Аннотация: Вариация на тему Набокова и Кафки. Опубликовано в журнале "Химия и жизнь"
Георгий АРЕФЬЕВ
ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПРОЦЕСС
Вариация на тему
Сообразно с законом, Цинциннату Ц.
объявили смертный приговор шепотом.
Все встали, обмениваясь улыбками.
Владимир Набоков
"Приглашение на казнь"
- Ты заблуждаешься в оценке суда,-
сказал священник.
Франц Кафка "Процесс"
Обвинителя на процессе не было - его присутствие в суде давно было признано негуманным. Поэтому первым выступил адвокат.
В своей речи он потребовал подсудимому смертной казни. (Требовать иного значило бы нарушить профессиональную этику.) Выступал он страстно, захлебываясь словами, отфыркиваясь и отплевываясь.
Публика разразилась овациями:
- Браво! Бис! Бис!
Адвокат встал и вновь, столь же страстно повторил свою речь. Сел, отдуваясь, вытер обильный пот красной подкладочной внутренностью полы сюртука и подмигнул своему подзащитному.
Публика постепенно успокоилась, восторженные возгласы затихли и подсудимому было предоставлено последнее слово. Присутствующие опять зашевелились, зашуршали, разворачивая хрусткие оберточные бумаги и суетливо принялись запихивать друг другу в уши вату.
Судья неторопливо раскрыл замшевый футляр и вынул мягчайшие английские тампоны - он терпеть не мог казенные затычки из такой же серой ваты, как и те, что торчали из ушей секретаря и конвойных. (Такие же грубые затычки засовывали сейчас в уши обвиняемому. Кляп, правда, на всякий случай вынимать не стали.)
Судья выждал, пока минутная стрелка трижды шагнула вперед, и первым вытащил затычки, потом раскрыл наугад тяжелый том "Уложения о наказаниях" и зачитал, не глядя, приговор. (Да и зачем глядеть, если на каждой странице одно и то же?)
Адвокат метнулся к судье и о чем-то пошептался с ним. Судья, уже расстегнувший мантию, нахмурился было, но потом кивнул головой и объявил об отсрочке казни на сорок минут.
Сияющий адвокат повернулся к осужденному:
- Блестящий успех!- восклицал он, пожимая руку приговоренному,- теперь я успею пообедать!
Он уже вывернул сюртук красной подкладкой наружу и вынул из потайного кармана маску:
- Видите? Прорези для глаз есть, а для рта - нету! Я писал в Министерство, но ответа все нет. А голодным я не могу работать - то веревку забуду намылить, то топор подточить... У меня от голода изжога и икота!
И уже в дверях, обернувшись, счастливо улыбаясь, крикнул:
- А на обед сегодня зразы! Мои любимые зразы!
Подошел священник и долго говорил утешающие слова, прежде чем предать анафеме.
К приговоренному допустили жену - не ту, прежнюю (с момента ареста все родственные связи по закону считаются прерванными, чтобы на близких подсудимого не пала тень его преступления), а новую жену, назначенную утром судом.
Даже такой закоренелый преступник как казненный накануне некто Ц., не снявший шляпу в присутствии Генерального секретаря президента (на допросах он жалко лепетал, что у него вообще нет шляпы, поэтому он ее и не снял - нелепая попытка оправдаться, особенно наглая из-за примитивности отговорки), даже такой закоренелый преступник имеет право на то, чтобы его проводил в последний путь самый близкий и родной человек.
Тем более такое право имел сегодняшний приговоренный, чье преступление было столь незначительно (его даже не сочли нужным изложить судье хотя бы устно), что если бы не конец квартала, можно было бы и вовсе обойтись без суда. (В любом пункте охраны порядка найдутся и веревка и топор.)
Жена крепко приникла к осужденному тяжелой грудью (чашки бюстгальтера уперлись ему под ребра) и оросила слезами закованные в кандалы исхудалые руки. Она покрыла поцелуями его бледный лоб, глаза, полные смертного ужаса, и впалые щеки и надолго приникла к серым губам, не обращая внимания на набухший слюною кляп...
