Аннотация: рассказ опубликован в литературном журнале "Сибирские огни"
КНИГА
"...есть много, друг Горацио, чудес на свете,
что и не снились нашим мудрецам".
( Вильям Шекспир)
Лето 1987 года выдалось чрезвычайно боевым. Рейды следовали один за другим, и об отдыхе мечтать не приходилось, да никто и не мечтал. Каждый выход сопровождался боестолкновением и результатом, но на этот раз группа бродила по сопкам уже третью ночь и следующим утром, после выхода на заданное место, ровно в шесть утра их должны были забрать вертолёты. Все эти десятки километров, проглоченные за трое суток, оказались пустопорожними. Возглавлял группу 21-летний лейтенант Фефелов Сергей по прозвищу Прикол. Прозвище ему было дано не за то, что он был уж такой шутник - так, в пределах нормы молодого циничного армейского коллектива. Просто день рождения у него было 1 апреля, что само по себе было приколом.
Одиннадцатый выход лейтенанта Фефелова подходил к концу. За пять месяцев службы здесь он успел прослыть везучим командиром: каждый его выход в "поле" заканчивался результатом, и что самое важное - без потерь. Бойцы рвались с ним в рейд, так как награда за пару таких выходов была почти гарантирована. Начиная с четвертого выхода, мудрый комбат исправно писал на лейтенанта представления к награде, понимая степень риска и мастерства молодого командира. Однако где-то в штабе с устным комментарием "мало прослужил" очередное представление летело в урну. Пока было достаточно уважения бойцов и более опытных командиров, но о награде всё-таки мечталось.
Сергей понимал, что с каждым рейдом запас везения становился всё меньше и меньше, поэтому напряжение с каждым выходом росло. Вот и сейчас неожиданно для самого себя, Фефелов решил остановиться на соседней сопке, то есть не доходя до условленной точки. Ночь была прохладной и лунной, светло было, почти как днём с той только разницей, что свет был неестественно серебристым.
Боец головного дозора внезапно остановился и тут же присел, подняв согнутую в локте руку, остальные отреагировали адекватно. Лейтенант на корточках приблизился к головному дозору и, высунув голову из- за валуна, посмотрел в направлении, обозначенном ефрейтором Ивановым. У подножья сопки, в неглубоком мандехе, стояла тентованная "барбухайка" с задранным капотом. Ефрейтор срывающимся от возбуждения голосом прошептал:
- Товарищ лейтенант, халява!
Фефелов отрицательно помотал головой. Он уже привык в таких случаях полностью полагаться на интуицию. Как будто невидимая рука вела его все эти пять месяцев, помогая выжить самому и спасти жизни других.
Боец уже умоляющим тоном опять зашептал ему на ухо:
- Товарищ лейтенант, ну хоть бухнем разок из "мухи", - сказал он, имея ввиду реактивную противотанковую гранату, - а потом поглядим, что будет.
Фефелов внимательно смотрел вниз, рядом с машиной никого не было видно. В принципе, можно было согласиться на предложение солдата, риска особого не предполагалось, но голова сама собой мотнулась в знак твёрдого отказа.
Вернувшись к разведчикам, лейтенант громким шёпотом, обращаясь к заместителю командира взвода, но так, чтобы слышали все, сказал:
- Сидим тут до рассвета, а с появлением вертолётов обозначим себя дымами - заметят нас, а там посмотрим. Тут и до площадки подскока один рывок.
Уставшие бойцы сразу попадали спать, выставленное охранение добросовестно приступило к своим обязанностям. Фефелов заснул, как в яму канул, и, как показалось, тут же проснулся от толчка в плечо.
- Ну, товарищ лейтенант, вы даёте, - изумленно шептал боец из охранения.
Лейтенант не сразу понял, чем он вызвал такое восхищение, а когда увидел, в чём тут дело, изумился не меньше остальных. На всех вершинах сопок вокруг "барбухайки", включая ту, которая была их целью, сидели духи. Свободная, то есть занятая ими, была единственной, наверно потому, что была тактически не выгодной.
- Петруха, - обращаясь к радисту, зашипел Сергей, - вызывай "грачей" и предупреди, что тут "бородатых" целый кагал.
Дважды распоряжаться не пришлось, ведь это был вопрос спасения и его, радиста, жизни тоже. Бойцы стали деловито готовиться к бою. Сергей тоже, прислонившись к валуну спиной, начал доставать пачки патронов. Понимая, что для него это будет не прицельная стрельба, а сплошное целеуказание, лейтенант стал специально для этого снаряжать ещё один магазин. Распечатав сразу две пачки патронов, поочерёдно, не торопясь, доставал патроны то из одной, то из другой - один трассер, один простой. Достал из подсумка гранату, разогнул чеку и положил перед собой, а в освободившийся подсумок ссыпал оставшиеся патроны.
