Символический рассвет
Это был час до пробуждения Богов.
Прямо на пути божественного События
Огромный предчувствующий ум Ночи, один
В её неосвещённом храме вечности,
Лежал, вытянувшись неподвижно, на краю Безмолвия.
Ощущалась почти лишь одна непрозрачная, непроницаемая,
В мрачном символе её (Ночи) безглазого размышления
Пропасть бестелесной Бесконечности;
Бездонный ноль оккупировал мир.
Сила себя падшего безграничного проснулась
Между первым и последним Небытием,
Окликая тёмное лоно, из которого она пришла,
Отворачиваясь от неразрешимой тайны рождения
И медленного процесса смертности,
И стремилась достичь своего конца в пустом Ничто.
Как в тёмном начале всех вещей,
Немое безликое подобие Неизвестности,
Вечно повторяющее неосознаваемые действия,
Вечно продлевающее невидящую волю,
Убаюкивало космическую дрёму невежественной Силы,
Чей движущийся творческий сон зажигает солнца
И несёт наши жизни в его сомнамбулическом вихре.
Наперекор пустому чудовищному трансу Пространства,
Его бесформенному ступору без ума и жизни,
Как тень, кружащаяся в бездушной Пустоте,
Вновь отброшенная назад в бездумные сны,
Вращалась Земля, оставленная в пустых безднах,
Забыв свой дух и свою судьбу.
Бесстрастные небеса были безучастны, пусты, неподвижны.
Затем что-то возникло в непостижимой тьме;
Безымянное движение, безмысленная Идея,
Настойчивое, неудовлетворённое, не имеющее цели
Нечто, что желало быть, но не знало как,
Дразнило Несознанье, чтобы пробудить Невежество.
Мука, что пришла и оставила дрожащий след,
Уступила место старому, утомлённому неисполненному хотению
В мире, в его подсознательной безлунной пещере
Поднять голову и искать отсутствующий свет,
Напрягая закрытые глаза исчезнувшей памяти,
Как тот, кто ищет себя прошлого,
Но встречает лишь мёртвые тела своих желаний.
Как будто даже в этой глубине Ничто,
Даже в ядре этого окончательного распада
Скрывалась никак не вспоминающаяся сущность,
Выжившая из убитого и похороненного прошлого,
Осуждённая возобновлять усилие и боль,
Возрождающаяся в другом разочарованном мире.
Бесформенное сознание пожелало света,
И пустое предвидение устремилось к отдалённому изменению.
Как если бы детский пальчик касался щеки,
Напоминая о бесконечной нужде в вещах
Беспечной Матери вселенной,
Младенческое стремление ухватилось за мрачный Простор.
Неощутимо где-то появилась брешь:
Длинная одинокая линия колеблющегося цвета,
Подобно смутной улыбке, искушающей сердце пустоты,
Потревожила далёкий край тёмного сна жизни.
Прибыв с другой стороны бесконечности,
Глаз божества вглядывался в немые глубины;
Скаут в разведке от солнца, кто,
Казалось, среди тяжёлого космического отдыха,
Вялости болезненного и утомлённого мира
Ищет для духа, одинокого и покинутого,
Слишком падшего, вспомнить о забытом блаженстве.
Вмешавшись в безразумную вселенную,
Его послание прокралось через сопротивлявшуюся тишину,
Вызывая приключение сознания и радости,
И, завоёвывая разочарованную душу Природы,
Вынуждало возобновлять согласие видеть и чувствовать.
В беззвучной Пустоте была посеяна мысль,
Внутри глубин темноты родилось чувство,
В сердце Времени дрогнула память,
Как если бы душу, давно умершую, подвигнули жить:
Но забвение, что следует за падением,
Стёрло переполненные записи прошлого,
И всё, что было разрушено, нужно было восстанавливать,
И старый опыт с трудом вновь нарабатывать.
Всё может быть сделано, если божественное касание в нём.
Надежда прокралась в то, что едва осмеливалось быть
Среди несчастного безразличия Ночи.
Подобный просителю в чуждом мире,
С застенчивой и рискованной инстинктивной грацией,
Осиротевший и вытесненный искать для себя дом,
Заблудшее чудо без места, чтобы жить,
В отдалённый уголок неба там пришёл
Неясный призыв медленного чудотворного жеста.
