Антонов Виталий Александрович
Реквием по мечте рядового Фэлсберга

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 8.12*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У медали две стороны, у оглобли два конца, на войне два противника. Это, почти документальный рассказ о приходе войны в Смоленскую деревню Самыкино. О нашей земле, о нашей стране и о наших людях, устами фашиста. О народе, который встал на смертный бой, смог "сыграть реквием" и похоронить мечты завоевателей. О народе в лице бойцов 19-й армии, державших "Фэлсбергов" два месяца на рубежах реки Вопь. В образе деревенской бабы, её безымянного мужа, ушедшего на войну и их трехлетнего сынишки, слезами осуждавшего фашизм. Нашего безвестного пилота, неизвестного офицера и красноармейцев, защищавших мост у д. Задейка. Пехотинцев 140-й стрелковой дивизии (ранее - 13 дивизии народного ополчения Ростокинского района г. Москвы), оборонявших у "Баранчиков" гаубичную батарею, громившую вражескую колонну на вяземском большаке. Рассказ - напоминание, рассказ - заповедь...
  
  
  СОВЕТСКОМУ НАРОДУ,
  ОТСТОЯВШЕМУ СВОЮ ЗЕМЛЮ
  И
  ПОБЕДИВШЕМУ ФАШИЗМ,
  ПОСВЯЩАЕТСЯ
  
  
  
   []
  
  
  Сегодня 5-е октября 1941 года.
  Сто шестой день войны.
  Я, Курт Фэлсберг, впервые покинувший свой родной прибалтийский городок, сто шестой день шагаю по России.
  
   В начале войны, германские танковые колонны, словно острые ножи, глубоко вонзались в тело России. Моторизированные части и артиллерия сминали оборону большевиков, выжигали огнемётами гарнизоны долговременных бетонных укреплений, а доблестная авиация засыпала бомбами танковые корпуса, кавалерийские полки и пешие батальоны противника.
   Мы шли во втором эшелоне, собирая в плен толпы красноармейцев, оставшихся без патронов, продовольствия, вышестоящего командования и без связи со штабами.
   Во многих сёлах, нас встречали цветами и хлебом с солью. Отдавали раненных русских солдат и документы красных командиров, которых местные жители убили, не дожидаясь прихода немецких войск.
   Такая война была весёлой и интересной. Мы шли или ехали в грузовиках по территории, которая совсем недавно была захвачена русской армией у Польши. Горланили песни под звуки губных гармошек. Вечерами, останавливаясь на ночлег, заводили патефон с весёлой музыкой и танцевали с местными девушками, щебечущими на испорченном польском языке. Угощали их немецким шоколадом, а особо-сговорчивых, вели на сеновал и дарили им ласки немецких солдат.
  
   В первые дни июля, заняли Минск, подошли к Смоленску и там я начал понимать, что такое война с Россией. Это постоянный страх смерти. Наш пехотный полк направили в места с варварскими названиями поселений - Духовщина и Копыревщина. Только чудом я выжил в тех многочисленных боях по нескольку раз в день ходя в атаки и контратаки, врываясь во вражеские траншеи и уничтожая большевиков, прорвавших наши боевые порядки. Деревни, находящиеся в зоне боевых действий нашего полка, стали выжженной землёй с кучками печного кирпича и пепелищами от сожженных домов. По два-три раза в день, русские войска выбивали нас из своих мертвых деревень и погибали в них, убивая десятки моих давних друзей и новобранцев, имена которых я даже не успевал узнать.
  