Всё происходило спокойно и размеренно, как будто люди готовились к какой-нибудь плотницкой работе, раскладывая инструмент, а не к кровопролитной схватке. Минут через десять всё было готово, и Сергей сидел, прикрыв глаза, мысленно прокручивая возможные сценарии боя, изредка выглядывая из-за валуна, чтобы проконтролировать действия бородачей.
Нарастающий грохот послужил командой к бою - в небе появилось звено "грачей". В первую очередь надо было обозначить себя, чтобы не попасть в собственную "мясорубку" и Фефелов скомандовал:
- Поджигай!
И как только оранжевый дым, набрав силу, в полном безветрии потянулся к небу, дал первую очередь трассерами в направлении господствующей вершины.
"Духи", сообразив, где находится группа и, понимая, что стрельба по самолетам бесполезна, всю мощь стрелкового оружия обрушили именно на разведчиков. Бойцы дружно отвечали тем же.
Не успело отработать одно звено "грачей", как в работу включились самолеты, пришедшие на смену предыдущим. Одновременно в небе появились осиные точки вертолётов, и среди них только пара МИ-8, для эвакуации бойцов, а остальные - огневой поддержки.
"Грачи", отработав, ушли, их сменили "вертушки". Шипенье реактивных снарядов завершалось грохотом разрывов. Ответный огонь со стороны вражеских позиций сначала ослаб, а затем прекратился вовсе. Группа спецназа продолжала вести огонь, но скорее, только для того, чтобы выпустить волны азарта, охватившего всех при виде разгромленного противника. Внизу в мандехе полыхала "барбухайка", исполнявшая роль приманки. По ней, конечно, не преминули "бухнуть" из "мухи".
Пара вертолётов в крутом вираже, выбирая место для посадки, начала снижаться. Это был знак для Фефелова, и он скомандовал:
- Всё уходим!
Бойцы так же спокойно, как после завершения учебных стрельб, начали собираться, готовясь к отходу и последующей эвакуации. Пока группа бежала к месту посадки вертолётов, из них уже высадились бойцы, прибывшие на смену. В этот раз собирать трофеи и "бакшиш" выпало им. Командир досмотровой группы, приветственно помахав рукой, прокричал сквозь вой вертолётов:
- Счастливо, Серёга!
Фефелов пересчитывал людей, хлопая по спине каждого, прежде чем тот ввалиться в "вертушку". Сам он, едва схватившись за алюминиевый проем, почувствовал, как его втаскивают внутрь сразу несколько пар рук. Уже в вертолёте лейтенанту стало страшно, когда он представил, что могло бы быть, не прислушайся он очередной раз к собственной интуиции.
* * *
Свет настольной лампы стал блёкнуть, а обстановка в кабинете обретать более ясные очертания. Чёрный кожаный диван оказался коричневого цвета, ряды тёмно-серых книг - разноцветными. Мебель во мраке ночи, казавшаяся тяжёлой и громоздкой, под окрепшими лучами солнца становилась невесомой и стройной. Наступал новый день, но с его приходом энергия творческого прилива ослабла, как завод механической игрушки, а затем и напрочь иссякла. Николай Харитонович со злостью отбросил ручку. Она, прокатившись по столу, упала на пол, издав трескучий звук. Фантазии ушли так же неожиданно, как и появились. Самочувствие резко ухудшилось.
Николай Харитонович Бессонов, литератор средней руки имел несколько публикаций в различных толстых литературных журналах - пара повестей о сельской жизни и несколько статей в газетах. Вся эта серость была опубликована благодаря его другу писателю Кудеярову, обласканному властью и славой.
Бессонов и Кудеяров дружили с детства и были прямой противоположностью друг другу. Кудеяров, наделенный довольно глубоким писательским талантом и бездарный Бессонов. Тем не менее, их дружба была искренней и равноправной. Кудеяров добросовестно пристраивал очередной опус своего друга, благо, что не так уж и часто это приходилось делать вследствие малой плодовитости Бессонова. Николая Харитонович тяготился таким положением дел, но так уж распорядилась природа: одарив литературным талантом их обоих, поделила его между ними далеко не поровну.
На сей раз, похоже, всё выглядело иначе. Бессонов начал писать роман внезапно, под влиянием какого-то внутреннего озарения. Однажды вечером, поссорившись с женой, он лёг спать отдельно, в своём кабинете на диван. Повернувшись к стене, он закрыл глаза и попытался заснуть, но вместо этого в сознании стали возникать картины горных пейзажей, среднеазиатские кишлаки, обстреливаемые из орудий, какой-то лейтенант с вполне конкретной внешностью, именем и фамилией. Бессонов встал, и сев за стол, начал писать.
