Идем по обе стороны улицы, соблюдая дистанцию. Откуда только асфальт в этой дыре? Подошвы ботинок липнут к раскаленной поверхности. Остаются четкие следы - здесь были мы. Жара давит на шлем и бронежилет, стекает струйками пота по спине, виснет мертвым грузом на ногах. Прочесываем деревушку, волоча за собой отяжелевшие от экипировки тени.

В центре селения - мусорная канава. Вонь невыносимая, заглушает даже запах гари. Зато здесь несколько пыльных пальм. Спасительная прохлада.
- Питерс, Ривьера, О'Нил, Томпсон - охрана периметра, - командует сержант. - Остальные - передышка. 15 минут.
Мы с сержантом земляки. Мир тесен. Висконсин и Ирак. Место, где родился, и место, где не хотелось бы умереть.
Упираюсь спиной в ограду. Дуло автомата мечется от одного ряда желто-кирпичных коробков к другому. Свободной рукой нащупываю флягу. Несколько жадных глотков. В воде можно заваривать чай.

Тихо. Но деревушка живет. Вопреки зною, недавнему обстрелу и нашему присутствию. Грязные куры, деловито копошащиеся в объедках. Опасливые пятна лиц в уцелевших дверных проемах. Первая стайка вездесущих мальчишек.
- Мистер! Эй, Мистер! Деньги? Конфеты? - Широкие редкозубые улыбки.
В шагах двадцати от меня Ривьера смеется и открывает врачебную сумку. Там, среди прочих причиндалов, леденцы. Дети толпятся вокруг медика, предлагают в обмен гильзы и осколки. Из соседнего дома что-то тащит паренек постарше.
- Смотрите, что у меня! - хвастается он.
Будто и нет войны. Глаза слипаются. Хорошо, это скрывают солнцезащитные очки...

Задремал я, кажется, лишь на секунду.
- Брось ее, пацан. Не надо... - голос Ривьеры слегка дрожит.
- Назад! - запоздало орет ему сержант.
Граната медленно падает из рук парнишки. Вдавливаю тело в землю. Она отвечает толчком. Рыжее облако пыли. Песок скрипит на стиснутых зубах. Рядом, не выдержав, плюется проклятьями чей-то М16. Впереди - неподвижные холмики в бурых пятнах. Тот, что побольше, похож на треснувшую скорлупу.
- Медик! - по привычке зову я...

На застеленной койке сиротливая стопка: книги, письма, дневник.
- Знаешь, Ривьера всегда носил ее с собой. - Сержант вертит в руках мятую фотокарточку.
- Девушка? Мать?
Он протягивает мне чудом сохранившийся снимок. Там лето, тенистый дворик, фонтанчик. И смуглые мальчишки гоняют мяч на фоне испещренной пулями церковной стены. На обороте лаконичная подпись: "Площадь Сан-Фелипе-Нери. 5 часов дня". Пожимаю плечами. Чужая площадь, чужие дети, чужие отметины от чужих пуль.
- Ривьера привез ее из Барселоны, - поясняет сержант. - Говорил, в том дворике во времена Франко проводили расстрелы. Теперь там играют дети. Говорил, что носит с собой праздник - День Победы. Вечное торжество жизни над смертью.
У сержанта глаза-амбразуры. Такие же узкие и неприступные. Кто его знает, что там, за ними.
- Романтик хренов, - тихо чертыхается он и прячет фото в нагрудный карман.