Что ж, иногда головоломки сами наводили на правильный ответ, когда приходило время.
  
  А бывало, что правильного ответа так никогда и не удавалось найти. И, по убеждению Паркера Кинкейда, если такое случалось, то, значит, сама судьба не хотела этого.
  
  — Эй, а что вы делаете завтра вечером? — спросил он вдруг, решившись. — Не хотите попробовать ужин, приготовленный одиноким мужчиной из пригорода?
  
  Она колебалась. Хотя при этом ни один мускул не дрогнул на лице. Казалось, она даже дышать перестала. Он тоже не шевелился и просто стоял с чуть заметной улыбкой на губах, с какой обычно дожидался от детей признания, кто из них стащил печенье из буфета или разбил лампочку.
  
  Под конец она тоже улыбнулась, но он сразу распознал фальшивку — каменную улыбку под стать ее глазам. И сразу понял, каким будет ответ.
  
  — Прошу меня извинить, — сказала она очень формальным тоном. — Но у меня есть планы на этот вечер. Может быть, как-нибудь в другой раз.
  
  Это означало «никогда». В «Руководстве для отца-одиночки» Паркера Кинкейда присутствовала целая глава, посвященная умению отказывать в мягкой форме.
  
  — Конечно, — кивнул он, стараясь как можно лучше скрыть свое огорчение. — В другой раз.
  
  — Где ваша машина? — спросила Лукас. — Могу вас подбросить.
  
  — Нет, не надо. Она здесь, рядом.
  
  Паркер еще раз пожал ей руку, справившись с желанием обнять на прощание.
  
  — Спокойной ночи, — сказала она.
  
  Он кивнул в ответ.
  
  По пути к своей машине он оглянулся и увидел, что она машет ему рукой. Это был странный жест, потому что она не только не улыбалась — на ее лице вообще отсутствовали какие-либо эмоции.
  
  И тогда до Паркера дошло. Она вовсе не махала ему вслед, а просто ладонью стирала конденсат с лобового стекла, даже не глядя в его сторону. Очистив стекло, Маргарет Лукас включила передачу и умчалась прочь в темноту улицы.
  
  По дороге домой, ведя машину по тихим, покрытым слоем снега улицам, Паркер сделал остановку у круглосуточного заведения «Севен-илевен», где выпил чашку черного кофе, подкрепился яичницей с ветчиной и круассаном, а потом снял через банкомат немного денег. Когда он вошел в дверь своего дома, то обнаружил миссис Каванаг спящей на диванчике в гостиной.
  
  Разбудив ее, он всучил ей двойную оплату, хотя она и пыталась спорить, и проводил к выходу, а потом, стоя на крыльце, пронаблюдал, как она, осторожно ступая по свежему снежному покрову, пересекла улицу и скрылась внутри своего дома.
  
  Детей сон сморил в его постели, куда они забрались, потому что у него в спальне стоял телевизор и видеомагнитофон. Экран светился ярко-синим цветом — косвенное доказательство, что они смотрели какой-то фильм. Он с ужасом подумал, подо что именно заснули его ребятишки, ведь в его коллекции хранилось немало жестоких триллеров и фантастических фильмов совсем им не по возрасту. Но, достав из магнитофона кассету, убедился, что это был всего-навсего «Король Лев». Тоже, впрочем, раздражитель — посмотрев его впервые, Робби возненавидел гиен, — но по крайней мере там почти отсутствовали сцены насилия, а конец был счастливым.
  
  Сказать, что Паркер устал, значило не сказать ничего. Он был переутомлен до крайности, но все равно понимал — спать ему лучше лечь примерно через час.
  
  Вопреки его просьбам не делать этого, миссис Каванаг перемыла всю посуду и протерла пол в кухне, лишив его возможности занять себя на время этими хлопотами. Тогда он прошелся по дому, собирая мусор, а потом вышел во двор с зеленым мешком, напоминая Санта-Клауса. И думал при этом о диких странностях жизни. Всего пару часов назад он наводил пистолет на человека и сам рисковал получить пулю в ответ, а сейчас, вернувшись в свой мирный пригород, опять с головой ушел в домашние дела.
  
  Снимая крышку с бака для отходов, Паркер оглядел задний двор. Потом он вдруг замер и нахмурился. На снегу отчетливо виднелись чьи-то следы.
  
  Свежие следы.
  
  Их оставили всего несколько минут назад, определил он, — края все еще выглядели отчетливо, не присыпанные продолжавшимся снегопадом и не сглаженные порывами ветра. Незваный гость подошел к окну комнаты для гостей, а потом свернул за угол к фасаду дома.
  
  У Паркера участилось сердцебиение.
  
  Он мягко опустил мешок с мусором в бак и, ступая как можно тише, вернулся в дом.
  
  Дверь кухни он закрыл за собой и запер. Проверил главный вход. Он тоже оказался на замке. В силу характера его работы с особо ценными документами, которым могла повредить любая привнесенная извне пыль, окна в доме не открывались, и не было нужды даже проверять их.
  
  Но чьи же это следы?
  
  Кто-то из окрестных подростков?
  
  Или мистер Джонсон снова искал своего пса?
  
  Наверняка объяснение самое простое. Несомненно…
  
  И все же уже через десять секунд он взялся за телефон и набрал номер федеральной тюрьмы округа Колумбия.
  
  Назвался агентом ФБР Паркером Кинкейдом — званием, всего лишь на несколько лет устаревшим, — и сказал:
  
  — Я сегодня был членом команды Маргарет Лукас.
  
