Оказалось, что Призрак способен делать невероятное, он вынырнул в обычное пространство прямо между орбитами Земли и Марса. Что касается межзвездных перелетов, да и любых перелетов вообще, то новоявленные члены экипажа были в этом деле полными чайниками, в астронавигации никакого представления не имеющими. Даниил просто помог Фоме направить корабль поближе к земле. То, что сделать это возможно, лишь благодаря технике Ушедших, ему было невдомек, просто почувствовал, что способен на это. Никого из навигаторов Фара такая безумная идея просто посетить не могла. Их корабли выныривали в реальный мир далеко за пределами систем. Причиной было опасение оказаться внутри звезды или планеты.
Беглецы, отключившись от нервной системы Призрака, с замиранием сердца всматривались в черную пустоту. Для неподготовленной психики это оказалось тяжелым испытанием. Чувство, возникшее у всех, кроме Далии, было сродни тому, которое появилось бы у человека, неожиданно помещенного на тонкое стекло, расположенное на высоте Эвереста. Сознание не в состоянии было вместить миллионы километров окружающего вакуума.
Несколько минут потребовалось для того, чтобы немного прийти в себя. Попытались найти Землю, ошибиться было невозможно. С этого расстояния родная планета напоминала яркую лампочку, висящую в черной пустоте. Фома, глядя на нее, вспомнил, что где-то читал, как во время первой мировой войны немецкие военные моряки стреляли из пушек по Венере, принимая ее за прожектор дирижабля.
На орбиту Земли корабль выходил осторожно, Фома вначале опасался лоб в лоб встретиться с одним из спутников, а хуже того с космической станцией соплеменников. Но Даниил таковых пока не видел. Это слегка удивило. Сделали два полных витка вокруг планеты, которые ясности не добавили, спутников не было, ни одного! Удивление медленно переросло в тревогу. Фома с помощью навигатора тщательно обследовал память корабля и выяснил, что в момент взрыва астероида, одна из характеристик перехода в подпространство на тысячные доли процента изменилась.
Далия с восторгом на лице, широко раскрыв глаза, смотрела на простирающуюся под кораблем Землю.
- Это Вода, ребята?
Фома сообразил, что она спрашивает об океанах.
- Да, Далия, это вода.
- Ты говорил, что Земля красива, но такого я не ожидала, это же сказка.
- Ты права, по сравнению с Фаром, это сказка наяву. Боюсь, что она может получить очень нежелательное продолжение. Думаю, попали мы не совсем туда, куда хотели.
Все прекрасно понимали, о чем говорит Фома. Вокруг земли не вращалось ни единой железки созданной человеком, ни одного болта, не говоря уже о чем-либо более крупном. Вот тебе и эти, так некстати появившиеся тысячные доли процента отклонения при переходе.
- Эх, вывози меня кривая, да нелегкая. - С этими словами Фома вновь надел шлем.
Невидимый для постороннего наблюдателя Призрак висел над ярко освещенной летним солнцем Москвой. Редкое автомобильное движение добавило новую невеселую пилюлю. Да и марки машин оптимизма не внушали. Исследовав эфир, Далия сообщила, что ничего, кроме радиоволн и кабельного телефонного сообщения нет.
В том, что занесло их не туда сомнений не осталось. Для начала предстояло выяснить, куда? Сняв шлем, Фома попытался вспомнить, что по этому поводу говорила его мама.
- Что будем делать, господа-товарищи? Вернее, исходя из того, что творится внизу, я думаю, уже просто товарищи, а велика вероятность того, что и граждане. - Обратился Фома сразу ко всем.
Далия вопросительно вскинула брови.
- Эх, Далия, не сюда я планировал тебя доставить. Немного мы во времени ошиблись, большую пакость подложил нам этот вспыхнувший камушек, зараза.
В его голосе сквозило такое сожаление, что женщине стало жаль друга.
- Не расстраивайся, у нас же есть Призрак, может быть можно еще что-то сделать.
- Ага, например, вернуться и астероид потушить.
И тут же, устыдившись своего настроения, поправился.
- Не обращай внимания, это я так, слегка расслабился. Возможно, Далия, ты права. Руки опускать не следует. Главное - у нас есть где жить.
Долго думали о том, куда приземлить корабль. Во всех предлагаемых вариантах находили слабое место. Невидимость невидимостью, но того, что кто-то может расшибить лоб, натолкнувшись на невесть откуда взявшуюся преграду, она не гарантировала. Первое время решили все вместе машину не покидать. Улетели за город и сели на большом ровном поле. Вокруг все просматривалось великолепно, да и, в случае чего, Призрак заранее предупредит о появлении нежеланных гостей.
Фома с Даниилом вернулись в город на челноке. Определиться оказалось довольно просто, зависли над головами нескольких человек, читающих висящую на стенде газету "Правда". Фома глазами-камерами взглянул на увеличенный заголовок, и его душа ушла в пятки. 13 июля 1939 года. Тридцать девятый, да вдобавок еще и тринадцатое число. Ничего не скажешь, приехали. Фома, как утопающий за соломинку, ухватился за мысль о параллельном мире. С надеждой он всмотрелся в текст первой попавшейся статьи. Слова "Товарищ Сталин", никакого собачьего бреда о параллельности не допускающие, быстро вернули его в реальность.
Вернувшись на Призрак, сообщили печальную новость остальным. Солнце клонилось к закату, еще часа три порассуждали о превратностях судьбы. Никакого дальнейшего разумного плана не родилось. Решив, что утро вечера мудренее, поднялись на верхний уровень корабля, в котором ранее нашли несколько небольших комфортабельных кают, распаковали захваченные с Синтии спальники и устроились на ночлег, охраняемые чуткими сенсорами Призрака.
Народная мудрость оказалась права, утром все уже не казалось таким мрачным. Сообразили, что появляться в городе в своей теперешней одежде нельзя, лучше уж сразу руки вверх и в НКВД, признаваться в шпионской деятельности в пользу председателя ближайшего колхоза, который, в свою очередь, агент всех мировых разведок одновременно. Следовательно, одежду необходимо срочно сменить. Отсюда вторая проблема, где на это взять денег. Да и кушать что-то надо, запасенная провизия на исходе. Решили разжиться деньгами в одной из центральных сберкасс, следуя принципу "Все вокруг народное, все вокруг мое". Тем более что никто из вкладчиков не пострадает ни на копейку - не частную лавочку брать собрались.
Охрану Призрака доверили Далии. Корабль и сам мог бы прекрасно справиться с этой задачей, но в этом случае необходимо было таскать за собой все атрибуты управления, самым громоздким из которых был шлем. Да и не хотел Фома подвергать женщину даже малейшему риску.
Челнок подогнали вплотную к дверям сберкассы. Теперь снаружи помешать им уже никто не мог. Фома с Даниилом в черных масках стремглав ворвались внутрь, стреляя из парализаторов во все, что попадается на пути и шевелится. Находящиеся по ту сторону прилавка работники не успели вообще ничего сообразить. Через пять, семь секунд все присутствующие без сознания лежали на полу. В реальность они должны были вернуться минут через пятнадцать, не раньше. Гравитационный удар снес дверь тонкой перегородки, вырвав ее с корнем. Металлический ящик, очевидно, гордо именующийся сейфом, оказался закрыт. Пришлось разнести замок на дверке вдребезги. Особо не всматриваясь в содержимое, Фома, прихватив с полок тяжелый мешочек и две толстых пачки денег, бегом бросился к выходу. Даниил влетел в челнок следом за командиром, буквально наступая тому на пятки. Фезрахман плавно поднял невидимую машину над крышами домов, ювелирно проскочив между электрическими проводами. Челнок, набирая высоту, устремился за город. Вся операция заняла чуть больше минуты.
Фома, тяжело дыша, сидел в кресле и в памяти у него, почему-то, стояла перед глазами, написанная крупными буквами, первая строчка объявления, висящего на дверях ограбленного заведения. "Наша ГосТрудСберкасса". Удивление вызывало то, что он в этой спешке удосужился успеть обратить внимание на текст?
