КНИГА БОЖЕСТВЕННОЙ МАТЕРИ 

Песнь III
ДОМ ДУХА И НОВОЕ ТВОРЕНИЕ 

Оставалась ещё более могучая задача, чем всё, что он сделал. 
К Тому он обратился, из которого исходит всё сущее, 
Знак, посещающий из Сокровенности, 
Что знает Истину, не улавливаемую позади наших мыслей, 
И охраняет мир её всевидящим взором. 
В неприступной тишине его души, 
Интенсивной, однонаправленной, монументальной, одинокой, 
Терпеливой, он сидел, подобный воплощённой надежде, 
Неподвижно на пьедестале молитвы. 
Он искал силу, которой ещё не было на земле, 
Помощь от Могущества, слишком великого для смертной воли, 
Свет Истины, видимый теперь лишь издали, 
Санкцию из его высшего всемогущего Источника. 
Но с потрясающих высот не сошёл никакой голос; 
Вневременные крышки были закрыты; [пора] открытия [ещё] не пришла.
Нейтральная беспомощная пустота подавляла годы. 
В текстуре нашего связанного человечества 
Он ощущал упорное сопротивление, гигантское и немое, 
Нашей несознательной и невидящей основы, 
Упрямое молчаливое отрицание в глубинах жизни, 
Невежественное Нет в источнике вещей. 
Завуалированное сотрудничество с Ночью 
Даже в нём самом выжило и скрывалось от его взгляда: 
Нечто в его земном существе ещё сохраняло 
Его родство с Несознательным, откуда оно пришло. 
Призрачное единство с исчезнувшим прошлым, 
Хранившимся в теле [frame] из старого мира, скрывалось там, 
Тайное, незамечаемое освещённым умом, 
И в подсознательных шёпотах, и во сне
Ещё роптало[, отзываясь] на выбор ума и духа. 
Его предательские элементы распространялись, как скользкие зёрна, 
В надежде, что входящая Истина может споткнуться и упасть, 
И старые идеальные голоса блуждали, стеная 
И умоляя о небесной снисходительности 
К любезным несовершенствам нашей земли 
И к сладким слабостям нашего смертного состояния. 
Теперь он желал обнаружить и изгнать 
Этот элемент в нём, предающий Бога. 
Все тёмные пространства Природы были обнажены, 
Все её тусклые склепы и углы обыскивались с огнём, 
Где беглые инстинкты и бесформенные бунты 
Могли отыскать убежище в святилище темноты 
От белой чистоты очищающего пламени небес. 
Казалось, всё, что было небожественным, погибло: 
[И] всё же какой-то мелкий диссидент мог сбежать, 
И всё же в центре таилась бы слепая сила. 
Ибо Бессознательное тоже бесконечно; 
Чем больше мы настаиваем, чтобы зондировать его бездны, 
Тем больше оно тянется, тянется бесконечно. 
Затем, чтобы человеческий крик не исказил Истину, 
Он вырвал желание с его кровоточащими корнями 
И предложил богам освободившееся место. 
Так он мог безукоризненно переносить прикасания. 
Последняя и самая могущественная трансформация произошла. 
Его душа была вся впереди, подобная великому морю, 
Затопляющему ум и тело его волнами; 
Его существо, распространившееся, чтобы охватить вселенную, 
Объединило внутреннее и внешнее, 
Чтобы создать из жизни космическую гармонию, 
Империю имманентного Божественного. 
В этой огромной универсальности 
Не только его душа-природа и ум-чувство 
Включали каждую душу и ум в себя, 
Но даже жизнь плоти и нервов изменилась, 
И выросла одна плоть и нерв со всем, что живёт; 
Он чувствовал радость других, как его радость, 
Он выносил горе других, как его горе; 
Его универсальное сочувствие поддерживало, 
Огромное, как океан, бремя творения, 
Как земля поддерживает жертву всех существ, 
Взволнованное скрытой радостью и миром Трансцендентного. 
Больше не было бесконечного свитка разделения; 
Единое возрастало тайным единством Духа, 
Вся Природа вновь ощущала одно [и то же] блаженство. 
Не было разногласия между душой и душой, 
Не было барьера между миром и Богом. 