  — А, по делу «Метстрел»?
  
  — Верно. Не сочтите это паранойей, — продолжал Паркер, — но у меня вопрос о подозреваемом Эдварде Филдинге. Его не могли случайно выпустить под залог?
  
  — Под залог? Ни в коем случае. Им вообще начнут заниматься только в понедельник.
  
  — И он заперт в одиночной камере?
  
  — Так точно. Я прекрасно вижу его на своем мониторе.
  
  — Он спит?
  
  — Нет, просто сидит на своей койке. Ведет себя смирно. Переговорил по телефону со своим адвокатом примерно час назад, потом вернулся в камеру и больше не выходил. А в чем дело?
  
  — Вероятно, ложная тревога. Мне показалось, что я видел Бугимена.
  
  — Бугимена? Ха! Смешно. Вы — шутник. С Новым вас годом!
  
  Паркер положил трубку, испытав огромное облегчение.
  
  …Которое длилось едва ли пять секунд.
  
  Переговорил с адвокатом?
  
  Паркер не знал ни одного адвоката в этой стране, готового разговаривать в такой час праздничной ночи с клиентом, к которому его все равно допустят не раньше чем через два дня.
  
  И тут у него мелькнула мысль: идеальное преступление.
  
  — Боже милостивый! — пробормотал он.
  
  Филдинг — это человек, у которого существовал план на любой случай. У него наверняка разработана схема побега, если его схватят.
  
  Паркер снова снял трубку, но успел набрать только первую цифру номера 911.
  
  И все — телефон замолчал.
  
  За кухонной дверью что-то двигалось.
  
  Паркер поднял взгляд.
  
  На заднем крыльце, глядя на него сквозь дверное стекло, стоял мужчина. Он был мертвенно-бледен. Одет в темный плащ. Черный или синий. На его левом рукаве запеклась кровь, но ее было не много. На лице ожоги, но ничего серьезного.
  
  Человек поднял автомат с глушителем и спустил курок. Паркер отпрыгнул в сторону, ударился в стену и упал на пол. Под градом пуль ручка и замок задней двери разлетелись вдребезги. Мелкие осколки стекла брызнули внутрь кухни.
  
  Не торопясь, Диггер распахнул дверь и вошел как приятель-сосед, приглашенный на чашку кофе.
  36
  
  Диггер замерз. Диггеру хочется поскорее покончить с этим и уехать.
  
  Он предпочел бы остаться снаружи. Ему нравится… Клик… Ему нравится… Нравится снег.
  
  Да, ему нравится снег.
  
  О, вы только посмотрите, какой симпатичный рождественский веночек и какая нарядная елка в уютном доме Паркера Кинкейда! Таю бы здесь понравилось.
  
  Забавно…
  
  Здесь нет щеночков, нет ленточек. Зато красивый венок и нарядная елка.
  
  Он снова стреляет, заметив, как Кинкейд выскакивает в дверь.
  
  Попал он в него? Диггер в этом не уверен.
  
  Нет, скорее всего не попал, потому что он снова видел Кинкейда. Как тот переползает в другую комнату и выключает свет. Потом снова перекатывается по полу.
  
  В общем, выделывает разные штуки.
  
  Диггеру кажется, что он счастлив. Человек, который всегда говорит, что делать, позвонил час назад. И это было уже не просто сообщение на автоответчик, а прямой звонок Диггеру на сотовый телефон. Он сказал, что ночь еще не закончилась, хотя Диггер уже ходил к черной стене и сделал все, как ему было велено.
  
  Но нет… Клик… Еще не закончилась.
  
  — Слушай меня очень внимательно, — сказал человек, который всегда говорит ему обо всем, и Диггер слушал. Он должен был убить еще троих. Кого-то по фамилии Кейдж, какую-то Лукас и Паркера Кинкейда.
  
  — Этого убей первым, понятно?
  
  — Гм-м-м. Понятно.
  
  Диггер знает Кинкейда. Он уже приходил к нему домой раньше вечером. У Кинкейда такой же маленький сынишка, как Тай, но только Диггеру мальчишка Кинкейда не нравится, потому что Кинкейд снова хочет вернуть Диггера в проклятую лечебницу в Коннектикуте. Кинкейд хочет разлучить его с Таем.
  
  — А потом в половине пятого утра, — приказал человек, который всегда ему обо всем говорит, — ты должен прийти к федеральной тюрьме на Третьей улице. Я буду в лазарете. Это как раз на первом этаже в задней части здания. Я притворюсь, что заболел. Убей всех, кто попадется на пути и освободи меня.
  
  — О'кей.
  
  Войдя в столовую, Диггер замечает, как Кинкейд выкатывается из-под большого стола и бросается в коридор. Он выпускает еще одну очередь из автомата. На лице Кинкейда то же выражение, какое было у Руфи перед тем, как он воткнул ей в шею стекло, или у Памелы, когда он ударил ее ножом под золотой крест. Забирай свой подарок влюбляюсь в тебя все сильней…
  
  Кинкейд спрятался где-то в другой части дома.
  
  Но он не сбежит — в этом Диггер уверен. Ведь детишки-то дома. А отец никогда не сбежит от своих детей.
  
  Диггер точно знает это, потому что сам никогда не бросил бы Тая. Так и Кинкейд не оставит блондинчика-сына и темноволосую дочку.
  
  Но если Паркер Кинкейд останется в живых, Диггеру никогда не добраться до Кал… Кали-и-форнии. Где-то на Западе.
  
