Андрюха даже не знал, радоваться ему или нет. Теперь он был уже уверен , что ему не показалось, не послышалось, а что кто-то действительно к нему пожаловал. Научившись слушать лес, он услышал этот посторонний звук почти от самого болота, куда он вышел, что бы проверить морошку. И теперь он уже наверняка мог сказать, что это был звук лодочного мотора. Он почти бежал обратно к реке, перескакивая через пни и валежины , плюясь , матерясь про себя и смахивая налипшую на лицо паутину.
С одной стороны, ему уже осточертело торчать здесь одному, но с другой - ему не хотелось бы видеть здесь кого попало, вроде бравых мужичков-браконьеров, которых ему и раньше доводилось встречать на этой реке.
Немного не рассчитав второпях, он выскочил к реке полусотней метров ниже избушки и теперь пробирался по верху, стараясь не трещать сучьями и не раскачивать ветки кустарника. С виду все было как всегда, даже посторонних следов на прибрежном песке не было видно. И лишь слегка приоткрытая дверь сарая, который хоть и находился за избушкой, но, тем не менее, был сверху виден, выдавала присутствие посторонних.
Постояв немного над избушкой, чтобы отдышаться и прислушаться, но так и не услышав чьих-либо голосов, Андрюха спустился по натоптанной им же тропинке вниз, на устроенную природой террасу на склоне к реке, где стояла избушка, и подошел к дверям сарая. Приоткрыв пошире дверь и осторожно войдя внутрь, он заметил какого-то человека, копошившегося в углу, но рассмотреть его смог лишь после того, как глаза привыкли к полумраку.
Это был невысокий мужичонка, явно из местных, в довольно драной одежде и с небольшой, растущей как попало, рыжеватой бородой. На голове его, несмотря на летнее время, было нечто, смутно напоминающее шапку-ушанку, только без ушей. Судя по всему, он перебирал и рассматривал весь этот старый хлам, хранившийся в сарае: ржавые и измятые фляги из под керосина, какие-то коробки, ящики, разбитые и окислившиеся батареи питания и т.п.
" Здорово,"- произнес Андрюха, стараясь придать своему голосу нейтральную окраску.
" Здорово-здорово,"- ответил мужичонка, не обращая на него внимания и продолжая заниматься своим делом.
" А ты кто?"- спросил Андрюха, внутренне немного обиженный таким к себе пренебрежением.
" А вот поди, знай, кто я такой,"- ответил, хмыкнув, мужичонка. "Закурить не угостишь?"- добавил он почти без паузы.
" Угощу ,"- ответил Андрюха, доставая из нагрудного кармана штормовки пачку " Sovereign " и протягивая ее левой рукой, на всякий случай.
" Ишь ты! Какие куришь!" - покачал мужик головой, доставая несколько штук. " А ты сам-то кто будешь?"
" Да как тебе сказать, - замялся Андрюха, - живу я тут, вроде как. Временно".
" Угу", - живо, с пониманием в голосе отозвался мужик. "Родственник, стало быть, Валерин?" - спросил он тут же, окончательно озадачив своего собеседника.
" Что за Валера?"
" Как что за Валера?! Валера-бакенщик. Это ж его избушка-то... Э-э, парень, да ты, видать, не из нашенских ".
" Да уж ", - вздохнул Андрюха.
" Ну да звать-то тебя как?" - продолжал настырный мужичонка.
" Андрей. Андрюха."
" Ну а я Павло. Это по "зоне". А так все Михалычем кличут", - сказал мужик, закуривая и смачно, всей грудью, затягиваясь.
" Живешь, значит, тут. Ну-ну... Я тоже, бывало, по молодости в бега подавался. Да где там ... Бесполезно. Все равно вылавливают, если близко к людям держишься. А как без людей-то?"
" Это уж точно", - подумал Андрюха, подойдя к дверям, опершись плечом о косяк и устремив свой взгляд куда-то за реку. " Вообще-то, я ни от кого и не бегаю", - произнес он вслух.
" Ага, понимаю: отдохнуть приехал, порыбачить ", - сказал мужик уже не навязчиво, опершись о другой косяк.
" Да, вроде того... А ты как попал-то сюда?"
" Запросто. На берегу сидел у себя, возле деревни, смотрю: мужики на лодке кверху "пилят". Ну я и махнул им: меня, мол, захватите. Сам думаю, до Валериной избушки смотаюсь, может, чего путного найду, дачникам потом продам или для себя сгодится. Валера-то, уж годов пять, как помер".
" Ну и как?"