   В ночь на второе октября, нам зачитали обращение великого Адольфа Гитлера, приказавшего вступить в грандиозное сражение, последнее в этой войне. Мы выполняем приказ фюрера, ломая русскую оборону, поливая своей кровью землю возле русских деревень Комягино, Нивки, Канютино и селения Холм-Жирковский. Продвигаемся к городу Вязьме, от которого откроется прямой путь в Москву.
   Наши танки и артиллерийские орудия смешивают с землёй русские позиции кадровых или, наспех собранных Сталиным, московских ополченческих дивизий. Затем в наступление идут бесстрашные арийские пехотные батальоны, но встают на пути немецких гренадёров русские солдаты в полузасыпанных окопах и убивают германских воинов. Слава богу, что нас больше, чем врагов, и что наша рота сегодня выведена в резерв. Как сообщает "походное солдатское радио", командование вермахта предусмотрительно создало, на направлении главного удара, шестикратный перевес над противником в технике, артиллерии и живой силе.
  
   За время войны, я окончательно убедился, что этот народ должен или исчезнуть под сапогом немецкой нации, или стать её безропотным рабом. Русских нужно уничтожать силой завоевателя или запугивать до потери человеческого облика. Нынешняя злоба и ненависть вытеснили из моей души щенячью беззаботность и весёлость первых дней войны. Теперь я не глупый щенок, а матёрый, настороженно озирающийся по сторонам, жестокий волк с безжалостными оскаленными клыками, идущий по России за своей добычей.
  
   После победы над большевизмом, каждый выживший немецкий солдат получит здесь землю для поместья и русских батраков для обработки земли.
   Как обещает фюрер, до начала зимы будет покорена Москва, уцелевшие большевики сбегут в дикую холодную Сибирь, где невозможно выжить цивилизованному человеку, а немецкий народ получит необъятное жизненное пространство для семей своих храбрых воинов.
   Единственное, чего я опасаюсь, это то, что самые лакомые места для жизни в России, захватят офицеры, лётчики и адъютанты из Берлинских штабов, а нам - простой пехоте достанутся болота да кустарники у болот.
   Чтобы не оказаться обойденным при дележе завоеванной территории, я должен получить награду. Медаль, а еще лучше, если железный крест. Вот тогда я смогу потребовать себе достойную долю. Непременно, возле реки, где русские унтерменши построят для меня кирпичный двухэтажный дом, крытый черепицей, с высокой башней, похожей на башню рыцарского замка. Там, на балконе башни, в назидание потомкам, я буду писать свою книгу воспоминаний об этой войне против азиатских варваров и, одновременно, любоваться на хлебные поля, на пастбища с пасущимися стадами породистых коров, на заречные луга, уставленные скирдами душистого зелёного сена.
   Буду следить, как приумножают добро моей семьи невзрачные фигурки недочеловеков, копошащиеся на полях, фермах, лугах, огородах и на берегах рыбных прудов.
   Хозяйкой будущего поместья и матерью моих детей, непременно, должна стать светловолосая соседка Марта - дочь кондитера Кляйндорфа. Она сможет родить мне настоящих арийских детей и растворить своей идеальной наследственностью позорное пятно в родословной Фэлсбергов - еврейскую кровь бабушки Сары Кауфман, текущую в моем теле.
  