Роман получался о войне, не какой-то конкретной, а о сложной и непонятной, без линии фронта и боевых порядков. Где и за что воевали солдаты, ему было не ведомо, но роман получался глубоким и захватывающим. Николаю Харитоновичу и самому уже было интересно, что будет дальше и как сложиться судьба главного героя - лейтенанта Фефелова. Имя и фамилию Бессонову тоже придумывать не пришлось, он как- то сразу её знал, так же как и его прозвище - Прикол. Бессонов сам, не будучи фронтовиком и не имея к армии ни малейшего отношения, описывал технику, вооружение и тактические действия так, как будто всю жизнь только этим и занимался. Он точно называл наименования боеприпасов, терминология и команды были профессиональными настолько, что автору самому приходилось удивляться, откуда он это знает. Получались своего рода мемуары о том, чего в его жизни никогда не было.
Когда накатывал очередной приступ загадочных фантазий, Бессонов как бы впадал в транс, и рука сама едва успевала записывать фразы и предложения, не понятно, откуда возникавшие в его сознании. Одно он мог сказать точно: мук творчества он не испытывал. Более того, не было даже мыслительного процесса как такового, а тем более планов и набросков будущего произведения. Просто рука писала - и всё.
В тот первый раз, когда Николай Харитонович начал писать этот роман, он всю ночь провел за столом в непрерывной работе. Оказавшись не готовым к такому темпу, он писал на том, что попадалось под руку, вернее, под ручку. Бумажные салфетки, обрывки листов, черновики - всё шло в работу. Ручка была хорошая, шариковая с надписью "Закопане" - ему её привез в подарок Кудеяров из командировки в Польшу. Бессонов едва успевал проставлять номера на исписанных листках, чтобы потом не запутаться.
Всё прекращалось внезапно. Каждый раз Николай Харитонович с силой отбрасывал ручку и несколько минут сидел, не осознавая происходящего. Однажды он, глядя на не вовремя вошедшую жену, долго не мог сообразить, что это за женщина и откуда она тут взялась. По мере того, как приходила узнаваемость реалий обстановки, его начинала бить лихорадка. Вот и на этот раз, трясясь от внезапно нахлынувшего холода, он лёг на диван и прохрипел:
- Оля...
Услышав его зов, немедленно вошла жена Ольга, держа в стакан с горячим чаем в одной руке и стопку с коньяком - в другой. Поставив стакан на табурет рядом с диваном, поднесла, как микстуру, стопку коньяка и вышла из кабинета. Через минуту вернулась с пледом в руках и заботливо накрыла мужа, старательно подоткнув со всех сторон. Затем задвинула плотные шторы, выключила настольную лампу и тихонько вышла.
Постепенно лихорадка проходила, и судороги, пробегавшие по телу, становились всё слабее и реже. Николай Харитонович сев на диване, шумно прихлебывая, выпил чай с лимоном и без сил упал на подушку. Сейчас ему было необходимо поспать несколько часов, как тяжелобольному после кризиса, а уж потом, набравшись сил, приняться разбирать исписанные бумажки и перепечатывать их на пишущей машинке набело. Исправлений, за исключением орфографических ошибок, практически не было.
* * *
Лейтенант Фефелов сидел в курилке штабного модуля. Он болел. Помятое и опухшее, заросшее рыжеватой щетиной лицо несло на себе отпечаток глубокого похмельного страдания. Фефелов, в принципе, был малопьющим, но вчера его понесло. Сказалась более чем годичная усталость, близость долгожданного отпуска, и полученный, наконец, орден - всё пересеклось в одной пространственно- временной точке и вылилось в грандиозную пьянку. Официальным поводом был врученный под аплодисменты личного состава орден Боевого Красного Знамени. При этом аплодисменты были не меньшей наградой, чем сам орден. Они означали, что орден был по-настоящему заслуженный, в противном случае он вручался бы в гробовой тишине. Такое тоже бывало и не так уж редко.
Орден висел на груди лейтенанта и дробно позвякивал, трясясь вместе с больным организмом его владельца. Тяжёлый похмельный синдром требовал немедленного излечения, но "лекарство" принимать было нежелательно.
Несмотря на то, что в "мероприятие" было втянуто всё командование батальона, в настоящий момент субординация требовала соблюдения формальностей. Подчинённый должен был предстать перед очами начальства хотя и больной, но не пьяный. В данном случае лейтенант ожидал вызова к начальнику штаба батальона для получения отпускных документов, чтобы назавтра убыть к месту его проведения, то есть домой в Союз. Завтра было ещё не скоро, здесь, на войне, планов далее, чем на вечер сегодняшнего дня не строили - и то не ранее обеда. Короче говоря, завтрашний день был за пределами обозримого, а пока лейтенант сидел на скамейке, тщетно пытаясь прикурить сигарету.
Спички в дрожащих руках ломались одна за другой. Во вкопанной бочке- урне уже лежало пол - коробка переломанных. Сергей поднял глаза, взгляд его с трудом поймал в фокус посыльного по штабу ефрейтора Иванова. Докопавшись до умной мысли в своем воспаленном мозгу, лейтенант поманил того пальцем.