Добычу внимательно рассмотрели уже в Призраке. В одной из пачек оказались диковинные банковские билеты - червонцы, во второй были более привычные государственные казначейские билеты. А вот мешочек порадовал, в нем были тщательно завернутые в бумагу небольшие столбики золотых монет.
- Кто-нибудь может сказать, что туп почем? - Обратился Павел к друзьям.
- А что тут непонятного, червонец он и в Африке червонец, равен десяти рублям. Поэтому их до сих пор так и называют, - сообщил Даниил, - это соотношение, как последний раз установили в двадцать четвертом, так это название за десяткой и закрепилось. Монеты тоже червонцы, вот только в ходу их давно уже нет, очень, очень странно. Похоже, грабанули мы какого-то афериста, вот только за каким он это золотишко на работе держал, да еще и в общем сейфе.
- А сколько хоть тут?
- Судя по толщине, надолго хватит. Вопрос не в этом. Как в магазин-то зайти, чтобы все в обморок не попадали от нашей одежки?
- Надеюсь, на обувь внимания обратить не успеют, да. - Присоединился к разговору Фезрахман.
Говоря это, он вытащил из рюкзака полосатый халат и тюбетейку.
Пораженные друзья во все глаза смотрели на маленького товарища, который, облачившись в национальный костюм, преобразился на глазах. Перед ними живьем стояла фотография знатного хлопковода, которую они вчера видели в газете "Правда".
- Фезрахман, ты в этом наряде, как две капли воды похож на героя социалистического труда, с которым все жители двух соседних кишлаков-аулов делятся нормой выработки.
- Похож-то похож, а вот, не дай Бог где-либо документы понадобится предъявить. Вдруг кокой-нибудь бдительный минцанер поинтересуется, да.
Фома представил себе любознательного постового милиционера, тупо разглядывающего его российский паспорт. Как там говорится? "Берет, как бомбу, как ежа".
- Будем надеяться, что не поинтересуются. Да и мы рядом на подстраховке будем.
Но все обошлось. Хоть магазины изобилием товаров и не блистали. Фома вспомнил, что на съемках фильма "Свинарка и пастух" вместо овощей на рынке съемочной площадки лежали восковые муляжи. Вот только когда этот фильм снимали, до войны или после, он не помнил. Но, Фезрахман, побродив по полупустым магазинам, отправился на блошиный рынок и, сверяясь по бумажке, все-таки приобрел всю необходимую для Даниила одежду и пару обуви, туфли больше напоминали футбольные бутсы, для завершения образа не хватало лишь шипов. Переодевшись в белую рубашку с коротким рукавом и брюки с широкими, развевающимися при ходьбе штанинами, Даниил гоголем прохаживался перед друзьями.
- Тебе бы еще постричься под дебила и образ будет завершен, - оценил Фома внешность товарища, - лучше всего, думаю, под бокс.
- Ага, а может еще и под чубчик? -- Обиженно изрек Даниил, не желающий расставаться со своей шикарной стрижкой.
- Так это не одного тебя касается, это надо будет сделать всем, кроме Далии. Люди и не на таких мелочах горели. Нам теперь в собирательный образ Штирлица вживаться надо, да побольше молчать и слушать. Короче так, пропитываемся политическим моментом, сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути. А Фезрахман, так тот уже и в коммунистической бригаде.
- Вот ты и прокололся, не было еще такой песни в тридцать девятом.
- Видишь, а ты говоришь чубчик.
Фезрахман изъявил желание получить такую же одежду, как у Даниила, чтобы не выглядеть в своем халате, как белая ворона.
К вечеру все имели облачение, соответствующее эпохе попытки создания развитого социализма, путем отсечения голов непокорным и членам их семей, а так же тем, кто случайно оказался рядом.
- Ох и ущербна же советская экономика, - размышлял вечером Фома, вспоминая прошедший день, - портки купить проблема. Поэтому народ и живет в полной уверенности, что за кордон продавать ничего нельзя, самим не хватает. Даже в то время, когда уже полным ходом шла незабвенная перестройка, мыслители, выросшие в эпоху тотальной плановой экономики, продолжали рассуждать так же. Взять хотя бы широко известного режиссера, прожившего жизнь под флагом повсеместного дефицита, и совершенно не знакомого с понятием дефицита торгово-экономического баланса развитых стран. Исследуя кузов грузового автомобиля, въезжающий в Россию из Китая, он сокрушался о том, что кузов пуст. При этом обращалось внимание зрителей на то, что туда машины уходят полные под завязку. Все это представлялось, как полнейшее предательство родины. Фоме это было не очень понятно. Прежде, чем обвинять нерадивых хозяйственников во всех смертных грехах, не мешало бы с азами экономики ознакомиться и уяснить, что отрицательный экспортно-импортный баланс в этом деле крайне нежелателен. Как следствие, появляются такие вот фильмы о жизни, громкие названия которых сообщают, что живем мы совершенно неправильно. Неправильно-то неправильно, вот только неправильность вовсе не в этом заключается, а в том, что настоящей свободы, как не было, так и нет.
2. Тайны следствия
Следователь НКВД лейтенант Василий Редкоусов стоял в зале сберкассы и, почесывая затылок, взирал на развороченный сейф. Такого ему видеть еще не приходилось. Мало того, что наглецы среди бела дня поживились народным достоянием, подчистив Государственную Трудовую сберегательную кассу, и ушли с награбленным никем незамеченными, так они, падлы, сделали это непотребство, которое и возможно-то только там, у мироедов-капиталистов, каким-то невероятным, непонятным образом. Несуразные действия грабителей не укладывались у тридцатилетнего следователя в голове. Разнесли тут все в дребезги, а деньги выгребли не полностью, взяли меньше половины. Сам он так никогда не поступил бы. Уж если грабить, так подчистую. Зачем эту хлипкую дверцу перегородки с корнем вырывать понадобилось? Толкни слегка, сама развалится. Но главное-то, главное, посягнуть на народное добро, в самом центре города, да еще недалеко от милицейского поста. Ох, не завидовал сейчас этому постовому Василий. Будь он верующим, то ограбление иначе, как святотатством и не назвал бы.
Ну а если взглянуть на следователя непредвзято, верующим он и был, вот только верил не в царя небесного, а в Бога земного, наглухо отрезавшего себя от мира кремлевской стеной, да в партию, руководящую и направляющую. По его мнению, против них и против всего остального государства рабочих и крестьян весь этот разгром и был направлен.
Редкоусов был одним из многочисленной стаи сотрудников НКВД, слетевшихся на место невиданного преступления. Затем, постепенно количество грозных правоохранительных начальников начало незаметно сокращаться. Они покидали сберкассу, кто сославшись на срочный вызов, а кто и вообще ничего не объясняя. Когда большие чины разъехались, а непосредственный начальник Редкоусова, поручив дальнейшее расследование Василию, исчез следом за ними, лейтенант вдруг осознал, что остался самым старшим в следственной группе.
Воодушевленный таким доверием, он расположился в одном из кабинетов и стал поочередно вызывать туда работников сберкассы и немногочисленных посетителей. Результаты допроса по горячим следам ошеломили Василия. Дело развивалось вопреки всем стереотипам, сложившимся у следователя за время его недолгой, но доблестной службы. По всем правилам свидетели должны были засыпать его кучей противоречивой информации. Каждому из них положено сейчас, выпрыгивая из штанов, выкладывать, по их мнению, факты государственной важности. По крайней мере, количество нападавших-то уж зафиксировали бы. Правда, у каждого это количество было бы разное, например, от двух - трех бандитов, до роты.
Но, на удивление Василия, никто из свидетелей ничего толком объяснить не мог. Большая часть из них вообще ничего не видела и не знала. Все они сознание, видите ли, потеряли. От страха что ли? Тоже мне, барышни кисейные. Первый свидетель, пришедший в себя, запинаясь чуть ли не на каждом слове, рассказал о том, что, очнувшись, с удивлением обнаружил вокруг лежащих на полу людей. По поводу того, как он сам на этом полу оказался, ничего вразумительного сказать не мог. Стоял у окошка кассы, а потом пришел в себя уже лежащим.