   Треск двигателей и команда оберлейтенанта Питера Штауфа, прервали мои мирные мечты и заставили нашу ротную колонну посторониться на обочину. По дороге, изрыгая синеватый дымок сгоревшего бензина, промчались три мотоцикла "смертников". Так в войсках называют моторизированных разведчиков, следующих перед моторизированными колоннами. "Смертники" одеты в плащи из прекрасной кожи. На лицах - защитные очки. Вооружены разведчики не карабинами, а автоматами и пулемётами. Расстояние, которое проходит моя рота, за день, мотоциклисты проезжают за пару часов. Но я не завидует "смертникам". Они первые кандидаты на попадание к богу в рай. "Смертники" первыми наезжают на установленные мины и попадают под русские пули.
   За "смертниками" проследовала тройка бронетранспортеров, легковой "Оппель-капитан" с офицерами, полусотня танков, тентованные грузовики с пехотой, со снарядами, с бензином, с продовольствием и тягачи с прицепленными артиллерийскими орудиями.
   Глядя на проезжавшую колонну, я испытал неописуемую гордость за мощь Третьего Рейха, созданного великим Адольфом Гитлером, и успокоение от того, что такая сила заблаговременно проломит оборону противника на направлении нашего наступления. Так что вряд ли сегодня придется мне идти в атаку, подставляя пулям свою голову, или лежать под большевистскими пулями, ожидая, когда одна из них тюкнет меня в задницу.
   Я не хочу лишний раз испытывать животный страх смерти и даже мечтаю, чтобы остренькая русская пуля прошла сквозь мышцу руки, ноги или ягодицы. Кровь пролитая за Великую Германию это медаль за ранение, госпиталь с чистыми простынями и отпуск домой - к любимым родителям и к красавице Марте Кляйндорф. Ранение это шанс не сдохнуть на войне, возможность отсидеться в тылу до момента Великой победы германского оружия и до распределения завоеванных нами земель...
   Я уже не вчерашний мальчик, не знающий, с какого бока подойти к Марте и за какие места её ухватить. Набрался опыта в русских деревнях. Всё происходит довольно просто. Нужно только войти в избу с красивой русской фрау или медхен, пристрелить её родителей, хорошенько ударить русскую самку по лицу, разорвать платье, швырнуть женщину на пол и мять упругие белые груди и, на правах победителя, впяливать своё мужское достоинство между её судорожно сжимающихся ног и сеять в теле дикарки семя немецкой нации, пока товарищи удерживают самку за ноги и руки.
   Со своей прекрасной Мартой я буду ласковым и нежным, но таким настойчивым, что она не сможет отказать герою Восточного фронта.
  