Настойчивый трепет преобразующего касания
Убеждал инертное чёрное спокойствие,
А красота и чудо встревожили поля Бога.
Блуждающая рука бледного чарующего света,
Что пылал на краю исчезающего момента,
Поставила с золотыми створками на опалесцирующих петлях
Ворота снов, приоткрытых на краю тайны.
Один прозрачный угол указывал скрытые вещи,
Вызванные для взора в мировой слепой необъятности.
Темнота проваливалась и, как падающий плащ, скользила
С наклонившегося тела Бога.
Затем через бледный просвет, которого, казалось, сначала
Едва достаточно для струйки от солнц,
Пролились откровение и пламя.
Краткий вечный знак свыше повторился.
Очарование недостигнутых трансцендентностей
Переливалось славой Незримого,
Послание из Света неведомого бессмертного
Пылало на дрожащем краю творения,
Заря воздвигала её ауру изумительных оттенков
И сажала в часы семя великолепия.
Мгновенный посетитель, божественность сияла.
На тонкой грани жизни на некоторое время встало Видение
И склонилось над обдумыванием чела земли.
Интерпретируя красоту и блаженство, скрытые
В цветных иероглифах мистического смысла,
Оно написало строки значимого мифа,
Рассказывающие о величии духовных рассветов,
Бриллиантовый код, сочинённый небом для [этой] страницы.
В тот день почти раскрылось прозрение,
От которого наши мысли и надежды - сигнальные вспышки;
Одинокое великолепие от невидимой цели
Было почти вброшено в непрозрачную Пустоту.
Снова шаг потревожил пустующие Просторы;
Центр бесконечности, Лик восторженного покоя
Отделил вечные крышки, что открывают небеса;
Форма из далёких блаженств казалась близкой.
Посланница между вечностью и изменением,
Всезнающая Богиня склонилась через широты,
Что обёртывают собой судьбоносные путешествия звёзд,
И видела места, готовые для её ног.
Едва оглянувшись на её скрытое солнце,
Сразу же, исполненная мысли, приступила к её бессмертной работе.
Земля почувствовала прохождение Неувядающей близко:
Пробуждающееся ухо Природы услышало её шаги
И широта повернулась к ней своим безграничным взглядом,
И, разбросанная на запечатанных глубинах, её светящаяся улыбка
Зажгла огнём безмолвие миров.
Посвящение и действо всё возрастали.
Воздух был живой связью между землёй и небесами;
Ширококрылый гимн великого священного ветра
Возник и стих над алтарями холмов;
Высокие ветви молились в открытом небе.
Здесь, где наше полуосвещённое невежество окаймляет пучины
На немой груди неоднозначной земли,
Здесь, где никто не знает даже на шаг вперёд,
А Истина воздвигает трон на тёмном фоне сомнения,
На этом мучительном и ненадёжном поле тяжкого труда,
Простирающемся под неким великим безразличным взглядом,
Беспристрастным свидетелем нашей радости и бед,
Наша распростёртая земля получила луч пробуждения.
Здесь тоже видение и пророческий отблеск
Превратили в чудеса обычные формы без смысла;
Затем божественное откровение, исчерпав себя, удалилось,
Нежелаемое, из диапазона смертных исчезло.
Сокровенная жажда задержалась в его следе,
Поклонение Присутствию и Силе, слишком совершенным,
Чтобы удержаться связанными смертью сердцами,
Предвидение чудесного будущего рождения.
Лишь малый свет бога может остаться:
Духовная красота, освещающая черты человеческого вида
С их страстью и тайной маской Материи,
И расточительная вечность в биениях Времени.
Как, когда душа приближается к порогу рождения,
Соприкасая смертное время с Безвременным,
Искра божества теряется в склепе Материи,
Её блеск исчезает в несознательных планах,
Так и это преходящее сияние магического огня
Теперь рассеялось в ярком привычном воздухе.
Послание прекратилось и умолк посланник.
Одинокий Зов, не сопровождаемая Сила
Вернула в какой-то далёкий тайный мир
Оттенок и чудо божественного луча:
Она больше не смотрела на нашу смертность.
Избыток красоты, естественный для вида богини,
Не мог удержать его притязаний на рождённые временем глаза;
Слишком мистически-реальное для владения пространством,
Её тело славы было вычеркнуто из небес:
Редкость и чудо не жили больше.
