Привет, Лён! Надеюсь, у тебя найдется сколько-нибудь времени осилить эту длинную простыню излияний в письменном устаревшем виде? Мгновенного выхода в пространство общей сети здесь пока не обеспечено, и сомневаюсь, что будет когда-нибудь. Исследуемая территория, понимаете ли...
Так что все условия спора не соблюдены. Я, помнится, обещал проявиться немедленно - если столкнусь с сознанием глубокой своей профнепригодности?
А я сижу, пишу тебе - а перед глазами так зрительно четко...
"Вы их понимаете?" - спрашивает меня комендант исследовательской базы "Система Тен-4" Кен Хендо. Поворачивается спиной к экрану, смотрит на меня - глазами рыбы-прыгуна, вытащенной из аквариума - не отвернешься и долго ждет ответа. Я долго жду - взвешиваю, смотрю на экран... Но, понимаешь, мне приходится сказать: "Нет".
Кадры, что последуют там, на экране, я выучил, кажется, почти наизусть. Хронику нашей победы в системе Тен-4. Господин комендант, правда - как и большая часть персонала нашей исследовательской базы - очень редко говорит "победа". И я вслед за ними. Я изучаю материалы, к которым предоставили допуск, беседую с группой инженерных исследований - и чуть больше того, в пределах разрешенного доступа, хожу по этой мертвой земле, так хорошо помнящей своих хозяев. И мне страшно, Лён. Страшно - и очень безнадежно. Всего-то три стандартных месяца тут прошло, а переменило и перепахало меня - так здорово. Боюсь предсказать - каким я отсюда выберусь, и сколько расстройств здравого сознания ты у меня непременно найдешь. И будешь, наверно, прав. Но надо же кому-то послать эту простыню.
Будет сумбурно.
На первом знакомстве со мной Господин комендант исследовательской базы Кен Хендо смеялся. Ржал в голос. На ознакомлении с документами и специализацией. А разговаривает он - не по виду: громко, раскатисто, судя по тому, как перевирает согласные и не связывает интонации - уроженец Перекрестных территорий:
- И что ты тут забыл, парень? - ржал в лицо мне будущий начальник. - С кем ты тут собрался говорить, исследователь? Это кладбище... Понимаешь, парень, по буквам: клад-би-ще! Очень большое. Вся планета на выбор...
Потом - я был очень удивлен, поэтому так четко помню. Он еще раз оценит - видимо, мой общий список рекомендаций. Встанет из-за терминала. Подойдет. Я тогда впервые подумаю, что похож он на рыбу-прыгуна. А еще - что специфическую расцветку лица и опухлость ему обеспечивают понятные средства. Судя по запаху недавно потребленного нелучшего алкоголя. Прибыл я, надо добавить, по норме транспортов. Раньше полудня.
- Значит, с полным доступом ко всем информационным ресурсам? - прочитает он строчку из моих документов Тягуче. Отдельно демонстрируя, что на возрастную стоматологию не скопил. Или пренебрег. - Ладно, хрен с тобой, прописываю. Сиди на кладбище, талант, целее будешь. Живые "варвары" с нами там говорят - не успеешь "сопротивление бессмысленно" сказать, как уже на атомы разлетелся. - Он трепался где-то так довольно долго, а я стоял, мало что понимал и не знал, куда повернуться от перегара. - Где об наше кладбище развлекаться будешь? У технарей или в информ-центре? В информ-центр - это ко мне.
Признаться, в тот момент я был ощутимо разочарован, что место моего распределения - действительно информ-центр. Тем более, когда объект, об этом услышав, приблизился на расстояние совершенно невыносимое: амбре сносило. И выдал с двусмысленным жестом:
- За торчалку свою не боишься, дело молодое? А то его неподалеку от руин воткнули. Думали, там осталось, что исследовать, идиоты!
Боюсь, в первый раз я ответил своему местному начальству не слишком вежливо. А он заржал, вернул мне документы и пригласил влезать в исследовательский вездеход.
Была ранняя осень, мы ехали долго - менялись цифры пройденного пути, не менялся почти пейзаж за куполом вездехода. Ровная куда ни плюнь степь. Рыжая - пролетали редкие пятна зелени, были и черные горелые проплешины... И не менялась пыль, клубящаяся за нами. И я уже к первой сотне единиц передвижения сообразил, что купол и работающий под ним климатизатор от нее не спасают.
...Колеи здесь остаются только от нас, кажется. Сколько ни хожу, старых не отследил. "Технари", группа инженерных исследований, частично подтверждают. Говорят - от "варваров" здесь осталось немалое количество разной, но исключительно воздушной гражданской техники. В практически сохранившемся состоянии. А еще взахлеб пересказывают и спорят - о "высоких технологиях, доставшихся варварам". Хорошая, говорят, техника. Я к сожалению не понимаю большую часть объяснений - они говорят про удивительные ее конструкции, ее ресурсосберегающую способность, "но пусть прогрессивные потребители Айль-Саанрема не волнуются", похоже техника эта крайне неудобна для пользователя и небезопасна в эксплуатации. И что - "ну, ты гуманитарий, тебе будет интересно" - на предположительное количество местного населения у них была крайне низкая насыщенность личным и общественным транспортом, даже если предположить... И гипотезу за гипотезой - спокойно так, как будто они археологи, изучающие давно мертвые следы чужой цивилизации. Так, что порой так даже мне казалось. Тебе виднее, Лён - может, это такой способ психики справиться с обстановкой. И старательно какое-то время не вспоминать - что изучаемая чужая цивилизация от нас - в достижимых космических единицах. И мы четвертый год уже воюем. Да, ровно четыре стандартных года - местных чуть больше - прошло с тех пор, как система Тен-4 стала нашей. А на исследовательских базах говорят еще - что большую часть этой техники до сих пор можно поднять в воздух. И сделать это - вроде бы, элементарно, ребенок справится. Меня там спокойно не отпускают - "эй, исследователь - это ты у нас лингвист: что это за заковырина, скажи - ну за все лишние премиальные, а?"
Правда, в воздух ничто из этой техники никто при мне поднять не пытался. После того, как пара проведенных экспериментов завершилась неудачно: "Да как-как, навернулись с летальным исходом, - пробурчит потом мне, интересующемуся, Кен Хендо. - Три умника. Сам подписывал - про непредвиденный несчастный случай при эксперименте. После чего настоятельно рекомендовано было не выебываться. Исследователи! - не по нашим головам делано, можно бы и понять!"