  Он медленно входит в гостиную, держа автомат перед собой.
  
  Паркер старается уйти от Диггера, перекатываясь по полу, расцарапывая в кровь локти. В голове все еще шумит после того, как он ударился виском о край кухонного стола, когда резко нырнул вниз, спасаясь от пуль.
  
  Дети! Эта мысль приводит его в отчаяние, и он перебирается ближе к лестнице. Он ни за что не позволит Диггеру подняться наверх. Если придется, он умрет, вцепившись пальцами в горло убийце, если это понадобится, чтобы спасти детей.
  
  Но его снова поливают пулями. Он покидает подножие лестницы и бросается в гостиную.
  
  Оружие… Чем он мог бы воспользоваться как оружием? Ничего не приходит в голову. Ему даже не добраться теперь до кухни, где есть ножи. И гараж недоступен, а там лежит топор.
  
  И какого лешего он поторопился вернуть Лукас пистолет?
  
  Но потом ему бросился в глаза один из подарков, купленных для Робби на Рождество — бейсбольная бита. Он хватает ее, сжимая ручку обеими руками, и крадется обратно к лестнице.
  
  Где же он? Где?
  
  Потом доносятся легкие шаги. Диггер с хрустом наступает на осколки стекла и керамики.
  
  Но Паркер пока не понимает в точности, в каком он месте.
  
  В коридоре?
  
  В столовой? Или спустился в кабинет?
  
  Что предпринять?
  
  Стоит ему сейчас закричать, чтобы дети прыгали из окна и спасались, как они тут же прибегут узнать, чего он хочет. Нужно пробраться наверх самому, схватить их в охапку и прыгать. Он постарается сделать падение как можно мягче. Ему поможет снег, а еще есть заросли можжевельника.
  
  Шаги теперь раздаются очень близко. Хруст. Потом пауза. Еще хруст.
  
  Паркер поднял взгляд.
  
  Нет, только не это! Диггер стоит у подножия лестницы и смотрит вверх, явно собираясь подняться. Его лицо абсолютно ничего не выражает.
  
  На него невозможно составить психологический портрет…
  
  Паркер может сейчас броситься на него, но будет при этом полностью на виду и умрет, не успев сделать и трех шагов. Поэтому он кидает биту через проход в столовую. Она с грохотом попадает в шкаф с фарфоровой посудой.
  
  Заслышав шум, Диггер замирает. Потом всем телом поворачивается и идет на звук. Он сейчас похож на инопланетного монстра из триллера «Оно».
  
  И когда он уже оказывается в арочном проеме двери, Паркер сзади пытается наброситься на него.
  
  Он был всего в двух метрах от цели, когда его нога попала на какую-то из игрушек Робби, которая сломалась с громким треском. Диггер успевает обернуться как раз в тот момент, когда Паркер врезается в него, опрокидывая на колени. Он метил кулаком в челюсть убийце. Удар мог получиться мощным, но Диггер успел слегка уклониться, а Паркер по инерции сам завалился на бок. Уже лежа на полу, он попытался ухватиться за автомат Диггера, но преступник гораздо более ловок. Он подбирает оружие первым и с трудом поднимается на ноги. Паркеру ничего не остается, кроме как спрятаться в узком пространстве между стеной и диваном.
  
  И он весь сжался в своем ненадежном укрытии — пот буквально струился по лицу, руки дрожали.
  
  Больше ему деться некуда.
  
  Диггер сделал шаг назад, чтобы сориентироваться. А Паркер вдруг увидел что-то острое и блестящее на полу перед собой. Длинный осколок стекла. Он тут же схватил его.
  
  Киллер между тем успел хорошенько оглядеться. И теперь он видит Паркера, встречается с ним взглядом. И Паркеру вдруг приходит мысль: как это он мог считать каменными глаза Маргарет Лукас? В них же в миллион раз больше жизни, чем в глазницах этого существа. Убийца приближается, подходя к дивану со стороны. Тело Паркера напряглось. Он посмотрел за спину преступника на празднично украшенную ель, вспомнил, как они втроем — он и дети — рождественским утром открывали пакеты с подарками.
  
  Что ж, с таким воспоминанием можно теперь принять и неминуемую смерть, решил он.
  
  Но если ему и суждено погибнуть, он сначала сделает все, чтобы спасти детей. Поэтому он оборачивает рукав рубашки вокруг более толстого конца стекла. Он постарается попасть преступнику в яремную вену, чтобы тот истек кровью, так и не добравшись до комнаты наверху, где спят дети. Паркер даже подумать не осмеливается о том, какая картина предстанет перед их глазами утром. Сейчас он подобрал под себя ноги для прыжка, сжимая импровизированный нож.
  
  Все обойдется. Они выживут. А это — единственное, что имеет значение.
  
  Он готов броситься на убийцу.
  
  А тот уже обошел диван и начал поднимать ствол автомата.
  
  Паркер окаменел.
  
  И вдруг — грохот одиночного выстрела из пистолета без глушителя.
  
  Диггер пошатнулся. Автомат вывалился у него из рук. Он смотрел куда-то мимо Паркера. Потом его голова бессильно мотнулась, и он повалился на пол. Пуля образовала ровное отверстие у него в затылке.
  
  Паркер ухватился за «узи» и притянул автомат к себе, оглядываясь по сторонам.
  
  «Что? — лихорадочно думал он. — Что могло произойти?»
  