Превзойдены были форма и ограничительная черта памяти; 
Покрывающий ум был схвачен и разорван на части; 
Он был растворён и отныне уже не мог существовать, 
Одно Сознание, что создало мир, стало видимым; 
Всё теперь было сиянием и силой. 
Упразднённый в его последнем тонком слабеющем следе, 
Круг маленького "я" исчез; 
Отдельное существо уже не могло ощущаться; 
Оно исчезло и больше не знало себя, 
Потерявшись в широкой идентичности духа. 
Его природа стала движением Всего, 
Исследуя себя, чтобы найти, что всё было Им, 
Его душа была делегацией Всего, 
Что отвернулось от себя, чтобы соединиться с единым Всевышним. 
Была превзойдена человеческая формула; 
Сердце человека, что затмевало Незыблемое, 
Приняло могучее биение Бога; 
Его ищущий ум смолк в Истине, которая знает; 
Его жизнь стала потоком универсальной жизни. 
Он стоял, исполненный, на высочайшей грани мира, 
Ожидая восхождения за пределы мира, 
Ожидая нисхождения, которое должно спасти мир. 
Великолепие и Символ окутывали землю, 
Безмятежные прозрения взирали и священные просторы 
Окружали, мудрые бесконечности были вблизи 
И яркие дали склонялись, близкие и родные. 
Чувства подводили в этой потрясающей ясности; 
Эфемерные голоса отпадали от его слуха, 
И могущественная Мысль уже не тонула, большая и бледная, 
Как усталый Бог, в мистических морях. 
Одежды смертного мышления были сброшены, 
Оставив его знание открытым для абсолютного зрения; 
Движение Судьбы прекратилось и бессонный порыв Природы: 
Атлетические вздымания воли стихли 
В недвижимом покое Всемогущего. 
Жизнь в его элементах лежала просторно и немо; 
Обнажённая, лишённая стен, неустрашимая, она несла 
Огромное внимание [regard] Бессмертия. 
Последнее движение умерло, и всё сразу стало тихо. 
Масса, что была дланью невидимого Трансцендентного, 
Наложила на его члены неизмеримую печать Духа, 
Бесконечность поглотила его в безбрежном трансе. 
Как тот, кто направляет его парус к таинственным берегам, 
Гонимый дыханием Бога через огромные океаны, 
Бездонные внизу, неизвестные вокруг, 
Его душа покинула слепое звёздное поле, Космос. 
Вдалеке от всего, что составляет измеримый мир, 
Погружаясь в скрытые вечности, она отступила 
Назад от пенящейся поверхности ума к Просторам, 
Безмолвным внутри нас во всезнающем сне. 
Над несовершенной досягаемостью слова и мысли, 
За пределами зрения, что ищет опоры в форме, 
Затерянный в глубоких проходах сверхсознательного Света 
Или путешествующий в пустом безликом Небытии, 
Одинокий в бесследном Несоизмеримом, 
Или прошедший "не-я" и "я" и отсутствие "я", 
Выходя за пределы берегов сна сознательного ума, 
Он, наконец, достиг его вечной основы. 
На беспечальных высотах ни один ранящий крик не тревожит, 
Чистых и незатронутых над этой смертной игрой, 
Простирается безмолвный недвижимый воздух духа. 
Там нет ни начала, ни конца; 
Там есть стабильная сила во всём, что движется; 
Там эонический труженик в покое. 
В пустоте не вращается ни управляемое творение, 
Ни гигантский механизм, наблюдаемый душой; 
Не скрипит вращаемая судьбой огромная машинерия; 
Брак зла с добром в одной груди, 
Столкновение борьбы в самих объятиях любви, 
Опасная боль эксперимента жизни 
В ценностях Непоследовательности и Случайности, 
Риск азартной игры ума, бросающего наши жизни, 
Как ставку в пари равнодушных богов, 
И движущиеся огни и тени идеи, 
Падающие на поверхностное сознание, 
И в видении немого свидетеля души 
Создающие ошибку полувидимого мира, 
Где знание - это ищущее невежество, 
Шаги жизни - спотыкающиеся ряды без соответствия, 
Его аспект случайного замысла, 
Его равная мера истины и лжи 
В этом неподвижном и неизменном царстве 
Не находили ни доступа, ни причины, ни права жить: 
Там правит лишь недвижимое могущество духа, 
Уравновешенное в себе через неподвижную вечность, 
И его всезнающий и всемогущий мир. 