А еще после них остались тропинки. Многолетние. Так, что до сих пор читаются - не совсем заросли травой. Первый такой след я на первой дороге увижу. Долго ехали, было пыльно. И господин комендант остановит вездеход почти на ровном месте, разве что по левую руку относительная новинка рыжего пейзажа - зелень, овраг. Как ориентир - здоровый, дуплистый пень чего-то над оврагом, невероятных обхватов ствол. Об который кто-то долго, похоже, проверял мощность портативного резака.
- Запылился? - неожиданно бросит Кен Хендо мне. - Спустись, если хочешь, там родник.
Я спустился. Тропинка - крутая, покатишься - протоптана недавно, нами. А вот родник... Каменной чаше явно не первый век. Старая. А на другом, заросшем берегу... Трава еще целиком не пробилась, не сравняла, видно - площадка, тропинка, ступеньки лестницы на склоне. Давно никуда не ведущие, но заметные.
- Прежние, прежние, - хмыкнул Кен Хендо, появившийся у меня за спиной. - Наклоняйся, не бойся, вода не отравлена!
Наклонился. Умылся. Попробовал и понять не мог: это след дорожной пыли и пота сказывается или эта сама вода горчит? Подумать мне господин комендант не даст. Стоит выпрямиться:
- Кстати, исследователь, не подскажешь ли, а что это за херню бывшие тут воткнули?
Я-то подумал - ветка. От того ствола рухнула. Еще удивлялся, почему там хорошо воткнулась - почти прямо в край чужой вытоптанной площадки. Трава рядом поднялась, вьюнки какие-то влезли... Но стоило ему сказать - и я увидел. Очень знакомые очертания резного камня.
- Жертвенник, - подходящее слово я подберу не без труда. И, Лён, я только там понял так ярко, что отдельные понятия правильно мне гораздо проще объяснить на чужом языке. "Местных", как говорит господин комендант. Когда он заржал в ответ:
- Жертвенник? - и кого они тут в жертву приносили? Новорожденных котят, что ли?
- Свечки зажигали, - помедлив, отвечу я. Тоже неправильно. Странно понимать, насколько проще было бы назвать: "беседка благодарственных". (Не тогда, сейчас - пока это пишу, почти слухом слышу - спокойный голос, по выговору и не узнаешь - что чужой: "Нэта, а тебе никогда не хотелось сказать: благодарю? Не потому, что тебе сделали хорошо. А просто тому, что есть - потому что оно - так - есть?") А то, что там зажигают, они называют угольками, почему, я так и не успел узнать... по цвету они белые.
Кен Хендо пожал плечами. Скомандовал "пошли". А я все-таки еще раз наклонился к воде. Да, это она горчит.
Информцентр близко - до того родника пешком дойти можно, по колее не собьешься. Правда вот ходить тут почти не ходят. "Здесь все со странностями". Одна из главных странностей: появляться в одиночку в пределах "чужих построек", во всяком случае, покинув транспортное средство, запрещено неофициально - но почти на уровне бесспорного закона. Я тут может и один такой. И как я получил это разрешение - я тебе потом расскажу.
Недалеко от этой стандартной разворачиваемой легко защищенной базы не только до родника. Еще в первый раз, после команды "вылезай" - я оглядываюсь. Степь ровная, видно далеко, и на закатном горизонте, помехой ему, торчит что-то - слишком оформленное для леса и холмов.
- Что там?.. - договорить я не успею.
- Ладно, не ссы... исследователь. Руина здесь неблизко. Во-он туда - и по всем пределам безопасности. - укажет он в другую сторону, к восходу, - да не так уже и фонит... И, - прибавит он после, добывая из-под сиденья какие-то неряшливые свертки, - не обращай на нас слишком много внимания. На меня и всех окружающих. Мы здесь психи - все поголовно. Потому что нормальные здесь долго не выживают. Помоги мне с этой хреновиной - и - распределяться маршируй!
Потом он довел меня до лично выданного места, вплоть до каюты базы, порекомендовал в оставленное время вымыться: "пылища тут!" "А потом к обеду приходи, жрем мы вон в том куполе, крайнем..." Всего на базе шестеро. Помню, меня удивило, как мало внимания обратили они на новоприбывшего. За первым обедом встретил меня только господин комендант, хмыкнул: "Вот, свеженький. Ну, пошли знакомиться с основным местом работы?" На чем и повел в местный информ-центр.
А что там с запада - я его спрошу еще раз. За обедом. Он отзовется. "Поселок. Прежних. Мы его для себя военным городком номер один обозначаем".
За остальное он извинился потом. Дня через два. При молчаливых медиках - семейной, кажется, паре...с которыми я ни сказал до сегодняшнего дня ни слова, кроме "Здравствуйте!". А еще отметил:
- Что здесь кладбище, Лингвист, я неверно высказался. Здесь вообще не нашли живых. Никого. Да и мертвых - мало. И фрагментами.
Кен Хендо ошибся. Записи информ-центра со мной все-таки заговорили. Вместо живых и мертвых. Они сделали главное. Хоть как-то перевели для меня этот звонкий, чудовищно сложный и столь же насыщенный язык - на язык войны.
Здесь тихо, Лен. Очень тихо. Так, что не в местах прежней застройки, там, где говорим только мы, а лучше вообще никто не говорит - легко поверить: да, исследовательский лагерь, изучающий неведомую цивилизацию. И почти невозможно - что где-то идет война.
...А в местах их застройки... Лён, я бы тоже хотел не верить. Просто идешь и чувствуешь, что тебе кто-то смотрит в спину. Постоянно. Очень спокойно - и очень страшно.
Но только здесь я и сумел в это поверить. В то, что мы воюем.
Раньше все было как-то далеко и отдельно. Так, что не мешало их языку звучать так, как я его запомнил.
...Учил я его, конечно, совсем не так. И, Лён, так совсем не для этого.
...В детстве - а на нашем это звучит странно - этот язык мне казался синим. Глубоко-синим, спокойным и холодным. Как текут реки на дальних равнинах. Я, уроженец Айль-Саанрема, таких рек никогда и не видел. Море. А реки у нас мелкие, бурные и чаще всего рыжие, грязные. Совсем не похожие на то, что она пела.