   Через полтора часа, когда дорога и наша рота пехотинцев, шагавших по дороге, поднялись на вершину холма, там, в тени огромного старого вяза, нас поджидала полевая кухня с горячим обедом. По традиции, офицеры вермахта питаются из одного котла с рядовыми и это один из принципов рыцарского германского боевого братства. Благодаря строгому немецкому порядку и исполнительности наших поваров, мы, в положенное время, получили свои порции густого бульона, каши, кофе, хлеба и приступили к приёму пищи. Последнее время нам не хватает еды для восполнения тратящихся сил. Я смотрю на бульон, а думаю о куске горячего мяса и о кувшине парного молока.
   Заскрябали, застучали ложки по стенкам котелков, но неожиданно, нарушая идилию спокойной трапезы, на востоке, сливаясь в грозный фронтовой гул, заглушающий разноголосое бряканье ложек и здоровое чавканье проголодавшихся солдат, загремели непрекращающиеся разрывы снарядов.
   Я подхватил свой котелок с недоеденной кашей, продрался через поросль молодых вязов и, с высоты холма, засмотрелся на панораму начавшегося сражения.
   Словно на широком киноэкране, раскинулся необъятный простор. Там, где дорога пересекала речку, перед мостом, остановилась колонна техники. В колонну летели русские снаряды. Сверкали всполохи огня. Взлетали вверх столбы грунта, дыма и рваного железа. Горели грузовики. Как ожившие оловянные солдатики, там суетились и умирали серенькие, уменьшенные расстоянием фигурки солдат.
   Путь немецкой колонне преградили две русские полевые пушечки, бьющие прямой наводкой из-за моста.
   На правом фланке, из ближайшего кустарника, вели навесной огонь, по колонне, несколько минометов, а из леса, раскинувшегося в километре южнее дороги, зычно ухали крупнокалиберными снарядами большевистские гаубичные орудия.
   Под вражеским обстрелом, немецкие артиллеристы отцепляли пушки от тягачей и начинали стрелять в сторону русской батареи.
   Танки, крутанувшись на дороге, незамедлительно перевалились через дорожный кювет и, раздавив вражеских минометчиков, мчались к лесочку с русскими гаубицами.
   За танками бежали солдаты, выскочившие из уцелевших грузовиков. Один танк, наехав на облачко разрыва, встал на дыбы и опрокинулся на башню, подставляя солнцу свое разорванное брюхо.
   Уцелевшие танки расползлись по полю, выстроились в две "клешни", словно стремящиеся охватить и раздавить лес с русскими войсками.
   Взрывы, взрывы, взрывы.
   Второй танк "поймал" снаряд под башню. Третий - остановился на месте и зачадил развороченным моторным отсеком.
   От леса, из замаскированных окопов, по приблизившейся немецкой пехоте, резко, словно бичи цирковых дрессировщиков, защелкали винтовочные выстрелы и затрещали короткие очереди русских пулеметов. Пехота залегла, а танки продолжали рваться к лесу.
   Над холмом, натужно ревя двигателями, пролетели три звена самолетов. Два звена, сбрасывая бомбы, закружились в атакующей карусели над русской гаубичной батареей, а третье звено начало бомбить русские пушечки, за мостом.
   Оттуда, из облака огня, дыма и пыли появились русские фанатики, не понимающие бессмысленности своего сопротивления. Впереди красноармейцев, перепрыгивая через тела мёртвых немецких мотоциклистов, бежал офицер, размахивающий пистолетом, за ним пехотинцы с винтовками и четыре бойца с двумя ящиками взрывчатки.
   Бронеавтомобиль, застывший перед мостом, повел пулемётом в сторону приближавшихся большевиков и одной длинной, непрерывной очередью крупнокалиберного пулемета издырявил и уложил тела противника на бревенчатом настиле моста.
   Бой у леса продолжался. Красноармейцы швыряли, в приблизившиеся танки, допотопные бутылки с подожженными фитилями. На линии окопов началась рукопашная схватка немецкой пехоты и уцелевших большевиков. Поверьте рядовому Курту Фэлсбергу, в рукопашном бою всегда побеждает тот, у кого больше рук, оружия и гранат.
   Через несколько минут, враг был уничтожен доблестными немецкими солдатами. Вплетена ещё одна лавровая ветвь в венок победы великой Германии.
   О, черт!
   О, мой Бог!
   Откуда он взялся этот русский самолет?!
   Лёгонький юркий истребитель с красными звёздами на зелёных крыльях, неожиданно появился от кромки поля и, стреляя из пулемёта, промчался над колонной. Пули вспарывали капоты автомобилей и убивали немецких солдат, собиравших своих раненных и мёртвых товарищей. Пролетев над колонной, русский пилот, почти коснувшись крылом золотистого хлебного жнивья, сделал крутой разворот и пошел на повторный заход. От зажигательных пуль, вспыхивал на земле бензин, вытекший из пробитых бензобаков. До неба поднялся столб пламени из взорвавшегося бензовоза. Бежали, падали и катались по земле горящие люди. Взорвался второй бензовоз. На дороге был огненный ад!
   Самый настоящий ад...
  
   Самолет, скользя над прибрежным кустарником, улетал на восток, а я смотрел в небо и просил господа Бога о том, чтобы Бог немедленно, прямо сейчас, послал мне пулю в сжавшуюся от страха задницу...
   Наш ротный командир - оберлейтенант Питер Штауф не спешил прерывать привал. У него в подчинении есть рота, а у роты есть приказ дойти до деревни Самыкино, занять её и ждать дальнейшего приказа. До деревни полтора часа неспешного хода. Если же сейчас спуститься с холма, то у моста, непременно остановит роту большой начальник и заставит собирать, хоронить покойников из чужой части или, не приведи Господи, прикажет следовать по новому маршруту в качестве прикрытия остатков разгромленной колонны и для охраны своего начальственного туловища.
   Оберлейтенант приказал выставить часовых, а остальным, свободным от караульной службы, - уйти подальше от дороги, замаскироваться в гуще кустарника и отдыхать.
   Редко удается солдату поспать днем. Поэтому, команда "отдыхать" была выполнена даже быстрее, чем выполняется команда "приступить к приёму пищи" и выпонялась до тех пор, пока солдаты и танкисты, копошившиеся на месте недавнего боя, освобождали дорогу от сгоревшей и поврежденной военной техники. Туда же, на обочину дороги, притащили от леса, подбитые танки. Убитых камрадов похоронили на обрывистом песчаном речном берегу. Над их могилами установили стройные ряды крестов, сколоченных из белоствольных берёзок и увенчанных стальными армейскими шлемами.
   Мертвых большевиков, лежащих на мосту, сбросили в реку. После этого, полковник, командовавший передовой колонной, сел в свой посеченный осколками, но уцелевший автомобиль, и колонна тронулась в направлении Москвы. Следом, по вяземскому большаку, двинулись другие колонны, дожидавшиеся ликвидации непредвиденного затора у переправы. Загудел воздух и мне показалось, будто вздрогнула дорога от шума заведенных двигателей, от лязга гусениц и от многотысячия немецких сапог, шагающих по завоёванной земле.
  
