Антонов Антон Романович : другие произведения.

Достоевский

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ о том, что уже нельзя исправить

  ДОСТОЕВСКИЙ
  
  - Не могу читать я этого Достоевского! - говорила мне Люба. - Не могу, хоть убей! Такую тоску он нагоняет, что с ума можно сойти.
  - Не хочешь, не читай, - соглашался я, слегка огорченный из-за того, что понравившийся мне роман, не понравилась ей. - Вот возьми эту, Мураками, он тоже ничего, - и я протягивал ей толстую книгу в твердом переплете, украшенную какими-то драконами.
  Люба брала книгу и взвешивала ее на руке, будто таким образом можно было узнать стоит ли ее читать или нет.
  - Мураками? - спрашивала она, - а о чем он пишет, этот твой Мураками?
  - Как о чем? - удивлялся я. - О жизни. О чем же еще!
  - Ха-ха! О жизни! - она задорно смеялась и бросала книгу мне обратно. - Что о ней писать-то? Надо жить, а не писать о том, как ты живешь, а?
  И мы спорили до хрипоты. О литературе, кинематографе, Бобе Дилане, о том, смогут ли американцы снарядить миссию на марс и надо ли это вообще. Мне казалось, что в этих спорах мы не убивали время, как это обычно бывает, а рождали его. Впрочем, по-другому с ней и не бывало - такая она уж была девчонка.
  
  Мы дружили с университетской скамьи. У нас были общие интересы, общие неаттестации по общим предметам, общие радости и общие желания поскорей устроится на работу. При этом, за все годы дружбы у нас с ней не было, как бы это сказать, интимной близости. У меня была girlfreind, да и у нее имелся в наличии ухажер.
  - Он - мудак, - говорила она про него. - Тупой, как сковородка. Ничего не понимает, ходит по дому, как сомнамбула, даже поговорить с ним не о чем. Ты даже не представляешь, какой он дегенерат!
  - А что ты тогда с ним до сих пор? - удивлялся я.
  - Ну... с ним все-таки иногда бывает весело, - отвечала она и переводила разговор на другую тему.
  В общем, мы дружили, опровергая все теории, утверждающие, что между двумя людьми противоположного пола не может быть настоящей дружбы. Оказалось, что может, и так оно, видимо, надежнее.
  