" Да какой там хрен: все уж разворовано, растащено, хоть уж по реке и не ходит почти никто".
" Это уж точно. Я сам на последней "Зоре" приехал. Уж месяц, как не ходят... Ну что, Михалыч, - Андрюха вышел наружу , - есть будешь ?"
" А что, угощаешь?"- мужик еще более оживился.
" Угощаю, коль пожаловал", - сказал Андрюха, уже направляясь к дверям избушки.
Это был крохотный рубленный домик, напоминавший дом Бабы-Яги из детских сказок, с малюсенькими сенями и железной печкой по середине. Хотя, следует заметить, что изнутри он казался значительно больше, чем снаружи, то ли благодаря несоразмерно большому окошку, то ли по причине отсутствия какой бы то ни было мебели, за исключением топчана и маленького колченогого столика, толи из-за чего-то еще, чего Андрюха никак не мог уловить. По крайней мере, ему тут нравилось и он даже пробовал что-то писать, сидя за этим столиком на краешке топчана и глядя в окошко на реку.
Они перекусили холодной вареной картошкой и остатками хлеба. По ходу беседы Андрюха выяснил, что Михалыч жил в одной из деревень, что располагались цепочкой, одна за другой, в десятке километров ниже по течению, хоть сам он был не местным, а откуда-то из Сибири. Детство он провел в детдоме и всю жизнь мотался то там, то здесь, причем чаще всего - по "зонам".
" Да-а, парень, мясом-то ты не богат".
" Не богат, "- вздохнул Андрюха.
" А что так? Дичи-то тут хватает, пока охотнички городские не добрались, да не повыбили".
" Да ведь как без ружья-то? Я уж тут и сетями старыми косачей ловить пробовал, да ведь не умею. А выводков тут полно. Это верно".
" Хе, - усмехнулся Михалыч, - сетями-то ты зря. Надо по другому. Ну, да так и быть, научу".
Вышли наружу. Сели на порожек. Закурили.
" Первая сегодня ", - сказал Андрюха не без внутренней гордости, указывая на свою сигарету.
" А что так?"
" Бросаю. Сразу не получится. Постепенно надо".
" А-а. Ну-ну. Дело хорошее", - проговорил Михалыч, прикрыв глаза, словно засыпая, разомлев от пищи и хорошего курева.
Андрюхе тоже стало на душе хорошо и легко, как давно уже не было. Хмурившееся до этого небо слегка повеселело. Выглянуло солнце. Мимо мирно текла река, текла, куда ей было надо.
" Вот ведь, - думал Андрюха, - человек. Ну много ли ему для счастья нужно? Быть на свободе, поесть, покурить, крышу иметь над головой. Все. А я что же? От людей бегу. Все ищу чего-то. Да еще это..."
" А хлеб-то ты где берешь?"- перебил его мысли Михалыч.
" Хлеб-то? Покупаю. На "железке"".
" Ну да?!" - Михалыч даже глаза приоткрыл от удивления. " Туда же сейчас не добраться".
" Еще как добраться. Я тропу нащупал в болоте ", - и Андрюху передернуло от воспоминаний того, чего ему это стоило.
" Оно конечно, - согласился Михалыч , -голод - не тетка. Жрать захочешь и в болото полезешь". Немного помолчав, спросил: " Ты бы, это, показал бы мне эту тропу. А, Андрюха?"
" Покажу. От чего ж не показать, если дичь ловить научишь".
И они условились, что не будут откладывать это дело в долгий ящик, а прямо сейчас двинутся к железной дороге, через болото, расставив кое-где по пути ловушки на рябчиков и тем самым убьют, что называется, двух зайцев.
Андрюха поразился тому, как просто были устроены эти ловушки: небольшие воротца из веточек, воткнутых в землю, в которые вешалась приманка, перед ними - веревочная петелька, другой конец которой был привязан к шесту, установленному на манер колодца-журавля. Михалыч объяснил, что рябчик, кормясь, часто бегает по земле. Увидев приманку, он побежит к ней, вытянув вперед шею, как это он по обыкновению своему птичьему делает, и, непременно, угодит головой в петлю, сдернув при этом толстый конец шеста с опоры. Длинный рычаг шеста вздернет его кверху, затянув петлю. И все.
" Просто, как и все гениальное ", - промелькнуло у Андрюхи в голове. Ему вдруг подумалось, что и люди так же легко попадаются на, разного рода, простейшие, уловки и ловушки, расставленные по жизни кем-то неведомым, и часто сами затягивают петлю на собственной шее, и что казавшийся еще вчера счастливейшим из счастливых, может завтра так безнадежно попасть, что это будет стоить ему всего, чем он обладал.
