Во времена Древнего Египта его праотцы подпирали могучими спинами власть фараонов. В Древнем Китае многокилометровые шеренги его предков выстаивали плечом к плечу набеги бесчисленных монгольских орд. В последнем же своем историческом воплощении роль ему попалась намного скромнее - простой рязанский кирпич, смущенно краснея, сейчас глядел из миски с манкой на барона фон Петухоффа...
Мне всегда хотелось начать мое повествование именно так. Историю я люблю, но, будучи журналистом местной газеты "Село и Скотина", события действительно значимые и монументальные мне освещать приходится редко. Ведь все рациональные предложения, досрочные обязательства, рекорды и достижения, о которых так часто слышат мои читатели, существуют лишь на бумаге сводок. Район у нас средний и тихий по многим показателям.
Однако вернемся к краеугольному камню моего рассказа. В любое другое время кирпич, запущенный в окно русского дворянина, являлся бы знамением надвигающихся неприятностей. Но Александр фон Петухофф был представителем уже нового непуганного поколения аристократии, не способного по достоинству оценить прелести народного негодования. Сначала кирпич показался барону последствием прошлой ночи, так как бессонницу он обычно лечил игрой в Тетрис. Однако кирпич не испарялся, и барон с интересом изучал пришельца, вальяжно развалившегося в его завтраке.
Чтобы полностью осознать значимость этого события для барона, нам придется залезть ненадолго на его семейное древо. Прапрадед Александра - Алексей Иванович Петухов, помещик мелкий во всех отношениях, покинув историческую родину и скромное свое имение сразу после революции, бежал в Германию. На новом месте жительства ему повезло немного больше - однажды по пьянке он выиграл в карты дворянский титул у разорившегося барона. На этом удача рода фон Петухофф закончилась, и следующие два поколения не заслуживают нашего пристального внимания, так как особенно ничем не отличились, кроме, пожалуй, редкого умения растрачивать и так скромное родовое имущество. В конце концов молодой Александр из семейного достояния унаследовал лишь имя, дом и необходимость работать.
Устроился этот худенький человечек неопределенного возраста в компьютерную фирму одного из более тихих пригородов Берлина. Должность была как раз пыльная, но он очень скоро привык разбавлять невкусное офисное кофе огромным количеством сахара, а тягучие минуты работы - часами блуждания по Интернету. День за компьютером сменялся ночью за компьютером. Только вот начальник, пухлый лысеющий тип, страдавший известной немецкой пунктуальностью, подозрительно косился, когда к полудню бледный и помятый Александр приползал на работу. Ситуация, согласитесь, для барона унизительная.
Выход из невыносимой рутины нашелся неожиданно. Однажды в потоке электронной почты барон получил известие, что в России бывшему дворянству раздают некогда отобранные земли. Александр не знал, что местные власти придумали этот хитроумный ход дабы привлечь иностранные капиталовложения в ныне неперспективные деревни. Сначала барон отнесся к сообщению с понятным скептицизмом - в то время по почте на таком же плохом немецком приходило достаточно писем, обещающих африканские миллионы. Но при проверке новость подтвердилась - в Рязанской области у фон Петухоффых действительно отыскалось имение. Ответ барона был краток: "Быть имею через два месяц". И будущий правитель занялся необходимыми приготовлениями.
Надо сказать, что это время Александр не потратил зря. Начал барон свою подготовку с мастерства ведения хозяйства в феодальной России. Ответ он нашел в новой стратегической компьютерной игре "Нас Рать!" Уже через несколько бессоных недель Александр дошел до уровня Великого Князя - холопы были счастливы, казна ломилась от золота и пшеницы, а бывшие враги слали послов для перемирия. С русским языком дела обстояли сложнее. Александр заучил все слова и выражения в разговорнике, но владение ими ему давалось туго. "Ничего, еще будет время попрактиковать", - решил барон и, взяв расчет на работе, продал фамильный дом и старенький Мерседес. Вскоре самолет компании Люфтханса уже нес его навстречу судьбе.
Не буду вам рассказывать о пути, проделанном бароном после приземления на родную землю. Те из нас, кто знаком с сельскими дорогами, знают, что они трудны даже для местных жителей, не говоря уж об иностранцах. Скажу лишь, что в свои владенья барон вступил под вечер следующего дня, пешком, усталый и почти без багажа. Александр прошелся по родному селу, вид которого его слегка разочаровал. Вместо расписных теремов, которые запомнились ему по компьютерной игре, он увидел разнокалиберные мелкие домишки, утопающие в пыльных садиках. Да и холопы, душ так сто, не спешили бросаться в ноги барину. Бабы с независимым видом грызли семечки на лавочках. Мужики курили у ворот, насмешливо поглядывая на перемазанное в грязи иноземное чудо в толстых очках. А дети гоняли по плавящимся от заката улицам, играя в козаков-разбойников.