  Университет пролетел незаметно. Пять лет обучения остались за спиной так быстро, как будто мы мчались на скоростном экспрессе мимо огромного поля, в котором то тут, то там стоят маленькие невзрачные домики. Домики появлялись у линии горизонта и, только ты успевал их увидеть, тут же скрывались позади. А ты ехал в этом экспрессе и только и мог делать, что удивляться.
  Подобно домикам проносились мимо меня какие-то несуразные предметы, название которых не могли выговорить даже профессора, какие-то, порой весьма подозрительные, личности, безумные попойки у друзей, симпатичные и не очень девушки, с которыми мне довелось спать. Все они улетали с такой быстротой, что только я успевал обратить на них внимание, как это тотчас исчезало из виду. Порой от этого становилось чересчур тоскливо. И Достоевский в такие минуты был не нужен. И спасали меня только люди, которые тоже ехали со мной в этом экспрессе, и, в принципе, чувствовали то же самое.
  - Как все быстро уходит! - жаловалась мне иногда Люба. - Только успел присмотреться к чему-то, а это уже в другом мире.
  Тогда я рассказал ей свою теорию скоростного экспресса.
  - Хм... А это похоже на правду, - согласилась со мной она. - А теперь подумай, куда ведет этот экспресс?
  - Ну, - я задумался, - какая-то конечная станция у него есть, бесспорно. Но есть ли промежуточные - вот в чем вопрос?
  - А-а-а, - махнула рукой Люба, - забудь про те полустаночки, что попадаются на пути. Разве будет останавливаться на них твой экспресс? Лучше скажи мне, куда стремится этот долбанный поезд, и вообще есть ли в этом какой-то смысл?
  - Поезда просто так не ходят.
  - Не скажи. Когда я была совсем маленькой, мы частенько ездили на дачу на электричке. И что с того? Думаешь, в этом был какой-то смысл? Ну, сели на электричку, ну приехали на участок, ну покопались в саду, ну поели тушенки. Через пару дней - домой. И что изменилось в мире? Ничего! Так, на хрена, скажи, мы перлись к черту на куличики? Может быть, и твой экспресс несет тебя к станции "Огород", и, прополов грядки, ты поймешь, что просто потерял впустую свою жизнь. Но назад экспресс уже не пойдет.
  - Тогда будет, конечно, очень обидно.
  - Обидно? Ха-ха-ха!
  - Но выбора-то у нас нет, верно? Экспресс уже едет. И не остановится, пока не приедет на конечную станцию.
  - Ну, выбор всегда есть, - внезапно посерьезнела она.
  - Какой же?
  - Хотя бы, сойти с поезда. А? Что думаешь? Выскочить на полном ходу из мчащегося вдаль экспресса - это единственный шанс избавить себя от долгого, грустного и, в итоге, разочаровывающего пути.
  - Это напоминает побег.
  - Пусть так. Но, и с этим нельзя спорить, это куда более честный и отважный ход, чем осмотр улетающих вдаль деревень.
  Тогда я не предал ее словам особого значения, как выяснилось зря. Я ведь уже говорил, что она была странной девушкой. Люба сильно отличалась от многих своих сверстниц каким-то совершенно иным взглядом на жизнь. В то время, когда ее сокурсниц интересовали наличные в бумажнике их бойфрендов, косметика от L"oreal и новые поступления в бутик MNG, она возбуждалась от голландской живописи XVIII века, альтернативной музыки и сигарет Malboro.
  Вряд ли кто-то мог назвать ее ветряной и пустой девчонкой. Нет, она была совсем не такая, как все. Совсем не такая.
  Ее нельзя было назвать красивой, но, бесспорно, в ней было что-то такое, что нравится мужчинам. Какое-то особое обаяние, шарм. Она привлекала внимание людей без особого труда и, конечно, могла бы спокойно сделать себе серьезную карьеру, но работа ее мало интересовала. Время от времени она устраивалась куда-то, но совсем ненадолго, деньги же Люба исправно получала от своего богатого папочки.
  Так она и жила.
  
  Университет Люба так и не закончила. На пятом курсе, когда до диплома было уже рукой подать, она вдруг впала в меланхолию и перестала ходить на занятия. На мои вопросы, в чем дело, лишь махала рукой:
  - Достало это все. Не вижу смысла. Ну, получу я этот диплом, и что буду с ним делать? Повешу в рамочку и прибью в гостиной?
  - Это... - говорил удивленный я, - в каком-то смысле путевка в жизнь.
  - Билет на твой экспресс? - усмехалась она.
  - Билет на экспресс. Только билет первого класса.
  - А какая разница как ехать, если результат будет в любом случае одним и тем же?
  - Ну, должна же быть в жизни какая-то цель.
  - Должна, - соглашалась она. - Только у меня ее, к сожалению, нет.
  
  Вскоре я получил долгожданный диплом и устроился на неплохую работу. Я зарабатывал две тысячи долларов в месяц. Купил себе новый "Ford Focus" в кредит, съездил в отпуск в Испанию, стал подумывать о покупке квартиры. Люба в это время продолжала жить своей странной жизнью. Со своим дикарем она порвала и обитала на съемной квартире, которую ей оплачивал отец. Время от времени она подрабатывала секретаршей или официанткой, каждый вечер ходила в театр или кино и не думала о своем будущем.
  - Зачем о нем думать? - спрашивала она. - Вот мы сейчас с тобой сидим, едим этот гамбургер, а в это время будущее становится настоящим, и ни ты, ни я этого не замечаем. Разве это плохо?
  - Но, ведь, - пытался возражать я, - нужно обустраивать свой быт.
  - Мой быт вполне обустроен.
  - А семья? Ты не хочешь завести семью?
  - Мне одной хорошо.
  - А дети?
  - Я не хочу детей.
  - Сейчас?
  - Что "сейчас"?
  - Не хочешь детей сейчас?
  - Не хочу детей вообще.
  Я чуть было не подавился.
  - Как это так?
  - А вот так это так. Почему ты думаешь, что все женщины хотят детей? Это такой же ярлык, как и то, что все мужчины интересуются футболом.
  - Я интересуюсь хоккеем.
  - Ну не футболом же.
  Возразить мне было нечего.
  