Те, кто находился по другую сторону стекла, три женщины, дополнительных сведений о загадочном происшествии не прибавили. Лишь контролер пролила слабый свет, сообщив, что помнит, как стоявший у кассы мужчина начал медленно оседать вниз и скрылся за барьером. Затем память как отрезало. В себя пришла уже лежащей на полу.
Это давало хоть какую-то зацепку, стоящий лицом к кассе посетитель, вероятнее всего, нападавших не видел, так как находился к ним спиной. Тогда версия о том, что в обморок он бабахнулся от испуга, не верна. Чем-то его завалили. Ну ладно, одного вырубили, а остальных-то как? Особенно работников. И почему никто тревогу не поднял? Ох, не нравилось все это Василию. Только теперь он понял, почему его старшие и более многоопытные сослуживцы так быстро испарились. Теперь, в случае чего, главным виновником затяжки следствия будет он, Василий.
А быть козлом отпущения ой как не хотелось. Козла этого требовалось срочно найти. Лейтенант мысленно перебирал всех персонажей дела, пытаясь выбрать в жертву наиболее подходящую фигуру. Ничего вразумительного не вырисовывалось. И как это удалось налетчикам все так лихо провернуть? Мысль о сообщнике, мелькнув в мозгу следователя, немного приободрила его. Где-то в недрах сберкассы засел враг. На должность вредителя могли претендовать все работники заведения, но наибольшее подозрение вызывал руководитель. Во время нападения сидел себе тихо, как мышь, в своем кабинете и, якобы, вообще ничего не слышал. У него тут дверь из сейфа с корнем выворачивают, а он ни сном, ни духом. Ах ты гад! Экономические устои трудового государства подорвать хочешь? Не тут-то было. Мы тебя выведем на чистую воду.
А один ли он в этом замешан? Слишком уж нагло все сделано. Тут, как минимум, террористической организацией попахивает. Василий уже забыл, что начал свои размышления с поиска громоотвода от себя любимого. Как гончая, почуявшая след, он уже мысленно несся вслед за бандой не просто грабителей, а ярых врагов народа, которые своими действиями пытаются поставить на колени молодое государство, идущее к окончательной победе социализма и будущему процветанию. Расскажет. Все, гад, расскажет. Всю цепочку вытянет Василий за эту ниточку. Захватывающая дух перспектива вырисовывалась в мечтах, в конце уже замаячило очередное звание и орден. Но тут возглас эксперта Савицкого вернул Василия в реальность.
- Товарищ лейтенант, взгляните на это.
Этот эксперт, из бывших, был Василию совершенно неприятен, при взгляде на него у лейтенанта возникали мысли о совершенной кем-то там наверху большой ошибке. Вместо того чтобы давно быть поставленным к стенке, эта буржуйская морда, еще и в органах революционного государства служит, хотя ни по одной статье для этого не годится. А главное, по социальному происхождению, отец инженер, а жена, так вообще ни в какие ворота, из дворян. Куда только начальство смотрит?
Невдомек было лейтенанту, вышедшему из рабочей среды, что начальство смотрит, как раз туда, куда требуется. Набрать горлопанов, вооружив их и натравив на врага, большого ума иметь не нужно. Вперед, товарищи, за дело революционной справедливости. А вот специалистов подготовить, тут уже кое-что другое надо, школа нужна с традициями. А чего их вообще готовить? Не все же бывшие к врагам за границу подались. Пока и услугами оставшихся попользуемся, заключив в ласковые объятия, а придет время, превратим эти объятия в жесткие тиски. Был же союз с батькой Махно, ну и где он теперь, этот батька?
Редкоусов подошел к сидящему на корточках эксперту, и надменно спросил.
- Че еще у тя там?
- Да вот, - указал тот на коричневый порошок, ровным слоем покрывавший участок пола, - я до дверцы перегородки лишь слегка прикоснулся, а она возьми и рассыпься в пыль.
- И че тут такого? Ну, жучки, там, какие источили.
- Товарищ лейтенант, я после этого к сейфу прикасаться боюсь. А вдруг и он?
- Ты че болтаешь? Да он же железный, че его источит? - Назидательно изрек Василий и, подойдя поближе, хлопнул ладонью по перекошенной, висящей на одной петле дверке. Он еще хотел что-то сказать, но рука прошла сквозь дверь, как сквозь воздух. На пол посыпалась черная труха. Лейтенант, оторопело глядя на дело рук своих, молча открывал и закрывал рот. Когда ему удалось издать первый булькающий звук, Савицкий понял, что проняло начальника знатно.
- Че это? - Наконец выговорил Василий.
- Вот тут вы совершенно правы, товарищ лейтенант, - подумал Савицкий, - не кто, а, как вы выразились, че могло ее так источить. - А вслух добавил.
- Я бы тоже хотел знать, товарищ лейтенант. Вижу такое впервые, но осмелюсь дать совет, в протоколе осмотра не надо бы об этом даже упоминать.
- Ты че, контра, - взорвался Василий, - следы замести хочешь, вредитель? Да я тебя за такие слова знаешь че? Да я тебя.
Что он ему за такие слова сделает, скудной фантазии быстро домыслить не хватило.
Возмущение Редкоусова не знало предела. Тут такое дело, такой след, а эта сука следствие запутать хочет, лишив его улики.
- Ты хоть понимаешь, че говоришь? Да я тебя прям счас арестую.
- Воля ваша, товарищ лейтенант, только сказал я это, в первую очередь, заботясь о вас.
- О дружках своих белоиммигрантских позаботься, падла. Заботится он. Следы скрыть хочешь?
- Я думаю, что начальство само захочет эти следы скрыть, а заодно и нас с вами в придачу.
- Ты че мелешь, рожа белогвардейская, меня? Пламенного бойца революции?
- Хорошо, товарищ лейтенант, вы старший, вам виднее.
- Как тока вернемся, сразу подам начальнику рапорт о твоих контрреволюционных происках, - задыхаясь от злости, сообщил товарищ лейтенант.
Петр Савицкий поздно понял свою трагическую ошибку, совершенную им еще в семнадцатом году. Тогда он примкнул к революционному движению, надеясь внести свой вклад в дело построения действительно справедливого общества. Но, затем, постепенно начали закрадываться сомнения, и когда правящая верхушка, вместо обещанной крестьянам земли, насильственно загнала землепашцев в колхозы, пришло окончательное отрезвление, осознание собственной наивности. Люди, за которыми пошел молодой Петр, увлеченный звучными лозунгами, оказались существами совершенно другой формации. Их менталитет настолько разнился от того первоначального представления о борцах за народное счастье, что, окончательно понявший свои заблуждения Савицкий, горько пожалел о своем выборе.
Но было уже поздно. Железная рука диктатуры пролетариата уже твердо держала его за горло. Пути назад не было. Несмотря на свое неприятие того, что происходило в стране, делу служить он продолжал честно, иначе не мог.
Теперь же, благодаря этому идиоту в лейтенантских погонах, все может круто измениться. И не только для него, Петра, но и для всей его семьи. А вот этого он уже допустить не мог.
То, что, узнав о рассыпавшейся металлической дверце сейфа, правящая клика в лепешку разобьется, лишь бы завладеть секретом нового оружия, эксперт не сомневался. А узнают они об этом быстро. Сегодня, в крайнем случае, завтра эта информация достигнет ушей Сталина, и тогда уже за их жизнь никто не даст и ломаного гроша. Такой секрет надо хранить надежно, следовательно, судьба свидетелей сегодняшнего ограбления предрешена. Хороший свидетель - мертвый свидетель.
Если этот дебил хочет подписать себе смертный приговор, флаг ему в руки, но Петр несет ответственность за судьбу жены и маленькой дочери. Что бы ни случилось, он не позволит НКВД коснуться хотя бы волоса на их голове. Пусть это стадо баранов идет на заклание, распевая революционные гимны и восхваляя своих палачей, себя он дурачить не позволит. Бороться с государственной машиной в одиночку он конечно не в состоянии, но и сидеть, сложа руки, и ждать, когда за ними приедут на черном автомобиле среди ночи он не будет.