Таари... я до сих пор помню, что ее так зовут. А это короткое имя. Легкое. Полностью - теи-лехта Таалиор - дольше должно быть имя семьи, имя планеты (они говоряят - Реанн...Рианн: мир... земля), откуда родом. Я тогда не думал. Я звал ее Тарь... тетя Таари... Я очень маленьким был. Сначала.
Она как раз ходила в синем, Лён. Наверно, поэтому мне их язык таким кажется. Казался.
Они были очень разными - те первые "чужие" из моего детства. Очень светлокожая тетя Таарь, которую и солнце Айль-Саанрема почти не задевало. Помню она еще очень смешно, как мелкая кошка, чихала в яркий солнечный день, и извинялась, что "это я на солнце". И Терьо, к каждому сезону дождей загоравший - как все мы, мальчишки, до черноты... Только выгорала его грива - бу-уйная, но обычно собранная в хвост - а то как же бегать по шшидде-то? - до золота. "Черным, - смеялся он, - вот за эту раскраску меня и прозвали..." Его можно было поддразнивать, потому что он был больше - и не умел быть взрослым (...мы думали) - и не умел злиться. "Мы, мальчишки"... я так думаю до сих пор. Потому что на сколько лет Терьо был старше я никогда не узнал. А забывал на второй стандартной единице общения, не только я, вся та толпа ребят, о которой он смеялся "мои друзья". Я так думаю до сих пор... при всех обстоятельствах и последовавших событиях на восьмом квадрате муниципальных улиц - гораздо позже. Помнишь, как я смотрел новости, Лён? Это он был.
Они были разными: Таари, которая всегда была старшей...и для моей мамы тоже, я рос - и в обращении к ней перешел только с тети на наставника, когда вырос и стал учиться. И Терьо, которого я с трудом могу вспомнить взрослым... и совсем не могу тем, из новостей. А были они семейной парой. Видимо, подходящей по возрасту. Хотя - я не знаю, важен ли этим возраст...
Одинаковы они были в одном: они были другими. Всегда, в любом пространстве привычного моего мира. Ты же был у нас, на Айль-Саанрема, Лён - ты можешь себе представить способных выделится среди прочих на рынке в Нааль-Шема в День весенних ветвей? Я тоже нет. Но я их знал лично.
Такие похожие - такие чужие. По движениям - не быстрее, не медленне - иначе. Плавные. Очень точные. Я тоже вспоминал синие реки, которые медленно текут. По взглядам. По одежде, да - тоже. Наша им не нравилась. Это Таари говорила однажды.
И по голосу, конечно. Нет, обычно при нас разговаривали они на нашем. Но по-другому. И вторым слоем их всегда сопровождал - этот, переливами - прозрачный и синий чужой язык...
Как подружились с ними родители - я не знаю. Но в моей жизни эти чужие были всегда. В той, что была до Лингвистического профессионального.
Первое что я вспомню о своей первой учительнице - голос. Всегда негромкий. И всегда чуть-чуть чужой. Теи-лехта Таалиор нашим языком владела, я думаю, в совершенстве. Но говорила по-другому - порядок слов, их выбор, интонация. И очень часто переходила с языка на язык. Многие выражения, что-то вроде их пословиц, я запомнил с голоса гораздо раньше, чем смог разделить их на отдельные словесные элементы.
А еще - руки... Знаешь, я снова спотыкаюсь о наш словарь - странно звучит: на них было интересно смотреть? А было... Они, чужие, файдайр - те, по крайней мере - очень много делают вручную. Сейчас пытаюсь вспомнить - и в воспоминаниях у тети Таарь руки хоть чем-нибудь да заняты. "Кому придет в голову вручную шить - или копаться в грядках - в наше время?", да. Этим - приходит. А еще они руками разговаривают - и жестовый язык у них не проще обыкновенного. Писать они тоже умеют вручную. Кисточкой. Отец тому очень удивлялся. А я... наверно, и сейчас правильно вспомню, как держать ее в руках. И, конечно "как читать весь этот ужас".
А вот когда я захотел этому научиться - не вспомню.
Сейчас перед глазами - начало осеннего сезона. Я, наверно, на первой письменной ступени общего образования, потому что сижу за заданием как раз по родному письменному. И очень злюсь. Потому что где-то допустил ошибку, и не могу найти, где - а школьная "обучаловка" все пищит и пищит, папа настроил - чтоб противнее. Тетя Таарь сначала спрашивает у взрослых: что это там пищит? Ответ помню - он обидный, что воспитательная мера. Тогда я злюсь, шумлю - какой этот родной письменный тухлый и непонятный.
Помню, как она говорит... Легко - рядом из-за спины - сразу чувствую, как мне жарко и просто дома и от досады. Ветром подуло. Прохладным:
- Росточек, у вас очень простой общий язык... - спрашивает разрешения, садится рядом - на пол. Очень серьезно. - Пищит... Спаси мои уши, можно? - скажи, где ты сейчас понимаешь?
Скучная была работа. На проверочное написание. Помню, было там - про мальчиков и "плоды". "И почему он их так просит - сам нарвать не может?" - задумчиво говорит тетя Таарь, я все еще злюсь, говорю, что дурак мальчик, и трусливый потому что, а она говорит - а может, не растут такие... И дальше - что на нашем было бы понятно. И, кажется, и я забыл про задание - интересно же - это как? "А вот как ты попросишь у меня вон то яблоко, со стола? А если попросишь обе луны с неба будет точно так же? А у нас..."
Я увлекся. Я забыл про "пищит". Я заигрался - с языком, где чтоб сказать правильно надо крепко знать, кто этот мальчик. И у кого - и почему он просит. И растут ли там, где он просит... все-таки не "плоды", а что-нибудь более вкусное. А если не растут, зачем тогда просить? Где уж в этой игре я успел посмотреть со стороны на экран с заданием, и обнаружить, что случайно ляпнул нелепую ошибку на самом видном месте, перепутав букву... Исправляю и смеюсь: что вон что у меня тут получилось: яблоко меня боится, да? Помню что на этом в пространство игры вторгается мамин голос: спрашивает, что ж я мучаю гостью своими глупостями и как можно быть таким невнимательным. Но не так просто развалить пространство детской игры, я уже спрашиваю: а как у вас будет - что яблоко боится? И еще раз ворчит мама, и смеется тетя Таарь, первый раз озвучивая мне их непостижимое "отсутствующее время"... времена, вернее - и сейчас своими ушами слышу: "А вот если поверить, что яблоко может бояться - звучать будет совсем по-другому..." А еще выдыхает: "Уфф, больше не пищит..."