Не выдержав, Андрюха поделился этой мыслью с Михалычем.
" Э-э, да ты парень-то ученый. Вон аж об чем думаешь, - удивленно протянул тот. Затем, немного подумав , добавил: " Только ученый-то вот ты, видно, по книжкам. Жизнь, поди, только начинает тебя учить". Он бросил устанавливать очередную ловушку и уселся на поваленное дерево.
" А вот ты скажи мне, к примеру, если у человека нет ничего за душой, то что с него можно взять? А? Черта ли ему эти ловушки? Ну прихлопнут тебя, или задушат. Так ведь это обычное дело. Все мы когда-нибудь там будем. Так чего ж ему бояться-то?.. Вот я и говорю: проще надо быть. Главное - что бы вот тут чего-нибудь было", - он постучал себе пальцем по лбу. " Вот этого у тебя уже никто для себя не отнимет. Если сам не свихнешься. А остальное - дело наживное".
Этот день казался Андрюхе странным.
" Наверное так всегда бывает после долгого одиночества ", - думал он. Внутренние диалоги с самим собой наслаивались на диалоги с Михалычем. И что было еще более странным, тот, казалось бы, понимал Андрюхино состояние и даже иногда подхватывал вслух его мысли, болтая вроде бы просто так, ни о чем.
Только сейчас, едва поспевая за этим шустрым мужичонкой, он понял, что заметно ослаб. А когда к вечеру они добрались обратно до избушки бакенщика, он совсем выбился из сил, хоть и старался не подавать виду.
Ко всему прочему, это был еще и везучий день: возвращаясь обратно от железнодорожного переезда, где они прикупили кое-что поесть у одного из живущих там "аборигенов", они обнаружили в своих ловушках двух рябчиков. На разъезде, кстати сказать, Андрюху уже знали и даже привозили кое-что на заказ. Пока закипала вода в котелке, Михалыч так ловко разделал добычу, что Андрюха только диву дался.
" Ну и жаден же этот Иван! "- Михалыч вновь вернулся к тому мужику, у которого они закупились. " Знавал я его раньше, но уж никак не думал, что он такой крохобор. Эх, Ваня-Ваня, погубит тебя жадность! Это ж надо,а?! Да за те деньги у нас в деревне можно три "пузыря" взять!"
Впервые за все время своего пребывания здесь, по особому случаю, Андрюха купил на разъезде бутылку водки.
" А когда деньги кончатся, что делать будешь?"
" Не знаю. Вообще-то я экономно трачу. Беру самое нужное, без чего не обойтись: хлеб, картошку, соль. Чай уже из трав привык заваривать. Да и грибов сейчас много. А скоро и ягоды пойдут ".
" От кого же ты, парень, все таки прячешься ?"
Андрюха в ответ только вздохнул и принялся подкладывать в костер дрова. Печку, пока было тепло, он не топил.
После того, как они выпили, чокнувшись железными кружками, "за встречу и за удачный день", разговор их оживился и принял не то, чтобы философское направление, но где-то возле того. Андрюха, отвыкший от водки, уставший и ослабевший, заметно окосел после первой же дозы. Он почувствовал, что его начинает сносить в область наверняка Михалычу неизведанную, и что он сейчас начнет говорить на языке, тому не понятном, мысля категориями своего собственного внутреннего мира, восставшего перед неотвратимой близостью смерти.
" Вот ты говоришь, Михалыч, что невозможно отнять у человека то, что у него в голове. А что, собственно, находится у нас в голове? Да та же плоть, что и в остальных местах. Ты узко берешь, Михалыч. У нас есть душа. А душа наша - бездна. Я не знаю, понимаешь ты меня или нет. Хотя, ты знаешь, мне на это наплевать. Ты уж не обижайся".
Михалыч только хмыкнул и покачал головой. Выпили еще по одной, " за душу".
" Вот ты говоришь, смерть человека - дело обычное. Это да. Но ведь с другой-то стороны что получается? Со смертью человека закрывается, исчезает и эта бездна, этот безграничный мир, обладающий такими возможностями, о которых мы и не подозреваем. В нем можно даже путешествовать и что-то открывать для себя. Нужно только научиться попадать туда".
Андрюха замолк, ожидая ответной реакции в виде протестов, жалоб на скучность разговора и требований сменить тему. Однако Михалыч молчал, и словно бы думал о чем-то своем, неподвижно глядя на водные блики на лунной дорожке, бегущей прямо поперек реки, лишь изредка отбиваясь то наседавших комаров.