- Ну вот вы и на самом деле контрреволюционер, господин Савицкий, - грустно подвел итог своим мыслям Петр, - да, контрреволюционер, но не враг народа.
Как ни старались друзья оттянуть разговор о последних событиях, но избежать его вообще было невозможно. Что их ждет впереди? Что делать дальше? Занесла судьба в прошлое больше, чем на полвека и что? Торчать тут всю оставшуюся жизнь? Такая перспектива никого не привлекала. Фома вдруг осознал, что она, эта перспектива, настолько безрадостна, что и недругу не пожелаешь. Такая жизнь, когда наперед все известно, невыносимо скучна. Он и не думал никогда об этой грани существования, а оказалось, что для него это чуть ли не самое главное, посмотреть, чем весь этот бардак закончится. А тут, когда все уже читано, перечитано, увидено и услышано, да с тоски от такой жизни подохнешь.
Выход, неожиданно для всех, нашла Далия. Гениальное решение, как всегда, оказалось простым.
Фома, с помощью сверх разума вникал в формулы и таблицы журнала перехода Призрака. Вот они отклонения от расчетного курса, да нет ничего проще, чем проделать все в обратном порядке, изменив лишь точку выхода, в объятия пламени астероида, превратившегося на короткий миг в маленькую звезду попасть желания не было. И все! Рули потом домой и живи счастливо.
Когда он снял шлем, то чувствовал себя уже совершенно спокойно. Ушла растерянность, вызванная неопределенностью дальнейшего жизненного пути. Стереотип мышления заставлял думать лишь о своем будущем в прошлом. А ведь с подсказкой сталкивался раньше, и неоднократно, аж целых три серии смотрел. "Назад в будущее".
- Учи вас, учи, а толку ноль. - Подумал о себе Фома. - Спасибо Далии.
- Дернуть отсюда мы можем в любой момент, - сообщил он друзьям, - но теперь, когда беспокоиться уже не о чем, предлагаю вот что.
- Погоди, погоди, - перебил его Даниил, - выходит мы что, машину времени изобрели?
- Ух ты, велика же инерционность серого вещества, - воскликнул Фома, - а я то, дурак, дальше своего носа не увидел. Понял, что домой попасть можем, и не более того. Хотя машину эту вовсе и не мы изобрели, а слепой случай. Не взорвись тогда камень, никогда не узнать бы нам этого секрета.
- А не боязно тебе возвращаться, - спросил молчавший до этого Фезрахман, - дел мы тут наворотили, это вам не просто бабочку замочить, да.
Некоторое время все молчали, обдумывая услышанное. Затем, наперебой, стали обсуждать возможность изменения будущего. Изменить его, раз все там уже произошло, вроде бы, нельзя, как же тогда быть с причинно-следственной связью? Вспомнили о теории развилок и параллельных миров. А может быт будущее вообще исчезает и меняется соответственно изменениям в прошлом? Опять вспомнили о классических примерах причины и следствия. Грохни тут нечаянно своего дедушку, и уже никогда не родишься? Не родишься, значит, в прошлое не вернешься и дедушку не грохнешь. Хотя, как посмотреть, вот он дедушка, где-то тут рядом. Что будет, если кто-то его жизни лишит?
Пришли к выводу, что слаб человеческий разум для осмысления таких вещей. Выяснилось, что и разум Призрака для этого дела слабоват.
- Фома, ты хотел что-то сказать, да. - Напомнил Фезрахман.
- Ах да, предлагаю вот что, надо попробовать хоть как-то сгладить следы своего вмешательства. А то действительно возвращаться боязно.
- Не дают мне покоя эти червонцы золотые, - вклинился Даниил, - не похоже, что это наше прошлое. А насчет сгладить, можно и попробовать, только как бы этот утюг еще больше не наворотил. И вот ведь гадство, способа точно узнать, наш это мир или чужой, у нас нет. Отличия есть, но не вызваны ли они нашим здесь пребыванием?
На двери сберкассы белело объявление, из которого следовало, что она закрыта на ремонт. Финиш. Этот путь привел в тупик, не начавшись. Осталась лишь дорога, ведущая в следственную группу уголовного розыска. Где и как искать, проблемы не составило. Хорошо хоть пешком, да на общественном транспорте добираться никуда не требовалось. Невидимый челнок медленно плыл в воздухе мимо здания, расположенного по популярному на всю страну адресу на Петровке. Найти его не смогла бы разве что Далия. Около одного из окон Фома притормозил и, пользуясь направленным микрофоном из большого арсенала Призрака, внимательно прислушался.
- Ну ты, выкормыш империалистический, думаешь я тут с тобой цацкаться буду? Лучше давай сразу колись. Где дружки твои, которые кассу брали?
Грозный голос звучал настолько четко, что Фоме казалось, будто говоривший сидит в соседнем кресле челнока.
- Гражданин следователь, - послышался лепечущий ответ на предложение быстро сознаться, - какие дружки, вы же знаете, я даже не слышал ничего.
Раздался хлесткий удар и, следом за ним, подвывание, напоминающее собачий скулеж.
- Ты, сука, кого провести хочешь, следователя народной милиции Редкоусова? Так знай, контра, этого еще никому не удавалось. Я вашу банду выведу на чистую воду. Ты че думаешь, тут тебе дураки сидят?
Что по этому поводу думает подследственный, узнать так и не удалось. Послышался звук открываемой двери и новый голос громко произнес.
- Товарищ лейтенант, вас срочно вызывает к себе старший майор.
- Радуйся, гнида, что передышку получил. Посиди пока в камере и подумай. Скоро вызову, так что будь готов все про вашу террористическую организацию выложить.
Ох как ошибался следователь Редкоусов, допрашивать подследственных ему уже не придется никогда в жизни.
В кабинете старшего майора милиции Кравца находились еще два человека. Одного из них Василий знал в лицо. Это был, расположившийся в кресле начальника, директор милиции Коновалов. Приободрившись от того, что такой большой чин интересуется делом, которое доверили вести ему, лейтенант вытянулся по стойке смирно и отрапортовал, обращаясь к старшему по званию.
- Товарищ директор милиции, лейтенант милиции Редкоусов, по вашему приказанию прибыл.
Сесть ему никто не предложил, даже команды "Вольно" не последовало. Начальник хотел услышать все, что известно по делу об ограблении сберкассы. Василий, продолжая стоять навытяжку, и есть начальство глазами, четко, как казалось ему, изложил все с самого начала, не забыв упомянуть и о рассыпавшихся дверках. Затем он высказал свои соображения насчет того, что это дело рук не просто уголовной банды, а законспирированной вражеской организации.
Высокий начальник похвалил бравого лейтенанта, сообщил, что дело переводится в разряд сверхсекретных, и приказал перевести всех задержанных в особый следственный изолятор. Редкоусову предписывалось их сопровождать.
Все еще окрыленный оказанным высоким доверием, лейтенант помчался исполнять приказ. Но этот день закончился для него не совсем так, как он ожидал. Особый изолятор, который Василий видел впервые, оказался шарашкой, где сидели ученые. Выяснилось, что выпускать лейтенанта оттуда никто не собирается. Так, неожиданно для себя, Редкоусов оказался в качестве заключенного, в одной камере вместе с экспертом Савицким. Последнее возмутило бывшего следователя, а ныне подследственного, более всего. Посадить его, пламенного борца за дело революции, да еще вместе с контрой, да как же так? Заключенный никак не мог осознать, что он уже не работник правоохранительных органов, а предмет их интереса. Ведь только что он сам бил зекам морды. Нет, не может быть, с ним они так обращаться не будут. Он же свой.
Выбитый из привычной колей резким поворотом судьбы, Василий, забыв на время, что обращается к контре, пытался найти сочувствие у Савицкого. Бывший эксперт популярно объяснил положение дел пламенному борцу. Того это, однако, не отрезвило. Он не верил, что такое возможно. Вернее, то, что сотрудника милиции могут арестовать, он признавал. Но вот то, что этим сотрудником может оказаться он, так далеко логическую цепочку Василий был провести не в состоянии. Ведь те, кого органы арестовывают - враги народа.