Мысль не сталкивается с мыслью, а истина с истиной, 
Нет войны права с соперничающим правом; 
Нет спотыкающихся и полувидящих жизней, 
Переходящих от случая к неожиданному случаю, 
Нет страданий сердец, вынужденных биться 
В телах, созданных инертным Несознательным. 
Вооружённые неуязвимым оккультным незатухающим Огнём, 
Стражи Вечности хранят их закон, 
Навсегда установленный на гигантской основе Истины 
В её великолепном и бессрочном доме. 
Там Природа на её безмолвном духовном ложе, 
Неизменно трансцендентная, знает её источник 
И с шумом множества миров 
Соглашается, неподвижная в вечном покое. 
Все-порождающий, все-поддерживающий и отстранённый, 
Свидетель смотрит из его неколебимого равновесия, 
Око, безмерное в сравнении со всем сотворённым. 
Обособленно, в покое над движением творения, 
Поглощённый вечными высотами, 
Он пребывал, защищённый в его безбрежном "я", 
Сопровождаемый лишь всевидящим Единым. 
Ум, слишком могущественный, чтобы быть связанным Мыслью, 
Жизнь, слишком безграничная для игры в Пространстве, 
Душа без границ, не убеждаемая Временем, 
Он ощущал затихание долгой боли мира, 
Он стал нерождённым "Я", что никогда не умирает, 
Он соединился с сессиями Бесконечности. 
На космический ропот пало первичное одиночество, 
Аннулировался контакт, сформировавшийся с вещами, рождёнными временем,
Пустой стала широкая общность Природы. 
Все вещи были возвращены в их бесформенное семя, 
Мир молчал в течение повторяющегося часа. 
Хотя страдающая Природа, оставленная им, 
Поддерживала внизу её широкие бесчисленные поля, 
Её громадное действие, отступая, не касалось издали, 
Как будто бездушный сон, наконец, прекратился. 
Ни один голос не слышался с высоких Безмолвий, 
Никто не отвечал из её безлюдных уединений. 
Неподвижность прекращения царила, широкая 
Бессмертная тишина до того, как боги родились; 
Универсальная сила ждала, немая, 
Окончательного указа скрытого Трансцендентного. 
Затем внезапно появился нисходящий взгляд. 
Будто море, исследующее его собственные глубины, 
Живое единство расширилось в его сердцевине 
И соединило его с бесчисленными множествами. 
Блаженство, Свет, Сила, пламенно-белая Любовь 
Ухватили всё в единственные неизмеримые объятия; 
Существование нашло его истину на груди Единства, 
И каждый стал "я" и пространством всего. 
Великие ритмы мира были сердцебиениями одной Души, 
Ощущать было пламенным открытием Бога, 
Весь Ум был единой арфой из многих струн, 
Вся жизнь - песней многих встречающихся жизней; 
Ибо миров было множество, а "Я" было едино. 
Это знание теперь сделалось семенем космоса: 
Это семя было посажено в безопасность Света, 
Оно не нуждалось в оболочке Невежества. 
Затем из транса этих огромных объятий, 
Из биений этого единственного Сердца 
И из победы обнажённого Духа 
Возникло новое и чудное творение. 
Неисчислимые изливающиеся бесконечности, 
Смеющиеся от безмерного счастья, 
Жили в их бесчисленном единстве; 
Миры, где существо не связано и широко, 
Воплощали немыслимое "Я" без эго; 
Восторг энергий, приносящих блаженство, 
Соединял Время и Вневременное - полюса одной радости; 
Белые просторы были видны, где всё было завёрнуто во всё. 
Не было ни противоположностей, ни разлучённых частей, 
Все были соединены духовными связями со всеми 
И неразрывно связаны с Единым: 
Каждый был уникален, но принимал все жизни, как его собственные, 
И, следуя этим тонам Бесконечного, 
Узнавал в себе вселенную. 
Великолепный центр вихря бесконечности, 
Устремлённый в его высоту зенита, к его последнему расширению, 
Ощущал божественность его собственного самоблаженства, 
Повторяющегося в бесчисленных других "я": 
Он неустанно принимал в его круг 
Личности и формы Безличного, 
Словно продлевая непрерывным счётом 
В восторженной сумме умножения 
Повторяющиеся десятичные дроби вечности. 