- Товарищ лейтенант..., - начал было докладывать ефрейтор, но был остановлен жестом офицера.
Машинально встряхнув коробком, Фефелов протянул его бойцу и попросил:
- Спичку зажги.
Ефрейтор, поднося вспыхнувшее пламя к дрожащей сигарете, продолжил:
- Вас начальник штаба вызывает.
Фефелов, с наслаждением затянувшись, кивнул. Поднялся со скамейки и, сделав взахлёб ещё две-три затяжки, уже на ходу бросил сигарету точно в урну. Пройдя по коридору, приостановился перед нужной дверью и, для приличия стукнув по ней костяшками пальцев, сразу вошёл со словами:
- Разрешите, товарищ майор?
За столом сидел чуть менее страдающий начальник штаба майор Хамзин. Завидев лейтенанта, он с о грохотом открыл сейф. Звон ключей и скрип открываемой дверцы показались такими невыносимо оглушающими, что Фефелов схватился за голову.
- Ты где это так вчера нажрался? - c наглой ухмылкой спросил майор Хамзин.
Сергей гыгыкнул, оценив незатейливый армейский юмор начальника. Фефеловская койка была всю ночь занята ни кем иным, как майором Хамзиным, бесчувственное тело которого было эвакуировано туда боевыми товарищами.
Достав из сейфа документы, начальник штаба, хлопнув о стол, выложил их перед лейтенантом. Достал печать и, старательно подышав на неё, приложил в нужных местах. Затем, понюхав оттиск и назидательно подняв указательный палец к небу, доложил:
- О как! Теперь и оттиск воняет, будто с похмелья. Шутка! - затем уже серьёзно продолжил: - Сегодня сиди в модуле и никуда не высовывайся. А завтра утром от нас бронегруппа сопровождения колонны идёт или вертолет почтовый в обед. Выбирай на вкус.
Дверь приоткрылась. В неё заглянул замполит. Начальник штаба, тут же забыв о лейтенанте и догадываясь о цели визита гостя, радостно сказал:
- О, Борис Палыч, заходи!
Лейтенант Фефелов, сложив полученные документы, пошёл в свой модуль досыпать.
Следующим утром, как всегда, повинуясь внутреннему позыву, решил ехать с бронегруппой. Удобнее было лететь вертолётом, чем глотать пыль, сидя верхом на БТРе, но было невмоготу сидеть и ждать вылета вертолёта, лучше уж пусть медленно, но двигаться в сторону дома с самого утра. Бойцы, узнав, что лейтенант едет с ними, обрадовались. Фефелов успел стать всеобщим талисманом.
Колонна, наконец-то тронулась и, по обыкновению, с заметным опозданием. Лейтенант Фефелов по праву отпускника сам выбрал себе место в колонне, и оно было на первом БТРе. Конечно же, движение на головной машине было сопряжено с несколько бОльшим риском, но что это было в сравнении с тем, что на всех последующих пришлось бы глотать густую и горячую пыль. Что Фефелов был в отпуске - так то "духам" было неведомо, а поэтому автомат лейтенант взял с собой, хотя, как показали дальнейшие события, стрелять из него не пришлось.
Гранатометного выстрела Сергей не услышал. Он вообще ничего не слышал в течение тех 10-15 минут, пока длился ожесточённый обстрел. Страх охвативший его, лишил слуха и разума, оставив зрение только номинально, то есть Фефелов фиксировал всё происходящее вокруг, но осознавать, а тем более совершать какие либо обдуманные действия был не в состоянии. Букет взрыва выросшего прямо перед БТРом, сбросил его в кювет, при этом линия гор, запечатлённая глазами несколько, раз сменила положение с горизонтального на вертикальное и обратно. На четвереньках лейтенант заполз наверх к БТРу и, спрятавшись за броней, замер, вцепившись руками в раскалённый обод колеса. В такой нелепой позе он просидел всё время обстрела. Это был парализующий тело и волю страх. Сергей видел, как его друзья ведут огонь, отстреливаясь, а наводчик оператор, вращая башней, прицельным огнём вышибал одну за другой огневые точки.
Фефелов так и сидел, уткнувшись лбом в колесо, пока не почувствовал ощутимое похлопывание по плечу. Он оглянулся - над ним склонился ротный, подавая ему автомат, который Сергей потерял самым позорным образом. Ротный произнёс:
- Прикол, ты что?
- А? - не сразу поняв смысл сказанных ему слов, переспросил Фефелов.
- Что с тобой?
- Не знаю, Петрович, - ответил Сергей, воля и разум постепенно возвращались к нему.
- Вставай, Серёга, - ещё раз обратился к нему ротный. - Всё закончилось, обошлось на этот раз. Для нас с тобой.