- Товарищ Редкоусов, меня воротит от вашего ежеминутного упоминания органов. Органы это то, что дано природой, например сердце. А то, что вы считаете свою контору органами, так это полнейшее заблуждение. Это искусственное, вашими соратниками выдуманное, высосанное из пальца. В органах нельзя служить. Вы что, серьезно верите в вероятность службы в прямой кишке? Вот вы, мните себя важным звеном в государственной машине, борющейся с врагами? Это очередное заблуждение. В том случае, если все ваши обезвреженные враги такие же, как мы с вами, то это уже прямой подлог, злостный обман. Ищете легких путей? Зачем ловить настоящих врагов, когда можно схватить первого попавшегося и навешать на него вымышленных грехов - под зверскими пытками подпишет любую бумагу, хоть приказ о собственном расстреле.
- Ты че городишь? Не ошиба-ался я в том, что ты враг.
- Прошу не забывать, что вы теперь тоже враг народа.
- Какой враг? Думай, что говоришь. Это ошибка. Разберутся и отпустят.
- И со многими разобрались? Кого отпустили? Или вы надеетесь, что будете исключением из миллионов. И за что же такая честь. Поважнее вас птиц расстреливали.
Лейтенант вдруг с ужасом понял, что таких примеров в своей памяти отыскать не может. Правота эксперта начала постепенно проникать в сознание, но разум этому противился и до конца ситуацию осознать не позволял.
Савицкий же прекрасно понимал, что если их и не пристрелят, обставив это дело с большой помпой, то уж на небо смотреть через решетку придется всю оставшуюся жизнь. И суда никакого не будет, как у Эдмона Дантеса. Жаль, семью не успел отправить к родственникам в далекую лесную глушь. Этого он простить себе никак не мог. Он в очередной раз разъяснил их положение сопротивляющемуся сокамернику.
- Не повезло нам, довелось увидеть какое-то новое и довольно страшное оружие, за это и упрятали, чтобы все в тайне сохранить. Объявят врагами и дело с концом. Но вы же прекрасно знаете, молодой человек, что бывает с семьями врагов народа. Представить страшно. Придут ко мне домой, -- Савицкий непроизвольно назвал адрес, - заберут жену, а с дочкой что?
- За это не волнуйся, государство позаботится.
- Да уж, позаботится. - Только и развел руками Петр.
3. Угрызения совести
Экипаж висящего рядом с окном челнока обсуждал беседу двух бывших горе-сотрудников милиции.
- Я вот тут подумал, - решил поделиться своими мыслями возмущенный услышанным Фома, - а чего нам так торопиться домой? Что там не может потерпеть? Изготовители рекламы, которые срочно сообщат нам, что чей-то стиральный порошок лучше таинственного обычного моющего средства. Или, что сидеть на куче новейших прокладок, более в кайф, чем на тех же обычных? Раз уж поставили на уши всю здешнюю милицию, то давайте возвращать все в нормальное русло.
- И чего ты тут нормального видел, да?
- Так давайте и поможем. Для начала было бы неплохо спасти семью Савицкого. А что делать дальше, потом думать будем.
- Правильно, подставили людей - выручать нужно, тем более, адрес у нас есть. А то как-то не по совести получается, да?
- А вот в этом, Федя, ты полностью прав, в беде, да еще собственноручно оформленной, бросить мы никого не можем.
Даниил не удовлетворился одеждой приобретенной Фезрахманом и прикупил себе на барахолке убогий, но дорогущий светлый костюм кремового цвета - верх совершенства по местным временным меркам. В нем он и предстал перед открывшей дверь коммуналки Еленой Петровной Савицкой. Назвавшись другом мужа, сообщил, что принес от него срочное известие.
- С Петей что-то случилось?
- Нет, нет, не беспокойтесь, давайте лучше пройдем в комнату, я вам там все объясню.
Даниил шел следом за невысокой стройной женщиной по длинному лабиринту коридора квартиры и думал, сколько сейчас таких жен по всей стране. Сколько людей подспудно ожидающих беды, боящихся услышать страшную весть, с наступлением вечера вздрагивают от любого звонка в дверь.
Елена Петровна, войдя в маленькую комнату, предложила Даниилу присесть и, опустившись на стул напротив визитера, молча взглянула на него печальными глазами.
- Вы уж говорите, я выдержу. У вас плохие новости?
- И да и нет. Ваш муж арестован, но ему ничего не грозит. Он просил меня позаботиться о вас с дочерью. Вы должны немедленно уехать из этой квартиры. Затем, когда вы будете в безопасности, мы освободим Петра, и вы встретитесь с ним.
Светловолосая голубоглазая женщина, не шелохнувшись, сидела с поникшим видом. Невооруженным глазом было видно, что она пытается сдержаться, чтобы не заплакать.
- Я знала. Это я во всем виновата, мое происхождение. Рано или поздно это должно было случиться.
- Уверяю, ваше происхождение тут ни при чем, арест вызван совершенно другими причинами. Но, повторяю, это ненадолго. Как только вы будете в безопасности, он окажется на свободе, вместе с вами. И вам, Даниил указал глазами на спящую в кроватке маленькую девочку, сейчас надо срочно собираться. Возьмите только самые ценные вещи. Не забудьте документы, первое время они вам могут пригодиться.
- А потом?
- Верьте мне, потом все будет хорошо.
- Где она? Я вас спрашиваю, где?
Старший майор милиции Кравец, покраснев от натуги, кричал на собравшихся в его большом кабинете подчиненных.
- Вы мне что, важную политическую акцию сорвать хотите?
Сотрудники оперативно-розыскной группы, сидящие за длинным столом, ели глазами начальника, умудряясь при этом не встречаться с ним взглядом. Это надо было уметь, не опускать глаза - не приведи господи, подумают, что в чем-то виновен. Но и нагло пялиться не следует - решат, что слишком независим и начальство не уважаешь. Взгляд на грозного командира, гарантирующий хотя бы какую-то безопасность, вырабатывается в НКВД быстро. Те, кто не способен усвоить эту истину, долго в этом ведомстве не задерживались.
- Старший лейтенант Геращук, - грозно глядя на громадного детину, заревел начальник, - даю сутки, либо найдешь их, либо погон лишишься.
Если бы все дело было только в погонах. Съежившийся, что с его габаритами было довольно сложно, сидящий на жестком стуле Геращук, после такой угрозы взбешенного начальника, несколько мгновений вообще ничего не соображал. Затем, выйдя из ступора, вскочил, вытянувшись по стойке смирно. Опер, медленно возвращаясь в реальность, понял, что дела его плохи, чего доброго пришьют чего-нибудь, вплоть до вражьей деятельности. Он прекрасно представлял, как это делается. По всем соображениям, лейтенанту полагалось ловить каждое слово начальника и мысленно озаботиться предстоящим поиском неожиданно скрывшейся жены Савицкого. На самом же деле ему было совсем не до этого. Предстоящий личный конец света маячил перед глазами, затмив все остальные мысли. Наконец, совладав с собой, опер вернулся в реальность и рявкнул, вытянувшись еще больше.
- Есть найти за сутки.
Геращук уже сделал все от него зависящее для того, чтобы найти беглянку. Все постовые милиционеры на вокзалах и выездах из города имели фотографии Савицкой и получили приказ задержать изображенную на ней женщину, которая, скорее всего, будет с маленькой дочерью. Отрабатывались все их с мужем связи. Пока ясно было лишь одно - сам бывший эксперт бежать ей помочь не мог, так как был надежно упрятан в камере. Тогда как ей удалось скрыться, да еще с ребенком на руках, было непонятно? Не сама же она так быстро все просчитала. Оставалось одно, трясти Савицкого. Прижать его как следует. Не может он не знать, где прячется жена. Обязан знать.
Войдя в кабинет, который он делил еще с тремя операми, Лейтенант по внутреннему телефону потребовал привести эксперта на допрос. Когда он услышал ответ, то вначале не поверил, попросил повторить. Взволнованный голос, захлебываясь сообщил, что эксперт бежал. Вместе с Савицким ушел и лейтенант Редкоусов. Проломив стену, заключенные скрылись.