- Доченька, полно тебе убиваться по каждому-то,- тронул ее за плечо судья. Сейчас, без мантии и парика он выглядел совсем по-домашнему и видно было, что это смертельно усталый, немолодой и очень добрый человек.
- Вот завтра мы тебе получше пару подберем - за хозяина хутора выдадим. Пора уж тебе меня, старика, порадовать внуками, давно пора. Получишь завтра в наследство дом с амбаром, сад, шесть коров... Так, глядишь, наберем тебе на приличное приданное. Выйду я на пенсию и насовсем тебя замуж пристроим.
- Правда?- сквозь слезы улыбнулась она, откинув со лба редеющую прядь, но тут же вновь захлюпала распухшим от слез и без того толстым носом:
- Да-а-а, - протянула она, - опять прокурорская дочка себе заберет. Кто побогаче - все ей достаются.- (Судья беспомощно развел руками.) - А мне одни нищие поэты,- и она разрыдалась по своей бабьей доле, уткнувшись в грудь мужа - в сущности, чуждого ей человека, которого она так и не успела толком узнать. (Раньше она выходила замуж накануне суда, но подсудимые, все как один оказались нестоящими мужьями, а отдаваться при живом еще муже тюремщикам - сплошь рослым деревенским парням, сильным как жеребцы, она считала делом безнравственным и недостойным...)
- Будет,- тронул ее за плечо адвокат.- Пора.
И, не оглядываясь, зашагал впереди конвоя.
Глаза приговоренному не завязывали - то ли рано еще было - не отсчитали еще часы роковую минуту, то ли сэкономили на повязке, то ли просто забыли, а спросить мешал кляп и ему оставалось только мычать в безнадежном стремлении быть понятым, чтобы раскрыть эту последнюю тайну жизни.
У входа в подвал адвокат обернулся и, хмуро посмотрев на обреченного, процедил:
- А зразы-то переперчены были.
* * *
Внутри было пыльно и темно - лишь из забранного решеткой оконца под низким сводчатым потолком сочился по-осеннему тусклый день, да из проема в дальнем углу зловеще светило неровное, полощущее пламя.
Прислоненные к стене, багровели в полумраке пыльные щиты наглядной агитации. (Похожий на древнего грозного Бога бородатый смотрел с плаката сурово, господин с бородой поменьше и поаккуратнее равнодушно отводил взгляд, а третий - с совсем уж маленькой бороденкой, крутолобый, лысый, хитро щурящий ласковые маленькие глаза - напротив, улыбался и даже, казалось, раза два приятельски подмигнул.)
Обреченный, повинуясь указаниям адвоката, встал на колени (ноги все равно не держали) и положил голову на плаху. Странное оцепенение охватило его. Всем своим существом он чувствовал над головой роковой замах топора, но вместо последнего ужаса он вдруг ощутил запредельную нелепость происходящего.
Исподлобья, не отрывая подбородка от бурой выщербленной колоды, он посмотрел на "жену" - она показалась такой же плоской и картонной, как три бородача с плаката за ее спиной и так же лишенной рельефа - с боковой тенью на лице для иллюзии круглоты. И столь же тускло и плохо пропечатанной на жухлой бумаге. И он вспомнил...
... и с неиспытанной дотоле ясностью, сперва даже болезненной по внезапности своего наплыва, но потом преисполнившей веселием все его естество,- подумал: зачем я тут?... - и, задав себе этот простой вопрос, он отвечал тем, что привстал и осмотрелся.
Кругом было странное замешательство.
... Все расползалось. Все падало. Винтовой вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашеные щепки, мелкие обломки позлащенного гипса, картонные кирпичи, афиши; летела сухая мгла; и Цинциннат пошел среди пыли, и падших вещей и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему.
Сочно чавкнув, топор тут же остановился, глухо ткнувшись в колоду.
Голова оказалась больше обычной и застряла в желобе. Адвокат вытер топор о ее волосы и протолкнул ее ногой вперед. С веселым стуком голова покатилась по желобу вдаль - к гудящему пламени и призывным голосам кочегаров.