А я увлекся - мы играли - мы придумывали дальше невероятную историю... не только про испугавшееся яблоко. Было интересно: все дети знают, что с языком можно играть, но впервые - так по-другому - на таком другом. Знаешь, Лён, скажу, как тот мальчишка - это как уроженца Айль-Саанрема: жара, песок и море - подвести в возрасте лет семи к снеговым сугробам - и показать, как можно строить крепости и играть в снежки. Непостижимо. Но забыть будет трудно.
...И если я потом не путался в невероятной, нелогичной и крайне объемной системе времен и наклонений их языка, то поблагодарить можно в первую очередь невероятные истории. Знать бы тогда, сколько лет я буду возвращаться памятью в этот день, и проверять по тому яблоку - правильно я употребляю время и интонацию (они говорят "держу").
Наверно, тогда я ее и попросил, а можно ли научиться - вашему общему? А вы - меня научите?
Ее легко было попросить. И это было общим - у тех первых из чужих, кого я узнал. Вряд ли я то тогда думал, но чувствую и до сих пор. Они умели... не мешать играть. И всегда казалось, что им не менее интересно в этом общем пространстве, чем тебе. Ей там нравилось - и я услышал, что в слове можно быть - играть - и брызгаться... легко - как дети с волнами. Правда - я и сейчас с уверенностью скажу: что им интересно - так не казалось. Так было.
***
- Спит, лягушонок, - хозяйка дома проверяет полог, закрывает дверь детской. На верхнем уровне квартиры, но собеседнице слышно: декоративные решетки - стилизованный "традиционный дизайн" прочно в моде - легко пропускают все, что творится в детской и близ нее, до нижнего этажа, полностью открытого по лучшим современным тенденциям.
Сидит та собеседница неправильно. На ступеньках подиума "обеденного уголка". И руки действительно заняты. Вот только недавно убеждала один из огоньков подсветки замереть под удобным углом (осторожный голос: "а можно... чтоб они не мигали?") Ткань в руках - темная.
- Таари, - уже спустившись, говорит женщина. - Скажите, вы это серьезно предлагаете?
Руки тогда работу оставляют. Остаются спокойными.
- Научить маленького Нэту говорить и понимать наш язык? - переспросит храмовая. Получит согласие и улыбнется. Сейчас она не опирается на чужой и звучный. Но сказанное ей звучит чуть странно - так это ожидаемо. - Если ему будет интересно до новой маленькой луны - и если его семья не возражает...
Думает только собеседница - мать маленького - явно не об этом. Говорить не хочется - получается так вот:
- Извините... я хочу, чтобы Вы меня правильно поняли. Мы полная, самодостаточная семья - нас хватает, чтобы жить на третьей жилой линии Приморского центра. Но у меня двое детей...и мы вкладываемся в их повышенное и расширенное образование, без лимита профессий. Я боюсь, что на образовательный налог на дополнительную образовательную программу наших средств уже не хватит...
Первым делом собеседница оставляет работу совсем - одним движением - три иглы (тонкие цветные нитки) - в ткань. Медленным, если сравнивать с тем, как стремительно движение вслед - одной волной - от стремительно отряхивающих что-то пальцев, яркое... И завершится на том, как встряхнет головой - так, что руки снова придется задействовать: волосы поправлять - они тяжелые, темные:
- Ньирре-теи Ариям, - чужой язык задевает и имя, делает его длинней и звонче - и волна уходит, потому что дальше говорит собеседница спокойно. Даже удивленно слегка. - Извините, я... не очень еще понимаю все ваши законы. Но из того, что я сумела понять... Это личная моя образовательная инициатива, - голос меняется со словами - как песок сыплется. Сухой. Звонкий, - к которой не имеют отношения ваши, - пальцы подчеркнуто выцепляют слово из воздуха, - департаменты?
- Это Вам..., - такое поведение собеседницы другой, похоже, в новинку, теряется, - полагается к ним обратиться. За необходимыми отчислениями...
- Ньирре-теи, я им... не принадлежу. Я не могу у них ничего взять. - И веселая мальчишеская улыбка - больше привычная другому лицу, загорелому - у нее получается тоже - настоящей. Следующее словечко произнесет она размеренно, с удовольствием. - Облезут. А обучение - это... одна из моих обязанностей. Долг. - И снова пальцы пытаются выцепить что-то из воздуха. - Если так понятней - это моя работа. Которую мне оплачивает моя земля.
- Даже долг? - третий участник диалога появляется сверху, со стороны подиума, покинув свое рабочее место. Он в домашнем и босиком - жарко. Дома исследователь Шарех позволяет выглядеть себе мало похожим на сотрудника Высшей школы Айль-Саанрема.
- Долг, ньера Шарех, - голос у храмовой ровный и прозрачный, она улыбается. Беседуют они не первый раз. И сейчас эта напомнит - Помните, мы с Вами говорили? Про существование в пределах "объективно изученного мира" и про существование и понимание в пределах отдельного языка и его словаря? Да, мы как раз думаем... про мир это последнее. Стены, возведенные словом, иной раз не слабей вами предполагаемых времени и пространства. Разумные могут - понять и договориться. Но для этого им необходимо уметь оказываться на пространстве чужого языка и мира. Если договариваться решено долго, то хорошо бы уметь в их мире существовать и понимать, а не "нырнул к рыбам, красиво - да не дышится", - поговорку она воспроизводит местную. И улыбается. - И именно наш долг - в том числе наводить мосты...
Он перебивает - слышно лучше, он громче:
- Учить дышать под водой?
- Учиться, - уточнит она. На плавном жесте руки возвращаются к работе. Светлая нитка - светло-светло сиреневая - по темному. - И учить. Мы это умеем.
- Большой опыт? - он снова громко и быстрее.
- У всех нас - очень большой, - вторая нитка - косичкой по контуру, чуть отливает золотом. И какое-то время - успеет проявиться - лепесток? - крыло? - молчат все. И заговорит она потом невпопад. - Знаете, что собирает нас воедино? Вы... все время говорите о властной вертикали и общественном устройстве - я Вас еще не очень понимаю, вероятно не оттуда смотрю. Там, где понимаю я, власть занимает свое место - как и все мы. Но куча камней, уложенных в самом правильном порядке - это еще не дом. Мы скреплены и расставлены - именно этим... одним раствором общего взгляда на мир - одними пределами словаря, - и потом голос звенит - на чужом языке более короткое, чем то, что собирают потом ладони из воздуха. - Разумные становятся одним народом, когда язык их одинаков. Поэтому и новый мир, желающий жить с нами в одном доме, самая властная власть может взять под полную ответственность только тогда, когда три поколения понимают свой мир на нашем общем языке...