  Через месяц я женился. Пригласил на свадьбу и Любу, но она не пришла. Позвонила по телефону и сказала:
  - Серега, знаешь, что-то не хочу я идти на свадьбу. Не люблю я все эти массовые мероприятия. Много народа, все орут, кричат. Мне этого и на работе хватает. Простишь меня?
  - Конечно. По правде говоря, я и сам не хочу идти на свою свадьбу.
  - Что это вдруг? Не любишь ее?
  - Люблю - не люблю, какая разница. Не очень комфортно себя чувствую, находясь в центре внимания.
  - Так любишь или нет? - вдруг спросила она каким-то строгим тоном.
  - Честно?
  - Честно.
  - Ну, она отличная девчонка. Очень мне нравится. Симпатичная, общительная, умная, заботливая. В общем, идеальная жена. Но люблю ли? Наверное, нет. Не знаю...
  - Дурак. Любовь - это единственная вещь на свете, из-за чего стоит жить, - и она повесила трубку.
  
  Время шло, и мы с Любой виделись все меньше и меньше. Сначала встречались раз в месяц, потом - раз в три месяца, затем несколько раз в год. Иногда мы созванивались, но с каждым разом разговаривать нам было все труднее и труднее.
  Меня это расстраивало, и своими чувствами я поделился с женой.
  - Такое всегда бывает, - сказала она. - Школьные, университетские друзья растворяются в жизни, исчезают в дымке прожитых лет, как говорят поэты. Я лично уже практически ни с кем не общаюсь из старых друзей. Хотя раньше мы очень дружили. Жаль, конечно, но так уж мир устроен.
  Я согласился с ней, хотя на сердце было как-то тяжело. Как будто бы, я предал кого-то.
  Поразмышляв пару дней, я позвонил Любе.
  - Как дела? - спросил я.
  - Пока не родила.
  - Что?! - крикнул я.
  - Шутка. Это присказка такая, не пугайся.
  - Понятно. Чего не звонишь?
  - А ты?
  - Дела. Работа. Семья.
  - Хорошая отмаза.
  - Ничего, да.
  Мы замолчали.
  - Чем занимаешься-то хоть? - наконец спросил я.
  - Тем же, чем и всегда. Веду существование простого наблюдателя.
  - В смысле?
  - Я обратила внимание, что я не живу этой жизнью, а, как бы, наблюдаю за ней со стороны. Это очень весело.
  - Весело?
  - Ага.
  Мы опять замолчали. Тишина была настолько тягостная, что у меня даже не находилось слов, чтобы ее сломать.
  - Ладно, - наконец сказала Люба. - Спасибо, что позвонил.
  - Не за что. Я очень рад слышать твой голос.
  - Да-да. Кстати, - вдруг, вспомнила что-то она. - Прочитала я наконец Достоевского!
  - Серьезно?
  - Более чем. До конца.
  - И что читала? "Подростка"?
  - "Братья Карамазовы".
  - "Братья Карамазовы"? Круто! И за сколько дней ты его прочитала?
  - Две ночи.
  - Две ночи? Ни фига себе! Ты - чемпион по быстрочтению "Братьев Карамазовых"! Думаю, что твой рекорд еще не скоро будет побит. И как тебе?
  - Я говорила уже, тоскливо.
  - Тоскливо?
  - Да. А когда я закрыла книгу, то меня даже посетила мысль о самоубийстве.
  - Самоубийстве?
  - Шучу. Ладно, пока, Сереж.
  И, не дождавшись моего ответа, она повесила трубку.
  
  А через полгода у меня родился ребенок, и тут уж мне стало совсем не до чего. На работе я получал уже десять тысяч, а "Focus" поменял на "Jeep grand cheeroki". Окончательно превратившись в верхнюю прослойку среднего класса, я отрастил себе живот, купил костюм за пять тысяч долларов и стал курить сигары.
  Впрочем, чем больше сигар я курил, тем меньше себе нравился.
  Следующим летом я отправил жену с сыном на юга, а сам сидел дома, закопавшись в какой-то документации. В один из таких дней мне вдруг позвонила Люба.
  - Привет, - сказала она. - Можно к тебе зайти?
  - Зайти? Ко мне? Конечно! Всегда рад тебя видеть! Запиши мой новый адрес.
  - Новый адрес?
  - Ну, да. Я переехал.
  - А я-то думаю, с чего это у тебя новый телефон...
  