Здесь был обычный свет земного дня.
Освобождённая от отсрочки из-за усталости,
Вновь молва о скорости Жизни
Преследовала циклы её слепых поисков.
Все бросились к их неизменным ежедневным действиям;
Тысяча народов земли и деревьев
Повиновались непредвиденным побуждениям момента,
И, лидер здесь с его неуверенным умом,
Тот, кто смотрит на покрытое лицо будущего,
Человек поднял бремя его судьбы.
И Савитри тоже пробудилась среди этих племён,
Что спешили присоединиться к блистательному пению Глашатая
И, соблазняемые красотой очевидных путей,
Приветствовали свою долю эфемерной радости.
Родственная вечности, откуда она пришла,
Она не принимала участия в этом маленьком счастьи;
Могущественный незнакомец на человеческом поприще,
Воплощённый Гость внутри не давал ответа.
Зов, что пробуждает скачок человеческого ума,
Его изменчиво-нетерпеливое движение преследования,
Его окрашенная трепетом иллюзия желания
Посещали её сердце подобно сладкой чужой ноте.
От времени послание из недолгого света было не для неё.
В ней жило страдание богов,
Заключённых в нашу преходящую человеческую форму,
Бессмертие, побеждаемое смертью существ.
Радость более обширной Природы когда-то принадлежала ей,
Но не могла долго сохранять свой золотой небесный оттенок
Или устоять на этом хрупком земном основании.
Узкое движение над глубокой пропастью Времени,
Хрупкая малость жизни отрицали силу.
Гордую и сознательную широту и блаженство
Она принесла с собой в человеческую форму,
Спокойное восхищение, что сочетает одну душу со всеми,
Ключ к пылающим дверям экстаза.
Зерно земли, что нуждается в соке из удовольствия и слёз,
Отвергает дар неумирающего восторга:
Предложенный дочери бесконечности,
Её страстный любви и гибели цветок она дарила.
Тщетной теперь казалась величественная жертва.
Расточительница её богатой божественности,
Саму себя и всё, чем она была, она предоставила людям
В надежде, что её великое существо внедрится
И в жизнях их тел акклиматизируется,
И что небеса смогут естественно произрастать на смертной земле.
Трудно это - убедить земную природу измениться;
Смертность плохо выдерживает прикасание вечности:
Она боится чистой божественной непримиримости
Этого нападения эфира и огня;
Она бормочет о её безгорестном счастье,
Отвергая почти с ненавистью свет, приносимый им;
Она дрожит от его обнажённой силы Истины
И энергии и сладости его абсолютного Голоса.
Навязывая высотам закон пропасти,
Она пятнает своей грязью посланников небес:
Её шипы падшей природы - защита.
Она обращается против спасающих рук Милости;
Она встречает сыновей Бога смертью и болью.
Красота озарений, пересекающих земную сцену,
Их солнечные мысли тускнеют, омрачённые невежественными умами,
Их труд предаётся, их благо превращается в зло,
Крест - их награда за венец, что они приносят,
Они оставляют после себя только сияющее Имя.
Огонь пришёл, прикоснулся к человеческим сердцам и ушёл;
Некоторые зажглись и поднялись к более великой жизни.
Слишком непохожая на мир, она пришла помогать и спасать,
Её величие надавило на его невежественную грудь,
И из его мутных бездн хлынул страшный ответ,
Часть его горя, борьбы, падения.
Жить с горем, противостоять смерти на её пути, -
Участь смертной стала долей Бессмертной.
Так, захваченная в ловушку земных судеб,
Пребывающая в ожидании часа её испытания,
Изгнанная из её врожденного счастья,
Принявшая жизни тёмные земные одежды,
Скрывая себя даже от тех, кого любила,
Божественность прирастала человеческой судьбой.
Тёмное предвидение отделило её
От всех, для кого она была светилом и прибежищем;
Слишком великая, чтобы передавать [им] опасность и боль,
В её порванных глубинах она удерживала горе, что должно прийти.
Как тот, кто, приглядывая за людьми, оставленными слепыми,
Принимает на себя груз не ведающей ни о чём расы,
Укрывая врага, которого она должна кормить своим сердцем,
Не зная своих действий, не зная рока, с которым она столкнулась,
Без помощи она должна и предвидеть, и бояться, и сметь.