Взгляд исследователя Шареха сейчас правильно бы распознал любой из его практикантов. Этакое прищурившееся "вы говорите-говорите", когда результаты исследований показывали явно...странное. Под которым либо терялись и замолкали, либо забалтывались окончательно. Второй вопрос, правда, отслеживает ли его собеседница. Все еще не понять - лепесток это или перо - светло-лиловый, белый, строчка края... Но паузу он решит заполнить. Задумчивым:
- Заманчивая перспектива... Но, лехта Таалиор, зная вас... я ожидал чего угодно. Вплоть по: держится божьей волей.
Он смеется. Но этого не слышат... Не понимают? Тихое, все-таки переведенное: "Да, Он тоже говорит словами..." - тонет. В громком вопросе - Ариям вмешается:
- Ой, не спорьте опять! Таари, а Нэта ... ему не будет слишком большой нагрузкой?
- Ньирре-теи, если ему будет интересно - нет. Я... знаю, он сможет, чтоб ему было, и постараюсь поддержать. Фаэ несложный, не так как...
Ее "кажется" накрывает голос. Громкий голос исследователя Шареха:
- Очень сложный. Лехта Таалиор может, я тоже думаю не оттуда. Но я его учу вот под восьмой год и до сих пор знаю этот ваш средний фаэ на уровне...
"Каких-то подростков", - выговаривает он, и на этот раз голос храмовой вступает с ним поровну - по скорости и по громкости:
- Нижних секторов? Это вполне нормально.
Иголки Таарь убрала в работу раньше. Пока отвечала - маме мальчика. Сейчас встает - и хорошо видно, какая она высокая. И говорит тихо:
- Извините, нам... просто сложней учить. Границы картины мира - они... с колючками, похуже зарослей шшидды - не всякий в дырку протиснется. Не всякий взрослый и полезет. Я тоже начала понимать ваш общий - не первый год. Он простой - а я до сих пор его трудно понимаю... Правда, извините - я и не очень хочу его совсем понимать.
- Почему так? - вот снизу вверх традиционный преподавательский взгляд так эффективно не смотрится.
- Вы... называете то, что мне очень трудно положить - внутри моих границ.
- Например?
...Ладони теи-лехта долго собирают что-то из воздуха, взвешивают, отвеивают шелуху: Наконец выговаривает:
- Ну... я вот не хочу уметь понимать - что такое "образовательный налог на дополнительную образовательную программу"...
***
Я сейчас скажу - мне повезло с преподавателями, Лён. Но мне повезло и с языком. Начни я учить его потом - боюсь, пришлось бы мне, как моим одногруппникам, кровью и вывихом всех извилин пытаться осилить эту громаду. Основной общий этих чужих - средний фаэ - с точки зрения объективного взгляда, язык очень сложный. Какой стороной ни поверни - хоть эта его иероглифическая письменность, хоть произношение, хоть система времен... Про специфику лексики вообще промолчать - иначе можно считать, пока не чокнешься, сколько там внутри одного языка - языков отдельных...
Но... мне его дали вовремя. Он как нельзя более уместился в голове того возраста, где коды, шифры, тайны - свои смыслы за самыми невероятными знаками. Где втайне подозреваешь, что все по правде говорят на языке своем и отдельном - ребята родной компании и с чужих, муниципальных улиц, и на совсем непонятном и третьем - компания сестренки Син - девчо-онки - и старшие. А тем более взрослые, а тем более господин директор, а уж что там на первых побережных гостевых линиях... В голове просто и понятно, что все и должны говорить... по-разному.
Просто и понятно - как штрихи подобранной палочкой по пыли на пустырях Скальных равнин - вечное место всех наших игр, "вот это - мы, вот это - цель, и вот мы двигаемся"... Вот, ошибся, было же время, когда эта заковыристая, рисуночная письменность для меня значила - войну. Ту, в которую играют так многие в свои мелкие годы. Тонкие, "паучиные" лапки знаков - по стенам, по пыли, вдоль входов и лазов в колючие "бастионы" шшидды. Странно только сейчас понимать - он нас тоже учил, невзрослый Терьо... категорически отказывавшийся принимать на себя роль командира в тех играх, а как нам хотелось... даже "противникам". "Я лехта, - очень серьезно объяснял он. - Мне нельзя. Будет... не по правилам". И - надо же - вот сейчас как ушами слышу дальше - это Вайцек, со второй улицы, из частых командиров в этих... битвах в колючих лабиринтах шшидды - сердито: "Ты большой!" - и как смеется Терьо, выпрямляясь во весь рост: "Я большой. Я пробовал. Учиться интереснее".
...Вайцек, кажется, потом по оборонительной программе пошел поступать. Может быть, сейчас где-то на здешних фронтах воюет.
Знать бы тогда, как придется это вспоминать.
С кисточкой я тоже как-то справился...
***
Бумагу сначала интересно подержать в руках. Она странная, плотная, шершавая, чужая... Светло-светло серая, как старые корни на солнце. И тоже теплая. Серьезная. Поэтому положить ее, а потом окунуть кисточку и в первый раз провести - знак... А не так, пробовать, как держат и как рисуют. Страшно.
Как они одинаково говорят - лицом, движениями - маленькие, в первый раз берущиеся - написать. И здесь тоже:
- Не бойся, Нэта, - голос теи-лехта поддерживает раньше, когда еще не решился взять кисточку: только-только понял, что страшно. - Это медленное время. Очень-очень медленное. Как растут горы. Торопиться совсем некуда. Только одно... ты разрешишь?
- Да, - оторваться, посмотреть - точно зная, что без разрешения она ничего не сделает.
Прикоснется - и повернет, спину поправит. Скажет - по-другому:
- Чтобы говорить с горами, нужно держаться твердо. И удобно. Вот так, где-то. Дальше ищи сам, как тебе хорошо...
И ладони отпускают, оставляя наедине с чистым листом и будущим смыслом. Сейчас - вдохну, выдохну и возьмусь...
- Вы думаете - ему пригодится умение писать... вручную? - почти над головой, но отдельно от состоявшегося пространства говорит Шарех. И добавляет еще. - Ваш любимый кофе, лехта Таалиор. Составите компанию?
