Аннотация: Рассказ о тайнах пикапа и беспощадной литературной критике.
Дело было так. Как-то раз после университета мне было необходимо зайти в дом быта у цирка. На улице стояла плохая погода - слякотно и холодно одновременно. Зайдя внутрь, я увидел девушку с длинными черными волосами, грустными глазами, одетую в зеленую фирменную одежду. Она пряталась от холода между парой электродверей, с постным видом раздавая флаеры. Внешность у нее была очень приятная. Я против привычки взял протянутый флаер и спросил с лицом кота из 'Шрека':
-Девушка, а у вас все в порядке?
Она выпучила глаза и промямлила что-то нечленораздельное. Я улыбнулся и пошел дальше - на третий этаж. По пути назад я заметил цветочный магазин.
"Чем черт не шутит", подумал я и купил желтую хризантему. Затем направился к ней и сказал:
-Чтобы леди не грустила, пусть после работы согласится пойти со мной в кафе!
И улыбнулся.
Она очень удивилась, и ей было приятно - а это лучшее сочетание, если вы хотите закадрить девушку. Впрочем, она мне действительно понравилась.
Оказалось, что ее смена уже кончается, и мы можем идти уже минут через пятнадцать. Я повел ее в "Вермишель", и не говорите, что я нищеброд, просто денег при себе не было. Мы присели за столиком. Она заказала себе суп с клецками, чтобы согреться, а я - картофель и лазанью. Девушкой она оказалась довольно общительной, что избавило меня от необходимости придумывать плоские шутки и веселить её. Похоже, ей было достаточно просто сидеть в кафе с парнем, чтобы быть счастливой. Её звали Маша, училась она на филфаке Педагогического. Я спросил, почему она выбрала именно этот факультет.
-Ну, я люблю читать!
Что ж, это классно. Я всегда был книжным червем, и у нас появилась общая тема для разговора.
-Сейчас я читаю "99 франков" Бегбедера. Вот это вещь!- сказала она.
Что ж, Бегбедер-"вещь" довольно сомнительная. Писатель на 'троечку', обличающий цинизм западного общества. Ну ладно, не Донцова все-таки. Я по всем заветам НЛП согласился с ней, отметив, что считаю его важным современным литератором.
-А еще я люблю Мураками. Ты читал?
-Какого, Харуки или Рю?
-В смысле?
-Ну, есть два Мураками - один годный, другой пишет псевдофилософию для идиотов.
-Я читаю Харуки, а который для идиотов - про него и не слышала.
Я приложил ладонь к лицу. Что ж, глупо требовать от девушки высокой духовности. В конце концов, Маша была достаточно симпатичной, чтобы переспать с ней без угрызений совести.
-А знаешь, кого я считаю истинным мастером слова? - спросила она, с хитринкой выглядывая исподлобья.
Зря я тогда посмотрел в эти бездонные голубые глаза. В них уже был дан ответ, и от него веяло ужасом и древним злом; я понял, какие видения посещали Говарда Филипса Лавкрафта, когда он оставался наедине со своей пишущей машинкой.
-Коэльо? - охрипшим голосом спросил я.
-Как ты угадал?!-воскликнула она, -да ты психолог!
По моему телу пробежала нервная дрожь. Коэльо-это чересчур. Я понял, что с трудом могу себя сдерживать.
-Знаешь, я подумала, что ты - мой алхимик, дающий надежду бедной брошенной девушке...
Дальше полился серый поток её сознания, привычный и забитый, вызывая во мне вселенскую тоску: "не такая как все", "никто не понимает", "духовное одиночество" и т.п.
Я окончательно перестал себя контролировать.
-Знаешь, Маш, твое увлечение "философией", "надежда" и прочее- это просто краски, которые ты нанесла на холст жизни, придав им несуществующую важность. А наблюдать за играми твоего разума - на редкость смешное занятие для стороннего наблюдателя.
До неё явно не дошел смысл моих слов, но эмоции и настроение она схватывала моментально, поэтому её лицо сменило вид с блаженного на настороженный.
-Ты о чем?
-Дело в том ,-начал объяснять я, - что человек рождается с большим пустым холстом внутри себя. Почти всех людей, и меня в том числе, пугает находиться в этой бесконечной пустоте, и чтобы её не видеть, мы начинаем наносить на этот холст краски. Ты красишь розовым, черным и ванильным, я- фиолетовым, синим и зеленым. У нас с тобой - полная несовместимость. Но не это главное. Главное - что ты считаешь свою мазню чем-то значительным.
Маша взирала на меня с испугом.
-Но ведь эти краски- все, что у меня есть!
-Да нет у тебя их, глупыш! Они - только картинка в твоей голове. Ты же не считаешь, что сериалы, что ты смотришь по вечерам, принадлежат отображающему их монитору? Кстати - твоей головы тоже нет, и холста нет, и монитора нет, и "Вермишели" нет, подробней об этом - у Пелевина и в буддистской литературе.
Вечно я все порчу и болтаю лишнее. Сказал бы, какая она красивая и интеллектуальная - обзавёлся бы подругой на месяцок-другой. Нет, надо поумничать...
Тем временем с Машей творилось что-то странное. Ее глаза остекленели, она сидела, как истукан, не дыша и не двигаясь. Так прошло секунд пятнадцать. Я подумал, что у нее что-то со здоровьем, протянул руку и легонько потряс за плечо. После этого произошло непредвиденное: голова у Маши отвалилась и упала в суп, расплескав по столу бульон с клецками.
Официант почуял неладное и подошел к столику. Стараясь не глядеть на нас, он вытер расплескавшийся суп и удалился. Официантки за барной стойкой начали перешептываться.
Между мной и Машей повисло неловкое молчание. Я совершенно не знал, что делать в таких ситуациях, и решил просто подождать. Из тарелки на меня взирал машин затылок с застывшей петрушкой в волосах.
Примерно через минуту с Машей (точнее с ее частью, оставшейся сидеть на стуле) начали происходить изменения. Из того места, где раньше находилась голова, начало расти растение, одновременно напоминающее розу и вербу. На концах веток распускались почки, из которых появлялись цветы золотого, черного и розоватого цвета.
Одна из веток направила свой рост ко мне. Меня это немало перепугало - я уже намеревался попросить у официанта счет и уйти, как раскрылся самый большой и красивый цветок. Из него вывалилась маленькая свернутая записка.
Я развернул ее и прочитал:
"Данил, это Маша. Спасибо тебе за то, что открыл мне глаза на многое. Пишу тебе из нирваны. Здесь довольно чудно, но жизнь видится мне совершенно в ином свете, и я счастлива.
P.S. Пелевина прочитала, мне кажется, что он- му***вон. Кстати, дон Хуан тоже тут, передает привет, желает тебе успехов. Прости, что так вышло. С любовью, искренне твоя."
Я положил записку в карман и попросил официанта меня рассчитать, дав обильные чаевые.
Домой я шел пешком. Мое лицо освежал холодный ветер.
Зайдя в квартиру, я неспешно разделся, заварил чай, врубил "Voodoo Chile blues" Джими Хендрикса и старался больше не вспоминать о необычном событии, произошедшем со мной в тот день.