  Люба приехала через два часа. Выглядела она плохо. Какое-то осунувшееся лицо, синяки под глазами, неуверенный взгляд.
  - Ты нормально себя чувствуешь? - спросил я.
  - Так себе. Плохо сплю последнее время. Ничего что я так поздно?
  - Ничего. Жена с ребенком в отпуске. Я один, делать нечего. К тому же, твоей компании я всегда рад.
  - Спасибо, Сереж. Ты - единственный человек, которому я доверяю.
  Мы прошли на кухню, и я сварил нам кофе.
  - Ты знаешь, - вдруг сказала она. - Я влюбилась.
  - Влюбилась? Серьезно?
  - Ага. Серьезнее не бывает.
  - Здорово. И кто этот счастливчик?
  Она грустно усмехнулась:
  - Ну, я еще не открыла ему своих чувств.
  - И все же?
  - Дмитрий Радкевич. Артист из БДТ.
  - Ого! Поздравляю. И как вы с ним?
  - Так, - она почему-то засмущалась. - Если честно, у меня никак не хватает смелости к нему подойти.
  - То есть? Вы что еще не знакомы?
  - Ну, да. Он меня еще не знает. Но это - ерунда. Пройдет время, и все будет о-кей.
  - Желаю тебе удачи, Люб.
  Мы допили кофе, поговорили о всякой ерунде, а потом она засобиралась домой.
  - Пора идти, папа будет ругаться.
  - Папа?
  - Ну, да. Я же переехала к нему.
  - А что это вдруг?
  - Одной бывает страшно.
  - Страшно?
  - Ну, иногда...
  - Понятно, - я не знал, что можно еще сказать.
  - Я пошла, увидимся еще.
  - Конечно.
  Люба ушла.
  
  Прошел еще год. Я все собирался позвонить ей, да все откладывал на завтра. Моя жена снова забеременела, а моя зарплата опять поднялась.
  Наконец, Люба позвонила сама. По телефону у нее был какой-то глухой и слегка заторможенный голос.
  - Как дела? - спросила она.
  - Пока не родила.
  - Это присказка?
  - Нет. Это факт.
  - О! Поздравляю! Мальчик, девочка?
  - Мальчик. Назовем, наверное, Сашей.
  - Здорово. А у меня проблемы.
  - Проблемы? - я оживился, - что-то случилось? Нужна моя помощь?
  - Нет-нет. Это так все, мелочи. Ты знаешь, мне кажется, за мной наблюдают.
  - Наблюдают?
  - Следят.
  - Кто?
  - Я думаю, ФСБ.
  - ФСБ? - я чуть было не упал со стула, - ФСБ? Ты что-то натворила?
  - Я думаю, что это все из-за него.
  - Из-за кого?
  - Радкевича. Помнишь я тебе говорила.
  Я с трудом вспомнил наш последний разговор.
  - Ах, да! Артист! - я помолчал, - подожди, а при чем тут Радкевич и ФСБ?
  - Они связаны между собой. Он, думаю, меня боится.
  - Боится. Ты угрожала ему?
  - Угрожала? Что ты! Я до сих пор не нашла сил подойти к нему.
  - Я не понимаю.
  - И не надо. Просто знай это. И не вини меня ни в чем. ФСБ - слишком серьезная организация. С ними нельзя шутить. Пока.
  Она повесила трубку. Я позвонил по нескольким телефонам, что у меня были, но везде мне ответила, что Люба здесь больше не живет. Наконец, я дозвонился до Любиного отца.
  - Владимир Алексеевич?
  - Да, это я.
  - Здравствуйте, я Сергей Василевский, Любин старый приятель...
  - Что вы хотите? - неожиданно зло перебил он меня.
  - Она тут звонила мне. И... я волнуюсь за нее.
  - Вы знаете, Люба заболела. Ей нездоровится последнее время. Что она сказала вам?
  - Не помню точно. Что-то про ФСБ.
  Любин отец вздохнул.
  - Не обращайте внимания. У нее, некоторые, м-м-м, психические проблемы. Спасибо, что позвонили. До свидания.
  И я услышал короткие гудки.
  