" Вот и получается, дорогой мой Павел Михайлович, что убивая человека, мы убиваем этот огромный и бесценный мир, что скрывается под внешней оболочкой тела ".
" Все так, Андрюха", - наконец проронил Михалыч. " Все так. Понимать-то я это понимаю. Зря ты говоришь, что не понять. Говорить вот только как ты не умею... Тут я с тобой согласный: душа человеческая - потемки. Каких я только людей не встречал за жизнь-то. У-у-у... Иной кажется ну мужик мужиком, простяга. А ведь какие вещи может делать: хоть в музей сдавай! Другой же наоборот: с виду милейший человек, а внутри - зверюга, как только самому себя не страшно. Только вот не верится мне, Андрюха, что все это даром пропадает, что помрем мы и все на этом! Нет, парень, зря ты говоришь. Не может все это, что во внутрях, душа значит, взять вот так вот и совсем исчезнуть. Уж на что я в Бога не верую, а не может такого быть. Иначе, зачем же мы столько по жизни терпим, в себе все копим? Да ты меня, неверное, понял. Что тут говорить? Не умею я этого сказать. Да и знаешь что, Андрюха? "
" Ну? "
" Ни к чему это, мне кажется, говорить об этом".
" Как это ни к чему? "
" Да вот чувствую я, что чем больше говоришь об этом, тем оно все сильней запутывается".
Помолчали.
" Да, ты, наверное, прав", - сказал Андрюха поднимаясь. " Все это чувствовать надо". И он принялся, было, складывать нехитрую посуду в котелок с тем, что бы спуститься к реке и помыть ее, как неожиданный в тот момент вопрос Михалыча заставил его снова сесть на место.
" Так что же тебя, парень, сюда загнало?"
Теперь он уже звучал не праздно, а настойчиво и даже требовательно, словно от ответа на него зависело нечто, что должно случиться дальше. Ответ, последовавший на него, был гораздо более весом по своей значимости, чем того ожидал Михалыч.
" СПИД ".
Реакцией на него было молчание. Чисто внешне Михалыч выглядел так, как будто и не расслышал ответа, но в голове его творилось нечто, к чему он не был приучен: мысли мелькали одна за другой, путаясь и межуясь с командами к действию, которые меняли друг друга, так и не успев реализоваться. Первой из оформившихся была мысль о том, что речь идет не о той ужасной болезни, которая существует где-то там, в далеких странах или, по крайней мере, не здесь, на севере, в самой глуши, а о чем-то не имеющем к этому никакого отношения, кроме созвучия в названии. Затем ему подумалось, что Андрюха, имея своеобразное чувство юмора, просто отшучивается дабы скрыть истинную причину своего бегства в леса, но, взглянув на него, он понял, что ни о каких шутках речи быть не может.
У Михалыча запершило в горле и он закашлялся, весьма кстати, что бы разрядить напряженное молчание.
" Ты наверное не веришь,- проговорил Андрюха переводя взгляд от горящих углей в черное, и от этого кажущееся пустым пространство над костром, - как и я по началу. Думал: ошибка, быть того не может. Проверился еще раз и поскорее "сделал ноги", пока не свинтили. Уехал, бросив все дела, из того большого и красивого города, где я тогда был. Потом мне пришлось выбирать: или я просто куда-то исчезну, или все об этом потихоньку узнают и тогда не будет жизни не только мне , но и моим родным. Так что, вот так вот..."
Вновь возникла напряженная пауза.
" Да-а, попал ты, парень..."- Михалыч неловко заерзал, потом не зная, что сказать или предпринять, привстал и разлил по кружкам остатки водки. Не дожидаясь и уже не надеясь, что хоть маленько "заберет", выпил свою.
" У тебя что же, и жена есть?"
" Есть".
" И дети?"
" И дети".
" Попал ты, парень, нечего сказать".
" Да и не надо говорить. Я уже свыкся с этим".
" А дальше что будешь делать?"
" Не знаю. Время покажет. Поживу пока здесь, сколько смогу... Вообще-то я умирать сюда приехал ", - и Андрюха одним глотком выпил содержимое своей кружки.
" А лет-то тебе сколько?"
" Тридцать три ".
Как ни странно, но в эту ночь Андрюха спал спокойно. Однако этого нельзя было сказать о Михалыче. Он постоянно просыпался и никак не мог избавиться от ощущения, что ему нужно куда-то бежать. Под утро, все же, он успокоился и проснулся, когда солнце стояло уже высоко, обнаружив, что Андрюхи в избушке нет. Тот сидел у костра все на том же месте, как будто и не уходил.