  А потом он увидел кого-то в дверном проеме.
  
  Мальчишка… Откуда он взялся? Совсем еще малыш. Чернокожий. С пистолетом на изготовку он медленно вошел в комнату, пристально глядя на тело, распростертое на полу. Как полицейский в кино, он продолжал держать Диггера на мушке. Даже двумя руками он с трудом справлялся с весом оружия.
  
  — Он убил моего папашу, — сказал потом мальчик Паркеру, не глядя на него. — У меня на глазах.
  
  — Отдай мне пистолет, — прошептал Паркер.
  
  Паренек продолжал смотреть на Диггера.
  
  — Он прикончил моего отца. И привез меня сюда в своей машине.
  
  — Все хорошо. Только пусть пистолет теперь будет у меня. Как тебя зовут?
  
  — Я видел, как он завалил его. Я стоял рядом. А потом только и дожидался, чтобы поквитаться с ним. Нашел этот ствол у него в машине. Это 357-й.
  
  — Да, да, но теперь все в порядке, — сказал Паркер. — Как тебя зовут?
  
  — Он — покойник. Вот дерьмо!
  
  Паркер попытался приблизиться, но мальчишка угрожающе направил пистолет на него самого. Паркер похолодел и сделал шаг назад.
  
  — Опусти пистолет, пожалуйста. Очень тебя прошу!
  
  Но мальчик не обращал на его слова никакого внимания.
  
  Его испуганные глаза обшаривали комнату. Взгляд ненадолго задержался только на новогодней елке, а потом снова уперся в Диггера.
  
  — Он застрелил моего папашу. Зачем он это сделал?
  
  Паркер снова шагнул вперед, подняв руки вверх ладонями вперед.
  
  — Тебе больше не о чем беспокоиться. Я не причиню тебе вреда.
  
  Он посмотрел в сторону лестницы. Но выстрел, по всей видимости, не разбудил детей.
  
  — Можно, я подойду туда на секундочку? — спросил он затем, кивая на елку.
  
  Он обошел стороной мальчика, как и лужу крови, вытекшую из простреленной головы Диггера, и подошел к елке. Взял что-то, лежавшее рядом, а потом вернулся и встал на колени перед мальчуганом. Вытянул вперед пустую ладонь правой руки. Затем показал левую, в которой лежала игрушка Робби, — копия космического корабля из «Звездных войн».
  
  — Давай меняться.
  
  Мальчик смотрел на пластмассовое чудо. Пистолет повис стволом вниз. Он был ниже ростом, чем Робби, и весил, должно быть, не больше тридцати килограммов. Но глаза его выглядели лет на двадцать старше, чем у сына Паркера.
  
  — Отдай мне пистолет, пожалуйста.
  
  Парень не сводил глаз со звездолета.
  
  — Ни фига себе! — сказал он уважительно, а потом протянул Паркеру оружие, ухватившись за игрушку.
  
  — Жди здесь, — велел ему Паркер. — Я скоро вернусь. Могу приготовить что-нибудь поесть. Ты голоден?
  
  Но мальчик не отвечал.
  
  Паркер взял автомат и пистолет, поднявшись с оружием на второй этаж, где положил на самую верхнюю полку стенного шкафа и навесил на дверь замок.
  
  Сзади донеслось какое-то шевеление. По коридору шел Робби.
  
  — Папочка?
  
  — Привет, юноша! — отозвался Паркер, стараясь, чтобы голос не дрожал.
  
  — Мне приснился сон. Будто я слышал выстрел. Немного испугался.
  
  Отец перехватил его, пока он не дошел до лестницы, обнял и проводил назад к двери спальни.
  
  — Это просто кто-то баловался с фейерверком.
  
  — А мы можем тоже устроить фейерверк на будущий год? — заспанно спросил Робби.
  
  — Поживем — увидим.
  
  Потом донеслись звуки шагов снаружи, удалявшихся от дома. Выглянув в окно, он увидел чернокожего мальчишку, убегавшего через переднюю лужайку, прижимая к себе игрушку, и скоро скрывшегося из виду.
  
  «Куда ему идти? — подумал Паркер. — И где он живет? Здесь или в Западной Виргинии?»
  
  Впрочем, мальчик недолго занимал его мысли. Пришлось целиком переключить внимание на собственного сына.
  
  Паркер снова уложил Робби в свою кровать рядом с сестрой. Ему нужно было найти мобильный телефон и вызвать 911, но сын никак не хотел отпускать его руку.
  
  — Сон был страшный? — спросил Паркер.
  
  — Даже не знаю. Я просто вдруг услышал грохот.
  
  Паркер прилег рядом с ним. Посмотрел на часы. Половина четвертого. Джоан явится сюда в десять утра и приведет социального работника.
  
  Боже, каким же кошмаром это для него обернется! Стены в десятках мест продырявлены пулями. Мебель повреждена, посуда побита, задняя дверь напрочь выломана.
  
  А посреди ковра валяется в луже крови труп.
  
  — Папа, — вдруг сквозь сон забормотала Стефи.
  
  — Я здесь, милая.
  
  — Я слышала шум фейерверка. Это Пит Уилан запускал шутиху. Ему мама запретила, но это он, я точно знаю.
  
  — Это не наше дело. Спи, солнышко.
  
  Паркер откинулся на подушку, закрыл глаза. Стефани положила голову ему на грудь, но он почти не ощущал ее веса.
  
  Его не оставляли мысли о продырявленных стенах, разбросанных по всему дому гильзах, искореженных стульях и диванах. И конечно, о трупе.
  