Все, что русское село знало о войнах, пожарах и правительственных кризисах, оно черпало в основном из выпусков новостей. Время текло здесь по иному расписанию. Менялись названия, председатели, знамена и идеалы, но село по сути оставалось неизменным. Поэтому ко всем запланированным бароном реформам народ отнесся со снисходительной улыбкой. "Чудит барин", - пожимали плечами жители, расходясь после собрания в сельсовете, который барон объявил своим штабом и резиденцией. Однако новость, что село переименовывается в Большие Петухи, как до революции, вызвало бурю протеста среди мужского населения. Бесталанный барон "забаррикадировался" в своем новом "замке" и теперь опять влачил одинокое существование - благо предыдущий председатель успел позаботиться о наличии там телевизора и компьютера.
А всего в нескольких километрах к северу грузовик Федора Семеновича Тыквы, следуя невидимым знакам фортуны, уже послушно нес хозяина и груду кирпичей - катализатор нашей истории. Кум Тыква был мужиком зажиточным и крепким. Тем не менее его практичная натура тянулась к прекрасному. Еще в молодости в нем поселилась мечта построить церквушку - чудо архитектурной мысли. Строение должно было быть идеальным, поэтому остаток своей жизни он коллекционировал только совершенные по своим пропорциям и текстуре кирпичи. И теперь, когда сбор материала наконец завершился, Тыква погрузил первую партию на старенький КамАЗ и решил отвезти ее на заранее выбранное для постройки место. По дороге еще нужно было заглянуть в районный центр, чтобы утрясти сущую мелочь - разрешение на строительство. Но попал он туда в самый неудачный момент. От архитектора Бессилова тем утром ушла жена, и он долго бегал по кабинету, крича, что строительство из кирпича, дорогое и громоздкое, является пережитком прошлого и что именно такие несознательные граждане как Тыква вставляют палки в колеса новых технологий. "Тормоз прогресса" молча краснел и хмурился, и, наконец получив жирный отказ на своем прошении, направился обмывать свое поражение в ближайший кабак.
Там в полутьме уже собрались несколько завсегдатаев. Скучный бармен протирал грязные бокалы. Чувствуя необходимость высказаться, Тыква заказал пиво для всех присутствующих, и число тех, кто сочувствовал его горю, сразу же увеличилось. Следующие несколько часов поминок мечты утонули в неопределенных пропорциях пива и водки. Бледное лицо Тыквы светилось в неоновых огнях бара, по щеке ползла предательская слеза.
- Строительство из кирпича не перспективно, - говорил он глухо, передразнивая архитектора. - А они что творят? Два куска картона с прослойкой ваты - не стена, а бутерброд! Любой малец пальцем проткнет. Тьфу! Тьфу!
Единомышленники согласно кивали, на всякий случай отодвигая свои кружки от гневных брызг Кума Тыквы.
Возвращался Тыква уже поздней ночью. Тусклая фара луны еле освещала дорогу, и грузовик бросало из стороны в сторону. В Больших Петухах КамАЗ занесло в чью-то ограду. Вывалившись из кабины, Тыква почувствовал непреодолимое желание справить нужду, что он и сделал прямо на чужой грядке. С облегчением физическим пришли муки совести. Недолго думая, Федор Семенович опустил кузов и похоронил следы преступления под некогда ценным грузом. После чего опустошенные Тыква и грузовик медленно потянулись домой.
Эту картину разрушения и обнаружила утром владелица огорода доярка Д. Тобольская. Разом ослабевшие ноги опустили ее грузное тело на ступеньки крыльца. Дело в том, что Дусю уже давно волновало непреодолимое стремление молодежи в город. "Если бы у нас не воняло навозом, - резонно предположила она, - то и молодежь бы нос от села не воротила". И она завязала интенсивную корреспонденцию с различными научными организациями, требуя поддержки ее экспериментов по ароматизации навозных мух. В научных кругах ее идею серьезно не воспринимали. Но Дуся не сдавалась и продолжала теребить ученные умы своими рацпредложениями. Чтобы хоть как-то избавиться от "сумасшедшей бабы", один из фондов наконец выделил ей довольно номинальную сумму для продолжения экспериментов и запас списанных фирменных эссенций.
Воодушевленная этой маленькой победой Дуся проводила все свое свободное время среди небольших стеклянных коробок, содержащих ее блестящих подопытных. Она распыляла духи в инкубаторах, вкалывала специальным шприцом порции одеколона в мягкие бронзовые брюшки. И в этих "газовых камерах" мухи дохли ... как мухи, то есть пачками. Но природа оказалась мудрее, и уже через несколько лет, согласно теории выживания сильнейших, появился новый устойчивый вид мух с особыми железами под слюдянистыми крылышками, источающими желаемое благовоние. Теперь же прямо перед Дусей многолетние усилия были погребены вместе со стеклянными осколками инкубаторов под грудой красного кирпича. И стайка чудом спасшихся питомцев жужжала, благоухая, над зловонной лужицей подозрительного происхождения.