   Выспавшийся и успокоенный видом очередной военной мощи вермахта, проходившей мимо нашей роты, я вновь задумался о своей будущей жизни в России.
   Вот прекрасное место для меня. Воздух свежий. Поля и перелески радуют глаза. Река не мала и не велика. Тут не будет суховеев и землетрясений. Не будет наводнений. Климат, как в Европе, без южной жары и без лютых северных морозов. Здешние земли, конечно, не воронежские двухметровые плодородные чернозёмы, но травы на заливных лугах неплохо растут. Вот она страна травы, мяса и молока. Зачем мне чернозём с однообразными пшеничными полями под раскалённым солнцем? Конечно, хлеб важен для будущей торговли, но без сочных сосисок, густых сливок и ароматного масла, он нужен только голодному сброду.
   Работники найдутся. Вон сколько деревень. Деревня от деревни стоят, не дальше полутора километров. А между деревнями, на каждом взгорке - хутора по два или по три дома. Это, конечно, непорядок. Я всех своих работников в одно место сгоню, чтобы легче было контролировать. Или в два три места жительства, если получу не пятьсот гектаров, как рассчитывал в начале, а две или даже три тысячи гектаров земли.
   В том, что количество претендентов на русскую землю постоянно уменьшается, я наглядно убедился во время сегодняшнего созерцания боя. Огорчает, что многие фермы со скотом и амбары с зерном, азиатские варвары сожгли, чтобы оставить немецкий народ без еды. Ничего, они ещё искупят свою вину многолетним рабским трудом на благо великой Германии!
  
   Сладостные мечтания сократили путь к запланированному месту расположения роты. Вот мы и пришли. Удачно пришли. Удачно потому, что не нужно было с боем брать деревню. За нас это сделали другие воины фюрера, которые сначала, обстреляли деревню из орудий, а потом зачистили деревню и окрестности от уцелевших красноармейцев.
   Самое главное, что много домов уцелело, и живность в сараях мычит, хрюкает или кудахтает. Некогда было первому эшелону немецких войск заниматься продовольственным самообеспечением. И это, несмотря на то, что нормы армейского снабжения предусматривают только пятьдесят процентов обеспечения пищевого рациона с армейских складов. Вторую половину еды солдаты сами должны изыскивать на оккупированной территории.
   Сегодня у нас, проблем с "мясо, млеко, курка, яйко" не будет! На ужин рота поимеет не пятьдесят, а все пятьсот дополнительных процентов вкусной деревенской еды.
   Разместились мы в домах на прибрежной улице. По одному отделению в каждом доме. Развесили на стены свои шинели и ранцы, приказали хозяевам затопить печи и набить свежим сеном все имеющиеся наматрасники и наволочки.
   Войдя в дом, я увидел пожилую женщину с натруженными руками, молодую девушку, прячущую под глухо-завязанным платком довольно симпатичное личико, троих пацанов от тринадцати до трех лет.
   Как и в большинстве русских семей, глава семьи отсутствовал. Вопросов, где их муж и отец, можно не задавать. Воюет большевистский бандит против германской армии, или убит на войне или издох в концлагере от голода, болезней и ран.
   Дом как дом. Изба, рубленная из двенадцати венцов шестиметровых брёвен. Три окна на улицу, а одно - из кухни в сад. В "красном углу", под иконами, большой стол для гостей, с двумя лавками вдоль стен. Иконы, украшенные вышитыми полотенцами. Лампада под иконой. Слева от входа, под пологом, широкая мягкая хозяйская кровать. Сегодня на ней будет отдыхать фельдфебель Отто Шварц , возможно, что не один.
   На полу, если откинуть самотканый половик, выделяется прямоугольное пятно, оставшееся от стоявшего сундука. Сам сундук с нарядной одеждой, самоваром, зингеровской швейной машиной и фотографиями хозяина, сыновей и братьев, одетых в красноармейскую форму, перед приходом немцев, закопан хозяевами в земляную яму, в укромном месте. Нам не до поиска сундуков.
   Мне хочется пихать в свой ранец не бабьи платки и блузки из деревенских сундуков, а украшения с драгоценными камнями, хранящиеся в шкатулках русских жидовок, заполонивших Москву. Мне нужны вечные ценности, а не гниющие тряпки. Не побрезгую ни столовым серебром, ни золотыми зубами. Серьги из ушей рвать буду и пальцы с кольцами отрезать, если по доброму не захотят отдать мне своё, трудом, грехом или хитростью, накопленное богатство.
   Даже, если доведется, не пожалею бабушкиных родственников - Кауфманов и Рабиновичей...
  