  Можно себе представить, с какими показаниями выступит теперь в суде Джоан.
  
  А ему что делать? Как найти для себя оправдание?
  
  Чем ему?..
  
  Но всего секунду спустя Паркер Кинкейд уже дышал спокойно и ровно. Он спал сном умиротворенного отца, который знает, что дети рядом. А крепче сна просто не бывает.
  
  Он открыл глаза, когда часы показывали без пяти минут десять.
  
  Паркера, собственно, разбудил звук двери автомобиля и пронзительный голос Джоан:
  
  — Мы приехали чуть раньше, но, я уверена, он не будет возражать. Осторожнее! Надо же! Ведь прекрасно знал, что мы приедем, но не потрудился даже очистить дорожку от снега. Как это похоже на него! Как похоже!
  37
  
  Он выкатился из постели.
  
  Его слегка подташнивало, голова гудела от боли, когда он выглянул в окно.
  
  К дому шла Джоан. С ней был Ричард, который тащился сзади с недовольным видом. Ему явно не хотелось приезжать сюда. И была еще дама — тот самый социальный работник. Низкорослая, она цокала высоченными каблуками, оценивающим взглядом рассматривая дом.
  
  Они добрались до входной двери. Прозвенел звонок.
  
  Безнадега…
  
  Он стоял босиком на ковровой дорожке второго этажа. «Можно просто не пустить их, и все, — размышлял он. — Мой дом — моя крепость». Да, но тогда она имеет право вызвать полицию. В праздник это поможет ему выиграть время, но часа два — не больше.
  
  Паркер помедлил, оглянувшись на все еще спавших детей. Ему хотелось схватить их на руки, выскочить через заднюю дверь и уехать в Западную Виргинию.
  
  Но он прекрасно понимал, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет.
  
  Трель звонка раздалась снова.
  
  Что мне делать? Как отвадить их?
  
  Но ведь Джоан все равно сообразит, что дело нечисто. Любые попытки перенести беседу только вызовут у нее лишние подозрения. А два или три часа все равно ничего не решают.
  
  Он глубоко вздохнул и начал спускаться вниз.
  
  Как ему объяснить отверстия от пуль? А кровь. Быть может, попытаться…
  
  На площадке лестницы Паркер, однако, встал как вкопанный. В совершеннейшем изумлении.
  
  Стройная светловолосая женщина в длинной черной юбке и белой блузке, стоя спиной к Паркеру, открывала входную дверь.
  
  И это само по себе было удивительно. Но его еще больше поразил порядок в доме.
  
  Да-да, безукоризненный порядок.
  
  Нигде ни осколка разбитого стекла, ни черепка посуды. Ни единой отметины от пуль по стенам. Их успели замазать и закрасить — банки с краской стояли на специальной подстилке в углу гостиной. Кресло, которое несколько часов назад буквально изрешетили, заменено на в точности такое же, но целое.
  
  И разумеется, труп Диггера исчез. А на том месте, где убийца испустил дух, постелили новый восточный ковер.
  
  Впустив в прихожую Джоан, Ричарда и социальную работницу, женщина в темной юбке обернулась.
  
  — О, это ты, Паркер? — сказала Маргарет Лукас.
  
  — Да, это я, — тупо ответил он не сразу.
  
  Она улыбнулась ему со значением.
  
  — Доброе утро, — сказал тогда он, все еще плохо соображая.
  
  — Как тебе спалось? — спросила она и сама ответила: — Вижу, что хорошо.
  
  — Да, — выдавил из себя он. — Мне спалось хорошо.
  
  Лукас снова повернулась к гостям, приветствуя их.
  
  — Вы, должно быть, жена Паркера, — обратилась она к Джоан.
  
  — Бывшая, — подчеркнуто поправила Джоан и вошла в гостиную. За ней следовали соцработница — пухленькая брюнетка — и неотразимый красавец, но ужаснейший тугодум Ричард.
  
  Заканчивая спуск по лестнице, Паркер не удержался, чтобы не потрогать стену, куда, как он знал, недавно попала пуля. Но поверхность оказалась ровной и гладкой, как щечка Стефи.
  
  У него сильно болели плечо и голова, которые он ушиб, падая на пол, когда Диггер открыл огонь через дверь кухни. Но если бы не эти вполне реальные ощущения, он мог бы даже подумать, что нападение вообще всего лишь приснилось ему в дурном сне.
  
  Он вдруг осознал, что Джоан уже какое-то время смотрит на него с фальшивой улыбкой, прилепленной к лицу.
  
  — Я, кажется, поздоровалась с тобой, Паркер.
  
  — О, доброе утро, Джоан, — сказал он. — Привет, Ричард.
  
  Он вышел в центр гостиной и слегка коснулся губами щеки бывшей жены, потом пожал руку Ричарду, который держал большую сумку с чучелами животных.
  
  Джоан не представила Паркера социальной работнице, но та сама взяла на себя инициативу и обменялась с ним рукопожатием. Возможно, она даже представилась по имени, но Паркер не заметил этого, все еще пребывая в полнейшем смятении.
  
  Джоан пристально посмотрела на Лукас.
  
  — Что-то я не припоминаю, встречались ли мы раньше. Вы…
  
  — Я — Джеки Лукас. Мы с Паркером друзья.
  
  Джеки? Паркер вскинул на нее удивленный взгляд. Агент заметила его недоумение, но ничего не стала пояснять.
  