Во внезапно упавшей тишине было слышно, как по склону продолжали скатываться камешки. Хмурые скалы, ещё несколько минут назад угрожающе взиравшие на враждебную им колонну военных, теперь, казалось, ехидно и презрительно ухмылялись, оказавшись свидетелями позора лейтенанта Фефелова.
По колонне прошли доклады командиров подразделений, и ротный заулыбался - ни одного "двухсотого". При такой плотности огня потери были минимальные: двое раненных да горевший в хвосте колонны бензовоз, на который уже нацелился танк. Мощно рыкнув, танк сбросил его с дороги и тот, разбрасывая ошмётки пламени, покатился в пропасть. Через несколько минут бойцы уже заняли свои места, и колонна была готова двинуться дальше.
Фефелов влазил на броню последним, отметив при этом, что ему никто, как обычно бывало, не подал руки, чтобы помочь подняться наверх. Солдаты прятали глаза, стараясь не смотреть в его сторону. Остаток пути так ехали в полном молчании, как будто у них на броне был "двухсотый". Хоть и обошлось без погибших, но потеря, по мнению личного состава, была. К потерям отнесли своего неожиданно струсившего взводного. "Хоть стреляйся",- думал Сергей, а орден, предательски позвякивавший на груди, только усугублял его двусмысленное положение. Сергей отвернулся, прикрыв рукой награду - на душе стало ещё противней.
Выехав из распадка, колонна вышла на финишную прямую - вдалеке уже был виден аэродром с рядами модулей пересыльного пункта. Миновав шлагбаум импровизированного КПП, колонна вошла в расположение пункта постоянной дислокации.
Ротный, приняв доклады подчинённых командиров, отдавал какие-то распоряжения. Бойцы неторопливо выгружались с тем, чтобы после приёма пищи и короткого отдыха выдвинуться обратно. Лейтенант Фефелов продолжал одиноко сидеть на броне, пока к нему не подошёл ротный. Старший лейтенант подёргал его за штанину и сухо скомандовал:
- К машине. Приехали.
Сергей спрыгнул вниз и, жестом остановив собирающегося уходить ротного, попросил:
- Петрович, построй людей. Пожалуйста.
Старший лейтенант, как будто догадавшись, для чего это необходимо, остановил проходящего мимо сержанта и распорядился:
- Быстренько, вот тут в две шеренги.
Сержант немедленно отреагировал, лениво продублировав протяжным голосом: - -
- Рота, строиться...
В полной тишине, нарушаемой только бряцаньем оружия, бойцы неторопливо построились, и десятки глаз холодно смотрели на Фефелова в ожидании. У Сергея на глаза навернулись слёзы, но он нашёл в себе силы и произнёс:
- Мужики, извините меня, я не знаю, что на меня нашло,... Знаете ведь... я ведь никогда..
Его прервал оживлённый гомон, пробежавший по строю, и по обрывкам фраз Сергей понял, что его простили. Повеселевший ротный пожал ему руку и сказал:
- Видать рано ты, Сергей Иванович, себя отпускником почувствовал. Напрягись и расслабься только, когда выползешь из самолёта в Ташкенте.
- Есть, - небрежно козырнув, сказал, откровенно обрадованный Сергей и затем добавил: - Только вот не повезло на этот раз. Подвела интуиция, влипли слегка.
- Как знать, как знать, - прервал его голос за спиной. - Извините, товарищ старший лейтенант, - это встрял в разговор прапорщик с пересыльного пункта. - Только что сообщили...Почтовый вертолёт разбился при взлёте. Редуктор заклинило. Шесть "двухсотых", включая экипаж. Так, что везунчик вы, товарищ лейтенант. Вы ведь с ним должны были прилететь?
Какая-то невидимая и твёрдая рука продолжала вести его как по написанному
* * *
Николай Харитонович, сидя за рабочим столом, перечитывал очередной подготовленный кусок романа. Прошло уже почти три месяца с тех пор, как началась эта странная работа, над не менее странным произведением. За это время Бессонов понял, что написанные им отрывки выдавались не в порядке очередности развития сюжета, поэтому их приходилось составлять и состыковывать как мозаику. Эту работу приняла на себя жена Ольга. Большая часть романа находилась сейчас на прочтении у Кудеярова, и сегодня он должен был вынести свой критический вердикт. По всей видимости, дело шло к концу, оставалось несколько провалов в сюжете, которые необходимо было восполнить. Окончание было уже готово.
Перечитав рукопись, Бессонов выдвинул верхний ящик стола и достал оттуда суровую нитку и шило. Выровняв кипу листов, аккуратно зажал их струбциной в специальный станок и принялся старательно прошивать. Кудеяров должен был появиться с минуты на минуту. Николай Харитонович сильно волновался: мнение Кудеярова много значило; причем такое волнение после написания произведения он испытывал впервые.