Когда очумевший Геращук примчался к открытой настежь двери камеры, там уже собралась приличная толпа. Протиснувшись к двери и заглянув внутрь, он увидел большую, зияющую от пола до потолка дыру во внешней стене. Быстро отошел в сторону и задумался. Само провидение подарило ему этот, с разумной точки зрения совершенно необъяснимый побег. Теперь всем будет не до жены Савицкого, а значит и про него, Геращука, возможно забудут. Вернее про то, что он должен сделать за предстоящие сутки. Старший лейтенант стоял у стены и радовался такому подарку судьбы.
Но мыслил он неверно. Его группа была срочно переориентирована на розыски заключенных, совершивших наглый, среди бела дня, побег. Поиски жены Савицкого приобрели более важный смысл, теперь через нее надеялись выйти на беглеца.
Когда, ни с того, ни с сего, в полной тишине, стена вдруг рассыпалась, Петр с сокамерником оторопело уставились на зияющий пролом. Затем, когда к ним прямо из воздуха шагнул незнакомый человек, Редкоусов не выдержал и, пятясь назад, начал креститься. Петру потребовалось всего несколько секунд, для того чтобы прийти в себя и мысленно связать появление дыры с разбойным нападением на сберкассу. Он сообразил, что стена уничтожена тем же способом.
Нежданный гость спокойно поздоровался и, обратившись к Савицкому, поведал о судьбе его семьи. Затем предложил присоединиться к жене и посоветовал быстро соглашаться - времени в обрез. Петр, не раздумывая, двинулся к пролому. Незнакомец последовал за ним. У самого края узник остановился, взглянув вниз. Высоковато.
- Прыгать не потребуется, смотрите, господин Савицкий.
С этими словами незнакомец шагнул прямо в воздух и двинулся к неожиданно появившейся в нескольких метрах впереди двери. Петр, осторожно выставив ногу и почувствовав опору под ней, смело пошел следом, уже ничему не удивляясь.
Редкоусов все это время сидел в углу, сжавшись в комок и тупо глядя на происходящее. Но прозвучавшее слово "Господин" неожиданно вывело его из оцепенения. Резко вскочив, лейтенант бросился следом за совершающим побег экспертом. Побег, только эта мысль и билась в голове обезумевшего Редкоусова. Надо предотвратить! Эта белая сволочь не должна уйти. То, что он сам, покидая камеру, оказывается в роли сбежавшего, в голову бывшему следователю не пришло. Он ворвался в челнок, когда дверь уже закрывалась. Не глядя по сторонам, бросился сзади на Савицкого и, ухватив того за шею, повалил на пол.
Даниилу с Фезрахманом с трудом удалось оттащить брыкающегося милиционера в сторону. Затем лейтенанта прижали к полу и, не обращая внимания на нечленораздельные безумные выкрики, Фезрахман всадил ему в бедро шприц-капсулу. Через несколько секунд борец с побегом затих. На соседней улице шатл опустился и беднягу выгрузили, оставив лежать около стены. Там его и нашли. Мирно посапывающего беглеца вновь поместили в камеру изолятора. Когда он пришел в себя, никакой вразумительной информации добиться от него не удалось. Умом Редкоусов повредился основательно. Кричал, что выведет всех господ на чистую воду и по воздуху ходить не позволит, потому, как не положено. Свихнувшегося лейтенанта перевели в психушку, на всякий случай поместив под строгий надзор в отдельную палату. Там он и вел борьбу с ходящими по воздуху господами всю оставшуюся жизнь.
Савицкий, встретившись с семьей, быстро освоился в новой ситуации и предложил спасителям свою помощь. Но друзья не нашли возможности оставить Петра в команде. Жена и маленькая дочь эксперта никаких вариантов для такого развития событий не оставляли. Посовещавшись, убедили беглеца, что тому остался единственный путь, на запад. Иначе придется прятаться от властей до конца своих дней. Призрак быстро доставил их в Париж. Там с вынужденными иммигрантами распрощались, снабдив на первое время приобретенными в России золотыми червонцами, и посоветовав, от греха подальше, сменить фамилию.
Савицкий обратился к властям, попросив убежища. Просьбу его удовлетворили. Язык они с женой знали неплохо, устроиться на работу в полицию проблемы для Петра не составило. Так во Франции появилась новые жители - семья полицейского эксперта Петра Ренье.
Кто сказал, что в этой жизни все известно наперед? А мы для чего? Вмешались уже по самое не хочу, чего ж теперь останавливаться. Глупая мысль о возврате всего в нормальное русло появилась от страха за будущее и только. Дураку ясно, чем больше попыток что-либо исправить, тем больше последствий. Прав был Фезрахман, это не бабочку жизни лишить. А, следовательно, что? А то, раз пошла такая пьянка, продолжай рубить сук, на котором сидишь. Упадешь? Так на землю же, а там намного комфортнее, не в пример, чем на дрючке между ног торчащем.
Да и теоретическая подготовка кое-какая имеется, в вожди-драконы не рвемся. Насильно никого никуда тащить не намерены. Полным придурком для этого быть надо. А вот на место некоторых зарвавшихся товарищей поставить, это самое то. Очень даже занимательная перспектива вырисовывается - зайти в хвост по самую голову. Как говорил поборник за права кукурузы на всей территории СССР, включая заполярье, Никита Хрущев: "Мы вам покажем Кузькину мать". Вот эту самую мать мы им и покажем, а заодно и где раки зимуют тоже, в первую очередь высшему руководству. Почище долбанного тотализатора развлечение. А там, глядишь, и польза какая нарисуется. Например, страна к войне лучше подготовится и покажет Германии, все то, что говорилось выше.
А так жить намного интереснее. Не надо скучать от предсказуемости истории. Вперед в светлое будущее, которое совсем уже и не известное и переизученное прошлое.
Когда Фома поделился этими мыслями с товарищами, все дружно согласились с тем, что раз уж влезли, то теперь устраняться как-то и не по совести. Заварили кашу, расхлебывать надо, а не в кусты нырять. Главное, с точки зрения жителей двадцать первого века, знаем, что такое хорошо и что такое плохо. Короче - делай, что должен, случится, чему суждено. Прав был, сказавший это.
В своем кремлевском кабинете Сталин читал напечатанные крупным шрифтом сводки событий в стране. Вождь должен знать все. Товарищ Сталин не может никому ничего доверить полностью. Нет в окружении никого, кто способен сравниться с ним по прозорливости и уму. Все-таки личность в истории значит много. Эти мысли бродили в голове вождя, не мешая отмечать, что где построили, какое новый объект заложили. В документ заносились все мало-мальски важные события, произошедшие в стране за последние сутки.
В последнем разделе, посвященном не полностью проверенной информации, его внимание привлекло сообщение о непонятном ограблении сберкассы. Предположительно было применено новое неизвестное оружие, разрушающее металл и дерево в прах. Все присутствующие во время ограбления странным образом были лишены сознания. Материалы по делу проверяются.
Положив листы рисовой бумаги со сводками на стол, Сталин нажал кнопку звонка. Тут же на пороге кабинета материализовался Поскребышев.
- Берию сюда, срочно.
Так же тихо, как появился, Поскребышев исчез из кабинета. Прекрасный работник, исполнительный, но, все же, полностью доверять нельзя никому. Четко отлаженная система созданная Сталиным была хороша, но и сам он являлся ее заложником. Как паук, оплетший тенетами все вокруг, должен, не отвлекаясь ни на что, сидеть в центре паутины и ловить мельчайшие колебания нитей.
Берия появился почти сразу же.
- Садись. - Сталин указал на стул.
Берия молча присел и мельком взглянул на стопку бумаг со сводками. Что интересно вождю в них не понравилось? Иначе бы не вызвал. Но свои соображения Лаврентий Павлович оставил при себе, ждал, что скажет Хозяин.
- Ты у меня хоть на своем посту и недавно, но работа у тебя самая ответственная, безопасность государства на тебе. Так вот и скажи, хорошо ли ты ее обеспечиваешь?
- Что случилось, Коба? Стою на страже, мышь не проскочит.
Называть Сталина Кобой было привилегией немногих избранных.