  Джоан оглядела ладную фигурку Лукас без особого пристрастия. Но затем ее глаза — столь похожие на глаза Робби цветом, но при этом совершенно другие из-за постоянного циничного блеска во взгляде — уловили перемены, происшедшие в гостиной.
  
  — Что ты?.. Ты отремонтировал гостиную? Вчера я этого не заметила.
  
  — Знаешь, выдалось свободное время. Вот и решил кое-что подновить.
  
  Бывшая жена вгляделась в Паркера.
  
  — А вот выглядишь ты жутко. Что, выдалась бессонная ночка? — Джоан покосилась на Лукас, которая лишь рассмеялась.
  
  — Представляете, Паркер пригласил меня позавтракать у него, — объяснила она, напустив немного заговорщицкого тона, каким обычно сплетничают две женщины. — Потом сказал, что поднимется на минутку наверх, чтобы разбудить детей, а сам взял — и снова заснул.
  
  Своей усмешкой Джоан словно повторила сказанное чуть раньше: как это на него похоже!
  
  А где же кровь? На полу была целая лужа крови.
  
  Между тем Лукас продолжала общаться с визитерами.
  
  — Хотите кофе? Еще могу предложить сладкие рулетики. Паркер сам их испек.
  
  — Я бы выпила чашку кофе, — кивнула соцработница, — и, быть может, рискнула бы съесть половинку рулета.
  
  — Они совсем маленькие, — заверила Лукас. — Съешьте его целиком.
  
  — Наверное, так я и сделаю.
  
  Лукас исчезла в кухне, а через секунду вернулась с подносом.
  
  — Паркер у нас замечательный кулинар, — заметила она.
  
  — Да уж, я-то знаю, — отозвалась Джоан, на которую таланты бывшего мужа никогда не производили впечатления.
  
  Лукас раздала чашки с кофе, а потом обратилась к Паркеру:
  
  — В котором часу ты вчера вернулся из больницы?
  
  — Гм-м.
  
  — Из больницы? Кто-то из детей заболел? — встрепенулась Джоан, обращая своим мелодраматическим тоном заданный вопрос не к Паркеру, а к социальному работнику.
  
  — Нет, он всего лишь навещал друга, — ответила Лукас.
  
  — Я не обратил внимания на время, — сказал Паркер. — Должно быть, поздно?
  
  Вместо ответа у него получился вопрос. Автором сценария всего этого эпизода была Лукас, и он чувствовал, что лучше во всех деталях положиться на нее.
  
  — Какого еще друга? — спросила Джоан.
  
  — Гарольда Кейджа, — сообщила Лукас. — О, с ним все будет в порядке. Всего лишь сломал ребро. Ведь ему такой диагноз поставили?
  
  — Да, перелом ребра.
  
  — Ведь он поскользнулся и упал, верно? — продолжала Лукас свой спектакль, который уже тянул на премию театральных критиков.
  
  — Точно, — повторил за ней Паркер. — Оступился и упал.
  
  Он потягивал кофе из кружки, которую Лукас буквально впихнула ему в руку.
  
  Соцработница положила в рот второй рулетик и спросила:
  
  — Не поделитесь со мной рецептом?
  
  — Непременно, — ответил Паркер.
  
  Джоан с трудом сохраняла на своем лице доброжелательную улыбку. Она обошла гостиную по кругу, словно инспектируя ее.
  
  — Здесь теперь многое изменилось. — А проходя мимо бывшего супруга, все же не сдержалась и громко пошептала: — Значит, теперь спим с костлявой малышкой Джеки, а?
  
  — Нет, Джоан. Мы только дружим.
  
  — А, ну конечно!
  
  — Я сварю еще кофе, — сказала Лукас.
  
  — А я тебе помогу, — поспешно присоединился к ней Паркер.
  
  В кухне он плотно закрыл дверь, прислонился к ней спиной и тихо спросил:
  
  — Но как? Ради всего святого, как вам удалось?..
  
  Она рассмеялась — такое, видимо, выражение было написано при этом на его лице.
  
  — Вы позвонили вчера в тюрьму. Сказали, что вас что-то встревожило. Ночной дежурный связался со мной. Я попыталась дозвониться до вас, но в телефонной компании сообщили, что ваша линия оборвана. Спецназ округа Фэрфакс прибыл сюда без шума примерно в половине четвертого. Они обнаружили труп на первом этаже, а вас мирно спящим в своей постели. Кто же пристрелил Диггера? Мы догадались, что это не были вы, верно?
  
  — Какой-то мальчишка. Он сказал только, что Диггер убил его отца. Диггер сам привез его сюда. Я понятия не имею, с какой целью. А паренек потом просто сбежал… Но теперь у меня возникает вопрос. Чей труп был найден в автобусе?
  
  — Водителя. Диггер до поры сохранял ему жизнь, а потом заставил перебраться в хвост автобуса. Выстрелил в него и в бак с топливом. Когда начался пожар, выскочил под прикрытием дымовой завесы через одно из окон. И сумел как-то преодолеть транспортную пробку. Он был гораздо более хитер, чем мы предполагали.
  
  Паркер покачал головой:
  
  — Нет, это все Филдинг. Он заранее объяснил Диггеру, что тому делать. Он вовсе не собирался жертвовать своим сообщником. И это не было последним преступлением, которое он спланировал. Они, вероятно, наводили бы ужас по всей стране еще многие годы… Но мой дом… — Паркер только развел руки в стороны. — Каким образом?..
  