Чтобы не оставаться наедине со своими мыслями, Николай Харитонович пошёл на кухню приготовить кофе себе и ожидаемому другу. Погромыхав ящиками кухонного стола и прошуршав пакетом, Николай Харитонович водрузил наполненную турку на плиту и стал ждать заветного момента, когда её содержимое наконец закипит. Заветный момент наступил под звуки дверного звонка. Бессонов стал нетерпеливо перебирать на месте ногами, пытаясь сделать выбор: бежать ли ему открывать дверь либо дождаться полного завершения процесса приготовления кофе? Выбрал второе. К моменту, когда готовый кофе был разлит в маленькие фарфоровые чашечки, дверной звонок уже заливался непрерывной трелью. Шустро шаркая ногами, Бессонов кинулся открывать дверь.
- Ф-фу. Напугал, а я думал, что с тобой что-то произошло, - это были первые слова Кудеярова, сказанные им вместо приветствия. Cделав шаг вперёд, он догадливо произнёс: - А-а, ты кофе готовил оказывается!
- Угу, - лаконично ответил другу Бессонов и также шустро зашаркал обратно на кухню.
Когда он внёс чашки с кофе в свой кабинет, Кудеяров сидел в кресле, держа в руках только что сшитый Бессоновым отрывок романа. Тот, что был на прочтении, очевидно, лежал в кожаной папке Кудеярова. Николай Харитонович переставил рабочее кресло напротив, поднёс ему чашку с кофе и, прихлебнув из своей, стал выжидательно смотреть на друга, по выражению лица пытаясь определить его мнение о прочитанном. Кудеяров, понимая, чего от него ожидают, не торопясь, отпил глоток из чашки и, приняв выражение лица медицинского светила, наконец, сказал:
- Ну-с, больной, что я вам могу сказать.... - и, уже сам не выдержав, выпалил: - Коля, это гениально! Откуда это у тебя родилось? Прямо "Война и мир" двадцатого века. И эти фразы, специфическая военная лексика и терминология... откуда это взялось?.. Кстати, что такое "двухсотый"?
- "Двухсотый" - это погибший, а почему это слово, так я и сам не знаю. Как это.. "этимология данного слова" мне не ведома.
- Написано очень здорово! Только есть некоторые критические замечания, - начал было Кудеяров: - Короче говоря, Коля, ярко, емко, глубоко. Только....,
- Что "только"? - здесь взволнованный Бессонов попытался прервать его, но был остановлен жестом руки.
Кудеяров продолжил:
- Есть два "но", - и после паузы добавил: - Первое это то, что имеются некоторые моменты, ну...натянутые что ли... Например, там у тебя смелый и отважные лейтенант Фефелов проявляет вдруг неожиданную трусость. Разве так может быть? Мне кажется, что этот эпизод надо убрать или изменить.
- Знаешь, Володя, - задумчиво взяв себя одной рукой за подбородок, начал отвечать Бессонов: - Самое удивительное, что после этого романа у меня самого психология и мышление стали как у фронтовика. Мне иногда кажется, что я сам прошёл эту войну...Поэтому вот что я хочу сказать... Смелость это не талант и не врождённое качество, как у художника. Если он умеет рисовать, то умеет - это всегда. А смелость это иное. Это внутреннее состояние человека в данной конкретной ситуации, поддерживаемое волевыми качествами. Все трудности в армии, порой искусственно создаваемые, имеют одну цель: воспитать волевые качества, а значит, и смелость тоже. Но бывают моменты, когда воля оказывается сломленной на какое-то время, а порой и навсегда. Как бы это тебе объяснить...Ну, например, если я тебе крикну в лицо, ты ведь не испугаешься? Нет. А если подкрадусь неожиданно и сзади?
- Ладно, Коля, не буду спорить о том, чего не знаю, но тебя могут не понять...
- А мне наплевать поймут меня или нет. Теперь давай своё второе "но".
Кудеяров замялся, не решаясь приступить к ответу. Похоже, второе "но" было существенней, а так оно и оказалось. Преодолев нерешительность, Владимир Алексеевич сказал:
- Николай, вот то, что ты написал сейчас, не опубликуют - ты ведь это понимаешь? Сам посуди, как может советский солдат убивать мирных жителей? Да ещё в явно не освободительной войне?.. Согласен, ты всё показал реалистичн: и внутренний мир героя, и взаимоотношения фронтовика в мирной жизни, в обществе тех, кто не знает, что такое смерть друзей, живёт сытно и благополучно. Циничное "я тебя туда не посылал" будет жить в веках. И законов мирной жизни фронтовик никогда не постигнет. Так что, Коля, хоть и прав ты, но не даже думай о публикации. Более того, не вздумай эту рукопись кому - то ещё показывать - смешают с дерьмом и отправят жить за сто первый километр.