Давно предсказанное и фатальное утро наступило,
Несущее полдень, что подобен каждому полдню.
Поскольку Природа, гуляющая по её могущественному пути,
Небрежна, когда она ломает душу, жизнь;
Оставляя её убитой позади, она шествует вперёд:
Лишь человек замечает да всевидящие глаза Бога.
Даже в этот момент отчаяния её души
При её мрачном свидании со смертью и страхом
Ни крик не сорвался с её губ, ни призыв о помощи;
Ни одной душе она не открыла тайну её горя:
Покой был в её лице, и мужество удерживало её молчащей.
Но всё же её внешнее существо страдало и боролось;
Даже её человеческое было отчасти божественным:
Её дух открылся Духу во всём,
Её природа чувствовала всю Природу, как свою собственную.
Обособленная, живя внутри, она несла все жизни;
Отстранённая, она несла в себе мир:
Её страх был одно с великим космическим страхом,
Её сила была основана на космических силах;
Любовь универсальной Матери принадлежала ей.
Против зла в страдающих корнях жизни,
От которого её собственное бедствие - частный случай,
Она сделала мистический острый меч из своих мук.
Уединённый разум, сердце, широкое, как мир,
К неразделённой работе одинокого Бессмертного она поднялась.
Сначала жизнь не горевала в её обременённой груди:
На этапе первичной сонливости земли
Инертная, отпущенная в забвение,
Распростёртая, она отдыхала, бессознательно, на грани ума,
Тупо и спокойно, как камень или звезда.
В глубокой расщелине тишины между двумя царствами
Она лежала, удалившаяся от горя, невидимая для заботы,
Ничто не напоминало здесь о страдании.
Затем медленное слабое воспоминание, подобное тени, колыхнулось,
И, вздохнув, она положила руку себе на грудь
И узнала близкую и затянувшуюся боль,
Глубокую, тихую, старую, сделавшуюся в этом месте естественной,
Но [пока] не знала, ни почему она там была, ни откуда она пришла.
Сила, что зажигает ум, ещё была отведена:
Тяжёлыми, неохотными были слуги жизни,
Как рабочие без зарплаты восторга;
Угрюмый, факел чувства отказывался гореть;
Беспомощный мозг не находил своего прошлого.
Лишь смутная земная природа удерживала форму.
Но теперь она встряхнулась, её жизнь разделила космический груз.
Вызванный безмолвным зовом её тела,
Её сильный ширококрылый дух возвратился назад,
Назад к ярму невежества и судьбы,
Назад к труду и напряжению смертных дней,
Освещая путь сквозь странные символические видения,
Через отлив морей сна.
Её дом Природы почувствовал невидимое влияние,
Стремительно осветились жизни затемнённые комнаты,
И оконные створки памяти открылись на часах,
И усталые ноги мысли подошли к её дверям.
Все возвратились к ней: Земля, Любовь и Рок,
Древние спорщики, окружили её,
Подобно гигантским фигурам, борющимся в ночи:
Божества, из тёмного Несознания рождённые,
Пробудились к борьбе и острой боли божественного,
И, в тени её пылающего сердца,
В мрачном центре страшных дебатов
Страж безутешной бездны,
Унаследовавший долгую муку земного шара,
Каменно-неподвижная фигура высокой и богоподобной Боли,
Уставился в пространство пристальными невнимательными глазами,
Что видели безвременные глубины горя, но не цель жизни.
Придавленный своей суровой божественностью,
Привязанный к своему трону, он ждал неудовлетворённый
Ежедневное приношение её невыплаканных слез.
Весь жестокий вопрос человеческих часов ожил вновь.
Жертва страдания и желания,
Которую Земля предлагает бессмертному Экстазу,
Вновь началась под вечной Рукой.
Пробуждённая, она выносила сомкнутый марш моментов
И видела в этом зелёном улыбающемся опасном мире,
И слышала невежественный крик живых существ.
Среди обыденных звуков, неизменной сцены
Её душа восстала, противостоя Времени и Судьбе.
Неподвижная в себе, она собирала силу.
Это был день, когда Сатьяван должен умереть.
исправлено 10-11.11.2022
перевод Н. Антипова