  — Это Кейдж. Сделал несколько звонков по телефону, вот и все.
  
  Воистину, мастер по части чудес.
  
  — Даже не знаю, что сказать.
  
  — Мы навлекли на вас множество проблем. И это самое малое, что мы обязаны были сделать для вас.
  
  С этим Паркер не мог не согласиться.
  
  — Но постойте… Как вы представились сегодня? Джеки?
  
  Она ответила не сразу.
  
  — Считайте, что это мой псевдоним, — сказала она потом. — Так когда-то называли меня в семье. Теперь я почти не вспоминаю этого имени.
  
  На лестнице послышались шаги — мягкий топот детей, спускавшихся в гостиную.
  
  Через кухонную дверь Паркер и Лукас услышали голоса.
  
  — Мама! Привет!
  
  — Привет вам обоим, — отозвалась Джоан. — Ну ладно, ладно… Хватит нежностей… Вот. Это вам.
  
  Шелест оберточной бумаги.
  
  — Вам нравятся мои подарки?
  
  — О, это Барби… — ответила Стефи без восторга в голосе.
  
  — А мне досталась Большая птичка. — Робби с трудом сдерживал ироничный смех.
  
  Паркер только помотал головой, в очередной раз поражаясь, насколько не знала своих детей Джоан, и улыбнулся Лукас. Но она не заметила его улыбки. Она вслушивалась в происходящее в гостиной, словно загипнотизированная детскими голосами. А потом отвернулась к окну, глядя на все еще продолжавшийся снегопад. Потом сказала:
  
  — Значит, это ваша жена? Вы не очень-то с ней схожи характерами.
  
  Паркер невольно расхохотался. Потому что отчетливо понял истинный смысл сказанного Лукас: «Как, черт возьми, тебя угораздило связаться с такой женщиной?»
  
  Вполне закономерный вопрос, на который он был бы только рад ответить. Но для этого ему потребовалось бы гораздо больше времени, чем было у них сейчас. И еще — такое стало бы возможным, если бы и она согласилась принять участие в своего рода сложном ритуале и поделилась хотя бы частью ответов на загадку Маргарет — или Джеки? — Лукас.
  
  А ее тайна оставалась тайной. Паркер всмотрелся в нее сегодняшнюю: немного макияжа на лице, ювелирные украшения, мягкий шелк блузки, сквозь который просвечивали тонкие кружева нижнего белья. И еще — сегодня она воспользовалась духами, а не просто ароматизированным мылом. О чем ему это напомнило? Так сразу и не скажешь.
  
  Она перехватила его пристальный взгляд. Снова поймала, как мальчишку. Но он ничуть не смутился.
  
  — Ты совсем не похожа на агента ФБР, — сказал Паркер.
  
  — Работаю под прикрытием, — отозвалась она и наконец сама рассмеялась. — Между прочим, в свое время мне это хорошо удавалось. Однажды даже успешно справилась с ролью жены одного из боссов мафии.
  
  — Итальянской? Но ты же блондинка.
  
  — Помогла краска «Мисс Клариоль».
  
  Какое-то время оба молчали.
  
  — Я дождусь, пока они уедут. Мне показалось, что намек на устроенную домашнюю жизнь не повредит тебе в глазах сотрудницы социальной службы.
  
  — Это гораздо больше, чем велит твой служебный долг, — заметил он.
  
  Она пожала плечами выразительнее, чем это делал Кейдж.
  
  — Послушай, — сказал затем он, — я знаю, что у тебя планы. Но мы с ребятишками хотели заняться кое-какой работой в саду.
  
  — В разгар снегопада?
  
  — Да. Нам нужно спилить кусты на заднем дворе. А потом поедем кататься на санках? А чего такого, у нас тут выпало не так уж много снега.
  
  Паркер осекся. Неужели это он произнес повествовательное предложение с интонацией вопроса? И начал фразу с позорного для филолога «а чего такого»? Нервничаем, а? Но тем не менее рискнул продолжить:
  
  — Не знаю, интересно ли тебе будет, но…
  
  Он опять словно потерял дар речи.
  
  — Это приглашение? — спросила Лукас.
  
  — Гм-м. Да, приглашение.
  
  — Если говорить о моих планах, — поспешно сказала она, — то я всего-навсего хотела устроить уборку дома и закончить шить кофточку для дочери одной из подруг.
  
  — Значит, приглашение принято?
  
  — Похоже на то, — ответила она с неуверенной улыбкой.
  
  Они немного помолчали, а потом Лукас сменила тему:
  
  — Как тебе мой кофе? Мне самой не часто приходится его варить. Покупаю готовый в «Старбаксе».
  
  — Кофе хорош, — сказал он.
  
  Она смотрела в окно, но потом снова перенесла взгляд на дверь, вслушиваясь в детские голоса.
  
  — Кстати, я нашла ключ. — Теперь она повернулась к Паркеру.
  
  — Какой ключ?
  
  — К загадке.
  
  — Какой именно?
  
  — Сколько ястребов осталось на крыше. Сидя вот здесь этим утром, я наконец сообразила.
  
  — Хорошо. И к чему же ты пришла?
  
  — Это обманка. На самом деле какого-то одного ответа нет.
  
  — Верно, — кивнул Паркер, — но только почему же ты считаешь это обманом? Ведь ты стала мыслить в правильном направлении и поняла, что у задачи может быть сразу несколько возможных и вполне логичных решений. Это первое, что обязан усвоить человек, берущийся за головоломки.
  