Кудеяров умолк, и в кабинете повисло тягостное молчание. Бессонов сник, хотя и раньше понимал, что, скорее всего так и будет, но надеялся всё же на связи и помощь друга. Кудеяров достал из заднего кармана брюк плоскую фляжку и протянул её Николаю. Тот взял было её, но затем, отрицательно покачав головой, протянул обратно. Кудеяров пожал плечами и сам, отвернув пробку, приложился к горлышку.
Молчание длилось целую вечность. Кудеяров нерешительно кашлянул, чтобы хоть как-то прервать затянувшуюся паузу, и затем произнёс:
- Коля, ты всё же пиши. Времена меняются, а талант требует выхода. Если Господь дал тебе это, то даже не важно, когда это прочитают - важно, чтобы было написано.
Владимир Алексеевич потянулся к своей кожаной папке, достал рукопись и выложил её на стол. Погладил стопку листов рукой и ещё раз сказал: -
Ты пиши, Коля, пиши обязательно. Это когда нибудь оценят, не могут не оценить, - запахнул плащ и не то вопросительно, не то утвердительно добавил: - Я пошёл.
Бессонов молча кивнул головой и тоже поднялся, чтобы проводить друга. В прихожей, также молча, пожав руки, попрощались, и дверь за Кудеяровым закрылась.
После этого разговора Бессонов, скорее всего, напился бы, но вдруг почувствовал, как внутри знакомо начала сжиматься невидимая пружина. Николай Харитонович лихорадочно стал готовить чистые листы бумаги. Теперь, как только Бессонов начинал чувствовать такой прилив эмоций, он уже знал, что за этим последует, и успевал приготовить всё необходимое. Перед глазами начали вставать знакомые пейзажи и уже ставшие родными лица героев романа. Рука быстро побежала по бумаге, корявым и неразборчивым почерком выводя строки последнего, недостающего эпизода. Для Бессонова всё окружающее исчезло, он был там, в горах среди своих друзей, без которых уже не мыслил своего существования. ..
Неожиданно какофония глухих разрывов и свист пуль сменились странными и мелодичными звуками. Дым горящего кишлака рассеялся, и его сменил яркий, но не слепящий свет. Напряжение боя сменилось лёгкостью и ощущением безбрежного счастья. "Что это? Начало нового романа?" - подумал Николай Харитонович, но ответа не было. Писатель Бессонов Николай Харитонович умер.
* * *
Сергей шёл по родному городу и улыбался. Ничего особенного не произошло, душа светилась просто от осознания того, что он идёт по родному городу и его, старшего лейтенанта Фефелова, война закончилась. Секунды и минуты вновь растянулись в месяцы и годы, а значит, впереди лежала долгая и счастливая жизнь. Он шёл по проспекту, с интересом разглядывая рекламные щиты и вывески. Многое здесь изменилось с тех пор, как он отсюда уехал. Тогда, много лет назад, он уезжал из дома с одной небольшой сумкой, и встретившаяся на выходе из подъезда соседка спросила, надолго ли он, думая, что Серёжа идёт в магазин. Фефелов ответил, что навсегда. А вот оказалось, что он тогда погорячился с таким категоричным ответом, и это было такое счастье!
Внимание офицера привлекла вывеска с непонятной надписью "Магазин- библиотека "Читатель". Старший лейтенант зашёл внутрь исключительно для того, чтобы удовлетворить заурядное любопытство. Это действительно был и магазин, и библиотека. В одном зале стояли ряды полок с книгами, а в другом, смежном и поменьше, несколько столов для чтения. Если первый зал был ярко освещен, то другой, читальный, был погружен в полумрак и освещался только настольными лампами.
К Сергею подошла вежливая женщина лет пятидесяти и заученно начала говорить тоном музейного экскурсовода:
- В большом зале вы можете выбрать и приобрести понравившуюся вам книгу либо, уплатив небольшую сумму, пройти в читальный зал. У нас очень богатый выбор учебников и научно- документальной литературы, которую нет необходимости покупать. Вы можете воспользоваться ею здесь же...
- Спасибо, спасибо, - прервал её на полуфразе смущенный Сергей.
Он вовсе не собирался ничего ни покупать, ни читать. Любопытство его было удовлетворено полностью, и он уже направился было к выходу, но его внимание привлёк стенд с надписью "бестселлеры месяца". На стенде стояли несколько книг. Среди них выделялась одна, в чёрной обложке, на которой бело-красными буквами было написано название "Война". Фефелов подошёл к стенду и взял книгу, намереваясь быстренько её перелистать, но женщина- администратор вежливо и настойчиво направила его в читальный зал. Сергей, посмотрев на часы, решил, что у него есть некоторое время и сел за стол. Со снисходительным выражением лица фронтовика, знающего о войне всё, он начал перелистывать книгу.
Заинтересованность появилась сразу же - главный герой романа был полным его тёзкой. Совпадали и имя, и фамилия, и даже отчество.