  - По твоим рассказам, к этому все и шло, - сказала мне жена.
  - И все равно как-то не верится.
  - Конечно. Но не расстраивайся. Может, она еще придет в себя.
  - А если нет?
  Но никто так и не ответил на мой вопрос.
  А через две недели Любин отец позвонил сам.
  - Сергей Антонович? Здравствуйте. Вы знаете, Любе стало хуже. Она очень хотела увидеться с вами. Врач говорит, что это может ей помочь.
  - Врач?
  - Да. Психиатр.
  - Да-да. Конечно. Мне подъехать к вам?
  - Вы не поняли, - Любин отец выдержал паузу. - Люба в больнице. На набережной Пряжки. Подъезжайте туда, я встречу вас у входа.
  
  Я бросил все дела и поехал на Пряжку. Не помню, как доехал до больницы, потому что, в голове пульсировала только мысль о том, что Люба оказалась в психушке. Ни о чем другом я не мог больше думать.
  У входа меня встретил ее отец. Шестидесятилетний, представительно одетый мужчина.
  - Здравствуйте, - сказал он, - Люба очень просила, чтобы вы приехали к ней. Она почему-то очень хочет вас увидеть. Видимо, вы много значите для нее, - он помолчал, - только одна просьба.
  - Какая?
  - Она что-нибудь рассказывала вам о матери?
  - О матери?
  - Да. Помните?
  Я подумал:
  - По-моему, о матери она мне вообще ничего не рассказывала.
  Любин отец кивнул головой.
  - Хорошо. У меня просьба, не говорите ей ничего о матери.
  - Почему?
  - Поверьте, это важно.
  - И все-таки?
  Любин отец остановился.
  - Так и быть, я скажу вам. Надеюсь, вы ничего не испортите. Дело в том, что... ее мать... она страдала похожей болезнью. И... В общем, она покончила с собой.
  - Покончила с собой?! - крикнул я чересчур громко.
  - Да. Не кричите так, - Любин отец взял меня за руку. - Это было двадцать пять лет назад. Любе тогда было семь. Видимо, здесь имеет место некая психологическая травма. Так что, я прошу, ни слова о матери.
  - Да, конечно.
  Мы прошли в клинику. Там нас ждал чем-то напоминающий Дуремара врач. Меня проконсультировали насчет того, что можно делать, а что нельзя и отвели в комнату для свиданий.
  Через десять минут пришла Люба. Она выглядела просто ужасно и даже не могла сама идти, сзади за плечи ее придерживал санитар. Он посадил ее на стул напротив меня и сказал, что у нас есть пять минут, а потом ушел.
  - Привет, - сказал я.
  Люба улыбнулась:
  - Привет. Рада... тебя... видеть.
  - И я.
  - Мне... надо тебе... кое-что... сказать...
  - Да. Я слушаю, Люб.
  Она сглотнула.
  - Ты даже не представляешь... как... это сложно... когда тебя никто не понимает... даже не представляешь.
  Люба замолчала.
  - Они следят за мной... Следят... постоянно.
  О, боже! - подумал я.
  - Они... меня... упекли... сюда. Я не виновата... Я ведь просто... Просто люблю.
  - Да, да, Люба.
  - Люблю... Ты знаешь... знаешь... я хочу детей... двух... а лучше трех, как у тебя.
  Я не стал говорить ей, что у меня пока что два ребенка.
  - Детей... они такие хорошие... для них стоит жить... да... они преследуют... они не отстанут...
  - Кто они?
  Она как-то мистически улыбнулась.
  - Ты знаешь... они... но дети... дети, да.
  Она понесла что-то совсем несусветное. Слова мешались друг с другом. А мне хотелось плакать. Вскоре пришел санитар.
  - Нам пора, - сказал он и стал поднимать Любу, а она вдруг заговорила вполне ясно.
  - Ты помнишь, Сережа, тот экспресс?
  - Экспресс? Да, помню...
  - Так вот, я узнала: станций не будет. Но и до конца мы не доедем. Поезд встанет в степи. Кончится уголь.
  И она засмеялась диким смехом.
  