Заступиться за девушку было некому, так как выросла она сиротой. Отец ее, инженер Тобольский, воспитавший дочку без матери, по натуре был рыхлым интеллектуалом, запоем читавшим Сервантеса и совсем не приспособленным к сельской жизни. Однажды, выпив по случаю Дня Победы, инженер в благородном порыве залез на трактор и уехал воевать с великанами. И, хотя в итоге пострадал больше сам инженер, чем совхозная техника, народное правосудие признало его действия диверсией в пользу мирового капитализма и отправило его в места отдаленные, где нет мельниц и не читают классику. Видимо, поэтому он вскоре там и скончался. А Дусю до совершенолетия подкармливали жалостливые соседи.
Несмотря на суровую судьбу, девочка выросла здоровой и жизнерадостной. Она постоянно сияла и разговаривала в таком ровном восхищенно-задыхающемся тоне, что в селе ее недолюбливали. Люди вообще подозрительно относятся к беспричинному счастью других. Ведь не зря самых улыбчивых обычно упекают в психушку. Тем не менее, поток накопившихся в Дусе обид и разочарований в этот момент прорвал плотину ее оптимизма. Девушка завыла не своим голосом, схватила один из кирпичей и с яростью запустила его в воздух. Так как была она русской женщиной истинно некрасовских пропорций, сил у Дуси оказалось не меряно. Кирпич успешно перелетел на другой конец улицы, через ограду и, как мы уже знаем, приземлился прямо в завтрак барона фон Петухоффа.
Александр прореагировал на этот инцидент, как и полагается мудрому правителю, спокойно и рассудительно. Он медленно вытер манные брызги с обвисших усов и долго листал свой разговорник. А затем напечатал официальное уведомление, в котором объявил следующее: "Я вам не есть тут для мусора. Барон Александр фон Петухофф". И, соорудив из табуретки и мотка резинок от трусов орудие, подобное крупной рогатке, он отправил кирпич с запиской обратно по адресу. Ответ не заставил себя долго ждать. На клочке бумаги, залетевшим вместе с очередным кирпичам, было аккуратно выведено: "Сам такой!" и полное имя отправителя: "Дульцинея Тобольская". Не смотря на скандальность ситуации, сердца обоих метальщиков вдруг забились в радостном предвкушении следующего послания.
Так завязалась их многолетняя переписка. В воздухе со свистом пролетали сначала короткие записочки, затем анекдоты и поэмы, а позднее даже робкие признания в любви. Иногда, на праздники, перед тем, как швырнуть очередной кирпич в огород оппонента, они прикрепляли к нему небольшой подарочек. Например, однажды на 8-е Марта барон привязал к кирпичу букет красных гвоздик и с прицельной меткостью зафутболил его прямо сквозь Дусино закрытое окно. На что 23-го Февраля следующего года она ответила кирпичом, несущим флакон с тройным одеколоном "Гвоздика" из ее особых запасов. Флакон грациозно проплыл по воздуху всего в двух сантиметрах от уха барона и с веселым звоном размазался об стену. Зато до конца года в его доме пахло весной и еще какой-то гадостью.
За все время перебои в их общении случились лишь дважды. Первый раз, когда к соседу Дуси вернулся из десантных войск сын Колька. Тому после службы село показалось скучным - большинство времени он мучил гитару, сидя на ступенях отцовского дома в одной тельняшке и кирзаках. Но, видимо, его всклокоченная после ночных потасовок душа рвалась обратно к военной дисциплине, так как повадился Колька таскать кирпичи с огорода соседки. А затем ломать их об свою бетонную голову, чтобы, так сказать, не потерять форму. Дуся называла Кольку "вредителем", долго гонялась с граблями за ним по двору, а в сообщениях к барону писала трепетно и тревожно: "Берегите, Шура, кирпичи - они золотые". В конце концов проблема решилась сама собой - Колька подался в город.
Второй же случай оказался куда более серьезным. К тому времени Александр осознал, что в общении мужчины и женщины неизменно наступает момент, когда им предстoит решить, стоит ли продвигать эти отношения на следующий уровень. К женщинам вообще барон относился с опаской. Дело в том, что в воспитании Александра его родители отличались редким либерализмом и с раннего детства позволяли ему поздно смотреть телевизор. Фильмы в такое время показывали довольно однотипные. В них изнывающие от жары тетеньки и дяденьки сбрасывали и так немногочисленные одежки, собирались в группки по два, три, иногда больше, а затем долго и глубоко вздыхали. Видно, жизнь у них была тяжелая. В последствии юный Александр разобрался в происходящем на экране - благо, Германия всемирно известна своими познавательными видео на эту тематику. Но о взаимоотношениях полов у барона навсегда осталось мнение, как о деле трудном и даже опасном. Однако без Дуси, которую он никогда не встречал лицом к лицу, Александр уже не представлял своего существования. А потому, подумав, решил назначить ей свидание.