Никто не был обособлен, никто не жил для самого себя, 
Каждый жил для Бога в себе и Бога во всём, 
Каждая неповторимость невыразимо вмещала целое. 
Единство там не было сковано монотонностью; 
Оно являло тысячи аспектов самого себя - 
Его спокойную непреложную стабильность, 
Укреплённую на неизменной почве, навсегда безопасной, 
Вынуждаемую к спонтанному служению, 
Постоянно меняющиеся неисчислимые шаги 
Кажущегося безумным танца на тонком плане 
Гигантских мировых сил в их совершенной игре. 
Внешность оглянулась на её скрытую истину 
И из разницы создала улыбающуюся игру единства; 
Оно делало все личности крупицами Уникального, 
Но все были тайными целыми [integers] бытия. 
Вся борьба превратилась в сладкую схватку любви 
В гармонизированном круге надёжных объятий. 
Согласующее счастье идентичности давало 
Богатую почву для различий. 
На встречной линии опасных крайностей 
Игра игр доходила до её переломного момента, 
Где через самообретение после божественной самопотери 
Достигается превосходящий восторг единства, 
Чья блаженная неразделённая сладость 
Ощущает общность Абсолюта. 
Нигде там не было всхлипываний страдания; 
Опыт бежал от одной точки радости к другой: 
Блаженство было чистой неумирающей истиной вещей. 
Вся Природа была сознательным фасадом Бога: 
Мудрость действовала во всём, движимая собой, уверенная в себе, 
Полнота безграничного Света, 
Подлинность интуитивной Истины, 
Слава и страсть творящей Силы. 
Непогрешимая, выпрыгивающая из вечности 
Мысль момента вдохновляла происходящее действие. 
Слово, смех вырывались из груди Безмолвия, 
Ритм Красоты в покое Пространства, 
Знание в бездонном сердце Времени. 
Все обращались ко всем без сдерживания реакций: 
Единый экстаз без перерыва, 
Любовь была близкой и трепетной идентичностью 
В пульсирующем сердце всей этой светящейся жизни. 
Универсальное видение, что объединяет, 
Симпатия нерва, отвечающего на нерв, 
Слух, что слушает внутренний звук мысли 
И следует ритмическим значениям сердца, 
Прикасание, что не нуждается в руках, чтобы чувствовать, обнимать, 
Там были врождёнными средствами сознания, 
И повышенная близость души с душой. 
Великий оркестр духовных сил, 
Диапазон взаимного обмена душ 
Гармонизировали Единство, глубокое, неизмеримое. 
В этих новых проецируемых мирах он стал 
Частью универсального взгляда, 
Станцией всенаселяющего света, 
Рябью на едином море мира. 
Его ум отвечал бесчисленным общающимся умам, 
Его слова были слогами речи космоса, 
Его жизнь - полем обширного космического движения. 
Он слышал, как шаги миллионов воль 
Движутся в унисон к одной цели. 
В потоке вечно новорождённом, что никогда не умирает, 
Пойманный в его тысячеликих струях восхитительного наводнения, 
Трепещущий в водоворотах бессмертной сладости, 
Он витками переносил через его члены, когда те проходили, 
Спокойные движения нескончаемого восторга, 
Блаженства мириада мириад, кто есть одно. 
В этой обширной вспышке закона совершенства, 
Налагающего его неподвижность на поток вещей, 
Он видел иерархию освещённых планов, 
Пожалованных [enfeoffed] этому наивысшему царству Божественной страны. 
Настроенные на единую Истину, они управлялись их собственным правом, 
Каждое вмещало радость в яркой степени, 
Единственное по красоте, совершенное в своём роде, 
Образ, создаваемый абсолютностью одной глубокой истины, 
Соединённый со всеми в счастливом различии. 
Каждое из них отдавало свои силы, чтобы помочь соседним, 
Но не страдало от уменьшения при даре; 
Получая выгоду от мистического взаимообмена, 
Они возрастали от того, что брали, и от того, что давали, 
Все другие [царства] они ощущали, как их собственные дополнения, 
Единые в могуществе и радости множественности. 