"Привет, Михалыч. Присаживайся, чайку попей. Ты чего такой кислый?"
Михалыч и впрямь выглядел уже не таким живчиком, как на кануне.
" В Китай не могу попасть", - ответил тот, наливая себе в кружку чай из стоящего на углях закопченного чайника и усаживаясь рядом. Андрюха чуть не поперхнулся, поняв, что пришла пора удивляться и ему.
" В какой Китай?"
" Да сон мне такой приснился: будто мы, "зеки", всем отрядом нашим на корабле плывем. Ага, вокруг света значит. И что главное интересно, суша будь-то - острова и эти, как их ... материки - все в кучу собрано. Вот мы вокруг этой суши кругами плаваем, а пристать нигде не можем, потому как берег - сплошные скалы, и волны штормовые. Вот. И вроде как есть одно место пологое, равнина, такая знаешь смурная, унылая с виду, к морю спускается, а нас каждый раз мимо нее течением проносит. И течение-то ведь какое интересное: вокруг суши бегает. Быстрое. Ну, вот и надоело все это нашему Николай Иванычу, бригадиру. Он возьми и высадись на скалу, напротив той равнины. И ведь что интересно, никто даже заметить не успел, как это он умудрился сделать, а только когда мы в следующий раз мимо того места проплывали, смотрим: сидит, радостный, руками нам машет и кричит, мол это место "Китай" называется, и что он попробует, мол, сейчас до берега добраться. Дурак. А мы, главное, и снять-то его оттуда не можем, и без него нам тоже нельзя вертаться. И вот надо нам теперь в этот самый Китай попасть, хоть ты сдохни. А никак... Так и проснулся".
Андрюха смотрел на Михалыча, улыбаясь во весь рот и не зная что сказать. Внутренне он смеялся, веселясь от души, по доброму.
" Во тебе сны-то снятся! Мне бы такие!"
" И ведь, главное, снится-то мне это не в первый раз. К чему бы это, а, Андрюха?"
Тут уж Андрюха не выдержал и расхохотался.
" Ты что же, во сны веришь? Ну, ты меня удивил. Расслабься, Михалыч. Все нормально. Ты мне лучше скажи, как ты домой попадать собираешься?"
" Домой-то? Чего ж тут хитрого-то? Взял плотик сколотил, да плыви себе по течению. Часа три - и дома".
Помолчав, добавил: " Ты меня гонишь что ли?"
" Да нет, не гоню. Спрашиваю просто... А сам-то что думаешь?"
" Я давно уже никуда не тороплюсь. Пока вот здесь, у тебя поживу, если ты не против".
" Не против. Живи".
На том и сошлись. Михалыч, дабы отработать свой хлеб, принялся активно изыскивать способы добычи пищи. Он слегка модернизировал Андрюхины донки, которые валялись практически без дела по причине его невезения в рыбной ловле, наловил в прибрежных кочках миноги на наживку и, к Андрюхиному удивлению, в первую же ночь наловил на большущую уху, до которой, кстати, был жутко охочь.
Что бы не тратить деньги на хлеб и картошку, они решили поставить рыболовство на широкую ногу и выменивать продукты на рыбу. Для этого, однако, донок было мало. Кроме того, с приближением осени могли начаться дожди, и если вода в реке начнет прибывать, то о хорошем клеве можно будет и не мечтать. Выход был найден когда в одном из разбитых ящиков, в сарае, Михалыч нашел старый бредень, хоть и рваный, но не гнилой и еще вполне пригодный для рыбалки, если его починить. Как выяснилось, для Михалыча и это не было проблемой. И вообще, скоро Андрюха пришел к выводу, что Михалыч умеет все. По крайней мере, все, что было необходимо уметь для существования в данных условиях. Хотя, с другой стороны, по всему было видно, что "работу ради работы" он не уважал и делал это лишь по мере необходимости.
В один из погожих дней они направились с бреднем на озера, которые находились довольно далеко от избушки, на заливных пойменных лугах. Михалыч очень сожалел о том, что они не имели какого-либо плавсредства, чтобы перебраться за реку, так как по другой стороне реки озера находились прямо напротив них. Плот для этого не годился: течением его бы снесло далеко вниз и что бы вернуться обратно, пришлось бы его или тащить вдоль берега кверху, или строить новый. И это ради одной-то рыбалки?!