- Да, благодарю Вас... Нэта, я буду рядом, - и дальше отдельным. - Я не знаю. Но ему интересно...
"Уголок для завтрака", где расположились кофейные чашки, стал одним из "смысловых центров" современного в пространстве нижней студии. Логичный источник чего-то вроде повторяющейся игры, которая никогда не надоедает. Быстрой: Таарь опробует ладонью высокий прозрачный барный стул, покачает, сдует с руки неведомую оценку. И, под улыбку Шареха, возьмет со стола чашку и сядет на скульптурный камень, завершающий край ограждения "уголка для завтрака". Разве что не повторит сказанного в начале той игры: "Он, конечно, декоративный элемент, но... Вы извините, можно?"
Совсем другое скажет:
- И... что Вы хотите у меня спросить?
- Честно говоря, лехта Таалиор, меня мучает вопрос, - он отхлебывает кофе, - а насколько в наше время вообще... актуально уметь писать вручную? Неужели вы так всегда пишете?
- Иногда, - отзывается лехта. - Вкусный кофе. Есть вещи, которые надо передать быстро, тогда... писать вообще не нужно. А есть те, которые правильнее записывать. Иногда в четыре цвета. А иногда - на камне...
- Но насколько я знаком с вашими техническими инструкциями... - он оставляет паузу, но собеседница не подхватывает, молчание тянется - сколько-то, и продолжать приходится ему же. - Вы все обозначаете именно этими... иероглифами?
-Да. Это наш общий язык, - пальцы подбирают в воздухе, - нормативная запись. - И жесту придется перерасти в несдержанный - крылом - плеск на следующем вопросе:
- Зачем? - и ждет, пока она соберется - на полное, искреннее недоумение:
- Что - зачем?
- Так... Насколько я знаю, у вас есть вариант нормального буквенного алфавита, которым пользуется Ваш... нижний фаэ?
- Есть, - легко отвечает храмовая - она почти улыбается. - На новом языке новому миру не всегда просто разговаривать. Особенно записывая.
- Лехта Таалиор, я понимаю, вам всем представляется нормой...закрепленное на уровне языка социальное неравенство, - всем видом и интонацией исследователь Шарех показывает, сколь для него это - вещь чудовищная. - Но, - потом он старается вежливо улыбнуться, - не проще ли запомнить примерно тридцать символов, чем... сколько у вас там знаков в вашем "среднем"?
- По какой степени... насыщенности смысла считать, - отзывается лехта. Ставит чашку на пол рядом. Отпускает с ладони. - Их... трудно точно посчитать. Много. Да, конечно проще. Потому новые земли с него и начинают врастать... Чтоб впоследствии суметь говорить - и записывать тоже - на нашем общем. И быть принятыми...
Он перебьет:
- То есть... вы считаете эту избыточную усложненность более прогрессивной?
Чашку она - вовремя поставила. Этот открытый плеск жеста можно понять и совсем не зная языка движений. По взгляду. По скорости. "Не понимаю".
- Хорошо, - на этот раз ему удобно смотреть привычно - сверху вниз, с высоты барного стула. - Видимо, в том, чтобы тратить годы на заучивание тысяч всех знаков вашего "общего среднего" вы находите какой-то высокий смысл?
- Годы - это долго. Если начать учить вовремя - это как Нэту, если ему будет интересно - ко второму имени... к вашему "подростковому возрасту" общий выбор смысла осваивают все. А дальше - уже сколько вместит. А смысл... есть, конечно.
- Только вы не можете его объяснить, - раздельно цитирует Шарех. А в ответ ему - внезапно, негромко - смеются:
- Извините. Могу. Я - лехта, ньера Шарех. Я Каноны Знаков - от первой, ученической кисточки до Листа и Арки могу рассказывать. В любой срок с любого места. Очень долго:
пока вы с непривычки не заснете...или я не опустошу голову - об то - как же это переводится. Канон Листа и Арки..., - оценивает она движением: ладонь подбрасывает что-то в воздух, ловит, прогибается: тяжело, не удержать. - Я могу, но лучше - просто посмотрите на своего сына.
Нэта сидит. Он занят. Он увлечен совсем. Строит - скалу и гору. Но - так ли взгляды взрослых попали, просто - так получилось... Только - и вот, совсем не тем получается движение, и наискосок, слишком - оказывается лишняя черта за движением...
И рядом уже - тихое - Таари:
- Ой, Нэта... У тебя сейчас... другая гора получилась. Эта - страшно быстро растет.
Голос накрывает - полностью и просто - угрюмую необходимость проговорить:
- Это у меня случайно кисточка сорвалась.
И разумеется, необходимость услышать вслед:
- Нэта... ты как всегда такой неаккуратный!
- Со временем это бывает, Нэта, - говорит храмовая, - оно срывается. Случайно. И то, что держит горы, начинает... быть в заметном времени. Там же живущим - это страшно...
- Не хочу страшно! - говорит Нэта, - А где тут время?
- Сейчас... Смотри, говорит лехта - и пристраивается на полу, рядом с его ученическим местом. - Вот у тебя камень. Кость земли. Опора, - ладонь скользит - над первыми чертами на бумаге, совсем близко - и все-таки не прикасаясь. - А это время. Время, в котором они стоят и говорят. Долго. Но если время начинает двигаться быстро... - вот сейчас пальцы отслеживают сорвавшееся движение кисточки, - совсем неправильно быстро... Тогда огонь рвется к небу в коротком времени - и камни горят. Гора получается, - ладонь ловит из воздуха, что сказать, но не вылавливает. Дальше Таарь растеряно, - огненная. Которая плавит камень...
Что можно почти по-взрослому ей заметить:
- Таари, мы уже учили... про вулканы!
- Да, - она подхватывает слово. - Правильно. Спасибо. И... что ты теперь будешь делать - если не хочешь... страшно?
Бумага, конечно, чужая... настоящая - и все-таки рука первым делает естественное движение - отбросить, смять. Только это вот движение лехта ловит. Останавливает, не спросив.
- Так... можно, - серьезно говорит тетя Таари. - Смять и начать сначала? Но если браться рассказывать - хотя бы на камне... с камнем так поступить будет сложнее. А с миром... Ты... не хочешь попробовать по-другому?
- Я...! - сердито говорит Нэта. И дальше быстро. - А как? - признаться можно... нужно. - Я не знаю.