  — Но видишь ли, — настаивала она, — ты предполагаешь, что в условиях загадки изложены все необходимые для отгадки факты, а на самом деле это не так.
  
  Она была права, и он только кивнул в ответ.
  
  — И эти факты касаются природных повадок ястребов.
  
  — Ого! — удивился Паркер. — И какое же отношение повадки птиц имеют к этой загадке?
  
  — А такое, — она ткнула пальцем в его грудь жестом совершенно девичьим, каких он за ней прежде не замечал, — что ястребы могут, например, испугаться выстрела. Или не испугаться. Потому что — ты не забыл? — они сидят на некотором удалении друг от друга. Здесь-то и заложен ключ, так?
  
  — Да, так. Но продолжай.
  
  — Хорошо. Итак, фермер сшибает одного ястреба с крыши, но мы не знаем, что делают оставшиеся. Оба могут продолжать сидеть на месте. Тогда ответ: осталось два ястреба. Или же один из них может улететь, что оставляет нам на крыше всего одного. Или же вспорхнуть могут оба. Не остается ни одного. Стало быть, у этой задачи три вероятных ответа.
  
  — Что ж, — в задумчивости прореагировал на это Паркер, — могу только сказать, что ты верно рассмотрела имеющиеся в наличии данные.
  
  Она нахмурилась.
  
  — Что ты имеешь в виду? Я отгадала загадку или нет?
  
  — Нет.
  
  — Но я не могу ошибаться! — воскликнула Лукас.
  
  — И все же ошибаешься, — засмеялся он.
  
  — Признай хотя бы, что я ответила почти правильно.
  
  — В решении загадок «почти» не считается. Хочешь узнать точный ответ?
  
  После некоторого колебания она сказала:
  
  — Нет. Не хочу. Всегда считала, что заглядывать в решения — это нечестно. Я просто продолжу думать над этим.
  
  Это был отличный момент, чтобы поцеловать ее, что Паркер и сделал, но очень осторожно. А потом, когда Лукас стала разливать свежий кофе по чашкам, он вернулся в гостиную, чтобы обнять своих детей и пожелать им доброго утра в этот первый день наступившего года.
  Примечание автора
  
  В ее стремлении отгадать загадку Паркера ошибка Маргарет Лукас состояла в том, что она исходила только из одной ложной предпосылки. А именно: что подстреленный фермером ястреб непременно должен был упасть с крыши. Что совершенно не обязательно. И в задаче спрашивалось не о том, сколько «живых» птиц осталось на крыше, а просто об их количестве.
  
  Поэтому правильный ответ выглядит так.
  
  На крыше останутся все три ястреба, если убитый не упадет с нее, а два других не улетят.
  
  Два ястреба, если мертвый не упадет, но один из оставшихся в живых улетит.
  
  Один ястреб, если убитая птица упадет на землю, а еще одна испугается и улетит или же если мертвый ястреб не упадет, но вспорхнут оба оставшихся.
  
  И наконец, ни одного ястреба, если убитый упадет, а остальные улетят.
  
  Автор хотел бы выразить благодарность Вернону Геберту, чья замечательная книга «Практические основы расследования убийств» является краеугольным камнем в теории работы полиции и стала источником бесценной информации для автора при написании этого и некоторых других его произведений.
  
  Загадки, приведенные в данной книге, представляют собой вариации, позаимствованные из сборника Пола Слоана и Деса Макхейла «Загадки для развития вариативного мышления».
  ~
  
  Jeffery Deaver
  
  THE DEVIL’S TEARDROP
  
  Печатается с разрешения автора и литературных агентств Curtis Brown UK и Synopsis.
  
  No Jeffery Deaver, 1999
  
  No Перевод. И.Л. Моничев, 2012
  
  No Издание на русском языке AST Publishers, 2013
  Примечания
  1
  
  Дэвид Берковиц, также известный как Сын Сэма — американский серийный убийца. Леонард Бернстайн — известнейший композитор, пианист и дирижер.
  (обратно)
  2
  
  Кличка образована от английского глагола to dig — копать; digger — существительное, основное значение которого «землекоп».
  (обратно)
  3
  
  На американском жаргоне «Слейд» — красавец мужчина, неотразимо действующий на слабый пол.
  (обратно)
  4
  
  Могильщик.
  (обратно)
  5
  
  Здание в Далласе, из которого, по официальной версии, убийца стрелял в президента Кеннеди.
  (обратно)
  6
  
  Пентагон — то есть министерство обороны США — и Пентагон-Сити, хотя и находятся в непосредственной близости от границы округа Колумбия и Вашингтона, территориально принадлежат к штату Виргиния, где у мэра Кеннеди действительно уже нет никаких полномочий.
  (обратно)
  7
  
  Смитсоновский институт — научно-исследовательский образовательный институт и принадлежащий ему комплекс музеев.
  (обратно)
  8
  
  Пятая поправка к конституции США гласит, в частности, что лицо, обвиняемое в совершении преступления, не должно принуждаться свидетельствовать против себя.
  (обратно)
  Оглавление
  I Последний день года
   1
   2
   3
   4
   5
   6
   7
   8
   9
   10
   11
  II Подкидыш-оборотень
   12
   13
   14
   15
   16
   17
   18
   19
  III Три ястреба
   20
   21
   22
   23
   24
   25
   26
   27
   28
   29
  IV Мастер головоломок
   30
   31
   32
   33
   34
   35
   36
   37
  Примечание автора
  ~
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"