Даже в равновесии, где Единство разделяется, 
Чтобы ощутить восторг его отделившихся "я", 
Отдельное в его одиночестве стремилось ко Всему, 
И Многое оборачивалось, чтобы оглянуться на Единое. 
Всераскрывающее всетворящее Блаженство, 
Ищущее формы для проявления божественных истин, 
Соединило в его многозначительной тайне 
Отблески символов Невыразимого, 
Сияющие, подобно оттенкам в бесцветном воздухе 
На белой чистоте Души-Свидетеля. 
Эти оттенки происходили от призмы самого Всевышнего, 
Причины красоты, мощи, восторга его творения. 
Огромное Сознание-Истина приняло эти знаки, 
Чтобы передать их какому-то божественному детскому Сердцу, 
Что смотрело на них со смехом и восторгом 
И радовалось этим трансцендентным образам, 
Живым и реальным, как истины, что они содержат. 
Белый нейтралитет Духа стал 
Игровой площадкой чудес, местом встречи 
Тайных сил мистического Безвременья: 
Он сотворил из Пространства чудесный дом Бога, 
Он изливал сквозь Время его творения нестареющей мощи, 
Раскрывал видимое, как заманчивый восторженный лик, 
Чудо и красоту его Любви и Силы. 
Вечная Богиня двигалась в её космическом доме, 
Играя с Богом, как Мать со своим ребёнком: 
Для него вселенная была её лоном любви, 
Бессмертные истины были его игрушками. 
Всё, потерявшее себя здесь, имело его божественное место там. 
Силы, что здесь предают наши сердца и вводят в заблуждение, 
Там были суверенными в истине, совершенными в радости, 
Мастерами творения без изъянов, 
Обладателями их собственной бесконечности. 
Там Разум, великолепное солнце лучей видения, 
Сформировал субстанцию славой его мыслей 
И двигался среди величия его снов. 
Великий колдовской жезл воображения 
Призывал неведомое и давал ему дом, 
Простирал роскошно в золотистом воздухе 
Истинности фантазии радужно-цветные крылья, 
Или пел интуитивному сердцу радости 
Ноты видений чуда, что приближают Реальное. 
Его мощь, что делает непознаваемое близким и истинным, 
В храме идеала освящается Единым: 
Она населяет мысль и ум и счастливое чувство, 
Наполненные яркими аспектами могущества Бога, 
И живые личности единого Всевышнего, 
Речь, что произносит невыразимое, 
Луч, открывающий невидимые присутствия, 
Девственные формы, через которые сияет Бесформенное, 
Слово, что возвещает божественный опыт, 
И Идеи, что толпятся в Бесконечном. 
Не было пропасти между мыслью и фактом, 
Всегда они отвечали, как птица зовущей птице; 
Воля повиновалась мысли, действие - воле. 
Там была гармония, сотканная между душой и душой. 
Брак с вечностью обожествлял Время. 
Там Жизнь преследовала, не уставая от её спорта, 
Радость в её сердце и смех на её губах, 
Насыщенное приключение Божественной игры возможностей. 
В её изобретательном азарте каприза, 
В её преображающем веселье она наносила на Время 
Чарующие пазлы событий, 
Соблазняющих на каждом повороте новыми превратностями 
Для самораскрытия, что никогда не может прекратиться. 
Иногда она налагала суровые узы для воли [их] разорвать, 
Приносила новые творения для сюрприза мысли 
И страстные авантюры для сердца, чтобы осмелиться [на них], 
Где Истина появлялась в неожиданном облике, 
Или же повторяла старую знакомую радость, 
Как возвращение восхитительной рифмы. 
В прятках на груди Матери-Мудрости, 
Художница, переполненная её мировой идеей, 
Она никогда не могла исчерпать её бесчисленные мысли 
И обширные приключения в мыслимых формах, 
И испытания, и соблазн мечтаний о новой жизни. 
Не уставая от однообразия и не уставая от перемен, 
Она бесконечно разворачивала её движущееся действие, 
Мистическую драму божественного восторга, 
Живую поэму мирового экстаза, 
Какэмоно значимых форм, 
Круговую перспективу развивающихся сцен, 
Сверкающую погоню за самораскрывающимися формами, 
Пылкую охоту души, ищущей душу, 
Поиск и обретение, как богов. 