- Можно...пробовать. Разрешишь - тебя еще повести?
Дальше тихо. От рабочего места исследователь Шарех точно ничего не слышит. Об этом теи-лехта Таалиор просила - с самого начала, когда согласились родители, что Нэта будет учиться чужому языку. Именно попросила - с негромкого: "Можно я вас... попрошу?" - не вмешиваться во время занятий - насколько это возможно. "Если, - и дальше еще осторожней, - Вы, ньера Шарех, не опасаетесь, что так Нэта усвоит чуждую... модель мышления", - слова голос подбирает - так, словно идет по скользкому. "Я полагаю, он слишком маленький, чтоб понимать настолько серьезные вещи", - своим преподавательским отзовется Шарех.
Насколько это возможно - и не вмешивались. Просто Нэта вдруг говорит громко, на всю квартиру:
- Огонь - как опора? Так не бывает.
И исследователь Шарех прислушивается, что ответит негромкий голос:
- Бывает, но не сразу. Самый прочный камень - тот, что однажды плавился. А здесь - смотри. Вот у тебя огонь - искра - пламя, что движется вверх - а вот у тебя мир... Сдвинь чуть-чуть - и будет катастрофа, плывущие опоры и огненные реки... Но пока оно вот так - мир стоит. Кажется, у нас получилось..
- А как это читается? - звонко спросит Нэта и уже тише - попробует сам. Его поправят.
- Не совсем. Здесь рассказан небольшой огонь. Искра. Илль-реин...
Только он уже смотрит - на получившееся. Первый уже не чистый лист - и знаки... знаки, которые можно сложить, глубоко задуматься, засопеть и вдруг понять:
- У нас... колыбельная получилась?
- Да, колыбельная, - и напевает, собирает мелодию хорошо уже знакомой маленькому Нэте песенки: слушал от нее же, когда был куда поменьше... - И пропись, - это она уточняет подошедшему уже Шареху. - "Что поднимает горы - то, что огонь стремится ввысь и небо смотрит сверху"...
***
Кто из нас думал тогда, что мне придется читать вот так, Лен?
Сейчас меня уже меньше просят. Часто было - когда здесь только-только начиналась осень. И на исследовательской базе завершал свою работу мой в чем-то коллега. Исследователь-практикант Инженерной школы - каких-то там цифровых кодов, с Первых Колоний - Петер Сальх... чаще его тут поминали по прозвищу. Извини, Лен, звучит оно "Коньякнахуй". По слухам - господин комендант так его приложил. Грязно ругался он правда - через два слова на третье. Бессмысленно и однотипно. Как говорит, чтоб представить, добавляй по вкусу - я дословно не буду.
Он иной раз и в информ-центр заваливался. А приехать на исследовательскую базу я и просто не мог - без того, чтоб обойтись без громового оклика: "Эй, лингвистик!"
Четко помню - вот на первом самостоятельном туда визите, эту штуку им при мне на озера привезли, на отдельном транспортном вездеходе - земля под катками надолго просела. Он сказал, что из лесов, сороковой квадрат отделенного, "там, где хоромы". Когда-то она летала... Помню как стоял, оглядывал эту структуру - черно-синее, громадное, еще на грузовой платформе. И гадал - а это точно гражданское?
На вопрос Петер Сальх - мне он уже знаком - высунувшийся из кабины этого "веера" - ржет:
- Ну, если ты из нее вытащишь, что у нее с вооружением и где припрятано - тебе премия, с тебя проставиться! Хэй, хочешь практики, лингвистик? - я согласился, конечно, и он дальше. - Карабкайся сюда, я ее распинал - подскажешь, что там матерится? На мины трижды проверно, не бойся!
Я согласился, конечно, он еще выдает: "Подтягивайся! ...кто их разберет, где тут подъемник!" Разобрал это не помянутый им на самом деле...орган, а я - искал, за что зацепиться, нашел - и даже чуть с платформы не сверзился, как что-то поехало под рукой...лесенка. Сверху уже накроет:
- Поздравляю! Первое полезное открытие в твоей жизни! О, хочешь бонус, лингвистик?
Я как раз перевалился через борт, он выпрямился откуда-то снизу. На протянутой ладони... Я сначала подумаю: деталь? - потом: оружие... спортивное? - что-то вроде стрелки дартса с обломанным острием. Присмотрюсь - нет, дорисовано еще - тонкими линиями, явно декоративными, что-то... обводы. Игрушка? Моделька чего-то летающего. Не узнаю. Я здесь четвертый день... И еще не успел внимательно проглядеть хроники битвы за систему Тен-4.
Да он мне и вспомнить не даст:
- Под сиденьем нашел, завалялась. Мне ни к чему, а в ваш "культурный компонент" (матерится он доброжелательней) пригодится артефактик? Не шугайся, не взорвется.
Я заберу у него...артефакт. И, по непривычке еще - что такое Коньякнахуй - отзовусь:
- Я не боюсь. Я думаю.
- Думаю... - передразнит он меня. - Вашей специализации думать природой не положено. А теперь вот скажи мне - что эта красота мне высказывает... часто...
Знать бы тогда, что я буду читать те знаки вот так. Места много, полукруг, два сиденья, мне скорей напоминающие медкабинет. По количеству... пристегнутого у ним странного. Еще есть место, где стоять и обширному Петеру, и мне... Даже если сдвинутся верхние прозрачные... ленты купола, отделяя нас от мира - разве что сесть Петеру придется.
А - как это назвать, экраны - в технике странные. Узкие, высокие, прозрачные...конструкции. Сразу и не сообразить - вот если ты не стоишь над, а сидишь в этих креслах - как с них что-то считывать? Я по правде так и не сообразил...
Прозрачные...и символы там проявляются - как цветная вода. Знать бы, что придется вот так понимать. С трудом переводить восприятие на вариант "технического" прочтения... Общее состояние... Вам именно вот это? "Это он... запрашивает параметры личного внутреннего..."
- Не указано, - и не удержался. - Они полагали, что и так должно быть понятно...
В ответ мне выматерятся - что полагают об их способности думать, и, как ни в чем не бывало, ткнут в символы:
- Это я уже выучил - недостаток топлива, верно?
- Заряда, - поправлю я...