- Поясни мне, Лаврентий, что это за чушь с новым оружием? Как такое может у нас быть?
- Ерунда это все, Коба. Почудилось придуркам. Сам посуди, можно ли у нас создать серьезное оружие в стороне от наших глаз? Но я приказал, на всякий случай, всех, кто этого дела касался, поместить под стражу. По этому вопросу работаем. Хотел доложить тебе, когда конкретные результаты появятся.
Дверь в кабинет тихо открылась, вошел Поскребышев. В руках у него была папка с бумагами.
- Товарищ Сталин, разрешите?
- Что там у тебя такого срочного?
- Вот. Только что доставили.
Сталин взял листы из предусмотрительно раскрытой папки и быстро пробежал глазами сообщение.
- Свободен.
Поскребышев вышел и закрыл дверь.
- Результаты, говоришь. Появились уже результаты. Прямо из камер заключенные у тебя средь бела дня бегут. И опять об этом таинственном оружии речь идет. Стены им уже сносят. Тигриные глаза вождя пылали гневом.
- Бегом, работай, возьми мне их живыми. И вместе с этим их оружием. Придурку почудилось. Сами по себе стены не рушатся. Все свободен.
Оставшись один, Сталин напряженно размышлял. Непроизвольный страх закрадывался в душу. Если разрушили следственный изолятор, то, что помешает этим неизвестным сравнять с землей кремль? Прямо хоть на дачу уезжай. Но нет, товарищ Сталин не трус. Товарищ Сталин не будет прятаться по щелям. Он покажет этим мерзавцам, как на социалистическую собственность посягать. Да и охрана у него надежная и стены потолще. Хорошо бы таким оружием завладеть. А если оно и с большого расстояния действует, тогда мировая революция не за горами. Вся земля будет у его ног.
- Взбаламутили мы это болото не на шутку, - рассуждал Фома, - теперь они землю рыть начнут, все силы бросят на то, чтобы нас найти. Пусть поищут, хоть нормальным делом займутся, вместо того, чтобы японских шпионов среди колхозных сторожей выявлять.
Друзья устроили совет во время обеда - пикника, сидя прямо на траве рядом с Призраком. Ласково пригревало клонящееся к закату солнце. Голубое небо вокруг, насколько хватало взгляда, было кристально чистым. Далию это непривычное зрелище поражало до глубины души. Чего еще людям надо? Живут в таком чудесном месте и не понимают своего счастья. Радовались бы окружающей красоте мира. Но нет, подозревают друг друга во всех смертных грехах, спать от этого спокойно не могут.
Неспешная беседа продолжалась до самого заката, краски которого продолжали приводить фарианку в неописуемый восторг. Обсуждали дальнейший план, пытаясь найти наилучшее применение своим силам. Но кроме устройства Берии большой головной боли, ничего пока не придумали. Решили так и действовать, авось по ходу идея какая и созреет, жизнь сама подскажет куда рулить, благо есть он, этот руль. Всем рулям руль - Призрак от Предтеч доставшийся.
В голове у старшего лейтенанта Геращука бушевал страх, сравнимый разве что со штормом. В результате, никакие разумные мысли в последние часы эту голову не посещали. По всему выходило, что семья Савицкого в полном составе от справедливого возмездия государства рабочих и крестьян смылась наглухо. Никаких зацепок не осталось. То, что в этом деле им здорово помогли, сомнений не вызывало. Только вот кто на такое сумасшествие решился? Пойти, да еще так нагло, против НКВД? Стоп. А вот это, как раз, и есть та самая зацепка. Пусть пока не ясно, кто и как все это провернул, но теперь это лишь дело времени. Дадут о себе знать голубчики, в этом Геращук был твердо уверен. Что бы он сделал на их месте? Он вдруг сообразил, что впервые после выволочки старшего майора, в голове появилась трезвая мысль. Вцепившись в нее, словно бульдог, лейтенант попытался ее тут же развить. Сердобольные преступники зачем-то выкрали семью Савицкого из-под самого носа МУРа. Зачем они совершили это безумие, было совершенно непонятно. Арестовали-то всех, кто был в сберкассе правильно. Лучше изолировать малую горсть, чем позволить разносить подрывающие веру во всесилие органов слухи на весь город, а значит и на всю страну.
Но, если преступники освободили и надежно спрятали Савицкого, то они так, как Геращук, не думают. Распустили сопли буржуазные. Возможно, что и других заключенных вытащить попытаются. Что ж, эту их слабость он и использует. В первую очередь надо доложить все соображения старшему майору. Если тот разрешит устроить засаду с использованием живца, то полдела будет сделано. Даже, если схватить их и не удастся, то это уже будет не вина лейтенанта, главное, чтобы они там появились.
Старший майор милиции Кравец за идею лейтенанта ухватился мгновенно. Уже через несколько минут обсуждения предстоящей операции, план захвата таинственных наглецов Геращуку уже, как бы, и не принадлежал. Майор с упоением расписывал мысль, родившуюся в его гениальной голове. Он решил перевести всех схваченных в сберкассе людей в психушку. Дальше держать их в следственном изоляторе смысла не имело, так как были они просто нежелательными свидетелями применения нового оружия, информацию о котором необходимо было надежно содержать в строжайшей тайне. Но главное, это то, что клиника не МУР и вероятность нападения на нее гораздо выше. Вот пусть и попытаются бандюги вытащить зеков из дурдома. Хотя почему те должны кого-то вытаскивать понять он так и не мог. Хапнули кучу денег, это ясно, это их целью и было. Но вот зачем им Савицких спасать и прятать понадобилось, это в голове Кравца никак не укладывалось. Но иных идей, как ловить грабителей, у него не было, поэтому подсказка лейтенанта явилась, как нельзя, вовремя.
В этот же день больница пополнилась новыми пациентами, которые расхаживали по коридорам клиники в пижамах с подозрительно оттянутыми вниз карманами. Еще несколько человек безвылазно сидели в расположенной особняком прачечной. Капкан был взведен. Оставалось лишь ждать, надеясь на то, что логику контры удалось разгадать.
Упущением являлось лишь то, что капкан было видно за версту, вернее слышно. При разработке операции в кабинете Кравца незримо присутствовали и те, против кого все это затевалось.
4. Каменная стена непонимания
Фома считал, что так обращаться с людьми, как это делает достославное НКВД, нельзя. Он, в молодости с ног до головы пропитанный диссидентским умонастроением и соответствующими ему принципами, всей душой противясь соцреалистическим идеям, всю сознательную жизнь, ежесекундно вдалбливаемым руководящей и направляющей, душой принять этого никак не мог. Тем более, что вышеупомянутые умонастроения и декларируемые партийные идеи, в этом случае, друг другу не противоречили, а, наоборот, прекрасно соответствовали. В результате, в его понятиях, местная практика обращения с гражданами страны не прокатывала совершенно.
Послушав, как менты планируют их захват, Фома поблагодарил теоретиков за прекрасную идею и тут же решил этим планом воспользоваться. Спасибо, что сообщили о людях, после налета на сберкассу в кутузку упрятанных, да так доходчиво объяснили, где держат безвинно арестованных.
- Ну что, Когорта, выручим страдальцев? - Обратился он к остальной компании.
- А куда ты их потом девать будешь, да?
- А вот тут ты, Федя, прав. Об этом я еще не думал. Но мысль есть. Давайте просто лишим их охраны и покажем путь к свободе. А церберам оставим послание, что замочим любого, кто попытается вновь бедняг гнобить. Пусть свои декларации про заботу о гражданах в жизнь проводят, вместо того, чтобы головы людям дурить. А еще сообщим, если, несмотря на предупреждение, вновь попытаются народ повязать, или еще чего, то пообещаем, что весь город листовками с информацией о новом оружии засыплем. И о том, что невинных людей в кутузке прячут, тоже всех оповестим.
- А что, может и сработать, - задумчиво произнес Даниил, - лишний шум им не к чему. Да и решать будут не дебилы типа свихнувшегося лейтенанта Редкоусова, а люди сидящие гораздо выше. Думаю, они не захотят афишировать свое бессилие. Уж на это-то ума у них может и хватить, наверное.