Вопреки ожиданиям поход их оказался не столь удачным, как хотелось бы. Во-первых, большинство озерин оказались пустыми. Нет, рыба-то там конечно была, но мало, и в основном - маленькие щучки-травянки, большая часть которых умудрялась проскакивать в ячею, пока Михалыч не догадался забить "мотню" у бредня травой. Кроме того, их замучила в конец озверевшая в это время года мошкара. Здесь, среди илистых и заросших ивняком озер ее было особенно много. Для Михалыча это обернулось сущим адом. Оказалось, что не смотря на всю его бывалость и привычку к спартанскому образу жизни, укусы мошкары вызывали у него аллергическую реакцию, проявлявшуюся в сильном опухании мест укуса. А воспаленная кожа, в свою очередь, привлекала еще больше мошкары. Через пару часов его невозможно было узнать: лицо и кисти рук опухли, глаза заплыли. Он беспрестанно матерился, размахивал руками и молил небо послать хоть каплю ветра. Он даже пробовал бегать, что бы хоть маленько почувствовать движение воздуха вокруг себя и отдохнуть от укусов.
" Ты вот что сделай, - посоветовал ему Андрюха, - беги не по кругу, а по прямой. А когда эти твари тебя всей толпой догонят, ты раз - и упади. Они дальше пролетят, а ты вскакивай и рви в другую сторону".
Михалыч счел совет издевкой. Однако же от безысходности попробовал и это средство, не получив при этом желаемого облегчения, зато изрядно повеселив Андрюху. Пробовал он спастись и в воде, но над головой его все так же висело гудящее облако, норовя залезть в глаза, нос и уши.
" А ты нырни и подожди под водой, - снова советовал ему Андрюха , - они увидят , что тебя нет и разлетятся".
Действие это возымело тот эффект, что когда почти задохнувшийся в ожидании под водой Михалыч вынырнул, он оказался все в том же мошкаринном облаке и, хватив воздух полной грудью, заглотил с полсотни этих гадов. Плюясь и откашливаясь он с трудом добрался до берега.
" Тебе нужно было выныривать в другом месте ", - спокойно сказал Андрюха, выслушав все то, что думал Михалыч о нем и его советах. Его мошкара тоже достала, но он переносил это легко, отбиваясь подручными средствами.
Что их действительно порадовало в тот день, так это обилие утиных выводков на озерах. Утята хоть и стали на крыло, но покидать свою "малую родину" пока не решались и держались довольно дружно.
" Да-а, утки много сей год будет ", - сказал немного повеселевший Михалыч, когда они выходили на просторную, продуваемую свежим ветром боровину, направляясь прямиком к разъезду, что бы "толкнуть" свой улов. " Если, конечно, раньше времени не повыбьют".
Накаркал, видно, Михалыч.
Буквально через день, как раз накануне выходных, мимо них прошли кверху две лодки и на утро, проверяя донки, они услыхали отчаянную пальбу, доносившуюся со стороны озер.
" Ну, вот и охотники из города пожаловали". Михалыч отложил в сторону не заброшенную снасть и закурил. Затем смачно выругался.
" Козлы. Сколько уже избушек у путных-то охотников изгадили: то посуду всю перестреляют, то печку утащат, а то и вовсе все хозяйство спалят".
" Они шли весело постреливая ", - проговорил Андрюха, глядя на воду и прислушиваясь. Ему подумалось, что, уйдя подальше от остальных людей, человек даже увеличивает шансы на встречу с худшими представителями своего рода. В последнее время, по мере того, как он чувствовал наступление болезни, глобальные мысли все чаще приходили ему в голову. С каждым днем все сильнее открывал он для себя всю мелочность человеческого существования.
Даже не заглядывая в зеркало, он знал, что сильно похудел и изменился лицом. Нельзя сказать, что он совсем опустился и перестал следить за собой. Нет, он по прежнему умывался, чистил зубы, брился на ощупь механической бритвой, но он перестал видеть смысл во многом, что он поначалу делал, живя здесь. Михалыч, чувствуя его настроение и видя как он ослаб, взял на себя все тяжелые хозяйственные работы, как то: заготовка дров и походы на станцию через болото. Он здесь уже совершенно прижился и даже не помышлял о том, что бы отправиться обратно к людям, пьянкам, дракам, бабам и прочим прелестям деревенской жизни. Женщины, кстати, были, пожалуй, единственной темой, по которой их мнения кардинально расходились. Михалыч придерживался традиционных взглядов о том, что женщина если и человек, то более низшего порядка, нежели мужчина. И он старательно доказывал это примерами из собственной жизни.