- Вот на таком летать, что с гюрзой взасос лизаться, наверно, - выдаст он неожиданно, - и страшно, и никакого удовольствия... Но, - и отпустит следующую ругань, - попадись мне тот мужик, кто эту конструкцию придумал - эх, ни...чего ты не поймешь, лингвистик! А вот дать бы ему в рожу - за такую степень безопасности разработки... А потом - да я полжизни готов втыкать, понять бы - как эти прежние такое придумывают! - а дальше, Лён, ты извини, что цитирую его без купюр. - Бляди! - с выражением прозносит Петер. - Жирные, тупые, зажравшиеся бляди! Позиция нашего, еби ее, научно-политического курса. "Тупые варвары, которым в руки попали высокие технологии". Дока-азывайте! И хуй я теперь хоть с кем из них нормально поговорю! Черт, бля, лично из преисподней, в руки им вот такое умение думать, бля, головой вытащил!
Его обрывает насмешливый вопрос - откуда-то от платформы - легко смеются:
- Ты веришь в черта, Пит?
- Верю в кредитную карту "Траст-банка", и в то, что завтра мы проснемся с ниебического похмелья, а еще в то... Эй, Юта, не сбегай, - смеется он, и - точно, Лён, забывает ругаться. - Подойди ближе! А еще в то, что предел моего счастья - получить мои практикантские - и оказаться на самом дальнем углу Галактики - и не важно, что у нее нет углов! - в тот самый час, когда эти господа таки встряхнутся и поймут, как нам навалять... И ради этого я готов поверить не только в черта, но и в ебану мать и в твои вонючие носки под дверью душевой...
Лен...а я ведь дословно - добуквенно - повторял за ним тогда: "И...как я теперь хоть с кем из них нормально поговорю?"
***
Вечер там прекрасен - на весенних линиях Приморского центра. Синее, высокое небо - и в квартире распахнуты все окна: сегодня ветер с моря слышней и приятней квартирного микроклимата.
У Нэты сейчас отдельная приятность, детская: благополучно отчитался за успехи на второй письменной ступени - и явно не хотел пропустить такую погоду: лучшая на свете весна, свобода, приятели и бастионы шшидды ждали. Но для полной очистки совести надо спросить и оставшегося преподавателя: "Таари, а перед Вами мне - когда отчитаться?" - она улыбается - весело и открыто - и переходит на изучаемый фаэ: "В "найди нас" играть торопишься?" - "Ага..." - "Встретишь Терьо, поболтаешь - он мне расскажет. Беги!" - и Нэта следует совету, и на бегу уже переводит негромкое - так отпущенное вслед: "Детских весен всем насыпают мало..."
- Надо же, как он увлекся: по доброй воле отчитаться захотел, - оценивает исследователь Шарех. - Я-то считал, что его не заставишь заниматься... - и возвращается к проверке свежесданных проектов - в Высшей школе Айль-Саанрема - свои отчеты.
Теи-лехта сидит там же, на ступеньках подиума. И даже вышивает что-то похожее... Тоже - по темному... Только теперь сделанной работы много больше. Теперь хорошо видно, что - перья. Яркие, невиданной птицы - неожиданный насыщенный изумрудно-зеленый. И серебро.
- Мне - не удивительно, ньера Шарех. Дети любят играть словами. И от того, что они скажут - Многоликий не отвернется.
Он выслушивает - так это бывало уже не первый раз - скептически жует губами, словно что-то очень невкусное и ошибочное.
...Так он удивляется давно. Наверно, с того времени, как узнал, как правильно называть это вот "культурное представительство" файдайр, что открылось на Айль-Саанрема почти вслед за торговым. А также - что примерно обозначает принятое обращение к собеседнице. Можно сейчас и припомнить, как она - ладонью - подбирает слова: "Лехта - это... статус... звание?.. Буквально - это "Тот-кто-служит"". Историческое слово "сан" ей придется объяснять - и самому вспоминать. Чтоб улыбнулась: "Да, примерно похоже..." Дальше было отдельно: "Конечно - там, где есть наши люди - тем более на не открывшейся нам земле - там обязательно должны быть мы. А еще - но мы это правда умеем лучше всех. Делиться. Своим языком и культурой. Нам... разрешено".
Исследователь Шарех удивлялся. В том числе вслух. В том числе и сейчас. Проверка проектов подождет.
Он быстро остановит свою работу, встанет... И, поднимаясь с другой стороны на ту же раковину подиума обеденного уголка заговорит:
- Знаете, лехта Таалиор, что меня в вашем обществе...неимоверно удивляет?
Взгляд она освободит от работы - искоса, вверх - и приглашающий к беседе жест: "Да?"
- Как цивилизация, дожившая до межзвездных перелетов, умудрилась сохранить в неприкосновенности такой атавизм древних времен как вера в бога... Или - как это звучит на вашем?
- А по существу? - нетерпеливо говорит Шарех, делает пару шагов по подиуму и останавливается рядом.
Мгновение держится тишина, а потом... Руки взвешивают - над работой - проверяют, что подобрать. И звучит - чужое, медленное-медленное:
- Vorg'h faj'i zu saen Lh'ien'nai, - скорости хватает, чтоб накрыть и дальше, сделать другим звук привычных слов, - "доверяю себя Единому"?.. Только... у нас это не звучит. Вот так - вслух перед всеми. Совсем редко - даже перед совсем близкими. Это очень... - и подчеркнуто подбирает слово, - интимное понятие... Мне... отдельно так говорить и не нужно: понятно - я лехта. Знаете, мне тоже - совсем удивительно.
Он останавливается у обеденного уголка, опирается. Собеседнице приходится развернуться:
- Что вам удивительно?
- Ньера Шарех - а вы верите, что вы есть?.. что дышите, что у вас кровь течет? Вот... о чем-то таком вы меня сейчас и спросили. Что для меня - совсем я: всей собой - знаю...
- Но все, что я знаю, я могу и доказать, - смотрит он удобно, сверху.
- Даже "общественные законы", которые вы изучаете? - спросит лехта, но вопрос накроет новая реплика:
- То, что "течет кровь", - он явно цитирует, - показать точно... нетрудно.
- И это нетрудно... то, почему мы верим - и что мы делаем... и зачем, - тихо говорит собеседница. - А вот понимаете, ньера Шарех - вам, к сожалению, не могу, - на миг она возвращает взгляд к работе, потом снова - смотрит на собеседника и так ярко улыбается. - Вы меня дразните. Мне... ужасно интересно попробовать посмотреть, что у вас там за берега внутри и какие тени - и как вы вообще такие живете? Но - не могу.