- А если, все-таки, внимания на наши угрозы не обратят, то устроим им Варфоломеевскую ночь, да.
- Такой риск, конечно, есть. Но альтернатива для арестованных еще более безрадостна. Если мы не появимся, то в дурке их долго держать не будут. Расстреляют, как врагов народа или упекут на всю оставшуюся, и дело с концом. А так, глядишь, какой-то шанс все-таки мы им дадим. В конце концов, им решать. Так что, вперед на выручку. - Подвел итог Фома.
Вторжение начали вечером, после того, как дневной персонал покинул клинику и отправился домой смотреть сладкие сны. Предстоящей ночью, в части просмотра этих самых снов, многократно усиленной охране предстояло к ним присоединиться.
Обосновавшиеся в прачечной недремлющие стражи в одно мгновение превратились в очень даже дремлющих, вернее крепко спящих и своему названию перестали соответствовать полностью. С засадным полком разобрались так быстро и тихо, что остальные охотники ничего подозрительного не заметили. Да не очень-то они были и внимательны. Не может человек долго быть настороже, а если, при этом, еще и не верит в вероятность наглого нападения, то и вообще в этом самом настороже ни минуты находиться не станет. Напасть на больницу, кому же в здравом уме такая идиотская идея в голову придти может. Разве что только пациентам, в стенах этой самой больницы находящимся. Это у них мозги напрочь отморожены, а у тех, которые снаружи, с головой все в порядке быть должно.
Сотрудники НКВД, за годы службы привыкшие, что только название их всесильного учреждения у простых граждан-товарищей дрожь в коленях вызывает, считали нынешнюю засаду начальственной блажью. В идиотов способных ворваться в клинику не очень-то верили. Кто решиться посягнуть на святыню? Поэтому вместо того, чтобы бдительно нести службу, заигрывали с женской частью персонала больницы, сожалея, что этой части в клинике маловато, вместо молоденьких медсестер все больше бугаи в белых халатах.
В этот раз полное пренебрежение бдительностью сослужило бравым молодцам плохую службу. А если учесть, что противостояли им бойцы, не в пример лучше подготовленные, уроки Синтии даром не прошли, то отстоять вверенный объект шансов у охраны практически не было.
Одетая в камуфлированную форму Паворы четверка ворвалась в главное здание больницы стремительно и бесшумно, нейтрализуя и укладывая на пол все, что попадается на пути и шевелится. Милицейские горе-вояки, столкнувшись с прообразом будущего спецназа, полегли мгновенно. Лишь один из них успел, резко распахнув дверь одной из палат, выскочить в коридор и выстрелить, но безрезультатно. В тот момент, когда милиционер, в панике давил на спусковой крючок пистолета, Фома уже лежа скользил по полу, шпигуя рослого парня иглами, которые через несколько секунд растворялись в теле жертвы.
Резкий хлопок выстрела никого из бодрствующих защитников привлечь уже не мог. Таких к этому моменту не осталось. Лишь из-за одной из дверей робко выглянул старичок в халате, дежурный врач.
- Вот вы-то, батенька, нам и нужны. - Самым радушным голосом, на какой только был способен, тихо обратился к нему Даниил.
- Что, что такое? - Испуганно ответил медик, глядя широко открытыми глазами на груду тел лежащих в коридоре.
- Не беспокойтесь, - проследив за его взглядом, сообщил Фома, - с ними все в порядке, просто немного поспят. Когда проснутся, будут, как огурцы. Ну, может кому-то потребуется таблетка от головной боли.
- От боли? Какие огурцы? - Тон врача не оставлял сомнений, что он находится в полнейшей прострации.
Люди в странных костюмах, которых врачу раньше встречать не доводилось, лежащие вповалку по всему коридору милиционеры, такое зрелище привело психиатра в состояние близкое к тому, чтобы самому превратиться в пациента. А вот диковинная форма налетчиков привлекла его пристальное внимание, до того она ладно сидела на незнакомцах, что, неожиданно для себя, медик ею залюбовался.
- Очень функциональная одежда, - эта мысль вертелась в его голове, как испорченная грампластинка. Затем, как вспышка молнии, - так это же не наша, это же шпионы! У наших такой формы нет.
Картину довершало жуткое с виду, ни на что ранее виденное не похожее, оружие в руках неизвестных. Но замешательство медика продолжалось недолго, сказалась многолетняя практика общения с пациентами. За время работы ему приходилось сталкиваться с великим множеством таких больных, при виде которых у обычного человека не только волосы дыбом встают и мороз по коже, а чего и похлеще приключиться может. Резко выдохнув, он восстановил душевное равновесие и наметанным глазом определил, что шпионы, иначе неизвестных налетчиков врач для себя уже не называл, сказали правду. Лежащие на полу люди были живы, их спокойное дыхание даже невооруженным взглядом нельзя было не заметить. Вот только, что они там про огурцы говорили, было по-прежнему непонятно.
- Уважаемый, - вновь обратился к дежурному врачу Даниил, - будьте так добры, укажите, пожалуйста, где тут у вас содержатся недавно поступившие больные, которых так усиленно охраняли? И которые на самом деле вовсе и не больные, уж вам-то, как специалисту это должно быть доподлинно известно.
- На что вы, товарищи, меня обрекаете? - упавшим голосом задал вопрос врач.
- Это вы о чем, любезный?
- Разве не понятно? Лучше бы вы уж и меня вместе со всеми, - медик махнул рукой в сторону лежащих на полу, - а так я крайним окажусь, не оказал сопротивления.
- Вот за это можете не переживать, - вступил в разговор Фома, - это мы сделали бы и без напоминания. Кстати, как ваше имя?
- Михаил Семенович.
Вернемся к делу, Михаил Семенович, где тут ваши психи-заключенные?
Врачу, как ни странно, налетчики начинали нравиться. Их обходительное обращение бросалось в глаза своей непривычностью. Чувствовалось хорошее воспитание, которое говорило о том, что люди эти чужие, вернее, чуждые этому обществу. Это подтверждало версию о шпионах. Ни малейшего восторга от общения с сотрудниками НКВД психиатр не испытывал, поэтому с легким сердцем назвал номера палат, в которых содержались интересующие уважительных шпионов больные.
В указанных палатах друзей ожидал сюрприз, металлические двери оказались заперты. У кого находится ключ, дежурный якобы не знал. Вновь пришлось использовать инопланетную технику. В этот раз сработали гораздо тоньше, узконаправленным лучом шарахнули только по внутреннему механизму замка, превратив его в пыль. Убедившись, что в палатах именно те, кто их интересует, Фома присовокупил врача к отдыхающей на полу компании, предварительно посоветовав во время предстоящего разбирательства бить себя кулаками в грудь и говорить, как самоотверженно каменной стеной он встал на защиту заключенных социалистического отечества, но затем, неожиданно для себя, очнулся лежащим на полу. Как такое произошло, знать не знает, ведать не ведает. Фома рассчитывал, что в этот раз трясти будут в основном правоохранительных сотрудников, так бездарно врагов упустивших. По всем предварительным прикидкам выходило, что на них-то всех собак и спустят.
Заключенные психи, узнав, что могут быть свободны, радовались недолго. Увидев в коридоре баррикаду из человеческих тел, быстро сообразили, что обвинений с них никто не снимал, а так же то, что происходят вещи совершенно не понятные и из ряда вон выходящие. Уходить они отказались наотрез.
Фома понял свою ошибку, он совершенно не принял в расчет менталитет нынешнего народа. Пропитанные въевшимся под кожу страхом, люди, облаченные в больничную одежду, немного постояли, понуро опустив голову, затем медленно вернулись в палаты. Фома попытался переубедить их, но получил в ответ гневную отповедь, смысл которой заключался в том, что никакой помощи от врагов им не требуется. А свои отпустят, разберутся, что они ни в чем не виноваты и отпустят.
- Ну, ну, - констатировал Фома, - мне бы вашу веру.
- Да, мы твердо верим в наше государство. А вы, молодой человек, сразу видно, по-другому воспитаны и ничего, кроме звериного оскала капитализма не видели.