" Пойми, дурень ты деревенский, - отвечал Андрюха, - наукой уже давно доказано, что в хромосомном наборе у мужчины не хватает одного элемента. Для тебя это, конечно, темный лес, но... в общем, недоделанные мы маленько по сравнению с женщинами, и посему, являемся существами не полноценными. Поэтому мы чаще болеем, меньше живем, да и не такие уж мы выносливые, как женщины. Мы - подопытный материал Матери-природы. Но зато, слышь Михалыч, какие парни получаются из этих экспериментов! Ты глянь: почти все, кто продвинул человечество хоть немного вперед - мужики".
И все же Андрюха никак не мог понять, что же держало здесь, вдали от людей и рядом с больным заразным и смертельно опасным заболеванием этого убежденного бродягу, ворюгу и пьяницу. Единственным объяснением этому могло служить только то, что внутренне он был совсем иным человеком. Человеком, который всю жизнь подсознательно стремился именно к такому образу жизни, но в силу жизненных обстоятельств не смог дойти до этого самостоятельно и осознанно. Их участившиеся разговоры на отвлеченные темы все больше и больше убеждали Андрюху в этом. Иногда Михалыч сам становился их инициатором и, хотя процесс изложения своих мыслей давался ему с трудом, Андрюха понимал его даже сверх того, на что рассчитывал Михалыч. И Андрюхе вспомнилась старая, услышанная им от кого-то притча о том, что ангелы на небесах, а может и сам Всевышний, располагая души умерших по их заслугам на Земле, одели в дорогие одежды простого пастуха и усадили его выше одного из самых мудрых, справедливых и могущественных царей, которые когда- либо правили на Земле. На вопрос "Почему?" они ответили, что хоть он и не достиг при жизни тех высот, которых достигли многие другие, он достоин такого отношения к себе здесь, так как окажись он в равных с ними условиях, он бы достиг гораздо большего.
Что касается Бога, то они сходились во мнении, что его, скорее всего, не существует в традиционном его понимании. В то же время , они хоть это и отрицая, все же в него по своему верили.
"Несомненно, этим миром, всем многообразием его случайностей и совпадений кто-то или что-то правит ", - думал Андрюха , лежа ночью на топчане и глядя в темноту". И Михалыч все-таки прав, говоря о том, что все, что мы накапливаем в себе за жизнь - объективные знания и умения, понимание этого мира, развитые способности и таланты - все это не пропадает просто так, бесследно, с нашей физической смертью. Значит, мы живем не только для того, что бы что-то оставить после себя в этой жизни, но что бы еще больше развить тот духовный потенциал, данный нам свыше, для последующей передачи его по цепочке".
Однако он пришел к заключению, что добавить что-то ко Вселенскому разуму, дано, отнюдь, не всем. Зачастую люди, деградируя, наносят ему ущерб и кто-то вновь рожденный должен начинать с начала. А иначе как объяснить, что имея современный уровень цивилизации, человечество духовно ушло не многим дальше, чем в античные времена?
Но во всем этом, и помимо этого, было нечто гораздо большее и более важное по своей сути, чего Андрюха никак не мог уловить. Оно было где-то рядом, он чувствовал это, но не мог нащупать. Это была ИСТИНА...
Близилась осень, вода в реке как-то незаметно вдруг стала холодной, лес стал ярче и, вместе с тем, прозрачнее и по ночам уже приходилось подтапливать печку.
Однажды утром Андрюха заметил, что Михалыч поднялся с несвойственным ему унылым видом.
" Что, опять Китай?"
" Нет, Андрюха. Что-то мне не очень сегодня. На душе тягостно".
" Ну, это ты брось! Тебе-то чего печалиться?"
" Да вроде и не с чего. А все равно нехорошо".
Перекусив и попив чаю, Андрюха пошел проверять донки, а Михалыч - ловушки на рябчиков, а заодно - до железной дороги, что бы прикупить кое-что из еды. Обратно он не вернулся ни к обеду, ни к вечеру.
На другой день, как только рассвело, Андрюха отправился его искать. Была, конечно, вероятность того, что Михалыч просто, что называется, "забухал" и остался на станции, и что он придет как только проспится, но Андрюхе в это верилось с трудом.
Еще с вечера небо заволокло тучами и, с рассветом, погода совсем скисла. Пошел мелкий, по осеннему неприятный дождь. Андрюха воспринял это как должное. Он заметил, что природа постепенно становится частью его самого, а ему с каждым днем становилось все хуже и хуже.