   К избе прирублены такие же просторные, как изба, сени. Там есть лавка для ведер с водой. В стены, в сверленые дырки, вставлены деревянные колышки, чтобы вешать коромысло, вешать одежду и конскую сбрую. Вдоль "глухой" стены, за рубленной стеной - кладовая для продуктов и плотницких инструментов.
   Из сеней, три двери: одна на крыльцо, вторая в избу, третья в пристроенный скотный хлев. Сам хлев разгорожен на стойла для лошади, для коровы, для телёнка. Есть пара загончиков для свиней, большой загон для овец и отгороженный закуток для курей. Над хлевом потолок из жердей, куда складывают, припасенное на зиму, сено. Изба с сенями и хлев крыты не черепицей или железом, как в Германии, а снопами ржаной соломы.
   В хлеву, за дверями, устроен помост. На помосте сколочено возвышение с круглой выпиленной дырой. Там дикари справляют свою малую и большую нужду. А чтобы избавиться от запаха, регулярно бросают на нечистоты свежескошенные охапки крапивы.
   Немецкие солдаты устраивают гигиенически-чистые солдатские туалеты на свежем воздухе. Прямо на улице, чтобы никто не подошел незамеченным, копается траншея. Над траншеей сколачивается настил из красивых берёзовых жердочек, и туда ходят немецкие солдаты. Ходят по двое. Один может расслабиться, не спеша почитать газету, а второй охраняет его покой. Мнение местных жителей, прячущих презрительные ухмылки при виде солдата, восседающего в центре деревни со спущенными штанами или вытирающего задницу прочитанной газетой, не волнует завоевателей. Для истинного арийца, русский крестьянин всего лишь будущий рабочий скот.
   На правах старшего по званию, фельдфебель Шварц сдвинул платок с головы славянской девушки, посмотрел на лицо, на фигуру, хлопнул её по упругой попе и, в очередной раз, разглядывая фигуру, сказал "гут".
   "Стеша"- прошептала мать - "Беги из дома. Прячься"...
  