  - Что она сказала вам? - спросил ее отец, когда я вышел из больницы.
  - Ничего важного. Говорила про то, что за ней следят, про детей. И еще про экспресс.
  - Экспресс? Что за экспресс?
  - Да, так. Вы не знаете. Это был наш студенческий прикол.
  - Прикол?
  - Оставьте. Если вам будет что-нибудь нужно, звоните в любое время.
  - Хорошо. Спасибо вам.
  Я кивнул головой и пошел на выход. Сев за руль машины, я долго не мог взять себя в руки: меня всего трясло. Мне показалось, что вместе с Любиным разумом умерло и мое прошлое.
  
  - Ира? - спросил я вечером у жены, - как ты думаешь, раньше я был лучше?
  - Раньше, - ответила она, - ты был моложе.
  - И лучше?
  - Люди, как коньяк. Плохие с годами превращаются в уксус, а хорошие прибавляют в цене.
  - Я прибавил в цене. Но это не значит, что я стал лучше.
  - Послушай, - сказала она. - Все хорошо. У тебя начинается кризис среднего возраста. Это нормально. Ты сделал все, что мог. Многого добился в жизни, у тебя есть друзья, хорошие дети. У тебя есть я. Рано или поздно мы все спрашиваем себя, чего мы добились в жизни. И не прошли ли эти годы впустую? Но ответа на этот вопрос нет. И ни ты, ни я, ни наши дети, так никогда и не узнают этого, потому что, прожить жизнь по-другому нельзя. Жизнь прожить - не поле перейти, поверь.
  - Просто не хочется застрять в этом поле.
  - У всех своя жизнь, своя судьба, своя дорога.
  - И свой поезд?
  - И свой поезд. И наш с тобой поезд обязательно доедет до станции "Счастье" - и это будет наша с тобой конечная остановка.
  - Знаешь, - сказал я, - значит, мы уже приехали, - и я поцеловал самого близкого мне человека.
  
  А через месяц Люба умерла. Ей стало лучше, и врачи выписали ее под домашний присмотр врача. Каким-то образом Люба смогла сплести из простыни веревку и повесилась на огромной люстре. Сиделка почти сразу вызвала скорую, но Любу так и не успели откачать.
  Я был на ее похоронах вместе с женой. Не считая нас, на кладбище в тот день было еще три человека: ее отец, какой-то дальний родственник и одна ее знакомая.
  - Спасибо, что приехали тогда, - сказа мне Владимир Алексеевич, когда панихида закончилась. - Мы не могли ее спасти.
  - Да. Не могли.
  - У меня есть кое-что для вас, - он протянул мне клочок бумаги, - Люба писала это перед смертью. Думаю, она бы хотела, чтобы это отдали вам.
  Я взял листок и поблагодарил его.
  - Прочитаете?
  - Не здесь, - ответил я.
  Любин отец кивнул.
  - Тогда, всего доброго. Заходите иногда сюда. Чтобы ей не было так тоскливо.
  - Конечно.
  Мы попрощались, и я поехал с женой домой. Приехав в квартиру, я сел на кухню. Налил себе коньяка, закурил сигарету и стал читать листок. Неровным подчерком на нем было выведено:
  "Все так глупо. Все так неровно. Нет шансов быть счастливой. Нет шансов выжить. Одиночество. Оно преследует меня. И я всегда останусь одна. И мне не жаль. Сережа! Се-ре-жа! Если ты читаешь это, запомни: я тебя люблю. Не вини себя. Я виновата во всем. Надо было. Надо. Но я не смогла. Прости. Прости. Прости. Помнишь, что я говорила тебе? Не нужно мне было читать Достоевского. Тоскливо от него становится. Тоскливо".
  А в конце было написано:
  
  "На прощанье обещай мне,
  Что когда-нибудь закончится зима.
  Так печально... Расставанье
  Если честно, не любила никогда".
  
  И тогда, впервые за долгие годы я заплакал. И плакал до тех пор, пока кто-то не обнял меня нежно и не поцеловал.
  31 октября 2004 года
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"