Там Материя - это твёрдая плотность Духа, 
Искусство радостной объективности себя, 
Сокровищница длительных образов, 
Где чувство может построить мир чистого восторга: 
Дом вечного счастья, [в котором] 
Он проводил часы, как в приятной гостинице. 
Чувства там были выходами души; 
Даже самое юное дитя-мысль ума 
Воплощало некоторое прикасание наивысших вещей. 
Субстанция там была резонирующей арфой "я", 
Сетью для постоянных молний духа, 
Магнетической силой интенсивности любви, 
Чей трепетный пульс и крик обожания 
Притягивали прохождения Бога, близкие, сладкие, чудесные. 
Её основательность была массой небесного творения; 
Её неподвижность и сладкое постоянство шарма 
Воздвигали яркий пьедестал для счастья. 
Её тела, сотканные божественным чувством, 
Продлевали близость объятий души с душой; 
Её тёплая игра внешнего видения и прикасания 
Отражала сияние и трепет радости сердца, 
Восхождение сверкающих мыслей ума, блаженство духа; 
Восторг жизни сохранял навсегда его пламя и крик. 
Всё, что теперь преходит, живёт там бессмертно 
В гордой красоте и тонкой гармонии 
Материи, послушной духовному свету. 
Её упорядоченные часы провозглашали вечный Закон; 
Видение покоилось на надёжности бессмертных форм; 
Время было прозрачным одеянием для Вечности. 
Архитектор, высекающий из себя живую скалу, 
Феномен, построил летний домик Реальности 
На пляжах моря Бесконечности. 
На фоне этой славы духовных состояний, 
Их параллелей и всё же их противоположностей, 
Плывущих и колеблющихся, затмеваемых и подобных тени, 
Как будто сомнение творило субстанцию, мерцающую, бледную, 
Эта другая схема обнаружила два огромных отрицания. 
Мир, что не знает населяющего его "Я", 
Трудится, чтобы отыскать его причину и необходимость быть; 
Дух, не ведающий о мире, что он создал, 
Затемнённый Материей, искажённый Жизнью, 
Борется, чтобы проявиться, стать свободным, знать и править; 
Они были тесно связаны в одну дисгармонию, 
Но расходящиеся линии нигде не встречались.
Три Могущества управляли его иррациональным ходом: 
В начале - неведающая Сила, 
В середине - воплощённая устремлённая душа, 
В конце - безмолвный дух, отрицающий жизнь. 
Скучная и несчастная интерлюдия 
Раскрывает её сомнительную истину вопрошающему Уму, 
Вынуждаемому невежественной Силой играть её роль 
И записать её неубедительную историю, 
Тайну её несознательного плана 
И загадку существа, рождённого в Ночи 
От союза Необходимости со Случайностью. 
Эта тьма скрывает нашу более благородную судьбу. 
Куколка великой и славной истины, 
Она удерживает крылатое чудо в её оболочке, 
Чтобы оно не вырвалось из плена Материи 
И, растрачивая свою красоту на бесформенный Простор, 
Не поглотилось тайной Непостижимого, 
Оставив чудесную судьбу мира неосуществлённой. 
Пока мысль - лишь мечта какого-то высокого духа 
Или досадная иллюзия в трудящемся уме человека, 
Новое творение из старого восстанет, 
Не артикулированное Знание обретёт речь, 
Подавленная Красота вспыхнет райским цветением, 
Удовольствие и боль погрузятся в абсолютное блаженство. 
Безъязыкий оракул, наконец, заговорит, 
Сверхсознательное сознание возрастёт на земле, 
Чудеса вечности соединятся с танцем Времени. 
Но теперь всё казалось [лишь] тщетным переполненным простором, 
Поддерживаемым обманчивой Энергией 
Для зрителя, самопоглощённого и немого, 
Беззаботно [относящегося] к бессмысленному зрелищу, что он наблюдал, 
Разглядывая странную проходящую процессию, 
Как тот, кто ждёт вероятного конца. 
Он видел мир, происходящий от мира, что должен настать. 