   Пехотинцы, прихватив штык-ножи от своих карабинов, вышли во двор, и началась потеха! Завизжал и через пару минут замолк в хлеву поросенок. Прирезанного кабанчика выволокли на середину двора и начали свежевать.
   Я носился по двору за кудахтающими курицами. Возмущенный петух, растопырив крылья, подпрыгнул, стараясь клюнуть меня в глаз, но был схвачен и поплатился за дерзость своей свернутой шеей. Я бросил трепыхающегося петуха товарищам, а сам забежал в дом и вернулся во двор с карабином и подсумком патронов.
   "Я снайпер. Я первый снайпер Германии" - кричал я, стреляя в курей, разбегающихся по двору, саду и огороду. Пули настигали несчастных куриц, прошивали их насквозь, вышибая кучи парящих в воздухе перьев.
   Корову решили не убивать. Во-первых, мяса и так было много, а во-вторых, не известно, на сколько дней мы задержимся в деревне. Вдруг, надолго? Тогда мы каждый день будем пить тёплое, свежее молоко.
   Я, больше курятины, люблю баранину, зажаренную на углях, но как удалось узнать от жителей деревни, их личные овцы паслись в одном стаде с колхозными овцами и были сожжены в колхозной кошаре, пару дней назад, специальной командой НКВД, занимавшейся уничтожением продовольствия. Кроме кошары, "отважные чекисты" спалили всё сено, коровник с колхозными коровами и амбары с семенным и продовольственным зерном. В зиму, деревенские жители оставались без зерна, а значит и без хлеба. Естественно, и без последнего мяса, которое будет съедено мной и моими боевыми камрадами в ближайшие дни.
   Пока я ощипывал перья с окровавленных куриных тушек, Ганс Фогель принес с колхозной пасеки несколько рамок золотистого ароматного мёда, а хозяйственный Иоган Шмидт притащил, из взломанного местного магазина, килограмм соли, полмешка папирос и ящик настоящей русской водки.
   У меня было прекрасное праздничное настроение, которое портил трёхлетний пацан. Стоит рядышком и таращится, как я перья из курей выдергиваю. Когда дошла очередь до ощипывания красавца-петуха с массивным красным гребешком на голове и с золотистым пером на груди, посмотрел я на ребенка и увидел, что тот плачет, глядя на своего мёртвого "Петю-петушка".
   На душе у меня стало так погано и мерзопакостно, словно я обидел своего родного племянника - сына старшей сестры Эльзы.
   Слава Господу, быстро понял, что между моим любимым племянником и этим плачущим грязным русским щенком не может быть ничего общего.
   Один - будущий хозяин мира и жизни. Другой - его раб. Положил я петуха на землю, взял свой карабин и хрястнул, стальным затыльником приклада, русского щенка между его плачущих глаз. Хорошо хрястнул. Тельце ребенка сразу обмякло и сунулось на землю. Растрёпанная хозяйка выскочила из избы с криком: "Ваня! Ванечка"! подхватила своё сучье племя с земли и унесла куда-то в сад...
  
   Настал благословенный час приготовления пищи. Это действо, мы - храбрые солдаты фюрера, никому не доверяем. Опасаемся, что местные варвары насыплют нам в еду крысиного яда.
   Нашли чугуны, наполнили их кусочками свежего мяса, чищеными дольками картофеля и колечками лука. Чугуны засунули в горящую русскую печь. Чтобы не бегать лишний раз за дровами, Фогель и Шмидт отыскали сухое бревно, выбили бревном оконную раму и, прямо с улицы, запихнули бревно в печь.
   Пока варится сытный ужин, мы открыли пару солдатских консерв, достали хлеб, налили в крышки фляжек русскую водку. Выпили и начали душевные разговоры про свои далёкие, любимые семьи. Про нашу жизнь здесь, в России.
   Жаль, что хозяйка и хозяйкина дочь куда-то скрылись. Неужели придется нам до утра "сухостоем" мучиться?
   Приятно захмелев, я встал из-за стола и направился искать женщин.
   Нашел.
   Они стояли за домом, на краю сада, возле своего мёртвого малолетнего выродка.
  
   Я взял заплаканную девушку за волосы и потянул её к дому. Наслаждаясь растерянностью и испугом молоденькой самки, я не заметил, как пожилая женщина вытащила из навозной кучи тяжелые, кованые пяти-рожковые вилы и со всего размаха ударила меня вилами в спину, крича непонятные слова: "Сдохни нежить! Сдохни! Сдохни! Сдохни..."
  
  
Оценка: 8.12*10  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"