Пролистав несколько страниц, Сергей взглядом выхватил в тексте фразу ".... На четвереньках лейтенант заполз наверх к БТРу и, спрятавшись за броней, замер,вцепившись руками в раскалённый обод колеса. В такой нелепой позе он просидел всё время обстрела. Это был парализующий тело и волю страх. Сергей видел, как его друзья ведут огонь, отстреливаясь, а наводчик оператор...". В его жизни был такой же позорный случай, и забыть его он, конечно же, не мог, также маловероятно, что подобный случай мог произойти с кем-то ещё. Объяснения данному совпадению не было, как и не было на его жизненном пути журналистов или писателей.
Фефелов стал дальше лихорадочно просматривать текст. Следующая глава также начиналась со значительного в жизни Сергея факта, а чем она закончится - он уже знал. В груди похолодело - весь сюжет книги был, по сути, биографией лейтенанта Фефелова. Или его жизни? Отличия были лишь в именах его друзей и прочих действующих лиц романа. Все остальное: эпизоды, факты и даже мелкие детали - совпадали полностью. Это было невероятно, но факт оставался фактом. И даже тот эпизод его случайной трусости был описан настольно точно, что даже внутренние терзания и переживания совпадали с теми, что он испытывал тогда.
Сергей оторвался от чтения и беспомощно огляделся вокруг, постучал по карманам в поисках сигарет. Осознав, что покурить здесь не получиться, встал. Потом опять сел и начал листать книгу с самого начала, пытаясь найти хотя бы малейшее отличие, чтобы написанное можно было попытаться отнести к случайному совпадению. Тщетно - всё было один в один. Захотелось, как тогда, залезть под БТР и вцепиться в колесо, чтобы не отрываться уже никогда.
Сергей захлопнул книгу и направился к выходу, но не для того, чтобы уйти, а для того, чтобы перекурить и взять себя в руки как перед броском в атаку. Пыхнув несколько раз сигаретой, он опять вошёл внутрь, решительно открыл последний лист книги и прочитал: "Сергей шёл по родному городу и улыбался. Ничего особенного не произошло, душа светилась просто от осознания того, что он идёт по родному городу и его, старшего...".
Оборвав чтение, он опустился взглядом ещё ниже и прочитал: "конец первой части". В левом нижнем углу страницы стояла дата окончания работы над романом - "1 апреля1965 года". Это были дата рождения старшего лейтенанта Фефелова. Ничему более уже не удивляясь, на последней странице обложки Сергей прочитал аннотацию и сведения об авторе, написанные неким Кудеяровым. Имя писателя ему ни о чём не говорило, но стало ясно, что тот давно умер.
Сергей встал, с книгой в руках подошел к администратору и спросил:
- Скажите, пожалуйста, а вторая часть есть?
Женщина, по-своему истолковав взволнованность офицера, ответила вопросом на вопрос:
- Что понравилась книга? Согласитесь, ведь искренняя и правдивая? А ведь автор не то, что фронтовиком, и военным-то не был.
"Да куда уж правдивей", - подумал Сергей, а вслух лишь повторил вопрос.
Женщина улыбнулась и наконец дала ожидаемый ответ по существу:
- Молодой человек, если вас это действительно интересует, то вам повезло. Когда этот роман публиковался впервые, я работала как раз в этом издательстве. Рукопись принесла его вдова, и я точно знаю, что вторая часть есть. Только...только публиковать её она отказывается без объяснения причины.
- А что там, в ней?
- Насколько мне известно, главный герой тот же, но больше я ничего не знаю. Позвоните ей, может, она даст вам её прочитать, учитывая ваши заслуги, - сказала женщина, глядя на его боевые награды, висевшие на груди. - Как фронтовику - не откажет. Я дам вам её номер телефона.
Склонившись над столом, она написала номер телефона и, сложив листок вчетверо, отдала Сергею. Фефелов, сунув сложенный листок в карман, наскоро рассчитался за книгу и, забыв взять сдачу, рванулся домой с горячим желанием прочитать хотя бы окончание второй части. Чем ближе он подходил к дому, тем слабее становилась его решимость, и к моменту, когда он оказался возле телефона, от решимости остались одни сомнения. Сложенный листок лежал перед Фефеловым на столе, а в руках он держал телефонную трубку. Оставалось только развернуть листок и набрать номер.
В задумчивости Сергей положил трубку на место и взял листок в руки. Затем достал зажигалку и сигарету, чиркнул несколько раз зажигалкой, сломал и выбросил сигарету. Посидев несколько минут, вновь чиркнул зажигалкой. Двумя пальцами другой взял листок и, резко выдохнув, поднёс к нему едва заметный огонёк. Бумага, охваченная пламенем, быстро сворачивалась и чернела, превращаясь в пепел. Сергей положил догорающие остатки в пепельницу и, глубоко задумавшись о чём-то, смотрел на угасающее пламя...