Он нашел Михалыча с простреленным бедром на другом краю болота, немного в стороне от тропинки. Рана располагалась высоко, почти на животе, и стреляли, видимо, практически в упор: дробь не успела рассеяться и сидела глубоко. Сама по себе она не была смертельно опасной, но Михалыч потерял слишком много крови. Андрюха не знал, что ему делать: до реки было ближе, чем до железной дороги, но к реке нужно было перебираться через болото. Кроме того, на разъезде были люди, хотя именно это обстоятельство и заставило Андрюху двигаться к реке, поскольку могло статься так, что именно эти люди и стреляли. Перевязав, как мог, и соорудив нечто похожее на сани-волокуши, Андрюха потащил Михалыча в болото. Тот, оказавшись почти полностью в воде, очнулся и, когда они перебрались-таки на другой край и Андрюха, совсем выбившись из сил, рухнул на мох рядом с ним, он с трудом и довольно путано поведал ему о том , что случилось. Оказалось, что он повстречал кого-то, с кем у него были старые счеты, причем не одного, и хотя Михалыч и не хотел этого, они разодрались и, в конце концов, он схлопотал заряд дроби. Сам он считал, что еще легко отделался, так как целились в лицо, но он успел рукой дернуть стволы вниз и, кроме того, его не добили, а просто бросили подыхать.
" Вот ты, Андрюха - счастливчик, - хрипло продолжил Михалыч, немного отдохнув и с трудом приподнявшись на локте, - семью имеешь, деток. А я вот сдохну сейчас и хоть бы кто после меня остался. Даже вспомнить не кому будет".
Не удержавшись, он вновь неловко упал на спину.
" Вот и спроси меня теперь, зачем я жил".
Андрюха молчал, лежа на спине и закрыв глаза. Он мысленно поднялся сейчас над этим местом и парил в пасмурном небе, отчетливо видя далеко внизу, под собой, между деревьев, двух изможденных людей, лежащих словно два креста, раскинув руки на серебристом мху.
" Жить ради того, что бы продолжить жизнь? "- медленно и неповоротливо всплыло в его голове. " И всего лишь? И Михалыч прожил зря, случайный и ненужный в этой жизни. Неужели это так?"
До избушки они добрались только после полудня и весь путь для обоих был пыткой. Оказавшись на топчане, Михалыч вновь забылся. Вид у него был как у покойника и только по его тяжелому дыханию можно было догадаться, что он еще жив.
Немного придя в себя, Андрюха принялся за строительство плота. Он хотел закончить его к вечеру и тут же отправиться с Михалычем вниз по течению, туда, где были люди, но собственное тело отказывалось ему повиноваться. Топор то и дело выскальзывал из рук, перед глазами плыли радужные круги. Все, что могло бы быть хоть немного пригодным для плота, ушло в свое время на дрова и теперь ему приходилось валить подходящие для этого деревья. Но тяжелее всего было дотащить их до воды. У него не осталось сил даже для того, чтобы просто дойти до избушки, что-нибудь съесть и проверить Михалыча. Иногда он просто падал на землю и лежал, как и его товарищ, плашмя, с закрытыми глазами, уже больше не замечая мелкого и противного дождя, еще более способствующего потере ориентации во времени, которое, с наступлением сумерек, для одного из них уже остановилось...
* * *
Если бы на рассвете следующего дня кто-нибудь из обитателей лежащих ниже по течению деревень вышел на берег, то он бы увидел плот, плывущий по воле ветра и течения, так как человек, находящийся на нем, даже не пытался подгребать на поворотах, а сидел по середине плота, опершись спиной о некое подобие мачты или флагштока, с болтавшейся на нем выцветшей тряпкой неопределенного цвета, которую тот прицепил сам не зная для чего, и уже почти не помня себя. Второй человек лежал за его спиной, завернутый в старое драное одеяло и ему больше уже ни чего не было нужно.
Они плыли вдвоем, потому что тот, который был жив, не умел хоронить, да и не хотел этого делать где попало. Он плыл навстречу людям и ему было все равно, что они подумают, скажут или предпримут по отношению к нему. Что бы они ни сделали, это не сможет изменить того, что открылось ему этой ночью, что сейчас находилось в нем и что не было подвластным даже ему самому. Он плыл к людям, что бы помочь им понять это, хоть он и знал, что был не в силах этого сделать, потому что Истина, изложенная в словах, уже перестает быть таковою, и, кроме того, у него оставалось слишком мало времени...