Втискивая свое располневшее от манной каши тело в старый пропахший нафталином костюм бывшего председателя, барон перехватил обрывок телевизионной передачи, где показывали 80-летнего ловеласа Хью Хефнера в компании глянцевых живых кукол. Одна из его подружек объясняла заученные подробности половой жизни с ее морщинистым "папочкой". Ужин Александра, страдавшего одновременно сильным воображением и слабым желудком, попросился обратно. Мужское население всего мира в этот момент завидовало почтенному старцу. Однако в глазах Хью не было ни гордости, ни самодовольства, лишь растерянность и смертельная тоска. "Нет, Гер Хефнер, - подумал Александр злорадно, - у нас очень гуманное общество. Загнанных коней мы не пристреливаем". Вдруг ему отчетливо представилось, что точно также, погрязнув в плотской любви, будет умирать долго и мучительно он сам. И тогда родилось это сумбурное и полное неприличного для его возраста идеализма сообщение, суть которого сводилась к следующему: "Не хочу порочь наша духовный чистота с близота физический". На этот раз ответ от Дуси пришел только через восемнадцать мучительных часов. Всего несколько слов: "Я понимаю. На все согласна."
Барон так никогда и не узнал, что почти все это время Дульцинея в нарядном, расшитом маками платье проплакала на крыльце, обзывая себя глупой матрешкой, на которую действительно в тот момент походила. Сквозь дыру в поврежденной изгороди забрел соседский бычок Васька и с наглым видом обнюхал ее мокрое нарумяненное лицо. Дуся разрыдалась еще громче и обняла крепкую шею гостя. Васька сначала очумел от такой телячьей нежности и полез бодаться, но потом расслабился и замер, лишь изредка слизывая шершавым языком слезы и остатки красной помады. Когда ненужной влаги в теле уже не осталось, Дуся судорожно вздохнула, подумала: "Может, это и к лучшему" и возобновила переписку.
Шли годы. Средства общения меняли технологию, форму, окраску и размеры, пока наконец совсем не спрятались маленькой бусинкой в ухе современника. Но кирпичи оставались прежними, были неподвластны выбрыкам прогресса и последнему писку моды. Их четкие грани и привычная тяжесть придавали рукам влюбленных уверенность в том, что их чувства также останутся неизменными. И кирпичи падали, как по графику, один раз утром и один вечером, подтверждая, что жизнь прекрасна в своем постоянстве.
Даже, когда Дуся и Александр состарились, дома престарелых они выбрали напротив друг от друга, дабы по-прежнему катапультировать уже ослабевшими, старческими руками регулярные напоминания о своем существовании. Обитатели обоих пансионов первое время пытались жаловаться администрации, ссылаясь на технику безопасности. Но вскоре поутихли, то ли опасаясь за собственное здоровье, то ли втайне надеясь, что однажды один из кирпичей все-таки настигнет свою цель. Ведь ни особо мирным нравом, ни безупречной репутацией оба метальщика среди пенсионеров не славились.
Умерли они, вопреки всем предсказаниям, от старости и, как ведется в любовных историях, в один день. Смерть все-таки соединила двух романтиков, когда могилы их оказались совсем рядом. Поговаривают, что среди немногих, пришедших их проводить, были и представители общества вольных каменщиков. Но те, кто знает толк в тайных организациях, обычно молчат. В мире так много любопытных загадок и совпадений. Даже силы сверхъестественные охотно подтверждают, что кирпич просто так никому и никогда на голову не свалится. Потому, наверное, совсем не случайно наших героев похоронили у тихой тупиковой аллеи прямо под знаком "кирпич", запрещающим проезд.
Почему история платонической любви русской селекционерки и бедного немецкого барона показалась мне достойной внимания общественности? Да хотя бы потому, что, в отличии от Ромео и Джульетты, не подстрекаемые гормонным дисбалансом, они не покончили самоубийством в довольно юном возрасте. Их знакомство также не послужило причиной очередной кровопролитной троянской войны. А их странная переписка не привела к таким печальным последствиям, как обмен мыслями между Марксом и Энгельсом. Нет, список жертв этой "увесистой" любви оказался довольно краток: 11 воробьев, 15 галок и 5 очень нерасторопных куриц. И хотя бы за это мои герои заслуживают наше почтение.