Там он, скорее, угадывал, чем видел или чувствовал, 
Далеко на краю сознания, 
Преходящий и хрупкий, этот маленький кружащийся шар, 
И на нём оставалось, как пустая форма из потерянного сна, 
Хрупкая копия оболочки духа, 
Его тело, собранное в мистический сон. 
Оно казалось чужеродной формой, мифическим оттенком. 
Чужой теперь казалась эта тусклая далёкая вселенная, 
Лишь "я" и вечность были истинны. 
Затем память поднялась к нему с борющихся планов, 
Принося крик некогда любимых заветных вещей, 
И на крик, как на его собственный потерянный зов, 
Ответил луч из оккультного Всевышнего. 
Ибо даже там обитает безграничное Единство. 
Неузнаваемый его собственным взглядом, 
Он жил, ещё погружённый в его собственные мрачные моря, 
Поддерживая несознательное единство мира, 
Скрытое в бесчувственной множественности Материи. 
Это семя себя, посеянное в Недетерминированном, 
Лишается его славы божественности, 
Скрывает всемогущество его Силы, 
Скрывает всеведение его Души; 
Агент его собственной трансцендентной Воли, 
Оно сливает знание с бессознательной глубиной; 
Принимая заблуждение, скорбь, смерть и боль, 
Оно платит выкуп невежественной Ночи, 
Искупая его субстанцией падение Природы. 
Он знал себя и [знал,] зачем его душа ушла 
В страстную темноту земли, 
Чтобы участвовать в труде блуждающей Силы, 
Которая путем разделения надеется найти Единство. 
Двумя существами он был, одно - широкое и свободное наверху, 
Другое - борющееся, связанное, напряжённое, его часть здесь. 
Связь между ними ещё могла соединить два мира; 
Был смутный ответ, отдалённое дыхание; 
Всё это не прекращалось в безграничной тишине. 
Его сердце лежало где-то, сознательное и одинокое, 
Далеко внизу под ним, как лампа в ночи; 
Оставленное им, лежало, одинокое, нетленное, 
Неподвижное от избытка страстной воли, 
Его живое, пожертвованное и предложенное сердце, 
Поглощённое мистическим обожанием, 
Обращённое к его далёкому источнику света и любви. 
В светящейся тишине его немого призыва 
Он смотрел на высоты, которые не мог видеть; 
Он стремился из жаждущих глубин, которые не мог оставить. 
В центре его обширного и рокового транса, 
На полпути между его свободным и [его] падшим "я", 
Ходатайствуя между днём Бога и ночью смерти, 
Принимая поклонение, как его единственный закон, 
Принимая блаженство, как единственную причину вещей, 
Отказываясь от суровой радости, которую никто не может разделить, 
Отказываясь от покоя, что живёт лишь для покоя, 
К ней он обратился, для которой он желал существовать. 
В страсти его одинокого сна 
Он лежал, как в закрытой беззвучной молельне, 
Где спит освящённый серебряный пол, 
Залитый единственным не дрожащим лучом, 
И невидимое Присутствие склоняет колени в молитве. 
На какой-то глубокой груди освобождающего мира 
Всё остальное было удовлетворено покоем; 
Оно знало лишь, что есть истина за пределами. 
Все остальные части онемели в сосредоточенном сне, 
Соглашаясь на медленную преднамеренную Силу, 
Что терпит ошибку мира и его горе, 
Соглашаясь на долгую космическую задержку, 
Безвременно ожидая в течение терпеливых лет 
Её прихода, что они просили для земли и людей; 
Это была огненная точка, что взывала к ней сейчас. 
Замирание не могло погасить этот одинокий огонь; 
Его видение заполняло пустоту ума и воли; 
Мысль была мертва, [а] его неизменная сила пребывала и росла. 
Вооружённое интуицией блаженства, 
К которому ключом служило некое спокойствие, 
Оно упорно пробивалось сквозь огромную пустоту жизни 
Среди пустых отрицаний мира. 
Он посылал его безмолвную молитву Неизвестному; 
Он прислушивался к шагам его надежд, 
Возвращающихся сквозь пустые необъятности, 
Он ждал указания от Слова, 
Что приходит сквозь неподвижное "я" от Всевышнего. 

Конец Третьей Песни

перевод 15-20.08.2019 года, правка 27-29.08.19 

ред. 14.11.2022